Даже в марте того судьбоносного года, когда консулами были Маркиан Август и Адельфий и шел тысяча двести пятидесятый год с основания Рима [59] , льдины все еще сновали по Рейну там, где в него впадает Никра. Стоя на вершине холма, у подножия которого и соединялись две этих реки, Бауто, пастух-алеманн, плотнее запахнул полы плаща и в который уже раз с тревогой посмотрел на свое стадо. Наученный горьким опытом прошлых лет, он понимал, что после столь суровой зимы в ближайшие несколько недель нужно особенно бдительно присматривать за новорожденными овечками: голодная лиса смела и бесстыжа. Тогда-то его острый глаз и уловил нечто необычное: казалось, на предгорья Вотанланда, чьи вершины определяли восточный горизонт, спускается густой туман. Странно, подумал Бауто. День выдался холодным и безоблачным; даже далекие предметы просматривались очень четко. Тумана в такой день быть не может. А что это за звук, похожий на отдаленный шум? Должно быть, ветер. Но шум все нарастал и нарастал, пока наконец не стал походить на барабанный бой или раскаты грома. Казалось, он идет из тумана, который приближался с невообразимой скоростью. Никакой это не туман, догадался Бауто, – огромный поток пылевых облаков, в которых икрятся и сверкают мириады огней. То была армия. Но такая, какой не видели еще люди; она насчитывала не просто тысячи, а десятки, возможно, сотни тысяч воинов. В благоговейном трепете наблюдал Бауто за тем, как это несметное воинство перевалило через горные ущелья и, расплывшись по долине, устремилось к Рейну. Забыв об овцах, он повернулся и со всех ног побежал под гору, – нужно было предупредить жителей Мангейма.