8. СОПЕРНИЦЫ

Силен дух, да ноги разбиты!

Святой отец Гудр, епископ Маридунский, был очень стар. Два года назад ноги окончательно отказали и его высохшее тело теперь носили послушники в специальном кресле. Он уже очень редко проводил службы в соборной церкви, но был в курсе всех дел, как мирских, так и духовных в своей обширной епархии. Его уважали враги и любили друзья, но в последние десятилетия он уже не покидал своей резиденции и память о нем несколько поблекла в воспоминаниях людей. Лишь десяток приближенных, да домочадцы сэра Отлака, племянника отца Гудра, составляли круг общения епископа. И книги — от неведомым образом начертанных толстенных фолиантов, сохранившихся с времен бывших до Великой Потери Памяти и написанных на ныне известных только ученым мужам языках, до современных манускриптов, которые привозили ему со всех уголков мира. Стоили книги ужасно дорого, приходилось отправлять в далекие города нарочных и даже в некоторых случаях переписчиков, которыми славилось Маридунское аббатство, но епископ смело шел на эти расходы.

Старый Гудр смотрел как его внучатый племянник с видимым усилием продирается сквозь текст еретической книги. Епископ не имел право давать читать христианам алголианские директории, но после взволнованного рассказа Уррия о событиях, происшедших у Красной часовни и на берегу Гуронгеля, решил дать ему огромную книгу в позолоченном кожаном переплете. Золотой ключ от замков книги имел только епископ и Уррий был третьим человеком, после переписчика и отца Гудра, перелистывающим пергаментные страницы с тщательно нарисованными красными и синими буквами. Но сейчас епископ жалел, что заставил юношу читать — напрасный труд, Уррий все равно ничего не поймет и потребует объяснений. Объяснений, над которыми епископ бьется десятки лет — факты таковы, что когда размышляешь над ними, пытаясь отсеять ложь от истинных событий и причин, перед тобой открываются жуткие, неимоверные бездны, сознание пасует и, кажется, вот-вот сойдешь с ума.

Уррий наконец оторвал глаза от книги и спросил:

— Ваше Преосвященство, остальные директории мне тоже можно прочитать?

— Тебе интересно, Уррий? — искренне удивился епископ.

— Да, Ваше Преосвященство. Не совсем понятно и очень тяжело читать эти буквы с завитушками. Но должен же я выяснить кто такой Алвисид и почему алголиане не убили меня сразу, как увидели, а наоборот помогли. И что это за удивительный шар, которому поклоняются алголиане?

— В этой книге — еретической, конечно, книге — много всего написано. И правды, и заведомой лжи, — медленно и веско сказал епископ. — Но ответы на свои вопросы ты там не найдешь. Сейчас не найдешь — возможно, позже…

— Тогда, может быть, Ваше Преосвященство, вы мне объясните? Вы такой мудрый!

— Хорошо, — епископ откинулся на спинку кресла и в задумчивости закрыл глаза (Уррий знал, что когда он так делал, то после всегда говорил что-то новое и удивительное). — Отвлечемся немного. Проверим, как ты знаешь свою родословную. Начинай.

Уррий, ни на секунду не задумываясь, прокашлялся, готовясь к длинному перечислению, и начал:

— Первое упоминание о роде Сидмортов относится ко второму столетию до Великой Потери Памяти — в» Хронике Британии» монаха Бердслея. Сэр Ральф Сидморт месте с легендарным вождем бриттов Калгаком бился против римских легионов. Его сын сэр Марсил Сидморт Бесстрашный победил ужасного голубого дракона, опустошившего всю округу близ Маридунума и заложил замок в этих краях. Далее достоин упоминания благородный сэр Гоуэн Сидморт победивший на королевском турнире одиннадцать благородных рыцарей подряд, о чем упоминается в хрониках Магмута Горнемского, и женившийся на дочери Верховного Короля Британии. Сэр Сегварид Сидморт проявил героизм, уложив сотни саксонцев в битве при Гахерисе, и получил титул графа Маридунского. Более всех из прославленного рода достоин упоминания сэр Алан Сидморт, бывший соратником легендарного короля Артура и заслуживший прозвище Бескорыстный. На его счету столько славных подвигов в смутные времена Великой Потери Памяти, что составлена целая летопись при королевском дворе, повествующая о его благородной жизни. Он спас короля Артура от верной смерти, победив вероломного сэра Мордреда и самолично убив его. Сэр Харри Сидморт участвовал в походе во Францию, где пал смертью храбрых в сражении под Абвилем, унеся с собой жизнь десятка французских рыцарей. Нельзя не помянуть сэра Роберта Сидморта, победившего Черного Рыцаря, не знавшего дотоле равных в мире. Сэр Лукан Сидморт, отец моего отца и мой дед, был героем битвы с саксонцами на реке Северн. Мой отец сэр Отлак Сидморт прославил свое имя в войне с варлаками, убив в поединке одного из их командиров и проявив свою храбрость и доблесть в сражениях близь реки Уай и под Бирмингемом.

Епископ удовлетворенно кивнул и спросил:

— Где похоронен граф Алан Сидморт Бескорыстный?

— Кончина этого моего благородного и прославленного предка неизвестна, — без заминки ответил Уррий, воспринявший этот вопрос, как проверку его знаний родословной. — Граф Алан Сидморт часто предпринимал поиски Святого Грааля, объездив весь мир. Из одного из подобных путешествий он не вернулся.

— Примерно в это же время, когда погиб сэр Алан Сидморт, — сказал епископ Маридунский, — в битве с четырьмя пал бог алголиан Алвисид. В шестнадцати субдиректориях, написанных учениками после гибели Алвисида, — епископ кивнул на книгу, раскрытую перед Уррием, — подробно рассказывается о жизни и деяниях Алвисида. Со временем ты прочитаешь их… — заметил старец, видя что Уррий хотел пролистать тяжелые страницы. — В конце священной книги алголиан дано пророчество Алвисида, что некоторые из его потомков будут обладать частью его божественных свойств, так называемой «силой Алвисида», и один из них через много лет возвратит Алвисида к жизни. Алвисид предчувствовал свое поражение в битве с четырьмя. С момента его гибели прошло уже сто восемьдесят девять лет…

Епископ замолчал и щелкнул пальцами. Безмолвно стоящий позади слуга тут же подал ему широкую чашу с соком. Уррий тоже молчал, лихорадочно соображая — он понимал, что между Аланом Сидмортом и загадочным богом есть какая-то связь, раз отец Гудр завел об этом речь, но какая?

— Я открою тебе великую тайну, которую знает очень мало людей, — сказал наконец епископ. — Даже не все высшие служители алголиан посвящены в нее. Сэр Алан Сидморт, граф Маридунский и бог Алвисид — одно и тоже лицо. — Заметив пораженный взгляд юноши, старец добавил:

— Когда сэр Алан Сидморт отправлялся на поиски Святого Грааля, он становился богом Алвисидом. Я не знаю, почему он вел двойную жизнь. Наверно, и богам надоедает всемогущество — а в Директории сказано: «Алвисид считал себя человеком». — Епископ вздохнул и огорошил Уррия:

— Ты — потомок Алвисида, обладающий силой. Частица плоти Алгола признала тебя.

Уррий от волнения встал. Какие-то подобные смутные мысли закрадывались в голове, но он их гнал прочь, как недостойные христианина. Он хотел что-то спросить, но в этот момент вошел послушник в черной сутане и подошел к епископу.

— Ваше Преосвященство, какой-то знатный рыцарь, не назвавший себя, настоятельно просит аудиенции, — сказал послушник.

— Позже, — недовольный тем, что ему мешают произнес епископ. В голосе его прозвучали нотки, заставившие послушника вздрогнуть.

— Он говорит, что дело не терпит отлагательств, Ваше Преосвященство, — выдавил послушник, согнувшись в поклоне. — Он просил передать вам вот это. — Послушник протянул епископу золотую медаль, на аверсе которой была изображена скрутившаяся спиралью змея, вместо глаза был вставлен крошечный рубин.

Епископ кинул быстрый взгляд на медаль и закрыл глаза, задумавшись.

— Хорошо, — сказал он наконец, — проведите гостя ко мне.

Епископ знаком подозвал слугу и что-то прошептал тому на ухо. Затем посмотрел на Уррия.

— Я знаю, что у тебя много вопросов, малыш, — ласково сказал он. — Каррин проведет тебя — ты услышишь беседу, которая многое тебе объяснит. А остальные вопросы задашь после ухода гостя.

— Хорошо, Ваше Преосвященство, — сказал Уррий и направился к дверям.

— Постой, — окликнул его отец Гудр. — Закрой книгу и убери ее вон в тот сундук. Незачем моему гостю знать, что она у меня есть.

Вслед за Каррином Уррий прошел по коридору. Слуга открыл дверь, совершенно неприметную в каменной стене. Уррий многажды бывал в епископском дворце и даже не подозревал, что здесь может быть какая-то дверь. По узкой винтовой металлической лестнице — ступени дребезжали под ногами и казалось, что вся ненадежная конструкция сейчас рухнет — они поднялись на один этаж. Через длинный коридор, свет в который проникал через высокие, узкие окна-бойницы, Каррин провел юношу в просторную потайную комнату — искринки пылинок переливались в снопе солнечного света, врывавшегося в комнату через открытое окно. Но дальние углы помещения скрадывала темнота, оттененная светом. Каррин кивнул Уррию на три потемневших от времени и запыленных табурета у стены. В стене были проделаны смотровые отверстия. Каррин сел на табурет и прильнул к одному из отверстий. Уррий огляделся в поисках какой-нибудь тряпки, ничего не обнаружил, смахнул пыль с табурета ладонью, а ладонь вытер о куртку.

Смотровое отверстие было в аккурат приспособлено для стрельбы из лука — выходило под карнизом в кабинет епископа, прямо позади кресла для посетителей. Того, где недавно сидел Уррий. Юноша непроизвольно поежился. Он и представить себе не мог, что под резным деревом наверху есть подобные бойницы и в затылок ему мог целиться меткий стрелок.

Послушник ввел в кабинет посетителя. И почему-то Уррий сразу узнал его со спины, хотя тот и был в другой одежде — тот самый, что вчера на поляне предводительствовал алголианскими головорезами и предупредил Уррия об осторожности.

Уррий весь превратился во внимание — не трудно было догадаться, что речь пойдет о нем, Уррие. Да и с чего бы иначе отец Гудр позволил юноше подсматривать и подслушивать.

— Рад видеть тебя еще живым, Гудр, — сказал незнакомец и без приглашения уселся в кресло. — Ты очень изменился, тебя не узнать даже…

Уррия покоробило такое бесцеремонное обращение к Его Преосвященству, человеку которого боялись и уважали не только во всей округе, но и далеко за ее за пределами.

— Здравствуй, Верховный Координатор алголиан Фоор, — устало произнес отец Гудр. — Не ожидал, что когда-нибудь вновь увижу тебя. Давно не виделись.

— Семь десятилетий, — уточнил Верховный Координатор.

— Семьдесят три года и семь месяцев, — поправил епископ.

— Помнишь, — сказал Фоор. — Но мнения своего, по прежнему не изменил — стоек в вере своей.

— В вере стоек, — ответил епископ. — Но мнение свое тогдашнее давно изменил, да поздно — жизнь прошла. Но я ни о чем не жалею.

— Раз изменил решение, — сказал Фоор и в голосе его послышалась надежда, — тогда верни нам часть плоти Алгола.

— Увы, ноги не держат, теперь меня таскают, как старую колоду из угла в угол.

— Сожалею.

— Я знаю зачем ты пришел, — сказал отец Гудр.

Епископ смотрел в глаза посетителю и голос его был тих, но ровен. Неожиданно Верховный Координатор встал с кресла, повернулся и посмотрел наверх. Взгляд его встретился со взглядом Уррия. Юноша опешил и отпрянул от смотрового отверстия, хотя алголианин никак не мог его заметить — отверстие было тщательно замаскировано резным деревянным карнизом.

Координатор сел на место.

— Ты можешь попросить Уррия помочь нам? — спросил он прямо.

— Сам попросишь, — ответил отец Гудр. — А я поясню ему почему сейчас согласился бы доставить вам в Ирландию, или куда вы там хотите, ваш шар.

— А почему ты изменил свое старое и непреклонное решение?

— Поражаюсь, как ты стал Верховным Координатором и до сих пор держишься, задавая такие глупые вопросы.

— Хорошо, — Координатор встал, — значит я могу рассчитывать на твою помощь?

— Да, — после некоторого молчания сказал епископ. — Я помогу вам.

Верховный Координатор благодарно кивнул — епископ Маридунский был одним из очень немногих людей на земле, кого Фоор считал равным себе и уважал. Хотя, конечно, Гудр не обладал таким могуществом, как Фоор, но имел не менее сильную волю и не менее глубокий ум. Вот только в отличие от Гудра Фоор, благодаря могуществу Алвисида, на здоровье не жаловался.

— В моем дворце два твоих человека, — произнес епископ. — А сколько в замке? Впрочем, можешь не отвечать…

— Один, — сказал Фоор. — Тебе я даже могу сказать, кто он…

— Не надо, — вздохнул епископ и впервые кинул взгляд под карниз. — Если только один, то я знаю кто он.

И вдруг Уррий отчетливо понял, что он тоже знает, кто именно агент алголиан в замке. И как ни странно, это никак не повлияло на отношение Уррия к этому человеку. Он и Фракса ненавидел лишь в первые минуты, узнав, что тот алголианин — ненависть быстро сменилась скорбью и горечью утраты. Уррий не хотел терять тех, кого любил.

— Я хочу сообщить тебе кое-что, — сказал Координатор, — одному тебе и в строгой тайне. — Он поднял обе руки с раскрытыми ладонями вверх, показывая (не епископу, который прекрасно знал, что если бы Фоор задумал убить его, то сделал бы это не вставая с места, а тем кто мог целиться в него через секретные бойницы), что в руках у него ничего нет.

Епископ кивнул. Координатор подошел к нему и что-то зашептал на ухо — как не напрягай слух, ни звука не уловить на таком расстоянии. Уррий в досаде шлепнул себя по колену.

Епископ слушал, глаза его расширялись, он вдруг схватился за левую половину груди и выдохнул хрипло:

— Каррин!..

Слуга уже стоял на ногах и дергал Уррия за рукав. Последнее, что увидел юноша — как голова священника безжизненно откинулась на спинку кресла, тело как-то сразу обмякло и он еще раз с неимоверным усилием прохрипел:

— Каррин!..

Уррий едва поспевал за спешащим на помощь хозяину верным слугой. Когда они, рискуя расшибить лоб, стремительно спустились по неудобной лестнице и выскочили через тайную дверь в коридор, слуга кивнул Уррию в сторону выхода, а сам побежал к кабинету епископа.

Каррин ворвался в комнату и посмотрел на гостя. Тот стоял над епископом и держал руку у него на лбу. Увидев слугу, гость выпрямился и вышел из кабинета. За дверью Фоора смиренно ожидал послушник, не решившийся войти когда епископ звал Каррина. Координатор встретился взглядом с встревоженным юношей и кивнул ему, как старому знакомому. Уррий почтительно наклонил голову. Ни слова не говоря Верховный Координатор прошел мимо.

Из кабинета вышел слуга.

— Каррин, что с ним?

— Все в порядке, Уррий, — ответил Каррин повеселевшим голосом. — На этот раз не пришлось даже освященные капли Энзора использовать, что хорошо, так как на самом донышке осталось… А где ж их еще достанешь… Ты не волнуйся, я за носильщиками иду, Его Преосвященству необходимо поспать. Ты приходи завтра, Уррий. Не волнуйся, все в порядке… — видно от облегчения, что хозяину стало легче, обычно немногословный слуга не мог унять потока слов.

Уррий вышел во двор. Со скамьи, громыхая оружием, поднялись десять ожидавших его охранников — сэр Бламур не отпустил Уррия без надежной защиты даже до епископского дворца. Слуга подвел лошадь, Уррий задумчиво вскочил в седло.

В одно мгновение все изменилось — из четвертого сына знатного рыцаря он стал носителем некоей силы и по пророчеству должен оживить поверженного и совершенно чуждого ему бога. Бога, который к тому же оказался его предком, которым Уррий — и не только Уррий, а весь род Сидмортов — невероятно гордились. Но только Уррий стал наследником силы Алвисида… А может не только он? Откуда отец Гудр знает Верховного Координатора алголиан. Какое решение он изменил? О-о, алголианин же просил отца Гудра вернуть частицу Алгола, этот удивительный волшебный шар. Значит, отец Гудр тоже носитель силы?

От подобных мыслей голова кругом идет. Но кое-что все же прояснилось, стало не так таинственно и непонятно.

Как теперь все это отразится на Уррие, на его дальнейшей жизни? Как говорит старый Бан: «Если появился иней, то грядут морозы»… Черт, и Эмриса с Ламораком до сих пор нет — поделиться и посоветоваться не с кем…

Сарлуза, как и накануне, сидела тихонько в комнате Уррия, терпеливо ожидая, когда возлюбленный придет ночевать.

А Уррий не торопился покидать обеденный зал, он держал в руке кубок с элем и ему не хотелось уходить. Что-то неуловимо изменилось в отношении к нему со стороны дружины сэра Отлака. Грубые, закаленные в боях и нелегкой службе воины после событий на берегу Гуронгеля смотрели на Уррия совершенно другими глазами — раньше они относились к нему как к малышу, которому можно рассказать назидательную сказку или легенду о славных подвигах; которому можно подсказать как правильно держать в руках лук, меч, щит или копье, как управляться с лошадью и подгонять доспехи; от которого можно было просто отмахнуться, отослав прочь — ведь они воины, а он, пусть и всеобщий любимец, как и Эмрис, но еще неопытный мальчишка. Теперь в их глазах появилось уважение к нему, они признали его равным, и даже, учитывая его происхождение и проявленные качества — чуть ли не выше. И Уррию было интересно слушать их неспешный разговор за столом, высказывая иногда свое мнение — как равный и знающий толк в сражениях воин.

Рана сэра Бана была опасна и причиняла ему боль, всю ночь он метался в жару. Но видно чудодейственная сила оверсанового бальзама велика — хоть и с побледневшим лицом, но старый воин сидит за столом, нашел в себе силы придти и еще раз во всеуслышанье рассказать о развернувшейся битве и проявленной храбрости Уррия. Сэр Бан прекрасно понимал вчерашние опасения своего воспитанника, что ему могут не поверить, и сегодня поднялся, чтобы своим авторитетом убедить всех в истинности его слов, он гордился своим учеником. Погибшие воины еще вчера были доставлены в замок и сегодня с честью похоронены на кладбище аббатства.

Уррий смотрел в сгущающейся уже темноте на насытившихся мужчин и в очередной за сегодня раз думал, что жизнь оказывается гораздо сложнее, чем он представлял себе до сих пор, что мир далеко не так прост, как можно подумать, слушая прекрасные легенды и удивительные сказки. И собственная судьба, которая хоть и была подернута дымкой неизвестности, но ранее представлялась вполне определенной, теперь казалась абсолютно погруженной в туман. Директория Алвисида разбила вдребезги его представления о мире. Известие, что он носитель «силы Алвисида» заставило задуматься над своей судьбой — он может вновь вернуть в мир таинственного бога. МОЖЕТ, или ему это ПРЕДНАЧЕРТАНО? — тайна сия великая есть. Завтра же Уррий вновь отправится в епископский дворец и дочитает все директории — он должен их знать, он должен понять, кто же на самом деле был бог Алвисид, легендарный граф Алан Сидморт, соратник короля Артура! Пусть и даются с трудом эти разноцветные буквы с завитушками, пусть многие слова непонятны — преподобный отец Гудр все объяснит, он обещал. Морианс вон вообще читать не умеет, говорит, что рыцарю это не надобно — главное владеть не изысканным словом, а мечом и копьем. Лишь его с Эмрисом, да заодно Ламорака, заставляли изучать грамоту — видно Эмрис, точно наследник Верховного Короля.

Сэр Бламур встал из-за стола. Все посмотрели на него. Сенешаль замка и так никогда не бывал веселым, но последние два дня вид его был особенно мрачен и озабочен. Вчера и сегодня небольшие отряды объезжали окрестные леса и даже в болота, что на северо-востоке графства, заезжали, но никаких признаков ни алголиан, ни отрядов варлаков не заметили. И тем не менее возможность внезапного нападения на замок отвергать было нельзя, что бывалые воины прекрасно понимали. Сэр Бламур окинул тяжелых взглядом сидящих за столом — не переусердствовал ли кто с хмелящим элем, и, кивнув удовлетворенно, отправился проверять караулы.

Уход сенешаля послужил сигналом заканчивать трапезу всем остальным — в любой момент ночью могла возникнуть тревога, не до веселья. Двое ратников помогли подняться сэру Бану с кресла. Уррий подбежал помочь.

— Иди спать, Уррий, — ласково сказал учитель. И добавил доверительно:

— Послезавтра с Руаном отправишься к озеру Трех Дев, если гонец вернется из замка Пенландриса ни с чем.

Уррий кивнул. Тревога за своих друзей отступила на задний план пред невероятными сегодняшними открытиями, но не исчезла совсем. Раз сэр Бан так сказал, значит он наверняка обсуждал этот вопрос с сэром Бламуром, и Уррий возрадовался, что поиски пропавших друзей доверили именно ему, а не оставляют его в замке.

— Спокойной ночи, сэр Бан. Поправляйтесь скорее.

Уррий посмотрел как двое мужчин под руки повели раненого учителя и подумал, что учитель становится совсем стар — может уже после ранения больше и не сможет держать в руках тяжелый двуручный меч. Уррий повернулся и пошел к лестнице на второй этаж.

Едва ступил на ступеньки, сразу вспомнил о Сарлузе. Сладко защемило в груди и он с тревогой подумал: уж не влюбляется ли он в служанку? Это было бы совершенно ни к чему. Вчера, когда он вот так же поднимался по ступенькам, перед глазами стояла озерная девушка, ее раздвинутые уродливыми варлаками длинные ноги, испуганные глаза и разметавшиеся золотые волосы. Но она убежала, не интересуясь исходом схватки — ее не заботила судьба спасителей. И не вышла поблагодарить, когда все кончилось — как Уррий звал ее, как надеялся, что она появится! Но — нет. И Уррий решил забыть о ней. Он совсем не думал о черноволосой пышнотелой служанке, когда вчера вошел в свою комнату — он, против воли, грезил о Лорелле. Но Сарлуза сидела скромно на его кровати, сложив руки на коленях, черный густые волосы были распущены по плечам, ворот блузки чуть распахнут, в свете горящего фитилька, плавающего в медном блюде он отчетливо увидел возбуждающую глубокую ложбинку между двух упругих холмов груди (Сарлуза специально принесла светильник, чтобы возлюбленный мог любоваться ее прекрасным телом, раз ему нравится смотреть на нее). И неожиданно чувство нежности и благодарности охватило Уррия к этой черноволосой девушке — первой женщине в его жизни. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась — сколько радости и чувства было в этой ее обаятельной улыбке! Уррий сел рядом с ней на кровать, обнял ее за талию, уткнул голову ей в шею, стараясь вобрать в себя аромат ее волос и неожиданно для себя стал рассказывать ей. Рассказывать все, начиная с событий у Красной Часовни, — ему необходимо было выговориться. Он рассказал и о мороке Сарлузы, и о крушении подземного храма, и о стеклянном озерном драконе, и о чудесном спасении из озера девушкой, которая завладела его сердцем, но обманула его, и он ее теперь ненавидит (при этих словах кулак Сарлузы непроизвольно сжался), и о том как он победил колдуна, превратившегося в дракона, и о том, что ему хорошо с ней, Сарлузой. Служанка не перебивала его, теребила пальцами его жесткие волосы на голове, другой рукой прижимая его к своей пышной груди. А потом она сказала, что любит его и что всегда любила. Что она и мечтать не смела о том что он — такой благородный, красивый и отважный даже посмотрит на бедную служанку. Волна нежных чувств овладела Уррием и до самого рассвета он наслаждался ее телом и лаской. Когда она забылась усталым сном он некоторое время любовался ее прекрасным телом в робких еще утренних лучах, пробивающихся сквозь открытое окно, а затем снова отправился на постель Эмриса — вдвоем на его собственной кровати было тесно. Надо как-то просить себе новое ложе, — подумал тогда Уррий.

Уррий удивился, но за весь день он сейчас впервые вспомнил о Сарлузе. Все тело его сразу заныло в предвкушении, и Уррий непроизвольно ускорил шаги. Он тут же взял себя в руки и успокоился. Сарлуза — для него лишь эпизод в его судьбе и Уррий чувствовал, что дальнейшая жизнь будет чрезвычайно богата различными приключениями, в том числе и любовными, и очень возможно, что он через несколько лет с трудом вспомнит какую-то черноволосую служанку в замке своего отца. Но сейчас — сейчас все его естество стремилось к ней. Он страстно желал, чтобы Сарлуза — именно она, сидела как вчера и ждала его. Он ждал повторенья вчерашней ночи. И вдруг совершенно отчетливо понял, что знает — она сидит так же как вчера и терпеливо ждет. Уррий не понимал откуда у него такая уверенность, но готов был чем угодно поручиться, что так оно и есть. Уррий подумал о Лорелле. Нет, определенно, он хочет, чтобы его ждала Сарлуза — он хочет обладать женским телом, ему сейчас не требуются сердечные страдания и горячечные поцелуи, после которых девушка убегает. «Скудно поле, зато рядом!» — вспомнил Уррий пословицу сэра Бана. «Да, так оно и есть. Пользуйся тем, что близко лежит и доступней, — решил Уррий, подходя к дверям своей комнаты. И добавил, улыбнувшись:

— Но и то, что далеко, рано или поздно дождется своего часа.»К тому же, Сарлуза отнюдь не была совсем уж «скудным полем». Да, служанка, но самая красивая из обитательниц замка. Красивей ее Уррий считал только свою сестру Лионесс.

И хотя Уррий совершенно точно знал, что Сарлуза ждет его, при виде сидящей молодой женщины внутри все возликовало. И он ни слова не говоря — зачем слова? — повалил ее на постель.

Сарлуза была восхищена и поражена жадностью Уррия до любви. Видно, сильнейшее из колдовских чар, каких она только знала, сыграло свою роль — теперь Уррий ее, никуда не денется. Но и она сама влюбилась в этого юношу. Она, наследница колдуна Барида; женщина, на которую засматривается сам Князь Тьмы; она, которая считала, что не способна полюбить в принципе, — влюбилась. Влюбилась без памяти, словно забыв кто она и что она (правда, где-то в глубине сознания, она отмечала, что это не мешает выполнению задания Белиала, а, наоборот, способствует). Так хорошо, как с этим неуемным и страстным юношей ей не было ни с кем. Каждый мужчина стремился выбрать из нее всю женскую силу, выпить все соки, удовлетворить свою похоть и поскорее отвалиться спать. Уррий не таков, он вырывает из ее груди страстные вздохи и вскрики, которые нет сил сдерживать.

И не надо сдерживать — замри мгновенье, обернись вечностью! Вечностью непередаваемого блаженства — соединения двух молодых красивых тел и душ, полного их слияния, несущего в себе и радость, и счастье, и забытье!

Уррий встал с кровати и подошел к светильнику, чтобы затушить его. Посмотрел на спящую Сарлузу. Оставшись одна на постели, она во сне перевернулась на бок, спиной к Уррию, подставив его взгляду плоть обнаженных ягодиц и широкую спину. Уррию почему-то стало неприятно от этого зрелища, он постарался подавить в себе кислое чувство, прикрыл Сарлузу одеялом и погасил огонек. Слегка пошатываясь от сладкой усталости, он направился в комнату Эмриса. Улегшись в кровать названного брата и уже почти засыпая, Уррий подумал: где же он будет спать, когда вернется Эмрис? Придется гнать Сарлузу спать к себе, где она там обитает… придумала тоже, спать на его кровати…

Проснулся Уррий от того, что кто-то легонько тряс его плечо. Уррий открыл глаза — комната была едва освещена начинавшимся рассветом. И в утреннем полумраке Уррий разглядел золотистые волосы и красивые черты лица озерной девушки. Юноша улыбнулся, думая, что это ему снится, и перевернулся на другой бок.

Его снова потрясли за плечо.

Уррий рывком сел на кровати и протер глаза. Перед ним стояла Лорелла — не ночное сновидение, а сама дева озера во плоти. Она была одета в странное, переливающееся в свете зари, сиреневое платье до пят с глухим воротом и длинными рукавами. Поверх платья блестело длинное жемчужное ожерелье, такая же жемчужная брошь придерживала золотые волосы. Лорелла улыбалась ему.

— Лорелла, — удивился Уррий и почувствовал как бешено колотится в груди сердце. Внезапно он застеснялся собственной наготы и натянул до пояса покрывало, подобрав под него тощие мальчишечьи ноги. — Откуда ты здесь, Лорелла? Зачем ты пришла?

— Меня прислал мой отец, царь ста озер Тютин, — распевно произнесла Лорелла. — Он просит тебя забрать то, что ты принес в наше озеро. Нам стало невозможно жить — на суше стали подстерегать различные опасности, вода жжет тело. Нет больше сил терпеть у озерного народа.

— Прислал отец, — разочарованно повторил Уррий. — Я тебя звал — ты не пришла. Я так надеялся, но ты молчала. Ты мне снилась. Снилась только что. И вот ты пришла. По поручению своего отца… — в голосе юноши слышалось неподдельное страдание.

— Я сама попросила послать меня, Уррий, — сказала она. — Отец хотел направить колдуна Воктреча, чтобы он напугал тебя до смерти и заставил выполнить желаемое. Но я убедила отца, что это бесполезно. Что тебя невозможно испугать. Ты не боишься колдунов. И я рада, что пришла.

— Я люблю тебя, Лорелла, — вырвалось у Уррия. — Я сделаю все, что ты попросишь.

Она чуть отодвинула подушку и села на краешек кровати. Он подался к ней, чтобы коснуться губами ее горячих, памятных Уррию, губ. Но она игриво отстранилась. От нее удивительно пахло чистотой озера и зеленью леса. Уррий замер в нелепой позе, не зная ни что сказать, ни как поступить. Лорелла взяла ласково руками и положила его голову себе на колени. Уррий покорно распластался на спине — тонкие нежные пальцы ее провели по его обнаженной груди, по уже затянувшейся ране — восхитительное ощущение прохладного тепла исходило от ее рук.

— Я не могла выйти из озера, — сказала Лорелла. — Я очень испугалась тогда.

Как ни странно, для Уррия эти слова прозвучали убедительным оправданием. Ведь она женщина — пусть и необычная, из озера. А женщинам свойственно боятся. Это он мужчина не должен ведать такого чувства, как страх. Он должен защищать женщин. И сейчас она просит его о помощи.

Он встрепенулся.

— Я обязательно заберу шар, раз он вам мешает. Пойдем прямо сейчас.

Она нежным, но твердым движением рук вернула Уррия на прежнее место и вновь провела пальцем по заживающему шраму.

— Никто не должен знать об этом, — сказала она. — О том, что мы тебя просим. Ты сам днем поедешь, будто просто погулять, и заберешь шар.

— Но дракон…

— Не беспокойся об этом.

— Лорелла, я не хотел причинять вам вреда, я не…

— Я знаю, — ответила озерная девушка. — Лежи, лежи…

Она гладила его грудь, голова юноши лежала у нее на коленях и Лорелла вдруг поняла что уйти ей от него будет очень трудно. Она любит его и ей предстоит непростой выбор. Но она решилась. Как только Уррий выполнит просьбу отца — она скажет. Она не может упустить свой шанс на счастье — она не думала, что оно придет так скоро.

— Мне хорошо с тобой, Лорелла, — сказал Уррий. — Я еще когда ты меня спасла, понял: я полюбил тебя. Сразу полюбил. Почему ты спасла меня, Лорелла?

Она не хотела отвечать на этот вопрос, который ей уже задавали и сестры, и отец. Спасла, потому что тоже полюбила его и тоже сразу. Это действительно так. Но она не желала произносить это вслух. Слово сказанное — ложь. Вот Уррий говорит, что любит ее…

— Полюбил меня, — вслух горько сказала Лорелла. — А в твоей постели спит другая женщина. Красивая…

Уррию стало нестерпимо неловко. Он не считал себя виноватым перед Лореллой, но все же стал оправдываться:

— Там… она… Это не любовь, Лорелла, — имя девушки Уррий произнес с наслаждением. — Она… мне с тобой просто рядом находиться хорошо, а Сарлуза… да, она красивая, но ты красивее. Мне с ней… ну как каждый день обедаю, так и она мне… для тела… А с тобой… С тобой мне хочется прожить всю жизнь. Если потребуется, отдать жизнь за тебя! И испытать при этом счастье! — Уррий ни на секунду не засомневался в искренности своих слов. — Ты — моя Дама Сердца!

И чудесная девушка из озера поверила ему.

— Я тебя тоже люблю, — тихо, едва слышно произнесла она и провела ладонью по его лицу. — Спи.

Уррий легонько целовал губами ее прохладную, и одновременно такую приятно-теплую ладонь, затылком он ощущал мягкую твердость ее колен. Ему было необычайно легко и хорошо. Он мечтал пронести это ощущение через всю жизнь.

С этими мыслями он погрузился в сладкий, крепкий сон. Лорелла тихонько выскользнула и нежно уложила его голову на подушку — он не проснулся, прошептал в сне, улыбнувшись:

— Лорелла!

— Я люблю тебя, — произнесла озерная девушка и направилась к дверям.

Сарлуза отпрянула от дверей и выскочила в коридор. Сердце ее колотилось от ярости, кулаки сжимались и разжимались. Она ненавидела соперницу, она хотела превратить ее в мерзкую жабу, но под рукой не имелось необходимых средств. «Задушу голыми руками!» — прошипела она злобно и огляделась. Коридор был пуст и безжизнен. Рядом была дверь в покои сэра Отлака. Сарлуза знала, что там в приемной на стене было развешано различное оружие. Как разъяренная волчица ворвалась она в пустые покои и сорвала первый попавшийся кинжал. Он показался ей неудобным, она в раздражении бросила его на пол. Взяла себя в руки и оглядела стену. Было еще рано — свет из дальнего окошка не рассеивал мглу, но Сарлуза видела в темноте, как кошка. Она выбрала блестящий до зеркальности меч — в бою такой ненадежен, парадный меч, но в руке сидит отлично.

Соперница в дурацком сиреневом наряде и с безвкусной побрякушкой в волосах вышла из покоев Уррия и Эмриса. На лице озерной дурнушки было блаженно-мечтательное выражение.

Сарлуза что есть силы, сжимая рукоять меча двумя руками, вонзила оружие соблазнительнице ее возлюбленного под левую грудь (у нее и груди-то нет, так, название одно!). Меч вошел по самую рукоять, лезвие вышло из спины озерной девушки.

— Он мой! — зло прошипела Сарлуза. — И не смей прикасаться к нему.

Она отпустила меч и отступила на шаг, чтобы та не упала на нее — пусть шлепается на каменный пол, мерзавка!

— Ах ты!.. — вырвалось у Лореллы, она скривилась то ли от боли, то ли от ненависти. — Дрянь! Шлюха! — в голосе девы из озера было не меньше злости. Она взялась изящными руками, украшенными колечками с жемчужинами и жемчужными же браслетами, и легко выдернула из тела меч. Праздничное платье было целым, будто и не прорвал его мгновение назад острый металл. Лорелле было очень больно, но трясло ее не от боли. Она перехватила меч поудобнее.

Сарлуза отступила еще на шаг. Ей стало страшно — она в отличие от неуязвимой, как оказалось, для металла озерной твари, не была готова к подобному. Сарлуза не хотела умирать. Самое страшное проклятье, какое она только знала, сорвалось с ее губ, хотя Сарлуза и понимала, что оно бесполезно.

Разъяренные женщины одарили друг друга такими взглядами, что если бы они могли испепелять, сейчас бы в коридоре кружились два столбика дыма.

Лорелла взмахнула мечом — она не собиралась пугать, она желала разить.

Но удара нанести не успела. Между ними вдруг проявился маленький старичок в пестрой одежде, с огромной лысиной на голове, но длинными, свисающими на плечи, пожелтевшими от времени неопрятными седыми космами и столь же неопрятной окладистой бородой до пояса.

Сарлуза узнала Воктреча — изредка она обменивалась с ним волшебными препаратами, их познакомил когда-то Гудсберри. Нельзя сказать, чтобы Воктреч и Сарлуза испытывали взаимную симпатию, но относились друг к другу с должным уважением.

Колдун невидимкой следовал за дочерью своего повелителя, в тайне от нее. Озерный царь уступил просьбам дочери и отправил именно ее в Рэдвэлл, но приказал Воктречу проследить, и в случае, если миссия Лореллы потерпит неудачу, добиться желаемого своими средствами — вплоть до самых грубых. Убедившись, что посланница озерного царя достигла договоренности, колдун из скромности решил удалиться из комнаты, когда Уррий стал признаваться в любви. Из простого любопытства он проскочил по другим покоям — так для общего развития, посмотреть как живут люди в замке. Он видел, что Сарлуза подслушивает у дверей, но по рассеянности не придал этому никакого значения. Оказывается — зря, едва успел предотвратить неисправимое зло.

— Прекратите! — не очень громко сказал Воктреч, но разгоряченным соперницам показалось, что колдун кричал, словно в лесу. — Иначе вы обе будете иметь дело лично со мной.

Обе тяжело дышали и от ярости не могли сказать ни слова. Но угроза подействовала. Лорелла опустила меч.

— Вы никогда не причините друг другу зло! — веско произнес Воктреч, стараясь вбить смысл слов женщинам до самых селезенок. — Обитатели озер и люди Князя Тьмы не могут враждовать. Вы знаете это, таков закон!

Меч выпал из руки Лореллы, звякнув о каменный пол. И в ту же секунду поднялся в воздух, увлекаемый волей колдуна, и понесся на свое исконное место.

Сарлуза мрачно кивнула, ни слова не сказав, развернулась и пошла прочь. Внутри у нее все кипело.

Воктреч и Лорелла проводили ее долгим взглядом и направились по длинному коридору в противоположную сторону. Воктреч прекрасно понимал, что у него появилась еще одна проблема, которая требует самого пристального внимания.

А Уррий сладко спал. Ему снилось, что он бежит по усыпанной яркими белыми цветами и залитой солнечным светом поляне, а справа, весело улыбаясь, бежит Лорелла. Его переполняет счастье, он радостно смеется. Поворачивается налево, а там, рядом с ними, бежит Сарлуза и тоже смеется. И ему хорошо. Прекрасный сон.

 

9. РЫЦАРЬ ВОДЫ

Сарлуза бешено перебирала магические книги, доставшиеся ей от предыдущего колдуна. Хватала одну, торопливо перелистывала и бросала бесценную вещь прямо на пол, не заботясь, что старинные страницы могут помяться или испачкаться — того, что ей требовалось она не находила.

У нее было много проблем, которые предстояло срочно как-то решать, и одной из них, едва ли не самой сложной, были взятые в подземный плен Эмрис и Ламорак. Надо было что-то с ними немедленно делать — в замке беспокоятся. Устранять их Белиал запретил категорически, выпускать тоже нельзя — они расскажут Уррию про подло подсмотренное колдовство и о разговоре с Князем Тьмы. Значит, необходимо лишить их памяти. Задача сложная, но вполне выполнимая. Но думать об этом сейчас Сарлуза не могла.

Еще две-три ночи и Уррий был бы полностью в ее власти — никакая его «сила Алвисида» не помогла бы ему устоять против ее чар.

Однако дорогу перешла эта полурыба-недочеловек с тощей задницей! Чем она сумела покорить сердце Уррия, что он влюбился в нее с первого взгляда? Что в этой палке с рыжими волосами такого, что лучше ее, Сарлузы? Сарлуза полгода очаровывала юношу, пришлось прибегнуть к сильнейшему колдовству… А может колдовство не правильно сработало и Уррий влюбился в первую же женщину, что увидел после ворожбы Сарлузы? И этой женщиной оказалась не та, что должна, то есть, не Сарлуза, а эта… эта… Сарлуза не находила слов, чтобы полно выразить свое отношение к сопернице.

Так или иначе уступать поле боя без борьбы Сарлуза не собиралась. Ей это не к лицу.

Но ведь ни одной мысли в голове нет — хоть стучи башкой о стену, чтоб соображала лучше! Чтобы не придумывала Сарлуза — использовать против этой озерной уродины было нельзя, сразу бы догадались, что это проделки Сарлузы. И тогда — конец. Белиал ее в этом случае защищать не станет.

Сарлуза, как раненая волчица, прошлась по пещере, скользя взглядом по бесчисленным полкам с волшебными снадобьями — сколько их собрано, и ведь ни одно не годится! Глаза задержались на маленьком неприметном стеклянном пузырьке, плотно и тщательно запечатанном. Вот то, что ей требуется! Эликсир мудрости. Правда, Гудсберри предупреждал, что пользоваться им можно только в исключительном случае. Что ж, сейчас именно такой исключительный случай: решается дальнейшая ее жизнь. Белиал как-то сказал ей: «Если полюбишь кого-то не разумом, а сердцем — сгоришь дотла». Пусть, пусть она сгорит, но озерной мымре не уступит! Ишь надумала — отобрать у нее, Сарлузы, возлюбленного! Пусть только попробует!

Сарлуза замерла не дотянувшись до склянки с эликсиром мудрости. Она придумала. Ее никто никогда не заподозрит, а все проблемы будут сняты. Ох, как здорово! Ты получишь то, что хочешь, дрянь водяная, но ты горько пожалеешь об этом!

Весь прошлый день она потратила на то, чтобы при помощи магии и волшебства узнать, что за сила у Уррия, и все, что с этим связано. Она знала про алголиан кое-что, знала немного про азиатского колдуна, пытавшегося похитить во младенчестве Уррия. Теперь она узнала, зачем Хамраю нужен Уррий, зачем ему Алвисид — чтоб снять заклятие, наложенное невесть когда!

Сарлуза счастливо рассмеялась. Она наложит подобное же заклятие на озерную соперницу — и пусть та занимается любовью с Уррием сколько захочет! Вернее, сколько получится! Как наложить такое заклятие Сарлуза не имела ни малейшего представления, но это пустяки. Главное было придумать, что делать, а как — это уже детали…

Она принялась за работу. Заботливо расставила на места старинные, не раз выручавшие ее, книги, откладывая те, которые могли помочь ей сейчас. Долго и вдумчиво вникала в суть поставленной задачи — ей приходилось открывать все заново, о подобном заклятие не было ни слова в мудрых древних книгах.

Размышляя, создала из волшебной субстанции котла фигурку, в точности копирующую озерную уродину, только в десять раз меньше, разложила специальную подставку над котлом, где кипела волшебная субстанция, установила на подставке глиняную емкость и стала приготовлять магический состав, в котором растворит фигурку ненавистной соперницы… Вылила из тщательно закупоренного горшка жабью кровь, собранную в ночь полного безлуния, кинула туда кристаллик астроида, чтобы никто не смог узнать, чьих рук колдовство — кристаллик зашипел пузырьками, растворяясь; долго выбирала зелье на букву, с которой начинается имя соперницы: лаванда — слишком красиво, лавр — слишком гордо, выбрала сушеных лягушат, пусть и не растительность, но вполне сойдет — как раз по озерной дряни одежка! Так, теперь немного порошка из драконьего зуба, горсть тыртышника, чертковник… что еще из необходимых компонентов? Ах да, собачий кал, дурман-трава, немного состава философского уксуса — к потолку пещеры поднялся клуб белого едкого дыма. Теперь ингредиенты для превращения ее в чудовище… в кого же ее обернуть? Сарлуза представила, как соперница под Уррием превращается в склизкую жабу и колдунью аж передернуло от удовольствия. Но это было бы слишком просто… Вот оно! Оригинально и не менее эффектно: как только озерная дева после наложения на нее заклятия (о чем ей, естественно, Сарлуза сообщать не собиралась) вступит в соитие с мужчиной — любым мужчиной, тут уж Сарлуза ничего поделать не могла — она постареет. Сразу. На тысячу лет. И, как следствие — умрет. Но Уррий увидит свою любовь во всей прелести увядания и разложения… Нет, не сразу во время соития. Во время оргазма! Да — так будет более эффектно. Не каждый мужчина способен довести женщину до оргазма. Уррий — способен! Сарлуза уже имела счастье (или несчастье?) убедиться.

Сарлузе хотелось хохотать, петь, кричать на всю пещеру от радостной гордости за свою находчивость и изобретательность.

Она еще полчаса мудрила над раствором и вдруг поняла, что без Формулы Абсолютного Совершенства у нее ничего не выйдет — хоть думай всю жизнь, хоть ведро эликсира мудрости выпей.

Она вздохнула и подошла к каминной полке. Как бы не хотелось ей этого делать — другого выхода Сарлуза не видела. А останавливаться на полпути не желала. Чего бы ей это не стоило. Она взяла маленький золотой колокольчик (любит же Гудсберри золотые побрякушки!) и стукнула им легонько о волшебную гладь зеркала. Положила колокольчик на место и, всматриваясь в свое отражение, поправила прекрасные черные волосы, чуть распахнула ворот кофточки, чтобы была видна большая часть великолепной, полной, без пятнышка, без родинки груди. Сарлуза вспомнила озерную девушку и фыркнула — ее прыщики чертковником надо смазывать, для того чтоб вообще видны были!

Гудсберри не заставил себя ждать. Сарлуза при виде волосатых ног с копытами и украшенного золотой пряжкой хвоста едва сдержала брезгливую гримасу. Она расцвела в радостной улыбке:

— Гудсберри, милый, как я рада тебя видеть! Помнишь, ты обещал научить меня собирать цветы гелиотропа?

— Как что-то понадобилось, так «милый Гудсберри», а как я прошу — так «пошел прочь»! — проворчал подручный Князя Тьмы.

— Ну, не сердись, — соблазнительно улыбнулась Сарлуза и провела язычком по верхней губе. — Ты же не сердишься, да, Гудсберри?

— Зачем тебе цветы гелиотропы, в здешних краях они не водятся…

— Я прочитала в одной книге, вон в той, — Сарлуза подскочила к полкам, нашла требуемый фолиант, принесенный Гудсберри неведомо откуда, явно созданный до Великой Потери Памяти в таинственных мастерских, и прочитала:

— «Собранная в августе, когда Солнце находится в знаке Льва, — эта трава имеет чудесные свойства, так как, будучи завернута в лавровый лист, вместе с волчьим зубом, и носима на себе — не допускает вредить и злословить носящего, но наоборот делать и говорить о нем все лучшее».

Сарлуза поставила тяжеленную книгу обратно на полку.

— Зачем надо, чтобы про меня говорили плохо Уррию? — спросила она резонно. — Это может помешать мне выполнить поручение Белиала.

Как бы невзначай ворот кофточки распахнулся и взгляду Гудсберри открылся поразительный вид. Сарлуза пальчиком обвела бордовый сосок левой груди и взглядом спросила «Хочешь?»

— А ты… — начал было пораженный Гудсберри, но ведьма выразительно кинула взгляд в сторону магического зеркала. Потом стрельнула глазами в сторону камина. Гудсберри сделал отвратительную дурашливую гримасу, должную означать, что он намек понял и сказал, плохо сдерживая восторг:

— В этих местах гелиотроп не растет. Придется лететь в тропики. Скажем, в Элладу.

— Я готова, — произнесла Сарлуза таким голосом, что Гудсберри кинулся к камину и забрался в нетерпении в очаг, не взирая на горящие там поленья. «Ему что, он к адскому пламени привыкший», — подумала Сарлуза и взглядом погасила огонь в камине.

Она выбрала помело из стоящих в дальнем углу за камином, с толстым дубовым древком и из вымоченных в орлиной крови осиновых прутьев, погасила горящие ярким пламенем свечи в мертвых подсвечниках, и вслед за Гудсберри втиснулась в дымоход. Вылетев наружу, они тут же устремились к облакам, пока их не заметил кто-либо из местных жителей, случайно оказавшийся поблизости и пялящийся в небо. Досужие слухи им обоим были ни к чему.

Минут через пять к трещине, расширить которую они не могли, подошли Эмрис, Ламорак и Триан. Они теперь регулярно приходили сюда. Ламорак уговорил Эмриса вступить в переговоры с Сарлузой и в обмен на свободу принести ей торжественную клятву молчания обо всем увиденном и услышанном.

В подземелье — вечная ночь, в зале с голубым фальшивым небом — вечный день. Они не страдали от голода: когда возвращались в гостеприимную залу, стол был сервирован заново, и продукты их ждали самые свежие. Но друзей мучила тревога за судьбу Уррия и непривычная праздность. Они начали планомерное изучение подземных лабиринтов, чтобы не сойти с ума, но мысль о свободе не давала ни минуты покоя — не помогало даже хмельное заморское вино, от него тяжелела голова и заплетался язык, но веселее не становилось. Они не желали всю жизнь провести под землей, в чреве Большого Холма, а другого пути выбраться, как договориться с Сарлузой, юноши придумать не смогли.

Но колдовская пещера вновь была пуста. Они не знали — ночь ли сейчас наверху, день ли? Они прождали полчаса и понуро двинулись обратно в пещеру с круглым столом, не дающим им умереть с голоду.

Сарлуза едва поспевала за Гудсберри, неистово мчавшимся вперед, к одному ему ведомой цели, средь плотных облаков. Даже лучшее помело Сарлузы позволяло ей лишь не отставать — так горел нетерпением подручный Князя Тьмы.

Сарлузу отнюдь не привлекала перспектива любовных отношений с Гудсберри, ее подташнивало от самой мысли об этом, но, во-первых, она надеялась этого избежать, а, во-вторых, дело превыше всего. Она не привыкла останавливаться на самом пороге. И если другого пути не будет — что ж, она готова и наступить на свою брезгливость и неприязнь. Главное — расправиться с соперницей, тварью болотной, ничтожеством, тиной питающейся, коварно воспользовавшейся чужим колдовством и приворожившей ее, Сарлузы, возлюбленного.

Наконец, они приземлились на небольшой, удивительно красивой горной лужайке. Со всех сторон возвышались горы — чистые, нарядные, все в зелени, с устремленными к облакам снежными вершинами. Вся атмосфера этого прекрасного места внушала ощущение праздничности.

— Где мы? — спросила Сарлуза.

— Это мое любимое место, — гордо ответил Гудсберри. — Здесь мы в полной безопасности. Это Олимп. Вон за той горой дворцы Зевса и других местных божеств. У меня есть хорошие знакомые среди сатиров, так что наше уединение никто не потревожит. И длинный взгляд Белиала сюда не дотянется — чужая территория… — Гудсберри прямо-таки пожирал молодую колдунью жадным взглядом.

Сарлуза отвернулась, чтобы не видеть его масляные бегающие глаза.

— А кто это там закатывает в гору огромный камень? — удивленно спросила Сарлуза. Собственно, это ее сейчас не очень интересовало, а если честно — не интересовало вовсе, но что-то надо было спросить, как-то поддержать разговор. Не оглушать же в лоб: «Скажи мне Формулу Абсолютного Совершенства и делай со мной что хочешь». В понятиях Сарлузы это было неприлично. И обстоятельства этого пока не требовали.

— Где? — спросил Гудсберри вглядываясь вдаль.

Ярдах в двадцати от них гора круто сбегала вниз. Напротив голой светло-коричневой стеной возвышалась скала. По насыпанному пологому склону с трудом закатывал наверх огромный гладкий валун усталый человек с длинными седыми волосами. Дорога, на которой трудился человек, выходила из пещеры, вход в которую казался черным разинутым зевом чудовища, а дорога — его высунутым вверх языком. С лужайки человек казался совсем крошечным — словно муравей толкает перед собой ягодину крыжовника.

— Это Сизиф, — пояснил Гудсберри. — Наказан местными богами. Давно, еще до Великой Потери Памяти. И нет ему прощения.

— За что? — равнодушно поинтересовалась Сарлуза.

— Никто уже не помнит за что. Когда он затащит камень наверх, тот сорвется вниз. Сизиф вернется и покатит его снова. Я как-то просидел здесь целый день, чтобы посмотреть сколько раз он добирается до верха. Представь себе — целых пять раз. Он и шестой раз покатил, но наступила ночь, в темноте было ничего не видно и я тогда плюнул на это занятие.

— Бедненький, — пожалела Сарлуза.

— Кто? — не понял Гудсберри.

— Ну не ты же! Сизиф этот твой. Трудно, наверное, такой здоровенный камень в гору закатывать.

— Трудно не это.

— А что?

— Трудно знать, что когда дело приблизится к завершению, когда победа кажется так близка, оно вырывается из твоей власти и остановить камень нет никакой возможности — либо ложись под него и умри, либо начинай сначала. И с тем же результатом в итоге. Вон, на краю растут гелиотропы, пойдем научу как надо собирать.

— Нужны мне твои гелиотропы… — кокетливо сказала Сарлуза.

— А что же тебе нужно?

Сарлуза томно закрыла глаза.

Гудсберри, не веря такому подарку, подошел ближе и робко обнял ее за талию. Сарлуза подавила тяжелый вздох где-то в глубине души и затрепетала всем телом — якобы от его прикосновения.

— Я хочу, — медленно проговорила она, не открывая глаз, — я хочу… Обещай, что выполнишь мою просьбу.

Гудсберри уже распахнул блузку на ней и собирался стянуть совсем.

— Конечно, — торопливо сказал он, — все, что хочешь.

— Я хочу, — повторила Сарлуза и подняла рукой полную левую грудь, к самым губам Гудсберри. — Я хочу знать Формулу Абсолютного Совершенства.

— Уум-м-м, — поперхнулся Гудсберри и отскочил от Сарлузы.

Она невинно улыбнулась ему и одарила обжигающим взглядом из-под полуопущенных длинных ресниц. Ее обнаженная грудь была так хороша…

Гудсберри потряс головой, его вдруг забила мелкая отвратительная дрожь, золотая пряжка с огромным алмазом на хвосте звонко застучала о валявшийся в траве камень. Гудсберри подобрал хвост рукой.

— Гудсберри, — укоризненно сказала Сарлуза. — Ты же обещал. Никто никогда не узнает об этом!

— Ты… ты уверена?

— Конечно. Сам подумай — зачем мне надо, чтобы Белиал узнал, что мы… здесь… с тобой… — Она обеими руками подняла пышные груди, нацелившись огромными бутонами сосков прямо в несчастного Гудсберри, и чуть подалась к нему.

— Зачем тебе Формула Абсолютного Совершенства? — не унимался подручный Белиала.

— Просто хочу знать. Я познала столь многое, что мне не хватает самого малого, это малое и есть Формула. Ты же знаешь мою страсть познания! То, что я чего-то еще не знаю не дает мне спокойно жить.

— Ты много чего еще не знаешь, — неуверенно сказал Гудсберри. Руки его непроизвольно потянулись к манящей женской груди, которой он так долго и столь безнадежно добивался, что не надеялся когда-либо коснуться ее. И вот теперь эта, казалось бы недоступная для него плоть, так близко — на бери, сама просится в руки!

Сарлуза внутренне усмехнулась — она поняла, что победила.

— Хорошо, — проблеял Гудсберри. — Давай.

Колдунья протянула руки и положила изящные белые пальцы на виски Гудсберри. Тот тоже коснулся когтистыми пальцами, унизанными безвкусными золотыми перстнями, висков женщины, чуть откинув черные непокорные локоны. Какое-то время Сарлуза глядела в карие глаза Гудсберри, наблюдая как расширяются его зрачки, потом вдруг пальцам ее стало очень жарко, в висках заломило и перед глазами стали взрываться яркие синие и розовые вспышки. Шестерки на перстнях и пряжках Гудсберри засветились холодным малиновым огнем.

Сарлуза без сил повалилась на землю и села, подобрав под себя ноги и опершись на правую руку, левой прикрыв нагую грудь. В голове яркими буквами светились слова, знаки и символы Формулы Абсолютного Совершенства. Она добилась своего. Гудсберри оказался феноменально глуп!

Подручный Князя Тьмы присел рядом, положил на ее обнаженное плечо руку, второй рукой больно ущипнул белую грудь. Его козлиная бородка коснулась нежной кожи колдуньи.

— Я устала, Гудсберри. Давай в следующий раз, — сказала Сарлуза. — Честно, у меня не осталось сил.

Гудсберри рывком вскочил. Кулаки его сжимались и разжимались, волосатый хвост нервно постегивал кривые ноги.

— Я так и знал, — сказал он. — Все вы такие. Все до одной. Ты думаешь: я — дурак, да? Что меня можно провести, как последнего идиота? Хорошо. Присмотрись к своему знанию Формулы. Два самых важных знака ты увидишь только тогда, когда я получу удовлетворение! Как видишь, Гудсберри не полный идиот…

Сарлуза охнула. Действительно, она недооценила Гудсберри. Это может ей дорого стоить — без двух знаков Формула не действует, а если она не узнает их, то все ее надежды на месть этой дряни озерной рухнут, как прогнившие мосты в бездонную пропасть. В голове на месте двух знаков в ярко светившейся Формуле было два черных пятна.

— Гудсберри, милый, — поспешила пойти на попятную Сарлуза, — я и не отказываюсь. Я сама хочу тебя… Только я действительно очень устала, не обижайся. Давай потом.

Гудсберри всего трясло, но он сказал злорадно:

— Потом, так потом. Но и всю Формулу ты узнаешь тоже потом! — В голосе его звучали нотки торжества.

Сарлуза с трудом встала на ноги. Она презирала и ненавидела этого козлоподобного представителя Ада. Но ненависть к озерной дурнушке была сильнее. Много сильнее.

Она повернулась к нему спиной, нагнулась, подобрала все юбки сразу и рывком задрала их, ослепив Гудсберри белизной своих округлых ягодиц. Она не хотела лежать под этим подлым отвратительным мерзавцем. Она не хотела видеть его, она не желала, чтобы он целовал ее губы — они только для Уррия. Она закрыла глаза и решила представлять, что позади стоит ее возлюбленный.

Гудсберри заорал ликующе и подпрыгнул от радости, хлопнув в ладоши. Хвост его свернулся колечком. Гудсберри быстро скинул свой дурацкий коричневый балахон и повалился на колени перед стоящей нагнувшись колдуньей. Дрожащими руками, не веря, что наконец-то добился своего, раздвинул плоть сочных ягодиц и кривым обломанным рогом пощекотал потаенное естество красавицы. Она дернулась от отвращения — он подумал, что от желания. Вскочил и овладел ею — грубо, жадно, противоестественно.

Сарлуза закричала от боли. Большего унижения ей испытывать не доводилось.

— Что ты делаешь, Гудсберри! Не так надо! Мне же больно!

— Я же еще не инкуб, — дурашливо спародировал он интонацию своего повелителя. — Мне нельзя по-человечески! — И он ускорил движения.

Сарлуза сильно укусила кисть руки. Из глаз покатились слезы — слезы боли, обиды, злости. Ничего, она вытерпит и это. Проигрывать надо достойно. Она все вытерпит. Но берегитесь — настанет час, когда она рассчитается со всем миром. Было очень больно и очень мерзко. Но надо терпеть. «Бог терпел и нам велел», — проговорила сквозь слезы Сарлуза народную поговорку. Она не уважала Бога и присных его, но в этот момент о неуместности в ее устах этой поговорки Сарлуза не думала — было очень больно!

Но каждый дождь когда-нибудь кончается.

Гудсберри не обманул — недостающие два знака проявились в ее голове. Через несколько часов фигурка озерной соперницы растворилась в волшебной субстанции и страшное заклятие было тайно наложено на озерную девушку, перешедшую дорогу молодой колдунье.

— …Ой, — Лорелла неожиданно прервала рассказ, закрыла глаза и замерла, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

— Что случилось? — тревожно спросила Соррель.

— Нет, ничего… Показалось, наверное. А может быть Уррий что-то подумал обо мне дурное?!

— Плохо быть влюбленной! — заметила Журчиль. — Бедная глупая Лорелла, угораздило же тебя!

— Почему плохо? — возразила Лорелла. — Уррий такой… он такой… рядом с ним быть — счастье. Обо всем на свете забываешь рядом с ним!

— А он спит с другой! Я же говорю — бедная дурочка.

— Ладно тебе, — встряла Соррель. — Что дальше-то было, Лорелла? Рассказывай.

— Уррий уснул и я пошла домой. Выхожу в коридор, а она, ни слова не говоря, втыкает в меня меч. Хорошо Воктреч обезопасил меня перед выходом. Но все равно было больно. И я от боли и обиды — ведь я-то не мешала ей наслаждаться любовью с Уррием, ждала терпеливо — я потеряла голову. Я… я хотела зарубить ее! Простить себе не могу этого!

— Так почему же не зарубила? — возбужденно спросила Журчиль. — Духа не хватило?

— Я сейчас с ужасом думаю, что хватило бы, — Лорелла чуть не плакала. — Мой разум помутился на мгновение. Но появился Воктреч и спас меня от неминуемого падения.

— Дурочка! — не сдержалась Журчиль.

— Воктреч разнял нас. Он знает ее — это Сарлуза, колдунья Белиала. Воктреч сказал, что озерный народ и подданные Князя Тьмы не должны причинять друг другу зло.

— И что?

— И она ушла… Мы тоже с Воктречем вернулись через колодец в озеро.

— Сарлуза, Сарлуза… Это та толстая корова, что иногда приходит менять всякую дрянь на наши снадобья? — спросила Журчиль.

— С черными неопрятными волосами? — добавила Соррель.

Лорелла утвердительно кивнула.

— И что ты теперь собираешься делать? — спросила Журчиль.

— Ничего. Я люблю Уррия, я спросила отца благословения выйти за него замуж.

— Ну ты даешь! — в голосе Соррель послышалось восхищение. — И что отец?

— Он согласился.

— Я спрашивала, что ты думаешь по поводу этой ведьмы, как ты сказала… Сарлузы? — не успокаивалась Журчиль. — Не спустишь же ты ей такое с рук?

— Но ведь Воктреч запретил нам обоим вредить друг другу, — поразилась Лорелла.

— Глупая! Ты полагаешь, что твоя ведьма будет сидеть сложа руки?

— Я… я не знаю. Но я ничего против нее делать не буду. Это недостойно. Если Уррий будет моим, то только потому, что сам захочет. А если… если он выберет ее… То я… Мне тогда незачем будет жить!

Соррель и Журчиль поняли, что сестра не шутит, она действительно сможет наложить на себя руки.

— Смотрите, — сказала Соррель, — Майдар плывет, видно к нам.

К ним торопливо и ловко двигался сквозь толщу воды маленький, юркий Майдар — посыльный царя ста озер. Он утонул в Герранбиле более восьмидесяти лет назад, маленьким ребенком. За это время он освоился в подводном царстве и сделался любимцем местного повелителя.

— Соррель! Журчиль! Лорелла! Вас зовет царь Тютин! К озеру приближается Уррий по нашей просьбе!

— Скорее! — встрепенулась Лорелла. — Поплыли!

Она, не оглядываясь, поспешила за посыльным.

Журчиль придержала Соррель за одетый на руку плавник. Они взглядами проводили радостно удаляющуюся на зов отца сестру.

— Я надеюсь, ты не такая глупая? — спросила Журчиль, когда они остались вдвоем и вновь уселись на склизкие подводные валуны.

— Нет, конечно. Лореллу надо спасать, — сказала Соррель. — Эта колдунья, один раз решившись на убийство, уже ни перед чем не остановится.

— Я тоже так считаю.

— Ты что-нибудь придумала?

— Пока нет. Нельзя, чтобы кто-нибудь догадался, что мы против этой колдуньи что-то сотворили. Надо придумать нечто очень хитрое.

— Заманить бы ее в болота, — мечтательно сказала Соррель. — Мы бы натравили на нее одну из тамошних сибр и были бы не при чем.

— Не получится, — сказала Журчиль. — Но мысль хорошая. Надо устранить эту толстуху чужими руками.

— Как?!

Какое-то время они размышляли. Затем Соррель радостно воскликнула:

— Придумала! Надо сообщить в аббатство, что Сарлуза в услужении Белиала и околдовала Уррия! Все остальное они сделают сами!

— Умница! — похвалила Журчиль. — Кого бы послать? Может, кого из наших утопленников? Нет, нельзя.

— Можно просто написать письмо.

— Правильно! Расскажем об ее пещере, распишем колдовство Сарлузы… Что Красная часовня сгорела — на нее свалим… Да! Так и поступим.

— Но во всем озере один Воктреч знает людскую грамоту… — сказала Соррель.

Журчиль задумалась — на мгновенье, не больше.

— Попросим помощи у хвостатых морских родственниц, — сообщила она о своем решении.

— Давай прямо сейчас отправимся — время дорого! Наверняка та… как ее… Сарлуза, тоже что-то придумывает!

Как две ловкие большие рыбины, они быстро пересекли все обширное озеро и устремились в узкое русло хорошо им знакомой подземной реки. Там они развили поразительную скорость, перебрасываясь на ходу отрывистыми замечаниями, и очень скоро оказались в просторах ирландского моря. Они направлялись прямо к строгому городу морского короля Лера. Но по пути встретили веселящихся русалок, которые им и были нужны. Русалки окружили бедного утопленника и всячески дразнили его, строя гримасы, тыча ему в лицо тугими грудями и сильно хлеща мощными чешуйчатыми хвостами.

— Игрейна! — позвала знакомую русалку Журчиль.

Та весело помахала озерным подругам и подплыла к ним. Журчиль вкратце изложила суть дела.

— Я знаю одного, кто мог бы вам помочь, — сказала Игрейна. — Есть один монах-забулдыга, утонул лет шесть назад. Он читает иногда королю Леру по вечерам. Но даром он ничего писать не станет.

— И что ему нужно? — спросила Соррель.

— У вас же нет хвостов, — пояснила Игрейна и непонятно было чего больше в ее интонации — пренебрежительной иронии к озерным девушкам или тщательно скрываемой зависти. — Известное дело — утопленниц не в пример меньше утопленников. И то всех женщин король Лер в свой дворец забирает. А мужиков мы дразним — они на нас смотреть не могут!

— Но ради нас ты договоришься со своим монахом?

— А вы согласитесь? — в глазах Игрейны прозвучало искреннее удивление.

Журчиль закатила глаза, ясно показывая этим жестом: «О чем разговор, какие могут быть вопросы? Делов-то…»

— Согласимся, лишь бы грамотно написал, — заверила русалку Соррель.

Иссохший от злоупотребления крепкого подводного напитка и от шестилетнего воздержания, монах-расстрига дрожащей от нетерпения и пьянства рукой два часа выводил текст диктуемого озерными девушками послания. Награда превзошла все его ожидания. Еще два часа озерные дивы демонстрировали ему свое умение любить. Долгие месяцы после этого бывший монах вздрагивал и непроизвольно облизывал губы.

И невдомек было хитроумным озерным красавицам, что за гибель соперницы их любимой сестры, они заплатили схожую цену с той, что отдала Сарлуза за смерть Лореллы.

Уррий впереди вооруженного отряда приближался к берегу Гуронгеля.

Когда он заявил сенешалю замка, что собирается доехать до Гуронгеля, сэр Бламур категорически запретил Уррию удаляться от замка дальше епископского дворца. Никакие уговоры и угрозы пожаловаться отцу, когда он вернется из столицы, на сурового сенешаля не действовали. Тогда Уррий отозвал его в сторону и по строгому секрету рассказал о ночном визите озерной девушки, о ее просьбе и о своем обещании. Сенешаль выслушал юношу, как обычно нахмурив брови, и согласился. Но самолично возглавил отряд сопровождения. И терпеливо ждал Уррия четыре часа во дворе епископской резиденции, пока тот беседовал с Его Преосвященством.

Уррий вновь изучал священную книгу алголиан. Она содержала в себе пять директорий, написанных самими детьми Алгола, восемь посланий Алвисида в различные Каталоги (храмы алголиан), шестнадцать субдиректорий, созданных учениками Алвисида хэккерами о деяниях своего учителя, и четыре субдиректории о жизни и деяниях остальных четырех богов, а также хвалебные файлы Алголу и аллитеративную поэму, включенную в книгу позже и приписываемую великому проповеднику алголиан Чивородису. Поэма обобщала все сказанное в директориях и субдиректориях, пытаясь устранить явные противоречия директорий между собой и сгладить неувязки. Но так как она была задумана художественным произведением, то в ней появилось множество других неувязок и противоречий.

В голове Уррия был полный сумбур. Конечно, осилить все написанное он не мог, но и то что успел прочитать повергло его в смятение (и уныние пред мыслей, что и остальное придется читать. Читать неоднократно и долго осмысливать). Он изначально был настроен скептически против алголиан, но прочитав директорию Алвисида, стал задумываться — а вдруг мир не так прост, как он полагал до сих пор? Прочитав же остальные директории и послания он не знал теперь во что верить и стоит ли верить вообще во что-либо.

Старый мудрый отец Гудр предупредил Уррия, что книгу придется читать многократно, чтобы выудить из нее крупицы истины, отсеяв наносный ил лжи. Уррий и сам уже понял это. Но больше всего его поразила история жизни Его Преосвященства, рассказанная Уррию. Епископ говорил медленно, словно пробуя на вкус и цвет каждое словно, словно разглядывая с дальнего расстояния свои былые поступки. Он рассказывал долго и честно. Он не наставлял Уррия как жить и поступать с той непрошенной «силой Алвисида», что оказалась в Уррие. Много лет назад отец Гудр стоял перед такой же проблемой и сделал свой выбор. И теперь подробно рассказал обо всех перипетиях и переживаниях, чтобы Уррий сделал свои собственные выводы и поступал так, как подсказывает ему совесть.

Но Уррий все равно не знал ни как быть, ни что думать обо всем этом. Полный сумбур. Чтобы осмыслить это требуется не четыре часа, не несколько дней, наполненных к тому же и другими событиями, не имеющими к алголианам никакого отношения, но несколько лет, в крайнем случае — месяцев.

И поэтому, приближаясь к озеру, Уррий решил не думать об алголианах и своем отношении к нему. Он попытался вспомнить образ Лореллы. Это у него получилось плохо, возможно потому, что он пока еще не имел случая долго любоваться ею — все встречи были мимолетны и сумбурны, за исключением вчерашней ночной. Но кроме удивительного аромата, исходящего от озерной девушки и нежного голоса в памяти не осталось почти ничего. Лишь сладкое воспоминание, что ему было необыкновенно хорошо просто рядом с ней.

Отряд выехал на песчаный берег. Воды Гуронгеля равнодушно раскинулись перед всадниками. Тайная надежда Уррия, что Лорелла будет ждать его на берегу не оправдалась.

«Ну и что теперь делать?» — подумал Уррий, глядя на коричневато-зеленую гладь озера. — Опять плыть на остров, а она снова не выйдет?»

Сэр Бламур подъехал к Уррию и молча остановился рядом. Остальные всадники почтительно ждали поодаль, готовые увидеть любые чудеса и в любой момент обнажить оружие. За спинами их висели крепкие голубые щиты с серебряными эмблемами графа Маридунского.

Уррий ждал. Озеро оставалось неподвижным. Со вздохом юноша направил коня к воде, решившись наконец плыть до острова. Свои обещания рыцарь должен выполнять. Волшебный таинственный шар, » частицу малую плоти Алгола» необходимо унести прочь от Гуронгеля.

Но не успел конь вступить в прозрачные воды озера, как словно огромный пузырь вздыбился неподалеку от берега. Конь Уррия испуганно заржал и попятился назад.

Водяной пузырь беззвучно лопнул и опешившим всадникам предстало величественное зрелище: из воды к ним вышел красивый пожилой мужчина в богатых переливающихся на солнце разными цветами длинных одеждах, на боку красовался царский меч в золотых ножнах. На груди на широкой серебряной плоской цепи висел большой золотой знак с изображениями древней эмблемы воды — символ власти над озерами. В руках он держал высокий, прозрачный посох — мириады искр бесновались в стеклянном плену. Голова озерного царя была непокрыта, пышные русые волосы касались золотого воротника, чистый подбородок говорил о твердости и воле озерного владыки, голубые глаза смотрели на Уррия открыто и доброжелательно. Позади озерного царя шла многочисленная свита — маленький карлик Майдар, с морщинистым лицом; сосредоточенный, в строгих одеждах Воктреч с волшебным посохом в руке — вся его поза выражала достоинство и торжественность момента; озерные телохранители царя — мускулистые воины с плавниками на руках и ногах, короткими темно-зелеными волосами и нечего не выражающими, каменными лицами.

В свите царя был кто-то еще, но Уррий уже больше ни на кого не обращал внимания — в ярком солнечном свете он увидел Лореллу, в прекрасном сиреневом платье, подчеркивающем плавные линии стройной фигуры. В золотых волосах девушки маленькими солнышками блестели жемчужины броши. Уррий любовался ею («Она меня тоже любит! Она вчера сама сказала!» — билась в голове радостная мысль), забыв где находится, зачем он здесь, и что перед ним царь ста озер Тютин.

По знаку сэра Бламура воины спешились и поклонились озерному владыке. В любой момент они готовы были обнажить оружие и сражаться за своего господина хоть с кем — с тварями ли озерными, с исчадиями ли ада, с варлаками ли, алголианами, разбойниками — какая разница?

Царь Тютин величественно ступил на песок. Уродливые сильные существа с огромными горбами на спинах, из которых торчали плавники, вынесли из воды роскошный трон, отделанный отполированными до зеркального блеска раковинами. Владыка озерный сел и вновь посмотрел на Уррия. Лорелла встала чуть позади трона и улыбнулась юноше — сколько чувств было вложено в эту бесхитростную улыбку, никакими словами не высказать!

Уррий заметил взгляд царя, соскочил с коня, почтительно поклонился и встал на одно колено.

— Всемогущий царь Тютин, повелитель ста озер, приветствует вас в своих владениях! — громко и торжественно провозгласил колдун Воктреч.

— Уррий Сидморт, четвертый сын сэра Отлака, графа Маридунского явился по вашей просьбе и выражает свое глубокое почтение, — сказал Уррий в ответ.

— Ты совершил благородный поступок, — сказал царь Тютин, голос его был чист и громок. — Ты спас моих дочерей от бесчестия и смерти. Ты достоин быть рыцарем, подойди ко мне.

Царь Тютин встал с трона и стукнул посохом о землю. От удара образовалась небольшая трещина, в которую тут же начал осыпаться прокаленный на солнце песок. Из трещины появился робкий фонтанчик чистого родника. Царь Тютин смотрел своим спокойным взглядом на родник и фонтан все увеличивался в размерах, пока не стал высотой вровень с царем.

Уррию при виде бьющей из песчаного берега воды и переливающихся в воздухе мелких брызг безумно захотелось напиться. Он сглотнул появившийся в горле комок, необъяснимое волнение охватило его. Лишь пение беспечных птиц доносилось из леса, все присутствующие почтительно замерли, завороженно взирая на рождающееся чудо.

Царь ста озер нагнулся к самому основанию бьющегося из песка ключа и схватил струю воды могучей ладонью, оторвал ее от земли. Водная лента застыла у него в руках, отвердела и превратилась в меч, отражающий в острейшем лезвии клинка спокойствие озера и жизнерадостное бесшабашие солнца.

Трещина в песке берега заросла, как будто ее и не было.

Озерный повелитель поманил к себе Уррий. Юноша подошел и вновь преклонил колено. Царь Тютин возложил волшебный меч на плечо Уррия.

— За твой подвиг, Уррий Сидморт, властью, данной мне силами космическими, посвящаю тебя в рыцари, — громко сказал царь озерный. — Будь же добрым рыцарем, о чем молю за тебя Мать-Природу и всех духов земных и небесных. Будь доблестным и достойным! Нарекаю тебя рыцарским именем Радхаур. Этот меч по имени Гурондоль, что на древнем языке означает «Преданный и Оберегающий», прими от меня на память!

Уррий взял протянутый ему меч, превращенный могуществом озерного владыки из чистой родниковой воды в несокрушимую волшебную сталь. Удобная рукоять меча была сделана из разноцветных, плотно пригнанных друг к другу, полупрозрачных камней, венчал ее крупный алмаз, блистающий многочисленными гранями. Лезвие Гурондоля было длинным и узким, оно сверкало на солнце, отражая удивленные глаза Уррия, всматривающегося в клинок.

— Пусть этот меч будет лучшим другом тебе и твоим друзьям и смертельным врагом твоим врагам! — сказал царь Тютин.

Свершилось! То, о чем Уррий так долго мечтал, наконец стало реальностью — он рыцарь. Сэр Уррий Сидморт — звучит! Впрочем, и сэр Радхаур — звучит! Посвящен! Посвящен раньше Эмриса! И даже раньше Морианса! Вот будет смех, если Морианс вернется с турнира еще не в рыцарском звании. От торжественности и значимости момента, Уррий еле нашел слова благодарности озерному царю.

Суровый и молчаливый сэр Бан, стоявший несколько впереди отряда, неожиданно захлопал в ладоши, поздравляя Уррия. Воины из замка тут же радостно стали выкрикивать поздравления в адрес нового рыцаря.

Уррий был вне себя от счастья — ради таких мгновений стоит жить!

Царь Тютин вновь сел на трон.

— Лорелла мене говорила, что ты хочешь взять ее в жены, — сказал царь своим чистым и громким голосом. — Я не могу отказать спасителю своих дочерей, сэр Уррий.

Уррий встретился взглядом с Лореллой. Она счастливо улыбалась ему.

Уррий даже не думал о женитьбе — он еще слишком юн. Лорелла неверно истолковала его слова.

Но почему нет? Если он дорос до сражений с опытными бойцами, если он уже, в свои четырнадцать лет, победил злого колдуна какого-то там тайлора, если он уже посвящен в рыцари, то почему ему рано познать таинство брака? Лорелла… Она достойна быть его женой — красивая, стройная, чистая, знатная… Он полюбил ее с первого взгляда — почему он не должен верить одному из самых сильных чувств? И Уррий понял — он хочет, чтобы Лорелла стала его женой. Он хочет иметь детей от нее — позже… Он обязательно честными подвигами завоюет себе земли, выстроит или завоюет замок и начнет новый род, ветвь знатного древнего рода Сидмортов. И Лорелла будет прекрасно смотреться в роли хозяйки замка. Наверное, это и есть его счастье. А алголиане, сила Алвисида? — Уррий отогнал от себя эти мысли, как несвоевременные.

— Я счастлив, что вы согласны отдать за меня свою дочь, великий царь Тютин, — с поклоном сказал Уррий.

— Вот и хорошо, к свадьбе все готово. Приданое Лореллы достойно дочери царя ста озер…

— Но я не могу совершить брачный обряд без благословения отца, — осмелился возразить Уррий. — А его сейчас в замке нет.

— Это для нас совсем необязательно, — сказал царь Тютин. — Но если ты хочешь обвенчаться с Лореллой по вашему обычаю, мы возражать не станем. Я знаю графа Маридунского — это мудрый и благородный человек. Подождем его возвращения.

— Благодарю вас. Вы просили забрать с вашего острова то, что я принес по неведению…

— Да. — Царь Тютин вновь встал с трона, повернулся в сторону озера. Свита мгновенно расступилась. Царь стукнул своим чудодейственным посохом о берег и сказал зычно:

— Дорогу благородному рыцарю сэру Радхауру!

Озерная вода словно закипела. Под многочисленными взглядами присутствующих Уррий подошел к самой воде и увидел, что огромные рыбины — судаки и щуки, каждая длиной не менее трех футов, всплыли к самой поверхности, плотно прижались боками друг другу, спинами образуя Уррию дорогу.

Уррий оглянулся в сторону сэра Бламура. Нет, он и не думал выказать страх, он не сомневался в том, что должен сделать. Просто непроизвольно оглянулся на сурового сенешаля и своего учителя. Сэр Бламур понял его взгляд, подошел и Уррий отдал ему «Неустрашимого», вложив в ножны Гурондоль, с которым ему очень не хотелось расставаться. И не расстанется никогда!

Уррий бесстрашно ступил на живой мост.

Он шел по глади озера, словно по суше. Многоопытные дружинники сэра Отлака крестились, глядя на такое чудо. С того места, где они стояли, не видно было живого моста, простершегося у Уррия под ногами. Да если бы и видно было — от этого чудо не становилось меньше!

На острове, у самой воды, валялись куртка, сапоги, а, главное, порванные ножны с трофейным клинком убитого Уррием алголианина. Теперь у Уррия меч куда как лучше — Гурондоль, но ни один уважающий себя воин не бросит оружие просто так. Уррий уважал себя. Он подобрал также куртку и сапоги — обношенные и такие удобные.

Чудесный шар был на месте. Уррий протянул руку в узкий лаз, едва дотянулся кончиками пальцев. Шар словно почувствовал своего хозяина — сам покатился по узкому лазу к Уррию. Шар был все такой же — твердый, легкий, чуть прохладный, неизъяснимое чувство душевной теплоты и энергии вливалось в Уррия от прикосновения к нему. Но выйдя на свет, юноша заметил, что теперь священный предмет алголиан не светится, он вновь, как и прежде, стал светло-бурым, лишь едва заметные золотистые вкрапления поблескивали на солнечном свету.

Держа шар на вытянутых руках, Уррий начал огибать скалу, чтобы вернуться на берег. И вдруг подумал, что у него, наверное, необычайно нелепый вид — с курткой и сапогами под мышкой, с двумя ножнами на обоих боках. Вынести волшебный шар из озера он должен величественно и торжественно… Но не бросать же хорошие вещи!

Поколебавшись мгновение, он отпустил шар, чтобы перепоясаться и заткнуть за ремень куртку и сапоги, и вообще привести себя в подобающий вид. Шар остался висеть в воздухе — там, где его отпустили руки юноши.

По чуть поддающемуся под ногами, но надежному живому мосту из озерных рыб, Уррий медленно и торжественно вернулся на берег. Царя Тютина и его свиты уже не было, лишь сэр Бламур с воинами, Лорелла и Воктреч ждали его на берегу.

— Спасибо тебе, Уррий, — улыбнулась ему Лорелла.

В ее зеленых глазах Уррий прочитал гораздо больше, чем она сказала словами. Воктреч тактично отвернулся и медленно прошел к спокойной воде Гуронгеля.

— Приходи сегодня ко мне, в замок, — попросил тихонько, чтобы никто не слышал, Уррий. — Я буду ждать. Придешь?

Она несколько секунд молча смотрела в его глаза, потом едва слышно прошептала «Приду!»и побежала к воде.

«Я люблю тебя!» — беззвучно прошептал Уррий, глядя ей вслед — длинное платье совсем не мешало бежать стройной и ловкой девушке. Платье не скрадывало, а наоборот, подчеркивало ее замечательную фигуру.

Уррий подошел к своему коню и вскочил в седло (шар на мгновение вновь повис недвижимо в воздухе). Воины радостно поздравляли его с посвящением в рыцари и высказывали плосковатые, но отнюдь не злобные шутки по поводу озерных обитателей.

Сэр Бламур приблизился на своем вороном коне к Уррию и протянул ему «Неустрашимого». Меч уже был заботливо обернут какой-то тряпкой. Уррий взял его и пристроил за спиной, заткнув за ремни двух перевязей.

— В замок? — спросил сенешаль.

Уррий кивнул.

— Я горжусь тобой, сэр Уррий, — сказал строгий сэр Бламур и направил коня на лесную тропу.

Они ехали молча. Уррию было не очень удобно управлять конем одной рукой — второй рукой он держал чудесный шар. «Интересно, — размышлял юный рыцарь, — этот шар на вид такой прочный… И Гурондоль — волшебный меч… Если Гурондолем ударить по шару — расколется или нет?»И тут же прогнал идиотские мысли прочь — никогда он не сможет поднять оружие на чудесный шар, одно прикосновение к которому дарит необъяснимую радость. Нет, не такую радость, как, например, прикосновение к Лорелле. Нет, совсем по-другому. Шар словно вселяет в него уверенность, наполняет энергией и силой… Но уже не так интенсивно, как в первый раз — видно, шар пробуждается к активности действительно раз в шестнадцать лет и сейчас должен спать… А то, что Уррий чувствует энергию — это потому, что шар признает в нем «силу Алвисида».

На перекрестке, у дороги ведущей к мельнице, стоял в молчаливом ожидании отряд вооруженных всадников. Уррий сразу узнал их по зеленым одеждам. На плаще каждого из всадников красовалась золотая змея Алвисида.

Дружинники графа Маридунского схватились за рукояти мечей, готовясь к бою. Уррий предостерегающе поднял вверх свободную руку и подъехал к алголианам.

Впереди отряда, на прекрасном коне, стоящим, наверное, целое состояние, сидел Верховный Координатор Фоор. Когда Уррий подъехал к нему, он мягко улыбнулся и сказал.

— Поздравляю тебя, сэр Радхаур! — он сделал особое ударение на слове «сэр».

— Спасибо, — сказал Уррий и обеими руками протянул к алголианину «частицу малую плоти Алгола».

Уррий не желал расставаться с чудесным шаром, но осознавал, что не имеет права владеть им, несмотря ни на что. Даже на то, что сам шар признал в нем хозяина. Уррий долго обсуждал с епископом Гудром, который думал об этом на протяжении почти всей своей долгой жизни. Волшебный шар — принадлежит алголианам и они от своего не отступятся.

— Это ваше — берите, — сказал Уррий, глядя в холодные пронзительные глаза старого алголианина.

Уррий знал, что перу Фоора принадлежит шестнадцатая субдиректория (правда, юноша ее еще не успел прочитать), что Фоор был учеником Алвисида, прославленного предка Уррия. Уррий и уважал, и немного побаивался Верховного Координатора, которому было более двухсот лет. Молодой рыцарь подозревал, что Фоор обладает поистине сверхчеловеческим могуществом.

Уррий убрал руки от шара и заставил коня сделать несколько шагов назад.

Шар неподвижно завис в воздухе в нескольких ярдах от Координатора. Спутники Фоора мгновенно спешились и почтительно упали на колени перед святой реликвией. Координатор величаво начертал в воздухе спираль и запел песнь, прославляющую Алгола и сына его Алвисида — специальный файл, непронумерованный, предназначенный для особых случаев.

Алголиане подпевали своему предводителю. Сэр Бламур и остальные воины терпеливо ждали, когда иноверцы закончат песнопение. Воины знали о том, что алголиане пришли на помощь Уррию на берегу Гуронгеля, знали и о почтительном отношении иноверцев к их павшим товарищам — алголианский караул у тел погибших дождался похоронный отряд из замка. Но рук с мечей дружинники не снимали, готовые ко всему.

Уррий полагал, что закончив петь, алголиане заберут свою реликвию, и он их долгое время больше не увидит. Если вообще еще когда-нибудь увидит.

Но Координатор Фоор открыл глаза, вновь пристально посмотрел на молодого рыцаря и сказал ему:

— Мы не можем взять «частицу малую плоти Алгола». Только ты, сэр Уррий, сможешь доставить его в наш главный храм — каталог Ферстстарр в Ирландии. — Верховный Координатор прекрасно понимал, сколько счастья доставляет юноше слово «сэр» перед его именем, и что он еще не привык с своему новому имени, только что приобретенному.

— Но почему? — удивился Уррий.

Координатор сделал знак одному из своих спутников. Человек, с таким же мечом на боку, как «Неустрашимый», подошел к шару. Он прочертил в воздухе священную спираль и коснулся руками священного предмета — по лицу алголианина было видно, как он взволнован, он весь побледнел и от напряжения едва заметно закусил нижнюю губу.

Как ни старался алголианин стронуть шар в сторону хоть на дюйм он не смог. Для убедительности он даже повис на несколько мгновений на шаре, но «частица малая» выдержала его вес.

— Теперь ты понимаешь, сэр Уррий? Увы, шар не подвластен простым смертным. Ты согласишься доставить его в Ирландию? Разумеется, твою личную неприкосновенность мы гарантируем.

— Я не знаю, — сказал Уррий и, чтобы оттянуть решение этого вопроса, он добавил твердо:

— Я должен посоветоваться со своим отцом. Его сейчас нет в замке. Вам придется подождать!

— Мы подождем, — согласился Верховный Координатор Фоор. Он готов ждать. Больше он не провалит выпавшее на его долю святое испытание — великий Алвисид вновь будет ступать по грешной земле и творить свой справедливый суд.

Верховный Координатор кивнул Уррию на прощанье и повернул коня к лесу. Отряд алголиан через несколько мгновений скрылся за поворотом дороги.

Уррий вздохнул и продолжил путь к замку. Ночью к нему должна придти Лорелла. Скорее бы кончился этот день, замечательный день, один из лучших в его жизни! Скорее бы наступила ночь!

 

10. ТАЙНЫЙ ВИЗИТ

Камелот — прекраснейшая из всех столиц в мире! Так был убежден благородный сэр Отлак, граф Маридунский, и ничто не могло поколебать его мнения, сколько бы ни доказывал барон Ансеис, что красивее Парижа в мире нет ни одного города.

Строгие суровые здания, величественные порталы и колонны, пышные дворцы и торжественные соборы, множество таверн, гостиниц, ремесленных мастерских, лавок и магазинчиков, где всегда можно заказать и купить все необходимое рыцарю. Широкие улицы (по сравнению с тем же Лондоном, где узкие переулки вечно залиты зловонными отбросами и где, бывает, двум благородным рыцарям просто не разъехаться) вымощены булыжником, здания свежеокрашены и радуют взгляд. Впрочем, в районы, где ютится городская беднота, граф Маридунский никогда не заезжал, посему другого Камелота, кроме строгого и красивого не знал и искренне полагал, что другого и не существует вовсе. Сэр Отлак любил этот город, где каждый камень дышал славной историей королевства логров. Почти с каждым дворцом, почти с каждой гостиницей у него были связаны романтические, приятные, иногда досадные и забавные, вызывающие либо неприятный укол, либо добродушную усмешку, воспоминания.

Едва многочисленный отряд из трех знатных рыцарей и их свиты приблизился к открытым воротам Камелота, стоящий на балконе над воротами герольд поднес к губам трубу с флагом Верховного короля и троекратно приветствовал прибывших гостей столицы.

— В лето двести двенадцатого года со времен Великой Потери Памяти на ристалище у загородного королевского замка в Роквуде состоится блистательный ежегодный турнир Верховного короля Британии, — торжественно провозгласил герольд, увидев, что приезжие обратили на него взгляды. — Шесть лучших рыцарей королевства: сэр Ковердэйл, граф Веруламский и сэр Гловер, граф Камулодунский, а также сэр Хьюс Ганский и сэр Ричард Блэкмор и с ними сэр Гиллан Странгорский и сэр Ральф Хэйзвулд вызывают на поединки всех желающих сразиться с ними рыцарей. Турнир начнется завтра в полдень и все благородные рыцари, желающие сразиться с зачинщиками турнира, должны представить главному герольду турнира свои щиты и доспехи сегодня до тушения огней. Так же в первый день турнира состоятся смертный бой сэра Ричарда Насьена и принца Селиванта Сегонтиумского. После рыцарских поединков продемонстрируют свое искусство маги и чародеи со всей Британии и прибывшие из-за четырех морей. Завершит день пир в королевском дворце. Во второй день все желающие благородные рыцари разделятся на две группы и сразятся в общем турнирном сражении. Также во второй день состоятся смертные бои сэра Реджинальда, барона Хенслей с сэром Брианом Осборном и сэра Джона Холдера с сэром Вальтером Гилмором герцогом Вотвудским. Завершит день пир в королевском дворце. В третий день состоится сражение плененного отважными воинами Верховного короля Пендрагона драконом, пойманным близ Гастинга и всеми пожелавшими с ним сразиться доблестными рыцарями. Так же в этот день продемонстрируют свое искусство стрелки из лука. Завершит день пир в королевском дворце. Да здравствует Верховный король Британии Эдвин Пендрагон! Да здравствуют благородные рыцари, прибывшие на славный турнир! Да здравствует щедрость благородных рыцарей!

Последние слова были традиционны — герольды, как младших рангов, так и высших, жили не за счет королевской казны, а на подношения рыцарей, прибывающих на турниры или желающих утвердить свой герб. Так как все рыцари неоднократно встречались с герольдами (те, в случае признания герба несоответствующим довольно строгим правилам могли не допустить рыцаря к турниру и тогда забирали себе его коня и вооружение) и поскольку именно герольды вели летописи о славных подвигах на турнирах, то рыцари, как правило, не скупились.

Сэр Отлак, король Пенландрис и барон Ансеис щедро развязали свои кошельки и вручили подручному герольда, стоявшему у ворот немалые суммы денег.

— Подойдите сюда, милейший, — позвал король Пенландрис герольда.

Тот спустился с балкона и почтительно приветствовал знатных рыцарей. Был герольд уже не молод, много повидал, но не до многого дослужился. Однако как вести себя со знатными господами знал.

— Скажите, милейший, почему смертный бой сэра Насьена и моего сына состоится в первый день? Обычно такие поединки проводятся в последний день турнира. Нам так и было сообщено. Да и остальные смертные бои проводятся во второй день, как вы сказали…

— Изменение внесено сегодня по велению Верховного короля, — с поклоном сказал герольд. — Скончался отец сэра Ричарда Насьена и сэр Ричард спешит на похороны отца. В случае же поражения, он хочет быть похороненным вместе с отцом.

— Его желание исполнится, — мрачно сказал Пенландрис и тронул поводья коня. — Но, черт возьми, мы не рассчитывали на первый день! — Он явно был раздосадован.

На принца Селиванта же эта новость не произвела ровно никакого впечатления — он по-прежнему, как и весь путь в столицу, был погружен в глубокие размышления. Окружающее не интересовало его.

Сэр Отлак искренне радовался, что Селивант обдумывает свой жизненный путь и в преддверии свадьбы решил изменить образ жизни. Граф в целом неплохо относился к принцу Сегонтиумскому и одобрял его раздумья о прожитых днях и воздержанность в отношении крепких напитков на пути в столицу. «Пошли ему, Господь справедливый, удачу в завтрашнем бою!» — мысленно обратился граф к голубым небесам.

В трактире в Аше рыцари чересчур засиделись за столом — барон рассказывал о тонкостях разведения и обучения французских и восточных борзых и способах их использования на охоте. Король и граф слушали должным образом внимательно, ничего нового извлечь из его рассказа, кроме нескольких ранее неизвестных им пустяков, не смогли и в свою очередь поделились собственным богатым опытом. Подавались отличные вина, которые француз и граф решили испробовать все (король, как истинный бритт отдавал предпочтение доброму элю), сэр Катифен был в ударе и баллады одна чудеснее другой вызывали слезы у слушателей или громоподобные раскаты хохота. Как следствие — встали лишь к полудню и долго не могли придти в себя. К вечеру не успели в Холдэн, где их ждал заказанный ужин и пришлось проситься на ночлег в ближайший замок. В замке царило запустение, жила там престарелая и одинокая вдова давно погибшего рыцаря, замок был столь ветхий, что завоевывать его не находилось желающих, а на земли претендовало местное аббатство, потихоньку отбирая надел за наделом, и в замке было пусто, как после нашествия саранчи. Рыцари легли спать практически натощак. И сегодня, проскочив Холдэн не останавливаясь, они надеялись знатно пообедать в доме графа Маридунского. И французский барон и король Пенландрис любезно приняли его приглашение. Француз даже решил погостить во время турнира в доме графа (Пенландрис же всегда останавливался в столице в гостинице «Зеленая звезда»и звал обаятельного барона с собой).

У графа Маридунского в Камелоте был собственный дом, почти дворец, и у графа вполне хватало средств содержать доставшийся от благородных предков особняк в отличном состоянии. Хотя и жил он в нем мало, лишь когда приезжал по делам — граф предпочитал тихий надежный родовой замок блеску и суете столицы, хотя и любил Камелот всей душой.

Оруженосцы отправились к герольдам заносить в списки участников завтрашнего поединка своих господ — сэр Педивер, наследник графа решил вызвать самого сэра Гловера, старого друга и соперника своего отца. Барон Ансеис тоже пожелал продемонстрировать свое умение на турнире, ему было все равно с кем сражаться, он был уверен в своих силах. Граф Маридунский и король Пенландрис, уже лет пять не принимали участия в боевых потехах, довольствуясь ролью почетных и заслуженных зрителей — пусть молодые показывают свое умение.

Слуги провели высоких гостей в комнаты, где можно снять с себя дорожные запыленные одежды и ополоснуть руки и лицо перед приемом пищи. Стол для скромного обеда после трудной дороги был предусмотрительно накрыт, он ломился от всевозможных яств — свинина, говядина, оленина в печеном, тушеном, вареном виде; дичь местная и даже заморская, в пирогах и на тонких деревянных вертелах; рыба озерная и морская, жареная и заливная, под всевозможными маринадами и соусами, фрукты местные и диковинные; напитки на все вкусы — от превосходного эля и прекрасных вин до фруктовой воды… Разве опишешь все деликатесы, приготовленные умелыми поварами, если хозяин посещает свой столичный дом не чаще раза в год и имеет достаточно денег, чтобы не отказывать себе ни в чем?

Граф прошел в свои покои и с облегчением скинул длинный, до пят, дорожный плащ, подбитый лисьим мехом. Там его ожидал человек, проведенный слугами через черный ход. Граф выслушал посланца и кивнул, отпуская. В задумчивости подошел к окну, разглядывая привычный вид — за время отсутствия ничего не изменилось.

Все в такой же задумчивости граф спустился к столу. Король Пенландрис, барон Ансеис, и графские сыновья и воины находились рядом с двумя обеденными столами — короткий, находящийся на небольшом возвышении, застеленном богатым ковром, предназначался для хозяина и почетных гостей, длинный же стол, поставленный к хозяйскому торцом, так что два стола образовывали букву «Т», — для воинов и оруженосцев.

На высокие кресла из резного дуба за главным столом уселись хозяин дома, король Пенландрис и барон Ансеис, а также сыновья графа сэр Педивер и Морианс и принц Селивант. Остальные воины расселись за длинным столом. Слуги разлили вино по большим серебряным кубкам (по знаку Пенландриса слуга налил в его кубок пенистого густого эля).

Сэр Отлак встал:

— Почил в бозе благородный сэр Насьен, мой добрый сосед и отец жены моего старшего сына, сэра Педивера. Добрая память сэру Насьену и дай нам Господь долгих лет жизни.

Храбрые воины почтили память умершего рыцаря и, достав ножи и кинжалы, принялись разделываться с поданными блюдами — с дороги всегда хочется есть, особенно когда все предлагаемые кушанья выглядят столь соблазнительно и отнюдь не разочаровывают, когда пробуешь их.

Граф вновь поднял кубок и все замолчали.

— Выпьем за успех завтра на ристалище доблестного сэра Педивера и благородного барона Ансеиса, бросивших вызов зачинщикам турнира.

Опытные воины заорали «ура»в честь упомянутых рыцарей и с удовольствием выпили.

Вновь наполнили кубки, встал сэр Ансеис:

— Выпьем за прекрасную Британию и храбрых рыцарей, населяющих ее! — сказал француз и залпом осушил свой кубок.

С не меньшим энтузиазмом, чем предыдущий был воспринят и этот тост.

Сэр Отлак заметил, что Селивант едва пригубил кубок за удачу рыцарей на турнире — ради вежливости. Педивер пытался разговорить сумрачного Селиванта, отвлечь от предстоящего смертного боя, но принц лишь вяло и односложно отвечал на его вопросы. Граф одобрительно отнесся и к поведению своего наследника, желающего взбодрить товарища перед боем.

Встал с полным кубком король Пенландрис и все снова замолчали.

— Выпьем за победу в смертном бою доблестного сэра Селиванта и пожелаем ему удачи!

Сэр Педивер поставил кубок на стол не глотнув.

— Я не знаю, что встало между сэром Селивантом и сэром Ричардом, — сказал он. — Я женат на родной сестре Ричарда и пить за его гибель не буду!

В глазах Селиванта вдруг блеснула искра жизни, он с интересом посмотрел на Педивера, но ничего не сказал, так же непригубленным поставив кубок на стол.

— Да, — сказал граф, — сэр Ричард и принц Селивант оба достойные рыцари и мне жалко, что они решили встретиться в смертельном бою и что примирение невозможно. Выпьем за то, чтобы победил наиболее достойный!

Король Пенландрис усмехнулся в усы после этих дипломатичных слов старого друга и попросил сэра Катифена спеть им балладу — первый голод был удовлетворен, требовалось усвоить съеденное, а ничто так не помогает пищеварению, как слушание хорошей музыки.

Когда за окнами начало сереть, пир был в самом разгаре и ни у кого из обедающих (может, кроме принца Селиванта) не возникало даже мысли о скором прекращении веселья. И тем более для всех было чуть ли не потрясением, когда сэр Отлак встал и извинился перед Пенландрисом и французским бароном, сказав что у него сильно разболелась голова и он должен идти поспать, чтобы завтра чувствовать себя нормально, но гости пусть продолжают веселье — сэр Педивер заменит занедужившего отца.

И король, и француз, и все воины высказали огромное сожаление по поводу того, что столь приятный сотрапезник оставляет их и пытались уговорить графа посидеть еще. Но граф сказал, что боли поистине невыносимы и извинился еще раз. Гости продолжили веселье.

Граф поднялся в свои комнаты, но ложиться не стал. Он переоделся в богатые одежды, слуга принес ему длинный темный плащ с капюшоном и без графских эмблем и нашивок — в таких плащах ходили и странствующие монахи, и богатые горожане. Граф выбрал свой лучший меч, накинул поверх плащ, укутавшись в него и надвинув капюшон на лицо. В сопровождении старого преданного слуги, который умел не только угождать господину выполняя его даже порой невысказанные желания, но в случае необходимости мог и с мечом обращаться не хуже графских воинов, сэр Отлак через черный ход покинул особняк, где весело пировали гости.

На улице стоял Морианс, явно дожидаясь отца.

— Ты что здесь делаешь? — удивился граф.

— Отец, возьми меня с собой! — попросил Морианс. — Я буду твоим телохранителем! — юноше не терпелось с кем-нибудь сразиться, как-то проявить себя, но биться на турнире ему еще было рано, он не был пока посвящен в рыцари и рвался совершать подвиги. Любой ценой.

— Откуда ты узнал, что я должен идти? — подозрительно поинтересовался отец. — Кто тебе сказал?

— Догадался. Я хорошо знаю как ты выглядишь, когда у тебя действительно болит голова.

— Хм… А если я иду к даме?

— Ну и что? — воскликнул юноша. — Я буду дожидаться тебя у дверей хоть всю ночь, но если на тебя кто-нибудь нападет, то я… — Морианс на несколько дюймов выдвинул меч из ножен, блеснув сталью лезвия.

— Спасибо, Морианс, — сказал граф, волна нежных чувств и гордость за сына охватила его. — Но мне защита не требуется. Пока я еще могу за себя постоять.

— Но отец, пожалуйста!..

— Иди к гостям, Морианс. Порой гостеприимным хозяином быть куда как труднее, чем храбрым бойцом. Мне недалеко, я скоро вернусь.

— Отец, можно я…

— Иди в дом, к гостям, — сказал сэр Отлак мягким, но не терпящим дальнейших пререканий тоном. — Мы приехали на турнир, — добавил он, — и я тебе обещаю: приключений будет достаточно, ты сможешь проявить свою отвагу и умение. Иди в дом!

Морианс вздохнул и вошел в дверь.

Вечер начинал вступать в свои права. Граф и его слуга уверенно и быстро шли по знакомым улицам столицы.

На одной из улиц из таверны вывалились трое подвыпивших солдат из дружины какого-то прибывшего на турнир рыцаря. Граф брезгливо обошел их — он не любил пьяных.

— Ты! — грубо сказал ему в спину один из солдат и скверно выругался. — Не желаешь ли выпить с нами за здоровье лорда Джона! — Воин явно хотел подраться.

Граф ускорил шаги, все трое солдат развернулись в его сторону.

— Стой, ты… — крикнул первый, видя, что незнакомец хочет быстрее уйти и, значит, — боится. — Стой, трус! Держи этих горожан, мы научим их вежливости!

Навстречу графу из дверей гостиницы вышли еще два солдата с такими же бордовыми нашивками в виде ромба и с черным невнятным рисунком. Услышав крики товарища, они подумали, что его оскорбили. На ногах они держались не тверже первых троих, но тут же обнажили оружие, в предчувствии легкой победы над испуганным горожанином.

Разговаривать с пьяными воинами, которые и мечи-то толком в руках держать не умеют, было бесполезно. И недостойно знатного рыцаря. Сэр Отлак лишь пожалел, что у него парадный меч, лучший из его мечей, жалко марать об эту мразь. Ловким движением он скинул с себя длинный плащ.

Резкий стремительный выпад прервал никчемную жизнь одного из тех двух солдат, что появились позже. Второй не успел занести меч для удара, как был пронзен в область сердца клинком графа и с предсмертным криком упал на запыленную мостовую. За спиной графа раздался лязг скрестившихся мечей и сэр Отлак не мешкая обернулся. Его смертоносный удар прорубил шею наглого гуляки, и если бы был нанесен не сверху, а сбоку, то снес бы голову охальника напрочь. С развороченным мечом графского слуги животом упал рядом его собутыльник, оглушая пустынную в этот час улицу истошными криками.

Последний солдат (именно тот, что первым окликнул незнакомых прохожих, никак не предполагая, что под скромными плащами скрываются опытные бойцы) разом протрезвел, ужас отразился в его глазах, он развернулся и со всех ног побежал прочь, не бросив свой меч лишь по той причине, что совсем забыл о нем, а пальцы судорожно вцепились в рукоять.

Граф подошел к своему плащу, брошенному на землю, и поднял его, брезгливо отпихнув ногой руку корчившегося в агонии солдата.

У двери в гостиницу, прислонившись плечом к деревянному столбу, стоял человек в дорогих одеждах, в рукояти его меча блеснули драгоценные камни. Незнакомец был черноволос и чисто выбрит, глаза его, сузившие в две узкие щелки пристально смотрели на графа.

— Браво! — Незнакомец похлопал в ладоши. — Я могу узнать ваше имя?

— Это ваши солдаты? — спросил сэр Отлак.

— Мои. Но это не важно. Я хочу знать так ли вы хорошо деретесь с настоящими рыцарями, как с этим пьяным сбродом.

Граф посмотрел на обнаженный меч в своей руке, за время скоротечного боя у него даже дыхание осталось ровным.

— Проверьте прямо сейчас, — сказал он. — Мое имя — сэр Отлак Сидморт, граф Маридунский. В свою очередь, я хочу знать ваше.

— Я не испытываю вражды к вам, граф. Я восхищен вашим владением мечом. Вы примите участие в турнире?

— Вы не ответили на мой вопрос. — Граф понял, что тот не собирается драться, по крайней мере сейчас, и убрал меч в ножны. Отлак старался говорить с незнакомцем учтиво, как того требовал этикет — все-таки незнакомец был благородного происхождения.

— Мое имя сэр Джон Лайон, барон Окстерский.

— Саксонец… — непроизвольно вырвалось у сэра Отлака.

— Да, — подтвердил сэр Лайон. — И что-то подсказывает мне, что мы еще увидимся с вами с мечами в руках. Например, послезавтра на турнире.

— К сожалению, я не принимаю уже участия в благородных потехах, — сказал граф. — Но если вы пожелаете, мое доброе имя защитит сэр Педивер Сидморт, мой старший сын. Если же мы встретимся на поле боя, я рад буду продемонстрировать вам свое умение.

Барон учтиво наклонил голову. Граф надел свой плащ, вновь надвинул капюшон на голову и с достоинством удалился, не обращая ни малейшего внимания на предсмертные крики поверженных им солдат.

Слуга шел почти рядом с графом, на полшага позади. Сэр Отлак обратил внимание, что он прижимает руку к груди.

— Что с тобой, Пэйс, — поинтересовался граф.

— Слишком резвый солдат попался, не успел отразить удар, — неохотно ответил верный слуга.

Граф давно и хорошо знал своего слугу и догадался, что если он пропустил удар, значит удар был нанесен мастерски, потерять бдительность Пэйс не мог.

— Рана серьезная?

— Нет, — лаконично ответил слуга и они продолжили путь.

Цель была уже близка, прохожих на улицах становилось все меньше.

Граф вдруг вспомнил, что с ним просился идти Морианс. И вдруг необъяснимая волна облегчения накатила на бесстрашного рыцаря. Если бы позади него был не опытный Пэйс, а Морианс, вряд ли бы сын отделался одной лишь раной. Ужас охватывал графа при мысли, что он может потерять одного из своих сыновей.

Граф не знал страха, да — на поле боя. Но в жизни не все зависит от собственной воли. Граф никогда не боялся за собственную жизнь — он мог за нее постоять. И он был готов умереть — он прожил славную жизнь, род его не прервется, у него четыре сына. А за судьбу своих сыновей он боялся. Боялся, что вдруг ему придется похоронить кого-нибудь из них. Он старался не думать об этом. Он зажмуривал глаза и внутри все замирало от ужаса от одной мысли что с кем-либо его сыновей может случиться несчастье. Больше всего он боялся, как ни странно, за младших — Морианса и Уррия. Они такие славные, такие еще глупые и несмышленые. Они бесстрашно смотрят в глаза опасности, но еще не могут полноценно противостоять ей.

Сэр Отлак любил всех своих сыновей. Кроме Флоридаса, к которому он относился совершенно равнодушно — второй сын графа Маридунского по традиции сызмальства предназначался церкви. Испокон веков Сидморты владели в Маридунуме и светской и духовной властью. Но в воспитание остальных троих сыновей граф вложил всю душу, хотя стороннему наблюдателю и могло бы показаться, что отец практически не уделяет сыновьям внимания. И если за Педивера он уже не боялся — он им гордился, то за младших у него болело сердце. Им предстояло самим биться за свою жизнь, вырывая у Судьбы свой кусок мечом и умением. Но граф очень не хотел отпускать их из-под своего крылышка и с безнадежной тоской думал, что когда-нибудь настанет день в который и Морианс, и Уррий уедут по дороге неизвестности прочь из родового замка.

Давным-давно у сэра Отлака был еще один младший брат, кроме Свера. Более четверти века назад брат уехал искать счастья в рыцарских подвигах. Через год в замке узнали о его гибели, а друг отца Отлака, отец нынешнего графа Камулодунского, привез в замок тело погибшего в благородном бою юноши. Отец сэра Отлака похоронил своего младшего сына и сэр Отлак на всю жизнь запомнил его горе, как постарел отец сразу на десять лет и понял: самое страшное в жизни похоронить сына. Хоронить отца тяжело, но такова жизнь, ничего не поделаешь, все рано или поздно умирают. Хоронить же сыновей мужчина не должен, это несправедливо. И этого сэр Отлак действительно боялся.

Наконец граф достиг цели таинственной прогулки по вечерней столице — величественного королевского дворца, взметнувшего свои башни к самому небу. Дворец Верховного короля был самым высоким зданием Камелота. И самым красивым. В эти дни дворец был переполнен знатными рыцарями и прекрасными дамами, остановившимися здесь. Но граф не пошел к великолепному парадному входу, вокруг которого толпились вооруженные стражники с факелами. Граф вышел из узкой улочки и подошел к неприметной двери к стене, которой, казалось, никогда не пользовались. Он стукнул в дверь четыре раз с разными промежутками — условный сигнал. Тяжелая дверь почти сразу натужно проскрипела и вечерние гости незамеченными вошли во дворец.

— Король ждет вас, граф, — сказал Алфер, доверенное лицо короля Пендрагона.

Он провел их по длинному узкому коридору в помещение, ярко освещенное факелами, посередине просторной комнаты без окон стоял накрытый стол. В углу на скамье сидели два вооруженных воина, один срезал острым кинжалом ногти с левой руки и что-то увлеченно рассказывал товарищу. У второго с правой ноги сапог был снят и тот задумчиво растирал между пальцами. Когда в комнату вошли гости стражники замолчали и с интересом посмотрели на них.

— Пусть ваш слуга отдохнет здесь, — сказал Алфер.

— Пэйс ранен, — сухо заметил граф.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил доверенный короля. — Засада? Никто не должен был знать о вашем визите…

— Нет, — поморщился граф. — Вряд ли засада. Просто пьяная солдатня захотела подвигов.

— Хорошо. Кель, отведи почтенного э-э… Пэйса к королевскому лекарю, чтобы осмотрели и сделали, что полагается… Скажи: я приказал. Потом вернетесь сюда и накормите гостя.

Один из охранников встал со скамьи чтобы выполнить поручение. По тому, как он тут же убрал кинжал и вскочил чувствовалось, что Алфер обладает в королевском дворце огромной властью, хотя и не имеет никаких официальных должностей и званий — просто личный слуга короля.

Граф прошел вслед за Алфером. Служебными коридорами, в которых не было праздношатающихся гостей, жаждущих попасть под монарший взгляд, королевский доверенный провел гостя к тайной лестнице и по ней они поднялись к двери, ведущей в покои короля. У дверей не стояла стража и не толпились придворные — об этой двери вообще мало кто знал, со стороны приемной она была тщательно задрапирована дорогими тканями.

Граф вошел и снял свой длинный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, повесил на руку. Алфер закрыл потайную дверь и пошел к двери парадной, встал возле нее на страже королевских тайн.

Король сидел у круглого стола в удобном кресле из резного дуба обитого красным материалом на подлокотниках и сиденьи. Был он в простом домашнем одеянии, длинные светлые волосы свободно падали на плечи. Был король мужественен и красив, но время уже тронуло сетью пока едва заметных морщин лицо и в глазах короля начинала светиться усталость. Он овдовел два года назад, третий раз жениться не пожелал и все силы, всю энергию направил не на развлечения и пиры, а на государственные дела и воспитание дочери.

Стол перед королем, на котором стоял серебряный кувшин и три серебряных кубка прекрасной работы с узорной чеканкой, был точной, только значительно уменьшенной, копией легендарного круглого стола короля Артура, который сейчас стоял, как и двести лет назад, в центральном зале. Только на нем уже не проходили пиры и обеды — столь драгоценная реликвия предназначалась лишь для совещаний короля и малых властителей земли британской. К тому же за круглым столом собирались лишь равные и мест за ним было сто одно, в то время как на королевские праздничные пиры приходило иногда до тысячи человек знатных рыцарей и дам, а также мелких сеньоров и отличившихся в сражениях воинов.

За столом рядом с королем сидела в белоснежном платье девочка лет одиннадцати с такими же светлыми, как у короля волосами. У нее было прекрасное личико, не тронутое еще жеманством и женским опытом, и по удивительному сходству в ней сразу можно было безошибочно распознать королевскую дочь. Но если лицо короля было мужественным, то лицо дочери было нежным и прекрасным, как распускающийся утренний цветок.

— Здравствуйте, ваше величество, — поклонился Отлак.

Король встал навстречу гостю.

— Рад приветствовать графа Маридунского, благородного сэра Отлака.

Король подошел к графу и сердечно обнял его. Сэр Отлак был на шестнадцать лет старше короля и был верным его другом. Он спас своим мечом четырнадцатилетнего юношу в сражении при Гастинге. Это было сражение-представление принца, в котором юноша должен был проявить себя и после него быть официально признанным принцем и наследником Верховного короля Британии. В том сражении, специально устроенным для этого, ни Отлак, ни юноша не знали, что он будущий король. Граф просто защитил одного из бойцов от саксонского меча, раз предоставилась такая возможность. В той битве погиб опекун юного принца — самый близкий юноше человек. И будущий король перенес всю симпатию и отцовскую привязанность не на родного отца, к которому испытывал лишь глубокое почтение, как к Верховному королю, а к графу Маридунскому.

Король радушно указал графу на одно из пяти кресел, стоящих вокруг стола.

— Иди спать, Рогнеда, уже поздно, — сказал он дочери и в голосе короля прозвучала невыразимая словами нежность.

Дочь покорно улыбнулась отцу и встала.

— Спокойной ночи, папа.

— Да, детка. Выспись сегодня как следует — завтра мы поедем на турнир и тебя наверняка выберут королевой красоты.

— Ну что ты, папа, — покраснела девочка и скромно потупила глаза.

— Конечно выберут, — подтвердил граф Маридунский. Он ничем не рисковал — раз пообещал король, то он знает, что говорит, разве кто посмеет перечить королевской воле? — Вы очень красивая девушка. — Он поклонился ей.

Она еще больше покраснела и выбежала за услужливо приоткрытую Алфером дверь, где в прихожей ее дожидались няньки и придворные дамы. Дверь за ней тут же захлопнулась. Алфер вопросительно посмотрел на повелителя, тот сделал знак глазами и верный слуга тоже вышел из просторной комнаты, чтобы охранять секреты господина с той стороны.

Король сел за стол напротив дорогого гостя и налил из графина в серебряные кубки густого красного вина. Граф пить не хотел, лишь пригубил королевский напиток и поставил кубок на стол. Радость от встречи старого друга, отразившаяся на лице короля вновь сменилась угрюмым выражением — что-то давило на душе владыки Британии. Граф мог лишь гадать — что?

— Как у вас там дела, в Маридунуме? — спросил король.

— Все в порядке, ваше величество.

— Как мой сын? — в голосе короля отразилась вся любовь, которую он испытывал к мальчику, ни разу им не виденному. — Как он выглядит?

— Я докладывал вам, что Этвард растет здоровым и крепким. Собственно, он уже вырос и готов к рыцарским подвигам. Видели бы вы, ваше величество, как он и мой младший рвались со мной на турнир!

— Он готов проявить себя в сражении?!

— Да. Если случится, он умрет, но не опозорит ваш род. Я как-то наблюдал за учебным боем его и сэра Бана… Помните его? Да, так я вам ручаюсь — Эмрису… то есть Этварду, по плечу любой противник.

Король нервно постучал пальцами по подлокотнику кресла. Налил себе еще вина и опустошил кубок одним глотком.

— Через два месяца мы выступим в поход против саксов. Значит, там его и представим — срок подошел. — Король тяжело вздохнул.

Отлак знал — король не отличался большой личной храбростью и тщательно скрывал это, борясь в душе с любыми проявлениями страха. Но сам вступать в битву не решался никогда — с того первого сражения, в котором чуть не погиб. Но это лишь когда дело касалось личных поединков — как государственный деятель король Эдвин Пендрагон был смел и решителен, обладал гибким и мощным умом. И никто не знал, что все в душе короля замирает от страха, когда он видит перед собой один на один вооруженного противника. И Отлак догадывался, что это скорее от навязчивого страха быть поверженным, чем от страха за собственную жизнь, но может быть граф ошибался. В любом случае, граф знал, что предстоящая война среди прочих причин (таких как политическая благоприятная ситуация, когда есть, наконец, реальные шансы разгромить ослабленного врага) вызвана и необходимостью представить в битве своего наследника.

— Война — дело решенное? — осторожно поинтересовался Отлак.

— Да. Шпионы доносят, что обстановка самая благоприятная, саксы ничего не подозревают и не готовы. Война, конечно, будет кровопролитная и жестокая, но больших осложнений и неожиданностей случиться не должно. На Совете после турнира этот вопрос решим, я не сомневаюсь. Хотя противники решающей войны, то есть трусы, обязательно найдутся.

— Да, я тоже полагаю, что давно настал час вымести саксонскую скверну с нашей исконной земли! Я сегодня встретил саксонского рыцаря по дороге сюда. Его солдаты вели себя чересчур развязно.

— Да, на этот турнир их понаехало… — вздохнул король. — Принц Вогон прислал целое представительство, просит руки моей дочери.

— И вы? Породнитесь с саксонскими свиньями?!

— Что бы я ни ответил — через два месяца война. И я постараюсь сделать все так, чтобы принц с поля боя живым не ушел. А пока, чтобы не возбуждать лишних подозрений — принял посланцев как можно радушнее.

Какое-то время они молчали. Граф с показным любопытством изучал пышное убранство королевских покоев, король задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Знаешь, Отлак, — неожиданно сказал король, — один чародей напророчил мне, что на второй день турнира я умру. То есть — послезавтра.

Граф поднял брови.

— Что еще сказал тот колдун?

Король с досадой хлопнул ладонью по полированной поверхности стола.

— Не успел спросить. Я так рассердился, он столь самоуверенно говорил, что я просто пронзил мечом его. В самое сердце! Уже мертвому, по моему указу, ему отрубили голову, как государственному преступнику и вывесили на площади. Какой же он волшебник, если себя не сумел уберечь?!

— Так что же вас тогда беспокоит?

— Не знаю, — пожал плечами король. — Остальные маги, что были на приеме, использовав свои чары, нагадали, что меня ждет победа над саксами и многие года жизни…

— Тогда выбросите слова того шарлатана из головы! — усмехнулся граф. — Или, для собственного успокоения, перенесите турнир на два дня. Или вообще отмените!

— Нельзя! Да это я уже сам дни по турниру посчитал — он отмерил мне девять дней.

— Но остальные чародеи?..

— Заявили, что он солгал.

— Так что же ваше величество беспокоится? — опять спросил граф.

— Странно мне. Обычно лгут, чтобы заработать вознаграждение. А такими пророчествами денег заработать невозможно…

— Почему бы не допустить, что того шарлатана подослали ваши враги, саксонцы например, чтобы испортить вам настроение? Чтобы изменить ваши планы, в конце концов!

— Я тоже так думаю. Я к врачам обращался — все в порядке. А что мне может угрожать в моем дворце, полном телохранителей?!

— Конечно. Полагаю, что все это ерунда, бред полоумного идиота. Выбросите мрачные мысли из головы, ваше величество.

— Да… — Король сделал еще глоток и посмотрел на собеседника. — Об Этварде кто-нибудь знает?

— Никто.

— Вы уверены?

— Да.

— Хорошо. Привезете его на бой с саксами и пусть проявит себя.

— Не сомневаюсь, что проявит, — уверенно сказал Отлак.

— Я рад, что доверил сына именно вам, — признался король. — Завтра рано вставать — турнир дело хлопотное.

Граф встал.

— Я счастлив был встретиться с вашим величеством.

— Я тоже. — Король хлопнул в ладоши. — Алфер, проводи графа.

Граф пошел к тайной двери.

— Отлак, — окликнул его король.

— Да, ваше величество.

— Поклянись мне, что если со мной все-таки что-либо случится, ты сбережешь жизнь моему мальчику и возведешь его на престол.

— С вами ничего не слу…

— Поклянись!

Граф Отлак достал свой парадный меч, на котором засохла кровь убитых негодяев, преклонил колено и сказал:

— Клянусь: чтобы не случилось оберегать Этварда Пендрагона, вверенного мне на воспитание, и возвести его на престол, уготованный ему волей Божьей по праву рождения, даже если мне придется отдать ради этого свою жизнь!

— Спасибо, Отлак. Иди.

— Принц, вам доложили правильно. Сегодня граф Маридунский нанес тайный визит в королю Пенландрису.

— Ну и что?

— Был ли смысл в тайной аудиенции, если наследник не у него на воспитании?

— Значит, вы полагаете, сэр Джон, что наш бриттский друг прав?

— Во всяком случае, проверить не помешает. Ну, погибнет невинный — что с того? Невинные всегда гибли и будут гибнуть — одним больше, одним меньше, какая разница?

— Хорошо, сэр Джон, я распоряжусь…

— Принц, вы по-прежнему намереваетесь завтра боевым оружием вызвать всех зачинщиков?

— Конечно — они лучшие рыцари бриттов. Если выбить их из игры в самом начале — разве это не означает получить полное преимущество?

— Но ведь это безрассудство, принц! Лучшие бойцы!.. Вы погибнете!

— Разве Судьба не любит смелых и безрассудных?! Напротив — она благоволит только к ним! К тому же я знаю, что не погибну, можешь не волноваться…

 

11. ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ ПОДЗЕМНОГО ПЛЕНА

Когда ждешь ночь, солнце кажется приколотым к небосводу крепкими гвоздями. Вот оно уже все-таки приблизилось к самой кромке горизонта, но никак не может собраться с духом и окончательно уйти на покой после дневных трудов, чтобы дать отдохнуть и уставшим людям.

Ночь — время чудес. Уррий ждал ночью чудесную девушку из озера.

За столом воины, бывшие с ним у Гуронгеля, только и говорили, что о его необычном посвящении в рыцари, о волшебном мече Гурондоле, и чудесном путешествии Уррия юного рыцаря водной глади озера. Все это, конечно, было Уррию очень приятно, но почему-то быстро утомило и надоело. Воины говорили неспешно, с бесконечными повторами и несколько путая детали — в их рассказах все было не совсем так, как помнил Уррий. Но это мелочи.

Не дождавшись темноты, Уррий понял, что ему надо побыть одному. Он пожелал всем спокойной ночи, и под удивленные взгляды — вечер только начинается, сколько эля и мяса еще на столе! — покинул обеденный зал. Повинуясь мимолетному желанию, сходил к матушке и полчаса провел у нее, усиленно борясь с вредной мыслью, что ему хочется быстрее вернуться в свою комнату и, пока не стемнело, рассмотреть внимательно свои трофеи последних дней: саблю молодого иноверца, которого он убил, потому что тот хотел взять Уррия на испуг; булатный меч, подаренный ему алголианином, взамен того, что сгорел в пламени погибающего дракона; длинный, легкий, острый, блестящий волшебный Гурондоль, которым сегодня озерный царь посвятил Уррия в рыцари и, наконец, удивительный шар, бесценная реликвия алголиан, признавший в Уррие хозяина и неподвластный даже Верховному Координатору Фоору.

И вот они разложены перед ним на сундуке перед узким окном, в тускнеющем свете уходящего дня. Уррий оглядел свои мечи внимательно и сходил в покои отца, чтобы еще раз осмотреть коллекцию мечей рода Сидмортов — легендарное оружие легендарных предков. Лишь меча Алана Сидморта и, как выяснилось, алголианского бога Алвисида, не было на стенах графа Маридунского.

Уррий медленно обошел стены роскошной приемной отца, разглядывая каждый предмет, затем взял парадный меч сэра Сегварида Сидморта. Разве мог знать Уррий, что вчера этот клинок пронзил плоть его возлюбленной — Лореллы. И чуть не послужил орудием возмездия против его любовницы — Сарлузы!

Уррий вернулся в свою комнату и положил принесенный меч в один ряд с остальными (шар пришлось убрать с сундука и разместить в углу). Что ж, Уррию поистине есть чем гордиться — его мечи не уступают мечу предка даже по виду, более того — превосходят. А о боевых качествах и говорить не приходится.

Уррий взял в руку клинок молодого иноверца. Это сабля из дамасской стали, как объяснил ему опытный сэр Бан — обычно похожими сражаются в дальних южных странах, где поклоняются Аллаху и посланнице его Моонлав. Сабля удобно лежит в руке, эфес плавно переходит в клинок, на клинке две полоски из цифр — нулей и единиц. Юноша взмахнул саблей — она со свистом рассекла воздух комнаты. Этот клинок хорош в конном бою, когда уже сломаны все копья, или при атаке на пеших — взмахнул, и голова противника покатилась по земле. Уррий отложил саблю и взял клинок алголианина — длинный, широкий, прославленный булат. Он хорош в одиночном бою, когда в левой руке второй клинок, либо легкий щит. И, наконец, Гурондоль — его меч, волшебный меч. Человеческие руки не в силах сотворить такое чудо даже за тысячи лет напряженной работы. Гурондоль был длинным, более ярда, но необыкновенно легкий. Уррий попробовал управляться им и был удовлетворен. Этот меч — всем мечам меч, надо будет потом сравнить его с Экскалибурном, когда Эмрис вернется.

Да! Завтра с утра он же едет к озеру Трех Дев искать пропавших друзей!

Уррий положил Гурондоль на сундук. Пора подумать об оруженосце — ведь он уже рыцарь!

— Уррий! — услышал он голос Сарлузы и обернулся.

Он не знал, как быть в этой ситуации. Но он должен что-то решить, в жизни его подобные мгновения, наверняка будут еще. Сарлуза… Лишь мимолетный эпизод, глоток воды из придорожного колодца на дальнем пути… Боковое ответвление, кончающееся тупиком, до которого совсем не обязательно доходить, чтобы убедиться в том, что путь не ведет никуда. Но в то же время… Она ведь любит его! Он ей нужен — больно рубить по живому. Он оглядел ее с ног до головы — красивая. Но не красивее многих. Но ведь он выбрал ее из многих! Уррий вдруг удивился, он искренне считал, что забудет Сарлузу напрочь, если не увидит ее несколько десятков дней. Сейчас понял — нет, не забудет. Что-то очень важное в его душе связано с этой простой с виду служанкой. И ему сейчас безумно трудно прогнать ее прочь. И ему не хочется — вот что самое странное и самое страшное — прогонять ее прочь! Но надо решаться. Обладать сейчас Сарлузой, перед тем, как придет его невеста… Может, какой-либо рыцарь и позволил бы себе это, но Уррий считал подобный поступок бесчестным. Хотя ему хотелось вновь насладиться этим привлекательным, так страстно отвечающим на ласку, великолепным телом.

Уррий сел на кровать. Он понял, что любит свою первую в жизни женщину. Любит не только ее плоть, но и всю ее — взгляд, то насмешливый, то страстно-томный, то глубокий и странный; любит ее голос, с едва заметной грубинкой; любит плавные, несколько замедленные, а временами порывисто-угловатые движения; любит ее преданность, терпеливое ожидание его… Любит ее всю — непонятно за что, но разве когда-нибудь чувство поддавалось пониманию?!

Но и Лореллу он тоже любит. Разве такое возможно? Оказывается — возможно. Но любит их он по разному.

— Сарлуза, я женюсь на другой, — честно сказал Уррий, глядя ей в глаза. — Я — рыцарь, у меня своя жизнь. То, что произошло между нами было ошибкой. — Слова необычайно трудно давались ему, он чувствовал себя последним негодяем. Он предпочел бы объясниться с тремя вооруженными варлаками, чем с этой беззащитной девушкой, доверившей ему самое святое — свою честь!

Уррий не знал, как поведет себя Сарлуза после его слов, он не думал об этом. Но если бы она гневно обозвала его, развернулась и гордо бы покинула его комнату, он бы не удивился — так, наверное, должно было быть.

Но она бросилась на пол перед ним, схватила его колени, уткнулась лицом ему в ноги. Рыдания сотрясали ее тело.

Уррию хотелось оказаться сейчас где угодно, хоть в кипящих котлах ада, только бы прекратить эту сцену.

— Уррий, я люблю тебя, Уррий! Я не смогу жить без тебя! — Сарлуза говорила правду, она не представляла, что может лишиться такого счастья, как этот ненасытный и такой ласковый юноша, доводящий ее до умоисступления. — Я ни на что не претендую, Уррий! Я — всего лишь служанка, не более. Я — лишь игрушка для тебя! Пусть, я счастлива этим! Мне большего не надо… Только не прогоняй меня! Пусть редко, раз в год, ты будешь пользоваться моим телом — я буду ждать этого дня, как величайшего праздника! — она говорила быстро, не позволяя Уррию вставить хоть слово. — Жена никогда не насытит мужа полностью, ему всегда нужен кто-то еще. Я знаю, поверь мне! Так пусть у тебя будет этот кто-то будет не кто-то, а я! Я люблю тебя, Уррий, можешь делать со мной все, что хочешь! Только не гони!

Сарлуза вдруг подумала, что если бы Уррий захотел сделать с ней то же, что сегодня Гудсберри, она бы согласилась. От Уррия она готова была принять что угодно. С радостью. Она лихорадочно обнажила мужскую гордость Уррия и стала покрывать горячими поцелуями.

— Не гони меня, Уррий! Я люблю тебя!

Уррий не понимал, почему он это делает — он же ведь ждет Лореллу, но, наверное, чтобы поскорее прекратить рыдания Сарлузы, он обнял ее, поставил на ноги, затем повалил на кровать и овладел ее, яростно теребя столь отзывчивая к ласке тугую полную грудь.

Стон наслаждения вырвался у них одновременно.

Уррий сел на кровати у нее в ногах, оправил на себе одежду, которую в спешке не снял. Ноги ее были широко раздвинуты, юбка задрана на живот, рубашка спущена, обнажив грушевидные груди. Глаза ее были закрыты, грудь колыхалась от прерывистого дыхания, с губ срывались стоны. За окном смеркалось. Уррий отвел взгляд от Сарлузы.

— Я люблю тебя, — с трудом восстанавливая дыхание, сказал Уррий. — Я не знаю, как мне быть и что делать. Я люблю еще одну девушку, она совсем не похожа на тебя. Она другая.

«Конечно, другая! — подумала Сарлуза. — Там смотреть-то не на что! Чем она его приворожила?!»

— Мне с ней хорошо и без этого! — Уррий кивнул на широко раздвинутые ноги служанки. — Я женюсь на ней… Но я действительно люблю тебя. Ты мне тоже нужна. Я не знаю, как мне быть… Но сейчас, прошу тебя, уходи! Оставь меня одного!

Сарлуза встала и как-то деловито оправила на себе одежду, внешне она была совершенно спокойна.

Она обернулась в дверях и послала ему воздушный поцелуй:

— Я буду ждать, когда ты позовешь меня. Ты ведь позовешь?

Уррий мрачно кивнул, думая о своем.

«Все! Ты — мой! — ликующе подумала Сарлуза. — Это — победа! А теперь пусть приходит дрянь болотная, убедишься, что кроме меня у тебя никого нет!». Сарлуза догадалась, что Уррий ждет Лореллу и пожалела, что ей не удастся самой увидеть как действует заклятие. Завтра, у нее не будет соперницы!

Теперь можно было расслабиться и, наконец, выспаться. Но пора заняться вплотную плененными в подземелье друзьями Уррия. В разговорах на кухне она узнала, что сенешаль замка отправляет завтра отряд во главе с Уррием к озеру Трех Дев на их поиски. Все считают, что Эмрис с Ламораком отправились именно туда. Что ж, это прекрасный выход: она вложит в троих пленников воспоминания, как они ездили к легендарному мечу.

Несмотря на поздний час, она сейчас отправиться в деревню, там, у родного дядюшки, она узнает подробности об этом озере и с утра пораньше пойдет в пещеру, выпускать пленников. Они вернутся как раз к отъезду Уррия и расскажут ему, как ездили смотреть на Экскалибурн — о ней, Сарлузе, и о ее пещере они даже не вспомнят. Сарлуза сотрет из их памяти каждую деталь их пребывания в подземелье. Теперь, когда она обладает Формулой Абсолютного Совершенства, это ей не составит особого труда.

А сегодня ночью погибнет ее соперница. И впереди — никаких проблем, одни радости жизни. Она, то есть жизнь, прекрасна!

Сарлуза притворила дверь в покои Уррия и Эмриса и пошла по пустому коридору, напевая радостный мотив простой деревенской песенки.

Какое-то время Уррий бездумно смотрел сквозь открытую дверь комнаты на прикрытую дверь в коридор. Затем встал, подошел к двери около постели Триана и закрыл на щеколду. Как он раньше не догадался этого сделать? Обычно дверь закрывал Триан, да и от кого в замке запирать дверь? Ведь о Сарлузе он совсем не думал…

Волосы на голове были мокрыми от пота, рубашка прилипла к телу.

Он посмотрел на дверь комнаты сводного брата и тревога за него вновь колыхнулась в Уррие, где-то в районе грудной клетки тоскливо заныло. Вообще-то, они должны были вчера вернуться. В крайнем случае — завтра к полудню точно. Он встретит их по дороге. А вдруг они не ездили к озеру Трех Дев, вдруг с ними что-то случилось? Уррий постарался отогнать от себя вспыхнувшие в мозгу картины пронзенных варлакскими мечами друзей.

Надо думать о чем-то хорошем. О Лорелле например. Черт побери, закрыл дверь, хотя ждет ее! Он откинул щеколду и вернулся в свою комнату.

Ему было стыдно перед самим собой за слабость, проявленную с Сарлузой, — ведь он не хотел же сегодня! Ведь он ждет Лореллу, свою невесту!

Рука сама схватила рукоять чудесного Гурондоля и огромный силы удар обрушился на стену — металл высек из камня несколько искр.

Уррий тут же испугался за чудесный клинок. Уже почти совсем стемнело. Он огнивом, лежавшим рядом с принесенным Сарлузой светильником, зажег фитилек. Внимательно осмотрел клинок Гурондоля — ни малейшей зазубрины на остром лезвии! Что удар о камень — такой меч подковы перерубает!

Уррий заботливо убрал свое оружие и чудесный шар в сундук. Отнес обратно в покои отца меч предка и аккуратно повесил на прежнее место.

Вернулся, в задумчивости разулся, разделся до пояса и уселся на кровати, скрестив ноги.

Совсем стемнело — в краешке неба, видном в окне, зажглись звезды. Уррий смотрел на пляшущий огонек светильника, как завороженный.

Лореллы не было.

Необъяснимая злость потихоньку закипала в нем — ведь обещала же придти! Перед глазами встало улыбающееся лицо озерной девушки. Он попытался вспомнить всю ее фигуру, но почему-то под лицом Лореллы всплыли полные груди Сарлузы. Уррий помотал головой, но груди служанки заполнили весь внутренний взор. Он закрыл глаза — образ груди Сарлузы стал еще более отчетливым, в голове зазвучал ее голос: «Не гони меня, Уррий! Я люблю тебя!»

Уррий встал, прошелся по комнате, вновь бросился на кровать. Почему Лорелла не идет? Она вновь издевается над ним.

С этими невеселыми мыслями он уснул — прямо в штанах, без одеяла, в неудобной позе. И видел во сне девушку, имеющую то черты Лореллы, то черты Сарлузы. Уррий не мог понять кто перед ним, мучился и стонал во сне.

Когда Лорелла разбудила Уррия нежным прикосновением пальцев к его щеке, уже светало.

— Лорелла! — прошептал Уррий. — Ты все-таки пришла!

— А почему я должна была не придти? — улыбнулась озерная девушка и поцеловала его в щеку.

Уррий сел на кровати, не отрывая от нее восхищенного, радостного, довольного взора. Лорелла села рядом, Уррий нежно провел рукой по ее золотистым волосам. Ему снова стало удивительно хорошо.

— Я люблю тебя, — сказал он Лорелле.

Сказал совсем другим тоном, чем говорил это несколько часов назад Сарлузе. И совсем другой смысл вкладывал в эти простые слова, которые тысячи влюбленных во всем мире произносят каждый день. И каждый вкладывает в эти слова смысл, понятный ему одному. И когда слышит эти слова от возлюбленной, то тоже понимает их по-своему, возможно совсем не так, как думает произнесшая их.

— Почему тебя так долго не было?

— Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь здесь случайно увидел…

— Но почему? Скоро ты станешь моей женой, будешь жить здесь…

Лорелла приложила свой тонкий палец с длинным перламутровым ноготком к его губам.

— У тебя сегодня опять была другая? — спросила она, глядя ему в глаза. И выражение ее глаз абсолютно не соответствовало словам — в глазах отражались любовь и бесконечная нежность.

Уррий в сердцах стукнул себя по колену, тяжелая краснота залила щеки. Он опустил глаза, не зная что сказать на этот риторический вопрос и надо ли вообще говорить. Но решил быть честным перед невестой во всем, до конца, как должно рыцарю — ведь он рыцарь!

— Да, была, — сказал он. — Но я этого не хотел. И больше ее здесь не будет. Хотя, кажется, я ее тоже люблю. — Уррий понял, что зря это сказал и поспешил неуклюже исправить свою оплошность:

— Но тебя я люблю больше… честно… я хочу чтобы ты стала моей женой!!

Он робко положил руку ей на талию и прижал себе. Сердце на мгновенье замерло от восхитительного ощущения, что ее тело прижимается к нему, под рукой чувствовались под тонкой кожей ее косточки — такие хрупкие на ощупь, что, кажется, обними девушку посильнее и они хрустнут… Он нежно провел вверх по ее боку, кончики его пальцев уперлись в обжигающую плоть девичьей груди — мягкой и упругой, прохладной и теплой, маленькой, изящной и как мир обширной, непознаваемой одновременно.

Она рассмеялась — тонко и нежно, словно колокольчик прозвенел или ручей прожурчал и отстранилась игриво.

— Тебе совсем необязательно отказываться от нее, — сказала Лорелла. — Ты не выслушал моего отца. Если ты возьмешь меня в жены по нашему обычаю, то будешь обладать мной когда захочешь, в любой момент, только приди к озеру, к любому озеру, и я всегда твоя. Твоя жена. А на суше — женись на другой, я не против. И не могу быть против. Только наши дети будут подданными озера. Я хочу быть твоей женой, принадлежать тебе. Ты — необыкновенный. И я не хочу принадлежать ни кому из обитателей озера. Тем более мне противны утопленники, с которыми так любят забавляться мои сестры.

— Поэтому ты тогда спасла меня?

— Конечно. Я не против, чтобы у тебя была жена из людей, но в озере я не хочу делить тебя ни с кем! — в голосе ее послышалась твердость, которую Уррий от нее не ожидал почему-то.

— Но как я приду к тебе в озеро? — спросил Уррий. — Я же утону, стану утопленником…

— Глупый. Тебя посвятил в рыцари царь ста озер. Ты не можешь утонуть — ни в озере, ни в реке, ни в море. Даже в колодце не утонешь. Даже если захочешь этого.

— Все равно, — вдруг сказал Уррий. — Я решил: вернется отец, благословит нас и мы обвенчаемся.

Лорелла вздохнула:

— Я не хотела тебе говорить, Уррий. Сегодня мы с Воктречем гадали про твою судьбу. Тебе суждена королевская дочь, красивая блондинка, ты отдашь за нее жизнь, а она спасет тебя, у вас будет очень большая, великая любовь. Твоя любовь еще не родилась, Уррий.

Уррий немного помолчал и спросил:

— А ты? Ты, Лорелла? Какова твоя судьба?

Лорелла снова улыбнулась и сказала:

— Судьба обитателей озера не открывается никому. Или же ее не под силу узнать нашему Воктречу, скажем так.

Уррий задумался, рука его перебирала золотистые волосы озерной девушки.

— Ты — моя великая любовь! — наконец сказал он торжественно. — Ты царская дочь, ты — блондинка, тебя люблю и на тебе женюсь! Я люблю тебя!

Она хотела что-то сказать, но увидела в робких лучах рассвета выражение лица Уррия, закрыла глаза и чуть подалась к нему, подставив свои блестящие губы, которые Уррию так хотелось целовать.

Он страстно впился в них, обстановка комнаты поплыла перед глазами, перестала существовать, в ушах зазвучала нежная мелодия, будто волшебная фея любви перебирала струны небесной арфы. Он хотел, чтобы этот поцелуй длился вечно…

Незаметно для обоих она оказалась лежащей на кровати, ворот сиреневого платья распахнутым, его сильная рука очень нежно коснулась ее груди. Сладкий стон вырвался из ее губ, сквозь поцелуй. Уррий открыл глаза и посмотрел на Лореллу — она боялась и жаждала его, ее тело дрожало, будоража кровь. Уррий наслаждался прекрасными мгновениями. Он коснулся нежно губами ее коричневого соска. И внезапно сел. Взял ее ладошку в руку и сказал нежно и в то же время торжественно-серьезно:

— Я люблю тебя.

Он подразумевал, что любит ее не только плотской любовью. Что не торопится взять у нее все, что она может дать. Что хочет обладать ею, да, очень хочет — но после свадьбы.

И еще — раз уж так получилось у него сегодня с Сарлузой, то он не желал в тот же день и на той же постели того же с Лореллой. Он сам не мог понять почему.

Лорелла поняла его чувства. Она тоже села на кровати, но ворот запахивать не стала, и не выдернула ладошку из его руки. Посмотрела на него нежно, провела другой рукой по его щеке и тоже сказала:

— Я люблю тебя.

Что еще надо говорить?! Можно до бесконечности повторять эти три слова и прекрасно общаться, понимая все, что объяснить иначе невозможно.

Сколько времени они так просидели, глядя в глаза друг другу и держась за руки, они не знали. За окном совсем рассвело, со двора донеслись первые утренние звуки, замок просыпался.

Идиллию нарушил странный шум из окна — испуганное конское ржанье и громкие голоса караульных.

Уррий встал и подошел к окну. Высунулся по пояс в узкое окошко. Увидел внизу сэра Бламура и сэра Бана. Лица их были мрачны и озабочены.

— Что случилось? — встревоженно крикнул Уррий.

— Прибежал конь Эмриса, — ответил сэр Бан. — Повод оборван…

Уррий отпрянул от окна. Лореллы в комнате уже не было. Он улыбнулся, вспомнив о ней, и тут же лихорадочно стал натягивать одежду. Надо во что бы то ни стало найти Эмриса и Ламорака! Они попали в беду! Может быть, их еще можно спасти — необходимо что-то предпринимать. Наверняка сейчас в лес, по следам коня Эмриса, отправится поисковый отряд — Уррий должен быть с ними. Просто обязан быть с ними!

А счастливая Лорелла вернулась к себе в озеро, и долго беспечно-весело кружила хоровод с глупыми плотвичками, не понимающими ее радости. Единственное, что омрачало ее счастье — это то, что она хотела сказать Уррию, когда он заявил, что Лорелла и есть его суженная из предсказания Воктреча, но не сказала. Это несказанное было имя суженой Уррия. Не ее имя, другое — Рогнеда.

Пятое утро с момента заточения Эмриса, Ламорака и Триана в чреве Большого холма расцветало наверху, но пленникам казалось, что они провели в своей тюрьме гораздо дольше времени — недели…

Они спали понемногу, но часто, сон был нервным и беспокойным, одна-единственная мысль владела ими — как вырваться из дьявольской западни. Убивать их не собираются — это ясно, иначе бы дали умереть с голоду.

Они все-таки застали Сарлузу в пещере. Она вновь занималась своим жутким колдовством над магической фигуркой, только на этот раз, к облегчению друзей, фигурка была незнакомой им женщины. Они кричали и звали Сарлузу, уши заложило от собственного крика и саднило горло. Но бесполезно — колдунья даже не подняла головы в сторону трещины под потолком пещеры, она их не слышала. Как трещина не желала расширяться под их мечами, так и звуки не проходили в пещеру. Зато они наконец подсмотрели как отодвигается огромный камень, закрывающий вход в пещеру. Но поскольку проникнуть в саму колдовскую берлогу они не могли, то это знание секрета было для них совершенно бесполезным.

— Эта колдунья… Сарлуза, наверное хочет лишить нас памяти, — сказал Ламорак, лежа на своей кровати. — Но не знает как это сделать… Вот и держит нас здесь…

— Ты думаешь? — спросил Эмрис.

— А как еще объяснить наш плен? Или она чего-нибудь выжидает…

— Отвратительно все это, — воскликнул порывисто Эмрис и швырнул едва надкусанный ломоть оленины обратно на блюдо. — Сидим здесь, а в это время наверху черт знает что происходит! Что с Уррием? Какая опасность ему угрожала? Может, он уже погиб!

Триан замычал и отрицательно помотал головой, он сидел за столом напротив Эмриса. Юноши посмотрели на него. Ламорак встал, тоже подошел к столу, посмотрел в кубок из которого пил вчера красное, явно не местного происхождения, вкусное вино.

— Да, Уррий жив, — согласился наконец Эмрис с немым слугой. — Если бы он погиб, держать нас здесь не было бы смысла…

— А может быть про нас просто забыли?

— Может быть, — задумчиво произнес Эмрис. — Но скорее всего нас рано или поздно выпустят. Только вспомним ли мы потом про все, что было в этом проклятом подземелье?

— А зачем об этом вспоминать? Бр-р…

— Да? А о том, что Сарлуза колдовала на фигурке Уррия? Он должен знать об этом!

— Но если нас лишат памяти, как ты расскажешь ему об этом?

Эмрис задумался.

— Надо бы какую-нибудь вещь, которая бы напомнила нам потом, в замке, о подземелье… — наконец сказал он.

— Какую? — Ламорак оглядел помещение. — Здесь же ведь нет совершенно ничего необычного. Такая посуда, наверное, есть и в Рэдвэлле… Что еще?..

— Корона в алмазной пещере, — медленно сказал Эмрис.

Ламорак и Триан пораженно уставились на него.

— Если мы добудем ее и вынесем отсюда, скажем, запихаем в твою сумку, Триан, с которой ты не расстаешься, то она наверняка напомнит нам о подземелье.

— Но дракон!.. — воскликнул Ламорак.

— Надо думать, — заявил Эмрис. — Возможно, и даже наверняка, корона волшебная, иначе бы ее не стерегло подводное чудище. А если мы попали в плен из-за короны? Ведь в первые посещения, ну когда с Уррием, ходили, мы ее не видели! Может нас и держат здесь, что мы знаем о короне? Тем более надо попытаться ее взять!

— Но как? — страдальчески воскликнул Ламорак.

— Не знаю…

После долгих размышлений, а потом споров и сомнений, решение было наконец найдено и принято. В одной из тупиковых пещер, которую друзья обнаружили при исследовании подземелья валялось несколько длинных тонких жердей невесть как туда попавших. Пленники сходили за ними, отобрали четыре самых длинных, и накрепко связали попарно своими ремнями — длины теперь должно хватить до черного камня, на котором покоится волшебная корона. К одной из жердин прикрепили серебряную вазу из-под яблок, чтобы другой жердью сбросить в вазу корону и таким образом завладеть ею. Орудовать жердями решено было с разных сторон подземного водоема Ламораку и Триану. Эмрис со своим мечом и мечом Ламорака должен был следить за поверхностью воды и в случае появления чудовища постараться отсечь ему голову. Но вполне возможно, что чудовище не появится вовсе — сколько раз они потом проходили через алмазную пещеру и там все было спокойно. Уж не привиделось ли оно им тогда?

Войдя в алмазную пещеру они внимательно оглядели ее. Триан зажег еще два факела и поставил их горящими к стене — стало лучше видно.

Даже связанные в длину две жердины не позволяли дотянутся (чуть-чуть, совсем немного, несколько дюймов) до таинственной короны. Триан стоял, готовясь подхватить в вазу на своем шесте добычу, но Ламорак, как ни старался, как ни заходил с разных сторон — достать до волшебного предмета не мог. Эмрис не сводил глаз с черной поверхности воды, отражающей свет факелов, он был в любой момент готов к появлению чудовища и гадал — хватит ли у него сил и достаточно ли остер меч, чтобы срубить голову монстра. Думать о том, что чудовище может быть многоголовым не хотелось.

— Нет, ничего не выходит, — сказал наконец Ламорак. — Надо попробовать еще раз перевязать жердины — всего-то на несколько дюймов сделать подлиннее.

Он разложил шест на самом широком месте у блестящей в свете факелов стены. Эмрис подошел к ним, вглядываясь в воду, откуда ежесекундно могла грянуть опасность.

Может, потому, что Ламорак и Триан были заняты попытками удлинить шест, а может потому, что все чувства Эмриса были обострены (все-таки отвечал за безопасность остальных), именно он ощутил чье-то постороннее присутствие — беззвучное, едва уловимое. Он огляделся — в тоннеле, помеченном крестом Триана виднелся слабый свет, словно от далеких факелов.

— Смотрите! — воскликнул Эмрис.

Ламорак и Триан встали, наблюдая за входом в тоннель.

Через несколько минут напряженного ожидания в бриллиантовой пещере показался… Уррий, осторожно всматривающийся вперед.

— Уррий!!! — радостно воскликнули Эмрис и Ламорак в один голос, в этом возгласе смешались радость за то, что их друг жив и надежда, что теперь-то придет конец их пленению в мрачном подземелье!

Уррий что-то закричал и бросился к друзьям. Ламорак подбежал к нему, пытаясь обнять его… но руки его прошли сквозь тело Уррия!

Ламорак и Уррий пораженно уставились друг на друга. Из тоннеля вышли сэр Бламур и несколько воинов. Тут только Эмрис сообразил, что Уррий и его спутники не произносят ни звука. И тела их проницаемы для Эмриса и Ламорака.

— Будь все проклято, — простонал Эмрис, но никто кроме Ламорака и Триана, так и сидящего на корточках у шеста, его не услышал. — Колдовство продолжается!

Лицо Уррия неожиданно исказилось — он что-то кричал, о чем-то предупреждал, рука его указывала в сторону Триана.

Все резко повернулись и увидели как ужасающая голова подводного монстра на длинной толстой шее набросилась на зазевавшегося Триана. Тот в ужасе закрылся рукой с горящим факелом и приготовился к смерти.

Но чудовищная пасть с прогнившими зубами беззвучно сомкнулась внутри Триана, не причинив ему ни малейшего вреда. Он был проницаем для чудовища, как Уррий для Эмриса и Ламорака.

Меч Эмриса прошел сквозь толстую и длинную шею монстра, тоже неощутимо для подземного дракона.

И тут же сквозь Эмриса стремительно прошел Уррий, на ходу вытаскивая из ножен длинный меч, которого Эмрис никогда у сводного брата не видел, и беззвучно рассек им затхлый воздух пещеры.

Пленники подземелья не слышали жуткого предсмертного рева чудовища, лишь увидели, как сквозь Триана покатилась по земле мерзкая голова и из среза шеи полилась густая ярко-желтая жидкость. От отвращения Эмриса и Ламорака передернуло. Шея монстра медленно скрылась под водой, на которой еще несколько мгновений с натугой лопались пузыри.

И пленники и Уррий с сопровождающей его охраной облегченно перевели дух.

Уррий посмотрел на своих друзей и что-то сказал.

Они не могли слышать друг друга. Но Эмрис указал рукой в туннель, ведущий к колдовской пещере. То, что не смогли сделать своими мечами он с Ламораком, сделает Уррий. Они покажут, как открыть выход из пещеры — может, когда выберутся наверх, на свежий воздух под яркое солнце, колдовские чары, наложенные на них, падут, исчезнут бесследно? Надежда на спасение живет в человеке всегда и умирает последней.

Уррий понял жест Эмриса и кивнул. Он что-то сказал сенешалю и решительно направился к тоннелю, брезгливо обойдя голову поверженного им чудовища.

«А ведь Уррий совершил подвиг, — с ноткой зависти подумал Эмрис. Подвиг, который мог бы совершить он, Эмрис, если бы не наложенное на него заклятие, делающее нематериальным его меч. От этого, конечно, подвиг Уррия не становится меньше, но обидно.» Откуда у Уррия такой меч? — подумал Эмрис. — И что все же произошло с ним наверху?»

Воины прошли вслед за Уррием, поражаясь тому, что Эмрис, Ламорак и Триан, хоть видимы, но нематериальны — словно призраки. Каждый из воинов, проходя мимо посторонившихся пленников подземелья, как бы ненароком старался провести рукой внутри тела Триана, чтобы собственноручно убедиться в чуде, дабы потом хвастаться пораженным слушателям.

Пропустив всех воинов, Эмрис с Ламораком прошли следом. Они в любой момент могли догнать Уррия — тела воинов не были преградой, но не торопились. Их что-то останавливало идти сквозь живых людей — некий суеверный ужас. А может быть, им все-это мерещится, после долгих дней пленения?

— Мы сошли с ума, — сказал Ламорак и Эмрис поразился, сходству их мыслей. — Надо идти обратно в нашу пещеру и допивать вино.

— Это Уррий, — уверенно сказал наконец Эмрис, входя в тоннель. — Не может всем троим мерещиться одинаково. А Уррия я отличу от любого призрака.

Уррий тоже сразу понял, что перед ним не призраки его потерявшихся друзей, а они сами, только что-то с ними случилось. И, собственно, не надо долго ломать голову, чтобы понять — они подсмотрели колдуна в пещере, и он их заколдовал. Чем бы это ему, Уррию, не грозило, он пойдет в пещеру, заберется внутрь и дождется колдуна, сколько бы ни пришлось ждать. Кем-бы тот не оказался, Уррий заставит его снять заклятие с друзей — против волшебного Гурондоля бессильны злые чары!

Тревога за судьбу друзей не покидала Уррия с того момента, как он услышал, что в замок прибежал белый конь Эмриса. Поводья были оборваны, брюхо коня — все в зелени, он явно последние дни был без присмотра, чего Эмрис никогда бы не допустил, искупать коня можно в любом ручье. По следам коня, поисковый отряд во главе с самим сэром Бламуром, беспокоящимся за судьбу Эмриса и Ламорака не меньше Уррия, быстро примчался к оврагу у Большого холма. Там щипали траву привязанные лошади Ламорака и Триана. Еще только подъезжая к холму Уррий хлопнул себя с досадой по лбу и догадался где его друзья. Как это не пришло в голову раньше?! Уррий рассказал сенешалю замка о колдовской пещере все, что знал. Не теряя времени они заготовили факела, по веревке Триана спустились в овраг и вошли в подземелье.

Нет слов описать радость Уррия, когда он увидел друзей живыми. Живые — это самое главное. А то, что они заколдованы… На каждую силу найдется сила, коль скоро я не боюсь колдовства!

Уррий увидел, что друзья пытались расширить уже трещину в пещеру колдуна, но им это не удалось. Он заглянул в пещеру — она вновь была пуста. Что ж, он подождет, но когда дождется… Гнев кипел в нем и горе тому, на кого он выплеснется — Гурондоль быстр и остр!

Уррий начал расширять трещину, но сэр Бламур вежливо отодвинул его, приказав воинам прорыть проход. Сенешаль очень уважал волшебный меч Уррия, который юноша по молодости чуть не замарал неблагородной работой. Но разве может быть неблагородная работа, когда речь идет о спасении друзей? Впрочем, Уррий может и постоять, пока другие расширят ему проход.

Эмрис и Ламорак прошли сквозь воинов и встали рядом. Уррий обнадеживающе улыбнулся им. Он видел, что друзья бесконечно рады его появлению. Он не обманет их надежды!

Когда в трещину уже можно было протиснуться, Уррий остановил сенешаля:

— Сэр Бламур, пойду я, — сказал он. — А вы оставайтесь здесь и наблюдайте. — Я дождусь пока колдун придет и заставлю его расколдовать Эмриса, Ламорака и Триана. Но если что — вы подоспеете на помощь. Зачем сразу колдуну показывать сколько нас?

— Хорошо, — после короткого раздумья согласился сэр Бламур. — Мы будем настороже.

Уррий осенил себя крестным знамением и, не без некоторого душевного трепета, протиснулся в трещину. Держась руками за край, спрыгнул в пещеру — что-то со звоном повалилось с полки. Уррий осмотрелся — было темно, лишь мерцало зеркало, да едва светился котел на столе, но разобрать где что можно. Он подошел к гранитному камню, закрывающему выход, похлопал по нему, как бы убеждаясь в его прочности, огляделся, подошел и сел на стол, приготовившись к долгому ожиданию. В руках он держал наготове Гурондоль. Рядом стояла свеча в подсвечнике, Уррий хотел зажечь ее, но у него не было огнива. А потом он вспомнил, что свечу держит коричневая мертвая рука и тут же отстранился подальше от колдовского подсвечника.

Эмрис и Ламорак пролезли в пещеру вслед за Уррием. Сэр Бламур при всем желании не мог запретить им сделать этого — они его не слышали, а проход сквозь стену, которая их не пустила бы они разрыли много раньше.

Подойдя к Уррию, Эмрис знаками, вспомнив Триана, показал на вход в пещеру. Уррий посмотрел на камень и пожал плечами. Ламорак подскочил и указал на небольшой, совсем незаметный рычаг, за спиной стоящего в углу человеческого скелета.

Уррий заинтересованно встал со стола и пошел к Ламораку. Но неожиданно камень сам собой медленно стал отодвигаться в сторону.

Ждать не пришлось долго! Сейчас он увидит злого колдуна, посмевшего заколдовать его друзей!

Уррий сделал знак Эмрису и Ламораку схорониться в углу и поудобнее перехватил Гурондоль правой рукой.» Ну, входи же! — подумал он зло, глядя на медленно движущуюся громаду камня — Входи!».

Он предполагал увидеть мрачного седеющего старика со злыми глазами, с длинными волосами и бородой, с волшебным посохом в руках и в черных необычных одеждах.

Но меньше всего он ожидал увидеть свою любовницу.

— Сарлуза! — пораженно воскликнул он и опустил меч.

Сарлуза рукой зажала рот, сдерживая крик ужаса. Словно земля разверзлась перед ней, словно на нее обрушились все горы мира. Это конец, крах, катастрофа!

Но Сарлуза никогда не завоевала бы симпатий самого Князя Тьмы, если бы не умела владеть собой!

— Уррий? — улыбнулась она ему, но он видел в глазах ее бесконечный испуг. — Что ты здесь делаешь, Уррий?

— Что ты здесь делаешь?

— Я? — Сарлуза сделала вид, что не совсем понимает вопрос. Она лихорадочно соображала, что говорить. — Я пошла в лес, за травами, — начала она первое, что пришло в голове, — и увидела под деревом умирающего человека. Он сказал, что он колдун и здесь его пещера. Он сказал заклинание, как открыть вход и просил принести ему волшебное зелье, чтобы он вылечился. Я боюсь, Уррий, — она размазала слезы по щекам. — Я очень боялась сюда идти, но он грозил превратить меня в жабу!.. Я люблю тебя, Уррий! Неужели ты мне не веришь?

Уррий поверил.

Но случайно взглянул в угол где рядом с не закрытым выходом из пещеры Эмрис и Ламорак безмолвно делали многозначительные жесты и указывали на девушку, их лица были взволнованы. Они кричали, но звуки не доходили до Уррия.

Уррий отпрянул от Сарлузы, которая кинулась было к нему на грудь.

Сарлуза повернулась в сторону, куда смотрел Уррий и увидела Эмриса и Ламорака. С губ ее против воли сорвалось проклятье. Костер в камине вспыхнул ярким пламенем, зажглись волшебные свечи — надо было куда-то выплеснуть злость и досаду.

Уррий отступил на несколько шагов, почти наткнувшись на волшебное зеркало.

Сарлуза поняла, что если сейчас что-то не предпримет, то она погибла.

— Уррий, — она приблизилась к нему, — Уррий, я же люблю тебя! — В подобных ситуациях надо бить на эмоции, а не на разум, главное — выиграть время. И Сарлуза это прекрасно понимала.

— Не подходи! — заорал Уррий страшным голосом и взмахнул Гурондолем, готовый рубить. — Расколдовывай Эмриса и Ламорака! Немедленно!

Занесенный меч звякнул острием о поверхность зеркала.

— Осторожней!!! — закричала Сарлуза смертельно испугавшись. Если зеркало разобьется, даст хоть малейшую трещину, ей останется жить считанные секунды.

— Ах, так ты боишься за зеркало! — воскликнул молодой рыцарь. — Если немедленно не расколдуешь моих друзей, я расколочу его на тысячи осколков! — В подтверждение своих слов Уррий занес меч над зеркалом.

— Но я… — начала было Сарлуза.

И в этот мгновение зеркало с мелодичным звуком словно взбугрилось и оттуда вышел высокий красивый мужчина в черном костюме и длинном до земли плаще. Под плащом висел меч, указывая на то, что незнакомец — воин.

Уррий отступил назад, перехватил Гурондоль в левую руку, а правой перекрестился. В трещине наверху появился сэр Бламур, готовый защитить Уррия ценой собственной жизни.

— Так вот ты каков, — сказал Князь Тьмы, глядя на юношу. На Сарлузу он даже не посмотрел. — Здравствуй, сэр Уррий Сидморт, наследник Алвисида. Я — Князь Тьмы Белиал.

— Сгинь, порождение Ада, — выдавил Уррий. — Именем…

— А вот этого не надо, — властно остановил его Белиал. — Ты же ведь сюда не просто так пришел?

— Да! — Воскликнул Уррий. — Освободите моих друзей!

Белиал будто не слышал его слов. Он приглашающе показал на зеркало.

— Приглашаю тебя во дворец Луцифера, — сказал он.

Зеркало стало прозрачным для Уррия. Он увидел за стеклянной стеной длинную блестящую, словно выложенную серебром, дорогу, уходящую вдаль. В конце дороги на фоне фиолетового неба усеянного ослепительными звездами возвышался далекий сказочный замок-дворец с высокими башнями и неприступными стенами.

— Я не пойду ни на какие сделку с тобой! — воскликнул Уррий. — Ты — Дьявол, само имя твое проклято!

Белиал усмехнулся.

— Никто пока не предлагает тебе сделок. Тебя просто приглашают поговорить. Может, ты боишься?! — в голосе Князя тьмы откровенно прозвучала издевка.

Уррий вспыхнул.

— Я ничего не боюсь! — воскликнул он. — Освободи моих друзей!

Гурондоль устрашающе блеснул в свете каминного пламени. Белиал не обратил на него малейшего внимания. Он сел на невесть откуда появившееся кресло, за которое тут же встала Сарлуза, как бы защищаясь от меча Уррия (и от подошедшего сенешаля, который молча ждал, когда потребуется его умение владеть мечом и мысленно возносил молитвы Господу). Князь Тьмы оглядел Уррия насмешливым взглядом.

— Будем торговаться? — с иронией поинтересовался он.

— Я не желаю вообще с тобой разговаривать, кто бы ты ни был! — воскликнул Уррий и, понимая, что Дьявола мечом не убьешь, всю силу вложил в удар по зеркалу. Клинок Гурондоля со звоном отскочил от волшебной поверхности, за которой он один видел дворец Луцифера. Для остальных, в том числе и для Сарлузы, которая страстно желала хоть разок взглянуть, что же скрывается за ним, зеркало отражало мрачное убранство пещеры и фигуры людей. Всех, кроме Эмриса и Ламорака. И Князя Тьмы.

Белиал усмехнулся.

Уррий полез за нагрудным крестиком.

— Не будем друг друга пугать, — сказал Белиал и, словно нехотя, щелкнул пальцами.

На какие-то мгновения пещеру заполнил ослепительный фиолетовый свет. Уррий от боли зажмурил глаза. Когда почувствовал, что свет исчез, открыл.

Ничего в пещере не изменилось.

— Ты принимаешь приглашение? — вновь вежливо поинтересовался Белиал. — Или боишься, сэр Уррий Сидморт?

— Сэр? — раздался пораженный голос Эмриса.

— Уррий! Уррий! Мы тебя слышим! — закричал Ламорак и подбежал к другу, похлопал его, чуть не ущипнул от счастья.

Белиал не отрывал взгляда от Уррия. Эмрис подошел и ткнул сводного брата в плечо. Молча, без слов. Уррий ткнул его его так же — какие слова нужны, если они братья! Они понимают друг друга, даже без взглядов, просто находясь рядом. Уррий высоко поднял голову и совершенно по-другому посмотрел на Князя Тьмы. Рядом стояли Эмрис и Ламорак. С мечами. Готовые жизнь отдать, но не честь.

— Я не боюсь, — сказал Уррий. — Идем.

— Мы тоже! — быстро сказал Эмрис.

— К сожалению, это невозможно, — ответил Эмрису Белиал и встал. Кресло исчезло, как будто и не было. — Входи, сэр Уррий, — Белиал сделал приглашающий жест.

Уррий бесстрашно занес ногу над тяжелой рамой и шагнул. Белиал вошел вслед за ним, зеркало обрело прежний вид.

— Так, — кашлянул сэр Бламур, глядя на колдунью, в которой он признал одну из служанок замка. — И как это все понимать? — в голосе его не было ничего хорошо для молодой женщины.

В пещере уже были все воины поискового отряда — трещина превратилась в обширный зияющий вход, словно настежь распахнутые крепостные ворота.

Не страх терзал Сарлузу — обида. Белиал и Уррий скрылись в зеркале для нее недоступном!

В этот момент в пещере появились новые действующие лица — преподобный отец Свер с факелом в одной руке и крестом в другой, а за его спиной виднелись вооруженные священники и воины из епископского дворца.

Отец Свер оглядел пещеру полубезумным взглядом и хрипло произнес своим людям:

— Связать ее, именем Господа и во благо его! — Он осенил крестным знамением все четыре угла пещеры. Глаза его горели недобрым огнем, на лбу выступили капли пота.

— Не-ет!!! — закричала Сарлуза, но сильная волосатая рука с узловатыми пальцами закрыла ей рот и крик захлебнулся.

— Здравствуйте, сэр Бламур, — обратился священник к сенешалю. — Я был в замке, но мне сказали, что вы отправились на поиски Эмриса… — Он посмотрел на друзей и слегка наклонил голову в знак приветствия.

— Мы нашли их, как видите, — сказал сэр Бламур. — На них было наложено заклятие и они не могли выбраться из подземелья, так? — попросил он подтверждения у юношей.

— Да, — вздохнул Эмрис. — Мы видели, как она колдовала над фигуркой Уррия и разговаривала с чертом, вышедшим из этого зеркала. После этого мы заблудились и провели все это время в подземелье…

— Колдовала! — с жутким ликованием воскликнул священник. — Вы засвидетельствуете это на Библии?

— Конечно, — пожал плечами Эмрис. Никаких добрых чувств к черноволосой служанке он не испытывал.

Сарлуза освободила на мгновение рот от зажимавшей его руки и закричала:

— Врет он! Свер…

— Молчать! — заорал священник и Сарлуза притихла (сильная рука вновь сомкнула ей губы). Зрачки колдуньи расширились от того, что она увидела в глазах отца Свера. — Увести ее! В Рэдвэлл, в подземелье! — приказал он и воины чуть ли не волоком потащили бьющуюся в тщетных попытках вырваться Сарлузу, руки ее уже были связаны за спиной. Священник повернулся к сенешалю:

— Или приказать отвести ее к нам? У нас нет надежных помещений.

— В замок, — согласился сэр Бламур и приказал четверым своим воинам сопровождать священников. — А как вы здесь оказались? — вежливо поинтересовался сенешаль.

— Его Преосвященство получил письмо от неизвестного, где рассказано о колдовской пещере Сарлузы и подробно описан вход. Наверное, из селян кто-нибудь подсмотрел, но сам рассказать побоялся. Вы идете в замок?

— Чуть позже, — сказал сенешаль. — Мы все здесь должны осмотреть. — Он не хотел говорить священнику, что Уррий ушел вслед за Князем Тьмы. Но и покидать пещеру пока Уррий не вернется ни он, ни Эмрис с Ламораком не собирались.

— Хорошо.

Священник еще раз прочитал молитву, держа на вытянутой руке крест и повернулся к выходу из пещеры, чтобы удалиться вслед за арестованной колдуньей и, не теряя времени, приступить к следствию.

— А что вы сделаете с Сарлузой? — не удержался от вопроса Эмрис.

Священник, уже выходя из пещеры, оглянулся.

— Ее вина доказана, — сказал он. — Как и полагается поступать с колдунами, связавшимися с силами Зла, — сожжем на костре!

 

12. ДВОРЕЦ ЛУЦИФЕРА

— Иди, — сказал Белиал. — Во дворце ждут тебя.

Уррий обернулся.

Князя Тьмы рядом не было.

Уррий стоял один на дороге, которая вела к замку Луцифера. В другую сторону она уходила в бесконечность, до самого горизонта пролегла ее извивающаяся серебристая лента. Три луны — две невероятных размеров и какие-то оранжевые, а одна, как настоящая, но изумрудно-зеленая, висели в небе и пристально разглядывали его.

Вокруг на необозримое пространство не было ни души.

Уррию стало страшно и одиноко.

За пределами дороги, вымощенной квадратными булыжниками из блестящего металла (очень похожего на серебро) простирались дикие болота, одним своим видом наводящие ужас. В фиолетовом свете ночи (почему ночь, ведь должно быть утро?!) болота были поистине кошмарны — из них торчали кривые корневища, словно руки страшных чудовищ, громадные пузыри глухо ухали на отвратительной темно-бурой поверхности. Зловоние исходило от дьявольских болот, пропитав всю местность.

Уррий посмотрел на Гурондоль, который он сжимал в руке. Если бы его хотели убить, то сделали бы это гораздо проще, — решил Уррий. Но все равно было немного страшно. Он засунул меч в ножны и, вздохнув, отправился вперед.

Когда идешь один по длинной дороге — хорошо думается. Особенно, когда есть о чем подумать. Унылый пейзаж по обочинам, на который смотреть не хочется, безжизненная пустота на серебряной ленте дороги и звенящая тишина, изредка нарушаемая невнятным глухим стоном и урчанием. Ноги сами мерно несут вперед, глаза автоматически проверяют путь — а мыслями ты далеко отсюда, в замке, где…

Он, Уррий оказался не простым человеком — наследником бога Алвисида. Уррий не осознал еще это до конца. Как ему теперь жить и чем руководствоваться, что это меняет? — он не знал. Но за несколько дней привык к самой мысли об этом. А тут выясняется, что у него все не как у обычных благородных рыцарей — даже любовь. Одна его возлюбленная — дочь озерного царя, удивительная Лорелла. А другая возлюбленная… колдунья, едва не погубившая его друзей, приспешница Дьявола.

Уррий потянулся к нательному крестику и вдруг обнаружил, что его нет на груди. Стало еще страшнее, но изменить ничего было нельзя и Уррий продолжал шагать по направлению к мрачному дворцу.

Сарлуза… Уррий прислушался к своим ощущением и понял, что по-прежнему он любит ее. Хоть вонзи меч в сердце, чтобы не разрывалось между двумя красавицами — ничего не поделаешь. Уррий поражался самому себе — ведь совсем недавно, несколько дней назад он искренне считал, что безразличен к служанке, что она нужна ему лишь для удовлетворения плоти. Нет, оказывается не так! Уррий не желал, чтобы она исчезла из его жизни. И то, что она оказалась служительницей Темных Сил, как ни странно, не отвратило от нее Уррия, — наоборот.

Юноша сам не понимал своих чувств и страдал от этого.

Взгляд отметил какое-то изменение на дороге. Уррий очнулся от своих дум.

Впереди, на левой обочине, ярдах в пятистах, возвышался высокий плоский прямоугольник, из которого непонятным образом лился свет. Уррий ускорил шаг. Подойдя к неизвестному сооружению, он увидел, что это зеркало. Такое же, как в колдовской пещере. Там, в зеркале, стояли у волшебного стола, освещаемые пламенем в очаге сбоку от зеркала (самого очага не видно) и четырьмя колдовскими свечами, его друзья и сенешаль.

— …кровати и стол, заставленный всевозможными продуктами, — говорил Ламорак. — В графинах оказалось очень вкусное вино, в вазах — фрукты, я некоторых до того и не видывал никогда…

— Ламорак! — позвал Уррий. Ламорак не отреагировал — не услышал.

Уррий понял, что они его не видят. Но он может пройти к ним — он чувствовал, что прозрачнейшее, дьявольской чистоты стекло, пропустит его обратно, так же как и впустило.

Но не для того же его приглашали! Неужели Дьявол считает, что у него не хватит терпения дойти до замка и узнать, зачем его сюда затащили?

Уррий повернулся обратно к дороге и рука непроизвольно потянулась к рукояти Гурондоля.

На дороге, ярдах в ста от него находился всадник, с нацеленным на Уррия острым копьем. Господи, что это был за всадник! Он сидел на лошадином скелете, длинные одежды развевались во все стороны, хотя было полное безветрие, капюшон закрывал его лицо. Всадник стоял бездвижно, но заметив, что Уррий увидел его, откинул капюшон и зловеще расхохотался — таким хохотом, что в камень вселит ужас. На Уррия глянули пустые глазницы выбеленного временем черепа.

Всадник чуть приподнял копье и помчался навстречу Уррию. Острый наконечник стремительно приближался.

Уррий оглянулся. До волшебного зеркала два шага — впрыгни, и в безопасности, рядом с верными друзьями.

Бесстрашный — не тот, кто никогда не боится, а тот, кто умеет преодолевать свой страх. Уррий понял — вернись он сейчас в пещеру, где ждут его Эмрис, Ламорак, опытные воины во главе с сэром Бламуром и жуткий стыд за минутную трусость будет преследовать его до конца дней. И он никогда не узнает, о чем с ним хотел говорить Луцифер. Неужели и в царстве Зла не все подвластно Луциферу? Или просто его подданным не сообщили, что идет приглашенный гость?

Когда до острия оставалось не более двух футов, Уррий резко шагнул вправо и всю силу вложил в удар — мерзкий череп сорвался с плеч и, описав в воздухе неестественную дугу, упал к ногам Уррия, уставившись на него пустыми глазницами. Жуткий конь с обезглавленным обитателем царства Зла, резко остановился, подняв клубы пыли, которые на мгновение скрыли его.

Уррий с отвращением пнул череп — он рассыпался в прах.

Невесть откуда поднявшаяся на серебряной дороге туча пыли опустилась — дьявольского коня на дороге не было.

Уррий пожал плечами и продолжил путь. Он победил. На этот раз — себя. Ему еще никогда в жизни не было так страшно, и ведь возможность бегства была так близка. Но он победил свой страх. И это вселяло гордость. Он вдруг обратил внимание, что до самого замка Луцифера по обеим сторонам дороги возвышаются волшебные зеркала, предлагая ему свернуть с пути, не утомлять себя дорогой, не рисковать в поисках неизвестно чего!

А вдруг в замке Луцифера его поджидает смерть и кто-то благосклонный к нему, предлагает путь отступления?

Уррий на ходу полюбовался своими друзьями в зеркале. Не замедляя шага.

На дороге появились еще два всадника, подобных первому.

Гурондоль в руке готов к бою. Уррий тоже. Он бесстрашно шел к всадникам смерти, ожидая когда они поскачут на него. Но всадники исчезли так же внезапно как и появились.

Уррий усмехнулся: все причины поражений — в себе самом. Дорогу осилит идущий. А испугаешься раз — просидишь всю жизнь за безопасными стенами отцовского замка, боясь всего на свете. Уррию не пристало бояться. Он — рыцарь. Рыцарь Воды. Радхаур… — красивое, звучное имя. Но и Сидморт не хуже. Впрочем, если он обоснует новый род, то это имя очень звучит. Сэр Уррий Радхаур, основатель рода!

Уррий вздрогнул — непостижимым образом серебряная дорога кончилась! Перед ним возвышался замок Луцифера, к распахнутым воротам вел мост через ров, в котором горело холодное синее пламя.

— Царь Тьмы Луцифер ждет вас! — торжественно провозгласило странное существо, появившееся из ворот.

Было оно с козлиными ногами (штаны с золотыми галунами доходили лишь до колен, не скрывая копыт) и с хвостом, в богатых одеждах, похожие на одежды столичных герольдов. (Однажды один из герольдов приезжал в замок графа Маридунского по каким-то делам). На голове привратника красовались два небольших изогнутых рога, вместе с хвостом выдававшие его происхождение.

Привратник провел Уррия мрачным коридором, в стенах которого через каждые пятьдесят ярдов были вделаны горящие факела. Тяжелые двери в конце коридора при их приближении сами распахнулись.

— Прошу вас, — сказал черт и подтолкнул юношу в двери.

Тяжелые створки захлопнулись за Уррием, отрезая ему последнюю возможность к отступлению. Впрочем, об отступлении Уррий как раз не думал вовсе. Он смело пошел вперед.

Уррий не представлял себе каким может быть дворец Царя Тьмы — просто не думал об этом. Но то, что он увидел не удивило его, хотя явно было рассчитано вызывать у посетителя ужас, трепет и изумление.

Высокие колонны из человеческих черепов скрывались в темноте средь огромных свисающих лохмотьев паутины. На подоконниках узких высоких окон, забранных толстыми решетками, сидели омерзительные химеры, не сводившие с посетителя выпученных глаз. К колоннам были прикованы ржавые цепи неимоверной толщины, и тем не менее многие звенья цепей были порваны какой-то титанической силой. Между колонн стояли высокие тонкие канделябры, в каждом было по четыре зажженных свечи. Пол выстелен большими мраморными плитами и на каждой на каком-то древнем языке были начертаны витиеватые письмена и символы. В торце огромного, плохо освещенного зала возвышался трон. Он был пустой, над ним красовались три сверкающие золотые шестерки, как герб над королевским троном. Уррия поразили размеры трона — такое впечатление, что на нем уместился бы великан, футов тридцати ростом. К трону вели ступеньки, на которых лежал роскошный черный ковер с золотыми полосами по бокам.

Шаги юноши гулко отдавались в просторном зале. Уррий отважно подошел прямо к трону.

— Я пришел, — громко сказал Уррий пустому трону.

— Как он смеет! Наглец! Бесстыдник! — послышались со всех сторон сердитые приглушенные голоса. — Срамник! Как бесцеремонно! Как оскорбительно! Как непристойно!

Из пустой глазницы черепа ближайшей колонны вылезла отвратительная зеленая змея с черными узором и вытянула к Уррию раздвоенный язык. Уррий услышал позади шипение, обернулся и взмахнул Гурондолем. Змеиная голова шлепнулась на чистую мраморную плиту, заляпав кровью кабалистические письмена.

— Зачем ты пачкаешь в моем доме? — прогремел хрипло-рычащий голос.

Уррий обернулся.

На троне действительно восседал великан — с огромным свисающим брюхом, с необъятным тройным подбородком и выпирающими наружу клыками, с выпученными, налитыми кровью глазами и сплошь заросшим волосами лицом. Одет он был в неприхотливую мешковатую кроваво-красную одежду, на шее висела ржавая цепь, на которой болтался человечий череп. Он был уродлив, отвратителен и смешон, но тем более ужасен в этой своей уродливости. Не ожидал Уррий, что Царь Тьмы так уродлив и нелеп. После изящного и красивого Князя Тьмы, приведшего его сюда, Уррию внешность великана показалась просто издевкой. В руках великан держал огромную узловатую дубину — видно выделанную из цельного ствола векового дерева. Великан взмахнул дубиной намереваясь прихлопнуть наглеца одним ударом.

Уррий гордо поднял голову. Он решил, что если до сих пор его не убили, значит и не убьют. Проверяют его смелость — пусть их. Он все выдержит.

Дубина с сокрушительной силой ударила в пол рядом с Уррием — от удара мраморная плита треснула, вдавившись, из ближайшей колонны выскочил череп и покатился к трону.

Уррий даже не шелохнулся, смотрел прямо на великана. Он ожидал, что тот сейчас превратится во что-то совсем невообразимо мерзкое, ужасное, многоголовое, пышущее пламенем и источающее ядовитую слизь. Уррий приготовился ко всему, он подумал, что главное — сразу не испугаться, устоять, не дрогнуть. Он покрепче сжал рукоять Гурондоля, опасаясь лишь, что, как со змеей, вновь не выдержит и взмахнет им, защищаясь.

Но ничего подобного не случилось. Зал заполнил ярчайший фиолетовый свет, подобный тому, что вызывал Князь Тьмы в колдовской пещере. Уррию вновь пришлось зажмуриться.

Когда он открыл глаза, то мог бы удивиться, если бы не настроил себя заранее не удивляться чему бы то ни было. Но восхитился — да! Зал преобразился. Вместо гнусных корявых колонн из черепов, возвышались изящные светлые колонны с золотым узором, исчезли прочие мерзости, трон перед ним стоял нормальных размеров, правда тоже с шестерками, на троне сидел пожилой красивый мужчина в черном с золотом одеянии. На голове его красовалась высокая корона тонкой работы — символ власти. Чуть позади трона стоял, пристально глядя на Уррий, Белиал.

« Вот так-то лучше «, — с облегчением подумал Уррий, догадываясь, что комедии с пуганием кончились, сейчас начнется разговор. Только Уррий прекрасно понимал, что разговор может оказаться куда страшнее всех предыдущих ужасов вместе взятых.

— Кто ты? — спросил сидящий на троне. Голос у него был красивый — громкий, властный и в то же время вежливый и доброжелательный к собеседнику.

— Сэр Уррий Сидморт, четвертый сын сэра Отлака Сидморта, графа Маридунского, — без промедления, но и без излишней поспешности ответил Уррий.

— Ты знаешь кто перед тобой?

— Догадываюсь.

— Я — Луцифер, Царь Тьмы, владыка всего сущего.

Уррий почтительно, но без подобострастия поклонился.

— Не хочешь ли ты послужить мне?

— Нет, — глядя прямо в глаза Луциферу твердо ответил Уррий.

— Согласись! И я подарю тебе любовь самой красивой женщины в мире!

— Любовь надо завоевать самому, иначе это, наверное, не любовь, — неожиданно для самого себя ответил Уррий. И добавил. — Вы уже подарили Сарлузу, она шпионила для вас за мной, да?

— Сарлуза? — непонимающе переспросил Луцифер и вопрошающе посмотрел на Белиала.

Тот на ухо пояснил. Царь Зла вновь перевел взгляд на стоящего перед ним юношу.

— Послужи мне, — вновь сказал Луцифер. — И я сделаю тебя самым богатым человеком в мире. Ты четвертый сын знатного графа — без имени, без наследства… Поклонись мне и ты сможешь основать свой собственный богатый род.

Как это предложение было созвучно мыслям самого Уррия! Но он сказал:

— Если меня сделают богатым, мне это не принесет счастья. Рыцарь должен добиваться богатства своим мечом, а не продажей своей совести.

— Поклонись мне! — прогремел Луцифер. — И я сделаю тебя королем самой могущественной державы. Миллионы людей буду подчиняться и поклоняться тебе!

— Сотни лет назад вы искушали Господа нашего Иисуса Христа. С тех пор ваши соблазны не стали умнее. Я не согласен!

— Любому человеку можно предложить нечто, перед чем он не в силах устоять! — сказал царь Зла.

— Наверное, вы правы, — подумав ответил Уррий. — Но я все равно не соглашусь служить вам!

— Позвольте узнать почему, сэр Уррий?

— Вы — воплощение Зла! — с юношеским максимализмом и откровенностью ответил молодой рыцарь.

— Да?! Что есть Добро, а что Зло? Ты убил молодого контрлбрика алголиан Парсондху. Для тебя это — Добро, ты защищал свою веру и свою жизнь. А для Парсондхи? С младенчества его воспитывали алголиане, заменив ему отца и мать, и не было для него ничего дороже святых реликвий алголиан… Ты посягнул на одну из них, он пытался защитить ее от надругательств человека иной веры. Ты убил его, для него твой поступок — Зло. Это простейший пример. Изначально задуманное Добро, может обернуться Злом. Добр ли твой Господь, обрекший на гибель тысячи жизней? Добро и Зло — суть две стороны монеты!

Уррий промолчал.

— Поклонись! В последний раз предлагаю!

— У рыцаря может быть за всю жизнь лишь один господин, — тихо сказал Уррий.

— И кто твой господин?

Уррий задумался. Кто? — Господь Бог? Верховный Король Британии? собственный отец?

— Моя честь и совесть, — ответил Уррий.

— Да, это он, — сказал Луцифер Белиалу. И снова задал вопрос юноше:

— Если тебе будет угрожать смертельная опасность и твой Христос не придет к тебе, примешь ли ты мою помощь?

Этот вопрос оказался самым трудным. Но Уррий знал, что отвечать надо честно. И он произнес:

— Да.

— Известно ли тебе, что ты — наследник Алвисида? — продолжал допрос Луцифер.

— Теперь — знаю, — сказал Уррий.

— Алвисид также не поклонился мне, — сказал Луцифер. — Но относился с должным уважением. Два века назад он дал нам на хранение нечто, попросив передать своему наследнику. Для этого ты здесь. — Неожиданно в руках Луцифера оказался длинный, футов пяти, и неширокий ящик. — Это ларец Алвисида. Если ты действительно наследник Алвисида и обладаешь достаточной силой, ты воспользуешься тем, что внутри. Если нет — когда будешь открывать ларец — умрешь. Никто не знает что там внутри. Возьми ее и открой.

Уррий засунул Гурондоль в ножны, подошел и взял в руки прямоугольный предмет из желтого матового камня, словно подсвечиваемого чем-то изнутри.

— Ты можешь отказаться от ларца и вернуться домой, — впервые за весь разговор сказал Белиал. — Все, кто пытались его открыть, не обладая силой Алвисида, — погибли страшной смертью.

И Уррий понял, что настал самый страшный момент этого приключения. Ему очень хотелось жить. Но отказаться от странного подарка он не мог. Он уже решил на серебряной дороге — пройдет все испытания или погибнет с честью, или же испугается и вся жизнь пройдет под знаком страха. Третьего не дано. Второй вариант не приемлем.

Уррий решительно потянул вверх каменную крышку тяжелого ларца.

Уррий верил в шар Алгола, признавшего в нем хозяина, и надеялся, что ларец тоже признает его.

В ларце на голубой бархатной подушке лежал меч. Меч Алвисида. Меч его легендарного предка Алана Сидморта — единственный, из мечей предков, который не висит на стене родового замка. Рядом с лезвием меча лежал и спал маленький, не более трех дюймов ростом человечек.

— Что там? — не вытерпел Луцифер и Уррий тут же захлопнул крышку. Царь и Князь Тьмы с плохо скрываемым любопытством смотрели на ларец в руках юноши, но из-за крышки им не видно было, что находится внутри.

— Алвисид не сказал вам, что там? — спросил Уррий.

— Нет, — ответил Белиал.

— Значит и я не имею права сказать, — твердо ответил Уррий.

— Что ж, — вздохнул Луцифер. — Тогда я тебя больше не задерживаю. — Он хлопнул в ладоши.

Позади Уррий раздался какой-то звук. Уррий обернулся и в волшебном зеркале увидел всматривающихся в него с той стороны Эмриса, Ламорака, Триана и сэра Бламура.

— До встречи, сэр Уррий Сидморт, — сказал Луцифер.

— Прощайте, — ответил Уррий и почтительно, но достойно наклонил голову.

И спиной подошел к зеркалу, не отрывая глаз от Царя Тьмы. Ногой нащупал раму и также спиной вошел в волшебное зеркало. И увидел собственное отражение — он вернулся в колдовскую пещеру.

— Ну что? — в один голос спросили все, ожидавшие его. Кроме, конечно Триана, который не мог говорить, но вопрос читался во всей его позе.

 

13. САРЛУЗА

В Писании сказано:» Священнослужитель — муж одной жены «. Ей он должен отдать всю свою жизнь, всю свою любовь, ей посвятить все свои устремления. И жена эта — церковь.

Святой отец Свер, младший и теперь единственный брат нынешнего графа Маридунского, с малых лет предназначался церкви. Его воспитывал родной дядя, ныне почивший в бозе, преподобный отец Агивар, вся жизнь которого была примером святости, мудрости и добродетели. И отец Свер в саму кровь свою впитал десять заповедей господних и мораль христианской религии, став их ревностным проводником и поборником.

Отец Свер должен был унаследовать епископский титул после смерти Его Преосвященства отца Гудра, которому уже совсем не долго осталось жить, так как епископ очень стар — он сам не помнит сколько ему лет. Он — родной брат деда нынешнего графа Маридунского и отца Свера, он помнит времена, о которых все давно забыли…

Отец Свер, с высоты своей праведности строго судил всех христиан по основам морали, требовал тщательного соблюдения всех заповедей. И строже всего судил — себя.

Он понимал, что тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Но перебарывая свои плотские устремления, человек очищается и приближается к Господу своему. И дожив до сорока пяти лет лет отец Свер ни разу не нарушил ни единой заповеди. Ни разу не знал он женского тела, сумев избежать соблазнов, когда десять лет провел при святом Папе в Аахене, и где далеко не все священники строго соблюдали заповеди Господни. И он, в числе избранных, наиболее достойных священников, удостоился чести лицезреть и слушать Иисуса Христа — не чаще раза в десятилетие ступает сын Божий на грешную землю! Далеко не каждому епископу выпадает такое счастье!

Тем тяжелее было его падение полгода назад!

Он, совершенно неожиданно для себя сорвался и предался греху прелюбодеяния с одной из служанок замка! Ничто не предвещало беды для него, когда он шел по коридору замка и навстречу ему попалась черноволосая красавица со скромным взглядом, под которым скрывалась душа аспида. Он даже не помнил были ли сказаны тогда какие-либо слова — она увлекла его в одну из пустовавших комнат и совратила его! Он лишился девственности, которой гордился, он изменил своей жене — церкви, которой посвятил всю свою жизнь и все свои устремления!

Он ненавидел врагов церкви — иудеев, алголиан, язычников. Он боролся с ними, не жалея жизни самой. Рискуя жизнью десять лет назад он ездил по алголианским Каталогам и вступал в диспуты с ихними апологетами. По приглашению самих алголиан ездили христианские священники отстаивать свои убеждения в жарких спорах, но все равно опасность того, что христиан забьют камнями в странах иноверцев существовала.

После грехопадения больше всего он ненавидел себя, ибо понимал, что нет теперь за ним помощи господней в диспутах с неверующими и в разговорах с заблудшими. Он не желал жить, он хотел умереть, чтобы не было на сердце страшного греха. Но церковь категорически запрещает самоубийство, и нарушить основы еще раз он физически не смог. Он молился денно и нощно пред Господом в нижайших просьбах простить этот страшный грех. Он хотел уйти в безжизненную пустыню, замаливать грехи и ценой страданий плоти искупить ее же, то есть плоти, вину. Но епископ был очень стар, а младший преемник из рода Сидмортов, отец Флоридас, хоть и посвящен в сан, но еще молод и неопытен, его могли не назначить епископом в случае смерти отца Гудра. Испокон же веков в Маридунской епархии епископствовали представители рода Сидмортов и немыслимо было допустить иное. Отец Свер остался исполнять свои обязанности.

Он специально ходил в замок и несколько раз встречался со служанкой, совратившей его. Кроме ненависти ее вид не вызывал в душе отца Свера никаких других чувств, хоть тело при этом и ныло едва ощутимо в сладкой тоске. С телом совладать можно, а то, что ему не хочется вновь обладать пышнотелой соблазнительницей означало, что падение его было случайным, и прощение возможно. С еще большим усердием он возносил мольбы Господу.

Каково же было потрясение преподобного отца, когда через несколько недель после его падения, в порыве откровения его племянник, отец Флоридас, признался, что Сарлуза (к тому времени Свер уже знал ее имя) соблазнила и его. Отец Свер был взбешен. Сурово осудив внутренне самого себя, он не менее сурово осудил племянника. И повелел тому усердно замаливать грех. И ни в коем случае не повторить падения.

Но через два дня он принимал исповедь у брата (обычно графа исповедовал сам епископ, но в тот день отец Гудр занемог) и Свер услышал, среди перечисления прочих адюльтеров графа, равнодушное упоминание служанки по имени Сарлуза. Для мирян простительно нарушение седьмой заповеди (а для владыки здешних мест — подавно) и неудивительно. Отец Свер отпустил грехи графу, но какое-то тяжелое страшное чувство закралось в мятущуюся душу.

Через месяц такое же признание на исповеди он услышал и от Педивера, и от Морианса — Сарлуза соблазняла всех мужчин рода Сидмортов! Было в этом что-то странное, страшное, необъяснимое, но что — отец Свер понять не мог.

И как благодарность Божию воспринял поездку в столицу саксов Лондон для встречи с тамошним епископом по велению папской буллы — там собирались представители всех европейских епархий, а старый епископ ехать не мог. На какое-то время отец Свер мог отвлечься от тяжких дум. В жарких богословских спорах он забыл о своем падении, гневно осуждая других за малейшие отступления от церкви. Постепенно он стал прежним, уверенным в себе священником.

Но когда Его Преосвященство вчера вызвал его, протянул подметное письмо, подброшенное к воротам епископской резиденции и поручил разобраться с этим делом, отец Свер, прочитав послание, все понял — Сарлуза пособница Дьявола! Дьявол хочет извести род Сидмортов! Но видно молитвами его, отца Свера, это пока не удалось. Медлить было нельзя и отец Свер с отрядом воинов тут же отправился на поиски Сарлузы.

Действительность подтвердила все его ожидания и страхи — Сарлузу поймали в колдовской пещере, полной дьявольских причиндалов. Какие еще требуются доказательства? Святой гнев отца Свера требовал немедленного возмездия.

Он спустился в подземелье графского замка и прошел мрачным коридором. Идущий впереди с факелом слуга открыл тяжелую дверь в камеру, куда затолкали Сарлузу. Отец Свер сделал знак сопровождающим подождать за дверью, взял у слуги факел и, перекрестившись, держа крест в правой руке, вошел в камеру.

Маленькое окошко в самом верху каземата не пропустило бы и голубя. Льющийся оттуда свет едва освещал мрачное помещение, стены которого были предусмотрительно окроплены святой водой, чтобы Дьявол не смог выкрасть свою прислужницу.

Сарлуза стояла спиной к двери, обратив взгляд к маленькому окошку, которое ограждало ее от небесного простора и жизни. Она понимала, что часы ее сочтены. Но она ни о чем не жалела, хотя безумно хотела жить. И не обернулась на скрип открывающейся двери — наверняка это пришли ее палачи.

Священник воткнул факел в специальный держатель справа от двери. Дверь захлопнулась за ним.

Он смотрел на ее обнаженную спину, лохмотья порванной, совсем недавно белой, рубашки свисали по бокам. И вдруг с ужасом осознал, что готов вновь яростно наброситься на нее, хватать пальцами эту упругую дьявольски соблазнительную плоть, кусать зубами, раздирая в клочья, наслаждаясь ею, упиваясь ею, обладаю ею. Перед глазами всплыло багряное пятно.

Он с трудом отвел взгляд, прошептав одними губами слова святого Писания:» Господи! Ты испытал меня и знаешь…»

— Ты можешь сказать что-нибудь в свое оправдание? — спросил он колдунью неровным голосом, он чувствовал как в холоде каземата пот выступает у него на лбу.

Сарлуза медленно повернулась к нему. Руки ее были скрещены на груди, волосы — прекрасные густые черные волосы, сводящие с ума, — спутаны. Она увидела священника, невесело усмехнулась и опустила руки. Глазам отца Свера открылась ее налитая жизнью грудь. На правой груди расплылся огромный уродливый синяк — заталкивая в камеру, ее, верно, били.

И совершенно неожиданно святой гнев испарился в священнике. Порыв чувств охватил его — нежности к ней, жалости к ней, желания ее, и оправдание этой невинной заблудшей овечки, одурманенной врагом рода человеческого. Он спасет ее! И от смерти и от власти дьявольской! Он бросит все, он уедет с ней далеко отсюда, далеко от этой страны за моря, он начнет новую жизнь с ней! С милой и в шалаше рай, а эта женщина достойна самой великой любви!..

Сарлуза провела соблазнительным розовым язычком по губам, подняла рукой навстречу священнику тугую грудь. Ей нечего было терять.

— Хочешь? — дерзко спросила она своего тюремщика.

Эти слова в миг отрезвили священника! Не жертва она дьявольского дурмана — потаскушка самая обыкновенная, пошедшая на сделку с Дьяволом корысти ради!

— Ты — Дьявол! — закричал он. — Покаяние неведомо тебе!

— Ты помнишь, как нам было хорошо? — поддразнила колдунья и резким, но не очень ловким движением (ее, наверное, все-таки сильно побили, пока доставили в тюрьму) подняла юбки.

Вид срамного женского места привел священника в бешенство — Сарлуза ожидала совсем другого, но видно опять ошиблась. Ошибки в последнее время обходятся ей слишком дорого — придется платить за них жизнью.

Вместо того, чтобы жадно наброситься на нее и овладеть ею тут же, на грязном холодном поту, он всю ярость вложил в кулак, который ударил в эти наглые прекрасные соблазнительные губы.

Сарлуза отлетела к каменной стене. Не успела встать, как новый удар сразил ее. Ногой священник ударил в обнаженную грудь, которая отныне будет сниться ему каждую ночь, доводя до исступления своей недоступностью.

Удары — сильные, жестокие, ногой, сыпались на бедную жертву один за другим. Она успела невесело подумать, что до костра сможет и не дожить — зверь проснулся в священнике, овладев его разумом.

— Колдунья!.. Дьявол!.. Ты хотела погубить меня и весь мой род!.. — диким голосом кричал отец Свер.

Жестокое избиение прервал звук открывающейся двери. Отец Свер остановился, непонимающим взглядом посмотрел на дверь и увидел взволнованные лица сопровождающих.

— Она — колдунья! — хрипло произнес отец Свер. — Она попыталась околдовать меня, но Господь помог мне избежать соблазна. Велите во дворе разложить костер — сегодня же вечером святое пламя очистит ее… И велите послать за Его Преосвященством… И пусть все обитатели епископского дворца придут читать молитвы за ее грешную душу… Оповестите всех жителей окрестных деревень и Маридунума. Пусть придут смотреть на казнь, дабы не возникло ни у кого больше соблазна идти на сделку с Дьяволом!

Он выдернул из держателя факел и кинул взгляд на скорчившуюся в углу девушку.

— Будь ты проклята! — сказал он и пошел прочь.

Часы Сарлузы были сочтены. Сегодня виновница его страшного грехопадения, и его второго падения (как еще можно расценивать недостойные священника чувства, нахлынувшие на него внезапно и не иначе как под действием ее колдовства?), сгорит в священном пламени и прах ее будет развеян.

Губы святого отца Свера шептали:» О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого! Удалитесь от меня, кровожадные! Они говорят про Тебя нечестиво; суетное замышляют враги Твои. Мне ли не возненавидеть ненавидящих тебя, Господи, и не гнушаться восстающими на Тебя? Полною ненавистью ненавижу их; враги они мне. Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня, и узнай помышления мои, и зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный.»

Сарлуза с трудом подняла голову и сплюнула — кровавая была слюна. Все тело ломило от боли. Случайный комар, сдуру залетевший в мрачный каземат и не понимающий куда занесла его судьба, сел на кровоточащую щеку. Не было сил отогнать его — Сарлуза слабо помотала головой, волосы залепили глаза. Это конец — она отчетливо слышала последние слова фанатичного священника, некогда совращенного ею по приказу Белиала. Как легкомысленно она отнеслась тогда к отцу Сверу — священник и так легко поддался…

Что ж, за все надо платить. В этих стенах ей не поможет даже знание Формулы Абсолютного Совершенства…

— Сарлуза! — услышала она голос Гудсберри.

Надежда сладкой волной чуть не разорвала грудь. Словно ее только что и не избили жестоко, Сарлуза вскочила на ноги, смахнула волосы с глаз.

Камера была пуста. По камням стен сочилась слезами вода.

— Сарлуза! — вновь донесся знакомый блеющий голос. С середины камеры, где ничего не было.

— Где ты, Гудсберри? — спросила Сарлуза.

— Мне не прорваться к тебе, — ответил невидимый подручный Князя Тьмы. — Стены не пропускают, они окроплены ненавистной нам силой.

Сарлуза опустила голову, вспыхнувшая надежда из пламени моментально превратилась в едва тлеющий уголек.

— Забери меня отсюда, Гудсберри, — простонала Сарлуза. — Я не хочу, не хочу умирать!

Гудсберри молчал, Сарлуза даже подумала, что он совсем пропал.

Наконец он сказал:

— Белиал послал меня сказать тебе, чтобы ты не отрекалась от него на костре. Тебя будут соблазнять легкой смертью с помощью удавки, но ты не поддавайся. В этом случае, ты будешь после смерти жить во дворце Белиала. Ведь об этом ты мечтала?

— Я… я… — голос молодой колдуньи срывался, — и я больше никогда не увижу Уррия?

— Да.

Это» да» прозвучала как приговор — окончательный и бесповоротный, как последний камень в надгробии.

— Белиал сам отрекся от меня! — вдруг истошно закричала Сарлуза. — Он ушел с Уррием в свое зазеркалье, оставив меня на растерзание солдатам. Ведь он наверняка знал! Он все всегда знает!

— Ты переоцениваешь наши силы, — холодно сказал Гудсберри. — Даже Князь Тьмы не всемогущ.

— Он отрекся! Отрекся! Отрекся от меня! — рыдала Сарлуза.

— Не правда. Ты еще убедишься в этом!

— Уходи! — закричала Сарлуза. — Я! Я отрекаюсь от вас! Сейчас! Не дожидаясь костра! Я умру с именем Уррия на устах. Любовь к нему — все, что у меня осталось!

— Ты заблуждаешься, — сказал Гудсберри. — Ты никого не способна любить!

Сарлуза в гневе кинулась на центр камеры, откуда доносился ненавистный сейчас голос приспешника Белиала и стала топать ногами.

— Уходи! Уходи! Уходи! Из за вас я гибну! Ты не желаешь спасти меня! Лишь издеваешься надо мной! Я ненавижу тебя, Гудсберри! Я ненавижу твоего повелителя Белиала! Чтоб его хваленый дворец на Меркурии рассыпался в мелкие камешки! Вы предали меня! Вы, вы отреклись от меня! И я проклинаю тебя, Гудсберри! Я проклинаю повелителя твоего — Белиала! Уходи, и пусть душа моя истерзается в ваших жутких котлах, мне нет сил терпеть то, что происходит с душой сейчас!..

Она в гневе сорвала с пальца кольцо, подаренное ей Белиалом и с силой швырнула в стену. Кольцо звякнуло о камень, окропленный святой водой, и превратилось в струйку черного дыма.

Лишь молчание был ей ответ. Гудсберри ушел.

Сарлуза упала в отчаянии на каменный пол каземата. Все, что еще осталось у нее — это любовь. Любовь страстная и сильная. Всепобеждающая любовь. «Если полюбишь кого-то не разумом, а сердцем — сгоришь дотла!» — слова Белиала оказались пророческими. Может быть он действительно все знал заранее? Но она полюбила сердцем. И это у нее никто не отнимет — ее любовь. К юноше. К молодому рыцарю по имени Уррий. И из-за него она сегодня взойдет на костер. И ради него взойдет на костер. И умрет, как сказала Гудсберри, повторяя его имя.

Чем Уррий сейчас занимается? Думает ли о ней, переживает ли за нее? И жив ли он вообще?

Она вдруг вскочила и взволнованно заходила по своей клетке. Зачем Белиал затащил Уррия в волшебное зеркало? Вдруг Уррий не вернулся оттуда? И не вернется никогда? Вдруг его нет уже в живых? Ах, зачем она прогнала Гудсберри, надо было выяснить у него судьбу Уррия. Знать, что с ним все в порядке — и умирать легче!

Из пещеры Сарлузы друзья вышли по широкому проходу, который раньше преграждал камень. Он так и остался незакрытым — заклинание знает лишь Сарлуза, чтобы вдвинуть его на место. Да еще Князь Тьмы и его подручный. Но это их заботы — друзьям в проклятом подземелье не нужно было ничего. Даже таинственной волшебной короны, которую теперь никто не охраняет. Впрочем, никто же ведь не мешает вернуться за ней через несколько дней. А пока Эмрис и Ламорак без отвращении о подземелье и думать не могли.

Лошади остались у оврага и пришлось по дикому лесу обходить весь Большой холм. В некоторых местах был настолько непроходимый кустарник, что воинам сэра Бламура приходилось мечами прорубать дорогу.

И в лесу, и когда сели на лошадей и вывернули на тропу ведущую к замку, Уррий, Эмрис и Ламорак держались вместе, чуть впереди отряда. Им было что рассказать друг другу.

Уррий сперва не поверил рассказу друзей о колдовстве Сарлузы над фигуркой изображающей его, Уррия. Но зачем им врать?

Да, это все меняет — значит то, что он любит Сарлузу (а ведь он ее действительно любит, черт возьми!) результат ее колдовства… Но почему тогда он понял, что любит лишь вчера — до этого он искренне считал, что у него лишь плотское влечение к смазливой служанке. Неужели колдовство действует так медленно? Нет, он действительно набрался смелости овладеть Сарлузой именно у Красной часовни — как раз когда по словам друзей она колдовала. И добился вечером желаемого — это результат колдовства. А то, что он полюбил ее, сам не понимая за что и почему… Уррий не знал, что и думать.

После того, как друзья, перебивая и подправляя друг друга, рассказали Уррию свою подземную эпопею (впрочем, больше говорил Ламорак, Эмрис поправлял его, а Ламорак поправлял Эмриса), Уррий рассказал все, что случилось с ним за пять последних дней. Дней, вместивших событий больше, чем вся его предыдущая жизнь.

Он как раз успел закончить рассказ о своей странной беседе с Царем Тьмы, когда они подъехали к замку.

Сэр Бан, остававшийся за старшего вместо сенешаля (эх, если бы не рана сэр Бан сам бы поехал на поиски своих учеников и любимцев!), встречал их у подъемного моста. Воины сэра Бламура, отправившиеся сопровождать схваченную на месте преступления Сарлузу в замок уже рассказали всем о чудесном спасении Эмриса и Ламорака, происшедшем на их глазах. Уррия, Эмриса и Ламорака встречали, как героев — казалось вся прислуга, все находившиеся в замке, вышли во двор, чтобы встретить их. Сэр Бан по-отечески обнял пропавших и найденных своих учеников, дружески, как равного, хлопнул Уррия по плечу. Приказал принести корыта, горячую воду, эля и еды в комнату Уррия и Эмриса.

Навстречу прибывшим выступил пожилой, если не сказать очень старый, человек в богатых рыцарских одеждах, в ножнах на боку покоился замечательный булатный меч, у Уррия такой же лежал в сундуке. Уррий вгляделся — и узнал Верховного Координатора Фоора. Узнал с трудом — со вчерашней встречи Координатор, казалось, постарел лет на сорок.

— Знатный ирландский рыцарь граф Фоор Дэбош приехал погостить к потомку своего старого друга сэра Алана Сидморта, — торжественно представил сэр Бан гостя прибывшим Уррию, Эмрис, Ламораку и сенешалю. — Сэр Фоор и его оруженосец почтительно просят разрешения погостить в замке до прибытия графа Маридунского.

— Конечно, — ответил Уррий, как сын хозяина. Кинул быстрый взгляд на сенешаля, тот кивнул утвердительно. — В Рэдвэлле всегда рады видеть в гостях благородных рыцарей.

Верховный Координатор склонил голову в знак благодарности. Рядом с ним стоял оруженосец — Уррий вгляделся, но его лицо не показалось ему знакомым — может тот и участвовал в схватке с варлаками у озера Гуронгель, но юноша его совершенно не запомнил. На обоих были одежды нисколько не напоминающие зеленую форму алголиан — обычные парадные (они в замок прибыли несколько часов назад и успели переодеться из запыленных дорожных одежд в нарядные) костюмы, чуть иначе сшиты, чем те, что носят в замке, но, наверное, такова ирландская мода. На гербе графа, красовавшемся на плече оруженосца были три золотых яйца на бордовом фоне, над ними покоилась серебряная змея, свернувшаяся в спираль.

— Идите, Уррий, отдыхайте. Приводите себя в порядок, — сказал подошедший сенешаль.

Уррий, держа под мышками желтый длинный ящичек с мечом Алвисида, в сопровождении нашедшихся друзей пошел в свою комнату — им еще о многом надо переговорить и они же еще не видели его трофеи!

Фоор внимательным взглядом проводил Уррия, больше всего его занимал предмет, под мышкой молодого рыцаря. Сенешаль вежливо взял под руку гостя и отвел в сторону, подальше от нескромных ушей досужих слуг.

— Мы, кажется, виделись уже, — сказал сенешаль. — Не далее как вчера. И выглядели вы совсем по-другому.

— Вы — сэр Бламур, сенешаль замка?

Тот утвердительно кивнул.

— Я понимаю ваши вопросы и ваши опасения, — сказал старый Координатор. — Но вам нечего беспокоится. Если бы мы замышляли что-то плохое против вас, мы бы уже предприняли. Но, во-первых, наши планы совсем другие, а во-вторых, наша религия запрещает воевать на территории Британии.

— А как же на озере?

— Вам бы больше понравилось, если бы Уррий был убит!

— Но ваши правила…

— Нет правил, в которых не бывает исключений, — усмехнулся Фоор. — Вам достаточно моего рыцарского слова, что у нас нет плохих намерений ни против кого из обитателей замка и окрестных земель? Что все, что мы предпримем, предпримем только с разрешения графа Маридунского?

— Было бы достаточно, — сказал сэр Бламур, — если бы я не сомневался, что вы рыцарь. Ведь вы, если я не ошибаюсь, Верховный Координатор алголиан?

— Вы не ошибаетесь, — сухо сказал Фоор. — Но и рыцарство мое настоящее, разве можно обманывать в подобных вопросах? Меня посвятил сам король Артур накануне битвы при Камлане, я был оруженосцем сэра Алана Сидморта и повсюду сопровождал его. О его героической гибели я и приехал поведать его потомкам, я поклялся сэру Алану сделать это перед смертью. Я еще не собираюсь умирать, но больше у меня может и не появиться такой возможности…

— Да, — сенешаль почтительно поклонился. — Я не сомневаюсь в ваших словах и вашем благородстве. Но вы поймите меня правильно, я отвечаю за безопасность замка, а ваш отряд…

— Без моего приказа вы не увидите ни одного человека, как бы не прочесывали леса, смею вас заверить.

— Ну что ж, хорошо. Я рад от имени графа Маридунского приветствовать вас в его замке.

— Благодарю вас. — Фоор повернулся и пошел в покои Уррия и Эмриса. Его крайне интересовало содержимое длинного, плоского ларца из желтого камня, похожего на янтарь.

Не без гордости разложил Уррий свои богатства на кровати перед своими друзьями. Было чему гордиться — каждый меч из трех стоил целое состояние. Глаза друзей сверкнули белой завистью — Ламорак так гордился новым, подаренным отцом перед отъездом, мечом. Но что он по сравнению с этими тремя — тяжелая, неудобная и ненадежная железка? Эмрис и Ламорак по очереди брали в руки каждый меч, делали пробные выпады, взвешивали в руке, проверяли на глаз ровность клинка и остроту лезвия. И невольно цокали языком от восхищения. Ламораку больше понравился Неустрашимый, Эмрису — Гурондоль. И Уррий согласился со своим сводным братом.

Он открыл ларец (хватило же терпения не торопиться разглядывать подарок — рыцарю требуется выдержка) и достал четвертый свой меч. Да, хорош… по всем статьям хорош. Но Гурондоль, пожалуй, лучше.

— Меч моего предка — Алана Сидморта! — гордо сказал Уррий.

— Меч Алвисида! — раздался голос от дверей комнаты.

Все трое юношей обернулись. На пороге стоял Координатор Фоор и чертил в воздухе священную спираль.

— Я узнал бы этот меч из тысячи других! — добавил алголианин. — Откуда он у тебя, сэр Уррий?

Эмрис и Ламорак удивленно переводили взгляд с Уррия на незваного гостя.

— Это предводитель алголиан, Верховный Координатор Фоор, — представил Уррий, — я вам рассказывал. А это, — он повернулся к алголианину, — мой сводный брат Эмрис и мой друг Ламорак, младший сын короля Сегонтиумского.

Юноши вежливо поклонились, хотя особых симпатий к гостю не испытывали.

— Так откуда у тебя меч Алвисида? — повторил вопрос Фоор.

— Вы считаете, что я не имею на него права? — воскликнул Уррий. — Его Алвисид дал на хранение Луциферу, чтобы он передал наследнику Алвисида. Луцифер выполнил просьбу вашего бога. Вы что, претендуете на меч Алана Сидморта?

— Нет, нет — владей по праву, — поспешил заверить Фоор. — Я преклоняюсь перед мечом Алвисида, не более. Что-нибудь было еще в послании Алвисида, переданном Луцифером?

Только сейчас Уррий вспомнил о маленьком человечке в ларце. Когда он доставал меч, человечек лежал в углу и спал спокойно. Уррий приподнял крышку и тронул человечка пальцем.

— Эй, — сказал юноша осторожно. — Вставай.

Человечек очнулся из своего векового сна, вскочил на ноги и одним движением легко выпрыгнул из ларца. Державший ларец на уровне груди Уррий подумал, что сейчас волшебный человечек, посланец Алвисида, неминуемо разобьется. Уррий зажмурил глаза, чтобы не видеть этого.

Но услышал, как ахнули Эмрис и Ламорак и открыл глаза. Перед ним стоял рослый красивый человек, примерно в возрасте отца Уррия, чертами безусловно напоминающее отражение Уррия в зеркале. То есть, конечно, это Уррий походил на незнакомца. И Уррий догадывался, кто перед ним. Он сразу понял, что это видение Алвисида.

Человек внимательным взглядом (словно видел — а, может, действительно видел?) осмотрел помещение и остановился на Уррие. Был одет посланец в блестящий, словно чешуя змеи на солнце, черный костюм, плотно облегающий тело, по костюму вспыхивали холодные синие молнии, похожие на небесные, только значительно меньше, подчеркивая божественное происхождение человека. Пояс тускло мерцал странным светом, на ногах была совершенно невообразимая, диковинная обувь. С плеч ниспадал почти до самого пола полупрозрачный невесомый плащ. Голова посланца была непокрыта, ухоженные волосы доходили до плеч.

— Здравствуй, мой наследник, носитель силы, — медленно и торжественно проговорил человек-призрак. Голос его был громкий и властный, сейчас звучал торжественно и проникновенно, внушая благоговейный трепет. — С тобой говорит Алвисид устами чудесного послания!

Уррий заметил боковым зрением, как Верховный Координатор тяжело встал перед выросшим до нормальных размеров человечком на колени — не бухнулся, как давеча перед чудесным шаром рядовые алголиане, — а встал степенно, понимая кто перед ним и осознавая собственную значительность: сперва встал на левое колено, потом на правое и поклонился с крайней степенью уважения.

— Я слушаю тебя, Алвисид, — сказал Уррий, чтобы что-то сказать и быстро убрал меч сэра Алана на место. Положил ларец на кровать.

— Я — бог, сын могущественного Алгола, пришедший с ним из другого мира, где дух человеческий взлетел на непредставимые высоты и вывел людское племя в космос. Я и отец мой всемогущий Алгол пришли в этот мир, неся Добро. Но Добру всегда противодействуют. Ты — наследник моей силы, и ты доложен спасти меня! — Темные зрачки призрака уставились прямо на Уррия и юноша почувствовал, как что-то новое, чужое зарождается внутри него и поет тихонечко, как дудочка деревенского пастушка: тии-ии-тиии…

Уррий непроизвольно сделал шаг к посланцу Алвисида, протянул руку, чтобы дотронуться до него и рука прошла внутрь посланца, словно сквозь заколдованных Эмриса или Ламорака совсем недавно. Призрак не обратил на жест юноши ни малейшего внимания — он делал то, что когда-то велел ему его создатель. Он говорил:

— Ты должен спасти меня! Забудь все свои мечты, забудь свой дом и возрождай меня к жизни! Я вознагражу тебя. Я подарю тебе бессмертие. Я покажу тебе звезды. Мы будем вместе нести Добро в мир!

Внутри Уррия сильнее запело «тии-ии-тиии», порождая желание прямо сегодня сесть на коня, немедленно, и отправиться на этот чудесный зов. Но почему-то в памяти всплыли слова Луцифера: «Что есть Добро, а что Зло? Изначально задуманное Добро, может обернуться Злом. Добро и Зло — суть две стороны монеты!». И волшебный зов вдруг поутих, его почти не стало слышно.

— Спаси меня! Ты держишь в руках мой меч! Ты — мой наследник! Все помыслы твои теперь должны подчиняться зову в тебе — послушайся его, доверься ему, он приведет тебя к славе и бессмертию! — Посланец словно завораживал, заклинал Уррия, как змея завораживает свою жертву.

И вдруг в волшебном призраке Алвисида что-то изменилось. Он сидел — сидел прямо в воздухе, на несуществующем стуле. И Уррий заметил, что боком странный гость вошел в угол массивного сундука. Выражение лица Алвисида чуть изменилось и он заговорил другим тоном, нотка усталости просквозила в нем:

— Это послание должно помочь тебе, мой наследник, в возрождении меня. К сожалению, только словом. Даже боги не всемогущи, мне не дано знать будущее. Но я знаю настоящее, поэтому посылаю тебе, не рожденный еще мой потомок, в год двадцать третий от Великой Потери Памяти свое изображение. Я не знаю, сколько пройдет времени — год, столетие, тысячелетие… Рано или поздно ты родишься. Ты, второй мой наследник. Первому наследнику достался мой кинжал… Если ты не захочешь, или не сможешь возродить меня, третьему наследнику достанется наконечник моего боевого копья. Но ты постарайся, наследник, ты не пожалеешь. Это послание ответит на твои вопросы… Десять тысяч вопросов я придумал себе за тебя и ответил на них. Скажешь что-либо вроде «проснись» или «вставай»и задавай вопросы, наследник… И можешь послушать мою историю, скажи только: «расскажи про себя»…

Алвисид замолчал. Лицо его замерло, взгляд словно остекленел. Он ждал вопросов.

— Откуда ты знаешь, что я тот, кому адресовано послание? — спросил Уррий.

Поза незнакомца как-то мимолетно-резко изменилась: руки были сложены по другому, одна нога оказалась закинутой на другую. Он сказал:

— Если бы кто-нибудь, не владеющий силой Алвисида, открыл ларь, то умер бы на месте.

Уррий запоздало подумал, что Луцифер уже говорил ему об этом, а он столь безрассудно открыл ларец в присутствии друзей — вдруг они могли умереть лишь от этого. К счастью, это не так, как выяснилось.

— Хорошо, — сказал Уррий и сел на свою кровать. — Расскажи про себя!

Посланец оказался стоящим. Он начал говорить. Уррий слушал внимательно, не перебивая. Эмрис и Ламорак стояли и смотрели на говорящее проницаемое изображение давно поверженного бога, как на чудо. Верховный Координатор не вставая с колен, внимал, стараясь запомнить каждое слово. То, что он оказался в этот момент в комнате Уррия, он воспринял как божье благословение — не иначе, как сам Алвисид незримо направил его сюда. Для того, чтобы он справился с начавшимися испытаниями. Верховный Координатор готов к ним — недолго уже осталось великому богу быть в расчлененном состоянии!

В комнате незаметно появился Триан и встал, тоже внимания чудесному оратору. Когда принесли корыта и горячую воду, чтобы пленники подземелья смыли с себя усталость, он проводил слуг в комнату Эмриса. А эль и хлеб с мясом принес в комнату.

Посланец Алвисида говорил долго. Он ходил по комнате, садился в невидимое кресло, снова вставал. Присутствующие не понимали больше половины того, что он говорил, а то, что понимали — в то трудно было поверить. Но не верить было нельзя.

Никто не посмел перебивать Бога, говорившего из глубоко прошлого двухвековой давности. Он кончил, улыбнулся своему наследнику, обладающему силой Алвисида. И мгновенно из середины комнаты переместился в позу, в которой сидел — так же уйдя спиной в угол сундука.

Координатор Фоор по прежнему почтительно и одновременно величественно стоял на коленях пред двигающимся и говорящим изображением своего бога и Учителя. На лице его было блаженное, близкое к экстазу выражение.

— Что мне теперь делать? — после долгого молчания спросил Уррий своих друзей.

— Спасать меня из небытия, — без раздумий ответил волшебный двойник Алвисида.

— Я не с тобой разговариваю, — вдруг неожиданно зло огрызнулся Уррий — он перестал воспринимать посланца, как равного себе. Говорящая кукла, подаренная богом ему в подарок. Богом, возрождение которого зависело теперь от него, Уррия. И своим рассказом, Алвисид не добился необходимого эффекта — как ни странно, Уррий больше не желал немедленно сесть на коня. Нет, Уррий не отказывался спасти из беды своего прославленного предка… Но он дождется отца, посоветуется…

— Как ты смеешь так разговаривать с Алвисидом?! — гневно прогремел Фоор, вставая с колен. Руки его сжались от ярости в кулаки. В мозгу стучало от благоговейного трепета перед услышанным — Алвисид открылся ему в новой ипостаси. Фоор никогда не видел Учителя таким раскованным, тот всегда был сдержан и скуп на чувства со своими хэккерами. И эта новая грань Алвисида, чисто человеческая грань, как ни странно еще больше укрепила веру Фоора, его преклонение перед Учителем. Состояние алголианина было трудноописуемым, он был в высшей степени блаженства. И грубая реплика Уррия вывела его из себя.

Уррий посмотрел на Верховного Координатора. В затылке вдруг заныла слабая тупая боль, как тогда, у Красной часовни. Необъяснимый гнев овладел юношей.

— Вы будете на меня кричать? — процедил он сквозь зубы. — Вы в моем доме! Вы спасли мне жизнь, да, я благодарен вам. И я доставлю ваш шар куда вы скажете! Но никто и ничто не может заставить меня собирать вашего Алвисида по кусочкам. Дожидайтесь следующего наследника еще сотню лет. — Гнев оставил Уррия так же неожиданно как и обуял. Он вздохнул, ему почему-то стало стыдно за свои слова. Он отвел взгляд от алголианина и сказал ему:

— Оставьте нас, пожалуйста, одних, сэр Фоор.

Лицо Координатора Фора приобрело спокойное выражение. Никто не видел, что ногти на левой руке у него мгновенно выросли на полдюйма и со страшной силой он вонзил их себе в икру ноги, пронзив тонкую нарядную ткань. Он должен быть готов к посланным испытаниям! Что с ним случилось, почему речь Алвисида вывела его из обычного невозмутимого равновесия? Хотя ясно почему — он десятилетиями бредил этим голосом, этим кладезем мудрости, задавал вопросы мертвой голове Алвисида в Ферстстарре, но не получал ответов…

— Извините, сэр Уррий, — через силу сказал Фоор. — Я не прав. Вы можете обращаться с ним, как вам угодно. Каждый сам волен выбирать своего бога.

— И вы меня извините, — стараясь не смотреть в глаза алголианину сказал Уррий. — Я немножко перенервничал сегодня.

— Можно я задам вопросы? — спросил Координатор Фоор.

— Попробуйте… — неуверенно начал Уррий. — Можно не я задам вопрос? — обратился он к посланцу.

— Задавайте, — равнодушно сказал двойник Алвисида.

Координатор лихорадочно думал какой бы вопрос задать Алвисиду. Сколько вопросов в голове… Но в комнате полно посторонних… Нет, он не может!

— Можно… — в голосе Координатора проявилась столь несвойственная ему нерешительность. — Можно я заберу его… — От сладкого желания мутилось в голове, он страстно желал унести волшебного двойника Алвисида прочь отсюда и наедине порасспрашивать, он хотел показать его четырем хэккерам, Алвисида ни разу не видевшим и находящихся в окрестном лесу — как это укрепило бы их веру! Ногти Координатора выросли еще на полдюйма, раздирая плоть, струйки крови потекли по ноге, впитываясь в бордовую ткань. Взять себя в руки не удавалось. Великий Алгол, помоги справиться с соблазном! Помоги не потерять лицо! Фоор со своей армией мог сравнять Рэдвэлл с землей, но ничего не мог сделать с этим симпатичными мальчишкой, от которого зависело так много. Координатор нашел силы добавить:

— Я поговорю с ним и отдам его, даю слово рыцаря.

Уррий посмотрел на Эмриса и Ламорака. Те едва заметно отрицательно качнули головами. Почему-то Верховный Координатор им не понравился.

— Не сейчас, — твердо сказал Уррий и внутри алголианина словно что-то оборвалось. — Я сперва поговорю с ним как-следует и все обдумаю. Если бы Алвисид хотел, то такого же двойника он бы оставил и вам.

Аргумент был убийственный.

Фоор поклонился.

— Мы еще встретимся сегодня, Уррий, и поговорим. Ты действительно устал и тебе требуется отдохнуть.

Он ушел.

Ламорак взял с подноса кусок мяса — оно давно соблазняло его, но он стеснялся пожилого алголианина. Триан знаками стал показывать, что в комнате Эмриса стоят корыта с горячей водой и неплохо бы ребятам вымыться после пребывания в подземелье.

— Что вы все молчите, Эмрис, Ламорак? — не выдержал Уррий. — Хоть бы чего спросили…

— Ты знаешь, Уррий, — сказал Эмрис. — Я настолько рад, что выбрался из подземелья, и настолько ошарашен всем этим, — он указал рукой на мечи, шар, двойника Алвисида, — и твоим рассказом, что ничего не соображаю. Будет еще время поговорить.

— А ты, Ламорак?

— А что я? — спросил тот с набитым ртом. — Могу и вопрос задать! — Он прожевал и повернулся к волшебному человеку. — Ну-ка, пожалуйста, скажите, что за корона в алмазной пещере в подземелье Большого холма? — Ламорак с торжествующим видом посмотрел на друзей. С первого вопроса он поставил пусть и не самого бога, но его повторение, в тупик.

Двойник Алвисида действительно с полминуты не менял выражения лица и когда юноши уже не ждали ответа, вдруг опять сменил позу и сказал:

— Я обнаружил ее случайно — все-таки здесь моя родовая земля и я ее должен был знать. И долго ломал голову, что за лабиринт в Большом холме, что за таинственная корона, охраняемая подводным драконом. В конце концов воспользовался своим умением черпать знания из таинственной базы данных. Ответ оказался обескураживающим, я посмеялся от всей души: это фрагмент какой-то лабиринтной многоуровневой игры, неведомо как попавший Алголу при сотворении вашего мира.

Двойник Алвисида вновь замер в своей привычной уже глазу позе.

— И что ты понял из этого ответа? — иронично поинтересовался Уррий. — Я уже читал некоторые Директории и знаю лишь одно — чтобы осмыслить все это, возможно, не хватит всей жизни. Либо надо принимать на веру каждое слово, либо отвергать, как откровенную ложь. Но разве можно не верить собственным глазам?!

— Я спрошу, — вдруг сказал Эмрис. Подошел прямо к двойнику бога и громко спросил:

— Кто мой отец?

— Не знаю ответа, — после тягостного молчания, повисшего в комнате, ответил волшебный человек.

— Откуда ему знать? — Уррий обнял брата за плечо. — Алвисид же погиб двести лет назад. Неудивительно, что он не знает ответа. Завтра мы поедем все втроем к озеру Трех Дев и ты возьмешь Экскалибурн, — в голосе Уррия чувствовалась такая уверенность, что Эмрис даже вздрогнул.

Он пристально посмотрел на друга.

— Откуда ты знаешь?

Уррий помедлил, не зная как ответить, чтобы Эмрис понял и сказал:

— Эмрис, последние несколько дней со мной бывает так — знаю и все тут. Откуда это — я сам не пойму!

— Ты же наследник Алвисида! — воскликнул Ламорак. В голосе его слышалась бескорыстная радость за Эмриса. — Возьмешь ты Экскалибурн, раз Уррий говорит! У тебя будет Экскалибурн, у Уррия вообще целая коллекция волшебных мечей! — в голосе его послышалась нотка зависти. Но зависти не черной, хотя ему, конечно, и обидно немного.

— Ладно. — Уррий повернулся к волшебному человеку, взял в руки ларец и открыл его. — Хватит на сегодня.

Человек тут же уменьшился в размерах и Уррий не успел заметить, как он снова оказался лежащим в ларце. Юноша убрал ларец в сундук.

— Ребята, не открывайте этот ларец без меня, — сказал Уррий. — У меня от вас секретов нет, но вы же слышали — если его кто откроет, не владеющий силой Алвисида, сразу умрет! — Уррий чувствовал перед друзьями самому непонятное ощущение вины.

Уррий решил, что если Эмрис действительно возьмет Экскалибурн, а скорее всего так и будет — чувство не обманывает! — то он подарит Ламораку Неустрашимого. Придумает достойный повод, чтобы ненароком не обидеть друга и подарит! «Но говорить пока ничего не стоит», — решил Уррий. Он стал складывать свои трофеи в сундук. Взял Неустрашимого в руки и вдруг сказал:

— Ламорак, ты примешь от меня этот меч в знак нашей верной дружбы?

Эмрис и Ламорак удивленно посмотрели на Уррия. Это был поистине королевский подарок. Волна самых теплых чувств овладела всеми тремя юношами.

— Спасибо, Уррий, — ответил Ламорак и с трепетом взял меч. — О, если бы на тебя напал целый отряд врагов, я был бы счастлив встать на их пути и убить их. Или умереть.

— Тебе не придется вставать одному против целого отряда, — заверил его Уррий. — Рядом буду я и мой Гурондоль.

— И я, — сказал Эмрис.

— И его Экскалибурн, — уверенно добавил Уррий.

Они все трое обнялись. Нет ничего священней и крепче мужской дружбы! — думал каждый из них в этот момент.

Какой-то странный звук за окном привлек внимание Уррия. Он подошел к окну и высунулся по пояс.

— Странно, — сказал он. — Какой-то столб во дворе устанавливают…

— Это колдунью будут жечь, — пояснил Ламорак.

— Что? — Уррий не поверил. — Сарлузу?!

— Да, — подтвердил Эмрис. — Отец Свер сказал, что ее сегодня же сожгут.

Уррий обессиленно подошел к кровати и сел.

— Ребята, идите мойтесь, — попросил он. — Мне нужно побыть одному.

 

14. ТУРНИР

То ли чародеи и маги, которым сегодня предстояло состязаться в своем искусстве, расстарались, то ли сам Господь Бог заинтересовался предстоящим турниром, но небо было идеально чистым, без единого облачка. Дул легкий южный ветер, навевая прохладу — погода словно делала все от нее зависящее, чтобы рыцарям было удобнее продемонстрировать ловкость, храбрость и умение.

С раннего утра к ристалищу близ Роквуда стали сходиться огромные массы людей — сперва те, кто был победнее, чтобы занять бесплатные места получше, потом средний класс, который за места мог заплатить. Знатные рыцари и дамы о таких пустяках не беспокоились — их ложи на двух огромных трибунах, расположенных друг против друга по длинным сторонам боевого поля не займет никто без риска для здоровья.

Сэр Отлак, как истинный рыцарь прибыл на турнир с самого раннего утра, приняв лишь легкий завтрак. Но в свою ложу, расположенную на почетном месте неподалеку от королевской (всего через три), отнюдь не торопился.

Вместе с Мориансом он бродил между шатров, в которых готовились к поединкам рыцари, встречал знакомых и радостно обнимался, либо холодно раскланивался. Зашел в шатер, где готовился к турниру его старший сын, тщательно осмотрел его экипировку, тоном знатока посоветовал взять другой щит — чуть меньших размеров, зато легче. Проверил также доспехи и упряжь лошади Педивера — на прошлом турнире, если бы не зоркий глаз графа, заметившего прохудившийся ремень, быть бы сэру Педиверу на зеленой, помятой копытами, траве ристалища.

— Ты уверен, что хочешь сразиться именно с Гловером? — последний раз спросил граф, который несколько волновался за исход поединка. — Он самый сильный из всех шестерых.

— Отец, но ведь ты же сам всегда выбирал самого сильного противника, — ответил сын.

— Но может быть, не в первом заходе. Пусть он сперва встретится с двумя-тремя, чуть подустанет…

— Отец, ты же не ждешь, что я соглашусь с твоими доводами? — резонно заметил Педивер.

Сэр Отлак сердечно обнял сына. Он гордился им.

— Удачи тебе, Педивер, — сказал граф и вышел из шатра.

Неподалеку прогуливался барон Ансеис, уже в доспехах, но без шлема. Один его оруженосец держал под уздцы полностью готового коня и шлем француза с ярким красным плюмажем, второй разложил на траве десяток длинных турнирных копий из ломкой пихты и с трезубчатыми коронками, вместо острых боевых наконечников.

— Вы уже готовы, барон? — удивился сэр Отлак.

— Я всегда готов, — пожал тот плечами.

— Вы хотите принять участие в первом же бою?

— А разве достойно рыцаря ждать, пока другие ослабят противника и биться с уставшим?

— Достойный ответ, — с восхищением сказал граф. Хотя всегда поступал именно так, и так же поступает теперь его сын. Но, может быть, граф не ожидал этого от утонченного француза?

— Говорят, где-то неподалеку содержится пленный дракон, вы не знаете где? — поинтересовался барон Ансеис. — Мне любопытно взглянуть.

— Можем прогуляться, время еще есть, — ответил граф. — Это совсем неподалеку.

Когда они проходили мимо очередного шатра, через откинутый полог граф увидел Селиванта, сидящего на простом походном стуле. Оруженосец застегивал принцу доспехи. Рядом стоял Пенландрис и что-то ему советовал. Как и все последние дни Селивант был хмур и казался безучастным к окружающему миру. «Пошли ему Господи удачу!» — вновь подумал Отлак. Хотя и к сэру Ричарду он не испытывал никаких неприятных чувств, сейчас графу хотелось, чтобы победа досталась Селиванту — он сам не смог бы объяснить почему.

— О-о, достойнейший граф Маридунский! Умереть мне от жажды, если я не рад тебя видеть в добром здравии! — услышал Отлак восторженный возглас и обернулся.

К ним шел рыжеволосый гигант в сверкающих латах, так же как и француз пока без шлема. Он простер руки по направлению к старому другу, но граф ловко отклонился от стальных объятий графа Камулодунского.

— Познакомьтесь, — поздоровавшись сказал Отлак. — Барон Ансеис, пэр Франции. Сэр Гловер, граф Камулодунский.

Оба рыцаря учтиво поклонились друг другу.

— Это, правда, бычья требуха, что Педивер собирается принять мой вызов в первом же заходе? — обратился Гловер к Отлаку.

— А ты удивлен?

— Да нет, порази меня гром, если вру! Весь в папашу! Надеюсь, бычья требуха, что он не решится выбрать боевое оружие!

— Да, я просил его драться турнирными копьями. Я еще хочу посидеть с тобой на пиру!

— Ах ты, старый хитрый тигр! — Гловер добродушно расхохотался и дружески хлопнул Отлака по плечу. — Да пошлют господь, древние боги и все черти подземные удачу твоему сыну, раз он решил оказаться на траве. Удача ему оч-чень понадобится.

— Удача понадобится тебе, благородный сэр Гловер, — с дружеской улыбкой сказал Отлак.

— Ну-ну, бычья требуха! Это мы вечером на пиру обсудим. До встречи!

— Превосходный боец, — сказал Отлак французу, глядя вслед удаляющемуся гиганту. — Такого ох как непросто выбить из седла. Морианс, — граф снял с пальца массивный перстень, сквозь золотую решетчатую накладку едва виден был, скорее угадывался, какой-то камень. — Отнеси мой перстень Педиверу, пусть наденет перед боем. — Он пояснил французу:

— Это наш фамильный талисман, достался от одного из предков, сэра Алана Сидморта, передается из поколения в поколения и охраняет наш род. Пусть сегодня талисман помогает Педиверу.

— Обычно такие гиганты, как этот достойнейший рыцарь, легче всего слетают с коня, если ударить точно, — заметил француз.

— Вы правы. Но Гловер превосходно держится в седле. Кому это знать, как не мне — я пять раз встречался с ним на турнирах. Первый раз, когда я был в зачинщиках турнира, а он еще безусым, только что посвященным рыцарем.

— И каковы итоги? — учтиво осведомился барон Ансеис.

— Три раза побеждал я, потом он сумел-таки вышибить меня из седла. Пятый наш поединок закончился ничьей — мы трижды преломили копья, но одолеть друг друга не смогли.

Дракон содержался в обширном каменном загоне за холмом неподалеку от ристалища. Все любопытствующие могли по пологой лестнице взойти на поражающую воображение каменную стену, возведенную еще в незапамятные времена до Великой Потери Памяти. Ворота из огромных дубовых стволов надежно закрывали выход. Но дракону все равно было не выбраться из загона — многотонные валуны были цепями привязаны через проколотые в перепонках дыры к крыльям и мощному хвосту. Хотя дракон не мог свободно передвигаться и тем более взлететь, он был опасным соперником — пламя из ноздрей и пасти обжигало, а удар лапой мог расплющить рыцаря в доспехах вместе с боевым конем в сплошное месиво мяса. Дракон был из породы чешуйчатых, двадцати-пяти-тридцати ярдов в длину — если считать от морды до кончика длинного, покрытого роговыми боевыми наростами, хвоста.

Француз с любопытством рассматривал со стены голодно рыкающего зверя — перед поединком дракона не кормили. Губы барона беззвучно шевелились — он о чем-то размышлял. Затем цокнул разочарованно.

— Да, — вздохнул граф, — дешевое развлечение.

— Почему же? — удивленно поинтересовался француз. Отлак понял, что удивление было деланным — из вежливости, но французу явно хотелось послушать как граф объяснит свое мнение.

— Настоящий, уважающий себя рыцарь, никогда не выйдет на бой с плененным драконом. Чудовище уже побеждено — недостойно рыцарю добивать раненого. Но всегда найдется десяток безмозглых фанфаронов, жаждущих произвести впечатление на своих подружек или утвердиться в собственных глазах.

— Разумеется, вы правы, — кивнул барон. — Но я как-то… я не подумал… мне не доводилось до сих пор увидеть живого дракона.

— Еще при моем покойном отце на севере нашего графства появился подобный же дракон, прилетел откуда-то… Только этот молодой, неопытный, еще не пламя из пасти и ноздрей, а так… дымок. Тот же был матерый, голыми руками не возьмешь. Я был тогда еще слишком юн, а отец хворал от ран, полученных при Гастингтоне. Отец тогда просил помощи у Верховного короля — прибыли три лучших рыцаря тех лет: сэр Джэннер Повэр, сэр Даймон Тонхэм и сэр Томас Малтон со своими дружинами. К ним присоединились, естественно, и наши бойцы. Дракон не улетел при виде вооруженных воинов, а принял бой. Тогда я увидел, что такое настоящий дракон в бою — он взвивался в небо и камнем падал на нападающих, изрыгал целые облака всесжигающего пламени… бр-р! Сэр Томас Малтон проявил тогда просто чудеса ловкости и мужества и после пятичасового боя одолел дракона. Оба других рыцаря и множество дружинников погибли. С дракона тогда три дня снимали шкуру, а мне довелось попробовать кусочек сердца дракона — сэр Томас Малтон хорошо относился ко мне, тогда еще мальчишке. К сожалению, сэр Малтон отправился в восточные страны на поиски Святого Грааля и больше о нем никто никогда не слышал… А этот, — граф кивнул вниз, в сторону дракона, — неопытный поросенок, раз позволил загнать себя толпе мужиков. Биться с таким, да еще когда он с неподъемными каменными чушками на цепях — доблести мало. Я обычно не хожу на такие зрелища, хотя они и не так часто бывают. Забава для простолюдинов…

— Наверное, вы правы, граф, — ответил барон. — Но слышите? Звучат трубы герольдов. Нам следует вернуться, если не хотим опоздать к началу турнира.

Француз быстрым шагом направился к шатрам, а Отлак пошел к трибунам.

В его ложе уже сидел король Пенландрис со своей свитой. Он явно нервничал, переживал за исход поединка своего сына и не скрывал этого, сыпля проклятиями вперемешку с мольбами к небесам об удаче. Граф отметил с неприязнью несдержанность старого друга, но ничего не сказал. Сел в приготовленное ему кресло, рядом тут же появился слуга, держащий на подносе кубок с элем.

Трижды протрубили выстроившиеся посреди зеленого поля герольды в ярких одеждах и под ликующие крики тысяч людей на поле выехал Верховный король Эдвин II. За ним по двое в ряд на боевых конях со знаменами в руках ехали шесть рыцарей, бросающих вызов любому благородному рыцарю мира, приехавшему на великолепный турнир. За ними следовали два старших герольда, два маршала, которые должны были следить за строгим исполнением правил участниками турнира и наиболее приближенные к королю вельможи.

Король выехал на середину поля, остановил своего коня и поднял вверх правую руку, призывая к тишине. Когда все наконец почтительно замолчали, король громко произнес:

— Я приветствую свой народ. Я открываю турнир и желаю всем удачи. Пусть победит достойнейший!

Словно произошло извержение вулкана — так бурно собравшиеся ответили на это приветствие. Король Пендрагон пользовался необычайной любовью и уважением своего народа. Отчасти это объяснялось популярностью его легендарного предка короля Артура, отчасти внешним мужественным и представительным видом короля, отчасти проводимой им политикой, в которой интересы бриттов ставились превыше всего.

Король с помощью подоспевшего оруженосца слез с благородного белого скакуна и величественно прошел к лестнице, выстланной роскошными коврами, ведущей к королевской ложе. Он занял свой трон и поднял жезл.

Вельможи тоже спешились и прошли в королевскую ложу, оруженосцы быстро увели коней с ристалища. Шесть благородных рыцарей шагом направили коней вдоль трибун, чтобы многочисленные зрители как следует разглядели зачинщиков турнира, восхитились их оружием и доспехами — шлемы они держали в руках, чтобы все видели их мужественные благородные лица, проникались симпатией и переживали потом именно за них. Всегда симпатизируешь тому, лицо которого знакомо и приятно, а не тому, чей лик скрыт за стальным забралом. Герольд-церемониймейстер в эти минуты громко выкрикивал правила турнира.

Наконец торжественная церемония открытия завершилась — рыцари со своими оруженосцами удалились через северные ворота.

Герольд-церемониймейстер вновь выехал на середину ристалища и обратился к почтенной публике:

— Благородные рыцари сэр Ричард Насьен и сэр Селивант, принц Сегонтиумский просят суда Божьего и Королевского. Между ними состоится бой до смерти или пока один из них не признает себя побежденным, то есть не правым. Бой состоится по обычным правилам. Да поможет Бог правому! Да здравствует Верховный король Британии Эдвин II! Да здравствуют благородные рыцари, прибывшие на славный турнир! Да здравствует щедрость благородных рыцарей!

На ристалище посыпались золотые и серебряные монеты — знатные рыцари проявляли свою щедрость. Король Пенландрис бросил около двадцати золотых — он был напряжен и мрачен, даже проклятия не сыпались с его уст. Бой по обычным правилам — это означает, что если один из противников упал с коня, то второй так же обязан спешиться, больше никаких ограничений не было. Пенландрис прекрасно знал, что Селивант владеет мощнейшим ударом и Насьен должен вылететь из седла. Но если тот не сломает себе шею, Селиванту тоже придется слезть с коня и обнажить меч. А мечом принц владел достаточно посредственно, увы, на уровне рядового дружинника.

В противоположных воротах ристалища показались противники. Сэр Ричард был в черном плаще, со шлема были сняты традиционные голубые перья — он был в трауре. Герольды и два маршала отступили к восточной трибуне, на специальное для них возвышение, прямо напротив королевской ложи, чтобы оттуда руководить действом.

Трижды протрубили герольды — тревожно и резко. Тысячи людей замерли в ожидании смерти, хотя смерть сейчас ожидала лишь одного. Никто не делал ставки на победу кого-либо из рыцарей, не потеха сейчас должна была произойти на зеленом поле — трагедия.

Герольд-церемониймейстер взмахнул жезлом. Коротко взвыли трубы. Прозвучал громкий крик: «Рубите канаты!». Противники ринулись навстречу друг другу.

— Ну же, Селивант, черт тебя раздери, дай ему! — воскликнул король Пенландрис и, кажется, вся западная трибуна услышала его нервный возглас. В наступившей тишине был слышен лишь грохот копыт.

Селивант промахнулся — его копье лишь скользнуло по щиту противника. Боевое ясеневое копье Насьена сломалось о щит Селиванта, но тот почти не шелохнулся в седле.

— Проклятье! — выдохнул Пенландрис и стукнул по перилам ограждения ложи. — Так бездарно промахнуться!

— Надо было взять на два дюйма выше, — сказал Отлак. — И чуть левее, прямо бы над щитом в нижнюю часть шлема.

Селивант чуть замешкался, Насьен развернул коня и с мечом бросился на обидчика. Селивант щитом отразил смертельный удар, да с такой силой двинул тяжелым щитом, что Насьен пошатнулся, лошадь Насьена прыгнула в бок и сделала несколько шагов. Селивант тут же развернул коня и двинул назад руку с копьем, чтобы обрушить на противника сокрушительный неотразимый удар. Ричард верно оценил создавшуюся ситуацию и принял пусть и не самое доблестное, но единственно правильное решение — он помчался к своим воротам. Селивант пустил было коня вслед за ним, но понял, что уже не догонит, осадил коня и заставил попятиться, чтобы было достаточно места для разгона, когда Насьен помчится к нему с новым копьем.

— А в чем причина смертного боя? — поинтересовался Верховный король у своих советников.

— Между ними давняя неприязнь, — сказал герцог Вольдемар, повернувшись к повелителю. — Они лет пять назад повздорили из-за дамы. Но причиной поединка стало то, что на пиру у сэра Блэкмора месяц назад, здесь в Камелоте, когда речь зашла о прошлом турнире, где сэр Ричард сшиб сэра Ствуда, бывшего одним из зачинщиков, вы помните, да? Так вот, Селивант, будучи в изрядном подпитии, заявил что Ричард Насьен — трус и дурак, что его прошлогодняя победа чистая случайность, а в рыцари он был посвящен, поскольку напоил короля Лота и тот не понял, что сделал. Злые языки поспешили сообщить об этом сэру Ричарду. Селивант по просьбе отца попытался принести Ричарду извинения, но тот их не принял.

— Что ж, пусть теперь покажут кто из них прав, — справедливо заметил Верховный король.

Едва Ричард приблизился к северным воротам ристалища, к нему тут же подбежал оруженосец и протянул ему новое копье взамен сломавшегося. Рыцарь тут же развернулся — на него уже мчался грозный принц Селивант, наклонив голову вперед, прикрывшись щитом с родовым гербом, наставив копье с острым наконечником.

«А этот, в коричневом плаще, хорош, — подумала Аннаура, первая красавица королевского двора. — Пожалуй, на пиру постараюсь сесть к нему поближе. Как он мчится! Какой напор!»

Знатные рыцари молча, или перебрасываясь друг с другом короткими репликами, наблюдали за поединком, тогда как простолюдины криками и воплями стали подбадривать того, кто нападал, то есть принца Сегонтиумского.

Сэр Ричард пришпорил коня и помчался навстречу смерти. На этот раз удар Селиванта попал точно в цель — под самый шлем противника. Под единый вздох зрителей сэр Ричард вылетел из седла и, выронив копье, тяжело грохнулся на поле.

— Ха! — восторженно воскликнул король Пенландрис. — Так его! Я не сомневался в победе Селиванта!

— Он еще может встать, — сказал Отлак и заметил, что при этих словах у Пенландриса нервно дрогнул мускул под правым глазом.

— После удара моего сына не встают, — ответил Пенландрис, но в голосе его не было особой уверенности.

Конь Ричарда испуганно заржал и наступил копытом на своего поверженного хозяина. Селивант осадил своего коня, отбросил копье и спрыгнул на землю. Обнажил меч, ожидая когда противник подымется.

— Пожалуй, сэр Ричард не встанет, — подумал вслух Верховный король. — Герцог, как вы думаете, остановить смертный поединок?

— По-моему, поединок уже кончился, — сказал герцог Вольдемар.

«Нет, определенно этим мужчиной стоит заинтересоваться!» — твердо решила красавица Аннаура. На данный момент у нее не было кавалера и она очень рассчитывала на сегодняшний праздничный пир. Но со всеми шестью зачинщиками у нее уже были бурные романы, они ей стали неинтересны.

Сэр Ричард не шевелился — он был мертв. Один из маршалов подъехал к сражающимся, спешился и поднял забрало на шлеме поверженного рыцаря. Затем выпрямился и сделал знак оруженосцам, чтобы забирали тело.

— Победа! — выдохнул с огромными облегчением Пенландрис и откинулся на спинку кресла. — Эй, эля мне!

Селивант убрал меч, взял коня за повод и не спеша пошел к своим воротам, откуда навстречу ему бежали оруженосец и слуги. Толпа свистела, орала, рукоплескала — не смерти побежденного, а торжеству и мастерству победителя. Но Селивант не слышал их. Он сделал то, что от него требовалось и вновь вернулся к своим тяжелым думам. Тело сэра Ричарда унесли с ристалища.

Герольд-церемониймейстер на своем коне вновь выехал на середину поля и провозгласил начало поединков зачинщиков турнира. Под торжественные звуки труб в северных воротах показались прославленные рыцари, на которых Верховный король остановил свой выбор. Их оруженосцы выбежали на ристалище и на линии между площадкой герольдов и королевской ложей установили щиты своих господ.

Все желающие принять участие в турнире заносились в списки герольдов заранее. Но различия между первым днем, когда состоятся бои с зачинщиками турнира, и вторым, когда все рыцари разделятся на две многочисленные группы, не делалось. Каждый из шести зачинщиков должен был принять вызов шести противников, если, конечно, не будет поражен кем-либо раньше. Но тридцати шести противников знаменитым бойцам пока не находилось — все выжидали. Самые отчаянные и уважающие свой герб рыцари записались на первый бой, нашлись желающие и на второй. А остальные противники либо изъявят желание позже, либо зачинщики не выйдут по шесть раз, как уже случалось на предыдущих турнирах неоднократно.

Сэр Педивер, барон Ансеис и еще четверо храбрых рыцарей появились в южных воротах. Они по одному стали подъезжать к щитам зачинщиков турнира, герольд в это время громко выкрикивал их имена и совершенные ими достославные подвиги. Рыцарь своим копьем касался щита зачинщика — с этим благородным противником он собирался помериться силами. Если касался обратной стороной копья, значит он вызывал на бой турнирными копьями, если касался щита острием копья — желал сражаться боевым оружием и готов к смертельному исходу.

Сэр Педивер подскакал к выставленным щитам первым и тупым концом копья коснулся щита сэра Гловера. Гигант у северных ворот улыбнулся — ему нравился старший сын сэра Отлака, весь в отца.

Последним выехал барон Ансеис — он пропустил других рыцарей вперед, чтобы они выбрали себе противников по желанию. Барону было абсолютно все равно с кем сражаться, он никого не знал и ни кого не боялся.

Толпа шумела и ликовала, подбадривая рыцарей — все жаждали зрелища. Вновь протрубили герольды, вновь послышались призывы к щедрости, вновь с трибун, где сидели знатные господа, полетели золотые монеты. Щиты убрали, рыцари заняли свои места и приготовились к поединку.

Граф Маридунский спокойно сидел в своем кресле, маленькими глотками отпивая эль из серебряного кубка, и внимательно смотрел на поле, чуть прищурив глаза. Он был доволен, что Педивер выбрал Гловера — проиграть лучшему рыцарю Британии не зазорно, победить его — чрезвычайно почетно. Пенландрис после победы сына заметно повеселел, он выпил сразу три огромных кубка густого эля, закусил огромным ломтем копченой оленины и теперь довольно потирал руки. С показной печалью он глубокомысленно рассуждал, что Педиверу пока не одолеть графа Камулодунского, хотя, конечно, сэр Педивер достоин победы, такой храбрый рыцарь… Сэр Отлак посмотрел на друга, но ничего не сказал. Рыцарь должен быть сдержанным, а если переволновавшегося короля понесло, и он не может остановиться — что ж, пусть выговориться. Благородный рыцарь, как сэр Отлак, умеет иногда и снисходительно относиться к маленьким слабостям своих друзей.

— Ого! — воскликнул Пенландрис. — А нашему-то барону достается сэр Ковердэйл! Мне глубоко симпатичен благородный француз, я успел с ним сдружиться, но лучше бы ему было принять участие в общем бою — там смог бы выбрать противника по силам. С Ковердэйлом барону не справиться.

— Пожалуй, — согласился граф. — Но я буду чрезвычайно доволен, если барон усидит в седле.

Вновь коротко взревела труба, объявляя о начале боя — на сей раз звук был не так трагичен. Вновь раздалась команда герольда «Рубите канаты!». Рыцари мчались друг на друга с пихтовыми копьями, без цели убить — лишь продемонстрировать всему миру свою удаль, силу и мужество. Особенно перед Верховным королем и прекрасными дамами в праздничных нарядах, с восторгом взирающих на благородных воинов с парадных трибун.

Зачинщики скакали одной стройной шеренгой, выставив вперед копья, движения их были слажены и уверены, плюмажи развевались на ветру — величественное зрелище. Слава умелых и бесстрашных бойцов на треть обеспечивала зачинщикам победу, ибо противники должны их бояться. И действительно, кроме барона Ансеиса, никто из бросивших зачинщикам вызов смельчаков не был уверен в победе, но честолюбивые помыслы и отчаянная отвага гнали их на грозные копья лучших рыцарей Британии. Зрители рукоплескали храбрым воинам и криками подбадривали их. Всадники сближались друг с другом, хотя противники зачинщиков мчались с разными скоростями — Педивер вырвался вперед, ему не терпелось скрестить копья с прославленным бойцом.

Треск вбивающихся в щиты копий, лязг железа и конское ржанье прорвали на мгновение сплошной рев трибун. С грохотом пять рыцарей свалились с коней.

— Смотрите! — воскликнул в королевской ложе герцог Вольдемар. — Сэр Ковердэйл сражен!

— Досадно, — с сожалением ответил Верховный король. — Кто его противник? Я не запомнил его имя.

— Сейчас герольды возвестят, — ответил герцог.

— А сэр Педивер тоже удержался, устоял против Гловера. Славный род, сын достоин отца, — сказал король. — На следующий турнир я, пожалуй, приглашу его в зачинщики.

Педивер и Гловер сломали копья о щиты друг друга — удары были великой силы, но оба удержались на конях. Развернулись, наклонили голову в знак уважения и помчались к своим воротам за новыми копьями.

Из зачинщиков неудача постигла лишь сэра Ковердэйла, графа Веруламского — он вскочил на ноги, поймал под уздцы своего коня, но поздно, он проиграл. Правила не позволяют ему продолжать турнир, он побежденным уйдет с ристалища и его великолепные дорогие доспехи достанутся победителю. Но не от утраты доспехов (хотя жалко, конечно) чуть не заплакал сэр Ковердэйл — от досады, ярость на самого себя охватила доблестного графа. Ведь противник был вполне по плечу, да понадеялся сэр Ковердэйл на свой опыт и силу, недостаточно ответственно отнесся к сопернику. Позор, искупить который он сможет лишь завтра в общем бою. Ну, берегись рыцарь в алом плаще и с розой на щите, наш разговор еще не окончен!

— Браво, барон Ансеис! — воскликнул сэр Отлак и трибуны, которые не запомнили чуждое бриттскому слуху имя, начали выкрикивать его, выражая восхищение рыцарю, выбившему из седла самого сэра Ковердэйла.

Проигравшие покинули поле сражения, победившие отъехали к своим воротам. Сэр Педивер и сэр Гловер приготовились продолжить бой.

И вновь они ринулись друг на друга — теперь уже по бокам их не скакали другие рыцари и тысячи глаз были устремлены лишь на них.

Граф Маридунский незаметно сжал кулак и стиснул зубы, чтобы не вырвалось преждевременное восклицание.

Вновь копья с сокрушительной силой вбились в щиты. Вновь многочисленные зрители ахнули и тут же шквал рукоплесканий и восхищенных выкриков был наградой обоим рыцарям — оба сидели на своих конях, словно не в их щиты только что был нанесен богатырский удар.

Рыцари опять вежливо поклонились друг другу.

— Молодец! — проезжая мимо Педивера сказал Гловер. — Но третьего удара, клянусь всеми святыми, ты не выдержишь!

— А вы, благородный граф, выдержите? — так же вежливо ответил Педивер, придержав разгоряченного коня.

— Весь в отца! — расхохотался Гловер. — Ну, бычья требуха, держись крепче. Сейчас ты узнаешь почем рыцарская доблесть!

Маршалы внимательно осмотрели бойцов и кивнули герольду-церемониймейстеру, что вооружение рыцарей в полном порядке, бой должен быть продолжен.

У дальнего шатра на холме рыцарь в черных доспехах без значков и гербов наблюдал за поединком, прикрывшись от солнца ладонью, так что хотя забрало шлема и было поднято, лица его случайный прохожий не разглядел бы. Неподалеку стоял снаряженный к бою конь и оруженосец со щитом — на черном фоне был изображен серебряный бобер и срубленный острыми зубами дуб, ниже угрожающе-предупреждающе красовался девиз «Сокрушаю все!». Рыцарь не отрывал глаз от ристалища. Даже когда к шатру подскакал всадник на черной лошади и спрыгнул на землю, он не повернулся в его сторону.

А всадник заслуживал внимания своим необычным видом — длинная серебристая борода, фиолетовый плащ, усыпанный золотинками звезд, словно бездонное северное небо, бархатные красные с золотом просторные штаны, заткнутые в необычного покроя туфли с алмазными пряжками, белая с тонкими кружевами рубашка и бросающийся в глаза умопомрачительно роскошный, хотя и несколько потрепанный временем, пояс, расшитый золотыми кабалистическими знаками и украшенный бесчисленными драгоценными каменьями, среди множества жемчужин, рубинов, топазов и бриллиантов переливались два крохотных фиолетовых магических кристалла и зеленовато-красный осколок небесного камня. За поясом был заткнут жезл, и если по одежде незнакомца кто-либо несообразительный не догадался бы о его ремесле, то жезл, переливающийся немыслимыми цветами, и с диковинными магическими символами ясно указывал — владелец его чародей.

Незнакомец подошел к рыцарю и в знак приветствия наклонил голову.

— Как и обещал, принц, я прибыл во время.

Только теперь рыцарь в черных доспехах повернул голову в сторону прибывшего.

— Герцог?! Я вас не узнал… Что это вы так вырядились?

— На турнире чародеев меня не должны узнать, пусть принимают за неопытного неофита, — пояснил чародей. — Но ведь и вы не в своем обычном виде, принц, даже бороду специально отпустили, чтобы остаться неузнанным…

Рыцарь вновь закрылся ладонью от слепящих солнечных лучей и устремил взгляд на ристалище, где сэр Педивер и сэр Гловер в третий и последний раз устремились навстречу друг другу.

«Ну, давай же! — мысленно заводил себя Педивер, приближаясь к прославленному противнику и крепко сжимая древко копья. — Вон в ту точку, прямо над щитом, под шлем! И он не усидит!»

«Хватит баловаться, бычья требуха! — Гловер сквозь прорезь забрала смотрел на быстро приближающегося противника. — Я буду не я, если не повергну его, чтоб мне год не знать вкуса вина и женских губ!». И пока они сближались благородный граф Камулодунский успел принести небесам и самому себе рыцарскую клятву.

И вновь оба копья сломались, не выдержав силы удара. Вновь оглушающие крики зрителей (немного недовольных тем, что опять никто не упал, но оба благородных рыцаря уже завоевали их симпатии, к тому же предстояли еще бои и побежденные наверняка будут!) были наградой бесстрашным воинам.

Рыцари остановили резко коней, продемонстрировав прекрасное владение искусством наездников, развернулись и поклонились друг другу. Они ожидали пока их осмотрят маршалы — если у одного из них хоть что-либо нарушено в доспехах, шпора потеряна или ремень порвался, он будет признан побежденным.

— Смотри-ка, — весело сказал король Пенландрис Отлаку. — Педивер не уступил. Не победил, правда, но и не уступил. Он будет вызывать кого-либо еще?

— Подождем решения маршалов, — сухо ответил граф Маридунский.

Черный рыцарь опустил руку и положил ее на рукоять меча.

— Что ж, — сказал он. — Гловер устоял против сына графа Маридунского. Посмотрим, устоит ли он против вашего искусства. Я не сомневался, герцог, что вы прибудете во время, — в голосе его прозвучал некий укор.

— Я вынужден был задержаться, принц. Произошли неприятности — Вольфангер убит.

— Что? — воскликнул черный рыцарь. Он огляделся — не подслушивает ли кто. Но в шатре переодевался он один и рядом никого не было чужих, оруженосец же и слуги находились на почтительном расстоянии. Но рыцарь все равно сделал им знак отойти еще дальше. — Что произошло, герцог? — требовательно спросил он у чародея.

— Роковая случайность, — неохотно ответил тот. — Вольфангер захотел поразвлечься, а может у него были другие причины, но он поймал трех девиц из озера — дочерей тамошнего озерного царя. На беду появился отряд сына местного сеньора. Кстати — младший сын Отлака, брат вон того, — чародей кивнул в сторону ристалища. — Никакой опасности Вольфангер не ожидал, с ним был отряд наших друзей, да и целая армия скрывалась в лесах. Но как я понял, неизвестные бойцы, с которыми был кто-то владеющий магией — и неплохо владеющий — пришли неожиданно на помощь мальчишке. Вольфангер поздно решил перевоплощаться, в момент преображения сын Отлака вонзил в него меч. Жалкие мгновения Вольфангер был уязвим и юнец умудрился достать его именно в эти мгновения. Увы. Но смею вас заверить, принц, на наших планах это никак не отразится.

— Этот мальчишка…

— Уррий Сидморт. Это наша забота, принц. Всему свое время.

— Мы предполагаем, что наследник Пендрагона на воспитании у Отлака.

Колдун внимательно посмотрел на собеседника.

— И…

— Да, я распорядился. Отборный отряд уже скачет к Рэдвэллу, замку Отлака.

Маршалы подошли к герольду-церемониймейстеру и сообщили ему свое решение. Торжественно прозвучали трубы. Герольд-церемониймейстер выехал на середину ристалища и громко провозгласил:

— Благородный сэр Гловер, граф Камулодунский и благородный сэр Педивер Сидморт трижды сошлись в честном поединке. И трижды никто из них не смог одолеть противника. Оба признаются победителями. Сэр Педивер Сидморт может вызвать на бой любого другого зачинщика турнира.

Граф Маридунский облегченно вздохнул и довольно улыбнулся. Он и не надеялся на победу сына — он прекрасно знал силу Гловера.

— Превосходно, благородный бой и украшение турнира, — похлопал в ладоши Верховный король. — Пожалуй, — обратился он к герцогу Вольдемару, — такой результат самый справедливый. Вряд ли Гловеру найдется еще достойный соперник, а так как Ковердэйл, к сожалению, выбыл из турнира, то скорее всего победителем станет именно граф Камулодунский. Я доволен. — Король улыбнулся нарядно одетой принцессе, сидевшей на специальном удобном кресле слева от отца. — Ты станешь сегодня королевой турнира, как я и обещал тебе, крошка моя.

Оруженосцы пятерых зачинщиков вновь вынесли щиты своих господ на середину поля. Пять рыцарей, среди которых был и отважный барон Ансеис подъехали и выбрали себе противников. Сэр Педивер решил не вызывать больше никого — он доказал свое бесстрашие и силу, сразившись с самим сэром Гловером. И проявит мужество завтра, в общем бою.

Вновь протрубили герольды, вновь послышались призывы к щедрости, вновь с трибун, где сидели знатные господа, полетели золотые монеты. Щиты убрали, десять достойных рыцарей заняли свои места и приготовились к поединку. Как различны были мысли их в этот ответственный момент! От спокойной собранности барона Ансеиса, от нетерпения и неуверенности в исходе поединка вызвавших зачинщиков рыцарей, до желания покрасоваться перед дамой сердца и обидой за поражение от французского барона (имя которого уже запомнили все) одного из лучшей рыцарей Британии. Сэр Хьюс Ганский, которому сейчас предстояло биться с Ансеисом был переполнен желанием отомстить за поражение товарища, сэр Хьюс не сомневался в своей победе и думал как бы сразить француза покрасивее. Сэр Гловер посмотрел на вызвавшего его рыцаря, усмехнулся и принялся размышлять: как насчет его клятвы, ведь он не побежден Педивером — значит и не обязан выполнять глупый обет, в горячке данный самому себе. Но этого-то соперника, который и копье взять правильно не умеет, он сразит!

И под бурные крики зрителей сразил! Пятеро рыцарей упали на землю. Пятеро победителей, поклонились трибунам — четыре зачинщика турнира и барон Ансеис.

— Проклятье! — в сердцах стукнул кулаком о подлокотник кресла Верховный король. Он был восхищен мастерством Ансеиса, но горечь за поражение уже второго любимца была сильнее. — Да кто он такой, этот французский барон? Вольдемар, вы никогда не слышали прежде этого имени?

В третей ложе справа от королевской за турниром следили не менее внимательно. Сэр Педивер присоединился к отцу, едва сняв доспехи, он был еще разгорячен прошедшим боем. Морианс встретил брата, как настоящего героя.

— Однако, — удивленно промолвил Пенландрис. — Не ожидал от изящного барона такой прыти. Я рад за него.

— Он точно бьет в цель, — ответил Отлак. — Не сила удара определяет победу, а точность. У барона верный глаз.

— Но и рука крепкая, согласись.

— Да, такой опасен в бою. Не хотел бы я видеть его сквозь забрало, мчащегося прямо на меня.

«Какой мужчина! — восхищенно подумала Аннаура. — Как держится в седле!» Она повернулась к служанке:

— Фиона, узнай с кем прибыл этот благородный французский рыцарь. Гость он кого-нибудь из наших рыцарей или путешествует один?

Черный рыцарь на холме у шатра выругался.

— Если так пойдет дальше, — мрачно сказал ему чародей, — до вас, принц, очередь не дойдет.

— Черт раздери, я собирался поразить этих бриттов насмерть, а вот уже двое из них ушли от моего копья, отделавшись лишь ушибами! Французу кто-нибудь помогает?

Чародей закрыл глаза, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.

— Нет, — наконец ответил он. — На турнире только один сильный маг, второго тайлора, остальные — шантрапа, я выведу их из строя сегодня всех разом и окончательно. Чтобы не путались под ногами. Правда, если здесь присутствует тайлорс, мне его никак не обнаружить, пока он сам не воспользуется магией. И то я смогу не почувствовать этого. Но тайлорсов в мире единицы, их не интересуют такие пустяки, как рыцарские турниры, вероятность, что кто-нибудь вмешается в наши планы ничтожно мала. А этому французу не помогает никто, я ручаюсь. Просто крепкая рука и отменный глаз.

— Да, он отличный боец. Но бьется тупым оружием! Ты уверен, что он не владеет магией?

— Да. Любой самый задрипанный маг защищает свои мысли. Мысли барона я могу прочитать. Он разгорячен боем и думает: сейчас сменить ему коня и доспехи или после следующего поединка.

— А мысли Пендрагона ты можешь узнать с такой же легкостью?

— Я прочувствую мысли любого человека, если он в пределах прямой видимости, — ответил чародей. — Король думает о том, что обещал дочери титул королевы красоты на этом турнире, и если победит любой из зачинщиков, то тогда так оно и будет. Поэтому король страстно желает победы Гловеру.

— Победителем турнира буду я. С твоей помощью, герцог, разумеется. И выберу принцессу королевой красоты, спасибо, что сказал. Однако, если ты так легко узнал мыли Пендрагона почему бы тебе не узнать где он прячет наследника?

— Пойди, задай ему любой вопрос об этом. Он подумает, а я узнаю. Сейчас его думы далеки от сына. Я же могу прочувствовать мысли, лишь видя человека. Если он вспомнит о сыне сегодня, а я буду в этом момент следить за ним, то дам ответ. Но это весьма затруднительно.

— Может быть имеет смысл на пиру невзначай завести об этом речь?

— Возможно, — пожал плечами чародей. — Но вероятно, что о местонахождении сына он и сам не знает. Но попробовать не мешает.

Сэр Хьюс уныло прошел в свои ворота. Там, облокотившись на ограду, стоял сэр Ковердэйл — без шлема, с серым лицом. Он хотел в шатре отсидеться и привыкнуть к позору поражения, но желание посмотреть, как его товарищ поразит обидчика пересилило. Сэр Хьюс виновато развел руками — мол, не получилось, хотя приложил все силы, противник сильнее.

Сэр Ковердэйл невесело улыбнулся.

Герольды торжественно провозгласили имена победителей второго раунда. И прокричали имена еще троих смельчаков, присоединяющихся к французскому барону.

Сэр Гловер страстно желал, чтобы француз сразился теперь именно с ним. Но не зачинщики выбирают противников. А барон вновь подъехал к щитам последним — ему оставалось лишь ткнуть обратным концом копья в щит сэра Блэкмора. Когда огромный рыцарь (крупнее даже самого Гловера, или, точнее толще, если судить по бочкообразным доспехам, коснулся графского щита, Гловер лишь вздохнул и посмотрел внимательнее — не острым ли концом гигант коснулся его щита. Но нет — тупым. «Ох и грохота-то будет, когда этот громила свалится с коня, бычья требуха! — процедил Гловер своему оруженосцу. — Не оглохнуть бы!».

Сэр Гловер выполнил обещание — огромный рыцарь был повержен с первого удара. Пришлось вложить в движение копья всю злость и силу. Гигант перевернулся на земле и замер безжизненно, он упал неудачно и сломал себе шейные позвонки. Сэр Гловер сглотнул набежавший в горле ком — граф не желал смертного исхода, раз его не искал противник, так получилось случайно. Но если принимаешь участие в турнире — должен быть готов ко всему, в том числе и к гибели. И завтра, в общем поединке, наверняка окажутся неудачники, для кого этот турнир будет последним. Все в воле Всевышнего!

Гловер оглядел поля боя. Да, бычья требуха, отважный француз в седле. Но ничего, на нем, сэре Гловере, графе Камулодунском, он споткнется!

В ложу графа Маридунского и короля Пенландриса вошла в сопровождении служанки Аннаура. Рыцари встали, приветствуя ее. В отличие от многих других рыцарей, граф Маридунский всегда любезно относился к бывшим своим любовницам и поддерживал при случайных встречах любезный разговор. Но продолжений былых связей не искал. И не желал. Он улыбнулся Аннауре и приветливо поцеловал ей руку. Пенландрис же при виде Аннауры наоборот смутился, отвел стыдливо взгляд и лишь пробурчал невнятно приветствие.

Аннаура села в предложенное кресло.

— Мне сказали, что отважный французский рыцарь приехал с вами, это так? — спросила Аннаура своим нежным томным голосом.

Граф всмотрелся в нее. Сколько лет прошло, а она до сих пор удивительно красива и привлекательна! Об ее многочисленных романах известно всей Британии. Нет, наверное, ни одного мало-мальски известного рыцаря в которого она бы не влюблялась (граф скосил глаз на Педивера, но тот не обращал никакого внимания на вошедшую красавицу, и смотрел на поле). Аннаура не была потаскушкой, ее интересовала не столько постель, сколько романтическая интрига — каждый раз она влюблялась, без этого ею не мог овладеть никто. Всем памятен случай, когда она заколола кинжалом семь лет назад сэра Олексена, пытавшегося ее изнасиловать.

— Да, барон Ансеис сделал нам честь, согласившись сопровождать нас на турнир, — ответил граф.

— Только ты напрасно им интересуешься, — заметил Пенландрис, не глядя на красавицу.

— Почему? — удивилась Аннаура.

— У барона Ансеиса есть дама сердца, — пояснил Отлак. — Он верен ей.

— Нет такой дамы сердца, о которой на некоторое время нельзя забыть! — со знанием дела заявила придворная дама. — Меня это мало волнует. Он внешне привлекателен?

— И даже очень, — ответил граф. — Только его совершенно не интересуют женщины. Мы могли в этом убедиться. Так что присмотри кого-нибудь другого.

Аннаура заметила сидящего мрачно у входа в ложу Селиванта и вспомнила о своем недавнем намерении познакомиться поближе с сыном короля Сегонтиумского. Но сейчас этот углубленный в себя мужчина не показался ей не то что красивым, а даже мало-мальски привлекательным. Отважный француз уже завладел полностью ее помыслами.

— Клянусь, — запальчиво воскликнула Аннаура, — что если не сумею влюбить в себя этого хваленого французского барона, то я постригусь в монахини!

Отлак и Пенландрис одновременно и удивленно посмотрели на нее.

— Да? — воскликнули они в один голос.

— Жалко будет, если двор Пендрагона лишится такой красоты, — сказал Отлак.

— Какой именно монастырь ты выбрала? — ехидно поинтересовался Пенландрис. И добавил, самодовольно подкрутив ус:

— Мужской, наверное?

В это мгновение под многоголосый рев толпы барон Ансеис вышиб из седла сэра Гиллана Странгорского.

— Какой рыцарь! — воскликнула Аннаура. — Вы представите ему меня, граф?

— Разве я когда-нибудь мог отказать тебе, Аннаура? — вздохнул Отлак. — Конечно, представлю.

Черный рыцарь ходил нервно взад-вперед перед шатром. Его тщательно продуманный план сорвался. Он предполагал, он был уверен, что зачинщики турнира выйдут из всех боев победителями. Он собирался выехать в четвертом заезде, когда желающих больше не останется и, с помощью магии герцога, сразить их всех по очереди. Сразить насмерть. Теперь же на ристалище оставались лишь этот невесть откуда взявшийся французский барон и сэр Гловер. Даже если Гловер победит, турнир закончен, а до черного рыцаря очередь не дошла. Рыцарь сам записался в четвертый заезд, где больше не было желающих, но теперь вспоминал герцогу, что тот опоздал к началу турнира и якобы из-за этого черный рыцарь не принял участие в первом же поединке. Чародей ничего не отвечал на эти обвинения. А черный рыцарь чертыхался, проклиная всех богов и святых — шесть самых умелых и отважных бриттов в строю, и поведение их предсказать очень трудно. Хотя ожидать, что они чего-либо испугаются в любом случае не приходится.

Герольд-церемониймейстер торжественно провозгласил имена участников последнего, шестого боя турнира. Имена двух рыцарей, не потерпевших сегодня поражений — сэра Гловера и сэра Ансеиса.

Оба рыцаря сменили доспехи и коней и ждали сигнала.

— Господи, почему ты сегодня не на нашей стороне? — в сердцах воскликнул Верховный король. — Пошли победу Гловеру, Боже, все бритты в моем лице молят тебя об этом!

Но, похоже, не все зрители разделяли мнение своего короля. Часть из присутствующих (в основном, простолюдины, о патриотических чувствах понятия не имеющие) подбадривали отважного француза. Но и переживающих за известного бриттского графа, прославленного защитника родины, было немало. Зрители симпатизировали обоим рыцарям, продемонстрировавшим незаурядные мастерство и отвагу, но каждый из наблюдающих за двумя готовыми ринуться навстречу друг другу всадниками, желал победы именно тому, за кого он переживал с самого начала турнира.

— Ну уж против Гловера-то наш француз не устоит! — Пенландрис взял с подноса очередной кубок с элем.

— Я бы не рискнул предсказать исход этого поединка, — заметил Отлак.

— А кому бы ты желал победы? — спросила Аннаура. — Только честно!

— Рыцарь всегда отвечает только честно, — сказал сэр Отлак и в задумчивости потер согнутым пальцем под правым глазом. — Если честно, то я желаю победы обоим. Они достойны этого.

— А кто же тогда будет выбирать королеву турнира? — спросила Аннаура. В случае победы Гловера она знала совершенно точно, что ей, со всей ее красотой и привлекательностью рассчитывать не на что.

— Выберут двух королев, — сказал Пенландрис. — Так уже было как-то раз. Давно, мы тогда еще совсем молодыми были.

— Да, — подтвердил сэр Отлак. — Помню. Было две королевы. Я на том турнире бился с отцом Гловера. Трудный был поединок… — Граф не стал объяснять Аннауре, что одну из королев красоты выбирал тогда он, а вторую — старый граф Камулодунский.

Трижды протрубили герольды. Барон Ансеис был спокоен. Он смотрел на маленькую фигурку у противоположных ворот, зная, что через несколько мгновений она превратится в грозного и сильного бойца, удар копья которого пробивает дюймовую доску насквозь. Но барон знал, что заволноваться перед боем, увлечься боем или разозлиться — значит наверняка проиграть. И он был спокоен.

Сэр Гловер повел плечами — проверяя все ли ладно в снаряжении, заставил погарцевать нового коня — он слушался малейшего движения господина. Гловер знал, бычья требуха, что не имеет права проигрывать — за ним пятеро товарищей, поражение которых требовало возмездия наглому французу. Гловер не чувствовал усталости от предыдущих поединков, он рвался в бой. «Этот француз, клянусь всеми святыми, не будет сегодня выбирать королеву красоты!»

Коротко и резко прозвучала труба, канаты с разноцветными флажками, преграждавшие рыцарям путь, упали. Зрители ревели в предвкушении последнего, решающего боя — слов было совершенно не разобрать в жутком гвалте.

Рыцари стремительно приблизились друг к другу, оба копья попали точно в щиты. Трибуны замерли.

Оба всадника остались в седлах.

Оба стали разворачиваться друг к другу и неожиданно произошло непредсказуемое, невозможное — щит сэра Гловера упал на землю. В момент столкновения лопнул основной ремень через спину рыцаря, на котором крепился щит, а на ручных Гловер не удержал, так как даже и не подумал о такой мелочи — о доспехах должны беспокоиться оруженосцы и слуги.

По трибунам разнесся вздох — это означало поражение бриттского рыцаря. Вздох заглушил страшные ругательства Гловера. Француз поклонился противнику, со словами искреннего сожаления о досадной случайности. Гловер посмотрел на победителя — в словах барона не было ни тени иронии или издевки. Гловер учтиво поблагодарил Ансеиса за поединок. Он побежденным покидал ристалище. Но завтра… Лучше бы завтра французу не появляться на ристалище — шесть прославленных бойцов жаждут реванша. Но теперь барон не сможет отказаться — по традиции победитель первого дня возглавляет одну из групп общего сражения. Естественно, все шесть зачинщиков будут выступать в другой.

— Однако Гловер сегодня кое-кого убьет, — заявил Пенландрис. Когда Аннаура удивленно посмотрела на него, а сэр Отлак понимающе усмехнулся, король Сегонтиумский пояснил:

— Оруженосцу Гловера осталось жить до встречи со своим господином. Если, конечно, прохвост уже не скачет на быстром коне куда-нибудь в Каледонские горы.

Верховный король встал с трона и спустился по лестнице, чтобы вручить победителю первого дня, отважному барону Ансеису сверкающую корону, которую барон должен был возложить к ногам любой понравившейся ему женщины.

Победитель подъехал к королевской ложе, вставил копье (новое взамен сломанного ему уже подал оруженосец) в специальную подставку и снял с головы шлем. Увидев его благородное красивое лицо с тонкими чертами и спокойными глазами свидетели его рыцарской доблести прониклись к нему еще большей симпатией. Он наклонил голову в знак почтения.

— Сэр барон Ансеис, — торжественно и громко провозгласил Верховный король Британии. — Мы восхищены вашим искусством и вашей храбростью. Мы просим вас, как самого достойного на сегодняшний день рыцаря, принять эту корону и вручить любой из присутствующих здесь дам. Ваша избранница станет королевой турнира. Королевой красоты.

— Благодарю Ваше Величество за столь высокую честь, — с достоинством ответил француз, — но осмелюсь просить вас о милости и справедливости.

— Я слушаю вас, барон.

— Из заявившихся сегодня на поединки рыцарей не все еще выезжали на ристалище. Правила в нашей стране не запрещают, и даже предписывают мне предоставить возможность каждому испытать свои силы. Может быть есть кто-то более достойный, чем я.

Король задумался. На мгновение, не больше. Затем кивнул.

— Это очень благородный поступок с вашей стороны. И я не вижу причин препятствовать вашему рыцарскому порыву.

Барон в знак благодарности вновь склонил голову.

Герольд-церемониймейстер после звуков труб, призывающих к вниманию, провозгласил, что барон Ансеис предлагает поединок любому, еще не выходившему сегодня на ристалище рыцарю, чтобы ни у кого не осталось сомнений в его праве на высокое звание победителя турнира. Оруженосец барона в эти минуты установил в центре поля, где зеленая трава была уже вытоптана лошадиными копытами, щит своего господина.

— Эх, — с сожалением сказал сэр Отлак, — будь я на пяток лет помоложе! Я бы отстоял честь Британии сколь бы ни приятен и не силен был барон. — И это была не пустая похвальба. — Но его поступок — истинно рыцарский, я преклоняюсь перед его храбростью и благородством!

Главной и единственной целью Ансеиса на турнире было произвести как можно более сильное и приятное впечатление на сэра Отлака и его сыновей. И он добился желаемого результата.

Барон Ансеис терпеливо сидел на превосходном коне возле королевской ложи, ожидая противников. Желающих выступить против рыцаря, победившего всех шестерых зачинщиков турнира не находилось.

— Вот ваш шанс, принц, — сказал чародей черному рыцарю. — Победите барона, сразившего лучших британских рыцарей и вы нанесете сильнейший удар по противнику. Если британцы в тайне и желают сейчас кому-либо победы над французом, то только не саксонцу.

— Да, — согласился черный рыцарь. — Эй, коня! Сообщите герольдам — я принимаю вызов.

Под звуки труб черный рыцарь на черном коне выехал на ристалище. Он медленно подъехал к щиту барона Ансеиса и со всей силой вонзил в него стальной наконечник своего копья.

Он вызывал француза на смертный бой!

Несмотря на всю серьезность происходящего произошел маленький конфуз, немало повеселивший зрителей, и донельзя разозливший черного рыцаря — острие копья прочно вошло в щит. Черный рыцарь поднял копье вместе со щитом барона. Подбежавший оруженосец с трудом освободил незаслуженный трофей.

— Кто этот самоубийца?! — задал риторический вопрос Пенландрис. Ответ должны были дать герольды.

Наконец имя черного рыцаря было найдено в заявочном списке и герольд-церемониймейстер провозгласил:

— Саксонский рыцарь сэр Джон Лайон, барон Окстерский вызывает на поединок боевым оружием французского рыцаря барона Ансеиса!

По рядам, как тем где находились знатные господа, так и там где сидели простые горожане прошел ропот — саксонцев в Камелоте не жаловали. Не надо было долго ломать голову на чей стороне будут симпатии зрителей — кроме, может, близких друзей саксонца, если таковые были на трибунах, победы ему не желал никто.

Барон Ансеис вздрогнул. Он лично знал сэра Лайона — свел случай в одной из таверн Лондона. Перед ним восседал на коне совсем другой человек.

Граф Маридунский чуть было не проговорился, что видел вчера на улице сэра Лайона, убил его четверых солдат, но вовремя спохватился — ведь он сказал Пенландрису, что идет спать. Никто не должен знать о его вчерашнем визите в королевский дворец. Не ведал благородный сэр Отлак, что шпионы уже доложили кому следует и что соответствующие меры приняты — к его замку отправился уже отряд беспощадных убийц.

Барон Ансеис занял свое место у ворот, оруженосец протянул ему боевое копье и более прочный (зато и намного более тяжелый) щит. Саксонец занял место у противоположных трибун. Протрубили герольды. Церемониймейстер вновь прокричал:

— Да поможет Бог достойнейшему! Да здравствует Верховный король Британии Эдвин II! Да здравствуют благородные рыцари, прибывшие на славный турнир! Да здравствует щедрость благородных рыцарей!

Барон неожиданно прочувствовал, что его противник не один. Что могущественный колдун внимательно следит за ними, что острие копья саксонца будет направлено прямо в шлем барону силой магии, а вес копья в это мгновение превысит обычный в десятки раз — после такого удара не выживет ни один человек, как бы крепок он ни был. Бой действительно должен быть смертельным. Барону вдруг стало обидно — он же ведь сражался честно, не прибегая к помощи магии! Даже мысли о подобном у него не возникло. Но он тут же взял себя в руки — волноваться перед боем смерти подобно. Он вновь был спокоен и готов к поединку.

С трибун неслись приветствия и крики поддержки в адрес барона и проклятия и злые насмешки в сторону саксонца. В последний раз протрубили герольды и флажки упали. Барон пришпорил своего боевого коня и понесся навстречу противнику и его смертоносному копью.

Черный рыцарь лукавил, когда говорил, что ему надо непременно убить зачинщиков турнира, как лучших британских воинов, чтобы они не мешали его планам. Нет! Он сам страшился задуманного. Задуманного не им, подготовленного не им, но он встал во главе. Ничего значительного и героического знатный принц в жизни еще не совершил (если не считать подвигами многочисленные любовные успехи и недели непрерывных пиров, где выпивались моря тонких вин — в любви и способности выпить ему действительно не было равных). Принцу просто необходимо было, пусть с помощью магии герцога, но утвердиться в собственных глазах перед решающими действиями, задуманными на сегодняшний вечер. Его переполняла злость к этому французу, перешедшему, пусть в малом, ему дорогу. Он жаждал вычеркнуть наглеца из списков живущих, он уже представлял, как стальное острие копья проходит сквозь преграду щита и доспехов, как сквозь тонкую пряжу и продирает внутренности ненавистного француза, изгоняя из него жизнь.

Зрители словно почувствовали это. Тяжелая тишина воцарилась над ристалищем. Казалось, все бояться даже пошевелиться, чтобы таким образом не вспугнуть удачу, до сих пор сопутствующую отважному барону. Почти все искренне желали ему победы над саксонским рыцарем. Даже зачинщики, обиженные Ансеисом, затаив дыхание следили за ним, переживая за него.

Противники сближались.

Чародей у холма собрал всю магическую силу — копье черного рыцаря летело прямо в цель, наливалось смертоносной тяжестью.

Между всадниками оставалось не более семи-восьми ярдов.

Никто, ни один человек не заметил наползшей со стороны столицы тяжелой свинцовой тучи — никто давно не смотрел на небо, всех интересовало то, что происходило на покрытой зеленой травой земле ристалища. Оглушающий громовой разряд, словно окрик Бога неожиданно прозвучавший в воцарившемся напряжении, заставил всех вздрогнуть и посмотреть на небо. Даже могущественного чародея, вложившего всю свою силу в удар черного рыцаря.

Полыхнула зловещим предупреждением вторая молния (первую никто не видел).

Когда взгляды всех присутствующих вернулись к сражающимся, то черный рыцарь уже валялся на земле, конь его скакал, покрытый пеной к противоположным воротам, а отважный французский барон неподвижно и гордо сидел на коне посреди ристалища, словно изваяние самому себе.

Шквал аплодисментов перекрыл грохот следующего раската грома. Бурное ликование овладело всеми присутствующими — саксонец повержен!

Какой турнир! Такой случается раз в десятилетие, а то и реже. Ради этого стоило преодолеть сотни миль!

Черный рыцарь под улюлюканье зрителей поднялся с травы и тяжело передвигая ногами отправился прочь с ристалища. Копье его торчало посреди поля, все острие и часть древка ушло в землю. Чуть позже он зло спросит: «Что случилось, герцог? Вы лишились своей силы?» — «Проклятая туча, — услышит он в ответ, — откуда она взялась? Я отвлекся на мгновение, и оно оказалось решающим. Это досадная случайность.» — «Досадная случайность по вашим словам погубила Вольфангера!» — «Вы меняете наши планы, принц?» — «Нет. Злее буду. Но этот француз — мой! Я запрещаю кому бы то ни было прикасаться к нему. Просто так он не умрет!».

А тем временем оруженосец отважного барона вновь установил щит в центре поле, возле ног коня Ансеиса. Хотя вряд ли кто предполагал, что найдется еще какой-нибудь смельчак.

Все бурно обсуждали последний поединок.

Многочисленные чародеи, которым скоро уже предстояло состязаться друг с другом, объединили усилия и неизвестно откуда взявшая туча была погашена, разорвана на клочки и уничтожена — небо снова стало ярко-голубым и безоблачным.

Песочные часы герольда-церемониймейстера отмерили положенные полчаса. Желающих сразиться с бароном Ансеисом не нашлось. Под торжественные звуки труб барон был провозглашен победителем первого дня турнира и Верховный король вручил ему серебряную корону. Француз медленно поехал вдоль трибун, как требовала традиция, внимательно вглядываясь в лица красавиц.

На самом деле ему были глубоко безразличны все красавицы, стыдливо краснеющие и прячущие глаза под его деланно-пристальным взглядом. Он знал, что поступит так, как хотелось бы сэру Отлаку. Проезжая мимо ложи графа Маридунского и короля Сегонтиумского, он наклонил голову в знак приветствия.

Прекрасная Аннаура увидела открытое лицо барона и поняла, что влюбилась. Влюбилась так, как никогда еще в жизни не влюблялась. Кажется, что не влюблялась.

Опытный барон сразу понял это, едва взглянув на красавицу. Он понял, что она от своего не отступится ни за что на свете, что она привыкла добиваться своего. Он прямо-таки кожей почувствовал исходящее от нее магическое очарование, и глубокая симпатия к высокой, томной, уверенной в себе красавице проникла в его сердце. «Только этого мне не хватало!» — с раздражением и озлоблением на самого себя подумал бесстрашный рыцарь и в сердцах пришпорил коня. До королевской ложи оставалось совсем немного — он объехал свой круг почета.

Легко соскочив с коня, барон поднялся по ковровыми ступенькам, и, ни на кого ни глядя, подошел к одиннадцатилетней девушке, широко открытыми восхищенными глазами глядящую на победителя турнира.

— Я не знаю, кто вы, прекрасная фея, — сказал барон, преклонив перед девочкой колено, — но красивее вас нет никого на этом турнире. Прошу вас, примите эту корону, вы поистине достойны ее!

Бурные крики и аплодисменты одобрили выбор барона — он был не только бесстрашен, но и обладал прекрасным вкусом. И был далеко не глуп, как отметили много повидавшие на своем веку вельможи.

Верховный король встал.

— Это моя единственная дочь Рогнеда, — представил он барону его избранницу. — Я благодарю вас за оказанную честь.

«Да, — подумал Пендрагон, — это поистине достойный рыцарь. Жаль, что он служит не у меня. Но мы поговорим еще с ним на эту тему…»

В турнире наступила пауза. Многочисленные герольды и слуги готовили поле к состязанию магов и чародеев, толпа загудела, в ожидании еще одного яркого и своеобразного действа.

Протрубили герольды, представляя сэра Катифена, он гордо прошел к королевской ложе, сел на ступени лестницы, тронул струны своей звонкой арфы и запел балладу о битве под Лугуваллиумом. Верховный король, как и граф Маридунский обожал эту песню. Трибуны замерли. Глубокий голос певца разносился над трибунами, хотя до противоположной почти не долетал (там, воспользовавшись перерывом обсуждали вполголоса прошедшие поединки и подкреплялись после пережитых треволнений). Когда сэр Катифен дошел до замечательных слов: «Не выдержали, дрогнули саксонцы, и побежали….», восторженные слушатели заглушили голос певца — ему пришлось несколько минут молча перебирать струны, чтобы допеть балладу. Как эти слова были созвучны сегодняшнему поражению саксонского рыцаря!

Барон Ансеис снял доспехи, переоделся в парадное платье и пришел в ложу графа Маридунского.

— Я счастлив представить вам, барон, первую красавицу Камелота прекрасную Аннауру, — сказал сэр Отлак. — Она неоднократно избиралась королевой красоты.

— Семь раз, — уточнила Аннаура.

— Что? — не понял Отлак.

— Семь раз я была королевой турнира. Я счастлива познакомиться с таким благородным и бесстрашным рыцарем, как вы, барон. Я полностью одобряю ваш сегодняшний выбор — юная принцесса и сейчас очаровательна, а в ближайшем будущем непременно затмит всех красавиц, — она старалась говорить приветливо, но по тону ее можно было догадаться, что думает красавица не совсем так. А, вернее, совсем не так.

— Я также счастлив, познакомиться с вами, — учтиво, но несколько холодно ответил барон. — Вы не менее красивы и очаровательны принцессы, но я не мог выбрать двух королев.

— Конечно, — улыбнулась Аннаура. Она отлично понимала, что чужеземцу, победившему лучших британских рыцарей, просто необходимо было выказать уважение к этой стране, избрав королевой красоты дочь Верховного короля Британии. Но о высокой политике вслух не говорят — ее подразумевают.

Сэр Катифен закончил свою прекрасную балладу. Сэр Отлак встал, король Пенландрис тоже поднялся с кресла.

— Куда, вы, граф? — спросил барон удивленно. Пенландриса немножко задело, что вопрос француза был обращен лишь к Отлаку.

— Домой, в Камелот, — ответил граф. — Все интересное закончилось, а перед пиром во дворце надо отдохнуть.

— Но ведь сейчас состоится турнир чародеев, это, наверное, любопытно…

— Меня уже не интересуют фокусы и чудеса, хотя я отношусь к ним с уважением. Но я уже неоднократно видел состязания магов и ничего нового не жду. Но вы, барон, оставайтесь, вам принесут обед сюда. Прекрасная Аннаура составит вам компанию.

— Конечно, — мило улыбнулась красавица. — Я обожаю турниры чародеев. Я вам все объясню!

Барон вздохнул и улыбнулся ей в ответ:

— Я благодарю вас за любезность.

— Встретимся вечером во дворце, — сказал граф и вместе со всей своей свитой покинул трибуны.

Барон остался в ложе, наедине с прекрасной дамой. Поединки для него, увы, не закончились, предстояло новое сражение, ему совсем не нужное. Но и путей для достойного отступления не было.

 

15. КОСТЕР

Сарлуза!

Уррий сжал голову обоими руками, закрыл лицо дрожащими пальцами.

Сегодня Сарлузу сожгут на костре. Первую женщину, которую он познал. Она колдунья — ворожила на фигурке, изображающей его, Уррия, чтобы влюбить его в себя. Что ж, ей это удалось — грудь распирает, словно он снова тонет, и на сердце давит огромная тяжесть. Он любит ее! Любит. И она любит его — она и колдовала-то, чтобы добиться его любви, потому что страстно любит.

И вот сегодня она будет сожжена! Уррий вздрогнул. Страшная смерть, мучительная…

Перед глазами встали безумствующие языки пламени, пожирающие молодое и такое отзывчивое к ласкам тело Сарлузы…

Уррий встал, кулаки его сжимались.

Он не может допустить этого! Он не может сидеть здесь, предаваясь бесплодной скорби и копаясь в собственных чувствах — времени нет совсем, надо действовать! Что-то предпринимать!

Что?

Уррий не знал.

Эмрис и Ламорак помочь ему не могут, к сожалению, ничем.

Пресловутая сила Алвисида, заложенная в нем, тоже сейчас бесполезна.

Что ж, надо идти к отцу Сверу и попробовать убедить его, уговорить его, пригрозить ему…

Приняв решение, Уррий почувствовал себя лучше. Он привел в порядок одежду, пригладил буйные волосы и пошел разыскивать священника.

Он нашел отца Свера в маленькой церкви замка. Отец Свер стоял на коленях и молился. Уррию было неудобно прерывать его общение с Богом. Он постоял пять минут тихо у двери, десять… Время казни приближалось, больше ждать Уррий не мог. Он кашлянул. Священник не обратил на это ни малейшего внимания. Уррий кашлянул громче — священник всецело был обращен к Богу.

— Отец Свер! — окликнул его Уррий, потеряв всякое терпение.

Священник заметил своего племянника и встал с колен.

— Здравствуй, Уррий. Ты что-то хотел спросить? — голос его был предельно измученный, но священник постарался вложить в интонацию как можно больше теплоты. Он любил своего племянника, которого обучал истории и грамоте.

— Святой отец, — Уррий решил прямо спросить интересующее его. — Мне сказали, что сегодня состоится казнь…

— Да. Мы сожжем колдунью, вступившую в богомерзкую сделку с Дьяволом, — подтвердил отец Свер, сразу внутренне напрягшись.

— Но… Разве без согласия моего отца, графа Маридунского можно кого-либо казнить?

— Преступление совершено против Господа нашего, — терпеливо сказал отец Свер. — А это дело церкви.

Уррий понял, что отец Свер прав, с этой стороны подступаться бесполезно.

— Я могу спросить, святой отец, кто оказался колдуном и что он сделал против Бога?

— Колдуньей, — поправил священник намеренную ошибку Уррия. — Это колдунья. Сарлуза, служанка из замка. Ты ее знаешь? — отец Свер пристально посмотрел на юношу.

Уррий выдержал его взгляд.

— Да, знаю, — сказал он. — Она убирала в наших с Эмрисом комнатах. Тем более я удивлен.

— Уррий, — в голосе отца Свера послышалась нервозность, — я очень не хочу знать, где ты был сегодня утром. Не заставляй меня узнавать это. А то ведь на костер колдунья может взойти не одна. Общение с Дьяволом — равносильно предательству Господа нашего, и церковь подобное преступление не прощает.

Щеки Уррий залила пунцовая тяжесть. Не от страха, нет — от бессилия и досады.

— Решение о казни окончательное? — спросил он, едва сдерживая дрожь гнева в голосе.

— Да. Ее вина доказана. Всем окрестным жителям велено явиться в замок. Как только они соберутся — приступим. Его Преосвященство уже здесь.

Епископ Гудр в замке! Это совсем другое дело! С ним надо разговаривать. Он мудр, он поймет Уррия! Он поможет ему!

— Извините, святой отец, — сказал Уррий, стараясь не выдать голосом вспыхнувшую надежду. — Я отвлек вас от разговора с Богом. Я, пожалуй, пойду…

— Уррий, ты ничего не хочешь мне еще сказать?

— Нет, святой отец.

— Ты по-прежнему верен Богу?

— Да. Вера моя тверда и незыблема. Это же я сказал Царю Тьмы Луциферу.

— Я ничего не слышал!

— Я никому не собираюсь хвастать, — сказал Уррий, твердо зная свою правоту. — Но и стесняться мне нечего — того, что Дьявол искушал меня. Он искушает многих, искушал и Господа нашего Иисуса Христа, вы сами меня учили, рассказывали как он удалился в пустыню иудейскую…

— И ты ответил Дьяволу отказом? — в голосе священника послышалась гордость за племянника.

— Безоговорочным! — подтвердил Уррий.

Отцу Сверу хотелось задать Уррию еще несколько вопросов, и — главный — по поводу Сарлузы. Но он сдержался. Решение принято — Сарлуза будет сожжена. Она уже, считай, мертва, осталось несколько часов. И лучше забыть о ней, и обо всем, что с нею связано.

— Хорошо, Уррий, иди. Господь тебя защитит и сохранит.

Его Преосвященство епископа Гудра Уррий нашел в кабинете графа. Епископ задумчиво сидел перед зажженным камином — несмотря на летнее время ему было холодно — и задумчиво смотрел на огонь. Сморщенные старческие руки рассеянно перебирали четки.

— Я тебя ждал, Уррий, — сказал он, не отрывая взгляда от маленьких синих язычков пламени, пожирающих сухое сосновое полено.

— Мне никто ничего не передавал, — удивился юноша.

Епископ усмехнулся.

— Никто ничего тебе и не должен был передавать, — сказал он и повернулся к Уррию. — Я просто знал, что ты придешь поговорить. Садись.

Уррий сел в кресло напротив епископа.

— Ваше Преосвященство, вы все знаете? — нерешительно спросил он.

— Конечно нет. Но то, что тебя интересует — знаю. Ты так громко переживал, что я услышал тебя.

— Я вас не понимаю, Ваше Преосвященство…

Епископ вздохнул и устало откинулся на спинку кресла.

— Мои дни сочтены, — сказал епископ. — Через три с половиной дня я умру…

— Ваше Преосвященство!.. — Уррий вскочил с места, он хотел возразить, он не представлял, чтобы человек мог так спокойно говорить о приближающейся смерти. Но властный жест епископа вогнал юношу обратно в кресло.

— Сядь, Уррий. Слушай и не перебивай. Я, как и ты, обладаю силой Алвисида, и я могу чувствовать мысли людей. Не всех. Твои, например, не могу — ты наследник Алвисида, твои мыслим недоступны никому, если ты будешь контролировать себя. А вот ты слышать мысли других скоро научишься. Особенно, если ты будешь собирать тело Алвисида. Ты тогда сможешь стать бессмертным… Совершить большое, может быть даже великое, дело. Но ты не знаешь — Добро или Зло принесешь в мир, совершив это дело. Да и кто может мне сказать что есть Добро, что Зло?!

Епископ замолчал. Выстраданное за десятилетия мучительных раздумий выплеснулось, и он перевел дух.

Уррий осмелился сказать:

— Царь Зла Луцифер, искушая меня, тоже сказал, что Зло может быть и Добром. И наоборот.

Епископ кивнул:

— Да, Уррий. Только ты сейчас этого не понимаешь. Ты молод — перед тобой целая жизнь, все дороги, все пути и бесчисленное множество предстоящих ошибок, которые непременно нужно совершить, ибо молодость никогда не хочет слушать старость. И она, конечно, права, Уррий… Я отдал жизнь Богу, Уррий. Я прожил хорошую жизнь, Уррий. Но ты, наследник Алвисида, поступай так, как сочтешь нужным — вот единственный мой тебе совет на всю жизнь.

Он замолчал. Уррий тоже молчал.

— Вон там, на столике у окна, — епископ кивнул, — лежит Священная Книга алголиан — Директории. Она твоя. Вот, возьми ключ. — Епископ протянул Уррию ключик на золотой цепочке. — Читай ее, Уррий. И береги ее, она мне очень дорого стоила. В ней ты найдешь ответ, как тебе жить, ведь жить ты будешь не по законам Господа. Ты — наследник Алвисида. Запомни это! — Епископ вздохнул. — Но ведь сейчас ты искал меня не ради этого…

— Да, Ваше Преосвященство, — Уррий понял, что должен быть предельно откровенен. — Я люблю женщину. — Он встал и подошел к отцу Гудру. — И она любит меня. Из-за того, что она колдовала на фигурке, изображающей меня, ее сегодня сожгут на костре! Я не могу допустить этого, Ваше Преосвященство! Если ее сожгут, я не смогу жить!

— Сможешь. Кто такая Сарлуза для тебя? Мимолетное плотское увлечение, которое ты принимаешь за страстную любовь! Пройдет от силы год, и ты забудешь о ней, как забыл о вскормившей тебя кормилице! Нет такой женщины, которую бы помнил всегда!

— Я не про это говорю, Ваше Преосвященство. Не знаю, вы наверное правы, и любую женщину можно забыть. Я не спорю — просто не знаю. Но собственную подлость забыть невозможно, она будет жечь душу до самой смерти. Я не хочу жить с такой тяжестью в груди!

— И ты считаешь, что подлостью будет…

— Мое бездействие, в то время, когда женщине, любящей меня, грозит смерть! — воскликнул Уррий порывисто.

Епископ тяжело вздохнул.

— Уррий, ты уверен, что она любит тебя?

— Да. Я чувству…

Епископ остановил его властным жестом руки и сказал, устало закрыв глаза:

— Уррий, по приказу Белила, Князя Тьмы, она проверяла всех мужчин рода Сидмортов на силу Алвисида. Силу мог обнаружить амулет, данный ей Белиалом, и только в момент, когда носитель силы обладал женщиной. Сарлуза спала и с твоим отцом, и с отцом Свером, и со всеми тремя твоими братьями. К сожалению, я узнал об этом слишком поздно — только сегодня.

Уррий сел, вернее упал, в кресло. Слова отца Гудра сразили его. Он не мог осознать этого.

— Вы уверены, Ваше Преосвященство? — спросил он.

— Абсолютно, — сухо сказал епископ. — Ты был последним, но никак не поддавался на ее кокетство. Ей пришлось очаровывать тебя колдовством. Только не колдовством она добилась тебя — трудно воздействовать колдовством на наследника Алвисида, не по плечу молодой колдунье…

— Ваше Преосвященство, — Уррий овладел собой и встал. — Я хочу видеть ее. Вы можете мне помочь?

— Тебе это очень надо?

— Да.

— Хорошо, Уррий. Но казнь отменить теперь не в моих силах, увы. Слишком поздно.

— Я теперь не знаю, что и думать, — растерянно признался Уррий. — Я должен поговорить с ней.

— Каррин проведет тебя, Уррий.

Он позвонил колокольчиком, вошел Каррин и приблизился к своему господину. Тот тихим голосом дал ему указания — слуге пришлось наклониться, чтобы лучше слышать. Каррин кивнул, выслушав до конца и подошел к дверям. Уррий встал.

— Спасибо за все, Ваше Преосвященство, — сказал юноша. — Мы еще увидимся.

— Вряд ли, — прошептал старый епископ, но Уррий его уже не слышал.

Тяжелая дверь приоткрылась и юноша, держа в руке данный Каррином факел, вошел в темницу. Дверь захлопнулась за ним.

Сарлуза лежала посреди мрачного каземата на каменном полу в тусклом луче света, пробивавшегося из маленького окошка под самым потолком. Голова ее со спутанными волосами, которые так нравились Уррию, покоилась на подложенной руке. Рубашка была разорвана, полностью обнажив спину, и в слабом освещении Уррий увидел, что ее великолепное белое тело покрыто грязью и кровоподтеками.

— Вернулся, изверг, тебе показалось мало? — спросила пленница, не поднимая головы.

— Сарлуза, это я, — тихо сказал Уррий.

— Уррий!

Сколько, чувств, сколько радости прозвучало в этом слове! Вся злость, клокочущая в молодом рыцаре бурлящим кипятком моментально превратилась в пену и испарилась, не оставив на стенках его души ни малейшего осадка!

Она вскочила на ноги, подбежала к нему и рухнула перед ним на колени. Подняла на него заплаканные глаза, хотела что-то сказать, но лишь рыдания вырвались из ее груди. Она обхватила его руками за спину и уткнулась лицом ему в низ живота.

Уррий сглотнул набежавший ком, и непроизвольно поднял факел высоко над головой — чтобы случайно не опалить ей волосы.

Он почувствовал, как плоть его набухает, распирает материю, ощущая рядом ее губы, чувствовал как дрожит все его тело, как стремится слиться с ней. Да, он любит ее. Он вспомнил, как вчера, когда он пытался выгнать ее, она кинулась целовать его плоть — разве бы сделала это какая-нибудь женщина, если бы не любила?!!

Он хотел ее спросить, поговорить с ней, хотел узнать, что думает она. Уже знакомая ему тупая боль налилась в затылке и он вдруг прочувствовал в голове ее страстные, сбивчивые мысли.

Как многое она ему сказать хотела! О любви, внезапно поглотившей ее целиком, о страхе смерти, обуявшем ее, и что она готова умереть ради любви и с именем Уррия на устах, что она отреклась ради Уррия от Белиала и волшебное колечко испарилось в дым, что она безумно счастлива видеть его, что теперь она может и умереть, зная что он любит ее, что ей не давала покоя тревожная мысль — все ли с ним в порядке, не сделал ли с ним что Белиал, жив ли Уррий.

Она хотела сказать, но не могла — она лишь прижималась сильнее к Уррию, пропитав ткань его одежды своими слезами. Уррий тоже молчал, держа высоко в руке факел, а левой теребя ее густые прекрасные волосы, проводя по нежной коже плотного плеча и теплой, изумительно приятной шеи.

Он не знал, сколько они простояли так, прижимаясь друг к другу — время перестало существовать. Они словно пытались напиться ощущением друг друга — она, чтобы умереть, с этим ощущением в сердце, он, чтобы сохранить его на всю жизнь.

Но скрипнула дверь и Каррин позвал Уррия.

— Я спасу тебя, Сарлуза, — пообещал Уррий, сам не веря в то, что говорит. — Я люблю тебя, Сарлуза!

Он ласково и осторожно освободился из ее объятий и шагнул к дверям.

— Уррий! Я люблю тебя! — вскричала вслед ему, словно очнувшись от чудного дурмана, Сарлуза. — Я никогда ни кого не любила, кроме тебя, Уррий! Ты лучше всех — ты моя жизнь!

Уррий знал, что она действительно до него никого не любила.

Он решительно направился по коридору к выходу. Епископ сказал, что казнь отменить невозможно — поздно! Раз это сказал отец Гудр, значит, он ничего не способен сделать. А если не способен он, то что может сделать Уррий?!

Уррий вдруг впервые за весь день вспомнил о Лорелле. Что, если бы в подземелье была сейчас она? Он бы разнес весь замок, чтобы спасти суженую, даже если бы на пути его встал родной отец с мечом в руке. Да, для Лореллы он бы сделал это, он любит ее.

Значит, Сарлузу он не любит?

В душе Уррия все клокотало, ему не хватало воздуха.

Он любит Сарлузу! Так же как Лореллу — не меньше. И если он готов сделать все возможное для Лореллы, то он должен сделать это и ради Сарлузы!

Но как ее спасти? Как?!!

Он вернулся в свою комнату, в соседней весело разговаривали Эмрис и Ламорак.

Уррий нервно подошел к сундуку, достал ларец из желтого камня, раскрыл.

— Вставай, — сказал он.

Посланец Алвисида выпрыгнул из своего убежища и расселся в воздухе перед юношей.

Уррий долго и задумчиво смотрел на него, размышляя. Наконец он не выдержал, со всей силой в сердцах стукнул кулаком по каменной стене.

— Ну что мне сделать, чтобы спасти Сарлузу? Что? — в изнеможении воскликнул он.

— Не знаю ответа, — равнодушно откликнулся бесплотный двойник Алвисида.

Все было готово к казни. Крестьяне, слуги из замка и из епископского дворца, воины и рыбаки со всех четырех озер, рабочие с рудников, расположенных чуть в стороне от болот, священники и даже горожане заполонили просторный внутренний двор замка, плотно стоя плечом к плечу и поднимаясь на цыпочки, чтобы разглядеть зловещий белый столб, к которому будет привязана злая колдунья, дотла спалившая Красную часовню и совершившая множество других страшных и жутких преступлений. Как водится, в толпе были очевидцы того, как колдунья превращала воду в колодцах в змеиный яд и живьем пожирала грудных младенцев. Толпа ждала, изнывая от предвкушения зрелища, о котором будет судачить, смакуя каждую деталь и приписывая все новые и новые подробности до самой зимы. Вспоминались и прошлые казни — как в графстве, так и по всей стране. В графстве еще ни разу колдунов не сжигали, потому что злые колдуны не проявляли себя здесь или, что вернее по мысли простых богомольных жителей графства, просто не попадались до этого.

Со старой телеги, сквернословя не стесняясь женщин и детей, восемь здоровенных мужиков сгружали к подножию столба колдовские причиндалы, привезенные из пещеры колдуньи. (Вторая телега, груженая бесценными книгами Сарлузы без всякой помпы прибыла в епископскую резиденцию и книги были бережно перенесены в библиотеку. Хотя старый епископ Гудр точно знал, сколько дней ему осталось жить, пройти мимо такого богатства он просто не мог — тем более он не мог позволить сжечь все это сокровище мысли человеческой, как настаивал отец Свер. Книги были по приказу епископа заприходованы, описаны и занесены в библиотечные каталоги и уже не в воле отца Свера было изъять их.) Мужчины с явным отвращением брали предметы, доставшиеся Сарлузе с таким трудом, и брезгливо бросали к столбу, тут же осеняя себя крестным знамением. Стоявшие поблизости крестьяне с удивленным любопытством разглядывали чудодейственные штуковины, стараясь получше запомнить. Мертвые руки с переломанными свечами и разрубленный пополам волшебный стол с пустым уже магическим котлом, многочисленные горшочки с бесценными настоями и чучело горной птицы, связки сушеных лягушек и еще невесть что и непонятно откуда взявшееся — все сбрасывалось к подножию столба, чтобы исчезнуть навсегда в священном пламени вместе со своей владелицей.

Пришла графиня с дочерями и служанками, для них были приготовлены специальные кресла в лучшем месте и воины выстроились цепью, чтобы толпа не смела их. Графиня села, не глядя на своих верноподданных крестьян, и гордо уставилась на белый, очищенный от коры, столб. Она знала за что сожгут колдунью — разговоры про спаленную Красную часовню для темных крестьян. Она знала об изменах мужа и давно смирилась с этим, выплакав глаза пустыми бессонными ночами. И сегодня — день ее торжества, она сможет увидеть наказание хотя бы одной из его любовниц. Графиня перекрестилась набожно и внутренне вознесла молитву Господу, искренне возжелав такой же участи всем остальным пассиям своего ветреного мужа.

Четверо слуг принесли в кресле епископа в парадном облачении, поставили его кресло рядом с графиней. Поблизости встал отец Флоридас, склонившийся предупредительно к епископу, в ожидании каких-нибудь просьб или замечаний. Уррий, Эмрис и Ламорак молча встали неподалеку от кресел графини и ее дочерей, сестер Уррия.

Уррий кого-то высматривал в толпе, но безуспешно, он был бледен и молчалив, нижняя губа его была прикушена. А вот Эмрису и Ламораку не было причин расстраиваться по поводу предстоящей смерти «черноволоски» — поделом ей! Пребывание в подземелье они оба долго не смогут забыть! Тем более, что наверху в это время происходили такие события — вот Уррий уже и рыцарем стал, пока они по вине Сарлузы томились в подземной тюрьме!

Отец Свер сам пришел за приговоренной, хотя привести ее полагалось священнику рангом ниже. Сердце его оглушительно билось в груди, воздуха ему не хватало, глаза слепили внутренние отвратительные сверкающие светляки. Это наваждение скоро кончится — как только не станет человека, доведшего его до такого состояния. Господи, а человек ли Сарлуза?! Может, она суккуб, дьяволица во плоти?! Тогда нет ему прощения и ждет его геенна огненная. Но нет, если бы она была суккубом, то они бы так просто ее не арестовали — она превратилась бы в змею гремучую и ускользнула бы подземным лабиринтом. Значит, она человек, продавший душу Дьяволу. И должна быть сожжена.

Один из воинов открыл дверь в темницу. Священник не стал входить, осветил факелом камеру.

Сарлуза стояла спиной к дверям и смотрела на маленькое окошко в свете которого плясал беспечный мотылек, играющийся на границе свободы и неволи, жизни и смерти.

— Раздевайся! — властно приказал отец Свер. В горле запершило, он закашлялся и небрежно-брезгливо кинул к ее ногам балахон смертника — спешно сшитый бывшими подружками Сарлузы, служанками замка.

Сарлуза медленно обернулась. Руки ее безжизненно свисали по бокам, черные волосы прикрывали тяжелые мешки грудей, налитых фиолетовой тяжестью зверских побоев священника. Его поразили ее глаза — совершенно пустой взгляд. Глаза мертвого человека!

Священник отшатнулся.

Сарлуза прекратила жить еще не взойдя на эшафот — для нее все перестало существовать. Совершенно безразлично и медленно, словно сказочный зомби, она выбралась из юбок, наклонилась и подняла с каменного пола брошенную ей священником свою последнюю одежду. При виде ее обнаженного, пусть измученного, но все равно страстно желаемого тела, отца Свера затрясло. Колдовские чары продолжались! Он беззвучно прочитал молитву. Он не мог спокойно смотреть на нее, на ее стройные полные ноги, на ее плоский живот и крутые бедра. Но и отвести взгляда он не мог.

«Господи спаси и сохрани меня от соблазна Дьявольского!..»

— Выходи! — рявкнул он и попятился прочь от двери. Развернулся и медленно, держа толстую зажженную свечу обеими руками, начал шествие к священному костру. Он не оглядывался, он знал, что если колдунья замешкается, ей помогут не отстать от него. Он вел ее к смерти и искренне надеялся, что на этом его нечеловеческие мучения закончатся раз и навсегда.

У лестницы наверх он остановился и, не оборачиваясь, подождал колдунью, которую вели два охранника и два, беспрестанно шепчущих молитвы, священника. В руки Сарлузе сунули толстую горящую свечу, но она, казалось и не замечала этого вовсе — она шла словно в сомнамбулическом сне, губы ее были бескровны и плотно сжаты.

Толпа со злым свистящим шепотом цедимых сквозь зубы проклятий расступалась перед ними, одаривая колдунью множеством осуждающих взглядов. Дай волю этим людям и они собственноручно разорвали бы ее сейчас на куски, не дожидаясь костра. Столб уже был полностью готов, маридунский палач, вызванный с подручными отцом Свером из города, уже стоял с факелом наготове, ужасая всех своей мрачной красной накидкой с прорезями для глаз — никто из местных жителей не знал его в лицо.

Отец Свер подошел к наспех сделанной лестнице и поднял руку, требуя тишины. Когда через минуту молчание воцарилось над многолюдной толпой, переполнившей внутренний двор замка, он проговорил громко и торжественно:

— Именем Господа и во благо Его объявляю, что колдунья по имени Сарлуза, вступившая в богопротивную сделку со Дьяволом и сжегшая во злобе и по наущению дьявольскому Красную часовню, а также принесшая много других бед и разорений богопослушным людям, полностью обличена и вина ее доказана. Епископом Маридунским она приговаривается к смерти, подобной той, кой ущерб нанесен упомянутой колдуньей Красной часовне, то есть через сожжение!

Он прокашлялся и приказал палачу:

— Приступайте!

С Сарлузы сдернули дурацкий желтый балахон и она предстала взорам любопытствующей толпы во всей своей прекрасной наготе. Мужчины не отрываясь разглядывали ее фигуру, покрытую синяками побоев, но все равно привлекательную, пряча похотливые взгляды от своих обрюзгших сварливых жен.

Уррию было невыносимо больно смотреть на обнаженное тело молодой женщины, но он заставил себя не отводить взгляда.

Подручные палача взяли у Сарлузы из рук свечу, подвели к столбу и стали привязывать. Она словно не понимала, что происходит — смотрела пустым взглядом в неведомую точку и позволяла делать с ней что угодно. От прежней Сарлузы в ней осталась только внешность.

— Покайся! — прогремел отец Свер. — Отрекись от Дьявола!

Сарлуза ничего не ответила, даже не взглянула на священника.

— Начинайте! — нервно, сорвавшись на крик, скомандовал священник палачу.

Языки пламени коснулись облитых селитрой дров и колдовских предметов. Костер вспыхнул, на мгновение скрыв от глаз присутствующих столб с привязанной к нему жертвой.

Протяжный вздох многоголовой толпы пронесся над внутренним двором замка.

Отца Свера обдало нестерпимым жаром и опалило брови и ресницы. Сумасшедшее безумие заставляло биться сердце часто-часто, грудь разрывалась от кипения чувств — наконец-то исчезнет причина его падения! Будь она трижды проклята!!! Ему хотелось увидеть, как она корчится от боли, возмещая его невыносимые душевные страдания, хотелось услышать ее предсмертный крик.

Но пламя лизало нежную кожу колдуньи, а она молчала.

Толпа завороженно смотрела на костер. Графиня Маридунская не смогла сдержать злорадную улыбку, но этого никто не заметил.

Пламя уже почти целиком поглотило тело Сарлузы, а она молчала. Сердце отца Свера билось о ребра, словно желая выскочить наружу и оказаться с ней рядом. Ему казалось, что он сходит с ума.

Наконец пламя полностью скрыло столб с привязанной к нему жертвой и над площадью пронесся дикий истошный предсмертный крик — душа колдуньи прощалась с телом.

Экзорцизм свершился!

Толпа заревела, послышались громкие ругательства в адрес колдуньи — она уже никому не могла навредить.

Отец Свер торжествующе вскинул руки к небу, благодаря Господа за милость его. Радости его не было предела, он не мог ее скрывать.

И вдруг он схватился рукой за сердце, ноги его подогнулись, и нестарый еще сорокапятилетний мужчина, как куль повалился на землю. Исстрадавшееся сердце священника не выдержало бури эмоций и остановилось.

Епископ обеспокоенно оглянулся и сделал знак лекарю графини, стоявшему рядом с госпожой с пучком успокаивающих трав на случай если кому сделается дурно.

Лекарь подскочил к упавшему священнику, перевернул его на спину, приложился ухом к его груди. Потом закрыл глаза отца Свера с застывшим в них выражением фанатичного торжества, встал и сказал глухо, перекрывая треск костра:

— Ваше Преосвященство, он мертв.

Епископ закрыл глаза. Дела и так складывались плохо, эта же смерть усугубила и без того отчаянное положение. Вся надежда теперь была на молодого отца Флоридаса, потрясенного смертью своего дяди и воспитателя, наверное, больше всех остальных. «Господи, чем прогневил тебя наш род, что ты ополчился на нас?»

Пучок успокаивающих трав пригодился — графине стало дурно при виде смерти священника.

Костер угасал, пожрав в ненасытном пламени своем тело молодой колдуньи.

К пепелищу вышел сэр Бламур и закричал зычно:

— Казнь закончилась! Уже поздно! Расходитесь по домам. — Был сенешаль по обыкновению мрачен, но сегодня еще и бледен, как никогда.

К раскрытым воротам замка поплелись крестьяне и священники, которым надо было успеть засветло добраться до дома.

Пламя погасло окончательно. Тело священника уже унесли в церквушку замка, туда же понесли Его Преосвященство. Все разошлись. Лишь Уррий стоял все так же неподвижно, белый как облако, и смотрел на черный столб. Эмрис и Ламорак хотели увести его насильно, но не решились.

Уррий стоял и смотрел.

К нему подошел сэр Бан и по-отечески положил руку ему на плечо.

— Знаешь, Уррий, бери-ка Эмриса и Ламорака и поезжай прямо сейчас к Озеру Трех Дев, — мягко сказал он. — Руан покажет дорогу, он знаком с тамошним отшельником, сэром Тауласом. По дороге расскажет его удивительную историю, она заслуживает внимания. Ты меня слышишь, Уррий? До темна успеете добраться до Маридунума, там заночуете, а засветло поедете дальше. К завтрашнему вечеру вернетесь. С вами поедет еще десять человек охраны на всякий случай… С сэром Бламуром я договорился, он не возражает. Только не говорите никому о цели поездки — все-таки запрещено королевским указом… Эх, Уррий, я сам бы с вами проехался, да рана не позволяет. Иди, предупреди друзей и собирайтесь в путь.

Старый учитель почти насильно развернул юношу по направлению к дверям замка и повел. Уррий с трудом оторвал взгляд от места казни.

— Забудь об этом, — сказал сэр Бан. — Жизнь прекрасна, а то, что было — лишь театр, где все мы всего только комедианты. Ты знаешь это. Давай, поезжайте к озеру Трех Дев. Желаю Эмрису взять легендарный Экскалибурн — Эмрис достоин этого.

— Спасибо вам, сэр Бан, — сказал наконец Уррий. — За все спасибо.

В то время, как Уррий бесплодно высматривал в толпе Верховного Координатора Фоора, тот находился уже далеко от замка — в подземном храме под Красной Часовней. Сенешаль замка пристально посмотрел на гостя, когда тот сказал, что хочет прогуляться по лесу, вскоре вернется и что не любит больших скоплений людей. Но сэр Бламур ничего не сказал престарелому рыцарю, распорядился стражникам впустить сэра Фоора Дебоша в замок, когда тому заблагорассудится вернуться.

В обширном подземном храме под Красной часовней все было чисто убрано — огромные завалы секторов разрушенной металлической лестницы были разобраны и оттащены в подземные мастерские, в которых были изготовлены почти два века назад. Мастерскими не пользовались с тех пор ни разу, поэтому их заставили ценным железным ломом почти полностью, а также подземные коридоры, к ним ведущие.

Верховный Координатор изменил свое первоначальное решение покинуть храм за ненадобностью. Алголиане еще более тщательно замаскировали вход в подземелье в лесу и разрушили лестницу из Красной часовни — как будто и не было ее никогда. Отправили в Ирландию шаблоний и трупы погибших, уехали почетные гости. Остались лишь те, кто был необходим — шестнадцать отрядов отборных контрлбриков, прошедших огонь и воду, шестнадцать дебаггеров и четыре хэккера. Апологеты разъехались по своим Каталогам, заниматься текущими делами, увозя с собой алголиан, привезенных для посвящения в таинства. Хоть и были молодые контрлбрики из подающих особые надежды, но еще молоды. Уже неоднократно возносил благодарности великому Алголу Координатор Фоор, за то, что наверху в день Оплодотворения «частицы малой» опытных контрлбриков не оказалось — иначе он бы кусал локти над трупом наследника Алвисида и мечты его увидеть Учителя вновь живущим рассыпались бы в прах.

Верховный Координатор встал в священный круг храма, шестнадцать отрядов контрлбриков, возглавляемых дебаггерами стояли по кругу, почтительно склонив головы. Координатор Фоор крайне редко обращался к своим подчиненным. Он прочертил в воздухе священную спираль Алвисида и произнес торжественно:

— Братья! — голос его прогремел под сводами храма, проникая в самые сердца верующих. — Настал великий час! Мудрый Алгол послал нам испытание на верность и стойкость наших убеждений! Грядут большие перемены и мы должны сделать все, от нас зависящее, чтобы сын Алгола Алвисид вновь встал во главе нас, неся в мир Доброе, Разумное и Вечное. Не буду скрывать — предстоят тяжелые времена и из всех нас до Каталога Ферстстарр доберутся единицы. Наша главная задача: доставить «частицу малую» туда, где она должна быть — в Каталог Ферстстарр. Чего бы нам это не стоило. Это может сделать лишь наследник Алвисида. Ни один волосок не должен упасть с его головы. Я сам буду жить в замке, следя за этим. Если же он покинет замок — два отряда должны непременно быть незримо рядом с ним, чтобы избежать любых неожиданностей.

Верховный Координатор замолчал, переводя дух и оглядел слушателей — все внимательно смотрели на него, запоминая каждое слово, как откровение Алгола, как руководство к дальнейшей жизни.

Хэккер Прионест прочертил в воздухе священную спираль Алвисида — просил слова. Фоор кивнул, разрешая.

— Верховный Координатор, да пребудет с вами благодать Алгола, скажите, шар может передвигаться только с наследником Алвисида?

— Да.

— А если вдруг наследник Алвисида случайно погибнет, возможно, если на труп его возложить «частицу малую», то таким образом мы доставим ее, неся труп на носилках, в Каталог Ферстстарр, где и полагается быть плоти Алгола?

Координатор Фоор поднял руку по направлению к хэккеру Прионесту. Он хотел сжечь его пламенем Алвисида, чтобы другим неповадно было даже думать об этом. Но сдержался, взял себя в руки. Он готов к любым испытаниям, посланным Великим Алголом, он с честью выполнит свою миссию — Алвисид вновь оживет. А для этого требуется полное единство в рядах алголиан, раскол сейчас смерти подобен.

— Это, во-первых, неизвестно — возможно плоть Алгола подчиняется только живому наследнику Алвисида. А потом, — Фоор сделал значительную паузу, — вы все знаете пророчество — наследник Алвисида оживит сына Алгола. Алвисид вновь будет во главе нас. Мы обязаны сделать это!

Он вновь помолчал и заговорил торжественно-распевно, словно хвалебный файл:

— Братья! Все вы посвящены и допущены были к голове Алвисида! — Координатор Фоор лгал, он прекрасно знал к голове бога допускались избранные из избранных и среди присутствующих в храме было не более пяти-восьми подобных человек. — Судьба Алвисида сейчас в наших руках, братья! Трудно и опасно выполнять выпавшую на нас святую миссию — мы избраны Алголом для нее! Многие из нас положат головы, выполняя святой долг и имена их навечно будут занесены в Золотые Директории. Все из присутствующих здесь, кто останется жив, станут хэккерами!

По залу пронесся с трудом сдерживаемый гул голосов.

— Братья! — прогремел Фоор. — Великий Алвисид сейчас будет говорить с вами!

Гул усилился, даже хэккеры с удивлением взглянули на своего предводителя.

— То, что услышите вы сейчас, должно умереть в ваших сердцах, никому нельзя рассказывать об этом Откровении Алвисида! — провозгласил Фоор. — Вы все увидите Алвисида, сможете задать ему вопросы, и, значит, становитесь хэккерами прямо сейчас!

В воздухе замелькали прочерчиваемые спирали Алвисида. Алголиане молились. Фоор повернулся к накрытому священной желтой материей ларцу из желтого камня. Рядом с ним стояло кресло, которое Координатор приготовил так, чтобы оно находилось ровно где надо (вся сцена уже отрепетировалась им заранее). Крышка ларца была откинута — так его и доставили в храм, иначе открывая ларец Фоор бы умер. Или бы умер другой алголианин, которому Фоор поручил бы сделать это, но каждый человек сейчас был на счету.

— Вставай, — тихо, едва слышно проговорил Фоор.

Посланник Алвисида выскочил из ларца и уселся в приготовленное кресло. Все двести семьдесят пять человек, включая хэккеров, с трепетом упали на колени, вознося файлы Алголу. Торжественность и важность момента лишила их способности размышлять, они сейчас могли только внимать — и ни одно произнесенное слово не вытравят из их памяти любые десятилетия.

— Расскажи про себя, — тихо скомандовал Фоор.

— Я — бог, сын могущественного Алгола, пришедший с ним из другого мира, где дух человеческий взлетел на непредставимые высоты и вывел людское племя в космос. Я и отец мой всемогущий Алгол пришли в этот мир, неся Добро. Но Добру всегда противодействуют… — начал свой удивительный рассказ посланец Алвисида.

Фоор оглядел присутствующих. Да, он поступил верно, принеся сюда посланца Алвисида. Он и так не сомневался в верности своих подчиненных, они были многократно проверены. Но теперь он знал — случайностей не будет никаких! Он готов к испытаниям, посланным Великим Алголом.

Алголиане внимали сыну Бога. Они готовы были пожертвовать жизнью ради одного этого счастья, и если бы каждому из них сказали, что после того, как Алвисид закончит речь, слушателя подвергнут страшной казни, то каждый бы из присутствующих алголиан с радостью бы согласился. Но жизни их сейчас, как никогда были нужны святой вере и сыну Алгола — святому Алвисиду.

 

16. ДЕВУШКА ИЗ МАРИДУНУМА

Уррий гнал коня так, словно от этого зависела сама жизнь его. И если бы они не достигли Маридунума, то конь пал бы замертво через несколько миль. Остальные всадники отстали от него более чем на двести ярдов. Разговаривать Уррию ни с кем не хотелось, даже с Эмрисом и Ламораком.

У «Сердца дракона», лучшей гостиницы Маридунума, всадники спешились и вошли в трехэтажное большое здание. В обеденном зале полыхал камин, но посетителей было немного — лишь зажиточные горожане, отдыхающие после трудов праведных, нищих и забулдыг отсюда вышвыривали моментально.

— Эля и мяса сыну короля Сегонтиумского и сэру Уррию Сидморту! — воскликнул Эмрис входя.

— Сэру Радхауру! — поправил его Уррий.

— Что? — переспросил сводного брата Эмрис.

— Сэр Радхаур — Рыцарь Воды, такого мое рыцарское имя, — сказал Уррий. Был он мрачен и по-прежнему бледен, хотя сумасшедшая скачка несколько успокоила его.

— Хорошо, пусть будет как ты желаешь, — пожал плечами Эмрис и крикнул:

— Хозяин, лучший стол и лучшие комнаты для сына короля Сегонтиумского и сэра Радхаура, сына графа Маридунского! Руан, позаботьтесь обо всем пожалуйста. Да, и попросите, чтобы три девушки за ужином составили нам компанию. Вы, надеюсь, не возражаете? — Эмрис повернулся к друзьям.

— Мне безразлично, — хрипло ответил Уррий.

— Еще бы я возражал! — воскликнул Ламорак.

Руан обо всем побеспокоился, их провели в отдельный небольшой опрятный зал. За большой длинный стол уселись ужинать сопровождавшие их воины, друзья сели за маленький у окна. В окно ничего не было видно — ночь вступила в свои права. Слуги принесли на подносах ужин, один из них разлил эль по кубкам и поинтересовался: может быть, молодые господа желают вина, в «Сердце дракона» богатые погреба, лучшие во всей округе, «Сердце дракона» не зря считается лучшей гостиницей города.

Хозяин ввел пятерых девушек лет по двадцать и подвел их к гостям (хотя речь была о трех, но хозяин решил, что лучше переусердствовать перед знатными, и, как он небезосновательно надеялся, щедрыми господами, чем не угодить им, и поэтому он привел всех подходящих по возрасту женщин, что у него были). Эмрис тут же усадил стройную рыжеволосую девушку со смешливым курносым лицом к себе на колени — она казалась самой общительной и доступной из всех. На шее каждой девушки были серебряные тонкие кольца с какими-то надписями — знаки того, что они рабыни. Наверное, хозяина гостиницы.

Уррий не обратил на девушек никакого внимания — казалось он целиком поглощен ужином. На самом деле к еде он почти не притрагивался, зато наполнил себе уже пятый бокал элем.

Эмрис и Ламорак веселились вовсю — радость освобождения еще кипела в них, а мрачная сцена казни выветрилась из их голов, как вчерашний смурной хмель. Эмрис много говорил, шутил, смеялся, пил эль кубок за кубком, обнимал рыжеволосую красотку по имени Мадлен и ощупывал тугие выпуклости ее груди, радуясь, что она не снимает как бы невзначай положенную ей на грудь руку раздраженным жестом и не строит из себя недотрогу, которой явно не является. Эмрис предвкушал приятную ночь и старался думать лишь об этом. Но мысли о завтрашнем испытании не оставляли его полностью, лишь отступили на второй план. Завтра все для него решится! Уррий уверен, что Эмрис возьмет Экскалибурн из озера Трех Дев, и Эмрис хотел ему верить. Собственно, завтра ничего не решится — если Эмрис, как и все прочие пытавшиеся, не сможет вынуть из озера волшебный клинок короля Артура, это еще отнюдь не будет означать, что Ламорак ошибся в своих предположениях. Сколько королей, начиная с сына Артура Элизара, пытались и не смогли его достать, а ведь никто никогда не оспаривал их право на Верховный престол Британии! А Эмрису очень хотелось верить в предположения Ламорака, он уверовал уже, что не бастард, каких тысячи, а наследник престола, по традиции отданный на воспитание знатному рыцарю королевства. Но прочь эти мысли! На коленях соблазнительная красотка, которая подарит ему восхитительную ночь, рядом лучшие и верные друзья, в руках кубок с пенящимся элем — жизнь прекрасна и удивительна!

Уррий за весь вечер не проронил ни слова, ни разу не улыбнулся и даже не взглянул ни на одну девушку, словно их не существовало вовсе.

Он отодвинул тарелку, встал и хмуро сказал:

— Я пойду спать, завтра предстоит долгий путь. Триан, проведи меня в мою комнату!

Триан тут же встал из-за большого стола. Он уже заранее осмотрел приготовленные его господам комнаты и был готов к тому, что его в любой момент вырвут из-за стола, то есть основательно подкрепился. Немой телохранитель взял со стола один из подсвечников и пошел к выходу из зала. Уррий направился за ним.

Неожиданно юноша остановился и повернулся к столу, где продолжали веселиться его друзья.

— Ты, — указал он на худощавую молчаливую девушку со сбившимися в редкие прядки каштановыми волосами. — Пойдем со мной!

Эмрис и Ламорак удивленно-восхищенно переглянулись. Ламорак сделал жест, что, мол, молодец, Уррий, так и надо! Девушка покорно встала из-за стола и направилась к Уррию, в разрезе ее красного платья юноша увидел широкую ложбину между двух небольших холмиков груди, в ложбинке росли несколько темных волосков.

Они молча поднялись по темной деревянной лестнице и прошли по длинному коридору почти в самый конец. Триан ввел их в комнату с широкой постелью, поставил подсвечник на стоявший рядом с кроватью сундук и вопросительно посмотрел на Уррия. Тот кивнул и Триан вышел в небольшую прихожую, плотно прикрыв за собой дверь. Уррий знал, что верный телохранитель не спустится вниз, а ляжет прямо у двери Уррия, защищая сон своего господина.

Уррий посмотрел на девушку.

— Как тебя зовут? — спросил он и тут же добавил:

— Нет, не говори! Мне не нужно знать твоего имени. Раздевайся!

В свете трех свечей он молча смотрел, как она снимает свое красное платье с большим вырезом. Соски на ее груди были сморщенными и совсем маленькими, не больше мелкой монеты. И почти под цвет кожи — совсем не выделялись.

— Ложись! — сказал он и девушка так же молча откинула одеяло к стене и легла на спину, подставив тело его наблюдательному взгляду и уставившись в потолок.

Она была стройной и худой, с боков выпирали ребра, так что можно было пересчитать их не дотрагиваясь, у небольшого пушка между ног круто выпирали вверх туго обтянутые кожей кости, словно ограждая и защищая ее естество. Маленькие груди распластались по телу и стали едва различимы. Но она была красива — словно пугливая лесная лань. Кожа ее была белая, хотелось провести по ней рукой — бережно и ласково, чтобы случайно не порвать. Лишь серебряный ошейник рабыни раздражал Уррия, отталкивал взгляд юноши.

Такая же белая кожа, как у Лореллы. Но у его суженой фигура лучше, плотнее, у Лореллы прекрасная грудь, роскошные золотые волосы и удивительно глубокие зеленые глаза.

А у этой девушки глаза светло-коричневые, с рыжим пятнышком в левом глазу, смотрят в потолок, словно в бездонное небо, словно лежит она на берегу сказочного острова и ничто не угрожает ее чести — равнодушно лежит, будто ее ничего не касается.

«Зачем мне все это надо?» — подумал Уррий и начал медленно раздеваться, не сводя с обнаженной девушки глаз. Он стеснялся собственной наготы, но не стал гасить свечи.

Он осторожно перелез через нее и тихонько коснулся пальцами маленького сморщенного соска. Девушка вздохнула тяжело и закрыла глаза. Уррий вспомнил как страстно вздыхала Сарлуза под его неутолимыми ласками и сжал зубы. Эта девушка вздохнула, желая чтобы скорее закончилась неприятная для нее процедура.

Уррий дал себе слово, что если не вырвет из ее груди стона наслаждения, если не добьется ответных ласк, то выставит ее за дверь, не взяв. И нежно провел рукой по груди девушки, по плоскому животу, коснулся редкого пушка в низу живота. Он не торопился, он вспоминал Сарлузу, то как отдавал ей всего себя и думал о Лорелле, которой отдаст всего себя. Он не делал разницы в ласках, предназначаемых Сарлузе или Лорелле… или этой девушке, имени которой не знал.

Он поймал удивленный взгляд ее карих глаз. Он коснулся ее губ и сразу же склонился над соском правой груди, потеребил его губами и почувствовал как он расправляется под его языком, как набухает силой, жизнью и робким, неосознанным, инстинктивным желанием. Она нерешительно подняла руку и провела по его жестким волосам. Он вновь приблизил лицо к ее лицу, чтобы снова увидеть ее взгляд, но глаза ее уже были закрыты. Не прекращая ласк он поцеловал ее в губы — не рассчитывая на взаимность. Но она вдруг обеими руками прижала его к себе, он почувствовал как напряглось ее тепло и какой горячий у нее поцелуй.

«Зачем мне все это надо?» — снова подумал он, овладевая ею и услышал протяжный стон из ее уст, ее пальцы с коротко подстриженными ногтями скрябнули по его спине, доставляя не боль, а наслаждение. «Зачем мне все это надо?» — обреченно подумал Уррий и стон страдания вырвался из его груди — он понял, что влюбился в эту девушку, имени которой не знает.

Он обладает ею, ее пальцы впились в его спину, тело ее изгибается под ним, принимая его. Он любит ее!

Но ведь он любит Сарлузу!

Но ведь он безумно любит Лореллу и собирается взять ее в жены в самое ближайшее время!

И он любит эту рабыню, отдававшуюся ему потому, что за это заплачено!

А может быть, он вообще никого не любит?! Может, это он сам все напридумал?! Может он вообще никого не способен полюбить?!

От этой мысли закружилась голова. Об этом не хотелось даже думать. «Зачем я затеял все это?» — в очередной раз задал Уррий себе вопрос, на который не было ответа и в это мгновение он вдруг почувствовал, что словно возносится на небеса, мир из темного, едва освещенного помещения расширяется и превращается в ослепительное безбрежное пространство. И в ушах его заиграла небесная музыка, которая на самом деле была ее протяжным страстным стоном.

Какое-то время он нежно ласкал ее, чувствуя как дрожит тело под его руками. Затем, когда она наконец задышала ровно и опять закрыла глаза, он повалился на спину и уставился в темный деревянный потолок, на котором серебрилось пятно какой-то плесени.

— Одевайся и уходи, — сказал Уррий, все так же глядя в потолок.

Она покорно встала и взяла брошенное на полу платье.

— Мы еще увидимся когда-нибудь? — спросила рабыня, вся жизнь которой предназначалась для утехи знатных и богатых посетителей опостылевшей гостиницы, и в которой этот странный юноша впервые разбудил чувство. Она впервые в жизни поняла, что от противного ей действа, оказывается, можно получить и необъяснимое, еще до конца непонятое ею, невероятное наслаждение.

— Нет, — твердо сказал Уррий, не отрывая взгляда от белеющего пятна на потолке.

— Вам не понравилось, господин? — девушка испугалась. Ей вдруг очень захотелось, чтобы этому юноше было так же приятно, как ей самой.

— Очень понравилось, — честно, но нехотя, ответил Уррий. — Уходи, прошу тебя!

— Я буду ждать когда вы приедете еще раз, — вдруг сказала она сквозь неожиданно выступившие слезы. — До самой смерти будут ждать и надеяться.

Она поспешно натянула платье и вышла, разбудив открываемой дверью уже заснувшего Триана.

Дверь закрылась. Уррий изо всех сил стукнул кулаком в дерево спинки кровати, резко перевернулся на живот и впился зубами в подушку. Да что с ним происходит, черт побери!!!

А Эмрису было хорошо — целоваться Мадлен умела, это от нее не отнимешь. Когда Уррий ушел спать, на его место подсели по приглашающему знаку Эмриса Руан и еще один из воинов по имени Прист. Беседа была оживленной и совершенно бессодержательной, эль поглощался немеряно. И Эмрис сам не заметил как ушел Ламорак с Вариссой, как Руан и Прист удалились, держась за талии ветреных красавиц-рабынь — он был поглощен поцелуем с Мадлен, сквозь ткань платья ощупывая ее плотное молодое тело.

Наконец свечи догорели почти до основания, за большим столом допивали маленькими глотками эль три воина, дожидавшиеся пока приемный сын их господина не решит отправиться на покой.

— Пойдем спать, милая Мадлен. У нас будет волшебная ночь! — нежно сказал Эмрис.

— Я не могу, — виновато сказала Мадлен и встала с его колен.

— Почему? — удивился Эмрис.

— У меня женские дела, — тяжко вздохнула девушка, ей нравился этот веселый, сильный, красивый парень.

— Какие? — тупо поинтересовался Эмрис.

— Кровь течет из одного места, — с едва сдерживаемым раздражением пояснила Мадлен, чтобы прекратить этот разговор.

— Из какого?

— Ты издеваешься? Из того… самого…

— Тебя кто-нибудь поранил? — рука юноши непроизвольно потянулась к рукояти висящего на боку меча.

— Глупый ты, — рассмеялась Мадлен. — Еще не знаешь ничего! У женщины каждый месяц такое обязательно бывает, это нормально, и в такие дни… это… ну, с мужчинами… нельзя ни в коем случае!

— Что же ты мне сразу не сказала? — рассердился Эмрис. Все остальные девушки уже ушли и сейчас наверняка с ними развлекаются Ламорак, Руан и Прист. Даже Уррий и тот увел с собой ту худосочную в красном платье и со скромным взглядом…

— А ты не спрашивал, — кокетливо-игриво сказала Мадлен, и ее тон окончательно разозлил Эмриса.

— Пошла прочь, дура! — сказал он и мрачно налил себе в кубок еще эля.

Утром Уррий подошел к хозяину гостиницы и спросил, помнит ли тот рабыню, которая вчера была в красном платье. Когда хозяин утвердительно кивнул, Уррий спросил сколько тот просит за нее, он хочет купить эту рабыню. Хозяин, поскребя в затылке, назвал цену — семь золотых монет, и вопросительно посмотрел на молодого рыцаря (эту девушку хозяин не считал лучшей и не прочь был от нее избавиться). Уррий ожидал услышать сумму примерно раз в пять больше. Не торгуясь, он отсчитал деньги, заставив хозяина «Сердца дракона» глубоко пожалеть о том, что он так низко оценил свою рабыню, хотя больше чем втрое запросил против того, что платил сам. Уррий отвел в сторону одного из воинов, дал ему все что было в кошельке и велел ему дождаться девушку, которую он увел вчера с собой, (воин кивнул, что помнит какую именно), немедленно снять с нее рабский ошейник, купить ей в Маридунуме дом и отдать все оставшиеся деньги ей. И пусть он дожидается их в этой гостинице сегодня вечером. Воин согласно кивнул и заверил, что все выполнит в точности, в чем, впрочем, Уррий и не сомневался. Эмрис и Ламорак уже дожидались его в седлах, и Уррий поспешил присоединиться к ним. Имени девушки он так и не спросил.

 

17. КОРОЛЕВСКИЙ ПИР

Верховный король Британии Эдвин II, Пендрагон не только на словах, но и на деле радел за своих поданных — на королевские пиры по случаю турнира приглашались все рыцари королевства, а также гостившие в Британии подданные других государств, со всеми их слугами, оруженосцами и воинами. Правда, для сопровождающих знатных рыцарей были отведены специальные залы, где яства подавались не такие изысканные, но вино и эль там лились не менее щедро, а веселья в залах для простых воинов и оруженосцев было, пожалуй, побольше, чем в главной пиршественной зале, где отмечали праздник сдержанные и мужественные благородные рыцари и воспитанные в строгости придворные дамы.

Давно уже никто не совершал покушений на королевскую особу и обстановка в стране и на границах не представлялась грозной, но традиции соблюдались строго и королевские службы не теряли бдительности никогда, добросовестно отрабатывая свой хлеб. Любое оружие при входе во дворец на пир полагалось сдавать страже. Всем — не взирая на звания и заслуги. Кроме ножей и кинжалов, не длиннее двенадцати дюймов — мясо-то знатным гостям надо чем-то резать, не зубами же рвать! Тут охрана ничего не могла поделать, оставалось лишь быть внимательными во время пиршества и следить, чтобы рыцари вместо мяса не порезали этими кинжалами друг друга.

Но не к лицу одному из самых знатных и благородных рыцарей страны, имеющему постоянное место за легендарным круглым столом во время судьбоносных собраний, появляться на людях без меча. Поэтому, готовясь идти на королевский пир, граф Маридунский облачился в парадные великолепные одежды и оруженосец подал ему специальные, для подобных случаев предназначенные, ножны с мечом на первый взгляд ничем не отличающимся от того, с которым граф ходил на турнир. Но для того, чтобы бдительная стража не попросила вежливо оставить в преддверии зала меч, лезвие было всего четыре дюйма длиной — лишь бы рукоять не вылетела из ножен. И граф, не теряя собственного достоинства, мог присутствовать на пире при оружии. А все гадали — как графу удается пронести в пиршественный зал боевое оружие и не привлекать к себе тем самым внимания бдительной охраны. Даже один из ближайших друзей графа король Пенландрис долго и безрезультатно ломал себе голову над этой загадкой — никакие подарки с его стороны на стражу дворца не действовали, он всегда вынужден был отдавать им свой меч.

От особняка графа до королевского дворца идти было недалеко, погода стояла превосходная (а королевские конюшни и так были переполнены в эти дни) и граф с сыновьями и сопровождающими его воинами отправился пешком, обходя обширные лужи, появившиеся после внезапно нагрянувшего днем над столицей кратковременного, но сильного дождя.

Сегодняшний визит графа разительно отличался от вчерашнего — одежды его и спутников были великолепны, впереди шел оруженосец с гордо поднятым знаменем графа, улицы для маршрута выбирались не тихие и узкие, а главные, полные празднично одетых людей. Простые люди срывали шапки и кланялись знатному сеньору.

Граф и его спутники подошли ко дворцу, площадь перед которым была наполнена праздношатающимися дворянами, желающими показать великолепие своих одежд и насладиться восторженными взглядами тех любопытствующих простолюдинов, которые еще не устали от зрелищ за этот насыщенный событиями день. Граф с интересом оглядел обширную виселицу на площади в дальнем конце, подальше от парадных ворот дворца, но прямо напротив них. Да, к давним повешенным, давно вымоченным в смоле и совсем обветшавшим, прибавилось еще двое. Казненных самое позднее неделю назад, а может и раньше — они тоже уже были залиты смолой, чтобы не разлагались. Эдвин Пендрагон был великодушным королем — за год, всего два казненных. Вон тот, третий в первом ряду, висит еще со времен правления прошлого короля. Сэр Отлак помнил времена, когда повешенные не успевали да же запахнуть, как их сменяли новыми висельниками. Один из свежих казненных, был обезглавлен и подвешен за ноги. Сэр Отлак догадался, что это выставлен на всеобщее обозрение, труп чародея, предсказавшего смерть Верховного короля через девять дней — теперь уже завтра. Конечно, если все остальные маги, пророчествуют, что Эдвин II будет править долгие годы, можно забыть об идиотском предсказании помешанного бродячего шарлатана, но какая-то заноза крепко засела в сердце графа. Надо будет попросить короля быть поосторожнее завтра, и, может быть даже не выезжать на турнир, сказавшись больным… Впрочем, король сам наверняка озаботится этим — по тому, что он просил Отлака принести клятву, можно догадаться, что Эдвин Пендрагон не может выбросить пророчество колдуна из головы.

Граф и его сыновья прошли во дворец. В коридорах, и в главном зале, возле уже накрытых обширных столов, толпились придворные и прибывшие на турнир рыцари и гости, в специальных креслах, выставленных вдоль одной из стен, сидели придворные красавицы в сопровождении многочисленных дам и служанок. Самые нетерпеливые рыцари уже завязали с чопорными красавицами светские беседы, обсуждая прошедшие поединки. Имя барона Ансеиса было у всех на устах.

Ждали Верховного короля. Во множестве сновали слуги, десятки огромных догов сидели терпеливо у стен, высунув длинные розовые языки — умные животные знали, что их время еще не пришло.

Граф сразу заметил барона Ансеиса, он стоял в окружении четырех рыцарей — зачинщиков турнира. Всех их было трудно сейчас узнать, они сменили боевые доспехи на парадные одежды, речи их были изысканны и вежливы, а ведь совсем недавно они скрещивали копья на ристалище. Рядом с французом, не сводя с него влюбленных глаз, стояла Аннаура. То, что она влюбилась в отважного барона с учтивыми манерами не было ничего удивительного, но то, что когда Ансеис взглянул на нее и в его взгляде Отлак отчетливо прочитал интерес барона к Аннауре, поразило графа. Граф пожал плечами — жизнь многогранна, устанешь всему удивляться. Конечно, Аннаура необычна и выделяется среди многочисленных придворных дам — орлиными чертами лица и пылкой натурой. И только сейчас Отлак понял, что еще необычного было в ней — она никогда не носила головных уборов, пышные темно-каштановые волосы сразу привлекали к себе взгляд. И, оказывается, она все время меняла прическу — волосы то буйно спускались на плечи, то были тщательно заплетены в косу, то невообразимой башней возвышались над головой. Знатные дамы, которых знал Отлак, всегда носили разнообразные уборы — в виде ли полумесяца, или увенчанных двумя изящными рогами колпаков, или конусовидными с воздушными вуалями — считая, что без головного убора они появились бы в обществе раздетые. А одна из бывших возлюбленных графа, овдовевшая супруга короля Лестинойского Клегисса, даже ложась в постель не снимала свой бархатный розовый с золотом колпак. И Отлак за несколько месяцев бурного романа так и не узнал, какого цвета волосы у его любовницы.

Барон Ансеис выглядел прекрасно, но несколько утомленно. Немудрено — встать с рассветом, выдержать столько боев с лучшими рыцарями Британии, да еще посмотреть состязание чародеев в обществе Аннауры, которая по мнению Отлака могла утомить любого. А ведь сегодняшний пир, как Отлак знал по опыту, может продлиться до утра. И горе тем рыцарям, что вовремя не отправятся спать, а после пира сядут на коней, чтобы сразиться в общем бою. Не много рыцарей способно выдержать такую нагрузку. Гловер — способен. И граф не удивится теперь, если окажется, что и симпатичный французский барон — тоже. Сам граф предусмотрительно поспал перед выходом на пир. И заставил отдохнуть сыновей. Педивер и Морианс пытались воспротивиться, но спорить со строгим отцом бесполезно. Зато теперь возбуждение Педивера от боя с Гловером прошло, он был спокоен и полон уверенного достоинства. Как и полагает наследнику графа Маридунского.

Барон рассказывал своим недавним противникам какую-то историю, те с увлечением слушали. Казалось, они забыли об утреннем поражении. Когда Отлак подошел к ним, француз закончил рассказ и вся компания разразилась дружным хохотом.

— О, граф, — сэр Гловер заметил подошедшего Отлака и взял его под локоть, — вы не только храбрейшего воина привезли в столицу, но и приятнейшего человека. Впрочем завтра, бычья требуха, мы с ним снова встретимся на ристалище. Барон, вы очень расстроитесь, оказавшись побежденным?

— Нет, — без запинки и смущения ответил француз. — Если бы не ваши правила, я бы вообще не вышел завтра — не люблю толкотню и суету. Я предпочитаю сражаться один на один, лицом к лицу…

— А как же на поле боя, в битве? — спросил сэр Ковердэйл.

— Там — другое дело. Там убиваешь врагов и пощады не ведаешь. Как и осторожности, чтобы не причинить особого вреда противнику, как я старался сегодня. Надеюсь, вы тоже не желали покалечить благородных рыцарей, с которыми сражались? — обратился Ансеис к собеседникам.

— Да, конечно — дружно ответили рыцари.

Гловер нахмурился, он вспомнил убитого им огромного рыцаря.

— Единственное досадное исключение сегодняшнего дня, — сказал Ансеис, — тот огромный рыцарь, что неудачно упал на траву, сбитый грозным копьем сэра Гловера. Но я не понимаю, как ваши герольды допускают на турнир рыцарей, не умеющих падать с коня, не причиняя себе ущерба.

Гловер благодарно улыбнулся Ансеису. Он развеял сомнения его совести. Француз прочно завоевывал симпатии бриттских рыцарей.

«Умеет же барон внушить к себе приязнь!» — с белой завистью подумал граф Маридунский. Он уже знал, что Ансеис согласился взять лишь половину предложенного проигравшими зачинщиками выкупов за доспехи, оставил себе скромную сумму на дорожные расходы, а остальные деньги (немалые, к слову сказать) просил отдать герольдам.

Гловер отвел Отлака в сторону.

— Достойного сына вырастили, граф, клянусь всеми богами, живыми и умершими! На следующем турнире, пожалуй, мне будет с ним и не справиться, бычья требуха!

Граф довольно улыбнулся, но сказал:

— Вы тоже мастерски держались в седле. Четыре чистые победы на турнире — это далеко не каждому по силам! Я вижу обида на француза у вас уже прошла?

— Какая может быть обида, бычья требуха! Каждый способен сделать только то, что он способен сделать! Барон Ансеис оказался сегодня сильнее, порази меня молния! Но это не означает, бычья требуха, что и завтра он окажется победителем!

— Совсем не означает, — любезно согласился граф.

— А вообще барон — один из самых обаятельных рыцарей, что я встречал, клянусь своим мечом! Я рад, что на пиру буду сидеть рядом с ним. А как вы с ним познакомились, граф, если не секрет?

— В гостинице. Но он все равно ехал в Рэдвэлл. В своей далекой Франции барон прослышал об искусстве сэра Бана и хочет взять у него уроки владения мечом.

— Это при его-то мастерстве, бычья требуха, еще хотеть чему-то научиться?! Или он слабо владеет мечом?

— У меня не было пока возможности увидеть, но думаю, что не каждый выйдет живым после встречи с ним один на один с мечами в руках.

— Лаконично и убедительно, бычья требуха! — воскликнул Гловер и рассмеялся.

Королевский коннетабль громко возвестил о приближении Верховного короля и просил достопочтенных гостей занять свои места. Сэр Гловер, как и Педивер и барон Ансеис, вместе со своими дамами (если таковые имелись на данный момент) должны были сесть за главным столом по левую руку от короля — как проявившие себя сегодня на турнире рыцари. Сэр Отлак с достоинством пошел к своему месту за главным столом, по правую руку от трона — где сидели самые знатные дворяне Британии. Морианс, как его сын, хоть и не был еще посвящен в рыцари, сел рядом с ним, возле короля Пенландриса.

Вошел король Эдвин и все стоя приветствовали его. Король был в роскошных одеждах и выглядел величественно и гордо, щеки его покрывал легкий румянец, он казался воплощением государственной мудрости, здоровья и силы.

«И надо же было придумать, что ему суждено завтра умереть!» — подумал сэр Отлак. Если вдруг это случится, то не по состоянию здоровья, а насильственно. Но вся пища короля проверяется, а охрана свое дело знает. Так что можно было не беспокоиться о глупых бреднях безумца, висящего сейчас на площади ногами вверх.

Герольд-церемониймейстер долго и нудно громким голосом представлял гостей, расхваливая знатность, заслуги и подвиги не только самого представляемого гостя, но и его знаменитых предков. Глава герольдов честно отрабатывал щедрые пожертвования знатных рыцарей. Сэр Отлак устал стоять, у него занемели ноги, но он привычно терпел, это была частица его жизни. И немалая. Подвиги на поле боя и слава во время пира.

Герольд начал перечислять саксонских рыцарей, прибывших просить руки принцессы Рогнеды для наследного саксонского принца. Возглавлял делегацию известный саксонский рыцарь герцог Иглангер — Отлак его прежде не видел и ему не понравилось надменное лицо сакса со сросшимися бровями. Пока герольд перечислял его заслуги (видно герцог не поскупился герольдам) сэр Отлак успел возненавидеть герцога. При имени сэра Джона Лайона граф с интересом посмотрел на него. Да, это был его вчерашний знакомец. «Он еще живой, после сокрушительного поражения от сэра Ансеиса?!» Барон тоже с интересом взглянул на сэра Лайона. Это был действительно сэр Лайон которого француз помнил по Лондону. И не его сегодня сбросил с коня барон — в этом он мог поручиться чем угодно.

Наконец все церемонии были завершены и гости со сдерживаемыми вздохами облегчения сели — самые знатные на массивные кресла, остальные на длинные дубовые скамьи. Проворные слуги быстро разлили вино по бокалам. Пир начинался. Собственно, сегодняшний пир был лишь разминкой к пиру заключительного дня, который может продлиться и неделю. Сегодня рыцарям, заявившимся на общий бой, следует быть сдержанными в еде и употреблении вина. Но в лицо им этого никто не скажет, никто не остановит — руководить ими должны лишь собственная воля, рыцарская доблесть и опыт. И несомненно завтра несколько рыцарей вываляться из седла не доскакав до противника — те, кто всю ночь усердствовал за столом, не зная меры вину и веселью. Но зачинщики турнира и сэр Ансеис к такого сорта рыцарям не принадлежали. А напротив сэра Педивера сидел строгий отец. Завтра Педивер должен проявить свою доблесть и вновь доказать, что он достоин знаменитого имени Сидмортов.

Первый тост был за королеву красоты турнира — прекрасную Рогнеду. Она выслушала множество лестных речей в свой адрес и благородные, прославленные, закаленные в боях рыцари выпили прекрасное вино в честь прекрасной принцессы. Не найти слов, которыми можно было бы передать чувство одиннадцатилетней принцессы: она и верила отцу, когда он обещал ей, что ее выберут и сомневалась, что достойна. Теперь же ее выбрал победитель первого дня, и не рыцарь отца, а прибывший из-за моря француз, то есть выбрал не по просьбе-намеку короля, а потому что действительно посчитал — красивее ее, Рогнеды, на турнире никого нет!

После этого тоста принцессу сразу же увели — пока вино и эль не разгорячили кровь мужественным рыцарям, пока не пошли в ход крепкие словечки, к которым давно привыкли придворные дамы, но которые не должны были смущать невинную девочку.

По традиции следующий тост выпили за мастерство и отвагу победителя прошедшего дня турнира (победителя состязаний чародеев тоже хотели пригласить на пир, но нигде не смогли найти — он исчез сразу после окончания состязаний). Затем учтивый барон Ансеис выпил за славу Британии и за благородных и отважных рыцарей, ее населяющих.

Высокие слова были сказаны (и будут сказаны еще — позже) и гости Верховного короля уделили пристальное внимание выставленному на огромных золотых блюдах угощению. Зал наполнили звуки раздираемых кусков прожаренного мяса и звон стальных ножей о золотые и серебряные блюда. Первая кость полетела собакам и те сцепились в жаркой схватке, но пока на догов никто не обращал внимания — после дня на свежем воздухе, да еще после таких событий, как турнирные поединки, аппетит никогда не бывает плохим.

Внезапно король Эдвин побледнел, зрачки его глаз уменьшились и веки мелко-мелко задрожали. Он встал с трона и поднял руку. Все замолчали и посмотрели на повелителя бриттов.

— Сын саксонского короля Фердинанда наследный принц Вогон оказал честь нашей дочери, попросив ее руки, — медленно и торжественно сказал король Эдвин. — Мы не можем отказать столь знатному рыцарю и сегодня дали согласие уважаемым послам. — Король помолчал, лицо его стало еще бледнее. — Свадьба нашей единственной дочери и принца Вогона состоится в Камелоте в канун Рождества. Мы рады укреплению добрососедских отношений и дружбы между нашими народами. Мы рады будем породниться со столь знатным королевским родом. Выпьем за принца Вогона и его посланцев!

Доблестные бриттские рыцари подняли бокалы. Они не были довольны решением своего короля, но открыто противиться не решились — королю виднее. Самые дальновидные догадались, что это лишь ловкий политический маневр, ведь война с саксами — дело решенное. Так или иначе, но все присутствующие выпили за здоровье саксонцев.

И саксонский герцог провозгласил тост за здоровье всех британских рыцарей, речь его была длинна и изобиловала сложными хвалебными оборотами, но общий смысл присутствующие поняли и в знак уважения подняли бокалы.

Не успели гости выпить, как король Эдвин II Пендрагон схватился за левую половину груди, словно острая боль пронзила сердце, глаза его закатились к высокому потолку. Он выдохнул протяжно и повалился безжизненно на трон. Все повернули голову в сторону трона, кто-то закричал — с одного взгляда было ясно, что Верховный король Британии мертв!

«Как же так? — пронеслось в голове Отлака. — Ведь Эдвин говорил, что колдун предсказал гибель на завтра!» Граф даже не подумал, что король мог просто-напросто ошибиться в расчетах…

 

18. ПРЕДАТЕЛЬСТВО

В этот черный для бриттов миг в зал вошел новый гость, только что прибывший во дворец.

Герольд, не ведавший, что Верховный король лежит мертвый на своем троне, торжественно провозгласил:

— Наследник английского престола принц Вогон!

Много повидавшие рыцари вздрогнули. Горечь от смерти короля, еще не прошедшее удивление и неверие в возможность случившегося сразу сменились злостью — так не соответствовал праздничный голос герольда происшедшей трагедии. Но злость эта относилась не к герольду, а к прибывшему гостю.

Был он в дорожных одеждах, будто только что с коня, торопился, но опоздал к началу пира. Но зоркий глаз барона Ансеиса не обманешь — именно этот человек пытался использовать против него в поединке силу магии. И именно он был повержен оземь. И всех присутствующих рыцарей поразила одна деталь — на боку саксонца висел меч! Стража не отобрала у него оружие!

— Что здесь случилось? — деланно-удивленно спросил вновь прибывший в воцарившейся гробовой тишине.

Коннетабль, склонившийся вместе с преданным Алфером над бездыханным телом короля поднял голову. Он выпрямился и скорбно произнес, разгоняя всякие сомнения и убивая последние надежды в сердцах верноподданных бриттских рыцарей:

— Верховный король Британии Эдвин II Пендрагон скончался. На все воля Божья!

Принц Вогон уверенным шагом подошел к трону с телом Пендрагона и взял один из наполненных вином бокалов.

— Вместе с вами, благородные рыцари я скорблю от тяжкой утраты, — громко сказал саксонец и осушил бокал, утер рыжие усы. — Король умер, наследник Пендрагона, находившийся на воспитании у короля Сегонтиумского, погиб на охоте два года назад… Единственным представителем славного рода короля Артура осталась малолетняя Рогнеда. Моя будущая жена…

— Ты лжешь! — прервал его громовой голос.

Все обернулись.

Сэр Гловер стукнул кулаком по столу, от удара подскочил тяжелый серебряный кубок и опрокинулся, по белой скатерти потекло вино, красное словно кровь.

— Ты лжешь, — повторил Гловер. — Король говорил мне недавно, что собирается представить Этварда двору!

Славные рыцари — цвет бриттской нации — загудели. Они едва усваивали мысль, что Верховного короля больше нет, а теперь, оказывается, погиб наследник. Но Гловер тоже просто так говорить не станет!

Со своего места поднялся Пенландрис, король Сегонтиумский.

— Я свидетельствую, — стараясь перекрыть гул голосов сказал он, — что король Эдвин поручил моим заботам своего наследника четырнадцать лет назад. — Пенландрис бросил короткий взгляд в сторону Отлака, но по лицу графа ничего нельзя было прочитать. — Два года назад случилось несчастье: дикий вепрь загрыз юного Этварда. Погибший принц тайно похоронен в фамильной усыпальнице Пендрагонов рядом с прославленными предками!

Сэр Отлак молчал, ничто во внешности графа не выдавало охватившего его внутреннего волнения. Он понял, что сейчас разворачивается последнее действие тщательно продуманного заговора. И у графа Маридунского теперь была святая обязанность: привести к трону Эмри… то есть юного Этварда. Он поклялся. И должен выполнить клятву, данную Верховному королю. Но для этого нужно сохранить тайну, чтобы враги не опередили его и не убили Этварда и выйти живым из королевского дворца. И сейчас, глядя на тело мертвого Пендрагона, Отлак мысленно принес еще одну священную клятву: отомстить его убийцам. Граф был уверен, что без злого умысла здесь не обошлось — король был либо отравлен, либо заколдован. И скорее всего заколдован — иначе с чего бы он вдруг ни с того ни с сего он объявил о свадьбе Рогнеды с принцем Вогоном.

После слов короля Пенландриса в зале наступила полная тишина — такое требовалось обдумать. Селивант вдруг схватил первый попавший кубок с вином и залпом выпил. Отлак посмотрел на него — кадык принца Сегонтиумского под рыжей бородой нервно дергался, глотая пьянящую влагу. «А Селивант ведь знал, — понял Отлак. — И не страх смертного поединка, а тяжесть предстоящего предательства отца давила на него!»

Глава саксонского посольства герцог Иглангер внимательно следил за происходящим, в любую минуту готовый использовать всю мощь своей магии. Более того, после дневной неудачи на турнире, он, предполагая вмешательство мощного тайлорса или даже древних бриттских богов, имен которых никто не помнит, но которые могут помнить и заботиться о своем народе, чародей связался при помощи чар с двумя своими братьями. Те должны были отдать, в случае необходимости, всю свою магическую силу и энергию сегодняшним вечером и ночью, старшему брату. Герцог глубоко сожалел, что так глупо погиб Вольфангер — его сила тоже не была бы сегодня лишней. Но пока вмешательство магии было преждевременным. Слаба надежда, что гордые бритты примут безропотно принца Вогона, но могли оказаться и сторонники Вогона. И надо было дать им шанс выявить себя, чтобы с остальными расправиться безжалостно.

— Незачем ждать моей свадьбы с прекрасной принцессой Рогнедой до рождества, — прогремел саксонский принц. — Обстоятельства изменились и я женюсь завтра!

Это был вызов. Благородные рыцари сжали кулаки. Саксонец явно желал вызвать вспышку ярости. И он добился своего.

— Убирайся отсюда, мерзкий сакс! — прогремел сэр Гловер. — Не видать тебе Рогнеды, Дьявол тебя раздери со всеми твоими вонючими потрохами!

Герцог Иглангер чуть прищурил глаза. Неведомая и непреодолимая сила заставила Гловера сесть на место.

— Кто-то осмеливается у бездыханного тела своего короля оспаривать его волю? — издевательским голосом спросил Вогон. И вдруг, не сдерживая себя прогремел:

— Род Пендрагонов прервался! Эдвин мертв, его сын тоже давно мертв! Завтра я стану мужем Рогнеды и займу престол. Владычеству бриттов пришел конец!

«Больно уверенно он говорит о смерти наследника, — тревожно подумал Отлак. — Наверняка предатель Пенландрис все-таки понял правду и сейчас к замку мчится отряд убийц!» Ярость охватила графа, рука непроизвольно схватила рукоять меча. Но Отлак тут же вспомнил, что в ножнах нет клинка и он заставил себя положить руки на стол.

— Наместником моим будет король Пенландрис, он будет распоряжаться вами.

Пенландрис гордо оглядел огромный зал и уставившихся на него с ненавистью рыцарей. «Ничего, ненавидьте. Завтра почти все вы станете трупами — хладными и безопасными, во устрашение всех прочих!» — подумал высокомерно Пенландрис. Он знал, что его никогда особенно не уважали. Так пусть боятся!

— Кто готов принести вассальную присягу новой королеве и ее мужу? — саксонец пристально оглядел зал.

— Я считаю, что плохой мир лучше доброй войны, — сказал король Готианский, земли которого были расположены на самой границе с саксонцами. — Я согласен.

— И я тоже, — сказал граф Асогрин. — Рогнеда — единственная теперь представительница королевской власти. И если сам Эдвин сказал, что согласен на брак дочери с принцем Вогоном, так быть по сему.

Взгляды презрения были им наградой за эти слова. Никто больше не решился встать на сторону саксонцев.

Принц Вогон взял второй бокал с вином и пошел вдоль стола, пристально вглядываясь в лица сидящих. «Если бы охрана не отобрала у нас мечи, плохо бы ему пришлось!» — полагали многие рыцари. У Вогона на кожаной перевязи нахально красовались ножны с мечом.

«Ну, может кто кинжал осмелиться метнуть?» — самоуверенно думал саксонец, зная о мощной магической защите своей особы.

Секунды сменялись одна другой и каждая унижением била по сердцам гордых, свободолюбивых бриттов. Да, они растерялись, требовалось время, чтобы собраться с духом. Растерялись, но никто не испугался! Все просто решали неимоверно сложный вопрос: а что, собственно, сейчас делать, что сказать этому наглецу?

— Стража, — наконец опомнился герцог Вольдемар. — Схватить его и всех саксонцев!

По залу прокатился вздох облегчения — слово сказано. Могучие рыцари стали подниматься из-за стола, чтобы разобраться с самозванцем и его холуями.

Принц Вогон издевательски расхохотался. Ни одного охранника в зале не было. Огромные мощные доги, которые челюстями легко ломали человеческие руки и ноги, лежали околевшие у стены.

Увидев растерянные лица бриттов саксонский принц расхохотался еще сильнее, еще обиднее. Он поравнялся с сэром Отлаком.

— Дрожите, презренные бритты?! Правильно, вы только тупыми ломкими копьями способны биться. Среди вас нет мужчин!

Морианс — милый мальчик Морианс, у которого еще не прошел фингал под глазом, полученный во время возни с младшим братом, — выхватил из ножен отца меч.

Отлак охнул — в ножнах, против всех ожиданий, оказался настоящий боевой меч! Видно слуга перепутал, а бдительная охрана дворца (где она теперь?) привыкла к тому, что у графа Маридунского всегда пустые ножны и не проверила. Эх, почему граф не посмотрел, меч в его руках был бы грознее, чем в руках шестнадцатилетнего сына!

Морианс вскочил со своего места и со всей силы нанес удар мечом в голову саксонского принца.

Глаза саксонского чародея, сидящего на другой стороне стола в окружении своих рыцарей, вновь едва заметно сузились. Меч отскочил от лица принца не причинив ему ни малейшего вреда — словно на нем был невидимый, непробиваемый шлем.

Принц продолжал хохотать. Смех его уже был неестественным — откровенный вызов и издевка над бессильным противником.

Морианс растерянно посмотрел на оружие в руке и со всей силы попытался вонзить меч в грудь ненавистному саксонцу. Меч со звоном отскочил от тела саксонца. Тогда юноша нанес рубящий удар в плечо — и снова сталь не поразила принца.

Все присутствующие завороженно следили за этой сценой.

Король Пенландрис встал, лениво подошел сзади к обезумевшему Мориансу, яростно наносящему врагу безрезультатные удары, схватил юношу за черные волосы, потянул на себя и правой рукой провел кинжалом по горлу отроку. Кинжалом, которым только что резал оленину.

Пролилась первая кровь!

Дамы завизжали от ужаса, одна из них упала в обморок. Бритты вскочили с мест, сжимая в руках кинжалы для мяса. Пенландрис повернулся к Отлаку. Их взгляды встретились и граф прочитал в глазах старинного друга такую ненависть, что ужаснулся и, пораженный, упал обратно на стул. Он не испугался Пенландриса, нет — мир, такой привычный и прочный, рухнул в пропасть на глазах графа, развалился с треском на отдельные фрагменты и перепутался, и нельзя уже было разобрать где черное, а где белое.

Пенландрис разжал кулак и отпустил волосы юноши. Морианс хрипя повалился на покрытый камышом пол. Жизнь покидала его. Случилось самое страшное для Отлака — сын погиб на его глазах.

Несколько дюжин острых кинжалов в отчаянных бросках полетели в голову саксонского принца. Герцог Иглангер резко встал, из глаз его вылетели две тусклые зеленые искры и кинжалы осыпались в пыль, не долетев до принца. И неодолимая сила начала тянуть вскочивших на ноги бриттов на место.

Сэр Педивер, заметивший движение чародея, понял почему саксонский принц был неуязвим для меча Морианса — ему помогал герцог, который оказался колдуном! Педивер схватил блюдо с запеченной дичью, одним движением смахнул куски пирога и швырнул блюдо в чародея. До герцога было всего пять ярдов и пущенное могучей рукой Педивера тяжелое плоское блюдо могло убить. Должно было убить!

Но оно вдруг замерло в воздухе, повинуясь силе чародея, и с удесятеренной силой устремилось обратно к Педиверу. Он не успел уклониться и золотой диск, края которого силой черной магии сделались острее бритвы, вонзился в горло наследнику графа Маридунского, едва не срезав голову совсем. Педивер успел лишь схватится руками за рану и упал, подобно Мориансу на пол.

Сэр Отлак менее чем за минуту потерял двух сыновей. Рука сжимала кинжал, ему хотелось броситься на Пенландриса и прервать, прекратить его гнусную жизнь.

Но священная клятва возвести Этварда на престол остановила графа. Он должен выйти отсюда живым и выполнить обещанное Верховному королю. И он сделает это!

Герцог Иглангер презрительно смотрел сквозь прищуренные глаза на тяжело опускающихся на места бриттских рыцарей. «Садитесь, сучьи дети, и не рыпайтесь!» — злорадно, с чувством собственного превосходства над бриттами подумал он.

И в это мгновение удар страшной силы волной накатил на чародея, заставив его самого сесть. Не физический удар — магический. Чья-то другая воля вступила с ним в незримый бой и чуть не расплющила Иглангера.

Бритты почувствовали, что сила, окутывающая их, заставляющая сесть, исчезла бесследно. Отважные рыцари поняли, что это шанс предоставленный самой судьбой, другого может и не быть.

«Руками разорвать наглого негодяя, осмелившегося прибыть сюда, да еще покушающегося на трон Верховного короля!» — примерно так думал почти каждый из них в это мгновение.

Сэр Гловер первый подбежал к принцу Вогону и сгреб его в охапку, поднял рывком над головой. Лишенный магической защиты саксонец закричал от ужаса — тонко и пронзительно, как женщина. Вокруг он видел лишь не сулящие ему ничего хорошего лица разъяренных бриттов.

Сэр Отлак от всей души, от сердца врезал могучим кулаком в скошенный, заросший густой бородой подбородок Пенландриса. Тот вскрикнул, чуть не подлетел в воздух и грузно упал на стол, опрокинув бокалы с вином. Отлак огляделся — где же его острый старый нож с костяной рукоятью?

Герцог Иглангер отчаянно сопротивлялся неизвестно откуда исходящей магической силе. Могущественной силе. Герцог понимал, что долго не устоит, неведомый противник превратит его в дым. И он воззвал к братьям за помощью. А сам сосредоточился внутренне, сконцентрировался, не оставляя ни малейшей щели в обороне, куда мог бы проникнуть враг, сжался как пружина, чтобы выпрямится в нужный момент и раздавить коварно напавшего противника. Не до принца Вогона было ему в этот момент! Стены замка для герцога словно растворились и бескрайняя мерцающая пустошь окружала его. И из неизмеримой дали на него неумолимо надвигалось серое, зловещее неразличимое, но убивающее нечто. Кто это? Древний забытый бог? Могущественный тайлорс?? Или равный ему маг, не присутствовавший на турнире? Или вся эта шваль, начинающая и слабосильная, осмелилась объединить против него свои усилия?

Саксонских рыцарей, сопровождавших герцога, было семеро. И шесть из них кинулись на помощь принцу. Седьмой же, сэр Лайон, залез под камзол замершего неподвижно герцога и вытащил узкий длинный свисток на тонкой золотой цепочке. Посмотрел с какой сторону мундштук и не теряя драгоценнейшего времени, что есть мочи дунул в него.

Резкий пронзительный звук заставил всех замереть от неожиданности. Гловер разжал могучие руки и помятый принц упал на пол. Взвизгнув, принц на четвереньках отполз подальше от грозного гиганта.

Меч принца чудесным образом оказался в руке Гловера. Отлак, воспользовавшись всеобщим замешательством и словно отрезвленный резким странным свистом, перестал лихорадочно искать нож, подскочил к валявшемуся на полу рядом с телом Морианса мечу, схватил его и поднял погибшего сына. Усадил мертвого Морианса на свой стул и огляделся, сжимая в руке надежного друга — проверенный и закаленный в битвах меч.

В четыре входа в зал из пяти (только выход, ведущий в королевские покои, неподалеку позади трона, оставался задернутым цветным пологом) вбегали рослые вооруженные короткими широкими мечами фигуры. Их было много. Очень много. И они, толкаясь, все вваливались в зал непрекращающимся потоком.

Варлаки!

Резкий звук все висел над пиршественным столом, хотя в нем уже не было необходимости — сэр Лайон от страха потерял голову и не мог остановиться. Наконец пущенный чьей-то ловкой рукой кинжал вонзился в левое плечо Лайона и прекратил режущий слух отвратительный свист. Тонкая кольчуга, скрытая одеждой, оберегла плоть Лайона от раны, но удар разозлил саксонца. К нему подбежали пять варлаков, он взял меч одного из них и велел им охранять впавшего в магическое подпространство чародея от любых неожиданностей.

Время для неподвижно стоявшего герцога вытянулось, стало течь медленно, словно густой мед, Иглангер лишь защищался, не нападая — он ждал помощи. А противник надвигался, наваливался, подавляя его, тысячи звезд жалили Иглангера — незаметен был укус одной, но во множестве они отнимали силы.

Благородный герцог Вольдемар вырвал меч из ножен усопшего короля Эдвина — кто еще в этот момент мог претендовать на главный меч бриттов? Тот кто решился бы его взять, дабы возглавить рыцарей против варлаков. И Вольдемар с мечом в руках подошел к сэру Гловеру. Рядом с ним уже стоял сэр Отлак. И сэр Ансеис, держащий в руках высокий железный канделябр из которого он вынул факел. И сэр Ковердэйл, поднявший над головой массивный стул, готовый обрушить его на голову врага. И Аннаура, державшая в руках два кинжала — зубы ее были оскалены, как у приготовившейся защитить свою жизнь любой ценой матерой волчицы. И сэр Селивант, сын предателя Пенландриса к удивлению графа Маридунского стоял рядом с ним, плечом к плечу, сжимая в руке двенадцатидюймовый кинжал — он сделал свой выбор при виде смерти Морианса и Педивера. И еще много других благородных рыцарей, предпочитающих умереть, но не сдаться приготовились убивать ненавистных врагов. Жизнь — родине, честь — никому! Вид их был грозен и варлаки на мгновенье остановились, собираясь с духом перед боем.

— Женщины — прочь отсюда! — громовым голосом распорядился сэр Вольдемар. — Алфер, унеси тело короля! Блэкмор, Хэйзвулд, защищайте выход!

Принц Вогон уже пришел в себя после стальных объятий Гловера. Он и шесть саксонцев подбежали к одному из отрядов туполицых варлаков.

— Вперед! — закричал варлакам принц Вогон. — Старайтесь брать их живыми! Так просто они не умрут! — Принц выхватил меч у одного из варлаков и размахивал оружием в воздухе, но наступать сам пока не решался.

Наконец два мощных энергетических потока откуда-то изнутри начали распирать герцога Иглангера, вырвались из него и образовали неприступный щит. Пока щит, но сейчас из них будет выкован меч. И копье. Герцог перевел на мгновение дух и, вернувшись в пиршественный зал королевского дворца, огляделся. Кто его противник? Тайлорс? Присутствует ли он здесь? Оба огромных стола были пусты — лишь почти напротив герцога за главным столом неподвижно лежал оглушенный мощным ударом король Пенландрис. Дам в зале, кроме Аннауры, волосы которой растрепались, но поправить их ей было некогда, герцог не увидел.

Бритты вступили в отчаянную схватку с его варлаками. Давняя вражда была у варлаков и бриттов. Взаимная неприязнь — варлаков бриттские рыцари ненавидели ничуть не меньше, чем саксонских захватчиков.

Бритты были вооружены кто чем, кто стулом, кто блюдом, кто канделябром, кто кинжалом. Но главным их оружием было то, что они защищали честь свою и родину. За ними были жены и дети, могилы их прославленных предков. И отступать им было некуда. Первые варлаки упали замертво, забрызгав кровью мягкий камыш, устилавший пол.

— Вот мы и встретились в бою, граф Маридунский, — выкрикнул сэр Лайон, нанося Отлаку удар.

Граф парировал удар саксонского меча, отразил и мгновенно последовавший следующий удар и вонзил свой меч в грудь Лайона. Саксонский барон вскрикнул, в глазах его проявилось неимоверное удивление, он не верил в то, что случилось, он не верил, что все вот так вот быстро для него закончилось, ведь победа над бриттами так близка! И зачем он полез в бой, хотелось показать этому заносчивому Отлаку, как сражаются настоящие рыцари…

— Ты дерешься так же погано, как и твои пьяные солдаты! — сплюнул Отлак и забыл о Лайоне. Перед графом уже был следующий противник — обезображенный шрамом могучий варлак, видно принимавший участие в компании пятилетней давности и знавший кто перед ним, и как проявил себя в той войне граф Маридунский.

Кто же таинственный противник Иглангера? Кто? Герцог поискал глазами отличившегося на турнире француза. Тот обрушил тяжелый канделябр на голову одного из варлаков и ногой в сапоге с серебряной шпорой врезал между ног другому врагу. Рядом Гловер отразил мечом принца удар третьего варлака, который был бы смертелен для француза.

Нет, вряд ли это французский барон. Даже тайлорс, наверное, не может сражаться на двух фронтах — физическом и магическом — одновременно. Хотя что может знать колдун первого тайлора о тайлорсах! Но нет, это не француз. Скорее всего против Иглангера выступили древние боги бриттов, лица и формы не имеющие.

Иглангера не очень интересовали события в зале — варлаки многажды превосходили противника числом и вооружением. Чародей не сомневался в их победе здесь, так же как не сомневался (он уже знал) что весь дворец, кроме этого зала, во власти оркнейских монстров и саксонских военачальников. У Иглангера был свой враг и даже помощь братьев может оказаться неэффективна. Поэтому Иглангер закрыл глаза, уверенный в своей неуязвимости для мечей (пятеро варлаков охраняли его), и забыл о сражающихся. Серое неведомое Нечто надвигалось, давя страшной непонятной энергией, и из чрева его сочились флюиды, вселяющие ужас. Если бы Иглангер не был готов к чему-то подобному он давно был бы повержен, раздавлен, размазан по сферам небесным и от имени его не осталось бы воспоминаний. Но герцог не один. Сила братьев переполняла его. И он обрушил всю сконцентрированную магическую мощь на бесформенное чудище.

Герцог Линксангер лежал скрутившись в клубок рядом с опешившей обнаженной красавицей в шатре, разбитом на глухой поляне в лесу, в засаде у озера Трех Дев. Вокруг располагались шатры варлаков и колдуну ничего не угрожало. Кроме разве того, что раздосадованная красотка, выловленная близ деревни в семи милях отсюда, воспользовавшись бессознательным состоянием чародея второго тайлора, сбежит от насильника.

Герцог Берангер ожидал, что его энергия будет востребована, но ему тоже было больно. Он находился гораздо ближе Линксангера — неподалеку от Камелота, в лесах близ Роквуда и его армия варлаков, тайно прячущаяся в труднопроходимых чащобах уже неделю, по первому зову готова была ринутся на штурм бриттской столицы.

И под ударами Иглангера серое Нечто стало отступать, непреодолимая сила его уже не стискивала энергию чародея несокрушимыми тисками.

В зале варлаки теснили отважных бриттов. Десятки мертвых уродов устилали пол, но живые варлаки брали верх примитивным навалом. И исход отчаянного сражения был очевиден. Уже многие бритты были скручены варлаками и лишь самые отважные и умелые бойцы, такие как Гловер, Ковердэйл, Отлак и отважный француз еще оказывали сопротивление врагу.

Иглангер собрал все силы, всю магическую энергию (Линксангер был на грани смерти от нервного истощения) и нанес решающий удар, потребовавший нечеловеческое напряжение воли. Фиолетовое страшное сияние заполнило весь мир и оглушило немотой. Когда все прошло и Иглангер вновь обрел способность чувствовать, противника не было. Сокрушен он окончательно или ретировался? — герцог не знал. Но поле магической битвы осталось за ними, не было теперь никаких препятствий к успешному завершению дерзкого, тщательно продуманного плана. Эта была победа.

Иглангер отпустил энергию братьев, теперь ему достаточно своей, да и она уже не требуется. Все бриттские рыцари были скручены и пленены.

Странным образом никто из бриттов не погиб. Да они были покрыты кровоточащими ранами и ушибами, великолепные одежды их были разодраны и превратились в лохмотья. Но мертвым был лишь Селивант — пронзенный мечом очухавшегося Пенландриса.

Принц Вогон снова обрел гордый вид уверенного в себе победителя. Он подошел к барону Ансеису, которого держали за руки два могучих варлака. Мечом принц провел по обнаженной груди барона (прекрасные бархатные одежды были разорваны и висели по бокам). Побежала струйка крови.

— Вот мы и познакомились ближе, отважный барон Ансеис, победитель первого дня турнира! — с чувством собственного превосходства перед беспомощным противникам сказал саксонский принц.

Барон гордо поднял голову.

— Я еще не получил твои черные доспехи, причитающиеся мне за победу, — ответил Ансеис. — Или заплати за них выкуп, Черный Рыцарь!

Принц заскрежетал зубами.

— Ты получишь выкуп. Сегодня ночью. Полной монетой! — процедил принц. Он подошел к стоящей рядом с бароном Аннауре, которую тоже держали варлаки (как, впрочем и всех бриттов). Принц разорвал ворот платья красавицы и взял тяжелое тугое яблоко ее левой груди в ладонь. — А после того, как я рассчитаюсь с вами, любезный барон, я получу в награду любовь этой прелестницы!

Аннаура зло плюнула принцу в лицо. Сказать ему она ничего не могла — слов не находилось, чтобы выразить всю полноту ее чувств к принцу Вогону.

Саксонец вытер щеку рукавом и заорал своим наемникам:

— Рассадить всех по местам! Наш разговор еще не закончен.

Сэра Отлака подвели к его стулу и усадили рядом с мертвым Мориансом. Пенландрис взгромоздился на свое прежнее место и высокомерно посмотрел на графа.

— Ты убил своего сына, — сказал ему Отлак, вложив в эти слова все свое презрение к бывшему другу.

— Он отрекся от меня, — ответил Пенландрис. — Но у меня есть еще один сын. А вот славный род Сидмортов, к моему вящему сожалению, завтра прервется.

— У меня тоже есть еще один сын, — выговорил граф. — И если я погибну, он отомстит.

— Пока есть, — заметил Пенландрис. — И скажу тебе по секрету, как другу: и Эмрис, то есть Этвард, тоже пока жив. Но рука судьбы уже занесена над ними.

Граф дернулся, чтобы схватить Пенландриса и задушить его, но острый меч варлака, стоявшего сзади, кольнул его между лопаток. Граф сел спокойно. Он должен остаться в живых. Он принес священную клятву королю Пендрагону!

Плененных рыцарей усадили за огромный стол. В отсутствие дам, всем хватило места за одним. За тем, где стоял пустой трон Верховного короля. Принц Вогон бесцеремонно уселся на это место во главе стола. За каждым бриттским рыцарем, точно покорный и услужливый слуга, стоял рослый варлак с обнаженным мечом, готовый по первому знаку господина вонзить клинок в спину бритту. Другие варлаки унесли тела погибших товарищей из зала.

Варлаки разлили всем вино в бокалы. Принц Вогон поднял свой и сказал, насмехаясь над пленными.

— Продолжим, господа. Завтра я женюсь на прекрасной принцессе Рогнеде и по праву займу этот трон. А вот вы все, поднявшие руку на законную власть, объявляетесь государственными преступниками. О чем и сообщат завтра по всей стране. Население даже и не заметит, что сменилась королевская династия. Но весь цвет бриттского рыцарства, то есть вы, господа, будет уничтожен. Наши лучшие отряды и многочисленные армии наших друзей давно уже находятся в здешних лесах. И завтра будут взяты важнейшие города и замки под наше управление. Так что выпьем за новую Британию! — Принц наслаждался этой минутой. Он был победителем, торжество переполняло его. — Не хотите выпить со мной? Что ж, господа, мне остается лишь пожелать вам спокойной ночи. Последней ночи в вашей жизни. Ибо завтра вы будете сброшены в загон дракона на потеху почтенной публики. Было бы несправедливо лишать ее развлечений, ведь турнир еще закончен! Вам даже мечи туда скинут, чтобы вы смогли проявить свой героизм напоследок. — Он повернулся к одному из саксонских рыцарей. — Королевские темницы подготовлены? Отлично. Развести их по камерам. А эту, — он указал на Аннауру, — в королевские апартаменты. То есть — в мои.

— Будь ты проклят, — за всех ответил Гловер. — Я пью за твою скорейшую смерть, чтоб тебя поглотила преисподняя! — и он залпом выпил терпкое вино.

Варлаки не успели ничего сообразить, как все британские рыцари схватили свои кубки и опустошили их за тост сэра Гловера.

Король Пенландрис позаботился чтобы тела погибших рыцарей — Педивера, Селиванта, Морианса и саксонского барона Джона Лайона — отнесли во дворцовую часовню и отпели по христианским обычаям. Морианс стал рыцарем — посмертно, как погибший в бою смертью храбрых. Варлаков похоронили по ихнему обычаю — отвезли на специальном свежесрубленном плоту на середину ближайшего от столицы озера и, привязав к покойникам камень в качестве грузила, сбросили в воду, пока душа не окончательно покинула бренное тело.

Нагнали множество мрачных слуг и они навели порядок в пиршественном зале. Король Готианский и граф Асогрин в сопровождении охраны и саксонского проповедника отправились по темницам — взывать к голосу рассудка и призывать непокорных бриттов присягнуть на верность саксонской короне. Герцог Иглангер не очень верил в успех этой миссии, но сторонники среди бриттской знати узурпаторам были нужны как воздух и нельзя отказываться ни от чьей помощи. Если предатели среди бриттов найдутся (а в темнице не все такие смелые и принципиальные, как в присутствии самых знатных и непокорных рыцарей страны), то герцог лично поговорит с ними и проверит, насколько слова отступников искренни.

В конце концов в залах для оруженосцев и простых воинов нашлось достаточно людей по разным причинам перешедших на сторону саксонцев. Правда, там варлаки проявили большее усердие и жестокость и более сотни мертвых бриттов вынесли из дворца. Те же из простых бойцов, что даже под страхом смерти не согласились предать хозяев и родину, пока были заперты в священном зале бриттов, в зале Круглого Стола — пусть посовещаются! Завтра солдаты разделят судьбу хозяев, а Круглый Стол по приказу принца разрубят на дрова, чтобы и воспоминания о нем не осталось!

В пиршественный зал, в котором ничто уже не напоминало о недавнем сражении, пришли саксонские военачальники и четыре высших вождя варлаков. Пир продолжился — совсем в другом составе. И тост принца Вогона «Выпьем за новую Британию!» был подержан немногочисленными избранными гостями с гораздо большим энтузиазмом, чем ранее бриттскими рыцарями.

Принц Вогон сидел на троне Верховного короля и дегустировал блюда королевской кухни, запивая различными винами, которые виночерпий, стремясь выслужиться перед новым хозяином, споро наливал в бокалы, расписывая особенности и достоинства каждого напитка.

— Отдай приказ казнить всех пленных бриттов прямо сейчас, — вдруг устало сказал герцог Иглангер. — Береженого бог бережет.

— Ну уж нет, — ответил принц. — Так просто для них все не кончится. Завтра ими полакомится дракон во устрашение всех прочих. Я не понимаю, чего вы беспокоитесь, герцог, все обошлось гораздо легче, чем я ожидал! Ну, потеряли несколько десятков людей, погиб барон Лайон… Но в целом-то все прошло гладко!

Герцог Иглангер посмотрел на свою правую руку. Пальцы едва заметно тряслись. Герцог вздохнул и пояснил принцу:

— Что-то очень могущественное противостояло мне на магическом уровне. Моей мощи не хватило бы, если бы я вовремя не озаботился о помощи. Вы даже не представляете, принц, как близки мы были к гибели.

— Герцог, — встрял в разговор Пенландрис, — а если королю Готианскому и графу Асогрину удастся кого-либо убедить? А я не сомневаюсь, что найдутся разумные люди…

— Эти разумные люди убили тридцать семь наших солдат! — сказал один из варлакских вождей.

— Да, — согласился Пенландрис. — Но чтобы сражаться против врага требуется гораздо меньше мужества, чем согласиться с доводами противника при всех и открыто перейти на его сторону. К тому же у тела усопшего короля…

— Я согласен с вами, — сказал Иглангер. — Если кто решит перейти на нашу сторону, пусть подождут до утра, я сам поговорю с ними. А остальных нужно казнить прямо сейчас!

— Нет! — стукнул кулаком о поверхность стола принц. — Они будут сброшены к дракону! Я сказал!

Герцог и принц обменялись долгим пристальным взглядом.

— Хорошо, — наконец вымолвил герцог, — вы командуете здесь. Весь сегодняшний успех принадлежит вам.

— Да, — самодовольно улыбнулся принц.

Герцог не стал добавлять, что если вдруг случится нечто непредвиденное, то он и братья успеют оказаться далеко от этой страны. Только принц прав — что может случиться?

— Позовите писца, — приказал принц. — Я хочу отправить победный рапорт отцу.

— Принц, — обратился один из вождей варлаков, — вы обещали отдать нам город на три дня.

— Что? — вскинулся король Пенландрис. Он знал, что означают эти слова варлакского вождя. — В нашем договоре с вами, герцог, об этом не было ни слова.

— Успокойтесь, Пенландрис, — остановил его герцог. Он очень устал и ему хотелось спать. — Неужели вы полагали, что наши союзники будут сражаться просто так? — Иглангер повернулся к варлакам. — Конечно, мы помним наше обещание, только срок еще не пришел. Город еще не наш, мы взяли только дворец. Сколько еще знати и воинов находятся в городе? Как воспримут перемены жители? Все это узнаем завтра. Возможно, вам даже не придется грабить — вам принесут все сокровища на золотом блюде!

Варлакские вожди удовлетворились ответом — они были бесхитростны, отважны и умели ждать. А вот Пенландрис понял, что герцог не хочет отдавать на разграбление Камелот, у чародея есть на этот счет свои планы — и как варлаков удовлетворить и как город сохранить.

Понял это и принц. Волна раздражения на герцога охватила саксонца — он, принц Вогон, с блеском провел всю операцию, а распоряжается этот чародей, навязанный принцу отцом. Сам-то герцог весь вечер просидел, не вставая, словно чурбан деревянный, и слова не вымолвил — все пришлось ему, принцу, делать! Да и по-мужски было бы отдать проявившим себя солдатам заслуженную награду — столицу презренных бриттов. Принц любил когда языки пламени пляшут по улицам захваченного города, а из домов доносятся истошные женские крики и звон вынимаемых из сундуков драгоценностей.

Наступила пауза. Принц Вогон от нечего делать стукнул лезвием по пустому серебряному кубку. Раздался красивый протяжный звон. Принц стукнул еще раз — поминальный звон…

— Жаль, что погиб отважный барон Лайон, — сказал принц самому себе. — А я обещал пожаловать ему замок Отлака, говорят он неприступен и удивительно красив…

— Простите, принц, — вежливо, но твердо заявил король Пенландрис, — когда мы договаривались с герцогом, он гарантировал, что земли графа Маридунского отойдут ко мне. К тому же, если род Сидмортов прекратит существование, я единственный, кто имеет на эти земли законное право, моя мать была из рода Сидмортов — родной теткой нынешнего графа.

— То у вас мать из саксонского королевского рода, то, оказывается, из рода Сидмортов, — сам себя заводил принц, раздражение все больше овладевало им — он завоевал победу, а добычу уже рвут на куски!

— Моя бабка, — терпеливо пояснил Пенландрис, — приходилась родной сестрой вашего прадеда. А мать — из рода Сидмортов. И потом: я честно выполнил все условия договора, так и вы выполняйте свои обещания.

Принц чуть не вспыхнул и не выпалил: «Герцог обещал, пусть и…» но вовремя взял себя в руки. Король Сегонтиумский действительно был полезен и еще не раз пригодится. Особенно как уроженец данных мест — принц прекрасно помнил, как ему доложили неделю назад, что армия Берангера забрела в непроходимые болота и не менее трети солдат погибло. И все раздражение принца перешло на герцога.

Принц встал.

— Вы пируйте, — сказал он заносчиво. — А у меня еще важные дела.

— Позвольте узнать какие? — спросил Иглангер.

— Посмотрю, насколько хороша пытошная Пендрагона — мои ребята там разделываются с этим выскочкой-французом. А потом поднимусь к той строптивой бриттке, и покажу ей на что способны настоящие мужчины!

— Желаю вами удачи, принц, — напутствовал герцог. И подумал про себя: «Да, с бабами-то ты горазд смел, тут я не сомневаюсь».

Принц вдруг улыбнулся герцогу:

— Спасибо. Вам, герцог, тоже желаю спокойной ночи, — голос его был мягок и дружелюбен. Иглангер улыбнувшись, склонил голову. Принц добавил:

— Да, герцог, если не трудно, произнесите заклинание, чтобы эта бриттка не разорвала меня своими когтями, когда я останусь с ней наедине.

Герцог чуть не поперхнулся прекрасным виноградным вином, но согласно кивнул головой. «Силы космические! — мысленно взмолился чародей. — Кому только не приходится служить!» Иглангер и его братья были обязаны еще четыре года нести службу верой и правдой отцу Вогона — мудрому и беспощадному, достойному уважения братьев-чародеев, саксонскому королю Фердинанду.

Принц раскланялся с остальными сподвижниками и в сопровождении четырех своих личных телохранителей и восьми специально подобранных варлаков вышел из пиршественного зала.

Все остальные тоже покинули зал — у кого еще было много дел, кто-то, как Иглангер, смертельно устал и перед завтрашним днем, который не обещал быть легким, требовалось восстановить силы.

 

19. ОТСТУПЛЕНИЕ

Когда Аннауру втолкнули в спальню Пендрагона и заперли дверь, она упала обессиленно на каменный пол. Потом стало холодно груди и она переползла поближе к кровати, где был расстелен ковер. Взгляд ее случайно упал на стену — там, скрещенные, висели два меча. Аннаура мгновенно вскочила на ноги. Настоящие! Боевые! Не красивая подделка, а острая сталь! Ну, теперь лишь бы этот саксонский недоносок собрался с духом и выполнил свою угрозу придти к ней! Она взмахнула в воздухе тяжелыми клинками. Подскочила к дверям и замерла, как часовой на посту, терпеливо ожидая своего часа.

Сколько она так простояла, Аннаура не знала. Но вдруг мечи тяжело выпали из ее рук и чудесным образом возлетели обратно на стену. Она вздрогнула и на секунду ей открылось виденье: принц просит колдуна, чтобы он сделал ее, Аннауру, покладистой. И как издеваясь (неизвестно над кем — над ней, Аннаурой, или над трусливым Вогоном?) чародей вложил знание об этом в ее голову.

Она не может причинить принцу ни малейшего вреда!

Слезы ярости Аннаура сдержать не смогла и в отчаянии бросилась на кровать. Никогда ей еще не было так плохо, так мерзко, так отвратительно! И это тогда, когда счастье, ее счастье, настоящая большая любовь, которую она искала столь безрезультатно долгие годы — всю жизнь! — казалась такой близкой! Где сейчас милый сердцу Ансеис? Жив ли он? Что с ним?

Принц Вогон брезгливо осмотрел запачканную дверь в пытошную комнату и, поморщившись, вошел, стараясь не коснуться стен одеждами. Неестественно жарко полыхал очаг, на подставке кипели чаны с маслом и накалялись до красноты инструменты — у королевских палачей оказался чрезвычайно скудный арсенал, да и с того пришлось пыль смахивать, им видно пользовались от случая к случаю.

С высокого каменного потолка свисала длинная цепь, к которой был прикован за руки обнаженный до пояса француз. Ноги несчастного рыцаря на два фута не доставали до каменного пола и к ним была цепью привязана тяжелая железная крица. Ноздри принца резанул отвратительный запах.

— Он что, обгадился от страха? — спросил утонченный принц, привыкший к ароматам женских волос и запахам тонких вин.

Лысый толстяк, чуть ли не семи футов ростом, в кожаной прожженной безрукавке на голое тело обнажил в улыбке гнилые зубы.

— Нет, это я на него помочился, чтобы ему не так жарко было! — Палач засмеялся и огромная туша его мелко затряслась, жирные складки на груди напоминали бы женскую грудь, если бы не были так обильно покрыты густым, седеющим волосом.

Подручный палача — невзрачный мужичонка неопределенных лет с сизым носом — подобострастными глазами смотрел на принца, держа в руках витую плеть.

Принц повернулся к французу. Голова пленника была опущена, лицо ничего не выражало — ни боли, ни мучений. Открытые голубые глаза были бездонны, как чистое ночное небо и оттуда на принца пахнуло космическим холодом. Принц отвел взгляд и стал вышагивать около пленника из стороны в сторону.

— Ну что? — обратился наконец принц к пленнику. — Ты все еще требуешь свой выкуп за победу на турнире?

Пленник не отреагировал. Принц кивнул и толстяк, гнусно осклабившись, взял с подставки раскаленную железную лапу и приложил к животу француза. Ни стона, ни вздоха не слетело с его губ — лишь шипение плоти наполнило помещение.

— Он что, сознание потерял? — выкрикнул принц. Выхватил хлыст из рук подручного палача и рукоятью поднял вверх подбородок француза.

Внезапно голубизна глаз исчезла, сменилась сверкающей, дьявольской желтизной.

— А-а, — выговорил пленник с трудом возвращаясь к реальности. — Явился наш герой…

— Ты все еще ждешь от меня выкуп за победу? — злорадно осведомился принц. — Так кто из нас победитель: ты, висящий передо мной, или я, во власти которого и жизнь и смерть твоя?

— Победа любит честных и терпеливых, — сказал пленник. — Ты к ним не относишься. Твоя победа — лишь дешевая трактирная проститутка на одну ночь.

— О, как я испугался! — воскликнул саксонец и со всей силы стеганул пленника хлыстом. Багровый рубец мгновенно вздулся на загорелой груди француза, перечеркнув запекшийся шрам от меча саксонца. — Может ты полагаешь, что я раскаюсь, отпущу тебя и смиренно заплачу тебе выкуп за то, что ты случайно сшиб меня с коня?

— Волк раскается когда умрет, — усмехнулся пленник. Он еще мог усмехаться — когда висел на руках, а к ногам привязана чушка не менее трех тодов весом! — Ты даже сюда приперся с отрядом головорезов, значит — боишься…

Принц вытер рукавом бисеринки пота, выступившие на лбу (как здесь жарко!) и сказал:

— Что ж, я раскаиваюсь, благородный барон. Завтра утром я отдам тебе мои доспехи. Их натянут на тебя, посадят на осла и отправят в твою любезную Францию или откуда ты там такой прибыл. И поезжай, если доедешь! А я сейчас пойду наслаждаться любовью с прекрасной женщиной.

Неожиданно в глазах невозмутимого француза что-то изменилось и Вогон понял, что он-таки пронял гордого пленника. Принц со всей силы врезал кулаком между ног француза.

— А тебе это хозяйство больше не понадобится! — заявил он издевательски. — Завтра мы встретимся и я тебе расскажу, какова она в постели! — Саксонец расхохотался, весьма довольный собой и направился к выходу из подземелья. На пороге он остановился и приказал палачам:

— Чтобы дожил до рассвета! — Те торопливо закивали головами. — И чтоб косточки у него целой не осталось! До встречи, барон Ансеис!

Принц со своими охранниками вышел. Тяжелая дверь закрылась за ним. Саксонский палач подошел к большой деревянной колоде в углу. Пришло время переменить пленнику пытку.

— Эй, вы, — позвал он четверых вооруженных варлаков, что молчаливо сидели на скамье у дальней стены, — подсобите мне!

Глаза пленника вновь стали пусты — дух его был далеко отсюда. Он злился на собственную беспечность, но не время сейчас было злиться. К тому же ничего непоправимого не произошло, требуется лишь как можно скорее восстановить энергию. Недолго осталось. Но как близко к гибели он сегодня находился! Ни один бог, ни один самый мощный маг не может влиять на судьбу более десяти человек одновременно. Ему же пришлось выдержать грандиозный магический бой, одновременно охраняя от смертельных ран более полутора сотен рыцарей! Но последнее слово, еще не сказано, неуважаемый принц Вогон. Только французу нет дел до дворцовых переворотов и до местных войн, у него свои цели. И для достижения этих целей надо вырвать отсюда графа Маридунского и добраться, наконец, до его замка. И еще — надо же было позволить себе такую глупость и влюбиться, словно безусый мальчишка! Тем более, что ни к чему хорошему это привести не может. Но сердце (оно еще способно чувствовать?!) тоскливо ноет при одном лишь имени — Аннаура. Позволить наследному мерзавцу надругаться над ней? Нет! Последние внутренние емкости души и разума вновь наполнились магической энергией и барон внутренний взор повернул наружу. К нему подходил лыбящийся гнилью зубов небритый толстяк. Француз усмехнулся, толстая цепь лопнула в воздухе и пленник ловко опустился на ноги — тяжелое железо на ногах, стекло, как вода.

Толстяк закричал от ужаса — что-то очень страшное увидел он в глазах пленника. Сердце бедолаги не выдержало и разорвалось от испуга, палач кулем грохнулся на каменный пол и раскаленные щипцы упали на обвисшее брюхо. Четверо варлаков вскочили со скамьи, выхватывая свои короткие мечи, но, повинуясь жесту француза, тут же повернулись друг к другу и вступили между собой в бескомпромиссный смертный бой. На подручного палача не потребовалось даже тратить магических усилий, француз сгреб его лицо ладонью и с силой отшвырнул щупляка к стене. Посмотрел как варлаки убивают друг друга — техника боя была у них примитивная и варварская, хотя и ей в красоте отказать было нельзя. Когда все закончилось, француз наклонился и взял два широких коротких меча. В углу стояла огромная бочка с чистой свежей водой — барон окунул в нее голову и плечи, чуть не по пояс, выпрямился, глотнул воздуха и снова погрузил голову в воду. Затем постоял, закрыв глаза, (все-таки слишком много сегодня пришлось использовать магические способности, а уже и отвыкать начал) и подошел к тяжелой окованной железными полосами двери. Она сама распахнулась перед ним.

Принц Вогон шел по извилистым коридорам дворца Пендрагона. На каждом углу ему встречались вооруженные варлаки, реже — саксонцы. Караулы были выставлены щедро — как будто можно было ожидать каких неожиданностей от этих трусливых бриттов! Принц презрительно фыркнул — Иглангер и прочие командиры явно в штаны наложили от страха перед содеянным. Гер-рои… Он шел к Аннауре, распаляя себя. Он боялся ее и уже было передумал, но вспомнил о строптивом бароне и ускорил шаг. Вот он, принц Вогон (почти сорок лет, а все еще принц!), и победитель. Триумфатор. Только почему-то радости это не доставляет… Странно. Все из-за герцога Иглангера! Умеет же он испортить настроение даже в такой день!

Для достойного окончания этого значительного в его жизни дня принц решил обойтись с Аннаурой по-хорошему. К тому же ему хотелось утвердиться в собственных глазах — в чем-чем а по части обращения со слабым полом принцу нет равных. Поэтому принц послал одного из телохранителей за вином и подождал его у дверей, тщательно продумывая план действий. Когда охранник принес наконец объемистый кувшин и два изящных бокала, принц выпил для храбрости большой глоток и отважно открыл дверь.

Аннаура полулежала на королевской кровати, опершись на локоть, и смотрела на вошедшего. Принц быстро оглядел комнату, он заметил висящие на стене мечи. И усмехнулся — если бы бриттка хотела его убить или воспротивиться ему, она непременно попыталась бы воспользоваться оружием. Значит, она ждала его! Значит, она хочет его — принца Вогона, а не этого заносчивого француза!

Принц сделал небрежный жест охране удалиться и вальяжно пошел к красавице. Он был уверен, что в эти мгновения неотразим. На ходу он снял камзол и рубашку, недвусмысленно показывая свои галантные намерения.

«Боже, как он отвратителен! — подумала Аннаура. — Походка, как у подвыпившего шута и в нечесаной бороде крошки мяса, бр-р!»

— Я прошу прощения у прекрасной дамы за мое грубое обращение на пиру. Больше такого не повторится, — учтиво сказал принц и подумал: «Черт возьми, а зовут-то ее как?». Но спрашивать ее саму ему показалось неудобным и он продолжил светский разговор:

— Но грудь у вас превосходна, я таких еще он встреч-чал… — И совершенно не вовремя непристойная икота вдруг овладела благородным принцем.

От него густо разило винным перегаром и Аннаура инстинктивно отодвинулась. К тому же у принца уже начинал расти живот, и складка жира лишь усилила отвращение к саксонцу. Аннаура не могла защищаться, она не могла причинить вреда этому саксонскому хаму. Но уж сказать, что она думает о нем, она может.

И красавица сказала.

Рука принца, тянувшаяся к манящей выпуклости ее груди, сквозь рваный ворот отсвечивающей белизной, остановилась на полпути. Он вскочил и сжал кулаки. Хмель ударил словно дубиной по голове, брызнув в глаза вспышкой ярости и окончательно вытравив учтивые манеры.

Он грубо схватил ее за длинные пышные волосы и сбросил с кровати. Не давая опомниться, ударил ее в бок ногой в тяжелом сапоге. Затем склонился над ней и перевернул несчастную на спину. Она, сквозь слезы, выступившие на глазах, вновь плюнула ему в лицо.

Не сдерживая себя, саксонец со всей силы влепил ей пощечину, рывком вновь перевернул животом вниз, уперся коленом ей в поясницу, чтобы не сопротивлялась и начал в нетерпении разрывать на ней одежды. Он должен ею сегодня обладать, чего бы это ему ни стоило!

«Черт возьми, да сколько же всего на ней надето!» — с яростным раздражением подумал принц. Он выдернул из-за пояса кинжал и стал разрезать дорогие заморские ткани. Наконец груда тряпья валялась на полу, а принц, почти обезумевший от визга и вида обнаженного тела гордой красавицы, схватил ее и бросил на королевскую кровать. И тут же как барс набросился на нее, придавив к постели.

Она не могла даже оцарапать его своими длинными ногтями!

Ей оставалось лишь кричать что есть сил, хотя никто не придет к ней на помощь, и судорожно сжимать ноги, защищая последний бастион своей чести.

Его локоть с сумасшедшей болью давил ей в грудь. Он ерзал на ней тяжестью тела, не давая дышать. Его липкие зловонные губы искали ее рот, а холодная рука с длинными узловатыми пальцами пыталась раздвинуть ее ноги.

Сил не хватало даже кричать, Аннаура поняла, что сопротивление бесполезно, сейчас все закончится — он возьмет ее. Она сдалась и закрыла глаза, мышцы расслабились, перестав защищать лоно ее.

И внезапно она почувствовала, что мерзкая тяжесть принца не давит больше на нее!

Аннаура открыла глаза, присела и быстро подтянула под себя ноги, рукой прикрыв прекрасную грудь. Сердце ее часто-часто заколотилось от волнения и охвативших чувств.

Возле постели, в неверном свете трех факелов на стенах, стоял барон Ансеис с коротким варлакским мечом в руке. Правой рукой он держал насильника за рыжие волосы на затылке. Барон резко отпустил грязно и несвязно ругающегося принца, рывком развернул его и кулаком, в котором была зажата рукоять меча, врезал принцу по скуле. Тот охнул и упал, ноги не выдержали молодецкого удара. Головой принц ударился о квадратный столб кровати и потерял сознание, глаза его закрылись, руки бездвижно раскинулись по обе стороны.

Барон подошел к Аннауре и подал ей руку, чтобы помочь встать.

— Прошу прощения, прекрасная Аннаура, — сказал барон. — Я чуть не опоздал.

Обнаженный до пояса, с обрамляющими красивое мужественное лицо черными мокрыми волосами, мускулистый, с жемчужинами воды на загорелой коже и со свежими шрамами от меча, хлыста и каленого железа, с мечом в руке и в фантастическом отсвете факелов он был прекрасен — словно вышедший из детских грез сказочный герой.

— Вы пришли вовремя, — чуть хрипло ответила Аннаура, не шевелясь. Она не стеснялась перед ним своей наготы, просто иногда полезно проявить стеснительность и стыдливость.

Барон понял ее, как она хотела. Он подошел к останкам ее превосходного парадного платья и поднял их с пола. Осмотрел и бросил обратно. Оглядел спальню, и вышел за дверь. Аннаура встрепенулась — куда он? Но барон тут же вернулся обратно, волоча за руки тело одного из саксонских телохранителей принца. Он принялся быстро, хотя не очень ловко, путаясь в многочисленных пряжках, раздевать его.

— Я не одену его тряпки, — сказала Аннаура.

— Значит пойдешь голой, — не оборачиваясь ответил Ансеис.

Наконец барон выпрямился и подал ей платье охранника. Она быстро оделась, с огромными удовольствием ощущая на себе его внимательный восхищенный взгляд. Аннаура случайно наткнулась взглядом на лежащего в обмороке принца. И вдруг поняла, что заклятие чародея Иглангера исчезло! — она вновь может причинить саксонцу вред. Она сжала кулаки: «Ну…»

— С ним что будем делать? — спросила она француза, поднимая с пола кинжал принца, выроненный им в пылу борьбы с красавицей.

Ансеис заканчивал строительство магической стены вокруг спящего Иглангера — барону не хотелось, чтобы тот неожиданно проснулся. У барона оставалось не так много сил, чтобы еще раз сражаться, пусть и не с самыми мощными, но сразу с тремя колдунами, которые к тому же могут целиком сосредоточиться на магии духа, не заботясь в этот момент о теле.

— Что хочешь, — ответил барон Аннауре. — Он твой.

Она подошла к неподвижному телу, зеленые штаны сорокалетнего принца были спущены до колен — неприятное зрелище.

— Я отрежу ему его гнилые гениталии, — мстительно сказала Аннаура, — чтобы больше никого никогда не смог изнасиловать. — Она помолчала. — А потом проткну его склизкое подлое сердце, чтобы не осмеливался больше поднимать руку на бриттов.

— Что-нибудь одно, — сухо сказал барон.

— Что? — не поняла Аннаура.

— Если ты лишишь его мужества, а потом убьешь, то первое окажется бессмысленным, — пояснил барон. — А месть должна быть разумной.

Аннаура на мгновенье задумалась.

— Хорошо, — наконец сказала она и о ноготь проверила остер ли кинжал. — Я отомщу по-женски. А какой-нибудь бриттский рыцарь убьет его, как мужчина.

Она склонилась над саксонцем и с брезгливым отвращением взяла пальцами его органы.

В этот момент он открыл глаза и увидел француза с мечом в руке и склонившуюся над ним Аннауру. Зрачки его расширились от ужаса. И тотчас же пронзительная боль ослепила его. Принц дико и истошно закричал — казалось его крик проникает во все уголки огромного дворца.

Барон ногой легонько стукнул его под подбородок и принц опять впал в глубокое беспамятство.

— Пойдем, — сказал француз, помогая Аннауре встать на ноги. — Нам надо поторопиться, у нас еще много дел.

Аннаура с радостью кивнула. Она была готова воспринимать любое слово барона, как откровенье божье. Таких мужчин она еще в своей жизни не встречала.

— Дворец переполнен врагами, — предостерег барон. — Нам надо быть осторожными.

Они миновали прихожую, где валялось семь недвижных тел и вышли в коридор. Барон, вспомнил что-то неожиданно, вернулся обратно, бросил короткий неудобный варлакский клинок и взял два саксонских, более привычных для рыцаря. Аннаура тоже взяла себе меч, она уже доказала сегодня, что может сражаться с мужчинами плечом к плечу. Одежда саксонского воина сидела на ней неуклюже и мешковато, и не застегивалась на пышной груди, но сейчас ей было не до своего нелепого вида. Аннаура шла за бароном, думая что сегодняшний день — один из самых счастливых в ее жизни. Она уже была уверена, что эта кошмарная ночь кончится хорошо — с ее бароном ей ничего не страшно!

Обширны подземелья королевского дворца, а темниц на всех бриттских рыцарей не хватило. По двое, по трое, а кое-где и по четверо впихнули грубые немногословные варлаки благородных бриттских рыцарей в мрачные душные камеры без окон.

Сэр Отлак, сэр Гловер и герцог Вольдемар оказались вместе в тесном склепе, где трухлявая деревянная колода служила единственным предметом мебели предыдущему узнику.

Граф Маридунский сел на колоду и сжал голову руками. Гловер и Вольдемар молчали — они уважали горе отца, потерявшего в одночасье двух сыновей. Но и положение их самих было немногим лучше — Вогон обещал сбросить их всех в загон к дракону и они не сомневались, что он выполнит свою угрозу. Погибнуть под огромными лапами скованного чудовища позорно. Но и проткнуть пылающее гневом сердце нечем — оружие отобрали. И рыцарь должен стойко переносить выпавшие на него невзгоды, с открытым забралом встречая смерть.

Стены были сырые, а воздух спертым и смрадным. Говорить было не о чем — святое негодование переполняло сердца отважных рыцарей.

— Нет! — наконец выдохнул Гловер и стукнул кулаком в стену. — Я не верю, что наследник мертв! Король мне говорил…

— Король держал в тайне от всех местопребывание Этварда, — тихо ответил Вольдемар. — Даже от меня, хотя я был его правой рукой и осведомлен о всех делах государства. Держать в строжайшей тайне имя опекуна и место, где воспитывается наследник — традиция, идущая с артуровских времен и ее никогда не нарушали.

В кромешной тьме лица собеседника было не видно, но герцог догадывался, что лицо Гловера искажено мукой и яростью.

— Но Пенландрис… — простонал Гловер. — Как мог король доверить ему наследника! Наверняка предатель сам убил его. Сердце змеи в груди Пенландриса! А я еще по-дружески относился к нему! Он… он убил наследника, вырвав сердце у народа бриттов, будь он проклят во веки веков!

— Юный Этвард жив, — не поднимая головы тихо сказал граф Маридунский.

— Что?! — в один голос воскликнули Гловер и Вольдемар.

— Он в моем замке. Я его опекун. Но убийцы уже мчатся туда, — вздохнул граф.

— Но твой замок неприступен.

— Да. Но убийцы наверняка выдадут себя за рыцарей. А ворота моего замка всегда открыты для гостей.

Гловер в отчаянии ударил кувалдоподобными кулаками в дверь. Но тяжелые засовы не дрогнув выдержали гневный напор рыцаря. От бессильной ярости хотелось выть, плакать, биться о камень. Но сырые стены были равнодушны к людскому горю.

Скупые капли воды, сочившейся с потолка, звонко в тишине шлепались о пол, отмеривая время — последнюю ночь жизни отважных рыцарей.

Словно труба архангела проскрипел засов.

— За нами пришли, — хладнокровно сказал герцог Вольдемар. — Приготовимся принять смерть как подобает.

Дверь натужно распахнулась и в свете факела пленники увидели освобождение.

— Барон Ансеис, бычья требуха! — воскликнул Гловер. Отчаяние мгновенно сменилось в нем жаждой возмездия.

За спиной барона стояла Аннаура в неподобающей ей мужской одежде, в трех шагах дальше валялся труп варлака с размозженной головой. С меча француза стекала теплая кровь.

— Выходите быстрее, — попросил барон. — Дворец переполнен варлаками, надо уходить.

— Надо освободить всех остальных рыцарей! — воскликнул Гловер. Он нагнулся над мертвым варлаком, разжимая пальцы трупа, сомкнутые на рукояти меча.

— Мы не можем покинуть дворец без наших жен и дочерей! — воскликнул герцог Вольдемар. — И без принцессы Рогнеды!

— И, кроме рыцарей, во дворце были наши оруженосцы и воины! — сказал граф Маридунский.

— Граф, — вздохнул барон. — Первый бой вами проигран, но не вся война. Если же враги коварством и подлостью захватят ваш замок… то у бриттов почти не останется шансов вновь поднять голову.

Граф пристально посмотрел на барона. Откуда француз знает? Но не время сейчас выяснять подробности, а сомневаться в честности и благородстве барона Ансеиса теперь-то уж у Отлака не было никаких оснований.

— Но было бы низостью с нашей стороны бежать, бросив здесь товарищей и женщин на растерзание врагам. Даже если мы погибнем, мы обязаны попытаться.

Герцог Вольдемар уже отодвигал засов ближайшей темницы.

Барон низко склонил голову в поклоне.

— Я здесь иноземец, граф. Вы здесь хозяин, вам решать. Я свою миссию выполнил. Но мой меч и моя рука принадлежит вам.

— Спасибо, барон. Вы самый благородный и храбрый рыцарь, которого я знал.

Бриттские рыцари прекрасно знали внутренние расположения дворца своего Верховного короля. Наземной его части. Но никто из них никогда не бывал в подземелье. Нельзя сказать, что они даже не догадывались о его существовании, нет — они знали, что в каждом замке должна быть тюрьма, но просто интересоваться подземельем дворца им было ни к чему. И теперь, если бы не герцог Вольдемар, которому приходилось спускаться сюда по долгу службы, рыцари просто заблудились бы в сложных и запутанных лабиринтах мрачных подземных переходов.

Через четверть часа или чуть больше все рыцари были освобождены из темниц. Часть из них вооружилась короткими мечами охранников. Убивали всех варлаков и саксонцев без предварительных разговоров — во-первых, кипела ярость и жажда мести, а, во-вторых, бритты не желали поднимать во вражеском стане всеобщей тревоги. Рыцари понимали, что сил их недостаточно, что в дворцовых переходах их просто задавят, как давеча в пиршественном зале, и что для спасения страны от нашествия врага необходимо выбраться из столицы и дать бой врагу в чистом поле — как и подобает рыцарям.

У выхода из подземелья бритты остановились и граф Маридунский обратился к ним с речью:

— Благородные бриттские рыцари! Коварный враг вероломством занял нашу столицу и собирается уничтожить наш народ. Но мы не склонимся пред саксонцем и будем защищать наши земли до последнего вздоха. Нам надо быть всем вместе и мы изгоним саксонскую скверну не только с наших земель, но и со всей Британии, исконно нашей страны. Род Пендрагонов не прервался! — Рыцари зашумели и Отлак поднял руку, призывая к вниманию. — Наследник Пендрагона юный Этвард жив, он находится в моем замке, в Рэдвэлле. Он был на воспитании у меня, а не у предателя Пенландриса. Я представлю в замке все необходимые доказательства!

Рыцари, взволнованные этим сообщением, зашумели. Герцог Вольдемар сказал:

— Но туда мчатся саксонские убийцы! Мы должны их опередить. Замок Отлака будет местом, откуда мы начнем священную освободительную войну!

Рыцари бурно пытались выразить свое ликование и поддержку, но сэр Отлак вновь призвал к вниманию.

— Сейчас мы разделимся! Все, у кого есть дома в столице, пусть пойдут в них, возьмут всех коней, воинов и все оружие, что есть. Оставшиеся разделятся на три части. Одна, под началом герцога Вольдемара пойдет выручать наших женщин. Другая, под руководством Гловера и моим, — оруженосцев и воинов, вряд ли их уже убили. Третья, — герцог поискал в толпе глазами, — с сэром Блэкмором попытается уничтожить охрану конюшен и вывести всех коней. Встречаемся за Ирландскими воротами. Я не знаю, сколько сейчас времени, но даю всем полтора часа. Потом мы уже должны мчаться к замку, где находится наш новый Верховный король. Все согласны с моим планом?

Одобрительный гул был ответом на его слова.

— Самим врагов не искать! — напоследок сказал герцог Вольдемар. — Нам необходимо покинуть столицу с наименьшими потерями. Каждый рыцарь будет необходим в битве. Но и ни одного встреченного варлака или саксонца живым не оставлять!

Последние слова рыцари выслушали с наибольшим удовольствием.

— Да благословит нас Бог, благородные господа! Удача будет на нашей стороне! — напутствовал герцог Вольдемар.

— А не захочет быть на нашей стороне, бычья требуха, — вполголоса пробормотал сэр Гловер, рвущийся в бой, — мы ее заставим!

Через два с половиной часа Сэр Отлак, сэр Вольдемар, сэр Гловер и сэр Ансеис, рядом с которым находилась Аннаура, так и не сменившая мужской костюм, сидели на конях в полном вооружении на дороге за Ирландскими воротами. Мимо них проезжали бриттские рыцари, воины и дамы, а также слуги с лошадьми, гружеными оружием и самыми дорогими вещами, бывшими у рыцарей в столице. Сэр Отлак распорядился просить следовать за ними и архиепископа Камелотского со всеми священнослужителями. Святые отцы не хотели покидать столицу, но граф лично посетил епископский дворец и нашел веские аргументы убедить владыку покинуть захваченный врагами город.

Великий Камелот спал. Он не вздрогнул и не проснулся, когда умер Верховный король Эдвин Пендрагон; не застонал во сне, когда цвет рыцарства, словно псов распихали по тесным клеткам. Горожане — купцы, ремесленники, нищие, калеки и стражники спали, пили, любились. Им еще предстояло завтра узнать, что власть переменилось. И в некоторых сердцах зажжется огонь негодования и жажда сопротивления саксонским поработителям, но многие останутся совершенно безразличны к переменам — их будет волновать только как изменения отразятся на их личной судьбе. А пока они спали, в полной уверенности, что завтра увидят общее сражение рыцарей на благородном празднике.

Спали и варлаки — дворец не заметил бегства всех пленников. Герцог Иглангер отдыхал, охраняемый отрядом отборных варлаков от внешних врагов и плотной магической стеной Ансеиса от внутренних возбуждений. Бриттам удалось спасти всех женщин и оставшихся в живых воинов. Граф Маридунский нашел тела погибших сыновей и забрал с собой, чтобы похоронить их как подобает рыцарям в родовом замке. Нигде не нашли лишь Рогнеды, как ни искали — ее не было во дворце. И нигде не нашли Пенландриса, чтобы прервать его подлую жизнь. Принц Вогон валялся в глубоком обмороке, истекая кровью, но жизнь еще теплилась в нем — бриттский же рыцарь принял его за мертвого.

— Черт нас побери! — не сдержался Гловер, глядя на проезжающих всадников. — Ведь целая армия, бычья требуха! Цвет бриттского рыцарства — почти все здесь. Зачем нам уезжать, раздери меня гром? Ведь мы можем дать бой прямо здесь!

— Барон Ансеис немного владеет магией, — ответил Отлак. — И он говорит, что поистине неисчислимые армии варлаков и саксонцев окружили Камелот. Нам необходимо будет собрать все силы, чтобы сразиться с ними.

— Я не понимаю, почему мы должны, бычья требуха, верить Ансеису, а не собственным глазам.

— Граф, вы упрекаете меня в трусости? — спокойно спросил француз.

— Нет, бычья требуха, но…

— Если бы был малейший шанс победить, я бы первый призвал вас на справедливый бой. Но враг коварен и сейчас намного сильнее. Разумнее будет укрыться в неприступном замке. Уверяю вас, благородный Гловер, сражаться нам придется в самое ближайшее время.

— Хорошо, — не унимался отважный воин. — Но для чего, бычья требуха, мы везем с собой в замок наших дам. Они будут только мешать нам сражаться.

— Да, — заметил герцог Вольдемар. — Действительно, почему не отправить их куда-нибудь подальше на север, скажем в замок графа Винвика под охраной части рыцарей. И сердце будет за них спокойно. — У герцога в столице были жена и две взрослые дочери и он волновался за них.

— Врагам помогает колдун, — терпеливо пояснил Ансеис. — Вы уже догадались об этом, наверное сами, благородный герцог. Этот колдун обязательно узнает, куда мы отправили женщин. И можете не сомневаться, он непременно захватит их, и воспользуется ими, чтобы получить наши головы. Нет, герцог, все дорогое на войне, рыцарь должен носить с собой.

— Вы правы, барон, — после недолгих раздумий сказал герцог Вольдемар. — Я счастлив, что судьба послала вас к нам именно в эти суровые часы. Знаете о чем я лишь жалею?

— О чем же?

— Что вы не бритт по крови!

— И вы правы, бычья требуха, — поддержал герцога Гловер. — Это рука Судьбы или Божьего провидения, что барон с нами.

Гнали коней, что есть сил, не жалея бедных животных. Солнце поднялось высоко над небом и лишь тогда остановились немного перекусить и отдышаться. Женщины еле держались в седлах.

Барон Ансеис попросил собрать краткий совет старших рыцарей.

— Нам нельзя ехать дальше, — сказал барон. — Герцог Иглангер — колдун, он знает куда мы направляемся. Впереди нас ожидает армия варлаков, ею руководит брат Иглангера герцог Линксангер, тоже колдун.

— Что же вы предлагаете? — спросил герцог Вольдемар.

— Я не знаю, — пожал плечами Ансеис. — Принимать бой, смерти подобно.

— А нам необходимо добраться до замка, — твердо сказал Отлак. — Там юный король Этвард, которому угрожает смертельная опасность.

Сэра Отлака гнала домой не только тревога за Этварда, но и за Уррия. Его последнего сына, и последней надежды. Отлак хорошо помнил слова Пенландриса на пиру.

— Впереди, значит, — смерть, и сзади — смерть, — констатировал Гловер. — Остается, бычья требуха, одно — нападать первыми и погибнуть с честью.

— Если мы погибнем, погибнет Британия, — сказал герцог Вольдемар. — Все лучшие и знатные рыцари здесь. Наш народ никогда не оправится от такой потери.

— Но другого выходя, раздери меня Преисподняя, я не вижу! — воскликнул Гловер.

— Выход есть, — неожиданно сказал Отлак и с досадой хлопнул себя по лбу:

— Как я раньше не догадался.

Все вопросительно посмотрели на него.

Граф думал.

— Да, — наконец произнес он. — Завтра к вечеру мы будем в моем замке.

— Но как?

— Я знаю тропу. Через Честерские болота.

— Честерские болота! — выдохнули бриттские рыцари. Они много слышали об этом зловещем месте.

— Да. Я ездил той тропой лет шесть назад. Это надо вернуться по дороге мили две назад и повернуть влево, в лес. Мы проедем. Я знаю одного лесовика. Он, возможно, умер, но у него было семь сыновей и все должны меня помнить, я тогда…

— Но нам не пройти по болоту с женщинами, — перебил его Вольдемар, не желая терять драгоценного времени на воспоминания.

— Пройдем, — уверенно сказал Отлак. — С нами слуги и солдаты — помогут.

— Но если они откажутся идти в болото? — вновь спросил Вольдемар, прекрасно знающий характер свой жены.

— Как это — откажутся, бычья требуха? — не понял сэр Гловер.

— А так — слезут с коней, сядут на придорожный камень и скажут: «Хоть режь, а туда не пойдем!»

— Тогда, герцог, — холодно сказал сэр Гловер, — лишь вам придется решать: гнать их вперед кнутом, бычья требуха, или заколоть мечом на месте, чтобы они не достались врагу.

Герцог оглядел остальных рыцарей. Лица их были мужественны и суровы.

Разговор был закончен. Решение принято. Длинная вереница всадников повернула в обратную сторону.

 

20. ЭКСКАЛИБУРН

Озеро Трех Дев совсем не было похоже на Герранбиль, Гуронгель или другие, знакомые друзьям озера. Ярдов на восемьдесят берег был чист — ни кустика, ни деревца, ни валуна, только невысокая янтарная трава. Почти идеально круглой формы озеро было небольшим — не более трехсот ярдов шириной, за несколько минут переплыть можно. В центре озера из воды торчали три гранитные скалы, формой отдаленно напоминающие трех женщин, одна в центре — с воздетыми к небу руками, а две, по бокам, словно стоящие на коленях и плачущие. Много красивых легенд было связано с этими каменными девами. Берег у озера тоже был необычен — обрывался резко, будто котел, наполненный доверху водой. Глубина казалось небольшой — протяни руку и достанешь до дна, усеянного разноцветными камешками, но прозрачность воды обманчива, как известно.

И стеной, мрачной и плотной, окружал озеро лес, не осмеливающийся подступаться близко. В единственном месте было разорвана лесная ограда — где дорога подходила к озеру. И ворота в это волшебное место, средь дремучего леса, охраняла одинокая часовня из серого известняка. Рядом со входом в нее стояли три гранитных изваяния, копирующих природные в озере, но выделанные детально, с любовью и невероятным терпением.

Когда отряд подъехал к часовне, навстречу вышел отшельник, живущий в ней. Пока юноши ехали сюда, чтобы скоротать долгий путь, Руан рассказал им историю об отшельнике часовни у озера Трех Дев, которую сам он слышал от сэра Бана.

В те времена, когда сэр Бан был несмышленым младенцем и сосал материнскую грудь, а может быть и еще раньше, слава сэра Тауласа гремела по всей Британии. Был он лучшим рыцарем Верховного Короля Артура IV, и не было равных сэру Тауласу во владении мечами и копьем. Он неизменно побеждал на всех турнирах и в битвах, был первым среди храбрейших. И женился он на самой красивой женщине Британии — праправнучке знаменитой феи Морганы, сестры короля Артура, которая пошла по следам своей прабабки.

Но был сэр Таулас буйн нравом и вспыльчив. И однажды в ссоре зарубил отца своего мечом. Перед смертью отец проклял его страшно: будет жить отцеубийца вечно, не теряя здоровья, но не будет ему прощения и никогда в жизни не сможет держать он в руках боевого оружия. Что может быть страшнее подобного проклятия для бесстрашного рыцаря? Не иметь возможности защититься от любого бродяги, которому вздумается оскорбить тебя?! Это для сэра Тауласа было самое жуткое проклятие. У смертного одра отца, раскаявшись, пока отец еще не умер, он пытался заколоть себя мечом, хотя рукоять оружия жгла руку каленым железом. Но меч прошел сквозь тело сэра Тауласа не причинив ему вреда — проклятье вступило в силу! Жестоко заплакал сэр Таулас у одра умирающего отца. Отец пожалел о проклятии, умирая, и простил раскаявшегося сына. Но снять проклятье было уже не в его силах. Но отец перед смертью обратился за помощью к жене сэра Тауласа, знающей науки магические, и она сумела смягчить проклятие: до тех пор оно будет действовать, пока кто-либо не поднимет Экскалибурн из вод озера Трех Дев. Тогда снова сможет держать сэр Таулас в руках оружие и станет верным помощником человеку, взявшему меч и должен будет защищать его, не жалея жизни самой.

Много времени прошло с тех пор. Жена сэра Тауласа умерла от старости, а он оставался полон сил и здоровья. И был он неутешен, ибо действовало на него проклятье убитого им отца. Он не мог держать в руках никакого оружия — железо жгло ладони огнем адовым и никакие рукавицы не помогали. Тогда сэр Таулас дал обет быть отшельником у озера Трех Дев, дожидаться там своего будущего господина, который еще, может быть, не родился. Каждого, кто приезжал попробовать свои силы, несмотря на строжайший королевский указ, отшельник встречал с тайной надеждой. Но все бесполезно: рыцари приезжали и, разочарованные, уезжали, говоря, что прав был король Элизар — нет никакого Экскалибурна, унес его король Артур с собой в сказочный Авалон, а здесь лишь изображение, призрак легендарного меча. Бывали дни, когда сэр Таулас и сам верил в это и убивался, кляня свою никчемную жизнь и не имея возможности прекратить ее.

Уже десятилетия сэр Таулас, отшельник часовни у озера Трех Дев не надеялся на чудо, он просто привык здесь жить и разговаривать о ратных подвигах с приезжими рыцарями.

Дорога к озеру Трех Дев дальше никуда не вела и цель путешествия рыцарей была ясна без слов, хотя многие и утверждали, что заблудились, или что совершенно случайно забрели сюда. Королевский указ был строг, но не исполнялся. Во всяком случае не сэр Таулас желал бы помешать достойному вытащить Экскалибурн из водяного плена. Отшельник всегда оставлял гостя наедине с озером, чтобы не мешать и удалялся в часовню. В стене часовни было проделано смотровое отверстие и сэр Таулас бежал к нему, надеясь, что этот-то юноша вынет наконец меч и проклятие будет снято. Но тщетно, увы. Рыцари привозили ему еды, вина и свежие вести. Сэр Таулас уже свыкся с мыслью провести в унылой часовне у озера целую вечность и давно уже перестал тренироваться с деревянной имитацией меча — он не верил, что испытает еще когда-нибудь в жизни счастье сразиться насмерть с беспощадным врагом. Вести о предстоящей окончательной битве с саксонскими захватчиками еще больше удручали его, ибо не мог он принять в сражении участия!

— Зачем побеспокоили мое уединение, благородные рыцари? — спросил отшельник. Борода его была почти до самых колен и каштановые, тщательно расчесанные волосы свисали до пояса, десятилетия тело его не чувствовало на себе шлема и кольчуги, но сердце его по-прежнему не знало страха и рвалось в бой, чтобы в бою обрести почетную долгожданную смерть. Одежда на нем была простая, как у горожан, но чистая и заштопанная. Он с любопытством смотрел на трех юношей впереди отряда, и странная, забытая надежда защемила у него где-то глубоко в груди.

— Здравствуйте, сэр Таулас, — сказал Руан, как старший в отряде телохранителей. — Меня зовут Руан, может быть вы меня помните, я вассал графа Маридунского. Я был у вас несколько лет назад, вы меня напоили вашим самодельным ежевичным вином. Мы проезжали мимо дороги к вам, и я уговорил своих спутников заехать, поклониться вам и трем чудесным девам.

Отшельник знал, что молодой воин лжет — но что с того? Ему будет с кем приятно поговорить часок-другой, тем более, что Руан предусмотрительно взял с собой домашнюю еду из замка и пузатый бочонок с элем.

Отшельник посмотрел на трех юношей — их совершенно не интересовала часовня и ее хранитель, взгляды их были устремлены к легендарному озеру. Каждый из них думал о своем.

— Что ж, — вздохнул отшельник, — заходите, отдохните с дороги. А юноши пусть… погуляют по бережку, пока вы поговорите со стариком. — На вид отшельник был крепок и силен, так оно и было, но возраст его измерялся почти сотней лет и он вправе был называть себя стариком.

Воины поклонились каменным изваяниям, которые вытесал сэр Таулас от скуки за несколько десятилетий, и прошли в часовню. Лишь Триан остался с юношами. Друзья переглянулись — что ж, в случае удачи Эмриса скрывать ничего не надо будет, а в случае неудачи — ничего не скроешь.

Юноши спешились, привязали коней к деревьям, рядом с остальными лошадьми, и пешком направились к коричневатой глади воды.

Всю долгую дорогу из Маридунума до озера Ламорак говорил и говорил: хвастался своими ночными подвигами, рассказывал истории, услышанные в отцовском замке и происшедшие с ним самим за зиму. Он не умолкал, потому что едва возникала пауза, как Эмрис тут же погружался в мрачные мысли о предстоящем испытании, а Ламорак резонно рассудил — чего зря мучится, приедут к озеру и выяснят эту проблему. Поэтому трещал воистину как сорока под крышей замка, не давая задуматься ни на мгновенье. У Уррия настроение против вчерашнего заметно выправилось, он улыбался, слушая Ламорака, с удовольствием потягивался в седле, время от времени доставал из ножен Гурондоль и размахивал им, разминая руку.

Друзья подошли к берегу озера Трех Дев и всмотрелись в прозрачность воды.

Вот он, легендарный Экскалибурн, меч короля Артура!

Лежит в воде у самого берега на каменистом дне, дюймах в трех от поверхности, отполированное лезвие отражает лучи солнца. Крестообразную рукоять украшали бесчисленные рубины, ограняя огромный алмаз, вделанный в перекрестье. Два алмаза поменьше были по краям креста, а еще один огромный алмаз венчал торец рукояти. Поистине королевский меч, лишь герой может владеть им. Неудивительно, что никто не мог взять его — такой меч сам вправе выбирать себе хозяина. Тысячи рыцарей за полтора столетия приезжали сюда, но могли лишь любоваться им, не более. Нет во всей Британии рыцаря, кто не знал был Экскалибурн воочию — все видели его, несмотря на королевские строжайшие указы.

И вот теперь Эмрис, Уррий и Ламорак встали на берегу озера на колени, склонившись над волшебным мечом, и замерев смотрели на него. Казалось, сердца их на минуту остановились. Немой Триан аж цокнул от восхищения, он тоже встал рядом с юношами, разглядывая легендарный клинок.

Не описать, что чувствовал каждый из троих друзей, да они и сами затруднились бы ответить.

Уррий восхищался Экскалибурном, но подумал, что Гурондоль все же чуть подлиннее, да и в руке, по всей видимости, поудобнее будет.

Ламорак смотрел на это чужое сокровище и думал, что полжизни оставшейся отдал бы за него. Даже три четверти — лишь бы хоть немного владеть им.

А Эмрис глядел на него восторженно и думал, что не сможет взять его. Он не мог поверить, что такой изумительный меч, меч самого короля Артура, может принадлежать ему. Но так хотелось взять его, так хотелось обладать им и носить его с такой же гордостью, как Уррий свой Гурондоль, что в голове мелькнула мысль: если он не возьмет Экскалибурн жизнь потеряет для него всякий смысл. Он покончит жизнь самоубийством и плевать, что его не отпоют в церкви. Разве это имеет какое-нибудь значение, когда без хозяина в равнодушной воде лежит такое сокровище?!

— Можно я попробую? — спросил Ламорак у Эмриса.

Тот кивнул. Он хотел как можно быстрее взять свой меч, но боялся неудачи и с радостью согласился еще потянуть время.

Ламорак бесстрашно засунул руку в воду — а чего ему бояться, все равно он понимал, что этот меч никогда ему принадлежать не будет. До усыпанной драгоценными камнями рукояти Экскалибурна пальцы Ламорака не дотянулись какие-то доли дюйма, манжет погрузился в воду. Сердце Эмриса замерло от ужаса, Уррий был спокоен. Казалось, Ламорак сейчас возьмет меч.

Ламорак не спеша вытащил руку, стряхнул жемчужные капли воды, снял куртку и закатал рукав рубашки.

— Зря стараешься, — лениво сказал ему Уррий. — Хоть разденься и ныряй — не донырнешь. Не ты первый.

Ламорак хмыкнул, лег животом на берег и погрузил руку по самое плечо — не дотянулся все те же доли дюйма. Азарт овладел Ламораком, он чуть не сполз с травянистого берега и действительно чуть не оказался весь в воде, ныряя за недоступной мечтой. Он встал, вытер руку об рубашку и, надевая куртку, сказал:

— Ты прав, Уррий, не судьба. Это меч Эмриса, а у меня есть Неустрашимый!

«Господи милосердный, как Уррий и Ламорак уверены в том, что я возьму Экскалибурн! — подумал Эмрис. — Если мне не удастся, я не смогу посмотреть им в глаза. Порази меня тогда сразу молнией, Боже милостивый, чтобы я не мучился стыдом всю жизнь!»

Ламорак оправил на себе одежду и отошел на несколько шагов от берега, чтобы не смущать Эмриса. Но искры в его глазах выдавали безумное любопытство. Знал бы он сколько еще глаз сейчас наблюдают за Эмрисом и Уррием!

— Давай, Эмрис! — сказал Уррий. — Меч ждет тебя!

Но Эмрис не мог решиться. Жизнь четко разделилась на два отрезка: тот, что прошел, что был до того, как увидел он Экскалибурн, и тот, что будет. Но будет либо с Экскалибурном, либо не будет вообще. И Эмрис боялся. Он презирал себя за собственную трусость, но ничего не мог с собой поделать. Боже, какие муки! Как выдерживали их, как правили после этого предыдущие Верховные Короли, которые, несмотря на собственные указы, конечно же были здесь!

Они стояли на корточках вдвоем над Экскалибурном (Триан присоединился к Ламораку), Уррий смотрел на Эмриса, Эмрис не отрывал взгляда от Экскалибурна.

— Ну, давай же! Бери! — не выдержал в конце концов Уррий. — Эмрис!!!

Эмрис как пироман на языки огня, как маньяк на свой фетиш, смотрел сквозь толщу воды на волшебный меч. Рука, дрожа от охватившего Эмриса напряжения, потянулась было к воде, но замерла на полдороге.

Уррий разозлился. Умом он мог понять страх сводного брата, но сердцем — нет. Не пристало рыцарю бояться поражений!

Уррий почувствовал в затылке уже знакомую, едва заметную тупую боль.

— Да бери же ты, в душу-то осиновый кол! — заорал он на брата. — Бери, это же так просто! Вот!

В сердцах Уррий запустил руку в воду, схватил усыпанную драгоценными камнями рукоять меча и поднял из воды.

— Видишь как просто, — выпалил он, — Чего тут бояться?!

Эмрис посмотрел на Уррия, как на жуткого монстра, внезапно появившегося перед ним. Глаза Эмриса округлились.

Ламорак охнул и замер, улыбка сползла с его лица.

Сэр Таулас вознес искреннюю благодарность Богу, за то что тот услышал наконец его мольбы и послал ему господина. Он лихорадочно стал вспоминать, какой из трех имеющихся у него клинков в лучшем состоянии — сколько лет не пользовался, проржавели наверное от безделья!

Мрачный варлак, с другой стороны озера наблюдающий с высокой сосны за юношами, спешно полез вниз, разрывая о ствол одежду и пачкаясь в вязкой смоле, чтобы доложить командиру — засада сработала, новый герой, способный возглавить бриттов, проявил себя, взяв легендарный меч. Но осталось жить ему до тех пор, пока многочисленный отряд, неделю живущий здесь в глухой засаде (даже опытный сэр Таулас ничего не заметил) не доберется до него и не отправит на корм рыбам озера Трех Дев. То есть жить осталось взявшему меч совсем недолго.

Уррий посмотрел на свою руку, державшую рукоять Экскалибурна, с которого стекала вода, так, словно это была ядовитая гадюка. Слова застряли в горле, рука разжалась. Легендарный Экскалибурн вновь лег на свое волшебное место.

— Бери же его, чтоб тебя! — заорал взбешенный Уррий.

Эмрис словно очнулся от охватившего его столбняка и быстро сунул руку в озеро. В сердце екнуло, что он не дотянется до меча, как только что Ламорак, но глаза увидели, как Экскалибурн сам подался к руке Эмриса.

Эмрис вскочил, сжимая в руке Экскалибурн. Свершилось! Он — наследник Верховного Короля. Он оказался достоин великой чести! Он поведет в бой многочисленные армии и совершит подвиги, о которых пропоют в веках. Звон стоял в ушах — то победно ревели трубы и тысячи голосов прославляли его имя.

Уррий тоже встал.

Глаза сводных братьев встретились.

В черных зрачках Эмриса вспыхнули искры безумия. Он глянул на легендарный меч в своей руке, потом — на Уррия, который тоже вынул его из воды. Эмрис не знал что и думать. Он и не думал ничего.

Рука его взмахнула мечом и Экскалибурн рассек воздух.

Уррий успел отскочить — легендарный меч лишь коснулся его груди, острием прорезав куртку и кожу. Сразу проступила кровь — рана была почти такая же, как и полученная недавно Уррием у Красной часовни, только в этот раз на дюйм выше.

— Ты что, Эмрис?! — удивленно проговорил Уррий, он не поверил случившемуся — на него поднял руку его сводный брат, самый близкий ему человек!

— Эмрис! Ты с ума сошел! — в ужасе закричал Ламорак.

Но Эмрис словно действительно помутился рассудком. Увидев кровь на груди сводного брата, он зарычал как дикий зверь, схватился за рукоять Экскалибурна двумя руками и занес меч над головой, чтобы обрушить на Уррия смертельный удар.

Но путь грозному Экскалибурну преградил Гурондоль — мечи скрестились со страшным звоном.

Эмрис ударил вновь — сбоку.

Уррий парировал удар. Уррий не желал сражаться с обезумевшим Эмрисом. Но он желал жить!

Клинки сверкали, сталкиваясь со страшной силой — ни одна сталь, выкованная человеческими руками, не выдержала бы таких ударов!

Ламорак хотел остановить Уррия и Эмриса, но соваться в эту бешеную мясорубку двух волшебных мечей было равносильно самоубийству. Оставалось только кричать, взывая к рассудку:

— Эмрис! Эмрис! Уррий! Да прекратите же вы! Вы же убьете друг друга!!!

Со стороны часовни бежали Руан и остальные воины.

Сэр Таулас лихорадочно обтирал от паутины один из своих трех старых мечей — рукоять меча больше не жгла ему ладони! Берегись враг! — ликовало все в душе застоявшегося в безделье воина. Прочь обрыдлые деревенские одежды, где его кольчуга?!

С неожиданной, какой-то звериной яростью Эмрис обрушивал удар за ударом на Уррия. Уррием тоже овладело бешенство, он перестал контролировать себя и начал наносить удары в ответ.

Они были сводные братья, одной женщиной вскормленные, одинаково воспитывались и учились, выросли вместе, стараясь не уступать друг другу ни в чем. Они могли убить друг друга, но один победить другого не мог.

Ламорак в отчаяньи повалился на землю и заплакал в бессильной ярости — вмешаться в братоубийственный бой он не мог.

Вдруг стройная хрупкая фигура выскочила из воды озера и бросилась к сражающимся. Тонкие слабые руки девушки схватили запястья Эмриса и Уррия. Два волшебных меча застыли в воздухе.

— Перестаньте! — прозвучал во внезапно наступившей тишине ее звонкий, как колокольчик голосок.

— Кто это? — удивленно спросил Эмрис, глядя на эту смелую девушку, посмевшую вмешаться в их смертный поединок.

— Лорелла, — улыбнулся Уррий. — Знакомься, Эмрис, это моя невеста — Лорелла, дочь царя Тютина, повелителя озерного.

— Ты… ты… — выдавил из себя Эмрис. — Ты взял Экскалибурн! — Он вырвал руку, в которой держал меч, из нежных пальцев девушки.

— Я твой брат, Эмрис! — прокричал Уррий, глядя ему в глаза. — Это — твой меч, Эмрис! Ты — наследник Верховного Короля Британии! Ты его взял! Ты же видел — мне не удержать его было! Это твой меч, Эмрис. Ты его единственный и законный владелец! У нас разные мечи и разные судьбы, но мы — братья, Эмрис!

Эмрис дышал тяжело и неровно, он не мог успокоиться, но опустил Экскалибурн. Уррий держал Гурондоль в руках, готовый к новому нападению.

Эмрис стоял и смотрел на пропитанную кровью грудь Уррия. Это он нанес рану своему сводному брату! А он считал, что за Уррия отдаст жизнь! Безумие охватило его внезапно — слишком много чувств он потратил в ожидании этого испытания. Волна раскаяния и стыда перед сводным братом нахлынула на наследника Верховного Короля.

Эмрис порывисто схватил левой рукой руки Уррия, которые держали Гурондоль и резко провел своей грудью по волшебному лезвию меч Уррия. Грудь Эмриса тут же пропиталась кровью, но боли он не чувствовал. Он воткнул в землю Экскалибурн и прижался раной к ране брата.

— Мы с тобой молочные братья, Уррий, — сказал он. — Теперь мы — братья по крови, твоя кровь вливается в меня. — Он отступил на шаг, выдернул из земли Экскалибурн и сказал торжественно:

— Клянусь своей жизнью, никогда больше Экскалибурн не поднимется на тебя, брат мой. И он никогда не останется в бездействии, если тебе будет угрожать беда! Клянусь!

— Мы с тобой братья, Эмрис, — повторил Уррий, держа Лореллу за руку и подняв меч перед своим лицом. — Клянусь, мой Гурондоль никогда больше не поднимется против тебя и против твоих друзей, но пусть дрожат те, кто станет твоими врагами. Они будут также и моими врагами!

Братья по крови убрали мечи и обнялись. Лорелла заплакала от этой сцены. Ламорак тоже едва сдерживал слезы, но он — мужчина. Он подошел к ним, обнял сразу обоих и сказал:

— Моя кровь не пролилась сегодня, но я тоже клянусь: никогда мой меч не поднимется против вас, Эмрис и Уррий, и ваши враги — мои враги!

— Похоже, ваши враги не заставили себя долго ждать, — услышали они голос Руана.

Молодые рыцари огляделись — с двух сторон озеро обходили уродливые гиганты с короткими широкими мечами и трезубцами в руках.

— Это — варлаки, — сказал Уррий, вновь доставая меч.

— Да ты что? — увидев движение Уррия, воскликнул Руан. — Их же человек сто! Надо убираться, пока не поздно, лошади оседланы!

— Бежать… — покачал головой Эмрис, доставая Экскалибурн. — Это не достойно наследника Верховного Короля Британии.

— Ваши враги — мои враги, — сказал Ламорак, доставая Неустрашимого.

— Давно, ох давно, я не держал в руках меч, — с наслаждением произнес бывший отшельник. — Но я еще не позабыл эту науку.

Их было тринадцать, не считая безоружного Триана и Лореллу — три молодых рыцаря, сэр Таулас и девять воинов во главе с Руаном. Варлаков же было действительно не менее ста. Но побеждают не числом — а умением и отвагой.

Друзья решили принять бой — врагам оставалось преодолеть не более тридцати ярдов с каждой стороны. Хорошо, что у них не было луков в руках, друзья бы представляли собой прекрасные мишени для уродов.

Лорелла неожиданно вырвала руку из ладони Уррия и стремительно кинулась в воду. «Опять испугалась, — с тоской и досадой подумал Уррий. — Конечно, бой — дело не женское, но могла бы с безопасного расстояния посмотреть, как ее суженый погибнет!»В благополучный исход сражения Уррий не верил, но, подобно Эмрису даже мысли о позорном бегстве не допускал — от кого бежать? От этих рослых безлобых страшилищ?!

Уррий, Эмрис и Ламорак с мечами повернулись к левому отряду, рядом с ними встал сэр Таулас, с которого теперь было снято проклятие. От нетерпения вступить в долгожданный бой старый воин аж дрожал — неведомо ему чувство страха, хотя теперь он может погибнуть, как простой смертный. И ему очень хотелось жить, сражаясь за своего господина (черной мыслью мелькнуло в голове, что второй день в Камелоте рыцарский турнир — эх, взяли бы Экскалибурн на десять дней пораньше, он бы заранее сказал, кто выйдет победителем турнира!).

Не доходя ярдов двадцати, варлаки стали метать в противников свои трезубцы. Но разве трудно уклониться от столь неуклюжих предметов? С кличем графа Маридунского на устах, Уррий первый бросился на нестройные ряды противника.

И первый же удар Гурондоля рассек череп гиганта в коричневых одеждах — кровь брызнула в лицо Уррия, опьяняя его бешеным ритмом схватки. Рукавом Уррий вытер кровь и тут же парировал удар другого варлака. Рядом в предсмертном крике упал пораженный мечом отшельника бородатый урод. Неустрашимый пронзил сердце противника Ламорака. Экскалибурн снес с плеч уродливую голову еще одного врага. Мечи звенели, друзья яростно кричали — они бились плечом к плечу. Первая в жизни битва Эмриса и Ламорака! И бились они достойно. Экскалибурн, Гурондоль и Неустрашимый не знали преград, круша головы врагов и перерубая их широкие мечи.

Но врагов было слишком много и вскоре Уррий, Эмрис и Ламорак прижались спинами к Руану и его воинам, которых из девяти оставалось четверо. Варлаки окружили их со всех сторон.

И словно повторилась история у Гуронгеля — из леса выскочили ладные, ловкие фигуры алголиан. Они в считанные мгновения прорубили дорогу к Уррию и его друзьям и взяли их в кольцо. Вовремя — Ламорак был ранен в руку и волосы его пропитались кровью от ссадины на голове, на лице Эмриса из рассеченной щеки хлестала кровь. У самого Уррия было поранено плечо. Они перевели с облегчением дух, готовясь снова вступить в бой. Лишь сэр Таулас бился без устали в первых рядах — наверстывал упущенное за долгие десятилетия.

Живых варлаков оставалось меньше, чем алголиан, хотя тех всего было тридцать два. Победа уже не вызывала никаких сомнений. Варлаки сражались отчаянно и еще два воина Руана и пятеро алголиан пали замертво, пронзенные короткими варлакскими мечами.

Неожиданно для юношей (но не для оставшихся в живых варлаков, напавших на них без всяких разговоров) из леса с той стороны озера появились новые отряды, которые со всех ног бросились к сражающим. И было их сотни.

Сотни три, не меньше, а может и четыре. Сотни свежих, разъяренных гибелью товарищей, свирепых варлаков.

— Это конец, — прошептал Ламорак.

— Что ж, — сказал ему Эмрис, нанося удар очередному врагу. — Надо принять смерть достойно!

— Мне рано умирать, — крикнул Уррий, парируя удар и втыкая кинжал в сердце противника. — Я хочу жить!

Молчаливые алголиане падали один за другим, поляну наполняли звон мечей, крики умирающих и зычные хыканья сэра Таулас, разминающего застоявшиеся без любимого дела мышцы. Смерть — его ремесло, что он и доказывал с блеском, вся одежда его стала багровой от крови врагов.

Ноги Уррия скользили в траве, пропитавшейся кровью, продвигаться мешали тела погибших.

— Молись, — отбивая очередной удар короткого меча своим Экскалибурном крикнул Эмрис.

Последний алголианин упал. Никого из воинов Руана уже не было стоявших на ногах, как и самого Руана. Лишь Триан, поднявший с земли клинок павшего алголианина, тяжело дышал рядом со своими юными господами, да в самой гуще варлаков крушил черепа сэр Таулас. Надежд на спасение не было никаких.

В это мгновение вода в озере словно закипела и на берег выскочили мускулистые парни с тяжелыми подбородками и темно-зелеными короткими волосами. Они все были обнажены до пояса, в руках держали узкие и длинные мечи, чем-то слегка напоминающие Гурондоль. В воздухе замелькали их плавники.

Через несколько минут боя варлаки дрогнули и побежали.

Воины царя озерного погнались за ними, хватая сзади за волосы, задирая голову и перерезая горло уродливым варлакам. Когда сэр Таулас догонял очередного беглеца он орал: Обернись!»и тут же разил.

Победа была полная и окончательная.

На воде озера стоял царь Тютин и, прикрыв от солнца ладонью глаза, смотрел, как сражаются его воины. Рядом стояла Лорелла и улыбалась Уррию. Уррий заметил ее взгляд и тоже улыбнулся ей. Она подошла к самому берегу, заваленному телами погибших. Тщательно выбирая место куда встать, чтобы не наступить на погибших и раненых, Уррий приблизился к ней.

— Ты пришла вовремя, — сказал Уррий. — Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — ответила Лорелла. — Ты — самый лучший. И самый отважный, — добавила она, заметив его взгляд.

— У меня есть для тебя подарок, сэр Уррий, — неожиданно прогремел на всю поляну царь Тютин. — Я запамятовал сразу сделать его, но не поздно и сейчас.

Он стукнул посохом по глади воды и тут же на поверхности появился маленький карлик с морщинистым лицом. Карлик держал в руках огромный по сравнению с его щуплым тельцем щит. Он подошел по воде и протянул щит Уррию.

Щит оказался почти невесомым. На квадратном лазурном поле был изображен серебряный фонтан, на ним был золотыми буквами начертан девиз:» Быть чистым совестью, как родниковая вода!»

« Ни один самый строгий герольд не придерется к гербу — составлен по всем тонкостям геральдики «, — подумал Уррий.

— Спасибо, — сказал Уррий и поклонился. — Мне подходит этот девиз. И я принимаю рыцарское имя Радхаур.

— Да здравствует сэр Радхаур, бесстрашный Рыцарь Воды! — искренне радостно воскликнул Эмрис и Лорелла захлопала в ладоши.

— Да здравствует Эмрис Пендрагон, будущий Верховный Король Британии! — крикнул Уррий.

И царь озерный и лесной почтительно наклонил голову перед наследником Верховного Короля Британии.

Триан вытаскивал раненых на чистую траву. Руан и еще двое воинов из замка оказались ранеными не опасно, лишь оглушенными. Еще двое воинов графа Маридунского были с серьезными ранами, остальные мертвы. Из алголиан в живых остался лишь один. Сэр Таулас, добив последнего варлака, сходил в часовню и принес травы и бинты, перевязать раненых. Едва алголианина привели в чувство, он встал и преклонил голову перед Уррием.

— Мы сделали все, что могли, наследник Алвисида, — сказал он.

— Да, я благодарен вам, вы спасли мне жизнь.

— Не трогайте наших погибших, — попросил алголианин, — за ними прибудут.

— Хорошо, — сказал Уррий. — Мы оставим здесь караул.

Алголианин слабо и невесело улыбнулся и Уррий узнал его — это был тот самый, что тогда, у Гуронгеля, сказал, что павших телохранителей Уррия предадут огню, а когда юноша отказался от этого, предложил выставить караул. В точности, как сейчас Уррий.

— И соберем все ваши клинки — они очень дорогие, — сказал Уррий. — Может быть, дать вам коня? У нас… теперь есть лишние.

Алголианин покачал головой и пошатываясь направился в лес.

Уррий подошел к Эмрису, который задумчиво осматривал поле боя — он все еще тяжело дышал.

— Поздравляю с боевым крещением, принц Эмрис Пендрагон, — торжественно сказал Уррий. И совсем по-мальчишечьи ткнул его кулаком в здоровое плечо. — Ты молодец, отлично сражался.

— Ты тоже драться умеешь! — сказал Эмрис и они улыбнулись друг другу.

Царь Тютин уже скрылся в озере вместе со своими бойцами. Лорелла все так же стояла у берега на поверхности воды и смотрела на возлюбленного. Уррий улыбнулся и пошел к ней.