– О, папа, как приятно видеть вас бодрым, и энергичным! – с наигранной непринужденностью воскликнула Морайя, подходя к отцовскому письменному столу. Она отметила про себя, что дубовый шкафчик с застекленной дверцей, где хранились револьверы, закрыт и в нем все на месте.

Барон взял ее руки и через силу улыбнулся.

– Ты хорошо выглядишь, дорогая. Всегда так приятно возвращаться… возвращаться домой, к тебе, – глухо проговорил он и предложил ей сесть.

Она опустилась в мягкое кожаное кресло и внимательно посмотрела на отца, усевшегося по другую сторону письменного стола. Его обычно румяное лицо покрывала мертвенная бледность, а глаза покраснели и воспалились.

– Неужели все так плохо, папа? – тихо спросила Морайя. Ей показалось, что он вздрогнул. Закрыв глаза руками, он тут же отнял их и взглянул на дочь. Он снова улыбнулся, но серые глаза оставались серьезными.

– О, дорогая, дела не так уж плохи, как кажется, если только ты и моя маленькая Тэсс не напроказили здесь, пока меня не было. – Нарочитая бодрость тона резко контрастировала с мрачным выражением его лица и потухшим взглядом.

Она словно не заметила его натужной шутливости.

– Папа, я не ребенок, и вы это хорошо понимаете. Мне постоянно приходится иметь дело с кредиторами, которые стучат в нашу дверь и требуют уплаты долгов. И вы, несомненно, отдаете себе отчет в том, что руки у меня связаны, поскольку я не знаю состояния наших дел. – Голос ее звучал мягко. Чуть наклонившись вперед, Морайя ласково коснулась отцовской руки, бессильно лежавшей на конторской книге.

Барон глубоко вздохнул.

– Поговорим о чем-нибудь другом, дорогая. Не хочешь ли ты отправиться на небольшую прогулку верхом, пока не стемнело? Сегодня чудный день! Ты, дорогая, слишком уж поглощена такими скучными проблемами, как деньги и кредиторы.

– Ах, папа, – Морайя поднялась, ощущая раздражение, но решив не поддаваться ему. Размышляя, что сказать ему, она окинула взглядом комнату, едва задержав глаза на стенах, обшитых темными панелями, и на знакомых гравюрах с изображением знаменитых батальных сцен.

– Вы отлично знаете, папа, что я некрасива, – помолчав, заговорила Морайя. – Так кому же, как не мне, заниматься всем этим? Ведь я делала это годами! Должен же кто-то подумать о Тэсс, о прислуге, об арендаторах. Папа, уверяю вас, мы что-нибудь непременно придумаем.

Барон Лэндон устремил на старшую дочь печальные глаза. «Когда она успела вырасти, превратиться из ребенка в женщину? Да и была ли она когда-нибудь ребенком?» – подумал он, отметив, что темно-розовое муслиновое платье прекрасно сидит на ней. И все же, решил Лэндон, Морайя права: она действительно некрасива. Слишком смуглая кожа, небольшой рост, однако чудесная фигура, лицо в форме сердца, благородные очертания рта и большие аметистовые глаза. Да, Морайя не красавица. Конечно, трудно проявлять объективность к своему ребенку, но Лэндон все же полагал, что его дочь чертовски привлекательна. Он не мог бы объяснить, чем именно, но не сомневался, что найдется мужчина… Да какой в этом толк? Ведь приданого-то теперь у нее нет. Что он сделал со своими дочерьми! Даже Тэсс, унаследовавшую неземную красоту матери, ждут тяжелые времена.

«О Боже! – с запоздалым негодованием подумал он, отведя взгляд от Морайи. – Как мог я допустить это?» Лэндону шла хорошая карта, и он был уверен, что счастье вот-вот улыбнется ему. А потом…

– Папа… – ласково проговорила Морайя. Но барона не обманул ее тон. Он знал, что допрос неизбежен.

Вообще-то Томаса Лэндона несколько ошеломила настойчивость старшей дочери. В свои девятнадцать лет она проявляла редкую волю и собранность. Ему казалось, что Морайя всегда отличалась этими качествами. Откуда у нее такая решительность, такая сила характера? Уж, разумеется, не от его легкомысленной красавицы жены, и тем более не от него, с грустью признался себе Лэндон. Вероятно, от деда решил он. Шестой барон, на редкость сильный человек, всегда добивался того, чего хотел.

– Папа, – снова сказала Морайя, но уже не так ласково. – Какова сумма? Сколько? – услышал он ее голос, который всегда находил слишком низким для женщины.

– Очень много, Морайя, – ответил Лэндон, обхватив голову руками.

– Сколько, папа?

– Все! – в отчаянии воскликнул он. О, почему она отняла у него спасительное бренди? Вспомнив об этом, он вскользь подумал, что теперь денег нет даже на выпивку.

– Что значит «все»? Наличные деньги? Наш скот? Наши…

– Да, дорогая, решительно все. – Подняв голову, он посмотрел на дочь, понимая, что она неизбежно узнает о том, что уже ни для кого не секрет. – Скот, оставшиеся картины, Уикем, Морайя… Боюсь, оно было… э-э… сильно обременено закладными. – Барон умолк, полагая, что дочь откажется поверить услышанному, взорвется, проявит изумление или ужас. Но ничего подобного не произошло. Может, она уже знала о бесчисленных закладных? С непроницаемым лицом Морайя терпеливо ждала продолжения.

– Теперь мне не удастся перезаложить поместье. Оно ушло. Все целиком. Нам… нам придется покинуть его. – Барон потер лоб. – Боже правый, как хорошо, что твоя мать не дожила до этого часа. Я… я так виноват, моя дорогая девочка… В этот раз я не сомневался, что отыграюсь, и поклялся себе никогда больше не садиться за карточный стол… Но что в этом проку? Я понимаю, все кончено, но прошу тебя, верь мне: если бы я мог начать сначала… – Томас Лэндон взглянул на встревоженную дочь и снова тяжело вздохнул. Почему она не разгневалась? Ему даже казалось, что он видит сочувствие в ее огромных аметистовых глазах, и это сломило его. – Я… я погубил ваше будущее – твое и Тэсс… Мне нет прощения. – Он говорил отрывисто, словно отвергая ее жалость.

Морайя подошла к отцу и положила руку ему на плечо.

– Дорогой папа, мы тебя прощаем, потому что любим. Но сейчас не время выражать чувства. Мы должны решить, как теперь поступить.

Она снова опустилась в кресло и положила руки на стол, явно собираясь начать деловой разговор. Как ей удается сохранять такой чертовский прагматизм? Почему она не пала духом, не ударилась в истерику, что наверняка произошло бы с Клариссой и, несомненно, случится с Тэсс, когда она услышит ужасную новость? Что за женщина его старшая дочь? Внезапно до него дошло, что Морайя даже не потрясена. Казалось, она заранее знала, к чему все приведет. Эта мысль почему-то мучила Лэндона больше всего.

Он встал и нетвердым шагом направился к большому окну, откуда открывался вид на раскинувшийся за домом парк. Лэндон старался не смотреть на видневшиеся за парком холмы, милые его сердцу хартфордширские холмы, как бы охранявшие Уикемское аббатство, и такие родные для баронов со времен Стюартов. Впрочем, его титул, еще более древний, теперь, поскольку у Лэндона нет наследников по мужской линии, перейдет к какому-то кузену, живущему в Америке. Но Уикем не был родовым поместьем, поэтому его унаследовала бы Морайя, а впоследствии ее сын. Поскольку это…

– Ничего нельзя сделать, Морайя. Я погубил вашу жизнь, твою и Тэсс. Что же касается меня, со мной все кончено, – отрывисто бросил он, повернувшись к дочери спиной.

Поняв страшный смысл его слов, Морайя бросилась к отцу. Голос ее звучал твердо:

– Папа, я не хочу этого слышать. Вы еще молоды, и ваша жизнь вовсе не кончилась. Ну а мы с Тэсс – да, возможно, наша жизнь изменится, но мы наверняка найдем выход из положения.

В ее голове уже зародилось несколько идей, и, желая отвлечь отца от опасных мыслей, Морайя решительно спросила:

– Если бы мы пожелали оплатить ваш долг, папа, сколько понадобилось бы для этого денег?

Отец ответил ей, не отрывая взгляда от парка, и Морайя порадовалась, что Лэндон не видел, как она побледнела, услышав непомерно огромную сумму.

Девушка подумала, что вряд ли найдется охотник заплатить такие деньги за обремененный закладными Уикем. У нее и у Тэсс было лишь несколько ювелирных украшений, но ни одного родственника, к кому они могли бы обратиться за помощью. Старшая сестра матери, жившая в Йоркшире, давно порвала с Лэндонами. К тому же такой суммой она, несомненно, не располагала. Морайя знала, что в Лондоне есть ростовщики, но они безжалостны к клиентам, а у их семьи нет никакой надежды расплатиться с ними. Значит, этот вариант неприемлем. Да, следует найти иное решение.

– Ну что ж, – бодро проговорила Морайя, – нам надо подумать о чем-то другом. Мы…

– Нет, дорогая. Ничего другого просто не существует. Ты очень храбрая девушка, но теперь все кончено. Все.

И снова Морайю ужаснули слова отца. Она взяла его за руку и заставила повернуться к себе.

– Нет, папа, – твердо проговорила она, – вы должны прислушаться ко мне. У меня есть один план, но я должна заручиться вашей поддержкой. Мы найдем квартиру, и вы поселитесь там вместе с Тэсс, пока я буду искать работу. Я…

– Работу?! Морайя, как ты можешь об этом думать?

– Почему бы и нет? Я стану отличной гувернанткой, папа. О, у меня есть молодость, если уж не красота. Тэсс, разумеется, никогда не сможет быть гувернанткой. А вот мне это подойдет. Я прекрасно знаю математику, французский язык и античную литературу, хорошо играю на фортепиано. Я…

– Постой, постой, Морайя! Я не желаю этого слышать! Чтобы дочь Лэндона из Уикемского аббатства нанялась гувернанткой – нет, это просто немыслимо!

– Папа, мы больше не будем Лэндонами из Уикемского аббатства, – импульсивно проговорила Морайя и тут же пожалела о своих словах. Оживившийся было отец, тотчас сник и, удрученный, снова опустился в кресло.

– Я слишком стар, Морайя, мне этого не выдержать.

– Папа, не смейте говорить такое, – сурово возразила она, снова шагнув к столу. – Вы должны выдержать все. Что сделано, то сделано. Вы нужды нам – Тэсс и мне. Не могу же я пойти работать, оставив ее одну. Вы не имеете права покидать нас. Задуманное вами – ошибка. Мне необходимо время на размышление. Папа, обещайте, что вы не станете этого делать… о, папа… если бы вы ушли от нас, я бы этого не вынесла. Позвольте мне подумать. Я найду выход из положения, Прошу вас, не делайте ничего непоправимого.

Но барон снова обхватил руками голову, и Морайя даже не знала, слышал ли он ее. Лэндон поник, и девушка остро ощутила, что он ушел в свой собственный мир. Она начала ходить взад и вперед по комнате, сознавая, что должна немедленно прийти к какому-то решению. Давить на отца больше не имело смысла, они и так уже разговаривали слишком долго. Но, не зная, когда увидит отца трезвым, Морайя спросила:

– Папа, у кого ваши долговые расписки? – У нее постепенно созревала идея, требующая быстрого осуществления. От исполнения долга чести уклоняться невозможно, и откладывать его тоже, иначе…

– Какое это имеет значение, Морайя? Теперь о моем проигрыше знает весь Лондон. Я превратился в посмешище. Ничего, ничего нельзя сделать.

– Расписки, папа? У кого они? – настаивала Морайя, стараясь сдержать раздражение, вызванное отцовской жалостью к себе самому.

– Что? Да у Роана, разве ты не знаешь? У Роана из Роанбрук-корта.

– У виконта Роана? – удивленно переспросила Морайя, вспомнив, что никогда еще не видела соседа, почти не появлявшегося в этих краях. Местное дворянство злословило как по этому поводу, так и в связи с тем, что Роана, наследника состояния Троготта, считали известным лондонским развратником.

– Да, дорогая, именно у виконта. И я… я не могу его винить. Он просто вел дело к логическому завершению. Что ж, на месте Роана мог оказаться любой другой. Я… видишь ли, не мог остановиться. Был уверен… – Его голос замер, но Морайя, погруженная в размышления, этого не заметила.

– Папа, – помолчав, заговорила она, – вам не кажется странным совпадением, что вы проиграли Уикем виконту Роану? Я имею в виду его репутацию, а также и то, что Роанбрук граничит с землями Уикема…

– Нет, дорогая, я же не зеленый юнец, меня не обведешь вокруг пальца. К тому же Роан не капитан Шарп. Да, он развратник и поклонник футболистов «Коринтианза», но при этом джентльмен. Полагаю, что Роанбрук его мало интересует. Виконт очень богат, у него несколько довольно крупных поместий, и думать, что он специально стремился отнять у нас Уикем, – чистая фантазия. Наши земли граничат лишь в одном отдаленном месте, и я просто не представляю, зачем ему Уикем. Виконт и не вспомнил бы о нем, забросил бы его так же, как свой Роанбрук, – с горечью заключил барон.

Морайю встревожило выражение отчаяния, застывшее на лице отца, и она не стала упрекать его в том, что и он давно пренебрегает Уикемом. Подойдя к окну, девушка посмотрела на парк. Должен же быть какой-то выход…

– Сколько времени в нашем распоряжении, папа? – спросила она не оборачиваясь.

– Недели две. Признаюсь, виконт проявил доброжелательность. По-моему, он намерен остановиться на некоторое время в Роанбруке, вероятно, до завершения формальностей по передаче прав собственности на… на… – Голос барона дрогнул, а его глаза заблестели от слез. – О Боже, – вздохнул он, – Господи, что я наделал?! – Охваченный отчаянием, он быстро прошел мимо дочери к двери.

Морайя бросилась за ним.

– Папа, давайте скроем все это от Тэсс и прислуги. Надеюсь, мне удастся найти какой-нибудь выход, а их осведомленность только повредит делу. – Барон печально кивнул, и ей показалось, что теперь он выглядит гораздо старше своих сорока пяти лет. – И, папа, никаких крайностей, обещайте. Дайте мне несколько дней.

Лэндон нежно коснулся щеки дочери и вышел из кабинета.

Подавив слезы, Морайя решила не откладывая поговорить с Финчем. Она не хотела посвящать во все это дело никого из слуг, но Финч пользовался исключительным доверием отца, и девушка понимала, что на него можно положиться. Ей было необходимо убедить лакея незаметно изъять у отца ключ от шкафчика с револьверами и внимательно следить за ним. Морайю очень беспокоило, что отец ничего ей не пообещал, а ведь при таком состоянии духа даже ярость безопаснее, чем отчаяние.