Глава пятая

Он очнулся от раздумий, когда заметил, что тьма вокруг рассеялась. Было удивительно тихо, только звонко пела о своей любви к жизни какая-то ранняя птаха.

Но еще какой-то звук совершенно органично вплетался в это ясное утро. Анри огляделся. Там, где стояли скамьи, как и говорила вчера Жанна, за столом на возвышении сидел толстый бородач и что-то бубнил, глядя в свиток. Анри подошел и сел на дальнюю скамью, облокотился на спинку, вслушался:

—..всем этим концепциям свойственна также реакционная идеализация ранних периодов различных цивилизаций, когда низшие якобы добровольно повиновались высшим, а религиозность и основанная на вере мораль обусловливали наивысшую способность к творчеству, совершенно необходимое качество при…

Анри встал и громко произнес:

— Прошу прощения, я опоздал…

Толстяк прекратил бубнить, оторвался от свитка и с удивлением посмотрел на рыцаря.

— Что?!

— Я опоздал на начало и не слышал названия вашей проповеди… В двух словах хотелось бы узнать…

— А, конечно-конечно. Моя беседа озаглавлена «Меч, как продолжение руки рыцаря, а стило, как продолжение мысли священника и наоборот»… Дело в том, почтеннейший, что…

— А для чего вы читаете, если здесь никого нет? — не удержался от вопроса Анри, хотя понимал, что он скорее риторический.

Но отец Николя ответил торжественно:

— Если христианский священник, в отсутствие прихожан по случаю урагана, не будет служить Богу, то Бог покинет эту церковь. А прихожане, что не могут выйти из-за непогоды, знают, что святой отец молится за них. Конечно, сравнение неправомерное… Но эти свитки, — он кивнул на разбросанные по всему столу рукописи, — я готовил целый год и их вчера уже читали те, кто приехал утром. А после прочтут другие. И расскажут тем, кто не прочел. И ночью у костра все обсудят. А сейчас… Если хоть раз нарушить традицию — ее не возобновишь. Мы никому не нужны, кроме самих себя и потому свободны, как ни один царь во всем мире. Мы владыки природы, потому что горы — повелители мира, ближе всех к Богу. И если нарушить традицию, мы потеряем эту свободу… — он почувствовал некую фальшь в своем полном пафоса голосе, чуть смутился и добавил: — Может быть и нет, но разве стоит рисковать?

Анри поклонился и сел на место. Отец Николя вновь уткнулся в список и занудно продолжил чтение:

— …однако постепенно стало выясняться, что процесс этот далеко не всегда был так глубок, как это представлялось, и протекал очень неравномерно, так что в ряде случаев, как уже говорилось выше, культуры…

Анри очень быстро потерял нить заумных рассуждений и задремал, положив руку на спинку скамьи и приспособив на сгибе локтя голову.

Проснулся он от того, что кто-то потряс его за плечо. Со стороны стола продолжал доноситься монотонный голос. Анри поднял голову.

— Не пора ли определиться тебе? — услышал он вопрос.

Перед ним стоял тот самый монах с бледным неподвижным лицом, что встречался ему в пригорьях, где стояла хижина человека в маске.

— Теперь ты понял, что жизнь не кончается со смертью? — спросил незнакомец.

— Да, — горько усмехнулся Анри.

— Что жизнь нечто большое, чем страсть к жизни, страсть к золоту, страсть к власти, страсть к женщинам и плотским удовольствиям?

— Это я понял давно.

— Но ты знаешь, что тебя ждет большая и поистине великая Цель?

— Это я жду ее, — прохрипел Анри.

— Тебе здесь больше нечего делать, мы увидели, что хотели. Отправляемся в путь, кони готовы.

Анри не спросил, кто эти таинственные «мы», что именно они хотели увидеть, и куда его зовут.

Он просто встал и пошел за незнакомцем. После всего с ним происшедшего, он не имел причин столь беспрекословно подчиняться странному незнакомцу, но он вдруг осознал, что худа от него ждать нечего. Незнакомец сто раз мог воткнуть ему кинжал в затылок, пока он дремал, а толстяк Николя даже голову бы не оторвал от своего свитка.

Кони оказались прекрасные, дорога тоже вполне приемлемой. Часа через два пополудни, странный проводник свернул на боковую, извилистую и узкую дорогу в ущелье (почти как в том, где Анри застал камнепад) и через четверть часа остановил коня и спрыгнул на землю.

— Идем, — сказал он и ступил на едва приметную тропку, уводящую в нагромождение камней.

— А кони? — зачем-то глупо спросил Анри.

— Не думай об этом, они тебе более не понадобятся.

Минут через десять они вышли на маленькую лужайку. На изумрудной траве сидели семеро человек в таких же выцветших одеждах, как у его спутника, и с такими же бледными лицами. Позади них виднелся узкий вход в пещеру.

Человек, который казался старшим, встал и обратился к Анри:

— Сними мирские одежды, отрекись от дьявольского металла, предназначенного для убийства.

Анри молча протянул меч и кинжал своему проводнику и скинул одежды. Все семеро устремили на него свои взоры. Анри стало неловко своей наготы, ему вдруг почудилось, что в их глазах блуждает вожделение. Но сразу понял, что ничего подобного нет.

Приведший его сюда мужчина подошел сзади и рывком сорвал с нагого Анри последнее, что на нем оставалось: нательный крестик и ладанку с искусственным глазом. Было больно, но Анри даже не поморщился, он понимал — так надо. Он отрекался от прошлой жизни и всего, что связано с этим крестом.

— У него очень много шрамов, — сказал один из сидевших.

— Это следы сражений и поединков, — сказал старец, — раны нанесены хищниками и людьми, их не было от рожденья.

— Но у него нет ушей! — воскликнул другой.

— Ты поиграй с ним в «угадай слово на пятнадцати шагах»! — подал голос проводник Анри.

— Но у него один глаз, — возразил третий.

— Я не советовал бы соревноваться с ним на меткость в стрельбе из лука или арбалета, — вновь заступился за своего подопечного странный монах.

Они говорили так, словно Анри был мраморной статуей, художественные достоинства которой обсуждались.

— И уши и глаз потеряны этим человеком в борьбе за торжество святого дела, — прервал пререкания старец. — У него нет физических изъянов. Я говорю — да. Что скажут остальные?

Прозвучало семь кратких «да».

— Здравствуйте, брат, — повернулся старец к рыцарю. — Теперь вы — один из нас.

— Здравствуйте, братья, — ответил Анри и понял, что обряд посвящения в какой-то высший орден (не орден даже, это название не подходит, а подходящего нет) свершилось. Без чудес и завываний, без кривляний и диких обрядов, вроде лобызания причинных мест принимающих, без жуткой музыки и гортанных здравиц дьяволу, без клятв и божбы, без оставлений меток на теле посвящаемого. Семь «да» — этого достаточно.

Все остальные тоже встали и приветствовали вновь принятого, не называя его по имени, хотя оно им (любое из использованных им хоть единожды), несомненно, было известно.

Один из них протянул новичку одежды, ничем не отличающиеся от тех, что были на всех — такие же выцветшие и заношенные, хотя на самом деле идеально чистые.

Старец вошел в пещеру, Анри последовал за ним. Когда зашел последним тот, кто привел его сюда, огромный камень, движимый неизвестной могучей силой, закрыл выход.

— Теперь вы будете жить здесь, Девятый брат.

И Анри понял, что это его новое, последнее в жизни и потому истинное, имя.

А еще он подумал, что отец Кастор уже не вернет ему положенные четыреста сорок сантимов или пятьдесят пять динариев. И лишь усмехнулся своей пустяковой мысли. Ему больше не нужно было ничего. Он нашел то, что искал всю свою долгую жизнь.

 

Глава шестая

Он был младшим среди равных. Они поистине творили и толковали, меняя по своему хотению, историю человечества. Они не подчинялись никому, кроме самого создателя вселенной. Это была высшая каста. Каста сверхлюдей, лишенных обыденных желаний и думающих обо всем человечестве.

Его вводили в суть их деятельности постепенно, чтобы от грандиозности происходящего в этом тайном храме у него не помутился разум.

Прежде всего, ему показали все внутренние помещения пещеры, которую уместнее было бы назвать подземным дворцом. Воздух в подземелье никак нельзя было считать спертым, из чего можно было заключить, что для его циркуляции придумана сложная система вентиляционных отверстий. Запасов продовольствия, тех, что хранятся долго, было хоть отбавляй; в специальном помещении внизу был устроен бассейн с ледяной водой, в которой в деревянных бадьях хранилось свежее мясо. Но все это его мало касалось — для того существовали слуги, трое или четверо бесполых существ в черных рясах, которые приносили еду, поддерживали зажженными свечи и факела, убирали помещения и знали эти катакомбы, как свои пять пальцев.

Быт не волновал девятерых мудрецов, к числу которых принадлежал отныне и он. Они жили приключениями духа. У каждого была собственная просторная комната, обставленная изысканной мебелью, в которой постоянно горели свечи, на столах были готовы чистые пергаменты, чернила, острые перья…

Но большую часть времени все братья проводили в центральном зале, где были по кругу, изголовьями к стенам, установлены девять скромных лож. А в центре…

Это ему показали сразу, в первые же минуты его пребывания в таинственной пещере.

В центре главного зала, окруженный жирандолями с ярко освещающими помещение факелами, находился колодец.

Стенки колодца были выложены посеревшей от времени мозаикой со знаками и символами, значение которых утрачено в глубине тысячелетий. Колодец был бездонным. В прямом смысле слова — предварительно освященный старцем факел, брошенный вниз Четвертым братом, быстро превратился в маленькую звездочку и растворился в не представимой бездне.

— Это уста Бога, — торжественно произнес Первый брат. — Через этот священный колодец мы общаемся с Богом и узнаем его желания.

— Разве Бог не на небесах, не в высших сферах? — не сдержался от глупого вопроса Девятый брат. Он прекрасно понимал, что сегодня, будучи неофитом, он может задавать самые идиотские вопросы, которые не останутся без терпеливого и немного снисходительного ответа.

— Gott ist ein lautes Nichts, ihn ruhrt kein Nun noch Hier… — провозгласил Четвертый брат.

— Бог везде, — ответил на вопрос Девятого брата Первый. — Он не похож на что-либо, что могут представить себе люди. И глупцы, не без нашего участия, полагают, что под землей заточен дьявол и расположен ад. Чушь! Разве не Земля кормит всех людей и животных, разве не она питает растения и деревья? Разве не из нее сочится живительная кровь — вода, наполняющая реки и моря, без которых нет жизни? Она — и только она — и есть Бог. И мы, живущие здесь, возле этого колодца, слышим Его желания и выполняем их. Нам доступно все. Мы не имеем личных желаний, а буде они возникнут, у нас есть возможности их удовлетворить. Но мы живем одним желанием — удовлетворить желания нашего Бога, матери-земли! И все наши помыслы лишь об этом.

Девятый брат почувствовал некую силу очень-очень медленно изливающуюся на него из этого колодца и испытал благоговение.

— Над нами, — простерев длани к колодцу пропел Первый брат, — лишь единый повелитель, повелитель всего сущего на земле, мы лишь руки его!

Девятый брат кощунственно подумал, что как раз не над ними, а под ними. Он вознегодовал на себя за подобные мысли.

— Человеческой жизни не хватит, чтобы понять все это, — склонил он голову пред чудесным колодцем.

— Это не надо понимать, это надо прочувствовать! — сказал старец и сел в ногах стоящего позади него ложа.

Остальные братья тоже сели — каждый на свое. Девятый брат остался стоять, он понимал, что разговор будет долгим. И самое главное, что он хотел выяснить немедленно (нет, не почему избрали именно его — достоин) — что он будет делать, справиться ли?

— У вас хватит времени и понять, и прочувствовать, — улыбнулся новичку Второй брат. — Мы здесь, у уст Бога, питаемся его силой, и живем долго, очень долго. Я, например, присутствовал при казни того мерзавца, что впоследствии назвали святым Петром-апостолом. Причем, мне пришлось приложить немало стараний, чтобы о нем осталась та память, что есть сейчас…

В это было трудно поверить, но не верить было невозможно.

— Мы все здесь, — пояснил Третий брат, — прямые потомки Мафусаила, который, как известно, жил девятьсот восемьдесят семь лет. В наших жилах течет его кровь, и если твою жизнь не прервет меч, то, вблизи этого колодца, тебе будет подарено не менее, а то и более лет. Мы все похожи чертами лица, мы все черноволосы…

Все мудрецы выглядели крепкими пятидесятилетними, от силы шестидесятилетними, мужчинами, ведущими здоровый образ жизни. Не юношами, но и не древними развалинами.

— Я седой, — только и сказал с поклоном Девятый брат. Больше он ничего сказать не мог, пораженный. Потом добавил: — Но откуда мог взяться прямой потомок Мафусаила, в той далекой деревне Москва, где я появился на свет?

— Это не самое удивительное из того, что случалось под небом нашего мира, — вмешался Четвертый брат. — Все, что происходит — творим мы, а что творим ошибочно, то сами и меняем, оставляя в памяти людской нужную трактовку событий. Иной раз достаточно поменять ракурс. Вы слышали, что существует евангелие от Христа?

Если он думал и здесь удивить новичка, то ошибся.

— Да, — смиренно ответил Девятый брат. — Я даже удостоился чести его читать — великий магистр нашего ордена показал мне древний свиток и дословный перевод с арамейского накануне моего приема во Внутренний Круг…

Четвертый брат рассмеялся, остальные тоже сдержанно захихикали.

— Это вы читали грубую подделку плута Мани, который хотел именно себя провозгласить сверхмессией. Но Иисус на самом деле написал евангелие. С подлинным текстом вы сможете впоследствии сами ознакомиться в нашей библиотеке — хранилище навсегда исчезнувших рукописей. Кстати, очень сильно сокращенная и переделанная почти до не узнаваемости, она вошла в вульгату как евангелие от Матфея… Помните, в первой главе перечисляется родословие Христа, потом заявляется, что это предки Иосифа, а Христос рожден от бога и Иосиф не имеет к этому отношения.

— «Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго», — наизусть процитировал Девятый брат. — Богословы объясняли это тем, что у древних иудеев существовал обычай, по которому… — он осекся, сообразив, что это здесь знают и без него. — Но почему вы об этом спросили?

— Это я специально сделал, когда создавал вульгату.

— Но ведь ее, — не смог удержаться новичок, — перевел святой Иероним по приказу императора Дамасия еще в триста…

— Да, — улыбнулся Четвертый брат, — Иероним — это одно из моих многочисленных имен. Порой мне приходится покидать это священное место, выполняя волю нашего повелителя.

— Но зачем тогда эта ошибка, другие несоответствия, над объяснением которых мучаются богословы, изобретая порой настолько хитрые построения…

— Таково было желание Бога, услышанное мною здесь, возле этого колодца. Вы сами вскоре поймете, брат, как без слов говорить с богом, как в вашей голове появляется то, чего раньше не было, и вы совершаете нечто, прямо противоположное тому, что делали несколько лет назад… Бог — единственный, истинный и всемогущий — указывает нам путь и наставляет нас.

Девятый брат молчал. Много повидал и передумал он в своей жизни, но к такому надо привыкнуть. Он поверил и принял безоговорочно все, но пока громадина услышанного никак не укладывалась в голове.

— Человечество бредет вперед без цели, поэтому мы управляем им, — сказал Пятый брат. — Тот человек в горной хижине, с которым вы провели последние десять лет, — привратник, один из многих. Через их мысли мы имеем связь с Внутренними Кругами, которые есть в каждой организации, а они влияют на правителей и вождей, меняя судьбы мира так, как угодно нам, а вернее — нашему повелителю, создателю всего сущего и нас самих.

— Но если все в мире происходит по вашей воле, зачем вы допускаете, что льется так много крови? — не выдержал бывший — теперь уже бывший — рыцарь.

— Продолжительный мир порождает дремлющую веру, — жестко произнес Шестой брат. — А человечество без веры обречено к вырождению.

— Но почему истинного бога, с которым вы общаетесь у этого чудесного колодца, нужно держать в тайне? Почему каждый человек не имеет возможности поговорить с Богом, чтобы узнать истинный путь?

— Человечество не может бесконечно поклоняться одному, тем более, истинному, Богу, — заметил Седьмой брат. — Оно начинает сомневаться в Боге раньше или позже, рождая для себя новых богов по образу своему и подобию, или изобретая что-то совсем уж безобразное, вроде чудовищ с человеческим телом и звериной головой или наоборот, или даже бесформенного золотого тельца. Если люди узнают об этом колодце, то рано или поздно найдется тот, кто плюнет в него. — Он помолчал и медленно добавил: — Сердца же наши полны жалости, мы не можем этого допустить.

Девятый брат встал на колени.

— Я преклоняюсь перед вашим великим делом, — в экстазе вымолвил он.

— Нашим делом, — торжественным голосом поправил Старший брат. — Вы теперь — один из нас. У вас еще есть вопросы или вы хочешь остаться один на один с устами Бога?

— У меня тысячи вопросов, — смиренно ответил Младший брат, — но я не могу их сейчас сформулировать. Я хочу быть у этого чудесного колодца, но я считаю, что еще не готов к такой чести, мне надо подумать в одиночестве. Мне бы хотелось посидеть и посмотреть рукописи, если возможно…

— Я приветствую ваши желания, полные благочестия, Девятый брат, — произнес старик. — Идите, Восьмой брат покажет вам наше жилище и вашу келью, затем проводит вас в книгохранилище.

Новопринятый поклонился всем, Восьмой брат, тот, что привел его сюда, встал со своего ложа.

Несколько часов, он водил Младшего брата по подземному храму, показывая где что. И, прежде скупой на слова, он постоянно рассказывал. Он сообщил новому брату, что подобных колодцев в мире не один, но только в их, девяти мудрецов, присутствии он может говорить. Когда-то первые мудрецы, одним из которых был Моисей, жили в горе Синай. Потом переехали к другому священному колодцу — в Иерусалим. Затем был еще один подземный храм, далеко отсюда, на северо-востоке, примерно из тех мест, откуда младший брат родом. И теперь скоро (лет примерно через двадцать-тридцать) решено менять колодец — они отправятся на другую половину мира, в Кордильеры, готовить туземцев к приходу христиан.

Младший брат его внимательно слушал, но, ошарашенный, мало что соображал. Видно, опытный Восьмой брат понял это. Он привел его в книгохранилище, бросил на необъятный стол несколько дюжин свитков.

— Просмотрите это в первую очередь, Девятый брат. Если возникнут вопросы — вот, позвоните в колокольчик. Приду я или другой брат и все вам объясним.

— Что конкретно мне предстоит делать? — в лоб спросил Девятый брат.

— В ближайшие несколько лет — ничего. Учиться и говорить с богом.

— А вдруг я окажусь недостойным? Вдруг ваш чудесный колодезь отвергнет меня?

Восьмой брат улыбнулся:

— Не отвергнет. На протяжении тридцати лет мы пристально следили за вами, мы знаем о вас то, что вы и сами давно забыли или не знали. Хотите, повеселю на последок? Помните, как вы ездили с посольской миссией от Раймонда VI к римскому папе и провели там больше месяца, чуть ли не каждый день добиваясь аудиенции к первосвященнику?

— Да, я отлично все помню, — подтвердил Девятый брат.

— Так вот — папа Иннокентий III на самом деле был женщиной.

Восьмой брат хитро подмигнул ему и покинул книгохранилище, оставив новичка одного с не представимой громадой услышанного. И Девятый брат понимал, что это — только начало.

 

Глава седьмая

После трех недель, проведенных в подземном храме, он вдруг в коридоре встретился с… Жанной.

Девушка, увидев идущих ей навстречу двух мудрецов, низко поклонилась, не сказав ни слова.

— А что она здесь делает? — спросил Девятый брат у Восьмого, с которым направлялся в дальнее книгохранилище.

— Она? — Восьмой брат оглянулся на уходящую девушку. — Наверное, пришла к Четвертому брату получить новое задание.

Девятый брат ничего не сказал.

— Если вы хотите ее, — предложил его наставник (а Восьмой брат исполнял роль наставника нового члена девятки), — или другую женщину, вы только скажите. Приведут для вас любую, можно даже двух. — Он помолчал и добавил: — Хоть дюжину.

На глубине души свернувшаяся змейка желания на мгновение подняла голову — Девятому брату очень захотелось повторить ту ночь, в пещере, именно с ней, с Жанной. Но он тут же раздавил эту похотливую змею страсти суровым каблуком воли.

— Я отныне принадлежу только Богу, — хрипло выдавил он.

— Похвально, — кивнул Восьмой брат, и они продолжили свой путь.

 

Глава восьмая

Все больше времени Девятый брат проводил не в книгохранилищах, напрягая единственный глаз над неровными буквами древних рукописей, не в своей уютной келье, в одиночестве размышляя о смысле жизни, а у колодца, сидя на твердом ложе и устремив взгляд туда, где в черноте скрывался великий и могучий. Он не знал — солнце сверкает снаружи, или царит глубокая ночь. Его не интересовали, присутствуют рядом другие братья или разошлись по своим делам. Он был один — он учился говорить с богом.

Он зачастую не знал — спит он или бодрствует, он впитывал в себя несказанную мудрость, истекающую из чудесного колодца и наполняющую храм. Он видел во сне — или наяву — удивительные картины бытия.

Чудесный колодец приковывал к себе взгляд, не отпускал от себя надолго — лишь по естественной нужде, да восполнить жизненные силы, и в эти минуты сердце Девятого брата изнывала от разлуки с тем, что стало для него всем.

Однажды он все же осмелился и сел на край колодца, пытаясь взглядом проникнуть на самое дно, увидеть мудрые глаза Бога. Ему, казалось, что изнутри зовут его, зовут так, что трудно не подчиняться.

Тогда завороженный мудрец перебирался на жесткое ложе и лежал на спине с открытыми глазами, но перед ними стояла все та же пустота, в которой жило все сущее.

Через год его жизни в пещере, Старший брат стал беседовать с ним — вдали от колодца, в своей келье. Девятый брат старался проникнуть в мысли Первого брата, но сам рвался обратно — к колодцу.

Мудрецы были удивлены, но и обрадованы столь тесно установившимися связями новичка с устами Бога. Но еще через год такой жизни они обеспокоились — а не сошел ли он с ума от общения с тем, кто мудрее по определению, кого надо не понимать, а принимать, принимать безоговорочно. Они стали чаще заговаривать с Младшим братом, вспоминали многочисленные случаи из практики служения Богу, пытались заинтересовать его.

Все было бесполезно.

Все свободное время Девятый брат проводил у колодца, улегшись на поребрик животом и опустив вниз голову, словно стараясь оказаться ближе к своему повелителю.

И вот однажды ночью (а может и ясным днем — в пещере вечная ночь) Четвертый брат подошел и сел на свое ложе у колодца. Девятый брат сидел на койке, поджав к подбородку ноги и обхватив их руками — взгляд его был устремлен к колодцу.

Четвертый брат хотел было заговорить с ним, как тот, совершенно неожиданно, встал и, словно сомнамбула, вытянув вперед руки, пошел к колодцу. Казалось, его единственный глаз ослеп. Он подошел к чудесному колодцу, оперся на него руками и — к ужасу Четвертого брата — нырнул головой вниз.

— Нет! — через силу прошептал мудрец; на его лбу от волнения выступила капля пота.

Он, тоже не в силах отвести взгляд от колодца, нашарил под кроватью колокольчик и что есть мочи зазвонил. Звонил, не переставая, до тех пор, пока не собрались все мудрецы.

— Что случилось, брат? — требовательно спросил старший. — Повелитель приказал тебе что-нибудь очень важное? Он требовал всех нас?

— Младший брат… — произнес свидетель самоубийства. — Повелитель забрал его к себе.

Каждый повернулся к колодцу и поклонился, шепча молитвы. Восьмой брат вздохнул, подумав, что теперь ему вновь придется искать достойнейшего претендента на вакантное место.