— Если бы мы участвовали в «Реанимации», у нас сейчас была бы вечеринка, — сказала я, закрывая карточку больного. — Мы бы ели хорошую еду и слушали забавную музыку. А может, среди нас появился бы ковбой со сломанным пальцем, который учил бы всех танцевать канкан. Мы бы не сидели здесь в пять часов вечера накануне Рождества.

— Ты что, шутишь? — Эд зажмурился, вбивая еще одну скрепку под потолок при помощи канцелярского пистолета. — Попади мы в шоу, тебе пришлось бы иметь дело с эпидемией оспы, аварией школьного автобуса и взрывом на аттракционах. И все это, заметь, произошло бы в Сочельник.

Он снял шапку и вытер ею вспотевшее лицо, как это обычно делают рабочие, которые ремонтируют железную крышу в жаркий день. Вот только шапка у Эда представляла собой красный колпачок с белым помпоном, а стоял он не на крыше, а на столе дежурной медсестры.

— По крайней мере, в ближайшие минуты эти украшения не отвалятся, — сказал он, рассматривая гирлянду из маленьких санта-клаусов и красных лент.

— Хорошая работа, — похвалила я, перегибаясь через верх стойки, чтобы стащить еще один имбирный пряник.

— Ты сегодня собираешься к Алисии? — спросил Эд, примеряясь, как бы поудобнее спрыгнуть со стола.

Я даже не успела предположить, что могли значить его слова, — неужели я не приглашала его еще три недели назад? — как задняя дверь отделения экстренной помощи с грохотом распахнулась и мы услышали крик. Повернувшись, я увидела медиков, которые везли каталку с молодой женщиной. Она визжала и плакала, и ее поведение для нашего тихого отделения казалось слишком оживленным.

— Что, черт возьми, происходит? — спросила я, отбрасывая пряник и быстро подбегая к ним. С первого, беглого, взгляда стало ясно, что женщина, к счастью, не попала в аварию и не стала первой жертвой эпидемии оспы — она просто была беременна.

Пока медики заталкивали каталку в дальний, отгороженный занавеской угол, я выяснила, что случилось: пациентке тридцать один год, схватки начались четыре часа спустя после того, как отошли воды, теперь они происходят каждые две минуты, и женщина жалуется на ректальное давление.

— Я принесу подкладное судно, — сказала Марианн.

— У меня будет ребенок, — закричала женщина, — прямо сейчас!

— Хорошо, только успокойтесь на секундочку, — попросила я, надевая перчатки с хорошо слышным щелчком и протягивая руку за смазкой. — Откиньтесь на спину и позвольте мне осмотреть шейку матки.

Женщину можно было назвать какой угодно, только не спокойной. Она извивалась от боли с такой силой, что сложно было даже раздвинуть ее ноги. Когда же мне удалось задрать юбку и протянуть руку под ткань, я все равно не смогла достать до шейки матки. Из вагины уже торчала голова младенца.

— Забудьте о подкладном судне, несите набор инструментов, — велела я. — Головка ребенка уже на выходе. Не тужьтесь пока, — предупредила я женщину, которая, скривившись от боли, тут же завопила так, что задрожали стекла.

Голова младенца выскочила наружу, замерев лицом вверх между ее ног. Выглядело это страшновато, словно явление синего зомби.

— Прекратите тужиться! — закричала я, безуспешно пытаясь размотать пуповину, которая обвилась вокруг шеи ребенка. Пуповина не поддавалась.

— Приведи Денверса, — сказала я Марианн. — Нет, дай мне кровоостанавливающий зажим и ножницы. И отсос. А потом приведи Денверса!

— Я приведу Денверса, — услышала я голос Эда откуда-то из-за моей спины.

Мое сердце колотилось со скоростью пулеметной очереди, руки дрожали от осознания того, что мне сейчас придется принимать решение. Как только я перережу пуповину — клац! — ребенок перестанет получать кислород и мне придется чертовски быстро вытащить его наружу. Но если его плечи застрянут, он определенно задохнется. Разрезав ножницами пуповину, я размотала ее, освободив шею ребенка, и пригнула его головку вниз. Он тут же выскользнул — сначала плечики, а в следующий момент и все тело. Ребенок свободен!

Я дрожала, удерживая посиневшего младенца между ногами его матери. Он не плакал. Он вообще не издавал ни звука.

Меня ослепила вспышка яркого света, когда я шагнула к закрытому кувезу, намереваясь положить младенца.

— Мальчик или девочка? — спросил новоявленный отец, держа у лица камеру, словно собрался из нее застрелиться, а не сделать несколько снимков.

— Это девочка. — Я поняла, что до сих пор этот вопрос волновал меня меньше всего. Трубочкой отсоса я очищала ноздри малышки, одновременно массируя суставом пальца ее грудную клетку. Я потянулась за кислородной маской, но тут услышала плач матери и сказала Марианн помассировать ей живот и вывести плаценту.

В тот момент, когда в комнату влетел мистер Денверс — белый халат, как всегда, плащом вился за его плечами, — ребенок издал первый звук, жалкий, словно кошачье мяуканье, но все же звук.

— Она… плачет? — спросила мать, на мгновение забыв о собственных слезах.

— Только что начала, — ответила я, снова используя отсос, чтобы избавить легкие младенца от мекония.

— Поздравляю! — воскликнул мистер Денверс, пожимая руки молодым родителям.

— Произошло удушение пуповиной, — пояснила я. — Мекониевая аспирация.

Денверс через мое плечо взглянул на новорожденную, которая уже порозовела и начала двигаться, и назвал ее «милой». Затем он вернулся к каталке и сказал родителям, что мы проведем неонатальный осмотр, после чего девочку поместят в педиатрическое отделение.

— Однако же я поздравляю вас. Ваша дочь выглядит превосходно!

— О, спасибо! Спасибо вам большое! — воскликнули родители почти хором.

— Молодец, — тихо сказал мне Денверс, прежде чем выйти из палаты.

Внезапно я поняла, что это была его первая похвала с момента моего приезда в Англию.

* * *

Выйдя из «Аквариума», я попыталась вымыть руки, но то и дело роняла мыло.

— Как хорошо, что это не ребенок, — пошутил Эд, поднимая в очередной раз вылетевший из рук брусок.

— Именно, — произнесла я, чувствуя себя такой слабой, что с удовольствием упала бы в обморок.

— Так ты все еще собираешься этим вечером ужинать с Алисией? — спросил Эд.

Я кивнула, пытаясь унять дрожь и дышать глубже. Я старалась уверить себя, что это не авария школьного автобуса и не эпидемия оспы, а всего лишь трудные роды. Но все ли в порядке с ребенком? Получал ли мозг новорожденной достаточно кислорода во время сложных моментов? Это выяснится лишь спустя некоторое время.

— Я могу немного опоздать. Алисия попросила меня привезти елку, — сообщил Эд.

Я подняла взгляд от своих намыленных ладоней.

— Привезти елку?

— Да. Я видел ее несколько дней назад на нашем выступлении. И она сказала, что у них еще нет елки.

— Алисия приходила на твое выступление? — спросила я, сжимая мыло, которое в очередной раз выскользнуло и улетело на пол. — Когда ты играл в Лондоне?

— Нет, это было в Эйлсбери, — со смешком ответил Эд, вновь нагибаясь за сбежавшим мылом. — В баре «Хобгоблин». Она приехала туда на поезде.

— Она явно ваша поклонница, — заметила я.

— Наверное. — Эд пожал плечами. — Эй, давай встретимся прямо у них? Не знаю, может, я опоздаю, но точно приду, поэтому предупреди их.

— Конечно, — озадаченно сказала я. Алисия целый час едет на поезде до Эйлсбери? А он покупает ей рождественскую елку?

Спустя два часа, согнувшись от пронзительного ветра, я пробиралась к дому Роксаны, идя через квартал, находящийся между станцией метро и Холловэй-роуд. Я хотела позвонить Мэттью и рассказать ему о новорожденной, о том, что я наконец-то все сделала правильно, но все еще неясно, будет ли малышка здорова. Однако мы не говорили с ним со Дня благодарения, и, скорее всего, он просто бросит трубку, услышав мой голос. Начались какие-то непонятные осадки, и я закрыла лицо руками, пытаясь определить, что же это может быть. Это не было похоже на дождь или снег и напоминало крупу, мелкую и плотную, которая больно била по коже.

Одетая в длинное черное платье, украшенное красными орхидеями, Роксана открыла дверь дома номер 55 по Лоррейн-авеню. В руках она держала бокал с чем-то явно алкогольным. В гостиной и кухне было темно, да и дверь за мной она закрыла подозрительно тихо. Никаких признаков приближающегося Рождества я не заметила, был только оставшийся за спиной непонятный то ли дождь, то ли снег. Кожа Роксаны с прошлого раза пожелтела еще больше. Будучи врачом, я должна была нести за нее определенную ответственность, но можно ли повлиять на Роксану? Если Роксана хочет уничтожить свою и без того отказавшую печень, то я слишком устала, чтобы изображать ворчливую совесть.

— А где все? — спросила я. — Можно включить свет?

— Где все? — с нескрываемым раздражением повторила хозяйка дома. — Прекрасный вопрос. Алисия заканчивает рождественский шопинг. Ди с Винсентом Оорспронгом уехали обратно в Нидерланды.

— Что?

— Прежде чем пускаться в объяснения, давай я налью тебе скотча.

— Ладно.

Она достала из буфета хрустальный бокал, наполнила его льдом из морозилки и объяснила, что ее дочь помирилась с Винсентом.

— Ди сказала, что он приехал в город и хочет жениться на ней. Похоже, они сбежали. Может, к этому времени их уже нет в стране.

— Она так и сказала: «Мы собираемся сбежать?»

— Она заявила мне, что хочет встретиться с ним и поговорить. — Роксана протянула мне бокал и добавила: — А под ее кроватью я нашла свадебный каталог.

— Роксана, люди не сбегают в больших и неудобных свадебных платьях. Винсент, очевидно, вернулся, чтобы попытаться уговорить ее. А Ди волнует сама идея свадьбы.

— Нет! Только не с ним! Не с этим ничтожеством! Ведь он даже не разговаривал с ней с тех пор, как она забеременела! Оорспронг — обычный неудачник! А Ди этого не понимает. Добавь воды, — посоветовала Роксана, когда я закашлялась, сделав глоток скотча.

— Но с чего ты взяла, что Ди собралась уехать в Голландию? — с трудом выдавила я. — Она собрала вещи?

Роксана молча смотрела, как я доливаю в свой бокал воду из-под крана. Потом она прикоснулась пальцем к губам, показала на меня и внезапно выскочила из кухни — должно быть, в комнату Ди, за новыми доказательствами побега. Я осталась стоять возле стойки, потягивая свой разбавленный водой скотч и глядя, как отражается в темном оконном стекле электрическая лампа. Я думала о новорожденной девочке, вспоминала о Мэттью. Господи, прошу тебя, пусть с ней все будет хорошо. Пусть она будет здоровой. И пусть Мэттью простит меня.

— Ни фига себе мороз на улице! — завопила вошедшая в дом Алисия и от души хлопнула входной дверью. — А можно как-нибудь поскорее уничтожить озоновый слой?

Я смотрела, как она подходит ко мне, и представила поезд, мчащийся в Эйлсбери, бар «Хобгоблин» и ее, приехавшую на встречу с Эдом.

— Что происходит? — спросила Алисия, ударом по кнопке включая в кухне верхний свет. — Ты что, с ума сошла — пьешь чай со льдом, когда такая холодина?

— О нет, это виски, то есть скотч.

— А кто-нибудь думал готовить? И где Ди?

— Винсент Оорспронг вернулся в город.

— Винсент Маленький Член?

— Ее рюкзак исчез! — закричала из другой комнаты Роксана. — И кое-что из одежды, красный свитер и зеленые вельветовые…

— Она могла надеть их, — вставила я и объяснила Алисии: — Роксана считает, что Ди и Винсент сбежали.

— И что теперь с рождественским ужином? — спросила Алисия, принимаясь обыскивать полки и холодильник. — Я не умею готовить!

«Она просто невероятна, — подумала я. — Бабушка была права: Бену без нее лучше».

— Я слышала, ты попросила Эда купить елку, — сказала я, скрещивая руки на груди. — Когда это было?

— Что? А, на прошлой неделе. Он сказал, что ты пригласила его к нам на ужин, и я решила попросить об услуге… Может, что-то тут разморозить? — спросила Алисия, открывая морозилку. — Как насчет этого милого окорока?

— А где ты встретилась с Эдом, когда попросила его привезти елку? — продолжала расспрашивать я.

Алисия повернулась и непонимающе уставилась на меня, потом ее глаза начали расширяться.

— Да что с тобой такое? Может, ты думаешь, что у нас было свидание? — поняла она наконец.

— Ну а зачем тогда ты целый час ехала на поезде? Чтобы послушать заурядную рок-группу?

— Господи, Холли, да я изнывала от скуки и решила, что лучше отправиться в бар, где я хоть кого-то знаю, чем напиваться в одиночестве! — воскликнула она и добавила: — В отличие от некоторых — не буду показывать пальцем — любителей скотча. Эд — милый парень. Я бы сказала, он классный парень. Но он меня не интересует.

Я не ответила, просто нахмурила брови, скорчив гримасу: «Ага, так я тебе и поверила».

— Он действительно мне не нужен, — тихо произнесла Алисия. — Мне нужен только Бен.

— И что это должно означать? — с подчеркнутой иронией спросила я. — Ты все еще любишь моего брата?

— Я всегда его любила. Просто я думала, что нам необходим перерыв. — Она пожала плечами. — Я звонила Бену несколько раз, но ни разу не застала его дома.

Алисия говорила настолько искренне, что я ничего не могла с собой поделать. Я поверила ей.

— Он тоже по тебе скучает, — неохотно сказала я.

— Бен сам тебе в этом признался?

— Я знаю брата, — ответила я. — Ему необязательно произносить это вслух.

Похоже, Алисия обдумывала услышанное, пока из другой комнаты доносилось хлопанье открывающихся и закрывающихся шкафов, а затем шум и грохот из кладовой.

— Я бы никогда с тобой так не поступила, — после небольшой паузы сказала Алисия, и мои брови поползли на лоб. Помолчав, она добавила: — Я бы не стала крутить с твоим парнем.

— Он не мой парень, — вздохнула я, глядя в пол. Я понятия не имею, что я с ним делаю. Вот только мне трудно смириться с мыслью, что мы вдруг не сможем проводить все ночи в одной постели.

— Да кто бы он ни был. Я все равно не стала бы крутить с парнем, который тебе нравится. Понятно? — на этот раз Алисия говорила немного громче. — Господи, я думала, что ты давно все поняла. За кого ты меня принимаешь?

Я подняла на нее глаза.

— Какая тебе разница?

— Потому что ты… ну, ты знаешь… Моя лучшая… — Алисия запнулась, — сестра Фоссиль.

Алисия и Роксана решили связаться с Ди по мобильному телефону, я же тем временем смотрела в окно на проезжающую мимо дома машину. Она скользила и визжала тормозами на обледеневшей дороге. До тех пор пока ее фары не скрылись из виду, я не могла спокойно вздохнуть. У меня было странное предчувствие, что сегодня ночью произойдет что-то необычное.

— Дозвонилась! — крикнула из комнаты Алисия, и в этот момент в дом вошла Ди, нагруженная несколькими пакетами с едой. Исчезновение ее зеленых вельветовых брюк и красного свитера объяснялось просто — она их надела.

— О-о-о… Мне звонят! Кто-нибудь, помогите с сумками… Может, кто-то… — бормотала Ди.

Я смотрела, как она спиной пытается захлопнуть дверь, которая открывалась под напором ветра и снежной крупы, и удивлялась тому, как ей удалось справиться со своей ношей в метро. К счастью, Ди крепко держала Макса, который заснул на ее левом бедре.

— Ди! Ты вернулась! — воскликнула я.

— Ага. Может, кто-нибудь?.. — Пластиковая бутылочка с молоком упала на коврик у двери, но, слава богу, крышка не отскочила.

— Что ты сказала Винсенту Оорспронгу? — строго спросила Роксана.

Ди так удивилась, что даже забыла о звонящем мобильнике, который держала в руке.

— Сказала ему, что он идиот, — просто ответила она, потом открыла свой складной телефон. — Алло?

— Это я, — голос Алисии был прекрасно слышен из другой комнаты. — Что у нас на ужин?

Мы собрались в кухне и наблюдали за Ди, возившейся с основным блюдом предстоящего рождественского ужина — домашней пиццей. Замешивая тесто, она рассказывала нам, как прошла встреча: вино к обеду, цыпленок с базиликом в томатном соусе… За все платил Винсент. Поскольку свободных столиков в ресторанчике не оказалось, они сидели на открытой веранде и ели, клацая от холода зубами. Винсент приехал без кольца с бриллиантом, хотя, учитывая, как он себя вел, ему следовало бы позаботиться об этом в первую очередь. «Он слишком переживал из-за таможенной пошлины, чтобы везти кольцо через аэропорт в Англию», — пояснила Ди. Между тем он не забыл привезти одежду для Макса, которая, правда, подошла бы новорожденному, но никак не шестимесячному ребенку. Винсент очень заинтересовался сыном, особенно когда рассмотрел, что у них одинаковые пухлые щеки и белые волосы. Он даже накормил Макса кусочком курицы, который выпал из сэндвича, испачкав ему рубашку, — это было первое знакомство Макса с мясной едой. Винсент сказал, что теперь он работает на старом месте Ди — в кофейне под «Скай Фиш» — и может сэкономить немало денег, поскольку вся та марихуана, которую он раньше покупал, достается ему бесплатно. К тому же Винсент нашел более дешевую квартиру на улице красных фонарей и впервые в жизни не зависит от отца в финансовом отношении. Поэтому, если Ди решит вернуться в Нидерланды этим вечером, они — Винсент, Ди и ребенок — смогут жить в собственной квартире, как настоящая семья… Но для начала ему нужно будет избавиться от Стефани.

— Стефани? — повторила Роксана. — Сестра Гая?

Ди не поднимала глаз от разделочной доски, на которой она разминала тесто; у нее были аккуратные пальцы, такие же сильные, как и ее голос.

— Она самая. Винсент живет с младшей сестрой Гая. Романтичное сожительство, — добавила она, пробуя тесто на эластичность и берясь за скалку.

— У Стефани невероятно неправильный прикус, — произнесла Роксана с такой злобой, что я возблагодарила небо за свое детское мучение с брекетами.

— Стефани все про меня знает, — продолжила Ди. — И она собирается съехать с квартиры, как только я приеду в страну. Винсент и Стефани вместе решили, что это будет для нас прекрасным выходом — просто попытаться стать семьей. Стефани даже вызвалась присматривать за Максом, что, по мнению Винсента, является героическим поступком.

Роксана хрустнула пальцами и покачала головой, но я была рада, что она не пытается завести обычный разговор о чокнутых нацистах.

— Однако это еще не самая неприятная часть нашего обеда, — сказала Ди, выкладывая тесто на смазанный оливковым маслом противень. — Самое ужасное началось после того, как Винсент спросил, может ли он легально поменять имя ребенка. Никто из семьи Оорспронгов не согласен с именем Максимилиан, и даже Стефани заявила, что это плохое имя, поэтому после семи месяцев пребывания в Голландии его можно будет перекрестить в Хеберта. Хеберт Оорспронг.

— Сукин сын! — воскликнула Алисия.

— Именно тогда я ему и сказала, что Максимилиан останется Максимилианом, мало того, он останется в Англии, со мной. Я заявила Винсенту, что он идиот и не заслуживает того, чтобы общаться с Максом. После этого я сказала, что мы удаляемся, поскольку нам еще нужно пройтись по магазинам перед Рождеством. — Ди намочила водой бумажное полотенце и выжала его. — Я встала и зашагала прочь, а Винсент кричал мне вслед. Он кричал, чтобы я остановилась или хотя бы подождала. Но я прижала к себе Макса и просто постаралась как можно скорее уйти оттуда.

Ди взмахнула полотенцем, словно белым флагом поражения, и накрыла им тесто.

— Ох, милая, — пробормотала Роксана. Ди начала всхлипывать, и Алисия, за неимением салфетки и платка, предложила ей другое бумажное полотенце. Я старалась не смотреть на Ди, но не могла отвести от нее глаз — она вытирала испачканные в муке руки, вместо того чтобы промокнуть лицо, — и чувствовала, что заглядываю в ее открытую душу. В это мгновение я вдруг поняла, что смотрю на свое собственное отражение. Входная дверь хлопнула, и по дому пронесся ветер.

— Готовьте место для елки! — услышали мы голос Эда.

Ди выпрямилась, сделав глубокий вдох.

— Давайте, убирайте ковер! Быстрее! Быстрее! — командовал он, втаскивая на середину комнаты полутораметровую елку. Ее нижние ветки, чтобы не цепляться, были подвязаны веревкой.

Я оказалась единственной, кто отреагировал достаточно быстро, и принялась сдвигать мебель. Алисия обошла стол и сказала: «Давай я помогу», но замерла, услышав слова Ди:

— Проблема в том, что Винсент не собирается возвращаться без Макса. Он угрожал, что явится к нам с полицией и что не успокоится, пока не найдет способ забрать малыша в Амстердам.

— Он не сможет этого сделать Макс — гражданин Англии. Это не так просто, — сказала Роксана.

— Что случилось, леди? — поинтересовался Эд, опуская покрытую снежной крупой елку, и внимательно посмотрел на нас.

— Приехал отец Макса, он хочет забрать своего сына, — объяснила Алисия.

— И поменять мальчику имя, — добавила я.

— А Ди послала его на фиг, — вставила Алисия.

— Никто нас никуда не заберет, правда, Мистер Очаровашка? — Эд подошел к малышу, сидящему у Ди на руках. Макс, одетый в красный комбинезончик, улыбался и болтал ножками, протягивая руки к Эду.

— Я чувствую себя полной дурой, — всхлипнула Ди, все еще обнимая сына. — Не могу поверить, что до последнего надеялась на лучшее. Мне казалось, что Винсент изменится ради меня. Наверное, я просто мечтала о нормальной жизни.

— О чем ты говоришь? Ты и так нормально живешь. У тебя есть Макс, — сказала Алисия. — Кому яичного коктейля? — спросила она, помахивая бутылкой рома, с которым собиралась смешивать яйца.

По скептическому выражению, застывшему на лице Ди, было видно, что это явно не тот ответ, которого она ждала, поэтому я предложила:

— Я могу присматривать за Максом в свободное время.

— Я тоже, — сказал Эд.

Ди крепче прижала к себе мальчика.

— О нет, я люблю Макса. Я люблю его. И я кормлю ребенка грудью, так что его нельзя оставлять на вас. Да я и не хочу. — Она вздохнула. — Я не знаю, что мне делать. Я думала, что, когда рожу ребенка, сразу станет ясно, как мне дальше жить.

Слова Ди напомнили мне о маме, о том, что, родившись, мы должны были заполнить некоторую пустоту в ее жизни. Неужели нас оказалось недостаточно? И что случилось с ней, окончившей старшую школу в шестнадцать, а колледж в девятнадцать? Почему она не могла понять, что не все в этом мире принадлежит ей одной?

— Мудрая женщина из Мантинеи сказала бы, что нам нужно стремиться забеременеть душой, — серьезно произнесла Ди. — Мне всегда нравилось это выражение. По-настоящему творческие, талантливые, мудрые люди обладают беременной душой, поэтому им не нужно рожать детей лишь для того, чтобы продолжить себя в вечности. Они полны и без этого.

— Мне бы хотелось обладать беременной душой, — откликнулась я и, взглянув на Ди, поняла, что она смотрит на меня с благодарностью. Но это выражение на ее лице исчезло, как только снаружи раздался звук приближающегося автомобиля, мотор которого заглох прямо у нашего дома. Она вздрогнула.

— Ребята, вы кого-нибудь ждете? — спросила я, подходя к окну.

Роксана вмиг оказалась за моей спиной.

— Это Винсент! — воскликнула она. — Закройте дверь!

— Он один? — спросила Ди, прижимая голову Макса к своей груди.

— Хотите, я пойду и выкину его? — предложил Эд.

— Эй, подождите минутку. Кажется, кто-то говорил мне, что Винсент довольно мелкий, — сказала я. — А этот парень высокий.

Незнакомец во дворе помахал рукой, здороваясь. Должно быть, он увидел, как мы сгрудились у окна, освещенные со спины лампой. Внезапно во мне проснулась надежда, смешанная со страхом, — а вдруг это Мэттью? Может, он решил дать мне еще один шанс — шанс подружиться с ним или шанс чего-то большего? Осознавая, насколько это бессердечно, я надеялась, что у его матери снова случился инфаркт и он приехал домой на Рождество.

Несмотря на все протесты Роксаны, я рванулась к входной двери и распахнула ее — во дворе стоял не Мэттью и не Винсент.

— Сюрприз, — услышала я робкий голос.

— Бен? — Я была в шоке. Брат нес огромный мешок, перекинув его через плечо, словно Санта-Клаус.

— Привет, Холли. — Бен снял шапку и растрепал свои рыжие волосы. — Счастливого Рождества!

Я была настолько удивлена, что не сразу додумалась сгрести его в объятия. Как только я отпустила брата, за моим плечом раздался громкий вздох. Бен выпрямился и выпалил:

— Привет!

— Что ты тут делаешь? — Алисия была изумлена не меньше меня.

— Счастливого Рождества! — снова воскликнул Бен.

— Что ты тут делаешь? — повторила она.

— Приехал отдать тебе вот это, — ответил Бен, шаря дрожащими руками в карманах пальто. Мы смотрели, как он достает клементин и кладет его на столик, словно маленькое обнаженное сердце.

Алисия закрыла глаза, застыв на секунду, а потом развела руками, одновременно расплакавшись и рассмеявшись. Она споткнулась — то ли из-за рома, то ли из-за пронзительного взгляда Бена — и шагнула к нему. В следующее мгновение они замерли в объятиях друг друга.

Я смотрела на фрукт, лежащий на столике. Интересно, как они его назовут — апельсином или клементином? Мне вдруг стало совершенно ясно, что самая искренняя любовь именно так и проявляется, — она не нуждается в определении. В тот же миг я почувствовала себя брошенной и одинокой. Когда же я наконец смогу вот так положить свой фрукт на стол?

* * *

Празднование Рождества в доме Роксаны было совсем не похоже на то, как мы отмечали его дома, когда мама еще была жива. В Колумбии мы никогда не ели на ужин пиццу, у нас были традиционные жареные ребрышки. И мы никогда не открывали подарки вечером, предпочитая делать это в рождественское утро. Сами подарки были упакованы в нарядные коробки со стандартной открыткой «От Санта-Клауса». Накануне Рождества мама сдувала пыль с нашей Библии и читала оттуда выбранные места, которые касались Святого Рождения. Диотима же предпочитала читать «Великие диалоги Платона», которые касались Святой Смерти:

«В конце, когда узы, соединяющие треугольник сил, распадутся и бренное существование уже не будет натягивать привязь души, она с радостью улетит, вернувшись в естественное для себя состояние».

В Колумбии мы пели рождественские гимны, но не собирались у елки, поскольку никогда не наряжали ее, пытаясь спасти растения от вырубки. На Лоррейн-авеню Эд играл на гитаре, а мы пели песни «Криденс Клиэруотер Ривайвл».

Приезд Бена пришелся как раз к месту, что было удивительно хорошо, а на вопрос Роксаны, долго ли он намерен оставаться в стране, мой брат ответил: «Понятия не имею». Он держался в тени, сказав лишь, что «занимается строительством», но не добавил: «Я собираюсь стать священником». Возможно, Бен понял, что ему тут рады безо всяких оправданий. Он сидел с Алисией на диване и изучал книгу «Найди Вальдо», которую передал наш папа.

— Как ты думаешь, они могли бы вставить картинку, на которой этого Вальдо просто нет, чтобы поиздеваться над нами? — спросил он. Если Бен претендовал на место в этой семье, то он успешно в нее вписался.

— Посмотри на Макса, Холли! Ему действительно нравится эта лягушка! — воскликнула Диотима, которая сидела на полу, встряхивая игрушечную лягушку с колокольчиком внутри. Мы с Ди вместе ходили по магазинам, выбирая подарок для Макса, и предлагали малышу разные игрушки. Остановиться на чем-то конкретном оказалось трудно, поскольку ему нравилось абсолютно все. Потом, как выяснилось, его больше привлекали игрушки, издававшие громкие звуки. Стоило нам забрать какую-нибудь из них, как Макс начинал искать ее глазами.

— Сохраните упаковку! — велела Роксана, аккуратно складывая блестящую бумагу, вместо того чтобы выбросить ее.

— Зачем, мама? Ну почему мы всегда оставляем ее? — спросила Ди.

— На случай войны, когда упаковочная бумага станет дефицитом, — сказал Бен.

Изучив фотографию механической пилы «Блек энд Деккер», которую прислал мне папа, я мрачно произнесла:

— Значит, именно это было заказано на мое имя в поместье Кэмпбеллов.

— Ага. А мне достался такой огромный гриль, что для того, чтобы передвинуть его, наверняка понадобится локомотив. Если я вернусь домой, вряд ли смогу им воспользоваться, — сказал Бен.

— Это худшая из систем, по которым выбирают подарки. По крайней мере из тех, о которых я слышала, — вмешалась Алисия. — Ваш папаша покупает то, что ему самому нужно, а говорит, что это для вас.

— Ну, мы можем поделиться книжкой «Найди Вальдо», — улыбнулся Бен.

— Я разочарована, — призналась я. — Я рассчитывала на Ноев ковчег.

— Можешь воспользоваться одной из наших яхт, Холли. — Судя по всему, Алисия восприняла мою жалобу серьезно. — У моего отца есть второй дом в Фингер-Лейкс. Летом там просто прекрасно — мы сможем покататься на водных лыжах!

— «Одну из наших яхт», — передразнил ее Бен, — «второй дом»… Что за повседневность, в самом деле? Подумаешь, респектабельная хижина. Вам это не напоминает реплики из Белого дома? Когда я приехал туда первый раз, голуби разлетались в разные стороны, уступая дорогу нашему серебристому «порше», словно в рекламном ролике.

— Это были не голуби, а вороны, — засмеялась Алисия. — И они обгадили наш автомобиль. А еще я старалась убедить Ди в том, что ей неплохо бы побывать в Нью-Йорке. Она же может туда вернуться, правда?

Роксана выглядела напряженной, и, по всей видимости, это напряжение было вызвано замечанием Алисии, поскольку до этого, как мне показалось, она наслаждалась вечером. Однако она не стала возражать, просто подняла желтый кашемировый свитер, который я подарила ей, и сдержанно произнесла:

— Прекрасно подходит к цвету моего лица, правда, Холли?

— Ты можешь составить для Ди список необходимых покупок, а она тебе их привезет, — продолжала Алисия. — Мы неплохо развлечемся в Нью-Йорке.

— Мам, я уже объяснила ей, что не хочу ехать, — сказала Ди, усаживая на колени Макса, завладевшего игрушечной лягушкой. — Не сейчас. Макс еще слишком мал.

— Как раз сейчас — самое время: он еще даже ходить не умеет, так что вполне транспортабелен, — настаивала Алисия. — Верно, Роксана?

— Это намек на то, что меня ваш отъезд не должен волновать? — спросила Роксана, откладывая свитер в сторону.

— А с чего это вдруг он должен тебя волновать? — Алисия насупилась.

— Потому что я больна, Алисия. Потому что я не знаю, что со мной случится в ближайшие дни, — выпалила Роксана.

Наступила тишина, которую нарушал только Макс, пускающий пузыри в молоко.

— Мне нужно присутствие Ди. Именно сейчас нужно. — Голос Роксаны дрогнул, и она замолчала.

Никто из нас не осмелился произнести хоть слово в ответ. Со стороны казалось, будто кто-то поставил наше Рождество на паузу. Я только сейчас поняла, что Ди и Алисия ведут себя так, потому что не знают о болезни Роксаны, несмотря на то что с прошлого лета она еще больше пожелтела. Возможно, повторилась история с беременностью Ди: они видели ее постоянно, ее живот рос у них на глазах, но все так к этому привыкли, что никто, собственно, не ждал появления Макса.

— У меня рак. И уже пошли метастазы. Именно поэтому я такая желтая, — отрывисто объяснила Роксана.

— Что за рак? — спросила Алисия.

— Самый худший вариант, — ответила Роксана.

— О мама… — Ди внезапно расплакалась.

— Видите, почему я вам ничего не говорила, — сказала Роксана, обнимая дочь за плечи. — Но все нормально. Даже если со мной не все в порядке. У вас все будет хорошо. Ну хватит. Давайте вернемся к подаркам.

Никто даже не шевельнулся. Никто ничего не сказал.

— Кто-нибудь… не молчите, — попросила Роксана.

Вытирая лицо рукавом, Ди выдавила из себя очередной вопрос:

— Они… сказали тебе… сколько…

— Сколько мне осталось? — спросила Роксана. — Шесть месяцев. В лучшем случае. Слушайте, я хочу вернуться к празднованию Рождества. Это может быть мой последний раз, поэтому я не собираюсь тратить его на разговоры о моей особе. У нас еще остался один подарок. Ну?

Спасибо Господу за Эда, который рванулся к елке выполнять ее просьбу до того, как остальные смогли что-то сказать. Он раскопал под мишурой последнюю нераспечатанную коробку и прочитал наклейку.

— Это для тебя, Холли!

На ярко-синей коробке с золотой лентой было написано: «Сундук со звездами». Только после того, как я развернула ее, мне попалась на глаза открытка. «Счастливого Рождества. Мэттью», — прочитала я и, сжимая открытку, спросила:

— Как это сюда попало?

— Он попросил меня привезти ее и сэкономить ему на почтовых расходах, — объяснил Бен.

— Он что, твой лучший друг? — Я, казалось, пыталась избавиться от чувства вины и угрызений совести. О Мэттью. Я так ужасно себя вела, а ты прислал мне подарок? — С каких это пор? — добавила я.

— С тех пор, как он вырезал мне аппендикс, — спокойно сказал брат.

Роксана смотрела, как я открываю коробку со звездами.

— Там карточки, видишь? С дырочками разных размеров, чтобы можно было распознавать созвездия. — Она улыбнулась. — С их помощью можно выучить расположение звезд и, даже сидя дома, попасть под звездное небо.

В коробке также оказалась книга «Мифы и легенды», и я, листая ее, представила, как Мэттью выбирал этот подарок. Как он может не ненавидеть меня, если я была с ним так жестока? Может, не стоило говорить ему о моих отношениях с Эдом, о том, что мы спим вместе? Как любит повторять моя бабушка, «правда не имеет значения, это всего лишь правда». Мой отец так и не смог смириться с правдой о маме и Саймоне.

Мы расчистили кофейный столик, зажгли свечи и разобрали карточки. Диотиме досталась Большая Медведица, белая медведица, которую Зевс поместил на небо, чтобы спасти ее и нерожденного ребенка от Артемиды. Бену выпал вооруженный посохом Волопас, хранитель медведиц. Алисия выбрала Дракона. «Дракон наделен бдительностью и острым зрением, — прочитала она и добавила: — Вот спасибочки». Эду достался Орион, «самый прекрасный мужчина», согласно легенде. Ого! А Роксана выбрала Дельфина.

— Священная рыба, как утверждали древние греки, — заметила Ди.

Моя карточка гласила, что я смотрю на Козерога, полукозла, полурыбу, способного перепрыгивать горы. Свет обозначил точками отверстия в карточке. В тех местах, где должны были находиться самые большие звезды, можно было заметить, как неровно горит свеча. Я попыталась запомнить расположение звезд, которые составляли туловище и рога Козерога, изгибы его рыбьего хвоста… Но я знала, что это бесполезно. Стоит мне выйти отсюда, и я ни за что не смогу найти его на звездном небе.

Я перевела взгляд в темноту гостиной и стала наблюдать, как остальные рассматривают свои карточки. Бен — щедрый парень, Эд — беспечная часть любовного треугольника, Алисия — жестокая и любящая, Диотима — мудрая женщина из Мантинеи. Никто из них больше не смотрел в книгу мифов, объяснявшую им увиденное; их внимание было поглощено карточками, и на всех лицах читался один и тот же вопрос: «Узнаю ли я это, когда увижу?»

Даже Макс, которому карточки не досталось, внимательно смотрел в темноту, словно видел что-то, недоступное остальным. Может, его так увлекла лампа или спинка стула? Или что-то более совершенное? Если правда всегда лежит между двумя предметами, то как понять, что на самом деле может видеть Макс? Я сама начала вглядываться в темную пустоту комнаты, надеясь увидеть маму и думая о том, смогу ли я распознать правду, когда увижу ее? Я снова вспомнила Мэттью и подумала о том, что он спас наш праздник, даже не появляясь здесь. Почему я не воспринимала его как дар Божий, ведь это именно то, о чем я мечтаю?

Наконец я встретилась взглядом с Роксаной, и ее голубые глаза улыбнулись мне поверх карточки. Внезапно я ощутила, что сегодня действительно Рождество.