Через двенадцать дней, накануне торжественного открытия музея Дебрей, Рик собирается выкрасть содержимое его семнадцатой витрины. Наверное, самые красивые бриллианты коллекции. Как я могу жить спокойно, зная об этом?

Неудивительно, что я вся на нервах. На работе подпрыгиваю от малейшего звука. Вчера я издала вопль, достойный фильма ужасов, поскольку мне показалось, что на меня с гигантским ножом надвигается маньяк. На самом деле это был всего лишь Николя, который, паясничая, нес багеты.

— Ты чересчур расстряжена, — заявил он мне.

Видимо, это означало, что я расстроена и напряжена. Хорошо, что месье Калан больше не приходит, а то бы я сама с ним разобралась. Даже Софи заметила мое состояние, но я ничего ей не рассказала.

— Эта история тебя добьет, — заявила она. — В таком напряжении ты долго не протянешь.

«В любом случае через двенадцать дней он будет либо в тюрьме, либо в бегах».

Я боюсь, что Рик передумает брать меня с собой. Он наверняка считает меня слишком примерной девочкой. И уверен, что я никогда не брошу свою налаженную жизнь, чтобы разделить с ним все тяготы побега. Прав ли он, думая так?

На что я действительно готова пойти ради него? Если оставить в стороне громкие слова, мечты о счастье, мелкие и наивные протесты сытого человека, на что я на самом деле способна? В том-то и дело, что я боюсь ответа. Боюсь, что Рик окажется мне не по зубам.

Однако уже не осталось никаких сомнений в том, что он значит для меня. Это не просто красивый парень, которым я увлеклась, потому что чувствовала себя одинокой. Нет. Я его не ждала, не искала флирта, даже мыслей не было о том, чтобы начать новые отношения. Что-то сдвинулось во мне благодаря ему. И результат меня поражает, тревожит, наполняет жизнью, но с равным успехом может и уничтожить.

Если он считает, что я неспособна бежать вместе с ним, нужно его переубедить. Я должна как-то осторожно намекнуть ему, послать едва заметный, но действенный сигнал — как я это умею. И тогда он предложит мне поехать с ним. Обещаю не брать с собой много: только две пары трусиков, овощечистку и Туфуфу. Нам нельзя будет терять ни секунды.

Рик еще не полностью оправился от гриппа. Я вижу, как он изо всех сил пытается скорее встать на ноги, но тело его не слушается. Во мне крепнет уверенность, что эта болезнь вызвана тревогой, отравляющей ему жизнь по мере того, как приближается дата намеченного им ограбления. Если ему это так тяжело дается, зачем он вообще все это затеял? Если у него не хватает смелости на ограбление, зачем так упорствовать, тщательно разрабатывать план? Может быть, где-то держат в заложницах его женщину, за которую он должен заплатить выкуп, или он наконец-то решил обеспечить достойную жизнь десятку своих внебрачных детей, умирающих с голоду? Если только он не вступил в тайную связь с Джейд, которая захотела сделать себе такую же грудь, как у Лены. Как бы то ни было, ослабленный болезнью Рик почти не выходит из квартиры.

Под предлогом смены обстановки я предложила ему прийти ко мне вечером на ужин. Он сразу же согласился. Могу сказать без всякого бахвальства, что сейчас скорее он ищет моего общества. Звучат фанфары, стреляют пушки, выпускают голубей. Спасибо, что не выпустили голубей до пушечных выстрелов — тогда бы от птичек вряд ли что-то осталось.

Я принесла из булочной салаты и легкий торт, чтобы это напомнило ему наш первый ужин. Наученная горьким опытом, проверила свой водонагреватель и отключила все, что могло помешать спокойному вечеру, даже — на всякий случай — телефон. Ничто не должно отвлекать нас. Нам есть о чем поговорить, я обязательно должна задать ему вопросы, которые меня мучают, и он не уйдет, пока на них не ответит. От этого зависит наше будущее, особенно мое.

Рик побрился и надел красивую рубашку. Войдя в квартиру, он огляделся вокруг.

— Такое ощущение, что я не был здесь целую вечность.

«Одно твое слово — и у тебя будет ключ».

Он продолжает:

— У меня даже не было времени снять с твоего компьютера жесткий диск. Ты на меня не сердишься?

— Это неважно, у тебя других дел полно.

«Как, например, воровать где-то планы зданий и прикидывать, через какое вентиляционное отверстие проникнуть в музей Дебрей…»

Он собирается помочь мне накрыть на стол, но я заставляю его сесть:

— Ты едва держишься на ногах. Я сама все сделаю.

«У тебя такой измученный вид, что я готова предложить тебе помощь в ограблении. Я могла бы нести твои сумки…»

Он спрашивает, как дела у моих родителей, у Ксавье и всех прочих. Затем плавно переходит к моей работе в булочной. У него просто дар вынуждать меня говорить о себе, что дает ему возможность не раскрываться самому. Я даже не уверена, что это осознанная стратегия. Скорее всего, он так ведет себя со всеми, все время, всегда. Он защищается. Как бы мне хотелось заслужить его доверие!

Ест он очень мало, поэтому трапеза не затягивается. Его глаза блестят все больше, но причиной тому — температура. До сих пор он старательно направлял нашу беседу в определенное русло, чтобы она не касалась его. Но мне все же пора перейти в наступление.

— Твоя болезнь не слишком сказалась на твоей работе?

— Нет, все нормально. Я просто перенес несколько встреч.

— Ничего срочного?

— Нет, мне повезло.

— Ты не собираешься в отпуск до конца года?

— Пока не знаю. А ты?

«Хороший ход, но я не попадусь на удочку».

— Нет. Может, просто отдохну пару дней.

Я снова иду в атаку:

— Ты поедешь проведать семью на праздники?

— До них еще два месяца, есть время подумать. А у тебя что нового с квартирой мадам Рудан?

«Какой же ты все-таки упрямец».

— Документы сейчас у нотариуса. Алиса сделала мне прекрасный подарок.

Стрелки часов бегут. Я должна получить ответы, пока волк не вернулся в свое логово. Он наверняка уже заметил, что я больше не иду у него на поводу в беседе. Я смотрю ему в глаза:

— Рик, если у тебя какие-то проблемы, знай, что ты можешь со мной поговорить.

Он нервно смеется. Я попала в больное место.

— Единственное, что меня сейчас беспокоит, — чертов грипп, и ты мне уже здорово помогла.

— Я имею в виду не это.

Мне не удается выдержать его взгляд. Я опускаю глаза:

— Не знаю, известно ли тебе, но ты очень много значишь для меня.

— Спасибо, Жюли, ты тоже.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось…

— Успокойся, со мной ничего не случится.

— Просто, если тебя что-то тревожит, о чем тебе сложно говорить, помни, что я готова выслушать…

Он пристально смотрит на меня. В его позе появляется какое-то напряжение. Мне это уже знакомо: он закрывается от меня. Его губы сжимаются, превращаясь в ниточку. Я боюсь, но не должна отступать.

— Рик, всем нам случается совершать глупости или ставить перед собой невыполнимые цели…

Его взгляд становится жестче.

— Жюли, что ты пытаешься мне сказать?

Голос его холоден.

— Я просто хочу тебе помочь, Рик, ничего больше.

— Ты очень добра, и я ценю все, что ты для меня делаешь, но, поверь, у меня все в порядке.

— Мне бы очень хотелось, чтобы между нами не было недомолвок. Чтобы ты мне доверял и рассказывал обо всем, что тебя беспокоит.

Он отворачивается. Я не вижу его лица. Когда он снова смотрит на меня, это уже не тот Рик, которого я знаю. Это совершенно чужой человек, который испепеляет взглядом самозванку, пытающуюся влезть в его личную жизнь.

Нужно ли мне настаивать? Как преодолеть невыносимое чувство неловкости, возникшее между нами? Должно быть, он догадался, что мне что-то известно. Наверняка он напуган. Мне нужно успокоить его, но я не знаю как. У меня нет сил. Я с трудом сдерживаю слезы. Меня хватает только на то, чтобы протянуть к нему руку. Но он ее не берет.

— Рик, я боюсь тебя потерять. Все, чего я хочу, это жить рядом с тобой, и мне неважно, какую жизнь ты для нас выберешь. Я не пытаюсь тебя образумить, никогда не стану чинить препятствий, но, умоляю тебя, расскажи мне, что тебя мучит так, что даже довело до болезни.

Он сдерживается, но я чувствую, что внутри у него все кипит. Я рассчитывала совсем не на такую реакцию, но уже слишком поздно. Он нервно вертит в руках свою вилку, словно оружие, которое собирается метнуть в цель. Некоторое время раздумывает, затем смотрит на меня и встает:

— Жюли, ты мне очень дорога, но я должен идти. Думаю, нам лучше не видеться некоторое время. Я тебе позвоню. Спасибо за ужин.

Он покидает мою квартиру. Звук хлопнувшей двери подобен выстрелу в сердце.

Сегодня, девятнадцатого октября, в девять часов двадцать три минуты, я умерла.