Больше не промахнусь!

* * *

Темно и промозгло. Воздух сырой, я дрожу от холода. Это потому, что рядом канал. Иду по краю набережной сама не знаю куда. Я втянула голову в плечи и держу руки глубоко в карманах не только из-за погоды. Я мерзну снаружи, но изнутри мне еще холоднее. Сколько бы я ни вглядывалась в потемки, царящие в моей душе, там нет ни одной искры, которая согрела бы меня. Я ходячий замороженный полуфабрикат. Начался ледниковый период, и я знаю как минимум одно существо, которое его точно не переживет.

Что я тут делаю? Ведь вообще-то в такое время я никогда не бываю на улице. Уже много лет – никаких ночных прогулок, особенно спонтанных. Обычно сижу дома, как и все те люди, которых я вижу в освещенных окнах домов. Обычно в голове у меня не такой бардак. Обычно я не одна.

Я знаю тут каждое здание, но сейчас не узнаю ничего. И дело не в том, что вокруг что-то изменилось, дело во мне. Один час, один разговор, несколько фраз – и сердце разорвано в клочья. Жизнь уже никогда не будет прежней. У нас с Хьюго не все было гладко, но я и представить себе не могла, что наши отношения развалятся в один миг…

На набережной никого, кроме парочки влюбленных. Да еще бомж готовится к ночи на своих картонках от старых коробок. Очевидно, жизнь посылает мне знак – так сказать, краткое резюме пройденного этапа. Эти люди олицетворяют его начало и конец. Когда-то и я обо всем забывала в объятиях любимого, а теперь стану такой же, как этот несчастный бомж. Моя жизнь – бездонная пропасть, в которую я падаю и падаю. Эти влюбленные и бездомный – в нескольких метрах друг от друга – как будто символизируют то, что со мной происходит: от любви – к полному одиночеству на обочине равнодушного мира, который течет мимо, как вот эта вода в канале.

Я прохожу мимо влюбленных. Он крепче обнимает ее и что-то шепчет на ухо. Изо рта у него поднимается облачко пара. Человеческое тепло… Значит, оно существует не только в моих воспоминаниях. Она утыкается в его плечо, хихикает. Возможно, они смеются надо мной. Наверное, удивляются: чего это я брожу тут одна, даже без собаки. Если бы я была мужчиной, они бы решили, что я маньяк. А так они думают, что я чокнутая. Они вдвоем и крепко обнимают друг друга. Это дает им право на снисходительное отношение ко всему миру. Они неуязвимы, потому что любят друг друга. Думают, что любят. Пока еще любят. Настоящая любовь или нет, становится ясно только в самом конце истории. Я дорого заплатила за этот урок. Их счастье цветет на грядке неведения, но когда его хиленькие корешки захотят зарыться глубже в почву, то не найдут пищи и погибнут – как это произошло в моем случае. Я знаю, что творится у них в голове: они самоуверенны, как любой новичок, и полны слепой веры, как любой невежда. Она надеется, он сгорает от желания. Они еще не знают, что мир уже разводит их в разные стороны. Ах, если бы я знала это, когда мне было столько же лет, сколько ей…

Может, предупредить ее? Объяснить, какая ужасная опасность ее подстерегает? Нет, это глупо. Кто я, чтобы мешать ее счастью, пусть даже иллюзорному? И как знать: может быть, у нее получится лучше, чем у меня… Да, я действительно чокнутая.

Не знаю почему, но мне вдруг захотелось пройти по самому краю, по узким обтесанным камням, которыми отделана набережная. Обычно так развлекаются дети, подставляя грудь ветру и раскидывая руки, словно канатоходцы на воображаемой проволоке. Им кажется, что это настоящее приключение, что они рискуют жизнью над глубочайшей в мире пропастью. Мои племянники всегда так делали. Но я-то уже не ребенок. А, наплевать… Я ведь и правда сейчас на краю бездны, на дне которой разобьется моя жизнь.

Теперь, глядя на все как будто со стороны, должна признать, что наши отношения с Хьюго с самого начала не были простыми. Но тогда, когда все только начиналось, мне казалось, что перспективы у нас хорошие. Первые страницы были как в сказке. Встреча, промелькнувшая между нами искра, и вот уже двое держатся за руки (как придурки), бегут по цветущему полю и поют, а кролики им хором подпевают. Да-да, все так и было. Пока мы не вступили под мрачную сень темного леса…

Вначале Хьюго был милым, мы много смеялись. В наших отношениях были и страсть, и желание, и стремление делиться. Он дарил цветы, пожирал меня взглядом, а если мы расставались, ему не терпелось вернуться ко мне… Обнимая меня, он думал только обо мне. Господи, как мне все это нравилось…

Мы все время придумывали что-нибудь на выходные: катались на лыжах, ездили на море, за границу. Иногда с друзьями – и это всегда были его друзья.

А мне было все равно, я просто хотела быть с ним. Полуголой у костра на пляже или в костюме пингвина на концерте современной музыки я чувствовала, что нахожусь именно там, где и должна быть, – если Хьюго был рядом. Мне нравилось ждать его, когда он поздно возвращался домой, нравилось приводить в порядок его одежду и готовить любимые блюда. Я не была домашней рабыней, просто мне нравилось делать это для него. Проходили дни, недели, месяцы… Все наши друзья переженились. Мы смеялись, пили и аплодировали на свадьбах, но сами не следовали их примеру. Мы не замечали, как проходит время. Просто функционировали. Как дизельный двигатель – без рывков вперед, без внезапных остановок. Счетчик наматывал километры, время шло. Казалось, ничего не меняется. Про нас говорили: «вечная помолвка». Ха! Я сгорала от желания выйти замуж, но Хьюго всегда находил повод отложить свадьбу, подождать, не торопить события. То это был новый виток карьеры, и приходилось целиком посвящать себя работе, то выяснялось, что он не хочет тратить деньги на свадьбу и считает: тем, кто любит друг друга «так, как мы», штамп в паспорте ни к чему. И что же? Мы годами топтались на одном месте. Мой живот (но не его) так и оставался плоским. Все вокруг заводили детей, а мы по-прежнему жили как студенты. Ничего не менялось, и я думаю, это и было хуже всего. Никаких совместных планов. Вперед мы заглядывали не дальше чем до ближайших выходных. Каждый раз, когда я пыталась обсудить будущее (какое расплывчатое понятие) или взаимные обязательства (фу, как грубо), Хьюго ловко менял тему. И в конце концов мы стали говорить только о повседневных мелочах: что купить, где ключи, какой йогурт выбрать, какой фильм посмотреть, где отремонтировать машину и что осталось в холодильнике. О чем угодно, кроме самого важного.

А потом появилась Таня. Как суккуб из средневековой легенды. Я ни о чем не догадывалась, пока Эмили не сказала мне. Однажды вечером после ужина с друзьями она шепнула: «Если бы мой парень так ржал над чужими шутками, я бы задумалась». И я задумалась. Но было уже поздно: преступление свершилось. За ним последовали бесчисленные рецидивы – как правило, по вторникам, вечером. Ну и дура же я была… Слепа, как груша в тесте. И так же нелепа.

Когда я прямо спросила Хьюго, он твердо сказал, что я все выдумала, обнял меня, заговорил «о нас». Ему хватило наглости врать, глядя мне в глаза. О, когда я думаю об этом!.. И знаете что? Я была настолько тупа, что поверила! На самом деле я думаю, что просто очень хотела поверить. Для нас, женщин, чувства всегда важнее фактов. И мужчинам это прекрасно известно. Они говорят, что в этом и есть наша сила. Но в моем случае это была слабость. Мы протянули еще несколько месяцев – рядом, но не вместе.

Каждый вечер, когда я шла с работы, внутри у меня все сжималось, а в глазах стояли слезы. И когда я случайно увидела эсэмэску от Тани, предназначенную, разумеется, не мне, то почувствовала себя серьезно больной. Меня мутило, я была раздавлена. И все из-за сообщения, в котором меньше ста букв. Я прочитала его за три секунды, но мне понадобится целая жизнь, чтобы прийти в себя. Это была не просто улика, это был вызов. Я даже не смогла рассказать об этом Эмили, и уж тем более маме или сестре. Несколько пошлых слов стали для меня как выстрел в грудь из револьвера. Пуля вошла в тело, а наружу не вышла, осталась в нем. При каждом движении она продвигалась все ближе к сердцу. И в прошлый понедельник добралась до него.

Вернувшись вечером домой, я решила немедленно вскрыть нарыв и поговорить с Хьюго начистоту. У меня больше не было сил притворяться. Я сказала, что все знаю. Объяснила, что мне больно, что я готова простить, но, если мы хотим начать сначала, нужно расставить точки над «i». Напоследок я выдала что-то вроде: «Без правды нет настоящей любви!» Ну просто мастер монолога. Шекспировская трагедия в мансарде без балкона. То, что я поймала Хьюго на горячем, ни на секунду не вывело его из равновесия. Он преспокойно уселся на диван, откинул голову и вздохнул. Я стояла напротив него, в углу, где у нас была кухня, и вся тряслась, ожидая ответа. Хьюго довольно долго молчал и наконец сказал:

– Вообще-то хорошо, что ты об этом заговорила. Думаю, мы подошли к концу нашего пути. И я не хочу продолжать. Мне уже давно не нравится, как я живу. У нас с тобой больше не клеится, и лучше нам это дело прекратить. Но давай смотреть на вещи позитивно, все ведь не так страшно. Это жизнь. Будем вести себя как взрослые.

Это было больнее, чем если бы он ударил меня по лицу. И пока я хватала ртом воздух, он добавил:

– Я, конечно, не буду приставать к тебе с ножом к горлу, но хорошо бы, чтобы ты съехала не позже чем через неделю. Раз уж ты заговорила о Тане – у нас с ней большие планы. Это все-таки моя квартира…

Ему не нравится, как он живет! Но ведь это он принимал все решения, никогда не спрашивая, что я думаю, и методично отдаляя меня от моих близких! А теперь он начнет новую жизнь, без меня! «Провожающих просят выйти из вагонов. Осторожно, двери закрываются». А у меня нет билета на этот поезд!

Знаете, что я чувствовала в тот момент? Надеюсь, что нет. Никому не желаю узнать – каково это, когда разбивается сердце. Обычно в таких случаях говорят, что земля уходит из-под ног, употребляют слово «катастрофа»… Но это был Большой взрыв. Все молекулы моего существа разметало по всей вселенной. Сердце превратилось в черную дыру, а остальные органы теперь станут планетами.

После нашего разговора Хьюго обращался со мной как с убогой беженкой, которая не говорит на языке приютившей ее страны: улыбался равнодушно и лживо, произносил гладкие фразы, которые, вероятно, должны были очистить его совесть. «Нам просто не повезло», «У нас были и хорошие моменты! Давай просто перевернем страницу, не обязательно ее вырывать!» Он что, издевается? Я даже услышала что-то вроде: «Докажем всем, что мы зрелые люди». Как он может?! Ведь он только выглядит взрослым! Вот скотина. Все эти годы он кормил меня обещаниями, просил подождать, заставил поверить, что доступный любому минимум – для меня недостижимая роскошь. Ему повезло, что в первые минуты я была слишком подавлена, чтобы захотеть его убить. Но мне уже лучше, и я начинаю об этом подумывать.

Наше «объяснение» произошло три дня назад. С тех пор я – как взбесившаяся атомная электростанция. Датчики на контрольной панели мигают красным, давление растет, стрелки на циферблатах указывают на перегрузку, инженеры мечутся как угорелые, но температуру реактора понизить невозможно. Нужно немедленно объявлять эвакуацию: вот-вот рванет.

У меня осталось всего несколько дней, чтобы распихать барахло по коробкам и покинуть место, которое было нашим домом. Подводя итоги, я вижу, что у меня не так уж много вещей. А, нет! У меня есть диван. Подумать только, сообщая мне о том, что наши отношения остались в прошлом, более того, выгоняя меня из дома, это ничтожество с комфортом сидело на моем диване! Самая яркая аллегория наших отношений. Я купила этот диван со своей первой зарплаты, но выбрал его Хьюго! Идеальный симбиоз: я отдала ему все мои «в первый раз», и он на них просто уселся.

Время идет, а я так и не знаю, куда податься. Вернуться к маме мне не хватит храбрости. Она всегда считала Хьюго скользким типом и каждые две минуты станет повторять: «А я говорила!» Мне только этого сейчас не хватает. Я вспоминаю историю ее отношений с моим отцом и не думаю, что она может чему-нибудь меня научить. У сестры хватает хлопот со своей семьей, а тут еще я свалюсь ей на голову… Осталось всего четыре дня, потом придется переехать в гостиницу, а вещи отвезти на склад. Нет, но какая же скотина!

Эмили предложила пожить у нее, но это не выход. Не хочу болтаться с одной квартиры друзей на другую и чувствовать себя как потерпевший кораблекрушение. Не хочу быть одиноким свидетелем чужого семейного счастья и надежд, в то время как мне не досталось ни того ни другого.

Фонари на противоположном берегу отражаются в спокойных водах канала. Когда-то мне здесь нравилось. Сегодня – нет. Мне кажется, что меня просто не существует. Я всегда была хорошей девочкой. Меня воспитали, научив не привлекать к себе внимания, «не поднимать волну». Думать в первую очередь о других и только потом о себе. И каков результат? Мной постоянно пользовались! Хьюго, например, ни в чем себе не отказывал. Я потратила на него годы, которые уже не вернуть. И вот я здесь, и мне так одиноко, словно я персонаж шведского фильма.

Я поднимаю голову. Вижу звезды. Со стороны это, наверное, выглядит романтично, но я запрокинула голову по другой причине – чтобы слезы не текли по лицу. Я полна ими до краев, и, если хоть чуть наклоню голову, они хлынут потоком, и канал выйдет из берегов. Вот я и смотрю на звезды, на которые вообще-то мне наплевать.

И тут жизнь посылает мне второй знак – нельзя так относиться к звездам! Не знаю, как это вышло, но я оступилась и потеряла равновесие. Помните, я говорила, что иду по краю бездны? Ну вот, а теперь я падаю в нее, размахивая руками. Я издала нелепый вопль и как идиотка свалилась в канал. Посвящаю это падение всем, кого бросили, выгнали, предали. Тем, кто, как я, больше никому не верит.

Сейчас конец января, и я не ожидала, что будет тепло. Так и есть, вода ледяная. Еще минус два градуса – и она была бы покрыта льдом. Тогда я бонусом выбила бы себе зубы. Я икаю, начинаю захлебываться. Вообще-то я неплохо плаваю, но не в пальто, которое страшно стесняет движения. В панике выпускаю сумку из рук. Вот балда! Вдруг рядом раздается всплеск. Какой ужас! Похоже, я невольно вызвала волну самоубийств. Еще одна обманутая женщина? Боже, в каком мире мы живем! Если так пойдет дальше, канал переполнится несчастными, с которыми сурово обошлась судьба. Но нет, что за чушь! Это наверняка тот молодой человек! Решил произвести впечатление на подругу и прыгнул, чтобы спасти меня. Класс! Мы все-таки не самый паршивый вид живых существ на планете! Его порыв меня растрогал, это так мило! Но мое пальто все больше намокает, оно уже весит две тонны, мне трудно шевелить руками. Я поворачиваюсь навстречу своему спасителю… Что?! Ничего не понимаю. Влюбленный по-прежнему на набережной, со своей подружкой. И, кажется, они смеются. Вот твари! Тогда что же это был за звук? Кто-то воспользовался темнотой, чтобы избавиться от старой стиральной машины? Мафиози выбросили труп? Метеорит упал? Я напрягаю зрение, но ничего не разглядеть. А, знаю! Это мой воображаемый друг прыгнул вслед за мной – какая трогательная преданность! Но раз он воображаемый, то и всплеска быть не должно было… Похоже, я схожу с ума.

И вдруг я вижу второго человека в воде. Но почему он плывет к берегу, ведь я вот она?! И что это у него в руках? Черт побери, это бомж, и он с моей сумкой! Внезапно неизвестно откуда во мне поднялась какая-то неведомая сила. Я просто взбесилась. Задыхаясь, захлебываясь и отплевываясь, я стала грести к берегу, как олимпийский чемпион. Меня толкала ярость. Эта капля переполнила чашу моего терпения! Мужики меня достали! Как бы плохо вам ни было, они без всяких угрызений совести найдут чем поживиться. Если вы симпатичны, они будут к вам приставать. Если вы тонете, они вас ограбят.

Бомж выбрался из воды… Я догоню его во что бы то ни стало! Цепляясь за камни, я вылезла на набережную, барахтаясь, как тюлень. Бомж пустился наутек. Я потеряла ботинок, но, даже хромая на одну ногу, настигла его. Издав звериный рык, схватила за куртку и швырнула на землю с силой, которой от себя не ожидала.

– Сейчас же отдайте мою сумку! Как вам не стыдно!

– Но вы же собирались умереть! Зачем вам сумка?!

Я удивляюсь:

– С чего вы взяли, что я хотела умереть?

– Когда человек с таким выражением лица прыгает в канал, он наверняка не собирается просто поплавать!

– У меня плохое настроение, и я поскользнулась!

– Не вешайте мне лапшу на уши!

Говорят, нельзя бить лежачего, но сегодня я не собираюсь следовать правилам хорошего тона. Наклоняюсь и отвешиваю ему пощечину. Потом еще одну. И еще! Рука болит, но мне становится легче. Бомж давно уже выпустил мою сумку, но если он думает, что отделается так просто…

Я кричу изо всех сил:

– Мужики, вы меня достали! Я вас ненавижу! Теперь ваша очередь страдать!

Влюбленная парочка давно сбежала. Тронутая дерется с клошаром! Напилась, наверное… А вот и нет, я не пила! Мой голос разносится по всему кварталу. Мокрая, измученная, качаясь от усталости, я принимаю решение и клянусь никогда не изменять данному себе слову: я обнуляю счетчик, и отныне – каждое лыко будет в строку! Этот засранец Хьюго за все заплатит! Я ему отомщу. Счастье не сыплется на меня с небес, но я сама отправлюсь за теми крохами, что мне причитаются. Даже если для этого придется спуститься в ад. Милая и славная Мари умерла, утонула в канале. На берег вылезла злая Мари. Волосы у нее всклокочены, и она в одном ботинке. С этой минуты – око за око, я дам сдачи каждому, по полной. Моей ярости хватит на всех. Месть – блюдо, которое подают холодным, а я сейчас как раз промерзла до костей. Меня душит гнев и пожирает ненависть.

– Мари, в чем дело? Ты прямо как в воду опущенная… Удивительно точное наблюдение, имея в виду мои вчерашние злоключения.

Петула – секретарша в конторе, где я работаю, – первый человек, который заговорил со мной после моего заплыва в канале. И я не уверена, что это можно считать везением. С невероятным изяществом она поднялась со стула и перегнулась через стойку, чтобы убедиться: моя нижняя половина выглядит так же жалко, как верхняя. А я, между прочим, сделала все, что могла, чтобы привести себя в порядок. Без всякого смущения, абсолютно невозмутимо, как все люди, живущие в своем отдельном мире, Петула оглядела меня с ног до головы и молча села. Однако выражение лица у нее было достаточно красноречивое.

Потом она и вовсе отвернулась к монитору и начала преспокойно читать свою почту. Она уже забыла о моем существовании. Как будто меня тут просто нет. Занимается своим делом. Как рыбка в аквариуме. Я подхожу ближе, надеясь вынудить ее заметить, что я все еще здесь, и сообразить, что, очевидно, этому есть причина. Но нет. Петула не отрывает взгляд от экрана, пальцы летают по клавиатуре, – отвечает на письма.

Она работает секретаршей, но готовит себя к лучшему будущему. Настоящая жизнь, считает Петула, – это балет. Она занимается днем и ночью и мечтает стать звездой. Два месяца назад разучивала в нашем холле танец из «Лебединого озера» и умудрилась сломать запястье, ударившись о вешалку. Теперь при каждом удобном случае умоляет начальство расширить холл, положить паркет, повесить зеркала и установить металлический поручень, как в танцклассе. Если так пойдет и дальше, то через год, чтобы попасть на работу, придется проходить через настоящую сцену. Хорошо еще, если не заставят надевать пачку… Боже мой, о чем я только думаю в минуту, когда мне не хочется жить?

– Петула, извини…

Она вздрагивает. Ее собранные в хвост волосы будто встают дыбом.

– Привет, Мари!

Она смотрит на меня и вдруг застывает.

– Надо же, странно! Ты одета точно как вчера! Можно подумать, что ты вообще домой не уходила.

Я в шоке. Второй раз за последние двенадцать часов. Чувствую себя как выжатый лимон. Как расколотое на щепки бревно. Прекрасный был бы из меня костер. Ну я ведь и хотела, чтобы меня кремировали… Петула безостановочно кружится на месте – видно, центробежная сила размазала все ее нейроны по внутренней поверхности черепа. Буду вести себя так, будто все нормально, и перейду прямо к делу:

– Привет, Петула. Я потеряла пропуск. Можешь дать мне новый?

– Да. Но нужно написать объяснительную. И где же ты его потеряла?

– Ну… Напиши, что он лежит на дне канала. Или что у меня его отобрал жуткий бомж. Или съела набросившаяся на меня без причины собака.

Петула смеется. Она думает, что я шучу. О, если бы это было так… Петула подмигивает:

– Не волнуйся! Напишу, что ты выронила его где-то на улице. Я всегда так пишу. Кроме того раза, когда у Пьера сгорел дом: тогда я написала, что его пропуск расплавился. – Она открывает ящик и достает новый пропуск. – Сюда нужно наклеить твою фотографию.

– Я сейчас так выгляжу, что лучше нарисую там свою физиономию…

Мне пора. Если бы не чувствовала себя так мерзко, то встала бы на цыпочки, округлив руки над головой, и засеменила мелкими шажками. Но тут Петула подскакивает:

– О, Мари, чуть не забыла! Супермегаважно! Тебя ждет господин Дебле. У себя в кабинете.

Еще одна катастрофа. Мало их, что ли. Шеф ждет меня с самого утра в тот самый день, когда я на полчаса опаздываю… Это проклятие преследует меня всю мою несчастную жизнь! Началось еще со школы. Я могла неделями вести себя идеально, и никто не обращал на меня никакого внимания. Но в тот самый момент, когда я корчила адскую рожу или под страшным секретом рассказывала подруге о том, как облажалась, – о, чудо! – занавес поднимается, огни рампы вспыхивают, микрофоны включаются, и глаза десяти миллионов зрителей устремлены на меня! Счастье чаще отворачивается, это неудача всегда тут как тут! Сегодняшнее утро – лишнее тому подтверждение. Только Дебле не хватало, чтобы плохой день стал отвратительным.

В холле появился курьер, поздоровался и начал складывать штабель из коробок у самой двери. Петула заметалась:

– Нет-нет, только не здесь! Что, если кому-то нужно делать упражнения на растяжку? Человек же может ушибиться!

Очень надеюсь, что Дебле не станет выедать мне мозг: не уверена, что сегодня смогу адекватно реагировать. Невозможно поверить, что я работаю здесь уже десять лет. Все так изменилось. Я иду по коридору, слева и справа множество кабинетов. Двери закрыты, но стены стеклянные, и я вижу, что происходит внутри. Здороваюсь с коллегами – с теми, кто меня заметил. А вот и кабинет Эмили. Она говорит по телефону, но я открываю дверь и заглядываю внутрь. Эмили широко улыбается мне, продолжая разговаривать с собеседником по-английски. Ничто в голосе не выдает ее, когда она закатывает глаза, указывая на трубку. Я тычу пальцем в конец коридора и одними губами произношу:

– Дебле вызывает! – И начинаю обеими руками душить себя.

Она беззвучно смеется и машет: ладно, увидимся позже! Эмили – одна из самых больших удач в моей жизни. Она мне как родная сестра. Ни с одной подругой я не была так близка. Иногда мне кажется, что мы знакомы чуть ли не с детского сада. И я уверена, что, если она уволится, я не смогу тут работать. Особенно теперь.

Мы пришли в «Дормекс» с разницей в несколько месяцев. Тогда здесь работало больше трехсот человек. Матрасы класса люкс, которые мы продаем, изготавливали тут же, на заводе, расположенном за офисным зданием. Везде было полно народу. Кабинеты выглядели немного старомодно, но все двери были нараспашку. Настоящий улей. Дом, где живет большая семья. Снаружи сновали грузовики, с завода доносился грохот машин, непрерывно звонили телефоны, все обволакивал гул голосов. Особую ноту в общую атмосферу вносили рабочие, и мы все гордились тем, что делаем. Лучшие отели мира и самые требовательные частные клиенты заказывали наши матрасы – сшитые, набитые и простеганные вручную! Сама английская королева спала на матрасе, который был сделан у нас. Наши матрасы были известны во всем мире. На нас равнялись, мы были в авангарде, хотя некоторые наши секреты производства были известны еще в эпоху Возрождения. Мы изготавливали пружинные матрасы, матрасы из пенополиуретана, латексные – с воздушными ячейками; самыми шикарными были те, что с наполнителем из мохера или альпаки. По всему миру развозили и рассылали то, что было придумано, испытанно и изготовлено здесь. В те времена нашим девизом было: «Доверьте нам ваши ночи, и ваша жизнь станет наслаждением!»

Когда мы с Эмили только начали здесь работать, то бегали в почтовый отдел читать адреса на посылках и «путешествовали» по всему миру, разглядывая надписи на ящиках: Лондон, Нью-Йорк, Гонконг, Абу-Даби, Кейптаун… Сотни матрасов ожидали отправки в восточные дворцы и на частные острова в Тихом океане.

Но прошло несколько лет, владельцы состарились и продали предприятие. Новых акционеров интересовала только прибыль. Они сразу перенесли производство в Азию, – ведь рабочая сила там гораздо дешевле, да и сырье тоже.

Наш каталог сократился наполовину: перестав заботиться о качестве, новые владельцы не выдержали конкуренции. Теперь в «Дормекс» работает всего двадцать шесть сотрудников. Кабинеты перестроили. Стало гораздо светлее, все сияет и блестит, повсюду стеклянные перегородки – никаких уютных уголков. И никакого доверия.

Несмотря на красивые слова, это больше не одна команда. Мы – наемные работники. Для «стариков», заставших прежние времена, это тяжело. Мы чувствуем себя как белые медведи на стремительно тающей льдине. Некоторые даже разводят костры, чтобы приблизить конец… Мы забыли, ради чего работаем. Прощай, профессиональная гордость. У нас отняли цель и удовольствие, с которым мы делали свое дело. Сегодня наш девиз: «Доверьте нам ваши ночи, а мы выпишем вам кассовый чек».

Я занимаюсь персоналом. Давным-давно – хотя не так уж и много времени прошло – я помогала людям лучше выполнять свою работу, поддерживала, когда у них в жизни происходили важные события. Рождение ребенка, выход на пенсию, развод, болезнь, повышение квалификации – я всегда была рядом. Сотрудники не злоупотребляли льготами и отгулами, а владельцы компании относились к ним с искренней сердечностью. То была отличная команда. О жизни моих коллег мне было известно все – и проблемы, и радости. Мы говорили открыто обо всем. Я управляла человеческими ресурсами, была связующим звеном между руководством и коллективом, и эта связь работала в обе стороны. Господин Мемнек, бывший владелец предприятия, говорил, что я – как медсестра, только без шприцев и пластырей, оказываю первую помощь душе. Мне это очень нравилось. А теперь, когда большинство сотрудников сократили, а бюджет «оптимизировали», я превратилась в механический протез, которым управляет дирекция.

Теперь я должна объявлять о сокращениях льготных выплат и увольнениях. Это ужасно. Часть заводского здания превращена в бизнес-центр с множеством офисов, которые арендуют непонятно какие компании. Не всегда даже понятно, чем они занимаются: продавцы таймшера, агентство релукинга, торговцы подержанной мебелью (которым люди, попавшие в трудное положение, несут свои вещи, чтобы получить взамен немного наличных) и бог знает кто еще. Почему выселяют не их? Им-то как раз самое место где-нибудь на Марсе!

Забегаю к себе, чтобы оставить пальто. Сразу за моим кабинетом начинается опен-спейс. Не знаю, сколько еще продержусь под натиском постоянной реорганизации, которая то там, то тут отгрызает кусочки личного пространства – как будто пустыня наступает на оазис. Личные кабинеты остались только у восьми человек, остальных пересадили в одно большое помещение. Сначала это казалось хорошей идеей, люди чувствовали себя сплоченно, как в американских фильмах – когда показывают, например, редакцию большой газеты, где истина вступает в бой с фейковыми сенсациями. Но через пару недель все поняли, что между реальностью и кино пролегает глубокий ров. Все сидят друг у друга на голове, ни минуты тишины и покоя. Так шумно, что сотрудникам запретили переговариваться, даже если они сидят рядом. Если они хотят что-то обсудить, то должны переписываться по электронной почте. Чудеса технологий и достижения интеллекта, конечно же, способствуют повышению производительности. Всего две тысячи лет цивилизации – и мы перестали разговаривать, сидя друг против друга. Зато руководство будет в курсе любого обмена информацией… И – да, это еще одна идея Дебле и его мерзкого подхалима Нотело.

А я должна озвучивать их приказы, изданные «на благо компании». Сидя у панорамного окна в своем «аквариуме», Дебле над всеми возвышается и за всеми следит. За соседним стеклом маячит его верный заместитель. Дебле и Нотело – адская парочка. Поначалу Нотело даже казался нам симпатичным – вероятно, из-за своего бразильского акцента. Но, несмотря на то что к бразильцам во Франции традиционно относятся с симпатией, мы быстро поняли, что не все они этого заслуживают. Или нам достался единственный говнюк на всю прекрасную страну Бразилию. Они с Дебле на одной волне. Можно даже подумать, что соревнуются, кто первый придумает очередную пакость. Нотело, например, предложил снести перегородку, за которой стояла кофе-машина. И теперь ты на виду даже во время перерыва. И все в курсе, кто с кем разговаривает и у кого еще хватает сил общаться.

Проходя через опен-спейс, украдкой здороваюсь с теми, кого хорошо знаю: Валери, Флоранс, Малика… Они едва осмеливаются кивнуть в ответ. Еще немного, и тут будет как в тюремных мастерских. Единственный, кто открыто отвечает на мое приветствие, – Флоран, стажер из отдела маркетинга. Это я приняла его на работу. Ни одна из наших девушек не устояла перед его улыбкой и молодостью (ему всего двадцать лет). Когда он потягивается, демонстрируя пресс, никто не может остаться равнодушным. Особенно Лионель из дизайн-студии. Сейчас Флоран широко улыбается мне с признательностью новичка, которому дали шанс проявить себя. Вместе с ним в наш коллектив ворвалась волна свежего воздуха. Он работает у нас всего неделю, еще не покрылся плесенью и полон жизни.

Стою под дверью кабинета Дебле, но он меня пока не замечает. Зато заметил его гнусный заместитель, который бросает на меня косые взгляды из своего закутка. Он запросто мог бы быть лучшим другом Хьюго, этой двуличной гадины. Так и вижу, как они пьют пиво, сидя на моем диване, и перемывают всем косточки. Я стучу в дверь и вижу, как Дебле, которого я явно застала врасплох, захлопывает лежащую перед ним синюю папку. Да-да, чувак. Стекла прозрачные, и нам тоже видно, чем ты занимаешься. Терпеть его не могу. Скрытный, высокомерный, запросто может отказаться от своих слов ради сиюминутной выгоды. Его самый большой талант заключается в том, чтобы перекладывать на других работу и присваивать чужие заслуги. Последние штрихи: женат, двое детей. Что не мешает ему строить глазки сотрудницам на работе. Дебле – образцовый «кошмарный босс»; иногда даже кажется, что он – пародия на самого себя. У меня он всегда вызывал отвращение. Еще до того, как я стала ненавидеть всех мужчин.

– Войдите!

Едва я переступила порог, Дебле, не глядя на меня, сунул мне папку (не синюю) и пробурчал:

– Дорогуша, сделайте-ка мне ксерокопию.

Чтобы я поняла, что он заметил мое опоздание, он то и дело поглядывал на часы.

– А потом, милочка, сходите в службу контроля качества и напомните им, что завтра утром у нас собрание. Они даже к телефону не подходят! Это возмутительно! Но на собрании они обязаны быть. Я сообщу важную информацию, поэтому присутствовать должны все. Все без исключения!

Он протягивает мне копию объявления, которое висит в холле.

– Вручите им это, тогда они не смогут сказать, что ничего не знали. Проявите настойчивость. Если не придут, будете отвечать лично.

Я кусаю губы, чтобы не сказать: сам неси свое дурацкое объявление! И пытаюсь разглядеть, что же это за синяя папка. Из нее торчат листки, но я не вижу, что на них написано. Дебле перехватывает мой взгляд и складывает руки на папке.

– Идите, Мари! Сделайте копию и ступайте к этим… в контроль качества. Не медлите, вы и так уже немало времени потеряли.

Однажды я его прибью. К стене. Будет висеть в аляповатой раме, как работы старых мастеров.

Каждый раз, когда я прихожу в службу контроля качества, мне кажется, будто я совершила прыжок во времени. Мне нравится бывать там, хотя каждый визит вызывает приступ ностальгии: это единственный отдел, который никуда не переезжал и вообще остался таким, каким был с самого начала. Он занимает отдельное крыло, которого не коснулись никакие изменения. У них отдельный вход – словно щель между мирами. С улицы – с той стороны, где происходят отгрузки, – у них такой же стеклянный фасад, как и во всем здании, но, чтобы попасть к ним со стороны офиса, нужно перейти двор и войти в неприметную и скрипучую ржавую дверь.

Вытертый бетонный пол, на котором до сих пор видны следы погрузочных тележек, когда-то безостановочно сновавших тут взад и вперед. Доска, которую клали на порог, если нужно было перевезти тележку, до сих пор лежит в углу. Ей, наверное, несколько десятков лет. Обшарпанные стены выкрашены в тот самый желтый цвет, которым обычно красят школы или подъезды старых домов. Это другой мир, в котором уютно, потому что годами ничего не меняется, и в то же время грустно, потому что все изменилось вокруг.

Темно: слабый свет лампочек высоко под потолком не может рассеять полумрак, который тоже давно стал отличительной чертой этого места. Глаза постепенно привыкают к тусклому освещению, и я чувствую себя, как в пещере Али-Бабы. Полки до самого потолка заставлены ящиками, завалены матрасами – все, что осталось от когда-то огромных складов. Ряды стеллажей пронумерованы, на табличках какие-то знаки и цифры. Вокруг ни шороха, ни звука. Теперь тут работают только три человека. Они обеспечивают доставку все более редких заказов, получают набивку и пружины из Восточной Европы и проверяют их соответствие стандартам. Чуть дальше между полками на больших козлах стоят три матраса. Они освещены мощными прожекторами, как произведения искусства на экспертном совете. Пахнет металлом и картоном и еще чуть-чуть шерстью… и немного латексом. Волшебный запах. Почти как аромат сдобного пирога.

– Есть кто живой? – кричу я. – Это Мари из службы персонала!

Никакого ответа. Вдруг где-то между стеллажами раздается звук, похожий на звон цепей, и чей-то голос произносит:

– Вы были моими лучшими друзьями! Прощайте, коллеги! Прощай, жестокий мир!

Я бегу между рядами полок. Рано или поздно это должно было случиться! Постоянная угроза увольнения, и вот – кто-то из коллег решил свести счеты с жизнью. Я кричу:

– Стойте! Стойте! Вас не уволят!

Я мчусь, не разбирая дороги, и ищу глазами несчастного, который собрался покончить с собой. Смотрю наверх и, оказавшись на одном из перекрестков, вдруг замечаю его. Он далеко. И, что еще хуже, высоко – на самом верху стеллажа. Стоит, раскинув руки и глядя в пустоту. Его зовут Кевин, и, если не ошибаюсь, у него двое детей. Нельзя допустить, чтобы произошла такая трагедия. Но я не могу даже попытаться поймать его: гора пустых коробок преграждает мне путь. Прежде чем я успеваю что-то сказать, Кевин бросается вниз.

Какой ужас! Он летит, как прыгун с трамплина, исчезает за нагромождением коробок, и я уже представляю себе ужасное зрелище. Закрываю глаза. Но вместо чудовищного хруста костей слышу странный приглушенный скрип, и Кевин взлетает в воздух, хохоча, как дитя.

У меня нет детей, но я слышала: если ребенок заставил родителей переволноваться, то потом получает хорошую оплеуху – так родители снимают напряжение. Мне очень хочется сделать то же самое. Я бегу вокруг коробок и вижу Кевина, который подскакивает на куче пружинных матрасов с нашим лучшим шерстяным наполнителем.

У подножия импровизированного батута ему аплодирует Сандро. Рядом одобрительно кивает Александр, новый руководитель службы контроля качества. Он работает у нас всего несколько месяцев.

– Великолепный прыжок! 18 из 20! – восклицает Сандро.

Кевин раскланивается и спрашивает:

– Всего 18? Почему так мало? Почему не 20?

– Слишком рано согнул ноги! И следи за положением рук в полете.

Ушам своим не верю! Я взрываюсь:

– Чем вы тут занимаетесь?! Я думала, он решил убиться!

Александр оборачивается.

– Мари, вот так сюрприз! Вы заблудились или пришли сказать, что нас наконец-то заменят роботами?

– Вовсе нет. Я только хотела сказать, что завтра утром вы обязательно должны прийти на общее собрание.

Я протягиваю ему листок, стараясь не встречаться взглядом, потому что чувствую себя неудобно. Александр читает объявление коллегам и ехидно его комментирует:

– Похоже, наши боссы собираются сообщить о повышении зарплаты и о том, что предприятие наконец-то станет самостоятельным и не будет зависеть от всяких спекулянтов.

Я пытаюсь перевести разговор на другую тему:

– Вы что, с ума сошли? Это же страшно опасно!

Кевин поднимает бровь.

– От нас ведь ждут, что мы будем максимально ответственно проверять качество продукции! Вот мы и отвечаем головой.

Александр смотрит на меня, а я… я никогда не могла выдержать его взгляд. Заметила это, как только он начал у нас работать. Иногда мне кажется, что мы встречались раньше, но не могу вспомнить где. Кроме того, я никогда особенно об этом не задумываюсь, потому что ощущение дежавю посещает меня регулярно. Вот, например, Сандро: он очень похож на актера, снимавшегося в сериале, который я смотрела, когда была маленькая. Я не сразу заметила, но это так. Разумеется, он просто похож на того актера, иначе был бы старикашкой, а мы с ним ровесники.

– Мне пора возвращаться. А вы продолжайте развлекаться. Но не забывайте об осторожности!

– Даже если бы мы все тут умерли, – отвечает Александр, – нас хватились бы только при переводе склада в другое место…

– Тем не менее надеюсь увидеть вас завтра на собрании, иначе Дебле отыграется на мне по полной.

Я пытаюсь улыбнуться и с некоторым сожалением покидаю склад. Эти трое – настоящая команда. Едва я вернулась в офис, как меня тут же вызвал Дебле и раздраженно спросил:

– Вы что, забыли, что я просил скопировать документы?!

Он похож на мопса. Я даже не слышу, что он говорит. Наверняка это смесь нравоучений, замечаний и мелких угроз. Преотвратное блюдо. Сейчас скажет, что я не справилась, что наши пути расходятся, что он меня увольняет. Я больше так не могу. Очень хотела бы ответить, но нет сил. Я растоптана.

Бросаюсь в комнату, где стоит ксерокс, с одним желанием: только бы не разрыдаться у всех на глазах. Если спасение чувства собственного достоинства зависит от того, открыта или закрыта дверь, – значит, ваши дела и правда из рук вон плохи.

Не знаю, сколько времени просидела в копировальной комнате. Не помню, как села на пол и прислонилась к копиру. Выражение «падать ниже некуда» придумано специально для меня. Спиной чувствую тепло машины, и это… это лучше, чем ничего. Если бы она могла меня обнять… Трудно думать о чем-то определенном, мысли перетекают одна в другую бессвязно и бессмысленно. Если нейронные связи, обеспечивающие работу моего мозга, – это лес, то я, кажется, нахожусь на поляне. Даже на ноги не могу встать. Вдруг дверь распахивается, на пороге появляется Эмили. Увидев меня, тут же закрывает дверь.

– Что с тобой? Почему ты тут лежишь, как полудохлая зверушка? Почему не зашла ко мне?..

– Дебле отправил меня с поручением в службу качества. А там Кевин прыгнул вниз со стеллажей. Они так проверяют качество матрасов, а я думала, что он собрался умереть. А когда вернулась, Дебле наорал на меня из-за того, что я не сняла копию с его бумажек. Но я и не могла этого сделать, в ксероксе нет бумаги…

Глаза снова наполняются слезами. Эмили опускается на колени рядом со мной и обнимает меня.

– Бедная моя, ты в ужасном состоянии. Может быть, тебе на несколько дней взять больничный? Подумать о том, как жить дальше…

Положив голову ей на плечо, я совершенно раскисаю. Вся боль, которую я так долго сдерживала, казалось, ожидала этих слов, чтобы вырваться на свободу.

– Как жить дальше? – всхлипываю я. – Связаться с очередным уродом, который меня бросит? А что я скажу врачу, чтобы получить больничный? Что ночью свалилась в канал и подралась с бомжом? Или что мне повсюду мерещатся коллеги-самоубийцы? Да он сразу определит меня в психушку. Ну и ладно, по крайней мере, у меня будет крыша над головой…

– Мари, ты в ужасном состоянии, но это и понятно! На тебя столько всего свалилось! Это тяжело, но надо держаться. Надо думать о себе! Помни, я всегда рядом. – Эмили берет меня за подбородок и поднимает голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Большим пальцем она вытирает огромную слезу, которая катится по моей щеке. Но за ней катятся еще и еще.

– Черт, да это настоящий водопад! Ну поплачь, тебе станет легче.

– Я столько плачу, что мне уже писать нечем!

И я снова начинаю рыдать. Меня это даже бесит, но я ничего не могу с собой поделать. Эмили начинает собирать с пола бумаги, которые я рассыпала.

– Поплачь от души, а я пока сделаю тебе ксерокс.

– Эмили, я же говорю, бумага кончилась. Бумаги больше нет. И знаешь что? Я думаю, что человечество делится на две части: на тех, кто кладет бумагу в лоток, и на тех, кто не кладет! Какой ужас! Теперь-то я понимаю, как устроен мир: с одной стороны те, кто пользуется всем, до чего может дотянуться, с другой – те, кто думает о других.

– Похоже, тебе и в самом деле хреново, если пачка бумаги А4 заставляет тебя философствовать.

– Эмили, но это просто еще одно доказательство моей теории! Да-да, наш мир именно так и устроен!

– Знаешь, лучше, чтобы тебя никто не видел в таком состоянии. Так что придержи свои депрессивные теории до какого-нибудь вечера, когда мы с тобой накидаемся. Если будешь продолжать в том же духе, тебе даже напиваться не придется.

Дверь в комнату снова открывается. На пороге стоит Патрис из бухгалтерии. На его лице появляется странное выражение, когда он видит нас – меня, сидящую на полу, всю в слезах и с таким опухшим лицом, как будто я попала в автокатастрофу, и Эмили, которая ползает вокруг на четвереньках и собирает разлетевшиеся листки. Эмили вскакивает на ноги и преграждает Патрису дорогу:

– Так, ты не вовремя. Зайди попозже.

Патрис сопротивляется, но Эмили заставляет его отступить. Он ворчит:

– Мне нужно снять копию отчета! А ваш сеанс психодрамы можно провести и в туалете!

– Представь себе, сегодня никакой разницы – тут тоже нет бумаги! Так что, давай, уходи!

Она захлопывает дверь у него перед носом, и я мало-помалу начинаю приходить в себя.

– Знаешь, Эмили, кажется, на этот раз просто поплакать недостаточно. Я достигла дна и уже не поднимусь.

– Терпеть не могу, когда ты так говоришь. Не валяй дурака! Слишком много будет ему чести, он этого не стоит. И я запрещаю тебе возвращаться сегодня вечером в его квартиру. Зачем тебе еще один вечер с этой скотиной? Приезжай ко мне.

– Не переживай, вешаться я не собираюсь. Но я отомщу. Это заменит мне сеансы у психотерапевта. Он мне за все заплатит. Еще не знаю как, но, клянусь, мало ему не покажется.

Знаю, это смешно, но я надеялась, что Хьюго будет волноваться, если я не приду домой. Весь вечер я не сводила глаз с телефона. То и дело вынимала его из кармана: а вдруг я не почувствую, как он вибрирует? Я ждала хоть коротенькой эсэмэски, что-нибудь типа «Ты где? У тебя все в порядке?». Ждала, даже зная, что он напишет мне, только чтобы успокоить свою совесть, ведь он прекрасно понимает, что он, и только он виноват в том, что я чувствую себя полностью уничтоженной.

И тогда я с чувством глубочайшего удовлетворения – что я говорю, с наслаждением! – не отвечу ему! Отправлю в жесточайший игнор, надеясь, что он будет сходить с ума от беспокойства, потому что внезапно осознает, что вел себя как настоящая свинья. Вне себя от тревоги, он будет обшаривать больницы и морги, приюты для животных и зоопарки. На рассвете, раздавленный чувством вины, уверенный, что потерял лучшую девушку на свете, он бросится под поезд; тот нашинкует его кружочками, которые сложатся в слово Forever; в центре буквы «o» будут мои инициалы. О, причудливый знак судьбы!

Но нет. Ничего. Ничегошеньки. В отделе психологических пыток мне вручили ложную надежду – эсэмэску, но от сестры, которой приспичило со мной поговорить, потому что у нее «отличные новости». Но сегодня вечером я не могу разговаривать. Даже с ней. Перезвоню завтра утром. Интересно, что же это за отличные новости? Может быть, внезапная эпидемия, которая косит всех мужчин на планете? Да, наверняка. Завтра старшая сестра сообщит мне, что мужчины теперь – вымирающий вид. И это касается всех, кроме нашего стажера, потому что у него потрясающая улыбка, и кроме коммерческого директора, потому что он очень стильный – да что там, просто классный! И ему невероятно идут костюмы, которые он шьет себе на заказ, и приталенные рубашки.

Я провела чудовищную ночь. Не могу точно сказать почему – потому что мне было так грустно или из-за плотного ужина, который устроила Эмили, взявшись поднимать мне настроение.

Мы отлично повеселились, и завтра у нас обеих на лице появятся прыщи, а пахнуть от нас будет дай боже, хотя зубы мы почистили несколько раз подряд. Но все равно было клево. Когда кто-нибудь делает что-то специально для тебя, это всегда здорово. Паста с грибами на самом деле была веревкой, которую Эмили бросила мне, чтобы вытащить из колодца. Да, она вся была обляпана грибами и соусом, и я ее съела. Кошмар на самом деле. Если бы я была на «Титанике», наверное, слопала бы спасательную шлюпку. Меня не так-то просто спасти!

Мы с Эмили много говорили. У нее даже получилось рассмешить меня. Когда мне плохо, это удается только ей. Думаю, она превзошла саму себя, потому что мы вчера хохотали как ненормальные, а сегодня мне ужасно плохо.

У нее, кстати, тоже с мужиками не клеится. Эмили прошла нелегкий путь – от тех, кто вытирал об нее ноги, к тем, кто казался неплохим парнем, но не привык ни в чем себя ограничивать. Иногда я задаюсь вопросом: есть ли на Земле хоть одна девчонка, которая избежала этого проклятия? Существует ли хоть одна женщина, которая не страдала из-за мужчин? Языческие богини и звезды гламура, самые богатые и влиятельные женщины, в реальной жизни и в книгах, в фильмах и песнях, на всей планете, на всех языках, под любыми небесами – всем им пришлось пройти через одни и те же испытания. Отец бросил мою мать, когда я была совсем маленькой. У всех женщин проблемы, и никто не знает, как их избежать. Я перебрала всех, кого знаю, и не нашла ни одной, у кого с мужчинами все было бы просто. Мне кажется, все мы бьемся над тремя фундаментальными вопросами: где все нормальные мужики? Почему у меня такого нет (особенно в эти выходные)? А если чудо свершилось и нам все-таки достался идеальный мужчина (хоть и слегка помятый в процессе доставки), то где инструкция?! Я просто уверена, что где-то есть пещера или секретный склад, который охраняют лучше, чем федеральное хранилище, и вот там-то и держат лучших парней на свете. Время от времени кому-нибудь из них удается сбежать, но его не так-то просто узнать среди обычных мужчин. Но даже если он вдруг появится в людном месте и без маскировки, вас всегда опередит другая женщина. И оп! – красавчика уже прибрали к рукам.

Нам с Эмили в общем-то и пить не нужно, чтобы глупо хохотать над чем попало. А уж если речь идет о наших любовных историях, то это как раз и есть «что попало». Всего месяц назад Эмили была неудачницей, а я – влюблена по уши, и жизнь мне улыбалась. Но вот происходит катастрофа, я получаю золотую медаль лузерши, а Эмили теперь – аутсайдер, который возвращается на дистанцию. Она ходит на свидания, хотя это еще ни разу не закончилось серьезными отношениями. И вот-вот перейдет на следующий уровень в отношениях с парнем из соседнего дома, которого она уже давно заметила, но еще ни разу с ним не говорила. Она даже вблизи его еще ни разу не видела – только из окна своей кухни! – но все равно считает, что он «милый»! И постоянно фантазирует о том, как у них все могло бы быть. С нашим теперешним везением этот тип запросто окажется маньяком, чьи чудовищные преступления до сих пор не раскрыты. Он подманивает жертву, представляясь ей «милым», когда она смотрит на него из окна. Никто не может ему противостоять. Жертвы летят к нему, как мухи в паутину. Еще одна типичная история любви! Прекрасный шанс окончить жизнь в морозилке, будучи нарубленной на кусочки. Прессе понравится: «Он ее любил. Он ее зарубил. Фотосет и 3D-очки в подарок».

Ну а сейчас наша безумная вечеринка окончена, и я лежу одна на диване Эмили перед выключенным телевизором. По экрану скользят блики, и единственный убийца-психопат тут – это я. Я представляю все, что с удовольствием сделала бы с Хьюго. Я прочитала столько детективов, посмотрела столько идиотских сериалов, что идей у меня хватает. Я даже представляю, что играю с ним, как с куклой, наряжаю в дурацкие народные костюмы и выкручиваю руки. Видели бы вы, как он выглядел в костюме крошки-трубочиста или в эльзасских штанишках…

Я же говорила, со мной не все в порядке… Сценариев в моей голове хватит на десяток жестоких убийств.

Но в конце концов, когда, лежа в постели в чужой и тихой квартире, я завернулась в одеяло, вцепившись в него, как ребенок, который впервые ночует не дома, тоска набросилась на меня и победила, приговорив к вечным страданиям. Я совершила двойное преступление: я любила и доверяла.

Подростком я любила ночевать у подруг. Мы делали все то же самое, что и с Эмили: говорили о жизни, обсуждали парней, смеялись, ели что придется и засыпали, когда уже не оставалось сил продолжать. Но сегодня вечером все было иначе. Я была измотана, но не могла заснуть. Мне было плохо. И страшно. Как будто меня больше нет. Надеюсь, что переселение душ не выдумка, потому что эту жизнь я профукала, а ведь есть столько прекрасных вещей, которых мне так и не довелось узнать. Что ж, тем хуже. Значит, мне не повезло. Поздно что-то менять. Теперь я знаю слишком много, чтобы просто верить. Больше никаких иллюзий. Буду жить дальше, лишившись единственного сокровища – любви. Любовь – это мошенничество! Ловушка с приманкой из иллюзий. А я – как мотылек, летевший на свет лампы, – обожгла себе крылья. Теперь-то я очень хорошо понимаю женщин, пострадавших от любви. Понимаю, что им пришлось испытать. Теперь я одна из них. Я с ними. Но ведь я хотела провести остаток жизни вовсе не с ними, а с мужчиной.

Наверное, если бы мне встретился хороший парень, я верила бы в любовь до конца своих дней. Но теперь это невозможно. Я увидела изнанку праздничных декораций. Я знаю, что скрывается за словами, которыми мужчины осыпают нас, чтобы соблазнить. Это всего лишь приманка. Мы живем в разных мирах: у них общая граница, но и только. Мужчины устанавливают правила, заставляют нас выполнять разные трюки, размахивая перед носом обещаниями, используя против нас наши ожидания, наши мечты. Это просто возмутительно. И все это ради того, чтобы продолжить род. Но зачем?! Теперь-то я знаю. Санта-Клаус, Зубная фея, любовь и лепреконы с горшочками, полными золота, – всего этого просто не существует! Это так же верно, как то, что в автомастерской одинокую женщину обязательно обманут, уверяя, что ее машина взорвется, если она немедленно не заменит в ней все, что только можно. И как после этого жить с легким сердцем? Нельзя ни жить, ни спать. Нужно найти того, кто виноват. И я отлично знаю, кто ответит за все в моей личной и очень грустной истории. Я знаю, где он живет.

– Каролина, прости меня! Я не могла перезвонить раньше. У меня сегодня две важные встречи, а через десять минут начинается собрание, от которого я не жду ничего хорошего. Как твои дела? Как дети? Как Оливье?

– У нас все в порядке, спасибо! Ты ведь приедешь к нам через две недели, как договаривались?

– Конечно! Я очень хочу вас всех увидеть.

– Отлично! Отметим вместе хорошие новости. Вот послушай: помнишь Веронику? Мою институтскую подругу, она еще стала директором косметической фирмы?

– Она была, когда мы праздновали твои сорок лет? Ноги от ушей и глаза синие, как вода в унитазе, если вовремя заменить таблетку?

– Если тебе когда-нибудь придется обсуждать с ней цвет ее глаз, сделай одолжение, придумай что-нибудь другое, ведь у тебя теперь есть повод ее поблагодарить. Она улетает на целый год в США и оставляет тебе свою квартиру. И не где-нибудь, а на улице Виктора Гюго.

– Это же квартал для богачей! У меня нет денег, чтобы снимать там жилье!

– А вот и самая хорошая новость: Вероника не собирается брать с тебя деньги. Ты будешь присматривать за квартирой, поливать цветы – и все. А после возвращения она собирается делать там ремонт.

– Она что, несметно богата или у нее приступ щедрости?

– И то и другое, я думаю. Мы с ней в очень хороших отношениях, я рассказала ей о том, как этот подлец Хьюго с тобой поступил…

Я не могу выдавить ни слова, и Каролина продолжает:

– Ее все это совершенно не напрягает, фирма оплачивает ей перелет и вообще все расходы, а у тебя будет целый год передышки. Так что это всех устраивает. Ну, что скажешь?

Просто не могу поверить. И бормочу:

– Действительно, отличные новости. Если, конечно, это правда.

– Разумеется, правда. Хватит все видеть в черном цвете! В жизни случается не только плохое. И позвони ей, чтобы поблагодарить.

– Обязательно позвоню! Спасибо, Каро. Ты мой настоящий ангел-хранитель.

– Я тут ни при чем. Удачи тебе с твоим собранием.

И она вешает трубку. Я стою как оглушенная посреди кабинета, все еще прижимая телефон к уху. Эмили заглядывает в дверь.

– Поторопись, все уже в конференц-зале, а Дебле хочет сначала с тобой поговорить…

Я поднимаю на нее глаза.

– У меня есть где жить! Можешь поверить?

– О, класс! А теперь шевелись, потом расскажешь!

Все в сборе. Даже Петуле разрешили покинуть ее стойку у входа. Телефон снова будет звонить в пустоте, но на этот раз мы будем знать почему. Флоранс, наш бухгалтер, выглядит спокойной, это хороший знак. Обычно она первой узнает все новости о финансах предприятия. Клара, последняя, кого приняли на работу с бессрочным контрактом, с безумной скоростью нажимает кнопки на телефоне. Наверняка торчит на одном из этих дурацких сайтов, чтобы за бешеные деньги узнать, не изменяет ли ей бойфренд или в каком возрасте у нее появится первый ребенок. Она тратит на этих мошенников немалую часть своей зарплаты. Вот, кстати, еще одно прекрасное изобретение мужчин, эксплуатирующих страхи и надежды доверчивых женщин!

О, а вот это хорошо: трое отщепенцев из контроля качества тоже здесь. Сидят в стороне. Дебле и Нотело тихо переговариваются, как заговорщики. Дебле делает знак, чтобы я подошла. В руках у него толстая папка, но не та загадочная синяя.

– Мари, будьте лапочкой, раздайте это всем и ручки тоже.

Он протягивает мне пачку листков, а Нотело – пакет с ручками. Дебле добавляет:

– Пока они будут со всем этим разбираться, вы прочитаете вслух вот это пояснение. Старайтесь читать четко, чтобы все вас поняли. Тут разобран каждый пункт. Потом я скажу несколько слов, и мы соберем подписанные документы.

Нотело кивает в такт словам директора. Когда я вижу, как он качает головой, сразу вспоминаю собачку, которая стояла у заднего стекла в маминой машине. И как после этого относиться к нему всерьез? Дебле подталкивает меня к моим коллегам и тихо говорит:

– Ваш выход. Вы лапочка, и я уверен, что у вас все прекрасно получится.

Если он еще хоть раз назовет меня лапочкой, душечкой или дорогушей, я швырну ему документы в лицо.

Все передают друг другу листки, каждый берет себе один скрепленный экземпляр, а остальное передает дальше. Я заметила, что Патрис стянул из пакета лишнюю ручку. Лионель из дизайн-студии сидит рядом со стажером. Петула крутит руками, чтобы размять запястья. Валери уставилась на потолок. Все, кроме нее, уже открыли сброшюрованные материалы и спрашивают себя, почему вдруг сегодня на повестке дня поправки к нашим договорам. В зале царит атмосфера недоумения и растерянности.

Все получили материалы и перешептываются, а я пробежала глазами листок, который дал мне Дебле. Если я правильно поняла, речь идет о том, что отныне мы обязаны беспрекословно выполнять все распоряжения руководства, в противном случае нам грозит увольнение, а в трудовой книжке будет сделана запись о том, что мы совершили серьезное нарушение; кроме того, мы обязуемся не разглашать (устно или письменно) информацию любого свойства, полученную нами во время работы. Мы соглашаемся с тем, что нас в любой момент могут перевести на другую должность или даже в другой офис, если в этом будет производственная необходимость. Нас также уведомляют, что заработная плата может быть заморожена в любой момент, если этого потребуют нужды предприятия… И еще две страницы в том же духе. От этого просто разит мошенничеством. Я даже не уверена, что все это законно. Дебле и Нотело оглядывают собравшихся, наблюдают за реакцией. Они анализируют мельчайшие проявления подозрительности, запоминают недовольных. Александр из службы контроля криво усмехается и что-то шепчет своим коллегам. Все трое закрывают брошюры и кладут себе на колени. Коммерческий директор (темная рубашка, идеально подобранный галстук) громко спрашивает, означает ли заморозка зарплат отмену премий. Напряжение в зале нарастает, и Дебле говорит:

– Друзья мои, не волнуйтесь! Мадемуазель Лавинь вам все объяснит.

Он делает мне знак:

– Мари, вам слово.

Я снова вчитываюсь в то, что написано на листке, который он мне подсунул. У меня крепнет чувство, что Дебле меня подставляет, превращая в невольную сообщницу своих махинаций, а в итоге я стану такой же жертвой, как и все остальные. В документе, который он требует немедленно подписать (я успела только пробежать его глазами по диагонали), говорится о защите прав дирекции в ущерб нашим интересам. Господин Мемнек в гробу бы перевернулся, если бы он умер, конечно. Но он на пенсии, живет на юге и перевернуться может только в шезлонге. Скрепя сердце я начинаю читать:

– Мы собрались сегодня, чтобы подписать этот важный документ. При его составлении были учтены интересы всех сторон, и это позволит нашему предприятию развиваться, сохраняя все приобретенные…

Я делаю паузу. Я не смогу это прочитать. Нет, не смогу. Поднимаю глаза на коллег. Все смотрят на меня и внимательно слушают. Читать им этот бред выше моих сил. Мне хочется закричать: «Не подписывайте это!»

– Продолжайте, Мари! – подгоняет меня Дебле. – Не будем попусту тратить время, всем уже пора возвращаться к работе.

Нотело кивает, как пластмассовая собачка, которая вряд ли выживет в надвигающейся катастрофе. Я спрашиваю:

– А почему вы сами не прочтете то, что написали?

Дебле возмущенно отвечает:

– Потому что это ваша работа – заниматься персоналом, а именно это сейчас и требуется. Так что будьте милочкой…

– Я не милочка! И не лапочка! И мне очень не нравится, когда на меня давят! Почему вы не раздали эти материалы до собрания? Мы бы успели прочитать и обдумать, у нас бы возникли вопросы. Почему нас всех согнали сюда и заставляют что-то подписывать, не оставляя никакого выбора? И раз уж вы мне напомнили, что моя работа – заботиться о сотрудниках, я скажу, что думаю обо всем этом: то, что вы делаете, в высшей степени подозрительно!

Шепот в зале подтверждает, что многие со мной согласны. Нотело в панике, он чувствует, что ситуация выходит из-под контроля. Если бы это был фантастический фильм, то он со своим отвратительным повелителем Дебле, который собирался поработить планету Дормекс, уже мчались бы к спасательной капсуле, чтобы затеряться в космосе. Но тут они могут сбежать только через окно в туалете…

Дебле пытается перейти в контрнаступление и повышает голос:

– Вам известно далеко не все, мадемуазель Лавинь! Законы меняются, а вместе с ними и рыночная экономика. Мы действуем так быстро, чтобы защитить интересы всего коллектива!

– Неужели? Вероятно, именно для защиты наших интересов вы требуете – страница 2, я цитирую: воздержаться от любых коллективных исков (гражданских и уголовных) как против акционеров, так и против самого предприятия «Дормекс».

Флоранс энергично кивает и первая говорит вслух:

– Я это не подпишу!

Клара восклицает:

– Viva la Revolución!

Похоже, фильмы слишком сильно влияют на молодежь. Клара наверняка вчера смотрела очередной вестерн Серджио Леоне. Страшно подумать, какие лозунги она стала бы выкрикивать, если бы посмотрела «Волшебника из страны Оз». А я бы тогда точно была Трусливым львом, который наконец получил смелость.

Все встают, листки, которые я раздала по приказу Дебле, остаются лежать на стульях. Дебле в ярости, и Нотело тоже. Он опять качает головой, на этот раз слева направо – наверное, мы едем по горной дороге… Я и не думала, что мои слова вызовут такую реакцию. Дебле наклоняется ко мне и с кислым видом говорит:

– Вы совершили большую ошибку, душечка. Будьте уверены, я проверю, не является ли ваша выходка нарушением трудового законодательства. Вы правы, вы совершенно не милая, и вы за это заплатите!

Собачка Нотело опять кивает головой в правильном направлении. Вид у обоих напыщенный и разъяренный. Их ход конем не прошел. Мне никогда не нравился Дебле. С самого первого дня. От него за версту несет коварством. Я не до конца осознаю, чем рискую, но не сожалею о своем поступке. Ни капельки. Даже если бы я была на седьмом небе от счастья в личной жизни, то все равно смогла бы дать ему отпор, а уж в моем нынешнем состоянии я подумываю о настоящей схватке. Я делаю шаг в его сторону. От неожиданности он слегка подается назад. Вот по этому едва уловимому движению и можно понять разницу между надменностью мужчины и его истинной смелостью.

Глядя ему прямо в глаза, я тихо говорю:

– Я тебе не душечка.

За обедом я рассказала Эмили о своем новом жилье, но это мне удалось далеко не с первого раза, поскольку в маленьком кафе по соседству, куда мы все обычно ходим обедать, коллеги (в основном женщины) то и дело подходили ко мне и благодарили за проявленную смелость. Некоторые спрашивали, нужно ли подписывать бумаги и что с нами будет дальше. Я превратилась в настоящего гуру. И постепенно даже отшлифовала ответ: «Мы детально изучим текст договора и посмотрим, что там законно и полезно, а затем примем решение».

Эмили иронизирует:

– Ты стала важным лицом в компании! Мои поздравления! Но будь начеку, подружка, ни на секунду не расслабляйся. Дебле и его подлый помощник отомстят тебе при первом же удобном случае. А теперь давай как следует отпразднуем твою новую квартиру.

Она поднимает бокал за мое здоровье. Мы чокаемся, но в бокалах вода. А в тарелках – отварная рыба. Мы обе знаем, что всему виной вчерашний ужин… Но как гласит пословица, настоящее горе безмолвно, и поэтому Эмили, которая войдет в историю как «отравительница пастой с грибами», говорит о другом:

– Не было бы счастья, да несчастье помогло! Зато теперь ты будешь жить в шикарном районе.

– Готова поспорить, что буду там единственная с такой маленькой зарплатой! Остается только организовать переезд. Впрочем, это будет не так уж сложно, у меня мало вещей. Можно сказать, голая пойду!

– Ха! Тогда все увидят твои сиськи!

– Ты чокнутая! Вообще-то, все зависит от того, что я буду прикрывать! И как бы то ни было, я должна поблагодарить подругу моей сестры. Со вчерашнего дня пытаюсь ей дозвониться, но ничего не получается. Неужели телефон сломался?.. Ты получила утром мою эсэмэску?

– Нет. Хм-м, странно… А что ты писала?

– Неважно. Забудь. Просто восхищалась твоими вчерашними грибами…

Я задумчиво смотрю на экран. Ни пропущенных звонков, ни сообщений. Эмили достает свой телефон:

– Давай-ка проверим. – Она набирает мой номер – и бледнеет. – Ничего себе!

– В чем дело?

– Поклянись, что не будешь психовать!

– Эмили, прекрати. Ты же знаешь, я и так вся на нервах.

– Когда я тебе звоню, мне говорят, что такого абонента больше нет в сети. Твой номер отключен.

Я на секунду задумываюсь и вдруг подскакиваю:

– Ну и сукин сын!

Именно в этот момент девушка из бухгалтерии кладет мне руку на плечо.

– Вы совершенно правы! Спасибо, Мари! Как хорошо, что вы были там сегодня утром, иначе Дебле провел бы нас всех!

– Как это мило с вашей стороны. Мы детально изучим текст договора и посмотрим, что там законно и полезно, а затем…

Но закончить фразу мне не удается. Я в шоке. И внезапно восклицаю:

– Чтоб у тебя колесо пробило!

Эмили хохочет. Наша семейная традиция всегда смешит ее до слез. Каждый раз, когда мы в шоке или возмущены, мы припоминаем какой-нибудь ужасный случай из нашей жизни. Таким образом мы обходимся без грязных ругательств, а заодно избавляемся от плохих воспоминаний. Началось это еще с моего дедушки. Мне было семь лет, когда я услышала от него: «Чтоб тебя поколотили, как на свадьбе Августина!» Мама тоже так говорит, и уж ей-то есть что припомнить: «Чтоб от тебя муж ушел!», «Чтоб у тебя живот прихватило на рассвете!»… Обычно окружающие делают вид, что ничего не слышали, но Эмили наша привычка не смущает. Я и внимание на нее обратила потому, что она расхохоталась во время нашей первой встречи, когда я в сердцах воскликнула: «Чтоб у тебя каблук застрял в решетке!» Эмили тогда тоже подколола меня, как сейчас:

– Можешь добавить новую фразу в свой нелепый набор ругательств: «Чтоб тебя согнали с твоего же дивана!» Что ж, насколько я понимаю, Хьюго оплачивал ваши телефонные счета и просто отключил твой номер…

– Вот мерзавец! Он ведь меня даже не предупредил. Так, значит, теперь я без телефона… И если с мамой, сестрой, племянниками или с тобой что-нибудь случится, я даже не буду знать. Клянусь, я его убью!

– Ну, знаешь ли, если со мной что-то случится, вряд ли я брошусь тут же тебе названивать.

Она опять заливается смехом и начинает вопить, размахивая руками, как будто стоит на другой стороне ущелья:

– Ку-ку, Мари! Со мной случилось нечто ужасное! Сейчас я тебе позвоню.

Люди с недоумением смотрят на нас.

– Эмили, прекрати! Ты пугаешь людей. Да и меня тоже.

Она наклоняется ко мне и, понизив голос, доверительно сообщает:

– Ты только не подумай, я вовсе не собираюсь отговаривать тебя, если ты решила грохнуть своего бывшего! Главное – не попасться. Я даже готова предоставить тебе алиби.

– Вот поганец! Ну, если он хочет войны, он ее получит. В этой игре у меня припасено несколько козырей…

Меня переполняет ненависть. Если бы Хьюго был здесь, я бы прикончила его голыми руками, медленно душила бы, как удав душит лань, и слушала бы, как трещат его кости – одна за другой. Вот только жрать его потом я бы не стала, слишком противно.

Вернувшись в офис, я тут же позвонила маме и сестре и предупредила, что у меня пока нет телефона.

В этот момент в дверь постучал Венсан, наш коммерческий директор, тот самый, который всегда одет с иголочки. Он явно только что причесался: его темные волосы выглядят безупречно.

– Привет, Мари.

– Привет, Венсан.

– Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделала сегодня утром. Это было очень смело.

– Спасибо, мне очень приятно. Мы подробно изучим текст, чтобы понять…

– Дебле и его прихвостень постараются устроить тебе неприятности, уж будь уверена. Но я с тобой!

И он подмигивает мне.

Глазам своим не верю. Ну ничего себе… Нахал! Мало того что перебил, он еще и подмигивает. Он меня даже не слушал! Ему вообще неважно, что я говорю! Зато он сказал, что в случае проблем тут же примчится мне на помощь. Не знаю даже, нравится мне это или, наоборот, бесит.

И что тут важнее – покровительственный тон мачо или обещание защитить меня, если дела пойдут плохо? Пока я об этом думала, он уже испарился.

Пожалуй, я правильно сделала, что сохранила ему жизнь в преддверии эпидемии, косящей всех мужчин. В следующие двадцать минут многие из моих коллег зашли сказать спасибо, поздравить меня с маленькой победой, похвалить за находчивость, смелость и бог знает за что еще. Можно было подумать, что они там выстроились в очередь: один выходит, следующий уже на пороге.

Заглянул Франк, начальник производства, – он мне нравится, затем дизайнер матрасов для гостиниц, потом бывший парень Эмили, за ним – здоровяк из службы доставки, с которым я за все годы работы не успела и словом перекинуться.

Только я перевела дух после первой партии посетителей, как явился Александр, руководитель службы контроля. Он постучал и вежливо ждет, когда я разрешу войти. Я приглашаю его в кабинет. Сейчас он скажет, что я была настоящей героиней этого утра и что если у меня будут неприятности, я всегда могу рассчитывать на него. Мне нравится быть звездой, которая принимает поклонников у себя в ложе, но все-таки придется ограничить часы посещения, иначе никаких сил не хватит.

Я уже чувствую усталость…

Забавно: за обедом ко мне подходили только женщины, а сейчас – только мужчины. Тут есть над чем подумать. У женщин быстрее реакция? Мужчинам важно соблюдать ритуалы, а женщины более спонтанно выражают свои чувства? Еда для мужчин настолько важна, что они не могут думать о чем-то другом, пока обедают? Женщины высказывают одобрение публично, а мужчины хвалят нас, только когда никто не видит?

Ну что ж, теперь я могу, например, собрать команду регбистов – учитывая физические данные тех, кто заходил ко мне сегодня. Если у нас будет матч с Дебле и Нотело, мы их просто размажем. Увлеченная этими видениями, я чуть не забыла, что Александр все еще стоит передо мной. Чтоб тебе лоб расшибить о стеклянную дверь! Кажется, скоро я стану такой же рассеянной, как Петула!

– Александр, вы хотели спросить, повысят ли зарплату или когда у нас наконец появится независимое управление денежными средствами?

– Это было бы неплохо, но я пришел не затем, чтобы обсуждать утренние события…

Я удивлена. О чем же тогда он хочет поговорить? Может быть, он не согласен с тем, что я сделала? Да нет, не может быть. Он же сказал своим коллегам, чтобы они ничего не подписывали, даже раньше, чем я вмешалась…

– Тогда чем я могу вам помочь?

– Ну, скорее это я… Я хотел сказать, мы можем кое-что сделать для вас. В обед я случайно услышал, как вы говорили о том, что переезжаете…

Видимо, я выгляжу удивленной, и он поспешно продолжает:

– Честное слово, я не подслушивал! Однако это моя специальность, и когда я услышал слово «переезд»…

– Ваша специальность?

– Да, я этим занимался, а еще у нас с Кевином и Сандро есть проект… Но речь не об этом. Я просто хотел сказать, что, если вам нужно, мы втроем могли бы вам помочь.

– Очень мило с вашей стороны, но…

– Я так и думал. Конечно, у вас с мужем полно друзей, и они помогут вам с переездом. Ну, я просто предложил…

– Это просто отличное предложение. И я не замужем. Вы не дали мне договорить, а я хотела сказать, что у меня не так много вещей. Тем не менее я должна сообразить, какой объем нужно перевезти, чтобы вы могли подготовить счет.

– Я думаю, трех банок пива будет достаточно.

– Как это?

– Мы все перевезем, а вы купите нам по пиву.

Не поняла… С чего это парень, которого я едва знаю, собирается мне помогать? Опыт подсказывает мне, что мужчины редко делают что-нибудь просто так. Чего он хочет? Может, он ко мне клеится? Да нет, если бы он хотел, то не стал бы столько ждать. Может, это Сандро положил на меня глаз, а он ему помогает? Вот это больше похоже на правду: я помню, как Сандро на меня смотрел. А, я поняла! Он хочет похитить меня и продать на органы. В разобранном виде я стою больше, совсем как мамин универсал. А может быть, мне его сам бог послал? Моя жизнь в руинах, и Всевышний, восседая в белых одеждах на облаках, почувствовал угрызения совести и теперь посылает мне хороших людей, чтобы потом не разгребать проблемы, если кто-то покончит с собой или устроит массовую резню.

– Александр, это просто здорово! Честно говоря, не знаю, почему вы с коллегами решили сделать мне такой подарок… Мне неловко, но я думаю, что не откажусь от вашей помощи. Вы свободны в субботу?

В последующие дни я делала все возможное, чтобы не встречаться с Хьюго. Меня тошнило при одном воспоминании о его голосе или лице. Я взяла несколько дней отпуска, чтобы спокойно собирать вещи в нашей бывшей квартире, пока он будет на работе. Дебле наверняка думает, что я испугалась его угроз, но мне все равно. Буду решать проблемы постепенно.

В четверг утром я пряталась около нашего дома, дожидаясь, когда Хьюго отправится в свое агентство недвижимости. Я следила за ним, как настоящий шпион. Спряталась за угловой стеклянной витриной. Шел дождь. На мне была шляпа с широкими полями, и я подняла воротник пальто. Как в детективах. Каждый раз, когда открывалась входная дверь, мое сердце начинало биться быстрее. Разумеется, он, как всегда, опаздывал. Когда я увидела его, сидя в засаде, меня всю передернуло. Не знаю, что это было – страх или отвращение? Но уж точно не радость. Я смотрела на него, как на совершенно незнакомого человека. Он показался мне каким-то рыхлым, и ничего в нем не было стильного. Теперь он уже не стоял на пьедестале, который я для него воздвигла. Со мной это было впервые… Просто потрясающе, насколько меняется наше отношение к людям, когда включен фильтр чувств! Снова и снова мы, женщины, ставим страсть выше реальности. Если бы я могла наблюдать за объектом непредвзято, как ученый, сколько бы времени я сэкономила! Но достаточно одного вечера, одного взгляда, и ты цепляешься за первое впечатление – приятное, но ничем не подкрепленное. В толпе, спешащей укрыться от непогоды, он был всего лишь заурядным прохожим. Какое странное чувство… Если бы мне пришлось составлять антропометрическую карточку Хьюго, я бы написала:

Пол – мужской (не то чтобы очень впечатляюще).

Рост – 1 м 85 см (это он так думает, на самом деле – 1 м 75 см).

Волосы – каштановые (те, что остались).

Глаза – зеленые (красивые, но в них почти никогда нельзя заглянуть, потому что они все время бегают).

Особые приметы – довольно часто ведет себя, как обезьяна, которая хватает все, до чего может дотянуться.

Содержать строго под наблюдением.

Хьюго ушел, но я выждала еще десять минут, чтобы быть уверенной, что он не вернется. Для него это в порядке вещей – он постоянно забывает какие-то документы и спохватывается уже по пути на работу. Как только истекло дополнительное время, я рванула с места. С коробками, скотчем и страхом, от которого сжималось все внутри, я взлетела на пятый этаж, повернула ключ в замке и толкнула дверь. Как воровка. Ужасное, выбивающее из колеи чувство. Всего несколько дней назад здесь был мой дом. Возможно даже, это было для меня лучшее место в мире, а теперь каждая вещь, каждый предмет обстановки словно выталкивал меня обратно, за дверь. Пол жег мне ноги. Я даже не смогла сходить в туалет. В квартире я чувствовала себя непрошеным гостем. Я вторглась сюда, и мне не по себе. Я на вражеской, негостеприимной территории, я в доме незнакомца, противника, который нанес мне немалый урон. И теперь я пробралась к нему, перейдя линию фронта, чтобы забрать то немногое, что у меня еще осталось. Спасти рядового Трусишку!

Я так боюсь внезапного возвращения Хьюго, что мне даже некогда грустить. Ни малейшего желания забирать фотографии, на которых мы вместе, или подарки, которые он мне делал. Это плохие воспоминания. Каждое свидетельство нашей совместной жизни – все равно что кислота на открытую рану. Я вытряхиваю вещи из своего шкафа, из ящиков и упаковываю так быстро, как только могу. Я очень быстро двигаюсь, но мне все равно холодно. Дело в том, что я отключила газовое отопление. Начало февраля, очень сочувствую, но за отопление платила я.

Я составила коробки в прихожей. Сверху на видном месте положила записку с просьбой ничего не трогать: я все заберу в субботу, в девять утра. Собираясь уходить, я окинула взглядом свои пожитки. Десять лет жизни уместилось в восемь коробок… Я поспешно вышла. Главное – не давать воли эмоциям. Только не здесь. Не сейчас.

На следующее утро я снова пришла. Чтобы было не так страшно, я говорила себе, что это в последний раз. Я опять заняла наблюдательный пункт за витриной. Кстати, я заметила там пару прелестных туфель. Да, а что такого? Шпион тоже имеет право носить красивую обувь! На этот раз дождя не было. И я привлекала гораздо больше внимания в своей широкополой шляпе, которая была нужна только для того, чтобы спрятать лицо. Хьюго вышел и остановился на пороге, внимательно оглядываясь по сторонам. Он не спешил. Он стоял как охотник, как бдительный охранник на парковке. Вероятно, он подозревал, что я где-то поблизости. Он хорошо меня знает. Ну что же, дорогой, давай, поищи меня. Ты ведь даже не мог найти утенка на рисунке с фермой! А уж свою бывшую на людной улице и подавно. Но… что-то в его поведении меня беспокоило. Мне что-то не нравилось. А что, если он сделает вид, что уходит, а сам внезапно вернется, чтобы застать меня врасплох? Теперь это уже не детектив, а фильм ужасов.

Мне совершенно не хочется, чтобы он свалился мне как снег на голову, когда я буду в квартире, пусть даже я и не делаю ничего предосудительного. У меня есть особый талант – чувствовать себя виноватой. И Хьюго умело его эксплуатировал. На этот раз я ждала не десять минут, а все двадцать. Взлетела наверх еще быстрее. Когда я проходила мимо соседских дверей, мне казалось, что все припали к глазкам и наблюдают за мной. Войдя в квартиру, я захлопнула дверь и привалилась к ней, с трудом переводя дыхание.

Мои коробки все еще здесь. Но я вижу, что скотч на некоторых был отлеплен и приклеен заново. Значит, он их вскрывал. Это просто возмутительно! В записке, где говорится, что я заберу свои вещи в субботу, он зачеркнул «в девять утра» и написал «в десять». Вот урод! Во всем, даже в мелочах! Я бы дорого дала, чтобы увидеть его лицо в понедельник, когда он обнаружит, что у него нет ни воды, ни электричества. За это тоже платила я. Ты мечтал жить в пещере – пожалуйста! Живи в пещере на пятом этаже, с диплодоком по имени Таня! Не каждому это дано.

Сегодня утром я хочу собрать оставшиеся документы, книги и несколько DVD. Хьюго точно не будет устраивать мне сцен из-за книг и дисков. Если в книге нет картинок, это не для него. Его интересуют только те издания, где есть фотографии мотоциклов, дорогих часов и девушек в одежде на четыре размера меньше, чем нужно, чтобы вести нормальный образ жизни. А что касается дисков – один-единственный раз я видела, как он плачет перед экраном. Когда его любимый футбольный клуб вылетел с чемпионата на кубок чего-то-там.

Я заполнила еще восемь коробок и поставила рядом с остальными. Вынося одну из них в прихожую, я услышала на лестнице какой-то шум. Я замерла, как эпилептик, который борется с приближающимся припадком в кабине моментальной фотографии. Я не шевелилась, но меня всю трясло. На фотографии я вышла бы нечетко. Я слышала шаги, слышала, как позвякивают ключи на связке. У Хьюго она была просто огромная. Никогда не знала, зачем ему все эти ключи, и это всегда казалось мне ужасно глупым. Вероятно, он считал, что это придает солидности и является неотъемлемой частью его имиджа.

Я слушала, как звенят ключи, и меня било крупной дрожью. Я уже успела представить себе множество путей отступления: спрятаться в шкафу; обрести суперсилу, которая будет превращать меня в невидимку, когда я нервничаю; сорвать занавеску и завернуться в нее, притворяясь Духом прошедшего Рождества; выпрыгнуть из окна. Все эти варианты промелькнули в моей бедной голове за тысячную долю секунды.

А потом на площадке открылась другая дверь. У соседей. Мое сердце билось так сильно, что пришлось сесть. Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться, хотя вряд ли тут можно говорить о спокойствии. А потом я взялась за работу с удвоенной энергией, ведь времени я потеряла немало. И успела точно в срок, который сама себе назначила. Готово! Я ощутила безмерное счастье оттого, что наконец покончила с этим неприятным делом. Просто не представляю, что бы мне пришлось пережить в его присутствии. Он бы ходил за мной по пятам – не для того, чтобы следить за мной, конечно, а для того, чтобы разговаривать. О себе любимом, разумеется. Уж лучше испытывать дикий страх, но в одиночестве, чем находиться в замешательстве от эгоистичных речей ребенка, который ни за что не несет ответственности.

Перед уходом я в последний раз обошла квартиру, избегая заглядывать в спальню. Обстановка почти не изменилась после всего, что я отсюда забрала. В конце концов, моего здесь было мало. Я жила у него. И сейчас, окидывая трезвым взглядом расположение и содержимое комнат, я говорю себе, что эта квартира так же банальна, как наша история любви. Уходя, я спасаюсь бегством, в буквальном смысле слова.

В этом квартале я никогда не бываю, иногда лишь проезжаю мимо. Но, как и всем в городе, мне известна его репутация и цена за квадратный метр. Это исторический центр города, возвышающийся над каналом, между старым монастырем и Дворцом правосудия. Здесь есть дома из тесаного камня, которые считаются исторической ценностью, широкие тротуары, обсаженные красивыми вековыми деревьями. Фонари тут словно остались со времен Прекрасной эпохи. Даже автомобили, стоящие вдоль тротуаров, многое говорят об уровне жизни тех, кто здесь живет. Я не привыкла к такой роскоши, но вижу в этом как минимум один плюс: теперь я буду быстрее добираться до работы. На площади, в конце моей улицы, я могу сесть на автобус и выиграю целых пятнадцать минут.

На часах чуть больше половины пятого. На улице много женщин с детьми: в соседней школе только что закончились уроки. Многие женщины моего возраста, но меня не держит за руку ребенок, и, учитывая сложившиеся обстоятельства, вряд ли это когда-нибудь произойдет. Впрочем, я не уверена, что все эти женщины – матери. Это могут быть няни или домработницы.

Я прохожу мимо цветочного магазина, химчистки, булочной-кондитерской и салона оптики. На моей бывшей улице было интернет-кафе, небольшой круглосуточный супермаркет и маленький секонд-хенд. Совсем другой мир. Я подхожу к высоким воротам дома номер 22. Так странно. Я не иду к кому-то в гости. У меня свидание с моим будущим. Я впервые вижу это место, а ведь мне предстоит здесь жить. Это подарок, свалившийся на меня с небес, но мне все-таки любопытно посмотреть, где я проведу следующие несколько месяцев.

Я предусмотрительно записала код домофона на бумажке, которую положила в кошелек. Теперь я нажимаю блестящие кнопки. Раздается щелчок. Я толкаю тяжелую деревянную дверь и оказываюсь в просторном внутреннем дворе, напоминающем небольшую площадь, посреди которой раскинулся цветник, окруженный деревьями. Снаружи даже невозможно представить себе истинные масштабы этого места. На мощеной дорожке без труда поместилось бы три, а то и четыре автомобиля. Слева вход в подземный гараж, а в глубине – подъезд внушительных размеров. По периметру – фасады домов, которые в прошлом были чьими-то частными особняками. Когда дверь за мной закрывается, уличный шум и смех играющих детей резко стихает. Окна, выходящие во двор, кажутся мне десятками глаз, которые внимательно за мной наблюдают. Но на этот раз я не самозванка, нет. Скорее я чувствую себя как новенькая в школе.

Я поднимаюсь по ступенькам, озираясь по сторонам. Да уж, Эмили будет впечатлена, когда придет ко мне на ужин. Вхожу в холл и направляюсь прямиком к комнате консьержки. Стучусь. Невысокий мужчина, уже далеко не молодой, открывает дверь. На нем синий халат: такие носили прежде торговцы в скобяных лавках.

– Здравствуйте! Я ищу консьержку, вы, должно быть, ее муж?

– Нет, я золовка папы римского. А вы кто?

Растерявшись, я бормочу:

– Я буду жить в квартире мадам Орлеан и хотела увидеть консьержку. У нее должны быть ключи для меня.

– Нет тут никакой консьержки. Я консьерж. Вы на моей территории. Здесь я всем занимаюсь. Подождите секунду, Вероника оставила конверт, и я должен вам объяснить, как тут все устроено.

Он исчезает в своей комнате. Не очень-то он любезен. Сквозь открытую дверь я замечаю португальский флаг, перекрещенный с французским. Это объясняет его акцент. Мужчина возвращается с большим конвертом в руках.

– Квартира на четвертом этаже, на солнечной стороне, вы прекрасно устроитесь. У нас здесь спокойно. С вами на этаже живет мадам Бремон, прекрасная женщина, очень элегантная, ее практически никогда не бывает дома. А с другой стороны проживает месье Дюссар, директор большой компьютерной компании. Я пытаюсь поженить их уже три года!

Зачем он мне это рассказывает?

Двое ребятишек забегают в подъезд. Их грязные ботинки пачкают пол. Консьерж окликает их:

– Антуан, Хьюго, куда это вы собрались, не вытерев ноги? Вас что, мама ничему не учила? Ну, разумеется, ведь она проводит больше времени в парикмахерской и тренажерном зале, чем с вами… Что ж, тогда скажу вам как мужчина мужчинам: потрудитесь вытирать ноги! Потому что, если я увижу, что вы натащили с улицы грязь, заставлю вылизывать пол – сантиметр за сантиметром.

Я застыла на месте. Разве можно так разговаривать с детьми? Но в то же время он прав. Мальчишки отвечают хором: «Хорошо, месье Альфредо!» и послушно вытирают ноги. Я отмечаю, что его акцент становится заметнее, когда он нервничает.

Консьерж поворачивается ко мне.

– Здесь все зовут меня месье Альфредо.

Он ведет меня к лестнице.

– Вон там у нас лифт, но в вашем возрасте я бы рекомендовал вам ходить пешком, чтобы поддерживать форму, а лифт использовать только для подъема тяжестей.

Я все жду, когда он скажет, что ему не нравится моя прическа. Меня поражают его слова. Но при этом не шокируют. Интересно, сколько ему лет? Если смотреть на седину в волосах и на руки – все шестьдесят, но энергия в нем так и кипит, так что двадцать можно смело вычесть.

На лестнице безупречно чисто. Хьюго и Антуан догоняют нас и, смеясь, обгоняют. Консьерж сторонится, пропуская их.

– Бегите, молодежь! Не забудьте сделать уроки, прежде чем сядете за компьютерные игры!

Мы поднимаемся на четвертый этаж. Месье Альфредо достает из конверта связку ключей и с неожиданной грацией передает мне, указывая на дверь посреди лестничной площадки.

– Вот ваша квартира – самый большой ключ. Второй – от подвала, круглый – от гаража. Когда вы переезжаете?

– Завтра утром, но у меня не так много вещей.

Я вставляю ключ в замочную скважину.

– Замок немного туговат, – замечает он. – Я займусь этим на следующей неделе. Теперь что касается почты: вам приносить ее сюда или сами будете забирать внизу?

– Как вам удобно.

– Тогда заходите ко мне во второй половине дня, ближе к вечеру.

Я вхожу в свою будущую квартиру и испытываю шок. Она просто огромна. Обычно такое жилье можно увидеть только в кино. Из прихожей я вижу просторную гостиную, направо тянется коридор с тремя большими дверьми, другой коридор уходит налево, там тоже двери. В комнатах стоит мебель, поэтому кажется, что я у кого-то в гостях.

Консьерж достает из конверта листок бумаги.

– Вероника сказала, что вы можете здесь все устроить и переставить, как вам нравится. Когда она вернется, все равно будет делать ремонт. Она пишет: «Чувствуйте себя как дома». Холодильник здесь, кухня там, вода перекрывается под раковиной. Если будут проблемы, обращайтесь ко мне. Ни в коем случае не вызывайте ни сантехников, ни других мастеров, не посоветовавшись со мной. Обычно эти проходимцы только все испортят и деньги сдерут. Так и норовят обмануть одинокую женщину. Вероника сказала, что вы не замужем…

– Мы недавно расстались.

Даже если в глубине души месье Альфредо мне симпатичен, это уже проявление бестактности. Я снимаю обувь и вхожу в гостиную. Он идет следом. Я оборачиваюсь:

– Мадам Орлеана просила еще что-то мне передать?

Он понимает намек. Бросает взгляд на лист бумаги.

– Ничего особенного. Прочтете сами. Я вас оставляю. Будьте любезны, выносите мусор вниз по понедельникам и четвергам. Если появятся вопросы, вы знаете, где меня найти. Добро пожаловать в наш дом.

– Большое спасибо.

Он выходит и закрывает за собой дверь. Щелчок напоминает мне звук пробки, вылетающей из бутылки шампанского. Словно сигнал к началу негромкого ликования, внутреннего, сокровенного праздника. Хлопнувшая дверь – как точка в конце страницы. Или нет, скорее это заглавная буква в начале следующей. Тишина, пространство, свет. Я одна и чувствую себя счастливой. Я медленно набираю воздуха в легкие, затем резко выдыхаю. И так несколько раз.

Впервые за несколько недель я нахожусь там, где могу полностью расслабиться, где никто не сможет меня обидеть. Настоящая тихая гавань.

Я осматриваюсь вокруг, медленно кружась на месте. Мне кажется, я не делала этого с самого детства. Мебель хорошая, но не особо оригинальная и несколько старомодная. Я прохаживаюсь по квартире, которая мне не принадлежит, испытывая восторг от открывающегося пространства. Одна только кухня больше любой гостиной, какие я видела. Две спальни, гардеробная, кабинет, ванная комната с прекрасным итальянским душем. Огромное зеркало, в котором я занимаю так мало места, но благодаря дневному свету выгляжу просто замечательно. В окно гостиной видны двор и деревья. Припав к стеклу, я различаю окна других домов. Отсюда я всегда смогу увидеть приближение неприятеля и неприятностей. Долю секунды мои губы улыбаются: я чувствую себя в безопасности. Над моим новым жильем раскинулось голубое небо. Я всегда любила места, откуда видно небо.

Я осторожно сажусь на бежевый кожаный диван, который в три раза больше моего и, должно быть, стоит в десять раз дороже. Я не могу себя убедить, что это мой дом. Зато я начинаю думать, что смогу здесь набраться сил. А это уже немало. Если бы моя жизнь была космическим кораблем, я бы сказала себе, что он потерпел крушение на незнакомой планете. Теперь придется его полностью восстанавливать, но я, наконец-то, прибыла в мастерскую. Я себя знаю: некоторые аварии забываются быстро, но на этот раз мое сердце разбито, и я не уверена, что смогу его когда-нибудь снова запустить. Это ужасно, но сейчас мне на это глубоко наплевать. В данный момент меня больше волнует, достаточно ли далеко я вытянула ноги, чтобы положить их на журнальный столик.

Я смотрю на часы. Ровно десять утра. Я рада, что Кевин, Сандро и Александр со мной. С ними не так страшно. А ведь я их едва знаю. Сейчас они мои лучшие союзники. Я стала такой уязвимой, что готова опереться на чужих людей. Еще несколько недель назад тот, кто сегодня откроет нам дверь, был мужчиной моей жизни. Какое странное выражение. На основании чего вообще можно делать такие заявления? Не знаю, но я так чувствовала. А теперь он стал воплощением моего худшего кошмара. Это факт. Позвонив в дверь Хьюго, я словно поднимаюсь на боксерский ринг, чтобы дать бой. Я трясу руками, чтобы расслабиться. Мне хочется отправить его в нокаут, но я не в той весовой категории… Кевин, которому я объяснила ситуацию, шепчет:

– Не волнуйтесь, все будет хорошо. С нами вам ничего не грозит.

Хьюго открывает дверь. Судя по всему, я вытащила его из постели.

– А, это ты? – бормочет он.

– Как и договаривались.

– Кофе будешь?

– Спасибо, нет.

– Может, тогда сделаешь мне чашечку?

Главное – не реагировать. Не думать. Эмили велела мне полностью сосредоточиться на моей цели: забрать вещи и свалить. На Хьюго одна из его бесформенных футболок и халат, похожий на мешок. Я не собираюсь ему варить кофе, и он ворчит:

– Вижу, мадам все еще сердится… Я поправляю его:

– Мадемуазель.

Что это я, в самом деле? Ведь уже прошло целых две недели с тех пор, как меня предали, обманули, бросили и вышвырнули из дома. Ну что тут скажешь – женщины действительно такие злопамятные! А вот он, судя по всему, уже забыл, сколько боли причинил мне. Я стискиваю зубы. Только бы не дать чувствам одержать верх. Я пришла за своими вещами. Нельзя ни на секунду забывать о своей цели. Если хрупкая плотина, удерживающая мои эмоции, не выдержит, я наброшусь на него, выцарапаю глаза, вырежу свое имя и все, что о нем думаю, на его мерзкой трусливой физиономии ножами для рыбы, которые он заставил меня купить, потому что это круто, и которыми мы никогда не пользовались. Подлый скунс. Дыши медленно, Мари.

– Господа, нужно забрать все эти коробки и вон тот диван.

Александр проходит мимо меня и шутливо отвечает:

– Как скажете, хозяйка!

Все трое берут по коробке и спускаются вниз. Я остаюсь в квартире с Хьюго. Даже не знаю, где он сейчас. Настороженно прислушиваюсь. Чтобы придать себе уверенности, я начинаю убирать вещи со своего дивана. Из коридора доносится шум. Похоже, он вышел из спальни и закрыл за собой дверь. Обычно он этого не делает. Мне кажется, я слышала чей-то голос. А что, если он не один? Если эта грязная шлюха тоже здесь? Мне хочется пойти и выломать дверь, чтобы убедиться в этом. Представляете? Так и вижу заголовки в газетах: «Разъяренная женщина убила своего бывшего и его любовницу ударами зубочистки и пыталась избавиться от тел, скормив их шиншиллам». Или так: «Во время молитвы, когда она просила облегчить ее мучения, божественный луч внезапно уменьшил в размерах бросившего ее мужчину и его подлую спутницу. Она нечаянно двадцать восемь раз наступила на них и спустила в унитаз, чтобы избавить от страданий».

Хьюго прислоняется к дверному косяку, небрежно запахивая халат. Уверена, он считает себя соблазнительным.

– Тебе не кажется, что здесь холодно?

Болван, здесь не холоднее, чем в моем сердце, а тебе всего лишь нужно оплатить счета. Мне никогда не нравилось, когда он вставал в эту нарочитую позу фальшивого плейбоя, этакого авантюриста, чувствующего себя уверенно при любых обстоятельствах. Помнится, в последний раз он сделал это в отпуске на море – прислонился к бамбуковому столбу в холле отеля, и тот не выдержал его веса. Он растянулся прямо посреди холла и сгорал от стыда. А потом дулся на меня весь вечер, потому что я осмелилась рассмеяться. Вспомнив об этом и глядя на него сейчас, я невольно улыбаюсь. Он, должно быть, решил, что я смягчилась, но мне на него абсолютно наплевать. Вдруг он произносит:

– Ты не оставила свой новый адрес.

– Зачем? Раньше он у нас был один. И не я решила это изменить.

– Тебе же будет приходить почта…

– Не волнуйся. Я зайду в почтовое отделение и сообщу им свой новый адрес. А потом, ты всегда можешь мне позвонить.

– Кстати, забыл тебя предупредить: твой мобильник могут отключить… Я изменил договор, не буду же я платить за твой телефон, раз мы больше не вместе. Это логично.

– И правильно сделал. Совершенно с тобой согласна. Незачем за меня платить.

– Дашь мне потом свой новый номер?

Александр и двое его коллег наконец возвращаются, избавив меня от необходимости отвечать. Воспользовавшись их успокаивающим присутствием, я одним движением сбрасываю барахло, лежащее на моем единственном движимом имуществе. Хьюго этого даже не замечает. Я бросаюсь в прихожую и шепчу Александру:

– Прошу, не оставляйте меня с ним одну. Спускайтесь по очереди, пожалуйста…

Он кивает и говорит:

– Сандро, останься со мной, займемся диваном. Кевин, справишься с коробками?

Я перевожу дух. Прихожу в себя. Александр с поразительной легкостью приподнимает диван. А ведь он такой тяжелый! Рядом с ним Хьюго кажется хиляком. Мне снова слышится шум. Я почти уверена, что она здесь.

Мои помощники переставляют диван. Хьюго заявляет:

– Можете уносить, он мне не нужен. Мы с Таней все равно собирались покупать новый. Не думаю, что этот цвет ей понравится. Наверняка она выберет что-нибудь более соответствующее ее возрасту – поярче, поживее. Этот все равно уже обтрепался…

После такого подлого выпада любой суд мира оправдает меня, если я заставлю этого гада проглотить десять килограммов пороха, засуну ему фитиль сами знаете куда и подожгу. Но я сдерживаюсь. Для этого у меня есть один секрет. В подобных случаях я использую эффективный метод, позволяющий не поддаваться гневу: я вспоминаю тот день, когда мама вернулась домой вся в слезах, потому папа ушел, оставив ее одну с двумя детьми. Она села в прихожей, положив сумку на колени, и проплакала несколько часов, прерываясь лишь для того, чтобы взглянуть на нас или прижать к груди. Я никогда в жизни не видела никого несчастнее. Это стало моим абсолютным эталоном горя. Невозможно забыть ее взгляд. Прошло столько лет, но печаль, поселившаяся в мамином сердце в тот день, так до конца и не исчезла из ее глаз. Мне тогда было пять лет, но я помню все так же отчетливо, словно это случилось только что. Когда я росла, мне часто говорили, что я унаследовала серо-зеленые глаза своей матери. Наверное, в тот вечер на берегу канала у меня впервые появился ее взгляд. И когда я вспоминаю ее отчаяние, мои беды кажутся не такими страшными.

Но сегодня мне стало действительно больно. Меня душит ярость и пожирает гнев. Этот кретин Хьюго даже не представляет, какой опасности себя подвергает. Насколько я его знаю, увидев, что я не реагирую, он будет и дальше провоцировать меня. Судя по всему, Александра и Сандро его слова тоже шокировали. Не думаю, что мой диван случайно задевал каждую стену, когда они его выносили. Но Хьюго снова ничего не заметил.

Три ангела-хранителя погрузили мои пожитки меньше чем за час. Без них я бы не смогла с честью пережить эти ужасные моменты. Я бы все бросила и убежала. Иногда бегство – единственный способ прекратить страдания. Когда все было закончено, Кевин, Сандро и Александр проявили деликатность и бегом поднялись наверх, чтобы не оставлять меня одну. Они стоят на лестничной площадке и ждут меня. Хьюго это явно нервирует, но он делает еще одну попытку:

– Скажи хотя бы, где ты будешь жить… У своей матери? У подружки-хохотушки, не помню, как ее зовут?..

– Нет, у меня будет своя квартира, гораздо больше этой.

Замолчи, Мари, гордыня навлечет на тебя неприятности.

– И какой же адрес у этого дворца?

Я замечаю один из его автомобильных журналов, на обложке которого изображена гоночная машина с номером 13. Мой взгляд в панике мечется вокруг, и я замечаю марку термостата над выключателем: «Мейер».

– Улица Мейер, дом 13.

Со мной такое случается, когда я испытываю сильный стресс. Я нахожу ответы в том, что вижу. Как правило, ничем хорошим это не заканчивается. Но на этот раз результат нулевой. Хьюго пожимает плечами:

– Это мне ни о чем не говорит.

– Неважно.

В любом случае он забудет мои слова через пять минут. Он подходит ко мне. Я отступаю назад.

– Ну вот, – говорит он мне пленительным голосом «скромного героя». – Теперь наши пути расходятся.

Вот придурок. Точнее будет сказать, что наша тропа, ведущая по крутому склону, в этом месте обрывается в пропасть. Как он смеет нести такую чушь? Видимо, в детстве мама позволяла ему слишком долго смотреть глупые телесериалы вместо того, чтобы заниматься его воспитанием. Он запомнил диалоги оттуда наизусть.

– Я благодарен тебе за эти счастливые годы.

Продолжение: шестая серия, второй сезон.

– Надеюсь, мы будем видеться. Я хочу остаться твоим другом. Даже если наша история сложилась не так, как мы об этом мечтали, не будем разрушать то, что в ней было хорошего.

Кто-нибудь, сжальтесь, выключите звук! Изображение и так не очень радует глаз. Лучше бы он вручил мне коробку с DVD-дисками, чтобы я каждый день смотрела понемногу, а не вываливал на меня все сразу…

– Кстати, – добавляет он, – не забудь вернуть мне ключ. Он ведь мне нужен, понимаешь…

Еще как понимаю, дружище! Переходим от бразильской мелодрамы к американскому боевику. Серия, где Джо угрожает сломать Биллу руку, если тот не отдаст ему ключ от сейфа… Я достаю ключи из сумки.

– Держи, Джо, вот твой ключ.

Ловлю на себе недоумевающий взгляд.

– То есть я хотела сказать «Хьюго». Это от волнения, наверное.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но это уже перебор. Если он дотронется до меня или произнесет еще хоть одну фразу, боюсь, что даже несчастный взгляд матери мне не поможет. Я разворачиваюсь и ухожу.

Когда я спускаюсь по ступенькам, из глаз начинают течь слезы. Если проанализировать их состав, там обнаружится 30 % горя, 35 % гнева, 10 % стресса, остальное – минеральные соли и глазной пот. Да, звучит отвратительно, но я девушка, которая потеет глазами, особенно сегодня. Рыдая, я спотыкаюсь. Если бы Александр не успел схватить меня за руку, я бы скатилась по лестнице, как один знакомый пьянчужка, который по ночам болтается на пирсах. Я бесконечно благодарна Александру.

В грузовичке, который везет нас в мой новый дом, я заливаюсь горючими слезами, а трое парней проявляют тактичность и ведут себя так, словно ничего особенного не происходит.

– Спасибо вам огромное, – говорю я, вытирая глаза. – Вы даже не представляете, как ваше присутствие мне помогло. Без вас я бы точно не выдержала. Я убила бы его или сама бы умерла. Или убила бы нас обоих. Но сначала его.

– Это, конечно, не наше дело, – шутит Сандро, – но, думаю, мы помогли бы вам спрятать тело…

Я улыбаюсь.

– Ребята, трех банок пива будет недостаточно за вашу бесценную помощь. Дайте мне несколько дней, чтобы разобрать вещи, и я приглашу вас на ужин.

Александр усмехается:

– Учитывая, сколько весит диван, боюсь, вам придется танцевать на столе…

Первая ночь в незнакомом месте всегда необычна, но та, что я провела в своей новой квартире, отличается от всего, что мне доводилось переживать раньше. Это было нечто вроде путешествия во времени… Я просыпалась несколько раз, думая, что нахожусь в другом месте. В темноте звуки и запахи становятся четче и уводят нас далеко, в глубь нашей памяти. В квартире стоит тонкий цветочный аромат, наверняка очень дорогой, который, видимо, принадлежал хозяйке, но мои коробки и диван привнесли свой запах, создав некую не поддающуюся определению смесь.

Но больше всего сбивают с толку звуки. Двери открываются и закрываются, и непонятно, наверху это или внизу; сквозь стены проникают приглушенные голоса, детские звучат пронзительнее; со двора доносится смех; каждый треск и скрип новым узором вплетаются в чувственную карту этого места. Нужно научиться слушать эту музыку, чтобы не воспринимать ее как ожидание некой угрозы, чтобы перестать ее бояться. Наша память устроена так странно… В первый раз я проснулась примерно в час ночи. Мне показалось, что я в своей спальне, в доме матери. Мне пятнадцать лет, за стенкой моя сестра разговаривает во сне. Я была почти разочарована, когда поняла, что это не так. Мне бы хотелось снова очутиться под защитой семейного кокона, может, и не такого прочного, зато наполненного любовью. Проснувшись во второй раз, я оказалась в летнем лагере в горах, в большой спальне для девочек, где шестнадцать кроватей стояли в ряд. В моей новой просторной спальне это было неудивительно. При третьем пробуждении мне почудилось, что я в школе-интернате, вместе с соседкой по комнате, с которой познакомлюсь только утром. Я даже не подозревала, что все эти ощущения до сих пор живут во мне, такие яркие, реальные. Бабушка Валентина часто говорила, что мы ничего не забываем. «Все хранится здесь», – повторяла она, указывая пальцем на свое сердце. Вспомнив о ней, я испытала настоящий шок.

Я вдруг поняла, что забыла кое-что в квартире Хьюго. Кое-что очень важное. Одну из тех вещей, которую мы первой выносим из горящего дома, поскольку ее нужно спасти любой ценой. На мое восемнадцатилетие бабушка Валентина написала мне письмо; она тогда была старше меня на шестьдесят лет. Четким убористым почерком она написала обо всем, чего желает мне в будущем, а еще рассказала, чему научила ее жизнь. Это драгоценное наследство занимало три плотно исписанные страницы. Целая жизнь в нескольких строках истины, добытой в испытаниях, из которых с трудом удается выбраться целым и невредимым. В ее письме говорилось о любви, о совести, о мужестве и силе воли. Потрясающее послание, которое тогда меня растрогало, а со временем приобрело огромную важность. Два года спустя бабушка Валентина умерла, и ее письмо превратилось в настоящее сокровище. На каждый день рождения, в любой безвыходной ситуации я возвращаюсь к ее словам в поисках ответов. И все чаще нахожу их. Три волшебные страницы. Всякий раз они открываются мне с новой стороны. Даже если в ту пору я больше обрадовалась чеку, который бабушка положила в конверт, сегодня я четко осознаю, какой из двух подарков дороже. Я даже не помню, на что потратила деньги, но ее слова до сих пор поддерживают меня. Это один из самых драгоценных подарков, которые я получала. Когда мои отношения с Хьюго начали портиться, я обращалась к нему снова и снова. Но, несмотря на всю ценность этого письма, бабушка Валентина не дала в нем чудодейственного рецепта счастливой жизни с мужчинами.

Однажды вечером я сидела и перечитывала его, и Хьюго пришел с работы раньше времени. Я испугалась, что он поднимет меня на смех, и поспешно спрятала письмо между двумя книгами на верхней полке книжного шкафа. Там оно и лежит до сих пор. Я бы многое отдала, чтобы это письмо было сейчас здесь, у меня в руках. С каким бы удовольствием я открыла конверт, вдохнула его аромат, погладила слегка пожелтевшие странички и воздушные завитки подписи, похожей на улыбку той, кого мне так не хватает.

Сон как рукой сняло. Теперь я пытаюсь придумать, как забрать письмо. Хьюго я не доверяю, да и не хочу, чтобы он трогал его своими грязными лапами. Худшее не должно касаться лучшего. При одной мысли о том, что он и его новая подружка начнут убирать в квартире и выбросят письмо на помойку, мне становится дурно. Что же делать? Я должна поговорить с Эмили. Она что-нибудь посоветует. Но без телефона я не смогу сегодня с ней связаться. К тому же я думаю, что она проводит воскресенье с очередным кандидатом в бойфренды, с которым познакомилась в театральном клубе. Значит, придется отложить до завтрашнего утра.

Я встала еще до рассвета. Нужно было хоть чем-то себя занять, чтобы не думать о письме. Я бродила из комнаты в комнату, усаживаясь прямо на пол и изучая каждый уголок, – искала способ почувствовать себя здесь дома. Подруга моей сестры позволила все поменять, но на это не так просто решиться. Думаю, одну из комнат придется превратить в мебельный склад. Я отнесу туда всю ее мебель, включая этот большой диван. Мой старичок, конечно, затеряется в бескрайней гостиной, но с ним мне будет уютнее.

Меня не покидает ощущение, что я начинаю новую жизнь. Я впервые буду жить одна и сама принимать все решения. До сих пор мне не доводилось этого делать. Из маминого дома я отправилась в интернат, а получив диплом, сразу встретила Хьюго. Я чувствую сладостную дрожь свободы и в то же время страх перед одиночеством. Что я буду делать со всем этим пространством и со всей этой свободой? Создавать уют для самой себя неинтересно. Наибольшую продуктивность я проявляю, когда делаю что-то для другого. Мне кажется, это свойственно большинству женщин.

Думаю, мне лучше временно пожить среди коробок, пока я не освоюсь с этим местом.

Так и не определившись, что делать с письмом, я провела воскресенье в блаженном безделье. Я не выходила на улицу и бродила по квартире. Трижды приняла волшебный итальянский душ. Мне хотелось в одиночестве сидеть в своей норке, чтобы несчастный мозг спокойно разобрался с событиями последних дней. Я смотрела, как бегут минуты, хандрила, думала о тех, кто мне дорог. Вспоминала людей, которых отдалил от меня Хьюго: своих прежних друзей и кузенов. Злилась на него, придумывала новые дьявольские планы мести. Даже в покое и безопасности, даже чувствуя мучительный упадок сил, притупляющий бдительность, я считала его поступок возмутительным. Можно сколько угодно говорить себе, что, наверное, я тоже в чем-то не права, но ему нет прощения. Стоит только вспомнить его шаблонные фразы, как во мне начинает бурлить ярость, хочется закричать и ударить его. Сегодня у меня было достаточно времени, чтобы заново пережить все эти эмоции. Я вызывала в себе сильный гнев и отпускала его, подобно волне, которая возвращается в океан, разбившись о скалы. Скалы – это мое новое жилье, убежище посреди бури, где я могу побыть собой, а океан – это слезы моей боли, моего горя и моих надежд, растаявших, как снег на солнце. Знакомые, родные и друзья не гарантируют, что однажды мы не окажемся отчаянно одинокими перед лицом несчастий. Я вознамерилась впредь обходиться без мужчин и без каких-либо иллюзорных чувств. Я больше не хочу быть жертвой грез, которые мужчина сначала дарит, а потом разрушает. Я стану самостоятельной, свободной и ни от кого не буду зависеть.

Я долго смотрела в окно. Кажется, я почти весь день провела в гостиной. Не буду ставить здесь телевизор. К чему тратить время на бесполезные вещи?

Вечером, когда я легла спать, я уже понимала, где нахожусь, но, несмотря на все принятые мной решения, не знала, какой теперь будет моя жизнь.

Должна признаться, я обрадовалась, когда за окнами забрезжил рассвет. С одной стороны, было здорово провести воскресенье в своем ритме, без спешки и чужого давления. Надо время от времени устраивать такие дни – как некий ритуал, как свидание с самой собой. Но теперь мне снова хочется увидеть людей, ощутить биение жизни. Мне также не терпится поговорить с Эмили о письме.

Выходя из квартиры, я нос к носу сталкиваюсь с соседом.

– Здравствуйте! – произносит он с искренней улыбкой и представляется, протягивая руку: – Ромен Дюссар.

– Очень приятно. Мари Лавинь.

В его антропометрической карточке я бы написала: «Рост 1 м 85 см, волосы темные, глаза карие, стройный, руки ухоженные, одет элегантно, обручального кольца нет».

– Значит, это вы въехали в квартиру Вероники?

– Да, на год.

Мы вместе спускаемся по лестнице. Ощущаем холодный поток воздуха, поднимающийся из холла. Мужчина поднимает бархатный воротник своего пальто идеального покроя, я заматываю шею дешевым шарфом.

– Вот увидите, это очень приятный дом. Единственная проблема связана с покупкой продуктов. Магазины находятся довольно далеко. Но есть возможность заказать доставку на дом. Если вы любезно попросите месье Альфредо, он может вам это устроить.

Мы проходим мимо комнаты консьержа, там нет никаких признаков жизни. Я осторожно замечаю:

– Рано вы начинаете свой рабочий день…

– Мне нравится приходить раньше всех. Потом набегает народ, телефонные звонки, совещания… Зато этот час я могу продуктивно поработать. Но я смотрю, вы тоже ранняя пташка.

– По той же причине, что и вы. Я планирую свой день, а потом у меня встречи с людьми.

Мы идем через двор. Он спрашивает меня:

– Где же вы работаете?

– В отделе кадров, на предприятии по производству матрасов класса люкс. А вы?

– Управление информационными системами.

Я пытаюсь изобразить восторженный возглас, но это больше напоминает хрип умирающей курицы, которую переехал трактор. Сосед останавливается возле двери, ведущей в гараж.

– Искренне рад, что мы соседи. Надеюсь, скоро увидимся.

Вот так он со мной распрощался. Его улыбка совершенна – идеальное сочетание движений губ, ямочек и безупречных зубов хищника. Занятая его созерцанием, я не сразу отвечаю:

– Да, конечно, отличного дня.

Он поворачивается ко мне спиной, а я покидаю двор.

Улица кажется мне освежающей ванной, и я с удовольствием в нее ныряю. Наконец-то жизнь – пусть даже без школьников, которые еще не проснулись. Шагая к автобусной остановке, я думаю о своем соседе. Почему мне раньше не встретился такой мужчина? От чего зависят наши встречи с людьми? Каковы критерии, факторы, которые сближают нас или отдаляют? Могут ли женщины строить жизнь, не занимаясь поисками мужчины своей мечты? Что-то очень важное кроется за всеми этими вопросами. Какой была бы моя жизнь с Роменом? Я бы стала Мари Дюссар, поскольку так уж повелось – мы жертвуем своей фамилией ради того, кому отдаем себя. Возможно, мы бы с ним жили здесь, у нас было бы двое детей, которых месье Альфредо бранил бы за то, что они лазают по деревьям во дворе. Но кто знает? Может, за приветливым и элегантным фасадом этого господина скрывается монстр, который причинил бы мне столько же боли, сколько и Хьюго, – потому что больше причинить невозможно. Он бы тоже меня предал. Он бы лгал мне и, может, даже перестав со мной жить, потребовал бы остаться его женой, чтобы сохранять видимость, которой он, судя по всему, придает большое значение. Существует ли на земле хоть один мужчина, которому можно доверять? Я готова отдать десять лет жизни, чтобы получить гарантированное «да» или «нет» – если можно, от самого Господа Бога. А еще пять лет своего жалкого существования я бы отдала, если бы мне сообщили адрес этого мужчины. Или хотя бы его почтовый индекс.

Явившись на работу, я услышала возглас из холла: «Поберегись!» и еле успела отпрыгнуть назад, пропуская Петулу, которая делала колесо. Живо представила себе, как балерины в театре кричат: «Поберегись!» всякий раз, когда собираются выполнить какую-нибудь фигуру…

Даже не запыхавшись, Петула безупречно приземляется на свои красивые стройные ножки и спрашивает:

– Привет, Мари, тебе уже лучше?

– Я не болела, я переезжала. Кстати, нужно дать тебе мой новый адрес и номер мобильного.

– Значит, тебе пришлось делать генеральную уборку! А ведь еще даже не весна!

Теперь можно не сомневаться: все коллеги будут в курсе перемен в моей жизни. Я продолжаю:

– Как твой просмотр?

Как всегда, стоит завести речь о танцах, и Петула оживляется.

– Велели прийти в следующую субботу! Нас осталось всего четыре девчонки. А вначале было больше шестидесяти!

– Отлично! Будем держать за тебя кулачки. Смотри, не повреди себе ничего на этой неделе.

В этот час большинство кабинетов пустует, но несколько коллег уже на месте и дружно приветствуют меня. Поразительные перемены! Прощай, безразличие, отныне я имею право на знаки внимания, улыбки, все знают, как меня зовут. Я даже могу выпустить собственный альбом или линию одежды. Можно будет поставить на телефон что-нибудь типа: «Давай, Мари, засунь свою жизнь в… Дзынь! Дзынь!» Звучит пугающе.

Мой кабинет кажется меньше, чем обычно. Может, потому что я переехала в просторную квартиру. Как золотые рыбки, я привыкаю к среде обитания, и теперь мне тесно в этом аквариуме. Если только подлый Дебле со своим помощником за время моего отсутствия не сдвинул перегородки на несколько сантиметров. Они будут постепенно уменьшать мое пространство, пока я не окажусь зажатой между стеклянными стенками, словно музейный экспонат или старый гербарий. Нужно будет продумать свою одежду и позу в последний день.

В своей электронной почте я как раз обнаруживаю сообщение от Дебле, который просит подготовить сводную таблицу с подробностями трудовых договоров всех сотрудников. Следующее сообщение – от Нотело, который предупреждает, что утром зайдет проверить, как продвигается работа над таблицей. Я их просто обожаю: какой замечательный способ давления. И что они собираются делать с этой таблицей? Понятно, что им нужно найти слабые места в каждом нашем договоре. И эти великие стратеги просят помощи у меня! Я наслаждаюсь юмором ситуации. О да, они могут на меня рассчитывать!

Среди рабочих писем я замечаю восемь личных сообщений. Все – от друзей Хьюго, с которыми мы встречались по выходным. Такое ощущение, что, не увидев меня в этот уик-энд, они вдруг забеспокоились. Открываю первое письмо: «Дорогая Мари…» Это от парня, который пары слов связать не может. Я готовлюсь к худшему, и продолжение меня не разочаровывает. «Меня очень огорчил ваш разрыв, бла-бла-бла, но иногда жизнь, бла-бла-бла…» Даже не буду читать до конца. Следующее письмо словно под копирку. Должно быть, они одновременно решили написать сочинение на тему: «Выразите соболезнования бывшей девушке вашего друга, об отсутствии которой не особенно сожалеете». Я так и представляю их сидящими за столом в окружении банок с пивом и кропающими свои бессмертные произведения. Хвалю за проявленное усердие, но аргументация явно хромает, и орфография ей под стать. В шестой класс их переведут только после работы над ошибками.

Прослеживаются две основные тенденции: из восьми сообщений пять написаны мужчинами, друзьями Хьюго. Для них это просто вежливое прощание, не требующее никакого ответа и общения. Меня это полностью устраивает. Еще три сообщения прислали их жены. Эти послания более теплые, длинные, менее формальные. Чувствуется, что девчонки действительно мне сочувствуют. И правильно делаете, дорогуши: не исключено, что вы станете следующими! Хорошенько следите за своими мужчинами!

Только небольшое сообщение от Флорианы искренне меня трогает и вызывает желание ответить. «Мари, что произошло? Надеюсь, ты держишься. Даже твой мобильный не отвечает. Прошу, позвони мне. Я думаю о тебе. Целую, Фло».

Я тут же набираю ее номер.

– Флориана? Это Мари. Тебе удобно говорить?

– Да, конечно, я только что отвела детей и очень рада тебя слышать… Что случилось?

– Хьюго меня бросил. Я узнала, что он мне изменяет. Попросила его прекратить, а он выгнал меня из квартиры и поселил там свою уродину.

Пауза, вздох, затем ее ответ:

– Теперь все понятно. Твоя версия кажется мне более правдоподобной, чем его…

– Почему? Что он рассказал?

– Мы до последнего думали, что у вас все хорошо. И вдруг в прошлую субботу он пришел с какой-то незнакомой девицей – кстати, довольно вульгарной. Совершенно спокойно он сообщил нам, что между вами все кончено, а потом объяснил, что ты стала болезненно ревнива, притом что сама не гнушаешься ходить налево. Мы-то тебя знаем, и девчонки были в шоке, но Хьюго держался так самоуверенно, что его друзья проглотили эту историю и перевели разговор на другую тему.

Я чувствую, как закипаю:

– Значит, вот что он всем рассказывает?

– Еще он говорит, что просил тебя предоставить ему такую же свободу, какую ты позволяешь себе. Предложил свободные отношения… Он был готов на это пойти, потому что любит тебя. Но ты отказалась. Поэтому он тебя отпустил…

Все, ядерный взрыв неизбежен.

– Мари, ты в порядке?

– Вот сволочь! Он выбросил меня на улицу как побирушку, да еще и отключил мой телефон, поскольку это он его оплачивал.

– Надо же, какое ничтожество!.. Я расскажу об этом Полю, но ты же их знаешь, они не будут ссориться друг с другом. Мы всего лишь их женщины… Я могу тебе чем-нибудь помочь? Кстати, где ты сейчас живешь?

У меня есть друг, учитель математики, можешь снять у него комнату, если хочешь.

– Спасибо тебе, но эту проблему я уже решила. Слушай, Флориана, я очень благодарна тебе за твою искренность и за твое сообщение. Мы всегда с тобой хорошо ладили, но…

– Мари, мы подруги! Я не хочу тебя терять только потому, что Хьюго оказался таким уродом. Обещаю, что выскажу ему все при первой же возможности. И остальным глаза открою!

– Не надо, не создавай себе проблем из-за меня. Мне хорошо известно, на что он способен, когда кто-то напоминает ему об ответственности. Я немало заплатила за это знание, и, можешь поверить, веселого тут мало. Не хочу сеять раздор в вашей компании. Мне нравилось быть ее частью, хотя кое по кому я точно скучать не буду. Мы как-нибудь увидимся, если у тебя будет время, но только вдвоем.

– Мне так жаль, Мари, мы все к тебе привыкли…

– Надо же, не успела я уйти, а этот мерзавец уже притащил к вам свою девицу… Как это гадко! Ладно, мне пора заканчивать, Флориана, еще созвонимся.

Ненавижу давать обещания, которые вряд ли смогу сдержать. Мне будет не хватать некоторых людей, включая Фло, но я предпочитаю сжечь мосты вместе со всем, что мне напоминает Хьюго.

Наверное, у меня безумный вид. Я чувствую себя одновременно разъяренной и уничтоженной. Уверяю вас, это очень трудно переварить. Как один и тот же человек может с нежностью относиться к вам в декабре и подло втыкать нож в спину в феврале? Вот так и появляются поговорки: «В декабре любит, в феврале бьет». Ведь только мужчины способны с такой скоростью и без всяких угрызений совести поменять свои взгляды. Почему они это делают? Внезапно ответ приходит сам собой. Он написан яркими буквами в потемках нашей женской доверчивости. Они делают это из корысти! Пока мы служим их интересам, они дарят нам цветы, словно ставят хорошие оценки, а когда начинаем досаждать, тут же получаем пинок под зад. Это ясно как день! Наконец-то их жизненная философия расшифрована! Чем больше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь, что только что раскрыла один из секретов мироздания. И кстати, это правило из разряда строго конфиденциальных касается не только влюбленных парочек, но любых отношений между мужчинами и женщинами. Дебле тому наглядный пример: когда я могу быть ему полезна, я душечка и лапочка, но при первом же признаке бунта или роста сознательности он начинает мне угрожать! Не скоро же он получит свою таблицу…

Эмили вихрем проносится мимо моего кабинета. Я подскакиваю со своего места и устремляюсь в погоню.

– Эмили, ты куда? Мне нужно срочно с тобой поговорить!

– Дебле меня вызывает! Потом я к тебе забегу! Целую!

Она даже не замедлила шаг. Я в растерянности останавливаюсь посреди коридора. Ко мне приближается Жордана, помощница менеджера по логистике.

– Я тут узнала, что с тобой случилось. Искренне сожалею.

О чем это она? К тому же я терпеть не могу ее сладкий сиплый голос, напоминающий шипение змеи. Она подходит ко мне еще ближе и шепчет на ухо:

– Помнишь наш разговор о любви в конце года?

– Смутно, – отвечаю я, отстраняясь.

– Ты тогда утверждала, что это чувство существует и оно прекрасно. Я же говорила, что это всего лишь иллюзия, приманка, при помощи которой мужчины нас покоряют. Я объясняла тебе, что нужно использовать мужчин точно так же, как они используют нас. Это борьба, в которой выигрывает тот, кто первым одержал верх.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– После того, что с тобой случилось, ты, возможно, наконец прозреешь. Можешь утешать себя тем, что вы не были женаты, – не нужно тратиться на адвоката при разводе.

– Кто тебе рассказал о моей личной жизни?

– Все тайное становится явным, Мари. Тебе есть над чем поразмыслить. Посмотри на свою подругу с ее вечными бесплодными поисками великой любви и на себя, от этой самой любви пострадавшую!..

Какой же у нее все-таки ядовитый язык. Разве я просила учить меня жизни? Но мужчин она использовать умеет, что правда, то правда. Охмурила половину нашего мужского коллектива. Умудрилась даже очаровать Дебле в период кадровых перестановок. Фу, гадость! У нас с Эмили есть теория на ее счет. Все дело в анатомических особенностях Жорданы: задница у нее свинцовая, а ноги надуты гелием. Потому сила притяжения то и дело опрокидывает ее на спину, и ноги сами задираются вверх.

Жордана смотрит на меня с ехидной улыбочкой, которая мне совсем не нравится. Пора научиться правильно реагировать на выпады таких людей, не тушуясь и не поддаваясь эмоциям. Я еще не готова, Жордана, но мы поговорим с тобой чуть позже, когда я поработаю над твоим личным делом…

– А Флориана бывает у Хьюго дома?

– Она и раньше-то к нам нечасто приходила, а теперь, если она выложит ему все, что о нем думает, то рискует вообще туда больше не попасть.

– Жаль, она наверняка согласилась бы забрать твое письмо.

Эмили разглядывает меню. Сегодня мы обедаем в другом кафе, потому что нам нужно о многом поговорить, а после выходки Жорданы я опасаюсь посторонних ушей.

– Как прошло твое свидание с парнем из театрального клуба?

– Он довольно милый, но я не представляю себя рядом с ним. У него все разговоры только о пьесах, ролях, которые бы ему подошли, о великих чувствах, достойных греческих трагедий… Но у него скорее получится сыграть их на сцене, чем испытать в реальной жизни. Хотя это тоже спорный вопрос, видела бы ты, как он играет…

Я чувствую, что кандидат в бойфренды из театрального клуба уже обречен. Пройдет немного времени, и Эмили опять отправится на поиски. Ей придется разрабатывать новые рудники, чтобы найти вожделенную золотую жилу, и ездить на сафари в надежде поймать крупного хищника. Скоро на всем Диком Западе не останется ни одной речушки, куда бы она не опускала свое сито в надежде выудить из грязной воды самородок, который изменит ее жизнь. Сколько еще тонн ила нам придется перерыть, чтобы найти свое счастье? Подходит официант. Эмили выбирает первой.

– Я буду салат с лососем.

– Мне то же самое и графин воды. Спасибо.

Официант уходит, и я спрашиваю Эмили:

– Почему ты не познакомишься со своим соседом из дома напротив? С тем, которого уже несколько месяцев держишь на прицеле?

– Не решаюсь. Как ты себе это представляешь? «Привет, я живу напротив, и, поскольку у меня убогая жизнь, я высматриваю парней в окно. И знаешь, ты победил в кастинге…» Но мне кажется, он добрый. Вчера я видела, как он гуляет с мальчишкой возле своего дома.

– Может, он педофил.

– Послушай, Мари, хватит уже все видеть в черном свете. Я знаю, что ты страдаешь, но это не значит, что нужно разрушать все вокруг себя.

– Прости. – Я понимаю: ее соседа лучше не трогать, поэтому меняю тему: – Чего хотел Дебле?

– Представляешь, он решил предостеречь меня на твой счет.

– Что?

– Он знает, что мы дружим, и, думаю, он пытается тебя изолировать.

– Что он тебе сказал?

– Что нужно опасаться мятежников… Что те, кто слишком близок к зачинщикам бунта, в конце концов попадут на костер вместе с ними. Нет сомнений, он затаил на тебя обиду и будет мстить.

– Я выполняю свою работу, ему не в чем меня упрекнуть. И потом, теперь я готова к сражению, пусть только сунется.

– Когда я пришла к нему в кабинет, мое внимание привлекла одна деталь. Может, это и пустяк, но он сидел, уткнувшись носом в какие-то бумаги, а как только я постучала, так быстро захлопнул папку, что это показалось мне подозрительным.

– Папка была синей?

– Точно. Так ты знаешь, что это?

– Нет, но я видела то же самое. Он был похож на заговорщика, застигнутого с поличным. Уверена, за этим что-то кроется. А если добавить к этому попытку заставить нас срочно подписать какие-то сомнительные дополнительные соглашения, а также его распоряжение подготовить сводную таблицу трудовых договоров, ручаюсь, тут дело нечисто.

– Может, сходим туда в обед или утром и посмотрим?

– Я об этом уже думала, но он закрывает свой кабинет на ключ.

Эмили поджимает губы, и это не сулит ничего хорошего. Она произносит:

– Нужно выяснить, что он замышляет. Разработаем план с девчонками, которым можно доверять.

Официант приносит наши салаты. Да, объесться тут нечем. Я бросаю взгляд на соседний столик. Двое мужчин хохочут как ненормальные, деля между собой огромное блюдо мяса по-бургундски. Почему они, а не мы?

Я не перестаю думать о письме бабушки Валентины. Возвращаясь вечером домой, я встретила в холле месье Альфредо. Я тщательно вытерла ноги. Почты для меня не было. Я быстро поднялась наверх, радуясь, что могу укрыться у себя дома. Хочется провести спокойный вечер. Мне это просто необходимо.

Для начала я долго принимаю душ. Пока теплая вода стекает по моему лицу и волосам, я невольно думаю о гадостях, которые Хьюго распространяет обо мне. Если в мире существует справедливость, он должен заплатить и за это тоже. Я не претендую на роль карающей десницы, но мне не терпится, чтобы она скорее настигла Хьюго и врезала ему наотмашь.

Позвонила мама. Она беспокоится за меня. А ведь я ей не все рассказала. Я боюсь, что моя история вызовет у нее болезненные воспоминания. Еще я говорила с моей сестрой Каролиной. Дети устраивают ей веселую жизнь. Со мной, однако, они всегда вежливы. Сыновьям Каролины четырнадцать и семнадцать лет, и, конечно, проще быть их тетей, чем матерью.

В этот вечер я решила, что пора разбирать коробки. Через несколько недель холода отступят, и я предпочитаю знать, где мои демисезонные вещи, чтобы как-нибудь утром не пришлось в полуголом виде судорожно рыться в коробках в поисках подходящего пальто.

Я достаю одежду, думая совсем о другом. Вещи валяются повсюду, ожидая, пока я отнесу их в гардеробную. У меня никогда раньше не было гардеробной. Это суперпрактично. Вся одежда у тебя перед глазами, можно выбирать, не разваливая стопки и не открывая ящики. Иногда поиск вещей в квартире напоминает детскую игру для развития памяти. Где лежит блузка, подходящая к этим брюкам? Даю еще одну попытку.

В очередной коробке я натыкаюсь на серые джинсы, которые не носила уже лет сто. Мне этот цвет нравился, а Хьюго нет, и, как обычно, я его послушалась. Я ничуть не расстроена, что с этим навязчивым контролем покончено. Теперь я могу носить все, что мне нравится! Да здравствует свобода! Мне не терпится примерить джинсы, чтобы убедиться, что я в них еще влезаю. Когда я их разворачиваю, что-то вываливается из кармана и падает на пол. Я смотрю вниз, но ничего не вижу. Заинтригованная, я встаю на четвереньки и заглядываю под мебель. Между ножками кресла что-то блестит. Монетка? Но когда я отодвигаю кресло, то вижу, что это ключ. Чтоб ты застряла на самом верху колеса обозрения, когда хочешь в туалет! Это же ключ от квартиры Хьюго! Тот самый, который я считала давно потерянным. Ему пришлось сделать мне новый, и он попрекал меня этим несколько недель. Все время повторял, что, если нас ограбят, виновата буду я. Чего я только от него не услышала! В очередной раз ему удалось заставить меня чувствовать себя виноватой.

Я расплываюсь в блаженной улыбке. Наверное, я выгляжу как полная идиотка, но мне плевать. Я хватаю ключ и смотрю, как он сияет в свете ламп, словно сокровище. Мне больше не нужна Флориана, чтобы вернуть бабушкино письмо. И мне не придется унижаться и просить об этом подлого Хьюго. Я пойду и возьму его сама.

На этот раз я не чувствую себя воровкой – я ею являюсь. Даже если я хочу забрать то, что мне принадлежит, я собираюсь незаконно проникнуть в квартиру человека, с которым меня больше ничего не связывает. Чтобы оценить степень уголовной ответственности в случае провала операции, я прошерстила интернет. Там можно найти что угодно, но я так и не получила четкого ответа. На разных сайтах я узнала, что рискую заработать либо штраф первой категории, либо условный срок, а в некоторых странах даже восемьсот лет тюрьмы или побивание камнями в публичном месте… Свободный доступ к информации – это, конечно, хорошо. Вопрос – как отделить зерна от плевел?..

Сегодня мне не страшно. Я полна решимости добыть драгоценное письмо. Мне так не терпится прижать его к сердцу, что я жду не дождусь, когда можно будет приступить к делу. Я сгораю от тревоги при мысли, что послания бабушки Валентины уже нет на том месте, куда я его сунула. Но есть только один способ это проверить.

Я все предусмотрела, провал невозможен. Хьюго на работе – я специально прошла через вокзальную площадь мимо его агентства и убедилась, что он там. Я заметила его силуэт за стеклом, между фотографиями квартир, выставленных на продажу. Этот гнусный тип сидел за своим столом и разговаривал по телефону: наверное, впаривал очередному клиенту невесть что, лишь бы скорее получить комиссионные. Судя по тому, что сегодня он в костюме, у него запланированы важные встречи. Это мне на руку: можно быть уверенной, что не столкнусь с ним нос к носу. Остается его девица. Здесь я поступлю просто: прежде чем войти, постучу в дверь. Если за дверью раздастся шум, зайду позже.

Я выбрала одежду, которую никогда не ношу, чтобы меня сложно было опознать даже с уличных видеокамер. Волосы спрятаны под бейсболкой. Я надела удобные вещи на случай, если придется бежать, ползти, карабкаться или копать. Говорю же, я все продумала.

Подойдя к двери, тихонько стучу. Ответа нет. Стучу сильнее, готовая смыться в любую минуту. Та же тишина. Я натягиваю перчатки. Настоящая профессионалка. Не хочу оставлять отпечатки пальцев. Проблема в том, что мне удалось найти только лыжные перчатки. Я с трудом вытаскиваю ключ из кармана – в этих огромных перчатках я ничего не чувствую. Дважды хватаюсь за тюбик губной помады… Чуть не выронив ключ, сую его в замочную скважину с ловкостью опытного взломщика. Вздрагиваю, представляя, что было бы, если бы я смогла найти только боксерские перчатки. Но все будет хорошо. Я в этом уверена. Дело займет всего несколько секунд. Я войду, заберу письмо и бесследно исчезну.

Я проникаю в квартиру Хьюго. К подобным моментам можно готовиться сколько угодно, десятки раз прокручивать в голове операцию, и все равно что-нибудь застигнет вас врасплох.

В квартире царит неописуемый хаос. Я даже предположила, что не первая решила ее ограбить. Повсюду валяются коробки из-под пиццы, в раковине горы грязной посуды, в коридоре пол усеян одеждой. Хьюго даже не выбросил две лишние коробки, которые я принесла для переезда. Напряженно прислушиваясь, я решаюсь сделать шаг и спрашиваю:

– Эй, есть тут кто-нибудь?

В ответ тишина. Я осторожно закрываю входную дверь. В квартире холодно. Отлично. Надеюсь, что Хьюго и его шлюшка подцепят грипп, гоняясь друг за другом голышом. Прохожу через гостиную, направляюсь прямиком к книжному шкафу. Мне приходится то и дело поднимать ноги, чтобы не наступить на то, что валяется на полу. Настоящее минное поле. Носком ботинка отправляю пульт от телевизора под сервант. Пусть поищут. Знаю, это мелочно, но меня довели. На столе стоят свечи. Учитывая их количество, готова поспорить: дело тут вовсе не в романтике: электричество отключили. Просто замечательно. В таком случае, бегая голышом, они разобьют в темноте свои мерзкие физиономии.

Все здесь выглядит отвратительно, и, судя по стульям, стоящим посреди гостиной, новый диван «другого цвета, соответствующего ее возрасту, поярче, поживее» до сих пор не приобретен. Смотрите-ка, она носит стринги. И снимает их, поскольку они разбросаны по всей квартире. Какая чудесная парочка! Однажды они нарожают детей, которых будут растить в лесу, вместе с кабанами и орангутангами, в грязном гнезде, увешанном гирляндами из стрингов. Джейн и Тарзан. Это место не имеет ничего общего с тем, где я жила.

Преодолев настоящую полосу препятствий, подхожу наконец к книжному шкафу. Я встаю на цыпочки, чтобы просунуть пальцы между книгой о мотоциклах и биографией кинозвезды. Но я ничего не чувствую в своих перчатках. Снимаю правую. Тянусь как можно выше. Внезапно позади раздается шорох. Не с лестничной площадки, не снаружи, а прямо у меня за спиной. Черт. Так я и думала. Я предполагала, что эта девица из тех, кто любит понежиться в постели, не отвечая на стук и звонки, и поднимает свою задницу только тогда, когда ей это нужно или когда кто-то бродит среди ее стрингов. Меня парализует от страха. Я не решаюсь обернуться. Закрываю глаза в надежде, что реальность исчезнет, но, когда я снова их открываю, ничего не меняется.

– Я сейчас все объясню, – бормочу я, – даже эти огромные перчатки. Если вы вооружены, пожалуйста, не стреляйте.

Снова что-то хрустит. Я чувствую, что она ко мне приближается. Но ничего не говорит. Почему? Возможно, она не понимает по-французски. Откуда может приехать девушка по имени Таня? Я делаю попытку:

– No habla espagnol. No pan pan pistolero, please.

Нужно сохранять спокойствие. Даже если она ничего не понимает, должна чувствовать интонацию, как собаки.

– Прошу вас. Я очень сожалею и приношу вам свои извинения. Это всего лишь досадное недоразумение. Когда я вам все объясню – с хорошим франко-испанским словарем, – вы будете смеяться.

Она по-прежнему не произносит ни слова. И не шевелится. Уверена, она держит меня на мушке. Я у нее под прицелом. Учитывая мое везение, она может быть профессиональным убийцей под прикрытием. Чтоб у тебя стремянка сложилась, когда ты красишь потолок! Я сдохну посреди стрингов и коробок из-под пиццы, так и не попробовав мяса по-бургундски. Это ужасно. Я обернусь и упаду в обморок. Правда, пока не решила, в какой именно последовательности. Я должна взять себя в руки, признать свою ошибку и достойно принять поражение. Я пытаюсь дышать ровно.

– Сейчас я медленно повернусь. Смотрите, я подняла руки. Пожалуйста.

Я ощущаю ее присутствие за спиной, чувствую, как она смотрит на меня. Это кошмар наяву. Зажмурившись, я резко разворачиваюсь и плюхаюсь на колени.

– Пожалуйста, не ешьте меня!

Открываю один глаз, затем второй. Никого. Левое колено угодило в кусок холодной пиццы. Как это – никого? Я же слышала шум, чувствовала, что в комнате кто-то есть… Я поднимаюсь, кусок пиццы висит на моих джинсах. И тут я подпрыгиваю на месте. Да, действительно, за моей спиной кое-кто сидел и смотрел на меня. Впрочем, он по-прежнему спокойно сидит на полу. Белый, с зелеными глазами. Это котенок, и его хвостик грациозно обвивает лапки. Я ору на него:

– Ах, ты мерзкое животное! Ты же до смерти меня напугал!

Ему на это глубоко плевать. Он сидит и вылизывает… я даже не скажу вам что. Кажется, он урчит от удовольствия. Ну кто еще станет урчать, намывая себе задницу? Я вне себя от ярости. Сердце колотится со скоростью триста ударов в минуту. Артерии сейчас взорвутся. Я дрожу с ног до головы. Однако я не забыла о цели вторжения на вражескую территорию. Устремляюсь к книжному шкафу и лихорадочно роюсь среди книг. Тянусь так высоко, как только можно. Наконец мои пальцы что-то нащупывают. Письмо бабушки Валентины! Я сейчас разрыдаюсь от радости. У меня получилось!

Теперь нужно срочно отсюда убираться. Я снова иду через гостиную, перешагиваю кота, которому по-прежнему на меня наплевать. С чего это мне взбрело в голову сказать: «Пожалуйста, не ешьте меня»? Полный идиотизм. Не бывает таких ситуаций, откуда можно выбраться с помощью настолько глупой фразы. Разве что при встрече с каннибалом… и то вряд ли, ведь он наверняка не знает нашего языка.

Я думаю, что с сильными эмоциями на сегодня покончено. Но я ошибаюсь. Когда я выхожу из квартиры, мое внимание привлекает листовка, приклеенная скотчем к двери рядом со списком покупок.

«25 февраля приходите в гости, чтобы отпраздновать обретенную свободу Хьюго и познакомиться с красавицей Таней, избранницей его сердца. Костюмированный праздник, выпивка в изобилии! Не пропустите вечеринку года у Хьюго и Тани!»

Я потрясена. Знаю, со мной это происходит довольно часто, но согласитесь, есть отчего. Он бросает меня, рассказывает обо мне всякие гадости, оскорбляет меня, отключает мне телефон и после этого устраивает праздник? Эмили ни за что не поверит. Я достаю мобильник и делаю снимок в качестве доказательства. Снова меня душит ярость и пожирает гнев. Я возвращаюсь в квартиру. Если бы в ней уже не царил бардак, я бы его устроила, но они сами об этом позаботились. Мне просто необходимо что-то сломать, чтобы выпустить пар. Или еще лучше – что-нибудь стащить. Я украду у него какую-нибудь вещь, которая ему необходима, но которой он не сразу хватится. Я оглядываюсь по сторонам, и внезапно меня посещает гениальная идея, благодаря которой я войду в число великих преступников.

Я знаю, что не должна этого делать. Я знаю, что это глупо. Я понимаю, что у меня из-за этого будут крупные неприятности, но, если вы когда-нибудь испытывали нечто похожее, вам известно, что в такие моменты здравый смысл и жизненный опыт не властны над вашими поступками.

Я покинула квартиру, унося две вещи: кусок пиццы, по-прежнему висевший у меня на колене, и начало моих проблем.

– Где ты была все утро? Я чуть с ума не сошла, так волновалась!..

– Закрой дверь, Эмили, нас никто не должен слышать. Прости, что заставила тебя переживать, но мне нужно было кое-что сделать. Одной. Просто необходимо. Теперь мне полегчало. Даже не думала, что мне будет так хорошо.

– Ты что, переспала со стажером?

– Нет, озабоченная ты моя!

Я достаю из ящика стола письмо бабушки Валентины.

– Смотри, я вернула свое письмо!

Эмили недоверчиво приближается.

– Как тебе это удалось? Ты что, предложила Хьюго денег? Или целилась в него из ружья? Ты его хоть не убила?

– Представляешь, разбирая одежду, я наткнулась на ключ от его квартиры, который считала давно потерянным. И я туда отправилась. Там теперь жуткий свинарник.

Она хватает мою правую руку, всю разодранную и покрытую царапинами.

– Кто это тебя так уделал? – обеспокоенно спрашивает она. – Во что ты опять влипла?

– Понимаешь, все так запутано… Короче говоря, я украла из квартиры Хьюго кота.

– Что?! Но ты же…

Я не даю ей времени продолжить:

– Я знаю все, что ты сейчас скажешь. Я говорила себе то же самое, но речь сейчас не об этом. Поздно читать мне мораль. Я это сделала, и баста. Не знаю, что мне взбрело в голову. Просто захотелось лишить его чего-то, к чему он со своей мымрой привязался. Вот я и взяла кота.

– Ты больная на всю голову.

– Спасибо. От эксперта твоего уровня это настоящий комплимент.

– Ты должна вернуть его.

– И как ты себе это представляешь? Я появлюсь на пороге: «Привет, ребята, я тут стащила вашего кота, но меня замучили угрызения совести, после того как меня посетили Будда и семь гномов, поэтому я его возвращаю. Раз уж я здесь, не могли бы вы вернуть мне мою правую лыжную перчатку? Я обронила ее в промерзшем хлеву, который служит вам квартирой?» Нет, Эмили, я не могу этого сделать.

– Что еще за хрень с перчаткой? У тебя что, были перчатки?

– Конечно, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Но одну мне пришлось снять, и она осталась там. Поэтому кот и исцарапал мне правую руку.

Эмили с подозрительным видом осматривает мой стол.

– И где он?

– Я посадила его в коробку для переезда, которая там оставалась.

– Я имею в виду, где сейчас этот кот?

– В моей новой квартире. Я закрыла его в одной из комнат, которой не пользуюсь. Даже если он всю ее загадит, у меня будет целый год, чтобы проветрить ее и продезинфицировать. То есть я на это надеюсь, потому что говорят, вонь от них жуткая…

– Мари, ты спятила.

– Потому что видела Будду и семь гномов?

– Ты слетела с катушек. Твой процессор взорвался. Я рада, что тебе удалось вернуть письмо, но что касается кота… Нужно было со мной посоветоваться.

– Как будто мне мало собственной совести! Ты бы вообще отговорила меня туда идти. Может, даже помешала бы физически.

– Вовсе нет. Ты бы удивилась, на какие безумства я способна. Возможно, я бы пошла с тобой и стояла на шухере.

По коридору идет Дебле. Я подаю знак Эмили, и мы прекращаем разговор. Чтобы не вызвать у него подозрений, я громко произношу профессиональным тоном:

– Спасибо за информацию, Эмили. Мы продолжим эту увлекательную беседу, когда я начну работать над документами.

По ее губам я читаю: «Ты больная», и она выходит.

Едва я успеваю погрузиться в работу над этой проклятой таблицей, как в дверях появляется еще один коллега. Это Бенжамен, молодой человек, координирующий международные перевозки.

– Мадемуазель Лавинь, можно с вами поговорить?

В его антропометрической карточке сказано: «Самец, определенно. Глаза голубые, волосы темные. Накачанные плечи, руки, грудь…»

– Конечно, Бенжамен, только недолго, мне нужно работать.

– О, вы поранили руку, у вас кровь!

– Пустяки, мне только что подарили на день рождения плотоядную розу, а я не умею ее кормить…

– Разве у вас день рождения в феврале?..

Странно, я бы сначала обратила внимание на плотоядную розу, а уже потом на дату, ну да ладно… Каждому свое. Я прикрываю раны бумажным носовым платком.

– Скажите лучше, Бенжамен, что вас ко мне привело.

– Я хочу с вами посоветоваться. Стоит ли мне сейчас подходить к месье Дебле по поводу небольшой прибавки к зарплате, на которую я уже год как рассчитываю?

Говоря это, он преображается на глазах. Впечатляет. Бархатный взгляд, обворожительная улыбка. Он жестикулирует, но я подозреваю, что он делает это для того, чтобы заиграли его бицепсы. Он продолжает:

– Я видел, как вы управляетесь с месье Дебле, и подумал, что, может, вы согласитесь замолвить за меня словечко. К тому же с вами мне общаться намного приятнее, чем с ним. Вы такая интересная…

Красавчик из отдела перевозок явно пытается меня очаровать. Решено, установлю видеокамеру в своем кабинете, чтобы сохранить память о таких грандиозных моментах. Если у меня когда-нибудь появятся дети, я смогу доказать, что их мамочка была настоящим секс-символом. А пока детей нет, можно будет разделить эти минуты славы с подружками.

Нет, вы только посмотрите на него. Будь он голубем, сейчас бы распушил перья и, курлыча, кружил возле меня. Вот наглядное подтверждение секретного закона, открытого мной совсем недавно. Мужчины пытаются нас соблазнить, преследуя свои корыстные цели. Они делают это не из любви, они делают это не для нас, а лишь потому, что хотят что-то от нас получить. Нет, ну вы посмотрите, как он улыбается! Если бы на потолке висел детектор феромонов, сирена бы уже завыла на весь квартал. Но что он о себе возомнил? Я почти на пятнадцать лет старше! Меня уже раз десять бросали, когда он еще был сперматозоидом, затерянным в толпе своих потенциальных братьев. Честно говоря, я восхищаюсь его наивностью. Как он не догадывается, что за эти пятнадцать лет жизнь научила меня смотреть на пару-тройку ходов дальше, чем он? Должно быть, он считает меня Спящей красавицей. Я уколола палец веретеном и… бум! Сплю мертвым сном, пока он обходит меня справа. Смех, да и только…

Будь я Жорданой, я бы выторговала себе что-нибудь взамен. Одержала бы верх. Воспользовалась бы ситуацией, чтобы получить выгоду. Но компромиссы и маленькие сделки – не мой конек. Я буду милой и попробую поиграть с ним. Начнем с глупого смеха, чтобы он поверил в свою победу.

– Бенжамен, вы тоже мне очень нравитесь.

Я поправляю волосы. Пусть бедняга думает, что я поддалась его обаянию. Не могу сказать, что он его лишен, как раз наоборот, но если он считает, что ему прибавят зарплату за красивые ямочки на щеках, значит, он ничего не понимает в жизни…

– Можете на меня рассчитывать, я выберу момент и поговорю с ним. Возможно, на это понадобится несколько дней. Я зайду к вам, как только у меня будет информация.

– Спасибо большое, мадемуазель Лавинь.

И вот он называет меня «мадемуазель», тогда как мне совершенно точно известно, что на фоне юной особы, с которой он встречается, я выгляжу в его глазах настоящей мумией… Гадкий льстец. Мумия заберет твою прибавку, чтобы купить себе новые повязки!

Должна признаться, что мне стало намного лучше. Я это чувствую потому, что мне совершенно не хочется плакать. Теперь меня одолевает жажда мести. Мне нужен кошачий корм и план массового уничтожения.

Словно Наполеон, окидывающий взором свою империю, месье Альфредо стоит на верхней ступеньке подъезда. В сгущающихся сумерках его синий халат трепещет на промозглом ветру, но консьерж, похоже, не чувствует холода. Он не сводит глаз с черного седана, паркующегося во дворе. Из машины выходит мужчина, которого он тут же окликает:

– Добрый вечер, месье Берте. Настоятельно прошу вас устранить утечку масла, которое пачкает мостовую. А покуда этого не произошло, потрудитесь не ставить машину во дворе.

– Простите, месье Альфредо, на прошлой неделе я не успел, но обещаю, что займусь этим прямо завтра.

– Будьте любезны, ведь я уже второй раз вам напоминаю.

Мужчина поспешно достает из багажника кусок картона и засовывает его под двигатель. Судя по костюму, слегка поблескивающему в свете фонарей, он не из тех, кто привык лазить под машинами, даже такими дорогими.

Проходя мимо, я здороваюсь:

– Добрый вечер, месье.

Он любезно отвечает. Ветер доносит до меня аромат изысканного одеколона. Я поднимаюсь по ступенькам.

– Добрый вечер, месье Альфредо.

– Добрый вечер, мадемуазель Лавинь. Скорее заходите в тепло. Как прошел ваш день?

– Гораздо лучше, чем предыдущий. А у вас?

– Все в порядке. За исключением этих пятен масла!

Решительно, этот консьерж не перестает меня удивлять. Мне нравится его прямота. Большинство людей, живущих здесь, наверное, не привыкли к такому обращению. У всех важные должности или высокий социальный статус. Любопытно узнать, насколько они щедры, когда вручают консьержу премию, а может, они ничего ему не дают, отыгрываясь за эти его замечания?

Подходя к квартире, я молю бога, чтобы кот сделал свои дела на толстый журнал, который я предусмотрительно положила в углу комнаты. Мне немного стыдно, что я оставила его сидеть взаперти всю вторую половину дня, но зато я принесла ему свежего молока и дорогого корма. Маленькие кусочки крольчатины и лосося. Уверена, три четверти населения земли даже не пробовали таких изысканных блюд.

Я включаю свет в коридоре. Чтоб у тебя живот прихватило на собеседовании при приеме на работу! Дверь в комнату открыта. Куда подевался этот чертов кот?

– Кис-кис-кис… Где же ты?

Что со мной будет, если он мне ответит? Почему мы считаем необходимым с ними разговаривать? Представляете, если он вдруг рявкнет: «Я здесь, похитительница котов, и сейчас расцарапаю твою наглую физиономию!» Можно умереть от сердечного приступа. Я ставлю сумку с покупками на пол и снимаю обувь. Двигаюсь бесшумно, как охотник, выслеживающий дичь. Всякий раз, проходя мимо выключателя, я зажигаю свет, чтобы пространство было максимально освещено. Я словно в диких джунглях. Из каждого закоулка может выпрыгнуть хищник, жаждущий мщения за то, что его так долго держали в заточении. Битва обещает быть жаркой. Он прыгнет на меня, и мы покатимся по полу, применяя каждый свое оружие: он – когти, я – спрей для носа с эвкалиптом. В случае моей победы у кровати будет лежать роскошная шкура, но, учитывая размер животного, на ней поместится только один палец ноги.

Я приближаюсь к двери в комнату. Осторожно заглядываю внутрь, чтобы не оказаться застигнутой врасплох. Не хочу, чтобы кот расцарапал мне лицо так же, как руку.

Медленно захожу внутрь. Включаю свет.

– Киса, где ты?.. Иди ко мне, я тебе ничего не сделаю. Я лучший друг кошек!

Если бы раньше мне сказали, что я произнесу эту фразу вслух и совершенно серьезно, не будучи при этом мертвецки пьяной или под действием наркотического вещества, используемого только секретными службами, я бы не поверила. Внезапно я осознаю, что в этом состязании мой опасный противник только что заработал решающее очко за подрыв морального духа моей команды. Журнал лежит на месте, рядом растеклась лужа. Мерзкое животное. Гнусный загрязнитель окружающей среды. А что это за вонь? Господи, как такая мелкая тварь может производить химическое оружие, поражающее одновременно нос и горло?

Хорошо еще, что он не нагадил на матрас. Я наклоняюсь, чтобы проверить под кроватью.

Выхожу из комнаты, тщательно проверяя на своем пути все уголки и шкафы, включая закрытые. Если этот белый проныра сумел повернуть дверную ручку, что мешает ему открыть другие двери, а потом закрыть их, чтобы запутать следы?

Так, будем смотреть на вещи трезво: окна заперты, входная дверь тоже, значит, кот не мог покинуть квартиру. Следовательно, он где-то притаился. Какой ужас. Я проверяю каждую комнату, словно агент спецслужб из боевиков. Убедившись, что его здесь нет – «Чисто!», – я закрываю дверь, по возможности на ключ. Знаю, что это нелогично, но я действительно начинаю испытывать страх. Я боюсь кота. Может, этот зверь – результат секретного научного эксперимента, наделившего его сверхспособностями. Он набросится на меня, выцарапает глаза и сожрет сердце. Может, он уже рылся в моих документах и все обо мне знает. Нет, это глупо, в таком случае ему проще позвонить в полицию и сообщить о своем похищении. Зато за целый день у него было достаточно времени, чтобы сделать оружие своими маленькими лапками. Если он нашел насадку, то может гоняться за мной с электрическим миксером.

На кухне тоже никого нет. Я беру большую деревянную ложку, чтобы не оставаться безоружной. Я хотела даже надеть на голову дуршлаг, но передумала, испугавшись, что Агентство национальной безопасности засечет меня и выложит мои фотографии в интернете с комментарием: «Некоторые люди выглядят глупее морских свинок, только посмотрите на эту женщину».

На самом деле я только что поняла, в чем особенность этого животного: новая подружка Хьюго оказалась ведьмой и превратила моего бывшего в кота. И теперь этот тупица бродит по моей новой квартире и слушает гадости, которые я о нем говорю. И готовится мне отомстить.

– Послушай, я все это говорила в сердцах, на самом деле я так не думаю, выходи…

Мне остается прочесать только ванную и гостиную. Я даже заглядываю в барабан стиральной машинки.

Опять ничего. Мне, как всегда, повезло: я выкрала единственного в мире кота-невидимку.

Внезапно тишину нарушает громкий стук в дверь. От неожиданности я подпрыгиваю и ору. Все, я пропала, за мной прибыла бригада по защите чертовых белых котов. Теперь меня арестуют. В суде я буду защищаться, утверждая, что у меня случилось внезапное помутнение рассудка. Я смотрю в глазок. Это месье Альфредо.

Я приоткрываю дверь, опасаясь двух вещей: что консьерж почует ужасный запах и что кот воспользуется этим моментом, чтобы сбежать, предварительно умертвив нас обоих.

– Да, месье Альфредо?

– Это вы так кричали? Какая вы, однако, впечатлительная.

Чтобы разрядить обстановку, я смеюсь как идиотка, откинув голову назад.

– Нет, что вы, э-э-э… Ревматизм, знаете ли, дает о себе знать в холода. Я просто слишком быстро развернулась, и в ногу вступило.

– Ревматизм в ваши годы? Что же с вами будет в моем возрасте?.. А почему вы держите в руках салатную ложку так, словно собираетесь ею обороняться? Вы охотитесь на салат-латук?

Что умного я могу на это ответить? Я пропускаю его слова мимо ушей.

– Вы что-то хотели?

– Внизу я забыл вам сказать, что для вас есть почта. Поэтому я вам ее принес.

Он протягивает мне три письма.

– Спасибо большое, очень любезно с вашей стороны. Хорошего вам вечера.

– Вам тоже.

Я закрываю дверь, стараясь, чтобы мой жест не выглядел слишком поспешным. Что ж, я неплохо выпуталась. Гадкий кот даже не высунул носа. Это говорит о том, что он очень умный, и мне следует его остерегаться. Я решаюсь войти в гостиную, бегло просматривая письма. Счет, выписка из банка и гораздо более впечатляющий конверт, на котором нет ни адреса, ни марки, только надпись «для Мари Лавинь». Прописными буквами, черной ручкой. Это настолько меня интригует, что я почти забываю про кота.

Я стою посреди гостиной. Явно почувствовав, что я ослабила бдительность, подлое животное пользуется этим, чтобы броситься в атаку. Кот падает непонятно откуда и приземляется прямо рядом со мной, на диван. Я снова издаю вопль, на этот раз гораздо более громкий. Его наверняка слышит весь дом. Только коту на это плевать. Он сидит и спокойно вылизывает переднюю лапу. Я ворчу на него:

– Когда ты перестанешь пугать меня до смерти?!

Затем, на случай если месье Альфредо или соседи меня слышали, громко добавляю:

– Ох, этот чертов ревматизм!

Видимо, кот спал на книжном шкафу. Когда консьерж постучал в дверь, он проснулся. Я протягиваю руку и глажу его. Он сама нежность. Выгибает спину и трется об меня.

– Ты, наверное, проголодался, поэтому такой милый. Сегодня утром я тебя похитила, и ты разодрал мне руку. А вечером ты ластишься, чтобы получить еду. Типичный самец.

Но прежде чем покормить кота, мне нужно кое-что прояснить. Я осторожно вскрываю подозрительное письмо. Там лежит простой лист бумаги с текстом, напечатанным на компьютере.

Здравствуй, Мари!

Мужчина, которому ты очень дорога

Поскольку ты наконец свободна, мы можем познакомиться поближе. Пожалуйста, не пытайся выяснить, кто я. Я сам подойду к тебе. Если ты не против, чтобы я написал тебе еще и чтобы у нас начались отношения, завяжи завтра узел на конце своего шарфа. Если ты этого не сделаешь, я все пойму и исчезну навсегда. Если же ты решишься и выполнишь мою просьбу, то очень скоро получишь от меня известие. Ты абсолютно свободна в своем выборе. Искренне надеюсь, что ты дашь нам с тобой шанс.

Только этого не хватало. Подонка, наставившего мне рога, сменил маньяк, который пишет анонимные письма. Я просто на седьмом небе. Надеюсь, это счастье будет преследовать меня всю жизнь, до самой смерти. Впрочем, судя по тому, как развиваются события, умру я быстро, поскольку долго в таком темпе не протяну.

Я разглядываю письмо с недоверием и беспокойством. Людей моего возраста обычно не так просто удивить. Так вот, я удивлена. Как сказала бы Петула, я даже огорошена. Моя жизнь была слишком простой и ясной. Я купалась в абсолютном счастье и была хозяйкой своей судьбы. Все было под контролем. Я так и не нашла мужчину своей мечты, а вот он, похоже, меня запеленговал. Мне на хвост сел псих, и он знает, где я живу. Караул!

Мне хочется кричать. Я скоро сойду с ума. Меня колотит дрожь, и кот тут ни при чем. Я бросаюсь к телефону, чтобы позвать Эмили на помощь.

– Вау! Вот это квартирка!

Эмили сразу отправляется на экскурсию, даже не поцеловав меня.

– Спасибо, что приехала так быстро…

– Не за что.

Моя подруга не обращает внимания ни на письмо, которое я ей протягиваю, ни на мое выражение лица. Она идет в глубь коридора, открывает двери. Я следую за ней по пятам с письмом в руках, словно ребенок, спешащий показать пятерку по математике взрослому, которому до этого нет дела. Только в моем случае речь идет не о хорошей оценке, а о настоящем проклятии.

Эмили ходит из комнаты в комнату, издавая сладострастные стоны и вводя в заблуждение соседей.

– Если тебя это успокоит, – заявляет она, – я могу остаться здесь на ночь. И согласна приезжать так часто, как ты пожелаешь, потому что здесь я чувствую себя словно на отдыхе в роскошном отеле.

Она оценивает размеры квартиры, бросает взгляд в окно на внутренний двор и произносит:

– Интересно, что лучше – профукать личную жизнь и поселиться здесь или быть счастливой в маленькой квартирке, как у вас? Вот в чем вопрос… – Повернувшись ко мне, Эмили добавляет: – Разумеется, можно точно так же профукать личную жизнь и остаться жить в моей квартире…

Она открывает дверь в туалет и приходит в восторг:

– Черт! Да он размером с мою спальню!

Потом она принимается орать, чтобы проверить, есть ли здесь эхо.

– Эмили, прошу тебя, я очень напугана этим письмом…

Она уже на кухне. И натыкается на кота.

– Это его ты украла? Какой хорошенький. Сколько ему? Думаю, не больше четырех месяцев.

Эмили гладит кота, кот мурлычет.

– Мне кажется, я ему нравлюсь.

– Он голодный, поэтому ему нравятся все, кто умеет открывать банки. Эмили, пожалуйста, ты можешь уделить мне внимание?

Она разглядывает письмо, не трогая его, и заявляет:

– Теперь это дохлый номер. Ты столько времени мусолила его в руках, что даже судебная экспертиза найдет здесь только твои отпечатки пальцев.

Она права. Что же я за бестолочь! Я поспешно кладу письмо на стол и лихорадочно роюсь в ящике с кухонной утварью. Натянув обнаруженную там прихватку, я снова беру в руку письмо, уже не без труда. Эмили смотрит на меня.

– Знаешь, Мари, для каждой цели существуют определенные перчатки. Если тебе сложно разобраться, я составлю тебе таблицу с рисунками. Ты увидишь, это очень просто: в хирургических перчатках не кладут дрова в камин, а в мотоциклетных не чинят часы. Со временем ты поймешь, почему астронавты, выходя в открытый космос, не надевают шерстяные перчатки, которые им связала бабушка.

Мы переходим в гостиную. Своей огромной прихваткой я кладу письмо на стол, словно это радиоактивные отходы. Мы садимся вокруг стола. Кот уже запрыгнул на колени Эмили и начинает свою игру. Он не скупится на ласки. Громко урчит и топчет Эмили бархатными лапками. Зря стараешься, милый, она не знает, где стоят банки с едой… Можешь ластиться к кому угодно, но вкусные шарики в соусе здесь выдаю я.

– Есть предположения, кто мог тебе это написать?

– Ни одного.

– В письме нет ни угроз, ни оскорблений. Полицию сюда вмешивать не стоит, они примут тебя за психопатку с паранойей.

– Что же мне тогда делать?

– Все зависит от узла на твоем шарфе. Ты будешь его завязывать или нет?

– Понятия не имею. Я в сомнениях. Ведь я приняла решение обходиться без мужчин и больше никогда не попадаться на их уловки…

– Ну как хочешь. Если ты этого не сделаешь, то больше никогда не услышишь об авторе этого письма. А если включишься в игру, неизвестно, куда тебя это заведет…

– Спасибо, ты мне очень помогла.

– Ты готова так никогда и не узнать, кто его написал? Ведь тогда ты будешь на всех окружающих мужчин смотреть с подозрением…

– А ты бы завязала узел?

– Без колебаний. Хотя бы для того, чтобы узнать, кто скрывается за этим посланием. Все-таки он повел себя странно, не находишь? Не подошел к тебе поговорить, словно опасался твоей реакции… У тебя правда нет никого на примете?

– На самом деле полно. Чем больше я об этом думаю, тем длиннее становится список. Я подозреваю даже кота!

– Этот тип знает твой новый адрес и что ты рассталась с Хьюго.

– Тогда это может быть кто угодно с работы и даже мой сосед. Гадать бесполезно: готова поспорить, консьерж и Петула поведали мою историю всему миру.

– А кто тебе сказал, что это мужчина?

– Ты серьезно?

– Почему нет?

– Давай все-таки постараемся мыслить здраво. Я даже подумала, что это может быть Хьюго, который решил добить меня.

– Этот бездарь? Придумать такое? И после этого ты призываешь меня мыслить здраво? Он не способен на такой хитрый ход.

– Нужно составить список подозреваемых. Ты мне поможешь?

– Значит, ты решила завязать узел…

Я раздумываю мгновение, затем отвечаю:

– У меня нет выбора.

– Отлично. Тогда у нас появляется дополнительный козырь в поиске таинственного «мужчины, которому ты очень дорога».

– Какой?

– Он наверняка будет среди тех, кто захочет встретиться с тобой завтра.

Эмили осталась ночевать, и я была этому очень рада. Хотя и понимала, что осталась она скорее потому, что ей понравились квартира и кот, а вовсе не из-за меня. Но я на нее не обижаюсь. Ей действительно требуются дополнительные позитивные моменты, поскольку, учитывая мое состояние, общение со мной не всегда бывает приятным. Но, как всегда, когда мы оказываемся вдали от внешнего мира и на время отвлекаемся от наших проблем, мы много смеемся. В этой огромной квартире мы напоминали двух девчонок, которых родители оставили вечером одних. Мы провели два часа в гардеробной, потом долго фантазировали, как здесь все обустроить. Мы едва не решили сыграть в прятки. Я тут подумала: с какого возраста люди начинают вести себя как взрослые? На это влияют какие-то моменты в жизни или же мы стараемся, чтобы наше поведение соответствовало году нашего рождения? Я не хочу становиться взрослой. Мне больше нравится быть молодым вином. Но в последнее время я что-то все больше попахиваю пробкой…

К середине вечера мы хохотали так громко, что кот испугался и убежал. Наши мужчины, когда они у нас были, делали то же самое. Даже с настроением на нуле и анонимкой в руках мы все равно умудрились хорошо провести время. Но сегодня утром мне уже не до смеха.

Я потратила больше четверти часа, чтобы завязать этот чертов узел на шарфе. То слишком высокий, то большой, то маленький. Хуже начинающей киноактрисы, которая готовится к фотосессии и истязает себя при помощи костюмерши. Главное, чтобы этот узел не затянул петлю на моей шее…

Перед самым выходом я делаю глубокий вдох, как лыжница, которая собирается прыгнуть с трамплина на соревнованиях. Надеюсь, я не рухну на трибуну после того, как мой полет покажут все телеканалы мира. Начало выходит многообещающим: мы столкнулись с Роменом Дюссаром, моим соседом по лестничной площадке. Он имеет право попасть в список подозреваемых. Наверняка ему известно, что я только что рассталась с парнем, и он знает, где я живу. Еще мы встретили месье Альфредо и даже соседа, чья большая машина оставляет масляные пятна. Но их кандидатуры я сразу отмела. Сегодня я буду обращать внимание на всех встречающихся мне мужчин. И кого-то занесу в свой маленький блокнот, чтобы позже навести справки и понять, стоит ли их подозревать.

На улице и в автобусе Эмили ведет себя как телохранитель. Ей не хватает только гарнитуры и пистолета с глушителем, а в остальном – полное сходство. Она пристально оглядывает всех вокруг меня в радиусе десяти метров, готовая ринуться в бой при малейшей угрозе. К своей роли Эмили относится очень серьезно. Как только мой шарф сползает, она тут же поправляет его и возвращает узел на место.

– Держись прямо. Узел должен быть виден! Поворачивайся время от времени, чтобы те, кто сзади, тоже могли посмотреть.

– Эмили, успокойся.

Приближаясь к работе, мы переключаемся в режим максимальной готовности. Как говорится, входим в «красную зону». Интуиция подсказывает мне, что автор письма может таиться где-то поблизости. Но я не доверяю интуиции, особенно сейчас и, в частности, в том, что касается мужчин.

Чтобы послание было понятным тому, кто его ждет, я не снимаю шарф даже в помещении. И список подозреваемых растет так быстро, что я не успеваю вносить в него новые имена. Ситуация, прямо скажем, парадоксальная: я приманка и в то же время мишень. Много ли вы знаете мышей, передвигающихся со своими мышеловками? Или форелей, которые держат удочку, на которую их же и поймают? Я первая в мире утка, которая дует в манок, сидя в камышах. Если так будет продолжаться и дальше, через несколько дней я сама себя подстрелю. Кря-кря!

Мне встретился стажер, наградивший меня ослепительной улыбкой. Что же тут такого, скажете вы, ведь он улыбается мне каждый день, но сегодня утром мне показалось, что он смотрел на меня на две десятые доли секунды дольше, чем обычно. Какой из этого вывод? Подумаем позже, потому что на горизонте появился Венсан в новом костюме и подмигнул мне. Все мои датчики активизируются. Непринужденным тоном он говорит, что у меня красивый шарф. Датчики зашкаливает. Я наблюдаю за его глазами, руками, пытаясь уловить скрытый подтекст. Мне кажется, что в его взгляде я читаю: «Я люблю тебя, Мари», а еще рецепт блюда из утки. Ты слишком напряжена, Мари, того гляди взорвешься. Даже если на диспетчерском пункте царит паника, следи, чтобы огонь не перекинулся на витрину. Не делай ничего, что может выдать твое напряжение. Магазин остается открытым даже во время пожара.

Чтобы устроить себе перерыв, я бегу в туалет и там записываю в блокнот только что обнаруженных подозреваемых. Имя Венсана нужно подчеркнуть фломастером. Почему он заговорил о моем шарфе? Правда, он и раньше делал мне комплименты по поводу одежды – впрочем, он ведет себя так со всеми девушками, – но согласитесь, что это подозрительно. Мне сложно поверить в случайность.

Сидя в кабинете, я наблюдаю сквозь стекло за снующими взад-вперед коллегами-мужчинами. Такое ощущение, что я в тире, а передо мной проплывают движущиеся мишени. Сосредоточиться на работе сложно. Я вижу автора письма в каждом проходящем. Чаще всего меня это совсем не радует. Появляется Бенжамен, наш красавчик из отдела перевозок.

– Здравствуйте, мадемуазель Лавинь.

– Добрый день. У меня еще не было времени поговорить с руководством, но не волнуйся, я о тебе помню.

– Ничего, это не горит. У вас и так много работы, вы столько для нас делаете. Я просто зашел поздороваться. Хороший сегодня денек, правда?

Наверное, я стала такой же красной, как его трусы, выглядывающие поверх джинсов. А если это он? Но зачем молодому парню интересоваться женщиной, которая старше его? А почему бы и нет? Пятнадцать лет не так уж много. И вообще, плевать на сплетни. Я хочу жить! Я представляю нас двоих бегущими по лугу, без одежды, особенно его. Нет, нельзя предаваться фантазиям. Меня должны интересовать только факты. Но я все же несусь в туалет, чтобы выделить его имя фломастером: мне кажется, он хотел сказать что-то другое, но не решился. Это становится невыносимым: я пришла на работу час назад, уже три раза была в туалете и заполнила две страницы блокнота. Если кто-то за мной наблюдает, он решит, что у меня приступ графомании пополам с расстройством желудка. Но самое главное, пока у меня три основных подозреваемых.

Лионель из дизайн-студии тоже заходил, и его история с выбором цвета очень смахивает на предлог увидеть меня. Я с удивлением вношу его в список, поскольку всегда считала его геем. С другой стороны, ему не раз случалось проявлять деликатность и вкус. Анонимное письмо – это вполне в его духе, как по форме, так и по содержанию.

Позже я встречаю в коридоре Дебле и, ничего не воображая – у меня нет на это ни малейшего желания, – отмечаю его реакцию, когда он смотрит на узел на моем шарфе. На долю секунды я совершенно определенно вижу нечто в его взгляде. Я в шоке. Неужели этот извращенец решил затеять игру с анонимными письмами, чтобы сбить меня с толку? Думаю, он на это способен. Лучше бы он сделал мне какую-нибудь гадость, а не принялся соблазнять.

Вскоре меня навестил Нотело, чтобы стимулировать работу над таблицей, которая никак не продвигается. Его визит вполне объясним. Правда, он как будто собирался поговорить о чем-то другом, хотя в итоге решил промолчать. Начал фразу, но не закончил, пробормотав что-то вроде: «Ладно, потом посмотрим…» А ведь обычно он не стесняется и выкладывает все, что хотел сказать. Что это еще за игры?

Эмили тихо спрашивает меня:

– Ну что, как продвигается расследование?

– Тревожные факты, улики, масса подозреваемых, но ни одного виновного. Я устала.

– Не теряй бдительности, сегодня он попытается с тобой встретиться. Поправь шарф.

Как странно: Сандро и Кевин пришли за кофе к нашей кофемашине. Кто из них потащил с собой второго в качестве алиби? Ответ меня интересует, но вряд ли я в ближайшее время его узнаю. Я продолжаю следить, изучать, исследовать взгляды, жесты, недомолвки. Надеюсь, никто этого не замечает. Жордана смотрит на меня как-то странно. Кажется, я стала полным параноиком. Я больше так не могу. У меня нет никакого желания играть в эти игры. Я измучена, вся на нервах, воображение иссякло. Даже когда в вашей жизни нет мужчин, они все равно умудряются вывернуть вам душу. Это невыносимо. Не знаю, куда хочет завести меня тот, кто написал это письмо, но я туда идти не намерена. За потерянное время и безумную тревогу я уже готова наградить его оплеухой. Он делает это не просто так. Мужчины никогда не приходят к нам без задней мысли. Наверняка он намеревается что-то со мной сделать, превратить в прислугу, жертву, любовницу, домашнего питомца, кухарку, уборщицу, не знаю, во что еще, но я больше не собираюсь быть никем для мужчин. Я и так уже слишком много им отдала.

Ближе к обеду я решаю навестить ребят из службы контроля качества. Они и правда очень милые, к тому же у меня к ним появилась еще одна просьба. После переезда мы перешли на «ты». Я с удовольствием покидаю административный корпус. Идя через двор, глубоко дышу, чтобы избавиться от угнетающего удушья.

Я нахожу их возле распотрошенного матраса, который лежит под яркой лампой, словно на столе патологоанатома. Все трое с пинцетами и лупой склонились над какой-то деталью.

– Привет, ребята!

Они выпрямляются и приветливо смотрят на меня. Сандро устремляется ко мне:

– Ну как дела, нравится новая квартира?

В порыве доброжелательности он едва меня не целует, но сдерживается в последний момент. Это почти превращает его в подозреваемого. Нужно будет полистать его личное дело, выяснить семейное положение.

Кевин искренне мне улыбается и дружески толкает в плечо. Это не совсем подобающее для девушки приветствие, но мне приятно.

– Рады тебя видеть. У тебя что, горло болит?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Ты же в шарфе.

Я снова краснею. С самого утра я меняю цвет, как мигалка на машине – от бледно-розового до ярко-красного. Если меня выгонят с работы, я могу попробовать себя в роли диско-шара.

Александр не спеша заканчивает разглядывать внутренности матраса, потом подходит ко мне. Он откладывает пинцет, приветствует меня легким кивком и объясняет:

– Приходится тщательно проверять каждую партию. С этими матрасами возникла проблема. Наш крупнейший завод в Юго-Восточной Азии изменил техническую спецификацию, не поставив нас в известность. И все ради экономии. Они сделали нити верхнего слоя тоньше, а это уменьшает упругость обивки… – Тут он сам себя перебивает: – Но ты ведь не за этим пришла.

– И все же мне это интересно. Вы говорили об этом Дебле?

– Ему на это чихать, – отвечает Сандро. – Он даже не читает наши отчеты.

– Его не волнует плохое качество матрасов, главное, чтобы выручка была, – добавляет Кевин. – Он предпочитает нравиться акционерам, а не клиентам…

Александр держится несколько в стороне. Кажется, его действительно беспокоит вскрытый матрас. Его бы я сегодня даже не увидела, если бы сама не пришла. Значит, ему нечего делать в списке подозреваемых. Я чувствую легкое сожаление. Многих я бы хотела видеть в этом списке гораздо меньше его.

– Простите, что отвлекаю, но мне снова нужна ваша помощь. Не хочу злоупотреблять вашим хорошим отношением, но мне просто больше не к кому обратиться. Но на этот раз я бы предпочла вам заплатить.

– Снова переезжаешь? – спрашивает Александр.

– Слава богу, нет. Но я хочу передвинуть большую часть мебели, в основном – из одной комнаты в другую.

Александр советуется с ребятами. Сандро морщит лоб:

– В эти выходные я иду на свадьбу.

– А я к детям, на турнир по дзюдо, – говорит Кевин.

Александр раздумывает:

– Тогда, может, сделаем это завтра вечером? Такой расклад всех устроит?

Перед тем как пойти обедать с Эмили, я наклоняюсь над столом, чтобы взять сумку и пальто. Поворачиваюсь, чтобы выйти, и буквально сталкиваюсь с Сандро. Я даже не слышала, как он вошел! Я вскрикиваю, он делает шаг назад.

– Прости, Мари! Не хотел тебя напугать.

Прошло всего пятнадцать минут, как мы расстались.

Он переминается с ноги на ногу, избегая смотреть мне в глаза. Чтоб у тебя на водной горке купальник сорвало! Так это он! А я даже не успела просмотреть его личное дело.

– Мари, мне нужно с тобой поговорить, но это не так просто…

Он бросает встревоженный взгляд в коридор и закрывает дверь моего кабинета. Я уже догадываюсь, что он скажет. Как же мне отреагировать? Я не хочу огорчать его, он хороший парень, но я не готова к новым отношениям. Не так быстро. К тому же я его совсем не знаю. Надеюсь, он поймет.

Выкручивая себе пальцы, как мальчишка, которому нужно избавиться от груза на душе, он бормочет:

– Я не мог сказать это перед ребятами… даже если они в курсе.

Я не хочу облегчать ему признание в любви, потому что он решит, что я согласна, но и выглядеть слишком суровой мне не хочется. Неловко смотреть, как он мучается, подбирая нужные слова. Как же выразить свой интерес так, чтобы он не принял его за слишком явный знак внимания? Наклонить голову? Поддакнуть? Заговорить самой?

Тем временем он продолжает:

– Я должен доверить тебе один секрет. Что-то очень личное. Ты первая девушка, которая этого достойна…

По коридору проходит Дебле. Сандро вдруг начинает нервничать еще сильнее. Мне кажется, если бы он мог, то прямо сейчас юркнул бы под ламинат. Когда здесь лежал палас, это было бы проще, но тогда бы он подцепил клещей. Сандро украдкой провожает Дебле взглядом и, как только тот скрывается, произносит:

– Мари, у нас очень мало времени…

Я уже представляю продолжение. Он болен неизлечимой болезнью, ему осталось жить всего два дня. Странно, ведь он выглядит таким здоровым… Сейчас он предложит мне предаться безумной страсти на сорок восемь часов.

Сандро поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.

– Мари, через несколько секунд ты услышишь взрыв. Я достаточно доверяю тебе, чтобы признаться, что это я его устроил. Взорвется машина Дебле. Предупреждаю, грохот будет очень сильный. Но ты не волнуйся, с ним самим ничего не случится. Просто этот козел меня достал, и я кое-что сделал с его выхлопной трубой. Ты классная девчонка, я знаю, что с тобой он тоже плохо обращается, поэтому я и решил рассказать тебе о своей акции и посвятить ее тебе. Только никому не рассказывай, это будет нашим секретом…

О чем это он? Он посвящает мне взрыв? Офигеть. Какое нестандартное доказательство любви! Будет классно, если наши электрические стулья поставят друг против друга, а посередине накроют вкусный ужин при свечах. Что он там сделал с выхлопной трубой Дебле? «Выхлопная труба» – это метафора? Значит, автор письма не он? И он меня не любит? В то же время он ничего не отрицает. Так что, может, это и он. Парень, подкладывающий бомбы, вполне может сочинять письма. А его неизлечимая болезнь? Доживет ли он хотя бы до четверга? А как же наша безумная страсть?

Прогремевший взрыв резко прерывает мой бред. Сандро не преувеличивал, обещая, что грохот будет сильным. Оконные стекла задрожали, и это вызвало настоящую панику в офисах. Валери завопила:

– Землетрясение! Бежим все в туалет!

Сандро подталкивает меня к окну кабинета.

– Постарайся выглядеть удивленной, иначе нас заподозрят.

Взрыв прозвучал на всю округу. На директорской парковке Дебле с воплем выскочил из машины. Заднюю часть авто разорвало. Вокруг валяются обломки. Дебле орет и ругается как сапожник. Я спрашиваю спокойным голосом:

– Сандро, а что ты сделал?

– Засунул картофелину в выхлопную трубу. Глупо, конечно. Пацанами мы устраивали это тем, кто нам не нравился. Когда машина заводится, выхлопные газы не могут выйти наружу, давление растет. Лучше всего подходит сорт «Шарлотт», потому что «Бинтье» может вылететь.

Он улыбается, глядя, как наш дорогой шеф прыгает вокруг своей машины и размахивает руками, словно индеец, исполняющий танец дождя после того, как в него попала молния.

Сандро стоит у меня за спиной и шепчет:

– Не знаю, как ты, Мари, но я в присутствии Дебле чувствую себя как ребенок перед всемогущим взрослым, который делает недостойные или несправедливые вещи. Поверь, я хорошо знаю, что это такое. Мы с друзьями встречали немало мерзавцев, которые совершали всякие гнусности и оставались безнаказанными. Нас это возмущало, но мы не могли ничего поделать. И тогда мы мстили, как могли.

Это так трогательно. Мне нравится его бунтарство. В нем чувствуется благородство. Его слова отзываются в моем сердце. Впервые я не вижу никакой разницы между мужчинами и женщинами. Мы равны, по крайней мере, перед лицом несправедливости.

Наши лица совсем близко. Мы наблюдаем за тем, как, привлеченные взрывом, люди начинают высыпать во двор.

– Спасибо, Сандро. Спасибо, что поделился со мной своим секретом. Значит, лучше использовать картофель сорта «Шарлотт»?

На следующее утро все еще обсуждают странное происшествие с красивой машиной месье Дебле. Каждый излагает свою версию событий, но большинство свидетелей определенно довольны, что «злой рок» выбрал именно нашего босса. Все смеются, вспоминая, как Нотело выскочил, словно черт из табакерки, бросился собирать обломки, разбросанные по земле, и относить хозяину. Хороший песик!

Александр, будучи наиболее квалифицированным техником, бегло осмотрел машину и заявил, что, скорее всего, возникла проблема с компрессором или инжектором. Он говорил это с самым серьезным видом, глядя Дебле прямо в глаза. Я знаю, что ему все известно, и считаю, что он прекрасно справился. Сандро держался в тени, но с его губ не сходила легкая улыбка.

Мне стоит больших трудов не выложить все Эмили, но я поклялась хранить тайну. В любом случае сегодня в полдень у нас есть другая животрепещущая тема для обсуждения. Наш обед напоминает военный совет, кризисное совещание, встречу заговорщиков… Нас за столом шестеро. Мы с Эмили решили собрать четырех коллег, которым больше всего доверяем, чтобы начать первый этап грандиозной секретной операции под скромным названием «Что в синей папке?».

Присутствующие: Флоранс – бухгалтер, Катрин – ассистент отдела снабжения, Малика – секретарь со знанием четырех языков из отдела экспорта, и (вот удача!) Валери – личный секретарь Дебле и Нотело, которая все-таки согласилась покинуть туалет, поскольку землетрясение закончилось.

Эмили берет дело в свои руки:

– Девочки, не стану скрывать, это очень рискованно. Если кто-то из вас не чувствует в себе мужества, мы поймем, но пусть она выйдет из-за стола до того, как мы раскроем все компрометирующие детали.

– Мы уже заказали блюда на пару, – возражает Валери. – Глупо уходить сейчас…

Эмили объясняет суть дела:

– Возможно, вы тоже заметили, что Дебле часто изучает какую-то папку. Но едва к нему подходят, он ее поспешно прячет. Учитывая последние события и его поведение, мы с Мари уверены, что в этой папке важная информация, которую он от нас скрывает.

– Даже не представляю, о чем речь, – отвечает Флоранс. – Вся бухгалтерия чистая, книга заказов полная. У нас даже есть свободные оборотные средства.

– Я печатаю все документы, – подтверждает Валери, – и не замечала ничего подозрительного…

Малика и Катрин кивают. Я спрашиваю:

– Тогда почему он так себя ведет? Он явно не хочет, чтобы мы увидели эти документы. Уверена, что на то есть веские причины. Единственный способ все выяснить – заглянуть в папку.

– Дебле никому не позволяет заходить в кабинет, когда его там нет, – возражает Малика. – А в обеденный перерыв он его закрывает. Валери, у тебя есть ключ?

– Нет.

– Можно попробовать его отвлечь, когда он будет выходить… – предлагает Флоранс.

– В соседнем кабинете все равно сидит Нотело, – замечает Эмили. – От его внимания ничего не ускользает. Флоранс придется отвлекать обоих. А это уже слишком сложный сценарий…

Катрин шутит:

– Однако это наш единственный шанс. Представляете, мы врываемся к нему в кабинет, показываем на потолок и кричим: «Смотри, гнездо свиньи!» и фотографируем папку.

Валери наклоняется ко мне и тихо спрашивает:

– А что, свиньи вьют гнезда?

В этом вся Валери. Нет, она умная и образованная девчонка, но иногда кажется, что она пропустила детсадовский возраст, потому что не знает элементарных вещей.

Эмили уже продолжает дальше:

– Мы должны сделать все возможное, чтобы подобраться к этим документам. К рассмотрению принимаются любые идеи. Даже самые безумные.

Лучше бы она этого не говорила.

Они прибыли точно к назначенному времени и с правильными перчатками. Я так и слышу, как Эмили шепчет: «Бери пример с профессионалов!» Убирайся из моей головы, совесть номер два!

Александр и двое его коллег тщательно вытирают ноги и входят в прихожую.

– Добрый вечер, Мари!

Сандро указывает на свои часы и сообщает:

– Прости, но я не смогу остаться надолго. Через час я заступаю на дежурство в казарме.

В его антропометрической карточке написано: «Человек действия, хороший рост, добрый взгляд, низкий голос, холост, террорист, любимое оружие – картофель». Должна вам признаться, что теперь я делаю записи о каждом подозреваемом. Сандро остается главным претендентом, к тому же в его жизни есть темные пятна, например эта история с дежурством.

– В казарме?

– Да, у пожарных. Я пожарный-доброволец. В нашей семье это традиция.

Не теряя времени, Александр разворачивает операцию:

– Чтобы освободить Сандро пораньше, начнем с более тяжелой мебели, если не возражаешь. Ты уже решила, что будешь передвигать?

Переходя из комнаты в комнату, я показываю фронт работ. Закончив осмотр, Александр, словно компьютер, расставляет приоритеты. Я наблюдаю за ними. Удивительно, насколько слаженно они работают. Они прекрасно понимают друг друга и координируют действия, чтобы добиться наибольшей продуктивности. Я думала, им понадобится не меньше часа, чтобы перенести высокий шкаф с полками, который мне не нужен в гостиной, но они это сделали за десять минут и без малейшей оплошности. Книжный шкаф выглядит теперь немного одиноко – его поставили посередине у длинной стены, но мне так нравится больше. Это значительно облегчило пространство, к тому же я смогу повесить по бокам фотографии.

В комнате, служившей тюрьмой коту, ребята передвинули кровать, чтобы места стало больше. Кот даже носа не высунул, наверняка напуганный шумом. Меньше чем за час они втроем освободили квартиру от половины мебели и аккуратно составили ее в комнате, превращенной в склад.

Сандро пора уходить. Я благодарю его и целую в щеку. Он кажется взволнованным. Нужно будет подчеркнуть его имя фломастером…

Кевин решает воспользоваться ситуацией:

– Сможете закончить сами? Осталась только мелкая мебель, а меня жена ждет – у нее сегодня еженедельный боулинг с подружками. Я сижу с детьми.

Александр советуется со мной и дает свое согласие. Я провожаю Кевина и Сандро до лестницы.

– Спасибо огромное, что бы я без вас делала!

Мы улыбаемся, машем друг другу, и они уходят. Я остаюсь одна с Александром. Он уже на кухне и передвигает небольшой шкафчик к окну. Ему это удается без труда, а я оглядываюсь вокруг, чтобы оценить результат перестановки.

– Квартира теперь выглядит еще больше и светлее.

Обменявшись парой слов, не больше, мы завершаем начатое. Моя тихая гавань начинает обретать очертания. Я прохаживаюсь по комнатам, осматривая новое пространство.

– Ну как, ты довольна? – спрашивает Александр.

– Очень. Я вам так благодарна! Вы снова меня спасли. Повешу здесь пару полок…

– Если понадобится помощь, обращайся.

– Спасибо.

Он уже взял швабру и заметает хлопья пыли, оставшиеся на месте передвинутой мебели. Я вдруг понимаю, что впервые вижу его одного, без постоянных спутников.

– Александр?

– Да?

– Помнится, ты говорил о совместном проекте с Сандро и Кевином. Что-то насчет переездов…

Он останавливается и опирается на швабру. Смотрит мне прямо в глаза, что всегда производит на меня впечатление. Похоже, он раздумывает.

– Сандро говорит, что тебе можно доверять, и Кевин считает тебя хорошей девчонкой. Поэтому тебе я могу рассказать.

Он спокойно продолжает подметать дальше.

– Мы не строим никаких иллюзий. Рано или поздно новые владельцы компании выставят нас всех на улицу, чтобы полностью переместить производство за границу. Я даже думаю, Дебле назначили на эту должность, чтобы все подготовить.

– Откуда ты знаешь?

– Достаточно сопоставить факты. Он целыми днями ищет способ сделать это с наименьшими финансовыми затратами. Никаких сомнений в том, что это произойдет, вопрос только – когда и как? Мы с ребятами хорошо ладим и подумали, что лучше создать свое предприятие, чем искать работу по отдельности. Идея заключается в том, чтобы помогать людям с переездами, обустройством жилья и перестановками. Мы многое умеем и не боимся работы.

– Хорошая идея.

Пол выглядит безупречно во всех комнатах. Надо же, на свете существуют мужчины, которые умеют пользоваться шваброй.

На часах уже восемь вечера. Все стоит на своих местах. Наконец-то я смогу освободить коробки и устроить все так, как мне нравится. Но почему-то у меня нет желания заниматься этим сейчас. Мне не хочется быть одной.

– Останешься на ужин? У меня не так много еды, но мы что-нибудь придумаем…

– Очень мило с твоей стороны, но меня ждут. Но я бы выпил стакан воды…

– Конечно! Прости, что раньше не предложила!

Мы садимся за кухонный стол друг напротив друга.

Понятия не имею, где все это время прятался кот, но теперь он появляется во всей своей красе. Запрыгивает прямо на стол и направляется к Александру, выгнув спину и урча.

– Это твой?

– Да…

– Я не фанат, но этот довольно милый. Как его зовут?

Паника на борту. У меня нет никаких мыслей. Мои глаза судорожно обшаривают кухню, и возле раковины я замечаю упаковку таблеток.

– Парацетамол. Его зовут Парацетамол.

– Необычное имя…

Пожалуй, хорошо, что у меня никогда не будет детей. Я вполне могла бы выбрать для них имя в гипермаркете, на полке с консервами. Знакомьтесь, это Горошек, а это Фасоль. Горошек старшенький, и у него есть маленький стручок.

Александр гладит кота, который поднимается на задние лапы, упираясь мордочкой в его большую ладонь. Почему жизнь вдвоем не похожа на такие моменты? Никаких недомолвок, просто удовольствие сидеть рядом после совместной работы. Получается, приближаться можно только к добрым мужчинам, которые умеют двигать мебель… Александр залпом допивает воду. Кто-то его ждет. Ко мне это не относится. Если бы я захотела для пущей важности заполнить все клеточки своего ежедневника, то смогла бы написать лишь «почистить зубы», «эпиляция», «душ», «вынести мусор», «покормить кота». У меня есть масса времени, чтобы размышлять над тем, что большинство людей делает, даже не задумываясь. Я наблюдаю за мужчиной, который мне помог, и за котом, которого украла. На короткое мгновение они оба принадлежат мне, напоминая о простом человеческом счастье. Но это мгновение уже уходит, и я грущу. Даже если мне кажется, что я чувствую себя лучше, я все еще нахожусь в плачевном состоянии, раз уход коллеги, который пришел помочь передвинуть мебель, причиняет мне столько горя. Александр встает.

– Мари, надеюсь, мы тебе помогли.

– Как ты можешь в этом сомневаться?

– Мне пора.

Сандро дежурит в казарме в ожидании катастрофы, которая может в любой момент обрушиться на бедный город, готовый спасти его любой ценой. Кевин сидит с детьми, исполняя роль отца и мужа. Александр идет на свидание к той, которая его ждет, а я остаюсь одна с Парацетамолом.

Я провожаю коллегу до двери. Он протягивает мне руку. Это странно, но я не решаюсь чмокнуть его в щеку. Похоже, он также не ждет, что я брошусь ему на шею. Ну ладно, обойдемся рукопожатием.

– Хорошего тебе вечера, Мари. До завтра, увидимся на работе.

– Спасибо еще раз. Вы так много делаете для меня, что мне придется превзойти себя, когда я приглашу вас на ужин. Без икры на золотых блюдцах не обойтись!

Он переступает порог и вдруг останавливается. Затем наклоняется и поднимает что-то с коврика у двери.

– Держи, это, наверное, для тебя.

Еще один конверт. Тот же почерк. Руки у меня начинают трястись, а вслед за ними и все тело, но я отчаянно стараюсь это скрыть.

– Спасибо, Александр…

Я произношу это несчастным голосом человека, который знает, что смерть идет за ним по пятам и ей известен его адрес и код подъезда. Александр уже уходит. Если до сих пор меня огорчала перспектива провести вечер в одиночестве, то теперь я просто боюсь оставаться одна. Даже если автор писем не он, может, все-таки попросить его переночевать у меня?

Я был очень взволнован, увидев узел на твоем шарфе. Спасибо тебе за это. Я так рад, что ты даешь нам шанс… Я хотел с тобой заговорить, но испугался уничтожить наше еще не родившееся чувство. Я очень дорожу тобой. Но ты меня не знаешь, даже не замечаешь. Нам предстоит еще долгий путь, и я надеюсь, что ты мне доверишься.

Твой самый преданный поклонник

Если ты согласна, я назначаю тебе свидание в субботу на вокзале. Я приеду примерно в 18 часов. Предлагаю тебе подождать меня у большого кафе напротив платформ. Но я повторяю: ты ничего мне не должна. Если ты придешь на встречу, значит, наше будущее станет еще более осязаемым. Если нет, знай, что я приму твой выбор, как бы тяжело мне это ни было. Искренне надеюсь тебя увидеть. А также заключить в объятия в самое ближайшее время.

Эмили протягивает мне письмо с тяжелым вздохом: – Думай что хочешь, но я по-прежнему считаю его методы странными. Какая-то игра в кошки-мышки. Либо у него мозг четырехлетнего ребенка, либо он знает, что делает… Судебный психиатр, конечно, извлек бы из этого текста больше.

– Да я уже не знаю, что думать! Я перечитывала это письмо всю ночь, выискивая в каждой фразе скрытый смысл. Я то впадала в панику, то испытывала нечто вроде нетерпения. Мне не терпелось увидеть неизвестно кого, можешь себе это представить? К счастью, продолжалось это недолго. Все-таки подозрительность взяла верх. В результате я нахожусь в странном состоянии! Но самое ужасное, что этот тип пришел и положил письмо под мою дверь! Понимаешь, что это значит? Что он выкинет в следующий раз? Выскочит передо мной, когда я буду принимать душ? Мне страшно!

– Может быть, конверт принес твой консьерж…

– Нет, я спросила его утром. И вчера вечером, между половиной восьмого – когда ушли Сандро и Кевин, письма еще не было – и восемью часами, когда Александр нашел его, выходя из моей квартиры, он не видел никого, кроме жильцов дома. Никаких посторонних!

– Значит, твой «самый преданный поклонник» живет здесь?

– Представляешь, сегодня утром мой сосед, Ромен Дюссар, как нарочно куда-то уехал. Месье Альфредо говорит, что он вернется в эти выходные…

– Выходит, это твой сосед? Но вы виделись всего один раз.

– Может, это любовь с первого взгляда? Он был само очарование и действительно смотрел на меня и внимательно слушал. Я очень хорошо помню, что он был очень приветлив. Но он не обращался ко мне на «ты», и думаю, что это не в его привычках.

– Если он способен писать такие страстные письма, значит, может обращаться к тебе на «ты» и даже сделать с тобой кое-что еще!

– Ты права, но я не хочу знать, что ты подразумеваешь под «кое-что еще». В любом случае я по-прежнему в ужасном положении. Сначала один мужчина выгоняет меня на улицу, потом другой пишет таинственные письма… Я так больше не могу. Мне надоело быть их игрушкой. Хочу остановиться, поразмыслить над своей жизнью, чтобы больше не попасться на их удочку. Мне тебя так не хватало вчера вечером! Я уверена, что, если бы мы поговорили, я бы хоть немного поспала.

– Прости, но после театрального клуба один парень пригласил меня поужинать, и я не смогла отказать. Впервые кто-то кроме меня проявил инициативу!

– Я не обижаюсь. Знаю, у тебя тоже все непросто. Поразительно, сколько времени мы тратим на мужчин, даже когда их нет рядом… Как прошел ваш ужин?

– Вначале я решила, что это знак судьбы. Это единственный парень, к которому я еще не подходила. Но мы ведь с тобой уже не девочки, так что я не стала привередничать. Подумала – вдруг это мой реальный шанс. После него остается только преподаватель, но его я рассматриваю как самый крайний вариант, перед концом света…

– Ну так и что с этим шансом? Реальный он или нет?

– Знаешь, это как во время скидок в магазинах. Ты говоришь себе, что совершаешь выгодную покупку, но в то же время понимаешь, что раз это не продалось раньше, значит, где-то тут подвох. А этот парень – как залежалый товар… Я проверила его по всем параметрам. Он милый, но кажется, ищет себе скорее подругу для задушевных бесед, чем жену. Когда я его слушала, мне показалось, что мы снова вернулись в лицей. «Как достойно прожить свою жизнь? Что мне делать в мире, который меня не понимает?» В тридцать с лишним лет ему уже пора знать, что не мир должен его понимать, а наоборот! Мне не нужен парень, который вечно ищет смысл жизни. Мне нравятся мужчины, которые знают, чего хотят. Я хочу, чтобы парень взял меня за руку и увел за собой и чтобы мне было с ним спокойно!

– Желаю удачи… Мужскую решимость я наблюдала, только когда Хьюго выбирал себе компьютерные игры… Как все-таки это странно: пока ты тратила впустую силы со своим поклонником, я без конца перечитывала письмо своего… Потрясающие у нас с тобой романы!

– Вернемся к письму. Мне кажется, оно довольно трогательное. Так ты пойдешь в субботу на вокзал?

– Да, по двум причинам: во-первых, я хочу узнать, кто это, а во-вторых, хочу убедиться в его порядочности. Ты права, пишет он хорошо. И если он искренен, возможно, на этот раз мне повезет.

Большой вестибюль вокзала, субботний вечер. Толпа народу. Сколько жизней здесь пересекается! Мне кажется, я смотрю фильм на ускоренной перемотке. Все эти люди, которые приходят, уходят, встречают, ждут… Я вижу, как они бросаются в объятия друг друга, целуются при встрече и расставании. Кто-то уезжает, кто-то возвращается. Несут багаж, ищут табло с информацией, бегут к своему поезду или едут домой, стоят в очереди у кассы, с детьми и чемоданами, музыкальными инструментами и животными. Одни нервничают возле машин, другие дают мелочь попрошайкам, третьи листают газеты в киосках. Мимо проходит ребенок, с трудом поспевая за матерью. Он несет крошечный рюкзачок и держит за лапу плюшевого мишку.

Я прибыла на час раньше назначенного времени и теперь представляю все в малейших подробностях: мужчина, которого я жду, выходит с платформы и направляется прямо ко мне с безмятежной улыбкой. Он ничего не говорит. Заключает меня в объятия. Нет, это слишком.

Мужчина, которого я жду, выходит с платформы и направляется прямо ко мне с безмятежной улыбкой. Он ласково смотрит мне в глаза. Это наш первый разговор, хоть и безмолвный, и нам многое нужно друг другу сказать. Он целомудренно протягивает мне руку, затем, догадавшись о моих чувствах, решается нежно меня обнять. Он прижимает меня к себе. Я не должна плакать, тем не менее мне очень этого хочется. Я взволнована, потрясена, как жертва кораблекрушения, наконец ступившая на твердую землю, как заключенная, впервые увидевшая небо. Я столько раз мечтала об этом, как и все женщины. Была ли я когда-нибудь влюблена? Способна ли я на это? И можно ли испытать настоящую любовь после стольких разочарований?

Мне кажется, что женщины проводят свою жизнь в ожидании; чаще всего – в ожидании мужчины. Еще неделю назад я зареклась наступать на эти грабли. И где я теперь? Пришла на свидание, но держусь начеку. Жизненный опыт перевешивает былые надежды. Однако я снова нахожусь во власти одного из мужчин, снова на что-то надеюсь. Если однажды я встречу бога, все равно какого, я прижму его к стенке и объясню, что так с дамами поступать нельзя. Зачем он наградил нас глупой надеждой и привлекательной грудью, которые так осложняют нам жизнь? Что он вообще о нас знает? Он даже не женат, и у него всего один сын. Неудивительно, что он ничего не понимает в девчонках и относится к ним, как к последним из своих творений. Нутрия и то лучше приспособлена к жизни, чем мы.

Прибывает очередной поезд, поток пассажиров вливается в вестибюль. До назначенного времени еще двадцать минут, но, возможно, тот, кого я жду, приехал с этим поездом. Вдруг он тоже любит приходить заранее, чтобы не заставлять других ждать. Я разглядываю каждого пассажира. Одни устремляются к такси, другие высматривают в толпе своих близких. Третьи никуда не торопятся. Наверное, их, как и меня, дома никто не ждет. Подмечая движения людей, их чувства и трогательные проявления привязанности, я думаю, что наш вид не создан для одинокой жизни, вдали от себе подобных. Это хорошая новость. С другой стороны, найти того, с кем можно вместе пройти часть пути, не так-то просто. А вот это уже плохая новость.

«Я кое-кого жду». Я повторяю эти слова, пытаясь оценить их роскошь. У меня свидание. Даже если я пока одна, эта простая мысль связывает меня с окружающим миром. Я больше не пассивная зрительница, я актриса. И пришла сюда не просто так. Я кое-кого жду. Мое сердце начинает радостно биться, но я его унимаю. С кем у меня свидание? Чтобы успокоиться, я снова и снова проигрываю в голове нашу встречу. Он придет, улыбнется. Разговаривать необязательно. Вокруг меня декорации – огромные, полные статистов. То и дело слышатся объявления, раздается смех, гул голосов. Не хватает только главного героя. Ромен Дюссар, Венсан (внезапно уехал на несколько дней, якобы на семинар), Бенжамен (в пятницу неизвестно зачем взял выходной), Сандро, Лионель… Каким будет лицо моего героя? Я представляю встречу то с одним, то с другим. Какой странный кастинг…

Я стою возле большого кафе, которое выходит на платформы. Мне даже не хочется сесть за столик или встать за витриной: опасаюсь, что тот, кого я жду, меня не заметит. Поэтому я торчу здесь, словно реклама самой себя, выставленная на всеобщее обозрение. Я вижу прибытие десятков поездов, наблюдаю за сотнями людей, может быть, тысячами, и вот наступает назначенный час. В письме он написал: «примерно в 18 часов». Судя по всему, он специально не указал точное время: ведь я могу вычислить конкретный поезд, и тогда сюрприз не удастся. Что это – деликатность или жестокость? Я узнаю это через несколько секунд, когда загляну ему в глаза, услышу голос, возможно, коснусь его руки. Мне не хочется выбирать фаворита среди возможных кандидатов. Если придет не тот, кого я выбрала, я могу расстроиться и все испортить.

Ко мне направляется мужчина, его лицо скрыто букетом роз. Чтоб у тебя юбка застряла в эскалаторе, что же мне делать? Главное, сохранять спокойствие, не терять самообладания. Мне удается контролировать руки и немного – ноги, но мои внутренние органы вытворяют черт знает что: желчный пузырь скачет от радости над печенью, а сердце так колотится, что сотрясает легкие. Мужчина продолжает идти ко мне, розы восхитительны. Это будет первый парень, возникший в моей жизни из роз.

Внезапно какая-то молодая женщина выскакивает справа, толкает меня и бросается к нему. Она обнимает его. Вот ужас, у меня только что увели мужчину моей мечты… Он прижимает ее к себе, безмятежно улыбаясь. Она счастливо смеется. Как жесток этот мир… Я чувствую себя маленькой девочкой, которая, стоя у рождественской елки, выбрала себе подарок, о котором мечтала всю жизнь, но на нем написано другое имя. Счастья, как и красивых вещей, на всех не хватает.

Крайняя степень возбуждения сменяется полной депрессией. Сердце падает на поджелудочную железу, а легкие, похоже, опустились до ягодиц. Трудно дышать.

Парочка удаляется. Как я могла в это поверить? Уже больше шести часов. Однако я должна держаться, должна взять себя в руки. Ведь если он придет на несколько минут позже, не может быть и речи о том, чтобы встретить его с угрюмым лицом. Я покажу себя с лучшей стороны. Неважно, что мне пришлось пережить. Я на сцене и готова сыграть самую важную роль в своей жизни.

Надеюсь, что занавес откроется, но не знаю когда. Хуже того – я могу вообще не узнать, что он открылся, если таинственный незнакомец будет наблюдать за мной издалека. Тем не менее я не хочу прозевать свой выход в пьесе, которую он написал для меня.

Теперь, когда я изо всех сил стараюсь не ударить в грязь лицом, в глубине моего нетерпеливого мозга возникает главный вопрос: до которого часа я буду ждать? Сердце отказывается дать ответ и установить границы, но мозг уже начинает переговоры, потому что в случае неудачи расхлебывать опять придется ему. Ждать пятнадцать минут после проведенного здесь часа кажется мне несерьезным. Что такое четверть часа по сравнению с целой жизнью? И потом, может быть, его поезд опаздывает, даже если не было никаких объявлений об изменениях в расписании. Подожду еще полчаса. Я не собираюсь упускать свой шанс из-за недостатка терпения или глупой гордости. Интересно, когда мое самолюбие почувствует себя растоптанным? Сколько времени нужно, чтобы я достигла тонкой грани, отделяющей надежду от смирения? Неужели все измеряется нашими чувствами? Похоже на то. Расстояние, на которое мы отступаем назад, показывает, насколько силен наш страх. Количество времени, которое мы готовы потратить на ожидание, демонстрирует уровень надежд. Поток слез указывает на глубину одиночества.

Теперь в этом большом вестибюле, где разыгрывается спектакль жизни, я все больше чувствую себя только зрительницей. Невольно разглядываю тех, кто так же, как и я, кого-то ждет. Сколько из них будут разочарованы? Вполне возможно, что лишь я. Из сострадания к себе подобным я почти желаю этого. Принято считать, что каждому уготовано свое место в жизни, своя особенная роль. Видимо, моя заключается в том, чтобы постоянно быть несчастной, чтобы остальные даже самое скромное счастье считали подарком судьбы. Наконец я нашла свое место на земле: я та, на кого люди будут показывать пальцем со словами: «Все могло быть гораздо хуже, вот как у нее» – и радоваться жизни.

Я вижу ожидающих мужчин. Юношу, уже десять минут поправляющего волосы, словно от этого зависит его будущее. Мужчину, который бросает взгляд то на свои часы, то на мобильник. Мне все больнее смотреть на тех, кто встречается. От их эмоций все внутри переворачивается, их порывистые движения терзают душу. Есть ли на свете что-либо прекраснее воссоединившейся пары? И что-либо ужаснее, чем быть исключенной из этого в высшей степени человеческого ритуала?

Я ждала до 19:40. Час, а потом еще сто минут. И каждая из них была наполнена радостным возбуждением или горьким разочарованием. Я измучена. Мое самолюбие давно растоптано, а горизонт надежды остался далеко позади. Его даже не видно в бинокль, я слишком увязла в болоте одиночества. По щекам текут слезы. Я больше не гордая реклама самой себя, воздвигнутая в толпе. Теперь я разрушенное здание, чудом держащееся в ожидании сноса.

Только две женщины – обе старше меня, подошли и спросили, хорошо ли я себя чувствую. Я ответила: да. Они знают, что я лгу, потому что наверняка сами пережили нечто подобное. Каждая из нас рано или поздно получает этот горький опыт, когда ты готова на все, но никто не дает тебе шанса. Хочется столько отдать, но ни одна рука не тянется к тебе, а если и тянется, то лишь затем, чтобы обокрасть. Меня душит горе и терзает чувство несправедливости.

Сегодня утром я как Джон Уэйн: пять слов в запасе и заряженное ружье. Если на главной улице городка мне повстречается подлый бандит Хьюго, который грабит местных жителей, подыскивающих себе жилье, и обижает молодых женщин, пусть не ждет пощады. Мне следовало сразу остерегаться имени, которое индейцы сиу используют вместо проклятия…

Выйдя из дома, я на секунду останавливаюсь на лестничной площадке, пытаясь уловить шум в квартире месье Дюссара. Тишина. Я бы даже приложила ухо к двери, но боюсь, что с моим везением именно в этот момент она откроется или снизу поднимется месье Альфредо.

Консьержа я встречаю у подъезда с веником в руках.

– Здравствуйте, мадемуазель Лавинь. Смотрите, какое сегодня солнце! Воскресный день обещает быть ясным и свежим. Прекрасное время для прогулок. Воспользуйтесь им, у вас усталый вид…

– Я сегодня обедаю с родными, мне это пойдет на пользу. Скажите, месье Альфредо, вы не знаете, месье Дюссар вернулся?

– Не думаю, потому что он не забрал свою почту. Возможно, ему пришлось задержаться. Если хотите, я передам, что вы его искали.

– Нет, прошу, ничего ему не говорите…

Он улыбается мне как заговорщик. Интересно, что он обо мне думает?

Сегодня я еду к сестре. Она с мужем и двумя сыновьями-подростками живет за городом – только там они смогли позволить себе маленький дом с садом. С появлением детей приходится серьезно задумываться о таких вещах.

Мы с Каролиной всегда были близки. В детстве, когда мама поздно возвращалась с работы, сестра заставляла меня делать домашние задания. Именно с Каро я научилась читать и считать. Она рассказывала мне истории и читала сказки. Мы много играли вместе. В день смены постельного белья сооружали домики из матрасов. Я ждала этого с нетерпением. Мы придумывали свой собственный мир; одеяла служили дверьми. Мы зажигали внутри свет и устраивали обеды. Каро изображала и отца и мать, точно, как наша мама в обычной жизни. Помню, я расстраивалась, когда сестра начала встречаться с парнями. Мне казалось, что она меня бросила. К своему великому стыду, я даже обиделась на Оливье, когда они обручились. Ведь из-за него она покинула наш дом.

Поездки к Каро и Оливье были традицией, которой я очень дорожила. Но из-за подлого предателя я навещала сестру реже, чем мне хотелось. Он вынудил меня отдалиться от них, как и от всех моих близких. Хьюго с презрением твердил, что они «живут как мещане». Но они-то, по крайней мере, живут, а он только претензии предъявляет. Каро и Оливье никогда не настаивали, чтобы мы приезжали вдвоем. Напротив, как только представлялась возможность, они приглашали меня одну. Каро не очень-то любила Хьюго. В тот единственный раз, когда мы говорили о нем по душам, она сказала: «Мне он кажется трусливым, и я не уверена, что на него можно положиться…» Последние события подтвердили ее правоту. Действительно, за десять лет я ни разу не видела, чтобы Хьюго сделал что-нибудь полезное. И я пока не знаю, рассказывать ли сестре об анонимных письмах…

Я уже знаю, что у Каро сегодня будет на обед: ростбиф с кровью и картофельное пюре. Ее мужчины это просто обожают. На самом деле только это они и любят. Ничего другого есть не желают. Каро пыталась внести разнообразие в меню, уговаривала их хотя бы «попробовать», но получала в ответ только недовольное ворчание или откровенный протест. Я сама не раз была тому свидетелем.

А еще я знаю, что, как обычно, застану Оливье за какой-нибудь работой: он будет что-то мастерить либо заниматься садом. Энзо и Клеман в лучшем случае будут делать уроки, в худшем – и это наиболее вероятно – играть в гостиной на приставке в свой любимый футбол или автомобильные гонки.

Мы с Каролиной довольно разные по характеру, но это никогда не мешало нам ладить. Наверное, из-за груза ответственности, рано упавшего на ее плечи после ухода отца, ей пришлось стать рассудительной. Они с мамой оберегали меня, я это понимаю. Попрощавшись с собственной беззаботностью, Каро позволила мне вырасти более импульсивной и мечтательной. Частенько она посмеивалась над моими бредовыми идеями или приступами восторга. Но как будто гордилась мной, когда я проявляла независимость и заводилась с полоборота.

Дверь открывает Клеман, старший сын Каро. Мне потребовался не один год, чтобы убедить его не называть меня «тетя».

– Привет, Мари!

Он тут же уходит, чтобы продолжить рубиться в автогонки с братом, но успевает крикнуть:

– Мам, Мари пришла!

Каро выбегает из кухни и быстро меня целует:

– Привет, сестренка! Как обычно, у нас ничего не готово.

Она поворачивается к гостиной и кричит:

– Энзо, сделай паузу и поздоровайся с Мари.

– Ну, мам…

– Я жду, Энзо!

Всегда забавно наблюдать, как родители повышают голос, обращаясь к детям. Словно те глухие и нужно обязательно кричать, чтобы тебя услышали.

Я кладу свои вещи на тумбу в прихожей, возле которой в беспорядке свалено впечатляющее количество обуви. Такое чувство, что с каждым моим визитом мужские ботинки становятся все больше. Элегантные лодочки сестры кажутся совсем миниатюрными среди этой армады.

Я прохожу в комнату, оглядываюсь по сторонам и наконец выдыхаю. Кто бы мог подумать, что сегодня у меня получится расслабиться? Мне очень нравится их дом. Он почти не меняется со временем и остается для меня чем-то вроде точки отсчета. Для человека, потерявшегося в жизни, это особенно важно.

Теперь, когда дети подросли, пол в гостиной не засыпан игрушками, и я могу ходить, не рискуя поскользнуться на какой-нибудь машинке. В комнате пахнет ароматизированными свечами, от которых моя сестра просто без ума, с кухни доносится умиротворяющий звон посуды. За стеклом серванта, вокруг бокалов и тарелок, которыми пользуются только на Новый год и в дни рождения, стоят фотографии. Я замечаю новую: Клеман и Энзо катаются на квадроциклах. Какой же снимок пришлось заменить, чтобы выставить этот? Насколько я помню, здесь была фотография, на которой они вчетвером позировали у бассейна. Снимок, где мы все собрались вокруг мамы, еще на месте. Тот, где мы вместе с Каро в день, когда отмечали мой диплом, тоже. Какими мы были молодыми… На свадебной фотографии Каро с Оливье кажутся не такими сияющими, как на снимке возле фундамента своего дома. Как будто счастье обязательно должно строиться, как будто в день свадьбы заключается некое пари, которому последующие совместные планы придают истинный смысл.

Еще фотографии детей: в школе, на отдыхе, в саду. Мне хорошо известно, что они занимают огромное место в жизни своих родителей. Я близка с Каро и знаю, что они с Оливье почти все важные решения в жизни принимают, учитывая интересы детей. Мне это кажется трогательным. Словно две птички, вьющие гнездо, чтобы их птенчики были в безопасности и росли в красивом месте.

– Оливье на террасе. Решил повесить там шторы.

– Пойду к нему.

Сестра с мужем всегда чем-то заняты. Они редко делают что-то вместе, но чаще всего – друг для друга. Не знаю, о такой ли жизни они мечтали, но скучать им не приходится! Возможно, это и есть счастье, когда даже нет времени задавать себе вопросы…

Оливье стоит на стремянке. Несмотря на холод, он в футболке, в руках у него шуруповерт. Он спускается, чтобы меня поцеловать.

– Привет, Мари. Ну как настроение? Жизнь налаживается?

– Потихоньку. А ты как?

Оливье указывает наверх:

– Немного застопорилось: наткнулся на бетонную связку там, где хотел закрепить карнизы. Ну ничего! Прорвемся. Просто не получится закончить на этой неделе. Зато это защитит нас от солнца летом, и даже от небольших ливней. Можно будет чаще обедать на воздухе!

Контраст поразителен. Мы обмениваемся новостями, я рассказываю ему о своей рухнувшей жизни, а он мне о шторах. Каждый может развивать свою тему часами напролет. Одно мне ясно: я не способна понять, о чем он говорит. Что такое связка? В чем именно заключается проблема? И что дадут большие стержни из серого пластика, которые он собирается воткнуть в уже просверленные отверстия? А он, способен ли он понять, что со мной случилось? Сочувствует ли моим терзаниям или просто говорит себе, что меня бросил парень, и нужно поскорее найти другого, как в случае с подержанной машиной, которой нужен новый владелец, чтобы она не простаивала? Два разных взгляда на жизнь.

Возвращаясь на стремянку с инструментом в руках, Оливье спрашивает меня:

– Не возражаешь, если мы по-быстрому пообедаем? Я хотел еще свозить ребят на велосипедную прогулку. Им нужно больше двигаться…

– Без проблем. Спасибо, что вообще меня пригласили.

Оливье останавливается.

– Мари, мы всегда тебе рады. Ты много для нас значишь. И мальчишки тебя обожают.

Я тронута. Удивлена и тронута. Это небольшое проявление чувств – словно дождь среди пустыни: все снова расцветает, но, к сожалению, ненадолго.

Когда Оливье говорил, что они с детьми пообедают быстро, это было еще мягко сказано. Мы с Каро только приступили к еде, а они уже проглотили три четверти всего мяса и пюре. Три голодных хищника. Глотают, не жуя. Такое ощущение, что у них зубы в желудке. Наконец они схватили по куску хлеба с сыром и умчались, оставляя повсюду крошки. Собираясь, они выкрикивали друг другу указания из подвала на второй этаж, чтобы не забыть какую-нибудь важную вещь для своего великого приключения. Полное сходство с военной базой в состоянии боевой готовности перед началом операции по спасению мира. Мальчишки по очереди подходили к Каро: сначала один не мог найти свои перчатки, потом второй – солнцезащитные очки. И перчатки, и очки лежали на своих местах, и Каро выдала их, поцеловав сыновей почти насильно, так они торопились удрать.

Когда они наконец ушли, дом погрузился в благословенную тишину. Спокойствие после бури. Каро пожелала мне приятного аппетита, мы улыбнулись друг другу и пообедали, как цивилизованные люди, не разговаривая с набитым ртом. Только с тем, кто тебе по-настоящему близок, можно разделить трапезу молча, просто наслаждаясь тем, что вы рядом. Не нужно напрягаться, поддерживать беседу, подбирать слова. Давненько у нас не было возможности вот так посидеть вдвоем. Такие обеды также подходят для разговоров по душам. Очень кстати.

– Каролина, могу я задать один вопрос тебе, которая живет с тремя мужчинами?

– Ну, если только один, значит, тебе известны вещи, которых я не знаю.

Мы смеемся.

– Почему у вас с Оливье все так хорошо?

Она кажется удивленной.

– Почему все хорошо?.. Не знаю. Понятия не имею, как у нас получается. Мы просто живем вместе, день за днем. Наверняка многие скажут, что наша пара ничего особенного собой не представляет. Я не задаюсь такими вопросами. Мы вместе двигаемся вперед и чаще соглашаемся друг с другом, чем нет. Если, конечно, речь не идет о кухне и поворотниках. Вот и все.

– Как тебе удалось сделать правильный выбор?

– Не знаю. Я даже не уверена, что он правильный. В нашем возрасте, с учетом уже проделанного пути, думаю, у нас есть шанс завершить эту жизнь вместе. Но я все же остерегаюсь окончательных суждений. В юности мои подружки рисовали мужчин своей мечты. Они составляли целые списки обязательных качеств и сравнивали свой идеал с парнями, которых им удавалось подцепить. Бедняжки так часто разочаровывались! Я от мужчин не ждала ничего – наверное, из-за того, что случилось с мамой. Я их не искала специально, но мне повстречался Оливье.

– А что тебя в нем привлекло?

Каро тянется за бокалом воды.

– Ну, если подумать… Его способность сразу переходить к делу. Оливье такой: если что-то решил, рассиживаться не будет.

– Ты всегда его понимаешь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты нашла инструкцию по эксплуатации?

Каро хохочет.

– Я даже не знаю, существует ли она! Я просто решила не забивать себе голову. Понимаешь, я живу с тремя мужчинами. Чаще всего я ничего не понимаю в том, что и как они делают. Но должна признать, что в целом они справляются. Если все время размышлять, объяснять, осмысливать, будет только хуже. Главное – правильно распределить обязанности. У Оливье прекрасно получается одно, у меня – другое. Я делаю что-то для него, он – для меня. А когда что-то оказывается выше нашего понимания, мы просто доверяем друг другу.

– А наблюдая, как растут твои дети, ты понимаешь механизмы, которые превращают их в мужчин?

– Ну и вопрос. Ты что, решила в психологи податься?

– Просто ищу ответы везде, где можно.

– Два юных льва не любят, когда им об этом напоминают, но своей жизнью они обязаны нам. Мы их холим, лелеем, обстирываем, кормим, иногда Оливье их воспитывает. Я не знаю, существуют ли механизмы, которые превращают их в мужчин. Гормоны, инстинкты, заложенный потенциал, личность… Многое играет роль. Они еще молоды, даже если изображают из себя мужчин. Низкий голос, волосы на теле, машины, девушки… Они уже начинают примерять на себя правила своего вида: в школе, в работе, в игре. Но позволь открыть тебе один секрет. Каждое утро, когда я бужу их, я вижу перед собой человеческие существа, которые мало отличаются от нас. Я часто говорю себе, что мы очень похожи. Когда они встают с постели, то едва шевелят руками, словно крабы клешнями, – медленно, неуклюже. Они такие трогательные, пока не напялили костюмы супергероев. Часто я говорю себе, что жизнь вынуждает их вести себя определенным образом. Мы должны быть стройными, они – сильными. Мы обязаны поддерживать быт, они – быть успешными. Если в какой-нибудь паре, в семье, люди отказываются от этих устоявшихся принципов и начинают просто радовать друг друга, тогда у них появляется шанс обрести счастье. Чтобы любить и принимать мужчин, нужно сохранять контакт с тем, что у них внутри, а не снаружи.

Некоторое время мы молчим. Я решаюсь спросить:

– Тебе не нравился Хьюго?

– Да, я с трудом его выносила, но ты его выбрала. Ты помнишь, чем он тебя привлек?

Я задумалась.

– Никто ему был не указ, он везде чувствовал себя комфортно. Наверное, я приняла это за проявление смелости и силы, тогда как это были всего лишь высокомерие и легкомыслие. Он оказался пустышкой, которая любит читать нотации.

– Я тебя знаю, Мари, и надеюсь, ты не откажешься от попыток построить свою жизнь с кем-то другим только потому, что в самом начале пути наткнулась на это ничтожество…

– Я уже не юная девушка. И многое поняла. Мне сложно будет поверить в любовь. Мужчины все-таки чертовски непростые существа…

– Согласна. Мы устроены по-разному. Я, например, не понимаю, почему Оливье никогда не освобождает карманы, прежде чем положить грязную одежду в стирку, хотя я просила его об этом сотни раз. Я не знаю, о чем он думает, когда кладет только что отглаженные белые рубашки мальчишек на мешок с углем. Мне непонятно, почему у него загорается взгляд при виде винтов и болтов, которые продают со скидкой, а цветочная клумба в саду оставляет его равнодушным. Мне нравятся утки, потому что они хранят верность своему избраннику всю жизнь, а он их любит только в виде филе. Мы с ним разные, это факт. И я уже не говорю о том, в каком шоке была, когда пятнадцать лет назад застала его разговаривающим со своим членом… Бог мой, я никому об этом не рассказывала!

Мы смеемся, и она добавляет:

– Знаешь, Мари, с ним моя жизнь далека от идеала, но я уверена, что она была бы гораздо хуже, не будь его рядом.

Мне не терпится скорее оказаться на работе, но вовсе не для того, чтобы трудиться в поте лица. Меня больше интересуют мои подозреваемые. Места себе не нахожу от волнения! Я пережила худший субботний вечер, если не считать тот, когда с шампуня соскочила крышка и содержимое выплеснулось мне в лицо. Три часа жизни на ощупь под издевательский смех Хьюго! Он и на секунду не отвлекся от своего телесериала, чтобы помочь мне. А ведь я на него тогда даже не обиделась… Но поскольку настало время подводить итоги, это воспоминание дополняет список. Мужчины справедливо упрекают нас в злопамятности. Да, мы такие. Уж позавчерашний вечер я буду помнить до конца своих дней.

Я рассчитываю, что виновник явится в мой кабинет. Тот, кому я обязана своим желанием умереть прямо на вокзале, возможно, будет стыдливо прятать взгляд, и это позволит его разоблачить. Петула докладывает, что все на местах, кроме Эмили. Странно, Эмили никогда не опаздывает.

Когда я прохожу через опен-спейс, Валери делает мне знак. Она старается, чтобы ее жесты выглядели незаметными, однако они немедленно привлекают всеобщее внимание.

– Привет, Валери. В чем дело?

Она показывает мне расчетную таблицу на экране своего компьютера и говорит громко, чтобы все ее слышали:

– Посмотри, у меня здесь количество не совпадает с плановыми затратами на почтовые отправления…

И тихо добавляет:

– Подойди ближе и притворись, что тебе интересно. Я все придумала.

– Что?

– Как узнать, что лежит в папке.

– Отлично.

– Нам даже не придется в нее заглядывать! Мы сделаем так, что Дебле сам расскажет нам о ее содержимом.

Вот в этом я сильно сомневаюсь.

– Так что ты придумала?

– Как по-твоему, что в этой папке может быть самого плохого?

– План окончательного переноса производства в другую страну, закрытие этого здания и увольнение всех нас.

– Я тоже пришла к этому выводу. Ну так вот: мы навестим Дебле под каким-нибудь предлогом – это я беру на себя. В его кабинете я упаду и начну кататься по полу, схватившись за голову. И стонать все громче и громче, словно меня посетило видение. Застыну на месте с безумным взглядом и скажу, что вижу, как нашу контору закрывают и все становятся безработными. Вижу нищету, плач, повешенных и енота, которого принесли в жертву в конференц-зале… По его реакции мы поймем, верны ли наши предположения!

Я смотрю на Валери. Подобно сделавшей стойку охотничьей собаке, она все еще указывает на таблицу, которая не имеет ко мне никакого отношения. Валери в полном восторге от своей гениальности.

– Ну как? – спрашивает она.

– Слушай, мне очень хочется сказать, что идея классная – хотя бы для того, чтобы увидеть все это своими глазами. Но в твоих интересах, да и в наших тоже, придумать что-нибудь не связанное с паранормальными явлениями.

– Нет, нет, ты не поняла! Я притворюсь. Я же не ясновидящая. Просто сделаю вид, чтобы он мне поверил!

И Агентство национальной безопасности выложит в интернет очередное фото с немного измененным комментарием: «Некоторые люди выглядят глупее пьяных морских свинок: посмотрите на еще одну женщину».

– Валери, я тебя очень люблю, но ты должна пообещать мне, что не сделаешь этого.

– Почему? Он будет так удивлен, что выдаст себя с головой. Он испугается!

– Это точно, и тут я с ним солидарна.

– Но чем я рискую?

– Прибежит Нотело и начнет брызгать на тебя святой водой, либо они упрячут тебя в психушку. Кстати, одно другому не мешает.

Валери выглядит разочарованной.

– Ты уверена, что это плохая идея?

– Абсолютно. Будем думать дальше. Тем не менее я оценила твое воображение и способность к планированию: нам повезло, что ты с нами.

Мой комплимент смягчает ее разочарование. Она выглядит умиротворенной. Уф, кажется, я выпуталась. В этом вся Валери – она способна два года изучать язык глухонемых ради любимого человека, прежде чем обнаружит, что он вовсе не глухой, а слепой. И снова бросится в бой с удвоенной энергией. За одно это я бесконечно ее уважаю и завидую ей.

Возвращаясь к себе, я замечаю, как кто-то незнакомый заходит в кабинет Эмили. Если к ней пришел посетитель, значит, она уже на месте. Я иду туда.

Но это не незнакомец. Это сама Эмили в совершенно неузнаваемом виде. На ней черные очки, прическа не такая, как обычно, и одета она словно на похороны. Сразу видно: что-то не так.

– Эмили, что случилось?

– Закрой дверь. Мари! Я совершила огромную глупость. В любую секунду может явиться полиция. Смотри, я не надела браслет, который ты мне подарила, чтобы его не поцарапали наручники. Поклянись, что будешь навещать меня в тюрьме…

Она прислоняется к стене, сотрясаясь в рыданиях.

– Черт возьми, Эмили! Ты наконец расскажешь, что произошло?

– Помнишь, я говорила тебе, что в театральном клубе остался только преподаватель и что это самый крайний вариант…

– Тот, которого ты описывала как похотливого старикана с мерзкой рожей? Ты что, влюбилась? Ничего страшного, любовь зла, но…

– Я его убила.

– Что?

– Вчера у нас была репетиция, а потом он пригласил меня к себе, якобы для того, чтобы поработать над ролью… Можно подумать! Мне и так казалось, что он слишком часто помогает девушкам научиться «владеть телом», как он это называет, во время своих глупых постановок.

– И что ты сделала?

– Когда мы пришли к нему, он налил мне вина и показал свою коллекцию современного искусства: картины, скульптуры – все совершенно гнусное. Мазня и груда каких-то нелепых обломков.

– Эмили, плевать на это! Что ты с ним сделала?

– Мы спокойно пили. Потом он поставил свой бокал, подошел ко мне вплотную и прошептал: «Я не мылся три дня и сейчас овладею тобой, как животное».

– Какая гадость!

– Полностью согласна. Он набросился на меня. И тогда я схватила что под руку попалось и изо всех сил его стукнула.

– Куда?

– По голове. Он упал, как растаявшее мороженое из рожка. Кстати, и звук был такой же.

– А потом?

– Я испугалась и убежала. И даже не подумала о том, чтобы стереть отпечатки. Вот дура! А еще смеялась над твоими лыжными перчатками! У тебя были хотя бы они! Я вернулась домой и всю ночь провела в прострации, ожидая полицейских.

– Ты оставила его валяться на полу?

– Ну да. А ты что, хотела, чтобы я делала этому козлу искусственное дыхание?

– Чем ты его ударила?

– Не знаю. Одной из его дрянных статуэток. Что за нелепая затея – коллекционировать уродливые штуковины с кучей острых углов! Собирал бы коллекцию плюшевых мишек или цветов, и голова была бы цела и невредима. Этот аргумент можно выдвинуть перед судом присяжных? Он ведь сам во всем виноват.

– Эмили, хватит болтать ерунду. Соберись. Отвечай только «да» или «нет». Ты оставила его дома?

– Да.

– Кто-нибудь еще в курсе?

– Нет.

– Ты закрыла за собой дверь?

Она смотрит на меня, как обезьяна, которой показали извещение из налоговой инспекции.

– Эмили, пожалуйста, отвечай.

– Но ты велела говорить только «да» или «нет», а я не помню.

– Ты на машине?

– Да.

– Дай мне ключи. Мы едем туда.

Какие бы сюрпризы ни преподносила вам жизнь, какие бы испытания ни сваливались на вашу голову, всегда помните, что где-то есть человек, которому хуже, чем вам. Сегодня утром победительница конкурса на самую ужасную карму сидит рядом со мной в машине. А моему стилю вождения сейчас позавидуют даже племянники с их компьютерными играми.

Эмили бормочет что-то бессвязное, иногда дергается и машет руками, как бесноватая. То она пристально смотрит вперед, будто там летит НЛО, а в следующую секунду ее голова низко опускается, словно она решила вздремнуть. Я никогда не видела, чтобы кто-то так себя вел. За исключением, пожалуй, одного фильма ужасов. В нем компания девушек с большими бюстами и юношей с накачанными прессами разбила лагерь в лесу, и одна девчонка в шортах и короткой маечке решила выкопать яму, чтобы разжечь костер. Но ей не повезло: копнув пару раз, она разрыла могилу, в которой почти триста лет таилась смерть. Как будто можно похоронить смерть… После этого девушка в шортах весь фильм совершала странные телодвижения, отчего ее маечка задиралась все выше. Эмили сейчас вытворяет то же самое, она даже издала протяжный звук, напоминающий хрип бизона. Мне страшно. С другой стороны, если ее голова начнет вращаться, разбрызгивая рвоту, плевать, это же ее машина. Я всегда могу прикрыться зонтиком, который лежит у нее в дверце. Но пока она вроде как играет на фортепьяно а-ля Шопен, хотя никогда и близко к клавишам не подходила. Дело кончится тем, что ее вместе с Валери, опрысканной святой водой, упекут в одну палату, заварят дверь и повесят табличку: «Опасно: ведьмы! Открывать только для того, чтобы сжечь».

Эмили говорит, что не хочет умирать. И на суде будет утверждать, что убила его из ревности. И она не виновата, что влюбилась в такого похотливого урода. Обещает, что купит ему новую голову, которая в любом случае будет не такой безобразной, как предыдущая. Это ужасно, но я с трудом сдерживаю смех.

Мы подъехали к дому ее преподавателя драматического искусства. Не знаю, как лучше поступить. Оставить Эмили в машине? Но нет никакой гарантии, что она будет сидеть тихо. Тащить с собой на место преступления? А вдруг у нее случится истерика при виде трупа? Передо мной стоит выбор между чувством и долгом. Пойду одна – и Эмили, чего доброго, примется грызть сиденья, а то и вовсе выберется через окно, чтобы покусать прохожих. Возьму ее – и стану свидетелем великой сцены, где Гамлет берет череп и декламирует: «Пожизненное светит мне иль нет, вот в чем вопрос?»

Но привязать ее, как бедную собачку возле магазина, все равно не получится, так что выбор очевиден.

Эмили с трудом вспоминает этаж и трижды спотыкается, поднимаясь по лестнице в своих солнцезащитных очках. Внезапно она дрожащей рукой указывает на дверь, словно это врата ада. Я пытаюсь ее успокоить:

– Смотри, квартира не опечатана – это хороший знак! Полиция не обнаружила тело, либо полицейские еще внутри…

– Нет, не звони! Я не готова…

Она делает два оборота вокруг себя, одергивая пальто. Не знаю зачем. Но мы не можем торчать тут все утро. И я звоню.

За дверью тихо. Я настойчиво стучу. И прекрасно понимаю, что, если откроют полицейские, получится, что я собственноручно сдам им свою единственную настоящую подругу.

Наконец раздаются шаги. Дверь открывается. О боже! Она и вправду его убила, передо мной привидение! Невысокий мужчина лет шестидесяти, одинаковый и в высоту, и в ширину, с толстой повязкой на голове. Не знаю почему, но я тут же вспоминаю одну историю из детства. Я уже лет десять как о ней забыла! Мы с Каро катались в парке аттракционов на поезде-призраке, когда перед нашим вагончиком вдруг возник монстр. В его забинтованной голове торчал топор, и он, завывая, протягивал к нам руки. Я так перепугалась, что треснула его кулаком по лбу, и он взвыл еще громче. Возможно, бедняга после этого бросил семью, скелеты, вагончики и пластиковую паутину, начал новую жизнь, и вот сегодня случай снова нас свел.

Преподаватель драматического искусства и впрямь выглядит странно. Он улыбается. Обычно, когда люди улыбаются, это облегчает контакт и вызывает желание общаться. Но в данном случае эффект несколько другой. Как бы поточнее выразиться? Меня пугают две вещи: его рожа и мысль о том, что Эмили пусть даже теоретически планировала с ним какие-то отношения. Видимо, она совсем дошла до ручки… На их свадьбе я наверняка была бы свидетельницей. Думаю, я попросила бы не делать фотографий с моим участием, чтобы мне потом не пришлось на них смотреть.

– Good morning, ladies…

Какое патетическое произношение… Ну и ну! На его фоне Хьюго выглядел почти шикарно. Эмили замерла в прострации в углу лестничной площадки. Я пытаюсь сохранить самообладание.

– Здравствуйте, месье. Мы были неподалеку и хотели проверить, все ли с вами в порядке…

Он окидывает меня оценивающим взглядом, словно крестьянин, который покупает корову на ярмарке, затем обращается к Эмили с улыбкой психопата:

– А ты, оказывается, штучка с характером! Мне это нравится. Маленькая шалунья, ты вернулась с такой же красивой подружкой. Теперь мы повеселимся на славу… Входите, я достану шампанское из холодильника.

Эмили утыкается лицом в ладони и начинает стонать, как кенгуру, у которой роды пошли с осложнениями. Все понятно, на нее можно не рассчитывать.

– Нет, спасибо, месье, не надо ничего доставать, – решительно отвечаю я. – Вид у вас вполне здоровый, а нам уже пора.

– Даже не думайте!

Он хватает меня за руку. По спине пробегает волна отвращения.

– Какая у вас нежная кожа…

Мне хочется сказать, что ему следует быть осторожнее, что я уже отдубасила одного придурка. Но я должна подавлять порывы ярости. Если Эмили его поцелует, может, он превратится в прекрасного принца? Я пытаюсь вырваться, но он усиливает хватку. Я замечаю позади него «творения», о которых говорила Эмили. Вот уж действительно драматическое искусство, в прямом смысле этого слова. Разве нормальному человеку может нравиться такое? Впрочем, мне нет до этого дела, скорее бы убраться отсюда.

– Месье, прошу вас, будьте благоразумны.

– Жизнь коротка, не будем терять ни минуты. Входите в мое скромное жилище, я покажу вам радугу…

Эмили права: единственный способ отделаться от него – треснуть по голове. Но у меня ничего нет под рукой, а он тащит меня внутрь. Мои подошвы скрипят по его паркету, словно шины на горных виражах. Отчаявшись, я шлепаю его ладонью по повязке. Эффект незамедлителен. Он отпускает меня и принимается верещать от боли. Очень похоже на того типа из поезда-призрака. Теперь я стою между вопящим преподавателем и подвывающей Эмили.

– Простите, месье… Рада, что у вас все хорошо. Если позволите, я дам вам один совет: никогда не пытайтесь соблазнить женщину, не приняв душа!

Я хватаю Эмили за руку и тащу на улицу. Думаю, теперь она перестанет ходить в театральный клуб, и мне самой придется заняться ее свиданиями…

Вас это наверняка удивит, но я с удовольствием вернулась к своей сводной таблице. Я не собираюсь ее заполнять, но созерцаю с умиротворением. Столбцы, строки. Все рационально, реально, стабильно. Я отвезла Эмили домой и предупредила администрацию, что сегодня на работу она не вернется, потому что плохо себя чувствует.

Наконец-то я сижу в своем кабинете, радуясь профессиональной рутине. Ручки стоят в стаканчике, блокноты лежат параллельно бювару, а телефонный провод полностью распутан. Я знаю, что глупо наслаждаться такими пустяками, но приучаю себя довольствоваться малым. Переживания последних дней так меня измучили, что разоблачать подозреваемых уже не хочется. Свою порцию странных мужчин я получила, и мне пока хватит.

Стараюсь не смотреть на тех, кто идет по коридору, чтобы снова не удариться в размышления. Через несколько минут я пойду на обед с Флоранс, Валери и Маликой. А пока я радуюсь спокойному времяпрепровождению в своем кабинете.

Но если вы что-то решили, это еще не значит, что остальные позволят вам это сделать… В дверях появляется Виржини.

– Я тебя не отвлекаю?

– Нет, что ты, входи.

Вот типичный пример женщины, пострадавшей от смены руководства. Она пришла в компанию через несколько лет после меня. На моих глазах вышла замуж – месье Мемнек устроил по этому поводу праздник. Потом родила первого ребенка – компания снова не поскупилась. Затем руководство сменилось, к нам пришел Дебле. Когда у нее родился второй ребенок, нам не разрешили отмечать это событие во время работы, и мы подарили ей конверт с деньгами, которые собрали сами, дирекция участия не принимала. Затем Виржини развелась, и с тех пор разрывается между работой и двумя малышами. Утренняя пробежка, чтобы отвести их в сад, вечерняя пробежка – чтобы забрать. Мать-одиночка и менеджер по работе с клиентами. Каждый день две работы на полную ставку. Я, наверное, уже год не видела улыбки на ее лице. Она всегда безупречна, очень профессиональна, но постоянно находится в напряжении, буквально на грани нервного срыва. Еще одна женщина, которой есть за что поблагодарить мужчин…

– Я тебя слушаю. Чем могу помочь?

– Сегодня утром меня вызвал месье Дебле. С ним был его помощник. Они объяснили мне, что больше не могут позволить мне работать по моему графику.

– То есть?

– Я должна быть на месте в официальные часы работы компании «в целях производственной необходимости». Так они сказали. Но я не могу: утром и вечером я отвожу или забираю детей из сада.

– Чем они это объяснили?

– Рационализацией управления. Они утверждают, что я не раз была им нужна, а меня не было на рабочем месте. Но это неправда! Мой график никогда не вредил работе. Мне кажется, они просто пытаются от меня избавиться. Что делать?

Бедняжка на грани паники. Я ее понимаю.

– На чем вы остановились?

– Они дают мне десять дней на размышление. Потом начнут записывать прогулы…

– Виржини, мы что-нибудь придумаем.

Она улыбается. Она мне верит. Ее терзает такая тревога, что она хочет мне верить. Мы, женщины, такие. Надеемся на других и верим в них больше, чем в себя. Мне не хочется ее разочаровывать. Я до глубины души возмущена очередной несправедливостью. Но должна признать, что пока не вижу никакого решения.

– Я поговорю с ними. Мы рассмотрим их аргументы и возможные решения.

– Спасибо, Мари. Если я потеряю работу, это будет конец…

– До этого еще далеко. Не забивай себе голову раньше времени. Как твои детки?

– Натан уже бегло читает. Он готов к школе. С Артуром, думаю, будет больше проблем…

– Поцелуй их от меня и не беспокойся, я буду держать тебя в курсе.

Сейчас я уже не успеваю пойти к Дебле, но сразу же после обеда обязательно к нему нагряну. Я вижу его игру насквозь. Он собирается дестабилизировать как можно больше сотрудников, используя слабые стороны каждого. Не скоро же он получит свою сводную таблицу по договорам!

Судьба решительно не хочет оставлять меня в блаженном покое с моим стаканчиком с карандашами и распутанным телефонным проводом. На этот раз в кабинете появляется Бенжамен.

– У вас найдется для меня минутка, мадемуазель Лавинь?

– Да, конечно.

Даже если я не хотела видеть знаков, они просто бросаются в глаза. Молодой человек явно чувствует себя неловко. Можно даже сказать, что он в чем-то раскаивается. Не смотрит на меня и переминается с ноги на ногу, словно на них уже висят кандалы. А что, если это его я ждала в субботу? Если он и есть мой таинственный воздыхатель? Он участвовал в моем мысленном кастинге и в роли мужчины, направляющегося ко мне на платформе, выглядел очень даже привлекательно.

– Вы отсутствовали в пятницу… – произношу я нейтральным тоном.

– Пришлось срочно уехать по делам… Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить. Но все не так просто…

Можешь не продолжать, юный обольститель. Ты разоблачен! Все совпало: твои взгляды, намеки, бесконечные визиты в мой кабинет и попытка меня очаровать.

Он стоит передо мной, нерешительный, смущенный. Я наблюдаю за ним. Я была уверена, что никогда не прощу того, кто устроил мне это несостоявшееся свидание. Но теперь, когда он тут, я чувствую, что не могу на него обижаться. Он меня умиляет. Это чудовищно. Несмотря на все, что мне пришлось пережить из-за него, несмотря на часы, полные страданий, мой гнев растаял, как снег на солнце. Словно внутри меня открылся люк, и две тонны ярости плюс шестьсот килограммов ненависти вывалились в канализацию. Кто установил внутри нас этот потайной механизм, который умеют приводить в действие только мужчины? Мы злимся на них, проклинаем, а им достаточно явиться с виноватым видом, и мы тут же им все прощаем, особенно когда они такие милашки… Я только что открыла секрет нашего эмоционального устройства, о котором мы сами не знаем: женское сердце снабжено двойным дном, оно может переносить все горести мира при одном условии – если его освещает хотя бы крошечный огонек. Огонек, озаряющий самую мрачную ночь…

Бенжамен наконец решается поднять на меня глаза. Вижу ли я себя рядом с ним? По правде говоря, я представляла своего мужчину несколько иначе. Но он красив и, судя по письмам, мыслит довольно зрело для своего возраста.

– Я так много у вас попросил, злоупотребил вашим временем…

– Ничего страшного.

– Нет же, я злюсь на себя за это.

– Забудем.

– Надеюсь, вы еще не ходили биться за мою надбавку, иначе я буду очень переживать…

Я бы, конечно, предпочла, чтобы он корил себя за неудавшееся свидание на вокзале или за состояние неопределенности, в которое поверг меня, но у каждого свои приоритеты.

– Мадемуазель Лавинь, я увольняюсь.

От неожиданности я поперхнулась.

– Увольняешься?

– Да, я собираюсь жениться, и мой тесть предложил занять должность в его транспортной компании, на востоке.

Это не он писал мне письма. Не он прокатил меня со свиданием. Я почти впадаю в депрессию. На долю секунды мне действительно понравилась мысль о том, что за мной будет ухаживать этот молодой человек. Он чувствует мое разочарование, не подозревая о его истинной причине. Я придумала себе роман на пустом месте. Я уже даже не уверена, что вообще получала эти письма. Я сомневаюсь во всем, и прежде всего в самой себе.

Он подходит ближе.

– Я вижу, что вы расстроены. Значит, вы все-таки ходили из-за меня в дирекцию…

– Не беспокойся, Бенжамен. Это не имеет никакого значения. Тебе действительно будет лучше работать со своей семьей, чем здесь. Я рада, что ты женишься. Поздравляю тебя и твою будущую супругу. Будьте счастливы.

– Я хочу договориться об уменьшении срока отработки, но вы не волнуйтесь, я сделаю это сам. Вы и так потеряли из-за меня столько времени.

Я потеряла кучу времени вовсе не из-за него, а из-за себя. Ведь это я напридумывала невесть что. Досадно, что в моем возрасте, имея за плечами немалый опыт, я по-прежнему остаюсь взбалмошной идиоткой, которая готова все начать с нуля, когда речь заходит о сердечных делах.

– Эмили, ты не спишь?

– Нет, стыд мешает мне закрыть глаза. Мари, я бесконечно благодарна тебе за это утро. Я действительно жалкая неудачница.

– Только не думай, что побила рекорд. Я знаю одну серьезную конкурентку… Как ты себя чувствуешь?

– Физически хорошо, но морально просто убита. Ничего в этой истории не говорит в мою пользу. Ты меня еще любишь?

– Конечно, дуреха. Но пообещай больше не принимать приглашения от сомнительных типов!

– Обещаю. Как ты отработала?

– Дебле взялся за Виржини. Теперь точно придется сражаться. А еще я знаю, что Бенжамен не писал мне писем. Он пришел сообщить о своем увольнении и скорой свадьбе.

– Ну что ж, одним подозреваемым меньше. С другой стороны, это был не худший вариант…

– Не знаю почему, но меня это расстроило. Если быть откровенной, я даже упала духом.

– Ты же не станешь хандрить из-за того, что лишилась одного подозреваемого?

– Боюсь, что стану. Я себе сотню раз повторяла, что больше не хочу никаких мужчин, больше не хочу страдать, строить иллюзии. И вот расклеилась, потеряв одного из своих придуманных претендентов. Это какая-то аномалия. Как будто во мне две Мари: одна делает выводы и не хочет повторять прежних ошибок, вторая живет чувствами и готова входить в одну и ту же реку до бесконечности, потому что так ничего и не поняла в жизни. Рассудительная и сумасбродка. Впрочем, у рассудительной Мари есть вопрос к сумасбродке: если я хочу всех этих мужчин, значит ли это, что я с приветом?

– Нет, ты просто нимфоманка!

У меня настроение ниже плинтуса, а она смеется надо мной.

– Я смотрю, кто-то упражняется в остроумии… А ведь это не я флиртовала с Франкенштейном, коллекционирующим нелепые произведения искусства.

– Кто бы говорил! Не стыдно котов воровать?

Внезапно мне приходит в голову идея.

– Слушай, Эмили, раз уж мы обе пережили такой скверный день, может, отметим это событие в маленьком ресторанчике, только ты и я?

Она заехала за мной на машине, и мы отправились в центр города. Вечером в начале недели сложностей с парковкой почти не бывает, и можно спокойно ездить и выбирать заведение. Мы выбрали маленькое кафе на тихой улице, которая выходит на большую площадь. Я здесь бывала в юности и даже приглашала сюда Хьюго в начале наших отношений. Я открыла ему это место. Сегодня вечером, даже если на улице пасмурно и промозгло, мы с Эмили ощущаем в воздухе какую-то легкость. Кто бы мог подумать, что мы с удовольствием встретимся после всего, что нам пришлось пережить в последние часы?

Войдя в кафе, мы ждем, пока официанты рассадят посетителей, которые пришли раньше нас. Эмили признается:

– Знаешь, я опять видела своего соседа из дома напротив. Теперь я знаю, как его зовут: Жюльен.

– Ты с ним разговаривала?

– Нет, я посмотрела на его почтовый ящик.

– Лучше бы ты просто с ним заговорила.

– Ты что, я никогда не решусь! Мне кажется, он приходит домой в полдень, я недавно его видела. На этот раз он играл с собакой.

Клянусь, я удержалась от комментариев.

– Эмили, тебе нужно с ним познакомиться. Ты рассказываешь мне о нем уже несколько месяцев. Ты обошла все мыслимые и немыслимые общества, клубы, кружки и секции в надежде встретить достойного мужчину. Игроки в бридж оказались слишком старыми, моделисты – инфантильными и чаще всего женатыми, шахматисты – не очень разговорчивыми, и я не стану тебе напоминать, чем все закончилось в театральном клубе…

– Да уж, сжалься надо мной.

– И что? Куда ты собираешься записаться на этот раз? В клуб верховой езды? И выйдешь замуж за пони, поскольку в таких местах тусуются одни девчонки?

Я ощущаю порыв холодного воздуха. Кто-то вошел в кафе и встал за нами. Эмили оборачивается и тут же съеживается. Что такого ужасного она могла там увидеть? Своего преподавателя драматического искусства со скульптурой, торчащей из головы? Она шепчет мне что-то, но я не понимаю.

– Что? Что случилось?

Я оборачиваюсь и бледнею. Передо мной стоит Хьюго под ручку с молодой женщиной, которая будто только что сошла с обложки модного журнала. Даже при всей своей ненависти к ней я вынуждена признать – она действительно очень хороша.

– Мари, ты что здесь делаешь?

Заметьте, он даже не выглядит смущенным. Хуже всего, что смущенной выгляжу я. Мир перевернулся с ног на голову. Мой бывший строит из себя важную персону и пренебрежительно оглядывает меня:

– Что, девчонки, решили устроить холостяцкий ужин? Клево. Не ешьте слишком много, иначе растолстеете, и ни один мужчина на вас больше не посмотрит.

Довольный своей злой шуткой, он целует взасос ту, которая, должно быть, и есть Таня. Десять лет назад именно в этом кафе подобной чести была удостоена я. От ничтожества, который таким образом извещает весь мир, что сумел покорить очередную самку.

Эмили пристально смотрит на меня. В ее глазах читается приказ отхлестать Хьюго по щекам, а затем засунуть ему меню в то место, уточнять которое мне запрещает хорошее воспитание.

Не скупясь на добрые слова, мой бывший добавляет:

– Осторожно, девочки, это кафе для влюбленных! Люди могут подумать, что вы вместе, если вы понимаете, о чем я…

– Идем, Эмили.

Хьюго не упускает возможности:

– Отлично. Значит, сейчас наша очередь. Вперед, Таня, шевели своей прелестной попкой.

И он снова засасывает половину ее лица. Бедняжке нужен не просто водостойкий макияж, а специальная краска для лодок. Мы уходим, пока он не принялся за палубу.

Я быстро иду по улице. Эмили едва за мной поспевает. Достойное завершение отвратительного дня.

– На этот раз он перешел все границы, – произносит потрясенная Эмили. – Почему ты ничего ему не сказала?

– А что я должна была сказать?

– Ну, не знаю… Но разве можно терпеть подобные гадости.

– Можешь поверить, ему это с рук не сойдет. Он мне за все заплатит. Для этого мне нужно два кило отборного картофеля сорта «Шарлотт» и восемнадцать упаковок слабительного.

Несмотря на гриппозную атмосферу этой зимы, которая никак не хочет заканчиваться, витамины мне не нужны. Меня подпитывают гнев и неутолимая жажда мщения. Мне больше не нужно заниматься спортом, искать хороший повод взбодриться – плохих хватает в избытке. Ярость помогает сжигать калории, а также вызывает желание сжечь и подлого Хьюго вместе со всем, что ему дорого.

А ведь я была готова отказаться от войны. Решила ограничиться кражей кота, который с каждым днем становится все ласковее и сообразительнее. Этот маленький хищник является живым опровержением пословицы: «Чужое добро впрок не идет». Парацетамол переметнулся в другой лагерь. Вступил в сговор со своим похитителем. Видимо, сработал стокгольмский синдром вкупе с кошачьим кормом. И я сложила оружие, решила оставить в покое этого мерзавца и его девицу из журнала мод. Но публичное унижение в кафе мигом вернуло мне боевой дух – этого я прощать не собираюсь. Я все предусмотрела, все спланировала. Провал недопустим.

– Эмили, пожалуйста, ты должна мне помочь.

– Ни за что. Ты с ума сошла! Об этом не может быть и речи.

– Я знаю, где раздобыть костюмы и парики. Мы ничем не рискуем!

– Нет, Мари, на этот раз ты заходишь слишком далеко. Я прекрасно понимаю твои чувства, но эта карательная экспедиция – что-то из ряда вон!..

– Значит, когда ты утверждала, что готова помогать мне и что меня удивит, на какие безумства ты способна, это было не всерьез?

– Проблема не в этом. Не уговаривай меня. Я не собираюсь переодеваться в фею и нести угощение со слабительным на вечеринку твоего бывшего.

– Это займет всего несколько минут! Поднимаешься, звонишь, оставляешь коробки и исчезаешь. Неужели трудно сделать это ради меня?

– Мари, если будет расследование, на этот раз за мной точно явится полиция. Меня обвинят в массовом отравлении.

– От обычного поноса еще никто не умер.

– Нет, ты себя слышишь? Ты вообще понимаешь, что ты задумала?

– Прекрасно понимаю, и представь себе, это помогает мне чувствовать себя лучше. Чтобы уснуть, я считаю, сколько раз спустили воду в унитазе…

– Ты спятила.

– Помнится, ты так не говорила, когда я изображала твою сестру на том идиотском свидании с мотоциклистами из парка.

– О, это удар ниже пояса!

– И уж точно ты не считала меня ненормальной, когда я поехала проверить, жив ли твой похотливый любитель искусства. Только представь себе, как выглядели бы ваши дети! Наполовину земноводные, наполовину принцессы.

– Твои методы возмутительны! Это манипуляция, гнусный шантаж! А ведь я никому не рассказывала, что ты облизываешь марки просто потому, что тебе нравится клей. Но теперь-то, будь уверена, я сдам тебя при первой же возможности. А еще я всем расскажу, что наш ответственный работник слизывает клей с конвертов! То-то все удивляются, почему они не запечатываются! Конечно, ведь наша полоумная кадровичка все давно слизала!

– Это напоминает мне о бабушке!

– Хорошо еще, что она работала на почте, а не в службе канализации!

Меня разбирает смех. Если бы кто-нибудь нас услышал, то обязательно сообщил бы куда следует. И за нами приехали бы люди в белых халатах со смирительными рубашками, чтобы доставить нас на затерянный остров, куда тайно свозят самых невменяемых жителей планеты.

– Эмили, умоляю, без тебя у меня ничего не получится. Только к тебе я могу обратиться с такой просьбой. Пожалуйста. А потом, клянусь: я буду спокойной, счастливой, отомщенной и бесконечно благодарной своей лучшей подруге.

– Надеюсь, тебе будет стыдно. Надеюсь, что всю жизнь тебя будет мучить совесть за то, что ты заставила меня это сделать.

– Обещаю. Я уже сгибаюсь под тяжестью вины.

Я никогда не была фанаткой творческого досуга. Тратить кучу времени на создание какой-то псевдокреативной фигни, которая в результате окажется в чужой квартире или на помойке, – нет, это не мое. Я нахожу подобное трогательным, только когда этим занимаются дети либо ты сам – ради кого-то особенного… Но клянусь: я больше ни слова не скажу на эту тему. После того как я три часа впрыскивала слабительное в разноцветные пончики и растирала таблетки «быстрого действия» в порошок, чтобы затем с дьявольской точностью распределить его под слоями сыра и грибов для пиццы, ни одна творческая мастерская не покажется мне глупой.

Чтобы собрать необходимое мне количество слабительного, я совершила набег на три аптеки и добыла примерно поровну таблеток и желатиновых капсул. Кухня и гостиная напоминают продовольственный склад. Всюду разложены пончики и пицца. Я потратила четверть зарплаты, чтобы испортить этому гаду костюмированную вечеринку. Надеюсь, у него есть запасы туалетной бумаги, иначе это может обернуться санитарной катастрофой. И поскольку я ничего не делаю наполовину, пока Эмили будет занята доставкой бесплатного, но проклятого угощения, я засуну картофелины в выхлопные трубы машин всех гостей Хьюго.

Я объявляю войну на уничтожение. Пленных не брать. Никакой капитуляции. Это послужит им уроком: нечего приходить на праздник к этому мерзавцу и его шлюхе после того, как он безжалостно вышвырнул меня на улицу.

Костюмы я выбирала, руководствуясь двумя принципами: стать неузнаваемыми и сохранять полную свободу движений на случай, если придется убегать или драться. Я должна предусмотреть все. Управлять – значит предвидеть. В войне побеждает тот, кто подготовился к поражению. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Для себя я выбрала костюм кролика – полностью закрытый комбинезон, видна только середина лица. Глаза, нос и рот. Необходимый минимум. Видеть, дышать и общаться. Настоящий боевой кролик. Для Эмили я подобрала менее нелепый костюм – волшебная фея с крыльями. Фасон ей понравится, потому что она ненавидит, когда одежда полнит ее в области попы. И чтобы ничего не оставлять на волю случая, я даже попросила своего бывшего однокашника, который теперь работает гримером в морге, сделать нас еще более неузнаваемыми. То, что он гримирует покойников, вызывает у Эмили тревогу и отвращение, но это наша дополнительная гарантия.

Готовя отравленное угощение, я чувствую себя мерзкой колдуньей из сказки о Белоснежке. Только я не ограничусь одним яблоком. Я живу в индустриальную эпоху. В моей сказке на вечернем балу у этого подонка я доберусь и до принцев, и до принцесс, и даже до гномов – до всех сразу. Парацетамол не понимает, чем это я занимаюсь. Он запрыгнул на угол стола, чтобы лучше видеть. Сидит смирно, обвив лапки хвостом, и смотрит на меня. Я попыталась объяснить ему, что я делаю и зачем. Да, я разговариваю со своим котом. Он ничего не ответил. Несмотря на все аргументы, мне кажется, что он меня осуждает.

– Тебе еще повезло, что твое имя я выбрала, когда на столе валялись таблетки от головной боли, – сказала я ему. – Потому что сегодня тебя звали бы Микролакс или Дюфалак.

Он смерил меня взглядом. Мне показалось, или в его красивых зеленых глазах мелькнуло презрение? Определенно самец. Сначала они доводят нас до ручки, а потом сами же насмехаются над нами! Я стукнула кота по носу коробкой из-под пиццы, а потом бегала за ним по всей квартире, чтобы поцеловать и извиниться.

Эмили пришла к назначенному времени. Услышав, как она ахнула при виде многочисленных коробок с пиццей и пончиками и пустых упаковок из-под разнообразного слабительного, я подумала, что, возможно, немного погорячилась.

– Только не говори, что содержимое этих упаковок теперь находится в этой еде!

– Нет, что ты, я еще для варенья немного оставила.

– Ты и впрямь чокнутая. Мы с тобой войдем в историю, как поносные отравительницы.

Она надела свой костюм в одной комнате, я в другой. Когда мы встретились в коридоре, я – в образе кролика, она – феи, мы чуть не умерли от смеха. В итоге я плюхнулась на свой хвост-помпон, а она чуть не ободрала крылья, сползая по стенке. Кот нас видел, но быстро удрал. Наверное, побоялся снова получить по носу коробкой из-под пиццы, если бы мы прочли в его глазах все, что он о нас думает…

Когда мы выходили из квартиры, я молилась, чтобы нам никто не встретился, и на этот раз мои молитвы были услышаны. Я догадываюсь, что эта удача имеет свою цену, и рано или поздно мне придется за нее заплатить. Неважно. Я готова вернуть долг провидению, но в другой раз. Сегодня вечером я живу в кредит.

Мы вышли из здания, накинув на плечи покрывала, чтобы спрятать свои костюмы. Так что двор пересекли два призрака «из чистого хлопка», несущие пиццу и пончики с повышенным содержанием слабительного. Две зловещие тени, летящие в ночи.

Мы припарковались за две улицы от дома Хьюго. Наши костюмы доставляют радость не только детям, но и взрослым. Один милый дедушка даже помог нам донести часть провизии. В награду он хотел взять один пончик, но, к счастью, Эмили сохранила присутствие духа и сказала ему, что это для детского приюта и количество строго ограничено. Врать, конечно, нехорошо, но зато мы спасли ему вечер.

Мы с Эмили привлекаем всеобщее внимание. Как вы думаете, что делают люди, встретив на улице фею и кролика? Правильно, смеются над ними! Некоторые даже пытаются дотронуться до нас, в надежде, что мы принесем им счастье. Знали бы они о нашей патологической невезучести…

Ветер развевает мои длинные уши и тянет голову назад. Это невыносимо. Эмили говорит, что то же самое происходит с ее крыльями, и ей тоже неудобно. Мы и не представляли, что у каждого вида свои проблемы. Мудрецы правы: чтобы кого-то понять, нужно хоть немного побыть в его шкуре. Я стала кроликом меньше часа назад и уже вся извелась.

Мой приятель из морга прекрасно справился со своей задачей. Мы изменились до неузнаваемости. Он сделал противоположное тому, что делает обычно. Как правило, он придает усопшим более привлекательный вид, чтобы облегчить страдания близких. С нами он поступил ровно наоборот. Если бы мама меня увидела, она решила бы, что я умерла. Если не смывать грим до октября, нам обеспечен грандиозный успех на Хеллоуин. Я буду кроликом-зомби, а Эмили – феей мертвецов.

Мы входим в подъезд. Чем ближе мы к зоне военных действий, тем медленнее Эмили переставляет ноги. Она даже как будто фыркает. Эта старая кляча составит прекрасную пару своему пони и наравне с ним будет отказываться преодолевать препятствия.

Возле лифта я встречаю тех, кто многие годы были моими соседями. Они здороваются со мной: «Добрый вечер, месье», и это меня успокаивает. Браво макияжу! Меня не узнали, и это прекрасно. Мне они нравились. Хорошо, что их не будет дома сегодня вечером. Бегите из этого здания, бедные люди! Скоро на него обрушится восьмая египетская казнь и оно наполнится зловонием! Приятного вечера!

Мы не успеваем дойти до лифта, как кто-то наверху вызывает его. Эмили выглядит все хуже. Я успокаиваю ее:

– Дыши глубже, скоро все закончится. Только подумай, мы пережили это вместе, как на войне. Это даже круче, чем договор, скрепленный кровью…

– Что-то мне нехорошо. Мне даже не нужно есть твою дрянь, чтобы почувствовать себя больной.

– Неужели тебя мучает совесть?

– Нет, скорее задница. В животе революция. С детства ненавижу маскарады, они выводят меня из равновесия. Всегда считала это полным дебилизмом.

– Но ты прекрасно выглядишь в костюме феи, клянусь. Даже белые локоны тебе…

– Еще одно слово, и я улечу, оставив тебя одну с твоей убийственной жрачкой и синюшной заячьей мордой.

Лифт наконец спускается. Внезапно Эмили закатывает глаза и выпускает коробки из рук. Она падает на лестницу, и отравленные пончики разлетаются по ступенькам.

– Эмили!

Я бросаюсь к ней, приподнимаю ее голову.

– Прошу, скажи что-нибудь!

Она начинается дергаться точно так же, как в машине. Из лифта выходят люди. Они держат на поводке маленькую собачку. Увидев нас, они замирают на месте. И я их понимаю. Не каждый день увидишь, как кролик приводит в чувство фею в окружении разноцветных пончиков. Даже в их возрасте можно запросто снова поверить в Деда Мороза и его добрых зверушек. Эти люди хорошо одеты. Если мне не изменяет память, они живут на четвертом этаже. Сейчас, возможно, идут на шикарный ужин. Я пытаюсь их успокоить:

– Все в порядке, обычный обморок!

Почему я произношу это с китайским акцентом? Видимо, инстинктивно, чтобы они не узнали мой голос. Ну, ты сильна, Мари. Я всегда знала, что в глубине души я настоящий воин.

Прежде чем я успеваю что-либо предпринять, маленькая собачка проглатывает один из пончиков, упавших на пол. Размером пончик почти с нее. Как это печально. Ужин этих людей безнадежно испорчен. И вот они уходят с маленькой бомбой замедленного действия на поводке.

Я быстро складываю пончики обратно в коробки. Некоторые немного помялись. Из них потек крем. Главное – не облизывать пальцы.

Эмили выпрямляется.

– Мари, я не смогу туда пойти. Клянусь, я не выдержу. Я очень хотела тебе помочь… Надеюсь, ты меня простишь.

– Не волнуйся, ситуация под контролем.

Я не собираюсь отказываться от задуманного, когда мы уже прибыли на место. Я чувствую себя троянским конем, начиненным сыром и чоризо. Героем войны, который жертвует собой, бросаясь на врага с гранатами, покрытыми клубничным желе. Я ставлю коробки друг на друга и устремляюсь к лифту.

– Эмили, жди меня здесь. Ни с кем не разговаривай и ничего не слизывай с пола, понятно?

Мне кажется, у нее сломано одно крыло.

Лифт несет меня навстречу моей карающей судьбе, а я испытываю адские муки. Мне ужасно жарко в костюме кролика, а руки едва выдерживают вес коробок. Я упираю их в стену и перевожу дыхание. Кроличьи уши касаются потолка. Не знаю, что я буду делать, если они вдруг загорятся. Главное – не представлять себе этого. Стоит только о чем-то подумать, как оно происходит.

Музыку слышно за два этажа. Кошмар для соседей. И какая музыка! Шлягеры двадцатилетней давности. Двести децибел вышедшей из моды музыки для того, чтобы потрясти задом.

Если мне придется с кем-то разговаривать – на войне как на войне, – использую китайский акцент. Надеюсь, никто меня не узнает. Иначе на бедного кролика откроют охоту! Прежде чем начать наступление, между двумя припевами диско, я в последний раз спрашиваю себя, правильно ли я поступаю. Стыжусь ли я злодеяния, которое собираюсь совершить? Да. Немного. Но из всех чувств, которые мне пришлось пережить за последнее время, стыд – далеко не самое неприятное. В любом случае его полностью подавляет законное желание досадить Хьюго. И теперь, когда защитник – чистая совесть – закончил свою речь, так и не сумев смягчить приговор, уважаемый судья может назначить наказание. Я сосредоточена на своей цели: я – кролик, везущий отравленное угощение.

Я трачу не меньше минуты на то, чтобы позвонить в дверь, – приходится нажимать кнопку звонка углом коробки с пиццей, которая то и дело соскальзывает. Похоже на состязание в глупой телевизионной игре, вдобавок я уже в костюме.

Я даже не знаю, кто открыл мне дверь. Хотя нет, знаю, это кот Сильвестр. Но кто прячется внутри кота? В потоках лазерных лучей я различаю супергероев, гангстеров, двойников известных людей. Одни танцуют, другие разговаривают. В квартире полно народу. Тем хуже для них. Все они сообщники, все будут наказаны!

– Доставка пиццы и пончиков!

Кто-то восклицает: «Супер!», но я не знаю, кто именно: бразильская танцовщица или Покемон. Чьи-то руки с голодными возгласами приподнимают крышки коробок, пока я несу их на кухню. Никто не спрашивает, кто все это заказал. Тем лучше. Оказавшись на кухне, я не могу устоять перед соблазном раздать угощение лично: в качестве бонуса я увижу, кто пришел на вечеринку и дорого за это заплатит.

Я только что узнала двух приятелей Хьюго: один в костюме ковбоя, другой – Бэтмена. Я предлагаю им пончики, и они с энтузиазмом хватают их. Они улыбаются мне, делают комплименты моему наряду. Я очень рада их отравить, они мне никогда не нравились. Ковбой принадлежит к числу мужчин, которые будут соблазнять вас презервативом, словно это обручальное кольцо за тридцать миллионов долларов. А Бэтмен любит хвастаться тем, как тщательно выбирает себе трусы – иногда даже с написанными на них посланиями, – чтобы первое свидание прошло как в сказке. В общем, два типичных представителя своего вида.

Мы с ними уже встречались, но сегодня они не поняли, кто я. Разговор с людьми, которых ты знаешь много лет и которые тебя не узнают, слегка будоражит. Ты смотришь на них новыми глазами. Словно видишь в первый раз, но при этом представляешь, с кем имеешь дело. Довольно пикантно. Можно оценить всю степень их лицемерия по тому, как они пытаются вас очаровать в самом начале, как внимательно и уважительно относятся. И куда только все испаряется впоследствии? Я с удовольствием включаюсь в эту маленькую игру. Какой изумительный эксперимент! Некоторые обращаются ко мне, как к парню. Я отмечаю, что мужчины не ошибаются – наверное, угадывают мои формы – в отличие от девчонок, особенно молодых. Под оглушительную музыку я продолжаю раздавать угощение, опустошая коробки одну за другой, и повсюду меня встречают с радостью. Мне кажется, что все это мне снится. Я словно попала в телесериалы своего детства, или в грандиозный фильм, объединивший легенды кинематографа. Люди берут у меня коробки из рук и делят между собой их содержимое. Я вижу порции, которые передаются друг другу, почти ощущаю, как зубы впиваются в них. Зло расползается. Пока здесь царит радость и беззаботность, но из темноты уже подкрадывается беда. Удар вот-вот будет нанесен! Словно анонс американского фильма ужасов: «Они об этом еще не знают, но их задницам грозят большие неприятности!», «Вы полюбили его в ХЬЮГО: БАМБУК НЕ ВЫДЕРЖАЛ? Не пропустите ХЬЮГО-2: МЕСТЬ ГНУСНОГО КРОЛИКА». И замедленная съемка жующих ртов под пронзительную музыку, от которой мороз по коже. Ешьте, ешьте, дорогие! Я отучу вас ходить в гости к этому мерзавцу.

У меня возникает вопрос: если бы я до сих пор жила с Хьюго и его друзья были бы и моими друзьями, смогла бы я сейчас веселиться вместе с ними? Честно говоря, думаю, что нет. Мне никогда не нравились подростковые тусовки, организованные просто из принципа. Музыка на полную катушку, все пьют, курят не пойми что и стараются поддерживать хорошее настроение дешевыми шутками. Мне всегда было неуютно на таких вечеринках. Слишком много притворства, суеты, условностей. Обычно я незаметно уходила на кухню с теми, кто действительно хотел пообщаться. Мы намазывали маслом тосты и сохраняли человеческое достоинство. У меня остались довольно приятные воспоминания об этих кухонных посиделках. Хоть какой-то прок от безумных вечеринок…

Я обошла почти всех гостей, но еще не встретила хозяев торжества. В конце концов я натыкаюсь на Таню, которая раздобыла себе откровенный костюм, выгодно подчеркивающий все ее прелести. Такие девицы умеют это делать инстинктивно. Сегодня вечером она дьяволица в ажурных чулках. И угадайте, кто следует за ней по пятам, пуская слюну? Мой бывший! Он в костюме собаки! Мог бы с таким же успехом нарядиться карпом. Учитывая, что я кролик, это символически объясняет неудачу нашей пары. Хьюго в замечательной форме. Вдохновленный своим специфичным юмором, он трется об ноги гостей, женщин и мужчин. Бедняга такой забавный. Ему удается быть одновременно вульгарным и неуклюжим. Я протягиваю ему пончик, и он с удовольствием его берет. Он стоит напротив меня, улыбается мне своей разрисованной мордой, по обе стороны которой свисают большие уши. Вот уже несколько месяцев мы не были так близки. Это настоящий сюрреализм. Мы обмениваемся долгим взглядом, и он, наверное, думает, что я попала под действие его щенячьего обаяния. Он благодарит меня с такой доброжелательностью, какой прежде я не удостаивалась, хотя столько лет делала все для него. Он принимал мои усилия, как нечто само собой разумеющееся. Это вошло в привычку. Как бы я ни старалась, в ответ не получала ни слова благодарности. И вот он бесконечно признателен мне за то, что я даю ему пончик, напичканный слабительным… Поди пойми этих мужчин. Кушай, милый, ты будешь вторым отравленным песиком за сегодняшний вечер.

Теперь я узнаю многих гостей. Большинство из них и пальцем не пошевелило, когда он от меня избавился. И они за это заплатят. Зато меня порадовало, что Флорианы здесь нет. Мне бы не хотелось, чтобы она пострадала из-за меня.

В коробках почти ничего не осталось. План превзошел все мои ожидания. Я просто гений. Теперь пора сматываться. Вряд ли я когда-нибудь сюда вернусь. Как говорил Хьюго, страница нашей жизни перевернулась, но боюсь, слово «КОНЕЦ» будет начертано на туалетной бумаге. Меня посещает еще одна гениальная идея. Я, конечно, гений, но недобрый. Это будет последний штрих, завершающий фейерверк! Я знаю, что поступаю плохо. Мелочно. Но все же иду в туалет и с веселым злорадством выбрасываю в окно всю туалетную бумагу, что там есть. Вот это кайф! Хоп! Я слышу, как рулоны мягко падают на землю пятью этажами ниже, во двор соседнего дома. Бедняги даже не смогут их достать. Странно, но на этот раз моя совесть говорит, что я перешла все границы. «Лучшее – враг хорошего», – гласит пословица. Я отвечаю другой, специально придуманной для этого случая: «Бог любит великих воинов, а мелочных ненавидит». Осуществив диверсию, я покидаю туалет. Направляюсь прямиком к выходу, но два веселых парня, полицейский и астронавт, тащат меня танцевать в гостиную. Все, кредита мне больше не видать. Провидение решило взыскать долг прямо сейчас. Когда я поворачиваю голову, полицейский, видимо в знак благодарности, сует мне в рот последний пончик. Большую часть я выплевываю, но дело сделано. Отрава попала в организм.

Я – змея, укусившая собственный хвост. Муха, ударившая себя мухобойкой. Кролик с грязным хвостиком. Обещаю больше никогда не быть такой мстительной. Но сегодня вечером мне все же придется поплатиться.

Знаете ли вы басню «Фея, кролик и отравленный пончик»? В ней говорится о прекрасной фее, которую тошнит в раковину, потому что она перенервничала, и ее друге, милом кролике, сидящем на унитазе в тесной кабинке, где гуляет негромкое эхо. Я не стану рассказывать эту басню – не хочу, чтобы вы разочаровывались в жизни. Но все же донесу до вас мораль: «Карающей руке всегда достается часть наказания». Красиво и правдиво. Уверена, эту поучительную историю будут рассказывать детям и через тысячу лет. Во всяком случае, должны.

Однако будем честны: есть принципы, а есть реальность. Покинув вечеринку с бурлящим животом, я все же успела напихать картофеля в выхлопные трубы большинства гостевых машин. Знаю, вы меня за это не похвалите, но могу вас заверить: засовывать одной рукой картофелину в выхлопную трубу, а другой держаться за живот – это подвиг. Если кто-то видел меня за этим занятием, теперь он знает, что инопланетяне все-таки захватили нашу планету, приняв почти человеческий вид, и теперь нужно срочно предупредить людей о грозящей катастрофе. Вы, наверное, скажете, что последний этап моей диверсионной операции противоречит вышеупомянутой морали, но я на это выдвину неотразимый аргумент: «Желание мести возникает исключительно потому, что справедливости приходится слишком долго ждать. А можно и вовсе не дождаться».

Мой мозг жаждет все систематизировать, чтобы поскорее вывести меня из состояния заблудшего насекомого, и потому незамедлительно формулирует эмпирический закон, который затмевает остальные: «Мы – люди, и поэтому чувство, возникшее в глубине души, всегда будет сильнее истины, пусть даже абсолютной, рожденной разумом». Короче говоря, я знаю, что поступила недостойно, но не могу не радоваться тому, что сделала, поскольку испытываю чувство глубокого удовлетворения.

Эмили осталась ночевать у меня. В любом случае, учитывая то жалкое состояние, в котором она вернулась из нашей маленькой экспедиции, я не могла отпустить ее одну домой. После душа она свернулась калачиком на диване и уснула сном младенца. Я не нашла в себе сил разбудить ее и отправить в комнату для гостей. Я осторожно накрыла Эмили одеялом и сунула подушку под голову. Несчастные крылья лежали у нее в ногах. Парацетамол несколько минут сидел с безумным взглядом в засаде за подлокотником, а затем стремительно их атаковал.

Часа в два ночи, когда я лежала в своей кровати не в силах уснуть, мне показалось, что вдалеке раздалось несколько взрывов. К великому стыду, первой эмоцией, которую я испытала, была радость. На меня снизошло умиротворение. Я с удовольствием представляла, как один за другим разлетаются автомобили этих кретинов, словно под обстрелом в каком-нибудь боевике. Если знать, что большинство этих славных парней уделяют машинам больше внимания, чем своим женщинам, фильм становится еще увлекательнее.

Когда мы проснулись на следующее утро, вчерашний вечер показался нам сном. Впрочем, и крылья феи куда-то исчезли.

Ни Эмили, ни я завтракать не хотели, и моя подруга отправилась домой. Когда мы прощались, обе такие спокойные, мягкие и доброжелательные, сложно было найти в нас что-то общее с двумя полоумными, которые буянили вчера вечером. Очень похоже на синдром Джекила и Хайда.

В окно я вижу, как Эмили идет через двор. Прежде чем выйти на улицу, она поворачивается и с улыбкой машет мне рукой. Потом эта дурында делает вид, что падает в обморок, взмахивая крыльями. И начинает смеяться как ненормальная. Если бы кто-нибудь ее сейчас заметил, то решил бы, что по ней психушка плачет. Даже издали я вижу ямочки у нее на щеках. Смеха на таком расстоянии не слышно, но он звучит в моем сердце, я знаю его наизусть. Он так часто помогал мне выдерживать удары судьбы. У меня есть две сестры: Каро и Эмили. Одну подарила мне мать, другую – жизнь. В нашем языке существует только одно слово для обозначения любви. В любовь мужчин я больше не верю, зато точно знаю о существовании любви между мной, Каро и Эмили. Для этого чувства нужны два разных слова: одно теряло бы свой смысл, когда рушатся иллюзии, а другое в этот самый момент обретало бы всю свою силу. Только благодаря этой любви жизнь действительно чего-то стоит. Она возникает во тьме, согревает в холод, спасает от отчаяния. Нужно пройти через испытания, чтобы заметить ее. И нужно их пережить, чтобы насладиться ею в полной мере.

Внезапно я чувствую себя очень одиноко в своей большой квартире. Это странно, но со вчерашнего вечера во мне что-то изменилось. Завершилась очередная глава моей жизни. Я сполна рассчиталась с Хьюго. Теперь он принадлежит прошлому. С моей точки зрения, мы квиты. Я отплатила ему сполна, но нисколько не горжусь, напротив. Моим советчиком был гнев, но в глубине души я знаю, что это мне не свойственно. Я создана для любви, а не для сражений.

Я устраиваюсь на диване. Пытаюсь представить свое будущее, но ничего не вырисовывается. Я двигаюсь по жизни каждую секунду, каждый час, день за днем, не зная, куда иду. Что я собираюсь делать дальше? Можно ли применить весь накопленный опыт во благо? Я плыву на лодке сквозь туман. Я устала грести. Я догадываюсь, что впереди рифы, но не вижу их. Сойти с лодки? Если я брошусь в воду, меня съедят акулы или жуткие осьминоги-мутанты. Когда я зову на помощь, мой голос тонет в густой пелене. Горизонта не видно.

Парацетамол вылез непонятно откуда и торжественно входит в гостиную. Он мягко переставляет лапы, как маленький хищник, каковым и является. Остановившись у книжного шкафа, он садится и начинает старательно вылизывать лапку. В эту секунду для него нет ничего важнее. Какая прекрасная жизненная философия! Может, нам следует взять ее на вооружение? Никогда бы не поверила, но кошки вообще-то являются прекрасным отражением нас самих. Они живут рядом с нами, но не отказываются от собственной сущности. Их приручили тысячи лет назад, но они не изменились. Даже получая хорошее питание, они охотятся. Даже когда их обожают, они остаются свободными. Они наблюдают за нами. Теперь я также знаю, что они нас оценивают. Если принять их независимость, они могут быть прекрасными компаньонами. Наблюдая за Парацетамолом, я нередко размышляю о самой себе. Он никуда не торопится. Он ест, только когда голоден. Он не отвлекается на то, что его не касается. Он никогда себя не заставляет. Даже взрослея, продолжает развлекаться. Никакого лицемерия, никакой лжи. Людям многому стоит поучиться у кошек. Не всему, конечно, поскольку я, например, никогда не соскальзываю с дивана, как старая банановая кожура, потому что заснула на самом краю! Не могу поверить, что я украла это животное… Кажется, что это было так давно. Я не только привыкла к его присутствию, но и высоко ценю его. Кот задает ритм моей повседневной жизни, не превращаясь при этом в привычку. Мне нравится его плавная походка, короткие всплески безумия, когда он играет со всем, что попадает в лапы. Его выходки забавляют меня. Кот поднимает на меня глаза. Чувствует ли он, что я думаю о нем?

Я подзываю его, но Парацетамол демонстративно отворачивается и продолжает умываться. Мне хочется запустить в него журналом, но я сдерживаюсь. Вот уже несколько дней я ставлю ему миску не в углу кухни, а у стола, рядом с моим стулом, и мы часто едим вместе – он гораздо быстрее, чем я. Так я хотя бы не ужинаю в одиночестве. В конце концов, это он мужчина в доме. Точнее, я так думаю, потому что не выясняла, какого он пола.

Я продолжаю наблюдать за ним. Мне хочется, чтобы он подошел. Хочу его погладить. Он снова смотрит на меня. Неожиданно, словно уловив мою мысль, он направляется ко мне, запрыгивает на диван и устраивается под моей рукой. Почему он пришел именно сейчас, а несколько секунд назад пренебрежительно отвернулся? Видимо, потому что вначале я желала его присутствия из принципа, только потому, что в мое сознание загружен такой образ. Теперь же я думаю именно о нем. Мои пальцы зарываются в его шерстку. Он позволяет себя гладить, расслабляется. Он доверяет мне, так как знает, что мои чувства искренни. Чтоб тебя чайка обгадила перед первым свиданием! Кот преподает мне урок жизни! Он смотрит мне в глаза. Это поразительно, я поддаюсь его обаянию. Я люблю тебя, гадкое животное.

Но сегодня я не хочу размышлять о будущем. И не собираюсь думать о мужчине, который пишет мне послания, но скрывает свое лицо. Лучше уделю время тем, кого люблю, кто является частью моей жизни. Со вчерашнего вечера внутри меня словно разжалась какая-то пружина. Я нашла воздушный карман на дне своего колодца. Теперь мне легче дышать. Я хочу позвонить маме и узнать, как у нее дела. Хочу навестить ее как можно скорее. Я собираюсь написать сообщение Каро. Я решила рассказать ей о письмах. Она наверняка даст мне какой-нибудь дельный совет. Нужно также отправить небольшое послание Эмили, чтобы поблагодарить ее за помощь и сказать, что я ее люблю. Увы, только от меня она может услышать эти простые слова. Не хочу напоминать ей об этом прискорбном факте. Не буду ничего писать. Хотя это чистая правда. В самом деле, мне срочно требуется другое слово для обозначения наших чувств друг к другу. Я предлагаю «всеобъемлю». Я тебя всеобъемлю, ты меня всеобъемлешь. Мы всеобъемлем друг друга до безумия. Слово, конечно, не идеальное, но, по крайней мере, на него еще не навешали других смыслов. Решено, напишу Эмили, что я ее всеобъемлю до смерти и от всего сердца. И я точно знаю, что подумают обо мне аналитики Агентства национальной безопасности, если перехватят эту эсэмэску.

А еще лучше вместо признаний в любви помочь ей найти своего единственного.

Внезапно мне приходит в голову идея. Даже если в последнее время я больше привыкла получать письма, ничто не мешает мне написать…

Я осознаю всю степень риска. Понимаю, что лезу в чужие дела. И хотя намерения у меня самые благие, я боюсь, что результат может получиться прямо противоположным. Пытаясь разрешить эту дилемму, я больше часа кружила по квартире. Я прошагала несколько километров по комнатам, чтобы прийти к ничтожному выводу: сначала я напишу письмо, а уже потом решу, относить его или нет.

Идея очень простая: поскольку Эмили не решается сама подойти к соседу, о котором твердит мне уже несколько месяцев, я сделаю это за нее. Что-то в поведении подруги наводит на мысль, что этот парень отличается от остальных героев ее любовных приключений. В словах Эмили я как будто замечаю ту искорку, которая была бы во мне, если бы я влюбилась в кого-нибудь достойного. И еще одно подтверждает мои ощущения: когда она говорит о нем, ее взгляд светится так же, как у Каролины, когда она говорит об Оливье.

Остается главный вопрос, от чьего имени писать. От себя или от нее? Должна ли я выступить в роли невидимой посредницы, как свахи в романах? И, выполнив свою скромную миссию, закончить жизнь в одиночестве, в то время как голубки рука об руку пойдут навстречу закату, так и не узнав, что я для них сделала? Ну и пусть, меня это не пугает. Правда, тут есть свои сложности. К вмешательству в личную жизнь добавляется присвоение чужого имени. Можно даже не искать в интернете: меня за это подвесят быстро и высоко. Кто я такая, чтобы говорить от лица Эмили? Я так боюсь ей навредить. С другой стороны, это самый верный способ привлечь внимание ее избранника.

Итак, я выбрала наиболее эффективное решение, даже если оно и самое рискованное. Я провела целый день, сочиняя короткое письмо. Снова мои чувства возобладали над разумом. Элементарные моральные принципы запрещают мне это делать, но я убеждена, что поступаю правильно. И если однажды Эмили узнает о моем поступке, надеюсь, она меня простит. Я дошла в своих рассуждениях до самого конца. Что для меня важнее – чтобы она оставалась моей подругой, но была при этом одинокой? Или же я готова потерять Эмили, только бы она, наконец, встретила достойного спутника жизни? С этим, конечно, не так просто смириться, но я выбираю ее счастье.

Сначала я подумала, что писать от ее имени будет сложно, может быть, даже невозможно, но слова пришли сами собой. Достаточно было погрузиться в собственные переживания. Я наконец поняла, что сближает нас в безумном желании быть любимыми. Удивительно, но, выдавая себя за другую, я была откровенна как никогда. Устроившись за кухонным столом, я потеряла счет времени. Для меня сейчас не было ничего важнее – как и для моего кота, вылизывающего лапы.

Уважаемый незнакомец!

Ваша Эмили

Надеюсь, вы не сочтете мой поступок слишком дерзким, но я должна сказать… Меня зовут Эмили, я живу напротив вас, в здании С, квартира 19. Уже несколько месяцев я наблюдаю за вами. Однажды, совершенно случайно, я обратила на вас внимание. И увидела в ваших движениях, в вашей манере общаться с детьми и собаками нечто, что тронуло мою душу. Возможно, я покажусь вам глупой, но такие вещи говорят о мужчине намного больше, чем беседа во время первого совместного ужина. Мне очень хочется подойти к вам, но я не решаюсь с вами заговорить. Не подумайте, что я ненормальная – хотя кто знает, – но я боюсь, что вы меня оттолкнете, что я не успею вам ничего объяснить и вы не сможете меня понять. Я не строю никаких планов, я ничего от вас не жду, хотя, конечно, в моей душе теплится надежда. Просто прошу, если у вас возникнет желание, встретиться и поговорить со мной. И больше ничего. А потом мы вместе решим, что делать дальше. Этим письмом я протягиваю вам руку в надежде, что вам захочется сделать первый шаг, на который я не способна.

И последняя просьба – каким бы ни было ваше решение, никогда не говорите со мной об этом письме, умоляю вас. Просто это так на меня не похоже… До скорой встречи – возможно.

И хоп, фальшивая подпись, чтобы довершить преступление! Я сижу довольная, но усталая. На «вылизывание» этой половины странички я потратила больше шести часов. Сотни мелких деталей, тысячи вопросов. Нельзя написать «вы меня привлекаете» из-за чувственного нюанса, лучше употребить «мне хочется подойти к вам». И ни в коем случае не должен проскальзывать наш страх перед одиночеством. Нужно выглядеть свежей и невинной, несмотря на жизненный опыт, о котором он все равно догадается.

За целый день – всего несколько строк. Моя бывшая преподавательница французского побила бы меня.

Признаюсь, в процессе написания я думала о своем тайном воздыхателе. Ведь ему тоже приходится взвешивать каждое слово. Он также должен учитывать все возможные смыслы, которые могут зазвучать во фразе. И он наверняка боится быть непонятым и отвергнутым. Внезапно я чувствую себя ближе к нему. Мне кажется, местами мое сочинение похоже на то, что писал он. Странное чувство. Я по-прежнему не представляю себе его внешность, но теперь лучше его понимаю. И он меня уже не так пугает.

Я весь вечер перечитывала письмо Эмили. И даже спросила совета у Парацетамола. Мне показалось, он одобряет мой поступок. Тем лучше. Теперь я окончательно успокоилась. Если кот согласен, чтобы я отправила фальшивое письмо, это хороший знак. У меня все получится!

Сегодня утром я вышла из дома на час раньше, чтобы успеть перед работой доставить письмо. На лестнице я встретила маленькое семейство с шестого этажа, отправлявшееся в ясли. Я уже привыкла жить в этом доме и начинаю узнавать соседей. Почти всех детей я знаю по именам. Большинство обращается ко мне «мадам», кто-то называет по имени – так мне больше нравится. Будь у меня дети, я бы давно сблизилась с кем-нибудь из их матерей. Но поскольку я не замужем и детей у меня нет, я остаюсь в стороне. Как говорила бабушка Валентина, рыбак рыбака видит издалека.

Ромен Дюссар, кажется, меня избегает. Когда я переехала, мы часто встречались. Он будто случайно выходил всегда в то же время, что и я. Но с появлением писем и после неудавшегося свидания его и след простыл.

На автобусной остановке сидит маленькая пожилая дама. Я вижу ее каждое утро. Волосы с проседью, собранные в пучок, длинное пальто, как у моей мамы, на шее платок. Она всегда сидит на краешке лавки, сложив руки на сумке. Я обратила на нее внимание сразу же после того, как переехала в этот квартал, поскольку считала, что в ее возрасте на работу уже не ходят. Должно быть, она садится на какой-то другой автобус, поскольку вместе со мной она никогда не ездила. Мы часто улыбаемся друг другу, иногда обмениваемся привычными фразами о погоде. Ее усталая улыбка напоминает мне мамину.

– Доброе утро, мадам, как поживаете?

– Отлично, спасибо. К счастью, дождя сегодня нет, и уже не так холодно.

– Вы сегодня тоже решили поехать на работу пораньше?

– Нет, я не еду на работу. Я жду Анри.

Я удивлена, но мой автобус приходит раньше, чем я успеваю спросить что-то еще.

– Хорошего дня, мадам! – говорю я, запрыгивая на подножку.

– Вам тоже.

Я смотрю на нее, пока автобус не сворачивает за угол. Кто такой Анри? Она что, ждет его каждый день? Еще одна женщина, которая тратит свое время на мужчин.

Я бросила письмо в почтовый ящик соседа Эмили, приняв усиленные меры предосторожности, чтобы она не заметила меня у себя во дворе. Я шла, прячась за людьми, прыгала от одной припаркованной машины к другой. Если бы меня кто-то увидел, то решил бы, что на этот раз психушка плачет по мне. Меня поместят вместе с Валери и Эмили в опечатанную палату для ведьм. Нас становится все больше, палату придется расширять.

При входе в контору я обнаруживаю Петулу, которая старательно заполняет поздравительную открытку на офисной стойке. Я подхожу ближе и краем глаза замечаю, что она пишет: