Чудесный запах роз напоминал минувшее лето. Прошлым летом он гулял по монастырскому саду, пытаясь вытеснить мучившие его воспоминания запахом опавших лепестков. Но и лепестки напоминали ему о крови, которой обагрил он по локоть свои руки.

Максен, с трудом подняв свои веки, смотрел на кровать, на свое обнаженное тело, на хрупкие ее плечи, на разметавшиеся по ним волосы. Райна. Как ей удалось встать с постели, не разбудив его. А ведь он просыпался обычно от малейшего шороха. Да и как иначе, если рыцарь собирался дожить до почтенного возраста.

Сев на постели, он наблюдал, как девушка, опустив полотенце в воду, (розовую воду — догадался он по запаху, разбудившему его) наклонилась, обтирая тело. Пендери ощущал нестерпимую сухость во рту, такую, что язык словно прилип к небу, но он молчал, не мешая мыться Райне.

Она отложила полотенце и, повернувшись, потянулась за рубашкой, открыв его взору грудь с розовыми сосками.

Он вздохнул.

Должно быть, Райна услышала его, так как прижала рубашку к груди. Ее глаза, опухшие от слез, широко открылись.

— Я не хотела разбудить тебя, — извинялась она.

— Ты и не разбудила, — буркнул он.

Ему хотелось убрать рубашку, прижатую к ее груди.

Она повернулась к нему спиной и стала одеваться. Встав, потянулась за верхним платьем.

— Не надо, — подал голос Пендери.

Девушка помедлила, затем опустила руку, но не повернулась, хотя он молча просил ее сделать это. Затянувшееся молчание нарушил Максен, встав с постели. Подойдя к Райне, норманн опустил руки ей на плечи:

— Теперь ты моя.

«Значит, одной ночи ему мало? Он сделает меня обычной любовницей? — Райна положила руку на живот. — Скоро он увеличится от ребенка Максена, ребенка без имени, незаконнорожденного. Нет, этому не бывать! Но как обезопасить себя?».

Когда Пендери повернул ее к себе, она отвела руку от живота, сцепила пальцы.

— Что случилось? — участливо спросил он, глядя на ее влажную спереди рубашку.

Опустив глаза, она увидела напряженные соски, упиравшиеся в тонкую ткань, и поспешно оттянула ее.

— Неуклюжая я, облилась водой.

— Кристоф? Это он принес ее тебе?

— Он.

— Какой заботливый, — удивленно буркнул Максен.

— Он хотел как лучше…

— Конечно, — резко оборвал ее Пендери и спросил: — Как ты себя чувствуешь?

Девушка поняла, что норманн имеет в виду.

— Хорошо, но мне неловко, что я залила тебя слезами.

— Ну, в этом я сам виноват, — заметил он, смягчившись, лаская ее плечи.

— Просто я никогда по-настоящему не плакала, — призналась саксонка, чувствуя, как в груди загорается пламя желания. — Но прошлой ночью… — она покачала головой. — Все, кто мне дорог, ушли в небытие.

Рыцарь добавил.

— И теперь еще Эдвин.

Она растерялась — как глубоко в его памяти засел сакс. Видимо, ей так и не удалось объяснить свои чувства к бывшему жениху.

— Он мне небезразличен, Максен, меня волнует его судьба, но он мне ничуть не дорог. Мы должны были пожениться, и все.

Он неотрывно вглядывался в ее лицо, приник к ее губам.

— Я рад.

Ее охватила необыкновенная гордость от того, что Максена душила ревность, но гордость эта угасала и пропадала при мысли, что у нее не может быть будущего с человеком, которого она полюбила.

— Можешь одеваться, — разрешил Максен, наклоняясь за одеждой, — но оставайся здесь, пока я не пришлю за тобой.

— Но я же должна разливать эль за завтраком и…

— Пусть разливают другие, — перебил он ее, одевая рубашку. — Шей, если нечем заняться, но я не хочу видеть тебя с кувшином.

Наверно, полагалось бы испытывать чувство благодарности — ведь нелегко разливать эль и вино рыцарям, чьи глаза ощупывают ее с ног до головы, чьи языки становятся развязными после крепких напитков. Но девушку озадачил ответ Пендери. Чем больше она думала об этом, тем больше терялась в догадках. То, что произошло между ней и норманном, не делало ей чести, но и стыдиться здесь нечего. Она была рада, что не надо прятаться от любопытных глаз людей.

— Я не хочу быть фавориткой, потому что я… — начала она, но ее негодование увяло, так как она не способна была закончить фразу.

— Потому что мы стали любовниками? — досказал за нее Максен.

Ладно, хоть не назвал ее любовницей.

— Я не хочу, чтобы ко мне относились иначе, чем к другим, — упрямо продолжала саксонка.

Пендери уперся руками в бедра и потемневшими глазами взглянул на девушку:

— Но к тебе будут относиться по-другому. Сегодня не то, что вчера, все изменилось.

— Я не собираюсь прятаться из-за того, что случилось.

— Я и не прошу.

— Ты же велел мне оставаться здесь.

— До тех пор, пока я не пошлю за тобой.

— А когда это будет?

Он вздохнул:

— Наверно, днем.

Райна не могла остановиться:

— И тогда я опять возьмусь за кувшин?

— Я уже говорил, ты больше не будешь прислуживать за столом.

— Что было плохо вчера, то плохо и сегодня.

Максен начал терять терпение и сжал губы:

— Я не стану отвечать на твой вопрос, Райна, и ты знаешь почему.

— Объясни.

— Я уже сделал все, — и, не сдержавшись, добавил: — Я приковывал тебя цепями раньше, Райна, и если понадобится, я сделаю это снова.

Саксонка хотела ответить резкостью, но промолчала.

— Хорошо, — бросил Пендери и вышел из комнаты.

Застонав, она швырнула туфлю и, сделав несколько кругов по комнате, словно загнанный в клетку зверь, упала в кресло.

— Ты еще не выиграл, Максен Пендери, — пробормотала она.

«Ты тоже», — напомнил ей внутренний голос.

— А у тебя я не спрашиваю, — вслух произнесла девушка и покраснела — надо же, разговаривает сама с собой!

Днем за ней пришел сэр Гай. Оттолкнув под носы с едой, принесенные Лусиллой, Райна поднялась и молча пошла за Торкво в зал, где на помосте восседал Максен в окружении рыцарей высокого ранга.

У стены, слева и справа от него, стояли другие, не столь именитые норманны, а за ними — вооруженные стражники. У очага сгорбился Кристоф, и в глазах его отражались тревога и ожидание.

Несмотря на скверное настроение, Райна все же с любопытством глядела на странное собрание, ощущая на себе взгляды всех присутствующих.

— Райна, подойди и стань рядом, — попросил Пендери, когда она приблизилась к помосту.

Высоко подняв голову, девушка подошла к нему:

— Милорд?

— Минутку, — перебил ее хозяин замка, глядя в сторону дверей. Прошло несколько минут томительного ожидания, и, наконец, вошли пять саксов под охраной рыцарей.

— Что происходит? — прошептала она побледнев. Зачем Максену понадобилось приводить Этеля и других узников? Может, задумали расправиться с ними… Нет, Пендери не пригласил бы ее, если бы решил их повесить. Хотя приказал же он сопровождать себя на казнь, которая не состоялась. Райна смотрела на Этеля. Долгие дни, проведенные в темнице, состарили его, лицо побледнело, круги под глазами напоминали синяки, волосы длинные, борода свалялась. Глаза сакса сверкали от негодования и гнева. Пятерых узников остановили футах в десяти от стола, и они молча стояли, звеня цепями. Наконец установилась тишина.

Максен оглядел каждого по очереди и задержал глаза на Этеле.

— Каково твое решение? — спросил он на англосаксонском наречии.

Сакс выпрямился и расправил плечи:

— Такое, каким и было.

У девушки сердце забилось сильнее, его словно сжали ледяными пальцами: что с ними может сделать Пендери, кроме как послать на смерть? Выбора нет.

Максен встал и обратился почему-то к Райне.

— Мой подарок тебе, — сказал он, когтя ее глазами.

— Подарок? — повторила она, чувствуя, что проваливается в бездну. — Что вы хотите этим сказать?

— Они ваши. Делайте с ними все, что хотите.

Те из окружения Пендери, которые понимали англо-саксонский язык, приглушенно заговорили, удивляясь, как и она. Оторопевшие саксы тоже очнулись и зашумели.

Подарок… Но почему? Потому, что она отдалась ему? Хотя это и не очень убедительно, но другого объяснения не было.

— Боюсь, я не понимаю.

Пендери перевел взгляд на рыцарей, которые толпились и негодовали. Им не нужно было ничего объяснять — один красноречивый взгляд заставил их замолчать и замереть. Довольный этим Максен вновь посмотрел на саксонку:

— Какова будет их участь?

Она взглянула на растерянных саксов, перевела глаза на окружавших их стражников. Среди тех, кто рьяно протестовал, был и сэр Ансель. Лицо его побагровело, ноздри раздувались, кулаки сжались.

— Ну же, — торопил ее Максен.

У нее была только одна мысль, но зайдет ли щедрость норманна так далеко?

— Они сослужат плохую службу в Этчевери, — заговорила она.

— Это я сам знаю.

— Они сослужат плохую службу и в Блэкстере.

Он согласно кивнул.

«Любопытно, с чем еще он согласится?» — подумала саксонка и, собравшись с духом, продолжала:

— Поэтому я прошу вас освободить их.

— Чтобы они присоединились к Эдвину, — усмехнулся норманн, но его, похоже, не разозлила ее дерзость.

— Если они выберут такой путь.

— Не тешь себя пустыми надеждами, — ровным голосом произнес он.

Она пожала плечами.

— Утром, — объявил Максен и приказал рыцарям увести узников.

Неужели они получат свободу? Неужели Пендери отпускает их, чтобы саксы пополнили ряды сторонников Эдвина и по весне начали с ним войну? Онемев от изумления, Райна почувствовала взгляд Этеля и, посмотрев на него, заметила слабую улыбку на его губах.

Люди начали расходиться, и тут вперед вышел красный от ярости сэр Ансель.

— Ради этой шлюхи, — Рожер ткнул пальцем в Райну, — вы освободите мятежников, которые хотят убить нашего короля?

В то же мгновение рыцарь рухнул на пол. Пендери возвышался над ним, а все наблюдали, как сэр Ансель пытался подняться. Максен поставил ему ногу на грудь и пригвоздил к земле.

— Покончим с этим сейчас, Ансель? — положив руку на рукоять меча, грозно спросил он.

Рожер смотрел на Пендери, размышляя, стоит ли принимать вызов. В конце концов он замотал головой:

— Я у ваших ног, милорд. С этим следует кончать?

Сжимая и разжимая пальцы на рукояти меча, Максен смотрел на поверженного рыцаря.

— Посмотрим, — наконец проговорил Пендери и, убрав ногу, позволил рыцарю подняться.

— Прием окончен! — объявил Пендери-старший и повернулся к дверям.

Райна пошла следом, но, выйдя из зала, не увидела Максена. Она так и не поняла, почему он сделал ей такой щедрый подарок. Кое-что надо выяснить у служанок, и она направилась на кухню, где Милдред и Лусилла, бойко переговариваясь, стучали ножами, расправляясь с овощами. А еще три служанки хлопотали над кастрюлями.

Увидя Райну, Милдред велела им удалиться.

— Вы что-то бледны сегодня?

Райна коснулась щеки:

— Да?

Лусилла кивком головы подтвердила.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — участливо спросила Милдред.

Все, конечно, уже знали, что прошлую ночь она провела с Пендери. Однако в голосе женщины не чувствовалось осуждения.

— Я хорошо себя чувствую.

— Немного больно? — включилась в разговор Лусилла.

Немного. Но не об этом она пришла поговорить.

— Отлично, — Райна покраснела от смущения. — Саксы, которые в темнице, будут освобождены завтра утром.

Милдред нахмурилась:

— Чтобы работать на строительстве?

— Нет, их выпустят из замка.

— Да ты что?! Не может же милорд их отпустить на все четыре стороны?

— Так он сказал.

— Почему? — спросила Лусилла. Райна пожала плечами:

— Максен сказал, что это его подарок мне.

— Какая неслыханная щедрость! — воскликнула Лусилла. — За одну ночь с ним — пять жизней! А что тебе принесет вся неделя?

— Лусилла! — упрекнула ее Милдред.

— Ну что «Лусилла»? — огрызнулась та. — Это же правда, разве нет?

Конечно, Райна не испытывала особой гордости по поводу случившегося, но сейчас ей казалось, что она — щедро награжденная шлюха, которую вываляли в грязи.

— Теперь уж он на тебе не женится, — продолжала Лусилла. — Это плохо. Если ты родишь, то ребенок будет называться ублюдком. Я говорила тебе…

— Замолчи, Лусилла! — прикрикнула на нее Милдред.

— Детей может и не быть, — возразила Райна, хотя понятия не имела, как она будет предохраняться.

Ведь за советом она и пришла на кухню.

— Не будет детей? — фыркнула Лусилла. — Похоже, ты обладаешь крепким здоровьем, а Пендери…

Она хмыкнула, очевидно, мысленно увидев Максена.

— Я не хочу рожать ублюдков, — вспылила Райна, — поэтому я и пришла поговорить с вами.

— Да? — глаза Милдред подозрительно прищурились.

— Наверно, есть какие-нибудь средства?

Женщины поняли ее просьбу, но ничего толком подсказать не могли. Час спустя Райна уходила из кухни в полной растерянности. Теперь ее надежда была на Кристофа.

— Я знаю, что не должна спрашивать об этом, — Райна говорила полушепотом, чтобы никто не мог подслушать, — но мне больше не к кому обратиться.

Кристоф, перебиравший травы и коренья на столе, поднял голову:

— Вы знаете, что я готов сделать для вас все, что угодно.

«Но как сказать о такой щекотливой просьбе, — растерянно думала Райна, а потом решила, — лучше прямо, без обиняков».

— Мне нужна трава или настойка, — прошептала она, наклонившись ближе. — Та, что помогает избежать нежелательного зачатия.

Лицо юноши выражало такое удивление, что в пору было рассмеяться.

— Понимаю, — выдавил он из себя. — Вы не хотите иметь незаконнорожденных детей.

Она кивнула:

— Вы поможете мне?

Просьба явно смутила Кристофа, и саксонка из его слов поняла почему.

— Есть корень, который делает женщину бесплодной, пока та его принимает, но она рискует.

— Рискует?

— Может причинить себе вред, — пояснил Кристоф. — Сета говорила мне, что одна женщина умерла, так как приняла слишком много, пытаясь избавиться от ребенка.

Райна смутилась, но быстро пришла в себя:

— Сета сама его принимает?

— Да, хотя живя с Томасом… — замолчав, он пожал плечами. — Она, наверно, хотела понести, но когда он посылал за ней, было неподходящее время. — Юноша горько рассмеялся. — Да, иногда Томас делал мудрые вещи.

Значит, Томас знал, когда возможна близость с женщиной, а когда нет. Объявив ее своей невестой, он не хотел заводить незаконнорожденного ребенка. Да, Кристоф прав — иногда его брат поступал очень мудро.

— А если в меру принимать — опасности нет?

— Думаю, да.

— Вы можете дать мне корень?

— Наверно, но мне не хочется этого делать.

— Почему?

Не отвечая, Кристоф начал перебирать травы.

— Кристоф, — позвала Райна.

Юноша поднял голову:

— Все это не понадобится, если вы с Максеном обсудите свое будущее. Может, ребенок поможет тебе.

Она задохнулась:

— О чем вы говорите?

— Вы должны пожениться.

Пожениться? Но ведь Максен заявил, что никогда не женится на ней. Слишком много между ними того, что препятствует их браку.

— Даже если Максен захочет жениться, я не захочу, как не захотела стать женой Томаса.

Кристоф пристально на нее посмотрел:

— Но вы не любили Томаса.

Слова его, как всегда, попали в цель: утром он догадался о ее чувствах к Максену, а сейчас сказал, как она относится к его среднему брату.

— Я знаю, Райна, — продолжал он, — я знаю вас и вижу ваши глаза, когда вы смотрите, на Максе-на. Мне со стороны виднее.

«Неужели Пендери тоже догадался?» — растерянно подумала девушка.

— Не лгите мне, — умоляюще произнес Кристоф.

— Хорошо. Это правда.

Юноша с облегчением вздохнул.

— Но почему вы заговорили о свадьбе? — спросила она. — Максен никогда не женится на мне, саксонке.

— Почему вы так думаете?

— Но… по многим причинам, — буркнула Райна, удивляясь тому, что позволила втянуть себя в такой глупый разговор. — Тут должно быть обоюдное согласие. А у нас его нет. Да и не любит он меня.

— Думаю, вы ошибаетесь насчет него.

— Он не может испытывать ко мне теплых чувств.

— Его не так легко понять, как вас, и все же в нем есть что-то…

«Нет, — подумала саксонка, — Кристоф ошибается, приписав брату чувства, на которые тот не способен. Юноша видит в нем то, во что ему хочется верить».

— Вы теперь знаете обо мне все, — она старалась закончить тягостный для нее разговор, — и я прошу вас об этом никому не говорить.

— Хорошо.

Вздохнув с видимым облегчением, саксонка вернулась к тому, с чем пришла:

— Вы можете дать мне корень?

Юноша нахмурился:

— Я не обещаю, но все же попытаюсь.

— Понимаю. — Райна подошла и сжала его в объятиях. — Это правда к лучшему, — проговорила она отстранившись.

Они долго молчали, а Кристоф рассортировал травы и коренья по полотняным мешочкам и завязал их. Закончив работу, он пошел, не сказав ни слова.

Девушка, глядя ему вслед, коснулась рукой живота.

— Господи, пусть там не зародится жизнь, — прошептала она и отправилась на поиски того, что могло бы ее отвлечь от мрачных мыслей.