Анастасия Мироновна, бабушка Тани Петрушкиной, сообщила Стасику Левченко, что красивая Таня ушла с утра по каким-то школьным делам.
Теперь Стасику оставалось либо вернуться домой, на правый берег, либо продолжать тыняться без дела по двору дома № 15. Первое решение поддерживал здравый смысл, за него также решительно голосовал желудок Стасика. С утра Левченко съел один бутерброд со «Степной» колбасой, крепко рассчитывая на петрушкинские сушки и мороженое. Но сушек не было, а мороженое в одиночку есть, как известно, неинтересно. Чувства Стасика, напротив, подсказывали, что за возвращение придётся платить обязательным выгуливанием эрдельтерьера Макса; и кроме того, подсказывали чувства: как-то неправильно всё получается: все шпиона ловят, а он тыняется.
Покуда внутри Стасика шёл этот спор, сам Стасик находился в подъезде. Он стоял на ступеньках, ведущих с девятого этажа наверх, к площадке для лифтёров и запертой на чёрный жирный замок двери на крышу. Одинокий начальник оповцев вздыхал и внимательно слушал, как гудит лифт, глядел, как ездит туда-сюда длинная ребристая гиря-равновес, неизменно поднимающаяся наверх, когда лифт останавливается внизу, ждал, не доедет ли лифт до верхнего этажа, прислушивался к спорящим сторонам и никак не мог принять решение.
И вдруг что-то случилось. Стасик не сразу понял, что именно: лифт так же гудел, так же жужжали, колотясь в стекло, две пленные худые осы, но что-то переменилось.
Пишущая машинка, сообразил Стасик. Всё это время кто-то на девятом этаже печатал, не останавливаясь, а теперь перестал.
Взвыл вдруг лифт, гиря вздрогнула и поползла вниз. Лифт доехал на этот раз до девятого, двери отворились, и Стасик нагнал у двери квартиры № 106 Таню Петрушкину.
Они не успели обменяться даже парой слов, как произошло сразу два события. Дверь квартиры № 107 распахнулась, оттуда вышел молодой человек в чёрных очках, с бородой и с большой толстой сумкой на ремне, какие носят международные почтальоны в известном стихотворении Маршака. Молодой человек прошмыгнул к лифту. Одновременно открылась дверь квартиры № 106 — и Анастасия Мироновна Петрушкина сказала:
— А вот и она! Пришла наконец? Дети, кушать!
И чуть покосилась на Стасика.