Новость о новоявленном Лазаре, конечно, тут же облетела всё РУВД, и кабинет Воронцова в этот день превратился в проходной двор. Мало того, что через каждые десять минут кто-нибудь из только прибывших коллег врывался к ним, чтобы воочию убедиться в правдивости этой сенсации. Так еще и венок с его фотографией, до этого стоящий в холле, торжественно переставил на место чайника-убийцы сам Марчук. Куда при этом опера дели сам чайник, Воронцов так и не смог выяснить и в итоге плюнул на это дело. В конце концов, Лёня-то знал, кто на самом деле был виноват в его увлекательной одиссее по питерским моргам. Поэтому, отправив к Рыбкину курьера с повесткой, капитан распорядился похоронный банкет превратить в праздничный, что, конечно, было встречено дружным одобрением сослуживцев.

Бурно отпраздновав свое воскрешение, Леонид вернулся домой только к часу ночи. Вот только поспать ему все равно не удалось. Всю ночь Лёне снились кошмары. Причем какие-то странные. Он видел маленькую девочку, освещенную ярким светом, затем картина сменялась, и какие-то тени начинали ходить по его квартире, в то время как на столе горела длинная черная свеча, а возле нее лежали фотографии незнакомых ему людей, по которым кругами катался грецкий орех. Причем именно орех, казавшийся самым безобидным участником его сновидений, при каждом воспоминании вызывал у Лёни невероятные приступы головной боли на протяжении всего следующего утра. Выпив аспирина, Лёня заставил себя сконцентрироваться на работе. Тем более, что на часах пробило пятнадцать минут одиннадцатого, а Рыбкина, вызванного им на девять, все еще не было. «Придется объявлять в розыск» – только подумал Воронцов, как дверь тихонько отворилась, и фабрикант предстал перед ним во всей свой красе. Правда, красивым Рыбкина можно было назвать только с гигантским преувеличением: его лицо с последней их встречи заметно похудело и стало серым, под глазами темнели страшные круги, костюм висел на нем, словно стянутая кожа.

– Товарищ капитан. – голос у Анатолия Степановича тоже изменился, стал высоким, почти писклявым. – Вызывали?

– Вызывал, Рыбкин. – Лёня указал на стул. – Садитесь.

Фабрикант послушно последовал указанию.

– Ну что, Рыбкин, перейдем сразу к делу?

Тот воодушевленно закивал головой и вытащил из-за пазухи исписанный листок.

– Что это такое? – Воронцов взял бумагу и осмотрел большую красную печать.

– Это дарственная. У меня есть дом на Петроградке, три машины, дорогие, счета в банке, и, конечно, акции фабрики, контрольный пакет. Это все теперь ваше.

Капитан закашлялся от удивления:

– В смысле «мое»? – удивление перешло в возмущение. – То есть, ты, зараза, меня убить хотел, а теперь думаешь, что вот так откупиться сможешь? Да я тебя за решетку упрячу до конца твоих дней!

– Помилуйте, товарищ капитан! Я не от тюрьмы откупиться хочу! Сажайте меня, если вам так угодно! Я хоть сейчас чистосердечное напишу, про всё: и про налоги, и про взятки, и про убийство, и про ваше покушение!

Воронцов удивленно поднял брови:

– А зачем ты тогда мне все отдать собираешься?

В следующий момент Рыбкин сделал то, чего капитан меньше всего ожидал – он упал перед Лёней на колени:

– Прощение мне ваше нужно! Скажите, что простили меня. Только искренне, от души. Пожалуйста, товарищ капитан. Я же ведь не понимал, что творю. Бес попутал. Простите меня!

Фабрикант подполз на коленях к Воронцову и принялся плакаться ему в ноги. «Неужели совесть так замучила?» – подумал Леонид, глядя на страдания подозреваемого. Неожиданно ему стало жалко Рыбкина. Он не мог объяснить почему, но ему вдруг захотелось уменьшить пытки бедолаги. За решетку он все равно сядет. Так пусть хотя бы о покушении никто не знает, может, тогда Анатолий Степанович получит на пару лет меньше. Он поднял фабриканта с колен и сунул документ обратно ему в карман:

– Ладно, так и быть. Не буду никому по чайник говорить. Повезло тебе, что я жив остался. Но чтобы завтра явился в участок по месту жительства с чистосердечным признанием, ты меня понял?

– А прощение, товарищ капитан? Вы меня прощаете?

– Да прощаю, прощаю. Иди.

Рыбкин вздохнул с таким облегчением, как будто в одну секунду сбросил с себя весь свой лишний вес:

– Спасибо, товарищ капитан. Вы, если что – обращайтесь, я всегда помогу.

Леонид не успел удивиться тому, чем это Анатолий Степанович мог помочь ему, находясь за решеткой. Прежде чем фабрикант смог покинуть кабинет, дверь распахнулась, и в комнату вихрем влетел Миша. Отдышавшись, он плюхнулся на стул перед капитаном:

– Леонид Сергеевич, вы не поверите, что я только что узнал!

Воронцов взглянул в угол, где в последний раз видел Рыбкина, но того уже и след простыл.

– Ну что?

– Мне только что позвонили из Петроградки. Сказали, что ваш этот подозреваемый, который зама убил…

– Ну, Рыбкин, и что?

– Он повесился!

Лёня почувствовал, как непривычно ухнуло его сердце.

– Как… повесился?

– Вчера вечером. Видимо, сразу после того, как повестку получил. Прислуга его только сегодня утром нашла.

– Кто тебе это сказал?

– Так участковый петроградский. Он знал, что Рыбкинское дело у нас числится, вот и сообщил. Тем более, вы его же сегодня на допрос ждали. – Мишка усмехнулся. – Вряд ли он теперь придет.

Лёня молча посмотрел на Мишу, надеясь, что младший лейтенант просто разыгрывает его. Однако Старжевский явно не собирался начинать хихикать и вообще повел себя совсем обычно: он встал со стула и стал снимать с себя куртку, чтобы заняться другими обязанностями и преступниками. Мысли Воронцова бешено закружились в голове, пытаясь найти решение этой загадки.

Внезапно он вскочил со стула и бросился к главному выходу, сопровождаемый ошеломленным взглядом Старжевского. Рыбкин ведь только что ушел, ему еще наверняка удастся его догнать. Лёня выбежал на улицу и оглянулся по сторонам, надеясь разглядеть где-нибудь среди прохожих на улице знакомую фигуру. Но фабриканта нигде не было видно. Воронцов зашел внутрь помещения и подошел к дежурному.

– Тут сейчас должен был мужик полный пройти, с пропуском от…

Только сказав эту фразу, Воронцов понял, что пропуск на подпись Рыбкин ему так и не дал. «Нет, нет, нет, это абсурд какой-то!»

Дежурный пожал плечами и помотал головой:

– Никого не было. Только Мишка Старжевский забежал, словно за ним гнались.

– И ты никуда не отлучался?

Дежурный замотал головой:

– Никуда. Я ж только час, как заступил. А что случилось? Кого вы ищете?

Но капитан не обратил внимания на расспросы. «Не может этого быть. Это розыгрыш какой-то! Или уловка Рыбкина, чтобы от тюрьмы сбежать». Но если Рыбкин действительно сфальсифицировал свою смерть, зачем ему нужно было потом приходить на допрос? Уехал бы на свои Мальдивы – и ищи его потом.

С каждой секундой всё происходящее все более начинало походить на его ночной кошмар – такой же бред, который он не мог объяснить. Воронцов вернулся в кабинет:

– Куда Рыбкина увезли? В городской морг?

Миша кивнул.

– Ага.

– Ты на машине?

Миша кивнул еще раз:

Лёня накинул на себя свою куртку:

– Поехали.

«Пока я сам не увижу его мертвое тело, я не поверю в это!» – продолжал повторять про себя Воронцов по дороге в морг. Он видел, с каким беспокойством смотрел на него лейтенант, но был благодарен, что тот не задает глупых вопросов.

Баркин встретил их в привычном зеленом халате и со скальпелем:

– О, какие люди! Что, пришел должок за ночлег заплатить или еще на ночку номер забронировать хочешь? Смотрю, даже приятеля привел.

– Миша. – Старжевский протянул доктору руку, тот тоже представился.

В любой другой момент Лёня с удовольствием поддержал бы шутку патологоанатома, но сейчас он мог думать только о Рыбкине. Машинально вытащив из кармана деньги, он протянул их Афанасию Павловичу:

– Спасибо. Я к вам по другому делу. К вам сегодня должен был Анатолий Степанович Рыбкин поступить.

– Так точно, поступил голубчик. – кивнул Баркин.

– Он… мертвый?

Патологоанатом усмехнулся:

– Что ж ты, думаешь, раз ты у нас себя Иисусом вообразил, так теперь Судный день настал и все жмурики из могил повылазят? – уткнувшись в серьезный взгляд капитана, Афанасий Павлович махнул в его сторону рукой:

– Да, мертвый он, мертвый. Мертвее некуда. Смерть наступила от удушья, примерно пятнадцать часов назад.

– Можно… на него взглянуть?

– Ты сегодня завтракал? – в ответ спросил патологоанатом. Воронцов отрицательно покачал головой. – Тогда пошли.

Капитан последовал за доктором в соседнюю комнату и только теперь понял причину его вопроса об утренней трапезе. Комната оказалась секционной и была заставлена пятью столами с бледными останками недавно усопших. Трое из покойников были накрыты простынями, еще один – худой мужчина с черными усами – видимо был следующим в очереди на вскрытие. Рыбкин лежал на блестящем стальном столе посередине комнаты, его грудная клетка была раскрыта, и внутри виднелись, противно блестя, сине-белые внутренности. Было понятно, что в таком состоянии ни на какой допрос он прийти не мог. Лёня перевел взгляд на лицо фабриканта и снова судорожно сглотнул. Он выглядел так же, как сегодня утром в кабинете: серая, обвисшая кожа и темные круги под глазами.

– Нет… нет… этого не может быть… – чувствуя, как страх постепенно берет над ним верх, Лёня медленно опустился на стул у стены.

Баркин обеспокоенно нахмурился и нагнулся к нему:

– Лёнь, с тобой все в порядке? Ты что-то побледнел. Что случилось?

– Это Рыбкин… – еле слышно прошептал Воронцов и поднял полные ужаса глаза на Афанасия Павловича и Мишу, все это время молча наблюдавшего за происходящим:

– Он сегодня утром ко мне на допрос приходил.

***

– Исключено, Лёнчик. У господина Рыбкина сегодня утром со мной встреча была назначена, и, как видишь, она еще не закончена.

Баркин вышел из секционной, прошел в комнату отдыха, включил чайник и вернулся обратно в приемную. Милиционеры сели на диван. Лёня вгляделся в недоверчивые лица собеседников и внезапно почувствовал себя беспомощным маленьким ребенком, пытающимся доказать взрослым, что у него под кроватью действительно кто-то живет.

– Но я его видел. Вот так, как сейчас вижу вас. Он пришел, признался во всех преступлениях. – Лёня решил, что пункт о попытке дать взятку можно было опустить, и добавил. – Прощения просил.

Афанасий Павлович вдруг заинтересованно поднял брови:

– Так-так-так, а вот с этого места поподробнее? Как он прощения просил?

– Сильно. На коленях.

Мишка хмыкнул, но Лёня не стал огрызаться в ответ. Будь Мишка на его месте и расскажи такое, он бы подумал, что лейтенант внезапно перестал дружить с головой. На ум капитана пришли слова патологоанатома при их первой встрече:

– Афанасий Павлович, пожалуйста, скажите, что это не тот случай, когда нужно обращаться к психиатру? Этому же ведь должно быть какое-то объяснение! Ведь в остальном у меня все в порядке.

Баркин сомнительно нахмурился:

– Все в порядке? Ты уверен? Больше никаких изменений? Странных ощущений там…

«Сны» – мелькнуло у Воронцова в голове. «Господи, неужели это так начинается? Если люди так начинают сходить с ума, то я не хочу! Не хочу!»

– То есть, вы думаете, что это все-таки крыша, да? В смысле, что она улетает?

Мишка снова хрюкнул в воротник куртки. Афанасий Павлович вздохнул:

– Да нет, Лёня. По крайней мере, для меня ты выглядишь вполне адекватно. Думаю, тут дело в другом.

Старжевский кивнул:

– Ага, я тоже сразу понял.

Леонид удивленно уставился на подопечного:

– Что ты понял-то?

– У вас возможности открылись. Сверхъестественные. Такое часто после ударов током бывает.

Лёня повернулся к Баркину, ожидая, что тот лишь посмеется над богатой фантазией паренька, но патологоанатом на полном серьезе утвердительно закачал головой:

– Молодой человек прав. Я как раз это хотел сказать. Видишь ли, когда ты сказал, что Рыбкин признался тебе во всех своих преступлениях, и при этом ему не нужно было от тебя ни отсрочки, ни содействия, а только личного прощения, я понял, что приходил он к тебе действительно уже после своей смерти. Видимо, там. – доктор указал на пол. – Ему за это тоже могут срок скостить, века этак полтора-два.

«Неплохие у них «там» сроки», – подумал Воронцов.

– Ну, а раз Рыбкин к тебе пришел мертвый, ты смог его увидеть, такого у тебя до летаргии не наблюдалось, и в остальном ты вполне здоров, то из всего этого можно сделать только один вывод: у тебя появились потусторонние способности.

Лёня саркастично усмехнулся:

– И вы правда верите в эту чушь? Это же все сказки или мошенничество, чтобы у дураков деньги выманивать! – весь этот ералаш постепенно стал действовать ему на нервы. Он хотел найти ясное логическое объяснение ситуации, и ждал от патологоанатома конструктивных предложений. А тот ему бред суеверный стал всучивать! Нет уж, на такие «последствия» Лёня не подписывался!

Рассерженный, Воронцов встал с дивана и подошел к двери.

– А что касается Рыбкина, то это наверняка ребята из соседнего кабинета у нас постарались. Подумали, раз я с того света вернулся, то можно со мной теперь так пошутить. Наняли какого-нибудь актера. Еще и денег ведь не пожалели на грим. Клянусь, узнаю, чья это была идея, я этому шутнику тоже поездку в морг устрою, но только в один конец! – Леонид распахнул дверь и встретился лицом к лицу с худым усатым мужчиной в белом халате. В первую секунду Воронцов хотел оттолкнуть его в сторону, но потом умерил свой пыл – все-таки незнакомец, которого он уже где-то видел, был ни в чем не виноват:

– Проходите. Мы уже уходим. – он отошел к стене, давая ему пройти в приемную и не замечая при этом, как лицо младшего лейтенанта, наблюдающего за этой сценой, бледнеет, а глаза становятся размером в чайные блюдца.

Мужчина, вопреки ожиданиям, совсем не удивился взбудораженному посетителю, но и в комнату он тоже заходить не стал. Вместо этого, он повернулся к Лёне спиной и медленно проследовал дальше по коридору. Только тут Лёня заметил, что одет незнакомец был не в халат, а в простыню. Такую же, в которой он сам разгуливал тут два дня назад. В следующую секунду его словно прибило молнией, и он вспомнил, где видел этого незнакомца, причем совсем недавно.

Покойник тем временем, как ни в чем не бывало, проследовал дальше по коридору и исчез… в стене.

Лёне стало плохо. Застонав, он понял, что ноги больше не держат его, и стал медленно сползать вниз по дверному косяку.

Миша и Афанасий Павлович тут же бросились к капитану, подхватили его под руки и отвели к дивану. Воронцов почувствовал, как у него по лицу текут слезы, он хотел что-нибудь сказать, но изо рта вырывалось только непонятные стоны и мычание, голова словно ехала задом наперед на американских горках.

– Сейчас, сейчас все у нас будет хорошо. – с успокаивающим голосом, словно разговаривал с маленьким ребенком, Баркин достал из шкафа аптечку и вытащил оттуда ампулу со шприцом. – Сейчас мы укольчик сделаем, и успокоимся. И поедем домой, ляжем в постельку, а утром все будет не так страшно.

Он кивнул Мише держать капитана за плечи, а сам закатал рукав его свитера и ввел иглу в вену.

– Что это такое? – спросил лейтенант, все еще не отошедший от вида начальника, разговаривающего с пустым коридором.

– Успокоительное. – доктор ввел лекарство и вытащил шприц. – Отвези его домой и уложи спать. И желательно, чтобы с ним рядом кто-нибудь был, когда он проснется.