Лучи солнца пробивались сквозь ветви кладбищенских берез, создавая на траве причудливую игру света и тени. Полностью распустившиеся листья шелестели на легком ветерке, белка прыгала между корнями деревьев, и ее шкурка казалась то темно-шоколадной, то нежно-персиковой, в зависимости от того, попадала она на солнце или в тень.

Мы шагали между надгробий, разыскивая могилу Санны. Антти был на похоронах и сказал, что узнает ее, как только увидит. Проходя, я читала фамилии на истертых камнях — кое-где попадались знакомые имена. Устав, я ненадолго присела на небольшую проржавевшую скамью, Антти ходил вокруг, изучая надгробия.

Как только из разбитой машины извлекли останки Хельстрема, Перец буквально тут же затащил меня в свою машину и отвез в участок. Там он заставил меня повторить все события не менее пяти раз подряд, после чего начал угрожать упрятать за решетку в ту же камеру, откуда недавно вышел Киммо.

— Тебе, Каллио, можно предъявить официальное обвинение сразу по нескольким статьям — сокрытие свидетельских показаний, похищение записки Маллу, драка с Хельстремом. Жаль, не могу тебя обвинить в неосторожном обращении с собственной жизнью! Почему ты не позволила нам вовремя вмешаться? Ты чертовски нетерпеливая баба — стоило тебе подождать пару дней, и мы бы спокойно, без лишнего шума, сами взяли этого доктора.

— Если бы я сидела и ждала, мы бы сейчас хоронили Маллу Мяенпяя.

— Возможно, этот Лааксонен не хотел ничего плохого, только ты, как водится, и сюда влезла. Без тебя этот чертов Хельстрем был бы сейчас жив.

— Ну конечно, предъяви мне еще обвинение в убийстве! Слушай, я устала, давай задерживай, хоть в камере отдохну немного.

— Ты все такая же язва, какой была и в школе полиции. Слушай, Каллио, ты не в той стране родилась. В Финляндии нет спроса на частных детективов. Если тебе так уж необходимо все время совать нос в чужие дела, возвращайся обратно в полицию.

— Сколько можно говорить: не хочу я работать в полиции! Тем более что там придется иметь дело с такими идиотами, как ты.

Я услышала, как захихикал рыжий дежурный в углу, а Перец замолчал на пару секунд — наверное, считал про себя до десяти.

— Ты не слышишь, что тебе говорят, — продолжал он ругать меня, блестя мокрым от пота лицом. — И не думай, что все будут плакать, если тебя обнаружат где-нибудь в придорожной канаве, когда ты снова влезешь куда не следует.

В голове у меня застучало. Я вспомнила шипящий голос в телефонной трубке, произносивший примерно те же слова…

— Комиссар Стрем, не надо делать из мухи слона. Кстати, у меня сохранилась запись одного телефонного разговора, где мне кое-кто тоже настоятельно рекомендует не совать нос в чужие дела… — По вытянувшемуся лицу Перца я поняла, что попала в точку.

— Да, у бедняжки, похоже, действительно выдался тяжелый день. Пуппонен, отвези ее домой, — скомандовал Перец своему рыжему помощнику.

Значит, это он угрожал мне по телефону. Интересно, а авария с велосипедом — тоже его рук дело? Хотя, возможно, это были проделки Хельстрема. Но я уже никогда этого не узнаю…

Дома меня ждала нудная проповедь от Антти. Он тоже яростно обвинял меня в неосторожности, необоснованном риске и удивлялся, почему я не взяла его с собой на задержание.

— Черт возьми, я никогда не нуждалась в телохранителях!

— Слушай, жить с тобой все равно что играть с огнем на пороховой бочке!

— Ну и решай сам, надо тебе это или нет!

Хлопнув дверью, я ушла в душ, и там, стянув грязную одежду, долго стояла, смывая с себя грязь, слезы и усталость сегодняшнего дня. Вскоре ко мне пришел мириться Антти. Мы долго целовались, а потом неторопливо занимались любовью, стоя в потоках льющейся воды.

Вчера похоронили Арми. После освобождения Киммо и последних событий расследование быстро продвинулось вперед. Некоторые из соседей Арми, в том числе Кертту Маннила, видели белый «БМВ» Хельстрема, припаркованный за углом на соседней улице в день убийства. Полиция нашла один из дневников Санны в подвале дома Арми. Он был завернут в полиэтилен и спрятан за банками с вареньем. В этом дневнике Санна описывала свои отношения с доктором, что подтверждало высказанные мною догадки.

Эки разыскал жену Хельстрема — она была в Ницце. Она знала про близкие отношения мужа и Санны, и однажды сама проговорилась об этом, обсуждая с Эки возможность своего развода. Эки также рассказал, что Санна как-то призналась ему, что Хельстрем выписывал ей успокоительные лекарства в любом количестве и по первому требованию. Запись именно этой беседы он и вытащил из папки, когда я подглядывала за ним в архиве. Он сказал, что это не имеет ни малейшего отношения к убийству Арми или самоубийству Санны. Но мне все же показалось, что вообще-то он прекрасно понимал, как на самом деле обстоят дела, и по какой-то причине прикрывал Хельстрема. Судя по всему, вскоре мне придется всерьез задуматься, хочу ли я и дальше работать в его конторе. Но пока я решила взять отпуск и как следует отдохнуть.

По случайной оказии жена Хельстрема Дорис в марте прошлого года оказалась в Финляндии. И она вспомнила, что как-то вечером муж пришел домой совершенно простуженный и пьяный. Она еще удивилась, что он повязал на шею красную шаль. А на следующее утро его вызвали в больницу, потому что Маллу Лааксонен потеряла ребенка.

На поминках невесты Киммо сказал:

— Я знаю, Арми всегда сначала собирала информацию, тщательно проверяла и лишь потом начинала действовать. Я уверен, Арми с самого начала чувствовала, что Санна умерла не своей смертью — что-то там было нечисто. Сейчас я вспоминаю, что она постоянно намекала на это в наших разговорах. Поэтому и взяла у меня почитать дневник Санны, когда я сжигал бумаги сестры. Господи, если бы я только умел слушать!

Кажется, Киммо понял, что действительно потерял невесту, лишь выйдя из тюрьмы. Только теперь, дома, он начал оплакивать ее. Но невозможно быстро выплакать скорбь и избавиться от нее; со временем она немного притупится и останется жить в сердце навсегда. Он страшно кричал, узнав, что Хельстрем убил его сестру и невесту:

— Ну почему он так легко умер? Я бы порвал на мелкие кусочки!..

Даже в гневе он казался немного смешным, и я, как ни старалась, не могла представить, как добродушный Киммо рвет кого-то на части. Хотя, наверное, в порыве гнева человек на многое способен… Я вспомнила, как тянулась к бронзовой статуэтке в библиотеке Хельстрема, чтобы ударить ею противника по голове. Ведь убила бы, если бы дотянулась.

Я постаралась утешить Киммо:

— Знаешь, а ведь у Арми был такой же характер, как и у меня. Она тоже не слушала ничьих советов и всегда поступала так, как считала нужным.

— Нет, такой же, как и у меня. Если уж она что-нибудь вбивала себе в голову, то не успокаивалась, пока не добивалась желаемого. У нее была идея фикс, что Хельстрем должен ответить за свой поступок. Она с детства была такой. Она была мягкой девочкой, но всегда заступалась за слабых и обиженных. И теперь хотела отомстить Хельстрему за Санну и за меня.

— Это сделала за нее Мария Марпл, — улыбаясь, сказал Антти. — Видимо, твои гениальные выводы базировались на той простой мысли, что мужчины-шовинисты являются преступниками по определению.

Я улыбнулась ему в ответ, поздно сообразив, что на похоронах улыбаться не пристало.

— Ничего подобного. Просто я методически проработала все возможные варианты. И только когда ушла Маллу, я сообразила, что имидж рокового любовника, который я так старательно примеряла на Эки, на самом деле идеально подходит Хельстрему. Санна и врач, ну конечно. А Теему подтвердил мою теорию с красной шалью. За день до несчастья с машиной он встретил Арми, у которой шея была обмотана этой шалью. И подсознание сыграло с ним злую шутку — он автоматически посчитал, что шаль могла быть только на Арми. Теему с женой подозревали друг друга в убийстве, а Хельстрем изо всех сил подогревал сомнения Маллу.

— После смерти сестры я была просто не в себе, — призналась она мне. Маллу еще сильнее побледнела и похудела после попытки свести счеты с жизнью, но все-таки у нее из глаз исчезло выражение затравленного зверя. — Я хотела любым путем бежать от этого ужаса… — призналась она.

«Ведь ты прекрасно знала, что я зайду к тебе в пять, мы же договаривались», — подумала я, однако вслух ничего не сказала. Маллу и Теему решили наконец вновь объединить свою разрозненную мебель в единый гарнитур и съехались вместе. Я не могла понять, восхищаюсь их решением или считаю, что они опять делают глупость. Но было видно, что эти двое нуждаются друг в друге. Они стояли, словно малые дети, держась за руки и с надеждой глядя друг на друга.

На поминках было много народу. Маке вывел Микко и Матти во двор немного отвлечься и поиграть в футбол. Известие о том, почему умерла Санна, стало для него новым потрясением. Как-то вечером мы с ним вместе занимались на тренажерах и беседовали. Я все-таки сумела убедить его, что Санна утонула не потому, что в тот вечер он был вдребезги пьян. Мне с трудом удалось втолковать ему, что настоящим убийцей был Хельстрем, который намеренно столкнул девушку в воду.

В дневнике Санна очень хорошо писала о Маке. Она называла его настоящим героем, чистым и сильным, который пришел, чтобы освободить ее от таких страшных людей как Оде Хакала и герр Доктор. Последняя запись в дневнике была датирована январем, за два месяца до ее смерти.

— Арми тоже всегда говорила, что я сделал Санну счастливой, но никогда не рассказывала, почему так считает, поэтому я думал, что она просто меня утешает.

Во взгляде Маке была тоска. Нет, он не забудет Санну, так же как Киммо никогда не забудет Арми. Но им придется научиться жить без них. Так страшно влюбляться и терять любимых…

— Вот ее могила. — Голос Антти вернул меня в реальность. Мы прошли по дорожке к могиле с серой гранитной плитой в изголовье. На камне лежал свежий букет ландышей. На поминках Арми Аннамари сказала, что надо выбить имя Санны на могильном камне. Я обрадовалась — пусть хоть что-то будет сделано для того, чтобы память об этой девушке сохранилась надолго.

Я осторожно опустила на могилу букет красных маков. Мне не верилось, что Санна лежит здесь, в земле, под этим холодным равнодушным гранитом. Мне казалось, она где-то рядом, стоит и смотрит, как я дарю ей цветы. Как еще я могла выразить ей свои чувства? Антти чуть дальше кормил белочек, доставая из кармана орешки. Белки суетились вокруг него и выпрашивали лакомство, смело прыгая возле самых его ног.

Вдруг перед моим мысленным взором предстала Санна. Тонкие черты бледного лица, вьющиеся черные волосы, зажженная сигарета. Держа в руке бутылку пива, она отхлебнула глоток, улыбнулась и протянула бутылку мне. Мне казалось, что после того, как я навещу ее могилу, этот образ перестанет меня преследовать. Но я ошиблась. Чувство вины никогда меня не покинет. То, что я сделала для Санны после ее смерти, уже не имело для нее никакого значения. О людях надо заботиться при жизни, потом поздно…

Только здесь, на могиле Санны, ко мне вдруг пришло понимание, что любовь — это страшный риск. Это страх до дрожи в сердце потерять того, кого любишь. Это страшнее, чем встретить в пустынном месте десять вооруженных бандитов. Вот почему я так боялась ответить Антти, поеду с ним в Штаты или буду ждать его дома. Я боялась признаться себе, что встретила человека, с которым хотела бы прожить всю жизнь. Самостоятельность и независимость были только отговорками. Просто я трусила…

Я взяла Антти за руку, и мы молча пошли к выходу. Вечерело, скоро ворота кладбища закроются. Заходящее солнце освещало высокие стволы деревьев, и те отбрасывали длинные темные тени на траву и могильные камни. С моря подул ветер. В траве под деревом шуршал ежик, в корнях сосны кто-то оставил для него блюдце с молоком.

Фонтан еще работал. Мы присели на скамейку, глядя, как поднимающийся месяц отражается в лучах уходящего с небосвода солнца. Антти привлек меня к себе.

Я подумала о Маке и Киммо, вспомнила, как каждый из них обнял меня на похоронах Арми. Казалось, горе сдружило их, и теперь они часто беседовали, стараясь поддержать друг друга. Я размышляла о Маллу и Теему, о том, что они решили начать новую жизнь и все-таки постараются родить ребенка. Нет, они не сумасшедшие, они просто молодцы.

— Антти, послушай, я тут подумала… Мир не перевернется, если ты отправишься в Штаты на учебу… А я останусь и буду ждать тебя. — По его глазам я увидела — он понял, что я хотела сказать. — И если мне станет совсем грустно, то возьму отпуск и приеду к тебе.

А когда он наклонился поцеловать меня, в зарослях сирени раздались нежные трели соловья.