Несколько часов спустя я ехала на автобусе и, глядя на проплывающие за окном облака, думала об Антти. Начиная с прошлого лета у нас была негласная договоренность — больше не говорить о смерти Юкки. К тому же мы оба чувствовали себя виноватыми за судьбу убийцы — Антти утаил часть информации, а я неправильно провела задержание. В результате виновница до сих пор пребывала в больнице для душевнобольных.

Антти в отличие от меня был очень тонкой натурой. В конфликтной ситуации он как улитка залезал в свою раковину и уползал в убежище — в кабинет в подвале. Я же быстро срывалась на крик, могла разбить чашку-другую, затем бежала мириться. Антти со свойственной математикам дотошностью изучал проблему со всех сторон, а я, не успев толком все обдумать, кидалась ее решать.

Когда-то, лет в четырнадцать, героем моих девичьих грез был высокий мрачный брюнет с меланхоличным характером. Моя мечта осуществилась, но оказалось, что жить с таким героем совсем не просто. Наверное, Джессика Рэббит была права, когда говорила, что предпочитает мужчин, которые могут ее рассмешить.

Выходя из автобуса, я вспомнила, как заразительно смеется Антти, хотя нынешняя ситуация вовсе не располагала к веселью, — он напряженно работал над диссертацией, времени до защиты оставалось совсем немного. Да и убийство, в которое он, так или иначе, оказался замешан, не добавляло оптимизма в нашу жизнь. Я всегда поражалась героям детективных романов, которые никогда не теряли присутствия духа и умудрялись спокойно вести обычную жизнь, несмотря на возникавшие вокруг них горы трупов. В обычной жизни насильственная смерть кого-либо из знакомых надолго выбивает из колеи и оставляет в душе мрачный след. И я хорошо понимала, что, если бы не профессиональная жесткость и умение абстрагироваться, которым меня научили во время работы в полиции, я бы совсем растерялась в нынешней ситуации.

Я без труда узнала подружек Арми — Минна описала их очень точно. Девушки пили чай за столиком у окна и беседовали. Минна говорила тихо и печально; Сари, напротив, отвечала ей высоким и резким голосом.

У меня было отвратительное настроение, и резкий голос Сари его никак не улучшил. Мне никогда не нравились люди с неприятным голосом. Девушка и внешне походила на свой голос — высокая, тощая, с мелкими чертами лица и прыщами на лбу. Очки в модной оправе скрывали маленькие блестящие глазки.

— Это правда, что Киммо убил Арми? — спросила она, не успела я сесть за столик.

— Так считают полицейские, — ответила я, понизив голос, и в который уже раз пересказала порядком надоевшую мне историю. — Надеюсь, наш разговор поможет мне узнать какие-нибудь новые обстоятельства и найти настоящего убийцу. Скажите, что вы думаете об отношениях Арми и Киммо? Может, последнее время Арми говорила о чем-то необычном? Я возьму себе чаю, и мы продолжим разговор. Вам что-нибудь заказать?

— Я бы с удовольствием съела мороженого, но мне кажется, что сейчас, когда с Арми такое случилось… — неуверенно сказала Сари.

— Хуже ей от этого уж точно не будет, — впервые за время нашей беседы открыла рот Минна. Это была маленькая пухленькая девушка с круглыми щечками и темными вьющимися волосами. При других обстоятельствах она была бы похожа на куклу, но сейчас напоминала безжизненный манекен.

Когда я вернулась к столику с чашкой чая, Сари еще стояла у барной стойки, выбирая мороженое. Шмыгая носом, Минна быстро произнесла шепотом:

— Не понимаю я эту Сари. Они же с Арми с первого класса учились вместе. А сейчас, мне кажется, она просто наслаждается этой ситуацией…

— Я заказала ромовое и клубничное мороженое, — объявила Сари, появляясь у столика. — Интересное сочетание, хочу попробовать. Последний раз я видела Арми неделю назад, она заходила ко мне в гости. Я живу в новом доме на Койвуманкас. Да, кстати, я звонила ей в субботу. Все думаю, стоит ли об этом рассказать в полиции…

— Звонила в субботу? Во сколько? — Я не могла скрыть возбуждения в голосе.

— Около половины первого. Хотела пригласить ее пройтись по магазинам, но она сказала, что к ней должны прийти гости и…

— Она называла какие-нибудь имена?

— Какая-то Мария. Она тебя имела в виду? И еще она сказала, что собирается звонить сестре.

Я подумала, что надо будет непременно спросить у Маллу про телефонный звонок Интересно, успела ли Арми ей позвонить?

— И как она разговаривала? Тебе не показалось, что она была раздражена или, наоборот, чем-то напугана?

— Да нет, совершенно обычно. Кажется, они немного повздорили с Киммо, но, в общем, ничего особенного. Он как раз только ушел от нее домой.

Наверное, выражение моего лица здорово изменилось, поскольку обе девушки взглянули на меня с нескрываемым удивлением.

— Вот и я не понимаю, — продолжила Сари. — Он что, потом вернулся к ней?

— Ты обязательно должна рассказать об этом в полиции. Это очень важно для Киммо. — Я даже вздохнула от облегчения. Ну хоть какие-то факты говорят в его пользу. — Минна, а ты когда последний раз видела Арми?

Минна задумалась.

— Наверное, пару недель назад… Всю прошлую неделю я работала в ночную смену, поэтому мы даже по телефону не общались. Во время нашей последней встречи мы ходили в кино, потом зашли в бар выпить по бокалу вина. И мне показалось, что ее что-то беспокоило. Она все спрашивала меня про различные лекарства, особенно про бензодиазепины.

— А что это за препараты?

— Они относятся к классу мягких успокоительных. Арми сказала, что один ее знакомый глотает такие таблетки как карамельки.

Я подумала, что мне, пожалуй, надо совершить рейд по аптечкам своих знакомых. Хотя увлечение успокоительными препаратами еще не повод подозревать человека в убийстве. С другой стороны, Арми работала помощником врача, ведущего частную практику. Возможно, она могла доставать необходимые лекарства.

— Однажды мы говорили с ней о Санне, — вступила в разговор Сари. — О сестре Киммо, которая утонула прошлой весной. Она же была совсем ненормальная, говорят, наркотиками баловалась. Пару недель назад Арми пила у меня кофе и рассказала, что они с Киммо поссорились как раз из-за Санны, потому что Арми не верила, что та покончила с собой.

Сари говорила так громко, что на нас начали оглядываться люди за соседними столиками. Я тихо злилась — наш почти интимный разговор стал достоянием половины покупателей торгового центра.

— Арми считала, что Санну убили! — почти кричала Сари своим противным голосом.

Минна сидела с испуганным видом.

— И кто же ее, по-твоему, убил? — резко спросила я.

— Ее дружок… Это Арми так считала…

— Маке? За что? И Арми говорила об этом с Киммо?

— Она только сказала, что они поссорились с Киммо, так как тот утверждал, будто Санна совершила самоубийство, а Арми была уверена: ее убили.

Я одним глотком проглотила чай, сожалея, что это вода, а не что-нибудь покрепче. Арми считала, что Маке убил Санну. Почему? А сам Маке говорил, что они с Арми часто беседовали о его погибшей невесте. Может, он обмолвился о чем-то, что навело ее на такие мысли? Или признался в убийстве? Я вспомнила разговор с соседкой Арми — Кертту Маннила. Та говорила, что Арми упоминала о справедливости и о том, что собирается обратиться в полицию. Может, речь шла о Маке? Я вспомнила его налитые алкоголем глаза и накачанные мускулистые руки. Да, ему было бы совсем не трудно справиться с девушкой.

А может, она имела в виду совсем другое? У Санны в крови были обнаружены наркотики и алкоголь. Возможно, она подозревала, что Маке снабжал ее таблетками? Или она говорила о своем женихе — Киммо?

— Ты уверена, что Арми имела в виду друга Санны, а не собственного бойфренда?

Задумавшись, Сари напряженно нахмурила лоб. Даже как-то слишком напряженно.

— Да нет, она говорила о Киммо. Иначе, зачем ей было с ним ссориться?

А вот именно затем, хотела сказать я, но промолчала. Рассказ Сари навел меня на новые размышления: следует более тщательно проверить алиби Маке и поговорить с Киммо о ссоре.

Мимо кафе прогрохотал трамвай. Погода за окном портилась, на небе собрались тяжелые темные тучи, резкий ветер задирал женщинам юбки, гонял по мостовой желтый пластиковый пакет. Наверное, ночью будет дождь. И черемуха у нас во дворе сбросит остатки цветов. Весна заканчивалась.

— Вы с Арми были лучшими подругами. А мне довелось встретиться с ней только раз. Расскажите мне, каким она была человеком?

Снова заговорила Сари:

— Мы с первого класса учились вместе. В школе Арми была тихой и спокойной девочкой — всегда аккуратно одета, домашние задания тщательно выполнены. Она мечтала стать медсестрой и помогать людям. Это я, напротив, была эдакой бандиткой и всюду лезла. Но мы с ней прекрасно ладили, я ее защищала. — Сари улыбнулась.

— Мне она не показалась тихоней, скорее наоборот, — удалось мне вставить фразу.

— Вот об этом-то я и собиралась рассказать. В старших классах Арми изменилась. Она по-прежнему оставалась тонкой натурой, но стала какой-то вредной. Мы тогда с ней довольно часто ругались. Честно говоря, мы снова стали нормально общаться ближе к окончанию школы. И вообще, меня всегда злило ее ужасное упрямство. И то, что она совала нос во все дыры. Хотя о мертвых плохо не говорят, но на самом деле она была очень любопытной девицей.

— Она много сплетничала?

— Нет, она вовсе не была сплетницей, — быстро сказала Минна, словно боясь, что Сари ее перебьет. — Она стремилась знать о людях как можно больше, но никогда ничего не болтала за спиной.

— Арми умела заставить людей разговориться. Мне кажется, обо мне, например, она знала просто все.

Я не сомневалась. Эта девушка была из той породы людей, которые говорят исключительно о себе.

— Пожалуй, она была чересчур прямолинейной. Никогда ничего не приукрашивала, все говорила в лоб. И еще, на мой взгляд, у нее была слишком чувствительная для медсестры натура. Ей бы сидеть просто на приеме, а не общаться так много с пациентами.

— Знаешь, она всегда удивлялась, как это ты, Минна, можешь работать в больнице Терхокоти, где столько безнадежно больных людей. Арми стремилась всем помочь. Еще и поэтому она так тяжело переживала болезнь своей сестры, которой никак не удавалось родить, сколько та ни старалась. Ты же знаешь, она перечитала массу книг по этому вопросу и часто обсуждала эту тему со своим шефом Хельстремом.

— Она рассказывала вам о несчастье, которое произошло с Маллу?

— Да, конечно, — ответила Минна. — Арми считала, что в происшествии с Маллу виноват водитель. Последний раз мы с ней говорили об этом пару недель назад. Она сказала: «Если бы я могла ей хоть как-то это компенсировать…» — Минна снова нахмурила в задумчивости лоб. — Странно. Она так и сказала: «компенсировать». Но ведь она-то здесь вообще ни при чем.

Я вспомнила, как мужу Маллу показалось, что он видел Арми за рулем той злосчастной машины, и похолодела. Значит, у Теему и Маллу тоже мог быть повод рассчитаться с Арми.

— Нет, я не верю в то, что ее убил Киммо. Хотя сама Арми была совершенно прямолинейной особой. Зная что-нибудь опасное, она бы незамедлительно отправилась в полицию.

Мне стало еще хуже. Возможно, я тоже косвенно виновата в этой смерти. Вероятно, кто-то не хотел, чтобы я узнала то, о чем она собиралась мне рассказать. Интересно, убийца Санны или водитель, из-за которого Маллу потеряла ребенка, тоже был в гостях у Хянниненов? Я вспомнила праздничный вечер и солидных, нарядно одетых гостей. Кто же из них был змеей в шкуре невинной овечки?

— Если начать всех подозревать, то следует поинтересоваться и вашим алиби в субботу между часом и двумя дня. — Я постаралась задать этот вопрос в шутливом тоне.

— Я была на работе в Терхокоти, — еле слышно ответила Минна.

— Между часом и двумя? Я была в центре Тапиола, ходила по магазинам, — визгливо произнесла Сари. — Это можно считать алиби? Да, я встретила кучу знакомых, в частности Маллу Лааксонен. Или ты считаешь, что я вполне могла сбегать к Арми, придушить ее и вернуться обратно? Только скажи-ка, зачем мне все это надо?

— Ты встретила Маллу? — Я вспомнила, как она мне говорила, что провела все утро дома.

— Да, я встретила ее на торговой площади у прилавка с вешенками. Она еще сказала, что это не тот продукт, которым можно питаться, живя на пособие по безработице.

— Во сколько это было?

— Не могу точно сказать, где-то в районе половины второго.

Маллу покупала вешенки в полвторого дня в субботу на рынке в Тапиола? Интересно, может ли человек, убив свою сестру, сразу отправиться на рынок за покупками? Трудно сказать… Я чувствовала, что уже ничего не могу утверждать с уверенностью…

Расставаясь, я попросила Сари обратиться в полицию. Было девять вечера — поздновато для визита к Маллу. Домой идти тоже не хотелось — я знала, что наговорила Антти лишнего, и меня мучило чувство вины. Но идти на попятную и просить прощения тоже не хотелось.

Дома было тихо, на телефоне мигал огонек автоответчика. Первое сообщение от Антти. Нейтральный голос на автоответчике произнес: «Привет! Пошел прогуляться».

Следующее сообщение было от Аннамари. Истеричным голосом она просила меня связаться с ней в любое время, хоть ночью. Она хотела узнать, что слышно о Киммо. Мне не хотелось ей звонить, но потом я сообразила, что заодно смогу расспросить ее про Санну.

Аннамари долго не отвечала. Наконец, после седьмого гудка, трубку подняли и раздался ее испуганный голос:

— Мария! Пожалуйста, приезжай сейчас ко мне! Да, я знаю, уже поздно, все равно приезжай, нам надо поговорить!

— Буду через четверть часа.

Я накинула на плечи джинсовую куртку, взяла велосипед и отправилась в путь.

Ехала я медленно, наслаждаясь спокойным теплым вечером. Над заливом летали чайки, в воде что-то оживленно выясняли между собой утки, хозяева неторопливо выгуливали своих четвероногих питомцев, а те обнюхивали друг друга, дружелюбно помахивая хвостами. Я проехала через мост и, выехав на идущую вдоль берега дорожку, неторопливо крутила педали, любуясь окрестностями. Вдалеке проскакал всадник, в тени деревьев заливались соловьи. На лужайках распустились первые весенние цветы.

Сначала я подумала проехать через волнорез, надеясь увидеть Антти: возможно, он сидел там на своей любимой скамье, — но потом решила сэкономить время и отправилась напрямую.

Я лишь однажды заходила к Аннамари и Киммо, но была только на нижнем этаже, где располагалась сауна. Они жили в большом красивом доме на вершине холма, через дорогу от моря. Да, сразу чувствовалось: в этой семье деньги водились. Я всегда уважала Антти за то, что, имея обеспеченных родителей, он не производил впечатления избалованного богатого сынка, представителя золотой молодежи. То же самое можно было сказать и про Киммо. В них совершенно не было самоуверенности, свойственной богатым отпрыскам.

Я подошла к увитому кустами дикой розы крыльцу. Аннамари, открывшая мне дверь, тоже не производила впечатления уверенного в себе человека. Я привыкла видеть ее ухоженной, с безупречным макияжем и красивой прической. Сейчас передо мной стояла растрепанная женщина с красными глазами и размазанной тушью. Остатки теней и губной помады собрались в морщинках около глаз и губ, отчего она казалась гораздо старше своего возраста. Аннамари нервно размахивала руками в такт словам:

— Ах как хорошо, что ты смогла прийти! Расскажи мне скорее про Киммо! С ним там хорошо обращаются? И вообще: почему они до сих пор не выпустили моего бедного мальчика, ведь всем понятно, что он никакой не убийца?

— Эки Хенттонен тебе не звонил?

— Звонил, но ничего не рассказал. Ты же знаешь этих мужчин, у них никогда ничего невозможно узнать. Разве им дано понять, что чувствует мать! Хочешь глоток коньяку? Мне сейчас надо немного глотнуть…

Судя по дыханию, Аннамари уже не раз приложилась к этому благородному напитку. Я не возражала, надеясь, что это ее немного взбодрит.

— Хенттонен говорил о Киммо так, как будто он преступник, — произнесла Аннамари, наливая мне коньяку. Я сделала глоток — сначала обожгло рот, потом горло, затем теплая волна достигла живота. На языке осталось великолепное послевкусие — да, теперь я поняла, что крепкие напитки действительно бывают разными, до сих пор я пробовала только коньяки с одной звездочкой.

— Найдены доказательства, свидетельствующие против Киммо. Правда, на мой взгляд, довольно несущественные.

— Сегодня приходили полицейские, перевернули весь дом, забрали с собой некоторые вещи Киммо.

— Какие полицейские? У них было разрешение на обыск? — Мне стало досадно от того, что Перец меня опередил.

— Такой огромный грубый детина и маленький рыжий парень. Они сунули мне под нос какие-то удостоверения и начали расспрашивать о сыне. И задавали кучу вопросов — замечала ли я за ним последнее время что-нибудь необыкновенное, мучил ли он животных, когда был ребенком, наказывала ли я его в детстве ремнем, много ли у него было девушек.

Аннамари возмущенно потрясла головой. Из ее слов я поняла, что Стрем изо всех сил ищет подтверждения своей версии о том, что Киммо убил невесту на почве сексуальных извращений.

— Они интересовались, где я сама была в субботу и есть ли у меня доказательства того, во сколько мой мальчик вернулся днем домой. Но я ушла из дому где-то в районе половины одиннадцатого, зашла в «Стокманн», затем у меня был сеанс массажа, после которого я отправилась в Хельсинки забрать близнецов. Меня не было дома… Если бы я только знала…

— А во сколько ты заходила к Ристо? — с любопытством спросила я.

— Да я не помню точно, а что? Четверть второго или чуть позже. Малыши еще не были готовы, поэтому мы решили поехать на автобусе, который идет в два часа дня.

Удивительно: такое впечатление, что в субботу утром все знакомые гуляли по центру города и только мы с Антти лежали дома с головной болью от похмелья.

— Что ты предпринимаешь для того, чтобы моего ребенка скорее выпустили на свободу? — требовательным тоном спросила Аннамари.

— Собираю доказательства того, что Арми убил кто-то другой. Аннамари, знаю, ты не любишь об этом говорить, но я слышала: Арми подозревала, будто Санна умерла не своей смертью.

Я не ожидала от нее такой бурной реакции. Она резко покраснела, начала задыхаться, у нее затряслись руки.

— Как это не своей! Ты что, хочешь сказать, что ее убили? Ничего подобного! Она слишком бурно праздновала свой день рождения, перебрала с алкоголем, зашла в море и захлебнулась. Это был несчастный случай, а не самоубийство, как тут некоторые пытались утверждать! Зачем ей кончать с собой? Почему кому-то понадобилось ее убивать? — Аннамари налила себе еще коньяку трясущимися руками.

Я подумала, что если она так легко заводится, то вполне могла потерять контроль в разговоре с Арми и задушить будущую невестку. И невольно задумалась, может ли мать совершить подобный поступок и в результате заставить так страдать своего сына. Не знаю… Наверное, у меня были слишком идеальные представления о том, какой должна быть хорошая мама… Только эти представления никогда не находили подтверждения в действительности…

— После Санны остались какие-нибудь личные вещи — письма, дневники, записки? — Я подумала, что таким образом смогу понять, каким она была человеком, и, может быть, выясню, думала ли она о самоубийстве.

— После нее остался десяток дневников, но, когда она умерла, Хенрик и Киммо все сожгли. Они говорили, что этого хотела бы Санна. А последний дневник утонул вместе с ней в море. Наверху в ее комнате остались какие-то бумаги, хочешь взглянуть?

Мы поднялись на второй этаж, и Аннамари распахнула передо мной дверь в маленькую каморку, полную разного хлама. В углу стояло несколько коробок из-под обуви, доверху наполненных бумагами. Я стала осторожно перебирать бумаги в первом ящике. Вдруг из тетради с конспектами выпала фотография, на которой юная Санна целовалась с каким-то косматым мужчиной страшного вида.

— Кто это такой? — спросила я у Аннамари.

Она молча развела руками, словно не желала отвечать.

— Это Отсо Хакала. Совершенно кошмарный тип. К счастью, сейчас он сидит в тюрьме. Что-то связанное с наркотиками.

— Он был другом Санны?

— Нет, она его терпеть не могла, но он имел над ней какую-то странную власть, видимо, связанную с теми же наркотиками…

— Я могу взять эту фотографию с собой? — спросила я, подняв снимок с пола.

— Я не очень понимаю, каким образом, спрашивая про смерть Санны, ты помогаешь Киммо выйти из тюрьмы, — недовольным голосом проворчала Аннамари, и я не нашлась что ей ответить.

Хозяйка отправилась в подвал за сумками, чтобы упаковать в них бумаги, а я осталась на чердаке, вспоминая Санну. И вдруг она, как живая, возникла перед моими глазами. Стоял теплый майский вечер, в тот день мы собрались после репетиции рок-группы прогуляться в парке и попить пива. Парк был популярным местом сбора молодежи нашего маленького городка, и когда мы туда пришли, там уже тусовалось несколько компаний. В одной из них я увидела Санну. За последний год она успела снискать дурную славу среди жителей городка. Многие не могли понять, как это девочка из благополучной семьи могла так ужасно себя вести, постоянно попадать в полицию и садиться пьяной за руль. Мы были незнакомы, и я украдкой рассматривала ее, восхищаясь прекрасными карими глазами, роскошной гривой блестящих темных волос и неуверенной грацией девушки, еще не осознавшей, насколько она красива.

В какой-то момент я заметила, что уже стемнело и из девушек остались только я и она. По законам маленького городка, девушка, чтобы сберечь репутацию, не должна была гулять допоздна, ей следовало приходить домой до захода солнца. Санна сидела на камне и курила самокрутку. Это было знаком того, что сейчас она переживает не лучшие времена — у порядочной девушки, уж если она курит, всегда должны быть деньги на сигареты, пусть и не самые дорогие. Но самокрутка…

Мне захотелось заговорить с ней, и я попросила закурить, хотя вообще-то не курила. Санна набила табаком бумажку, облизнула край розовым кошачьим языком, склеила и протянула мне. С несчастным видом я взяла самокрутку и затянулась, безуспешно прикидываясь заядлой курильщицей. Несмотря на жаркую погоду, Санна была в старых черных джинсах и видавшей виды потрепанной кожаной куртке. В руках, словно сокровище, она держала бутылку пива. Мне хотелось поговорить с ней, но я не знала, как начать разговор. А потом появились парни, они говорили о каком-то ресторане. Вскоре они ушли, и Санна с ними.

Я вспомнила, как во время выпускного вечера мы пялились на ее шрамы. Она с независимым видом смотрела в сторону, но я заметила в ее глазах смущение и растерянность. А потом я улыбнулась ей, и она вернула мне улыбку, протянув в знак симпатии свою бутылку, и я отхлебнула из нее добрый глоток вина.

А потом Санна уехала в Хельсинки. Пару раз мы сталкивались с ней в городе, приветствуя друг друга, как встретившиеся на чужбине земляки. Она почти не менялась, оставаясь такой же тонкой и изящной девушкой с широко раскрытыми доверчивыми глазами, лишь немного заострились черты лица да кожа приобрела какой-то неживой оттенок. Я так и не рассказала ей, что работаю в полиции, лишь упомянула, что выполняю кое-какую временную работу и собираюсь поступать на юридический факультет.

Несколько раз я встречала ее в студенческом кафе с кружкой пива — тогда там еще наливали — и пару раз видела, как она сидела в своей вечной кожаной куртке на ступеньках главного входа с сигаретой в руках. Она рассказывала, что пишет дипломную работу по лирике Сильвии Плат. Жаль, что эта работа никогда не будет закончена…

Вернулась Аннамари, держа в руках большие полиэтиленовые сумки «Стокманн», и я очнулась от своих мыслей.

— Можно я заберу эти бумаги позже? Я возьму рюкзак, иначе они помнутся, — предложила я. Мне совершенно не хотелось оставлять все эти дневники Аннамари, но везти их сейчас на велосипеде было совсем неудобно.

— Завтра будет звонить Хенрик. Что мне ему рассказать? — спросила Аннамари, опершись о дверной косяк и скрестив на груди руки подобно античной героине.

— Расскажи все как есть. — Я вспомнила Хенрика Хяннинена, его темные брови и черные вьющиеся волосы. Мне всегда казалось, что в нем есть что-то дьявольское.

— Он будет кричать на меня… Я не могу этого слышать. А нет никакой надежды, что Киммо все-таки освободят?

— Надежда всегда есть, — неумело утешила ее я. Мне было тяжело в ее обществе, хотелось поскорее выйти на воздух.

Я поехала вдоль берега, направляясь к волнорезу. Почему-то я решила посмотреть, где погибла Санна. Темным вечером здесь, должно быть, не было ни одной живой души, лишь где-то вдали на берегу светились яркие огоньки домов. Я попыталась представить, что почувствовала Санна, упав в холодное мартовское море, температура которого была, наверное, не выше двух-трех градусов, и у меня по спине пробежал озноб. В задумчивости я быстро крутила педали и ехала по узкой прибрежной дорожке на довольно приличной скорости. Вдруг под переднее колесо попал камень, я резко вывернула руль — тут-то все и произошло.

Руль внезапно отделился от рамы и остался у меня в руках. Инстинктивно я обеими руками нажала на ручной тормоз, который, разумеется, никак не прореагировал. Мир перевернулся, море и воздух поменялись местами, я оказалась в воде, затем под водой, отчаянно колотя руками по песчаному дну и задыхаясь от попавшей в легкие холодной соленой воды.

К счастью, там было совсем мелко, не более метра. Чертыхаясь, я сидела в воде, пытаясь понять, где утонул руль и не повредила ли я себе что-нибудь. К счастью, у меня лишь немного болело правое запястье и слегка саднило колено. Серьезных повреждений, кажется, не было.

В воде меня начало колотить от холода, я выловила руль и поспешила вылезти на берег. Велосипед валялся в нескольких метрах от дорожки, провода ручного тормоза порвались и бесполезно извивались где-то сбоку. Он пришел в полную негодность, а я стояла около него насквозь промокшая и совершенно растерянная…

И все же я постаралась взять себя в руки. Привинтила на место руль, затянула крепеж как можно сильнее и осторожно двинулась в путь. Удивительно, как это у меня так незаметно разболтался руль, — ведь совсем недавно я осмотрела велосипед, проверила и смазала все узлы. Непонятно… Я понимала, что хотя и искупалась в море, но в общем-то легко отделалась. Я могла слететь с велосипеда на крутом спуске с горы — по дороге на работу у меня есть несколько таких мест — или выруливая с маленькой дорожки на трассу. А ведь я даже не надеваю каску…

Может, это была шутка какого-нибудь проходящего мимо идиота? У меня был экзотического вида старый велосипед с мужской рамой, который я собственноручно покрасила зеленой краской. Он и раньше привлекал внимание прохожих, пару раз мне даже прокалывали шины и откручивали ниппели. Но я его любила и ни за что не променяла бы на современную безликую модель. Интересно, кого на этот раз разозлило мое видавшее виды транспортное средство? Или кто-то неровно дышал к его владелице?

Пока я ставила велосипед у входной двери, зубы у меня стучали так, что, казалось, было слышно на всю округу. Я быстро прошла в ванную комнату, стягивая с себя по дороге мокрую одежду, и минут десять стояла под таким горячим душем, какой только могла выдержать.

Когда, закутавшись в теплый махровый халат, я наконец вышла в гостиную, Антти взглянул на меня с тревогой в глазах.

— Что с тобой произошло?

— Упала с велосипеда и угодила прямо в море. Давай выпьем чаю. — Я попыталась придать своему голосу самый беззаботный тон, но мне на самом деле было страшно. И, несмотря на нашу утреннюю стычку, так хорошо, что Антти сидел сейчас рядом.

— Ты упала в море? Как это тебя угораздило? Где?

— Когда ехала по волнорезу, у меня как нельзя кстати отвалился руль.

— Что значит — отвалился? Мы же недавно все проверяли, подкручивали и смазывали.

— Похоже, кто-то решил надо мной подшутить. — Мой беззаботный тон не смог обмануть Антти.

— Бедная моя, как же ты, наверное, испугалась.

Антти привлек меня в объятия, я не сопротивлялась.

— У тебя холодный нос. Пожалуйста, надень шерстяные носки, а то простудишься. Сейчас я тебе разведу витамин С.

Я почувствовала, что сейчас расплачусь. День был таким длинным и тяжелым, мне до сих пор было страшно. Кому понадобилось ослаблять крепление на руле? Антти нежно гладил меня по голове, Эйнштейн терся о мои ноги, сочувственно мурлыкая. И было приятно думать, что, несмотря на затаившегося где-то злоумышленника, я нахожусь под надежной защитой друга и огромного кота.