— Посмотри на себя! Ты просто прекрасна! — воскликнула Джекси, открыв передо мной дверь своей квартиры в Эрлс-Корт. Но если и называть кого-то прекрасной, то именно ее — высокую и изящную, с волнистыми каштановыми волосами, которые моя мама, впервые увидев Джекси в восьмидесятых, назвала «волосопадом». В своей длинной шерстяной юбке, сапогах и зеленом свитере Джекси могла бы существовать в два временных периода сразу — сейчас и в сороковые годы. С той лишь разницей, что вырез ее свитера, обнажавший одно плечо, — возможно, ее собственный дизайн — был бы слишком смелым для прошлых лет. Я была искренне удивлена, что она не надела своих всемирно известных джинсов.

— Ты изменилась. Влюблена? — спросила Джекси сразу после того, как мы разомкнули объятия.

Я рассмеялась. Лучшая подруга моей матери всегда была прямолинейна и ничуть не изменилась с того времени, как мы в последний раз виделись, — год, точнее, уже почти два года назад, на годовщину смерти мамы.

— Вообще-то нет, — сказала я. — И даже ни с кем не встречаюсь.

Я, конечно, позаботилась о том, чтобы хорошо одеться, — на мне было коротенькое черное платье из Камдена и черная куртка Алисии. Собираясь на ужин с модным дизайнером, нельзя было не уделить внимания своей внешности.

— А где Бен? — осведомилась Джекси, провожая меня из прихожей в гостиную.

Я сказала, что сегодня у него смена в «Старбаксе», но он хотел бы увидеться с ней, пока она не уехала.

— Это они для тебя сняли? — спросила я, оглядывая мебель в стиле французской провинции и оранжевый диван, который вполне мог быть украден из Версаля.

— Кто, фильммейкеры? — Джекси одевала актеров для последнего фильма о Гарри Поттере. Когда маленькие волшебники не одеты в робы, они носят смоделированные Джекси джинсы и прочие ее новинки. — О нет. Эта квартира принадлежит другу моего друга. Он сказал, что мы можем ею пользоваться, пока он в Италии.

— Мы? То есть ты живешь тут не одна? — Повернувшись к ней, я заметила, что лицо Джекси в тот же миг приобрело мечтательное выражение, а в ее глазах заплясали веселые чертики.

— Со мной моя вторая половинка. — Судя по тому, с какой интонацией это было сказано, Джекси хотела продолжения этой темы.

— А ты влюблена? — спросила я, заставив ее рассмеяться.

— О, ты просто очаровательна, Холли. Будто я снова увидела Сильвию…

Я тоже рассмеялась и напомнила ей, что она не ответила на мой вопрос.

— Это старая страсть, — сказала Джекси, слегка покраснев. — Ей почти миллион лет.

— Тор? — спросила я, зная, что одно время они были женаты.

— Боже мой, нет. Я — и хирург, специализирующийся на трансплантации? Никогда больше.

— Милая? Я ухожу. — В прихожей возникла женщина с перекинутым через плечо рюкзаком. Ее выкрашенный светло-рыжий хвостик так меня удивил, что я не сразу поздоровалась. Я заметила, что джинсы на ней вполне могли принадлежать коллекции Джекси, — слишком уж низкая посадка.

— Подожди, я хочу познакомить тебя с дочерью моей лучшей подруги, — сказала Джекси, вставая с дивана и протягивая руку. Ее утонченный жест мог бы сделать честь хозяйке званого вечера. — Это Холли, — добавила она, и я заставила себя улыбнуться.

Вот это старая страсть Джекси? Вот это ее новая любовница? Я была в шоке. Если уж Джекси и спит с женщиной, то ее избранница, по моему мнению, никак не могла носить мятую фланелевую рубашку. Она должна одеваться у Армани и пользоваться соответствующими аксессуарами.

Однако женщина не удосужилась ответить мне даже вежливой улыбкой — вместо этого она озадаченно нахмурилась и переспросила:

— Дочь твоей лучшей подруги? Кого именно? Сильвии?

Я удивилась тому, что мамино имя запросто произносит человек, с которым я никогда не встречалась.

— О, подожди, я забыла, — сказала Джекси, засмеявшись и прикрыв рот ладонью. — Ты же знала ее.

— Да, я знала ее, — подтвердила женщина, глядя на меня так, что я почувствовала себя голой. — Ты на нее очень похожа, — добавила она.

— Вы тоже учились с моей мамой в одной школе? — спросила я.

— Я? Училась на доктора? Ни за что. Я просто навещала своего брата в то время. — Она поудобнее перекинула рюкзак на плече и подошла ко мне, протягивая ладонь для рукопожатия. — Кстати, меня зовут Джуд.

— О Боже, извините, — спохватилась Джекси. — Я забыла представить тебя…

— А кто ваш брат? — спросила я, удивившись силе ее рукопожатия. По крайней мере, оно казалось искренним.

— Саймон Берг.

— Саймон Берг? — повторила я, застыв от изумления. Так вот она, Джуд. Та, которая не хотела видеть своего брата счастливым.

— Да, Саймон Берг, — повторила Джуд, явно забавляясь. — Ты о нем слышала?

— Я знаю, что они с мамой делили тело, — сказала я, отчего Джуд расхохоталась, а Джекси опустила глаза.

— Вот уж точно, — успокоившись, произнесла Джуд.

— Я имею в виду, что они делили труп. В анатомичке, — добавила я. Почему мне кажется, что она смеется надо мной? — Как у него дела? — быстро спросила я.

— Он живет в Нью-Джерси с женой и дочкой.

— Но сейчас он в отпуске, — вставила Джекси.

— Ну да. — Джуд пожала плечами. — Саша учится здесь, в Лондонской экономической школе. Вот Саймон и приехал навестить дочку.

— Сюда?.. — До меня медленно доходил смысл ее слов. — То есть он в Лондоне?

— У моей племянницы, как обычно, «тяжелые времена» в конце отчетного периода, так что мама с папой решили уделить ей внимание. Это такой испорченный ребенок, — добавила Джуд.

— А почему бы тебе не заняться ее исправлением? — немного игриво спросила Джекси.

— Не сегодня. Сегодня у меня по плану архивы. Меня ждет Британский музей! — Я смотрела, как Джуд целует Джекси. — Передай брату, что я его люблю, — с улыбкой произнесла она. По крайней мере, когда Джуд улыбалась, она не выглядела такой непривлекательной, как минуту назад. Даже ее волосы показались мне не такими ломкими, как вначале. Но я все равно не могла понять, почему, если уж они пара, Джекси не повлияла на ее манеру одеваться? Вероятно, противоположности действительно притягиваются.

— Ты не против? — спросила Джекси, когда Джуд ушла.

— Не против чего? — Я озадаченно смотрела на нее.

— Того, что Саймон присоединится к нам за обедом?

— Сегодня? Сейчас? — почти в панике воскликнула я. Честно говоря, я никогда не думала, что мы когда-нибудь встретимся с ним. «Я не готова… Этого не должно было случиться… Он даже не появился на похоронах! А именно там нам полагалось бы познакомиться», — пронеслось у меня в голове. Вместо этого я спросила: — А он хотел со мной увидеться?

— Во всяком случае, я уверена, он не будет против, — ответила Джекси.

Другими словами — нет. Другими словами, он понятия не имеет, что я там появлюсь.

Я сказала ей, что хотела бы зайти в туалет, прежде чем мы отправимся в ресторан. Но в туалет мне не хотелось. Джекси никогда никому не позволяла втянуть себя в чужую игру, так с чего бы мне идти у нее на поводу? Однако я понимала, что уже ничего не изменить, а значит, у меня сегодня особая миссия: я должна привести в порядок волосы и не забывать освежать на губах помаду. Ради мамы мне нужно выглядеть хорошо. Понравиться Саймону.

Джекси не собиралась ехать в метро. Вместо этого она оплатила такси, которое отвезло нас к ресторану «Карлос-плейс», располагавшемуся напротив отеля «Коннот». Мне стало смешно, когда я поняла, что Саймон остановился в этом отеле. Я сразу же вспомнила мой предыдущий, неудачный, визит туда, после которого с этим отелем у меня начала ассоциироваться лишь мама Мэттью. Что ж, на этот раз я одета вполне прилично, чтобы войти в вестибюль отеля.

Джекси направилась к портье, я шагала за ней, вспоминая ту пьяную ночь, когда я поднималась по лестнице с ажурными перилами в комнату Мэттью, как лежала на его кровати и пила шампанское. Если бы я не была такой эгоисткой, если бы не зациклилась на мыслях о человеке, который мне не подходит…

Внезапно на нашем пути возникла прекрасно одетая женщина, гостеприимно распахнувшая объятия. Жене Саймона, похоже, было немного за пятьдесят, но ее волосы выглядели роскошно — она была золотистой блондинкой без единого седого волоска. Мама сказала бы, что она хорошо сохранилась.

Она обняла и поцеловала Джекси, которая снова представила меня как «дочь своей лучшей подруги». Мне вообще-то нравился подобный способ знакомства. Слова звучали так, словно мама была жива.

— Насколько я поняла, ты сегодня обедаешь с Саймоном, да? Будете обедать втроем? — спросила Лизетт. Если она и знала об отношениях Саймона и Сильвии, то на ее лице это никак не отразилось.

— Наверное, — сказала я.

Лизетт сообщила, что они с дочерью Сашей собираются пойти за покупками в «Харродз» для поднятия настроения.

— У нее сейчас очень сложный период, на нее столько всего свалилось. Ее бросил парень, и она не знает, что ей делать со своей жизнью. От всех этих переживаний страдает учеба в Лондонской школе экономики. А теперь еще Саша собралась стать поэтессой, как ее тетя Джудит. Передай Джуд, чтобы она больше не пыталась помочь ей. А вот и он!

Это действительно был он. Саймон Берг. Человек, которого любила моя мать. С легкой улыбкой на губах он шел к нам через вестибюль «Коннота» — смуглый и щеголеватый, с подтянутым животом и четкими чертами лица. Он был одет в серый костюм с бордовым галстуком. По сравнению с ним папа был слишком полным и несколько бледным. Да, еще меня удивило, что у Саймона узкие плечи. Я представляла его более основательным и сильным.

— Привет, Джекси, — сказал он, подходя и целуя ее. — Ты, как всегда, прекрасна.

Потом он скользнул по мне взглядом и, не скрывая удивления, повернулся к Джекси.

— Саймон, это дочь Сильвии, — представила меня Джекси, подталкивая вперед.

— Дочь Сильвии Беллинджер, — добавила я на тот случай, если он забыл, и пожала ему руку. — Холли.

Саймон выглядел ошарашенным: он не произнес ни слова, удерживая мою ладонь чуть дольше, чем следовало бы для обычного рукопожатия.

— Здравствуй, Холли, — произнес он, наконец справившись с собой.

То, как он смотрел на меня, сразу объяснило, почему мама в него влюбилась. Я почти физически ощущала взгляд Саймона — пронзительный и мягкий одновременно.

— Я лучше проконсультируюсь у портье, как нам найти самые главные магазины, — сказала Лизетт. — Мы с Сашей плохо ориентируемся в городе.

— Как твоя мать? — спросил Саймон, когда Лизетт направилась к конторке.

Я взглянула на Джекси, которая изучала то ли люстру, то ли лестницу, лишь бы не смотреть на нас. Внезапно я все поняла: Джекси хотела привести меня на встречу с ним, потому что она никогда не говорила Саймону, что в последний раз видела Сильвию, когда подбирала ей одежду для похорон.

— Она… умерла, — запинаясь, ответила я.

— Она умерла? — повторил Саймон, и его глаза расширились от ужаса.

Я кивнула, не сводя с него взгляда, зачарованная выражением его лица. Он выглядел неподдельно расстроенным.

— Она погибла, попав в автокатастрофу, — объяснила я. — Это было два года назад.

— Два года назад? — спросил он, поворачиваясь к Джекси. — Почему я об этом слышу только сейчас?

— Я не знала, как сказать тебе, — ответила она.

— Просто сказать! Просто сказать мне правду! Господи, неудивительно, что ты не стала врачом.

Неожиданно вернулась Лизетт, болтая о «Харродс» и предстоящей прогулке по его отделам.

— Милый, с тобой все в порядке? — спросила она, но Саймон даже не улыбнулся в ответ. Теперь его лицо выглядело совсем по-другому: самоуверенность, еще минуту назад светившаяся в его карих глазах, сменилась напряжением. Я не могла понять, было ли это выражение печали, сожаления или простого страха. Возможно, это было смешанное чувство, вызванное неожиданным известием.

— Я в порядке, — глухо произнес он, обнимая жену за плечи. — Иди и потрать кучу денег.

— Вот теперь я вижу, что ты не в порядке, — захихикала Лизетт. Она была единственной из нас, кто мог сейчас смеяться.

— Ты злишься, — заметила Джекси чуть позже, когда мы уже сидели с Саймоном в ресторане.

Я подняла свое меню в кожаной обложке, чтобы спрятать за ним лицо. Этот разговор они должны были вести наедине. Я справилась со своей задачей: сообщила плохую новость. Можно мне теперь уйти?

— Ну а чего ты ожидала? Я чувствую себя выброшенным на обочину за ненадобностью, — сказал Саймон.

— Мы все выброшены на обочину, — ответила Джекси.

«Откровенно говоря, выброшенной на обочину оказалась я одна», — раздался в моей голове мамин голос. Я изучала меню в поисках чего-то не запредельно дорогого. Двадцать фунтов за тарелку жареных аспарагусов? А что, тарелку потом можно забрать с собой?

— Как насчет бокала вина, Холли? — спросил Саймон, возвращая свое меню затянутому в смокинг официанту, возникшему у нашего столика.

— Конечно, — сказала я.

Джекси заказала мимозу, Саймон и я предпочли по бокалу шардоне.

— Ты боялась, что для меня это будет слишком тяжело? — спросил Саймон, когда официант удалился.

— Я боялась, что ты появишься на похоронах, — недовольно пробормотала Джекси. — А остальные со мной согласились.

— Боялась, что я… Какие остальные? Кто там был? Об этом знали все?

Джекси пожала плечами.

— Только Тор. Эрни. И Вездесущий Вик.

— Но не я, — закончил Саймон.

— Это было бы нечестно по отношению к отцу Холли, — сказала Джекси.

Саймон покачал головой и отвернулся, с грустью обронив:

— Это было так давно.

— Не злись. Я несколько лет тебя не видела, — сказала Джекси, и это прозвучало почти как мольба.

— А теперь ты спишь с моей младшей сестрой. Не знаю, что и думать. — Саймон пожал плечами.

К счастью, думать никому не пришлось, потому что вернулся официант с нашим вином. Я поспешила сделать глоток.

— Холли, твоя мама занималась офтальмологией, не так ли? — спросил Саймон, когда мы сделали заказ. Я очень надеялась, что не влипну с этим счетом, поскольку, кроме аспарагусов, заказала салат с лососем, стоивший тридцать фунтов. Мой кашемировый свитер обошелся мне дешевле.

— Да, офтальмологией, — подтвердила я, удивляясь, откуда он знает, если они столько лет не общались. — А как насчет вас?

— Лор, — ответил он. «Совсем как Мэттью, — подумала я. — Ухо-горло-нос — специализация, гораздо более безвредная, чем у большинства хирургов».

— Холли тоже доктор, — сказала Джекси.

— Великолепно. — Голос Саймона прозвучал безо всякого энтузиазма. Он даже не поинтересовался, какой я врач. Это нормально: мне не хотелось говорить о медицине, ведь у нас были гораздо более важные темы для разговора.

Обед прошел практически в тишине, но сами блюда того стоили. Жареные аспарагусы, слегка присоленные и политые маслом с непонятной пряной специей, оказались самым вкусным, что мне доводилось пробовать в своей жизни. Я так увлеклась едой, что вздрогнула, когда, услышав вопрос Саймона, вдруг обнаружила, что за столом остались только мы с ним, — Джекси ушла в вестибюль, чтобы без помех поговорить с кем-то по телефону.

— Сколько тебе лет, Холли? — спросил он. — Двадцать семь? Двадцать восемь?

— Тридцать один, — ответила я. От такого признания в горле внезапно образовался ком. Саймон сказал, что его дочери двадцать два. Значит, я выгляжу ненамного старше ее.

Потом он спросил, замужем ли я и есть ли у меня дети.

— Нет, — ответила я, с легким вздохом откладывая вилку.

— Это хорошо, — заметил Саймон. — Думаю, твоя мать сказала бы, что тебе не приходится подстраивать свою жизнь под других и страдать из-за непоправимых ошибок. — Саймон помолчал, глядя на меня, потом добавил: — Впрочем, ты знаешь свою мать лучше, чем я. Мне не стоило бы говорить такие вещи о Сильвии.

— Нет, то есть… вы знали ее… — начала я, но, прежде чем довела до конца свою мысль, к нам вернулся официант.

— Что скажешь, Холли? — спросил Саймон, разводя руками над своей пустой тарелкой. — Десерт?

— Конечно, — ответила я, словно маленький ребенок. Не только потому, что я наелась, но и потому, что тарелочка с морковным пирогом обойдется ему долларов в пятьдесят. К тому же я не хотела, чтобы наш обед так быстро завершился.

— Ваша гостья закончила? — спросил официант, показывая на почти не тронутый обед Джекси.

— Думаю, да. Можете забрать это. — Саймон передал официанту тарелку Джекси. Когда со стола были убраны наши приборы, он посмотрел на дверь ресторана и поинтересовался: — Интересно, куда могла подеваться Джекси?

— Вы были влюблены в мою мать? — выпалила я, не успев даже задуматься над тем, что говорю. Мне было ясно лишь одно: я должна расспросить его обо всем, причем прямо сейчас, пока наша встреча не закончилась. Вот и все.

Если я и застала его врасплох, он этого не показал. Саймон лишь повернулся, посмотрел на меня и ответил так искренне, что мое сердце замерло:

— Я очень ее любил.

Возникла пауза, поскольку я старалась осмыслить услышанное.

— Она была веселой, яркой, честной и… глупенькой. Такой глупенькой. — Саймон усмехнулся своим воспоминаниям. — Ох, Ви.

— A вы когда-нибудь хотели жениться на ней? — спросила я. — Если бы она уже не была замужем?

— Если бы она не была замужем, даже вопросов бы не возникало. Разумеется, я бы женился на твоей матери. — Было видно, что эти слова нелегко даются Саймону. — Я бы не отказался даже от «багажа» в виде двух детей, которых она отсудила бы после развода, но твоя мать и слышать об этом не хотела. Сильвия считала, что прелюбодействующий человек — он выделил это слово особой интонацией — никогда не получит опеки над детьми.

Наверное, я выглядела шокированной, потому что Саймон быстро добавил:

— Прости, я думал, что ты об этом все знаешь.

— Знаю, — сказала я, хотя на самом деле ничего не знала. — То есть вы были готовы с ней… — я оборвала себя на полуслове и после паузы добавила: — Признаться, я не думала, что вы могли бы стать мне отчимом.

— Неужели Сильвия обо мне рассказала? — удивился Саймон, держа перед собой чашку кофе, из которой ни разу не отпил. Его карие глаза, казалось, стали светлее от испуга. «Я знаю этот взгляд, — подумала я. — Он ждет плохих новостей».

— Она ничего мне не рассказывала. Просто я нашла ваше письмо. — Я коротко напомнила, что письмо было датировано июлем 1983 года и он написал его после того, как мама решила, что они больше не могут быть вместе.

— Я помню, — ответил Саймон, отводя глаза и ставя чашку на блюдце.

— Так что произошло после того, как вы вернулись на остров во второй раз? — спросила я, уже зная ответ.

— Это был сезон дождей, — начал Саймон с отстраненной улыбкой, словно такой ответ мог объяснить, почему замужняя женщина больше не может спать со своим любовником.

Он рассказывал, какой зеленой и посвежевшей стала Гренада, как в солнечный день там внезапно разверзались небеса и, прежде чем человек успевал произнести «Это дождь?», он промокал до нитки. А я думала о том, как Саймон назвал этот остров — «тайная интрига чудес, которые решили свести нас вместе». Возможно, для него дождь все и объяснял.

— Просто оказалось, что мы не можем быть вместе без того, чтобы быть вместе, — с грустью произнес Саймон. — В то время мы никогда не расставались. Я знаю, что твоя мать чувствовала себя невероятно виноватой, — добавил он.

— Но почему она не развелась с моим отцом? — спросила я.

— Она не хотела потерять детей. По крайней мере, мне она говорила именно это. А я подозреваю, что Сильвия все еще любила твоего отца. Я уверен, что любила, — тихо сказал он.

— А она когда-нибудь говорила… — Я помедлила. — Моя мать говорила вам, что она поссорилась с отцом перед отъездом в Гренаду?

Саймон покачал головой.

— Сильвия задалась целью во что бы то ни стало овладеть профессией врача. Кроме того, она хотела вырваться из-под контроля матери. Что касается твоего отца, я думаю, их отношения испортились только после того, как она уехала из дому.

— Вернее, когда она познакомилась с вами, — уточнила я.

Саймон пожал плечами, добавляя сахар в кофе, который еще даже не пробовал.

— Она всегда чувствовала, что он ее игнорирует. До тех пор, пока она не уехала. Тогда он внезапно решил вернуть ее. Но твоя мама хотела закончить то, для чего, собственно, приезжала. Твой отец понятия не имел о роли, которую сыграл во всем этом я.

— До тех пор, пока он не приехал на остров, — вставила я.

— О да. — Саймон снова помрачнел. — Это было отвратительно. Большей частью потому, что ее там не оказалось.

Он рассказал мне, что вся их группа, кроме Вика, который объяснил, что должен заниматься, на уик-энд отправилась в Сент-Винсент, чтобы забраться на вулкан. Мой отец не предупредил маму, что он приедет, а Сильвия не предупредила его, что ее не будет на месте. В результате папа пролетел три тысячи миль лишь для того, чтобы обнаружить отсутствие жены.

Я подумала о фотографии, на которой мама с ее друзьями стоит на вершине кратера, и о том, какой счастливой она выглядит, стоя на ветру на высоте в тысячу метров от поверхности земли. В это же самое время мой отец сидел в пустом номере отеля и ждал ее возвращения на остров — или своего обратного рейса, — в зависимости от того, что произойдет раньше.

Саймон сказал, что, когда они вернулись в Гренаду, Вездесущий Вик, которого распирало от предчувствия скандала, уже ждал их с новостями. Сильвия держала Саймона за руку, когда Вик сообщил, что ее кое-кто ждет, и указал в сторону пляжа. Мой отец стоял под узловатым деревом, которое росло прямо из песка. Саймон не знал, кто этот незнакомец, ровно до того момента, когда тот повернулся к ним, а Сильвия вскрикнула и резко отпустила его руку. Тогда он все понял. И все остальные тоже. Тор сказал: «Вот черт». Джекси прошептала: «О Господи». А затем все смотрели, как Сильвия перепрыгивает через ограждение, отделяющее ресторанный дворик от пляжа, и бежит по песку к ожидавшему ее мужчине.

— Потом они начали скандалить, — сказал Саймон. — На глазах у всех. Даже бродячие собаки наблюдали за ними.

Моя мама сказала, что извиняется за свое отсутствие. Папа ответил, что ему очень жаль. Мама начала объяснять, что они всей группой ездили на другой остров, но моего отца это не интересовало. Он хотел знать, кто тот парень, с которым она тут встречается. Когда Саймон услышал, как она ответила: «Я ни с кем не встречаюсь», он не смог слушать дальше и ушел. Тогда все, кто стоял в ресторанном дворике, уставились на него, глядя, как он шагает прочь. Даже бродячие собаки.

— Откуда мой отец мог знать, что у нее роман? Вик ему что-то рассказал?

Саймон покачал головой.

— Ему рассказала твоя бабушка.

— Моя… Вы уверены? — спросила я.

— Да, это она посоветовала ему отправиться на остров и забрать оттуда твою маму. Она заявила, что, если твой отец не поедет, он может потерять ее навсегда. Но я не уверен, что именно это было причиной его приезда.

Я вспомнила свой разговор с бабушкой, которая уверяла меня, что Сильвия могла позволить себе увлечься, но она никогда бы не позволила себе изменить мужу. В то же время Ева прекрасно знала, что происходило на самом деле. Она, как и я, прятала свои горькие секреты в огнеупорном сердце.

— Как вы думаете, откуда моя бабушка узнала? — спросила я.

— По словам Сильвии, твоя бабушка знала «все на свете», — сказал Саймон, попробовав наконец свой кофе. Видимо, он его пересластил, поскольку поморщился, возвращая чашку на блюдце.

К счастью, в эту минуту к нам подошел официант, чтобы наполнить наши чашки новой порцией напитка из серебряного кофейника.

— А что на самом деле представляло это вторжение? — поинтересовалась я, сделав глоток горячего кофе. В данный момент мне было легче говорить о стране, чем об отношениях между людьми, которые находились там.

Саймон рассказал, что в результате военного переворота премьер-министра Гренады убрали с должности. Сначала его держали в заложниках, а потом, чтобы избежать ответного удара, убили.

— Это было очень странное время, — продолжил он. — Ты можешь подумать, что в нашей школе сформировалось какое-то отстраненное понимание политических событий, но это не так. Вездесущий Вик, например, очень серьезно увлекался политикой. Он бегал по общежитию и, словно наемная плакальщица, умолял всех покупать билеты и лететь домой, пока коммунисты не превратили аэропорт в военный объект и не закрыли выезд из страны.

Саймон говорил это, уставившись в одну точку за моим левым плечом, будто там кто-то невидимый переворачивал страницы его воспоминаний.

— Боже, я никогда не забуду нашей лабораторной работы, посвященной диагностике с помощью физических методов. На занятиях, которые вел профессор Барнсворт, нам показывали, как правильно пальпировать пациента, — рассказывал Саймон. — Он словно советовал нам изучать собственный пупок во время конца света. А потом, конечно, мы там застряли. Преподаватели разъехались, лекции отменили, а мы не могли покинуть остров. Все улицы заполонили танки, правительство коммунистов объявило комендантский час.

Последнюю фразу Саймон произнес так, будто он и моя мать были единственными, кто остался на острове, хотя нашим войскам, вторгшимся в Гренаду, пришлось спасать многих студентов.

— А как вы оттуда выбрались? — поинтересовалась я.

— Папочка, — ответил Саймон. Я знала, что речь идет не о его или моем отце, а об их домовладельце, 125-килограммовом чернокожем, который окрестил себя Папочкой после рождения второго сына. До этого Папочку звали Неприятности. Мама рассказывала мне историю о том, как она приехала на остров во второй раз и ее заверили, что любой водитель автобуса знает, где живет ее домовладелец. Выйдя из аэропорта, Сильвия подошла к мужчине, который прислонился к автобусу, из кабины которого неслись звуки регги.

— Я ищу Неприятности, — сказала она.

— Нет, — ответил ей водитель, — вы ищете Папочку.

— Он помог нам сбежать до Сент-Винсента на рыбацкой лодке, — сказал Саймон, — а затем мы добирались до Сан-Хуана на маленьком самолетике.

Он добавил, что самолет был рассчитан на четверых человек, и левый пропеллер самолета не работал ровно до тех пор, пока пилот не вышел из кабины и не раскрутил его вручную. Потом летчик сказал им, что волноваться не о чем, что эти пропеллеры все равно что газонокосилка: раз уж заработали, то уже не остановятся. Саймон признался, что весь полет он заставлял себя не думать о том, что старые газонокосилки обычно замолкают посреди газона.

Каким-то чудом им удалось добраться до аэропорта Сан-Хуан в Пуэрто-Рико; там Саймон в последний раз видел мою мать — они вместе бежали через город, сквозь толпу, к службе таможенного досмотра и иммиграции, бежали так, словно были марафонцами, увидевшими долгожданный финиш.

— То место всегда напоминало мне остров Эллис, только оно было немного оживленнее, — сказал Саймон. — Стояла невообразимая толчея, и мы потеряли друг друга. С тех пор я ее не видел. Вот и все.

— А вы звонили ей после возвращения в Штаты?

— Сначала я немного подождал. Сильвия просила меня не звонить и не искать встреч, но я не мог этого выдержать. Когда я наконец позвонил, трубку взяла твоя бабушка. Сказать, что она холодно со мной разговаривала, значит ничего не сказать. Она пообещала, что сообщит Сильвии о моем звонке, но наверняка не сделала этого. Я звонил еще раз, и трубку взял кто-то из вас, ее детей. Я уверен, что это был твой брат. Услышав детский голос, я почувствовал себя жутко неловко. Мне казалось, что я совершенно лишний человек, который вмешивается не в свое дело, и с тех пор я перестал звонить.

— И после всего этого вы решили все-таки жениться на своей невесте? — спросила я.

— Не совсем, — ответил Саймон. — Она была танцовщицей, и наши отношения испортились из-за ее анорексии, так что мы расстались.

— Тогда почему вы с Лизетт все еще вместе? — спросила я.

Саймон моргнул:

— Мы не вместе.

— А разве она не ваша жена?

Он покачал головой.

— Я женился на Габриэль. На женщине, с которой ты встретилась в вестибюле.

Только тут я поняла, что никто не представил мне его жену. Я просто решила, что мама и Саймон в конце концов вернулись к своей прошлой жизни.

К столу, словно порыв ветра, подлетела Джекси.

— Ребята, простите, мне нужно идти. Пришел не тот груз, который ожидали, а съемки начинаются в понедельник! — Она схватила свою сумочку. — Вы сами справитесь?

Саймон улыбнулся ей и сказал, что с нами все будет хорошо.

Потом он наблюдал, как я ем морковный пирог, а я смотрела, как он оплачивает счет. После этого мы с Саймоном покинули ресторан и вернулись в вестибюль отеля. Он сказал, что послезавтра улетает обратно в Штаты, и я вдруг поняла, что не хочу, чтобы наша встреча закончилась.

— Слушай, если тебе что-нибудь понадобится, — начал Саймон, но потом покачал головой. — Нет, конечно же, не понадобится. Ты взрослая женщина.

— Никогда не знаешь наверняка, — заметила я, понимая, что мы больше не увидимся и что есть множество людей, к которым я с большим удовольствием обращусь за помощью, прежде чем решу побеспокоить его.

— Я рад был с тобой познакомиться, Холли. — Саймон пожал мне руку и снова удерживал ее чуть дольше, чем это было необходимо. Помедлив, он спросил: — Скажи, она когда-нибудь носила кольцо?

— Какое кольцо?

— С изумрудом, в платиновой оправе и с маленькими бриллиантами по ободку…

— А откуда вы знаете про это кольцо? — спросила я.

— Я подарил ей его. В Сент-Винсенте, во время поездки к вулкану. Мы провели ночь в маленьком отеле… — Он запнулся, в его глазах застыла печаль. — Я сделал Сильвии предложение — она отказалась. Честно говоря, я был уверен, что она откажется. Но я попросил ее взять кольцо. Изумруд напоминал мне ее глаза.

Саймон пожал плечами.

Мама всегда притворялась, будто сама купила это кольцо. «Это мой подарок самой себе на окончание медицинской школы», — говорила она. Мой отец сидел в пустом номере отеля, а в это время его жене где-то далеко делали предложение. Бедный папа. Бедный Саймон.

— Она носила кольцо, — ответила я. — А теперь оно принадлежит моему брату. Точнее, принадлежит его невесте.

Саймон на мгновение задумался, потом улыбнулся и кивнул.

— Хорошо. Я рад, что оно не потерялось.

— Оно не потерялось, — подтвердила я.

— У тебя случайно нет ее фотографии? То есть фотографии за последние двадцать лет?

— Вообще-то есть, но с собой я их не взяла, — ответила я.

Саймон снова кивнул, едва сдерживая эмоции. В этот миг он был до странности похож на Мэттью. То ли дело было в крепко сжатых челюстях, то ли в выражении лица, с которым он принимал то, что хотел бы изменить, но не мог.

— Возможно, это и к лучшему, — произнес он, и уголки его губ приподнялись в грустной улыбке.

— Подождите, — сказала я, внезапно вспомнив о своей сумочке. Я открыла ее и, вытащив письмо Саймона, протянула ему. — Это ваше.

Саймон взглянул на конверт, кивнул и положил письмо в нагрудный карман своего пиджака. Потом он в последний раз пожал на прощание мою руку.

— Береги себя, Холли.

— Вы тоже, — сказала я, проглотив ком в горле, причем с таким усилием, что заболела шея.

На выходе из отеля холодный мартовский ветер хлестнул меня по лицу, и я задрожала в своей тонкой кожаной куртке. Несмотря на яркое солнце, температура была около нуля, поэтому, чтобы согреться, я пробежала почти всю дорогу до Гайд-парка, а потом продолжала шагать по велосипедным дорожкам. Не важно, что мой желудок был набит до такой степени, что это мешало двигаться, не важно, что черные туфли на платформе не были предназначены для бега. Мне просто нужно было идти вперед.

Выдохшись, я выбрала скамейку, почти скрытую ветвями деревьев, села на нее и заплакала. К счастью, в отличие от папы и мамы, за которыми наблюдали все — даже бродячие собаки, — я была одна, вокруг меня лишь качались на ветру деревья. Слезы катились по моим щекам и капали на шелковый шарф. Обхватив себя руками, я оплакивала многих: маму, которая слишком рано умерла, Саймона и Уилла, так сильно любивших ее. Но больше всего я жалела себя, потому что мне ужасно не хватало ее, потому что мама не могла прийти сегодня на ленч в «Коннот», не могла встретить свою старую страсть, не могла понять, что все происшедшее — к лучшему.