Между тем, Португальский Максим Максимович, проникнув наконец в свою квартиру, сидел на кухне, прислушиваясь к неутомимому человеку Гогоберидзе, вернувшемуся из ЖЭКа и теперь вставляющему новый замок в дверь квартиры № 2. Однако мысли пенсионера были заняты другим: Голландыч, старый друг, исчез куда-то — и исчез надолго. Уже три часа дня, а его всё нет. Не случилось ли чего? И ведь что самое неприятное — пока слесарь не закончит, из дому не выйти.

Португальский перечитал записанные сегодня в Жалобу строки, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от тревоги за друга, но это не помогло. Даже изящная концовка «… запретить навсегда законодательно замки этого и подобного типов, равно как и способствующее сквознякам устройство окон и форточек» не обрадовала пенсионера. Он вышел в коридор и предложил Гамлету Вахтанговичу чаю (тот ответил: «Через минутку дело сделаем, тогда чаю попьём, уважаемый!»), поглядел неизвестно зачем в зеркало, висящее в прихожей, и решил: «Эх, делать нечего. Звоню в милицию».

Получив через полчаса из десятого отделения телефонную ориентировку на потерянного гражданина Голландского, лейтенант Савва Кукушкин выглянул из окна, выходящего прямо на улицу Толстого. За окном он с удивлением обнаружил гражданина, полностью соответствующего данным десятого отделения: в майке, пижамных штанах и с биноклем на груди. Гражданин стоял под окном и тяжело дышал. Лейтенант отложил в сторону журнал «Крокодил» и недоеденное литое антоновское яблоко, встал из-за стола и отворил окно. Гражданин Голландский отпрянул от представителя власти и заторопился куда-то прочь, из окна было видно, что он совершенно лишён обуви. Савва тут же догадался: порвались вьетнамки.

— Марат Маратович! Товарищ Голландский! — окликнул пропавшего пенсионера милиционер. — Порвались, что ли, вьетнамки?

Пенсионер-бухгалтер замер, не оборачиваясь, а лейтенант неспешно продолжил:

— Дрянь обувь, в смысле — для улицы, хоть и братская страна, конечно. Да вы не беспокойтесь, мы сейчас мотоцикл раскочегарим и вас доставим в лучшем виде. На Брынский проспект. Дом пятнадцать, квартира два, — уточнил он, сверившись с ориентировкой.