Беда, как ночной призрак, пришла с темнотой. А поутру у ворот Эшлингфорда собралась толпа крестьян, надеявшихся получить помощь и поддержку в замке.

Лица мужчин и женщин, входящих в зал, выражали отчаяние и страх.

Джослин поспешила отослать Оливера вместе с Эммой в спальню. Со дня на день все обитатели баронства ждали появления первых больных. Теперь же, когда чума пришла, хозяйка Эшлингфорда поняла, что наступил момент, когда ей предстоит сдержать обещание, данное Лайму. Да, она должна предстать перед подданными сильной и бесстрашной. Ради Оливера и его будущего.

— Чума добралась до Эшлингфорда, — печально сообщила одна из женщин. — Карающий меч Господа обрушился и на нас.

Подавшись вперед, сэр Хью попросил:

— Расскажи, женщина, что произошло. Как вы узнали?

Она шагнула вперед.

— Вчера вечером у моего мужа на теле появились небольшие пятна. Затем они начали увеличиваться и опухать. А сейчас уже его тело полностью покрыто болячками. Он весь в огне.

— Сколько больных? — оглядывая собравшихся, спросил сэр Хью.

— Заболел и мой мальчик, мой сынок, — вступил в разговор пожилой мужчина, несомненно, по возрасту годившийся ребенку в дедушки. Нервно комкая капюшон в руках, он беспокойно добавил: — Мальчик ведь не умрет, правда? Вы же знаете, он у меня один.

В зале воцарилось гробовое молчание. Все присутствующие и сам старик знали ответ на этот вопрос: того, кто заболел чумой, могло спасти лишь чудо.

— Твоего сына необходимо как можно скорее забрать из дома, — уйдя от прямого ответа, заявил сэр Хью. — Всех, кого поразила чума, следует перевезти в старую деревню Белл-Глен.

Джослин, задумавшись, сдвинула брови. Название показалось ей знакомым.

Женщина, которая первой рассказывала о больном муже, удивленно воскликнула:

— Белл-Глен?! Но она же выжжена дотла. Там остались одни руины.

Только теперь Джослин вспомнила, что впервые услышала название деревни от Эммы. Речь шла о том месте, где Мейнард прятал украденные деньги.

— Этим летом по распоряжению лорда Фока в Белл-Глен построили несколько домов для больных, — объяснил сэр Хью.

— Я вместе с лекарем и монахами из монастыря отправлюсь туда, — сказал отец Уоррен. — Мы будем ухаживать за больными и хоронить умерших. — Он указал на трех мужчин, облаченных в монашеские одежды. Они молча стояли посреди зала. Два месяца назад их прислал в Эшлингфорд Лайм.

— Мы обязаны поступить так, как говорил лорд Фок, — уверенным тоном заявила Джослин, по очереди окидывая взглядом всех присутствующих. — Если мы хотим выжить, мы не должны впадать в панику. Нам следует жить так, как мы жили раньше. При первых признаках чумы необходимо вывозить заболевших из домов. Остальные будут продолжать выполнять свои обязанности. — Хозяйка Эшлингфорда понимала, что требовала от людей слишком много, и понимала, что долго удержать подданных в повиновении — а чума могла свирепствовать два или даже три месяца — будет неимоверно трудно. Джослин осознавала, что ей придется жить рядом со смертью и делать вид, что она не боится смерти.

— Но разве мы можем знать заранее, что, вывозя всех больных из домов, мы выживем? — с горечью в голосе спросил пожилой крестьянин, которому предстояло потерять единственного сына.

— Верно. Мы не можем этого знать, — снова вступил в разговор сэр Хью. — Однако одно могу сказать с уверенностью: если мы оставим зараженных чумой в домах, мертвых будет больше. Изолировав больных в Белл-Глен, мы спасем немало жизней.

Как выяснилось позднее, среди крестьян заболели пока только пятеро. Селяне, стараясь сохранять спокойствие, разошлись из замка по домам и повезли больных в деревню Белл-Глен.

Джослин стояла у окна и наблюдала за собравшимися во дворе. Отец Уоррен и лекарь направлялись к двум уже оседланным лошадям. Женщина плохо знала лекаря, однако успела заметить, что не ее слова и не утешения отца Уоррена, а именно присутствие в зале этого молчаливого человека успокоило подданных и вселило в их сердца надежду.

Джослин не сводила глаз с удалявшихся мужчин. Ходили слухи, что многие священники и лекари, страшась болезни, пренебрегали своим долгом и, бросив умирающих больных на произвол судьбы, спасались бегством. Неужели и присланный Лаймом лекарь относится к их числу? Неужели он тоже покинет Эшлингфорд?

— Умоляю, не уходите. Не оставляйте нас, — прошептала Джослин. Она понимала, что лекарь вряд ли мог справиться с чумой, но в его силах было облегчить страдания людей.

— Мама, а когда вернется дядя Лайм? — спросил Оливер, возвращая Джослин к реальности.

Мальчик сидел на краю кровати и вертел в руках волчка. Мать уже в который раз отметила про себя, что ее сын заметно вырос и повзрослел, тело окрепло, руки и ноги удлиннились. Одежда, которую он сейчас носил, стала ему маловата. Оливер понимал то, что в прошлом году было неподвластно его разуму. Господь, не позволь чуме забрать мальчика!

— Мама!

— Я не знаю, когда вернется лорд Фок.

Оливер тяжело вздохнул.

— Наверное, не скоро. Он очень давно к нам не приезжал.

Да, время тянулось мучительно медленно. С того дня, когда Лайм прислал ей брошь, прошло три месяца.

— Возможно, он навестит нас в ближайшем будущем, — попыталась ободрить сына Джослин, хотя в глубине души не верила в сказанное. Она понимала, что теперь, когда чума нагрянула в Эшлингфорд, Торнмид тоже находился под угрозой ужасной болезни. Лайм ни за что не покинет свое баронство в такой решительный момент.

— Мама!

— Что?

— А почему дядя Лайм не женится на тебе?

Вопрос сына привел Джослин в смятение. Она мучительно подыскивала слова, чтобы объяснить все Оливеру, но он был слишком мал, чтобы понять то, что происходило между ними. Уклоняясь от прямого ответа, женщина спросила:

— Он тебе нравится, и ты хотел бы, чтобы он стал твоим папой, да?

Положив волчка на колени, мальчик посмотрел на мать.

— Да. Тогда мы могли бы жить вместе, и я бы играл с Майклом и Эмрисом… и с той девочкой тоже.

— С Гертрудой?

— Угу.

Джослин невольно улыбнулась.

— Это было бы замечательно, не правда ли?

Оливер кивнул головой.

— Тогда почему же он никак не женится на тебе?

Мать знала, что теперь сын не позволит ей уйти от ответа.

— Понимаешь, это невозможно, Оливер.

— Но почему?

Осознавая, что ей вряд ли удастся объяснить все сыну, Джослин пожала плечами.

— Я и сама не понимаю. Просто невозможно и все.

Задумавшись, мальчик некоторое время хранил молчание, затем неожиданно спросил:

— Ты любишь дядю Лайма?

Солги она, ей бы удалось прекратить тяжелый для нее разговор, но она не хотела лгать. Подойдя к сыну, мать села рядом.

— Да.

Словно услышав подтверждение своим мыслям, Оливер просиял.

— Он тебя тоже любит, — удовлетворенно заключил он. — Теперь вы можете пожениться.

Джослин нахмурилась.

— Но откуда ты знаешь, что он любит меня?

— Я спросил у него.

— Когда?

Ребенок задумчиво провел кончиком пальца по волчку, лежавшему на его коленях.

— Давно.

— Ты уверен, что он сказал, что любит меня?

Надув губы, Оливер, обиженный недоверием, с важным видом подтвердил:

— Да. Он так говорил.

Джослин смутилась. О, если бы Лайм сказал это не Оливеру, а ей! Она мысленно одернула себя, напомнив, что не стоило воспринимать всерьез слова сына. Разве мог Лайм ответить мальчику что-нибудь другое?

— Ну теперь-то вы можете пожениться? — упрямо настаивал ребенок.

Мать печально покачала головой.

— Сожалею, Оливер, но не можем.

На детском личике отразилось такое разочарование, что материнское сердце судорожно сжалось от жалости.

— Значит, у меня никогда не будет папы? — чуть не плача, спросил он.

Джослин вдруг захотелось закричать на сына и заставить его замолчать. Да, он нуждался в отце, в отцовской любви и ласке, но она не хотела даже думать о том, чтобы выйти замуж за кого-нибудь, кроме Лайма.

— Не расстраивайся, — попыталась успокоить его она, с трудом проглотив ком, застрявший в горле. — Не торопись с выводами. Возможно, со временем все изменится. — Поднимаясь на ноги, Джослин добавила: — Давай-ка лучше умоемся перед едой.

Оливер еще больше помрачнел, уголки его рта огорчено опустились. Подняв волчка с колен, он молча соскользнул с кровати и последовал за матерью к тазу с водой. И также молча вымыл и вытер полотенцем руки.

Лайм сидел в седле, возглавляя отряд из четырех рыцарей, когда во двор замка вбежал запыхавшийся крестьянин.

— Чума, мой господин! — переводя дыхание, выпалил он. — Мой отец слег. У него появились опухоли в паху и нарывы на груди. — Молодой человек устало провел рукой по вспотевшему лбу. — Думаю, и сестра заболела.

Рыцари начали испуганно перешептываться.

Лайм резко натянул поводья. Боже, а он-то надеялся, что чума подарит ему несколько дней и что он еще успеет провести несколько дней в Эшлингфорде. Лорд Фок намеревался помочь сэру Хью справиться с неотложными делами и увидеть Джослин. Но теперь, когда страшная болезнь добралась и до его подданных, он не мог покинуть Торнмид. Он должен остаться здесь. Лайма утешало лишь то, что в последнем послании, полученном накануне из Эшлингфорда, сэр Хью сообщал, что большинство жителей поместья сохраняют спокойствие.

— Есть другие больные? — уточнил барон.

— В моей деревне пока нет, мой господин. Что нам теперь делать?

Лайм лихорадочно обдумывал услышанное. Он не сомневался, что в других селениях со дня на день появятся первые жертвы чумы. Значит, вскоре к замку потянутся вереницы людей, желающих получить помощь.

— Больных нужно немедленно вывезти из домов и поместить в отдельное помещение, — распорядился лорд Фок. — К вечеру туда придут священник и лекарь.

Спешившись и передав поводья слуге, Лайм обратился к рыцарям:

— Возьмите этого человека с собой и поезжайте в деревню. Надеюсь, вы поможете перевезти его семью.

На лицах рыцарей появилось выражение неуверенности. Барон невольно напрягся. Видимо, наступил момент, когда предстояло определить, удалось ли ему, Лайму Фоку, завоевать за прошедшие месяцы доверие настолько, чтобы подданные безоговорочно выполнили любой его приказ.

— Да, мой господин, — после непродолжительной паузы ответил один из рыцарей. — Мы сделаем это.

Остальные, подтверждая его слова, кивнули головами.

Лайм настороженно вглядывался в их мрачные лица, пытаясь определить, не лгут ли рыцари. В конце концов он окончательно убедился в том, что мужчины не посмеют ослушаться. Спустя несколько минут все четверо покинули замок.

Обмениваясь взглядами с капитаном стражников, стоявшим возле открытых ворот, лорд Фок уже не скрывал беспокойства и тревогу, которые до сих пор не выдал ни единым жестом. Затем он повернулся и вошел в главную башню.

Торопливо поднявшись по ступенькам, Лайм оказался на чердаке. Там он нашел Ахмеда. Он молился, стоя на коленях перед фигуркой идола.

— О, Аллах Акбар! — бормотал араб.

Аллах велик и всемогущ! Лорд Фок уже знал эти слова. Их он слышал не раз за месяц, проведенный Ахмедом в Торнмиде.

Еще некоторое время араб продолжал молиться, потом опустил голову и выпрямился. Спустя мгновение с его губ сорвались еще какие-то слова, и он как подкошенный рухнул на пол. Его тело было распростерто таким образом, что и лоб, и колени, и руки, и кончики пальцев ног касались пола. Повторив молитву еще раз, Ахмед снова поднялся и сел.

Барону пришлось заплатить кругленькую сумму за право привезти Ахмеда в Торнмид после того, как поиски опытного и знающего врача-англичанина оказались безуспешными. Теперь оставалось надеяться на то, что араб действительно окажется лекарем, умеющим возвращать к жизни безнадежно больных, как о нем говорили.

Ахмед был немногословным человеком и предпочитал не тратить время на пустые разговоры, но в те немногие слова, которые изредка срывались с его губ, он вкладывал глубокий смысл. Он был мудр, как старец, однако ему еще не исполнилось и тридцати пяти лет. Но самое важное заключалось в том, что, по слухам, ему удавалось не только избежать чумы после многочисленных встреч с ее жертвами, но и спасти немало жизней.

— Она пришла? — с акцентом, отчего его английская речь звучала нараспев, поинтересовался Ахмед.

— Да, пришла, — подтвердил Лайм.

Араб неторопливо встал на ноги, наклонился и скрутил коврик, на котором молился, после чего сунул ноги в туфли и заметил:

— Значит, пришло мое время. Сколько их?

— Двое.

— Каковы признаки болезни?

— Опухоли, у одного нарывы.

Ахмед удовлетворенно кивнул головой.

— Больных отвезли в отдельный дом?

— Именно сейчас их туда перевозят.

— В таком случае, мне следует немедленно отправиться к ним. — Опустив глаза, Ахмед прошел мимо Лайма и направился к лестнице.

— Вам будут помогать монахи, — напомнил барон, затем, немного помедлив, добавил: — И наш священник.

Ахмед на ходу оглянулся.

— Как пожелаете, — согласился он и начал спускаться вниз.

Чувствуя себя уставшим и постаревшим на несколько лет, Лайм последовал за арабом. Шагая по тускло освещенной лестнице, он подумал о Джослин. Ему хотелось бросить все и поехать к ней немедленно. Разлука с любимой угнетала его, лишая радости и счастья. В послании, полученном из Эшлингфорда накануне, сэр Хью сообщал о том, что в баронстве свирепствует чума. Это мрачное известие еще больше усилило тревогу и тоску Лайма. О, если бы он мог найти возможность быть с Джослин! Если бы только мог.

Мужчина печально покачал головой. Да, ему следовало бы наведаться в Эшлингфорд, но сейчас он не имеет права оставить Торнмид.

Словно в подтверждение того, как важно его присутствие в баронстве, в зале собралась толпа селян. Едва барон переступил порог комнаты, как взоры присутствующих мгновенно обратились к нему. На лицах многих из них Лайм прочел тревогу и страх, которые усиливались с каждым прожитым днем. Он направился было к подданным, но, поймав пристальный взгляд выразительных глаз Ахмеда, остановился рядом с ним. Араб стоял у лестницы, ведущей в кладовую.

— Что случилось, Ахмед?

— Вы не забыли о порошках?

Разве он мог забыть? Лорд Фок сомневался в их чудодейственной силе, но, уступив настойчивым уговорам лекаря, приобрел огромное количество разнообразных порошков, в том числе серы и мышьяка.

— Я помню.

Подняв руку, Ахмед показал Лайму пакеты.

— Я возьму их с собой. Что же касается всех остальных… — он протянул барону свернутый пергамент, — я записал, как и в каких количествах смешивать порошки.

Лайм взял пергамент.

— И что я должен делать?

— Четыре раза в день смесь следует бросать в камины, расположенные в зале и на кухне. Часть необходимо раздать селянам, чтобы они тоже бросали порошки в огонь.

Об использовании мышьяка и серы в борьбе с чумой ходили разные слухи. Одни говорили, что благодаря им можно было уменьшить риск заболеть, другие, напротив, утверждали, что сжигание подобной смеси не дает ничего, кроме запаха. В любом случае, нельзя сказать, что сера, с чем бы ее не смешали, пахла приятно.

Почувствовав сомнение лорда Фока, араб с непривычной горячностью схватил его за руку.

— Доверься мне, друг мой. Многие надо мной смеялись, но мои методы приносили облегчение.

— Вы хотите сказать, что это поможет удержать чуму на расстоянии и не допустить сюда? — поинтересовался Лайм.

Ахмед печально покачал головой.

— Нет, к сожалению, она все равно придет. Но зато заберет с собой меньше людей, чем могла бы. Вы сделаете то, о чем я прошу?

Решив, что ничего не потеряет, если выполнит просьбу араба, Лайм согласился.

— Сделаю.

Лекарь благодарно улыбнулся и молча покинул зал.

Задумчиво глядя ему вслед, барон похлопал свернутым пергаментом по ладони. Еще несколько недель назад селянам сообщили, что их станет лечить араб. Тогда никто не стал возражать, но сейчас Лайм почувствовал, что многие не доверяют Ахмеду.

— Я искренне сожалею, Джослин, — пробормотал он, понимая, что без него ей придется туго. В следующее мгновение мужчина чуть не рассмеялся вслух. Из всех женщин, которых он когда-либо знал, ни одна не могла бы сравниться с Джослин по силе духа.

С ней ничего не случится, она выдержит все. А когда худшее останется позади, он, Лайм, снова будет рядом с ней, даже если королева Филиппа так и не ответит на его прошение.

Лайм с надеждой смотрел в будущее и решил вскоре отправить королеве еще одно послание.