Мы сидели в кирпичной беседке на заднем дворе, поставив железные стулья полукругом возле кресла, которое выглядело как трон. На столе, застеленном желто-зеленой скатертью, стояла самая разнообразная еда: фруктовые салаты, суп из лобстера, жареные цыплята, свежий хлеб, нарезанные помидоры и большой шоколадный торт.

Эд помог Роксане сесть в высокое кресло, а мы стояли рядом и смотрели на это действо, будто перед нами спускали на воду «Куин Элизабет-2».

Уровень ее билирубина каждый день поднимался, словно ртуть в термометре. Врач Роксаны сказал, что, как только он достигнет уровня двадцати, она погрузится в кому. Сейчас уровень замер на отметке тринадцать.

— Вам что, нужно особое приглашение, чтобы опустить свои задницы на стулья? — спросила Роксана, обращаясь к Ди, которая держала на руках маленького Макса.

— Бен останется стоять, — сказала Алисия, подтащив к себе стул, противно заскрежетавший по кирпичу двора. — Или, по-вашему, священник тоже должен сидеть?

— Я не священник, — волнуясь, ответил Бен и хрустнул пальцами.

Мы с ним только что повздорили в кухне, когда я увидела, как он льет минеральную воду из бутылки в деревянную чашу, и поняла, что происходит.

— Ты пользуешься «Эвиан»? — спросила я.

— А чем мне пользоваться? — рыкнул он. — «Маунтин Дью»?

— Кто-нибудь здесь протестует против того, чтобы Бен по моей просьбе посвятил Макса в баптисты? — спросила Роксана. — Если да, то валите в кухню и ждите там, а мы пока что поедим.

Все дружно заявили, что протестовать никто не собирается, однако Бен, похоже, ждал этих слов именно от меня.

— Все хорошо, Бен, — сказала я. — Только встань, пожалуйста.

— Разве мы больше никого не ждем? — осведомился Эд. Удивительно, но в тот же миг задняя дверь открылась и вошел слегка смущенный Мэттью, неся прикрытую тарелку.

— Ты вовремя пришел! — воскликнула я, вскакивая ему навстречу. Я так быстро выхватила у него ношу и занялась поисками свободного места на столе, что почти не обратила внимания на него самого. Когда я наконец удостоила Мэттью взглядом, я невольно замерла от неожиданности. Он выглядел совсем по-другому. Теперь я видела это совершенно ясно.

— Холли, ты вдруг стала такой серьезной, — произнес Мэттью, показывая на мои новые очки, прежде чем поцеловать меня в губы, — прямо здесь и на виду у всех.

— Боже, Мэттью! Ты выглядишь великолепно. Но где твои очки? — последние слова я почти прошептала.

Он иронично улыбнулся, приподняв брови, и ответил:

— Контактные линзы.

— Контактные линзы? — переспросила я. Мои брови, похоже, твердо вознамерились заползти на затылок. — А куда делись очки имени Бадди Холли?

— Они совершенно вышли из моды.

— Ты что, шутишь? Контактные линзы — это глупость! — заявила я. — Линзы, которые нужно вставлять пальцами прямо в глаза? Кроме того, их придется снимать и промывать каждый вечер. Это все равно что завести себе домашнее животное!

— Тебе не нравится? — спросил Мэттью, отбрасывая волосы с лица, чтобы дать мне возможность получше себя рассмотреть. Я утонула в зелени его глаз.

Он выглядел очень экстравагантно. Я сказала, что мы с ним словно поменялись ролями с героями фильма «Бриолин», и я теперь щеголяю в очках, а он прекрасно выглядит в линзах. Мэттью засмеялся и спросил, действительно ли я считаю себя такой же крутой, как Джон Траволта?

— Можно нам начинать? — с притворной суровостью поинтересовалась Роксана. Она улыбнулась нам, и мы сели на свои места.

Бен неуверенно огляделся по сторонам и поднялся.

— Хорошо. Ладно. Я не собирался заниматься этим в одиночестве, поэтому попросил вас принести с собой кое-что для прочтения.

Он показал на стопку бумаг и книги, сложенные на столе.

После объяснения, как Иоанн Креститель, войдя в воду, ждал появления Иисуса, Бен открыл книгу в матерчатом переплете, «Великие диалоги Платона», и начал читать «слова мудрой женщины»:

«Вначале он всегда беден, и нет у него ничего, кроме нежности и красоты, и многие видят его таким; он жесток и грязен, и ноги его босы, и нет у него пристанища; ложится он отдохнуть на голой земле, под открытым небом, на улицах, под дверями домов… как и мать его, познал он горе… Он храбр, он деятелен, силен… он жаден до поиска мудрости, и поиски его не напрасны; он вечный философ, великий волшебник, исследователь, софист. По натуре своей он не смертен и не бессмертен, в один момент он живет и процветает, в другой момент он мертв и вскоре снова жив благодаря дару своего отца. Но все течет, и все меняется, и никогда он не нуждается, и никогда не знает достатка…»

Бен оторвался от книги и взглянул на нас.

— Мудрая женщина говорила не об Иисусе. Как записал Платон, она учила Сократа распознавать Любовь. Она объяснила, что Любовь есть проводник между смертными и бессмертными, посредник между богами и людьми, «тот, кто соединит в себе различное», чтобы стало оно «одним целым».

— Что же действительно произошло две тысячи лет тому назад? Я не знаю. Но Любовь, как сказала эта женщина, соединила меня с Небом. Я не могу ничего объяснить: Иисус для меня — такая же загадка, как и мое существование, как существование Макса. Я смотрю на Макса и думаю: кто может объяснить, что он сейчас чувствует, как понимает происходящее, что он видит, кем он станет? Я не понимаю Макса, но я все равно очень люблю его. Что бы мы ни называли Любовью, мы хотим, чтобы она сопровождала и оберегала Макса. Именно поэтому мы здесь собрались.

Алисия смотрела на моего брата с таким выражением на лице, что я невольно отодвинулась, не желая попадать в ту волну, которая покатилась от нее.

«Любовь и секс, — подумала я, взглянув на Мэттью. — То, что помогает преодолеть пропасть между ними».

Диотима потянулась за книгой «Анна из Грин Гэйблз».

— Мой вклад будет небольшим, — сказала она, раскрывая заложенную страницу и начиная читать: «Родственные души не настолько редки, как мне раньше казалось. И как прекрасно сознавать, что их так много в этом мире».

Следующим был Эд, который пристроил гитару на колене и достал из кармана листок бумаги.

— Это из стихотворения Сильвии Плат, — пояснил он.

— Сильвия Плат? Если не ошибаюсь, она засунула голову в духовку и отравилась газом, — вспомнила Роксана. — Или это была передозировка? Когда-то я помнила. А теперь… билирубин.

Эд неопределенно пожал плечами.

— Так или иначе, это сказано про Макса.

С вежливым поклоном Мэттью начал следующее выступление, решив прочитать, как он выразился, «немножко из поэзии Мэри Оливер».

Когда Мэттью сел, я шепнула ему, что ожидала от него чего-то из английской поэзии. После Мэттью настала очередь Алисии, которая поднялась и продекламировала отрывок из «Воспитания уверенности в себе» Эмерсона. У меня было такое чувство, что она чересчур старается. Оставалось надеяться, что Глория Ньютон-Блю не вызовет полицию за шум и нарушение порядка.

— «Верь в себя! — взывала к нам Алисия. — Каждое сердце вибрирует, как натянутая стальная струна. Найди место в жизни, которое предназначено тебе провидением в обществе твоих сверстников, и не забывай учиться на прошлом. Великие люди, которые с детства отличались гениальностью, не забывали об этом, они изменяли само понятие вечности, понимали изменчивость мира и осознавали, что все в их руках, посвятив изменению мира свою жизнь».

— Может, ему суждено вырасти диктатором? — задумчиво предположила Роксана.

Не обращая внимания на ее слова, Алисия продолжала чтение. При этом она повысила голос, словно пыталась докричаться до всей аудитории, и отчаянно жестикулировала.

— «Непонимание — любимое оружие дураков! Что плохого в том, что тебя не понимают? Не понимали Пифагора, Сократа, Иисуса, Лютера, Коперника, Галилея и Ньютона, не понимали всех мудрых мира сего. Быть великим означает быть непонятым».

Роксана состроила гримасу.

— Извини, но… Я не хочу, чтобы Макс так страдал. Я хочу, чтобы его окружали добро и понимание.

Эд беззвучно присвистнул и сказал:

— Несогласие масс.

— Отцепитесь от меня, — огрызнулась Алисия. Она захлопнула книгу и решительно произнесла: — Все, с меня хватит.

Возникло неловкое молчание. Я раздумывала, стоит ли мне попросить Алисию передать мне книгу, чтобы я могла зачитать еще несколько строк.

— Ты точно закончила? — неуверенно спросила Роксана. — Я не хочу говорить до тех пор, пока все не выскажут своих пожеланий.

— Твоя очередь, Роксана, — пробормотала Алисия. — Давай, не стесняйся.

Роксана обвела нас взглядом и, прочитав подтверждение в наших глазах, обратилась к моему брату:

— Во-первых, я хочу сказать Бену, что это было прекрасно. По велению сердца или по здравому размышлению, но сегодня ты сделал меня действительно счастливой. И все вы, ваши слова… Я очень благодарна вам. Даже тебе, Алисия, — добавила она, потянувшись, чтобы пожать Алисии руку. — Я действительно оценила твое выступление.

Алисия покачала головой, словно не веря, и неожиданно захихикала.

— Я хочу вспомнить строки из поэмы Риты Дав, — продолжила Роксана и начала читать по памяти:

Она сглотнула и оглянулась на внука.

— Я молюсь, чтобы Макс никогда не просыпался от шума пауков и крыльев.

После этого Бен сказал несколько слов о воде, побеждающей огонь, и о духе, парящем над водами, и мы опустили голенького Макса, который вопил и брыкался, в чашу с водой. Бен смочил пальцы водой и нарисовал крест на лбу Макса, получив от малыша удар по рукам, сопровождавшийся очередным громким воплем.

— Теперь нам следует заключить договор о том, что, где бы мы ни были, мы всегда сохраним веру, любовь и доверие и передадим это Максу.

А потом мы пели — точнее, пели все, кроме меня, — песни «Криденс Клиэруотер Ревайвл», «Кросби», Стиллса, Нэша и Кэта Стивенса. А я все крепче и крепче сжимала подлокотники стула, чтобы удержать в себе свою агонию. Как они могут петь, если знают, что все уже никогда не будет, как прежде? Я уеду отсюда. Роксана покинет эту землю. Макс очень скоро подрастет. И даже если мы когда-нибудь возвратимся сюда, нам не вернуть этот момент.

Песня «Мертвый вторник» закончилась, но всем хотелось продолжения.

Ди предложила спеть «Слишком молодой, чтобы…», и мне это показалось жестоким намеком. Как я смогу, глядя на Роксану, петь: «Ты хочешь, чтобы они жили вечно, и знаешь, что они не смогут…»

Мой брат уставился на меня, пытаясь понять, что происходит в моей голове.

— Холли, а ведь ты еще не говорила, — словно прозрев, напомнил мне Бен.

— Как мы умудрились пропустить выступление Холли? — воскликнула Алисия.

— Холли, тебе нужно сказать! — поддержала ее Ди.

— Но я ничего не приготовила… — растерявшись, попыталась отказаться я.

— Холли, держи медвежонка. — Бен вытащил из чаши мокрого и счастливого крестника и протянул его мне. — Он поможет тебе почувствовать вдохновение.

— Это же не для печати, Холли, — подбодрил меня Эд.

Макс довольно брыкался, сидя у меня на руках. Скажи что-нибудь, что угодно. Семь лиц, полных ожидания — Бен, Алисия, Эд, Ди, Роксана, Мэттью и даже наш чудесный малыш, — все они ждали. Я тоже ждала, ждала, что мои мечты и все пережитые утраты перестанут разрывать меня изнутри. Когда я наконец открыла рот, чтобы заговорить, я внезапно разрыдалась.

— Я так рада, что мы встретились, — выпалила я. — То есть… все вы… ну просто… просто этот год был… я даже передать не могу… Ой, Макс, хватит! Отпусти мою сережку!

К счастью, Мэттью спас меня, заключив в объятия, а я смеялась и плакала, думая о том, как же хорошо, что меня спасли от меня же самой…