В самом начале наших поисков мы не знали точно ни в чем они должны были состоять, ни в каком направлении их вести. У нас не было ни теории, ни гипотезы, нам нечего было доказывать, мы просто хотели разгадать любопытную загадку конца XIX века. Мы пока не собирались делать никаких выводов – мало-помалу они пришли бы к нам как бы сами по себе.

Сначала мы думали, что имеем дело с тайной сугубо местного значения, интригующей, но не выходящей за пределы скромной деревеньки Южной Франции, и представляющей, несмотря на ее некоторую причастность к истории, чисто академический интерес. Может быть, наше расследование могло бы помочь прояснить хотя бы некоторые аспекты истории Западной Европы. Тогда, во всяком случае, мы были далеки от того, чтобы думать, что она заставит нас полностью пересмотреть историю; более того, – что наши открытия будут иметь даже в настоящее время такие по меньшей мере шумные последствия.

Короче говоря, наши поиски начались с простой загадки, по-видимому, мало отличающейся от многочисленных историй о сокровищах и других «нераскрытых тайнах», коими изобилует всякий сельский фольклор. Некая версия этой тайны появилась во Франции, вызвав огромный интерес, но она не имела продолжения и, как мы узнали впоследствии, включала много ошибочных суждений.

Итак, вот история, каковой она была опубликована в 60-е годы и с которой мы познакомились.

1 июня 1885 г. маленький приход Ренн-ле-Шато получил нового священника. Беранже Соньеру тридцать три года. Он красив, крепкого сложения, энергичен и очень умен. Еще совсем недавно, обучаясь в семинарии, он производил впечатление человека, которому уготована блестящая карьера, гораздо лучшая, чем та, которая ждала его в этой деревушке, затерянной у подножия Восточных Пиренеев. Быть может, он чем-то разочаровал свое начальство? Этого мы не знаем, но он должен был отказаться от всякой мысли о повышении, и возможно, что его отправили в Ренн-ле-Шато, чтобы попросту от него избавиться.

В Ренн-ле-Шато жило всего двести человек. Это была маленькая деревенька, взобравшаяся на вершину холма, в 40 километрах от Каркассона. Для любого другого человека этот забытый уголок, удаленный от всякой цивилизации и от образа жизни, необходимого для любознательного ума, был бы равнозначен изгнанию, и, безусловно, честолюбию Соньера был нанесен тяжелый удар. Но будучи уроженцем этих мест, родившийся и выросший в нескольких километрах от деревни Монтазель, он умел извлечь из своего положения кое-какие выгоды – вроде компенсации, и вскоре почувствовал себя в знакомых ему окрестностях Ренн-ле-Шато как дома.

В период с 1885 по 1891 гг. доход священника составлял чуть больше 60 франков в год. Не слишком роскошно, но все же лучше, чем обычное жалованье сельского кюре в конце прошлого века. Если прибавить к этому «натуральные» дары прихожан, то этой суммы вполне хватало на мелкие повседневные расходы, при условии, конечно, что не будет никаких излишеств.

В течение шести лет Беранже Соньер живет тихо и спокойно. Он охотится в горах и удит рыбу в речках, знакомых ему с детства, читает, совершенствуется в латыни, учит греческий язык, пробует изучить древнееврейский. У него есть служанка, молодая крестьянская девушка восемнадцати лет по имени Мари Денарно, которая до конца останется его товарищем и доверенным лицом. Он часто навещает своего друга аббата Анри Буде, кюре из соседнего селения Ренн-ле-Бэн; вместе они следуют по таинственным извилистым дорогам окружающей их со всех сторон истории этого края.

В нескольких километрах к юго-востоку от Ренн-ле-Шато, на холме Безю, находятся развалины средневековой крепости, бывшего командорства тамплиеров. В другом направлении, не очень далеко и тоже расположенные на возвышенности, находятся руины фамильной резиденции Бертрана де Бланшфора, четвертого великого магистра ордена Храма в середине XII века. Ренн-ле-Шато стоит на дороге, по которой в старину проходили паломники и которая связывает Северную Европу с городом Сантъяго-де-Компостела в Испании, и вся эта местность изобилует легендами и отголосками прошлого, столь же богатого, сколь и трагического, кровавого.

Именно в это время Соньер мечтает реставрировать деревенскую церковь; она сооружена в VIII или IX веке, но построена на старинном фундаменте, относящемся еще к эпохе вестготов, и в конце текущего XIX века находится в почти безнадежном состоянии.

В 1891 г. , ободренный своим другом Буде, Соньер занимает немного денег у своих прихожан и предпринимает попытку хотя бы самой скромной реставрации. По ходу работ ему пришлось перенести на другое место алтарный камень, покоившийся на двух колоннах, оставшихся от эпохи вестготов; одна из этих колонн оказалась полой, и внутри деревянных запечатанных трубок Соньер находит четыре пергаментных свитка. Три документа содержат генеалогические древа: одно из них датировано 1243 годом и имеет печать Бланки Кастильской, второе – от 1608 года с печатью Франсуа Пьера д'0тпуля, третье – от 24 апреля 1695 года с печатью Анри д'0тпуля. Четвертый документ, исписанный с обеих сторон, подписан каноником Жан-Полем де Негр де Фондаржаном и относится к 1753 году.

Похоже, что эти документы были спрятаны около 1790 года аббатом Антуаном Бигу, предшественником Соньера в приходе Ренн-ле-Шато.

Кстати, аббат Бигу был личным капелланом семьи Бланшфор, которая накануне Революции еще считалась одним из самых крупных землевладельцев в этих краях.

В последнем документе содержались отрывки из Нового Завета на Латинском языке. Только на одной стороне пергамента слова были расположены непоследовательно, без пробелов между ними, и в них были вставлены лишние буквы; на обратной стороне строчки были оборваны, расположены в полнейшем беспорядке, и некоторые буквы были написаны над другими. Очевидно, что это были различные шифры, и некоторые их них очень сложные, и без ключа расшифровать их было невозможно. Позже они будут фигурировать в работах, посвященных Ренн-ле-Шато, и в фильмах, снятых Би-Би-Си; представлены они будут следующим образом:

B RG R PAS D T NTATION QU POUSSIN T NI RS GARD NT LA CL F PAX DCLXXXI PAR LA CROIX T C CH VAL D DI U J'ACH V C DA MON D GARD N A MIDI POMM S BL U S (ПАСТУШКА НЕТ СОБЛАЗНА ЧТО ПУССЕН ТЕНЬЕ ХРАНЯТ КЛЮЧ PAX DCLXXXI КРЕСТОМ И ЭТОЙ ЛОШАДЬЮ БОГА Я ДОБИВАЮ ЭТОГО ДЕМОНА ХРАНИТЕЛЯ В ПОЛДЕНЬ СИНИХ ЯБЛОК).

Если этот текст безнадежно запутан и непонятен, то другие имеют хоть какой-то смысл; например, на вторам документе из букв, написанных над словами, складывается следующее послание:

A DAGOB RTII ROI T A SION ST C TR SOR T IL ST LA MORT (ДАГОБЕРУ II КОРОЛЮ И СИОНУ ПРИНАДЛЕЖИТ ЭТО СОКРОВИЩЕ И ОНО ЕСТЬ СМЕРТЬ)

Мы не знаем, как отреагировал Соньер на эти таинственные знаки, ведь с тех пор прошло около ста лет; возможно, он сознавал, что открыл нечто важное, и поэтому, с согласия деревенского мэра, отвез документы епископу Каркассона. Мы так же не знаем, что подумал этот выдающийся церковный деятель при виде документов, но он тут же посылает священника в Париж, оплатив ему дорожные расходы, с поручением показать документы некоторым высокопоставленным духовным лицам. Среди них – аббат Бьей, директор семинарии Сен-Сюльпис, и его кузен Эмиль Оффе, готовящийся стать священником. Ему всего двадцать лет, но у него уже репутация знатока лингвистики, криптографии (тайнописи) и палеографии; кроме того, несмотря на его призвание к духовному сану, все осведомлены о его склонности к эзотеризму и о его тесных связях с различными тайными обществами и сектами, занимающимися оккультными науками, которых тогда в Париже было великое множество. Он также входит в культурный кружок, членами которого являются Стефан Малларме, Морис Метерлинк, Клод Дебюсси и знаменитая певица Эмма Кальве, верховная жрица этого в некотором смысле подпольного общества.

Три недели Соньер проводит в Париже. Если мы не знаем, какие толки вызвало появление документов, зато мы знаем, что кружок Эмиля Оффе принял деревенского священника с распростертыми объятиями; ходили также слухи, что он быстро стал любовником Эммы Кальве и что она была им очень увлечена. Действительно, в течение следующих лет она регулярно наносила ему визиты в Ренн-ле-Шато, и еще недавно можно было разглядеть их инициалы, высеченные на скале, переплетенные между собой и окруженные рамкой в виде сердца.

Во время своего пребывания в Париже Соньер посещает Лувр. Имеют ли эти визиты какое-либо отношение к трем картинам, репродукции которых он теперь ищет? Кажется, речь идет о написанном неизвестным художником портрете папы Целестина V, который в конце XIII в. находился недолгое время на престоле, затем об одной работе Давида Тенье – отца либо сына, – и о знаменитой картине Никола Пуссена «Пастухи Аркадии».

Вернувшись в Ренн-ле-Шато, Соньер продолжает реставрационные работы. Вскоре он извлекает из земли весьма интересную резную плиту, относящуюся к VII или VIII вв., возможно, закрывающую старинный склеп. Но вот еще более странные факты: например, на кладбище находится могила Марии, маркизы д'Отпуль де Бланшфор; надгробный камень был установлен около ста лет назад прежним кюре Антуаном Бигу. Надпись на нем, полная орфографических ошибок, есть точная анаграмма послания, содержащегося в одном из двух старых документов, составленных, очевидно, священником; в самом деле, если буквы надписи поменять местами, то мы снова увидим таинственный намек на Пуссена и Тенье.

Не зная, что надпись на могиле маркизы де Бланшфор была переписана в другом месте, Соньер ее уничтожает, и это надругательство над могилой не является единственным странным моментом в его поведении. Начиная с этого времени, в сопровождении своей верной служанки он обходит шаг за шагом окрестности в поисках надгробных камней, которые, как кажется, представляются малоценными и малоинтересными. Он вступает в бешеную переписку со всей Европой и с совершенно неизвестными адресатами, которые дают ему возможность собрать значительную коллекцию почтовых марок. Затем он начинает какие-то не очень ясные дела с различными банками; один из них даже посылает из Парижа своего представителя, который проделывает путь до Ренн-ле-Шато с единственной целью заняться делами Соньера.

Только на почтовые марки Соньер тратит значительные суммы, намного превосходящие его скромные возможности. А начиная с 1896 г. он совершает необъяснимые и беспрецендентные траты, которые как окажется после его смерти в 1917 г , исчислялись многими миллионами франков.

Одна часть этих денег направлена на достойные похвалы работы по улучшению жизни в деревне: строительство дороги, водопровода. Другие расходы более непонятны, например, возведение на вершине горы Башни Магдала или строительство виллы Бетания, огромного здания, в котором Соньеру так и не доведется пожить. Что касается церкви, то у нее появилось новое украшение, причем очень странное.

Над портиком выгравирована следующая надпись на латинском языке:

T RRIBILIS ST LOCUS IST (УЖАСНО ЭТО МЕСТО)

Прямо перед входом возвышается уродливая статуя, грубое подобие Асмодея, хранителя секретов и спрятанных сокровищ, а также, как говорится в одной иудейской легенде, строителя храма Соломона. На стенах церкви – дорога из крестов, вульгарная и вызывающая, прерываемая шокирующими изображениями, достаточно далекими от текста Священного Писания, признанного Церковью. Так, на восьмой картине нарисован младенец, завернутый в шотландский плед, а на четырнадцатой – тело Христа, уносимое в могилу, находящуюся в глубине темного ночного неба, освещенного полной луной; такое впечатление, что Соньер хотел что-то внушить, подсказать. Но что? То, что это положение во гроб имело место много часов спустя после того, как, согласно Библии, тело похоронили днем? Или же, что тело не опускают в могилу наоборот, оно выходит оттуда?

Не удовольствовавшись этим весьма любопытным украшением, Соньер продолжает бросать деньги направо и налево, покупая редкие китайские вещицы, дорогие ткани, античные мраморные поделки. Он строит оранжерею и зоологический сад, собирает великолепную библиотеку; незадолго до смерти он задумывает даже построить для своих книг хранилище, подобное огромной Вавилонской башне, с высоты которой он собирался читать проповеди. Он не пренебрегает и своими прихожанами, устраивая для них банкеты, делая им подарки; на их взгляд, он ведет себя как знатный средневековый сеньор, правящий своими подданными, сидя в неприступной крепости. Он принимает у себя знаменитых гостей: кроме Эммы Кальве, его посетили Государственный секретарь по делам культуры и, что особенно удивительно по отношению к простому деревенскому священнику, Эрцгерцог Иоганн Габсбургский, кузен австрийского императора Франца – Иосифа. Позже из банковских ведомостей станет известно, что в один и тот же день Соньер и эрцгерцог открыли два счета и что второй положил на счет первого солидную сумму.

Высшие церковные власти закрывают на все это глаза. Но после смерти старого начальника Соньера в Каркассоне новый епископ требует объяснений. Соньер высокомерно и с некоторой долей наглости сначала отказывается выдать происхождение своих денежных средств, потом отказывается передать ему деньги, как того желал епископ. Последний, не имея больше доводов, обвиняет Соньера в спекуляции предметами религиозного культа и при посредстве местного суда временно отстраняет его от должности. Соньер подает апелляцию в Ватикан, который сразу же снимает с него обвинение и восстанавливает его в прежнем звании.

17 января 1917 г. на 65-ом году жизни с Соньером случается удар. Но эта дата весьма сомнительна. В самом деле, это то же самое число, какое высечено на одном из двух надгробных камней маркизы де Бланшфор, которое священник уничтожил, а также это праздник святого Сульпиция, с которым мы еще встретимся по ходу этой истории; к тому же Соньер отдал документы аббату Бьею и Эмилю Оффе именно в семинарии Сен-Сюльпис (св. Сульпиция). Самое любопытное в том, что касается удара, случившегося с Соньером 17 января, это то, что за пять дней до этого, 12-го числа, его прихожане отметили, что их кюре казался здоровым и цветущим; однако, по имеющейся у нас расписке, в этот же день, 12 января, Мари заказала гроб для своего хозяина…

Позвали священника из соседнего прихода, чтобы выслушать последнюю исповедь умирающего и соборовать его. Он закрывается в комнате с исповедуемым, но вскоре выходит оттуда, как свидетельствует один очевидец, в совершенно ненормальном состоянии. Другой утверждает, что больше никогда его не видели улыбающимся; третий, наконец, – что он впал в депрессию, длившуюся много месяцев. Вполне может быть, что все эти рассказы преувеличены, но известно совершенно точно, что в последнем причастии своему собрату священник отказал…

Итак, 22 января Соньер умирает, так и не получив отпущения грехов. На следующее утро его тело, одетое в великолепное платье, украшенное малиновыми шнурами с кисточками, было посажено в кресло на террасе виллы Бетания, и многочисленные посетители, среди которых было несколько неизвестных людей, проходили мимо один за другим, а некоторые даже отрывали от его одежды кисточки на память. Этой странной церемонии, которой до сих пор удивляются жители деревни, так и не было дано никакого объяснения.

Понятно, что все с нетерпением ожидали вскрытия завещания. Но ко всеобщему удивлению и разочарованию, Соньер объявлял в нем, что у него ничего нет. Отдал ли он все свое состояние Мари Денарно, которая в течение тридцати двух лет служила ему и была его доверенным лицом, или же на имя служанки с самого начала была положена большая его часть?

Известно, что после смерти своего хозяина Мари продолжала спокойно жить на вилле Бетания до 1946 г. После второй мировой войны правительство пускает в обращение новые денежные знаки и, опасаясь контрабандистов, коллаборационистов и нажившихся на войне спекулянтов, обязывает всех французских граждан представить декларацию о доходах. Не слишком заботясь о том, что будут говорить люди. Мари выбирает бедность, и однажды кое-кто заметил, как в саду, окружающем виллу, она жгла толстые пачки старых денег. Семь следующих лет она живет в относительной нужде; продав виллу Бетания, она обещает новому владельцу, Ноэлю Корбю, перед смертью доверить некий «секрет», который сделает его не только богатым, но и могущественным. 29 января 1953 г. с ней, как и с ее хозяином, случается удар, которого никто не мог предвидеть, и вскоре она умирает, унося свою тайну в могилу.

Вот в общих чертах история в том виде, какой она была опубликована в 60-х годах, когда мы с ней ознакомились. И теперь мы принимаемся за вопросы, которые поднимает форма изложения этих событий.

Прежде всего, каков источник дохода Соньера? Откуда взялось так внезапно огромное состояние? Дается ли этому хотя бы самое банальное объяснение или же оно заключает в себе нечто неожиданное? Подталкиваемые необычайной привлекательностью этой тайны, мы начали поиски.

Если верить тем любознательным людям, которые провели расследование до нас, то Соньер, по всей видимости, нашел сокровище. Простое и правдоподобное объяснение, тем более, что доказательством этому – история деревни и ее окрестностей, подтверждающая существование тайников с золотом и драгоценностями.

В давние времена местечко Ренн-ле-Шато почиталось кельтами как священное, а сама деревня, называвшаяся тогда Редэ, обязана своим именем одному из кельтских племен. Потом, в эпоху римского господства, после того как это место стало знаменитым, благодаря своим рудникам и горячим источникам, оно стало процветать; тогда оно тоже считалось священным, и еще долго после этого оставались там следы языческих храмов.

В VI в. деревня на вершине холма насчитывала около тридцати тысяч жителей. Возможно, это была северная столица империи, построенной вестготами-тевтонцами, пришедшими с востока, которые, разграбив Рим, захватили юг Галлии и обосновались по обе стороны Пиренеев.

В течение следующих пяти веков город был центром влиятельного графства Разес. Затем, в начале XIII в. внезапно с севера в Лангедок явилась целая армия с целью уничтожить ересь катаров; армия захватывает все, что находит на своем пути, и во время этого так называемого Альбигойского крестового похода вотчина Ренн-ле-Шато много раз переходит из одних рук в другие. Спустя сто двадцать пять лет, около 1360 г., местное население сильно сократилось из-за эпидемии чумы; чуть позже городок был разрушен бандой каталонских разбойников.

И во все эти повороты Истории вклинивается огромное число невероятных приключений с сокровищами.

Все помнят, что еретики-катары слыли обладателями сказочного, даже священного сокровища, которое, согласно некоторым легендам, было ни чем иным, как святым Граалем. Именно эта величественная тень заставила Рихарда Вагнера совершить паломничество в Ренн-ле-Шато, перед тем как написать свою последнюю оперу «Парцифаль», а немецкие войска во время оккупации 1940 – 1944 гг. – предпринять безуспешные раскопки по всем окрестностям. Но это еще не все, потому что призрак утерянного тамплиерами сокровища не оставлял в покое ни одного жителя этой местности. В свое время великий магистр ордена, Бертран де Бланшфор, отдал приказание перерыть всю землю в округе. Все рассказы об этом сходятся на том, что работы велись тайно, а горнорабочих специально вызвали из Германии. В таком случае, возможное нахождение сокровища в окрестностях Ренн-ле-Шато достаточно хорошо объясняет намек на Сион, фигурирующий в документах, найденных Соньером.

Можно также предположить, что в этой земле лежат и другие клады. Между V и VIII веками большая часть современной Франции находится под властью Меровингов. Во времена Дагоберта II Ренн-ле-Шато является бастионом вестготов, а сам король женится на вестготской принцессе. В некоторых документах говорится о богатстве, накопленном им в результате военных завоеваний и спрятанном в окрестностях городка. Если Соньер нашел королевские сокровища, то намеки на Дагоберта, содержащиеся в зашифрованных посланиях, объясняются сами собой.

Катары… Тамплиеры… Дагоберт II… А может быть речь идет о другом сокровище – огромной добыче, собранной вестготами во время их бурного продвижения по Европе? Добыче в другом смысле: одновременно символической и материальной, происходящей от легендарного сокровища Иерусалимского храма и касающейся религиозной традиции Запада? Эта гипотеза еще лучше, чем гипотеза о тамплиерах, объясняет намеки на Сион.

Действительно, в 66 г. н. э. Палестина восстает против римского ига; спустя 4 года, в 70 г., легионы императора Тита до основания разрушают Иерусалим. Храм разграблен, содержимое Святая Святых увезено в Рим; вместе с ним, как это показывает триумфальная арка Тита, был увезен золотой семисвечник – священный предмет иудейского религиозного культа, а может быть даже и киот завета.

Спустя три с половиной века, в 410 г., Рим разоряют вестготы под предводительством Алариха Великого, который увозит из Вечного Города все богатства. В своей «Истории войн» писатель Прокопий изображает захватчика, уносящего сокровища древнееврейского царя Соломона. Это невиданный случай, добавляет он, потому что среди этих сокровищ находились изумруды, которые в древние времена были похищены римлянами из Иерусалима.

Может быть, источником необъяснимого богатства Соньера и было то самое сокровище, которое в течение веков переходило из рук в руки, пройдя через Иерусалимский храм, попав затем к римлянам, потом к вестготам, а от них к катарам или рыцарям Храма, а то и к обоим последним одновременно? Значит, оно могло принадлежать и Дагоберту II, и Сиону?

Дойдя в наших расследованиях до этого пункта, мы констатировали, что все еще занимаемся историей о сокровищах. А обычно истории о сокровищах, даже если речь идет об Иерусалимском храме и даже если они совершенно сказочные, имеют небольшое значение и вызывают достаточно ограниченный интерес. Они обычны в наше время; они более или менее возбуждающие, драматические или таинственные и проливают некоторый свет на прошлое. И все. Очень немногие имеют политические или какие-либо другие последствия в настоящем, только… только если само сокровище не содержит в себе какую-нибудь тайну.

В данном случае мы никоим образом не подвергаем сомнению тот факт, что Соньер нашел сокровище, но мы уверены, что к нему, каким бы оно ни было, добавилось еще одно, историческое, имеющее крайне важное значение для своего времени, а может быть, и для нашего тоже. Безусловно, деньги, золото и драгоценности сами по себе не могут прояснить некоторые стороны этой загадки, а именно: проникновение священника в закрытый кружок Оффе, его отношения с Дебюсси, связь с Эммой Кальве. Они не объясняют также ни особый интерес Церкви к этому делу, ни снисходительность Ватикана по отношению к непослушному священнику, ни отказ в соборовании, ни визит эрцгерцога Габсбургского в отдаленную пиренейскую деревушку. Наконец, ни деньги, ни золото, ни драгоценности не могут в достаточной мере объяснить ту таинственную атмосферу, которая окружает всю эту историю: от зашифрованных посланий до Мари Денарно, сжигающей свое наследство…

Если и есть какое-то объяснение, то оно должно быть капитальным, далеко выходящим за рамки жизни скромного деревенского кюре конца XIX века – Эта тайна, возникнув в Ренн-ле-Шато, глубокой и бескрайней волной накрывает весь мир. А может быть, богатство Соньера имеет другой источник, нематериальный? Может, оно является неким таинственным знанием, и в данном случае одно обменивается на другое: богатство на знание, и первое является платой за второе, чтобы было гарантировано полное молчание?

Получил ли Соньер деньги от Иоганна Габсбургского, выдав ему тайну скорее религиозного, чем политического характера? Во всяком случае, все подтверждали, что его отношения с австрийцем были очень сердечными. Почему же некое учреждение – мы говорим о Ватикане – казалось, опасалось священника и обращалось с ним очень осторожно? Быть может, Соньер пошел на шантаж? Но такое предприятие было бы рискованным для одного человека, если только за ним не стоял кто-то недоступный для Церкви, например, эрцгерцог Габсбургский, который в этом деле был только посредником, имеющим поручение отдать священнику деньги, появившиеся из сундуков Древнего Рима.

Итак, в 1972 г. появляется «Потерянное сокровище Иерусалима?», первый из трех наших фильмов, посвященных Соньеру и тайне Ренн-ле-Шато. В нем нет ничего, что можно было бы оспаривать, ни спекуляций ни на каких «взрывоопасных» секретах, нет никакого шантажа на высшем уровне, а имя Эмиля Оффе даже не упоминается. Фильм в очень простой и доступной форме рассказывает обыкновенную историю.

Сразу же нас захлестнул поток писем. Авторы одних пускаются в забавные рассуждения, другие полны восхвалений, третьи – сплошной бред. Правда, одно из этих писем, автор которого – английский священник на пенсии – просил нас его не публиковать, привлекло наше внимание авторитетной и категоричной манерой суждения без всякой заботы о достоверности. Сокровище, утверждает он априори, не содержит ни золота, ни драгоценных камней; оно содержит формальное доказательство того, что распятия на кресте не было и что Иисус в 45 г. нашей эры еще был жив…

Абсурд! – такова была наша первая реакция после прочтения письма. Какое «формальное доказательство» может увидеть здесь даже убежденный атеист? Все, что мы старались представить себе в качестве «доказательства» или даже «формального доказательства», оказывалось из области невероятного или чистой фантастикой и, следовательно, должно было быть отброшено. Тем не менее, нелепость этого утверждения требовала пояснений; на конверте был указан адрес, и мы отправились по этому адресу.

Представший перед нами собеседник показался нам нерешительным и как бы смущенным из-за того, что написал нам. Он отказался как-либо прокомментировать свой намек на «формальное доказательство», и мы с большим трудом получили от него скудное дополнение к имеющейся у нас информации: это доказательство или, по крайней мере, его существование выдал ему другой священник, Кэнон Альфред Лесли Лиллей.

Умерший в 1940 г. Лиллей был признанным писателем, поддерживающим всю свою жизнь тесные контакты с Модернистским Католическим Движением, которое располагалось сначала в Сен-Сюльпис; в молодости он работал в Париже, где у него завязались отношения с Эмилем Оффе. Таким образом, круг замкнулся; если существует хоть одна ниточка, протянутая между Лиллеем и Оффе, то не стоит сразу отвергать утверждение священника.

Уверенность в том, что имеется какая-то великая тайна, снова пришла к нам, когда мы начали изучать жизнь художника Никола Пуссена, имя которого часто встречается в связи с Соньером. В 1656 г. Пуссена, который в то время живет в Риме, навещает аббат Луи Фуке, брат знаменитого суперинтенданта финансов Людовика XIV. За визитом следует письмо, в котором аббат повествует своему брату о встрече с художником. Процитируем часть этого письма:

Вместе с г-ном Пуссеном мы задумали кое-что, что, благодаря г-ну Пуссену, окажется для Вас выгодным, если только Вы этим не пренебрежете; короли с большим трудом смогли бы вытянуть это у него, и после него впоследствии, быть может, никто в мире этого не возвратит; к тому же это не потребует больших расходов, а может обернуться выгодой, и это сейчас разыскивается многими, и кто бы они ни были, но равного или лучшего достояния сейчас на земле нет ни у кого". Ни один историк, ни один биограф Пуссена или Фуке ни разу не дали удовлетворительного объяснения этому письму, в котором явно подразумевается нечто исключительно важное. Отметим однако, что спустя некоторое время Никола Фуке был арестован и приговорен к пожизненному заключению. Его имя с тех пор окутано непроницаемой тайной; некоторые упорно считают его Человеком в Железной Маске. Но известно, что после прочтения его переписки, Людовик XIV повелел достать ему картину Пуссена «Пастухи Аркадии», которую потом он укроет в своих личных апартаментах в Версале…

Какими бы высокими ни были ее художественные достоинства, эта картина представляется совершенно бесцветной. На переднем плане трое пастухов и пастушка, окружив старинную могилу, созерцают надпись, выбитую на надгробном камне: «ЕТ IN ARCADIA GO»; на заднем плане изображен один из тех горных пейзажей, которые так любят художники – совершенно мифический и полностью выдуманный автором, если верить Энтони Бланту и другим исследователям творчества Пуссена. И тем не менее… В 1970 г. была найдена могила, идентичная той, что изображена на картине – форма, размеры, расположение, растительность вокруг, даже кусок скалы, на который опирается ногой один из пастухов, совершенно совпадали. Эта могила находится на опушке леса близ деревни Арк, по меньшей мере, в десяти километрах от Ренн-ле-Шато и в каких-нибудь пяти километрах от замка Бланшфор. Пейзаж там точно такой же, как и на картине Пуссена; с вершины одного из холмов можно вдалеке разглядеть Ренн-ле-Шато.

Ничто не указывает на возраст этой могилы. Даже если допустить, что надгробие поставлено недавно, то как так случилось, что архитектор сделал его до такой степени похожим на надгробие с картины Пуссена? Значит, вполне возможно, что оно существовало и во времена художника, и что он точно воспроизвел его на своей картине. Впрочем о нем уже упоминалось в «памятке» 1709 г., а местные крестьяне говорили, что всегда знали о нем, как их родители и прародители.

Архивы деревни Арк уведомляют нас о том, что этот клочок земли, где находится могила, принадлежала американцу из Бостона Луи Лоуренсу вплоть до его смерти в 1950 г. Когда в 1920 г. американец вскрыл могилу, она оказалась пустой; впоследствии он похоронил там свою жену и тещу.

Во время съемок фильма о Ренн-ле-Шато мы целое утро провели фотографируя надгробие, потом пошли завтракать. Когда спустя три часа мы вернулись, могила была диким образом разворочена: кто-то, вероятно, пытался ее вскрыть.

Если на могильном камне и была раньше какая-либо надпись, то ее уже давно не существовало. Что касается надписи, фигурирующей на картине Пуссена, то она более, чем условна в воспоминании о присутствии смерти в этой тихой Аркадии, пасторальном раю классических мифов. Однако, задерживает внимание одна деталь: отсутствие глагола: только и всего. Почему? Из философских соображений, чтобы стереть всякое понятие о времени, всякое указание на прошлое, настоящее или будущее и, таким образом, внушить понятие о вечности, или же напротив, из чисто практических соображений?

Не напрасно все же найденные Соньером документы изобилуют анаграммами. Эта коротенькая фраза без глагола тоже могла быть – а почему бы и нет? – анаграммой, сокращенной до точного числа необходимых букв.

Таково было мнение одного из наших телезрителей, который после первого фильма сообщил нам результат своих остроумных латинских упражнений:

I! T GO ARCANA D I. ИДИ! Я СКРЫВАЮ ТАЙНЫ БОГА

Что касается лично нас, то мы были далеки от того, чтобы размышлять, насколько все это было правдой. В тот момент «находка» нас позабавила, не более того, и мы даже не подумали принять ее всерьез…