— Единственное, о чем я не перестаю жалеть, — это Гейб, — чуть позже сказала Роксана.

Мы были в ванной. Я прислонилась к раковине, ожидая, когда она закончит писать.

— То, как влюбилась в него?

— То, как украла его дочь, — ответила она, беря рулон туалетной бумаги, который я протянула ей. Посмотрев на оторванный клочок бумаги, Роксана заключила: — Я перестала быть забавной.

— А я думаю, что ты все еще забавляешь нас, — ответила я, наклоняясь, чтобы нажать на слив.

Роксана цеплялась за мое плечо, пока я ставила ее на ноги.

— Мне жаль, что твое путешествие вот так заканчивается, — сказала она, когда мы брели в сторону спальни.

«Мне самой жаль, что твое путешествие вот так заканчивается», — подумала я, помогая Роксане двигаться вперед и подталкивая за ней стойку с капельницей.

Я помогла ей лечь в постель, вспоминая свою маму в тот момент, который не возникал в памяти долгие годы. Это было летом 1983 года, когда мама только что вернулась домой после семестра. Мне девять лет, и я стою в дверях ее спальни, провозглашая, что она лучшая в мире мама. Почему-то мама вдруг очень разволновалась. Ей захотелось знать, буду ли я любить ее, если она внезапно останется без рук и ног.

— Да почему ты вообще такое спрашиваешь? — в ужасе воскликнула я.

— Потому что ты уж слишком мною гордишься, — ответила она.

— Конечно, я тобой горжусь. Ты будешь помогать людям! — сказала я, изображая бабушку.

— А если я не смогу сделать ничего полезного? Если у меня не будет рук и ног? — спросила мама.

— Я все равно буду любить тебя, — заявила я.

«Я все равно люблю тебя», — подумала я, подворачивая одеяло под исхудавшие ноги Роксаны. Каким-то образом она умудрилась улыбнуться мне так, что показалась куда красивее голубоглазой Шер. «Я все равно люблю тебя, мама, — добавила я мысленно. — Несмотря ни на что».

— Ты такая милая, Холли, — с благодарностью произнесла Роксана, закрывая глаза.

— Милая, как дьявол?

Роксана снова улыбнулась.

— Милая, как добрый, искренний дух. Милая во всех смыслах этого слова.

Я укутала белым покрывалом плечи Роксаны и опустилась на кровать рядом с ней, поверх одеяла, чтобы чувствовать ее близость.

— Иногда я оглядываюсь вокруг и не могу поверить, что все это произошло со мной, — мягко произнесла Роксана. — Дом выглядит прекрасно. Ди покупает для меня орхидеи. Ты приносишь мне книги в твердых обложках. И все это кажется ненастоящим. А потом у меня не хватает сил, чтобы поднять книгу, и Эд вынужден переворачивать для меня страницы. Или меня тошнит после трех ложек супа и самой малости фруктового салата… и я понимаю, что это все-таки реальность.

Она посмотрела на меня, скосив глаза, и сказала:

— Интересно, Гейб умер, ненавидя меня?

Вентилятор под потолком скрипел и дрожал. Я присмотрелась к его вращению, вычисляя вероятность того, что вся эта конструкция может приземлиться нам на головы, и лишь потом спросила:

— А как ты думаешь?

— Думаю… нам обоим есть о чем жалеть, — голос Роксаны стал задумчивым. — Гейб влюбился в другую женщину. Это было для меня очень болезненным ударом. В то время Ди оказалась единственным способом ответить ударом на удар. Конечно, мой поступок не прибавил мне Божьей милости, сколько бы я ни вспоминала эту ситуацию… Но что, если единственным способом исправить мою плохую карму было попросить у Гейба прощения? А теперь он мертв, и я не могу этого сделать.

— А почему ты сама не можешь простить себя? — спросила я.

— Простить себя? — Роксана уставилась на меня испытующим взглядом.

— Да, именно так, — настаивала я. — Почему бы и нет?

— Я только что объяснила тебе! Я продолжаю вспоминать свои промахи снова, снова и снова…

— Роксана, если ты не будешь все время вспоминать свои промахи, ты наделаешь вместо них другие, свято место пусто не бывает. Почему для тебя так важно изменить свое поведение? Просто признай, что ты поступила бы точно так же, вернись все на свои места. Посмотри в лицо своей вине и прости себя за то, что была самой собой. Возможно, это и есть способ исправить твою карму.

— Думаешь, это меня излечит? — спросила Роксана с почти детской надеждой в глазах.

Я постучала пальцем по виску, как недавно делала она.

— Вот здесь, — сказала я. — И если тебе удастся простить себя, ты сможешь простить и Гейба за то, что он с тобой сделал.

— О, я давно его простила. И мне жаль, что он так страдал. Если это, конечно, что-нибудь значит. — Роксана нахмурилась. — Думаю, больше всего мне следует пожалеть Ди. Я забрала ее от отца, и теперь она никогда не сможет отыскать его. Я надеюсь лишь, что она не будет ненавидеть меня, когда я умру.

— Роксана, Ди никогда не держала на тебя злости. И я уверена, что она уже простила тебя.

— Надеюсь, ты права.

Мы лежали рядом, вдыхая и выдыхая ветер. За окном колыхались ветви деревьев, с улицы доносились звуки гитары, а над нами по своему вечному кругу ходил вентилятор.

— Нет, ты не можешь, — сказала Роксана.

— Чего я не могу? — спросила я, поднимаясь на локтях.

— Остаться здесь навечно.

Я улыбнулась, памятуя о международном признании мудрости Роксаны, и погладила ее по щеке.

— О, я люблю тебя, — нежно сказала я, целуя ее в лоб.

— И я люблю тебя, — ответила Роксана, закрывая глаза.

Какое-то время я наблюдала, как она дышит. Странно, что почти пустая комната может казаться настолько наполненной…

— Не позволяй Ди хранить мою одежду после того, как я умру, — раздался вдруг голос Роксаны. Не открывая глаз, она добавила: — Я хочу, чтобы она вычистила все шкафы. Скажи ей, тебя она послушается.

— Хорошо, — ответила я, думая, как подговорю Ди вырезать по кусочку из каждого платья Роксаны…

— И ради бога, никаких стеганых одеял из кусочков вещей!

— Хорошо, — повторила я, на этот раз покорно.

Я подождала, пока она заснет, и выскользнула из спальни. Снаружи, что не могло не радовать новизной, светило солнце. Это был первый весенний день без дождя. На крыльце я нашла Ди и Алисию, которые прервали разговор, как только открылась дверь.

— Ладно, что тут у вас происходит? — спросила я, садясь на свободное место рядом с Диотимой.

— Просто я себя жалею, — всхлипнула Ди, вытирая слезы.

— О Ди… — Я обняла ее за плечи.

— Все будет хорошо. Я справлюсь, — произнесла Ди и в доказательство своей решимости громко прочистила нос. — Это же не значит, что я никогда не увижу маму…

— Да, но… тебе будет трудно до тех пор, пока ты не справишься с собой, — сказала я.

— Она приходила, — сообщила вдруг Ди. — Я имею в виду мою бабушку Хейзел. Она явилась ко мне этой ночью.

— Твоя бабушка? — спросила Алисия, поворачивая голову и в изумлении хлопая ресницами. — И что она сказала?

— Вообще-то ничего. А может, и сказала, но я ее не услышала. Она улыбалась. Они все улыбались.

— Они? — обеспокоенно повторила Алисия. — Твоя бабушка привела друзей?

— Там были мой дедушка Нельсон и мой папа.

— Дядя Гейб? — Алисия застыла. — И как он там?

Ди пожала плечами.

— Околачивается.

— Так… они выглядели счастливыми? — продолжала расспрашивать Алисия.

— Они улыбались. А еще… — Ди помедлила. — Дедушка Нельсон надел нелепый белый костюм, в котором он был похож на полковника Сандерса.

Алисия сокрушенно покачала головой, словно Ди только что сказала, что дедушка Нельсон скрипел зубами.

— Зато бабушка выглядела сногсшибательно в красном шелке. Или это просто выглядело как шелк, не имеет значения. Ткань так прекрасно развевалась.

— Никогда не думала, что после смерти я буду носить одежду, — сказала я, обнимая колени. — Я думала, что когда умираешь, то становишься частью Бога. Будто твой дух сливается с чем-то большим и ты превращаешься в частичку его света.

— Я тоже так думала, когда мне было девять лет, — отозвалась Ди, но сбить меня с толку ей не удалось. В девять лет она впервые увидела дух бабушки Хейзел. — Не знаю, может, ты и становишься частичкой света, — добавила она. — Может, ты и существуешь везде, в любой форме. Но если тебе хочется пообщаться с кем-то в этом мире, с кем-то вроде меня, тогда придется принять узнаваемую форму, ты так не думаешь?

Я медленно улыбнулась Ди и сказала, что постараюсь стать такой же беременной душой, как и она.

— Господи, Холли, не уезжай, — прошептала Ди, кладя мне голову на плечо. — Я не могу потерять вас обеих сразу — и маму, и тебя.

— Я вернусь. Обещаю, — заверила я ее. — Но мне нужно съездить домой на некоторое время. Придется забрать кое-какие коробки и помочь папе с переездом. А у Роксаны есть вы, девочки.

— Я по-настоящему рада за тебя и Мэттью, — улыбнувшись, сказала Алисия.

— Да, он действительно классный парень, — согласилась Ди. — Эй, а разве нам не следует дать обет, раз уж мы расстаемся друг с другом? Сестры Фоссиль всегда так делали.

До этого момента я и не вспоминала, что Ди в случае рождения девочки собиралась назвать ребенка Петрова. А еще я поняла, что так и не побывала на Кромвел-роуд, но это почему-то больше не имело значения.

— Правильно! — вспомнила я. — Они дали обет вписать в книгу истории имя Фоссиль, потому что это было их общее имя, и ничье больше! И это сделала Петрова, поскольку она летала на самолетах и все такое…

— Значит, мы дадим обет и Ди войдет в историю точно так же, как это сделала Петрова? — пошутила Алисия.

— Нет, нет. Только не я, — серьезно ответила Ди. — Я просто хочу быть хорошей матерью. Это будешь ты, Холли. Ты же любишь докапываться до причин.

— Нет, — запротестовала я. — Я избегаю причин и копаний. Они слишком подавляют. Я люблю людей, — сказала я, тут же вспомнив, как порой меня подавляют эти самые люди. — Зато ты подбираешь в парке чужие жвачки и пустые бутылки, чтобы донести их до мусорного бака.

— Есть еще я, — вставила Алисия.

— Но я не трогаю по-настоящему грязный мусор, — сказала Ди.

— Эй? Есть ведь еще и я, — снова подала голос Алисия. — Я собираюсь стать адвокатом… или третейским судьей.

— Ага, ну да, конечно, — не скрывая иронии, произнесла я, чем рассмешила Ди.

— Ладно, ладно. Обет, — сказала Алисия. — Наш обет будет состоять в том, что Ди станет хорошей матерью. Я стану… кем-то. Или превращусь в полное ничто. А Холли внесет свое имя в историю… — Она сделала паузу, хитро взглянув на меня, и добавила: — Как самая старая девственница на Земле.

— Больше нет! — воскликнула я, но Алисия и Ди смеялись слишком громко, чтобы меня услышать, и мне ничего больше не оставалось, кроме как присоединиться к ним.

По тротуару шел толстый почтальон с оттопыренными ушами. Он остановился и взглянул вверх, чтобы понять, откуда исходит шум. Заметив нас троих, сидящих в обнимку на крыльце, он так и застыл с письмами в руках, словно мы были тремя сиренами, околдовавшими его возле почтового ящика.

— О Боже, — произнесла Алисия.

— А знаешь, что за убийство почтальона тебя могут повесить, поскольку он разносит королевскую почту? — спросила я.

— Ну и почему этот озабоченный толстяк уставился на нас? — спросила Ди.

— Надеется, что мы лесбиянки, — сказала я.

Алисия толкнула меня через плечо Ди, и мы снова расхохотались.