Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Кери Лейк

«Рикошет»

«Линчеватели» #1

Название: Рикошет

      Автор: Кери Лейк

      Серия: Линчеватели#1

      Переводчик: Ирина

      Редактор: Алена К.

      Вычитка и оформление: Помидорка

      Обложка: Mistress

Переведено для группы: https://vk.com/bellaurora_pepperwinters

18+

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Единственный верный путь, чтобы уничтожить человека, ― это отнять у него то, без чего он не сможет жить. 

Три года назад у меня было все. 

Красивая жена. 

Сын. 

Причина, чтобы жить. 

Пока безжалостная оперативная группа под руководством мэра Майкла Каллина со зверской стратегией сделать улицы Детройта «безопасными», не забрала у меня все, что я любил, в смертельной охоте под названием «Отбор». 

Они пытались убить и меня. Хотел бы я, чтоб у них получилось. Теперь я проклят воспоминаниями той ночи и словами, которые прошептал своей умирающей жене. 

Обещание отомстить злу и сделать все правильно. 

Я больше не Ник Райдер. Я скрыт под маской линчеватель. Без лица. Без любви. Без страха. Человек, которому больше нечего терять, ― тот, кто увидел тьму и жестокую правду, скрывающуюся за безупречной внешностью города. 

Майкл Каллин не знает, кто я такой. Или чего я хочу. Все, что он знает, — я похитил его красивую жену. 

Око за око, или как там говорится в поговорке? И Обри Каллин ― идеальная пешка, чтобы его разрушить. 

Если она не разрушит меня первым.

Содержание

ПРОЛОГ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Да будут рождены пули в каждом преступлении,

которые в один день найдут путь туда, где почивает твое сердце.

— Пабло Неруда.

SPERAMUS MELIORARE SURGET CINERIBUS.

МЫ НАДЕЕМСЯ НА ЛУЧШЕЕ, ИБО ОНО ВОССТАНЕТ ИЗ ПЕПЛА.

ПРОЛОГ

Ты никогда не забудешь звук выстрела. Не забудешь, как звон глушит все, что есть у тебя в голове. Неважно, насколько громкие звуки вокруг, выстрел всегда громче, пока пуля не достигнет своей цели взрывом боли. Чертовски безжалостной боли, которая прожигает плоть и оставляет в ней зияющую дыру. Поселяется чернота, и в один скоротечный момент блаженства все замолкает.

Ты становишься немым, влачась по тонкой ниточке между жизнью и смертью.

Я бы хотел, чтобы пуля меня убила.

По крайней мере, так бы я был уверен в трех вещах:

Я мог бы забыть помутнение ее глаз, пока кровь вытекала из ее тела.

Я бы больше не слышал обещания, которое прошептал ей на ухо.

И дуло пистолета не было бы вжато в горло человека, который умолял о своей жизни всего лишь за несколько мгновений до того, как я отрезал его язык.

Но вот что случается, когда выпускаешь пулю во что-то непроницаемое.

Она рикошетит.

Глава 1

Ник

Cull — отбирать: переходной глагол

Выбирать из группы; сортировать;

Сокращать или контролировать размер (стада) с помощью устранения (охоты) особенно слабых животных; охотиться или убивать (животных) с целью контроля популяции.

Согласно закону Ньютона, на каждое действие есть равное противодействие.

Ты ударяешь кирпичную стену — костяшки на твоих кулаках кровоточат.

Ты стреляешь из пистолета — у него срабатывает отдача.

Ты разрушаешь жизнь мужчины — он ищет мести.

Око за око.

Так что, вот где я ждал — у разбитого окна, на десятом этаже, разминая пальцы и сжимая их в кулак, пока ветра раннего октября завывали в стенах брошенного здания, в котором я спрятался.

Наверное, когда-то это место было классной комнатой. Парты находились на определённом расстоянии друг от друга и были выстроены в ряды — несколько опрокинуты, некоторые ещё стояли. Грязные, потрёпанные книги лежали раскрытыми на полу, распластавшись, словно мёртвые вороны с белыми страницами вместо крыльев. Будто апокалипсис застал город врасплох, и работникам пришлось убегать без предупреждения.

Снаружи за окном сломленные и брошенные домики кое-где возвышались в панораме и стояли на фоне серого, словно мыльная вода, неба. Поцарапанные и побитые — идеальная метафора для людей, которые жили в этих забытых домах. Детройт был словно брошенный ребёнок. Просто ждал дня, когда кто-то придёт и наведёт здесь порядок.

Город третьего мира в Америке.

В любой другой части страны то, что случилось здесь, было бы зверством. Огонёк свечи должен был трепетать, и набитые чучела животных должны были быть выставлены в пепле среди камней на том месте, где раньше был мой дом. Родители прижимали бы своих детей ночью немного крепче к себе, благодаря судьбу за то, что они — не я.

Вместо этого, об убийстве никогда не сообщили. Даже е*аные соседи не потрудились позвонить в полицию и сообщить о горящем доме.

Я натянул чёрный худи на голову, чтобы скрыть лицо, и пристроил конец дула своего М24 к подоконнику там, где его не увидят. На улицах внизу толпа собралась возле двух белых фургонов, набитых пакетами гуманитарной помощи для бездомных. В толпе находились двое белых, с виду простых, но слишком хорошо ухоженных людей, чтобы принадлежать к месту, настолько отдалённому на восток. Улыбки были приклеены к их лицам, пока они позировали на камеры каждым движением и раздавали большие пакеты.

Майкл и Обри Каллины.

Пакеты гуманитарной помощи. Мэру насрать на город, не говоря уже о сброде бездомных, которые населяли улицы и ставили бельмо на его предварительных планах. Я не удивлюсь, если те пакеты окажутся напичканы крысиным ядом руками этого ублюдка или его послушной жёнушкой, которая всегда была рядом, чтобы приласкать его плечо или улыбнуться на камеру.

Со своего пункта наблюдения я мог убить их обоих. Наблюдать за тем, как их мозги окрасят асфальт в красный, пока толпа разбежится в разные стороны.

Аргументы для того, чтобы не нажать на курок, казалось, уменьшались с каждым днём, когда Майкл Каллин забывал, что он отдал приказ убить мою семью.

В то время как мои воспоминания продолжали возвращаться.

С каждым ночным кошмаром, который порочил мой сон, большая нужда горела где-то в самых тёмных уголках моего разума — разума, который заставлял меня усомниться в своей человечности. Мне нужно было увидеть опустошение на лице Майкла Каллина, когда я заберу у него всё. Я хотел увидеть, как он свернётся в клубок, проклиная небеса, в то время как боль от наблюдения за тем, как весь его мир ускользает сквозь пальцы, безжалостно будет вырывать сердце из его же груди.

Мне нужно было, чтобы Майкл Каллин ощутил на своей шкуре то, что чувствовал я в последние мгновения. Чтобы знал, какой сокрушительный удар реальности существовал за тонкой вуалью надежды, которая может сгореть в любой момент.

Он познает мою боль. Мои страдания. Моё отчаяние.

Не быстрая пуля принесёт месть этому ублюдку. Я намеревался подарить Каллину понимание настоящего ада. Понимание того, что то, что он хотел больше всего — сама причина его существования — исчезла навсегда.

Месть.

Слово закипало в моей голове. Постоянное кипение и шипение, которые удерживали меня от взрыва моих собственных мозгов последние три года. Будто мир содержал какое-то здравомыслие. Цель.

Толпа внизу растворилась, и двое мужчин, одетые в лохмотья, начали драться за пакеты.

Полицейские, которые удерживали приличное расстояние между Каллинами и толпой бездомных, сместились ближе, вытаскивая пистолеты. Воздух прорезали крики, и обзор на Майкла и Обри был испорчен, что заставило монстра во мне закипать от глубочайшей тьмы в моей душе, побуждая просунуть винтовку в дыру в окне и выстрелить.

Покончить с этим. И всё.

Мне никогда больше не придётся видеть их улыбающиеся лица снова.

Я отступил от окна, просто доказывая себе, что я мог, что не был настолько глупым, чтобы быть обведённым вокруг пальца химерой быстрого убийства. Хотя это был бы выстрел самоубийцы. Весь сраный план можно будет выбросить в окно, и все люди, которые исполняли приказ Каллина, останутся на свободе.

Живые и свободные.

К тому же, мне не впервые выпала возможность убить их, и она не будет последней. Три года я наблюдал, как Майкл и Обри Каллины шагают по улицам, словно святые. Они оба улыбались яркими фальшивыми улыбками, которые были достойны того, чтобы высечь их на камне (прим. пер. — отсылка идёт к высеченным на скалах улыбкам президентов Америки), пока они раздавали обещания бедным, подавленным душам, которые жадно впитывали их и следовали за ними, словно крысы за дудочником.

Взгляд вниз за мою руку открыл железный крест, оплетённый скорпионом, где был вытатуирован Джеймс Николас, и цитату под ним:

Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб. — Левит 24:19-20

Крест был напоминанием того, что я не всегда был монстром.

Было время, когда я в них не верил. В монстров. Иногда мой сын просыпался от ночных кошмаров, крича о том, что они у него под кроватью. Как все родители, я говорил ему, что их не существовало.

Вот только монстры на самом деле были. Правда, они не прятались под кроватью. Они врывались в гребаные двери и воровали всё, что ты любил.

Чтобы побороть монстра, нужно самому стать им.

Я часто задумывался о том, каким человеком я бы был, если бы они не украли у меня всё в ту ночь.

Вырываясь из своих рассеянных размышлений, я перефокусировался на сцену за окном. В стороне от небольшой оставшейся толкотни оба мужчины перестали драться, самый крупный из них забрал свои пакеты и протолкнулся через толпу, пытаясь убраться от нее так далеко, насколько возможно.

Мой взгляд вновь вернулся к Каллинам, и боль кольнула в черепе, посылая вспышку рваного света перед глазами, когда я их закрыл.

Я сжал виски руками, но это не помогало приглушить иглоподобные спазмы, которые отскакивали о кости черепа. Когда я поднял веки, жёлтый туман застлал всё перед глазами.

Только не снова.

В последний раз, когда я ходил к доктору — примерно год назад — он сказал мне, что я могу ожидать головных болей, как побочного эффекта попадания гребаной пули в мой мозг. Иногда у меня случались потери памяти целых отрезков времени. Провалы. Настоящая боль в заднице касательно событий, из которых я выпадал и находил себя стоящим посередине сраного наркопритона без воспоминаний о том, как или почему я был здесь.

— Прекрасная, не так ли?

Несмотря на пульсацию в черепе, я развернулся, чтобы увидеть фигуру — ничего больше, чем просто призракообразное очертание, покрытое тенью. Его голос нельзя было с чем-то спутать.

Алек Вон.

Если мой голос можно было назвать глубоким и хриплым, то голос Алека был мягче, словно у джентльмена, опуская тот факт, что он был безжалостным зачинщиком, который за последние несколько лет сделал себе имя на улицах.

На его вопрос я ответил рыком, стискивая зубы и борясь с покалыванием в челюсти.

— Успокойся. Отодвинь ненависть и месть в сторону. Она — потрясающее создание. Конечно же, ты можешь это оценить, — он вышел в поле зрения. Даже оказавшись в заброшенной крысиной дыре, Алек всегда выглядел безупречно в костюме-тройке и мягкой фетровой шляпе.

Хоть наши стили и отличались, мы с Алеком схожи в двух вещах: мы оба знали пару-тройку вещей о компьютерах, и мы оба вынашивали неутолимую жажду мести — вот только причину его мне ещё предстоит узнать. Единственный факт, который Алек о себе рассказал, помимо своего имени, был его талант к хакерству и склонность прятать украденные деньги.

Он пришёл ко мне долгое время назад с предложением, от которого я не смог отказаться — хорошо продуманный план, который был лучше того, что было у меня на то время. Отомстить людям, которые разрушили мою жизнь, и, в конечном итоге, улыбающейся паре, которая насмехалась каждый день.

Я фыркнул на его вмешательство, массируя голову бугорками на ладонях.

— Как ты, мать твою, всегда меня находишь?

— Публичное представление, включающее в себя Каллинов. Единственное брошенное здание с милейшей точкой обзора. Это не высшая математика, мой друг.

Я ухмыльнулся на это.

— С нетерпением жду дня, когда на самом деле нажму на курок.

— Удивлён, что ты до сих пор этого не сделал, — сладковатый запах табака последовал за щелчком, и Алек подошёл к окну, где я стоял. От запаха толстой кубинской сигары мои вкусовые рецепторы оживились. Я никогда не был любителем покурить сигару, но чёрт меня подери, если каждый раз, когда ублюдок поджигал одну, я не ощущал на языке дымный вкус. Он слегка щёлкнул по краю сигары и подул на него, прежде чем обрезать и сунуть сигару назад в рот.

— Приманка сработала, — признался я нехотя. — Уверен, у тебя не было и сомнений.

Его брови взлетели вверх.

— Значит, ты это сделаешь?

— А у меня есть выбор?

Порочная улыбка заплясала на его лице.

— Нет, — он выдул облако дыма в воздух, удерживая сигару зубами, скрестил руки за спиной и начал расхаживать. — Полагаю, ты прочёл файлы.

— Каждое слово.

Месяц назад Алек передал мне чип, весь довольный и гордый собой. Полицейские файлы. Криминальные сводки на каждого из людей, которые ворвались в мой дом три года назад. Они были не простыми людьми. В Детройте они были известны как команда «Миля-7» — банда самых жестоких наёмных киллеров, которых город когда-либо знал. За несколько лет они убили самых опасных членов банд, быстро набирая славу и повышая свои банковские счета. Но они стали алчными. Брэндон Мэлоун — их лидер, и его брат Юлий, решили, что они больше не хотят быть наёмными убийцами. Они захотели стать боссами. Так они стали партнёрами с Каллином в секретной операции, которая уменьшила бы число важных фигур в городе, сравняла бы силы в районе и возвысила Брэндона и его команду до невиданного статуса.

Банды и приближённые доверенные лица Каллина знали, что это был «Отбор», и он имел место раз в год, в самую ужасную для города ночь преступлений.

Детройт всегда был печально известным из-за дерьма, которое происходило на Дьявольскую ночь. Поджоги, вандализм, убийства. Они уменьшались и затихали с насильственными методами каждого мэра, этого хватало с головой и до того, как Каллин приступил к исполнению своих обязанностей. Под видом проведения легальных арестов, Каллин собрал целевую группу под названием «Ангелы» для борьбы с преступностью на поверхности, пока втихую платил бандам, чтобы они истребляли другие банды, наводили порядок в районах и убивали мелкую рыбёшку одним махом.

Для остальной публики это был мистический метод, который каким-то образом начал трансформировать самые дерьмовые районы города в нечто, что их люди видели лишь в окружающих пригородах. Из мусора в первый класс, включая роскошные квартирные комплексы, дорогие настолько, что коренные детройцы просто не смогли бы в них жить.

По этой самой причине я не мог просто смириться с системой правосудия в этом городе, которое вершили ублюдки. Никоим образом не стану лениво отсиживаться после того, что они сделали, и того, что они у меня украли.

За определённую цену любой может найти информацию в преисподней интернета, известной, как подпольная сеть. Это место было онлайн конвенцией мирового отребья. Педофилы, наёмные убийцы, серийные убийцы — назовите что угодно, и оно будет там, со всей своей мерзостью. Среди этого карнавала мошенников я выяснил, что именно Каллин платил «Миле-7» за то, что они уничтожили мой район, и также нашел шефа полиции, который предоставил имена наркотоорговцев, живущих рядом. Алек был способен прервать сделку на допуск к файлам — тем, которые он был так рад доставить мне чуть ли не в е*аной подарочной обёртке.

— И? — подсказал Алек.

Я знал, к чему он клонил. Его предложение шло с одним условием, которое не очень воодушевляло меня. Задание, которое добавили к безупречному плану пару месяцев назад.

— Я собираюсь похитить Обри Каллин, — ответил я. — Для чего?

Он указал головой на окно.

— Посмотри, как он на неё смотрит.

Под нами Каллин стоял возле своей жены, и даже с такой высоты было не тяжело поймать обожание в его глазах. То, как он сжимал её затылок, пока они оба стояли в сторонке от толпы и разговаривали с журналистом. Бесконечные взгляды и улыбки, которые появлялись на его лице, когда Обри говорила.

Он наклонился и поцеловал её — жест, от которого мои губы изогнулись в отвращении. Пресса окрестила их политическими влюбленными — как, бл*дь, идеально — картинка, которую мне хотелось снести экспансивной пулей с полостью в головной части.

— Разве ты не помнишь это чувство? — голос Алека ворвался в мои мысли. — Мужчина, который убьёт за женщину, явно одержим ею. Это настоящая боль. — Его шёпот дрейфовал по моей голове, заполняя туманом все картины их двоих, лежащих в луже крови, которая пропитывала их одежду. — Наверное, ты согласишься, смерть была бы легче. Жизнь… вот, где пуля прячет свой яд.

Воздух стал густым, отчего стал душить. В горле пересохло, умоляя о стакане виски, но я сглотнул сухость.

— Почему просто не убить их обоих? И покончить с этим. Уйти с улыбкой, прямо здесь и сейчас.

Звук смешка Алека отразился от стен.

— Ты знаешь, что я не могу этого сделать, Ник. Я слишком много поставил на кон, чтобы закончить всё одним небрежным убийством. — Будучи своеобразным мародёром под маской, Алек сделал себе известный статус. Гений, когда дело доходило до компьютеров, со знаниями даже самых защищённых компьютерных систем, он был известен среди хакеров, как пресловутый Ахиллес Х, создающий проблемы хакер с талантом обходить власть. — Кроме того, есть важность в обещании, которое ты дал. Или ты забыл?

Е*аный ублюдок. Будто ножи, проворачивающиеся в моих внутренностях, его слова врезались даже ещё глубже. Я поклялся своей собственной смертью сдержать обещание, которое дал своей умирающей жене. Я стиснул зубы, заключая злость в ловушку на кончике моего языка.

— Мы не враги, Ник. Это не я угрожаю тебе. Ты можешь запросто отдать мне файлы, и наши пути разойдутся.

Хотя я не мог. Он знал, что я не мог. Если бы я ушёл прямо сейчас, я был бы мёртв уже к утру. Мужчина без цели был опасен сам себе, и единственная вещь, которая удерживала меня среди живых, это долгая и весьма болезненная жажда мести.

— Я сделаю это. Какой план?

— Я не собираюсь тебе лгать, — он потянулся в карман и вытянул монетку размером с золотой доллар, подбросив её в воздух. — Они отошли от главного плана. Расширенные операции малой команды наёмников, которые вторглись в твой дом три года назад. — Каждый член команды занялся большими и прибыльными делами. А почему бы и нет? Их финансировал мэр, и защищала полиция. Они владели гребаным городом. Преступность среди предпринимателей.

Ты выступишь против самого безжалостного сборища мерзкого дерьма, которое только могло существовать. Наркоторговцы. Секс-торговцы. Поставщики оружия. И у них есть связи. Шансы твоего выживания… — он открыл ладонь, на которой абсолютно чистой стороной вверх лежала монетка — аномалия, — …сомнительные.

— Какая будет разница, когда всё закончится?

Алек цокнул языком.

— Из всех людей ты должен знать разницу между убийством из милосердия и убийством ради мести. Наверное, мне стоит оставить тебя встретиться с последним из этих двух понятий.

Всё сошлось к одной ночи. Одной ночи, когда я заставлю этого продажного ублюдка Каллина запомнить, что он убил мою семью и разрушил жизни. Я заберу то жалкое мелкое подобие сердца, которое бьётся у него в груди, вырву его и буду наблюдать за тем, как его мир рушится вокруг него, пока он не издаст свой последний вздох.

— Я сказал, что сделаю это, — я сделаю это с помощью того, что украду именно ту женщину, которая открыла в нём дыхание всё это начать. — А теперь рассказывай мне сраный план о том, как её похитить.

— Собственноручно. Я думаю, ты сумасшедший насколько, чтобы сделать всё в одиночку. — Его глаза прищурились, когда он втянул щёки в себя, делая затяжку сигарой.

— Невероятный уровень доверия, брат. А теперь каков гребаный план?

Выпуская дым ленивым выдохом, он откинул голову назад.

— Празднование открытия новой больницы — центра лечения онкологии. Ночь пятницы. Она будет его сопровождать. Он посвятил центр «Сердца исцеления» ей. Бал-маскарад… как идеально, — фыркнул он, потирая щёку большим пальцем руки, которой держал сигару. — Это закрытый формальный приём. Только один телохранитель. Есть ещё охрана больницы, но они не представляют опасности. Ты проскользнёшь через подземную аллею, которая соединяет больницу и старое общежитие.

Больница была брошена и закрыта за годы до того, как Майкл Каллин предоставил необходимое финансирование, чтобы вновь открыть её двери. Там будет один из самых больших травматологических центров в городе. Как мило. Если бы только город знал могущество бизнеса Майкла и сделки, которые он подписывает кровью.

— Камеры? Люди?

— Идиоты буквально используют настройки по умолчанию. Я проделал дыру в их системе безопасности. У тебя не будет проблем. А по поводу людей… — он дунул на сигару. — Я организовал отвлечение.

— Какое отвлечение?

Его губы выгнулись в улыбке

— Незваный гость на вечеринке.

— Мне не нравится, как это звучит.

— Немного доверия, будь добр. — По правде говоря, гениальность Алека гарантирует успех похищения. Без сомнений, он уже продумал каждый угол и каждую брешь. Каждый возможный сценарий определён собственным решением. Поэтому я верил Алеку. — Поглощённость Каллина исчезновением его жены сделает его неосторожным. Он не сможет сфокусироваться на всем.

— И тогда что?

— Ты будешь удерживать её, пока будут идти переговоры.

Мой живот скрутило в узел от этого — деталь, которая не обсуждалась, когда он впервые предложил эту смехотворную идею.

— Нянчиться с сучкой? Что, нахрен, плохого я тебе сделал?

— Не дёргайся, мой друг. Если Каллин откажется, а он точно откажется, ты получишь своё удовольствие убить их обоих, — он выдул ещё один клуб дыма. — Можешь подрочить с этой мыслью немного.

— Хорошо. С нетерпением жду, когда смогу подарить им такую же медленную и мучительную смерть, от которой страдаю последние три чертовых года.

Серые глаза Алека уставились в мои, и будь я проклят, если у меня не было чувства того, что он скажет нечто, за что его можно ударить.

— Это альтернатива.

— Нет, — я покачал головой, когда он зловеще вскинул бровью. — Я знаю, что ты собираешься сказать. Нет.

— Двигаться дальше — не слабость, Ник. Ты можешь начать сначала.

Ринувшись вперёд, я остановился перед ним всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Достаточно, чтобы проредить ряд идеальных зубов.

— Я уже жил законной жизнью. А что касательно тебя, Алек? Почему ты просто не двинешься дальше? Не притворишься, что этого дерьма никогда не случалось.

— Почему ты думаешь, что я не двинулся?

Невозможно. Блеф, никаких сомнений. Жажда Алека к кровавой мести била даже мою. Ни одна женщина не может стать на пути этого.

— В один день свет прольётся, и ты поймешь, что удары, от которых ты страдал в темноте, наносила тебе твоя же тень. Почти свою семью с помощью мести, но не делай себя жертвой самого себя.

У Алека были проблемы с финальной частью плана — плана, где он всаживал пулю мне между глаз и позволял кануть к остальным. Убийство из милосердия. Это был единственный способ, при котором я согласился выполнить это безумный акт мести.

— Такова сделка, — фыркнул я. — Никаких переговоров. Ты знаешь, или это, или литиум, мне всё равно. Я одной ногой в могиле. — Я потёр лицо рукой в разочаровании. Тот же аргумент, который поднимает свою мерзкую голову, когда мы приближаемся к великому дню. — Ты прикроешь или нет?

— Я всегда прикрою тебя, Ник. Ты готов к этому дерьму?

Я ещё раз посмотрел из окна и застегнул пистолет на груди, ударяя кулаком по плечу Алеку по пути к выходу.

— Готов.

Глава 2

Обри

Однажды мой отец сказал мне, что из всех иллюзий мира именно надежда самый опасный последователь безумия.

Мне бы хотелось верить, что, будучи вдовцом, он видел во мне что-то, что отказывалось быть разодранным смертью и страданиями, которые окружали меня, когда я была ребенком. Или отец гордился тем, что воспитал меня упорной.

Только загоревшуюся надежду потушить невозможно. Я знала это, как никто другой. Потому что надежда была всем, за что я цеплялась последние пять лет брака с ублюдком Майклом Каллином.

Вспоминая слова отца, думаю, что он рано начал бояться того, что у меня всегда будет слишком доброе сердце, и что мое желание выискивать добро в других в итоге разрушит меня окончательно.

Как же он был прав.

Надежда позволила змею разрушить стены, которые мой отец годами строил для нашей безопасности, и надежда превратилась в черного скользкого дьявола в личине моего мужа.

Слишком ослепительная улыбка привлекла мое внимание, когда я вошла в кабинет Майкла у нас дома, чувствуя трепет, словно мышь, случайно угодившая в нору к змее. Его глаза всегда были теплыми, приглашающими, несмотря на черноту, которая пряталась в их глубине. И даже когда я увидела, как быстро они превратились в лед, в их способности заманить кого-то после первой встречи был смысл. Улыбка оказалась наилучшим качеством и наилучшей маскировкой, пока его глаза весьма эффективно скрывали беспринципного киллера, который сидел в нем.

На публике Майкл был спокойным, правильным, умиротворяющим, каким и должен быть психопат. Такая же беспристрастная речь, лишенная эмоций и сопровождающаяся точной интонацией, была именно тем, что делало Майкла опасным.

Я села напротив него и тут же ощутила желание глотнуть холодной воды. В тишине мы просто смотрели друг на друга, но едва заметное движение его глаз говорило мне, что он анализировал мое лицо, будто робот, способный различить малейшее отклонение во вселенной.

Темно-карие, почти черные глаза проследили путь вниз по моим рукам, и уголок его губ дернулся вверх в полуулыбке.

— Ты нервничаешь, дорогая. Спустя пять лет я все еще заставляю тебя нервничать?

Яркая вспышка его идеальной улыбки оторвала мой взгляд от этих дьявольских глаз, пока его отцовский тон заставил меня подавить в себе желание скривить губы. Я представляла, как впечатываю кулак в эти зубы, оставляя трещины на его винирах, пока его сломленная маска притворства не будет раскрошена на полу. В конце концов, именно это безупречное лицо, гладко выбритая кожа и теплые приглашающие глаза позволили ему выжить. Без этого он бы умер с голоду. Диета психопата, которая состояла из доминирования, власти и контроля. Единственный способ, с помощью которого Майкл мог достичь такого — это его харизма. Нечто, что он понимал только на поверхностном уровне.

— Я замерзла, — ответила. Зачем давать ему удовольствие думать о том, что спустя столько лет, единственное, что он заставлял меня чувствовать — оцепенение.

Я ненавидела стычки с ним: его попытки заявить о себе, напомнить мне о том, что у него все еще есть власть заставить меня чувствовать себя той слабой девочкой, которой он встретил меня несколько лет назад. Так же, как и он разглядывал меня под микроскопом, словно образец, я изучала его в ответ. Изучала его поступки на том уровне, на каком могла, и в большинстве случаев предвидела их.

Очарование и спокойствие всегда были двумя сигналами опасности.

— Возможно, я могу предложить что-то теплое, — он встал со своего кресла, расстегивая ремень, обошел стол и наклонился вперед над ним. Опустив обе ладони на деревянную поверхность, он дернул головой, что я заметила лишь боковым зрением. Когда я посмотрела прямо, то увидела, как он пялился на меня. Ожидание расширяло его зрачки, словно у кота возле кошачьей мяты. Он любил думать, что я жаждала его так сильно, что не могла контролировать себя в том, чтобы с рвением не вытащить его член из штанов. Правильно. Только мысль о его сперме у меня во рту заставляла меня хотеть корчиться от отвращения.

Сухость кольнула заднюю стенку горла, и я почувствовала крайнюю потребность сглотнуть, но он ошибочно принял это за то, что я истекала по нему слюной. Может быть. Может, я превратилась в собаку Павлова или лабораторную крысу, которая знала, что если сделает все хорошо, если удовлетворит его, то станет еще на шаг ближе к свободе.

Надейся, ты, наивная идиотка.

Я должна была сломаться после всех этих лет. Разорванная изнутри, я думала о способах, которыми влюбила его в себя. Такие мужчины, как Майкл Каллин предлагали два варианта, когда дело доходило до отношений: подчинись полностью или умри. И ничто из всего этого не вселяло в меня больший страх, чем второе. Он множество раз говорил мне, что мой путь из его сердца проходил по краю лезвия.

Хотя игра была тем, что заставляло садистского ублюдка продолжать. Игра в кошки-мышки и неуверенность, что он победил меня.

— Если это то, чего ты хочешь Майкл, — сказала я.

Я должна была чувствовать себя окаменелой. Беспомощной. Такой же побитой, как и мое тело, покрытое синяками. Однажды я знала, что такое свобода, и каждый день с тех пор, как я дала обет, я боролась за нее, сделала бы все, чтобы получить ее обратно — даже притворилась бы, что могу взять его член в свой рот без позыва вырвать, или улыбнуться перед камерой и сыграть так, будто я не мечтала начисто снести голову с его плеч.

Закрой в клетку птицу, рожденную в неволе, и она с радостью умрет с обрезанными крыльями.

Закрой в клетку птицу, которая однажды почувствовала, как ветер играет в ее перьях, почувствовала мир под ногами, и ты найдешь этот безумный блеск надежды в ее глазах, который побуждает ее к побегу каждый раз, когда открывается дверь. Даже если она больше не сможет летать, она никогда не прекратит бороться за свою свободу, как никогда не прекращу и я.

Именно эта упорная надежда удерживала меня в живых.

Майкл наклонил голову влево и взял ручку со стола.

— Я показывал тебе мою новую ручку? — Черно-золотой предмет крутнулся между его идеально ухоженных пальцев. Странность психопата заключалась в том, с какой легкостью он мог сделать совершенно безобидное действие, таким ужасно пугающим.

— Если ты спросишь, я отвечу, что это наилучшая ручка в мире. Montblanc Meisterstruck. Тонкая искусная работа… удивительная. Вот, подержи, — он предложил ручку, протягивая ее мне, и у меня не было другого выбора, кроме как взять ее. — Ты не поверишь, как она ощущается в руках.

Каждый инстинкт говорил мне «нет». В этом была жестокость Майкла. Приняла бы я ручку или нет, результат будет один и тот же.

Боль.

Хотя мой отец однажды сказал мне, что внушать страх было силой, так что я подняла руку, уверенно протягивая ее ладонью вверх.

— Должен сказать, для такой кричащей, у нее ценный глянцевый дизайн…. Но что мне нравится больше всего… — он обнял мои пальцы своими, усиливая хватку, и мои мышцы напряглись от тревоги.

Он замахнулся, намереваясь вонзить кончик ручки мне в ладонь, но остановился за долю секунды до того, как она проткнула кожу. Даже я удивилась тому, что и бровью не повела.

На мгновение его челюсти расслабились, прежде чем губы превратились в широкую ухмылку.

— Видишь? — Он облизнул губы и отложил ручку в сторону. — Это будто мы… родственные души. — Он отпустил мою ладонь и сжал подбородок, глубоко заглядывая в мои глаза. — Если ты хоть когда-либо попытаешься оставить меня, Обри… — его слова превратились в шепот, — я выслежу тебя и тысячу раз проткну этой ручкой, пока вся кровь не вытечет из каждой дырки, которую я проделаю в твоем теле. И когда ты будешь на краю смерти, я оставлю тебя в какой-нибудь холодной и брошенной дыре, где ты утонешь в собственной крови, если крысы не обглодают тебя раньше, — и будто у сумасшедшего, его маска снова стала радушной, а брови поднялись, натягивая за собой улыбку. — Понимаешь?

Он мог заполучить любую женщину, которую хотел. Просто так случилось, что я уйду в мгновение ока, если появится возможность, и именно из-за этого он хотел удержать меня Любовь здесь ни при чем. Ублюдок не знал ничего о любви. Дело было в контроле. Чем больше я жаждала убежать, тем счастливее он себя чувствовал, приковывая меня.

Прикусив язык зубами, я проглотила соленую кровь и кивнула.

— Хорошая девочка, — он приподнял мой подбородок согнутым пальцем, опуская свой взгляд на него, и провел большим пальцем по моему подбородку. — А теперь отсоси мне, — засовывая пальцы под края трусов, он спустил их по бедрам, высвобождая свой жалкий член. Вялый, как всегда.

Открыв рот, я наклонилась вперед, и меня едва ли не вырвало от чувства его слабого органа на моих губах. Мерзость. Беря его вялое хозяйство в руку, я обхватила яйца.

Он дернулся, ухватив ртом немного воздуха, когда я наслаждалась его слабым дискомфортом от ощущения моих холодных рук на коже.

Удар по моему затылку заставил меня уткнуться носом в его пах, а конец его члена коснулся задней стенки моего горла. Рвотный рефлекс не заставил себя ждать, но мне пришлось его подавить. Однажды я допустила ошибку, и меня вырвало перед ним едой, которую в итоге он заставил меня съесть повторно, а потом он уходил с милой улыбкой на губах, тогда как я осталась со сломанным ребром.

— Следующий раз погрей руки перед тем, как прикасаться ко мне.

Оттягивая мою голову от себя, он выступил из штанов, схватил свою выпивку и телефон, а затем завалился на кожаный диван на другой стороне комнаты. Он дернул головой, приказывая следовать за ним, и я так и сделала. Черт бы меня побрал, я не могла найти ни единой причины для этого. Листая что-то в телефоне, он сделал глоток из стакана.

— Заставь меня кончить. И убедись, что слизала сперму до последней капли.

Я уселась в маленьком пространстве, которое он дал мне между своих раскинутых ног, и опустилась лицом к его паху. Кислота бурлила в моем желудке, когда я сомкнула губы вокруг его члена.

— Могу поспорить, ты сделала бы все за пистолет? — он выдохнул со смешком, но это было больше похоже на икоту. — Представь, что мой член — это пистолет, и разряди меня. — Послышалось влажное причмокивание губ, когда он сделал глоток, лаская меня и потирая пальцами по моему позвоночнику. — Ах, хорошая девочка. Какая же ты хорошая девочка, — его пальцы бродили по моему затылку, сильнее хватаясь за волосы и притягивая меня ближе с каждым опусканием головы.

Годами я мечтала о том, чтобы откусить или начисто оторвать его плоть в этом месте. Я фантазировала, как кровь струей хлынет мне в лицо, и какую радость я почувствую, пока он будет корчиться от боли.

Сделать это означало бы смерть, медленную и болезненную, но я знала, что возможность выпадет. Ради этого я проживала каждый день. «Терпение», — напоминала я себе, пока его пальцы впивались мне в череп.

— Я не говорил тебе… — дрожь в его голосе напомнила мне о подростке, которому впервые делали минет. — Сегодня ты была милой. Хороший папочкин котенок. Если и дальше будешь вести себя мило, я тебя вознагражу.

Звонок телефона Майкла донесся поверх его стонов и рычания. Он проигнорировал его, дергая бедрами выше и трахая мое горло.

Телефон снова зазвонил.

— Е*аный ублюдок! — Он поднял телефон к уху. — Чем могу вам помочь, шеф Кокс? — спустя минуту паузы его тело напряглось подо мной, стало твердым, как камень, пока он, прижимая телефон плечом к уху, опустил ноги на пол.

Гул голосов наполнил комнату, когда я села на задницу.

— Что я, мать твою, ищу? — раздражение кипело в его голосе, пока он щелкал по интернет-каналу «Смарт ТВ» и вводил адрес своей электронной почты.

Я едва замечала прохладу на бедрах от кожаного покрытия дивана, когда мой взгляд застыл на телевизоре на стене позади стола Майкла. Потому что была лишь одна вещь, при которой продажный сукин сын Кокс посмел бы отнять время Майкла, чтобы отчитаться.

Еще одно видео было слито.

Ахиллес Х.

В позвоночнике начало покалывать от воспоминания его имени.

Драматичная музыка, что-то наподобие вступления из фильма ужасов, ряды цифр, бегущие сверху вниз, создающие трехмерное изображение черепа, который начинает говорить. Чернота покрывала белую кость, поглощая цифры, превращаясь в лыжную маску с красными швами на месте рта. А затем экран погас.

Видео Ахиллеса Х каждый раз имели одинаковые вступления.

Он был известен, как хакер. Кибер-террорист, которому как-то удавалось обойти ФБР. Будучи не прямой целью каждого видео, Майкл не хотел, чтобы федералы нашли его первым. По крайней мере, не хотел, чтобы они постучали в его дверь. Но сколько же раз я фантазировала об этой мысли.

Ахиллес собрал огромное число последователей в сети среди антиправительственных групп. Каждый раз, когда происходила утечка видео, оно распространялось по сети, словно пламя, и Майклу приходилось тушить огонь прежде, чем он смог бы выйти из-под контроля.

На экране возникла комната, похожая на коробку, загорелись огни, и появилась черная маска, как во вступлении, рот которой бы зашит красной нитью. Как обычно, его голова была спрятана капюшоном толстовки, которая всегда была на нем. На месте глаз были лишь две черные дыры. Я уставилась на экран, ожидая какого-то движения, которое позволило бы увидеть маленькую долю того, какими глубокими могут быть эти глаза. Хотя Ахиллес был осторожным. Слишком осторожным.

Позади него в темноте светился постер со словами: «Никогда не следует молчать». Я уже знала, что последует дальше, когда адреналин ускорил пульс в моем горле.

Синтезированный компьютером голос произнес:

— Добрый вечер, жители Детройта. Я — Ахиллес Х, — он склонил голову, контролирую свое движение, и продолжил, двигая рукой в перчатке. — В октябре 2014 года в доме члена совета Леонарда Джеймса была устроена вечеринка. — На экране появилось изображение — группа парней собралась вокруг девушки, которая оказалась без сознания. — Имена, которые вы видите внизу экрана, принадлежат тем, кто принимал участие в похищении, изнасиловании и убийстве семнадцатилетней девушки. Одним из парней был сын Джеймса, Эли. Видео является доказательством того, как от населения Детройта этот секрет очень тщательно хотели скрыть.

До сих пор удерживая телефон возле уха, Майкл сидел рядом со мной. Рычание зарождалась в его груди, пока имена, включая и его собственное, всплывали на экране.

— Эта молодая девушка была похищена из своего дома во время «Отбора» в Дьявольскую ночь. Ее накачали наркотиками и изнасиловали, и она не очнулась после своего коматозного состояния. Вскрытие показало, что она умерла от наркотика, который ей ввели. Такое пренебрежение законами, которые были приняты для вашей защиты, жители Детройта, неприемлемо. Мэр Каллин, — он покачал головой и поцокал языком, водя пальцем вправо-влево в знак своего неодобрения, — уже однажды подвел вас. Пока вы смотрите это видео, личная информация, включая адреса, номера мобильных телефонов и социальной страховки всех перечисленных на видео парней, как и их родителей, и всех, кто принимал участие в сокрытии этого преступления, собирается. Эта информация будет распространена, если вы не придете и не сознаетесь в своем преступлении. У вас есть сорок восемь часов, чтобы признаться. Что касается мэра Майкла Каллина, я бы посоветовал вам смотреть в оба. Или буду более конкретным — присматривать за тем, что вам дороже всего в мире. Speramus meliorare surget cineribus (прим. пер. — девиз Детройта). Операция «Отбор»… запущена.

Музыка в жанре транс прервала нечеткий роботизированный голос, который призывал к действию.

Угроза. Обещание отнять у Майкла то, что он любил больше всего.

Майкл сел, изогнув губу так сильно, что, казалось, она могла лопнуть в любой момент. Злость на его лице заставила меня подавить ухмылку. Цели каждого видео были связаны с Майклом. Члены, которых он лично назначил в свой состав. Это лишь вопрос времени, когда таинственный линчеватель откроет правду за фальшивой маской улыбки Майкла. Сделки, взятки, непомерное количество денег, в которых я никогда не буду заинтересована.

Будучи мэром, у Майкла были связи с могущественными политиками, но также и с самыми жестокими лидерами организованной преступности. А его волновал лишь один человек. Единственный человек был причиной того, что он просыпался посреди ночи в холодном поту. Единственный человек, у которого хватило ума раскрыть его, разрушить его карьеру, и только потому, что Майкл понятия не имел, кем, черт побери, он был или чего хотел.

Ахиллес Х.

По правде говоря, я понятия не имела, был ли Ахиллес мужчиной или женщиной. Я все равно была им одержима. За той маской находился один из величайших умов хакерского дела такого уровня, которого Детройт еще не видел. Его смелые угрозы, желание убрать моего мужа-психопата превратили его в мою собственную фантазию. Я мечтала о дне, когда Ахиллес Х сделает грандиозное открытие о незаконных сделках Майкла и пошлет мою гребаную половинку прямиком в ад. Каждое видео посылало пульсацию возбуждения по моему телу, сводило живот и увлажняло трусики. Я бы утонула в похоти с незнакомцем исключительно потому, что он мог до ужаса напугать моего мужа.

Мужчины, которых он назвал, придут, потому что у них не было другого выбора. Они всегда приходили после угроз Ахиллеса, потому что он никогда не блефовал. У ФБР ничего не было на него.

Общество хакеров прозвало его таинственным героем.

Я прозвала его — маяком надежды. Моей свободой.

— Почему, мать вашу, его до сих пор не прижали? — голос Майкла едва ли прятал злость, которая, несомненно, плескалась внутри него, как лава бушующего вулкана. Его желание оставаться спокойным, наверное, вращалось, словно колесо хомяка. — Это плохо для всех нас, Кокс. Для всех, — он бросил на меня лишь мимолетный взгляд прежде, чем снова повернуться к телевизору.

После краткой паузы баннер «Приступить к действию» заплясал по экрану на фоне зияющей пустоты, сопровождаемый звуком воздушной тревоги. Что-то внутри меня затрепетало от этого звука — предупреждение, громкое и четкое, моему испорченному мужу о том, что справедливость восторжествует.

— Я знаю, что такое теневая сеть, и мне не нужен сраный урок! Найди его, Кокс. Ты найдешь этого ублюдка и приведешь его ко мне, ты меня услышал? Заставь его пройти через ад, а затем отрежь ему яйца. А лучше приведи его ко мне, — он подскочил со своего места, сделал несколько шагов и снова плюхнулся на кожаный диван. — Он разрушит нас. Не подведи меня. Ты не захочешь меня подвести, Кокс.

Майкл швырнул телефон через комнату, где он ударился о стену, а затем разлетелся на несколько обломков. Мужчина издал обозленный стон, и, черт меня подери, мне пришлось подавить в себе смех. Это было редкостью, чтобы кто-то толкнул за грань просчитывающего и контролирующего психопата, которым я его знала.

Как и Ахиллес, Майкл любил бросать угрозы, которые он был счастлив выполнить. Просто никто не переходил ему дорогу. Вот почему я сама не пошла в ФБР. Даже если бы Майкл умирал на моих руках, он нанял бы троих киллеров, которые отправили бы мою задницу в могилу следом за ним.

Ахиллес Х мог положить конец режиму моего мужа. Открыть самые темные секреты Майкла. Даже те, о которых я не имела удовольствия знать. На протяжении пяти лет я прокладывала путь к доверию своего мужа и заставляла его думать, что он сломал меня. Все ради того, чтобы найти одну брешь, которая обеспечила бы мне билет на свободу.

— Иди сюда.

Мое сердце ушло в пятки от слов Майкла частично от того, что его настрой на игры со мной вернулся.

С некоторым колебанием я скользнула по дивану ближе к нему, и пронзающая боль кольнула в затылке, когда он впился в него ногтями.

— Ты хочешь трахнуть его, да? Как и все остальные сучки? Он заводит тебя?

Это его игра. Он искал любой признак, вспышку или намек на то, что Ахиллес мог возбудить меня своей угрозой. Это способ оправдать боль, которую он причинял мне прямо сейчас.

Если и была какая-то вещь, которую я выучила за пять лет проживания с этим ублюдком, это не давать ему ни единой причины для злости. Так что я продолжала молчать. Были дни, которые напоминали, будто это сработало, и как ночью, так и днем, он казался нежным. Подергивание его глаза и поглаживание большим пальцем по моему затылку говорило мне, что внутри него что-то закипало.

— Я говорил тебе, дорогая, — он прижал губы к моему уху, и мое сердце подпрыгнуло. — В последний раз, когда мы были вместе, я записал это на видео. Каждый унизительный момент. — Его смешок заставил мою руку согнуться. — Не могу перестать думать о том, что твое выражение лица говорило, как ты наслаждалась каждой минутой этого.

— Катись. Нахер.

Вспышка бунтарства подожгла мою кровь, и я начала сопротивляться давлению его рук на моей голове, когда он прижал ее к своему паху. Его возбуждение принесет только боль и наказание для меня, потому что была лишь одна вещь, которая заставляла Майкла кончить. Контроль.

Его ногти впились глубже, и он схватил меня за затылок, запутывая пальцы в волосах. Мои мышцы сжались под его давлением, и он ударил моим лицом о свой пах. Он наконец-то отпустил мой затылок, придерживая член, и насадил мой рот на него, прижимая мою голову к себе, пока его эрекция продолжала расти, касаясь стенки моего горла и вызывая рвотный рефлекс.

— Ты всего лишь шлюха, Обри. Глотающая член шлюха.

Опираясь руками о кожаный диван, я оттолкнулась под его хваткой, пытаясь удержать обед в себе, пока он запихивал себя в мой рот. Мои мышцы дрожали от борьбы, и наконец, он отпустил мою голову. Падая назад и отползая от него, я пробурчала:

— Ублюдок, — я вытерла смазку со своего рта.

Один резкий удар в плечо послал меня на пол, и я ударила его в живот, когда он поднял меня.

Скрипя зубами под порочной ухмылкой, он зажал мои ноги между своими, в ответ я ударила его по челюсти, но мой желудок скрутило, когда он замер. Блеск в его неистовых расширенных зрачках говорил мне, что сейчас последует боль. Вытирая кровь со своей губы пальцем, Майкл покачал головой.

— Вот. Вот почему я выбрал тебя, Обри. Вот почему ты всегда будешь моей, — он один раз с силой ударил меня по бедру и перевернул на живот.

Я оттолкнулась от пола под ним, но он всем весом обрушился на меня.

— Ты постоянно даешь мне причины наказывать тебя. А ты знаешь, как сильно я люблю наказывать тебя, — втиснув руки под мое тело, он прижал их бедрами к полу.

Я корчилась и кричала в поражении, но никто не пришел. Даже охрана не постучала в дверь. Персонал просто проходил мимо с той стороны двери, потому что мои крики не были чем-то новым в этом доме.

— Ты хочешь попасть на свои занятия завтра?

От этих слов мои мышцы ослабли, и я начала задыхаться от разочарования. Он знал, что я хотела пойти. Знал, что я жила в моменты, когда могла сбежать из своей гребаной тюрьмы на несколько часов и снова почувствовать себя человеком.

— Отвечай на вопрос.

— Да, — я сжала зубы, и желчь поднялась у меня в горле, когда его твердый член скользнул между моих ягодиц.

— Шшшш, — он облизал раковину моего уха. — Прошло немало времени с последнего раза, когда мы играли, зверушка. В последнее время я был очень занят. Я уже едва замечаю синяки на твоей коже. Думаю, пора принести коробку с игрушками.

Меня поглотил страх, и крик разорвал горло, когда он толкнулся в меня.

Глава 3

Ник

Длинные полосы яркого света проносятся надо мной, словно машины ночью. Я хочу прикрыть глаза, но, кажется, не могу пошевелить конечностями. Мир расплывается на периферии зрения слишком быстро, чтобы я мог зацепиться за что-то и понять, где нахожусь.

Лица в белых масках смотрят на меня сверху. Я слышу, как голос сообщает о том, что комната открыта. Ещё больше света ослепляет мои глаза, и на этот раз он намного ярче. Голова пульсирует от ритма безустанной агонии. Все такое белое. Холодное. Яркое.

Лица в масках говорят друг с другом, но я их не слышу.

Вкус металла кусает за язык, а запах гари перебивает даже запах спирта.

— Где моя жена? Мой сын? — думаю, я сказал это вслух, но никто мне не отвечает. — Лена! — мычу я, и ее имя разбивается о мой череп выедающей болью. — Лена! Джей!

Ерзание никак не помогает освободиться от того, чем связаны мои запястья. Я замечаю маску, которой прикрыт мой нос, прежде чем поле моего зрения начинает сужаться к маленьким кругам, и лицам в масках, которые ничем не отличаются от теней. Они стоят надо мной и наблюдают, ждут, пока я умру.

Их голоса становятся отдаленными, уплывают дальше и дальше, пока бушующая во мне кровь не становится всем, что я слышу.

— Полегче, — голос прорывается через барьер. Боль рассеивается. Круги смыкаются.

***

Хорошо одетый темнокожий мужчина стоит надо мной в белом лабораторном халате. Я слышу его бормотание, но не могу разобрать, что он говорит. Что-то об операции. О том, что всё будет медленно.

— Я… хочу… увидеть… свою жену. — Языки пламени лижут мое горло, и попытки вытолкнуть из него слова заставляют меня закашляться. — Сын…

Его брови сходятся вместе, и, нахмурившись, он склоняет голову, не отводя своих глаз от моих.

— Ты… помнишь что-нибудь о них? Свое имя? Как тебя зовут?

Слова не сразу доходят до меня, потому что, с чего бы мне не знать своего имени? Разве у них нет моих документов? Как, черт возьми, я попал сюда?

Воспоминания о том, как, спотыкаясь, я шел по обочине дороги, накрывают меня волной. Холод. Было так чертовски холодно. Я думал, что мое сердце примерзнет к ребрам.

Вспышка боли разрывает мой череп, словно тысячи маленьких кусочков стекла ударяются о него изнутри. Я бью себя по лицу дрожащей рукой и позволяю всепоглощающей боли затащить меня вниз. Боль скручивает мои внутренности, и я рыдаю. Я до сих пор не знаю, реальны ли картины в моей голове, или это просто слишком долгий кошмар, в ловушку которого я попал, но, прикрыв лицо рукой, я не могу перестать рыдать.

Сжимая челюсти, я опускаю кулак возле себя и сквозь стиснутые зубы произношу:

— Убейте меня!

— Боюсь, что не могу этого сделать.

Боль стрелой пронзает грудь, и холодный мороз сковывает вены изнутри. Я чувствую его, словно смерть, снова и снова. Это поражение. Безнадежность. Будто я тону посреди океана, наблюдая за тем, как свет исчезает там, куда я не могу дотянуться.

***

Я сделал резкий вдох и распахнул глаза. Вскочил, садясь в вертикальное положение, свесил ноги с края кровати и схватился за голову. Дрожь распространилась по всему телу, сотрясая мышцы. Темная комната брошенного поместья, которое я считал домом последние полгода, тихая. Пустая. Такая же безжизненная, как и я внутри.

Блеск от моего длинного ножа взывал ко мне, и я схватил его с ночного столика. Закрывая глаза, вызвал картины в голове. Густой яд струился по венам, выжигая меня изнутри. Он въедался в мои органы и плоть, и мое сердце билось быстрее, разнося темноту в каждую часть моего тела, пока оно не сгорит. Жгло! Так чертовски жгло. Черт возьми, горело так, словно по моим кровеносным сосудам текла кислота, которая стремилась втечь в мою руку и впитаться глубже в кости. Мне нужно было вывести ее из меня. Яд поглотил меня. Превратил в безумного, сумасшедшего, жестокого.

Разве я хотел быть одним из тех жалких ублюдков, которые будут выглядывать в окно психушки, и ожидать, пока смерть не придет за ними?

Нет.

Моя рука дрожала, когда я приложил к ней лезвие и сделал длинный порез. Откидывая голову назад, я зашипел, когда отравленная кровь полилась из пореза, стекая на джинсы. Сеть тонких красных, кое-где белых линий уродовали мою руку — маленькие порезы, которые высвобождали давление внутри меня. Давление, продолжающее нарастать и превращающееся во вспышки ярости.

Они иногда случались со мной — эти вспышки ярости — когда я думал о своей семье. Чернота карабкалась по моему телу, закрадывалась в глаза, воровала зрение. Абсолютная чернота, от которой я просыпался разрушенный.

Сон о моей жене и сыне снился мне несколько раз в неделю. Я видел их неподвижные лица, уставившиеся на меня, слышал постоянные выстрелы и их приглушенные крики. Я просыпался с металлическим вкусом на языке и запахом гари у меня в носу, покрывался потом, словно во сне я пробегал марафон, и чувствовал потребность впиться лезвием в свою кожу.

Количество снов со временем уменьшилось, хоть я не сразу это заметил, потому что Лена и Джей всегда оставались у меня перед глазами.

Галлюцинации были самыми худшими. Они казались такими живыми, что я почти ощущал, как могу коснуться их снова, могу услышать их голоса, которые взывали ко мне о помощи.

Алкоголь всегда притуплял мое тело, а наркотики очищали рассудок. Я ускользал в коматозное состояние, где жил и функционировал, но не понимал ничего из того, что происходило вокруг меня, до такой степени, что не мог с точностью сказать, как я наткнулся на Алека. Я мог быть на одном из этих сеансов по групповой терапии, или может, я шел, опираясь на забор возле Бук Тауера (прим. пер. — Book Tower — коммерческое здание, сдаваемое под офисы в городе Детройт, штат Мичиган), с пистолетом в глотке. Я не помнил встреч ни с одним человеком за первый год, ни единой связи, которая удерживала бы меня на земле. Я был зомби, который влачился среди людей, будто мое место было где-то среди них.

Я всегда думал, что это смешно — то, как психотерапевты говорят людям, как пережить смерть, хотя у половины этих ублюдков даже не было семьи. Как, мать вашу, они могли правильно решить, как смириться с потерей того, кого ты любил, если они никогда не знали опустошения, которое наступает после того, как ты видишь, что твой сын падает на пол всего лишь в нескольких футах от тебя, а ты не можешь дотянуться. Ты просто смотришь, как кровь вытекает из него, образуя лужу, и знаешь, что слишком… слишком много гребаной крови для такого маленького тельца. В то же время ты надеешься, что Бог ошибся. Может, в конце концов, ее было не лишком много. Может, он смог выжить.

Надежда. Жестокая сука, которая удерживала меня в живых, когда я должен был сгореть рядом со своей семьей. Она подняла меня на локти, когда я едва ли мог влачить голову по земле, и потащила меня к телу моего сына, всего лишь, чтобы обнаружить то, чего я так сильно боялся — было слишком много крови.

Психотерапевт однажды сказал мне, что есть пять степеней скорби, где на самой верхушке красовалось восприятие. Некоторое время я давал злости выход. Злость была там, где я чувствовал себя живым. Мне нужно было, чтобы она выжила. Нужно было скормить ей какую-то испорченную, обуглившуюся частичку моей души, и я ожидал, что у нее — злости — будет план и жажда, которые я не мог сформулировать в своей голове.

Алек прошептал слово «месть», и будто сладкий ликер, оно охладило горящую жажду внутри меня. Он построил план настолько продуманный, настолько тщательно выстроенный, что я не смог сказать «нет». Смерть для каждого из них, и в конце — пуля для меня, которая принесет конец моему горю и страданиям. Алек согласился — он сам спустит курок.

Так как я мог отказаться?

Недели превратились в дни, дни — в часы, пока я не понял, что месть поглотила меня настолько, что часы, на протяжении которых я думал об убийстве, превращались в минуты. Короткие вспышки появлялись без предупреждения, но им никогда не удавалось полностью меня сломить. Только в редких случаях я просыпался, дрожа и покрываясь потом, а эхо обещания, которое я шептал Лене, пока держал ее все еще теплую руку, отбивалось в голове.

«Каждый из них умрет… Болезненно и безжалостно…»

Обещание, которое питало мою волю к выживанию.

Через темные занавески свет падал на мою руку и теплом распространялся под моей кожей, пытаясь донести комфорт до моих уставших костей. Я поднял ладонь, завороженный танцем пылинок в луче света, медленном и хаотичном, подвешенном во времени.

— Все начнется сегодня, — пробурчал я, отталкиваясь от кровати, чтобы встать.

***

Блу, мой огромный пес породы кане-корсо, был единственной частью жизни, которая уцелела после пожара в моем доме. Его массивная голова блокировала мне обзор в зеркале заднего вида, пока я ехал в кофейню «Эстим» в центре, как и каждое утро среды последние пару лет. Это, пожалуй, была единственная кофейня, где кане-корсо позволяли сидеть за столом, как полноценному посетителю.

В половину одиннадцатого утра стоянка была пуста. Утренняя спешка уже утихла, и я припарковался перед окном, за которым сидела машущая мне Лорен. Бледно-коричневая кожа, доставшаяся ей в результате смеси цветов кожи ее родителей, поблескивала, на лице светилась улыбка и ярко-зеленые глаза. Я мог с легкостью представить, как такое же лицо пялится на меня с какого-то французского журнала — слишком чертовски хорошенькая для девятнадцатилетней девушки, которая большую часть своей жизни росла на улицах.

Теплый запах фундука ударил мне в нос, когда я вошел в кофейню с Блу на поводке.

— Блу! — Лорен подпрыгнула с места и опустилась на колени, чтобы обнять пса.

— Ну, все понятно, — я улыбнулся ей, выпятив губы, и она встала, чтобы притянуть в объятия и меня.

Лорен первый человек, помимо Алека, с которым я потрудился связаться после того убийства, хоть и только потому что она взяла на себя обязанность заботиться о Блу, пока я оставался в больнице. По факту, я был обязан ей жизнью. Она нашла меня, без сознания и окровавленного на обочине, позвонила 911. Месяцами для докторов и медсестер, которые заботились обо мне, я был никем другим, как неизвестным. Даже когда я однажды смог произнести что-то связное, когда мне задавали вопросы, я ушел вопреки указаниям доктора и никогда не оглядывался.

— Как ты? — Когда я уселся напротив нее в нашей обычной кабинке, Блу сел ровно, словно статуя на полу возле Лорен.

— Хорошо, — на ее щеках появились ямочки, когда она улыбнулась, и моя интуиция забила тревогу. — Встречаюсь кое с кем новым.

— С кем?

— С Джейд.

Джейд. В этом имени что-то есть. Напоминает мне мучения, подавленность депрессией и наркотики. Три вещи, которые я не хотел, чтобы Лорен пробовала после того, как потеряла все и всех. Мы были связаны: в ночь, когда я потерял свою семью, она потеряла мать и старшего брата в той же самой зачистке.

Каким-то образом ей удалось пережить это лучше, чем мне. Она приложила больше усилий, чтобы вытащить себя из той жизни, и планировала поступить в колледж.

— И какая у нее история?

Приятная сторона в нетрадиционной ориентации Лорен была в том, что мне не нужно было думать о каких-то ублюдках женоненавистниках, которые сновали бы вокруг нее. Хотя у цыпочек, с которыми она встречалась, тоже могли быть весьма жестокие пути самовыражения. После последней она осталась настоящей разрухой, голодала три дня подряд, прежде чем мне удалось выгнать ее задницу из постели и убедить ее двигаться дальше.

Ну а я? Я сам едва ли мог заставить подняться свою задницу, и вот где я был — тащил ее задницу через квартиру и запихивал еду ей в глотку.

Ханна, низенькая официантка с большими сиськами, которая работала в «Эстим» годами, поставила передо мною новую чашку и налила в нее кофе, после чего погладила Блу.

— Как ты, Ник?

Я похоронил свой стон в чашке кофе, делая глоток, и прежде чем поставил ее, Ханна уже ушла. Ничего личного. Она приглашала меня на свидание две среды назад, а я не хожу на свидания. Даже не трахаюсь, хоть и это она предложила чуть ли не сразу.

— Почему тебе нужно быть таким… злым? — произнесла Лорен. — Она же не почку у тебя попросила.

— Я бы отдал ей почку, лишь бы она не звала меня на свидание, — я подтолкнул ее продолжить. — Так что, Джейд, значит?

— Она крутая, — хитрая улыбка расплылась на ее губах. — Другая. Смешная. Она смешит меня.

Уловка. «Найди кого-то, кто заставит тебя смеяться», — однажды сказал я ей, будто мне было хоть какое-то сраное дело до сердечных дел девушки-подростка.

— Теперь используешь мои слова, как оружие, а?

Она расхохоталась, и я не смог сдержать улыбку в ответ. Следующие пять минут убьют ее так же, как убьют и меня, так что я ловил момент, чтобы насладиться звуком смеха.

— Эй, — будь проклята тошнота, зарождавшаяся у меня в желудке, — Лорен…

— Уу-оу. Это не к добру, — она откинулась на спинку кабинки и закинула ногу на ногу под столом. — Всегда, когда ты начинаешь с Лорен… — она попыталась спародировать мой глубокий голос, освещая мои темные мысли, — я знаю, что последует что-то плохое.

— Кое-что грядет. — Я сжал челюсти, отчего произнести слова, которые я отрепетировал в своей голове, стало тяжело. — Меня не будет некоторое время.

Ее лицо исказила хмурость, мышцы на скулах подергивались, будто она не могла сформулировать подходящие слова. У нас был код. У меня и Лорен. Минимум вопросов. Никаких привязанностей.

— Уже? — Она не могла перестать моргать, будто ее глаза заклинило.

Я не мог посмотреть на нее, так что вместо этого уставился на отражение своего предательского лица в кофе. Я обещал заботиться о ней, защищать ее. Но чего я не мог сказать ей, так это то, что единственный способ, которым я смогу обезопасить ее, будет оборвать с ней всякие связи.

— Мне нужно кое о чем позаботиться.

— Так… когда ты говоришь, что тебя не будет некоторое время, что именно ты имеешь в виду? Не будет… типа, ты уедешь из страны? Из Детройта? Умрешь? Как далеко тебя занесет?

Она уже нарушила первое правило, но я не могу ее винить. Ранее мы с ней заключили сделку о том, что ни один из нас не будет возлагать слишком много надежд на другого. За три года она словно стала мне младшей сестрой, с которой я собирался обращаться, как с дочерью. Дочерью, которую собирался любить, и предполагаю, каким-то образом я все еще способен на любовь.

— Ты знаешь правила, Рен. Я продолжу присматривать за тобой. Но для тебя будет безопаснее не быть рядом.

У нее на глазах появились слезы, но прежде, чем им удалось украсть ее гордость, она метнулась взглядом к Блу.

— А что с ним? Кто позаботится о Блу?

— Блу тоже поедет.

Она моргнула три раза подряд, потом четыре, а после вскинула голову к потолку.

— Ну, Ник, ты как обычно охрененно подбираешь время. Я говорю тебе, что счастлива, а ты топчешь это.

— Эй, да ладно. Не говори так, — я наклонился в сторону, пытаясь поймать ее взгляд. — Помнишь? У нас была сделка.

— Нахер сделку. Что бы ты не наметил, я хочу этого. Я хочу быть частью этого.

Черт, нет. Я покачал головой.

— Слишком опасно.

— Ты думаешь, это… от этого легче? — ее голос надломился, и она нахмурила брови. — А что, если ты умрешь? Что, если с тобой что-то случится, а я так никогда и не узнаю?

Я потянулся к ее рукам, которые она сжала в кулачки на поверхности стола, но колебался, обдумывая, не держать ли мне мои руки на расстоянии.

— Теперь ты разобралась со своими проблемами. Ты собираешься в колледж…

— Я не знаю этого! — Она оглянулась, когда ее громкий голос срикошетил от стен, привлекая внимание Ханны. — А что если не поступлю? Что, если меня не примут, а?

— Тебя примут. Ты чертовски гениальна, Лорен, — фыркнул я. — Я говорил тебе, я всегда буду недалеко. Кто знает, может, я случайно встречусь с тобой и твоей девушкой. Но не приходи больше туда, где я жил. Слышишь? Не спрашивай обо мне. Обещай мне.

Это, казалось, принесло ей некое облечение, потому что она откинулась назад на своем месте и скрестила руки, а затем через мгновение потянулась к Блу.

— Ты будешь приводить его ко мне?

— Посмотрим.

Никаких обещаний. По факту, я не был уверен, смогу ли навещать ее. Зачем сыпать соль на рану?

Ее губы изогнулись, будто она жевала внутреннюю сторону щеки, как она делала часто, когда думала.

— Ладно. Я обещаю, — она вытерла слезу с щеки. — Черт возьми, Ник. Почему ты заставляешь меня плакать на публике?

Только в случаях, когда я заставлял ее чувствовать себя некомфортно, или злил ее, она теряла свою обычную манеру говорить.

— Прости. Мне не нравится видеть твои слезы. Что ты вообще получаешь от этих встреч каждую среду? Обычно такой фигней страдают старички.

Как и планировалось, мой комментарий заставил ее рассмеяться.

— Кому-то нужно позаботиться о твоей заднице. Не то чтобы ты нашел женщину, — ее губы дернулись в полуулыбке. — Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что ты — гей.

Я вздернул бровь и откинулся назад, закидывая руку на спинку сидения, и будь проклят этот момент, если Ханна выбрала именно его, чтобы подойти к нам. Будто эти двое что-то планировали.

— Ханна? — Лорен стрельнула взглядом в меня, а потом перевела его на официантку. — Ник — очень привлекательный гей, не так ли? Ты бы трахнулась с ним?

Я подавился кофе, наклоняясь вперед, чтобы капли падали на стол.

— Какого хера?..

Наполняя наши чашки, Ханна поджала губы, а затем ее взгляд встретился с моим.

— Черт, да. Я бы трахнулась с ним, — она подмигнула мне и потопала обратно на кухню, бросая через плечо еще одну хитрую ухмылку.

— Видишь? Не то чтобы это практически не падало тебе на колени. И под это я подразумеваю простую киску. Множество кисок.

Я проигнорировал ее комментарий.

— Через несколько недель я переведу определенную сумму денег на твой счет.

— Тебе не нужно продолжать делать это.

— Кому-то нужно присматривать за твоей задницей, — я посмотрел на ее улыбку и грусть, которую она не смогла отпустить. — Эй, кто охраняет стадо?

Она закатила глаза.

— Пастух.

— А кто такой пастух?

— Мой брат.

— Не забудь этого, — я поддел пальцем ее подбородок и заставил посмотреть на меня. — Неважно, какое дерьмо произойдет, я всегда буду присматривать за тобой. Поняла?

Она наклонилась и поцеловала меня в щеку.

— Для садистского бессердечного ублюдка у тебя золотое сердце, Ник.

Глава 4

Ник

Было несложно определить наркопритон. Любое место в квартале, от которого нормальные люди обычно держались бы подальше, и ублюдки наткнулись бы на мечту кокаиновой шлюхи. Ломаные кирпичи лежали стопкой на косой площадке, которая когда-то была крыльцом, где столбики от того, что было поручнями в свои лучшие дни, торчали из полуразрушенных бетонных ступенек.

Протухший запах дерьма ударил мне в нос, когда я взошел на ступеньки. На крыльце было полно бутылок из-под алкоголя, грязных подгузников, шин от велосипедов, стояла магазинная тележка, белое ведро, наполненное черной густой жидкостью, валялись пакеты с мусором — такого типа вещи, которые не имеют смысла, если их сложить вместе.

Фанера, усыпанная рисунками граффити, которые покрывали двери и окна. Я постучал трижды по дереву, и голос изнутри сказал мне идти к аллее.

Вытащив свой «Глок» из кобуры и спрятав его в пальто, я направился к тылу здания.

Дверь распахнулась, и исхудалая женщина, спотыкаясь, спустилась по лестнице с сигаретой, висящей у нее между пальцев. Плюс четыре гребаных градуса на улице, а на ней была всего лишь узкая рубашка с длинным рукавом и джинсы. Под ногтями была грязь, волосы мутного коричневого цвета выглядели так, словно их не расчесывали месяцами. На худых, впалых щеках появились ямочки, когда она продолжительно смотрела на меня, стоящего в черной лыжной маске, скрывающей все лицо.

— Ктьо ты, бл*дь, тякой? — Она скользнула на одну ступеньку вниз, пока я проходил мимо. — Эй! — Холодная, словно лед, рука опустилась на мое предплечье. Господи, она была ледяной, словно труп. — Хочешь трахнуцца на лецнице?

Я вывернул руку из ее захвата. Печальный случай, зависимость от крэка. Одна и та же вещь могла заставить жизнь вертеться вокруг нее, и она же ее разрушала.

— Я стелаю тебе самый лучший минеть, котьорый у тебя был, — она машет мне. — Иди сюда. У мегя есть секреть, — она сделала затяжку своей сигареты. — Жгаешь, почему я лючше всех сосу член? — ее губы натягиваются в прямую линию улыбки. — Неть пегедних жубов! — От смеха ее голова запрокинулась назад, от чего она чуть ли не упала на задницу. — Неть пегедних жубов!

Я повернулся к боковой двери.

— Жначить, пошел нахген!

Наклонив голову со скрытым под маской лицом, я подождал. Распахнув дверь, я увидел двух мужчин, один из которых потянулся под низ своего не по размеру большого свитера. Его я застрелил первым. Прямо в голову, и пока его тело падало на пол, я схватил второго за горло и прижал к стене до того, как он успел вытащить свой пистолет или издать хоть звук.

Мои пальцы впились в его мясистую шею, и от желания скрутить ее появился зуд.

— Где Маркиз?

Его губы изогнулись в рычании.

— Пошел нахер!

Дергая пистолетом, я приставляю дуло к его лбу.

— Спальня. Спальня, бл*дь. Ты будешь покойником еще до того, как доберешься туда, сука, — его губы изогнулись в улыбке, и рукояткой пистолета я ударил в его нос, затем по зубам, а после нанес еще один удар, после которого он безвольной массой повис в моей хватке. Мужчина заскользил вниз по стене и рухнул кучей вниз.

Еще один человек появился в проёме двери с наставленным на меня пистолетом. Не отягощая себя усилием подумать, я всадил пулю между его глаз. Пистолет выпал из его руки, когда мужчина упал на пол.

Из-за угла доносился жуткий белый шум телевизора, когда я переступал через почерневшие трубки для крэка, презервативы, бумагу и мусор повсюду на грязном ковре, который лежал в гостиной на полу.

Чернокожий мужчина сидел на кушетке, глядя на телевизор с наушниками в ушах, кивая головой в такт той музыке, которая звучала в его айподе, свободно покоившемся у него в ладони. Рядом с ним лежала отключившаяся, очевидно, под кайфом, девушка, пока он клевал носом в воздухе, будто увидел там что-то, и не обращал внимания на мое появление.

Выстрелы напряли все мои мышцы, и я присел за углом, направив дуло на его голову. Я выпустил пулю ему в лицо, и кровь брызнула из затылка на стену позади него.

Когда я направился вниз по темному коридору, стоны начали доноситься громче, чем басы R&B за тонкими стенами, и я приоткрыл дверь туда, где чернокожий мускулистый мужчина вколачивался в молоденькую, светлокожую девушку, которой едва ли можно было дать семнадцать лет. Его пальцы запутались в ее волосах, когда он ускорил свой темп. В комнате воняло сексом и мочой.

— Чья это киска, сука? — спросил он.

— Твоя!

— Чья?

— Твоя, Маркиз. Эта киска — твоя.

Именно то подтверждение, которое я искал.

Не теряя больше ни секунды, я с шумом ударил в дверь, выставив перед собой пистолет.

Маркиз упал на матрас прочь от девушки.

— Кто там, черт возьми?

Крик девушки прогремел внутри моего черепа, и я приложил ладонь к виску, когда чернота проникла в мой мозг, угрожая украсть мое зрение.

Мужчина потянулся к чему-то, что я полагал, было его пистолетом, но выстрел по руке оставил его лишь с криками. Две темные фигуры появились у двери, и я выстрелил без предупреждения. Оба упали на пол. Бум. Замертво.

Я повернулся назад к Маркизу, который придерживал раненую руку, пока его девушка сползала с кровати. Я ударил сапогом по его лицу, откидывая тело назад на кровать, и наставил пистолет на девушку, забившуюся в угол и скрутившуюся клубком.

— Ты приходишь сюда по своей воле?

Оттопырив губу, она дрожала и рыдала, но кивнула головой.

— Оденься и убирайся нахер отсюда!

Она медленно поднялась на ноги, словно олененок, пробующий встать на шаткие ноги впервые в жизни, собрала одежду по полу, и, не разрывая зрительного контакта со мной, покинула комнату.

Маркиз выворачивался в моей хватке, делая медленные движения, словно маленькие гребаные птички до сих пор кружились у него над головой, и я вжал его в матрас, когда достал из кармана черную повязку на глаза. Удар кулаком в лицо прекратил его ерзание и позволил мне завязать повязку на голове.

Тащить его через дом потребовало немало усилий, так как его ноги цеплялись за мусор, которым был усеян пол. Мы выбрались наружу, и я бросил его неподвижное тело на пассажирское сидение.

Из бардачка я взял пару наручников и приковал его к пассажирской двери. Когда пули пролетели справа от меня, я обернулся, чтобы увидеть еще одного дилера в двери. Его пистолет был наклонен в сторону. Я проигнорировал его паршивый прицел, обогнул машину и взобрался на водительское сидение. Колеса издали скрип, когда я сорвался с места.

***

Сильные порывы ветра стегали меня по лицу, пока я тащил Маркиза наверх по ржавой извивистой пожарной лестнице Бук Тауера. Почти двадцать этажей ввысь, а мы были всего лишь на полпути, когда я почувствовал слабое головокружение. Черт возьми, я провел месяцы, тренируясь на износ, но каким-то образом это не подготовило ублюдка во мне к подъему с наркоторговцем на спине. Резкий запах серы из канализационных люков также не помогал.

Я уставился на аллею позади здания, которая была пуста в данный момент. Она проходила перпендикулярно Грант Ривер Авеню — завтра она будет переполнена, но прямо сейчас обычно перекрытый туннель был тихим. Никто не охранял Бук Тауер — еще одного из гигантов Детройта.

Я опустил Маркиза на проржавевшие решетки лестничного пролета, и принялся хлопать по его лицу, пока он не начал мотать головой.

— О, бл*дь! Какого… какого хера происходит? — Руки были связаны у него за спиной, черная повязка до сих пор прикрывала глаза, шея натянулась так, будто волшебным образом отвалится. — Куда ты, бл*дь, меня притащил? — Он ударился о кремнистую платформу, прижавшись к расшатанным железным стержням позади себя.

— Это длинная история, Маркиз, а я не уверен, что у тебя есть на нее время.

— Кто ты, бл*дь, такой? — Он поерзал в своих оковах. — Я к хренам убью тебя! Я убью тебя, сука!

— Как наручники? Слишком туго? Или недостаточно? — Я потянул его за руку, смеясь, когда он отпрянул и прижал ее крепко к своему телу.

— Хочешь узнать, в каких кругах я вращаюсь? Ублюдок долбаный, ты не уйдешь с этим дерьмом. Они найдут тебя и замочат.

— Замочат? Это игра слов? — иронизируя, я вытащил черный кожаный футляр из кармана пальто. — Тебе нравятся игры с порошком?

— Я нихера не скажу. Сраная продажная полиция. Никому нельзя верить.

— Я не полиция. — Расстегнув кожаный футляр, я открыл взору семь шприцов, закрепленных внутри, как набор важных ручек. Пять из семи были наполнены двадцатью кубиками хлористого калия — то же дерьмо, что используется для смертельных инъекций.

Еще один порыв ветра принес с собой звук сигнала машины со стороны бульвара Вашингтон, и Маркиз вскинул голову вверх.

— Помогите! Эй! Помогите мне!

Это было не важно. Никто его не услышит. Даже если бы и услышал, никто не спас бы его. Хотя, смеха ради, я достал белый платок из кармана пальто и засунул ему в рот, пока он не подавился, затем вытянул два ножа, по одному из каждого сапога.

Все-таки я привык работать в тишине.

Ожидание того, пока он успокоится, оказалось дольше, чем я думал, так что я схватил его за бедро и вколол ножом в колено.

Он с грохотом упал, дрожа под моей рукой. Из него вырвалось приглушенное «Бл*дь!», которое едва ли мог унести ветер. Хотя я услышал его, и каким-то образом оно перенесло меня назад в ту ночь.

Открытая дверь оставляет тянущее ощущение у меня в животе, и, прислушиваясь к инстинкту, мой пульс ускоряется, как и мой шаг, когда я поднимаюсь по лестнице в свой дом. На первом этаже темно и тихо, но где-то надо мной я слышу борьбу и смех. Мое сердце бьется в груди, когда я бросаю свою сумку для компьютера вместе с ключами и кошельком и спешу наверх.

Дверь в комнату Джея закрыта, так что я на носочках прохожу туда, где моя интуиция заставляет меня нервничать. Звуки поддразнивания и страданий отправляют мое сердце вскачь.

Звук равномерных шлепков доносится до меня, когда я приближаюсь к двери своей спальни. Заглянув в комнату, я лишаюсь каждого грамма воздуха в моих легких, когда вижу четырех мужчин, стоящих вокруг моей кровати, пока еще один вколачивается в мою жену, чьи приглушенные крики едва ли слышны сквозь их смех.

Адреналин пульсирует во мне. Ладони сжимаются в кулаки по бокам. Не подумав и не вооружившись, я толкаю дверь, и все четверо поворачиваются ко мне.

Пятый из них продолжает врезаться в мою жену, откидывая голову назад:

— Ааа, дерьмо, эта киска тугая! Такая чертовски тугая! Я собираюсь трахать тебя, пока ты не отключишься, сука!

Я бросаюсь вперед, но кулак, двигающийся на меня, откидывает меня на шаг назад. Удары сыплются по моему животу, уколы боли обрушиваются на пресс, но глаза не отрываются от ублюдка, насилующего Лену. Я поворачиваюсь вправо и бью кулаком в лицо отморозка, затем поворачиваюсь к другому, впечатываясь кулаком в его щеку. Еще один сбивает меня с ног, и внезапно я оказываюсь на полу, пытаясь подняться на ноги. Удар сапога откидывает мою голову назад, посылая острые вспышки света перед глазами, которые взрываются внутри моего черепа, и все начинает двоиться. Еще три удара почти раскалывают мои ребра. Жар взрывается внутри груди, настолько горячий, что ощущается холодом, когда немота окутывает боль. Двое из них удерживают меня за руки, пока третий продолжает дробить мои кости.

Лена кричит, когда гнилой ублюдок набрасывает ремень ей на горло, объезжая ее, словно гребаную лошадь. Кислота бурлит в моих венах, пока кожа горит злостью. Горло сжимается, когда рев зарождается внутри моей груди, и слезы наполняют глаза.

Он падает вперед, поддерживая себя руками, и продолжает вколачиваться в нее:

— Кричи сколько хочешь. Никто тебя не спасет».

Ее крик, после которого следует удушающий всхлип рыдания, поражает меня, и, инстинктивно, я снова атакую.

Стряхивая видение, я моргаю, возвращаясь в настоящее.

— Не стану лгать, Маркиз. Ты умрешь сегодня. Болезненно. Беспощадно. Неважно, что ты скажешь в процессе этого, — я разгладил перчатки на руках, разминая пальцы, и вытащил платок из его рта, прежде чем заложить руки за спину и начать расхаживать. — Я — коллекционер, а ты первая безделушка, которой я хочу украсить свою полку.

— Какого хера я сделал тебе, мужик? Что я сделал?

Остановившись перед ним, я наклоняюсь к нему, пока не ощущаю его частое дыхание на своей щеке.

— Ты украл у меня все, — мое лезвие блеснуло в свете луны. — Давай начнем.

Взметнув оба ножа в воздух, я сделал два быстрых разреза ото рта по щекам, оставив на нем впечатляющую улыбку Глазго. Его тело задрожало от приглушенного крика.

— У тебя поразительна улыбка, — я подавил смешок, отступив на шаг, чтобы посмотреть на его смехотворное, клоунское лицо.

Ручейки крови стекали из разрезов. Своим разрушенным ртом он издал подавленный вой, свесив голову вперед.

— Иди нахер!

— Я читал медицинское заключение, в котором говорилось, что в ночь, когда ты пытал и изнасиловал мою жену, ты был под таким сильным кайфом, что у тебя случился сердечный приступ, и тебя пришлось воскрешать, — я присел перед ним на корточки. — Спорю, ты смеялся в лицо Темному Жнецу в ту ночь, да, Маркиз?

Я снял повязку с его лица, позволяя его глазам приспособиться и расшириться при виде меня, пока я вытаскивал один из шприцов из своего футляра. Сняв маску, я дал ему несколько секунд, чтобы изучить мое лицо.

— Я знаю, прошли годы… Ты помнишь, кто я такой?

Его зрачки расширились за завесой слез.

— Да ладно, чувак. Мы просто веселились в ту ночь. Ты же знаешь, что мы ничего не имели в виду, — кровь лилась из ран на его лице, придавая хлюпающий звук каждому сказанному слову. — Пожалуйста, прости! Прости, чувак!

— Мне всегда было интересно, правда ли то, что человек может пережить укол аккумуляторной кислоты прямо в вену, — я склонил голову набок, когда рыдание заставило содрогнуться все его тело. — Не переживай. Если эксперимент провалится, у меня есть запасной вариант. Какой там был закон? Что взмывает ввысь, должно пасть? — Я уставился за край лестницы. — Сегодня Жнецу выпало твое имя, Маркиз. — Качая головой, я снова посмотрел на него, просверливая его череп взглядом. — Кричи сколько хочешь. Никто тебя не спасет.

Его вопль отбился эхом от стен переулка, когда я вонзил первую иглу ему в шею.

Глава 5

Шеф полиции Кокс

В аллее, прилегающей к зданию Бук Тауер, с противоположной стороны от Гранд Ривер Авеню, шеф полиции Ричард Кокс присел на корточки рядом с телом, которое лежало в застойной луже крови. Шесть шприцов валялось на земле, а один торчал в шее жертвы. Расследование на месте преступления не входило в обязанности шефа полиции, но на один из самых крупных наркопритонов было совершено нападение как раз перед убийством. На тот притон, который приносил ему изрядную прибыль.

Его присутствие здесь было из личных побуждений.

«Иди нахер» было выгравировано на единственной гильзе от пули, которой жертва была застрелена в голову.

— Маркиз Картер, известный как Призрак. Дилер. Входит в состав команды «Миля-7», — стоя возле шефа полиции, детектив Мэтт Бёрк поднял взгляд на лестничный пролет, а затем посмотрел вниз на жертву. — Дерьмо, думаю, он падал с высоты шестидесяти метров.

— Основываясь на повреждениях от удара, я бы сказал, двадцати этажей, — следователь приподнял подбородок жертвы рукой в перчатке, открывая вид на иглу, которая, казалось, источала гной. Его ассистент делал пометки в блокноте, пока работники службы неотложной медицинской помощи, которые подтвердили смерть жертвы, стояли и наблюдали. — Вероятно, шок убил его раньше. Что бы ни было введено в его кровеносную систему, явно нанесло повреждения. Вокруг мест инъекции присутствует омертвение кожи. Я сделаю анализ жидкости в шприцах, — он выпустил воздух из легких. — Кто бы это ни сделал, он — садистский ублюдок.

Шеф полиции Кокс выпрямился, отодвинувшись от тела, отступил назад и внимательно рассмотрел послание, написанное кровью рядом с ним.

Око за око.

— Мстительный, если вы меня спросите, — Кокс осторожно обошел тело, чтобы не нарушить месторасположение шприцов, крови и фрагментов костей. — Я знал этого парня давно. Он разозлил множество народу. — От щелчка камеры криминалистического фотографа, Кокс поднял взгляд и вскинул голову, изучая жертву под новым углом. Руки Маркиза были выкручены в причудливую арку над головой вопреки его костям, и Кокс пристально всмотрелся в веревку, которой были связаны запястья жертвы. Всмотрелся в те места, которыми он, вероятно, терся обо что-то в попытках освободиться. Часами, судя по глубине ран и стертой коже. — Думаю, есть больше, чем это. Никто не выводит из игры целый притон, а затем возвращается и не спеша тратит время на убийство. Это два абсолютно разных стиля. Здесь замешано дерьмо, связанное с психопатом. Предварительно задуманное. Высчитанное. Пытка.

Следователь поднял один из шприцов, рассматривая его содержимое.

— Подрабатываете психологом криминальных личностей на стороне, шеф Кокс?

— Город кишит убийцами. Я набил руку на расследованиях.

— Шеф! Посмотрите сюда! — Бёрк вытащил маленькую сложенную бумажку из кармана пиджака Маркиза, положил ее на ладонь Кокса и развернул, чтобы увидеть всего лишь одну единственную надпись.

— «Один»? Что это, черт возьми, такое?

Кокс уставился на номер, разминая плечи, прежде чем снова посмотреть на Бёрка.

— Звучит, как начало, я бы сказал. — Он кивнул на линию толпы с другой стороны ограждающей ленты. — Давайте закончим здесь и разберемся с этим дерьмом.

Глава 6

Обри

— Миссис Каллин, ваш муж просил напомнить вам о бале-маскараде в больнице сегодня вечером, — Кармен, горничная возрастом за двадцать, открыла шторы, пуская в комнату солнечный свет, когда я перевернулась в кровати. — Я так понимаю, что он выбрал для вас что-то формальное.

— Предполагаю, что да, — было невозможно спрятать недостаток моего энтузиазма.

— Майкл — тот мужчина, который обо всем заботится. Вы счастливица!

Кармен на самом деле нельзя было винить за ее незнание. Она присутствовала в поместье всего пару раз по утрам, в большинстве случаев, когда Майкл уходил на работу, и ничего не знала о моем муже. И все равно, меня удивлял тот факт, что женщина, которая — как я часто слышала — ворчала остальным горничным о том, что никогда не позволит мужчине управлять ее жизнью, считала, что выбор платья моим мужем, очень чуткий жест рыцарства.

Конечно, может, она просто была милой. Весь персонал ходил вокруг меня на цыпочках. То, как они смотрели на меня — точно с такой же жалостью толпа будет смотреть на крысу, запертую в клетке со змеей, встревоженные на мгновение, перед тем, как она нападет и убьет ее.

— Ага, счастливица, — я повернулась на бок, морщась от боли внизу живота, и притянула колени к груди, боясь того, что что-то может быть разорвано. Из меня вырвалось тихое хныканье.

Он проталкивает огромный член глубже в мой вход, обжигая его, в то же время, как вводит дилдо и двигает им по кругу, пока я свисаю на крюке, к которому он меня привязал.

— Тебе нравится это, не так ли? Может, притворишься, что это Ахиллес трахает тебя, а? Уверен, что его член такой же огромный, как у жеребца.

Я содрогаюсь от воспоминания. Спустя часы пыток, он наконец-то бросил свою игру, заставив меня ползти к своей комнате, не пролив при этом ни капли моей крови, не интересуясь моей болью.

— Вы в порядке, миссис Каллин? — Кармен приблизилась к кровати, ее глаза широко распахнуты. — Оy, dios mio! Это кровь?

— Я в порядке, Кармен. Пожалуйста, я буду в порядке, — хоть на простыне и было столько кровавых пятен, что явно исключало ножевой порез, худшее, вероятно, было у меня внутри. Он и прежде делал такое, и были разы гораздо более жестокие, чем вчерашняя ночь, так что я знала, что восстановлюсь через пару часов. — Пожалуйста, я в порядке… я… у меня просто начались месячные, — ложь, и поскольку Кармен убирала мою личную ванную, я была уверена, что она хорошо помнила, что они закончились у меня неделю назад, как и положено по циклу.

— Мне позвонить в больницу? Сказать, что вы не сможете прийти?

— Нет! — я не собиралась произносить это слово настолько яростно, как произнесла, но я отказывалась упускать возможность покинуть эту крысиную дыру на несколько часов. Единственная вещь, которая удерживала меня от помешательства — это времяпрепровождение с группкой сломленных и побитых жизнью студентов — мое вознаграждение. — Нет, со мной все будет хорошо. Я просто… у меня просто остаточное кровотечение.

— Слишком много крови для остаточного кровотечения, — ее испанский акцент сделал ее ответ почти смешным, если бы не намек на тревогу за словами, но ее взгляд оставался приклеенным к пятну крови на простыне, где находилась моя задница. — Я наполню для вас ванну… или, то есть, включу теплый душ. Как вы на это смотрите?

Когда-то я сказала Кармен, что в основном не любила принимать ванну. По правде говоря, я до посинения боялась ее.

— И поменяю ваши простыни. Быстро.

— Звучит потрясающе, Кармен. Спасибо.

Она направилась в ванную, но остановилась на полушаге.

— Мисс, знаете, у меня есть подруга, которая однажды находилась в очень сложной ситуации, — она понизила свой тон, приводя мои чувства из рода «вот дерьмо» в боевую готовность, и даже не повернулась ко мне лицом. — Она наняла того парня…

— Кармен, — я перебила ее ради ее же безопасности. — Я сказала, что я в порядке.

Она кивнула и продолжила свой путь в ванную.

Когда-то я посещала курсы по психологии в колледже и не могла понять разницу между психопатом и социопатом. Для меня, любой такой «пат» был патом — безвыходной ситуацией, — которых я избегала всю свою жизнь, но, честно говоря, мне стоило уделять курсу больше внимания.

Пока звук льющейся воды эхом доносился из ванной, я подняла голову к камере в углу моей комнаты.

***

Рената, кузина Кармен, которая работала на ту же семью владельца клиринговой компании, поправила мое платье сзади, заглядывая мне через плечо, пока мы обе пялились в зеркало. Одна-единственная полоса сатина проходила от правого плеча к моей груди и спадала вниз по моим изгибам длинным, элегантным платьем, с поясом из бусин на талии. Длинный разрез открывал мое бедро, а шпильки с завязками-лентами добавляли утонченности. Пока черные перчатки скрывали шрам на моем запястье, ряды жемчуга прятали отпечаток от ремня, который Майкл оставил на моем горле.

Честно говоря, я ненавидела шикарные платья и драгоценности, которые он заставлял меня носить, будто я была его личной куклой Барби. Я выросла, не имея ничего подобного, и в моей крови выработался антиген против всего настолько пышного и изысканного.

— Какая красота! — Рената повернулась к гораздо меньшей, более вялой женщине, что собирала одежду, от которой я избавилась, чтобы переодеться в платье. Она никогда не говорила. Не могла. У нее не было языка. — Разве она не красива, Элиз? — на ее вопрос женщина слабо улыбнулась и кивнула, но быстро вернулась к уборке бардака, который поселился в моей роскошной спальне. Кончиками пальцев Рената разгладила мои длинные, каштанового цвета локоны, подкрученные на концах. — Кто вы, миссис Каллин? В вас ведь течет кровь какой-то европейки?

— Мой отец был французом, а его мать была родом из Сицилии.

— А ваша мама?

Инстинктивно, я потерла шрам на своей руке и посмотрела вниз на надпись, каллиграфически вытатуированную у меня на запястье. Цитата Шарлотты Бронте:

«Не принесет мне жизнь и доли утешенья,

И пред могилой себя страху не предам,

Пережила я час разлуки, чтоб увидеть

Того, за чью я жизнь свою отдам».

Боже, мысль о ней до сих пор пронзала меня ножом в сердце. Я потеряла ее в тот период своей жизни, когда, вероятнее всего, нуждалась в ней больше всего. В тот период, когда мой отец стал настолько разбитым скорбью, что простое упоминание ее имени заставляло его прятаться у себя в гараже — его пристанище — часами. Лишь позже, в письме, которое он написал мне в день, когда я сбежала с Майклом, я поняла, сколько боли ее смерть принесла ему.

Я никогда не знала кого-то похожего на свою мать, настолько полного жизни, яркого и свободного духом. Рядом с ней я чувствовала себя в тепле и на своем месте. Мы едва могли сводить концы с концами на зарплату папы, и все равно у меня было все, что мне нужно, чтобы оставаться живой.

— Красивая, — сказала я. — Моя мать была красивой.

— Ну, значит, вот почему вы так прекрасны. Челюсть мистера Каллина отвалится, когда он увидит вас. Просто надейтесь, что он вернется вовремя.

— Майкл уехал? — Я стрельнула взглядом в ее отражение в зеркале. Нам нужно было выезжать через двадцать минут на благотворительный вечер в больнице, о котором он напомнил мне сегодня утром. — Откуда ты знаешь, Рената? Я думала, он работает у себя в кабинете.

Он покачала головой.

— Это самое странное. Он обычно закрывает свой кабинет на ключ, но сегодня днем, когда я пришла, дверь была широко распахнута.

Слова были почти богохульными. Майкл никогда не оставляет дверь своего кабинета открытой.

— Сегодня днем? Она была открыта сегодня днем?

— Я постучала, как всегда делаю перед тем, как войти, но ответа не последовало, — он хлопнула ладонью по рту. — О боже! Я надеюсь, он не…

Мертв? Я напрягла лицо, чтобы ни брови, ни счастливая улыбка не могли выдать моего счастья.

— Ты заходила внутрь?

— О, нет. Я бы никогда не сделала этого, если бы не получила разрешения. Он очень требовательный в этом.

— Наверное, — я прочистила горло и разгладила подол платья рукой, — мне стоит проверить. Убедиться, что он не умер! — Я надеялась, что мой смех не прозвучал настолько фальшиво, как он звучал для моего слуха.

— Так я почувствую себя гораздо лучше. Я даже не думала, что с ним может что-то случиться!

Нам оставалось только надеяться. Я прекрасно знала, что меня ждет разочарование в том, что я не найду его тело, лежащее на полу, не найду опустошенное, безжизненное выражение лица с посиневшей кожей, которая, весьма вероятно, будет вещать о его смерти, но было ли это возбуждающе? Господи, я стала таким же психом, как и этот ублюдок?

— Спасибо, Рената, это все. Я проверю Майкла. Уверена, он всего лишь отлучился.

Она кивнула и заулыбалась.

— Наслаждайтесь вечером, миссис Каллин. И снова повторюсь, вы выглядите сногсшибательно.

— Gracias, — добавила я немного ликующе по сравнению с отвратительным разговором, который состоялся пару минут назад.

Как только она исчезла из моей комнаты, я направилась в кабинет Майкла.

Пожалуйста, будь мертвым. Пожалуйста, будь мертвым.

— Заткнись! — прошептала я, наказывая себя.

Почему? Он же не услышит твои мысли!

— Он явно сделает это, если попытается, — пробурчала я себе под нос.

Вниз по лестнице, мимо фойе и вниз по еще одному коридору я наконец-то достигла кабинета Майкла. Что, если он там? Мне нужно придумать извинение. Даже взгляд в щелку двери его кабинета уже принесет мне наказание, а после прихрамывания сегодня днем мне интересно, рискну ли я подвергнуть себя чему-то настолько опасному.

Я постучала в дверь. Один раз. Два. На третий раз я заглянула внутрь. Проклятье, мое сердце билось так, будто было готово вырваться из груди просто в ад.

— Майкл? — я поморщилась от нормальности моего голоса, который звучал почти как мольба, будто я внезапно нуждалась в нем для чего-то. Когда он не ответил, я проскользнула внутрь.

При виде его кабинета я почувствовала необходимость вырвать, но я проглотила желчь. Сдерживайся. Это чертово платье было феноменальным, а я не намеревалась портить его из-за своей нервозности.

Как и ожидалось, Майкла нигде не было. Я обошла его стол и стала открывать ящики. Месяцами я была взбудоражена ожиданием найти что-либо на него — фотографию, документ, проклятую отрубленную голову, которая могла бы стать неотразимым доказательством в суде. Хотя, зная Майкла, с помощью его связей он, скорее всего, сфальсифицирует какую-нибудь вопиющую историю, словно обезглавленная жертва сама упала на гильотину, и Майкла освободят.

Его стол напоминал вещь из журнала для душевнобольных ОКР (прим. пер. — обсессивно-компульсивное расстройство). Все аккуратно стояло на своих местах. Ничего не вызывало подозрений.

Я подняла документ, отчего на пол упала флешка, и нырнула под стол, чтобы поднять ее, кладя бумаги назад в ящик. Схватив флешку, я быстро встала из-под стола, резко ухватив ртом воздух — в двери стояла тень.

Бл*дь, бл*дь, бл*дь. Мой желудок упал в кровавое месиво из моих органов на пол, в тот момент, когда одеяло изо льда покрыло мои вены, сокрушая грудь паникой.

— Что ты здесь делаешь? — его голос был пропитан устрашающим спокойствием, что всегда означало красный флаг.

— Ищу тебя, — слова скатились с языка, пока мой желудок вращался по кругу от тревоги. — Твоя дверь была открыта.

— Моя дверь не бывает открытой.

Было бессмысленно спорить в данный момент, и я не хотела, чтобы Ренату убили. Нет ни единого шанса убедить его в том, что она действительно не была заперта. Мой желудок напрягся, когда я протянула палец по поверхности его стола, надевая на себя такой необходимый, хоть и презираемый, образ, и встала перед ним.

— Правда в том, Майкл, что я не могу перестать думать о прошлой ночи, — я томно приближалась к нему. Я поняла, что не стоит показывать и доли удовольствия, когда дело доходило до секса с ним. — Есть… что-то в том, чтобы трахаться на твоем столе. Сгребать твои идеальные бумаги, пока твоя сперма будет стекать по моей спине. Мне нравится уничтожать то, что тебе важно, таким образом, — мне пришлось поглотить желчь от желания вырвать прямо сейчас. Господи Боже, при мысле о его сперме, стекающей по моей коже, я чувствовала зуд.

Это вызвало мурашки на моей коже. Он не купится на это. Он не купится на это.

— Возможно, мы вернемся к этому разговору позже сегодня вечером, — я почти могла почувствовать, как его взгляд сканирует меня на признак отклонения от правды. — Мы опоздаем на благотворительный бал.

***

Больница Детройта «Риверсайд» показалась на горизонте. Структура цилиндрической формы, выполненная из стекла, построенная под углом, простиралась между кирпичными зданиями и стояла освещенная мягким, оранжевым светом.

— Дорогая, ты выглядишь восхитительно, — опустив руку на мое бедро, Майкл сидел возле меня на заднем сидении лимузина.

Я не утрудила себя тем, чтобы повернуться к нему лицом. Я боролась с дрожью в руках, которая поглощала меня большую часть поездки, потому что меньше, чем полчаса назад, он поймал меня у себя в кабинете. За пять лет я ни разу не входила туда, если он меня не приглашал. Кабинет Майкла был запретной территорией и при обычных обстоятельствах — заперт днем.

В ночь перед этим был первый раз, когда он трахнул меня там, что дало мне правдоподобную причину для прикрытия настоящей причины, ради которой я рисковала своей жизнью, идя туда, куда меня предупреждали не ходить. В спешке и растрепанном виде он забыл запереть дверь до того, как закончить со мной в моей постели.

И имея то, что я считала важной информацией на флешке, я солгала ему в лицо, каждой фиброй своей души, и сказала ему, что не могла думать ни о чем другом, кроме секса с ним на его столе.

Казалось, он купился на это, но мне стоило вспомнить страшную правду: понимание Майкла было редкостью, если вообще было.

— Благодарю, Майкл, — ответила я самым роботоподобным голосом, который смогла из себя выдавить. Мое плечо дернулось от прикосновения его дыхания к моей шее. Отчаянное желание оттолкнуть его барабанной дробью выбивало у меня под кожей.

— Я с нетерпением жду, когда смогу сорвать с тебя это платье позже. Возможно, я позволю тебе кончить на краткий отчет для исполнительных директоров, над которым я работаю.

От этой тошнотворной мысли меня охватила потребность — та самая потребность, которая появлялась при редких случаях, когда он вывозил меня из поместья для сопровождения на некоторых мероприятиях.

Побег.

Если мне удастся, меня станут преследовать.

Если не удастся, меня убьют.

Я знала, потому что не в первый раз отдавалась мыслям о побеге. Я на самом деле один раз сделала это, и меня поймали. Майкл воплотил наказание в жизнь. Я была прикована к постели неделю. Это не было наказанием. Это было предписанием врача после тех ран, от которых я страдала. Глупый шаг. Вот что случается, когда у тебя нет плана игры. Хотя это было не важно. Узкая натянутая ткань платья, сковывающая мои ноги, напоминала мне о том, что далеко мне уйти не удастся. Платья, которые он выбирал для меня, уже сами по себе были оковами.

Майкл знал людей и заплатил бы им смехотворные суммы денег, чтобы они нашли меня, и чтобы он мог убить меня надлежащим образом. Он контролировал департамент полиции через самопровозглашенного, проклятого, коррумпированного шефа полиции. Они могли бы скрыть мою смерть с таким изяществом, что можно было бы подумать, что меня и вовсе не существовало.

И все же, от инстинктов у меня сводило живот, а рука сжималась в кулак. Если он узнает, что флешка пропала, то поймет, что я рылась в его столе. Никто не заходит в кабинет Майкла, кроме Ренаты.

Вернуться назад в поместье означало получить наказание, последствия которого я, наверное, не видела никогда в своей жизни. Благотворительность была моим одним и единственным шансом — тот простой момент, о неиспользовании которого я бы жалела. Кто знал, когда он снова вывезет меня из поместья? Он, наверное, похоронит меня заживо в подвале за то, что я взяла ту флешку. Я не упущу возможности. Я попытаюсь сбежать от Майкла, невзирая на то, насколько это может быть опасно.

Лимузин остановился перед входом, когда к нам приблизился служащий парковки. Я потянула вниз свое платье и заметила бешеную дрожь в коленях и мертвенный холод кончиков пальцев в перчатках.

— Расслабься, это просто вечеринка. Я рядом, — его липкая рука накрыла мою.

Когда-то я сказала ему, что такие мероприятия заставляют меня нервничать, что я ненавидела наряжаться и покидать поместье — признание, которое обеспечило мне его сопровождение на подобных вечерах.

Я выдавила фальшивую улыбку. Подозревал ли он о том, что я предавала его? Использует ли он возможность позже сегодня вечером, чтобы исследовать то, что я сделала? Если он узнает, что флешка пропала, я могла даже сказать, какая судьба ожидала меня, потому что я никогда настолько откровенно не ослушивалась Майкла, кроме нескольких случаев попыток побегов. Несомненно, все закончится кричащей смертью, которая заставит даже «Черный Георгин» выглядеть, как убийство из милосердия (прим. пер. — Элизабет Шорт, жертва оставшегося нераскрытым преступления 1947 года. Тело Элизабет было найдено разрубленным на две части в районе талии и изуродованным. Были удалены внутренние и наружные половые органы, а также соски. Рот женщины был изуродован улыбкой Глазго. Убийца так и не был найден, а дело под названием «Черный Георгин» осталось нераскрытым).

— Со мной все будет в порядке.

Я не могла вернуться с ним домой. Мне нужно было найти выход — способ убежать. Я не жалела о том, что украла флешку — в конце концов, это нужно закончить, — но вернуться с ним в поместье могло означать мой конец. Я видела, как он убивает человека настолько обыденно, будто читает утреннюю газету и после выбрасывает ее. Ни совести. Ни отчаяния. Я могла бы прожить жизнь под острием страха, быть убитой и оскверненной.

— Вот это моя смелая девочка, — он сжал мое бедро и провел рукой вверх по моему телу, по груди и завел ладонь за спину, поднявшись к моему затылку. — Чтобы ни на секунду не уходила из моего поля зрения. Ты меня поняла?

Приклеив свой взгляд к сжатым в кулаки рукам, дрожащим у меня на коленях, я резко кивнула.

Пошел ты на хер.

Глава 7

Ник

Я стоял снаружи полуразрушенного здания, находящегося в четырехсот пятидесяти метрах от новехонькой больницы. Когда-то оно использовалось студентами медсестринства, которые всегда пользовались подземными туннелями, чтобы добраться из одного здания в другое.

Я закинул большой мешок на плечо, натянул капюшон на голову и закрепил лом под древесностружечной плитой, которая прикрывала окно. От двух резких рывков она отскочила. Песок и галька посыпались к моим ногам, когда я пролез в разбитое окно и включил фонарик, луч которого прорезал мне большой круг света во мраке.

Справа стоял письменный стол перед стеной, заставленной коробками для корреспонденции. Окинув взглядом мусор и копоть, спрессованную на полу, я заметил дверь слева, переступил через строительный мусор и потянулся к ней. Она открылась от одного хорошего толчка, отчего я услышал отдаленный писк крыс, эхом доносившийся изнутри. Лестничные пролеты вели наверх и вниз, и я направил фонарик на перила, чтобы посмотреть вниз. Лестница заканчивалась через два пролета, я быстро спустился по ней, прыжками огибая каждый поворот на площадке, осторожно, чтобы не споткнуться обо что-то острое, чего я не увидел в блеклом свете фонаря.

Внизу лестницы на покосившейся двери висел знак, на котором покрытые ржавчиной буквы гласили «В больницу». Удар по двери чуть не сорвал ее с петель, и я попал во вход в темный туннель.

Ускорив свой темп до легкого бега, я достиг конца туннеля за минуту и зажал фонарик так, чтобы зубы оставались на кнопке, пока сбросил мешок с плеч. Основываясь на чертежах, которые изучил, я знал, что дверь передо мной была заварена намертво. Из мешка я вытащил переносную установку для плазменной резки и фонарь с блоком питания. Надев пару сварочных перчаток и темные сварочные очки, я вырезал немалую арку в толстой стальной двери. Искры летели, пока пламя быстро двигалось по металлу с небольшим усилием с моей стороны, и за несколько минут я проделал дыру достаточно большую, чтобы пробраться через нее. Я пнул сапогом в центр круга, выбивая разрезанную сталь и пролезая через примерно полуметровый пролом между дверью и стальной камерой, которая являлась складом.

Камера была установлена впритык к стенам с каждой стороны углубления, без прохода где-либо, кроме как напрямую через нее. Я направил фонарь к прутьям, вырезал хороший кусок размером примерно шестьдесят сантиметров на полтора метра, затем сунул фонарь обратно в мешок, беря взамен пистолет для вскрытия замков. Внутри камеры я расчистил тропу к входной двери, отодвигая в сторону тележку с препаратами для анестезии, мониторами для слежения за кровяным давлением, маленькие инкубаторы для детей.

Поднимая замок на двери камеры, я три раза щелкнул пистолетом для вскрытия замков по замочной скважине, пока он не открылся, и убрал цепь, оставляя свою сумку у входа. Сбросил с плеч пальто, открывая логотип клининговой компании, у которой с больницей был контракт.

Хотите узнать о новых больницах? Новые лица были не в новинку — в основном временные контрактные рабочие. Я понял это, когда впервые выбрал ее пару недель назад — ни один член персонала не задал мне вопрос из-за моей униформы.

Сбросив скомканную одежду в мешок, я схватил свою компьютерную сумку и, немного пробежав дальше мимо других камер хранения, достиг лестничного пролета. Согласно чертежам, я находился сразу под центром исследования рака, где в галерее «Искусство исцеления» проводилась вечеринка.

Остановившись у подножья лестницы и разместив ноутбук у себя на коленях, мне удалось взломать систему безопасности больницы, основываясь на некоторых указаниях Алека. Я уже присматривался к этому месту и знал, что камеры следили за каждым лестничным пролетом, где находились двери в новое крыло. Я поднял взгляд на камеру, установленную в углу пролета и направленную на дверь этажа. Нажав на пару клавиш, я сместил ее ракурс вверх и влево, пока на экране оставалась картинка, показывающая зрителю только внешнюю сторону двери.

Надевая назад свои кожаные перчатки, проверил время. Без десяти восемь. Загадочное отвлечение было запланировано на четверть девятого, что означало, что у меня есть всего лишь минуты, чтобы вычислить местонахождение Обри и обеспечить себе возможность.

Я наблюдал за ними достаточно долго, чтобы понять — у меня никогда не будет золотой возможности поймать их где-либо в сраном Детройте, где никто их не найдет. Каллин разъезжал по улицам, как треклятый президент страны, и приводил с собой жену только когда собирались камеры и большая толпа. Обри редко покидала особняк, но когда покидала, ее всегда сопровождала свита телохранителей и полиции. Бал-маскарад был идеальной возможностью.

На ходу разглаживая рубашку, я обогнул лестничный пролет первого этажа, который вел в вычурное лобби. У здания был современный фасад, но мне тяжело было поверить, что однажды оно выглядело, как та крысиная дыра, находившаяся через туннель отсюда.

Прямо передо мной стоял стеклянный цилиндр, внутри которого были камни и деревья, с небольшим ручейком, который проходил по кругу комнаты и заканчивался в фонтане в центре. Вывеска впереди гласила: «Пруд отражения». На второй вывеске снизу были указаны часы занятия йогой. К этому была присоединена еще одна стеклянная закрытая установка, стенки которой выступали под углами, со светильниками на них, сменяющими угол освещения над графикой на переднем дисплее, размещенном идеально по центру каждой маленькой стенки. Непрочно свисая на кабелях, соединенных с высокими потолками по всему периметру, странные переплеты бронзовых прутьев давали ощущение легкого индустриального дизайна.

Гул разговоров заполнил комнату, которая выглядела похожей не на больничную приемную, а больше на холл в музее. Комната просто разграничивалась на зону для приема приглашенных и официантов, основываясь на смокингах и униформах, хоть и все они носили вычурные маски на лицах, преимущественно скрывая свои личности. Женщины были одеты в длинные платья, и на мгновение я почувствовал себя, будто ворвался в фильм «С широко закрытыми глазами». Движением руки проверил, что мой «Глок» был наготове на бедре на случай, если повалит дерьмо, когда выудил маску из ряда идеально разложенных на соседнем столике.

— Ты из обслуживающего персонала?

Я повернулся лишь слегка, чтобы прикрыть большую часть своего лица и заметил синие слаксы и поношенные, но до блеска натертые выходные туфли. Хер знает, какое количество ключей свисало на кольце у него на поясе. Охрана.

— Ага.

— В мужском туалете проблема. Мне нужно, чтобы ты проверил, и быстро, — он прочистил горло, что выдало, что, по всей вероятности, он и стал причиной проблемы.

— Уже занимаюсь.

Он помедлил минуту, а затем добавил:

— Не задерживайся слишком. У нас важные гости, — и ушел через двойную дверь.

Еще один взгляд на часы дал мне знать, что до начала шоу осталось двадцать минут. Внутри моего кармана я сжал маленький пузырек ГГБ (прим. пер. — Гамма-гидроксибутират — наркотик для изнасилования). Наркотику понадобится добрых двадцать минут, чтобы подействовать до степени отключки.

Поддевая крышку спрятанного пузырька, я просканировал людей, пока мой взгляд не остановился на высокой брюнетке, стоящей возле Майкла Каллина в дотошной черной массе людей, что ввело меня в оцепенение. Да, Алек был прав. Обри Каллин была невероятно красивой с длинными, каштаново-золотистыми волосам, кожей настолько безупречной, что на нее было больно смотреть, и большими золотисто-карими глазами, которые, казалось, сверкали под оранжевыми огнями.

Клер Дэйвенпорт, молодая телеведущая канала «Сикс Ньюз» заняла их разговором, пока ее оператор стоял позади.

Пробираясь по стеночкам, держась в тени, я обогнул комнату, проложив себе путь ближе к месту, где она стояла. Если я облажаюсь, плану конец. Финиш. Все, что мы задумывали, вылетит в окно. Я поправил маску на лице, убедившись, что скрываю большую его часть.

На круглом столике на одной ножке стоял поднос с одиноким бокалом шампанского, почти взывая ко мне. Он, казалось, также взывал и к Обри Каллин, по тому, как она приподняла голову, глядя на меня, стоя возле Каллина. Теребя тряпку, которую я засунул в свой карман, я двинулся вперед, занимая себя поднятием бокала, вытиранием стола и опорожнением пузырька с наркотиком в шампанское.

Легкий удар по моему локтю напряг мои мышцы, когда один из официантов поднял поднос со стола, и мой желудок скрутило в узел, когда я увидел, что он уходит. Бл*дь. Я сам должен был предложить ей этот бокал! Я проследил взглядом за официантом, который сделал всего два шага, прежде чем Обри сделала шаг в сторону и взяла предлагаемый бокал шампанского.

Черт, это было близко.

Когда она поднесла бокал к губам, золотые глаза уставились через щели в маске прямо в мои, и на мгновение, клубок жара пронесся по моему телу.

Колючая боль ударила мой череп изнутри, отчего правый глаз начал подергиваться от сжимающих конвульсий. С белой вспышкой лица Лены перед глазами ярость снова впиталась в мои вены, и я вырвался из необъяснимого порабощения, поглотившего меня на секунды.

Опуская бокал, Обри не отвела от меня глаз. Будто время замедлилось и остановилось, мы стояли друг напротив друга, глядя глаза в глаза через маски, скрывающие наши лица.

Она глотнула шампанского, поставила бокал и сделала шаг ко мне.

Немного рановато, но мои мышцы скрутило в спираль, я был готов напасть, если бы пришлось, сделать глупейшую вещь посередине мероприятия, как например, в открытую сбежать с женой мэра.

Ее целенаправленная походка была кричаще прервана резкой остановкой, когда еще один человек в смокинге поднял ее руку к своим губам для поцелуя. Отпрянув и нахмурившись, она прошлась взглядом по новому мужчине, вверх и вниз, будто существовала какая-то тревога. Будто бы я мог исчезнуть.

Я мог. Хоть и пялясь из затемненного коридора, ведущего — как я предполагал — к закрытым комнатам для пациентов, я не выпускал ее из виду.

Каллин приблизился к ней сзади, и, если мои глаза меня не обманули, она напряглась от его прикосновения к ее плечу. Он одарил мужчину, поцеловавшего ей руку, улыбкой. Несколько секунд прошло прежде, чем Каллин увел Обри ко второму темному коридору с другой стороны от лифтов.

Ощутив любопытство, я последовал за ними на расстоянии и нырнул в прилегающую дамскую уборную, приотворив дверь.

Удерживая ее за горло, чем заставил скривиться, Каллин со стуком прижал ее к стене и наклонился к ее уху. Я не мог разобрать, что он ей сказал, но по тому, как она сжала губы и почти зарычала в ответ, я понял, что это не было милостями. Он провел рукой по ее лицу, размазывая помаду по губам, будто был зол, и должен признать, причиной этой злости был поцелуй, оставленный на ее руке. Он скользнул ладонью вверх по разрезу ее платья, издав похлопывающие звуки между ее бедер, и я услышал его рычание:

— Моя.

Он указал на ее лицо, махнул рукой, освобождая, и ушел, оставляя ее в беспорядке, причиной которому стал сам.

Острый спазм пробил мой череп, и я с силой зажмурил глаза, мысленно считая секунды, через которые он рассеется. Двигая челюстью вперед и назад из-за тянущей боли, пока дымка перед глазами не уступила место ясности. Я посмотрел вниз на свои часы. Пять минут до начала шоу, и пятнадцать с тех пор, как она глотнула шампанское.

Майкл вернулся к остальным гостям, пока Обри прикрыла лицо, мелкими шагами убегая в уборную.

В дамскую уборную, в которой я прятался.

Идеально. Даже слишком идеально.

Словно хищник, я скользнул назад, запираясь в первой из двух кабинок, и ждал.

Двери уборной распахнулись, и Обри, словно обезумевшая, влетела в комнату и направилась к зеркалам. Влажная тушь стекала по блестящим щекам.

— Сраный ублюдок, — прошептала она, стягивая перчатки и бросая их на стойку с раковиной. Она увлажнила комок из бумажного полотенца под краном и использовала его, чтобы стереть красные разводы и потеки туши с лица прежде, чем поправить помаду.

— Не позволяй ему увидеть слезы, — ее слова слетели словно мантра, витавшая у нее в мыслях.

Стук в дверь заставил Обри замереть на месте. Мое собственное внимание метнулось ко входу, пока я ожидал, что в дверь войдет усложнение.

Вместо этого снаружи позвал женский голос.

— Миссис Каллин, ваш муж попросил уведомить вас, что главный врач больницы собирается вручить награду терапевту года. Он хотел бы, чтобы вы были рядом во время церемонии.

Две минуты.

— Спасибо! Я сейчас буду, — она наклонилась к умывальнику, встречаясь глазами со своим отражением. — Пожалуйста, Боже. Пусть в этот раз у меня получится. Ты можешь сделать это, Обри. Пора… — она отошла назад, удерживаясь лишь на край стойки, — …сбежать от этого ублюдка.

Одна минута.

Бойкими шагами она на цыпочках подошла к двери уборной, открыла ее на маленькую щелку и выглянула наружу. С тем, как она одной рукой сжала цепочку своей сумочки, и, учитывая напряженную позу ее тела, она выглядела, будто готовилась сделать неистовый рывок, словно была готова сбежать. Хотя у нее едва ли было время шевельнуться, пока она совершила вторую за секунды ошибку, и я ринулся к ней, запустив свои руки по ее, прижимая сумочку Обри к ее локтю.

Легкое напряжение сковало ее мышцы, когда голова откинулась назад, а глаза принялись изучать мое лицо. Ее брови сошлись вместе.

— Кто ты… что ты… — она уже не могла нормально разговаривать, пока тело обмякало, и она не перестала двигаться.

Поднимая ее на руки, я встал у двери. Готовясь. Выжидая.

Что-то похожее на взрыв, сотрясло стены, и все сборище превратилось в суету тел. Метавшихся. Кричащих.

Идеальный момент хаоса.

Сейчас.

Я выскользнул из уборной, придерживаясь стены, с удивлением наблюдая за внедорожником, въехавшим через холл галереи, над крышей которого клубился дым. Повсюду валялось битое стекло. Искусство, стоящее в ряд минуту назад, теперь было разбросано кусками разорванного полотна. Бронзовый дизайн, свисающий с потолка на кабелях, упал, воткнувшись в крышу внедорожника.

Последовала еще одна волна крика. По системе громкой связи была запрошена медицинская помощь.

Пнув дверь, я удерживал Обри, затем перекинул ее через плечо. Как только дверь закрылась, я мимолетом поймал взгляд Майкла, который обернулся с открытым ртом от — как я думал — потерянности и разочарования, пока его широко раскрытые глаза были направлены на уборную. Его голова металась между направлением уборной и разбегающейся толпой, прежде чем он нырнул в последнее место, где видели его жену.

Я запомню эту картину, буду смаковать ее в самые темные моменты одиночества, когда смогу представить мгновения, которые явно последуют — паника, опустошение, незнание, что случилось и кто ее забрал.

Я быстро передвигался вниз по лестнице. Громкий скрип напряг мои мышцы, и из-за эха голосов и звона ключей, я ухватился за стену, держась подальше от перил.

Охрана промчалась по первому этажу, когда я пролез через дверь подвала. Я нес безжизненное тело Обри, пока не достиг камеры хранения и проскользнул в дыру, хватая мешок с пола. Бл*дь, с ними обоими мышцы горели. Я бросил мешок в дыру, протащил Обри через отверстие, которое прорезал в двери, и поднял ее на плечо, прежде чем пуститься в бег по длинному темному туннелю с сумкой в руке.

Никто не последовал за мной. Казалось, никто не знал, что я только что похитил жену мэра.

Это было слишком, черт возьми, легко.

***

Вернувшись в особняк, я нес взваленное бессознательное тело Обри на плече, словно мешок с картошкой. Крепко удерживал ее за бедра сзади под платьем, пока взбирался наверх, а ее руки безвольно шлепали по моему заду с каждым моим шагом.

Налево от лестницы, я пнул ногой дверь в комнату — именно ту, которую выбрал, как раз напротив моей спальни. Темные шторы украшали единственное окно, закрывая собой охранную решетку, наподобие тех, которые я установил на каждом окне в особняке. Ее кровать уже была установлена, оборудована кожаными манжетами и изголовьем, которое я прикрепил к стене.

Я разместил ее вялое тело на кровати и проделал быструю работу с закреплением ее рук и ног, прежде чем вставить кляп в рот, приподнимая ее голову, чтобы я мог завязать его на затылке.

Веселья ради, я натянул черную маску на лицо — ту же самую, которую Алек носит в своих пресловутых видео Ахиллеса Х, и сделал шаг назад.

Слабый стон пронзил воздух, и я отступил дальше, когда она сдвинулась на кровати, и ее платье задралось вверх по бедру. Будто внезапно осознавая, она резко натянула оковы, и ее глаза распахнулись. Широко.

Паническое хныканье, приправленное резким втягиванием воздуха, последовало после того, как она приподняла голову над кроватью и сделала еще одну жалкую потугу натянуть оковы.

Мне хотелось рассмеяться. Настолько беспомощна.

— Хосп… Нне плох… — ее голос казался неразборчивым лепетом из-за повязки.

Ведро ожидало ее у кровати. Я дернул тряпку и поднял Обри как раз, чтобы она могла вырвать, когда она вытянула шею и повернула голову в сторону. Я предвидел, что это из-за смешивания наркотика с алкоголем. Последнее, что мне было нужно, это чтобы простыни воняли рвотой.

Она перевела дыхание, оглядев комнату.

— Г-где я? Ты… ты Ахиллес Х?

Я уставился на нахмуренные брови Обри Каллин и маску непонимания.

— Ахиллес Х и минуты с тобой бы не провел.

То, что должно было быть похожим на попытку покачать головой, выглядело как покатившийся шар для боулинга, пытающийся остановиться на полосе.

— Крам…олк… — ее глаза снова медленно нашли меня. — Чего ты хочешь? Денег? У меня ес… день…хи. Просто… скажи… сколь…

— Ты думаешь, я похитил тебя ради чего-то настолько несущественного, как деньги?

Еще одно резкое движение ее головы выглядело так, словно она сейчас скатится на пол.

— Кто…. Кто-то тебя нанял?

— Например?

Я резко выдохнул.

— О, Господи, кт… знает, — ерзание на кровати задрало ее платье еще выше по бедру. — От… пусти меня. Нико…да не ус… лышишь обо мне снов…. Об…щаю… — огромные расширенные зрачки в ее глазах выглядели черными, словно зло, и ресницы трепетали даже, когда глаза закрывались, а голова бесконтрольно перекатывалась по подушке.

Я не ответил ей. Она все равно ничего бы не запомнила из сказанного. Кроме того, я был здесь не для того, чтобы облегчать ей жизнь или посвящать. Вместо этого, я оставался в тени, тихо пялясь на нее, ожидая, пока понимание настигнет ее, и волны паники последуют за этим.

Ее грудь поднималась и опадала быстрее, пока глаза бродили от одного угла комнаты к другому, затем она содрогнулась, брови нахмурились, будто она боролась с тем, чтобы закрыть глаза. Минуту спустя, она проиграла битву. Ее тело обмякло, а рот остался приоткрытым.

Мой взгляд скользнул туда, где разрез ее платья открывал бедро, загорелое, подтянутое и гладкое, на блестящей поверхности которого отражалось освещение комнаты.

Лена свернулась клубком на полу, ее гладкие ноги были в крови, ожогах и синяках. Я накрываю своей рукой то место, где они порезали ее ножом, и слезы застывают у меня в глазах. Она дергается от моего прикосновения, не заботясь поднять глаза и посмотреть на меня, и я знаю почему. Она чувствует себя разрушенной. Они разрушили мою девочку. Мою прекрасную Лену. Избили и заклеймили.

Ярость закипела в венах, горяча кровь. Я потер виски, притупляя внезапную боль в них, и принялся расхаживать, словно зверь в клетке, готовый впиться в жертву. Вид бедра Обри привел с собой необузданное желание оставить на нем синяки, впиться пальцами в его безупречную плоть и оставить метку боли, как они сделали с моей женой. Я хотел приставить пистолет к виску Обри и спустить курок, забрать то, что мое. Око за око. Слова Алека сражались в моей голове.

Не делай этого. Не облажайся.

Я покинул комнату до того, как смог последовать своим порывам, и направился вниз.

Схватил бурбон с кухонного стола и опрокинул в горло, ожидая, пока прохладная жидкость успокоит пожар в моем горле. Я не заметил, как бутылка оказалась пуста. Снимая перчатки, я запустил руки под воду и позволил холодной струе усмирить пламя, разгорающееся под моей кожей. Изначально дом не был оборудован водоснабжением, электричеством или газом. Я сам установил все это, сделав проводку, проведя газ и воду. Чуть не убился во время процесса.

Я потер рукой лицо и прижал бугор ладони к голове. Гребаные головные боли.

Из-за нахождения Обри в соседней комнате мне понадобится какой-нибудь сильный алкоголь — такой, который мог бы утопить картины ее высоко задранного платья и всех тех вещей, которые я хотел сделать из ярости. Я не знал, как долго по желанию Алека я должен был ее удерживать. Не имел понятия, почему он добавил ее похищение к идеальному, по моему мнению, плану, разработанному месяцы назад. Что плохого случится, если ее убить? Зачем она была ему нужна? Он сказал мне следить за ней на время переговоров. Но переговоры не были частью плана. Я должен был систематически убивать каждого человека, который убивал мою семью, пока Алек держал бы их в напряжении, сливая информацию, занимая их, сбивая со следа. Каллину было бы насрать на пропажу нескольких головорезов, если это означало, что вся его гребаная операция будет раскрыта. В итоге, Каллин сдохнет. Без переговоров.

Мне не нравилось, что Алек изменил то, с чем мы оба согласились. План изменился, и у меня не было выбора, кроме как следовать ему. Когда я сказал Алеку, что сделаю все, что он хотел, в обмен на личности мужчин, укравших мою жизнь, я не мог даже догадаться о том, что моим заданием будет нянчиться с единственной женщиной на планете, в которую я бы с радостью всадил пулю.

Консистенция воздуха сжала грудь, и знакомое чувство натянуло желудок.

Мне нужно было прикончить еще бутылку алкоголя, чтобы усмирить пламя.

Глава 8

Ник

В «Логово Льва» стоило ходить ради двух вещей — полуголых женщин и крепкого алкоголя, способного уложить любого ублюдка весьма быстро. Он также был единственным клубом в Детройте, в котором продавали алкоголь и женщины раздевались полностью. Везде в других местах это было запрещено, но, черт, будто это кого-то заботило.

Я уселся на барный стул, намертво приковав свой взгляд к копу, сидящему рядом с Ревом — хозяином бара и своего рода соседским сторожевым псом. Хоть он и сам не был робок в заключении сделок лично, но держался подальше от проблем. Рев не питал особой любви к полиции Детройта — по факту, я слышал истории о том, как он выбивал дерьмо из офицеров, которые пытались устроить рейд на дома в его районе.

В ночь четверга стрип-клуб пустовал, так что в вызове копов не было смысла. Помимо маленькой группки, сидящей у сцены, чьи противные смешки показывали, что они весьма неплохо проводили время, здесь находились лишь Джимми и Сэмпсон — двое мужчин, чей возраст, пожалуй, приближался к восьмидесяти.

Я заказал виски, впиваясь взглядом в женщин на сцене, вколачивающихся в шест в такт Adrenalize группы In This Moment.

Впереди, ближе всего к сцене среди стаи пьяных костюмов, которые предпочли незнакомок своим женам, встал мужчина среднего возраста и принялся выделывать движения пахом в стиле дерьмового танца членом, чем были известны жители пригорода. Вы всегда сможете отличить их от коренных жителей Детройта. Когда они пересекали свои границы, их умение танцевать напоминало парня, в смятении трахающегося напоказ.

Я ненавидел, когда эти куски дерьма приходили сеять свою дикую сперму в баре, где Лена работала стриптизершей. Они всегда пытались прикоснуться к ней или уговорить ее встретиться с ними в задней комнате. Она никогда не соглашалась. Даже когда дела шли плохо и денег не хватало. Она всегда говорила, что это сохранит для меня.

Для других она танцевала в темноте, скрывая то, что не хотела показывать им. Для меня — она танцевала при свете.

Костюм в галстуке запрыгнул на сцену, и, словно инстинктивно, мои мышцы напряглись в порыве отправиться за ним. Его тело пролетело в воздухе, оттаскиваемое огромным парнем по имени Большой Джон — вышибалой, — который тащил его за шиворот пиджака и сопроводил группу из бара.

Я покачал головой. Мрази.

На противоположной стороне бара Рев рассмеялся, похлопав копа по спине, и спустя добрых полчаса незнакомец встал и ушел. Когда тот вышел из клуба, Талия, бармен и официантка, которая уже долго работала в «Логово Льва», принесла мне еще один напиток, поставила его на столик с улыбкой и подмигнула.

Я опрокинул в горло четвертый шот за последние тридцать минут и сделал жест Талии об еще одном, но удар в плечо заставил меня обернуться к человеку, который опускался на место рядом со мной.

— Реверенд Льюис, — я хлопнул его по спине и снова повернулся к бару. — Пришел заставить меня покаяться в своих грехах?

— Дерьмо, — он покачал головой. — С меня хватит сраных сопливых историй на сегодня. Можно подумать, в моей личной жизни не происходит никакого дерьма.

— У тебя проблемы, Рев?

Он ухмыльнулся.

— Тебя не было в этих краях долгое время, мой дорогой. Где был?

— Жил хорошей жизнью. Как бизнес?

Он выдул воздух, надув щеки, и повернулся в направлении танцовщиц.

— На улицах творится какое-то дерьмо. На прошлой неделе пропало две девушки, — он наклонился ближе. — Я не какой-нибудь гребаный святоша, но пытаюсь заботиться об этих девушках, как могу. Вывести их задницы из стриптиза и дать им безопасное место. Хоть какие-нибудь деньги. Ходит молва, что какая-то шайка подбирает их. Обещает им больше денег, чем они зарабатывают здесь. И больше их никто не видит.

Долгое время наркотики были большим источником прибыли, но торговля сексом стала более выгодным средством постоянного дохода, исключая тот же риск.

— Старый добрый друг Каллин заботится о безопасности улиц для всех и каждого, — добавил Рев прежде, чем поставить свой напиток. — Отсюда и проблема с тем, что люди приходят сюда, пытаясь управлять этим местом. Они до сих пор думают, что это еще одна крысиная дыра, которую они могут развалить своими дорогими кранами и построить дорогущие здания. Остается то, что внутри. Детройт — это образ мышления. — Он постучал по виску. — А ты не можешь убить то, что находится в уме. Не-а. Сожги все нахрен, и оно вернется. Ты не можешь убить это. Не можешь владеть этим. Все, что ты можешь, заставить поверить.

Талия поставила еще один шот, и я опрокинул его, морщась от жгучей жидкости, стекающей в мое горло.

— Ну, и сильное же дерьмо ты пьешь. Чувак, тот, кто глушит виски, ищет драку. — Он продолжительно смеялся, прежде чем сунуть в рот короткую сигару. — Или, может, дело в причине и следствии.

Потирая нос большим пальцем, я выдул воздух через ноздри и избавился от послевкусия на языке.

— Просто хочу насладиться крепким сном ночью. — Я кивнул на дверь, за которой исчез коп. — Думал, ты не фанат копов.

Рев презрительно улыбнулся и кивнул.

— ДеМаркус? ДеМаркус Корли. Я с ним вырос. Пожалуй, единственный меткий ублюдок в полиции. Его стоит сделать шефом, — Рев фыркнул, а затем потянул свой напиток. — Его разжаловали из-за каких-то дел, которые вывели из себя действующего шефа полиции.

Это пробудило во мне интерес.

— Да?

— ДеМаркус не терпит оскорблений или неуважения, и он, как пить дать, не преклонится перед угрозами. Он хороший мужик, этот ДеМаркус. У тебя проблемы? Обратись к нему. У него сердце из золота. Всегда готов и хочет помочь ближнему выбраться из неприятностей. Не то что остальные коррумпированные гандоны, которые всегда ведут себя с тобой хладнокровно, а когда всплывает другое дерьмо, вонзают нож тебе в спину при первой попавшейся возможности. ДеМаркус не играет в такие игры.

— Значит, он за тобой присматривает.

— Ага, он присматривает за мной, а я присматриваю за ним. У нас система, понимаешь? Так это работает. Копам и людям нужно сотрудничать. Мы не идеальны, но мы в одной команде. Некоторые просто не понимают. Я не могу позволить этим теневым задницам закона прийти сюда и перестрелять всех на месте, словно это военная зона посредине Востока. Улавливаешь, о чем я?

Я уставился на янтарную жидкость, взбалтывая ее в стакане.

— Ага, улавливаю.

Рев поставил локти на спинку стула и развалился на своем месте.

— Ты себе еще не нашел женщину? Что, бл*дь, с тобой не так, чувак? У тебя же есть эти голубые глаза. Девушки обожают голубые глаза, — его смех отразился от стен практически пустого бара.

Хороня свою улыбку в стакане алкоголя, я покачал головой.

— Я не ищу женщину.

— Ты гей?

Я опрокинул в горло остаток своей выпивки и со стуком хлопнул стаканом по прилавку бара.

— Нет. У меня нет времени на женщин.

— Чувак, — он махнул рукой, словно освобождая. — У тебя всегда есть время на женщину. Кто еще согреет постель? — Рев наклонил голову. — Думал, ты куришь сигары. Или я тебя с кем-то путаю?

Ага. Он часто принимал меня за Алека, который приходил в бар по случаю.

— Не-а, могу иногда выкурить косяк. Хотя, никаких сигар.

— Ха! — выкрикнул он и улыбнулся. — Знал, что ты мне понравишься.

Поднимаясь с барного стула, он похлопал меня по спине.

— Рад видеть тебя. Береги себя, брат.

— И ты тоже, Рев.

Жестом я попросил еще один шот.

— Впечатляет.

Голос донесся из-за спины, и я повернулся к блондинке, которую Большой Джон спас от долбанутого костюма. Ее сиськи выглядывали из-под скудной рубашки. Слава Богу, она выглядела старше, чем большинство девушек в этом месте, и все равно я почувствовал себя куском дерьма от внезапного напряжения в члене.

— Я положила на тебя глаз с тех пор, как ты сюда вошел. Большинство ублюдков уже рвало бы здесь на барную стойку.

— Слышал, что удерживание своего ликера в организме является одной из семи добродетелей.

Она рассмеялась и забралась на стул, предоставляя мне полный обзор на свою грудь, едва поместившуюся в лифчик.

— Не знаю ничего о том, как быть добродетельной, — ее взгляд упал на мою руку, и, сжав своим пальцами мой бицепс, девушка облизнула губы. — Не хочешь встретиться со мной в задней комнате клуба? Расскажешь мне больше о своих добродетелях?

— Нет, — я поднял руку, смягчая отказ кривоватой улыбкой. — Я в полном порядке.

— Послушай, — прошептала она, наклоняясь ближе. — Ты выглядишь очень милым парнем.

— Я бы так не сказал.

— Мне бы понадобилась дополнительная наличка сегодня вечером, — ее тело придвинулось плотнее к моему, пальцы массажировали мои руки, пока она говорила, — моя мать болеет и не может работать. Я забочусь о ней. Она полностью на мне, понимаешь?

Не делай этого. Каким-то образом я услышал голос Алека в своем подсознании. Предупреждение.

Не то чтобы я имел что-то против стриптизерш — черт, я был женат на одной, а те, кто обычно искал денег, наличку, не искали отношений. Хотя те несколько раз, которые я был с женщиной ради обычного секса за последние три года, хорошо не закончились.

«Со мной все будет в порядке», — сопротивлялся я мысленно.

Конечно, Алек был там каждый раз, когда я выходил из ступора и пытался собрать куски воспоминаний о прошлой ночи воедино. Двумя неделями ранее я привел в поместье двух девушек. То, что началось как стриптиз, пока я наблюдал, как эти двое вылизывали одна другую, а потом голыми прижимались к друг другу на краю моей кровати, закончилось тем, что они лежали прикованные наручниками к столбу, дрожащие и сильно напуганные. Я не имел понятия, что случилось. Я пробыл в отключке половину их прелюдии.

— Сколько?

Ее брови взлетели вверх.

— Для тебя? Двадцать баксов.

— А если мы трахнемся?

Ее лицо загорелось улыбкой.

— Мама сможет получить лекарство на еще одну неделю. — Она подпрыгнула со своего места, вытаскивая меня за руку. — Давай, малыш. Я быстро заставлю тебя кончить.

Часть про ее мать была ложью. Большинство из них ткали манипулирующие истории, подобные этой — такие, которые свидетельствовали об их наркозависимости. Секс с женщиной не принесет эмоций, впрочем, как и чувство вины. Всего лишь сделка. Столкновение потребностей. Наличие дома женщины, привязанной к твоей постели, может весьма глубоко пробудить твои нужды, но я лучше выковыряю себе яйца стамеской, чем поддамся им. Хотя, избавиться от них — нужд — прямо сейчас может быть неплохой идеей.

Она повела меня в заднюю комнату, где полки были заставлены коробками, чистящие средства стояли на полу в стороне, а тусклый свет мог погаснуть от каждого очередного мерцания лампочки. Кладовая, насколько можно было сказать.

— Рев позволяет мне пользоваться задней комнатой. — Она повернулась ко мне лицом, прижимаясь своим телом к моему и наглаживая меня руками по плечам.

— Такой сильный, — прошептала она. — Ты наверняка выглядишь достаточно привлекательным без всей этой одежды, чтобы тебя съесть. — Когда она приласкала мое лицо, я поморщился, замечая подергивание ее глаза. Девушка потянулась за моей рукой, щипая за конец пальца, пытаясь снять с меня перчатку.

Я сжал ладонь в кулак, чтобы остановить ее.

— Они останутся.

— Я настолько грязная?

По правде говоря, я три года не прикасался к женщине. Это мое наказание. Цена, выбранная мною ради уплаты за подпитывание моего желания. Хотелось бы мне не думать о сексе так часто, как я думал, хотелось бы мне не хотеть запустить кулак в волосы женщины и заставить ее объездить меня с безрассудной несдержанностью. Я хотел женщину с изгибами, а большие сиськи, как у нее, не зажигали во мне первобытную потребность.

Я провел пальцем в перчатке вниз по ее щеке. Она была красивой девушкой, возможно, могла бы попасть в нечто менее опасное, типа модельного бизнеса или телевидения. Со своей фарфоровой кожей и рубиновыми губами она напомнила мне Скарлетт Йохансон или кого-то вроде нее. Одну из тех классических красавиц из фильмов нуара (прим. пер. — «нуар» — кинематографический термин, применяемый к голливудским криминальным драмам 1940-1950-х годов, в которых запечатлена атмосфера пессимизма, недоверия, разочарования и цинизма, характерного для американского общества во время Второй мировой войны и первые годы холодной войны).

— Ты грязная девочка?

Флирт вернул улыбку на ее лицо.

— Ты и понятия не имеешь. — Поднимаясь вверх на носочках, она закрыла глаза и схватила меня за затылок, притягивая к своим губам.

Я повернул голову в сторону, сопротивляясь притяжению.

Также я не целовался.

— Не любитель проявлять свою симпатию. Это я поняла. — Ее челюсти напряглись, когда она отпрянула от моего лица, ее рука скользнула вниз по моему животу, в спешке дергая джинсы, пока она возилась с пуговицей. — Ты самый сексуальный мужчина, которого я видела в своей жизни.

Девушка потянулась внутрь моих боксеров и ее глаза расширились, когда она схватила мой уже готовый член. После пары поглаживаний, от которых мои мышцы напряглись, она дернула боксеры вниз и упала на колени передо мной, словно грешник, ищущий прощения.

— Господи боже, у тебя красивый член. — От одного длинного скольжения ее языка по моему стволу, мое лицо скривилось от болезненного желания вбиться в заднюю стенку ее горла. Она плюнула на руку и усилила хватку — сраная профи — водя круговыми движениями вверх и вниз по напряженной плоти, пока обрабатывала головку языком.

Мои колени чуть не подогнулись, и я придерживался рукой за стену.

Она скользнула двумя пальцами себе в рот и спустилась ими себе между бедер, бесстыдно потирая киску, пока дрочила мне.

Так я должен был кончить. В грязной кладовке, которая воняла плесенью и мусором, при свете тусклой лампочки, с настойчивой шлюхой. Я не мог возбудиться по-другому.

— Не могу дождаться, когда ты окажешься внутри меня. И чтобы потом не было неловко, я люблю, когда меня трахают в задницу.

Его слова ударили по моему черепу, и я напрягся.

— Тебе нравится этот член в твоей заднице, не так ли, грязная мелкая шлюха?

Лена кричит в матрас, пока мужчина в маске трахает ее сзади.

— Ричи, подай мне пистолет. Посмотрим, нравится ли это сучке, когда ее долбят в обе дырки.

Боль взорвалась в моем черепе, накрывая меня чернотой, конца и края которой я не видел. Красные пятна появились на черном, словно капли крови на воде, и судороги в мышцах утихли, когда сцена медленно сфокусировалась перед глазами лишь в красном цвете.

Блондинка была прижата к стене передо мной хваткой за горло. Тушь стекала по щекам, словно она плакала. Тело девушки дрожало под моей рукой, и я отпустил ее, сканируя на наличие крови или признаков нападения.

Она шмыгнула носом, вытирая щеку.

— Я сделал тебе больно?

Она покачала головой.

— Нет.

Я посмотрел вниз на свои поднятые и застегнутые штаны. Болезненный стояк, выпирающий из-под моих боксеров всего лишь несколько мгновений назад, пропал.

Я не имел ни малейшего понятия, что сейчас случилось.

Вытащив свой кошелек, я вынул триста долларов и вложил их ей в ладонь.

— Мне… жаль.

За что? Я не знал. Даже не хотел знать, потому что тогда встреча перерастет в единственное, чего я хотел избежать — чувство вины. Это не могло случиться давно, и у нее не было каких-либо следов, указывающих на физическую боль, кроме того, что я прижимал ее. Хотя эти слезы. Слезы говорили о многом, а ее рассказывали мне, что я сказал или сделал что-то презренное, отчего тушь потекла по ее когда-то безупречному лицу.

Это был я. Мистер, бл*дь, отвратительный.

Ее губа дрожала, и она отвернулась, кивая.

— Я обещаю… сделать так, как ты сказал. Я больше не вернусь сюда.

Серьезно, что я, бл*дь, сказал?

Приложив усилия, я пытался не выдать стремительный поток свободных кусков пазла, плавающих у меня в голове прямо сейчас. Я поспешил к выходу, который вел к аллее возле бара. Все равно так было лучше. Дерьмо случалось каждый раз, когда я доставал свой член, словно выпускал проклятого Кракена каждый, расстегивая ширинку.

Только одна вещь могла стереть последние двадцать минут — еще больше алкоголя и пуля.

Глава 9

Обри

Я с силой зажмурила глаза, боясь, что если открою их, они заставят меня увидеть то, чего я, возможно, не постигну — вероятность того, что я ушла из одного проклятого места и просто-напросто попала в другое. Красные пузыри плавали перед глазами под закрытыми веками, и я открыла один глаз, чтобы встретиться с туманной темнотой. Мерзкий вкус наполнил мой рот. Металлический, напоминающий бензин, и я проглотила его, чтобы не дать рвоте подняться вверх.

Горло пересохло, рот будто набили ватой. Я не могла выработать достаточное количество слюны, чтобы унять жжение, а голос не мог протолкнуться через эту сухость. Я попыталась вспомнить что-нибудь с вечера, и первая визуальная картинка, возникнувшая перед глазами — я, поправляющая помаду прежде, чем все кануло во мрак.

Комната расширилась и сузилась у меня перед глазами. Я едва ли могла видеть то, на что смотрела, и непрерывный тупой стук в ушах и носовых пазухах прерывал любое наблюдение. Окно за черными шторами. Стук. Дверь, скорее всего, ведущая в ванную. Стук. Стены с облупленной краской и разветвленными трещинами. Стук.

Я закрывала и открывала глаза, пока комната не пришла в фокус, и хоть немного, но углы и края предметов сужались от широких и размытых к более четким. Могли пройти пять минут или часы.

У меня не было ощущения времени.

Сопротивление разливалось под кожей на запястьях, когда я попыталась пошевелить конечностями. Посмотрела вверх на свои оковы, которыми были привязаны руки, и цепь, которая соединяла их с кроватью.

Какого…

Давление сжало грудь, и я поняла, что не сделала ни вдоха. Вдох, выдох, я медленно втянула застойный воздух, пытаясь найти смысл в том, что случилось. Почему я была здесь? Где это «здесь» было? Кто меня забрал?

Изображения врывались и вырывались из моей головы. Прием. Маски. Крепкая хватка Майкла на моем бедре. Помада. Тьма.

Паника выстрелила по венам, ужас наполнил кровь, когда понимание накатило на меня волной. Руки охватило дрожью, зазвенели оковы, пока покалывание разливалось у меня под кожей.

Меня забрали. Похитили. Кто — я не знала. И судя по окружающему интерьеру, это был кто-то, кому было удобно гнить посредине ничего.

Слова Майкла выплыли на поверхность:

И когда ты будешь на краю смерти, я оставлю тебя в какой-нибудь холодной и брошенной дыре, где ты утонешь в собственной крови, если крысы не обглодают тебя раньше.

О, боже. Я уже была мертва? Я подняла голову с кровати, рьяно пытаясь найти следы пыток, насилия. Скорее всего, я потеряла сознание. Может, действие наркотика еще не прошло, и я видела себя во сне или в галлюцинации. Может, киллер стоял рядом со мной, пока я лежала в коматозном состоянии и немая от шока, нанося увечья моему телу.

Может, он был нанят Майклом, чтобы выполнить работу и убить меня. Хотя для чего? За несколько лет мой муж сам попытался убить меня, но у него ни разу не хватало смелости дойти до конца. Вероятно, он нашел кого-то, кто с радостью сделает работу за него.

Или хуже. За годы у Майкла появилось столько врагов, что, скорее всего, я попалась в лапы кого-то из них.

Тепло потекло по моим венам от мысли и такого ощущения, которому не было места там, где была я.

— Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас, — я хотела остаться в поместье ужаса, потому что там я была начеку. Но надежда. Проклятая надежда. Она расползалась по моему телу, словно лучик света на готической вечеринке. Нежданный, но безоговорочно приятный. Просто такой, какой есть.

Невзирая на то в худшем ли я была положении или лучшем, но, может, я выиграла.

Майкл поклялся, что мне никогда не удастся сбежать от него, только если меня вынесут в мешке для трупа, и вот где я была — прикованная и, возможно, ожидавшая очередных пыток, но свободная от своего мужа-садиста.

Вопрос был в том, кто был моим похитителем? Я видела его?

Думай, Обри. Черт бы тебя побрал. Хотя, через туман я услышала отдаленный голос, приглушенный разговор, в беспорядке смешанный в моей голове, словно вдалеке работал телевизор.

Ахиллес Х и минуты с тобой бы не провел.

Не Ахиллес. Я надеялась, что его угроза Майклу каким-то образом сделает меня объектом его следующей атаки. Это не сработало. Мои фантазии воплотил в жизнь загадочный мужчина в маске, который, по-видимому, был ничем иным, как просто иллюзией.

Не то чтобы я считала, что мне безопасней находиться с бесславным хакером, но, по крайней мере, он не был известен тем, что разрубает женщин и хоронит их где-то в прибережной полосе реки. Но снова-таки, им не был и Майкл, хотя я и подозревала обратное.

Если его нанял мой муж, мне явно нужно найти выход, потому что нет ни единого проклятого шанса на то, что наемник даст мне хоть малейший шанс выжить. Мне нужно, чтобы он развязал меня.

Мне стоило испытывать больше страха, чем я испытывала, но ощущение от передачи психопатам вызывало ассоциацию, словно приемного ребенка передавали по кругу, или играли в настоящую сраную лотерею, где новичка отымеют меньше, чем бывалого игрока.

Я уже проходила через ад, выжила и вернулась.

Благотворительный прием был моим шансом на побег, пока все важные гости могли отвлечь Майкла. Я не могла позволить себе ошибку, не могла натолкнуться на еще одно усложнение. Еще один дом ужаса, в который мне нужно направиться в целях побега.

Парень мог быть сумасшедшим, серийным убийцей, скрывающим свое лицо под кожаной маской, мог сдирать кожу своих жертв, но я была замужем за мэром Детройта, и никто не мог превзойти этого ублюдка, когда дело доходило до сумасшествий.

Натянув все четыре оковы одновременно, я закричала в отчаянии.

— Эй! Эээй!

Тишина.

Я разочарованно выдохнула.

— Да ты издеваешься? — Покалывая, страх карабкался вверх по позвоночнику, пока вопросы вертелись у меня в голове, сжимающейся от простой мысли: что если он вообще не вернется?

Глава 10

Ник

— Папочка! — В черной пустоте шепчет голос, и легкий толчок будит меня. — Папочка, проснись.

Я открываю глаза яркому, почти ослепляющему свету. Чувствую, словно упал на пустую страницу, и прямо посередине мой сын, держит потрепанного кролика, мистера Тимса.

— Джей, — порыв подхватить его обжигает мышцы на моих руках, но мое тело тяжелое, прикованное гравитацией, а он остается вне моей досягаемости. Я стою ровно, протягиваю руки и улыбаюсь.

— Подойди сюда, Джей. Иди ко мне.

Его глаза изучают меня издалека. Сомнительно. Осторожно.

— Ты сделал что-то плохое, папочка? Тому мужчине?

Я наклоняю голову к Маркизу и игле, торчащей из его горла. Только мой сын мог воспламенить во мне стыд, который я внезапно чувствую.

— Он обидел тебя и мамочку, Джей. Мне пришлось сделать ему больно, чтобы он больше никого не мог обидеть. — Я нахмурился, когда до меня дошло, что во всем этом я упустил одну маленькую деталь. — Откуда ты знаешь, что я сделал ему больно?

Джей вскидывает голову и искоса смотрит на меня, играясь петелькой на мистере Тимсе.

— Алек сказал мне.

— Алек? — Злость закручивается у меня в животе, полностью затеняя больший вопрос — как он может обсуждать что-то с Алеком?

— Мне нужно идти, папочка.

— Джей! Подожди! — Я тянусь к нему, но он слишком далеко, чтобы достать. — Куда? Куда ты идешь? Позволь мне пойти с тобой. Пожалуйста. — Слезы стоят в моих глазах. — Покажи мне, где мне найти тебя и мамочку.

Улыбка растягивается на его губах.

— Это обман. Тебе нужно проснуться. — Его голос утопает в гулком смехе мужчины. Он искривляет губы и бьет меня по лодыжке. — Проснись.

Мои веки распахиваются, и я с тяжестью моргаю, пока яркий солнечный свет проникает через занавески и практически сжигает мои глазные яблоки. Неясная фигура опирается о дверь, скрестив руки, и запах дыма практически касается моего языка, когда он выпускает клуб дыма изо рта. Я опускаю взгляд на окружающий меня пол, где вероятно, провел прошедшую ночь, даже не сняв ботинки.

— Сраный виски. — Капли пота покрывают мою кожу, когда я потираю лицо рукой. — Всегда делает это со мной.

— Веселая ночка? — отрезвляющее разочарование приходит со словами Алека.

Я почесал затылок.

— Твоя девушка в соседней комнате. Ты хоть поздоровался?

— Заглядывал. Спит как младенец, — он выдул еще один клуб дыма. — Забыл поздравить тебя с твоей первой жертвой прошлой ночью. Хороший финал.

— Подумал, тебе понравится, — я поднялся на край кровати и схватил бутылку с ночного столика, приканчивая остаток виски прежде, чем взглянуть на Алека. — Собачья шерсть…

— Кстати говоря, может, можешь научить свою шавку не тереться о мой костюм Армани за две штуки чертовых долларов?

— Добрый жест от хороших людей в «ДигиКонИнтернешенел»?

Около шести месяцев назад Алек взломал «ДигиКоИн» — мирового лидера и сайт по электронному обмену валюты, украл одиннадцать миллионов долларов, которые небрежно хранились в онлайн кошельке, и перевел наличку на счета оффшорных банков. Полностью не отслеживаемо. Было известно, что в сети сайт-обменник был связан с некоторыми тошнотворными сайтами детской порнографии. Взломав «ДигиКоИн», Алеку удалось прикрыть полдесятка подшефных сайтов, сферой деятельности которых была продажа детей.

— Думаю, ты согласишься, что эти деньги потрачены с умом, мой друг, — сказал он.

— Я ожидал, что ты поддержишь какую-нибудь страну третьего мира и развеешь мифы, которые я успел придумать, например, что ты такой эгоистичный подонок.

— Зачем отрицать правду? — Зажав сигару зубами, он улыбнулся на это. — Подумал, что найду тебя с ней в постели. Что может означать лишь то, что ты снова ловил проституток прошлой ночью

— Заглохни. Я никогда не соглашался придерживаться целибата.

— Убийство проституток в публичных местах — не самый лучший способ удержать власть в правильном русле.

— Я не убил ни одной, — ответил я, тыча в него пальцем. Это было правдой. Я никогда не убивал девушек, хотя я не мог сказать, что случалось в моменты наступления тьмы.

— И все равно, — он вскинул голову. — Так что, ты невинно трахал женщину, и вы двое разошлись, довольные и счастливые жизнью?

Я потер череп руками.

— Я не причинил ей боли.

— Я видел тебя, Ник. Отключки. Отрывки памяти, на которые ты не можешь положиться. Жестокость в твоих глазах. Ты в полушаге от потери контроля. — Он размял плечи. — Пара поглаживаний по твоему члену стоят просирания целого гребаного плана еще до того, как мы начали?

— Я не просру его! Доверяй мне.

— Доверие — это все, что у меня есть, брат. И если ты все испортишь, я сам разрушу это шоу. — Вперив в меня взгляд, он повозился с запонкой и расправил рубашку под пиджаком. — У тебя есть все, что нужно для сегодняшнего вечера?

— Да. Полный набор.

— Укрепил место?

— Ага.

— Хорошо. Не делай глупостей, — его серые глаза сверлили мои, полные различных видов серьезности, которые я просто-напросто не мог, бл*дь, осмыслить благодаря монстру, имя которому — похмелье. — Важно, чтобы ты не убил себя,— он ухмыльнулся, а затем дернул подбородком в сторону двери в комнату Обри. — Кстати, говоря о поддержании жизни. Она, наверное, умирает с голоду. Попытайся не подвергнуть ее своему графику приема пищи. И ради бога, своди девушку в ванную.

Глава 11

Обри

Жар ударил по моему лицу, и я внезапно очнулась от тупого оцепенения в руках. Открыла глаза, чтобы осмотреть комнату, освещенную только лучами солнечного света, пытающимися пробиться сквозь шторы с узором огурцов. Взгляд вверх пробудил во мне и облегчение и тошноту от вида моих рук, прикованных к кроватному столбу — по крайней мере, то, что я чувствовала, не было фантомной конечностью, которую заживо отрубил сумасшедший, но я все равно была прикована к кровати в комнате, выглядящей так, словно она сошла со страниц рассказа Эдгара Аллана По. Темные серые стены и темное дерево старой на вид мебели вместе с облупливающейся краской и паутиной хэллоуинского масштабов.

Теплый запах сигары наполнил ноздри, нотки кедра поверх вкусного запаха муската. Не был бы мой рот сухим, словно пустыня, он бы наполнился слюной от этого аромата.

Сжимания и разжимания пальцев не принесли ничего, чтобы унять оцепенение, и пока я чувствовала радость от того, что вообще могу их ощущать, страх наполнил мой желудок тошнотой. Ерзание явно не помогало, но то, что я вообще могла двигаться, говорило мне, что я не была парализована окончательно.

В последней безрезультатной попытке вырваться из оков, я взбрыкнула и закричала, словно сумасшедшая. Скрип и стук кровати выбивал ритм вспышки моего гнева, пока мышцы не опустились на кровать в поражении.

— Оцепенение еще не прошло? — Глубокий гулкий голос привлек мой взгляд к темной фигуре, стоявшей у стены со скрещенными руками на груди.

Паника выстрелила по моему телу, но утонула в горячей крови, словно кубики льда, тающие в кипящей воде.

— Ты заработаешь дополнительные бонусы, если я почувствую смерть до того, как ты по факту отправишь меня на тот свет?

— Я мог бы тебя развязать. — Интонация в голосе придала ему поддразнивающее звучание.

Слыша его спокойный тон и видя обычную расслабленность, я не могла тут же назвать его киллером.

— Но это сделает тебя благородным человеком, когда на самом деле ты просто…

Говнюк.

Полегче. Нет смысла злить парня, похитившего тебя и привязавшего к кровати.

Сбросить оковы означало один шаг на пути отсюда.

— Кем? — Он оттолкнулся от стены, и первое, что я увидела, были его глаза — сногсшибательные голубые алмазы, которые разрезали меня пополам своим проницательным взглядом. Выразительные, отвлекающие глаза, которые не принадлежали лицу похитителя.

Не то чтобы я много думала о похитителях, и уж точно не фантазировала о них, но я представляла их с холодными, как уголь, почти демоническими глазами — как у Майкла. Могущественный взгляд этого мужчины и аура спокойствия, без сомнения, говорили мне, что он мог вскрыть меня, при этом мягко напевая погребальную песнь, словно ангел.

Капюшон черной кожаной куртки скрывал волосы, но белая майка под ней открывала восхитительный вид на мышцы. Глубокие впадины между буграми выглядели, словно резьба ручной работы, и выглядывали сверху и исчезали за майкой, где его грудные мышцы и соски соприкасались с тканью. Бронзового оттенка кожа заставила меня задуматься, работал ли он на улице. Может, рабочий, строитель?

Я посмотрела вниз, чтобы увидеть какие-нибудь мозоли на его руках, но их скрывали черные кожаные перчатки. Люди обычно носили перчатки в помещении, чтобы скрыть отпечатки пальцев. Пока совершали свои преступления.

На его лице не было ни единого изъяна, оно было симметрично отточенным, а глаза глубоко посаженные под задумчивыми бровями. Самодовольных изгиб его губ, гладких и идеально пропорциональных, зародили во мне намерение прикусить свою собственную губу.

— У моего мужа есть связи. Он найдет тебя. И тебя убьют, если он сам этого не сделает. — Мне становилось плохо от мысли о том, что я придавала Майклу могущественности, чтобы получить пользу, но, возможно, упоминание об этом ублюдке могло привести к тому, чего хотел от меня этот парень.

Эти глаза во всей их красоте содержали пугающую пустоту — абсолютное отсутствие чувств, пока парень пялился в ответ со зловещим блеском, молчаливо предупреждая меня о моей бестолковой болтовне.

— Я не боюсь твоего мужа.

Значит, мне нужно бояться. Почему же я не боялась?

Может, я просто не могла больше испытывать страх. Возможно, я смотрела в глубокие глаза дьявола уже многие годы. Я познала жгучую боль хлыста, прожигающее прикосновение лезвия, и неуверенность в том, что я переживу следующий день. Я жила в постоянной готовности к обороне, и приняла такое количество ударов в темноте, что мое тело всегда находилось в состоянии напряжения и тревоги.

Выражение лица парня было чистым спокойствием, и палящая власть исходила от него волнами. Его красивые черты лица не совпадали с лицами серийных убийц, мелькающих у меня в голове. Банди. Гейси (прим. пер. — Тэд Банди — американский насильник, серийный убийца похититель людей и некрофил. Между 1975 и 1978 признался в совершенных 30 убийствах. Джон Уэйн Гейси — американский серийный убийца, изнасиловавший и убивший 33 молодых человека, в том числе и подростков. Также известен, как «убийца-клоун»).

Не будь дурой, Обри.

В своем состоянии готовности, его черный капюшон и темная, загадочная личность напоминали мне Ахиллеса Х — мужчину или женщину, о ком я фантазировала месяцами.

Красота, которую я могла созерцать на лице незнакомца, одновременно и вводила меня в заблуждение и выводила из себя, что я заметила в густом тумане кошмара, словно красная Шапочка восхищалась красивыми зубами Большого Серого Волка. Мужчина, пялившийся на меня в ответ, был незнакомцем в буквальном смысле слова — таким, от которых мать с раннего детства предупреждает своих детей держаться подальше. Таким, который похищает молодых женщин и превращает их в ужасную статистическую находку для телешоу о расследовании и для уроков по вскрытию тел. Он был также тем, о ком, скорее всего, цыпочки со странностями будут фантазировать в своих извращенных фантазиях об изнасиловании, благодаря его темному капюшону и глубокому голосу. А, возможно, он украл меня для круглолицего мужика с плохим зачесом волос на лысеющей голове, и оказалось так, что он просто красивый палач, задача которого успокоить меня прежде, чем я полностью сойду с ума.

И все-таки. Я не могла отвернуться от этих глаз, как бы сильно каждая частичка в моем теле не кричала: «Отступай!». Я видела их прежде. Под маской.

— Ты… ты был там… — понимание ударило меня с двойным «черт меня дери», и кое-что во мне тут же воспламенилось. — Мне нужно в ванную. Или мне обделаться прямо здесь перед тобой?

Он молча уставился на меня, его левый глаз подергивался. Я могла лишь вообразить, что он представлял, какое это будет чувство — задушить меня. Словно подтверждая мои мысли, мужчина провел руками по своим черным перчаткам, будто убеждаясь, что они достаточно хороши и упруги, и не порвутся, когда его ладони сожмут мое горло.

Мое тело от чего-то подергивало — от какого-то странного ощущения, которое я хотела оттолкнуть и расплющить здравым смыслом, но не могла. Я ненавидела то, что этот непоколебимый взгляд вытаскивал какую-то первобытную, животную часть моего мозга на поверхность, и мне было стыдно признавать, но для похитителя он был красив — красивый подонок, привязавший меня к кровати на всю ночь, пока увильнул в какой-то бар. И как я представляла, этот бар для таких, как он, где он напивался и болтал со своими друзьями похитителями.

Я прочистила горло и поерзала в кровати, пальцы обмякли, словно сосиски, пока я ждала.

Спустя вечность, он наклонился вперед и начал развязывать мои лодыжки. Пальцы на ногах подогнулись от холодной кожи его перчаток на моем теле.

— Есть хоть шанс, что ты бы мог начать с рук? Все это неудобно… понимаешь?

Сузив глаза и едва заметно скривив губы, он дал мне понять, чтобы я «заткнулась нахер, потому что я не собираюсь устраивать тебе комфортную жизнь», но он все же передвинулся к моей правой руке. Даже с лицом достойным «GQ» и красивыми глазами, парень излучал огненные волны враждебности, словно рой акул под ровной поверхностью воды.

Напряжение стрелой спустилось вниз по позвоночнику, пока я, встревоженная повреждениями, наблюдала за его обволоченными черной кожей пальцами, расстегивающими наручники, из-за чего в желудке появилось закручивающее ощущение тяжести. Как только мое запястье было свободно, рука упала на кровать.

Булавки и иголки, булавки и иголки. Вот черт.

Я поворочала запястьем, сжимая и разжимая пальцы, сжимая и разжимая снова и снова. Словно училась контролировать свое тело. Если бы в фильмах походку ходячих мертвецов изображали правильно, они должны были бы меньше заботиться о том, чтобы рыскать в поисках мозгов, и больше сфокусировались на том, чтобы избавиться от покалывания в той ноге, которую они постоянно влачили за собой, и которая замедляла их ходьбу. К тому времени, как парень отковал вторую, рука пульсировала в такт биению сердца, и теперь я сражалась с иголками в обеих руках, чувствуя себя зеленым монстром из Yo Gabba Gabba (прим пер. — детский анимационный мультфильм про монстров, где у зеленого из них были самые толстые пальцы).

— Может быть, в следующий раз ты продумаешь более правильное похищение и установишь вытяжные цепи в стене вместо того, чтобы устанавливать их на кроватном столбе. — На мой комментарий он ответил недовольным взглядом. — Просто предположение. — Чувствуя тянущую плотность в конечностях, я еще раз размяла руки и приподнялась с той стороны кровати, которая была подальше от него.

Мужчина был огромным, возможно, метр девяносто три или метр девяносто пять, и, если эти бугры и мышцы под его майкой о чем-то говорили, он также был очень накачанным. Боец, как я могла предположить. Я получу свой шанс на побег, лишь перехитрив его.

— Я не знаю, что ты планируешь, леди. Но если думаешь, что сможешь проскочить мимо меня, ты в двух секундах от того, чтобы столкнуться с реальностью. — У него был акцент детройца. Тяжело было разобрать его вчера ночью, но, как пить дать, я слышала в его речи резкость звонких согласных и глотание в словах. Ему, по всей видимости, нужны были деньги, что означало, что они могли быть фактором переговоров.

Словно парень мог читать мои мысли, он схватил мою сумочку со стола, вытряс ее содержимое на кровать и взял флешку, которую я украла из офиса Майкла. Скорее всего, ему заплатили, чтобы получить ее обратно.

— Я возьму это. — Он сунул ее в карман и скрестил руки, словно головорез на детской площадке после того, как вытряс с кого-то деньги.

Отлично, Обри. Возможно, можно было использовать эту флешку в качестве торга. Заметка на будущее: прятать важные вещи в лифчик, а не в сумочку. Я даже не знала, что на ней, но зная Майкла и его офис, безопасность которого могла посоперничать с Пентагоном, любой объект, содержащий информацию, был важен.

Незнакомец поднял руку, подзывая меня к себе, но я была полностью уверена, что этот жест означает абсолютно другое. Мой взгляд метался между ним и дверью.

— Я… разве это не гардеробная?

— Была.

Мое сердце ухнуло вниз от понимания, и неохотными шагами я приблизилась к двери в комнату, которую посчитала гардеробной. Какая спальня, черт возьми, не имела гардеробной?

Я открыла дверь и обнаружила уборную из области «сделай сам», с фанерным полом и раковиной, встроенной в тумбу. Никакого зеркала. Вешалка в дальнем углу маленькой комнатушки стояла пустая и бесполезная. Никакого окна. Никакой вентиляции. И не единого шанса на побег. Я была уверена, что единственное место для облегчения будет моим единственным выходом из этой тюрьмы-комнаты, с входной дверью перед глазами и со свободой за плечами.

— Выглядишь разочарованной, — близкое звучание его голоса напрягло во мне каждую мышцу.

— Ты планируешь составить мне компанию в ванной, или что-то в этом роде?

— Делай свое дело. И поторопись.

Я ступила внутрь, закрыв за собой дверь, и, наверное, впервые с тех пор, как оказалась здесь, реальность происходящего начала просачиваться в мой крепко сотканный кокон отрицания. Это была не шутка. Я вполне могла умереть в заколоченной крысиной дыре с психом-поклонником Боба Вилы (прим пер. — Боб Вила — ведущий американского шоу по улучшению своего дома своими руками), и его загадочными черными перчатками, которые явно были надеты, чтобы скрыть отпечатки пальцев.

Борясь с порывом скрутиться в калачик и закричать, я ухватилась за край раковины и включила воду, отчаянно хлебая просто из-под холодного крана, жадно наполняя рот водой, которая едва ли не зашипела от сухости у меня во рту.

— Давай, Обри, — прошептала я. — Пора выработать план «Б». Ты выжила. Ты выдерживала и худшее, чем это. — Может быть. Кто, черт возьми, знал, что таила от меня остальная часть дома? Я подняла глаза вверх, пялясь на стену, где должно висеть зеркало, и была даже благодарна, что мне не придется смотреть на себя сейчас. — Ты хорошо научилась читать людей. — Я выдохнула, но безнадежность заскулила где-то на задворках моего разума. Я быстро отбила ее своим поразительным умением обманывать логическую сторону моего разума.

Быстрый анализ. Он был высоким, темным и подавленным. С накинутым на голову капюшоном. Может, он что-то прятал? Чувство юмора — ноль. Я имею в виду, вообще ноль. Может, был зол. На меня?

Может быть, сексуальное неудовлетворение. Нет, он слишком хорошо выглядит.

— Но его отношение — дерьмо, — пробурчала я в ответ на свои мысли.

Я накрыла лицо руками. Если парень не был полным типом из рода «я пытаю детей и животных», лучшей попыткой будет воззвать к его сопереживающей стороне. Чувствовал ли наемный убийца вину? Было ли у киллера вообще раскаяние?

Если это не сработает, останется лишь один способ.

Соблазнить подонка. Ты уже делала это прежде и выжила. Ты сможешь сделать это снова.

Меня похищал хищник с самой верхушки пищевой цепочки, будучи в самих дебрях функционального расстройства, и я выбралась. Не окончательно освободилась, но выбралась. Но парень с другой стороны двери был временным засором на моем пути к свободе. Пехотинец, наверняка лично нанятый главарем тиранов — моим мужем.

Быстрый осмотр ванной не показал мне ничего, что я могла бы использовать как оружие. Парень очистил все до самого основания, зайдя настолько далеко, что убрал даже зеркало, которое я могла разбить и использовать осколки, чтобы напасть. Дерьмо.

От двух стуков в дверь я подпрыгнула, чуть ли не шлепнувшись на задницу.

— Секунду! — я быстро подняла платье, справила нужду и выпила две пригоршни воды из-под крана.

Когда вышла, он стоял возле двери, со скрещенными руками, практически рыча, когда я проскользнула мимо него к противоположной стороне кровати.

— Тебя нанял мой муж? — спросила я.

Его челюсть двинулась, будто он пережевывал мой вопрос мгновение, прежде чем выплюнуть ответ:

— Если бы меня наняли убить тебя, ты бы уже была мертва.

Правда, и позор мне, как похищенной, что моей дедукции не хватило, чтобы самой додуматься до этого.

— Но это не означает, что я не собираюсь убить тебя… в итоге.

Я слышала эту фразу прежде. Множество раз. Отсрочка способствовала хитрому мышлению и тому, чтобы оставаться в игре на шаг впереди. Все-таки, однажды мой отец сказал мне, что мир был площадкой для охоты, и единственный способ определить хищника, это сбросить всю наживку в кучу.

Научившись делать это по желанию, я вызвала у себя слезы и села на край кровати.

— Пожалуйста. Я не… я не знаю, есть ли у тебя семья… или... заботишься ли ты о ком-то. Если да, значит… ты знаешь, насколько опустошительно потерять их.

Я посмотрела назад, ожидая увидеть бездеятельность от моего жалкого представления. Вместо этого, он выглядел разъяренным, будто вот-вот вырвет мне глотку и сожрет ее у меня на глазах.

Дрожь пробрала все мое тело, пока я медленно поднималась на ноги.

Готовься бежать.

Глава 12

Ник

Только кровать отделяла мои руки от глотки Обри Каллин, пока я смотрел на нее в изысканном дорогом платье и с трехкаратным бриллиантовым кольцом на пальце. Я попытался переварить выплюнутую ею херню о потере любимого, будто у нее было хоть какое-то понимание, как, бл*дь, заботиться о ком-то, кроме себя.

Рациональная сторона моего разума пыталась убедить меня, что она не знала ни черта о моем прошлом. Не знала, кем я был. Как она вообще могла насмехаться надо мной?

Нерациональная сторона моего разума подталкивала меня использовать этот комментарий, чтобы списать ее со счетов. Может, она все-таки знала. Может, она и ее муж сидели в горячей ванне, попивая шампанское, смакуя каждый момент жизни, которую они украли ради их собственной жадности. Может, эти двое трахались, чтобы сделать снимки, достойные сцены преступления, чтобы деньги постоянно капали в их кошельки — их личная порнография для богатых и беспощадных.

— На кровать. Живо. — Слова протолкнулись сквозь мои стиснутые зубы, пока поток пистолетных выстрелов поднимался из глубины моего горла. Стоит ей сказать одно гребаное слово.

Одно слово.

Шея Обри дернулась, когда она сглотнула и скользнула на кровать.

Да уж, я знал все о потере любимого. Я проживал это дерьмо изо дня в день на протяжении трех лет, но я не паду жертвой ее манипуляции. Даже если я мог увидеть, что она стала мастером двух обличий — яркой белоснежной улыбки на камеру, скрывающей раздвоенный язык пресмыкающегося.

Стоя возле кровати, я наклонился над ней, крепко удерживая ее руки по обе стороны от головы. Подо мной она, казалось, вжалась головой в матрас, словно пытаясь исчезнуть. Я бы рассмеялся, только ее коленка впечаталась мне в пах, а голова врезала по носу.

Удары электричества прокатились по моим яйцам, и я ухватился за нос одной рукой.

— Бл*дь!

Игнорируя боль, я отбил в сторону ее молотящие руки и удары ног, вразнобой сыпавшиеся по моему боку, и заломил оба ее запястья у нее над головой, с силой припечатывая их к кровати.

— Отпусти меня, бл*дь! — Женщина корчилась подо мной, врезав коленом мне по боку.

Удерживая оба ее запястья в плену правой рукой, я пригвоздил ее атакующую ногу бедром к кровати, залез на нее и оседлал ее тело, охваченный желанием вырубить. Подо мной она билась и выгибалась другой с большей силой, чем, я думал, у нее есть, пока я не вжался в нее, пришпиливая ее лоб своим, и она наконец-то не замерла.

С трудом дыша, я уставился в ее глаза и, стиснув зубы, слушал прерывистое дыхание. Именно в этот момент я понял, что ее грудь в ходе борьбы выскочила из-под платья и вжималась в мое тело. Соленый привкус крови обволакивал язык, пока она стекала мне в рот. Приподнимая голову над ней, я опустил взгляд на ее идеально круглую сферу, изящно торчащую из-за положения ее руки над головой. Я облизнул губы и с трудом сглотнул, пока ее голая кожа манила мой рот так близко.

Обри сделала жалкую попытку оттолкнуть меня.

— Даже, мать твою, не смей! — прорычала она, и я резко пришел в себя.

— Не переживай, солнышко. Ты меня не возбуждаешь, — я натянул ткань платья обратно на ее грудь, так и удерживая ее запястья, и оттолкнулся от нее. — Хочешь жить? Делай именно то, что я тебе говорю. Не выделывайся.

Широко раскрыв глаза, она задрожала, ноздри затрепетали от быстрых вдохов, будто она ожидала, что я причиню ей боль. Страх на ее лице пробудил волну адреналина в моем теле, которая согрела мышцы.

Я наклонил голову в сторону, склонился к ней, смеясь внутри себя при виде подергивания ее глаза.

— Ты боишься меня, Обри? — Ее ответный рык скривил губы в усмешку. Женщина хорошо держалась, нужно отдать ей должное. — А стоит, — вытягивая ее руку к изголовью кровати, я замер. Один длинный шрам тянулся вертикально по ее предплечью, края неровные, закрученные. Поперек запястья была татуировка. Я не заметил ее прежде, когда привязывал Обри первый раз. Не надо быть гением, чтобы узнать попытку суицида.

Мой взгляд метнулся к ее, и она сузила глаза, выпятив подбородок в защитной манере, будто не намеривалась объяснять.

Какая мне была разница до того, хотела ли она покончить с собой? Только чем дольше я пялился, тем больше она, казалось, чувствовала себя неудобно на обозрении, отвернувшись от меня.

— Что это?

Она дернула головой назад в мою сторону.

— Что? Уже не такая идеальная, когда начинаешь снимать слои?

Очевидно, было что-то глубже, но у меня не было ни желания, ни интереса узнать. Насрать. Обри служила мне лишь одной целью — отомстить. Ну, и что, что один фрагмент из ее прошлого не совпадал с идеальностью ее настоящей жизни?

— У всех есть шрамы. Что делает тебя особенной?

— Я никогда не говорила, что они особенные. По факту, они мое ежедневное напоминание о том, что я не являюсь ничем особенным в отличие от того, что привыкли думать люди.

Все тревожные кнопки в моей голове сработали одновременно — покинуть миссию к чертям собачьим. Мне не нужно было, чтобы Обри Каллин, подобно змее, забралась мне под кожу со своим вопросом о найме меня ее мужем с целью убить ее, а теперь и шрамом, но что-то темное, более глубокое нашептывало мне сквозь шум в моей голове.

Я быстро привязал ее руки к кровати, игнорируя грызущую мысль, но она все равно не исчезала. Скорее всего, я упустил что-то за все эти часы наблюдения за Каллинами, изучения их более года, изо дня в день.

Может быть, Обри Каллин не была тем, кем я ее считал.

Убирайся нахрен отсюда.

Я вытащил свой зад из той комнаты. Не позволю ее дерьму оказать на меня влияние. Она была улыбающейся мордашкой за пропагандой «Отбора».

Верная любящая Степфордская женушка, поддерживающая любую морально коррумпированную прихоть своего мужа. В шрамах или нет, она оставалась врагом, по той же причине, по которой каждый солдат под руководством Гитлера заслуживал отправиться вслед за диктаторским ублюдком — они верили в ложь.

Мы с Алеком готовили заговор слишком долго, чтобы позволить манипулирующей личности разрушить его фальшивыми слезами и мольбами о сочувствии. Я уже давно потерял способность сопереживать.

Все еще кипя, я ушел на кухню и ухватился руками за столешницу. Обуздай гнев. Часть меня хотела никогда не подписываться на ту часть плана, которая заключалась в ее похищении. У меня было чувство, что проводить много времени с Обри было плохой идеей. Не помогало и то, что она владела естественной красотой — длинными каштановыми волосами, кожей медового оттенка, золотыми глазами и теми ямочками на щеках, которые придавали ей своего рода игривость, молодость — чем-то, что камеры и репортажи не уловили в полной мере.

Рванув дверцу навесного шкафчика, я схватил бутылку текилы, открутил крышку и опрокинул жидкость себе в горло. Проглотив огромную порцию, я хлопнул бутылкой по столешнице и потряс головой, чтобы избавиться от жжения в горле. Из раковины рядом я выхватил тряпку, включил кран и смочил уголок, после чего поднес ее к своему носу, вытирая кровь там, где сучка меня ударила.

— Хорошо играешь в свою чертову игру, миссис Каллин, но я на твою херню не поведусь. — Прижимая тряпку к носу, вытер остатки крови и втянул воздух носом. Схватил бутылку со столешницы и сделал еще один глоток. Затем, поставив бутылку, оглянулся в направлении лестницы. Думаю, мне нужно чем-то ее покормить. Как бы сильно мне не хотелось заморить ее голодом, Алек, вероятно, чокнется.

Давно же я готовил для женщины, и понятия не имел, что они едят.

По цветовой гамме я разложил на тарелке порезанную клубнику, яйца, сальсу, авокадо, тост и колбаску. Все продукты, которые по утверждению Алека, он видел, что она ела. Вернувшись наверх, я вошел в комнату, схватив по пути стул у стены, и уселся рядом с Обри.

Я мог говорить только благодаря алкоголю. Наколов клубнику на вилку, поднес к ее губам.

Она отвернулась от меня.

— Я не голодна.

— Я не спрашивал, голодна ли ты. Ешь.

— Пошел нахер, — выплюнула она.

Я провел языком по зубам, когда от ее жалкого акта сопротивления на моих губах расплылась улыбка.

— Тебе это нравится, не так ли?

Женщина стрельнула в меня взглядом, снова выпятив подбородок, и я знал, что что-то дерзкое так и напрашивалось сорваться с ее губ.

— Я лучше пройду милю с огурцом в заднице, чем трахнусь с тобой.

— Это можно устроить. — Черт, я бы заплатил, чтобы увидеть это. — А ты нечто другое, револьверные губки.

У нее задергался глаз.

— Как ты меня назвал?

— Револьверные губки.

— Это еще что, бл*дь, значит?

— Стреляешь словами из своего рта. Кажется, это твоя отличительная черта. Нужно было прихватить намордник вместо цепей.

— Я…

Как только она открыла рот, я сунул в него клубнику.

Ее ноздри затрепетали, она прожевала и проглотила.

— Ты…

Еще одно слово и следующая клубника проскользнула между ее губ, и она зарычала, поднимая голову с подушки, жуя со злостью и скрежеща зубами.

Клубничный сок, вытекший из уголка ее рта, заставил сдержать смешок, словно я увидел какое-то бешеное животное внутри ее, готовое разодрать меня в клочья.

— Есть еще что сказать? — Я наколол целую вилку яичницы.

Уголок ее губ приподнялся, глаза метали кинжалы, и она кивнула:

— Ты сраный чл…

И яйца отправились вслед за клубникой.

Женщина молчала, пока я скормил ей остаток еды с тарелки, и после последнего кусочка подняла глаза:

— Почему я? Почему я здесь?

Я ожидал этого вопроса — удивляюсь, почему она не задала его раньше. Это не означало, что я планировал отвечать ей.

— Открой рот.

Ямочка между ее бровей стала более заметной всего лишь на мгновение прежде, чем ее глаза смягчились от грусти, и она широко открыла рот, закрыв глаза. Вид был невероятно эротичный, когда кончик ее языка подался навстречу последней клубнике.

Завороженный, я положил ее ей на язык, молча коря себя за стояк, прижимающийся ко шву на моих джинсах. Какой же садистский ублюдок… Тот тип эрекции, которую я чувствовал к ней, не имел ничего общего с эмоциями или любым уровнем влечения к женщине. Я хотел получить возможность отнять что-то у Обри Каллин — что-то, что порежет ее так же глубоко, как был порезан я.

Трахнуть бы ее из ненависти, после чего оставить в боли и рыданиях утопать в презрении к самой себе, как я и провел первый год до того, как Алек пришел ко мне с идеей о мести.

Я хотел, чтобы она почувствовала себя маленькой, ранимой, слабой.

Обри открыла глаза, и только тогда я заметил, как моя рука дрожала перед ее лицом. Я быстро опустил вилку и подскочил со стула.

Я может и был киллером, безжалостным сукиным сыном, но я не был насильником. Чтобы не сделать ничего опрометчивого, мне нужно было убраться подальше от нее.

— Я хочу увидеть его, — выпалила она.

— Увидеть что? — Я не мог скрыть отвращение в своем голосе, зная, что она поймала меня в момент слабости.

— Твой шрам. Ранее, ты сказал, у всех есть шрамы, — она опустила голову назад на подушку. — Позволь мне увидеть твои.

Эта женщина думала, что она меня смягчила.

— Отвали, — ответил я, выходя за дверь.

Глава 13

Ник

После ланча для Обри, мне удавалось держаться подальше от нее большую часть дня, запершись в комнате, рыская в подпольной сети. Ничего так не омрачало день, как доза желчи из самых темных недр «кишечника сети», и я выиграл джек-пот, когда наткнулся на сайт «Голубая Орхидея» — имитатор оригинального сайта по детской порнографии, который власти раскрыли несколько лет назад. Только идиот мог предположить, что это дело имело большую важность, но опять-таки, люди могли выйти сухими из воды с дерьмом подобным этому.

Это здесь я нашел следующую жертву в обличии двенадцатилетней по имени Сапфира, данное предположительно за ее синие глаза.

Флешка, которую я украл у Обри, оказалась бонусом, что натолкнуло меня на вопрос — зачем ее отдали ей? На ней предварительные планы и контракты, одобренные президентом городского совета для застройки жилыми домами Брайтмура, были перечислены вместе с контактной информацией некоторых самых злосчастно известных преступников города, включая Анжело Донати, главу банды преступной семьи Донати. Казалось, Брайтмур будет выведен на новый уровень и вокруг торгового комплекса будут построены жилые дома. В чем проблема? Множество старожил до сих пор называли эту крысиную дыру своим домом — некоторые жили там годами и не могли себе позволить просто сорваться с места и переехать.

Казалось, я наткнулся на план Дьявольской ночи, что дало мне больше причин подозревать женщину. Почему Каллин доверил ей такую важную информацию? Информацию, которая, я и не подозревал, могла бы быть на флешке — достаточно транспортабельной, чтобы выбросить, если понадобится.

В своей комнате я как обычно проверил свое оружие: два «Глока», стянутые ремнем у меня на груди, кинжал в сапоге, охотничий нож с крюком для вспарывания, покоящийся в ножнах на бедре. Сунув маску в карман джинсов, я вернулся в комнату Обри и поставил на стул ее обед.

Она прошлась по мне взглядом с головы до ног и обратно.

— На прогулку собрался?

Игнорируя вопрос, я расковал ее руки и ноги, наблюдая за растущим интересом в ее глазах, перерастающим в недоумение.

— Ты оставляешь меня отвязанной?

— Ага, — я посмотрел на тарелку с курицей, рисом и овощами. Ни вилки, ни каких-либо других приборов, что означало, ей придется есть руками. — У меня нет времени кормить тебя.

Она уставилась на меня широко распахнутыми глазами.

— Веселая ночка планируется, да?

Развернувшись на пятках, я направился к двери.

— Можно сказать и так.

Выйдя за дверь, я запер ее и свистнул Блу, который послушно поднялся по лестнице. Без единого слова от меня, он уселся у двери, и, ухмыляясь, я присел перед ним.

— Не выпускай ее никуда. Понял? — Касание его языка к моей щеке подтвердило его понимание, и я встал перед ним, вытирая собачьи слюни со своей кожи.

По пути вниз я проверил свои сообщения. Я отправил первое два часа назад, заказывая час с Сапфирой.

Получил ответ: три сотни, и делайте все, что хотите.

Рвота забурлила у меня в горле. Гребаные двенадцать лет. Наркотики, может, и властвовали на улицах, но с такими частыми рейдами «Управления по борьбе с наркотиками» многие преступники обратились к торговле сексом. В отличие от однократной выручки от крэка или кокаина, они могли выручать деньги всю ночь напролет благодаря одной девочке. Групповое изнасилование могло увеличить доход в три или четыре раза.

Я уставился на адрес, высвечивающийся на экране моего телефона — почасовой дешевый мотель, где свирепствовала проституция и наркотики, в сраной стороне от Касс Корридор.

— Буду через минут двадцать, — произнес я вслух, когда написал ответ, затем сел в мой любимый, полностью восстановленный черный «Мустанг» 67 года, и сорвался в направлении отеля «Пантеон».

Ублюдки и понятия не имели, какой шторм надвигается на них.

***

Я прибыл менее чем за полчаса и оставил машину на маленькой парковке сбоку здания, защемленного между двумя испещренными пулями крысиными дырами. Я поднял файлы, лежащие сбоку от меня, на Рика «Темного Жнеца» Харриса, его брата Джонатана «Поджигателя» Харриса, их общую девушку Терезу Круз, вербовщика для круга поставки, и Юлия «Казанову» Мелоуна, чей брат руководил командой «Мили-7». Сообщения, которые я получил, были от Рика, старшего брата Джонатана.

Когда команда стала более известной, операции распространились, задевая разные сферы — проституцию, поставки оружия, убийства по найму. По какой бы там ни было причине, эти четыре марионетки решили держаться друг друга, и для меня это было просто прекрасно. В мешках окажутся еще четверо ублюдков.

Адреналин стрелой пронесся по моим венам, как и каждый раз, когда я кого-то убивал. Не будет никакой пощады. Эти трое мужчин не только насиловали и сексуально измывались над девочками и мальчиками минимум десяти лет, но они также участвовали в этом на камеру, снимали, пытали и в итоге увечили тех, кто заканчивал после этого смертью или беременностью. Младенцев, родившихся в результате, продавали на черном рынке, а процент от дохода набивал карманы Майкла Каллина так долго, пока он молчал и не влезал в их бизнес.

Я натянул маску на голову и накинул капюшон поверх нее, вышел из машины и прошел к парадной двери трехэтажного мотеля. Граффити покрывало отколотый кирпич, а некоторые из окон были закрашены черной краской. Складывалось впечатление, что какое-то гнусное дерьмо творилось за этими окнами — это было такое место, при виде которого родители крепче прижимали к себе своих детей, когда проходили мимо. Номер 335 был на верхнем этаже и оказался одной из самых больших комнат в крыле — скорее всего, две комнаты соединили в одну. Я поднялся по лестнице на верхний этаж менее чем за минуту и постучал в дверь.

Всего несколько секунд прошло прежде, чем худой белый мужчина, которого я узнал, как Джонатана «Поджигателя» Харриса, появился в дверном проеме. Бледный и с косяком травки в зубах, он осмотрел меня с ног до головы, из-за чего у меня задергался указательный палец, которым я всегда спускаю курок.

— Нэш?

Я скормил ему фальшивое имя. Также сказал ему, что хотел абсолютной анонимности, так что маска, по всей вероятности, его не удивила. Естественно, в этом месте никто не удивлялся гребаному чудаку. Ублюдку, разгуливающему в лыжной маске.

Я кивнул в ответ на его вопрос, и он дернул головой, приглашая меня войти.

Будто войдя прямиком в преисподнюю, я увидел нижайший уровень человеческой порочности. Две клетки, выставленные у стены в ряд, внутри которых сидело по маленькой девочке, скрутившейся и обнявшей свое избитое до синяков тело. Ни одной из них не было больше шестнадцати или семнадцати лет, и мой желудок скрутило тошнотворным узлом ярости, закипающей внутри.

Бл*дь. Соберись.

Мне стоило знать, сколько жалких мудаков собралось в этом месте. С третьего этажа было тяжело убежать, и, если в этой крысиной дыре были и другие участники этого круга, у меня было минимум две девочки, которых нужно провести через преграды, какие только могли появиться на моем пути — что потенциально увеличит количество тел по сравнению с тем, на что я рассчитывал.

На диване рядом с клетками брюнетка с темными глазами и светлой кожей курила сигарету перед телевизором, будто в ситуации вокруг и отдаленно не было ничего из ряда вон выходящего.

— Сапфира как раз заканчивает. — Джонатан указал головой на закрытую дверь в коридоре у него за спиной. — Наличка с собой?

Я потянулся в карман, вытаскивая пачку денег. Когда он вытянул руку, я увидел татуировку, которая при сжимании им кулака открывала слова «трах с кулаком», и воспоминание продрейфовало в моей голове, а голос прорезался сквозь туман.

«Твой муж когда-нибудь трахал тебя кулаком, детка? — Мелкий урод облизал свой кулак, а затем вздрогнул, выдыхая. — О, это не любовь, если тебя не трахают кулаком в задницу».

Я потряс головой, душа в себе ярость, но я мог почувствовать, как тьма сгущается вокруг меня. Темный, блуждающий монстр хотел взять контроль и убить каждого из них.

Мучительный крик, после которого последовал плач, разорвал мои мысли, и я дернул головой к закрытой двери.

Сапфира.

Прежде, чем парень смог выхватить пистолет, я вытащил «Глок» из-под своего пальто и приставил под его подбородок, устанавливая траекторию полета пули прямиком через его мозг. Чихни я невзначай, мозги этого подонка достигли бы потолка. Я вытянул его пистолет из-за пояса штанов, и когда сучка с дивана медленно поднялась в зоне моего бокового зрения, я воспользовался им, чтобы сбить ее на пол. Она закричала и упала, прижимая к себе свою изувеченную лодыжку.

С ней я вскоре разберусь.

Глухие стуки в стену и их отдача по полу другой комнаты сказали мне, что выстрелы подняли тревогу.

— Сколько вас здесь, ублюдков, находится?

Прежде чем Джонатан смог ответить, еще один мужчина, Юлий, вышел из спальни. Я выстрелил ему в бедро, и крики агонии наполнили коридор, когда он упал на пол. Целью было ранить каждого из них, чтобы позже я мог растянуть их смерть таким же мучительным образом, которым они доводили до смерти своих бесчисленных жертв.

Легче сказать, чем сделать, когда я почувствовал медный привкус на задней стенке горла и услышал голос внутри моей головы, говорящий мне наполнить каждого из них свинцом.

Я приставил один из пистолетов к яйцам Джонатана.

— Сколько?

— Двое. В спальне.

Двое. Черт же, бл*дь, тебя дери.

От детского крика палец на курке дернулся, пока ярость подталкивала меня открыть огонь.

«Убей их медленно, — звенел голос. — Мучительно медленно».

Я кивнул в сторону двери, используя Джонатана в качестве живого щита, и пнул дверь ногой.

Вид перед глазами едва ли не заставил меня упасть на колени.

Черная жижа затуманила весь мой взор, когда голос снова зазвенел.

Убей их всех.

***

Я открыл глаза от крика Юлия Мелоуна. Его откинутая назад голова была привязана к стулу, а я сжимал его горло ладонью. Посмотрев вниз, видел кровавую полоску плоти, свисающей с крюка моего ножа.

Металлический запах крови смешался с мочой и ударил по задней стенке горла. Я поднял глаза, улавливая вид ужаса, наполняющего комнату. Мрачная картина мертвых тел, в сидячих и других позах, словно внушающие ужас фигуры. Мое внимание переключилось на Джонатана, хоть я и сосредоточился на блестящей плоти, от которой было отрезано его второе ухо.

Это я сделал? Я не помнил. Не имел понятия, сколько прошло времени.

Снова отключился.

Смех эхом прокатился у меня в голове, когда голоса из моего прошлого и воспоминания о той ночи снова выплыли на поверхность.

«Джонатан держит моего сына, который кричит и пинается, пытаясь освободиться от него. На полу перед собой я замечаю упавший нож. Когда я отрезаю ухо Джонатану, он бросает Джея, и я пирую в звуке криков ублюдка. Пока выстрел пистолета не сковывает мои мышцы».

Я отпустил горло Джонатана, заткнул его рот лежащей рядом тряпкой и вышел из комнаты, оставляя его рыдать. В гостиной, куда я вошел сначала, все три молодые девушки сжались в группку в углу возле клеток и дрожали. Вероятно, я напугал их до ужаса. Помимо того факта, что на них нет одежды, почему они не сбежали? Почему остались? Я дал им идеальную возможность убежать, и все равно вот, где они сидели, дрожали в углу, скорее всего, ожидая увидеть, кто выиграл битву и кто станет их новым поработителем. Я отдал им приказ оставаться здесь?

Я обыскал комнату и нашел мешок, набитый женской одеждой — лифчиками, трусиками, джинсами и парой футболок. В другом мешке была мужская одежда, и я схватил три футболки оттуда.

Осторожно приближаясь, я наблюдал за тем, как девочки прятали лица друг за другом, и, сократив дистанцию, присел перед ними, вытягивая перед собой руку с одеждой для них, и прочистил горло.

— Я не собираюсь причинять вам боль. — Я кивнул головой в сторону спальни, — они тоже больше не причинят вам боли. Никогда.

Волна рыданий наполнила комнату, и та, чье имя было Сапфира, показала лицо.

Я поднял маску на лоб, открывая свое лицо, и предложил ей футболку, чтобы прикрыть свою наготу, но некоторые из ее повреждений требовали медицинского вмешательства. Мне не нужно было быть гребаным врачом, чтобы увидеть это.

Она осторожно подползла ко мне и натянула одежду через голову, ее истощенное тело утонуло в ткани. Каждая из девочек взяла по футболке, предложенной мною, и сделала точно так же.

— Меня зовут Ник. Я выведу вас отсюда, хорошо? — Я уставился на Сапфиру. — Тебе нужно показаться кому-то. Нужен врач.

— Ты… т-т-т-ты…с-с-с-собираешься позвонить в п-п-полицию? П-п-пожалуйста, не звони им. — От рыданий из ее груди доносился хрип.

Я не доверял полиции, и, очевидно, ни одна из них тоже. Но что еще я мог сделать? Внезапно мысль возникла в моей голове — разговор между мной и Ревом.

Он хороший мужик, этот ДеМаркус. У тебя проблемы? Обратись к нему.

— Я позвоню хорошему парню, ладно? Другу. — Господи, я надеялся, что он был хорошим, иначе мне придется убивать старых друзей Рева. — И я обещаю, что он не прикоснется к вам.

Ее лицо свело от спазма, будто в ее голове шла война с доверием ко мне.

— Т-т-ты ост-танешься с нами?

— Я буду присматривать. Но я не могу быть здесь, когда они приедут, ладно? Я сделал больно этим мужчинам, очень больно, и за мной придут. — Видя панику в ее широких глазах, я шатнулся вперед и опустил ладони на пол для равновесия. — Но я не оставлю вас одних, пока вы не окажетесь в безопасности. Вы слышите? Я буду присматривать.

Он посмотрела мимо меня на дверь, может, оценивая свои шансы на попытку сбежать, а затем кивнула.

Положив руку на колено, я собрался подняться, но тело девочки впечаталось мне в грудь, почти отбрасывая меня назад. Она крепко вцепилась, дрожа напротив меня, и я обнял ее руками.

— Эй, все в порядке.

Она расплакалась. Маленькая, дрожащая девочка, которая пережила больший ад, чем большинство девочек ее возраста, установила степень доверия и чувствовала себя в безопасности со мной. Я хотел держать ее и сказать не расклеиваться здесь, собраться, но я знал лучше. Знал, что последующие дни будут наполнены кошмарами. Знал, что ее ад только начался, и хотел забрать его у нее, впитать в себя ее боль и использовать, чтобы наказать их так, как она не могла.

— Я хочу к маме. — Ее приглушенный голос завибрировал напротив моей груди, когда она похоронила лицо в моем пальто.

Простейшая просьба напомнила мне, какой молодой и невинной она была, словно ягненок, разрушенный волками. Пламя заполыхало в моей крови одновременно с металлическим привкусом, обволакивающим мой язык, когда я прикусил щеку изнутри.

Я кивнул, крепче обнимая ее.

— Ты отправишься домой. Не переживай. Я проверю, чтобы ты поехала назад к своей маме.

Она уселась, выпрямившись передо мной, вытирая слезы из-под впалых глаз.

— Я — Даниэлла.

— Даниэлла. — Я посмотрела ей прямо в глаза. — После того, что я сделал, те мужчины никогда не причинят тебе боли снова. Это я тебе обещаю. Они никогда не сделают тебе больно.

Еще больше слез соскользнуло по ее щекам, и я сжал ее плечи, поднимая на ноги.

— Сделай мне одолжение. Я не хочу, чтобы ты ходила в ту комнату. Ты должна остаться здесь со своими подругами, ладно? Вы все должны остаться вместе. — Я указал на девочек позади нее. — Я не позволю кому-либо пройти в эту дверь, только если это не мой друг. Понимаешь? — Я не хотел оставлять их здесь. Чувство было такое, словно я бросал их в клетку с акулами после того, как корабль атаковали и бросили. Хоть и не мог рисковать, чтобы меня увидели. Слишком много ставилось на анонимность.

Резко кивая, Даниэлла вернулась на свое место рядом с девочками, взяв белокурой за руку.

Быстрыми шагами я вернулся назад в спальню, сдернул покрывало с кровати, собрал его и сунул под мышку. Тереза Круз, вербовщик, была убита в стороне от других, и из ее залитого кровью кармана я выудил телефон, набрал номер полицейского участка и попросил к телефону ДеМаркуса Корли.

— Это Корли, — его безучастный голос зазвучал на линии.

— Мне нужна «Скорая помощь» к мотелю «Пантеон». Комната 335. Вези следователя.

— Кто э…

Я повесил трубку и бросил его на искореженное тело Терезы.

Возвращаясь в гостиную, я набросил покрывало на голые ноги девочек, которые жались в углу.

— Вы поедете домой, — уверил я их.

Звуки страданий Юлия пролились через дверь спальни. Его боль была лишь началом. В конце концов, именно он выстрелил в спину моему сыну после того, как прошла его очередь забавляться с моей женой.

Опуская маску на лицо, я направился назад в спальню, где он и Джонатан пытали Сапфиру.

Кровь вытекала из неглубоких порезов на его теле, плоть висела кусками, которые я, по всей видимости, оторвал своим охотничьим ножом, покоящимся в моей руке. Откровенно говоря, я не мог вспомнить этого, но его широко распахнутые глаза и то, как он пытался отдалиться от меня в своих жалких попытках, говорили мне все, что нужно было знать.

Я присел перед ним, и ублюдок, наверное, отгрыз бы себе руку, лишь бы убраться подальше от меня.

— Так что? Я думал увезти тебя в какое-то укромное и приватное местечко, где мы могли бы продолжить нашу игру. Там будет тихо. Никого вокруг… ну, на мили… чтобы услышать твои крики. Как тебе?

Его губа задрожала, и из него вырвалось всхлипывание, сразу перед тем, как он разразился мучительным криком, который коснулся бы моего черного сердца, если бы он не был куском дерьма, насиловавшим детей.

— Что? Ты не хочешь сыграть? — Я склонил голову набок, улыбаясь его жалкому ерзанию. — Это потому что я не беспомощная маленькая девочка? — зарычал я и наклонился к его уху. — Это потому что я могу причинить тебе больше боли, чем ты когда-либо себе представлял?

Я схватил моток клейкой ленты с пола рядом с собой — той самой, которая удерживала остальных троих в их художественно искривленных позах.

Его глаза в панике полезли из орбит.

— Послушай, прости. Я не….

Прежде, чем он мог выплюнуть свою ложь, я приклеил прямоугольник скотча на его рот. Мне понадобилась вся сила воли, чтобы не вырубить ублюдка пистолетом.

— Я знаю, что тебе жаль, Юлий. И, может быть, когда ты потеряешь больше крови, чем должен, и твои органы вывалятся из дыр, которые я проделаю в твоем теле, может быть, тогда мне тоже станет жаль. А пока я просто наслажусь этим.

Он корчился, словно жалкий червяк на крючке, когда я наклонился и поднял его на плечо. Держа «Глок» в руке на случай неприятностей, я пронес его мимо девочек по лестнице вниз к машине. Со стуком открыв багажник, я бросил парня внутрь, улыбаясь от вида его глаз, размерами с блюдца, и слушая бесполезные приглушенные крики, когда захлопнул крышку багажника перед его лицом.

Покинув парковку, я проехал мимо двух зданий вниз по улице, занимая невидимую точку со стороны испещренного пулями бара через дорогу, откуда я мог видеть освещенный коридор и дверь в комнату. Выставив дуло моего М-24 из окна машины, я уставился в прицел, положив палец на спусковой крючок. Стоит кому-либо, кроме бригады «Скорой помощи» или ДеМаркуса Корли войти в эту дверь, их спинной мозг разлетится кусками по лестничной клетке.

Прошло почти тридцать минут — и без сомнений, девочки, наверное, уже сошли с ума от нервов, — а затем машина скорой помощи и две полицейские машины остановились перед мотелем.

Через прицел я увидел, как ДеМаркус появился из первой полицейской машины, он пустился бегом внутрь, держа пистолет наготове, поднимаясь на верхний этаж. На пару секунд прислонившись ухом к двери, он дал сигнал своим офицерам, следовавшим за ним, и вошел в комнату.

Прошло две минуты. Пять минут. Десять. Все это время я наблюдал в прицел. Выжидал. По правде, я не верил ни одному из этих ублюдков в Департаменте полиции Детройта, но когда Корли вышел, тряся головой, у меня появилось приятное чувство того, что девочки были в той безопасности, в которой могли быть в данной ситуации.

Двое медиков выкатили носилки, придерживая их с двух сторон, и Даниэлла вертела головой из стороны в сторону, ища что-то — кого-то — пока женщина и мужчина офицеры сопровождали двух других девочек вниз по лестнице к ожидающей скорой помощи. Вытаскивая телефон из кармана, ДеМаркус махнул им, когда их усадили в машину, и зазвучала сирена, когда скорая помощь отъехала.

Я выдул полные щеки воздуха, резко выдохнул и затащил руку с пистолетом обратно в машину. Приглушенные крики Юлия сопровождались стуками его кулаков по багажнику, и новая волна ярости охватила мое тело.

Я упал на хвост скорой помощи приемного отделения Детройта, просто чтобы убедиться, что сдержал свое обещание. Всех трех девочек в спешке доставили через вращающиеся двери. Их встретил врач, который встал возле Даниэллы, задавая ей вопросы.

Я ненавидел бездушно уходить. Хотел бы, чтобы у меня была возможность сказать девочкам что-то успокаивающее до того, как я ушел. Убийство тех людей было лишь началом моей войны. Будет пролито больше крови. Причинено больше боли. Достигнуто больше возмездия.

Я не мог рисковать раскрытием. Отчасти из-за того, что у меня в багажнике был один из этих ублюдочных отморозков.

Глава 14

Шеф Кокс

Отчаянно втягивая воздух в легкие, шеф понимался на третий этаж мотеля «Пантеон». Он осмотрел высокую стройную блондинку с планшетом в руке, стоявшую снаружи комнаты, наполненной криминалистами и следователями.

Джим Райли, представитель отдела криминалистики ФБР по делам киберпространства — один из тех хиппи среднего возраста, которые явно засовывали чашу под подушку на ночь, чтобы первым делом, проснувшись утром, зажечь косяк, как настоящий придурок. В отличие от стереотипных агентов ФБР, которые в телевизоре носили костюмы и галстуки, Райли носил пальто фирмы North Face, его значок висел на шнурке на шее, словно ублюдок хотел выглядеть крутым. Что, черт возьми, он делал в отделе расследований убийства, шеф Кокс не имел понятия.

Кокс посмотрел на Берка.

— Кто заказал латте? Какого хера здесь делает коп-эксцентрик? Ты позвонил ему, Берк?

— Нее, шеф. — С кофе в руке, Берк стал напротив Райли, пялясь в открытую комнату. — Я ему не звонил.

Райли обернулся, нацепив фальшивую улыбку на лицо.

— Ах, какая честь, шеф. Наверное, услышал о летающих членах в этом деле, да, Кокс?

Высокомерный, мелкий любитель сосать член.

По общему мнению, место убийства выглядело жутчайшим образом впервые за долгое время, а в городе, где убийства происходят каждый божий день, это что-то да говорит. Девушек уже отвезли в больницу. Что тоже хорошо. Если бы хоть одна из них узнала Кокса, дерьмо бы приняло весьма печальный поворот.

— Иди трахни себя, Райли. Почему бы тебе не оставить дело для настоящих копов, тем, кто на самом деле умеет обращаться с пистолетом? Это местное дело. Убийство. — Все еще будучи чертовски на взводе от своей речи, Кокс осмотрелся вокруг. — Не вижу здесь компьютера. А ты?

— Эти больные выродки управляли сайтом с детской порнографией в подпольной сети, годами продавая молодых девочек. Кроме этого, меня пригласили в засекреченном е-мейле.

Кокс попятился.

— Е-мейле?

Какой нахрен киллер посылает е-мейлы?

Райли пригубил свой кофе, скользя пальцем по экрану айпада. Сраные хипстеры. Мимолетный взгляд через плечо Райли предоставил возможность увидеть крупное фото Юлия Мелоуна, который считается пропавшим.

— У меня такое ощущение, что есть связь между Ахиллесом Х и киллером Око за Око.

— Это не то же самое. Вы, ребята, не можете найти ублюдка, который раздирает подпольную сеть, так что решаете перепрыгнуть через голову, чтобы правительство не отняло у вас ваше членство в «Подземелье и драконы»? — Хриплый смех вырвался из груди Кокса.

Райли оторвал свой взгляд от экрана, который изучал.

— На тридцать минут после того, как был прислан е-мейл, веб-сайт управления полиции Детройта был выведен из строя. — Он выпустил воздух и глотнул кофе, скрывая экран айпада ладонью. — Так что теперь вы понимаете, почему я здесь. А почему вы здесь? Шеф?

— Я лично принимаю участие в поддержании города свободным от подобного дерьма. Большая часть убийц здесь — банды. Плохие сделки. Убийство из возмездия. Это дерьмо взбудоражило жителей пригорода, из-за того, что он мог перейти границу между Детройтом и сраным модным Ферндейлом. — Кокс сузил глаза, глядя на Райли. — Разве ты не оттуда, Райли?

— С юга, вообще-то.

Кокс прошел мимо двух мужчин внутрь комнаты, набитой следователями.

— Шеф, — начал Берк, следуя за ним. — Пожалуй, прихватите по пути пакет на случай, если вас вырвет. Это дерьмо… просто… черт возьми. Киллер явно имеет что-то против педофилов.

Глава 15

Обри

Я зажала в кулаке шпильку, вытащенную из растрепанной прически, и вставила ее в замочную скважину, молясь, чтобы у меня получилось подцепить сердцевину.

Расти в бедном Детройте — означает научиться тому, о чем жители пригорода даже не посмеют подумать с их изысканными системами безопасности и быстро реагирующей полицией. Мой отец — охотник, умеющий выживать в тяжелых условиях, — научил меня ряду крутых трюков, на случай, если я закончу в подвале больного на голову парня. Спорю, он никогда и не думал, что я применю это умение, или что я вообще окажусь в брошенном поместье психопата.

От щелчка все мышцы в моем теле напряглись, и я встала с колен, медленно поворачивая дверную ручку. Через щель приоткрывшейся двери я смогла рассмотреть лестницу впереди. Слева была еще одна спальня.

Ну что за идиот. Кто, мать вашу, оставляет дома пленника, который может спокойно разгуливать по нему?

Хотя, я уже ощущала сигаретный дым. Может, в конце концов, я была не одна. Хотя движения снаружи моей двери не было. Открывая дверь шире, я на носочках вышла в коридор, тихо ступая по деревянному полу, которому так и не терпелось скрипнуть под моими ступнями. Достигнув поручней, я застыла и прислушалась к движению, выискивая в своем окружении признаки чьего-либо присутствия, но все казалось пусто. Стена у лестничного пролета была украшена живописью. Я скользила рукой по перилам лестницы, сделанной вручную из качественного дерева, пока спускалась навстречу свободе.

Казалось, в фильмах всегда, когда девушка уже на финишной прямой, выскакивает особь с кожаной маской на лице и бензопилой — так что я не спеша спускаюсь по лестнице вниз, осторожно делая каждый шаг, прежде чем совершить окончательный побег.

Наверное, я была уже на полпути к парадной двери, когда первое рычание холодом отозвалось на моей спине, поднимая волосы на шее.

Я замерла всем телом. Меня парализовало. Я обернулась к верху лестницы, где, оскалив зубы, стояла самая огромная мускулистая тварь, которую я когда-либо видела.

О, мой гребаный Бог.

Сглатывая глыбу в горле, я облизала свои внезапно пересохшие губы и аккуратно перевела внимание на парадную дверь. Я находилась ровно на середине между выходом и зверем. Если окажется, что парадная дверь закрыта, счет моей жизни пойдет на секунды.

Слева от себя я заметила еще одну открытую дверь в ванную, где унитаз и раковина занимали почти все пространство. Если мне не удастся добраться до парадной двери, эта станет моим отходным путем.

Я посмотрела назад на собаку и проглотила большой глоток воздуха. Ублюдок стоял на два шага ближе, чем я была к двери, а я даже не слышала, как он двигался.

— Ладно, Обри, — прошептала я сама себе. — На счет три. Один. — Я сделала шаг вниз и рычание собаки усилилось. — Эй… эй… полегче… — Черт, если бы я хоть что-то знала о собаках. Я думала, что Майкл сдерет шкуру с любого животного, которое у нас могло бы быть. — Два.

Собака сделала еще один шаг, заставляя меня попятиться еще на одну ступеньку. Его губа задрожала над клыками, которые больше были похожи на бивни. Я вспоминала свои ограниченные знания о собаках, пытаясь выяснить, какая порода собак обладает бивнями. Питбуль? Скорее всего, он должен быть питбулем? Я слышала, что они развивают мускулатуру, а собака передо мной с легкостью могла бы выиграть звание мистер Вселенная.

— Три.

Развернувшись на пятках, я бросилась вперед по оставшемуся десятку ступенек лестницы и ухватилась за ручку парадной двери.

Заперто. Черт тебя дери! Некогда разводить сопли.

Лай и рычание последовали по моим пятам, когда я завернула в ванную, вовремя выворачиваясь, чтобы захлопнуть дверь перед распахнутой пастью пса.

Мой побег превратилась в силовую схватку. Я вжалась в дверь против, казалось, сотни фунтов мышц с другой стороны. Принятая мной пища поднялась в желудке при мысли быть разорванной зловещей тварью, которая явно не ела столько же, сколько и я, судя по тому, как она рычит и разгрызает дверь.

О, ну и повеселится же мой похититель. Он наверняка пообещал ублюдку хорошую косточку, если эта тварь сначала заставит меня обделаться от страха.

Из ниоткуда собака прорвалась с бешеным рыком, лая и пролезая в дверь.

Я отскочила влево, в жалкой попытке убраться с пути возвышающегося пса, который запрыгнул на меня и выбил воздух из моих легких, когда я ударилась спиной об пол.

Он сжал на мне свои зубы, и колющая боль заставила меня вскинуть руки к горлу. Я впилась ногтями в пасть пса в попытке разомкнуть челюсти, которыми он не до конца сжал мое горло. Бесполезно. Он не сдвинулся, и я надрывала горло криком, но зверь отвечал мне лишь рычанием и слабым подергиванием. Я морщилась от укола в свою плоть, ожидая, когда его зубы вонзятся глубже и разорвут мне пищевод, чтобы он мог выдернуть его, словно приз — как в кадре из «Хищника», когда Чужой вырывал хребты своим жертвам.

Только этого не случилось.

Собака не сделала ни единого укуса, а лишь сжала челюсти достаточно, чтобы удержать меня на месте, несмотря на всю ту мощь, которую я чувствовала в его челюстях, когда моя артерия пульсировала под его зубами, качая кровь в том же бешеном темпе, в котором я делала вдохи.

Я хотела закричать, но не знала психологию собаки достаточно, чтобы определить, не подумает ли он о том, что это характерная черта его слабой жертвы и прикончит меня прямо здесь и сейчас на полу. Его тренировали для подобного?

Страх парализовал мое тело, хаос закручивался вихрями у меня в голове, и комната расширяла свои туманные границы, а затем сужалась в маленький круг, пока не исчезла в темноте.

Спустя, казалось, всего несколько минут, я открыла глаза.

Лицо моего похитителя нависало надо мной сверху.

— И как давно он пришпилил тебя таким образом?

Я попыталась сглотнуть несмотря на давление на моей шее.

— Время… всего лишь… кажется… неважным… когда тебя… зажимает… пасть… сраного… питбуля.

— Кане-корсо. — Его губы изогнулись в полуулыбке. Он свистнул и, как по щелчку, собака отпустила меня.

Я перекатилась на бок, хватая воздух ртом и кашляя. Одна маленькая струйка крови с немереным количеством собачьей слюны осталась на пальцах, когда я выставила их перед собой.

— Что… ты сказал?

— Он — кане-корсо.

С надеждой на то, что из моих глаз чудом начнут стрелять лазеры, я метнула взгляд в своего похитителя.

— Крутой трюк. Ты учишь его такому?

Он протянул мне руку, но я отбила ее, поднимаясь на ноги самостоятельно. Собака сидела смирно рядом с ним, словно хороший солдат, и не смогла сдержать рычание в ответ. Словно будто все, что случилось, исчезло в каком-то отделении отрицания, запертого в голове у пса.

— У меня такое чувство, что у нас много общего, псина.

— Его зовут Блу.

— Блу? — По какой-то причине, все, что я смогла вытянуть из памяти, это милая мордашка собаки из Blue’s Clues, только эта собака была версией Невероятного Халка.

— Ага. Блу. — Мой похититель дернул головой, и я последовала за ним по лестнице.

Хоть парадная дверь соблазняюще манила, когда я проходила мимо нее, я не посмела сглупить, пока натренированная собака следовала по пятам. Хоть и была уверена, что в первую очередь, это было психологическим уроком.

Вернувшись в комнату, я, наконец, перестала тереть шею, и обернулась, понимая, что впервые капюшон моего похитителя был откинут назад. Вдоль его левого уха тянулся длинный белый шрам, исчезая в волосах, словно его череп был там расколот. Как бы сильно я ни хотела спросить у него об этом, у меня не было желания снова оказаться привязанной и с кляпом во рту.

— Есть хотя бы шанс, что ты ответишь на один вопрос?

— Какой? — истощение пропитало его голос.

— Твое имя? У себя в голове я продолжаю называть тебя «мой похититель».

Его челюсти сжались, а в глазах виднелась пустота, и будь он проклят, но я не понимала, что это означает. У мужчины было больше выражений лица, чем у монашек, восхищающихся статуей Давида.

— Меня зовут Ник.

— Ник, — эхом повторила я.

— Блу будет снаружи комнаты за дверью. Я даже предполагать не буду, что ты попытаешься выскользнуть еще раз.

Глава 16

Шеф Кокс

Кокс уставился на висящий на стене напротив Каллина дисплей, на котором голова Марты Баумгартнер мелькала возле маленького экрана с изображением мотеля «Пантеон» и корреспондента Уилла Томаса.

— Хотим привлечь ваше внимание к тому, что история, которую мы собираемся рассказать, содержит графический и внушающий тревогу материал, который кому-то из зрителей может показаться тяжелым для восприятия. Следователи Детройта разыскивают человека, который, по их убеждениям, может быть ответственен за разоблачение целого круга сексуального рабства здесь в Детройте. Наш корреспондент Уилл Томас ведет репортаж из Касс Корридор, где полиция находится на месте преступления в мотеле «Пантеон». Уилл?

— Да, Марта, я стою прямо перед мотелем «Пантеон». Когда-то он был достопримечательностью города, а вот теперь утопает в отчаянии и был арендован четырьмя нелегальными группировками, среди которых были и те, что занимались проституцией и распространением наркотиков. Именно здесь, по словам свидетелей, были слышны звуки выстрелов и крики, примерно в вечернее время, когда мужчина в маске вошел в комнату на верхнем этаже, предположительно выдав себя за посетителя, и открыл огонь. Неизвестно, что произошло за два последующих часа, но полиция заявила, что это самое худшее место преступления, на котором они когда-либо проводили расследование.

— Я так понимаю, три девушки, чьи имена до сих пор остаются тайной, были вызволены и перевезены в приемное отделение больницы Детройта. Это так?

— Все верно, Марта. Девушки назвали его человеком с мягким голосом, словно ему под тридцать, и ангелом, по словам одной из них. На девушках обнаружены жестокие порезы, предположительно нанесенные ножами, ожоги и синяки, а самая маленькая из троих пострадала от весьма… ох, ужасных повреждений, которые, как было определено, ей были нанесены перед самим высвобождением. Полиция будет проводить расследование, но всех троих девочек обследуют, чтобы вернуть их семьям, как только они будут свободны.

— Ты сказал, на нем была маска?

— Да, один из свидетелей описал черную маску с красными швами на рте.

— Красными швами, Уилл?

— Все верно, Марта. Шеф полиции Кокс отказывается называть этого человека героем, и говорит, что он может быть вооружен и опасен. Возможно, он в сговоре с террористической группировкой, известной как «Ахиллес Х», которая разыскивается федеральными и местными властями.

— Я едва ли могла бы назвать это актом терроризма. Он спас троих девочек, о пропаже которых было заявлено недели назад в пригородных районах.

— Ярлыки вешают согласно степени убийств, оно, эм, очень похоже на недавнее убийство, произошедшее в Гранд Ривер в центре. Полиция, конечно же, отказалась комментировать подробности произошедшего на данный момент, но, как я и сказал, очень садистские методы были использованы, включая пытки этих мужчин и одной женщины в то время, как девочки находились в другой комнате.

— В таком случае, убийство, произошедшее в центре, не было прощупыванием почвы наркопритона?

— Да, верно. Убийца, очевидно, ворвался в наркопритон, убрал нескольких дилеров внутри до того, как похитить их главного дилера, Маркиза Картера.

— Хммм. Кажется, линчеватель в маске становится загадкой. Ладно, спасибо, Уилл.

— Да, Уилл Томас, вел репортаж с Касс Корридор, Детройт.

Маленький экран исчез, и камера вывела Марту крупным планом.

— Мы получили поток комментариев по этому делу.

Кокс переплел пальцы, утопая в кожаном кресле напротив Каллина в домашнем кабинете мэра.

— Ублюдок придает новое значение фразе «по уши в дерьме». Старина Рики был найден с отрезанным членом своего брата во рту и с пистолетом, вставленным ему в задницу. Теперь Юлий считается пропавшим. Его брат оторвет себе яйца, но найдет его, я уверен, — он почесал подборок. — Нашли еще одно число на Джонатане. Теперь у нас есть «один» и «ноль». Не уверен, что это означает.

— Мне насрать на то, что какой-то крестоносец в маске спасает мир. Мне. Нужно. Чтобы. Ты. Нашел. Мою. Жену. — Круглые черные глаза Каллина могли проделать дыру в голове Кокса, учитывая насколько напряженно он сверлил его взглядом.

— У нас на руках может быть серийный убийца. Он может быть связан с Ахиллесом Х. Эти люди… они часть команды. И ты знаешь.

— Это… потрясающе. Отлично. Рад, что ты потратил десять минут моей сраной жизни на рассказ о двух самых бестолковых ублюдках в мире. — Треск от столкновения кулака Каллина со столом заставил Кокса съежиться. — Найди мою жену! Найди мою гребаную жену, ты, долбаный кусок дерьма! Ты меня понимаешь? Найди мою гребаную жену! — Его ноздри раздулись, он поправил свой воротник, расправив галстук и проведя руками по волосам. — Ни одна чертова камера в той долбаной больнице не зафиксировала того ублюдка! — Потерев виски, он закрыл глаза и сделал глубокий, напоминающий дыхательное упражнение йоги, вдох. — У нее осталась информация. Информация, которая может разрушить наши планы, если всплывет. Она может разрушить нас.

— Да. Да, сэр.

— Кто бы не забрал ее… Я не хочу, чтобы ты их убивал. — Со стуком поставив локоть на стол, Каллин сжал ладонь в крепкий кулак. — Я хочу, чтобы ты привел их ко мне. Живыми. Это понятно?

— Кристально.

— Хорошо. А касательно этих троих, прекрасное избавление. — Каллин махнул в сторону телевизора. — Они были неуправляемыми. Нестабильными. Вопросом времени было лишь кто и когда уберет их, и я просто рад, что это был не какой-то гребаный шумный агент ФБР со стояком на расследование широкого масштаба.

— Сэр, ФБР будет привлечено. — Прочистив горло, Кокс выпрямился на своем месте, готовясь к еще одному раунду огня от мэра. Он давно угрожал ему тем, что если привлекут ФБР, тот отправит Кокса кормить рыб на дне реки. — Кажется, есть связь между этим парнем и Ахиллесом Х.

— Я лично назначил тебя удерживать ФБР подальше от моей задницы, Кокс. Делай свою чертову работу.

Нелегко приходится, когда убийца, казалось, превращает убийство каждой своей жертвы в истинное представление. Мясник явно имеет что-то против команды, но найти любого ублюдка в этом городе до того, как он подохнет, было практически невозможно.

— Да, сэр.

— Тем временем, ни слова про исчезновение Обри. — До сих пор держа руки на столе, Каллин расслабил пальцы. — Если пресса спросит, она ненадолго уехала. В отпуск. Я не хочу привлекать внимание к этому, ты понимаешь?

­Чертов отпуск. Будто этот кусок дерьма когда-нибудь выпускал ее из виду.

— Да.

— Убирайся нахрен из моего офиса. И не возвращайся, пока у тебя не будет, о чем мне доложить.

Глава 17

Ник

Упав спиной на кровать, я обхватил лицо руками. Сегодня ночью демоны до меня добрались. Одно дело — видеть в рекламе в интернете, каким образом удерживают тех детей. От того, что они хотели от них, становилось плохо до поросячьего визга. Другое дело — собственными глазами увидеть их и услышать их крики. Всепоглощающий шар из колючей проволоки давил на мою голову, прорываясь сквозь каждую мысль.

Я никогда не смогу выбросить крик Даниэллы из своей головы. Он будет продолжать преследовать меня — станет напоминанием того, что там были напуганные, потерявшие надежду дети, и никто не услышит их криков.

Я слышал их и надеялся, ради ее блага, что сегодня вечером она почувствует себя свободной.

Без сомнения, впереди ее ждал долгий путь, но, может, в конце она будет счастлива. Дети — выносливы. Может, со временем она позволит этому горю скатиться с ее плеч, и почувствует власть, зная, что вывела на чистую воду целую цепочку продажи в сексуальное рабство с помощью мужчины, который хотел принести больше боли и страданий каждому из них от ее имени.

Я мог почувствовать вновь нараставшую во мне черноту, завитки огненных языков, лижущих мои вены. Злость. Так много злости и того черного яда, ползущего вверх по моей руке, словно лезвия, вскрывающие меня изнутри. Вытаскивая нож из сапога, я скользнул ногами с края кровати и закатил рукав. Мне нужно выпустить его.

Рука дрожала под лезвием, когда я вскрывал плоть, но облегчение закурсировало в крови, каплями стекая по ладони.

— Бл*дь! — Это было невероятное чувство. Я застонал, откинув голову назад, и закрыл глаза.

Бросил взгляд туда, где в немой тишине находилась запертая дверь комнаты Обри. На мгновение я задался вопросом, что отличало меня от тех мужчин. Допустим, я никогда не планировал прикасаться к Обри, не стал бы избавляться от нее, словно от ненужной налички, но был ли я таким же плохим. Таким, как он, после того, что сделал?

Нет. Голова вернулась в прежнее положение. Она была одной из тех пиявок, получавших выгоду от страданий таких девочек, как Даниэлла

Но вот на самом деле? Если Обри видела то, что я видел сегодня вечером, мог ли я вообще представить уровень ее безразличия? Я знал эту женщину лишь пару дней, но просто нереально, чтобы она, как та дрянь Тереза, могла беспристрастно смотреть, как собирают бабки за ребенка. Мог ли я представить ее, сидящую на диване, пока вокруг нее творилось то дерьмо?

Естественно, нет. Так же, как и большинство людей не смогли бы смотреть, как закалывают поросенка ради бекона на завтрак. Это не означало, что в итоге она не получала эти деньги.

Запах сигарного дыма ударил по мне до того, как я увидел Алека в дверном проеме.

— Как, мать твою, ты подкрадываешься ко мне каждый раз?

Он усмехнулся, усаживаясь в кресло на противоположной стороне комнаты.

— Тебя что-то беспокоит.

Я откатил рукав.

— С чего ты это решил?

Наклонившись вперед, он поставил локти на колени.

— Ты сидишь и дуешься в своей комнате, балуешься с ножами, когда должен выслеживать проституток или топиться в алкоголе.

Я покачал головой.

— Повидал нехилого дерьма сегодня. И теперь оно занимает мою голову.

— Ты спас жизни троим девочкам, Ник. Это во всех новостях. Тебя называют героем.

— Я — не герой. Поступки, которые я совершил… даже половины из того, вспомнить не могу. Я не знаю, что видели те девочки, но… — Даже накрепко закрыв глаза, я не смогу избавиться от картины, которая будет преследовать меня позже. — Во мне присутствует тьма, Алек. Внутри меня полно черноты.

— В нас всех есть тьма. Именно она, выходя на поверхность, отличает психопатов от всех остальных.

— Одна девочка… Даниэлла. Знаешь, она заставила меня подумать о Лорен, когда той было шестнадцать, и когда она оказалась на улицах. — Моя губа изогнулась в отвращении. — Я не помню даже половины из того, что сделал с теми мужчинами. Большую часть этого скрывает нечто черное.

— Ты сделал то, что должен был, так? — Он выпустил вверх клуб дыма. — Ты не смог бы наказать их в достаточной мере. Очень жаль, что они рано сдохли.

— Становится невыносимо тяжело выяснить, кто является плохим.

— О, — он посмотрел на дверь комнаты Обри, — чувство вины прибыло?

— Еще раз. Зачем ты ее похитил?

— Она — инструмент, с помощью которого мы положим конец, Ник. Может, в итоге она и умрет, но остальные больше не будут страдать. — Он наклонил голову, и из-под приподнятой шляпы открылось больше его лица. — Да ладно. Пойдем выпьем. Мы встретимся лицом к лицу с проблемой и попытаемся стереть то, что случилось сегодня. Ты должен оставаться сильным. Соберись. Мы еще не закончили. — Он откинулся в кресле, закидывая руку поверх головы. — Играй по-хитрому, Ник. Они поймут, что ты систематически убираешь членов их команды. Они будут ожидать тебя. Учти это.

— Ага. — Кровь пропитала рукав рубашки, превратившись в заметный ярко-алый узор. Я уселся на кровати и закинул ноги на нее, потерев череп.

— Эй, она спрашивала о тебе в первую ночь. Об Ахиллесе Х. Приняла меня за тебя. — Я с презрением оскалился от этого воспоминания. — Наверное, ты влажная фантазия каждой женщины.

Рот Алека растянулся в порочной улыбке.

— Мне приходится использовать все обаяние. Что ты ей сказал?

— Ничего. Ей не нужно знать, кто в это вовлечен. — Сложив пальцы пирамидкой, я уставился на него в поиске любого знака несогласия. Не найдя ни единого, я пожал плечами. — Прелесть того, чтобы быть похищенной.

Он кивнул.

— Вот почему я собираюсь держаться в тени. А сейчас, хватит валяться без дела. Подрывай свою задницу с кровати. — Его губы изогнулась, и я последовал за его опущенным к моей ладони взглядом, где кровь стекала по запястью. — Мне бы хотелось, чтобы ты перестал это делать. Бл*дь, да сходи ты в церковь, если это дерьмо так беспокоит тебя.

— Мне не нужна церковь, — ответил я, вытирая ладонь о джинсы. — Кровь отпустит мне мои грехи.

Глава 18

Обри

Стоя в захудалом подобии ванной, я оторвала низ от своего платья, чтобы теперь длина доходила до середины бедра, потому что оно и так было порвано в моей схватке с Ником пару дней назад. После я принялась распутывать все, обдумывая вновь открывшиеся детали.

Ник.

Я не ожидала, что он раскроет мне свое имя. Ожидала, что он вылетит из моей комнаты с пожеланием, чтобы я отвалила, как он делал пару раз до этого. Возможно, я поймала его в момент отчаяния, потому что похитители обычно не вступают в личный контакт подобный этому.

Оно могло оказаться и фальшивым именем, Обри.

Возможно, таким оно и было, но, по крайней мере, мне не приходилось называть его «мой похититель» в своей голове каждый раз, когда я думала о нём. Я понятия не имела, какие планы у этого мужчины были на меня, но как он и сказал прежде, если бы хотел моей смерти, то уже убил бы меня.

Укоротив платье на добрых пятнадцать сантиметров и выбросив ткань в мусорное ведро, я стянула с себя трусики и бросила их в раковину, наполненную водой с разведенным в ней мылом для рук. Нахрен приличие.

Какого черта похититель с ОКР будет оставлять мыло для рук? Словно он не мог вынести мысль о том, что я не помою руки после того, как пописаю.

Потирая маленький клочок ткани, я почувствовала себя странным образом обнаженной без трусиков. Большую часть своего времени я прожила с Майклом, не нося белья — очень специфическая просьба с его стороны, которая часто приводила к унижению.

Я в домашней библиотеке Майкла, сижу напротив незнакомца, который не может прекратить пялиться на мои ноги, а когда я отворачиваюсь, то ловлю взгляд Майкла, который мечется между моими бедрами и этим мужчиной.

Желудок ухает вниз.

— Скажи мне кое-что, Патрик, — Майкл сдвигается в своем кресле рядом со мной, закидывая ногу на ногу. — Ты предпочитаешь голые киски, или тебе нравится, когда на них есть волосы?

Незнакомец прочищает горло, и все мои мышцы напрягаются.

— Что, прости?

— Киска. Голая? Или с волосами? — Майкл давится смешком.

Взгляд незнакомца падает на меня, а затем перемещается к Майклу.

— Голые, думаю.

Рукой Майкл сжимает меня, одновременно задирая мое платье.

Я хватаю своей рукой его руку, дергая головой в его сторону.

— Что ты делаешь?

— Убери руки, дорогая, или я сам это сделаю, — блеск в его глазах такой же зловещий, как и его слова.

Смущение обжигает щеки, пока мое платье складками собирается на животе, открывая тот факт, что на мне нет белья. Мне хочется выбраться из собственной кожи.

— Что ты думаешь о ее киске, Пат?

Адамово яблоко незнакомца подпрыгивает, когда тот сглатывает и облизывает губы.

— Милая. Идеальная. И ты — счастливчик.

— Да, — Майкл сжимает меня и целует в висок. — Вылижи ее.

— Прости? — голос незнакомца хрипит при вопросе.

— Я хочу, чтобы ты вылизал ее киску. Прямо здесь. Прямо сейчас.

Паника ударяет в грудь, перекрывая дыхательные пути, волны жара пульсируют под кожей, пока смущение скручивает желудок тугими узлами.

— Майкл, пожалуйста. Не делай этого, — моя мольба ничего не значит. Майкл делает, что ему хочется, и где-то среди этого поджидает опасный итог.

— Мужчина назвал твою киску идеальной, дорогая. Не будь грубой, — он делает Патрику жест рукой, — давай. На вкус она такая же божественная, как и на вид.

— Я… я бы лучше не…

— О, может сам перестанешь быть тряпкой? Я предлагаю тебе красивую жену и ее сладкую киску, — Майкл понижает голос до шепота. — Нас здесь только трое. Будет весело.

Взгляд Патрика скользит назад ко мне, будто спрашивая меня, согласна ли я на это. Я сохраняю на лице стоическое выражение, насколько мне удается, зная, что случится нечто плохое. Могу почувствовать напряжение в хватке Майкла и в его голосе, несмотря на притворную любезность.

Не глядя мне в глаза, мужчина встает со своего места, пересекает небольшое пространство между нами и опускается передо мной на колени. Мои бедра дрожат, мышцы напряжены. Меня никогда не касался язык другого мужчины там. Майкл однажды делал это, когда мы встречались, но никогда не касался после.

— Майкл. Ты… — я делаю еще одну попытку сдержать все это смущение, но вспышка жара опаляет мои щеки, пока я остаюсь сидеть с раздвинутыми ногами напротив мужчины передо мной.

— Тихо, котенок, — Майк впивается ногтями в мою руку. — Патрик весь вечер умирал от желания увидеть эту киску. Разве не так, Патрик?

— Я… что, прости?

— Ты весь вечер пялился на бедра моей жены, — Майкл пожимает плечами, и меня накрывает чувство обреченности. Я чувствовала, что он заметил. Он всегда замечает. — Предполагаю, что ты представлял, как твой язык зароется в ней.

— Прошу прощения…

— Никаких извинений. Я рад поделиться ею. А теперь прошу, попробуй.

Кажется, незнакомец не может посмотреть на меня. Его взгляд поднимается лишь до уровня моего живота, но не выше.

Он наклоняется вперед и целует внутреннюю сторону бедра, что похоже на извинение. Комок напряжения скручивается у меня в желудке, и я отталкиваюсь назад, удерживаемая рукой Майкла, который смотрит на меня из своего кресла.

Когда язык мужчины скользит по моей щели, вторгаясь в меня без моего согласия, я выкрикиваю:

— Нет! Прекрати!

— Вот так, — воркует Майкл рядом.

Патрик продолжает свое нападение, массируя напряженные мышцы моих бедер, пока каждый уголок моей души визжит в протесте. Внутри я цепенею, настолько потеряна в ужасе от того, что его язык чувствуется не как удовольствие, а как влажное раздражение, заставляющее меня скручиваться в клубок и отталкивать его.

Движения мужчины становятся неистовыми, и он усиливает хватку на бедрах, посасывая меня, скорее всего, потерявшись в процессе, принимая мои болезненные хныканья за стоны.

Прекрати это! Хватит!

— Что я говорил, друг?

Краем глаза ловлю серебристый отблеск, и больше не чувствую его языка. Патрик отрывается от моего лона, падая назад на пятки. Кровь хлыщет из его горла, словно пульсирующие волны шока последних секунд его жизни. Глаза широко распахнуты, рот открыт, пока он хватает им воздух.

Майкл наклоняется вперед, приближаясь ртом к уху Патрика.

— Ради ее киски можно умереть.

Я поморщилась от воспоминания. После того, как Майкл смотрел, пока кровь вытечет из горла Патрика, он просто завернул его в ковер и сжег тело. Пуф! Оно просто исчезло. Это было впервые, когда я увидела, с какой легкостью мой муж может лишить жизни и расправиться с последствием. Никто не спрашивал про Патрика. Всем было плевать.

В итоге я научилась притворяться милой перед лицом ужаса. Надевать маску безразличия и скрывать то же самое порочное мнение под своей улыбкой. Я поняла один очень важный механизм выживания: не моргай, когда смотришь в глаза дьяволу. Так что я научилась заставлять себя верить в то, что он смотрел на свое собственное отражение.

В итоге я бы стала протеже Майкла в попытке пережить его. Прогибаться настолько, чтобы удовлетворить его, но держать спину достаточно ровно, чтобы бросить ему вызов. Строить стены на стенах, чтобы защитить мягкие части внутри, к которым ему никогда не будет дозволено прикоснуться.

Запри их. Не здесь. Не сейчас. Откажись от них.

Я выросла, привыкнув сглаживать образы того, что видела, привыкнув запирать их во мраке, хоронить в месте внутри себя, которое я пыталась не посещать. И все равно они преследовали меня иногда. Вылезали из черного болота моей души и оставляли меня с чувством испорченности и слабости.

Я выжала трусики и повесила их на вешалку над туалетом.

Прошло два дня в моей новой тюрьме, и помимо того, что мой похититель отвязал меня от кроватного столбика, больше он ко мне не прикасался. Не похититель… Ник. Ник ко мне не прикасался. Не ударил в ответ, даже когда я подумала, что сломала ему нос, и двинула по яйцам.

Конечно, его глаза превратились в дикие сферы, и, возможно, он хотел удушить меня и лишить чувств. Хотя и не сделал этого. Будь на его месте Майкл, я бы уже была наказана за то, что подпортила его красивое лицо.

Я потерла затылок, когда вышла из ванной, замечая — впервые — что нить постоянного напряжения, к которому я привыкла, и которая постоянно держала меня начеку, помогая не терять бдительности, растворилась. Узлы, которые я вязала ночь за ночью, исчезли, расслабившись в мягких мышцах.

Да, незнание того, что меня ждет, до сих пор обременяло меня, но я годами чувствовала то же самое с Майклом, пока терпела его жестокость.

Я опустилась на кровать лицом к окну моей тюрьмы и провела по шраму на внутренней стороне бедра. Он стал моим наказанием за взгляд Патрика на меня. За то, что позволила ему коснуться себя языком, как обвинил меня Майкл. Я откинула голову назад, когда лучики солнца упали на мое лицо. Такие теплые. Открыв глаза, я обратила свое внимание на зеленое пятно в углу окна и встала проверить.

Из наружной гнилой древесины маленький росток папоротника проделал себе путь через небольшую прореху в раме. Будто подглядывал здесь за мной. Я улыбнулась, потирая пальцем маленькие листочки. Несмотря на разруху, жизнь могла продолжаться в самых странных местах.

Идеальная метафора для моей жизни.

Раздался щелчок со стороны двери, и я развернулась, находя Ника, стоящего в дверном проеме в белой майке и джинсах, в руках у него была тарелка с фруктами и что-то похожее на апельсиновый сок. Широкие плечи в паре с узкой талией указывали на то, что под собой одежда скрывала прекрасную комплекцию.

— Голодна?

Хоть мазохистской меня назовите, но от его вопроса мне захотелось сжать бедра. Кивнув, я обошла кровать и уселась на краю.

Мышцы обволакивали его руки, а чернила татуировок покрывали их черепами и словами, написанными рукописным шрифтом. В них не было преувеличений и низкопробности, они были мастерски нарисованы таким образом, что придавали его внешности образ плохого парня. Черный, разозленный скорпион с красными глазами, выполненный трайблом, покрывал плечо на бугре мышцы, а его жало поднималось по правой стороне шеи парня. Я не могла прекратить думать о том, как скорпион поражал свою жертву прежде, чем поглотить ее, что напомнило мне о поразительных глазах Ника. Опасный яд в одном взгляде. По мере его приближения маленькие белые шрамы открывались взору под чернилами, словно он пытался скрыть их.

Черт возьми, он выглядел хорошо. Действительно хорошо.

Что со мной было не так? Этот парень похитил меня, привязал к кровати и направил на меня своего бешеного громадного пса.

И в то же время, в параллельной Вселенной, кто-то мог бы сказать, что он спас меня от моего психопата мужа, кормил меня из своих рук и назвал мне свое имя. Принадлежало оно ему или нет, на самом деле не имело для меня значения. Он также не привязывал меня к кровати в течение двух дней, не то чтобы я подсчитывала плюсы и минусы.

Позади него Блу лежал снаружи двери моей комнаты, словно между нами существовал воображаемый порог. Хорошо. Я наделась, что у него случится припадок, если он пересечет его.

Ник передал мне тарелку, скрылся в ванной и включил там кран. Выключив его, он появился через несколько мгновений, вытирая руки, и забросил полотенце на плечо. Боже правый. Он оперся на дверную раму, а я закинула ногу на ногу от страха перед тем, что если встану, то подо мной останется мокрое пятно на кровати. Мужчина бил любые былые стандарты, когда-либо созданные в моей голове, о том, как должен выглядеть представитель мужского пола.

Скрестив руки, он посмотрел через плечо и обратно на меня.

— Мне стоит предположить, что под этим платьем на тебе ничего нет?

Серьезно, какого черта со мной не так, если мои соски затвердели, словно по щелчку пальцев от его вопроса?

— Я отказываюсь носить грязное белье. Пленница я или нет, у меня есть стандарты. — Бум. Поспорь с этим, мистер. Новая я отказывалась принимать чье-либо мнение.

Он дернул головой в мою сторону.

— Ты оторвала кусок платья?

— Оно запутывалось в ногах.

Он сдернул полотенце с плеча и бросил его куда-то в ванную.

— Тебе не нужно расхаживать здесь без белья.

— Это заставляет тебя нервничать? — Смело, Обри. Очень смело.

В ответ ледяные голубые глаза уставились на меня.

— Если ты думаешь, что, соблазнив меня, получишь свой билет на свободу, леди, ты ошибаешься.

— Обри. Меня зовут Обри. Свое «леди» оставь для барышень за шестьдесят. Ник, — я дернула головой. — Это твое настоящее имя, или то, которое ты предлагаешь всем своим жертвам, чтобы они почувствовали себя особенными на минуту, прежде чем ты перерезаешь им глотки?

Слегка дернув подбородком, но достаточно, чтобы утвердить свое доминирование, он уставился на меня, медленно проводя языком по зубам, и, боже милостивый, от этого мужчины мои женские части пришли в восторг.

— Думаешь, я хочу перерезать тебе глотку?

Я пожала плечами на это.

— Просто предположение, разве что ты не чувствительный тип под всеми этими татуировками и мышцами. — В мгновение, когда его глаза сузились при взгляде на меня и он, казалось, изучал мое лицо, я украла возможность пресечь его потенциально резкий уход и прочистила горло. — Я могла бы воспользоваться душем? Я пыталась помыться в раковине, но она немного покосилась.

Подергивание на его щеке показалось мне его попытку улыбнуться.

— Душ, значит.

— Да. Даже не предполагаю, что у тебя есть запасная бритва. — У меня сложилось ощущение, что ее у него нет, но этот мой комментарий позволил мне сосредоточиться на щетине на его щеках. Некоторые парни просто не могли достичь такого вида. Либо слишком много волос, либо неровные линии, что только делало их похожими на бомжей. Каждую минуту Ник предлагал мне черты, достойные каталога.

Перестань. Он — похититель. Ради всего святого, прекрати.

Он вскинул бровь, а его взгляд опустился на мое запястье, откуда шрам просто взывал, чтобы на него посмотрели.

— Н… не для этого. Обычно я использую воск, но через несколько дней я буду выглядеть, как Йети. Если ты все-таки решишь убить меня, я хотя бы сохраню свое достоинство.

Он подвигал челюстями из стороны в сторону.

Рехнуться можно, чувак. Да смейся же!

— Что-то еще? — он спросил так, словно его раздражало то, что ему внезапно придется организовать душ и бритву.

Ага, и новое белье, подушку помягче, какие-нибудь носки, чтобы разгуливать здесь, бутылку вина, какого черта хочется попросить так много?

— Бумагу и карандаш для рисования. И, может быть, книгу?

— Книгу? — эхом отозвался он.

Я подняла обе ладони вверх, изображая взмах крыльев бабочки, высмеивая таким образом процесс открывания и закрывания книги.

— Ну, знаешь, ту, которую читают. Слова на страницах. Какой-нибудь сюжет. Книга.

— Какая книга? Один из тех романов про вампиров и оборотней?

Его смех — неважно притворный или нет — застал меня врасплох, и впервые я заметила, что за его идеальными, постоянно находящимися в ухмылке губами, у него были прекрасные белые зубы, которые делали его улыбку достойной восхищения в сочетании с ямочками на щеках.

Ямочки. Едва ли они вписываются в портрет темного и отвратительного похитителя.

— Я не привередливая. Меня даже можно назвать весьма ненасытным читателем. До тех пор, пока книга занимает мое внимание. Классика тоже подойдет.

Ник замер, отвел глаза в сторону, и не сказав ни слова, покинул комнату.

Блу поднял голову, когда тот прошел мимо, словно собака не поняла такого резкого ухода.

Нахмурив брови, я уставилась ему вслед, прокручивая последние несколько секунд нашего разговора в голове, и задаваясь вопросом, что я сказала не так.

Спустя несколько минут парень вернулся, неся в руках книгу, чья обложка выглядела пыльной и потертой. Он передал ее мне и сделал шаг назад, снова скрестив руки.

«Гроздья гнева».

— О, боже мой, это же первое издание! — Я перевернула книгу в руках, восхищаясь реликвией. — Она была одной из моих любимых в школе.

— Тебе нравятся старинные книги?

— Да, — ответила я, открывая книгу и вдыхая запах старых страниц.

— Ты всегда их нюхаешь? — После моего кивка, он кивнул в моем направлении. — О чем она?

— Ты никогда не читал «Гроздья гнева» в школе?

Так и оставшись со скрещенными руками, он прислонился к дверной раме.

— Я недолго ходил в школу. Бросил, когда мне исполнилось шестнадцать.

— Бросил школу? Почему?

Он пожал плечами.

— Не мое.

— Похищение несет больше надежд на будущее, да? — Я прижала книгу к груди, ожидая ответа.

— Мне нравились компьютеры. Игры. Я любил складывать пазлы. Занимался графикой и сюжетами для игр.

— Это звучит… — Странно. — …невероятно. — Он не производил впечатления компьютерного гения, постоянно носившего черную водолазку. — Что случилось? Почему не последовал по назначенному пути?

— Дерьмо случилось. — Ник выпрямил спину, словно я вновь ступила за запрещенную территорию.

Чтобы не рисковать вызвать его молчание, я опустила взгляд на книгу.

— Она о семье Джоуд, которая теряет все и путешествует от Оклахомы до Калифорнии в поисках лучшей жизни. По дороге они встречаются с вызовами, потерей, страданиями, болью. Они понимают, что того, что они считали лучшей жизнью, не существует. Том Джоуд заканчивает тем, что убивает двоих полицейских, которые убили его друга, и скрывается. Плохие события продолжают приключаться с его семьей, и среди всего этого они борются за свое выживание.

Звук, когда Ник принялся почесывать щетину на подбородке, привлек мое внимание к линии его нижней челюсти. Он снова скрестил руки, вырывая меня из моих размышлений.

— Звучит депрессивно.

— Книга о том, как сохранить достоинство перед лицом трагедии или предубеждений.

— Так ты в это веришь? — Он оттолкнулся от стены и, широко расставив ноги в сапогах, принял оборонительную стойку. — Что те, кто сражается и встает пред лицом предубеждений должны доказывать себе, что стоят этого, и сохранить свое достоинство перед людьми, вроде тебя, которые продолжают их угнетать?

Я опешила от его слов. Откуда это, черт возьми, взялось?

— Нет…. Подожди, что? Людей вроде меня? — Я нахмурилась от его обвинения. — Вопреки тем предвзятым идеям, которые ты составил у себя в голове обо мне, мы на одной стороне, Ник.

— Нет. Мы явно не на одной стороне, Обри. Мы напротив друг друга, и это даже не забавно. Может, у тебя и есть шрамы, но это не означает, что ты знаешь ту боль и потерю, которая заставит тебя вдвойне насрать на достоинство и чье-либо одобрение.

И с этим он зашагал прочь из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Оцепенение сковало тело, угрожая проникнуть под мой щит. К черту его. К черту Ника и его мысли обо мне. Он ничего не знал. Этот незнакомец не был на моем месте и не имел понятия, через что я прошла и что пережила. Мои шрамы были доказательством боли и потери.

Я потерла пальцем по шраму на запястье, борясь со слезами на глазах. Я была на дне. Была сломлена. По мне топтались. Но я выбралась. Соскребла то, что осталось от моего самоуважения, и поднялась на ноги. Он не знал этого. И мне не нужно было рассказывать ему. Парень ничего для меня не значил.

Он был прав. Мне не нужно было его одобрение.

Глава 19

Ник

Держа фонарик в руке, я спустился по лестнице в самую утробу заброшенной поездной станции Мичиган Централ. Готовясь к очередной порции ужаса, я находился на волоске от потери разума, когда в голове появляется картина голой задницы Обри под тем платьем.

Эта женщина много чего творит с моей головой. Если бы не тот факт, что я вынужден кормить ее, я бы держался подальше от ее комнаты. Я был уверен, что буду вознагражден ночными кошмарами после разоблачения кучки торговцев людьми, но все равно, после ночи попойки с Алеком меня разбудили сны о том, что Обри объезжает меня в моей постели, пока я лежу в почти бессознательном состоянии.

Какого хера со мной не так? Два дня назад мне хотелось разорвать эту женщину в клочья, и вдруг все, о чем я могу думать, как задрать ее платье повыше и похоронить свой член внутри ее задницы, на которой нет даже белья.

Я прижал к виску бугор ладони.

— Убирайся из моей головы, — пробурчал, огибая последний завиток лестницы. Мне нужно сосредоточиться. У меня есть работа. Последнее, что мне нужно, это картина ее упругого тела и груди, поднимающейся под моим взглядом.

Слабые, почти призрачные крики донеслись от дальней части пространства, пока я с трудом тащился по канализационному отстойнику так долго, что вонь гнили останется на моих рецепторах навечно. Я следовал за звуками, которые любому другого прохожему могли бы ошибочно показаться жуткими завываниями призрака.

Со временем так и будет.

Коричневые и черные пятна покрывали стены туннеля. Кирпичи крошились и отпадали, разламывались на части не только от времени, но и из-за искателей меди, которыми кишело это место.

Свет пробивался из-под двери внутри, где я оставил фонарь две ночи назад, когда после похищения Юлия запер его там. Я достиг места, и приглушенные крики сразу стали четкими и разборчивыми. Хрипота в его голосе дала мне понять, что он кричал все два дня напролет.

С повязкой на глазах Юлий сидел, связанный в центре комнаты.

— Кто здесь? Пожалуйста! Кто-нибудь помогите мне!

На его лодыжках блестели красные раны в местах, которыми, очевидно, полакомились крысы. В комнате воняло дерьмом, и мне пришлось подавить позыв, чтобы меня не вырвало прямо на пол.

— Чувак, если это ты. Пожалуйста. Я… мне жаль… за то, что я сделал с той маленькой девочкой.

Те воспоминания, как бы сильно я не хотел забыть их, дали мне необходимый запал. Мотивацию сделать то, что нужно.

По словам Рева, согласно молве на улицах, старший брат Юлия Брэндон открыл охоту. Ему нужна была любая информация о линчевателе в маске, как меня прозвали в новостях.

— Я сделаю что угодно… что хочешь. Все, пожалуйста, — его плечи содрогнулись от рыданий. — Просто выпусти меня нахрен отсюда! Прошу! Здесь голоса по ночам, мужик. И сраные крысы! — Его кожа покрылась пятнами и побледнела, словно ему было плохо от его же ран.

— Я так понимаю, есть заброшенная фабрика где-то в городе, где удерживают детей и женщин до того, как распределить их между сутенерами, — скрестив руки за спиной, я обошел вокруг него, хлюпая по мелким лужам накапавшей сверху воды. — Это так?

— Я… — он громко сглотнул. — Я ничего не знаю об этом.

— И, я так понимаю, они накачанные наркотиками. Изнасилованные. Избитые. Замученные пытками. В клетках. Словно животные.

Его язык мелькнул, облизав губы, и он задрожал, будто вновь готовясь закричать.

— Девочки, которых мы получаем… их держат в мотелях. Не в брошенных зданиях.

— Если верить твоему уголовному прошлому, ты заманивал девочек в ту брошенную крысиную дыру. Вел с ними милые разговоры. — Репутация Юлия гласила о его сладких речах. — Я всего лишь даю тебе ощутить, как это — быть выдернутым из своей стихии. Быть напуганным до ужаса. Делать, что заблагорассудится другому, лишь бы выбраться отсюда, — я остановился перед ним. — У тебя проснулось желание сделать что угодно, лишь бы освободиться?

— Да, да, мужик. Хочешь, чтобы я тебе отсосал? Я сделаю это. Мне насрать. Отпусти меня, и я не скажу ни единому ублюдку, что здесь случилось.

— Я не хочу, чтобы ты мне отсасывал, Юлий. Я хочу, чтобы ты мне кое с чем помог.

— Только скажи.

— Сколько рвения, — я улыбнулся от его жалкой тупости. — Неудивительно, что ты не чувствуешь вины, насилуя девочек. Хотя, я тоже почти не чувствую вины за то, что собираюсь сделать.

Его лицо с повязкой на глазах смотрело вверх, двигаясь вверх и вниз, словно он пытался учуять мой запах.

— Чего ты хочешь от меня, чувак?

— Каллин послал меня убить тебя, — солгал я. — Твоя шайка стала чересчур властной, и он хочет убрать вас с пути. К сожалению, у Каллина слишком много связей, чтобы я мог убрать его в одиночку, — я присел перед ним на корточки, и мой нос свело от резкого запаха мочи, исходящего от Юлия. — Видишь ли, я не хочу убивать тебя, Юлий. Думаю, глубоко внутри, ты хочешь быть хорошим, не так ли?

— Да. Я не… я хочу выбраться. Я больше не хочу этим заниматься.

— Ладно. Вот что мы можем сделать. Нам нужно ФБР на нашей стороне. Каллин слишком силен, чтобы разрушить его в одиночку. Они должны узнать, чтобы происходит глубже. Так что, я собираюсь оставить послание контакту, который у меня есть. Думаю, он может помочь, но ему нужны какие-нибудь доказательства. В противном случае, боюсь, мне придется оставить тебя здесь умирать. Потому что я не могу заставить себя убить тебя. Ты понимаешь?

— Да, да, — он поерзал на месте. У него, наверное, галлюцинации от голода и обезвоживания, если он купился на всю эту чушь. — Я сделаю это.

— Хорошо. Я включу камеру, и хочу, чтобы ты рассказал мне все. Свое имя, о своей команде, и о том, как во всем замешен Каллин.

Его губа задрожала, и он рьяно закивал.

— Ты отпустишь меня?

— Конечно. У меня будет все, что нужно против Каллина. И я обещаю, что освобожу тебя.

Я включил камеру на телефоне и нажал «запись», не произнося ни слова. После десятисекундной паузы Юлий начал говорить. В течение десяти следующих минут он признался в похищениях, сделках с наркотиками, зачистках Каллина и личном присутствии мэра на операциях. Все недостающие кусочки, которые я не смог бы найти даже в подпольной сети, слетали с его языка.

Пока, наконец, он не закончил.

— Спасибо, Юлий, — я сунул маленький телефон в пластиковый пакет, затем в карман и снял повязку с его глаз, позволяя ему приспособиться к освещению.

— Кто… кто ты такой? Ты выглядишь знакомо, — он прищурил глаза, изучая мое лицо, затем выпучил их настолько, что они едва ли не выпали из глазниц. — Ты… я знаю тебя, — неожиданность быстро превратилась в рыдания. — Пожалуйста, не убивай меня, мужик. Прошу, — он раскачивался под веревками так сильно, как только мог. — Это место. Голоса. Призраки. Я нахрен схожу здесь с ума!

— Ты знаешь, сколько было моему сыну, когда ты выстрелил ему в спину, Юлий? — Я вонзил кулак в его лицо прежде, чем он мог ответить, выбивая один из передних зубов, который с хлюпающим звуком упал в воду. — Пять. Ему было пять лет.

Как только я отрезаю ухо мужчине, мою голову отводит назад, и удары кулаками обрушиваются на мою щеку, пока все, что я могу сделать, это упасть на пол в полубессознательном состоянии. Комната бесконтрольно вращается, а посередине мечется красное пятно.

Красная пижама моего сына.

Он пятится из комнаты, наполненной видами, которые навсегда разрушат его жизнь.

— Папочка? — плачет он, и все, что мне хочется сделать, это сгрести его в объятия. Сказать ему, что все будет в порядке, держать его и убедиться, что хотя бы маленькая частичка его еще не была разрушена от того, что он увидел, но тьма быстро сгущается.

Я ползу к нему.

— Джей? — Я тяну к нему дрожащую руку.

Черные ботинки перекрывают мне вид.

— Эй… малыш. Я дам тебе пять секунд, чтобы убежать. Пять. Четыре.

Мои крики рикошетом отскакивают от стенок моего черепа, пока время ускользает по секунде.

Крики моего сына прекращаются с выпущенной пулей.

— Я… мне жаль, — шепелявые слова Юлия вырвали меня из моих воспоминаний. — Мы… нам сказали это сделать…

Я снова ударил его, повернув голову в сторону ударом, пока он выплевывал кровь.

— Через два дня у него должен был быть день рождения. Он всю неделю говорил мне, с каким желанием хотел его. Как он не мог дождаться, чтобы задуть шесть свечек на своем торте, — я проглотил слезы от воспоминания, позволяя боли и ярости окатить меня такой волной адреналина, которая мне была нужна. — Но этого никогда не случилось.

— Пожалуйста, не убивай меня, мужик. Пожалуйста.

Я выхватил нож, который держал на бедре одной рукой, и сжал его подбородок, вторгаясь пальцами ему в рот, пока второй крепко схватил его язык. Он укусил меня за палец, и я обрушил очередной удар на его лицо, выбивая еще один зуб. Несмотря на брыкания и крики, я начисто отрезал ему язык.

От приступов удушья и булькающих звуков я с отвращением изогнул губы.

— Уже не так охотен до сладких речей, да, Юлий? — Я помахал его языком у него перед глазами и выбросил в воду. Протискивая дуло своего пистолета в его рот, я прикусил губу на мгновение, ожидая, пока умолкнут его рыдания.

— Эй… малыш… я дам тебе пять секунд, чтобы убежать. Пять.

От его криков на моем лице расползлась широкая улыбка.

— Четыре. Три. Два, — я взвел курок. — Ты готов освободиться?

И затем опустилась тьма.

***

Стягивая с пальцев черные кожаные перчатки, покрытые липкой кровью, я бросил их на пол и выхватил пару щипцов из пластикового пакета. Стоит поблагодарить Алека за всю эту стерильную технику. Он научил меня всему, что делают криминалисты в лаборатории полиции, и тому, как даже самое маленькое волокно можно проанализировать. Я и понятия не имел, что весь генофонд можно найти, имея лишь корень человеческой волосины. Завораживающе.

Алек был мастером на все руки. Пока я намеревался отбросить сомнения и отправить запись ДеМаркусу Корли без задней мысли о том, что у них есть вероятность отследить меня, Алек настоял на том, чтобы хорошенько позаботиться об уничтожении этой вероятности.

Придерживаясь его требований, я положил конверт на пластиковый квадрат, который положил на переднее сидение своей машины, и подписал его адресом единственного копа, который уже заслужил доверие.

Возможно, он найдет что-нибудь полезное в признании Юлия.

Глава 20

Ник

Держа тарелку с едой в одной руке, я вошел в комнату Обри, находя ее лежащую на животе с книжкой в руках.

— До сих пор читаешь?

Она перекатилась на бок и подперла голову рукой, глядя на меня, как сраный Флинтстоун с постера в своем драном платье, посылая через мое тело внезапный поток жара.

— Она единственная, так что я не спешила с ней.

Женщина вернулась к своему чтению, не отрываясь даже, когда я поставил тарелку.

Я бросил ей футболку и пару своих шорт, почти ненавидя тот факт, что ей придется переодеться, но, черт возьми, мне не нужно было думать о ней, стирающей свои трусики. Мне нужно было следить за вещами покрупнее. Кроме того, ради всего святого, она была моим врагом — аргумент, который терял свой вес с каждым новым днем.

Не пройдя и половину пути назад к двери, я услышал ее возню на кровати, после чего что-то мягкое ударило мне в голову.

Я обернулся, найдя мою одежду кучей лежащей на полу.

— Спасибо. Но я не стану надевать твою одежду, — упрямо вдернув подбородком, она села на краю кровати со скрещенными руками на груди.

— Ты предпочтешь расхаживать в порванном платье и без трусиков, правильно я понимаю?

Ее брови взлетели вверх.

— Да. Предпочту.

Черти бы драли ее и мой предательский член, который проснулся от ее слов.

— Ну, слишком плохо. Я не прошу тебя надеть это. Я приказываю тебе это сделать.

— А я говорю тебе, что отказываюсь носить твою одежду. И не позволю тебе клеймить себя каким-либо образом.

Я выдохнул, качая головой.

— Ты не захочешь испытать мое терпение сейчас, Обри.

Позади меня Блу просунул свою голову в комнату и заскулил.

— Иди в задницу, Ник.

Я сжал переносицу, отмахиваясь от желания отшлепать ее задницу за такую дерзость.

— Я забыл. Если вещь не роскошная или дорогая, и за нее не заплатили невинными человеческими жизнями, она недостаточно хороша для тебя, так? — не в моем стиле говорить что-либо глупое или первое, что приходит в голову, но дерьмо случается.

— Что, черт возьми, это должно означать? — Она оттолкнулась от кровати и встала, сильнее сжав руки. — Я не купила ни единой вещи за человеческую жизнь! И если это все из-за моего мужа, я понятия не имею, что он сделал тебе не так, но я не имею ничего…

Ринувшись вперед, я обхватил пальцами ее горло и грубо пригвоздил к стене. Зубы заскрипели так сильно, что могли раскрошиться, пока ее пульс стучал под моей ладонью. Воспоминание о Даниэлле возникло в голове, и я щелкнул зубами.

Алек подозревал, что Майкл получал долю от торговли людьми, и, возможно, имел более главенствующую роль, но ему не хватало прямых доказательств, чтобы вывести его на чистую воду. Я не мог перестать представлять Обри и Майкла, восхищающихся своей красивой одеждой, пока невинные девочки, как Даниэлла, платили свою цену, и дерзкое поведение гребаной Обри только сильнее действовало мне на нервы.

Это как поймать дьяволицу за хвост: она обивалась и брыкалась, царапалась и боролась со мной. Ее тело напряглось, и мне пришлось заблокировать надвигающийся удар по яйцам, подняв ногу.

Бешеная. Дикая.

Правой рукой я прижал ее молотящий по мне кулак, затем отпустил горло и сжал второй. Она замерла, прижавшись всем телом к стене, пока я прижимался к ее.

— Ты имеешь много общего с этим, — я прижал ее сильнее, и мышцы окаменели. — Он не просто сделал мне что-то не так. Он уничтожил меня. И ты была там, ласкала его член и улыбалась рядом с ним все время.

— Значит все, что ты видел, была улыбка. Стоило смотреть глубже. И что теперь? Я — твое отмщение? Твой билет принести ему боль? — оскалилась она. — Угадай что? Ему дважды насрать на меня. И всегда было. Так что, давай, Ник. Убей меня, — она отодвинула голову от стены, на дюймы приближаясь к моему лицу. — Перережь это гребаное горло, если это то, что ты планировал сделать. Ты сделаешь одолжение и ему, и мне.

Ее тело пульсировало от напряжения, дрожь проходила через меня, напротив меня, внутри меня. Со злостью. С ненавистью.

С такой ненавистью.

Одним резким движением руки я мог свернуть ей шею, покончить со всем планом и покинуть свое жалкое существование на крыльях пули, выпущенной мне в череп.

Вместо это я обрушил губы на ее рот. Наслаждаясь борьбой, которое оказывало ее тело в попытке оттолкнуть меня. Ненавидя факт, что на вкус ее губы, как сладостное спасение, заманивающее меня в какую бы там ни было сеть, которую она плела с тех пор, как я забрал ее. Ее вкусный запах внедрился в мои ноздри — вода, шипящая на пламени внутри меня, испаряющаяся в мой разум.

Три года.

Последний раз, когда я пробовал женские губы на вкус был три года назад, и это было не по любви. Поцелуй с Обри был чем-то абсолютно другим. Не нежным или милым. Я целовал ее жестко, со всей яростью, запертой внутри меня, наше неистовое дыхание сталкивалось друг с другом.

Ее стон срикошетил от моего черепа, когда ладони сжались в кулаки, пытаясь высвободиться из моей хватки.

Она шире открыла рот, всосала мою губу между зубами и прикусила ее.

Агрессия прокатилась по моему телу и затрещала клеткой чего-то темного внутри меня.

Я хотел большего. Больше боли. Больше ярости. Я хотел врываться в нее, проклиная ее имя. Очистить себя от ненависти, пока она не иссякнет.

Я разорвал поцелуй, тяжело дыша, пока смотрел вниз на нее.

— Что ты знаешь о Брайтмуре? — прохрипел я.

— Я ничего не знаю о Брайтмуре, — скрипя зубами ответила она.

Ложь.

— Да? Тогда какого хера в твоей сумочке оказались чертежи? А помимо твоей помады и пудры, еще и планы Дьявольской ночи в целостности и сохранности?

Ее грудь подымалась и опадала, пока я удерживал ее заложницей у стены. Взгляд был нечитаемый.

— Я не…

— Не лги мне, — я прижал ее сильнее, прильнув губами к ее уху. — Я, черт побери, ненавижу лжецов, — прошептал я, провоцируя дрожь в ее теле, что пробудило улыбку на моем лице. — Почему флешка оказалась у тебя?

— Я украла ее.

— Ты украла ее, — мне хотелось прыснуть со смеху, но в моем голосе не было и унции юмора или изменения. — Не думаю, что ты сделала это, револьверные губки. Думаю, он дал ее тебе, своей маленькой зверушке.

— Да я, бл*дь, ненавижу тебя.

Яд брызгал из ее слов, пока она пялилась на меня в ответ, а золотистые глаза искрились бешенством.

Я облизал губы, опуская взгляд на ее грудь, и улыбнулся. Сжимая ее запястья в ловушке одной рукой, я запустил вторую под ее платье, касаясь кружева, которое отделяло меня от того, чтобы оказаться в ней, зная все, что она слишком упрямилась признать.

Ее веки отяжелели, а опьянелые глаза опустились на мои губы.

— Скажи мне, как сильно ты меня ненавидишь.

— Не смей, — предупредила она, и я заметил, как мелькнул кончик ее языка у губ.

Сжимая волосы кулаком, я потянул ее голову назад, пока напряженная шея не оказалась передо мной раскрытой, и, словно тварь из темноты, я хотел впиться в эту податливую плоть и вырвать ее глотку. Проводя языком по ее плечу, я поднимался к основанию шеи, прикусив ключицу. Обри сделала резкий вдох. Я отпустил ее запястья. Похоть полыхала по моим венам, когда она вцепилась пальцами в мои волосы и обернула ногой мои бедра, притягивая ближе к себе.

— Знаешь, что, Обри? Я, бл*дь, тоже ненавижу тебя, но… твой вкус слишком чертовски приятен.

Черт, ощущение ее кожи на моей и жгучее желание обладать ею было настолько сильным, что я хотел вылезти из собственной кожи.

Мне нужно было больше. Нужно было повернуть ее, сорвать с нее белье и ворваться в нее с яростью тысячей ночей боли. Она должна была почувствовать мою ярость, удерживающую меня на грани три долгих года.

Сорвав перед ее платья с груди, я высвободил красивые возбужденные соски из их заточения, и когда мой язык добрался до одного из них, Обри впилась ногтями в мой череп. Я потянулся вверх под ее платье, провел пальцем по влажной киске, а затем схватил тонкий материал ее трусиков и сорвал их.

— Ты гнилой отморозок, Ник, но ты… бл*дь! — Она извивалась, когда я проделал путь выше, надавливая на сладкую точку.

Сжимая ее упругую задницу, я прижался к ней передом джинсов, где мой изголодавшийся член почти прорвал себе путь наружу, лишь бы добраться до нее.

Повернув ее быстрым рывком, я отвернул ее лицом от себя, прижав щекой к стене, и похоронил нос в ее волосах, вдыхая слабый аромат ее духов.

Выгнувшись передо мной, медленно потираясь об меня задницей, посылая гипнотическую волну в мой и без того эрегированный член, она соблазнительно замурчала, и в мой позвоночник словно загнали вилку. Ее длинные каштановые волосы рассыпались фонтаном, который я так умело поймал в кулак.

Она и понятия не имела, кого выпустила. Пути назад нет. У меня на уме была лишь она — цель, и она не понимала, что я уже был на полпути к ней.

Запутываясь пальцами в ее локонах, я оттягивал ее голову назад, приближаясь ртом к уху.

— Чего ты хочешь, Обри? Ты хочешь, чтобы я пригвоздил тебя к стене и трахнул до потери рассудка?

— Я уже потеряла рассудок, если позволила тебе зайти так далеко.

— Мне нужен ответ. Сейчас же. Ты хочешь этого? — Я сильнее потянул ее волосы. — Только знай, если ты выберешь быть оттраханой, пути назад не будет.

— Сделай это.

— Сделать это? Ты все время этого хотела, не так ли? Ты чертовски хотела, чтобы я раболепствовал перед тобой, выпрашивая кусочек тебя, чтобы ты могла запустить в меня свои когти, как и в каждого ублюдка, которым ты манипулировала, да? — я облизал раковину ее уха. — Угадай что? Я собираюсь отыметь тебя, Обри. Но это не значит, что ты позволила мне взять верх в своей маленькой игре. В конце я все равно уйду.

Я задрал ее платье и все внутри остановилось с пронзающим визгом.

На нижней части ее спины, сразу над ягодицами, широкими злыми шрамами было выгравировано единственное слово: ШЛЮХА.

Через рваное дыхание, я уставился вниз на мерзость, которая останется ее клеймом до конца ее дней. Гнусным, отталкивающим клеймом, словно она была гребаным скотом. Я почти трахнул из ненависти женщину, которая, очевидно, и сама стала жертвой ненависти, и мой желудок рухнул вниз от этой мысли. Потому что реальность уставилась на меня в ответ в пяти четко вырезанных, ожесточенных злобой буквах, полностью скомкивая фантазию, в которой я придумал, что Обри Каллин была таким же преступником, как и ее муж.

Я слегка прикоснулся большим пальцем к рубцам, и ее тело подалось вперед.

Обри прижалась к стене и спустила платье вниз по бедрам, прикрывая их.

— Не смей. Не смей, бл*дь, прикасаться ко мне, — прошептала она дрожащим голосом.

— Он сделал это с тобой?

— Он все со мной сделал, — она подняла руки к обеим сторонам лица, хороня лицо в ладонях. — Пожалуйста, оставь меня в покое.

— Расскажи мне правду. Откуда у тебя флешка?

— Я сказала тебе правду. Я, мать твою, украла ее. А теперь оставь меня в покое!

Я поверил ей. Пять гребаных букв, вырезанных на ее спине, внезапно нарисовали передо мной картину этой женщины в другом свете, и впервые я поверил в то, что она украла жизненно важную информацию у человека, который, очевидно, предал ее.

У меня пересохло горло, поле зрения сужалось с постепенным сгущением тьмы по краям. Прижимая ладонь к черепу, я попятился назад, придерживаясь за стену, прежде чем убраться из комнаты и закрыть за собой дверь.

По ту сторону двери я услышал ее тихие рыдания, и на меня снизошло, что даже после похищения, приковывания к кровати, угроз убить ее, это было впервые, когда я услышал, как эта женщина плачет. Плачет по-настоящему, а не придерживается фальшивого дерьмового сценария, чтобы вызвать у меня сострадание.

Боль, которую я слышал, была настоящей.

Потерев затылок, я набрал номер Алека и вышел на кухню, где порылся в шкафчиках в поисках виски.

Ответа не было.

Я швырнул одноразовый телефон в стену, где он рассыпался на полу маленькими кусочками, и врезался кулаком в кафель.

Игра менялась у меня на глазах, а я понятия не имел, что делать дальше.

Переключатель щелкнул.

Шрамы отличались. Разнообразие в виде шрама на ее запястье говорило о другом виде борьбы. Может, у нее были проблемы, но они есть у всех.

Шрам на ее спине говорил о совершенно другом.

Каждый шрам рассказывал историю, но это были те шрамы, которые мы не хотели показывать другим, потому что в них заключалась правда. Правда Обри была выгравирована в четких отметинах на ее спине, написанных с ясностью того, что кто-то взял свое. Только садистский ублюдок мог сделать подобное.

В этом я узрел нечто, чего не хотел видеть. Нечто болезненное. Сломленное. Нечто, разоблачение чего я не ожидал увидеть, задрав ее платье. Нечто, что больше не делало ее моей игрушкой. Я увидел в Обри Каллин человека. Заклейменного, разрушенного человека, которому нужно было больше, чем я предложил в своем молчании, когда вышел за дверь.

Мой желудок скручивало в узлы, пока я шарил по шкафчикам. Куда, бл*дь, подевался мой виски?

В мгновение ока Обри Каллин превратилась для меня из объекта ненависти в объект любопытства. Что она сделала, чтобы заслужить ярость такого злобного человека? Неважно, как сильно я пытался упорядочить варианты в своей голове, ответ на этот вопрос представлял ее в пропорционально хорошем свете. Противоположностью Майклу Каллину.

Три года. Три года я наблюдал за ней по телевизору, пока следовал за Каллинами от одного мероприятия к следующему, составляя планы, строя логическое обоснование совершению последнего акта мести. В то же время, как я мог не разглядеть очевидную правду? Обри тоже стала жертвой.

Не монстром. Не какой-то Степфордской сукой. Жертвой.

Нет. Ярлык не укладывался у меня в голове.

Я нашел бутылку с остатками виски в ней, открутил крышку и налил двойную порцию, чтобы привести в порядок слова, звенящие в моей голове. Слова «Обри Каллин» и «жертва» не могли стоять рядом в одном предложении так же, как и «Майкл Каллин» и «святой». И все равно, я стал свидетелем факта, воочию увидел, как я был не прав. Как я мог убить женщину, которая очевидно была использована? Как я мог причинить ей боль и страдание, когда она истекала кровью от тех самых ран, и носила сколько же их на себе?

С каждым аргументом, воспоминание о слове «ШЛЮХА» выскакивало перед глазами и разбивало каждое жалкое оправдание на миллионы кусочков собачьей чуши.

Может, она попросила об этом?

Чушь.

Может, она солгала мне в лицо, признав, что он был не одним, кто причинял боль?

Чушь.

Здесь и к доктору ходить не нужно, чтобы увидеть стыд в ее глазах. Ненависть и унижение. Человек, похороненный под гребаной извращенной наружной оболочкой, под которой я даже не начал прощупывать почву.

Я был не прав. Алек был не прав. Мы настолько сконцентрировали свое внимание на Майкле Каллине, что не смогли увидеть правду за их фальшивыми улыбками. Увидеть яркий, неопровержимый факт: Обри не была никакой политической принцессой.

Она была использованной девушкой, запертой в башне. А я сделал из нее монстра.

Господи, кем я стал за последние три года?

Я стою у окна, глядя на город под нами, со своим новорожденным сыном на руках. Я ненавижу эту квартиру, но ночью, с ним, она прекрасна.

— От этого вида мои яичники могут сойти с ума.

Я поворачиваюсь, видя Лену, прислонившуюся к дверному косяку, в одной из моих футболок, которая свисает на ней до колен.

— Тебе лучше прекратить, иначе ты и опомниться не успеешь, как будешь баюкать двоих.

Я поднимаю руку, поддерживая Джея второй.

— Здесь полно места.

Пересекая комнату, она прислоняется к моему плечу.

— До тех пор, пока у тебя есть место для меня.

— Всегда.

Она проводит пальцем по виску нашего сына.

— Не могу поверить в то, как много он спит. Слышала столько страшилок о бессонных ночах.

— Думаю, он перенял это от матери, — смеюсь я, когда она игриво шлепает меня по заднице.

Прижавшись головой к моей груди, она поддерживает его головку ладонью и оставляет поцелуй на его щеке.

— Я надеюсь, он перенял это от отца, — она поднимает свое лицо к моему. — Пообещай мне, что несмотря ни на что — на борьбу, законы, взлеты, боль и счастье, которое ждет нас впереди — что бы ни получилось из грез, которые мы сейчас лелеем, пообещай мне, что ты никогда не изменишься внутри, Ник, — она прижимает ладонь к моему затылку и целует. — Ты — хороший человек, и я не могла выбрать отца лучше, чем тот, который есть у нашего сына.

Я уставился на плескающуюся янтарную жидкость, прежде чем опрокинуть ее себе в горло. Я ненавидел то, чем стал. Вором. Похитителем. Киллером. Ублюдком.

Она бы тоже возненавидела меня.

И что теперь? Я не мог позволить Обри уйти. Не сейчас. Я бы не отправил ее обратно к мяснику, который заклеймил ее спину, но и освободить ее я тоже не мог. Она сыграет свою роль во всем этом, но план придется изменить, потому что ни за что в жизни я не стану вредить женщине, которая стала жертвой того же ублюдка, которого я планировал накормить свинцом.

Я бы не стал убивать ее в конце, но я как пить дать убью ее мужа. К сожалению, Обри все еще придется сыграть роль пешки.

Тем временем, было нечто, что я ей задолжал.

Глава 21

Обри

Я соскользнула на пол возле кровати и уткнулась лицом в простынь. Будто бы дамбу прорвало внутри меня, и слезы текли без остановки, без единого намека на прекращение, и я поддалась наводняющему приливу, который снес на своем пути все построенные стены внутри меня.

Это была моя вина. Я знала, что там был шрам, и что положение, в котором я находилась последние года, пялилось бы ему в лицо, если бы он вонзился в мое тело, беря у меня то, что я так желала ему дать, и то, что принесло бы свободу в конце. Наверное, часть меня хотела стереть тот образ куклы Барби, созданный в его голове ни с того ни с сего. Я хотела дать ему маленький проблеск своих секретов.

Я не рассчитывала, что Ник прорвет мою оборону. За последние несколько дней он четко дал мне понять, что не собирается узнавать меня или признавать человеком. Я была загнанным в клетку зверем — украденным призом, с помощью которого он собирался получить выгоду.

Вот почему он надел перчатки в первый день. Прикосновение к коже означало прикосновение к душе, связь с человеком, после которой больше нельзя стать чистым и целомудренным.

По правде говоря, я хотела его в тот момент. Не только из-за своего освобождения. Его поцелуй был пропитан бушующей страстью и злостью, жаром и яростью, и я хотела попасть в ловушку дикого шторма смятения. Я хотела, чтобы он обрушился на меня, поглотил и вытащил к какой бы там ни было тьме, потому что, по крайней мере, в те моменты, когда я пыталась перевести дыхание, я чувствовала себя живой. Хотя бы единожды я почувствовала причину бороться за себя.

Скорее всего, Майкл и ему причинил боль каким-то образом. Я могла чувствовать это, ощутить, как его боль впитывается в мои кости, когда он впился пальцами в мою плоть. В этом у нас была одна связь на двоих. Скорее всего, мы с Ником были противоположностями в жизни, как он и сказал, но в боли мы были одинаковыми.

Две сломленные половинки с порубленными концами, которые, казалось, подходят друг другу своим извращенным способом.

К чертям собачьим тот факт, что я была замужем. Мой муж нарушил обеты уважать и защищать меня в момент, когда впервые ударил меня, так что к черту его. Я провела семь лет в тюрьме боли, лишенная эмоций, и почувствовать хоть что-то, хотя бы один раз ощущалось хорошо. Я не могла сказать, что дело лишь в похоти, потому что внутренний поток свирепости переплетал каждое мое действие с его. Хотя в этом накале я чувствовала четкую страсть, голод, который никогда не испытывала с Майклом, или с любым другим мужчиной, раз уж на то пошло.

В один момент слабости, беззастенчивого блаженства, я сдалась утонченной разрушающей силе поцелуя с Ником. Мои пальцы ринулись к губам, когда я вспомнила ощущение его рта на своем.

Как легко я бы дала ему больше. И сама мысль пугала меня до чертиков.

Этот мужчина был словно высококачественное, созданное вручную лезвие — тонкая работа, прекрасная и опасная достаточно, чтобы порезать меня до кости, если я буду вести себя неосторожно.

Глава 22

Ник

Надев пальто, я потянулся в карман и бросил Блу угощение по пути к лестнице. Спускаясь, набрал номер Лорен с желанием попросить ее об одолжении. Мне нужно было сделать хоть что-то правильно. Что-то, что я должен был сделать в первую ночь.

Я вел машину по Ист Гранд Бульвар, пока не доехал до старого хостела, который ранее был церковью. Мне всегда была ненавистна идея о том, что Лорен живет в таком паршивом месте в захудалой части города, но она заявила, что ей нравится, наслаждалась обществом других ровесников вокруг и всегда делала ударение на том, что лучше жить здесь, чем на улицах. Я не собирался причитать или контролировать ее жизнь — черт, в свои девятнадцать она разбиралась со своими проблемами лучше, чем я в свои двадцать восемь. Я просто не хотел, чтобы она стала еще одним бездомным ребенком на улицах, и некоторые из детей, с которыми она зависает, кажется, смирились со способом жизни, который ведут.

Я постучал в дверь, напрягшись от смеха, прозвучавшего по ту сторону. Дверь распахнула Лорен, в майке, пижамных штанах и с беспорядком на голове. Позади нее в такой же мятой пижаме стояла девушка азиатской внешности немногим старше нее, держа сигарету и осматривая меня снизу доверху.

— Ник! — Лицо Лорен просветлело от улыбки, и она бросилась ко мне в объятия. Господи, я ненавидел приходить к ней после того, как пытался обрубить все концы, но это могло стать моим обещанным визитом, даже если я был придурком, который планировал обременить ее услугой.

— Ммм, кто это? — Азиатка выдула дым, стоя рядом.

— Как раз собирался спросить о том же, — фыркнул я, скрещивая руки, когда Лорен отпустила меня.

— Джейд, это Ник, мой брат от другой матери. Ник, это моя девушка, Джейд.

— Девушка.

Что-то в женщине говорило мне, что кое-что не так. Казалось, под поверхностью скрывается больше, а я стал экспертом в подобном.

Лорен улыбнулась и закатила глаза.

— Ради всего святого, Ник, ты не мой отец. Давай заходи, и дай мне надеть джинсы. Присядь. Джейд, займи его на минутку.

Лорен оставила крепкий поцелуй на губах женщины, а я отвернулся к окну, глядя обратно в их сторону лишь когда Лорен направилась в ванную.

Ее квартира походила на жилище подростка. Маленькая, тесная. Нагоняла клаустрофобию. Я сел на одинокий диван, поставленный перед телевизором — оба предмета мебели выбирал для нее я.

Опираясь на стену, Джейд продолжила пялиться на меня, выкуривая сигарету.

— Ты Скорпион, да?

— С чего ты это взяла?

— Глубокие, умные глаза. Сильная, волевая челюсть. Темный и загадочный. Ты, скорее всего, мастер в постели. Доминант. Все время держишь все под контролем, — она облизала губы и почесала подбородок, при этом держа сигарету между пальцами. — Сексуальный, как сам дьявол.

Мой взгляд метнулся к закрытой двери ванной и обратно.

— А ты лесбиянка?

— Бисексуалка, — улыбка растянулась на ее лице, прежде чем она сделала еще одну затяжку. — В последнее время мне скучно с мужчинами. А Лорен еще та дикая кошечка…

Я поднял руку вверх.

— Мне не нужно… слышать этого, — откинувшись на диване, я попытался изобразить устрашающий отцовский взгляд. Не то чтобы я хотел примерять на себя роль отца Лорен любыми способами, но я как пить дать буду осторожен рядом с тем, из-за кого Лорен может поддаться депрессии.

— Чем ты занимаешься, Джейд? Ты студентка?

— Да. Магистр искусств в направлении: «Женщины: гендерная принадлежность и изучение сексуальности».

— Наркотики?

— Нет.

— Алкоголь? — Я сместил свой вес вперед, ставя локти на колени.

— По случаю, — она пожала плечами и выдула кольцо дыма. — У меня аллергия на дерьмовое пиво.

— Так что ты пьешь?

— Словацкое в основном. Иногда «Гиннес».

— Что ты получаешь от этого? — Я развел руками в стороны, а после указал кивком на дверь ванной. — Что ты хочешь от нее?

Она опустила голову, нахмурив брови, словно была сбита с толку моим вопросом.

— Любовь. Что же еще?

Лорен вышла из ванной, ее сильно накрученные кудри были собраны в хвост сзади, и на ней была футболка университета Уэйна, которая явно принадлежала Джейд.

— У волос паршивый день, — сказала она, проводя руками по лицу, которое выглядело так, словно его только что смазали лосьоном. — Ладно, так для кого мне сейчас нужно сходить в магазин? Твоей девушки? — Хитрая улыбка заплясала на ее губах. — Я с ней встречусь?

— Она мне не девушка. Она… некто, кто не может полноценно сориентироваться на местности, — я оттолкнулся от дивана, вытаскивая кошелек из заднего кармана, и вынул пятьсот долларов, которые и передал Лорен. Я ненавидел просить ее, но, бл*дь, если бы я знал что-либо про женскую одежду. А она оказалась той, кому я доверял, и кто не станет задавать вопросы.

— Попытайся найти три или четыре комплекта. Что-нибудь модное, но не слишком роскошное. Практичное. Какую-нибудь обувь. Белье. Шампунь. Кондиционер. Хрень для бритья. Сдачу оставь себе.

— Погоди. Ты хочешь, чтобы я купила белье? — Улыбка на губах демонстрировала оскал. — А ты увидишь ее в этом белье?

— Можешь взять хоть хлопковые трусы в горошек, мне все равно. Я сказал тебе, она мне, мать твою, не девушка.

— Ух, какие мы дерзкие, — Лорен склонила голову набок и обернулась к своей женщине. — Он тебе не кажется дерзким, Джейд?

Джейд выдула еще один клуб дыма.

— Сама дерзость.

Я с силой зажмурил глаза от разочарования.

— Я заберу вещи через пару дней.

— Или я могу привезти их тебе сама. Не велика беда.

— Я заберу их, — я указал пальцем на нее. — Запомни. Практичность.

— Да, да, понятно. Наверное, сделаю набег на какие-нибудь винтажные магазинчики в центре. Точно не хочешь остановиться на Lover’s Lane (прим пер. — интим-магазин в Детройте)? — Она поиграла бровями, что вызвало у меня стон. Я пожалел, что вообще попросил ее об этом. — Я могла бы достать наручники с пушком. Плетку.

— Ооо! Нахрен трусы в горошек! Бери съедобные трусики! — вступила Джейд.

— Да ну хватит, — я сунул кошелек обратно в карман и потер подбородок. — Слушай, если ты не хочешь делать этого…

— Ооооооу, я просто дурачусь, остынь нахрен. Черт возьми, а ты чувствительный, когда речь заходит о киске, — она покачала головой. — Эй, и какой размер одежды мне искать?

Бл*дь. Я забыл об этом.

— Пришлю размер в эсэмэс.

— Не заставляй меня ждать.

Я зашагал к двери, замечая на стене фото Джейд топлесс в черных кружевных трусиках. Оглядываясь назад, я поднял большой палец вверх, но гром смеха обрезал все мои вопросы на корню. Я покачал головой.

— Я сваливаю.

— Дерьмо, а мне понравилось его троллить, — услышал я голос Лорен, когда вышел в коридор.

Образ Обри неожиданно возник перед глазами. А точнее ее черные кружевные трусики, висящие в ванной. Я провел рукой по лицу при мысли о ней, сидящей на краю кровати, без трусиков под платьем.

Не лезь на эту территорию, — вторил голос разума в моей голове.

Глава 23

Обри

Положив голову на лапы, Блу лежал снаружи моей комнаты. Несмотря на то, что дверь была широко распахнута, собака не сдвинулась с места, и даже не попыталась пересечь невидимый барьер и войти внутрь. Если бы я не увидела его в действии и не ощутила на собственной шкуре его скорость и силу, подумала бы, что это воплощение лени.

Я приблизилась к двери, видя, что его глаза следят за каждым моим шагом и остановилась весьма близко к дверному проему.

Его взгляд скользнул в другую сторону от меня, словно что-то говорило ему: «Не смотри на нее, и, может быть, она уйдет».

Я потянулась рукой к дверному косяку, и из глотки собаки донеслось низкое гортанное рычание. Когда я оттянула руку назад, рычание прекратилось. Естественно, я потянулась обратно, но резко отдернула руку к себе, когда пес поднял голову с лап.

— Ладно, пока я остаюсь в комнате, мы — друзья. Я правильно поняла?

Он уселся, словно отвечая на мой вопрос.

— Расскажи мне кое-что, Блу. Он и с тобой ведет себя, как отморозок? Потому что я согласна относиться к тебе лучше за… свободу? Я не говорю… о побеге или подобном. Может, просто, ну знаешь, отпустишь меня в душ? Я тут умираю. Купаться в раковине — отстой.

Рот пса открылся для зевка, губа натянулась над рядом острых зубов, и внезапно я не могла поверить, что выжила после того, как он поймал мое горло этим безбожным оружием разрушения. Черт. Как в той сцене в «Челюстях», когда Рой Шайдер, повернулся спиной, жуя, и появилась огромная акула.

— Ладно, тогда смотри. В тот день… когда я попыталась сбежать. Знаешь, не было ничего личного. Я бы хотела начать сначала, — я протянула руку, осторожно, чтобы оставаться в пределах комнаты, задаваясь вопросом, откусит ли он ее мне по запястье. — Мир?

Собака подняла лапу, положив ее мне в ладонь, и я пожала ее, давясь смешком.

— Так что, хочешь войти внутрь и побыть со мной?

Его голова склонилась набок.

— Все в порядке. Заходи. Давай.

Опустив голову, он сделал пару осторожных шагов в комнату, словно я подговорила его нарушить правила. Может, так и было.

Оказавшись внутри, он прошел мимо меня, обнюхивая вокруг, казалось, незнакомую ему территорию, судя по тому, как его хвост вилял из стороны в сторону, и сунул нос чуть ли не в каждый угол по пути. Пусть хоть все их обнюхает, мне все равно.

Делая глубокий вдох, я рванула к двери и захлопнула ее за собой прежде, чем зверюга смогла меня поймать.

Пять баллов за гребаную свободу! Ха! Это было почти слишком легко.

Из-за двери послышалось скуление. В буквальном смысле плач пса. Я никогда не слышала ничего подобного, словно ему разбили сердце, и я предала его. Как сумасшедшей суке мне вдруг стало жаль.

Уходи! Уходи! Мысли в голове кричали мне бежать.

Куда, собственно? Если я вызову такси, водитель мог бы узнать меня и вернуть в дом Ада Майкла. Спустя три дня он, скорее всего, уже покрыл всю мебель клеенкой, чтобы по моему возвращению разрубить меня на миллион кусочков.

Кроме этого, у меня не было телефона. Я не знала, где я, черт возьми, находилась. Возможно, в самом центре сраного Детройта, по сравнению с которым воющее создание по ту сторону двери покажется сказкой.

Вздохнув, я открыла дверь, Блу уселся на задние лапы с неким подобием улыбки на морде.

— Прости. Этого больше не повторится, — опустив плечи, я зашагала через комнату и уселась на кровать, опуская подбородок на ладонь.

Блу протопал ко мне, лизнул в щеку и опустил лапу мне на колено. Этот жест вызвал у меня улыбку.

— Так или иначе, как ты вообще здесь развлекаешься?

Я ласкала его добрых пятнадцать минут, пока он в итоге не улегся на полу возле моей кровати. Я взяла книжку и продолжила читать.

Блу вскинул голову, когда щелчок двери внизу привлек мое внимание.

Минуту спустя в дверном проеме появился Ник с коричневым бумажным пакетом в руках, и будь я проклята, если мое сердце не взмыло вверх, как кучка сухих листьев на ветру. С опущенным назад капюшоном, было легко поймать его неумолимый взгляд.

Забудьте. Мужчина выглядел разъяренным, как бык.

— Почему он там?

На этот вопрос я всего лишь пожала плечами.

— Он лежал у двери, так что я спросила не хотел ли он войти.

— Ты разговаривала с моим псом?

— А ты не разговариваешь с ним? Молчание в этом месте, кажется, сводит тебя с ума. — Я почесала Блу за ушами, его напряженную шею и спустилась вниз по лапе, которая потянулась вверх, доказывая, что я попала в яблочко.

— Теперь оставь его в покое. — Ник свистнул, но собака не сдвинулась с места. — Прекрати ласкать его. Блу! Ко мне! — И все равно собака лежала возле меня на кровати, раскрывая мне слабое местечко, которое я нашла под его ошейником.

Рычание доносилось из горла Ника, когда он пронесся к кровати и поддел пальцем ошейник Блу. Собака лениво встала с кровати и пошагала впереди своего хозяина в коридор, занимая свое место снаружи комнаты.

— Прости. Я не знала, что дружба с собакой нарушила твои правила.

Ник повернулся всем телом, опустив руки на бедра.

— Он здесь для охраны и защиты.

— От чего? От меня?

Его челюсти задергались, и я увидела, как что-то тревожило его. Наша сцена днем ранее?

То, как его взгляд скользнул вверх и вниз по моему телу, заставило меня почувствовать себя голой, словно я разделась перед ним, и он смог увидеть каждый мой шрам.

Прежде, чем Ник смог убраться из моей комнаты, дымясь и кипя от злости, я встала.

— Эй… если я… пообещаю носить твою… одежду… ты позволишь мне принять душ?

Каждое слово слетало с языка со жжением. Я ненавидела давать ему что-то, но, честно, его одежда пахла в сто крат лучше, чем моя, и плевать на упрямство. Одежда есть одежда.

Он молча уставился на меня.

— Я готова выбраться из своей собственной кожи, — я подняла спутанный кончик жирного локона, который прилип к моему лицу. — И мои волосы… липкие.

Парень вытащил пакет, который теперь держал под рукой, и бросил его на кровать, содержимое затарахтело при падении.

Я мгновение не решалась посмотреть, прежде чем приподнять уголок пакета. Внутри находились альбом и карандаши.

— Спасибо.

— Идем.

Я подняла его футболку и спортивные штаны со стула, куда бросила их ранее, и последовала за ним по коридору в, как оказалось, его комнату.

Помещение было просторным, по большей части пустым, но аккуратным, и пахло его приятным одеколоном. Мебель здесь была темнее, выполнена в более мужских цветах, коричневом и приглушенном синем. Такие же потрепанные стены, как и в моей комнате, но находиться здесь было комфортней.

Я указала на дверь на другой стороне спальни.

— Предполагаю, это и есть уборная?

— Да, — бросил он через плечо.

Когда он открыл дверь, перед глазами оказалась просторная ванная комната с душевой кабинкой из матового стекла и ванной-джакузи.

Уф, лучше я буду держаться подальше от ванны.

Ничего не имела против маленьких ванн, но перед большими у меня был огромный страх утопления — слабость, которая всегда удерживала меня подальше от больших емкостей с водой. Однажды Майкл связал мне руки и ноги и наполнил ванну водой до подбородка. Задыхаясь, я отключилась, почти утопившись, и он понял, что использование этой слабости не стоило потери его игрушки. Был еще один случай, когда после моей попытки побега, он связал меня по рукам и ногам и погрузил в воду. Я содрогнулась от воспоминания.

Ванная комната была чистой и опрятной, с длинной раковиной с двумя кранами и двумя зеркалами. Боже, я вообще хотела увидеть свое отражение?

Ник вытащил из узенького шкафчика полотенце и мочалку — обычные вещи, по которым я соскучилась за прошедшие дни.

Не сказав ни слова, он покинул комнату, закрыв за собой дверь. Мне не нравилась поспешность и скрытая резкость с его стороны. Постоянный поток напряжения, говорящий мне держать дистанцию. Быть проигнорированной Майклом было даром свыше, но с Ником это ощущалось, как наказание. Только я не сделала ничего плохого. Моя интуиция подсказывала мне, что его что-то тревожило.

Его взгляд на меня изменился, пристальности в нем стало больше, словно он изучал меня при каждой выпавшей возможности. Его глаза заставляли меня чувствовать себя, словно под микроскопом, экспериментом, который для него пошел не так. Наверное, мои шрамы вызвали у него сколько же отвращения, сколько вызывают у меня.

Впервые за три дня я стояла перед зеркалом. Боже милостивый. Как бы сильно мне ни хотелось закричать, я не смогла удержаться от смеха. В своем порванном платье, со спутанными волосами и жирным лицом я выглядела в точности, как женщина из Каменного века.

Я расстегнула платье, но придержала его на мгновение у груди. Что, если у него здесь камеры? Хотя, не все ли равно мне было? Если парень хотел изнасиловать меня, у него было множество возможностей. Мои шрамы не оттолкнули бы настоящего насильника — мне ли не знать, ведь Майкла они не пугали.

Даже с этим я не решалась отпустить платье. Не из-за страха быть увиденной, а из-за страха перед тем, что увижу я. На открытой коже следов не было — безупречная, как и всегда. Майкл всегда был очень осторожен в том, где оставлял раны. Никогда на «горячих зонах», как он называл их — частях тела, которые будут видны даже в коктейльном платье. Шрам на запястье был единственным исключением, и я часто носила браслеты или другое украшение, скрещивала руки на мероприятиях — правило Майкла. Это был шрам, который нанес не он, что всегда беспокоило его больше, чем риск быть раскрытым.

Тело под одеждой рассказывало гнетущую историю моей жизни.

Я позволила платью упасть и уставилась на шрамы, которые пялились на меня в ответ из зеркала. Два на внутренней части бедер, следы от ожогов на животе, порез на бедре, на который нужно было накладывать швы. Повернувшись спиной к зеркалу, я увидела слово, которое остановило Ника — вырезанное над линией трусиков под многочисленными следами долгих и жестоких ударов плетью. Темные фиолетовые синяки, которые обычно покрывали мои ноги, сейчас пожелтели. Заживали. Интересно, как я буду выглядеть, когда они вообще исчезнут. Майкл всегда оставлял после себя синяки. Я больше не знала, как бы выглядела без них.

Странно, что мой похититель, тот, который клялся убить меня в первую ночь, не оставил на мне ни одного. Слезы наполнили глаза, затуманив зрение, и на короткий миг я не могла видеть ни единого шрама до тех пор, пока они снова не пришли в фокус, так как слезы ручейками стекли по щекам. Я плакала, лишь когда получила первые шрамы. Там, стоя под непрощающим светом, некоторые части меня начинали исцеляться, а моя защита — рушиться.

Если и была одна вещь, которую я выучила в политической игре в масках, это то, когда можно сломаться. Не тогда, когда свет бьет тебе в лицо, или когда самые красивые люди этого города спрашивали меня, какие планы были у моего щедрого мужа. А тогда, когда ты оставался один в темноте.

Я выключила свет. Окно возле унитаза смотрело на душевую кабинку, проливая достаточно света, чтобы видеть, пока я прятала то, что хотела.

Было время, когда я боялась темноты, но после я нашла в ней утешение. Почувствовала себя защищенной ею.

Я включила душ, и через секунды по моему лицу хлынул поток, покрывая мою кожу влагой. Внутри я тихо простонала, когда тепло воды, словно кулаками, било по моему телу. Проклятье, может, я жаждала насилия, потому что, черт возьми, жестокость воды была приятной. Колени грозились сдаться, пока тепло окутывало меня, словно одеялом.

В темноте я могла сломаться и распасться на части, но неважно, что случится, я никогда не позволю человеку по ту сторону двери разрушить меня. Пока поток стегал меня по лицу, смывая грязь и порок, я поклялась перед темнотой:

Я больше никогда не стану чьей-то жертвой.

Глава 24

Ник

Мне не нужно было входить к ней в ванную. Я хотел дать ей немного пространства и времени на себя. Увы, но другого способа, чтобы узнать размер ее одежды, не было.

План был простым — проскользнуть внутрь, проверить размер ее платья, затем выскользнуть обратно — и я намеревался сделать именно так. Темнота в ванной стала неожиданностью, но каким-то образом я понял почему. Мне тоже всегда легче в темноте.

Проскальзывая в узкую щель, я закрыл дверь за собой, надеясь, что благодаря свету от окна она не заметит секундную вспышку.

Ранее я был уродом, и теперь хотел сделать что-то хорошее, но вот я стоял, держа ее платье и пялясь на ее идеальные изгибы через матовое стекло.

Что случилось со всей ненавистью и отвращением к этой женщине, которое я испытывал прежде? С каких пор при взгляде на нее мое тело каменело, жар проносился по венам, пока кровь направлялась прямиком к моему члену?

Где-то за стеклом на ее теле слово «ШЛЮХА» навечно клеймило ее кожу. Это заставило меня посмотреть на нее по-другому, потому что шрам на спине Обри ничем не отличался от того, который я носил на голове. Нанесенный одним и тем же человеком, подпитанный одной и той же ненавистью.

Ее мягкие стоны пронеслись по комнате, и я замер, как вкопанный, пока ее руки ласкали тело в сиянии лунного света, пробивающегося через окно. Ее ладони нежно прошлись по предплечьям, по груди, затем по ногам. Ямочки и бугорки появлялись и исчезали в идеальных пропорциях, от большой округлой груди, ее тонкой талии и до упругой округлой попки. Когда она выгнула спину, став под струи воды, тяжесть первого желания наполнила мой член.

«Держись от нее подальше», — звучал голос Алека в моей голове, только в этот раз он больше напоминал мольбу, а не предупреждение.

Я не мог с ним спорить. Мои похождения за женщинами в прошлом не закончились ничем хорошим, а последнее, что ей нужно было, это пережить мое поведение, когда наступала тьма.

Но, бл*дь, ее тело взывало ко мне, словно сирена. Я чувствовал себя гнилым ублюдком за то, что хотел с ним сделать. До чего же отчаянно мне хотелось увидеть, как она извивается от удовольствия, будучи подчиненной моему члену, пока ее крики рикошетом отскакивали от стен маленькой душевой кабинки.

Уходи. Сейчас же.

Бросая платье назад на пол, я попятился из комнаты закрывая за собой дверь, и отправил Лорен сообщением размер Обри.

Она вышла через полчаса, утопая в моей футболке и спортивных штанах, длинные каштановые волны волос спадали по ее плечам. Чтоб. Меня.

Знакомый запах моего шампуня и мыла пропитывал воздух в комнате, смешивался с ее собственным естественным запахом и превращался в опьяняющую смесь, от которой мой рот наполнялся слюной, и хищник во мне срывался с катушек, словно росомаха, готовый разорвать невинного кролика.

Ей, казалось, было неудобно в моей одежде, она теребила полы футболки.

— Я не хотела рыться в твоих вещах, но я не нашла расческу… или хотя бы гребень, — ее голос внезапно стал более робким, чем прежде. Пугливым.

Я встал с кровати, прошел мимо нее и, схватив расческу из верхнего ящика тумбочки, протянул ей.

— Такая пойдет?

— Пойдет, спасибо, — она ухватилась за расческу, и, когда ее мягкие пальцы коснулись моих, я выронил ее. Мы оба присели, чтобы поднять вещицу, и я придержал Обри за плечо, чтобы мы не столкнулись головами, мои пальцы коснулись ее гладкой шеи. Мышцы в моем теле окаменели, и, пялясь на нее, я потер местечко на ее коже большим пальцем.

— Тебе не нужно носить мою одежду, если не хочешь.

— Хочу, — он едва ли подняла взгляд. — Она мне нравится.

— Кажется, что тебе в ней некомфортно.

— Ник, мне некомфортно не из-за одежды. Когда ты… смотришь на меня так, как сейчас… ты… заставляешь меня нервничать. Я не знаю, готовишься ли ты задушить меня, или…

Я быстро схватил ее за руки, поднимая на ноги, снова впитывая ощущение ее кожи на своей. Теплый шелк заскользил под моим большим пальцем, когда я украл возможность коснуться ее, по-настоящему коснуться каждого выступа, каждой клеточки, которая покрылась мурашками под моим прикосновением.

— Прошло три года с тех пор, как я прикасался к кому-либо. Я не хочу причинять тебе боль этими руками. Я просто хочу почувствовать, — я убрал прядь влажных волос с ее лица и провел пальцем по ее щеке. — Ты такая красивая, — прошептал я.

Слегка колеблясь, наклонился вперед, изучая ее взглядом и ожидая первого признака сопротивления.

Я разомкнул ее губы своими, более нежным способом, чем в нашу первую схватку, и попросту изучал ее рот. Тепло, словно перышко, коснулось моей щеки, когда наши выдохи слились в разделяющем нас пространстве, и я вжался своими губами в ее в глубоком поцелуе, таком проникновенном, что с каждым вырвавшимся из меня стоном нити моего контроля рвались одна за другой.

Я отстранился, слеза скатилась по щеке Обри, и ублюдок внутри меня снова вынырнул на поверхность, когда я отпустил ее и сделал шаг назад.

— Почему ты плачешь?

Она покачала головой.

— Я не позволю тебе сломить меня, Ник. Ни поцелуем. Ни прикосновением. Слишком долго я выживала, чтобы позволить тебе в клочья разорвать мою броню. После тебя я тоже выживу, — она долго смотрела на меня грустными глазами, прежде чем развернуться и выйти из комнаты. Блу поплелся за ней.

Я не мог винить ее. Было глупо с моей стороны играть с чем-то, что я не планировал оставлять. Мне нужно было закончить работу, и Обри была инструментом для того, чтобы положить конец. Еще несколько продуманных шагов, и Майкл Каллин будет у меня в кармане, будет ползать на четвереньках, как мелкая сучка, и умолять меня о милосердии. Это было конечной целью, и мне не нужно было отвлечение на моем пути. Тем временем моей целью станет найти себе занятие. Найти что-то, что займет и ее.

Даже если ее прикосновение расшевелило что-то во мне, подтверждение чему можно увидеть, опустив глаза ниже моей талии.

Как бы сильно я не пытался отрицать это, мне нравилось видеть ее в своей одежде.

Слишком сильно. Я проскользнул в ванную, закрывая за собой дверь, и как какой-то извращенный кобель, вдохнул ее запах.

Мне нужно было искоренить Обри из моего организма. Нужно было выбросить ее из головы, но трахнуть проститутку с улицы не казалось хорошим вариантом.

Включив душ, я решил оставить свет выключенным, как это сделала она, и ступил внутрь наполненной паром кабинки.

Вода била по моей спине разозленными вибрациями. Одно прикосновение — и все остальное ощущалось по-другому, более чувствительно. Я ненавидел то, что она со мной делала, ненавидел сладкую пытку, которая сводила меня с ума от похоти, ненавидел все, и знал, что не должен хотеть Обри Каллин.

Жену моего врага. Единственную женщину в мире, которой я должен избегать, словно здравомыслящий человек, попавший в сумасшедший дом.

Прикосновение к ее коже. Поцелуй. Влажные волосы. Ее упругая попка. Идеальная грудь. Я распадался на части.

Борьба между моим разумом и членом набирала обороты.

«Попробовать один раз, прикоснуться один раз, трахнуть один раз», — гласил мой член.

«Придерживаться плана. Отомстить. Никаких отвлечений». — Те же слова от моего разума, которые Алек говорил мне. Только Алека не было рядом, и к нему нельзя было дозвониться. Что означало, я был предоставлен сам себе.

Я прижался лбом к кафелю и бился головой о беспощадную стену, принимая острые уколы боли, проносящиеся по черепу. Крепко связанные узлы смятения тянулись внутри моей головы, и все они были завязаны вокруг Обри. Без макияжа. Без красивого платья и драгоценностей. Обри в моей голове была раздета догола, что делало ее более уязвимой, чем когда-либо.

Пар наполнил мои легкие, от жара пот каплями собирался на лице, когда я сильнее прижался лбом к кафелю и с силой схватил твердый член. Длинными, мучительными движениями в сочетании с визуальной картиной в голове — картиной Обри, привязанной к моей кровати и с повязкой на глазах. Я позволил сценарию проигрываться, пока водил скользкой ладонью по своему члену.

На ней моя футболка, собравшаяся складками на талии, пока она извивается в медленной борьбе. Ее бедра кружат по кровати в медленном темпе, дразня меня, испытывая мое самообладание и напрягая мои мышцы картинами того, как я вколачиваюсь в нее.

­

— Пожалуйста, — ее мольба слетает с отчаянным придыханием. — Я хочу этого.

Освободиться? Быть оттраханой? Я понятия не имею, о чем она меня умоляет.

— Ник, пожалуйста, — ее стоны становятся громче, грудь поднимается вверх, соски просвечиваются через тонкий белый хлопок, пока она выгибается над кроватью. — Помоги мне.

Стоя у изножья кровати, я пялюсь на нее, пока она борется — за свободу, или от потребности, не могу решить, — но и одно, и второе пробуждает опасные мысли.

Она сдвигает колени, а ее попка скользит по матрасу. Мягкие стоны превращаются в мяуканье, а голова нетерпеливо мечется по подушке, пальцы сжимаются и разжимаются в своих оковах, пока она рьяно пытается освободиться, но не может.

— Пожалуйста! — Агрессивный рев рикошетит от стен, наконец-то разрезая собой последнюю нить контроля, за которую я держался.

Я забираюсь к ней на кровать и раздвигаю ее колени, пока она поднимает бедра вверх, предлагая мне киску, словно угощение. Хватая ее задницу, я опускаюсь головой между ее бедер и провожу языком по ее блестящей от влаги щели, улыбаясь, когда она кричит в ответ.

— Пожалуйста, Ник. Трахни меня. Заставь меня кончить. Я в агонии.

Вставая на колени, я размещаюсь у ее входа и скольжу в нее. Она опускается на кровати и издает мучительный вздох, в котором смешивается боль и удовольствие. Я знаю это, потому что тоже это чувствую, пока вхожу и выхожу из ее тугой киски, понимая, что не хочу, чтобы эта пытка заканчивалась. Я хочу остаться внутри нее, чувствовать ее теплое, шелковистое тело вокруг своего члена, и слышать ее нежные слова в своей голове, шепотом сообщающие мне, насколько хорошо это ощущается.

Я ненавижу себя за то, что хочу ее, желаю с такой силой, что убил бы, лишь бы услышать, как она выкрикивает мое имя.

Я ускоряю темп, и ее пальцы сжимаются на оковах. Она кусает губу, выгибаясь мне навстречу, и «О» в ее стоне в сочетании с дрожью говорит мне, что она близка.

Падая на нее сверху, я довожу дело до конца.

Ее крики эхом отдались в моих ушах, перед глазами пронеслась вспышка, когда горячее семя пульсирующими струями брызнуло в закручивающуюся на полу кабинки воду, стекая вниз по сливу.

Обри. Я выжал из себя остатки своего оргазма, прижавшись лбом к кафелю, сжав ладонь в кулак, пока легкое покалывание проносилось по всем моим мышцам, принося с собой слабость.

Потирая лицо рукой, я выровнялся, стряхивая мимолетное головокружение. Ради всего святого, бл*дь. Я только что кончил, фантазируя об Обри Каллин.

Глава 25

Обри

Я перевернула чистую белую страницу альбома, которая чуть ли не светилась в полумраке моей комнаты. Как всегда закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, ища в своих мыслях ту странную сказочную женщину, в клетку, слишком тесную для ее тела, отчего согнутые крылья истекают кровью. Развалившись на кровати, приступаю к работе, пытаясь перенести так много деталей из мыслей на бумагу, сколько могу.

Время прошло, словно в тумане, как часто и бывало, когда я бралась за дело. Я сфокусировалась на линиях ее лица, тенях, омрачающих глаза, боли, отточившей ее тело. Детали, которые я вижу в себе каждый раз, когда смотрюсь в зеркало.

Пальцы сжались вокруг прутьев клетки, она сидела на корточках, голова опущена взгляд уставился на что-то на дне клетки — что-то взывало к ней, призывая не сдаваться, бороться за свободу.

— Вижу, пригодилось.

Моя рука дернулась от голоса Ника, который прервал мое занятие, и на спине женщины появилась серая полоса от карандаша, напоминающая шрам.

Я замерла, чтобы изучить ее, выдохнула и подняла взгляд туда, где он стоял у дверного косяка. Никогда не видела его — или другого мужчину, раз на то пошло — в кожаных штанах, но, черт, как же свободно они свисали по его ногам и облегали пах, от чего в горле у меня пересохло. Цепи свисали с петель штанов, а в кобуре, прикрепленной к бедру, виднелся пистолет. Черная майка только пробудила мой горящий интерес в том, чтобы узнать, как же, черт его дери, выглядел этот мужчина без нее. Мускулатура на руках и груди давала мне весьма яркое представление о том, что под тканью находится чертовски хороший наработанный набор кубиков пресса.

Пистолет привлек мое внимание во второй раз. Если он носил оружие постоянно, то раньше я не видела его.

— Ты меня напугал.

Ухмылка заплясала в уголке его рта.

Мои плечи дернулись от наполовину смелого пожатия.

— Ты у нас художница.

— Думаю, только когда у меня есть вдохновение.

Взгляд Ника переместился на мои колени, поперек которых лежал набросок.

— Так что там?

— Личное.

Он скрестил руки, мышцы выпирали в складках, и это разозлило скорпиона, который пялился на меня с его кожи.

— Это изображение, которое несколько раз появлялось в моей голове. Я всего лишь пытаюсь передать его.

Прищуренный взгляд сказал мне, что Ник изучал набросок, может, находя сходство между мной и женщиной в клетке. Жар в моих щеках повысился до максимума, а торчащие соски на рисунке в точности напоминали мои.

— Значит, это твоя клетка, а? — Его бархатистый голос воздействовал на мои чувства, и часть меня возжелала, чтобы он сказал нечто совершенно ошеломляющее, абсолютно неподходящее, только чтобы услышать еще раз его звучание.

— Крылья согнуты и кровоточат. Не сломлены?

— Еще нет, — прошептала я.

— На что она уставилась?

Я посмотрела прямо ему в глаза, мой взгляд не дрогнул.

— На надежду.

— Значит, вот так ты справляешься с неволей? Рисуешь себя в роли жертвы?

Прочищая горло, я крепко сжала карандаш, проглатывая острое желание выколоть им его глаза.

— Она помогает очистить эти образы. Дает мне краткий миг, чтобы сфокусировать мысли, — переворачивая страницу, я протянула ему альбом и карандаш. — Тебе стоит попробовать.

— Нет, спасибо. Я не художник.

— Тебе и не нужно им быть. В этом красота сотворения искусства. Подумай о своем прошлом, настоящем или будущем. Нарисуй то, что тебя беспокоит. Это может быть лицо, место, в любом рисунке может заключаться целая история. — Я кладу альбом и скрещиваю руки, прищуриваясь. — Подожди, ты же занимался графикой для компьютерных игр. Не поверю, что ты не умеешь рисовать.

— Я никогда не говорил, что не умею. Я писал графику для игр, а не кучку бестолковых аляповатых картинок для какого-то высокомерного дебила.

Проглотив смешок, я постучала карандашом по альбому.

— Нарисуй что-то из своей игры.

Челюсти Ника сжались.

Давай, дай же мне хоть что-нибудь.

— Никто не станет его изучать. Тебе даже не нужно показывать его мне, когда закончишь. Оставь себе. Сожги, в конце концов, если тебе станет от этого легче.

По тому, как дернулось его лицо — глаз, в первую очередь — и челюсть скользнула в сторону, я не могла сказать, хотел ли он ударить меня, или, может, раздумывал над предложением. Он фыркнул и расслабил руки.

— Продолжай рисовать свои красивые картинки. Продолжай лелеять надежду. Ну, а я? У меня было достаточно сраных шарлатанов, пытающихся забраться ко мне в голову, и тебе нехер в ней копаться.

Он развернулся и вышел из комнаты.

Глава 26

Ник

Я верчу пулю со словами «иди нах*й», придерживая за ее широкий край и вращая на деревянной поверхности стола, пока сам развалился на стуле напротив напившегося в хлам черного парня — Джелена Уоллеса, который пытается подозвать официантку. Бар — одна из тех забегаловок вдоль Вернор Хайвей — уже давно обладает плохой репутацией, будучи горячей точкой перестрелок и нелегальных сделок. Гребаное место воняет дешевым пивом и жиром.

Спрятавшись в задней части бара, вне поля зрения посторонних, я пялюсь на него в течение последнего часа.

Джелен шлепнул женщину по заду, и она, спотыкаясь, сделала два шага вперед, схватившись за край столика и разразившись смехом. Когда его рука скользнула под стол, декольте перед моими глазами преградило мне вид.

— Эй, милый. — То, как пышногрудая рыжая перегнулась через мой столик и лопнула надутый из жвачки пузырь, заставило меня захотеть нырнуть пальцами в ее рот, достать эту дрянь и втереть ей в ее намалеванное лицо. — Боже мой, ты выглядишь так, что я готова тебя съесть.

Ответа с моей стороны не последовало. Я заметил, что людям быстрее становится неуютней, если я молчу с каменным выражением лица. Словно естественный ответ хищника. Как я и подозревал, девушка попятилась от стола, прикрывая глаза в подчинении.

Как только она отошла, мое внимание вернулось к Джелену.

Уловкой уличных банд было то, что их ничего не связывает между собой. Нет ни верности, ни единого задания, которое объединяло бы их. Они были хрупкими, и их легко можно было сломить. Когда команда «Миля-7» обрела власть, выстроила ее, банды начали рассыпаться, ломаться под натиском собственного стремления.

Джелен «Малыш» Уоллес был прекрасным примером этого. Из всей команды выследить его было сложнее всего. Несколько неудачных сделок забросили его в черные списки, и многие из его клиентов принадлежали тем бандам, которые держатся вместе по определенной причине. Религия. Политика. Они принимают любое действие, вызывающее недоверие, за причину убить, и в результате Джелену пришлось пасть на самое дно. Его связи с командой «Миля-7» были отрезаны, когда он не доставил партию самозарядных автоматов нескольким пресловутым боссам. Лидер команды — Брэндон Мелоун — не мог рисковать и стать целью большой рыбки в океане, так что он вытолкнул Джелена из своего окружения, забрав с собой покровительственную защиту, которой Джелен однажды так наслаждался.

Когда он потянул официантку за запястье, она наклонилась, и он прошептал ей что-то на ухо. Последовали тошнотворные смешки. Закинув руку ей на плечи и опираясь на нее, он встал из-за стола и направился из бара.

Да начнется охота.

Не имею ни единого понятия, почему я улыбаюсь каждый гребаный раз, когда собираюсь спустить ад на их мелкие рандеву. Я оставил немного налички на столе, прежде чем последовал за парочкой.

Джелен повел ее к ржавой старой модели «Тахо», оставленной в углу парковки, на заднее сидение которой они оба взобрались. Как только дверь за ними закрылась, из-за темных окон стало почти невозможно увидеть, что происходит внутри, только некоторые резкие движения.

Мне понадобилось всего мгновение, чтобы опустить черную маску на свое лицо.

От машины донесся звук шлепка, после которого последовал вскрик женщины и выкрикивание Джелена:

— Тупая сука! Испорченная сучья задница!

Натягивая капюшон на голову, я проверил оружие. Может, голый зад парня и был вздернут в воздух, но это не означало, что он не трахал ее с пистолетом в руках.

Не церемонясь и не тратя времени на вежливый стук в окно, я дернул дверь на себя. Мои губы скривились от звука шлепков, которые стихли, как только мужчина с девушкой увидели меня.

Женщина закричала, как и ожидалось.

— Какого… бл*дь… хера? — Джелен потянулся за пистолетом, но остановился, когда я поднял лезвие вверх.

Исключительное лезвие, зазубренное с одной стороны, с жутким на вид крюком для вспарывания. Я не смог не представить ущерб, который оно сможет нанести, если бы оно зацепилось под кожей — мысль, которая, скорее всего, появилась в голове Джелена, потому что он отполз назад по сидению.

— Убирайся, — сказал я женщине, дрожащей под ним, и мой взгляд тут же метнулся к Джелену.

Немедля ни секунды, она выкарабкалась из-под него, собрала свою одежду, не сводя глаз с лезвия и сорвалась прочь.

Я бросил Джелену:

— Садись за руль.

Словно тупорылый, он дернулся и вытащил свой пистолет из кобуры, но я взмахнул ножом по задней части его лодыжки, дергая крюком и вырывая добрый кусок плоти из раны.

— Ублюдок! — Он схватился за свою покалеченную ногу, и я снова замахнулся лезвием. — Нет! Нет! Ладно, ладно, ладно! — Протискиваясь между двумя сидениями, он упал на водительское место.

Я открыл пассажирскую дверь и занял место рядом с ним, пока Джелена била дрожь. Окровавленной рукой он повернул ключ в зажигании, и машина вернулась к жизни.

— Док Старого Боблоу, — я с улыбкой приставил нож к его яйцам, пока Джелен покидал парковку.

Блондинка вырвалась из бара в сопровождении двух амбалов, и указала на нас, пока мы проезжали мимо них. Для ровного счета я поднял лезвие выше, насмешливо улыбаясь от хныканья, которое вырвалось у Джелена.

Было больно думать, что, если бы у меня был подготовка, условия и уравновешенность, которыми я мог бы овладеть, как много я мог бы сделать. Пришлось оттолкнуть эту мысль в сторону — у меня будет много времени позже на саморазрушение. До тех пор будем это праздновать, чтобы перейти к большим и лучшим убийствам.

— Кто ты такой? — Джелен продолжал бросать взгляды, пока я решительно подпирал ножом его яйца.

— Всему свое время, — вот и все, что я ответил, наблюдая за проносившимся в окне городом.

— Т-т-ты хочешь денег? Наркоты? У-у меня есть связи. Все, что хочешь.

— Твои связи хотят убить тебя так же сильно, как и я, Джелен. — Я откинул голову назад и, ухмыляясь, повернул ее в его сторону. — Подумывал сунуть твой член в банку и выставить у себя на камине.

Дрожь пропитала его смех, и боковым зрением я заметил, как метался его взгляд между мной и дорогой.

— Ты парень с юмором? Шутник?

— Нет. Не шутник.

Спустя несколько минут мы достигли дока, где я заранее позаботился о замке на заборе. Он припарковался там, куда я указал, у заброшенного здания. В такой же степени, в какой город утопал в мусоре, Детройт мог похвастаться количеством заброшенных зданий.

— Останавливай здесь. — Я указал на место, где трава проросла сквозь щели в дороге, рядом с моим «Мустангом». Я прошел от дока к решетке, планируя отсечь ублюдков, которые могли преследовать нас по улицам в этой убогой поездке. — Вылезай. И даже не задумывайся о побеге.

Он выбрался с водительского места и дернул свои свободно свисающие штаны вверх, пока, прихрамывая в направлении забора, пустился в жалкое подобие бега. В принципе, как я и ожидал.

Идиот. Подняв пистолет, я выстрелил ему в лодыжку, попадая в кость, куски которой полетели на брусчатку.

Он рухнул на землю, сжимая ногу.

— Бл*дь! Ааааа, бл*дь!

— Я же говорил, — я покачал головой, приблизившись к нему. — Никакого побега.

Ухватив за воротник, я потащил его через парковку, не обращая внимания на крик и попытки отбиться здоровой ногой. Никто бы его не услышал. Даже если бы кто-то услышал, всем бы было плевать.

Я открыл пассажирскую дверь «Мустанга» и бросил парня на сидение, презирая идею о том, что позже придется отчищать машину от крови. Обогнув капот, я плюхнулся на водительское сидение и вывел «Мустанг» с парковки.

Джелен рыдал возле меня, дрожал, сжимая свою изувеченную конечность, доводя меня почти до грани от желания вырубить козла на месте.

— Ты же не диабетик, да? А то рана выглядит, словно в фильме ужасов.

— Пошел… нах*й. — Я не смог сдержать улыбку от хиленькой угрозы в его голосе. Еще больше рыдания, и черт меня дери, если мои руки не сжались в кулаки. — Что… я тебе… сделал?

Я посмотрел прямо на него, чтобы увидеть, как он согнулся над своими ногами, поддерживая рукой голову.

— Так смешно, что ты спрашиваешь.

Он поднял на меня взгляд, и его брови сошлись на переносице.

— Что? — Он просканировал салон машины. — Я знаю тебя, чувак?

— Я бы не сказал, что ты меня знаешь. Не сказал бы, что любой из вас, ублюдков, знает меня. Или мою жену. Или сына. — Мои губы инстинктивно скривились от упоминания о них. — Но это ведь к лучшему, не так ли? Ты можешь убивать без разбора, совести или забот. — Я поставил локоть на сидение, осторожно, словно мы вели обычный разговор, который не закончится его смертью. — Ужасная черта, эта совесть, не находишь? Продолжает напоминать нам, что хорошо, а что плохо. — Я похлопал его по спине, и он прищурился. — Хорошо, что у меня ее больше нет.

Он раскачивался на своем сидении рядом со мной, мотая головой вперед-назад, вперед-назад, пока городской пейзаж Детройта пролетал мимо нас размытой картинкой. Ему не понадобилось много времени, чтобы обдумать свой следующий предсказуемый шаг. Он схватил за дверную ручку, но она отломалась, оставшись в его руках. Джелен хныкнул, когда она выпала из его раскрытой ладони.

— Изнутри не работает, — вздохнул я. — Я знаю это чувство.

Он закричал. Как сучка.

В так называемый момент безумия, он ринулся через консоль, возясь с ножнами для моего охотничьего ножа.

Я схватил его запястье и ударил локтем в скулу, задевая по пути еще и нос.

Парень упал назад на сидение.

— Ты сломал мне нос!

— Прошу прощения, если не дал тебе понять то, что планировал причинить тебе боль.

В течение пары минут мы прибыли к заводу по чеканке металла. Не спеша, я провел пальцем по капоту машины, огибая ее и приближаясь к пассажирской стороне. Открыл дверь.

— У меня для тебя сюрприз. — Сжав его затылок, я выдернул его с сидения, и он рухнул на землю. Черт с два мне придется нести его. Вместо этого я выудил кувалду из багажника и наставил пистолет на его целую лодыжку, ухмыляясь, пока он корчился, словно червяк, поддетый крючком.

— Да ладно, чувак! Да ладно!

— Вставай. Или я заставлю тебя ползти с двумя раздробленными лодыжками.

Хрип от паники завершил протяжное рыдание, но Джелен упал вперед и оттолкнулся, поднимая свой вес на здоровую ногу. Оказавшись в вертикальном положении, он похромал передо мной, и я ухватил его за руку, указывая путь через поломанные камни, прижав пистолет к черепу. С некоторым усилием он взобрался на обуглившийся камень и обломки, насыпанные кучей у черного входа, пока я с легкостью шагал позади него.

Я также удосужился поставить стул рядом с огромным гидравлическим прессом в задней части завода, и после моего кивка Джелен упал в него. Его окровавленные руки дрожали, когда я связывал их цепями у него за спиной, и он брыкался, пока я надежно закреплял повязку у него на глазах.

— Какие ощущения от пули? — Я опустился на колени перед ним и изучил дыру в его теннисной туфле, ударив ладонью по икре. Я рассмеялся, когда он поджал пальцы на ноге под стулом.

— Не прикасайся к ней!

— Болит, не так ли? — Я встал перед ним. — Чувак, подожди, пока увидишь, как будет ощущаться пуля, застрявшая внутри черепа.

Его щеки приподнялись, пока он поморщился под повязкой.

— Послушай, что бы там… что бы я не сделал…

— Если ты думаешь, что выиграешь у меня со своими безмозглыми фальшивыми извинениями, ты ошибаешься, — я пожал плечами. — Тебе повезло. Мы здесь всего лишь чтобы… увечить тебя, пока ты не сдохнешь. Без разговоров.

Он выпустил долгий и протяжный крик, который эхом прокатился по окрестностям, рикошетя от цементных стен.

Через черный туман я слышу крик Лены, но не вижу ее саму. Не знаю, отключился ли я, ослеплен или нахожусь на краю смерти с билетом в ад, где моим страданием будет слышать ее боль на протяжении вечности.

— Боже, пожалуйста, нет!

Потрескивание следует после запаха горелой плоти.

Проснись, проснись! Не могу пошевелить конечностями. Словно меня закопали заживо. Лена! Лена!

— Ник! Пожалуйста! — Она кричит мне, и это один из тех моментов, когда осколки агонии впиваются в мое сердце, угрожая затащить за грань сумасшествия.

— Он не слышит тебя, — дразнит мужской голос. — Так что кричи, маленькая свинка, кричи!

Прикладывая костяшки к вискам, я расхаживал перед Джеленом, останавливаясь лишь, когда крик замолкал. Языки яростного пламени взмыли вверх по моему телу, оставив волну адреналина, нужду в жестокости и боли. Боли Джелена.

— Кричи, маленькая свинка, кричи. — Я вколачиваю кулаки в его лицо, сбивая костяшки о его скулы с брызгами крови, отправляя его голову дергаться в сторону. После очередного удара из его рта вылетели зубы. Поднимая один с пола, я повертел его в руке и бросил ему в лицо.

Его мышцы дергались с каждым моим движением.

— Тебе страшно? — спросил я.

— Пошел… на хер.

Хрящ хрустнул под кулаком, который я обрушил на его нос.

— Тебе страшно?

— Да! — Он выплюнул кровь мне на сапог. — Ты конченый урод! — Слова, произнесенные в нос, вызвали улыбку у меня на лице.

Я сдернул повязку с его глаз и поднял маску, открывая свое лицо.

Он стрельнул взглядом вверх. Всегда интересно, когда на них снисходит понимание. Иногда мне хочется записать на камеру эти моменты, чтобы снова и снова проигрывать, давясь со смеху.

— Т-т-ты. Я подстрелил… мы убили… и сожгли дом.

Идя против своих лучших суждений и совета своего психотерапевта, я спросил:

— Ты помнишь, что с ней сделал?

Джелен просел на стуле и рьяно закачал головой, словно находился на краю рыданий.

— Мне жаль, чувак. Я… прости…

— Я не спрашивал, что ты сейчас чувствуешь. Откровенно говоря, я бы трижды насрал на то, насколько тебе жаль. Я спросил, помнишь ли ты, что с ней сделал.

Покатывая головой по плечам, он прохныкал:

— Это… было не тем… что ты думаешь. Я не делал… ничего. Она дразнила нас, чувак. Она была… стриптизершей, так ведь? Снимала… одежду. Предлагала отсосать…

Ярость выстрелила по моим венам, словно огненными пулями, и я обрушивал кулаки на его лицо снова и снова, пока его глаза не распухли от ударов.

Прекрати. Хватит. Я мог услышать слова Алека, словно он стоял у меня за спиной, и мне пришлось уговаривать себя прекратить избивать этого жалостливого отморозка.

Он должен умереть медленно. Безжалостно. По правде говоря, я уже знал, что он сделал. Знал, что Джелен изнасиловал ее не только своим членом, но и дулом пистолета. Знал, что он тушил о нее свои сигары. Резал ее. Бил. Пока, наконец, они не пристрелили ее. И все это происходило пока я лежал, истекая кровью, находясь в полусознательном состоянии буквально в той же комнате.

Одних этих образов хватило, чтобы забросить меня в больницу из-за передозировки. Не будь я таким трусом, ввел бы себе серную кислоту в вену, чтобы выжечь эти воспоминания изнутри. Вот только это даст возможность ублюдку передо мной сбежать и жить дальше.

Мне все еще нужно было сделать свою работу.

Разминая шею, хрустя ею и поворачивая головой из стороны в сторону, я сделал глубокие вдохи.

— Мне… мне жаль из-за того, что я сделал. — Его слова слетели с хрипом, словно кровь стекала ему в горло.

— Я тебе не сраный священник. Всем жаль только перед смертью. Сколько раз она молила тебя сжалиться? Сколько раз просила прощение?

Его губы скривилась.

— Мне жаль, чувак.

Злость спиралью курсировала по моему телу, словно ураган, я схватил его лицо с рычанием и достал свой нож. Почувствовав нахлынувший адреналин в венах, я отрезал его ухо, сильно напрягая мышцы, так как он дергался в моей хватке. Я хотел бы сказать, что убийства хоть как-то задевали меня. Что пытки затрагивали какую-то часть моей души, насколько бы темной она не была. Но этого не было. Я отключался, наблюдая за убийствами, словно пассивный убийца. Внутри меня не было ничего, кроме пустоты, и чем скорее он умрет, тем быстрее я смогу заполнить эту дыру алкоголем, в котором так отчаянно нуждался.

Как быстро мужчину можно превратить в животное. В психопата, отключившего чувство морали.

Пришлось приложить некое усилие, но его ухо все-таки осталось у меня в руке, и я поднял его как трофей, пока гортанные крики рикошетили от стен здания.

— Ты, наверное, не слушаешь меня, Джелен. Мне трижды насрать на то, что тебе жаль.

Кашель и икание прорывалось сквозь его крики, и я бросил окровавленное ухо ему в лицо. Три года назад я бы побелел от страха, услышав о таком зверстве. Меня бы стошнило.

Но прямо сейчас я не чувствовал ничего. Кроме ненасытности.

Невмоготу было смотреть на парня, не видя свою жену, не видя слезы, стекающие по ее лицу. Не слыша мольбу, чтобы они остановились. Беспомощность узлами связала мой желудок, и руки сжались в кулаки по бокам.

Я сделал несколько глубоких вдохов. Добей его до конца. Его смерть должна была быть медленной и безжалостной, как и многие часы, на протяжении которых он пытал ее.

Не могу. Я сжал зубы так сильно, что почувствовал, будто они крошились у меня во рту.

Я снял цепи, а затем поднял его руки, удерживая наручники на руках и натянул его руки через плоскую поверхность, пока огибал гидравлический пресс, становясь напротив того места, где сидел Джелен.

— Когда-нибудь видел, как делаются пули?

Мой вопрос встретила интенсивность его скуления.

— Я всегда думал, что их выплавляют из свинца и придают им форму пули. — Сильный рывок за наручники прекратил его жалкие завывания. — А это не так! Тяжелый свинцовый брусок загружается в пресс, и используется херова куча давления, пока они формируют пули, сжимая металл. — Я сжал ладони с хлопком, и когда цепи зазвенели, Джелен поморщился, прежде чем его губы задрожали, а затем пролили на этот свет еще больше рыданий. — Интереснейшее дерьмо.

Возвращаясь на его сторону, я опустился на пол на колени.

— Так ты у нас поставщик оружия, а? Когда-нибудь задумывался, как они станут называть тебя, если у тебя не будет рук, чтобы делать поставки? — Под аккомпанемент его рикошетящих во мраке криков я улыбнулся, купаясь в его видимом страхе — том самом ужасном звуке, который разорвал мою грудь за мгновения до того, как в мою жену и сына были выпущены пули. — Гребаная ирония, не находишь? Ты бы мог стать безруким поставщиком после этого, — мой смех эхом разносился от стен.

— Пожалуйста, не… делай этого, мужик. Все, что хочешь…. Я дам тебе, все, что ты захочешь.

— В ту ночь, когда ты ворвался в мой дом, у тебя был выбор. Хорошее или плохое, — я схватился за рукоять пресса. — Ты выбрал неправильно.

Закрывая глаза, я призвал тьму из непроглядных теней своего разума. Его крики сотрясли мои мышцы, и я нажал на кнопку «пуск».

Глава 27

Шеф Кокс

— Ну и? Кто позвонил на этот раз? — Кокс обошел мужчину, пристегнутого к стулу ремнями, лоб которого был прижат к гидравлическому прессу. Как и на двух первых местах преступления, возле жертвы было написано: «Око за Око», в этот раз сверху на прессе.

— Первая смена. Его нашел один из работников завода. — Берк опустился на колено рядом с жертвой, когда коронер откинул голову мужчины назад. — Похоже, его не слабо избили. Лицо вздулось, словно воздушный шар. Ухо отрезано начисто.

— Вздутости по всему его телу, — произнес следователь, продолжая свой осмотр. — Синдром сдавления. Часто бывает при переломах.

Берк уставил на пулевое ранение как раз над местом, где было ухо парня.

— Пулевое ранение в голову. Что скажите, двадцать второй калибр, шеф?

— Скорее всего. — Кокс повернулся к менеджеру и владельцу здания, пока оба они удерживали дистанцию за полицейской лентой. — Нам можно это включить? Мы хотим приподнять пресс. Увидеть, что под ним.

— Да, вот включатель. Сбоку пресса.

— Готовы? — Кокс адресовал вопрос следователю, который все также вертел лицо мужчины в руках в перчатках.

— Да.

С этим Кокс подал сигнал о том, что запускает аппарат, и взрыв сдавленного воздуха заставил пресс подняться вверх.

— Ах, бл*дь! Бл*дь! — Берк крутнулся на месте, прикрыв рот рукой, когда стала видна запекшаяся кровь под ходовой частью пресса. — Какого хера?

— Если тебя вырвет на моем месте преступления, я отправлю тебя работать парковщиком, пока ты, мать твою, не выйдешь на свою гребаную пенсию, — рыкнул Кокс.

— Переломы обеих рук и кистей, — следователь продолжил свою оценку, цитируя замечания во время осмотра жертвы. — Кости полностью раздроблены. Осколочный перелом, и я бы сказал, что фрагменты кости не больше дюйма. Кожа потрескалась, открыв плоть мышц изнутри. Суставные капсулы и связки порваны, отчего сустав оказался полностью вывихнут.

Кровь покрывала поверхность пресса, стекая с нее через бортики и на пол, собираясь лужицей возле раздробленной руки под выкрученным в неестественном положении толстым пальцем. Взгляд Кокса привлек белый клочок.

— Дай мне пинцет, Берк, — натянув пару перчаток, он поднял белый клочок, словно в игре «Операция».

Развернув его, он увидел цифру три.

Глава 28

Обри

Крики выдернули меня из сна, и я подскочила на кровати: голова качалась вперед и назад, вдохи и выдохи словно старались перегнать друг друга, а мышцы дрожали. Я впитала тишину своей комнаты, темноту, которую, казалось, не нарушало ничего, кроме трепета штор, танцующих в ритм бризу, доносившемуся из моего разбитого окна.

Всего лишь сон.

Ложась назад на подушку, я прильнула к теплоте своего одеяла, когда еще один душераздирающий крик, на этот раз пронизанный мукой и болью, эхом отбился от моей двери.

Ник.

Я выпрыгнула из кровати, шлепая ногами по полу и направляясь к двери, прикладывая ухо к деревянной панели.

— Лена! Лена! Нет! Проклятые отморозки! Нет! Мы убьем вас! Мы всех вас убьем!

Мы?

Я открыла дверь, находя Блу с тревожно торчащими ушками, словно он спрашивал: «Ты слышишь, что происходит?». Его скуление сказало мне, что он переживал о своем хозяине, и рычал не так сильно, как обычно, когда я на цыпочках прошла мимо него к приоткрытой двери в комнату Ника.

Сжимая дверной косяк, я наблюдала за тем, как Ник всем телом метался в кровати, которая ударялась при этом о стену. Простыни превратились в белый комок вокруг него. Ник выгнул спину, создавая идеальную арку агонии, а мышцы были настолько напряжены, что выглядели, словно порвутся под кожей. Его удары в воздух и рычание сдавливали мое сердце, пока я смотрела, как он страдал во сне.

Порыв ринуться к нему и успокоить, заставил меня толкнуть дверь и увеличить щель.

Нет. Не делай этого.

— Не делай этого! Джей! — Его локоть отскочил от стены при ударе и прервал мои шаги.

Что за имена он выкрикивал в сне? Почему он звучал, словно вовлечен во что-то реальное, словно по-настоящему терпит боль и мучение?

Блеск капель пота, покрывающего его кожу, был заметен в свете луны. Его брови сошлись вместе под тяжестью боли, а тело тряслось, как и мое.

— Ник, — прошептала я. Порыв лечь рядом с ним и успокоить тянул меня вглубь комнаты, словно инстинкт манил меня пойти к нему и унять его агонию.

Мужчина обмяк на кровати и воздух пронзил поток ругательств.

Пятясь назад к двери, я выскользнула из комнаты в момент, когда его глаза распахнулись. Сердце грохотало о ребра, и я ахнула, чуть не промахнувшись дверным проемом.

Из коридора я заглянула в щель, наблюдая, как он вертикально уселся на самом краю кровати, удерживая голову руками и раскачиваясь вперед и назад. Его частое дыхание прерывалось хныканьем, и я уловила блеск чего-то, что он вытащил из тумбочки рядом с собой.

Его рука дрожала, пока, ровно удерживая длинное лезвие, Ник надрезал свою кожу.

Чуткий голос выкрикивал откуда-то изнутри меня — я укоренила его там в раннем возрасте, чтобы излечивать других, благодаря моей прекрасной матери. Именно он стал причиной, по которой я решила работать психотерапевтом — чувствовала желание помочь чьей-то боли. Видение Ника таким, хоть он и был моим похитителем, вызывало во мне не меньше сожаления. Боль раскрылась внутри моего сердца, словно цветок, когда он принялся встряхивать свою покрытую шрамами руку.

Каким бы жестоким или доминирующим он не казался, этот мужчина был сломлен. Терзаемый чем-то. Разрушенный неведомой болью.

От чего?

Это был вопрос, который подобно чуме, заполнил мой разум, пока босые ноги несли меня назад в свою комнату.

***

Закрыв книгу, я отложила ее на кровать рядом с собой и уселась прямо, когда Ник появился в дверном проеме моей комнаты с примерно дюжиной пакетов в руках. Войдя, он поставил их все на пол, вышел, взял коробки с обувью и коробку молочно-голубого цвета, внося все это и ставя в центре комнаты.

Хоть содержимое и оставалось неизвестным, я не могла перестать пялиться на руку, где, я знала, начал формировать новый шрам.

Я скользнула ногами с края кровати, до сих пор неуверенная, что, черт возьми, происходит, но любопытство взяло верх, и с легким кивком от Ника, дающим мне разрешение, я подползла к коробкам.

В каждой я нашла изобилие платьев, рубашек, джинсов, маек, трусиков и туалетных принадлежностей. Две коробки с обувью — пара кедов-чаксов и берцы, обувь именно того стиля, который я предпочитала до встречи с Майклом. Словно Ник каким-то образом выдернул их из моего прошлого.

— Я не… выбирал это, — Ник нарушил тишину.

— Нет, это… вещи классные, — мой взгляд бы приклеен к пакетам с одеждой, и я подарила ему полуулыбку. — Спасибо… за то, что делаешь это. Я соскучилась по обычной одежде.

Я чертовски сильно хотела спросить его о прошлой ночи, о кошмаре и порезе, об именах, которые он выкрикивал. Благодаря длинному рукаву его куртки, я поймала лишь малюсенький кусочек кожи, исполосованный шрамами.

— Ты носила такую одежду?

— Ага, до того, как стала женой политика, после чего мой гардероб изменился на кашемир и шелк. И жемчуг, — я покачала головой от этой мысли. — Двадцать четыре года, а уже жемчуг. Единственная женщина в моей жизни, носившая жемчуг, была моя бабушка.

Сунув руки в карманы джинсов, Ник пожал плечами.

— Не знаю, кажется, соответствует работе жены богатенького политика.

Я принялась играть шнурками чаксов.

— На самом деле, это не соответствовало ни одной из моих работ. Особенно не той, для которой одеваешься, чтобы упасть и вываляться в грязи.

— Кем же ты, бл*дь, работала? Борцом в грязи?

Смех вырвался из моей груди, и звук показался таким странным. Я не смеялась так долго, и по хмурому выражению на лице Ника, он тоже чувствовал себя странно.

— Нет. Я была психотерапевтом. Мне нужно было выходить на работу раз в неделю, и обычно это было во время одной из встреч Майкла за городом. Каждую среду мне давалось ровно три часа блаженства.

— Что ты там делала? Передавала фото своего мужа молодым впечатлительным будущим избирателям.

Я опустила взгляд, и моя улыбка померкла.

— Кажется, я обманом заставила всех думать, что я всего лишь кукла, — притягивая колени к груди, я обняла их руками. — Хорошо для меня. Важнее всего, как именно ты выживаешь. Мне нравится думать, что в некоторые дни за те три часа я делала больше добра, чем за всю свою жизнь.

— И что заставило тебя пойти в психотерапевты? — Он скрестил руки на груди и оперся о стену.

— Ну… — Из меня вырвался смешок, похожий на икоту. — Внутри каждого психотерапевта живет пациент, — я пожала плечами, до сих пор играя со шнурком. — Мне сначала самой нужно было разобраться с несколькими вещами, так что я думала, что помощь другим научит меня, как это сделать.

— Поэтому ты порезала себе вены? Пытаясь разобраться?

«Зачем ты порезал себя?» — хотелось спросить мне. Прошла неделя с тех пор, как он увидел шрам на моем запястье, и я думала, что он забыл о нем.

— Ты первый.

Он покачал головой.

— Нет. Рассказывай. Почему ты пыталась наложить на себя руки?

— Какая разница? — Парой дней ранее он спросил меня, чем отличался мой шрам от других. — Это вставляет палки в колеса твоих планов, или что-то в этом роде? Почему ты кипятишься по этому поводу? Это делает меня испорченным товаром для какого бы там ни было плешивого толстозадого отморозка, которому ты собираешься меня сбагрить?

Подергивание на его щеке дало мне понять, что он хотел засмеяться, хотя мудро сдержался, отчего мои мышцы окатило злостью.

— Я не говорил, что кипячусь. — Ровный, полный серьезности тон его голоса когтями вцепился в мое терпение. Мне хотелось узнать его секреты, а не раскрывать свои. — Я сказал, что хочу узнать, почему ты это сделала.

Нет. Это был ящик, который я так прекрасно умудрялась оставить закрытым, и не намеревалась открывать его кому-либо. Особенно ему. Будучи психотерапевтом, ранимость — была вещью, которую я научилась держать при себе. Одно дело — рассказывать студенту на лекциях что и к чему, но другое — выпустить секреты из темного ящика. Это был мой ящик. Он мог получить любую другую историю, любой другой ящик из моей головы, кроме этого.

— Спроси о другом. Я не хочу говорить об этом.

— Хорошо. Как насчет того шрама, что на твоей спине? — Всего лишь одна рана, нанесенная с неестественным зверством, хоть и несущая в себе больше злости, чем боли.

— Я ушла на похороны отца и не сказала Майклу.

Ник кратко нахмурился, отчего кожа на лбу собралась складками.

— Он шрамировал тебя потому что ты пошла на похороны своего отца?

— Нет. Он шрамировал меня за то, что я нарушила одно из его правил. Не сказала ему, куда собиралась, поэтому он привязал меня к столбу в подвале и отхлестал. — Садясь на задницу, я прижалась спиной к стене у кровати недалеко от места, где он поставил пакеты с одеждой. — Он оставил меня там на три дня. Врач приезжал к нам домой, чтобы проверять раны и не допустить обезвоживание организма.

— Врач приезжал к тебе, а ты ни разу не заявила о том, что Каллин сделал с тобой?

— Кому, Ник? — Я машинально потерла внутреннюю часть ладони большим пальцем. — Ему принадлежит полиция. Врач не сказал бы ни душе, не рискнул бы, потому что, после такого его язык отрезали бы и выбросили в сточную канаву. Некуда было бежать. У него везде связи. — Жизнь с Майклом походила на ловушку, в которую тебя поймал диктатор в чужой стране, где ты окружен людьми, которые не говорят на твоем языке.

— Какого хера ты вообще влюбилась в этот кусок дерьма? Зачем вышла за него замуж? — спросил Ник.

— Люди вступают в брак по разным причинам. Моя не имела ничего общего с любовью. Я потеряла веру в романтическую любовь.

Ник ничего не ответил, просто уставился на меня.

— Теперь ты.

Его взгляд скользнул в сторону от меня, и я ожидала, что он проигнорирует вопрос, так и останется козлом и оставит меня здесь сидеть с открытой раной, пока будет уходить. Удивив меня, он провел рукой по голове, поверх шрама.

— Я получил пулю в череп. Провел год на физиотерапии, психотерапии и еще хер-знает-какой-терапии. Иногда у меня все еще случаются проблемы со словами, и я больше не могу выполнять тяжелую работу правой рукой. Поэтому пришлось научиться стрелять левой. — И словно он смог предвидеть мой следующий вопрос, Ник покачал головой. — Это все, что я тебе скажу.

Маленькими шажками. Со временем я, может, и разберусь, что преследует его во сне, но на данный момент я узнала немного больше о нем. Он узнал немного обо мне, что, я надеялась, поможет изменить его какие бы там ни было предвзятые мысли, составленные о фальшивой персоне, в роли которой он видел меня по телевизору. Я не была той женщиной. Черт, я бы чувствовала к ней отвращение, если бы не знала благородного человека, скрытого где-то под поверхностью.

Опуская взгляд, я уставилась на молочно-голубую коробку и мои глаза расширились. Книги лежали в ней одна на одной, и, изучив каждую обложку, я не смогла не улыбнуться. Фолкнер. Шекспир. Теннесси Уильямс. Харпер Ли и мой любимый По. Даже несколько романов вдобавок. Я снова подняла глаза на Ника.

— Ты принес мне книги?

— Было местечко, в которое я часто заглядывал давным-давно. «Кингстонс Бук». У них есть много старой классики.

Я подняла голову.

— Ты зависал в книжном магазине? Я в шоке.

Его глаза метнулись в сторону от моих, и ямочки заплясали на его щеках.

— Я заходил туда не только за книгами, — улыбка на его лице увяла, превратившись во что-то более серьезное. — Там мы встретились с моей женой.

Попытка не пялиться на его безымянный палец, должно быть, заставила мои глаза бегать во все стороны, словно у наркомана.

— Ты… женат?

Он фыркнул и прочистил горло.

— Она… мм… умерла.

Это была Лена? Имя, которое он выкрикивал во сне? Я никогда не ладила со словами, так что сфокусировала взгляд на книгах на коленях, поджимая губы прежде, чем наконец сказать:

— Ник, мне жаль.

— Так или иначе, владелец магазина сказал, что эти книги были одними из его любимых, так что я прихватил их все.

— Я люблю их. Спасибо, — и снова наши взгляды столкнулись, и я почувствовала что-то другое в Нике — любопытство, горящее в моей голове. Мертвая жена? Получил пулю в череп? Вопросы начинали накапливаться, что означало, я начала собирать кривой пазл в своей голове, сначала складывая угловые и боковые фрагменты в надежде, что в итоге доберусь до центра. — Ты долго собираешься меня удерживать, да?

— Столько, сколько потребуется.

Конечно, его холодное и отстраненное поведение сделает этот пазл одним из самых запутанных, что мне приходилось складывать.

— Для чего именно?

Его брови взлетели вверх.

— Если бы я тебе сказал, мне пришлось бы тебя убить. Давай останемся в хороших отношениях.

Глава 29

Обри

Неделя пролетела незаметно, и Ник оставался отстраненным, появляясь лишь, чтобы принести мне еду. Он не прикоснулся ко мне с тех пор, как я принимала душ, и говорил не особо много. Я держала свои мысли при себе, когда он находился рядом, рисовала в своем альбоме или читала большую часть времени и бродила по дому, как только он уходил. Пока я оставалась подальше от входной двери, Блу, казалось, был не против того, что я исследую дом.

В черных джинсах и белой футболке, которая облегала его выпирающие мышцы на руках и груди, Ник встал в дверном проеме с черной кожаной курткой, переброшенной через плечо.

— Нужно бежать. Я должен забрать кое-что. Надолго не задержусь.

Ну, это что-то новое. Он никогда не сообщал мне о своих планах. Это стало похоже на то, словно мы превратились в сожителей, а не были на самом деле похитителем и похищенной.

— Ладно.

Ник щелкнул пальцами, и Блу подскочил на ноги, после чего парень завел его в мою комнату.

— Просто не говори с ним, как с ребенком. Не хочу, чтобы он превратился в киску.

Смеясь, я похлопала по кровати рядом с собой, чтобы Блу там сел. Пес занял важное место возле меня и облизал мне щеку.

— Спасибо, — сказала я, почесывая его шею под ошейником.

Ник провел большим пальцем по носу собаки.

— Если бы я знал, — сказал он и покинул комнату.

Мгновение я пялилась ему вслед, просто пытаясь понять последние три минуты. Прошла неделя, а я так и не узнала ничего об этом человеке. Рамка пазла все еще ждала свои фрагменты. Это то, что удерживало меня здесь, когда я должна была разрабатывать план побега.

Живя с Майклом, я всегда планировала побег. Всегда искала лазейки в стенах или способы нарушить его правила. Он никогда не оставлял меня одну в доме без присмотра, пока свободно приходил и уходил. У меня даже собрался опыт по побегам. Несколько раз я была близка к свободе. И все равно вот, где я сейчас, сижу одна с собакой, с которой подружилась с помощью того же шарма, который использовала на хищных людях вроде тех, что попадались у меня на пути.

До сих пор что-то удерживало меня от побега. Что-то внутри меня сыпало извинениями за то, почему я не могла этого сделать.

Мне нужно было знать, почему. Называйте меня безмозглой мазохистской, но мне нужно было узнать, кто такой Ник, и почему он похитил меня. Почему он просыпался от ночных кошмаров? Имело ли это что-то общее со шрамом у него на голове? С его мертвой женой? Кто был тот загадочный мужчина, чьи большие планы выходили далеко за рамки этого убежища, и к которому Ник уходил по утрам? Словно создание ночи, он оставался вне дома, после возвращался, прятался в своей комнате до следующего полудня. Я изучала его неделю, и все равно знаю о нем не больше, чем семь дней назад.

Словно умоляя меня предпринять попытку бегства, Ник ослабил свой присмотр за мной. Ага, Блу мог бы попробовать остановить меня, но я точно не видела в собаке того же монстра, что неделю назад.

Как только щелчок двери сообщил мне, что Ник ушел, я встала с постели и вышла в коридор. Блу последовал за мной вниз по лестнице, и когда я достигла входной двери, он выскочил передо мной, словно преграда, и гавкнул.

Я подняла руки вверх.

— Черт, псина. Ты такая же обидчивая, как и твой хозяин. — Я уставилась через тонкое стекло на двери, пытаясь разглядеть дорожный знак или какой-нибудь ориентир, но все, что я могла увидеть через мрак, это силуэт одного из домов и несколько деревьев.

Некоторые части Детройта напоминали призраков — ни души на мили вокруг. Ринуться за помощью равносильно тому, если бы я ткнула пальцем в небо, учитывая все наркопритоны и дилеров. Я вполне могла закончить в худшем положении, и случилось что, у меня даже телефона с собой не было. Для побега понадобится план, начать который нужно будет с того, что придется приручить здоровенную гребаную кане-корсо, преграждающую мне путь. К сожалению, мы с ним стали друзьями, так что попытка навредить собаке больше не была вариантом. Да и вообще никогда не была.

Замерев в предупреждении, Блу наблюдал, как я пританцовывала у окна, пока наконец не побрела в свою комнату вверх по лестнице, но замерла на самом верху.

Только одно место я до сих пор не исследовала. Словно в какой-то ненаписанной версии «Красавицы и чудовища» с правилом, вроде того, «не ходить в западное крыло». Ну, нахер это. За этой запертой дверью обитали ответы, и, черт подери, мне нужно было их узнать.

Присев на полу, я вытянула из лифчика заколку для волос, которую там прятала. Хоть дверь комнаты Ника оставалась единственной запертой в доме, с меня бы не убыло от того, что у меня на всякий случай был «ключ» от нее. Дверь открылась с щелчком. Когда я встала и повернула ручку, запах одеколона Ника напал на мои чувства, атакуя своей сладостью.

Я была в его комнате несколько раз, чтобы принять душ, но только в его присутствии, и каким-то образом, мысль о том, что он находился здесь, пока я стояла обнаженная в соседней комнате, принимая душ в его ванной, казалась мне слегка эротичной. Он все равно не сделал ни шагу. Никогда не нарушал мое личное пространство. Впервые я поняла, что, несмотря на заточение в старом, полуразрушенном поместье, мне дали больше пространства, чем у меня когда-либо было прежде.

Я двинулась к его расправленной кровати, представляя его тело, запутанное в простыне. Я слышала его в некоторые из ночей, слышала его крики. Ночные кошмары.

Он сказал, что его жена умерла, но я не знала ни одной детали. Я даже не могла понять, почему я никогда не спрашивала у него. Может, я не хотела совать нос, но, скорее всего, настоящая причина была в том, что он все равно бы мне не сказал. У нас обоих были секреты, которые словно бронежилеты, удерживали нас нетронутыми от других. Открой человек свои тайны, и это сделало бы из него ранимого, открыло бы к вопросам, маленьким допросам, которые в конечном итоге не значили ничего. Он лишь на кончик языка дал мне попробовать свое прошлое, открыв тот факт, что у него была жена, и все равно, неделю спустя, это не изменило ровным счетом ни черта.

Сейчас любопытство захватило мой разум. Я не могла отпустить это. Думала о Нике большую часть своего дня, рисовала его лицо у себя в альбоме. Я обыскивала дом на наличие того, кем может оказаться этот мужчина. Все, что нашла, это шкаф, полный алкоголя, и какие-то тренажеры для упражнений. Словно он жил двумя разными жизнями, взаимодействуя со мной здесь, трезвый, серьезный, но не жестокий, а затем бродя по дому, спотыкаясь, врезаясь в стены, пока не взойдет солнце.

Кем был мужчина, называющий себя Ник? Почему он не убил меня? Не прикоснулся? Не спросил ничего обо мне, помимо того, что я бросила ему в коротком разговоре? Словно у него уже была вся нужная информация.

Я прошла в его комнату и открыла ящики, улыбаясь копии «Гроздья гнева», выглядящей потрепано. Вытащила из ящика и нашла маленький клочок бумаги, на котором что-то было написано цветным карандашом. Джеймс Николас Райдер, класс миссис Вэддел. Николас — это Ник? Райдер. Имя рикошетило у меня в голове. Бумага не выглядела настолько старой, чтобы принадлежать его детству. Сын? Хоть он и не упоминал о ребенке, он мог быть у него где-то вне дома, учитывая, как часто он уходил и приходил?

Среди других предметов лежала фотография. Я взяла ее, отложив клочок бумаги, и изучила предметы на переднем крыльце домика в стиле бунгало. На нем молодо выглядящий Ник нежился в объятиях красивой брюнетки, пока восхитительный маленький мальчик с ярко-голубыми глазами сидел у него на коленях. Рядом с ними, опустив нос к земле и нюхая что-то, стоял маленький щеночек, и я посмотрела на Блу, который пялился на меня, сидя на задних лапах.

Грусть уколола в грудь, и я вернула фото назад в ящик, чувствуя, что увидела нечто, чего не должна была.

Уголок конверта из манильской бумаги торчал из книги, когда я возвращала ее в ящик, и я осторожно вытащила его. Из конверта я достала пачку фотографий.

На фоне размытого здания, с телефоном, прижатым к уху, стоял Майкл. От его вида у меня скрутило желудок, и я перевела взгляд ко второй фотографии, снятой несколько месяцев назад, где мы оба на церемонии в честь открытия нового казино в центре разрезали ленту. На следующей фотограф он заснял меня, уходящей с кладбища в день похорон отца.

Дыхание застряло в горле. Понимание ударило по голове невообразимой кучей мыслей, и я ухватилась на край столика, чтобы не рухнуть назад.

Ник наблюдал за мной месяцами. Минимум год, судя по оставшимся фото. Мое похищение не было какой-то спонтанной попыткой украсть жену мэра. Он преследовал меня, или, по крайне мере, кто-то преследовал, и долгое время.

Еще одно фото было снято через окно моей арт-студии в больнице, где я стояла в классе, полном студентов. Я помнила тот день. Отчетливо. Один из моих студентов забыл свое лекарство и угрожал проткнуть меня карандашом, когда вспышка за окном отвлекла его и предотвратила нападение на достаточное время, чтобы вызвать охрану, сопроводившую его в психиатрическое отделение.

Чего он хотел от меня? Обмена? Майкл забрал его сына? Убил жену? Меня используют как рычаг в какой-то сделке?

Слова Ника, сказанные в первую ночь, с ударом вынеслись на первый план среди моих мыслей: Ты думаешь, я похитил тебя ради чего-то столь несущественного, как деньги?

Ни единого, бл*дь, шанса. Ни за то в жизни я не вернусь к Майклу. Мне нужно выбираться отсюда. Не то чтобы я думала, что Ник навредит мне, но возможность того, что он отправит меня назад к Майклу убьет меня, а я была слишком близка к свободе, чтобы профукать ее.

Нужно найти оружие. Женщина не должна бродить по улицам Детройта беззащитной. Мне нужно было найти пистолет, нож, хоть что-то. Я уже прочесала кухню, и к моему разочарованию, Ник не украсил свои столешницы наборами японских ножей «Гинсу».

Я повернулась к гардеробной, и когда пересекла комнату, Блу встал рядом со мной. Моя рука на ручке двери гардеробной вызвала его лай, словно его учили удерживать людей подальше от нее.

Что заставило меня лишь ещё больше хотеть узнать, что внутри.

Испытывая терпение собаки, я снова медленно повернула ручку.

Блу заскулил и начал беспокойно расхаживать, пока не дернулся в резком движении, из-за чего волоски у меня на руках встали дыбом.

Твердый, словно доска, он стоял на вытяжку, глаза сосредоточены на входной двери. Вот дерьмо. Ник сказал, что уйдет ненадолго.

Я отпустила ручку гардеробной, закрывая дверь комнаты Ника за собой, но вместо того, чтобы последовать за мной, Блу побежал вниз. Глубокое рычание донеслось из его груди, пугая меня до чертиков.

— Это Ник, — прошептала я, но собака продолжила свой путь, пробираясь ко входной двери.

Это Ник, сказала я себе. Хотя, когда Блу реагировал так на Ника? Собака словно знала рутину своего хозяина, и что-то казалось ему неправильным. Что означало, это и мне казалось неправильным.

Громкий стук в моей груди заглушал ровный ритм в ушах, и я поспешила к окну своей спальни, всматриваясь через решетку. За деревьями, как я поняла, соседнего поместья, огни прорезали тьму, хоть и освещение на фасаде дома было выключено.

Внизу непрерывное рычание Блу наполняло противоречивую тишину дома.

Проходили секунды, а его рычание становилось громче, более настойчивым, периодически срываясь на лай. Я не могла отвести глаза от машины снаружи. Машина означала побег.

Желудок скрутило от нерешительности в голове. Стоит ли мне воспользоваться шансом и приблизиться к абсолютному незнакомцу, или остаться там, где могла попасть в руки психа, который, как пить дать, мог убить меня? К этому моменту Майкл уже должен был обнаружить, что я украла флешку из его стола.

Я поклялась, что больше не стану жертвой. Я больше никогда не сломаюсь. Незнание о намерениях Ника становилось моим врагом.

Быстрый взгляд в окно по-прежнему показал темноту. Сделай это, Обри. Беги.

Лай напряг мои мышцы, и я на цыпочках прошла к двери спальни, выглядывая в полуразрушенное фойе. Лай Блу стал яростным, и он прыгнул на дверь, царапая дерево, словно пытаясь продрать себе путь к чему бы то ни было за ней. Он звучал, как умирающий с голоду лев, готовый вырваться из своей клетки.

Блу отвлечен, и для меня настал момент «или сейчас, или никогда». Ныряя в ванную, она же гардеробная, я схватила свой пиджак с вешалки и надела его. Не самая теплая вещь для октября, но выбирать не из чего.

Черт побери, мое сердце грохотало так, что я думала, чертов орган выпрыгнет из груди, а мое легкое дыхание от страха превратилось в поверхностные попытки ухватить воздух.

Внезапно лай Блу прекратился.

Мое тело продолжало дрожать, пока пес оставался у двери, в одно мгновение — окаменев, а в следующее — скуля и делая шаг назад. Он опустил голову, словно нюхая что-то через дверь, затем сел на задние лапы.

Топот ног по лестнице на секунду привлек внимание собаки, но хоть он и был обеспокоен тем, что я делаю, вернул свое внимание к двери.

Внутри темной кухни я попыталась найти что-то, что могла использовать в качестве оружия. Что угодно. Преимущественно пустые ящики не предложили ничего, кроме лопаток и ключей для консервных банок. Я повернулась и нацелилась на кухонный стул.

От отдаленного лая Блу мой позвоночник окаменел, и я ринулась вперед, схватив стул за спинку, и разбила его о столешницу. Один. Два удара. Ножка наконец-то откололась острой щепкой, жалким, маленьким, колющим предметом.

Лучше, чем ничего.

Ринувшись через кухню в прилегающую кладовую, я проделала себе путь к черному входу. Звук громких ударов стулом не прервал постоянный лай Блу, и очередной взгляд через плечо показал, что собака не заботилась о том, чтобы последовать за мной.

Я выскользнула через дверь, запирая ее за собой, когда резкий ветер распахнул мой пиджак. У меня не было времени переодеться, поэтому я осталась в футболке и джинсах под ним.

Несясь через газон, я достигла края редкого леска, разделяющего два участка. Господи, у меня даже не было фонарика.

С расстояния послышались голоса. Двое? Трое? Кровь, шумевшая в ушах, мешала разобрать их количество, но каждый из них звучал глубоко, по-мужски.

Дрожь разбила мое тело, и каждый вдох получался рваным. Кто были эти люди? Наркодилеры? Соседи Ника?

Ветки захрустели под моими сапогами, когда я обогнула деревья и проскользнула в узкий лесок, пускаясь в бег, пока не достигла края территории прилегающего поместья. Возможно, еще более захудалого, чем то, из которого я только что сбежала. Поместье выглядело готическим. Звуки изнутри эхом наполнили двор. Битое стекло. Удары, топанье. Крушение, словно кто бы ни был внутри, кувалдой ударял по стенам. Смех.

Воры.

На противоположной стороне неухоженного газона была припаркована старая модель грузовика, кузов которого был заполнен металлом и мебелью — предметами, которые подкрепили мои подозрения. Чем ближе я подбиралась к грузовику, тем громче становился шум, словно толпа на скорости двигалась по дому. За окном на первом этаже мелькал свет фонариков, то же самое я увидела в одном из окон на втором этаже. Присев на корточки, я обогнула транспорт, и понимая, что в нем никого нет, открыла дверь и залезла внутрь.

Мой отец в своем рвении защитить меня и научить выбираться из разных ситуаций, показал мне, как завести машину без ключа. Это было несколько лет назад, и хоть страх скручивал мои внутренности, я нагнулась вперед и поискала в бардачке то, что могу использовать, чтобы сдвинуть панель, прячущую провода под рулем. В зависимости от возраста грузовика в качестве ключа могла подойти и отвертка, но я ничего не нашла. Все еще сжимая деревянную щепку, я дернула за острый край, испытывая ее на крепость. Может, я могла бы использовать ее в качестве ключа. Или протиснуть под панель, чтобы сдвинуть крышку. В любом случае попытаться стоило.

Когда я уселась на сидение, дыхание в горле замерзло.

Через лобовое стекло на меня пялился ребенок, может, лет четырнадцати или пятнадцати. Грязь покрывала его бледное лицо, и одежда была похожа на лохмотья, свисающие с его худого тельца, словно он жил на улицах. Он посмотрел через плечо, на поместье, а затем назад на меня.

Выдохи покидали мои легкие с такой частотой, что начинала кружиться голова. Я скользнула ладонью по бедру, нащупала ручку на двери и крепко за нее ухватилась.

Прежде, чем смогла выпрыгнуть, он открыл рот и закричал. Громко, пронзительно. Что он кричал, я поняла лишь когда звук эхом пронесся и вернулся ко мне.

— Воорооовкаааа!

Я выпрыгнула с водительского места и в секунду, когда мои ноги коснулись травы, бросилась к лесу. Взгляд брошенный назад, дал мне понять, что мужчины, вышедшие из поместья, бросились за мной. Я продолжала бежать вперед, набирая такую скорость, как могла в сапогах, игнорируя свой громкий топот, когда перепрыгивала через упавшие ветки и кусты.

Вот же дерьмо, дерьмо!

— Не упусти ее, Трей! — услышала я крик одного из них.

— Справа! — еще один мужской голос последовал за первым. — Она побежала направо!

Звуки их голосов сообщили мне, что им едва ли за двадцать. Уличные дети.

Все, что у меня было, — это вручную сделанное оружие из ножки стула.

От одного я, скорее всего, отобьюсь на чистом адреналине. С двумя справиться будет намного сложнее. У меня не было шансов против троих, так что лучше было бежать, пока мои гребаные ноги не откажут.

— Поймаем ее, и она моя! Услышали? Моя!

— Иди сюда, кис-кис-кис, — один из них рассмеялся, и я подавилась всхлипыванием.

Во рту пересохло от приближающихся шагов. Я смогла лишь определить, где заканчивались деревья, когда мои ноги подогнулись подо мной. Земля врезалась в лицо, и боль выстрелила в носу, одновременно с тем, когда ломанные ветки проткнули тонкую ткань моей футболки.

Ладони сжали мое бедро, утаскивая меня назад, и перед глазами появилось темное лицо мужчины, злые глаза которого пялились на меня над растянутыми в широкой ухмылке губами.

— Ха! Нашлась сучка!

Я завизжала, пронзая его руку деревянной щепкой.

— Отвали, бл*дь, от меня! Я тебя нахрен убью!

— Сука!

Схватив меня за волосы, он потянул сильнее. Пощечина, обрушившаяся на мою щеку, размыла все перед глазами, послала вспышку света взрываться под моими веками.

Сжав зубы, я атаковала со всей силой, что скрывалась внутри меня, когда холодный лесной дерн разорвал пиджак и коснулся моей голой спины. Я отбивалась. Царапалась. Качнулась, и мои костяшки с тяжестью врезались в кость. Кровь брызнула мне в лицо.

— Бл*дь! — Один из них прикрыл нос рукой, когда сбоку на меня обрушился удар, за которым последовала белая вспышка.

Боль отозвалась в моей левой щеке, сотрясая кости и зубы. Челюсть, казалось, свободно повисла. Второй удар оказался более оглушительным, чем первый, и прошелся по черепу, словно молния.

— Сука сломала мне нос, бл*дь! — Пальцы впились в мою кожу под подбородком. — Дрянь!

Громоподобный удар по моей щеке снова отбросил мою голову вправо. Окружающий лес накренился, пока мужчины приседали, чтобы удержать меня. Черная дыра уменьшалась перед глазами, угрожая украсть мое зрение. Нет! Борись с этим! Я моргнула два раза и сконцентрировалась. Не отключайся. Не отключайся.

Двое мужчин с бледной кожей на грязных лицах уставились на меня с ухмылками, предоставляя миру факт о своих недостающих зубах, и по их гнилому дыханию можно было подумать: что-то сдохло у них во рту. Руки широко раздвинули мои ноги и прижали к земле, и от звука рваной ткани мой взгляд метнулся вниз к одному из парней, который вклинился между них.

— О, бл*дь, да она красотка. Придержи ее, Трей.

— Глянь на эти шрамы! — Один из ближайших ко мне наклонился вниз. — Тебе нравятся порезы? А? — Его влажный язык прошелся по моему лицу. — Ты кончаешь от боли? Вот почему ты сопротивляешься?

Я попыталась пошевелить руками, но они были накрепко прижаты у меня над головой третьим мужчиной.

Верхушки деревьев за их спинами были, словно темная тень, нависшая надо мной.

Рука сжала грудь.

— Поторопись нахер! Я в любую секунду кончу себе в трусы.

— У суки три дырки!

Их смех пронзил мои уши, словно ногтями впившись в мои барабанные перепонки.

Желудок ухнул вниз, скрутился и вывернулся, когда один из тех, что были внизу, встал на колени и высвободил член из трусов. Обе мои ноги удерживали. Одну — мужчина сбоку, а вторую — сам тот, кто возвышался надо мной.

Насильник, сидящий сбоку от моей головы, расстегнул штаны и ударил головкой своего члена по моему подбородку.

— Нет! Нет! — Я напрягла мышцы, чтобы ударить, тянула на себя конечности, но ладонь прижалась к моему лбу и вжала череп в землю. Вдохи и выдохи выходили резкими, охваченные паникой.

— Подавись этим, шлюха.

Глубоко угрожающее рычание донеслось из темноты справа от меня, и я поймала взглядом черное пятно прежде, чем Блу уложил мужчину сбоку от меня на землю.

— Вот дерьмо! — Тот, что был между моих бедер, вжался в меня, придавливая кости в ногах, когда сместился. — Найди свой гребаный пистолет! Пристрели тварь!

Громоподобный хлопок эхом прокатился между деревьев. Последовало рычание и лай Блу. Еще три хлопка. Еще больше лая. Четвертый выстрел. Визг. От каждого звука мои мышцы дергались, и я отбивалась от отморозка снизу, опрокидывая его на задницу.

Огонь выстрелил в черепе, когда один из них потянул меня за волосы, и новое пламя лизнуло щеку с очередной пощечиной.

Тот, которого я ударила, взобрался на мои бедра, впившись пальцами в плоть.

— Лежи смирно, сука драная!

Я отодвинула сухость в горле на второй план и закричала:

— Помогите! Кто-нибудь помогите!

Ужас сворачивал кровь в венах от проносящейся реальности того, что мужчины собирались сделать и сделают.

— Пыталась украсть у нас? А, дрянь? Пыталась увести наш гребаный грузовик?

Я даже не знала, кто из них говорил, но голос прорезался через мой череп, лишая меня черноты, за которую я цеплялась кончиками пальцев своего сознания. Голова вращалась, мир переворачивался с ног на голову перед глазами, а все, что я могла различить, — это вонь из их ртов и ощущение впивавшихся в мою кожу ногтей.

Еще больше веса вжалось в мое тело, и я повернулась, увидев, что вернулся мужчина, на которого напал Блу. Его куртка была порвана и в крови. Блу? Куда подевался Блу?

Пока их неуклюжие руки возились с моей футболкой, надежда понемногу уплывала. Как же, бл*дь, глупо! Почему я сбежала?

Я могла видеть поместье с места, где лежала, могла видеть, как оно насмехалось надо мной — мое убежище от Майкла, от мужчин, опустошающих мое тело — стояло там, на расстоянии, словно неприступная крепость. На холодной земле, в лесу, между брошенных домов, где никто не слышал моих криков, я могла умереть, быть изнасилованной, избитой и брошенной в одиночку. Мысль обрушилась на меня, с силой втирая страх в мое тело.

Резкий удар пришелся на мое бедро.

— Прекрати, бл*дь, двигаться!

Я даже не понимала, что продолжала бороться с ними. Тело онемело, мозг отключался, отдаваясь темноте. Той самой черной дыре, лишенной надежды, которая изначально заставила меня бежать, чтобы не возвращаться назад к монстру, подобному тем, что сейчас рвали на мне одежду.

Мои бедра дернулись, когда с меня рывком стянули джинсы. Я уставилась на мужчину надо мной, и словно в ночном кошмаре черты его лица исказились, пока не приняли обличие до тошноты знакомого лица Майкла.

— Тебе же это нравится, не так ли? Получаешь то, зачем пришла? Этого ты искала, когда пыталась украсть наши вещи, да?

За моими слезами его улыбка получилась размытой, вырвав из моей груди рыдание.

— Пожалуйста, — молила я. — Не делайте этого.

Выстрел. Лица коснулись теплые брызги, сопровождаемые мучительным криком. Еще один взрыв покрыл жидкостью мой живот, и на меня свалился немалый вес, выбивая воздух их легких, пока что-то теплое стекало по моему телу.

Словно в ответ на мои мольбы, мои руки отпустили. Волосы дернуло, и я почувствовала боль в ухе, когда возле моей головы разверзлась драка.

С единственным выстрелом, пронзившим воздух, мужчина надо мной прекратил кричать. Его тело упало в сторону, хрустя листьями под собой.

Все случилось так быстро, что я не могла успеть за тем, что произошло. Мой взгляд метнулся вправо, и я не знала, молиться ли мне сильнее или плакать от облегчения.

Силуэт Ника не двигался лишь несколько секунд, прежде чем он ринулся на парня, стоящего рядом со мной, и сбил его на землю ударом головы.

Пойманная в ловушку безжизненным телом мужчины, который почти изнасиловал меня, я кричала и пиналась, пока не сбросила мертвую тушу с себя, отползая назад до тех пор, пока не ударилась головой о твердую поверхность. Я в недоумении повернула голову влево, с облегчением понимая, что это был лишь ствол дерева, и дернула джинсы назад на бедра.

Оседлав тело незнакомца, со злостью оскалив зубы, Ник вколачивал кулак в лицо ублюдка. Тошнотворный звук сломанных хрящей выворачивал желудок. Когда мужчина наконец обмяк под ним, Ник встал над одичалым дьяволом, наставив пистолет на его лицо, и выпустил пулю прямо в его лоб.

Мышцы подергивались, дыхание застряло в груди, пока я сидела в абсолютном шоке. Мой рот был приоткрыт, крик порывался пронзить темноту, но я не смогла заставить себя говорить. Не могла ничего, кроме как пялиться в неверии на бойню, что развернулась вокруг меня.

Я поймала взгляд Ника и втянула воздух в легкие. Его увеличенные черные зрачки полностью поглотили голубую радужку, превратив его в сумасшедшего, бешеного зверя, полыхающего яростью и злостью. На долю секунды я подумала, что теперь он нападет на меня, но треск веток, эхом донесшийся до нас, привлек его внимание, и он сорвался с места, предположительно, за одним из мужчин. Скорее всего за тем, кого я не учла.

Каждая мышца в моем теле дрожала. На лесном дерне передо мной все трое моих нападавших лежали, не двигаясь, лицами вниз в общей луже крови, которая вытекала из них, впитываясь в испытывающую жажду землю.

— Трей! — от незнакомого голоса, я подползла к одному из выпавших пистолетов и направила его на источник звука.

Ребенок, что известил мужчин тогда, у грузовика, стоял в паре ярдов от меня. Глаза широко распахнуты, рот открыт, он уставил на кровь, но, когда его взгляд метнулся ко мне, он развернулся прочь и скрылся в темном лесу.

Опустив оружие, я поджала колени к телу и разрыдалась.

Прошли минуты прежде, чем топот сапог заставил меня снова поднять пистолет. Я поняла, что целюсь в Ника.

Парень поспешил ко мне и отбросил волосы с моего лица.

— Бл*дь, Обри.

Мое тело дрожало от облегчения при виде его, очередной поток слез скатился по моему лицу.

С рычанием в груди, он поднял меня на руки, словно я ничего не весила. Через темноту и хаос в моей голове я услышала, как он шепчет:

— Я держу тебя, — пока он нес меня через газон назад в поместье.

Эти три простых слова заглушили отголоски шока, до сих пор сотрясающего мое тело, и мир вокруг меня замер. Я держу тебя.

Будучи заключенной в кольцо его рук, я могла только пялиться на неукротимую силу черт его лица — на крепко сжатые челюсти, яростно пульсирующие вены на шее, на трепет ноздрей при вдохах и выдохах.

Когда он ногой открыл дверь и понес меня наверх по лестнице, я чувствовала себя оцепеневшей.

Он убил тех мужчин. Ради меня. С такой легкостью, и такой смертельной утонченностью, что я не знала, обвить его руками в объятии или бояться его. В любом случае, Ник мгновенно стал кем-то большим, чем моим похитителем. Он стал моим избавителем, спасителем. Темным ангелом с кровью на руках и огнем в глазах.

Никто и никогда не боролся за меня, не убивал за меня. Даже мой отец. Я всегда заботилась о себе сама, становилась лицом к лицу со своими вызовами, и часть меня хотела скрутиться в комок позора и побыть слабой.

На дрожащих ногах, которые грозились подкоситься в любой момент, он опустил меня в свою ванну, удерживая, пока включал кран, чтобы наполнить ее.

Я ухватилась за его куртку.

— Нет! — Я похоронила лицо у него на шее, мое тело напряглось, челюсти так сильно сжались и болели от ударов, что я едва ли могла сформировать слова. — Н-не глубокая в-вода.

Не споря, он провел меня к душевой, и вместо ванны, включил кран там.

— Давай смоем с тебя эту гребаную кровь.

Я кивнула, слезы стекали вниз по щекам. Его острый аромат проник в мои легкие, успокаивая зияющую рану внутри меня, настолько тяжелую, что я думала, сломаюсь. Подняв мои руки, Ник стянул с меня футболку и лифчик, бросив их на пол и ни разу не уставившись на мое покрытое рубцами тело. Когда он дернул мои штаны вниз, я ухватилась за его плечи для поддержки. Он помог мне зайти в кабинку, и пока я стояла, содрогаясь под струями, он оставался снаружи и помогал мне отмыться с помощью мочалки и мыла, создавая бассейн красной воды у моих ног.

Я уставилась на парня передо мной. Кровью была забрызгана вся его белая футболка и руки, пока он продолжал. Убийца, пристреливший троих мужчины без колебаний, убивший их без капли сожаления, переживал о крови на мне.

Движения Ника были нежными, заботливыми, когда он тщательно смывал каждый след, оставленный теми ублюдками на моих ногах, и обмывал каждый порез на моей спине. Я должна была бояться его, учитывая то, как искусно он обращался с пистолетом, учитывая то, как он доказал, что опасен, скорее всего, больше, чем Майкл — потому что Майкл сначала взвесил бы риск для себя самого.

Ник был импульсивным, непредсказуемым, бесстрашным и пугающим одновременно. Стоя в душу, ошарашенная его добротой, нежностью его рук, ласкающих мое тело, впервые в жизни я почувствовала себя в безопасности.

Как только он смыл с меня кровь, то выключил душ и насухо вытер меня, прежде чем отнести в свою кровать и укутать теплыми одеялами. Позор разрывал мне сердце, и я прокляла себя за то, что сделала, за то, что попыталась удрать. Я поморщилась от мысли о том, что предала его. Он предоставил мне свободу, доверился мне, а я все испортила.

— Побудь здесь минуту, хорошо? — Он повернулся, собираясь удалиться, но я ухватилась за его руку, не желая признавать, что дрожала до мозга костей.

— Кто… они были?

— Искатели поживы, полагаю. Видел их грузовик полный стали и меди, — он наклонился вперед и погладил мои волосы, открывая мне прекрасный вид на то, как его сильно расширенные зрачки смягчались, оставляя свою одичалую ярость и обретая спокойные голубые каемки.

— Они не навредят тебе, хорошо? Просто оставайся здесь. — Его лицо омрачил хмурый взгляд. — Мне нужно найти Блу.

Глава 30

Ник

Я обыскал периметр особняка до самого края, где я наконец нашел Блу, лежащего в луже крови. Он не дышал. Не двигался. Из ран на его черепе сочилась кровь, растекаясь вокруг головы.

Так много ран от пуль. Словно он отказывался падать.

Мои колени подогнулись, и я упал рядом с ним, подняв его голову к себе на колени.

— Нет, нет, нет. Блу, давай. Нет, дружище. Вставай.

Закрытые веки не дрогнули. Голова скатывалась с каждым моим движением, каждой попыткой разбудить его. Ничего.

Я наклонился над ним, вслушался в сердцебиение, подтвердив для себя то, что и так подозревал.

Тишина.

Подняв собаку выше по своим коленям, я погладил его морду, выражение на которой было спокойным, словно он спал на моих руках, и по мне ударило старое воспоминание.

Джей сидит в луче солнечного света, который падает на пол через окно. Маленький щенок растягивается на его ножках.

— Папа, можно я его назову?

Я протягиваю руку, чтобы погладить ухо щенка.

— И что ты придумал, малыш?

— Блу.

— Блу, да? Как ты додумался до этого?

Склоняя голову набок, Джей играет с хвостом щенка, но спящая собака даже не шелохнется.

— Из-за его голубых глаз.

Я улыбаюсь.

— У всех щенков голубые глаза, когда они рождаются.

Он выглядит задумчивым, но пожимает плечами.

— Мне просто нравится Блу.

— Значит, будет Блу.

— Он мой лучший друг во всем мире. — Джей оставляется поцелуй на голове щенка. — Я люблю его.

Я поглаживаю голову сына, моя улыбка превращается в нечто более серьезное.

— Он защитит тебя от плохих парней, пока я на работе.

— Но он всего лишь щеночек, — Джей хмурится. — Как он может защитить меня?

— Ну, сейчас не сможет. Но однажды он станет лучшим телохранителем в квартале.

Джей кивает, прижимая к себе крошечные лапки.

— Потому что он тоже нас любит.

— Это точно.

Пока воспоминание опустошало мой мозг, я шагал взад-вперед.

— Черт! — В глазах собрались слезы, и я перестал двигаться, ущипнув переносицу, чтобы не дать им стечь по щекам. — Бл*дь!

Я пнул пустой цветочный горшок, посылая его в кирпичную стену дома.

Снова упав на колени рядом с псом и подняв голову, я раскачивал его и гладил ухо.

— Ты верно послужил, Блу. Ты отличная собака. — Я выпустил воздух и прочистил горло, отчаянно пытаясь сдержать агонию, порывавшуюся сокрушить меня, и уткнулся лицом в его ухо. — Сделай мне одолжение, а? — Крепко держа Блу за шею, я закрыл глаза, и мой голос дрогнул. — Присмотри там за ними для меня.

И вот так просто последняя ниточка ускользнула из моих рук. Если бы не Блу, я мог бы с легкостью поймать пулю тогда. Я обязан ему жизнью. Он последовал за мной из горящего дома в ночь нападения, пока я, шатаясь, шел по дороге. Именно его лай привлек внимание Лорен.

Проскальзывая руками под тело, я поднял его на руки, понес в дом и положил пса на его лежанку. Я похороню его завтра.

А пока придется избавиться от тел.

***

Была почти полночь, когда я вернулся в особняк. Отогнал их грузовик всего на несколько кварталов и поджег его со всеми мужчинами внутри. Их никто не найдет. Никто даже не пожалеет.

Я вошел в свою спальню и нашел Обри, спящую, свернувшуюся среди моих одеял, пока ее тело тряслось. Взглянув на ее поврежденное лицо, я погладил ее пальцем по щеке, от чего она проснулась, испугавшись и прислонившись к изголовью кровати.

Я повернулся, чтобы уйти, но она рванула вперед, схватив меня за запястье.

— Подожди! Пожалуйста, останься. Пожалуйста.

Я не хотел ее будить, но сделал, как она просила, усевшись рядом с ней на кровати.

Ее брови выгнулись в замешательстве.

— Блу... он?..

Я покачал головой, и Обри провела рукой по волосам, слезы заблестели в ее глазах.

Она спрятала лицо в руках, сжав пальцы в кулаки, когда выдула воздух.

— Это моя вина. Он просто пытался защитить меня.

— Он выполнял свою работу. Твоей вины здесь нет.

— Что я наделала? — Подтянув ноги к груди, она обняла их руками и уткнулась лицом в колени. — Прости, Ник. Мне очень жаль.

— Нет причин сожалеть. — Я заметил синяки на ее лице и мысленно снова сосредоточился на ней. Блу был мертв. Извинения не изменили бы этого факта, и ей не нужно было истязать себя этим. — Ты в порядке? Синяк выглядит довольно плохо.

Она проигнорировала мой вопрос.

— Мне не следовало... Мне очень жаль. — Ее глаза бегали из стороны в сторону, губы дрожали, и я почувствовал, что последует очередное всхлипывание.

Протянув руку, я немного помедлил, прежде чем положить ладонь на ее кисть.

— Эй, все в порядке. Теперь ты в безопасности.

— Ничего не в порядке. Это было эгоистично. Я была эгоисткой, чтобы убежать от тебя. А теперь Блу... из-за меня...

— Прекрати истязать себя. Блу не сделал этого ради тебя, понятно? Он сделал это, потому его этому обучали. Я обучил его охранять тебя. Это моя вина.

Золото в ее глазах потускнело, и ее нежелание смотреть на меня сказало мне, что стыд мучает ее разум.

— Я просто... не могу перестать видеть их лица. — Она покачала головой c мокрыми от слез глазами. — И... я пыталась отбиться от них, но...

— Там было трое мужчин с оружием, Обри. Любой испугался бы.

— Но не ты. — Она стрельнула глазами в мою сторону, всматриваясь в меня так пристально, что мне пришлось отвести взгляд. — Ты казался... другим сегодня. Словно щелкнули переключателем. Сначала я испугалась... — Ее взгляд опустился на грудь, заставив меня сдвинуться на кровати. Пробежав руками по волосам, со все еще прижатыми к груди коленями, она закрыла глаза и сделала два длинных вдоха. Сила, с которой она сжимала челюсти и напряженность между бровями смягчились. Когда Обри снова открыла глаза, они так и смотрели на мою грудь.

— Дилан Томас.

Имя, прозвучавшее абсолютно без контекста, застало меня врасплох.

— Что?

— Цитата на твоей груди. Стихотворение Дилана Томаса. У моей матери была большая книга стихов, которую я читала, должно быть, тысячу раз в детстве. Я помню это. — Ее глаза проследили слева направо по моей груди. — Татуировки... что они означают?

Два набора звуковых волн, вытатуированных на каждой грудной мышце, были началом и концом первого крика моего новорожденного сына. Я загрузил запись в генератор звуковых волн компьютера и преобразовал его в татуировку. Над моим сердцем нарисовано две звезды, по контуру одной написаны инициалы моей жены, а по контуру второй — инициалы сына. Под каждой из них обозначена дата — 30 октября 2012: дата их смерти. Под звездами вытатуирована цитата Томаса:

Не следуй мирно в даль, где света нет.

Бунтуй, бунтуй, когда слабеет свет.

Я вытатуировал ее, когда родился Джей. Родившись на три месяца раньше, он провел первые шестьдесят два дня в отделении реанимации новорожденных, сражаясь за свою жизнь. В результате я назвал его Джей Луис в честь знаменитого боксера Джо Луиса. Мой маленький чемпион.

Сама мысль резко ужалила в глаза и нос угрозой слез. Как ребенка, который так долго боролся за жизнь в таком раннем возрасте, отняли так зверски?

— Звезды... они были... тем, о чем я рассказывал своему сыну. Когда он был маленьким, он спросил меня, что случилось с отцом моей жены, который скончался, когда Джею было три. — Воспоминание наполнило мысли, будучи не менее ярким, чем если бы я все еще сидел на краю кровати моего сына, разговаривая с ним перед сном.

 — Где дедушка?

 — Ну, он больше не здесь. Он отправился на небо, присматривать за нами. — Маленькие щечки Джея выглядывают из-под одеяла с рисунком космического корабля, пока я хорошенько заправляю его.

— Как? Он живет в космосе?

Вопрос заставляет меня улыбнуться, и я пробегаю пальцами по его мягким как пушок волосам.

— Звезды на небе — это души людей, которых мы любим. Они сияют так ярко, что даже ночь не может скрыть их. И когда мы потеряемся, они укажут нам путь.

— Ты когда-нибудь станешь звездой, папочка?

— Когда-нибудь. Когда увидишь, как одна звезда падает через все небо, — я машу рукой, имитируя падение звезды, — это я скажу тебе «привет». Я буду наблюдать за тобой в самые темные ночи. И как раз перед тем, как встанет солнце, когда настанет для меня время отправляться спать, я прошепчу тебе на ушко — «увидимся ночью».

Слеза скользит по его щеке, и он прячет лицо в подушке, словно скрываясь.

— Эй, откуда слезы, дружочек?

— Я не хочу, чтобы ты умирал. Не хочу, чтобы ты или мама когда-нибудь умерли. — Он всхлипывает. — Я буду молиться каждую ночь, чтобы ты никогда не стал звездой.

Его комментарий вызывает противоречивое желание засмеяться и расплакаться при мысли о том, что когда-нибудь мне придется оставить его одного. Я вытираю его щечку и целую головку, позволяя сыну притянуть меня в крепкое объятие, когда он прижимает меня за шею.

— В конце концов, все становятся звездами, Джей. Но что бы ни случилось, и где бы я ни был, часть меня всегда будет здесь, — я кладу руку на его сердце, — с тобой.

— Как?

— Твое сердце сделано из моего.

Он смотрит на свою грудь, а затем на мою.

— Я тоже в твоем сердце, папа?

— Навсегда.

— Ник... что случилось с твоей женой?

Вопрос Обри вырвал меня из воспоминаний, и я почувствовал удары сердца в груди, — словно кто-то долбил снаружи, пытаясь обойти мою стальную броню, которая заключила меня в клетку.

Мне только единожды задавали этот вопрос — психотерапевт — и больше к нему никогда не возвращались. Алек никогда не спрашивал. Лорен никогда не спрашивала. Я никогда никому не говорил об убийстве. Не мог. Это была коробка, которую лучше всего закрыть и спрятать подальше. Я понятия не имел, что может случиться, если открыть эти воспоминания. Словно ящик Пандоры, она содержала мою самую большую в мире боль и мою самую глубокую, самую сильную любовь. Мой сын всегда занимал важное место в моем сердце, а его мать — моя первая любовь — была единственной женщиной в моей жизни, которая обладала способностью уничтожить меня. Потеря их обоих утянула меня в глубины боли, которой я даже не мог вспомнить, в места настолько темные, что я боялся их. Я топил себя в воспоминаниях об их голосах, их прикосновениях, ощущении их в моих объятиях. И когда эти ощущения начали блекнуть, я заменил эту душераздирающую печаль и отчаяние на гнев. Гнев столь ядовитый и смертельный, что я стал больше походить на зверя, нежели на человека. Я мечтал о крови на руках и мучительных криках, но не моих жены и сына, а моих жертв — людей, которые причинили вред моей семье. За каждый пропущенный год, когда я мог бы наблюдать, как растет мой сын, я хотел возмездия в виде моих жертв.

Открывать эту коробку было опасно. Разговоры о них без защитного щита из гнева, который мог закутать мои внутренности, дабы их не растерзало болью, могли стать причиной потери сознания и того, что я проснулся бы на пропитанных кровью простынях, а безжизненные глаза Обри пялились бы на меня в ответ. Достаточно плохо было уже то, что, ничего не зная о моей семье, она проявляла какое-то любопытство, чтобы разузнать и выпытать все, когда я, возможно, отпущу свою броню.

Покачав головой, я собрался уйти, но почувствовал холодную хватку на моем запястье.

— Пожалуйста, не уходи. Я не буду давить.

Мое тело расслабилось, и я снова сел рядом с ней.

Подобно перышку, ее пальцы скользнули по моей шее, по-видимому, прослеживая татуировку скорпиона.

— Ты останешься со мной сегодня?

Я кивнул.

— Я буду прямо здесь. Поспи.

***

Крики. Я не могу выбросить их из головы. Тьма не дает мне видеть, не дает чувствовать. Я мог быть жив. Или мог быть мертв. Крики сотрясают мои кости, подталкивая меня к краю. Причини боль. Убей. То, что делало меня хорошим человеком, превратило в убийцу. Любовь. Мои мышцы напрягаются, когда крики становятся громче, и в темноте я шарю руками вокруг, ища их источник.

Лена! Джей! Их имена отдаются эхом и теряются. Я должен их найти. Я знаю, что последует после этого. Знаю боль, которая последует, если я их не найду. Отчаянно, я пытаюсь нащупать руками стену или пол. Темная комната, кажется, сужается, сжимая меня в этой коробке, где крики становятся громче.

Холодное липкое вещество скользит под кончиками пальцев, пока я ползу — не зная, вверх или вниз, ибо чувства направления нет. Я растираю вещество на пальцах, и каким-то образом вкус меди обжигает заднюю стенку горла, когда запах проникает в мой нос. Чья это кровь?

Крики гудят, ускоряют мое сердцебиение, сводят меня с ума желанием найти их источник. Я нужен им. Отчаяние в голосе говорит мне, что они нуждаются в том, чтобы я нашел их. Помог им. Спас их.

Теплое, но неподвижное тело попадается на пути у моей ладони, и я исследую поверхность, с тревогой обыскивая ее.

— Все в порядке, я здесь, — шепчу я ей.

Крики стихают. Резкий удар приходится на мою челюсть, от чего голову ведет в сторону. Рука захватывает мое запястье, и инстинктивно я отвожу кулак назад.

Включается свет.

Движение, которое я замечаю боковым зрением, притягивает мое внимание влево. Тонкая полоса мелькает в темноте, раскачиваясь как маятник: влево-вправо, влево- вправо. Я сосредотачиваюсь на этом, концентрируюсь.

Обри уставилась на меня широко открытыми глазами, размахивая рукой влево-вправо, влево-вправо. Обри подо мной? Осматривая комнату, я замечаю свет на тумбочке. Я оседлал ее тело, прижав собой. Ее рука вернулась назад, приземлившись возле головы в отчаянной попытке противостоять мне, а другая сжала мое запястье у ее горла. Моя рука была оттянута назад, как будто мы оба замерли в противостоянии.

Бл*дь. Пятясь назад от ее тела, я упал на пол и прижался к стене.

— Прости. — Я уткнулся лицом в руках и принялся потирать голову назад и вперед. — Черт, мне очень жаль, Обри. — Обеими руками сжав голову, я начал раскачиваться, желая вылезти из своей кожи, чтобы убраться от себя самого подальше. Какого хера я сделал? Что бы я мог сделать? Ударить ее?

Я мог бы навредить ей! Агония от этой мысли оставила едкий ожог внутри меня.

Теплые руки, коснувшиеся моей кожи, заставили мои мышцы дрогнуть, а ладони прижаться к полу, мой позвоночник вжался в стену, когда ее грустные глаза нашли мои, и она нежно погладила мою руку.

Я покачал головой — пожалуйста, не спрашивай почему, — но потом Обри взяла меня за руку и поцеловала пальцы.

— Извини. — Прижимая мою руку к своей груди, она крепко сжала ее. — Пожалуйста, не уходи.

Извини? Какого хрена ей сожалеть?

Она склонила голову, и я заметил сверкающую слезу на ее щеке.

— Я проснулась от кошмара. Подумала... Подумала, что ты один из них. Я не хотела ударить тебя.

Мои брови сошлись над переносицей.

— У тебя был кошмар?

Вытирая слезы с щек, она кивнула.

— Ты пытался меня успокоить. И я... я ударила тебя. Мне жаль. — Она хлюпнула носом, подняв взгляд. — Я не хотела ударить тебя, Ник.

Последовала тишина, пока я пытался осознать то, что, черт возьми, только что произошло.

Ее взгляд метнулся в сторону.

— Ты назвал меня Леной.

Господи Боже. Втягивая долгие, поверхностные вдохи, я замедлял громыхающий стук своего сердца.

— Я думал, ей... тебе было больно. Я услышал крики и… кровь. — Мой взгляд упал на мои кулаки, и я разжал их, изучив отметины, где я так сильно впивался ногтями в плоть ладоней. Надув щеки, я резко вздохнул и дважды моргнул. — Зачем ты размахивала рукой?

— Я научилась этому трюку. Помогает отогнать ночные кошмары. — Она отвела взгляд в сторону, а затем повернулась ко мне. — Кто такая Лена, Ник?

Как зовут твою жену? Ты помнишь? Как тебя зовут? — Голос психотерапевта прокатился в моей голове.

Жалящая боль пронзила затылок, и я понял, что поцарапал его.

Обри опустила взгляд, слабый румянец появился на ее щеках, как будто ей было стыдно за свой вопрос. Возможно, она подумала, что это еще одна женщина. Девушка.

— Моя жена. Лена была моей женой. — Я не мог объяснить, почему или как следующие слова слетели с моих уст. — Ее и моего сына… убили. — Я ждал ярости, тьмы, которые обрушатся на меня и толкнут за грань. Живот сжался, когда тело начало покалывать, и тепло нагревало мои мышцы.

Но оно рассеялось.

Наряду с этим исчезло стремление прижать тело Обри к стене. Избить ее кулаками за то, что попыталась пробить мою броню. Все, что я чувствовал, была печаль. Словно, сказав эти слова вслух, где-то внутри я согласился, что их нет. Но я не согласился. Я отказывался, потому что с восприятием приходило удовлетворение, и я бы никогда не обесчестил их таким безвольным отношением.

— Как? — спросила Обри.

Как? Расскажи я ей как, это могло бы снабдить меня новой дозой гнева, в которой я нуждался. Это также могло быть опасно для Обри. Помоги ей Бог, если она попытается убедить меня в том, что мой гнев был нерациональным и необоснованным.

Мог ли я ей доверять? Или, что еще более важно, мог ли я доверять себе?

Глаза смотрели на меня с мягкостью, говорящей о боли и понимании. Они говорили мне, что она знала что-то о сдерживании демонов и неуверенности в доверии кому-то преследующих тебя секретов.

— Все в порядке, если ты не можешь, Ник.

Как будто она могла читать мои проклятые мысли! Я прочистил горло, с безумием потирая указательный палец большим вперед и назад, отвлекая свое внимание от ее грустных золотистых глаз. Я украл темную тайну этой женщины, когда задрал ее платье, обнаружив ее очень уязвимую часть.

И не дал ей ничего взамен.

В моей голове раздались тревожные сигналы, предупреждающие меня о том, что нельзя опускать броню, на которую я потратил годы, лишь бы она защитила слабые, мягкие кости у меня под кожей. Кости настолько хрупкие, что могут треснуть. Я не обязан ей! Темный угол моего мозга сражался. Я ни хрена ей не обязан.

Приглушая этот внутренний голос, я закрыл глаза, и мой разум отправился на поиски тишины, готовясь к тому, чтобы отодрать корку с моей самой болезненной раны.

— Я... эм… у меня была встреча. — Я не узнал собственный голос, когда заговорил. Словно вылез из своей кожи и позволил пустой оболочке поведать историю, пока я сам смотрел с безопасного расстояния. — С издателем игры, который хотел купить мой дизайн. Все шло хорошо, поэтому, когда он пригласил меня встретиться с ним за выпивкой, я согласился. — Каждая мышца в моем теле горела желанием извиваться и пульсировать, ряд тревожных сигналов предупреждал меня не идти дальше. Но я не послушал его. — Моя жена, Лена, должна была забрать нашего сына из детского сада, и поэтому ей пришлось поспешить. Обычно его забирал я. Она, м-м, позвонила мне позже вечером. Джей забыл своего кролика. — Потирая шею, я прочистил горло, когда мои мышцы сжались, и напряжение связало в узел мои внутренности. — Он всегда спал с ним и не хотел укладываться без него. Я заскочил в детский сад, чтобы забрать игрушку после встречи.

Глаза крепко закрыты, пальцы впились в ладони, пока я проглатывал недосказанное признание: если бы я не был таким эгоистом, таким самовлюбленным, настолько отчаянным, чтобы преуспеть и сделать жизнь лучше, я был бы тем, кто забрал Джея. Я бы подержал своего сына еще раз, почувствовал бы его вес на руках. Лена осталась бы на работе, как и в любую другую ночь. Наша судьба, возможно, была бы другой.

— Полагаю, возможно, они увидели свет в доме или что-то в этом роде. Их было шестеро. — Гнев бурлил в мышцах под кожей, распутывая туго натянутый шар беспокойства внутри меня, когда я думал обо всех мужчинах, которые позабавились с моей женой. Я вытянул пальцы, разжимая кулаки, чтобы не ударить ими в стену, или, что еще хуже, по Обри. — Все члены команды «Миля-7». Когда я... добрался до дома, я заметил, что дверь не заперта. На Лену это похоже не было. Она никогда не оставляла дверь открытой. У нее было ОКР по этому поводу, и по поводу проверки горелок. Я услышал шум сверху. Напоминающий приглушенный.

Разминание шеи не помогло унять напряжение в плечах, и мои пальцы продолжали вытягиваться, мои глаза дрогнули в последней отчаянной попытке прекратить этот рассказ. Отступить до того, как дерьмо стало болезненным. Шар ярости горел в моем желудке так чертовски горячо, что руки дрожали. Яд. Он пульсировал по моему телу, оставляя черный осадок, который я жаждал вырезать из себя. Я потер свое предплечье, облизнув высохшие губы.

Обри пялилась на меня со слезами на глазах.

— Они причинили ей боль, не так ли?

Моя губа изогнулась, когда ноздри затрепетали, шар только туже сжался в животе.

— Да. Двое... двое мужчин насиловали ее одновременно. Остальные держали ее и... смотрели. — Сухость карабкалась вверх по горлу, когда я вспоминал шлепки кожи о кожу, смех над ее мучительными криками. — Я отбил их от нее. Одного убил. У второго отрезал ухо. — Я улыбнулся ей — боли, которую смог нанести. Боли, которую я нанес снова несколько дней назад, когда я отрезал ему второе ухо, прежде чем убить отморозка. — Все, что у меня было, это упавший нож, который я схватил с пола. — Моя рука дрожала, пока палец прорисовывал линии на внутренней стороне ладони. Боль пульсировала в сердце, когда острый укол агонии пронзил череп, и я наклонил голову, прижимая два пальца к шраму. — Мы никогда не держали в доме пистолет из-за Джея. Вот почему у нас был Блу.

Губы Обри приоткрылись, когда она выдохнула, и слеза, собравшаяся на веке, наконец скатилась по щеке.

Она молчала, а я продолжил. Не знаю, почему. Возможно, я доверял Обри. Возможно, часть меня должна была поделиться с ней всем, потому что только она могла понять, на что была похожа жизнь, разрушенная этим ублюдком Каллином. Чувство было почти похоже на то, словно я выпускал из себя яд, не режа себя. Я все еще жаждал боли, но грустные глаза Обри, ее молчание и внимание, пока я рассказывал свою историю, каким-то образом держали меня на месте.

— У них было преимущество, они вырубили меня прикладом пистолета. Я пришел в себя через несколько часов. — Проводя рукой по лбу, я раскачивался, чтобы сдержать слезы, жалящие глаза. — Они все еще насиловали ее. Пытали. — Я ударил кулаком по голове, потом судорожно сжал виски, но слезы все равно хлынули из глаз. Я не мог удержать их, не тогда, когда думал о своей беспомощной жене и о боли, которую она испытала. Боли, которую я не мог остановить. — Моя прекрасная Лена.

Соберись. Заблокируй это. Новый всплеск гнева поднялся во мне, затмив собой слезы.

— Я набросился на них, ударил в лицо одного парня, и он выстрелил мне в ногу. Мой сын проснулся от выстрела. Он был... — Бл*дь. Бл*дь. Я широко распахнул глаза и втянул воздух, пока сражался с большим количеством слез.

Зачем я делал это с собой? Зачем все рассказывал ей?

Я хлопнул ладонями по полу, готовясь встать, найти свой нож и вырезать из себя дерьмо, но картина того, как Джей рухнул на пол после выстрела, заставила меня окунуться в самого себя.

— Его убили у меня на глазах.

В горле тянуло, и мой локоть врезался в стену позади меня, пробив ветхий гипсокартон. Я поднял дрожащие руки по обе стороны от головы, отчаянно ища воздух, но мои легкие закрылись, когда рот был открыт в немом крике, который я наконец-то выпустил.

Поток ругани отскочил от стен. Я хотел ударить кого-то. Что-то. Мое тело дрожало от ярости.

Мой сын. Мой красивый мальчик, который сражался, чтобы прийти в мир, был насильственно вырван из него.

— Иногда... Я все еще чувствую его на руках, понимаешь? Закутанного в пеленку. В безопасности. Защищенным. — Мой голос надломился, и я вдавил пальцы в шрам над ухом, который всегда будет насмехаться надо мной оттуда. — Я подвел его. Мне не удалось защитить его, хоть я обещал ему, что всегда буду это делать.

Рев боли, вырвавшийся из моей груди, рикошетил внутри моего черепа.

Когда он затих, единственным звуком, который остался, был постоянный шум крови, бегущий у меня под кожей. Воздух от моих выдохов ударялся мне в лицо, когда я сидел, засунув голову между колен. Сидя там, пока моя грудь разрывалась, сердце открывалось впервые за многие годы, до меня дошло, насколько изорванным я был внутри, насколько истекал кровью от боли. Боли, требующей освобождения. Что еще могло объяснить внезапную тупую боль, которая чувствовалась как раны, зажившие сами по себе?

Я никогда никому не рассказывал о том, что произошло. Даже Алеку.

— Майкл... сделал это с тобой, не так ли? Его люди убили твою семью? — Мягкий голос Обри пробил белый шум внутри моего черепа.

— Я очнулся и услышал, как один из них звонил по телефону. Он сказал остальным, что Каллин отдал приказ избавиться от нас. Сжечь все дотла. — Я поднял голову и провел лицом по бицепсу, вытирая слезы. — Так они и сделали. Они сожгли все дотла. Включая мою жену и сына.

— О, боже! Почему? — Агония управляет голосом Лены, заглушая звон внутри моей головы.

 Вкус металла обволакивает мой язык, а дым жжет в носу — столько дыма, что он наполняет мои легкие, как будто огонь полыхает где-то внутри дома. Я поднимаю голову из-под крови подо мной. Она моя? Я не знаю. Я ничего не помню. Так много черных пятен испещряют кошмар, который все еще разворачивается у меня на глазах.

Комната окрашена в кровь, и я разбираю длинную полосу, ведущую в коридор, куда моя жена как-то проползла к нашему сыну и скрутилась телом вокруг него, крепко сжимая. Ее нога вздрагивает, и это все, что мне нужно, чтобы встать на локти и потащиться к ним. Я не могу даже держать голову в вертикальном положении, и в ушах, не прекращаясь, слышится гребаный звон, ​​но я хватаюсь за окровавленную древесину, чтобы добраться до них. У меня нет другого выбора.

За исключением окружающей их лужи крови, они кажутся спокойными. Словно спят, повернувшись друг к другу. Неподвижно. Слезы стекали по щеке Лены, отразив в себе свет в комнате, когда она спрятала лицо в волосах нашего сына, запечатлев на них вечный поцелуй.

Мое сердце ноет в груди, но, когда я ложусь рядом с ними, страх исчезает. Я не боюсь сгореть вместе с ними, потому что я никогда не переживу этого.

Опустив голову на спину своего сына, я концентрируюсь на звуке его сердцебиения. Ищу любой признак того, что он все еще может быть жив. Слезы злости наполняют мои глаза, когда его тело остается неподвижным, таким неподвижным подо мной. Мое тело дрожит от ярости, зарывшейся глубоко в мои кости, ярости, которую я хочу выпустить на мир, на этих гнилых ублюдков.

Дрожащей, тяжелой рукой я глажу его по спине и ловлю влажность, которая скользит между моими пальцами и тканью его пижамы. Поднимая руку, вижу, что с кончиков моих пальцев капает кровь. Рыдание разрывает грудь, и я сжимаю руку в кулак, желая вколачивать ею в стены, пол, где лужей собралась его кровь, в лица людей, которые сделали это с ним. В каждого проклятого жизнью отморозка.

Напротив меня глаза Лены кажутся другими из-за слез, опустившихся на них завесой, но они опустошены. Не видят перед собой. Она кажется загнанной в ловушку внутри кошмара и не может вырваться на свободу.

Я наблюдаю, как из ее глаз ускользает последняя искра жизни. Прекрасная яркость, которую я любил так долго, угасает пред тусклым постоянством пустоты. Как дом, однажды наполненный весельем и детством, внезапно был брошен гнить?

Я протягиваю руку к нашему сыну и сжимаю запястье Лены, но, когда она даже не вздрагивает, вопль скорби сокрушает мою грудь.

Закрывая глаза, я целую сына в щеку, сжимаю руку Лены в своей руке и жду, пока пламя втянет меня в вечный сон рядом с ними.

Смех — злой, порочный смех — отголосками доносится откуда-то снизу. Он настигает меня во тьме, кружит над моими рыданиями и звоном в ушах. Он прокалывает дыры за моими веками и царапает позвоночник, словно нож, срезающий плоть с кости.

Я распахиваю глаза. Они все еще внутри дома. В другом конце комнаты я вижу выпавший у одного из них нож.

Напряженность тянет мышцы, и, прежде чем мой разум это осознает, я уже на полпути через этаж, влачась, следую за звуком смеха. Я не знаю, сколько их, но я умру, пытаясь забрать с собой стольких, сколько смогу. Нож ощущается неуместно в моей руке, кажется слишком большим, слишком тяжелым для моих запястий. Я роняю его и снова поднимаю. Прижавшись ладонью к стене рядом с собой, я отталкиваюсь, заставляя свои слабые ноги стоять вертикально, спотыкаясь о пол, пока направляюсь к двери.

Комната размыта, нет ни единой четкой линии. Звон усиливается. Я на автопилоте, скольжу по стенам, идя к лестнице.

Поверх треска и хлопков огня слышно бормотание голосов, после которого разливается смех.

Теперь я знаю. Я услышал ее голос. Она осталась с нашим сыном и вернула меня к жизни по единственной причине — отомстить за них.

— Меня преследует огонь. — Когда воспоминание ушло, я уставился перед собой, наблюдая, как лучи лунного света, пробившиеся через окно, пересекают темноту комнаты. — Не могу наблюдать за пламенем, не чувствуя палящего тепла на лице и вкуса крови на языке, не чувствуя запаха горящей плоти, удушающей мои легкие.

Слезы капали с щек Обри. Поднявшись на колени, она бросилась прямо мне на грудь, не сказав ни слова, и обняла меня за шею.

Часть меня хотела отбросить ее через комнату. Оттолкнуть. Впиться ногтями в ее кожу, которая коснулась моей. Вместо этого я обнял ее и прижал к своему телу. Я ощутил ее теплоту, частоту дыхания на своей шее, дрожь в ее мышцах, напоминающей мне мою, как два разряда электричества, соединившихся в одной мощной волне.

Мои мышцы напряглись вокруг нее, словно я мог выжать из нее всю жизнь, так как темная сторона моего мозга ухватилась за желание разбить ее на тысячи крошечных сломанных фрагментов, в которые превратились мои внутренности. Отгоняя эти мысли, я просто держал ее. Осторожно. Тихо. Эгоистично. Уткнувшись лицом в ее волосах, я наполнил свои чувства ее сладким, чистым запахом, пока, наконец, не успокоился. С долгими поверхностными вдохами напряжение в мышцах спало. Ярость скрылась обратно в темном уголке моего разума.

Наконец-то я смог выдохнуть.

Обри отстранилась, и тут же мое тело закричало, вновь жаждая ее тепла. Я хотел схватить ее и унести на свою кровать, украсть каждую унцию тепла внутри ее тела для себя, но я этого не сделал.

— Я — твое возмездие, — сказала она мрачно.

— Да.

— Ты собираешься убить меня ради мести?

— Нет.

Это правда. Я не мог убить такого ангела милосердия. Она дала мне власть контролировать единственную вещь, что заставляла меня терять контроль.

Обри склонила голову набок.

— Тогда почему ты меня удерживаешь?

Я посмотрел на размазанную кровь, засохшую на ладони.

— Потому что я не могу отпустить тебя.

Я даже не мог сказать почему, и, к счастью, она не спросила. Потребность оставить ее тянула внутри, как и голос в моей голове, говорящий, что этой женщине нужна моя помощь, независимо от того, просила она о ней или нет. Говорящий, что если я отпущу ее, то все разрушу.

Тот же внутренний голос обратился ко мне двумя словами, которые все изменили:

Спаси ее.

Глава 31

Ник

Дождь бил по ветровому стеклу «Мустанга», когда я поехал к пустынной площадке, где раньше находился мой дом. Не было и пяти часов утра, что означало в квартале будет тихо, темно, как и было всегда, когда я приходил к своей жене и сыну.

Я выскользнул с водительского места и прошагал по обуглившимся остаткам моего дома. Гнилое, почерневшее дерево лежало поверх раздробленных кирпичей и деревянных брусьев. Из-за того, что никто не вызвал пожарных, дом сгорел дотла, перебросив огонь и на соседний дом тоже. Искатели железа, без сомнений, украли все трубы и металл. Один из туалетов возвышался в центре развалины, пока «помойная яма» разворачивалась вокруг него.

То, что когда-то было моим домом, превратилось в останки и руины. Стало не более чем предметом насмешек прохожих.

Обри сидела в машине, когда я обогнул ее. В багажнике взял лопату, прежде чем пройти к вербе на заднем дворике. Она была не больше отростка, когда мы купили дом почти восемь лет назад, и выросла в величественное дерево, которое возвышалось примерно на девять метров ввысь. Джею нравилось качаться на ее свисающих вниз ветках, что он часто и делал с Блу, играя на своих маленьких, еще не окрепших ножках. Я вонзил лопату в подножье вербы, вырывая траву, что поросла там. Октябрьский дождь был холодным, как лед, и мои руки окоченели, пока я с трудом выполнял свой долг.

Блеск привлек мое внимание в лунном свете.

Приседая, я просеял рыхлую землю. Поднимая маленький грузовичок Джея, который отрыл, я зажмурил глаза, чтобы сдержать слезы.

Соберись. Его здесь нет.

Я вернулся к машине и открыл багажник, беря Блу на руки. Пока нес его к месту погребения, дверь позади меня захлопнулась, и я повернулся, видя, что Обри бежит ко мне, намокая под дождем.

Она остановилась прямо перед нами.

— Прости, если хочешь остаться один, я могу…

— Ты насквозь промокнешь.

— Ничего страшного.

Мы дошли до ямы, которая стала скользкой от дождя. Опускаясь на одно колено, я положил Блу в яму, которую выкопал, и погладил по его влажному меху.

— Увидимся на том свете, дружочек.

Обри стала на колени рядом со мной, лаская его шею.

— Спасибо, — прошептала она и стала рядом, когда я набрал землю на лопату.

Я насквозь промок под дождем, а Обри стояла со мной, содрогаясь, стуча зубами, пока я заканчивал хоронить Блу, но ни разу не пожаловалась на холод или мой медленный темп. Оказавшись вновь в «Мустанге», я включил печку на всю мощность и мой взгляд приземлился на мурашки на ее ногах, когда я завел машину и направился назад в поместье.

Мало было сказано по пути назад, пока мы наконец-то не приехали домой. Дождь усилился, и мы рванули к козырьку над парадным входом. Я открыл дверь, и как только мы вступили в дом, Обри сняла пальто.

Словно у льва, сосредоточенного на своем очередном обеде, мой рот наполнился слюной от ее вида — мокрой и содрогающейся внутри объятого темнотой дома.

Ее сапоги блестели от капель, платье, которое она постоянно носила, прилипло к телу, давая отчетливо увидеть очертания лифчика под ним. Этот вид заставлял меня наброситься, испытать жажду к воде, стекающей по ее горлу и направляющейся в ложбинку между грудей.

Господи, она даже не пыталась быть сексуальной, и каким-то образом я не мог избавиться от рвения прикоснуться к ней, прижать влажные бедра к своим, пока буду трахать ее у стены прямо здесь в фойе.

Я проскользнул мимо нее, чтобы не сделать ничего рискованного, и прошел на кухню, отчаянно желая выпить. Хватая виски со столешницы, сделал длинный глоток и, поставив бутылку, поймал взглядом Обри, стоящую в дверном проходе.

— Можно и мне немного? — Она прошла по комнате, пока не оказалась от меня на расстоянии вытянутой руки.

Несмотря на синяк у нее на щеке, я стоял зачарованный ее влажными волосами, блеском ее кожи, торчащей грудью под платьем.

«Ради всего святого, — молча выругался я про себя. — Ее же чуть не изнасиловали».

Поглядывая на нее искоса, я протянул ей бутылку виски, и когда она запрокинула ее, я изучал то, как двигается ее горло, пока жидкость стекала по нему в желудок. Я спустился глазами по ее платью и очертанию ее изгибов, которые мог увидеть в приглушенном свете комнаты.

Обри передала мне бутылку, облизав губы. Глаза выдавали ее намерение, и я бы отдал ей душу, попроси она. Она сделала шаг ко мне, послав мой пульс в космос. Тревога забила внутри моей головы, словно кавалерия здравого рассудка пришла выбивать дурь из моего мозга.

Обри скользнула ладонью под мою куртку, даже не прикасаясь к коже, пока моя грудь вздымалась и опадала, словно меня никогда прежде не ласкали руки женщины.

— Обри… мы… — мое тело бунтовало против слов, которые мне стоило сказать, и хоть ее голова осталась склоненной, щеки порывались выдать улыбку.

— Я знаю, — она покачала головой. — Боже, ты, наверное, думаешь, что я… какой-то фрик. Меня почти изнасиловали, а я тянусь к мужчине, который… — она подняла лицо, — … спас мою жизнь. Думаю, я была мишенью для боли очень долгое время, чтобы различать мужчину, который причинил мне боль без сожалений, и мужчину, который скорее причинит боль самому себе, чем поднимет на меня руку.

Ее взгляд опустился ниже, и я последовал за ним, чтобы увидеть струйки крови, стекающие по моим ладоням от того, с какой силой я вдавливал ногти в плоть.

— Ты больная на голову мазохистка, если хочешь чего-либо со мной.

Ее рука скользнула под мою футболку, и мышцы у меня на животе сжались от контакта, когда ее глаза нашли мои.

— Или, возможно, я вижу нечто глубже, чем тьма, которую ты носишь на поверхности, Ник.

Не могу точно сказать, что нашло на меня, но я оттолкнул ее назад. Скорее всего, инстинктивно, ее кулаки встряли между нами, когда я поднял ее на столешницу, размещая на уровне своих бедер, и сжал ее запястья вместе у нее за спиной, прижав их к холодному серому кафелю, прежде чем обрушить губы на ее рот. Мягкие и влажные, они скользили под моими, и по вкусу напоминали сладкий виски, который остался на них.

Стон поднялся по ее горлу, а напряжение в ее руках пропало, когда она сдалась мне.

Взяв оба ее запястья одной рукой, я сдернул платье вниз так сильно, что порвал по швам. Одна из ее больших, торчащих грудей оказалась на свободе, когда я оттянул вниз черный лифчик. Бл*дь, идеальна, как я и представлял. Ее холодный сосок торчал, затвердев, когда я обвел по нему языком, и застонал от того, что завоевал Обри. Ее вкусный, сладкий запах, словно карамель с ванилью, наполнил мои легкие, когда я втянул в рот ее грудь и ударил языком по затвердевшей маленькой вершине.

Еще один мягкий стон вырвался из нее, и она скользнула по столешнице, словно не могла усидеть ровно. Ее брови сошлись над переносицей от непонятного выражения боли, которое я не сразу понял, пока ее полуприкрытые глаза не подняли свой взгляд и ее язык не скользнул лениво по губам, которые чуть ли не кричали: «Трахни меня».

— Ты хочешь, чтобы я это сделал? — грубый тон моего голоса стал зеркальным отражением напряженной нити контроля, за которую я хватался. Я чувствовал себя бушующим штормом похоти, готовой уничтожить ее, пока большим пальцем играл с ее соском. — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя?

Поймав нижнюю губу зубами, она кивнула, и я буквально почувствовал, как эта тончайшая нить порвалась у меня в голове. Словно зверь, выпущенный на свободу из своих оков, я опустил руку между ее бедер, раздвинув их, и сдвинул ее крошечные трусики в сторону, почти срывая с нее долбаную ткань.

Не спеши. Длинными, мучительными поглаживаниями я запустил большой палец под шелковый шов, не отпуская ее взгляд ни на секунду. Мягкий трепет ее ресниц составил компанию теплому румянцу, который покрыл ее щеки. Красивая. Я провел указательным пальцем по ее тазовой кости к скользкому входу. Гребаный ад. Такая узкая и влажная, мой член дернулся от мысли оказаться внутри нее.

Обри вскрикнула и дернулась напротив меня, словно удовольствие и мораль сражались внутри нее.

Между нами не было места морали. Мы нарушили границу благородия и упали в темноту порочности. Она по желанию стала моей жертвой, моей музой, моей игрушкой, с которой я осуществлю свои самые заветные животные желания. Обратного пути нет.

Я скользнул пальцем по ее половым губам и ощутил слабую дрожь бедер. Зубами стянул оставшуюся ткань с ее второй груди и уделил ей такое же внимание, как и первой.

— О, боже, — прошептала Обри. — Пожалуйста!

Подняв голову, я прижался лбом к ее, с силой зажмуривая глаза.

— Ты уверена в этом, Обри? Потому что, бл*дь, я не отступлю. Я не могу остановиться. — Я всего лишь чертовски надеялся, что это не закончится так, как заканчивалось с другими женщинами. Я хотел потеряться в ее запахе, звуках. Упасть в темный мир боли и удовольствия, и никогда не возвращаться из него.

— Уверена, — прошептала она.

Руками, которые жаждали пройтись по каждому миллиметру ее тела, я ласкал ее грудь рьяными движениями, потягивая за оба соска, чтобы они превратились в горошины прежде, чем сдернул ее платье через голову, открывая взору тело. Готовое для меня, чтобы я мог насытиться им прямо здесь, на кухне.

Словно дорогой, импортный шелк, ее кожа скользила под кончиками моих пальцев, пока я проводил руками вниз по ее плечам и рукам. Подталкивал Обри под подбородок склонить голову набок, чтобы предоставить мне доступ к ее шее, где пульс отбивал стаккато под моим языком. Ее горло дрогнуло от сглатывания. Рванные выдохи достигли моих губ, когда я поглотил ее рот в поцелуе.

— Ты так хорошо пахнешь, Обри. Я мог бы съесть тебя прямо сейчас.

— Вот и сделай это.

Дернув за ее ноги, я сместил ее к краю столешницы, слегка надавил на ее грудную клетку, заставляя отклониться назад и закинуть ноги мне на плечи. Оказавшись так близко у ее лона и видя розовый клитор, я почувствовал, как слюна собралась у меня на языке, и словно богобоязненный прихожанин, я чуть не упал на свои проклятые колени, рассматривая безупречность передо мной. Я поцеловал ее пупок и спускался языком все ниже и ниже к влажному местечку. Чистый, тонкий запах возбуждения ударил по самым примитивным частям моего мозга, что помыкало мной растерзать эту женщину, подобно дикому зверю.

Не спеши. Забудь про спешку в данном случае.

Она толкнулась вверх, балансируя на ладонях, водя бедрами по кругу на столешнице в дразнящих движениях. Сжимая бедро одной рукой, я использовал вторую, чтобы раскрыть ее розовую плоть и пройтись языком снизу вверх, улыбаясь ругательствам Обри. Похоронив язык в ее мягких складках, я согнул палец внутри нее и медленно трахал, подливая масла в огонь с помощью движений языка по ее набухшему клитору. Стон прокатился по задней стенке моего горла от ее сладкого вкуса. Влага покрыла пальцы, пока я входил и выходил, поедая ее словно изголодавшийся. Я остановился лишь для того, чтобы ввести в нее второй палец.

Я мог бы провести всю ночь, упиваясь телом Обри, изучая все ее темные желания, но порыв, горящий внутри меня, говорил мне наслаждаться моментом, пока он длится прежде, чем темнота придет и украдет его у меня.

Ее руки зарылись в мои волосы, тянули, пока я откинул голову и всосал ее клитор с жаром, словно через секунду все это закончится.

— О, бл*дь. Бл*дь!

Ее ерзание подо мной ничего не сделало с тем, чтобы нарушить мою сосредоточенность — я не мог насытиться этой женщиной. Растущая потребность услышать, как она выкрикивает мое имя заставила меня ускорить движения пальцами, пока я раздвигал ее складки, изучая каждый дюйм красивой киски. С бедром Обри у меня на плече, я обхватил ее задницу, чтобы удержать на месте, и почувствовал, как ее мышцы сжимаются от моей руки, пока тело дергается в ритм с моими толчками. Наши движения были яростными, настойчивыми, похотливыми. Ровными толчками я трахал ее пальцами, вылизывая и подводя к оргазму. Я забыл вкус женщины, забыл запах возбуждения, который пробивался сквозь мои чувства. Мне нужно было почувствовать, как она распадается на части от моего языка, почувствовать, как она сжимает мои пальцы собой в оргазме, и услышать ее крики у себя в голове.

Мне нужно было, чтобы она кончила. Я бы держался за этот сладкий звук, оттолкнул бы тьму, пока не получу полное насыщение.

Вдохи Обри превратились в тяжелое дыхание. Пальцы, царапая, впились в мою голову. Мягкие стоны стали настойчивой мольбой.

— Не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся.

Будто я мог. Будто у меня был какой-то контроль, который мог бы удержать меня от того, что мне было нужно, от того, о чем она молила.

Я сделал паузу, чтобы увидеть, что она двигается рукой вверх по своей груди, бесстыдно удовлетворяя себя, пока я делаю то же самое с ней и тону в чем-то неизведанном, чье подводное течение настолько сильно, что я боялся, никогда не всплыву вновь на поверхность. Прошло очень много времени с тех пор, когда я в последний раз доставлял удовольствие, и мне хотелось отдать все, что было у меня внутри, всю ярость, и боль, и жажду — оголить душу пред желанием, которое превратило меня в голодного, ненасытного ублюдка. Я хотел отдать все ей, хотел видеть, как ее брови сойдутся вместе от мучительного потока ругани прежде, чем она откинется назад, настолько объятая удовлетворением, что не сможет двигаться.

Мышцы Обри напряглись, мольбы стихли, пока ее рваное дыхание и краткие хныканья, наполнявшие кухню, в течение пары секунд превратились в ярко выраженные крики.

Ее кулаки ударились по столешнице по обе стороны от меня, прежде чем она схватилась ладонями за ее края.

— Ник! О, боже! Ник!

Краткие сжатия обхватывали мои пальцы вновь и вновь, пока оргазм прокатывался по ней волной. Обри соскользнула с края, и я поймал ее, поднимая в своих руках. Держа ее, словно ребенка, поцеловал ее с тем же отчаянием, что курсировало через мое тело.

Мне нужно было похоронить себя в ней, так глубоко, чтобы она оцарапала мне спину, пойманная между выбором молить меня, чтобы я сжалился или чтобы продолжил.

Не размыкая губ, я вслепую нес ее вверх по лестнице в свою спальню, мое тело было напряжено пуще струны, ее руки обвиты вокруг моей шеи, а пальцы впивались в мой затылок. Я едва ли мог дышать после похода наверх, но мне было наплевать. Я так жаждал заполучить ее в своей постели, что был готов ползти по матрасу на коленях, не выпуская ее из рук.

Оказавшись внутри, я опустил женщину спиной на кровать. Ее темные волосы рассыпались по простыне, глаза остались полуприкрыты, щеки залиты румянцем, губы полные и опухшие от поцелуев — она, черт возьми, отнимала у меня воздух.

Страх ухнул вниз в моем желудке и распространился к голове. Тот самый страх, который украл картину ее, распростертой на моем матрасе, очерняя все перед глазами и превращая в образ Обри, прикованной к кровати цепями и дрожащей от моего приближения. Это не закончится хорошо. Секс за последние три года не заканчивался хорошо.

Сама мысль заставила меня остановиться. Потому что я не хотел причинять ей боль, не хотел даже рисковать. Пока я доставлял ей удовольствие, мог удержать тьму, но если бы я взял ее, если бы эгоистично трахнул ее, чтобы насытиться самому, мог ли быть шанс, что я убью ее? Повреждение головы вытрахало мой мозг. Я больше не знал, на что был способен.

— Оставайся здесь. Я скоро вернусь, — сказал я.

Ее брови сошлись вместе, как я мог сказать, от смятения и удивления, но все же, я выскользнул в прилегающую ванную и включил воду.

Из ножен я вытащил длинное лезвие и приставил его к своей коже. Проткни ее. Дай яду выйти прежде, чем он поглотит тебя. Я сделал три маленьких надреза на предплечье, шипение вырвалось из меня, когда алый яд скользнул вниз по руке, и член болезненно затвердел в трусах.

Быстро расстегнув ремень, я спустил джинсы до пола и потянулся рукой вниз, берясь за член, пока второй рукой придерживался за край раковины.

Мне нужно было посвятить ей тот момент. Не себе. Если бы я трахнул ее, все закончилось бы так, как всегда заканчивалось.

Мое выражение в зеркале гласило о боли — такой сильной боли от потребности высвобождения, что она сгибала меня пополам. Боли от осознания, что внутри меня было что-то темное, способное навредить ей.

Длинные поглаживания по моему стволу заставили меня желать большего, заставили почувствовать желание похоронить себя в Обри, пока ее попка будет задрана вверх, а крики будут приглушены подушкой.

Я закрыл глаза и представил эту сцену, такую живую в моей голове.

— Бл*дь, да, — прошептал я, представляя, как вхожу в ее скользкую киску, пока не потеряюсь в ней, забывшись.

Другие руки скользнули вниз по моему животу, и я дернулся назад, когда она сжала руку на моем члене.

— Дерьмо!

— Шшшш, — ее хватка усилилась, и она оставила поцелуй на моей руке, игнорируя раны на коже. — Повернись.

— Я не могу сделать этого, — через глубокое дыхание я боролся с жаждой продолжить мастурбировать перед ней.

— Из-за меня? Потому что я замужем?

Дерьмо, и это тоже. Не то чтобы мне не было насрать на Майкла Каллина с высокой башни.

— Потому что я не могу.

Я попытался спрятать член обратно в трусы, но она ударила меня по руке.

— Мне нужно сказать тебе что-то. Пожалуйста.

С неким нежеланием я повернулся к ней лицом.

— Ник… — Ее взгляд опустился вниз, словно она внезапно не могла на меня смотреть. — Я так привыкла, что мужчины берут меня. Используют. С раннего возраста секс всегда заключался в том, чтобы заставить их кончить и вынести боль, которую они мне причинят.

Мысль об этом сжала мой желудок, и словно конченый отморозок, мне хотелось избить каждого ублюдка, который когда-либо прикоснулся к ней.

Она покачала головой.

— Я никогда не чувствовала ничего подобного тому, что дал мне ты. Никто никогда… не заставлял меня ждать большего так, как это сделал ты. Пожалуйста. — Она упала на колени, глядя на меня, пока ее язык прошелся круговым движением по моей головке, что выстрелило горячими пулями похоти по моим венам, словно наркотик. От долбаных сумасшедших револьверных губок, скользящих по моему стволу в медленной пытке, мои колени подгибались. — Позволь мне сделать это. Я хочу. Мне это нужно.

Все внутри меня заревело в предупреждении. Не делай этого. Вот только ее язык… этот гребаный язык облизывал и посасывал головку моего члена, что превратило меня в ублюдка под лошадиной дозой экстази.

Когда Обри взяла меня в рот до основания, когда коснулась ладонью моих яиц, мне снова пришлось ухватиться за края раковины. Вверх и вниз, вверх и вниз, она качала головой, обводя мой ствол языком, как гребаный профессионал.

Я зарылся пальцами в ее волосы и откинул голову. Бл*дь, да.

Мои выдохи получались быстрыми и рваными, и я с силой сжимал ее волосы, до охерения заикаясь от каждого ее посасывания. Легкое движение зубов по моему стволу добавило укол боли к удовольствию.

Обри ускорила темп и почти заставила меня хныкать, как сучку, когда выпустила меня с хлопком, позволив своим губам найти мои яйца и втянуть их в рот, словно я посыпан крэком, а она была наркоманкой.

Массируя ее голову, я следовал за каждым потягиванием моего члена ее ртом, двигая бедрами ей навстречу, прикусывая щеку изнутри, не давая себе вбиваться в ее рот с силой.

— Проклятье, Обри, — мой голос хрипел от напряжения, что сжимало мои мышцы. — Еще одно движение, и я потеряю рассудок.

Всякое чувство правильного и неправильного улетучилось, и я поднял ее с пола, внезапно почувствовав голод, когда ее сиськи дернулись от движения. Я перекатил ее соски между пальцами, клеймя ее рот поцелуем, затем повернул ее лицом к зеркалу.

Длинные каштановые пряди упали на лицо, полуприкрытые глаза горели от возбуждения, пока она прикусывала нижнюю губу. Ее тело извивалось передо мной, попка потиралась о мой член, ожидая, терпеливо ожидая.

Я провел пальцем по ее позвоночнику, посыпая его поцелуями. Достигнув ее шрама, я поцеловал его сверху, прежде чем оттянуть трусики в сторону и войти в нее пальцами.

Стон вырвался из меня, отдаваясь эхом от стены.

— Бл*дь, до чего же ты влажная.

Она дернулась с вскриком и задрала попку выше, словно возбужденная кошечка.

Медленно и постепенно я входил и выходил из нее, дразня, завороженный видом чистого экстаза на ее лице, в ее наполовину прикрытых глазах.

— Мммм, ты так хорошо ощущаешься. Пожалуйста, мне нужно больше. Дай мне больше, Ник.

Просьбы было достаточно, чтобы сломать меня. Я завел обе ее руки за спину и начал вколачиваться в нее пальцами.

С быстрым движением языка по нижней губе Обри снова открыла рот, давая выход стонам. Она уставилась на меня из зеркала, не отводя взгляда и нахмурив брови в немой мольбе.

Ускорившись, я начал вбиваться в нее словно поршень, пируя от чувства ее влажности, стекающей по ноге, пока я шире раздвигал ее бедра. Чувствуя, как тьма подбирается ко мне, я замедляюсь, превращая свои движения в длинные и медленные. Я не могу рисковать и отключиться. Не хотел отдавать ей этот момент. Всего немного дольше. Пожалуйста.

Теплый ванильный запах, когда я похоронил нос в ее волосах, послал волны спокойствия по моим мышцам и поборол собравшиеся тучи неизбежного.

Обри откинула голову назад, открыв мне вид на ее блестящую кожу.

— Ты хочешь большего? — процедил я сквозь стиснутые зубы хриплым голосом.

— Да!

— Скажи это.

— Пожалуйста, дай мне больше.

— Назови мое имя.

— Ник, пожалуйста. Дай мне это. Мне это нужно.

Я схватил ее голову и наклонил вперед.

— Что же ты со мной делаешь? — прошептал я, все мое тело дрожало от напряжения.

Она уставилась в зеркало.

— Заставь меня кончить.

Я согнул палец внутри ее киски, и, когда крик вырвался из ее груди, тьма просочилась в мое боковое зрение, словно чернило, пропитывающее белый лист.

Я схватил ее за горло.

Глава 32

Обри

Руки зажаты за спиной, ладонь сжимает мое горло, я потираюсь задницей о член Ника, пока он стоит обездвижено, пялясь на меня из зеркала ванной, а его язык проходится по искривленным в ухмылке губам.

Он дразнит меня? Сладкая пытка. Как долго он будет меня так держать?

Ник разворачивает меня лицом к себе, усаживая задницей на холодный кафель. Его зубы прикасаются к мочке моего уха, пальцы сжимаются на моем горле, но не крепко, всего лишь достаточно, чтобы сказать: «Ты принадлежишь мне».

И, боже, я принадлежала. Ублюдок владел мною, что говорит кое-что, потому что никто прежде не владел мною. Больше не владел.

Могущество в его глазах превосходило над всем — моей силой воли, моим терпением, здравомыслием. Темное. Загадочное. Опасное. Его глаза делали что-то с моим телом, раздавали безмолвные краткие команды, уверяющие, что так или иначе, я в заднице.

Я уставилась в его ясно очерченные голубые радужки, такие яркие, что, казалось, их подпитывали маленькие разряды электричества. Ледяной холод пополз по моему позвоночнику. Ник был единственным, кто мог забрать меня в место, куда не мог забрать никто иной. В место, где я обретала свободу. Мое спасение находилось в руках хладнокровного убийцы.

Напряжение, что нарастало на протяжении нескольких дней, наконец-то было вытащено на поверхность, готовое лопнуть в любую секунду. Дрожь ожидания пробегала по моему телу, пока я ждала, мои мышцы горели, сердце стучало ровным ритмом возбуждения в моей груди.

Я хотела этого мужчину прежде. Красивого, опасного и загадочного мужчину, из-за которого я чувствовала себя не больше, чем легкомысленной школьницей под весом его пристального взгляда. Я хотела потеряться в его глазах, утонуть в них и никогда не всплывать на поверхность. Забыть обо всем мире, о своем прошлом.

— Я устала находиться под постоянным контролем. Контролировать саму себя. Свои слова, свои действия из-за страха, что меня накажут за них. — Мои слова слетали быстро, соскакивая с языка прежде, чем у меня был шанс остановить их. — Я хочу потерять контроль. — Наклонилась вперед, против давления на мое горло, которое в итоге исчезло, и слегка провела губами по его шее, дрожа от ощущения оказаться так близко к нему, что могла его коснуться. — Помоги мне. Я хочу потеряться с тобой, Ник.

Отклоняясь назад, я изучила его, его идеально точеные скулы, ровный подбородок, который подергивался, пока он уставился на меня в ответ, и щетину, которая подожгла весь мой мир пару минут назад. Его зрачки казались расширенными, глаза больше, шире. Возбужденные.

Словно у хищника.

Хватая меня за левую лодыжку, он поднял ногу, странное движение заставило меня попятиться назад, когда он поставил мою ступню на столешницу. С его хваткой на моей правой лодыжке я подняла вторую, ставя ее на столешницу и оказываясь раскрытой. Я села с полностью раздвинутыми ногами перед ним, и когда его взгляд покинул мои глаза, мой желудок сжался. Влажность, наверное, блестела, словно гребаный диско-шар перед его глазами.

— Прикоснись к себе, Обри.

Его поведение изменилось после кухни. Прежде я видела его в спешке, потерявшего контроль, охваченного голодом. Внезапно его охватило спокойствие, в его движениях присутствовала точность.

Бунтарь внутри меня хотел вырваться на свободу, сказать ему трахнуть меня, потому что никто больше не говорил мне, что делать. Его команда отличалась от команды Майкла — его голос имел очарование, в котором не было место садистскому подтексту неожиданной боли.

Прикасаться к себе перед мужчиной было для меня не в новинку, но трепет в моем животе пробудил понимание того, что Ник заставлял меня нервничать, словно я не хотела разочаровать его. Он вытащил на поверхность новые ощущения, и я отчаянно хотела большего, была готова стать его рабыней, так что скользнула пальцем по набухшему бугорку и подтвердила, что готова, как он и подозревал, пробуя маленький комок нервов там, насквозь пропитанный влагой.

Его глаза не покидали моих, пока я водила пальцами вверх и вниз по своей щелке, а он схватил свой без сомнения великолепный член, поглаживая себя, наблюдая за мной. Черт побери, его вид мог заставить делать женщину немыслимые вещи, например, кончить по его команде, благодаря его темным, угрожающим татуировкам, неистовым движениям челюсти или скольжениям его руки по стволу, когда от каждого движения его бицепсы увеличилась. Он не делал это, чтобы заставить себя кончить. Это было написано у него на лице — я хотела его. Хотела этот красивый член внутри себя, а мужчина дразнил меня им.

Хорошо, двое могут сыграть в эту игру.

Я закрыла глаза, откидывая голову назад на зеркало и погружаясь в себя двумя пальцами, и простонала:

— Ты делаешь со мной невероятное, Ник. То, чего я не чувствовала никогда прежде, — тяжелые капли похоти скатывались с каждого слова, и когда я начала играть со своим соском, его рык заставил меня раскрыть глаза и вызвал улыбку на лице.

Проводя языком по зубам, он обхватил мой подбородок своей ладонью, глядя вниз на меня с такой пристальностью, с такой настойчивостью во взгляде. Его грудь поднималась и опадала, ноздри трепетали от каждого тяжелого вдоха. Его рука спустилась вниз по моему животу, по клитору и дернулась, когда палец задел мой вход. Он снова обхватил мое горло второй рукой, не сильно и не жестко, почти в благоговении.

Почувствовав толчок в ладонь, я скользнула пальцами по внутренним сторонам бедер, напряглась, когда он сжал пальцы на моем запястье и поднес мою руку к своему лицу. Его взгляд метнулся к моим заключенным в его хватке пальцам, прежде чем он взял их в рот, и, мать вашу, моя киска дернулась, словно он вылизывал ее начисто.

Этот момент с ним чувствовался невероятно эротичным, личным, словно мы вылезли из собственной кожи и соединились на уровне, которого я не достигала ни с кем прежде.

Даже если его глаза казались одичавшими и говорили о способности на насилие, я доверяла ему. Хотела его со всем его опасным потенциалом. Жаждала темного блеска в его глазах, предупреждающего, что он мог трахнуть меня больше, чем одним способом.

Он наклонился вперед, прикосновение его зубов к раковине моего уха послало поток ожидания по моему телу.

— Мне нужно это, Обри. Дай мне это, — его глубокий голос защекотал мое ухо, пропитанным большей командой, чем прежде, но не такой, что подтолкнула бы меня к краю. Передвигая свою руку на заднюю часть моей шеи, он оставил поцелуй у основания моего горла.

Я хотела его доминирования, жаждала его команд. Я повидала не очень много мужчин в своей жизни, но что-то внутри меня говорило, что он был другим. Таким же киллером, с которыми я была раньше, но все равно другим. Страстным.

— Возьми меня.

Что-то переключилось в его глазах. Замешательство? Страх?

— Ник? — Я погладила его щеку почти на грани с линией челюсти, и он моргнул, зрачки тут же сузились, открывая больше лазурного-голубого.

Он дернул меня на край раковины, обвив свою талию моими ногами, и скользнул в меня грубым и резким движением, жестоким, нуждающимся. Он заполнил меня полностью, так глубоко, что мне пришлось приподнять задницу, чтобы он не проткнул меня насквозь. Гортанный, почти звериный рык, вырвался из его груди, и словно животные, мы сдались нашему траху. Его пальцы запутывались в моих волосах, то сжимали, то отпускали. Моя грудь подскакивала от каждого вколачивания в мое тело, не жестокого или болезненного, а хищного. Необходимого, словно мир вот-вот обрушится на нас в любую секунду, а все, что у нас было, это момент.

Ни на секунду не остановившись, чтобы предупредить, он вышел из меня, и мое тело остыло, отчаянно жаждая вновь оказаться наполненным им, ведь никто из нас не достиг кульминации.

Скользнув руками под мою задницу, он оторвал меня от столешницы и понес в спальню, снова толкаясь в меня.

— Обри, — его хриплый голос напомнил мне темный, манящий соблазном шоколад. — Я не могу тобой насытиться. От тебя в моей голове сейчас полный пи*дец.

Мне нравилось то, что я вызывала в нем такие эмоции. Когда он вколачивался в меня, я чувствовала себя нерушимой, расплавленной и расслабленной. А также красивой. Словно человек, в прошлом бывший слепым, смотрит на рассвет впервые в жизни, Ник не отрывал своего взгляда от меня. Чувствуя нечто от блаженства, не желая заканчивать это когда-либо, до боли от потребности кончить, он, казалось, читал выражение моего лица, словно открытую книгу, и передвинул нас, доводя меня до грани и сдерживаясь от кульминации сам. Его резкие перемены — от медленных, легких скольжений до рывков, которыми он погружался так глубоко в меня, что практически касался головкой моей матки, от потягивания за волосы до нежных ласк внутри моего тела — говорили мне, что внутри его тела теперь закручивался хаос. Словно он жаждал чего-то темнейшего, но боролся с тем, чтобы обуздать это. Я видела его в ванной — миллисекунда замешательства, прежде чем он взял меня жестко и быстро. Мужчина был загадкой. Сломленным разумом. Тем, в ком я жаждала потеряться.

— Пожалуйста, — молила я, цепляясь за край чистейшего экстаза, постоянная вибрация пронзала мое тело, в таком отчаянном поиске освобождения, что я готова была кричать о нем. Время, что проходило в такой пытке, можно было приравнять к часу.

— О, боже, пожалуйста.

Ник замедлил движения бедрами, выписывая ими круги.

— Еще нет. Немного дольше.

Я не привыкла к такому контролю. Не жестокому или болезненному, который обычно испытывала на себе. Его команды были пропитаны обещанием удовольствия для нас обоих.

Делая паузу, он перевернул меня на живот и вбился в меня жестче, быстрее, сильнее. Сильные бедра выбивали ритм с каждым шлепком о мою кожу, не сбавляя темп, пока звуки скольжения его члена в меня заставляли меня хотеть быть изнасилованной.

— Когда ты кончишь, Обри, я хочу, чтобы ты распалась на кусочки, — сказал Ник мне. — Взорвалась на миллионы осколков. Кричала мое имя так громко, чтобы весь долбаный город узнал, кто тебя трахает.

Острая боль дополнила громкий звук шлепка, что опустился на мою задницу, и я вскрикнула. Туже, я сжалась вокруг него, каждый мускул дрожал, живот напрягался и расслаблялся от каждого удара, снова и снова. Я потянулась вниз и ущипнула свой клитор, вращая головой по подушке. Да, да, да. Мой мозг мог только стонать.

Его рычание и cтоны возбуждали меня, прокатываясь по моему телу, приятно будоража истощенные мышцы. Я чувствовала себя комком оголенных проводов, извивающихся на матрасе, жаждущих заземления. Каждое прикосновение, каждая ласка настолько обостряла мое напряжение, что я могла треснуть. Желудок скручивало, киска сжимала его, выжимая без остатка. Пот скатывался каплями по нам обоим, скользкий слой, как итог тяжелого труда и истощения.

Я приготовилась к боли от еще одного недостигнутого оргазма, хватаясь за решетки спинки кровати, уткнувшись лицом в подушку, но он все равно продолжал. Я приподняла задницу вверх навстречу его толчкам, задаваясь вопросом, пожалею ли я об отсутствии энергии.

Поток ругательств был всем, что я смогла сформировать своим пересохшим горлом. Как, черт возьми, он мог продержаться так долго? Он еще даже не кончил.

Выше, я забиралась все выше, цепляясь за край. О, боже, да! Пожалуйста!

Он дернул мои волосы, но большего и не нужно было, чтобы распасться вокруг его члена на кусочки. Жар лизнул каждую мышцу и остыл, превращаясь в волну покалывания. Ник вытащил член и теплое семя брызнуло на мою поясницу.

— Бл*дь, Обри, ты как спусковой механизм. Твою мать, бл*дь…

Струя за струей, из него выходило его удовольствие.

Он отпустил мои волосы, и голова упала на подушку. Вялая. Истощенная. Медленные капли успокоения и удовлетворения текли по венам, заставляя сердце биться о ребра. Я попыталась перевести дыхание, когда хотела опуститься бедрами на кровать.

Притягивая меня к себе, Ник поцеловал мое плечо. Никакой боли. Только удовлетворение. Яркое удовольствие, от которого я буду отходить часами.

Я не могла двигаться. Едва ли могла дышать.

Словно двое мужчин со своей жизненной силой, живущие внутри Ника, удерживали меня в напряжении, взбудораженной. Готовые разорвать меня прежде, чем предоставить мне ряд мощнейших, сокрушающих мир оргазмов, которых я никогда не испытывала. Ни один мужчина в жизни не доводил меня до той вершины удовольствия, что довел Ник, и я боялась, что ни один и не доведет.

Оказавшись в руках своего похитителя, я окунулась в сон. Удовлетворенная. В тепле. В безопасности.

***

Я посмотрела на часы на ночном столике. Три утра. Мы лежали, переплетясь телами, его рука, упавшая возле моего бока, обхватывала мою грудь. Тело Ника дернулось, конец его члена уперся в мою попку, и внезапно я соскучилась по ощущению его внутри меня, ощутила потребность в том, чтобы он наполнил меня снова. Я ерзала в его хватке, в надежде вновь его разбудить.

Он застонал, его глубокое дыхание превратилось в резкие и быстрые вдохи, и его хватка усилилась, перекатывая мой сосок между пальцами. Сзади он подтолкнул мои бедра коленом, приподнимая его достаточно, чтобы раздвинуть мне ноги, и протолкнул два пальца в меня.

— И откуда я знал, что ты окажешься влажной? — его глубокий голос защекотал мое ухо, проникая в меня, несмотря на мое полусонное состояние.

Я засмеялась и потянулась назад, сжимая его затылок, пока он входил в меня пальцами. Выйдя из меня, Ник размазал влажность между моими ягодицами по анусу. Он сделал это повторно, смазывая вход прежде, чем прижаться к нему концом своего члена.

Я выдохнула воздух, который сдерживала.

— Подожди.

Однажды меня изнасиловали сзади, и такая травма заставляла меня с осторожностью относиться к каждому, кто приближается в этой части моего тела.

— Ник, я не…

— Бл*дь. Я все еще наполовину сплю… Мне жаль, Обри. Я не знаю, о чем думал.

— Я просто… — я сжала верх его бедра. — Я просто не хочу воскрешать свои старые воспоминания. С тобой, — поворачивая шею, я вперилась взглядом в потолок, трещины и облупившуюся краску, в которой каким-то образом увидела себя — не такой, какой я привыкла быть. — Хотя я все еще хочу тебя.

Он скользнул концом чуть ниже к более комфортному входу, и когда толкнулся внутрь меня, его член стал больше, надавливая на мои стенки. Сначала Ник не двигался, просто удерживал себя там мгновение, но его рваный выдох сказал мне, что он не мог оставаться неподвижным надолго.

Потянувшись назад, я схватила его бедро и принялась насаживаться на Ника медленными, эротичными движениями, впиваясь ногтями в его напряженные мышцы ноги. Он поцеловал мое плечо, и когда его нога обвила мою, он вошел в меня полностью. Спокойно, нежно, лениво. Без боли, лишь с удовольствием, пока мы лежали бок о бок.

Его рука двинулась от моей груди к развилке ног, и волшебные сильные пальцы скользнули нежными, словно перышко, прикосновениями по клитору. Плавное раскачивание расслабляло меня, вводило в какой-то эрогенный транс, и я поймала себя на том, что встречаю каждый толчок, как хорошо отлаженный механизм — идеальный механизм, который подходил под каждый толчок и давление, словно волны, накатывающие на берег. Поднеся руку к моему лицу, Ник скользнул двумя пальцами мне в рот, позволяя испробовать свой собственный вкус. Пока я сосала их, его толчки ускорились. Стали резче. Он крепко удерживал мой подбородок, пальцы все еще были у меня во рту прежде, чем его рука вернулась назад к моему паху и принялась потирать клитор.

Закрывая глаза, я приняла легкие поглаживания, которые наполняли меня с каждым шлепком сзади, пока мой мозг рисовал живую картину того, как мы должны выглядеть с высоты: его тело оплетено вокруг моего, вколачивается в меня, мое тело выгнуто, парализованное его захватом. Жар обжег мышцы, голова откинулась назад, а его подбородок уткнулся в мое плечо, губы потирались о мое ухо.

— Ты станешь моей погибелью, Обри, — Ник прошептал мое имя с придыханием, с силой, что сокрушала мою защиту. — Я хочу больше тебя. Не могу остановиться. Я хочу остаться в тебе навсегда.

— Ник, не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся. — Мои стенки сжимали его с каждым глубоким погружением, и я радовалась тому, как могла контролировать свои мышцы. Его запах проникал в мои легкие, теплый пикантный одеколон смешивался с густым ароматом секса, что обжигал мои мышцы напряжением, пока я цеплялась за край. Желудок сжался. Жар сновал лизнул мое тело, дикий огонь похоти расползся по венам.

Глаза закрыты, но я видела вспышки света, которые сотрясали тело. Ослепляющее удовольствие затягивало в себя, покрывая мои разгоряченные мышцы прохладным покалывающим ощущением, что оставило меня в оцепенении, без сил. Я выкрикнула его имя, и когда Ник вышел из меня, мое тело содрогнулось, вдохи прерывали мои стоны и проклятья.

Мы лежали и дышали, просто тяжело дышали.

— Мне так тепло. Так хорошо. Никто и никогда не заставлял меня почувствовать себя так хорошо за всю мою жизнь. — Я хотела рассмеяться и заплакать после своего признания, от грусти и жалкой правды, что незнакомец — мужчина, которого я знала только пару недель — показал мне больше радости, чем любой другой мужчина, с которым я когда-либо была. Меня так долго использовали, что я забыла, какое удовольствие может приносить секс.

— Я сотру в порошок любого ублюдка, который когда-либо коснется тебя хоть пальцем, — его сонный голос прозвучал похожим на пьяное бормотание, когда его рука сжалась вокруг моего тела, словно он клеймил то, что теперь принадлежит ему. — Я убью за тебя.

В его кровати, посреди тьмы, разрухи, бардака, он излечил меня. Его нежные руки деликатно складывали кусочки меня, которые распались и разлетелись от потери надежды. Лежа рядом с Ником, слыша успокаивающе постукивание капель дождя по окну, я почувствовала себя цельной.

Глава 33

Ник

Опьяняющий запах секса и сладость сахара наполнили спальню, когда я открыл глаза слабому солнечному свету, что пробивался через темные занавески. Пот каплями покрывал тело, делая очевидным каждое дуновение октября через окно, которое, наверное, открылось ночью. Прикасаясь к моей коже, прохладный воздух остужал жар, что горел внутри меня.

Я не спал так хорошо уже вечность, и даже при этом каждая мышца в моем теле была истощена, словно я прошел через битву и лежал в послевоенных руинах. Сладкий цветочный запах усилился, длинные шелковистые пряди защекотали мое лицо, и мягкая кожа скользнула под кончиками пальцев, когда я провел ладонью по гладкому изгибу тела женщины, лежащей рядом со мной. Мне пришлось поднять голову с подушки, чтобы поверить, что это была Обри Каллин.

Обри.

Какого хера?

Я не кончал в женщину уже годы.

Она поерзала рядом со мной, выгибаясь и потягиваясь, пока я ласкал изгибы ее тела, нуждаясь в ее прикосновении, дабы убедиться, что она не очередной сон. За последнюю неделю у меня их было слишком много.

— Мммм, доброе утро, — замурлыкала она.

Я убрал волосы с ее уха и прошептал:

— Прими со мной душ.

С улыбкой и кивком, она перекатилась на спину и потянулась.

— Чувствую себя потрясающе.

Я сделал это с ней? Я потер лицо рукой и поднялся с кровати, направляясь в ванную. Включив душ, повернулся, увидев, что она стоит обнаженная и идеальная в дверном проеме.

Она склонила голову набок.

— Кто такой Алек?

Электрический разряд выстрелил в моем теле.

— Что?

— Ты… говорил во сне вчера. Сказал, что Алек тебя убьет.

— Алек — никто, — я повернулся и ступил в кабинку, надеясь, что мне не придется говорить что-то, чтобы сменить тему, и о чем я позже пожалею. Я поманил ее к себе.

Она коснулась рукой моей груди, не глядя в глаза.

— Ты загадка, Ник. Я чувствую, что никогда не узнаю о тебе всего, — ее глаза встретились с моими. — И это нормально. То, как ты заставляешь меня себя чувствовать… — она улыбнулась и кивнула, — это нормально.

Чувствуя, как узлы развязываются у меня в животе, я провел кончиком пальца вдоль ее виска, затем потянул ее в кабинку к себе. Как бы мне хотелось рассказать ей все, стать настолько счастливым, чтобы захотелось все выплеснуть из-за того, с каким пониманием она говорила. Кажется, она знала все о щитах и ​​секретах, моих скрытых козырях. Это стало возможным благодаря ее собственной боли и страданиям — ее собственным демонам, которых, я точно понимал, никогда не узнаю.

Дело было в боли, она приходила с всеобщим пониманием для тех, кто выжил. Не спрашивайте — не говорите.

Горячие струи воды пульсацией били по моей спине, и я наклонился вперед, захватывая ее губы поцелуем, показывая, что я закончил болтать. Поднявшись на цыпочки, Обри обняла меня за шею и поцеловала в ответ, словно отвечая: «Я согласна, давай вернемся к сексу».

Я очень сильно облажался, потому что после вчерашней ночи, после того, как Обри так отчетливо увидела настоящего меня, она стала приманкой. Я повернул ее и притянул к себе, опустив голову в ложбинку между ее плечом и шеей, целуя ее горло, спускаясь вниз к основанию и по плечам. Она чувствовалась маленькой и на своем месте, ее изгибы прижимались ко мне в правильных местах. Вместе наши тела сливались идеально, как две половинки целого. Вспомнив ее слова пару мгновений назад, меня охватило осознание. Мы подходили друг другу единственным способом, которым могли бы подходить два сломленных человека.

Я видел темноту в ее красоте, а она увидела красоту в моей тьме. Инь и Ян. Черное и белое. Красота и шрамы, ярость и прощение. Она должна была быть моим возмездием, но в ней я нашел то, что искал, даже не догадываясь об этом. Я не должен хотеть ее. В конце концов, секс с ней был под запретом, я был бессердечным преступником, а она — оцененным призом человека, который отнял у меня все. Каждый инстинкт внутри меня кричал о том, чтобы я убил ее. Уничтожил. Сломал ее так же, как сломали меня. По закону улиц она была моим возмездием.

Око за око.

Однако законы ни черта не значат, когда дело доходит до любви. Смогу ли я полюбить ее со временем?

Из того, что я знал о любви, — это было дикое пламя, что поглощает без сожаления. Однажды я пережил его, почувствовал его. Узнал двойственность соблазнительной и разрушительной природы любви. Успокаивающее сияние, несущее смертельный ожог. И все же где-то в этом огне было мое спасение.

Момент блаженства в мрачном мире боли.

Свет маяка на темном горизонте.

Только любовь была сильнее ненависти. Черт, словно я уже не попытался ненавидеть ее однажды. Что-то глубоко внутри меня пробудилось в последние несколько дней. В момент, когда мы приняли одну и ту же сторону — когда я увидел безжалостный шрам Обри — меня охватило странное ощущение. Я хотел спасти ее таким образом, которым не мог спасти себя. Нашел причину, усиливающую мою решимость следовать своей мести. Мести за нее. За меня. За мою семью.

Но вопрос все еще висел в воздухе. Что произойдет в конце?

На другой стороне моей мести обитала чернота — будущее, в котором я не планировал жить. Обри не могла этого изменить. Я планировал это слишком долго, с грандиозным финалом моей мести; полиция, банды, все, кто искал расплаты за смерти, откроют на меня охоту, если мне удастся выжить. Я никогда не поставил бы под угрозу Обри, отправив ее в эпицентр этого, сделав ее приманкой для осуществления своего возмездия.

Большим пальцем она проследила татуировку на моем предплечье.

— Последние пять лет мне приходилось просыпаться готовой к бою, всегда играть в игру. Всегда следить за тем, чтобы то, что я говорю, не сказалась на мне позже. Здесь, в этом старом, заброшенном полуразрушенном здании, я чувствую себя такой спокойной и расслабленной с тобой. Впервые за многие годы я по-настоящему чувствую себя комфортно в своем теле.

Я схватил шампунь рядом с собой и выдавил немного на ладонь, прежде чем намылить ее голову. Я не знал, что ей сказать. Я дал обещание, которое намеревался выполнить, но не знал, что это значит для Обри и меня. Конечно, я не мог пообещать ей счастливый дом и белый забор. Такой мир закончился для меня много лет назад.

— Я люблю ощущение твоих рук на мне, — она откинула голову назад, подставляя ее под воду и вымывая скользкую пену, а затем повернулась ко мне лицом.

Тело Обри почти ничего не весило в моих руках, когда я поднял ее и прижал к стене, набросившись своим ртом на ее. Вода текла между нашими губами, придавая влаги поцелую. Я оказался в ней, наслаждаясь звуками наших скользких тел, ударяющихся друг о друга, подпрыгиванием ее груди. Стоны рикошетили в моей голове, когда я снова взял ее, как эгоистичный гребаный ублюдок.

Я ничего не мог с этим поделать.

С ней я становился хищником. Трахнуть ее было недостаточно. Я хотел разодрать Обри и заклеймить каждый кусочек, как мой собственный. Даже если будущее было не более, чем темной чернильной кляксой на пустой странице, в этот момент она принадлежала мне.

Глава 34

Обри

Глядя на потолок в спальне, я лежала в объятиях Ника, не в силах двигаться, едва дыша. Мы столько раз занимались сексом в разных позициях, словно я выпустила из клетки жадного похотливого зверя, который жил в ловушке внутри меня. Несмотря на мои шрамы, синяки, я чувствовала себя красивой с ним. Живой. Сильной.

Взамен я хотела исцелить сломленного красивого человека внутри него. Его боль пронзала меня с каждым страстным поцелуем, который говорил об одиночестве и опустошении. Гнев и ярость избивали меня в том же ритме, что и его толчки. Я хотела все это. Я бы забрала все часы, минуты, секунды его страданий и дала бы им кружить и погаснуть в моем теле, пока не смогу дать ему освобождение, которого он жаждал.

Где-то между минутами, когда мы спутывались руками и ногами, мы поели, снова приняли душ. Чувствуя усталость от большого количества оргазмов в течение нескольких часов, во мне не осталось ничего, но, когда Ник вонзился в меня сзади, я обнаружила, что снова нуждаюсь в нем. Несмотря на сухое горло, боль в мышцах и судороги, дрожащие бедра, он просто чувствовался слишком хорошо, чтобы я противилась ему. Я никогда не чувствовала себя такой насытившейся, восхитительно слабой, но жаждущей больше.

Он оставался неподвижным во мне, словно напоминая мне о потенциале его стального члена, когда поцеловал меня за ухом.

— Ты устала и проголодалась. Я принесу тебе немного еды и оставлю отдыхать.

— Нет, — простонала я, но живот ответил урчанием.

Смеясь, Ник вышел из меня, и мое тело снова закричало о нем.

— Теперь поспи. Я еще не закончил с тобой.

Когда он натянул на меня одеяло и встал, сырость простыней охватил прохладный сквозняк, что пополз по моим избитым мышцам.

Мой рот наполнился слюной при виде его члена рядом с моим лицом, затем еще раз, когда Ник повернулся ко мне упругим мускулистым задом, который скрылся после в его трусах. Веки ощущались таким тяжелыми, что я едва могла держать их открытыми, и в итоге закрыла глаза.

Я могла бы поклясться, что прошло только несколько минут, когда он вернулся, но я проснулась, лежа на животе и чувствуя кончики его пальцев, скользящие по моему позвоночнику. Когда он потянул с меня простынь, я инстинктивно перевернулась на бок.

— Я видел твой шрам. — Его поцелуй приземлился на мое обнаженное бедро. — Уже много раз.

— Я знаю, — его прикосновение прямо на шраме было слишком интимным, и я не хотела чувствовать, словно он изучает его.

Кончики его пальцев поднимались вверх, и когда он кружил по правой стороне спины, я знала, что он нашел пожелтевший синяк от ударов Майкла.

— Мужчины, которые делают это, слабые. Трусы. Женщина никогда не должна носить шрамы от боли и страданий. — Его мягкие губы ласково коснулись синяка, прежде чем он оставил там еще один поцелуй. — Ты долго была с ним, так ведь?

Я кивнула, ненавидя признание, опасаясь следующего вопроса, который неосознанно задавала столь многим женщинам, что приходили ко мне, отчаявшись исцелиться после страданий от такой боли.

Так почему ты осталась?

У всех этих женщин были свои изуродованные причины остаться с жестокими мужчинами — дети, страхи из-за денег, отсутствие уверенности в выживании в одиночку.

В моем случае это было отсутствие вариантов. Так вышло, что мой муж владел полицией, судебной системой и правительством. Кроме того, у него были связи, которые гарантировали бы, что я никогда не смогу уйти далеко — связи, что могли бы найти меня в самых дальних углах и в темных тенях. Тем не менее я ненавидела себя за то, что была так слаба.

Я также ненавидела то, что Ник — человек, который показал мне, как ярость могла сосуществовать с нежностью — возможно, видел меня такой, какими я видела этих женщин.

— Ты сильная женщина, Обри.

Его слова украли мою защиту, застрявшую в горле, и взгляд на моем лице, должно быть, говорил скорее об обвинении, чем о том, что действительно крутилось в моем сознании. Я не ожидала, что он это скажет. Я ожидала, что он скажет мне, что я идиотка, что должна была сражаться сильнее.

Ник покачал головой.

— Годы синяков и шрамов. Ты, должно быть, истощена.

Я боролась каждый день в своей жизни, даже в те дни, когда это казалось бесполезным, и у меня возникало искушение разозлить Майкла настолько, чтобы он захотел убить меня.

— Спасибо.

Подняв простыни выше, я улыбнулась, хотя хотела похоронить лицо в подушках и заплакать. Не из-за себя. Не из-за шрамов. Даже не из-за того, что Ник сказал так много, а из-за облегчения, что кто-то наконец понял, наконец увидел реальную меня за маской, которую меня заставляли носить. Такое освобождающее осознание заставило меня хотеть заползти внутрь него и остаться там навсегда.

— Безусловно, сильные женщины не усыпаны синяками и шрамами.

— Ты боец. Твои шрамы говорят не о проигранных раундах. А о тех, в которых ты выжила.

Когда он похлопал меня по заднице, я скрутилась, чтобы взглянуть на него, когда он встал, и вознаградила себя видом на сексуальную дорожку волос посередине его восхитительных V-образных мышц внизу живота, которая исчезала в его джинсах.

— Да ладно. Вставай.

— Что происходит?

Нагнувшись вперед, Ник поцеловал мой висок и прошептал:

— Никаких вопросов.

— А если я не хочу вылезать из постели? — мое смятение превратилось в хитрую улыбку.

Его приподнятая бровь вместе с интенсивностью его взгляда говорили: «Я не спрашивал тебя, а сказал это сделать». Он протянул мне руку, маня пальцем, и я заглотила приманку. В конце концов, как я могла сказать «нет» этим прекрасным «инструментам», которые толкнули меня за край больше раз за одну ночь, чем я когда-либо испытывала за всю свою жизнь? Я поднялась навстречу ему, и он притянул меня к своему телу.

— Надень что-нибудь теплое, — Ник поцеловал меня и вышел из комнаты.

Пара рваных джинсов, толстый черный свитер с узором «косичка» и черные сапоги, сделанные из материала, который, я надеялась, будет теплым. Когда я спустилась вниз, Ник дернул головой, чтобы я последовала за ним.

Кровь по-прежнему покрывала тротуар, где, должно быть, застрелили Блу. Ник даже особо не удосужился бросить взгляд на то место, как будто он сказал себе не смотреть туда, когда спускался вниз по лестнице к заднему дворику. Хотя другие заброшенные дома можно было увидеть на расстоянии, этот дом стоял на довольно хорошем участке, с маленькой рощей деревьев, вид на которые возвращал желчь в мое горло.

Ник вытащил из кобуры на бедре пистолет, который я не заметила при выходе. Прищурив глаза, он посмотрел на дуло «Зиг-Зауэра» и указал на гору грязи на расстоянии нескольких сотен ярдов.

— Когда-либо стреляла в кого-нибудь?

— Нет. В последний раз, когда я проверяла, охота на людей приравнивалась к убийству.

Его губа изогнулась в улыбке.

— Думаю, тебе нужно научиться.

— Зачем мне это делать?

Опустив пистолет, Ник взглянул на меня через плечо.

— Все женщины должны знать, как защитить себя, — он указал мне, чтобы я встала перед ним, и протянул мне пистолет.

Я быстро взглянула на его мужественное лицо, затем посмотрела вниз на пистолет, прежде чем взять оружие из его открытой ладони. Это может быть весело.

— Как ощущается?

Я пожала плечами.

— Как пистолет в руке.

Ник сдвинулся позади меня и указал на кучу грязи.

— Направь туда.

Когда мой палец нерешительно обнял спусковой крючок, я подняла пистолет, наклонила его под углом, как это делают члены банды, и нацелилась на насыпь.

— Нет, нет. Держи ровно и вертикально. Не отводи в сторону. — Его руки накрыли мои, и он повернул пистолет прямо. — Гангстеры изощряются в подобном дерьме, потому что это быстрый способ доставить пулю, но тебе нужно укрепить руку и прицелиться. Сожми обеими руками. Нажми здесь, чтобы снять предохранитель, — он толкнул мой палец к курку и взвел его. — Готова?

О, да. Весь этот урок заставил меня дрейфовать в волнении.

После моего кивка его пальцы сжались на моих. Пистолет дернуло назад в то же время, когда гром ударил по моим ушам. Кольцо его рук, что сжались вокруг моих, заставило меня стиснуть челюсти, когда из насыпи вверх полетели куски грязи.

— Этот был хорош. Давай еще раз. На этот раз постарайся чуть выше. Таким выстрелом ты могла бы задеть яйца ублюдка, но это его не убьет.

— Почему ты не думаешь, что я целилась именно туда? — я рассмеялась, когда Ник закатил глаза, и снова подняла пистолет. Не волнение от самого оружия в моих руках возбуждало меня сейчас. Когда он осторожно направил дуло, я поняла, что это волнение от того, что этот мужчина вложил власть в мои руки, добавив еще один слой благодарности.

Мой отец был единственным человеком в моей жизни, который делал какие-либо попытки наделить меня силой таким образом.

Грудь Ника вжалась в мою спину, и его ладони обвились вокруг моих. Я хотела сосредоточиться на уроке, но, будучи окутанной его жесткими мышцами и восхитительным ароматом, что отвлекал меня, я горела от желания, текущего по моим венам, как пылающие пули.

Как и прежде, он сжал мои пальцы, и пуля пронзила грязь.

— Этот немного лучше. Возможно, на этот раз ты попала в почку, — Ник хихикнул мне на ухо.

Улыбаясь, я обернулась и взяла у него пистолет.

— Разве ты не боишься, что я наставлю пистолет на тебя?

Он зацепил мой подбородок указательным пальцем и скользнул большим пальцем по моим губам, пристально глядя на них.

— Я больше боюсь, что ты этого не сделаешь, — сказал он, целуя меня. — Мы попробуем еще раз, а затем поставим мишени.

— А если я попаду в них?

Его брови взлетели вверх.

— Возможно, я привяжу тебя к кровати и буду обеспечивать тебе твое вознаграждение в течение следующих нескольких дней.

От этой мысли по моему позвоночнику прошлась дрожь.

Глава 35

Шеф Кокс

Кокс сидел в своем кабинете, пальцем сдвинув мышку, прежде чем неохотно открыть письмо, что висело в его электронном ящике. Имя отправителя выделялось из всех других писем, которые нужно отсортировать. Оно было подписано жирным шрифтом и зашифровано.

От: АНОНИМ

Тема: Бывшие

Хотел бы обсудить обмен, поскольку у меня есть информация, которая может показаться вам полезной.

Одну неделю назад в мотеле «Пантеон» от торговцев людьми была спасена девочка. Я хотел бы узнать ее имя. Если вы решите предоставить мне эту информацию, я удостоверюсь, что убийство следующей жертвы преступника «Око за око» не достигнет широкой огласки.

Скорее всего, вы сочтете, что эффект неожиданности уместен.

В е-мейле не было ни единой подсказки, что указала бы на личность отправителя. Странно, что таинственный отправитель спрашивает о девушке, чье имя было сокрыто СМИ, потому что она стала жертвой сексуального рабства, но какое Коксу было дело? Он сам был тем, кто сделал скромный «взнос» в мотель «Палмс» в Истсайде, когда пару недель назад нашел беглянку на улицах. Фактически, он стал ее первым клиентом, сразу же на месте приобщив ее к делу, прежде чем пригрозил, что, если она расскажет кому-либо, он убьет всю ее семью. Когда она всплыла в СМИ, у Кокса чуть не случился долбаный сердечный приступ.

К счастью для него, из-за пыток она страдала от какой-то амнезии, что делало невозможным ее способность вспомнить о том, как ее подобрали на улице, не говоря уже о повреждениях, которые она вынесла позже. Если у какого-то ублюдка хватит амбиций, чтобы убить ее, да будет так. У Кокса были алиби и связи. Во всяком случае, именно ее «сценическое имя» знали все вовлеченные стороны.

Кокс нажал «ответить» и набрал одно единственное слово: «Сапфира». Перетащив курсор мышки в верхнюю часть экрана, он собирался закрыть аккаунт, когда на почту пришло новое сообщение.

Он снова щелкнул на имя АНОНИМ, выделенное жирным шрифтом, и нахмурился.

От: АНОНИМ

Тема: Бывшие

Мотель «Палмс».

Комната 313.

Там найдете следующую жертву.

Острая боль пронзила грудь Кокса, словно порок, охвативший всю грудную клетку. Он прижал руку к сердцу и попытался делать глубокие вдохи, несмотря на то, что часто хватал воздух ртом. Долбаная стенокардия. Сметая бумаги на пол, он нырнул рукой в ящик рядом с собой и выхватил таблетки «Нитро», кладя две из них под язык.

От таблеток давление постепенно понижалось, и Кокс принялся делать глубокие вдохи через нос.

Комната 313 была арендована только Джонатаном и его девушкой Терезой в качестве второй точки для продажи девочек.

Руки дрожали, когда Кокс писал ответ:

Кто ты?

Прошла вечность, прежде чем стало ясно: отправитель не собирался раскрывать себя. Кокс ударил кулаком по столу, прежде чем схватить пиджак.

***

Осторожными шагами Кокс приблизился к комнате в дряхлой, крысиной дыре, в которую и сам не редко наведывался. Его рука инстинктивно покоилась на кобуре пистолета, и когда дверь с выцветшими номерами появилась в поле зрения, он достал пистолет, с готовностью опустив палец на курок.

Бросив быстрый взгляд на закрытые двери ближних комнат, Кокс прижался ухом к двери, отскочив, когда она отворилась. Он поднял пистолет и толкнул дверь дальше, открывая перед собой темноту внутри пустой комнаты.

Каждый нерв в его теле горел, словно оголенный провод. Он делал длинные, едва слышимые вдохи, проглотив таблетки, и включил свет.

Широко распахнув глаза, он упал на стул позади себя, хватая воздух. На стенах и потолке были подвешены фотографии больших размеров — черно-белые, на которых был изображен он. Разговаривал с девочкой, помогал ей сесть в свою машину, провожал ее к комнате, гладил по голове.

Сначала она была напуганной, но он уверил ее, что оставит ее с хорошим другом, который поможет ей найти какую-нибудь работенку и заработать немного налички. Тереза убедила девочку остаться, пообещав присматривать за ней. Спустя несколько напитков, в которые подсыпали рогипнол, она отключилась и проснулась заключенной.

Кокс подумал, что видел ее в последний раз.

Удерживая пистолет, он обвел комнату взглядом. Потирая напряженность в груди, он направился в ванную, пиная дверь ногой и включая свет.

Сообщение кричало ему с зеркала, красное, словно написанное красной губной помадой.

Ее зовут Даниэлла.

Ты следующий.

Кокс вышел из ванной, сдирая фото со стен и потолка. С торчащими во все стороны фотографиями в руках, он метнулся вниз по лестнице к своей машине. Он пообещал, что гребаный ублюдок, провернувший эту шутку, умрет медленной беспощадной смертью.

Дрожь прошлась по его позвоночнику, когда Кокс стер пот с брови и проигнорировал покалывание в ребрах. Он вытащил телефон и пролистал имена, качая головой, когда наткнулся на последнее имя в списке, с обладателем которого в его нынешнем состоянии Кокс хотел говорить меньше всего. К сожалению, ублюдок был единственным, кто мог ответить на вопрос, прожигающий голову Кокса.

После приветствия на другом конце трубки, шеф прочистил горло:

— Райли это… эм… Кокс.

— Что-то случилось? — Без сомнений, вежливая форма «Какого хера ты мне сейчас звонишь?»

— Нет, у меня есть вопрос. Зашифрованные е-мейл. — Он поднял дрожащую руку к лицу и сжал переносицу. — Есть шанс узнать, кто отправитель?

— Зависит от отправителя. По большей части, это нелегко, нет. — Тяжелая пауза повисла после его ответа. — Это связано с нашим чуваком «Око за око»?

— Нет. Это… это абсолютно другое дело. — Запасной ответ. Прерванная миссия. Ему нужно было заканчивать разговор прежде, чем парень задал бы вопросы, которые заставят его ошибиться. — Так и думал, что ты это скажешь. Спасибо. Мне идти пора. Хорошей ночи.

— Ага.

Кокс щелкнул телефоном, давая себе пинка под зад за то, что и сам мог бы понять. Глупо с его стороны было посвятить в это Райли. Существовала надежда на то, что тот будет обдолбаный в хлам и забудет о разговоре.

Глава 36

Обри

Я прошла в ванную, Ник шел сразу за мной. Вдоль кафеля стояли свечи. Лепестки плавали поверх горячей воды. Теплый запах жасмина внедрился в мои легкие в успокаивающей манере попытавшись победить дрожь в мышцах.

Обстановка должна была быть прекрасной и идеальной. Вместо этого я стояла и дрожала, а мое сердце трепетало, как крылышки у колибри, пока я уставилась в глубину ванны. Она была огромной, размеров наружного джакузи, в которое спокойно могло поместиться три человека, и глубина ее была не менее полутора метров.

Мои пальцы впились в пальцы Ника, и взгляд поднялся от ванны к его глазам.

— Я… я не могу, — сделала шаг назад, и его хватка усилилась, пробуждая панику, которая заставила меня вывернуть свое запястье из его руки.

Я боялась глубокой воды с тех пор, как мне исполнилось двенадцать.

— Расскажешь мне? — спросил он.

Я не смогла прекратить сильно мотать головой.

— Я… я не… — Мне всегда было тяжело признать страх, это практически единственное, от чего я чувствовала себя по-настоящему уязвимой. Слабой. Ледяной холод карабкался вверх по позвоночнику, пробуждая дрожь по пути.

Ник пальцами приподнял мой подбородок, оторвав мой взгляд от зачаровывающей спокойной воды.

— Я не стану заставлять тебя, но обещаю, что не наврежу.

Мой взгляд спустился вниз к неровному шраму на коже, что тянулся вверх.

— С тобой что-то случилось. Поэтому ты порезала себя. — Это не было вопросом.

Я кивнула, не желая продолжать тему из-за страха сломаться прямо перед ним. И все же в тот момент я не могла остановить слова.

— Когда… когда мне было двенадцать лет, я пошла к реке с детьми, живущими по соседству, — я прочистила горло. Инстинкт указал мне метнуть взгляд к двери, чтобы проверить, есть ли у меня возможность убежать. — Я выросла в Ривер Рог, и мы часто играли неподалеку от моста. Какие-то мальчики, больше и старше нас, появились и прыгали в реку. Они шумели и дурачились. Они… они толкнули меня и мою подругу под воду. Я не смогла набрать достаточно воздуха. Это была паника. — Сухость ползла вверх по моему горлу от воспоминания, и мне пришлось втянуть воздух, пока я вспоминала ужас от солнечного луча, который видела из-под воды. Он казался таким далеким, и к нему невозможно было дотянуться. — Тогда появилась моя мама. Она искала меня, — я улыбнулась от воспоминания о моей прекрасной спасительнице. — Она спустила всех собак на тех ребят и сказала им, что, если еще хоть раз увидит их у реки снова, отрежет их яйца и им же скормит, — смех зародился в моей груди, желая сбежать, но со следующих вдохом, я нахмурилась. — С того дня у меня развилась боязнь воды. Случались ночные кошмары из-за представления о том, что произошло, если бы мама не пришла. Три года спустя моя семья переехала к бабушке, которая жила на озере. — Дергая край своей футболки, я сделала вдох, несмотря на боль в груди, которая всегда появлялась при следующей части истории. — Мама решила сплавать к маленькому островку посередине озера, как она делала, когда была моложе. Она устала на пути назад и исчезла под водой. К тому моменту, когда папа добрался до нее, она уже утонула, — я ощущала бугристость шрама под моими пальцами, пока водила по нему вперед и назад. — Я помню, как хотела прыгнуть за ней, но меня парализовало. Я была слишком напугана, чтобы ступить в воду. Я не смогла спасти ее. Она была отличным пловцом, а из жизни ее забрал мой самый жуткий страх, — вытирая слезу со щеки, я шмыгнула носом, пялясь на красный ореол вокруг моего шрама, где я натерла его слишком сильно. — Я чувствовала себя бесполезной. Трусливой.

— Ты не трусиха, — ладонь Ника обхватила мою щеку, тепло его кожи проникало в мои кости, и я сжала глаза, чтобы сдержать слезы.

— Моя мама была… невероятной. Я так отчаянно хотела быть похожей на нее, — я посмотрела вверх, успокоенная немым сожалением в его глазах. — Но красота была создана не для того, чтобы быть желанной. Она лишь для того, чтобы ею восторгались.

Казалось, он изучал мое лицо некоторое время.

— Что? — спросила я.

— В таком случае, я в полном ступоре, — подушечка его большого пальца прошлась по моим губам. — Мне не нравится видеть страх на твоем лице. Тебе не нужно делать ничего из того, что ты не хочешь, Обри. Но я хочу доказать тебе, что ты можешь доверять мне.

Не в силах выдерживать его взгляд, я отвернулась. Он, скорее всего, мог бы убедить меня сделать что угодно этими проницательными глазами — даже то, пред чем во мне от ужаса застывала кровь.

— Я не могу залезть в воду, Ник.

— А со мной залезешь?

Мои мышцы напряглись, и я рьяно затрясла головой.

— Не могу.

— Я не буду заставлять, — он снял свои трусы и ступил в ванну, хлопая по краю. — Просто посиди со мной.

Неохотно я подошла к краю, мгновение пялясь на свое отражение, прежде чем сесть рядом с ним. От близости к воде, мои руки стали холодными и липкими, тошнота забурлила в желудке, порываясь вернуть последнюю мою пищу обратно этому миру. Я подавила ее, самым лучшим своим способом пытаясь скрыть тот факт, что Ник наткнулся на мою слабость настолько сокрушающую, что это почти убивало меня.

Свесив ноги снаружи ванны подальше от воды, я сидела возле него.

— Ну, а что насчет тебя? Какое у тебя было детство? Было что-то травматическое? — нервный смешок, похожий на икоту, сорвал с моих губ.

Его губы изогнулись в полуулыбку.

— Не настолько травматическое.

Прошло несколько секунд, и я приподняла бровь, наклонив голову вперед, тошнота все еще держала в плену мои внутренности.

— Собираешься мне рассказать?

Он почесал подбородок, улыбка на его лице задрожала.

— Мои родители игнорировали меня по большей части. Вот поэтому я ушел с головой в игры. У меня было много времени наедине с собой, — поднимая колени над поверхностью на какую-то невидимую планку, которую я не смогла увидеть под водой, он обнял их руками. — Я вырос в трейлере в Хайленд Парк. Отец много работал. Мама много пила. Потому я держался подальше от дома. Знаешь, меня нельзя назвать плохим ребенком, я просто делал то, что делают все дети. — Он полил воду на руки, и я впилась взглядом в блеск, который оставила после себя вода. — Моя мама бросила нас, когда мне было десять или одиннадцать. Свалила с другим мужиком. Мой отец всегда винил в этом меня, — кивая головой, он хлопнул обеими руками и погрузил их под воду, водя ими, словно ему нужно было отвлечение, чтобы суметь продолжить свою историю. — Так что в шестнадцать я ушел на улицы, не оборачиваясь. Ввязался в какое-то плохое дерьмо с ребятами, которые отирались с бандами, — он наклонил голову, и его губы натянулись от улыбки. — И тогда я встретил Лену.

— Она вытащила тебя из передряг. — Ощущение веселости сквозило в моих словах, зеркально отражая мои мысли о молодой девочке, которая выбила из парня все проблемы.

Он кивнул.

— Да. Поначалу ее отец меня ненавидел. Думал, я развращу его маленькую девочку.

— И ты развратил?

От того, как он пожал плечами, мне захотелось улыбнуться.

— Возможно, — он повернулся, пока не сел лицом ко мне и положил теплые руки мне на бедра, заставив мои мышцы напрячься от страха перед тем, что он может затащить меня к себе. — Расскажи мне больше о себе.

Напряжение спало, и мое тело расслабилось от облегчения.

Мы разговаривали примерно полчаса в основном о моем детстве, о том, как я росла с матерью, и он ни разу не попросил меня забраться к нему в ванну, хоть каждая косточка в моем теле хотела оказаться в воде рядом с ним. Чем дольше я сидела возле него, тем больше спокойствия я ощущала, находясь в такой близости с моим самым большим страхом, до такой степени, что я почти решилась опустить стопу в воду.

Ник начал привставать, словно собираясь вылезти из нее.

— Что ты делаешь?

— Нет смысла оставаться здесь, если ты ко мне не присоединишься.

Не знаю почему, но я внезапно почувствовала желание доказать ему, что могла доверять ему точно так же, как и он доказал мне, что не предаст моего доверия.

Что-то охватило меня, и я схватила его за руку.

— Подожди, — я не смогла посмотреть на него в случае, если передумаю. — Я хочу попробовать.

— Я обещаю, что не наврежу тебе, Обри. Я не отпущу тебя, — он протянул мне руку.

Мне понадобилось добрых пять минут, чтобы избавиться от одежды, пока Ник терпеливо ждал, ни разу не поторопив.

Оставшись обнаженной, я стояла у края воды, пялясь на место, которое он освободил для меня, чтобы я села рядом с ним. В глубине желудка закручивалась тошнота — словно этим я предавала маму. Как я могла с такой легкостью зайти в воду к нему, когда не смогла заставить себя спасти собственную мать от утопления?

— Почему ты пыталась покончить с собой? — вопрос Ника казался слабым звуком среди шума, витающего в сию секунду в моей голове.

— Потому что устала чувствовать себя беспомощной. Мне надоели бесконечные кошмары.

Слова моего отца проплывали в голове, и благословлен он будет за то, что пытался пощадить меня от моего собственного самопрезрения. Он пытался облегчить мое чувство вины и научить меня встречать страхи по-другому.

«Я бы никогда не позволил тебе зайти в воду, Бри. Я не мог потерять вас обеих в тот день».

В сердце я знала, что не могла спасти маму, но вот что самое дерьмовое, когда чувствуешь себя беспомощным, — разум ищет вину. Нерациональную вину, которая, возможно, могла была оправдать слабость перед тем, что ты чувствуешь себя неспособным сделать что-то, и, пожалуй, стереть ужас того, что я видела в тот день. Мой отец, будучи умелым пловцом, вытащил ее бездыханное тело на берег, и даже он тогда не мог ее спасти.

Я ненавидела ее за то, что она умерла. Ненавидела за то, что она наслаждалась чем-то, чего я боялась, чем-то, от чего я не смогла ее спасти. Чем больше я думала об этом, тем больше ярости ощущала в себе оттого, что нечто насколько злостное захватило меня на годы. Это давало Майклу рычаг, который можно использовать против меня.

Взяв Ника за руку, я ступила в теплую воду, пуская волны по поверхности, которые возвращались к моим лодыжкам, заменяя собой холод на тепло. Сердце колотилось о ребра, и когда комната начала вращаться, я поняла, что задыхалась.

Ник встал из воды, возвышаясь надо мной и притянул к себе. Горячие, скользкие руки путешествовали по моему телу, вниз по бокам и по спине, пока он не сжал меня крепко и не прижался губами к моим.

Туманность в голове от приступа дала о себе знать, и я схватилась за руки Ника, чтобы найти защиту себя в его объятиях. Когда я закрыла глаза, комната стала вращаться бесконтрольно, и Ник схватил меня за затылок, усиливая поцелуй, требуя. Внезапная грубость и страсть поглотили меня, украли тревогу от того, что я стою в ванне. Его эрекция у моего живота сказала мне, чего он хотел, и когда жар из его тела перелился в мое, мои мышцы расслабились, плавясь перед ним.

Я открыла глаза.

Уровень воды достал мне до груди, когда я оседлала тело Ника. Делая глубокий вдох, я обвила его шею руками, держась за него, как за свою жизнь, а он обнял меня в ответ, притягивая к себе. Холод одеялом накрыл мою грудь, и я втягивала краткие вдохи, забираясь выше на его бедра.

— Шшшш, — он рукой погладил мои волосы и поцеловал ухо. — Расслабься, Обри. Я прямо здесь. Я держу тебя.

Снова эти три слова. Я держу тебя.

С силой зажмуривая глаза, я напряглась, отгоняя картину синей кожи моей матери, ее безжизненные карие глаза и открытый рот, через который мой отец пытался вернуть ей душу с помощью искусственного дыхания. Я видела, как солнечный свет отражается на поверхности воды, пока моя маленькая ручка тянется к нему, борясь с давлением над головой. Я ненавидела уязвимость — место внутри, где каждый мог меня достать.

Поэтому я отпустила.

Я открыла глаза, глядя на лазурь, что смотрела на меня в ответ. Ник погладил мой висок большим пальцем, пока держал мое лицо в своих ладонях. Выпуская дрожащий выдох, я расслабила мышцы, делая длинные, поверхностные вдохи, позволяя ему держать меня.

— Вот так. Просто дыши, — его шепот эхом разнесся по просторной комнате.

Погруженная под воду, прижатая к его телу, я замерла. Просто дышала.

Его губы спускались вниз по моему горлу, отвлекая мое сосредоточенное внимание, пока все, что я могла чувствовать, было желание. Я желала его так сильно, ощущала нужду почувствовать его спокойствие внутри себя.

Он сместился подо мной и скользнул в мое тело.

Я опустилась на него, упираясь коленями в сидение внутри ванны, и медленно скользила по его члену, пока не достигла основания. Мой тихий стон эхом отбился от стен, и я качнула бедрами по кругу, прежде чем начать с рвением насаживаться на него с каждым толчком.

Его рот клеймил мой сосок, и я выкрикнула, когда его зубы впились в мою чувствительную горошину. Покалывание выстреливало под кожей с каждым гладким скольжением его тела под моим. Прежняя напряженность, так крепко скрутившаяся внутри меня, превращалась в новый вид давления, которое росло, чтобы восстать против моих страхов.

Его стоны отдавались эхом от стены таким красивым звуком, что я жаждала их, когда он замолкал. Мне нужно было слышать хриплые маленькие подтверждения его удовольствия. Стоны Ника, мычание и рычание пробуждало первобытную нужду удовлетворить его. Насытить его. Набирая ритм, я объезжала его с яростью, безудержно, пока вода расплескивалась вокруг нас в оживленном празднике страсти.

Ник потянул меня за волосы назад, запрокидывая мою голову, и продолжил пытать мои напухшие соски. Мое тело оживало в воде, и несмотря на мое положение, каждое движение ощущалась, словно в замедленной съемке. Эйфория от победы над своим страхом вместе с прикосновением Ника, его голосом, послала меня за грань.

Я впилась ногтями в его голову, мое тело напряглось, расслабилось, затем напрягаясь снова и снова, удерживалось за грань, пока я не открыла рот, чтобы выпустить из груди разрывающий меня крик его имени, который раздавался у меня в голове.

Ник набросился на моей рот своим и притянул к себе. Глубже и глубже, я падала в тишину и отдаленно понимала, что погрузилась под воду с головой. Скользя по его телу, чувствуя остатки оргазма, отвечая на поцелуй, которым меня брал Ник, мне не нужен был воздух. Я не боялась тишины. Мое желание переступило пределы моих потребностей и того, что пугало меня больше всего. Я могла бы навечно остаться с ним под водой, прямо до тех пор, пока за нами не придет смерть, в безопасности и окруженная спокойствием его рук, пока бы мы не заснули вечным сном.

Когда мы вынырнули на поверхность, я почувствовала его улыбку у своего рта, и открыла глаза навстречу голубым радужкам, которые немного отстранились от меня.

Он снова взял мое лицо в ладони.

— Это было чертовски незабываемо. — Смешок убежал из моей поднимающейся груди, и я обвила руками его напряженную шею, целуя его, словно собиралась поглотить его прямо там.

— Ты потрясающая, — пробурчал Ник мне на ухо, прежде чем его зубы едва ощутимо прошлись по моему подбородку. Улыбка в его глазах поблекла от чего-то серьезного, болезненного. — Ты заставляешь меня мечтать о вещах, о которых я не должен мечтать. Делать то, что я не должен желать. Ты — моя слабость, — его губы припали к моим в поцелуе, который украл у меня дыхание. — Ты разрушишь меня, Обри. И я не стану тебя останавливать.

Я чувствовала то же самое, словно мы пробили брешь в темное место, откуда не было возврата. Я была в ловушке в руках киллера, беззащитна, точно котенок перед львом, и в тот же момент сильнее, чем когда-либо чувствовала себя в жизни. Ник ничего у меня не отнял, он вселил в меня надежду, показал мне какой женщиной я могу быть — той, которой я всегда хотела стать.

Сексуальной. Яростной. Бесстыдной.

Той, которая брала, что хотела, без извинений.

Бесстрашной.

Может, он и нашел во мне слабость, но в нем я обнаружила силу.

Опыт не лечил меня от моего страха. По факту, даже тогда мое тело дрожало, а воды колыхалась у моей груди. Это лишь доказало, что я не позволю своим тревогам встать на пути к тому, чего я хотела.

Глава 37

Шеф Кокс

Закрывшись в своем офисе, Кокс перечитывал досье Юлия «Казановы» Мелоуна. Он знал парня со дня, когда тот научился ходить. Юлий оказался младшим братом самого беспощадного наркобарона в городе, со связями во всем мире, поэтому любой, кто бы решился нае*ать его, как пить дать мог попрощаться с жизнью.

Человек, которого Кокс знал годами, вырастил обоих мальчиков. Некоторое время назад он оказался в центре расследования, в котором всплыла пропавшая девушка из их окрестностей. Господи, было неудивительно, что Юлий вырастил бы из них проституток. Среди дерьма, в которое вляпался его отец, было удивительно, что он не съел их после.

Юлий пропал без вести после переворота в «Пантеоне», и у Кокса имелось прекрасное представление о том, что скоро будет иметь место еще одно убийство. Старший брат, Брэндон, угрожал каждому членососу из банд штата выследить ублюдка, который его похитил — именно серийного убийства этому городу и не хватало.

От стука в дверь Кокс убрал файл в ящик рядом с ним.

— Да!

Берк заглянул внутрь.

— У Корли появилась подсказка. Нашли Юлия.

— Корли? Где, черт возьми, Корли нарыл подсказку?

— Он вышел на связь со всеми бездомными ублюдками. По-видимому, один из них был пьян, сболтнул о чуваке, которого нашел в подвале старого железнодорожного вокзала. Он забирал каких-то детей из пригорода, которые рыскали по городу, ища что-то, за что позже можно получить наличку. А нашли бедного ублюдка.

— Бедного ублюдка? — Кокс скрестил руки на груди. — Полагаю, в живых его больше нет?

— Нет. Как раз еду проверять.

Отодвинувшись от стола, Кокс закрыл ящик рядом с ним.

— Я этим займусь.

— Конечно, шеф. Я предоставлю вам отчет.

— Нет, я хочу лично участвовать в этих расследованиях. — Его истонченные волосы скользнули между пальцами, когда Кокс потер голову. — Город сходит с ума от этих убийств. Я — не остальные, и не собираюсь просто сидеть и читать доклады о них, как последнее дерьмо.

***

Рычание зарождалось в горле Кокса, когда они прибыли в подвал под старым железнодорожным вокзалом на Мичиган, куда указывала подсказка о нахождении Юлия. Судмедэксперты, окружной прокурор, заместитель окружного прокурора, следователь и его помощник, агенты ФБР, в том числе Джим Райли и Корли, уже прибыли. Работники суетливо толкались вокруг окровавленных останков Юлия Мелоуна, который был подперт на стуле в центре комнаты. Резкий запах мочи и гниющей плоти подавлял запах плесени и затхлого воздуха стареющего здания.

Сомнений не было, Корли связался с Райли, и гнев закипел в костях Кокса, потому что двое из них беседовали со специалистом по криминалистике, который прочесывал место преступления, освещенное, словно гребаный футбольный стадион.

— Похоже, кто-то изрядно повеселился. — Вода хлюпала под сапогами Кокса, когда он пробирался через комнату.

— Шеф Кокс, только что нашел еще один номер. — Райли помотал пластиковым пакетиком, что лежал рядом с сумкой судмедэксперта, на том, что выглядело, как картонный столик. — Это напечатано на обратной стороне салфетки из бара в Вест Сайде. У них там несколько квартир наверху. На обыск мне нужен ордер.

Кокс посмотрел на салфетку через пластик. На ней кроваво-красные буквы, выделенные жирным шрифтом, говорили: «Гриль Бар «Пуанты Дьявола», и он внутренне застонал. Господи Боже. Два брата-поляка, из-за которых мафиози выглядели святошами, владели этим местом. Ордера на обыск будет мало. Коксу понадобится чертова команда «Черные Опалы» для противостояния Боянским.

— Похоже на «30.10». Может быть, номер квартиры, — сказал Райли.

— Или дата.

— Простите?

— Тридцатое октября. Дьявольская ночь, — пояснил Кокс.

Райли кивнул, положив пакетик с уликой на стол.

— А, верно. Никогда бы не подумал об этом.

Кокс погладил подбородок и оглянулся на Берка и Корли, которые стояли в стороне, а следователь по судебной экспертизе вытащил из воды фиолетовый, мясистый кусок чего-то. Поджав губы, Кокс повернулся к Райли и понизил голос:

— Мне нужно кое-что тебе поручить. Не хочешь прогуляться?

***

Кокс уставился на знак на старой лестнице, что вела в квартиру над баром «Пуанты Дьявола». «Квартира сдается в аренду» было нацарапано большими черными буквами на плакате, прибитом поверх облущивающейся со стены краски.

— Квартира пустая. — Кокс покачал головой от раздражения, кипящего внутри него, сгибая пальцы и желая ударить по чему-либо. — Этому ублюдку лучше не водить нас за нос, иначе покатятся головы.

— Хотите, позову владельца, шеф?

Наглость Берка заставила Кокса провести ладонью по лицу, когда он начал подниматься по лестнице.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты звал сраного владельца.

Новички-полицейские часто ошибались, думая, что полиция может пробраться в любое место города. Ошибка новобранцев. У некоторых общин имелись свои собственные законы, свои собственные способы борьбы с правоохранительными органами, а районы, граничащие с Хамтрамком, оказались как раз из таких. Состояли они преимущественно из поляков, и были сплоченным сообществом с давними корнями, а Боянские были словно короли проклятого бала. Их связи могли соперничать со связями мэра, и ворваться в их собственность, даже имея ордер на обыск, было достаточно, чтобы убить человека.

Махнув рукой, Кокс дал сигнал Берку и Корли следовать за ним на верхний этаж. Как и большинство баров Пейлтауна — словно так было заведено — «Пуанты Дьявола» был маленьким, вероятно, вместил бы максимум с полсотни человек, и то с трудом, и служил чем-то вроде водопоя для общин. Только одна квартира находилась над баром, где, вероятно, жил прежний владелец. Ни в жизни Боянские не станут жить в такой крысиной дыре. Оба брата заработали больше денег, чем весь проклятый район вместе взятый.

— Где Райли? Думал, что это его работенка? — спросил Берк, ступая тяжелыми шагами, словно играя с нервами Кокса, которые и так были на пределе.

Господи, Кокс, вероятно, должен был бы убить Берка и Корли, если бы они наткнулись на то же дерьмо, что и в мотеле «Палмс».

— Сказал, что что-то всплыло. — По правде говоря, Кокс поставил перед ним ультиматум — или он остается в стороне, или рискует тем, что однажды по дороге домой с работы ночью его кое-кто подберет и выбросит в реку Детройт с пирса. Настойчивый ублюдок все еще был убежден, что Ахиллес X и киллер Око за Око были связаны, и Коксу не нужно было, чтобы любопытный агент совал свои руки в дерьмо и наткнулся на то, что Кокс имел все намерения держать сокрытым. Кроме того, Майкл Каллин и все его политические связи поддержат его угрозу, что означало, что гнилой сукин сын может легко потерять свою уютную работу, на которой мог покуривать травку.

Растущая потребность найти мелкого сосунка, ответственного за убийства — того, кто четко дал понять, что Кокс станет следующим, — поглотила Кокса настолько, что ему было насрать, если даже Каллин не поддержит его. Ему нужно было найти убийцу, пока убийца не нашел его. Еще немного, и Кокс начнет срать динамитными палочками, учитывая то количество таблеток «Нитро», которое он принял. Если это означало, что в процессе нужно вывести из игры любопытного агента ФБР, он это сделает.

Цифры все еще оставались загадкой. С убийством каждого члена из «Мили-7» не нужно быть гением, чтобы понять, что дело имеет что-то общее с «Отбором» и Дьявольской ночью. Но какое отношение это имеет к нему?

Все трое поднялись выше по лестнице, ордер на обыск торчал из заднего кармана Берка.

— Странно, — усмехнулся Берк, а придыхание, с которым он произнес слово, доказало, что у него началась отдышка, пока он поднимался. — Здесь разворачивается главное дело, а этот ублюдок… что? Уехал к парикмахеру, запись к которому не мог пропустить?

Кокс ударил ногой по двери квартиры, и та распахнулась.

— Я не спрашивал, — с пистолетом наготове Кокс прошел первым. Мышцы напряжены, он приготовился выстрелить в первого ублюдка, который попадется в его поле зрения.

Голоса доносились из соседней комнаты, и замерев, он выпрямился и сконцентрировался на звуке. Похоже на смех, не так ли? Он жестом указал Берку и Корли молчать и тихо направился через комнату к двери спальни. Приглушенные голоса доносились из-за двери, и он ударил и по ней, пистолет направлен на практически пустую комнату, где кроме ноутбука на столе ничего не было.

Быстро осмотрев пустое пространство, Кокс приблизился к темному экрану, на котором видео, по звукам напоминающее новости, было поставлено на повтор. Он вытащил пару перчаток из пальто, быстро натянул их, затем пошевелил мышку. На экране появилась иконка, запрашивающая пароль.

— Что думаете по поводу пароля? — Кокс уставился на клавиши, теряясь в мыслях о том, что ввести первым.

— 30.10? — голос Берка ожил рядом с ним.

Кокс вводил цифры медленно. Осторожно. Иконка исчезла, и на экране появилось два одновременно запущенных на проигрывание видео. Одно показывало новости, а Пулитцеровский призер, журналист Билл Уорден рассказывал об убийстве на Теодор-стрит. Вторым оказалось какое-то снятое дома видео, продолжительностью всего десять секунд, где мальчик и женщина говорили на камеру. В нем она улыбалась, пока шептала что-то на ухо мальчику, а малыш рассмеялся, откинув голову назад, и сказал: «Иди за ними, папочка!»

— Проклятье, — скрестив руки, Берк покачал головой, пока смотрел видео. — Кажется, была убита вся гребаная семья. Я не помню этих, а вы, шеф?

— Нет, — солгал Кокс. — Понятия не имею, кто они такие.

— Я имею. — Опустив руки на бедра, Корли хмыкнул, глазами приклеившись к экрану, а затем посмотрел на Кокса. — Я очень хорошо их помню.

Внутри Кокса закипела ярость. Корли тогда назначили расследовать то дело. Вынюхивающий подонок когда-то пытался покопаться в делах Кокса — действие, после которого Кокса немного понизили в должности. Он уволил бы мелкого самоуверенного уе*ка, если бы парнишка не был копом во втором поколении и сыном высокоуважаемого шефа полиции — предшественника Кокса. Его увольнение подняло бы бунт, и хуже — стало бы причиной визита отдела Внутренних Расследований.

Кокс вкинул голой в сторону, где стоял Корли.

— Напомни мне имя того парня?

— Ник… Райдер. Это его жена Лена. Мальчик — их сын Джей, — добавил Корли, подливая бензина в пылающее внутри Кокса пламя.

Кусочки пазла сошлись вместе. Райдер. Теодор-стрит. Дьявольская ночь. «Отбор».

Черт, Кокс едва ли мог вспомнить детали, кроме того, что дал зеленый свет Юлию Мелоуну, который ворвался в дом этой семьи, неся с собой хаос. Что конченый хрен заставил их делать, Кокс не знал.

Отморозки могли опуститься до примитивной дикости, или они могли разозлиться из-за того, что их навар с последней сделки с Каллином урезали, где двоих их ребят подстрелили в наркосделке, которая была сорвана.

Смерть семьи могла подорвать политическую репутацию Каллина, став признаком поддержки им агрессивных мер по усмирению уровня преступности в городе. Смерти должны были быть скрыты и заметены под ковер. Это был последний раз, когда Каллин собирал команду для работы, и с тех пор она наконец была распущена, они скрывались от врагов, которых нажили себе за то время.

— Вам помочь, джентльмены?

Хриплый голос за спиной напряг мышцы Кокса, и он повернулся к группе из троих мужчин в белых рубашках и черных штанах. Стоя в дверном проеме все трое казались одинаковыми на лицо.

— У нас есть ордер, — сказал Берк, подступая к мужчинам, словно его не могли в ту же секунду начинить свинцом.

От порыва закатить глаза у него зачесались глазницы. Новички. Прерывая копа, Кокс выступил вперед:

— Мы следовали за подсказкой. Парень, которому принадлежит это место, привел нас сюда.

— Я владею этим сраным местом. — Мужчина потяжелее сделал шаг вперед, потирая руки, словно они зудели от желания затеять драку. Кокс узнал в нем одного из Боянских. — И я, как пить дать, уверен, что не впускал вас сюда.

С рукой на рукояти своего пистолета, Кокс стал, немного расставив ноги.

— Арендатор этой квартиры.

— Эту квартиру никто не арендует, пи*орас. Знак снаружи видел? — Улыбка растянулась по лицу Боянского. Был ли он Леоном, или его печально известным братом Френком, Кокс не знал. Оба мужчины славились плохой репутацией в Вест Сайде Детройта, и большинство копов держались от них подальше.

— Тогда, кто, мать вашу, оставил компьютер? — Берк указал через плечо.

Взгляд Боянского стрельнул в Берка.

— Без понятия.

Кокс кивнул Берку.

— Встретимся внизу.

— Извините… что? Мы уходим? Нам нужно снять отпечатки. Собрать улики. Это такое же место преступления…

— Закрой свой сраный рот, Берк, — рявкнул ему в ответ Кокс. — Вниз. Сейчас же.

— Какого хера? — губы Берка скривились, когда он прошел мимо, и махнул на Корли, стоящего рядом с Коксом. — Ну, а он?

— Корли останется.

У Корли имелись связи почти с каждым не подчиняющимся закону ублюдком, слоняющимся по улицам, словно он был дудочником, за которым бежали крысы криминального мира. Они уважали его, что обычно действовало Коксу на нервы, но прямо сейчас он сделал исключение.

Берк протолкнулся через группу мужчин, сбегая из квартиры словно обиженный младенец.

— Теперь мы превосходим вас в количестве, — Боянский склонил голову набок и улыбнулся, словно угроза шефу полиции была для него такой же обычной вещью, как смена трусов.

— Мне нужно его имя. — Смелая просьба, но Кокс ступил на путь неправильных решений с тех пор, как его выбрали следующей жертвой.

— Пошел на хер, гнида. Я не следую указам копа.

Кокс ухватил Боянского за горло, пришпиливая его к стене внутри спальни.

Затворы трех пистолетов щелкнули одновременно, два из них были направлены на шефа.

— Воу! Погодите! — голос Корли прогремел поверх шума крови в ушах Кокса. — Просто, бл*дь, остановитесь! Мы здесь, чтобы расследовать серию убийств. У нас есть причина полагать, что убийца живет здесь.

Боянский фыркнул, когда хватка Кокса исчезла с его горла.

— Киллер. Больше похож на героя. Убирает все то дерьмо, которым вы, копы, слишком ленитесь заниматься.

— Послушай, этот человек немного неординарный, я не буду с этим спорить. — Спокойствие в тоне Корли пробудило у Кокса желание ударить ублюдка. Сосунок, наверное, надеялся, что Боянский пришьет Кокса прямо здесь на месте, чтобы Корли мог захватить трон и править в полиции в качестве шефа. — Кто бы это ни был, он охотится на больших игроков, без сомнений. Но он карабкается по пищевой цепочке, и рано или поздно, он доберется до самой большой шишки. Он приходит за психопатами. Не такими, как ты и Рев, Леон.

— Ты знаешь Рева?

— Да, я знаю Рева. Нас очень многое объединяет. — Как Кокс и подозревал, Корли знал всех теневых ублюдков.

Боянский фыркнул.

— Хорошо. Его имя — Алек Вон. Выехал шесть месяцев назад. Не возвращался. Ублюдок торчит мне за полгода аренды.

— Алек Вон, — повторил Корли. — Как он выглядит?

— Выглядит как е*аный гангстер, вот как. Как Аль Капоне, или подобный говнюк. Типа костюма в тонкую полоску и шляпы с пером.

— Ты знаешь что-нибудь о нем? Связи? Семья? Интересы? — ряд вопросов Корли казался бессмысленным на тот момент. Не было загадкой то, почему киллер выбрал семью Боянских. Если бы Кокс не был так занят возможностью наткнуться на что-то стоящее, он вызвал бы гребаную армию, чтобы вывести ублюдка на чистую воду, если бы понадобилось.

— По сторонам посмотри. Это вам не Башня Трампа. Сраные арендаторы, которые жили здесь, пришли с улиц. Я не покрываю ублюдков, я — их арендодатель, а не гребаная крестная, — он поправил воротник своей рубашки. — Вы получили информацию, которая была вам нужна. Заканчивайте и убирайтесь нахер отсюда. И если вы еще раз появитесь на территории моей собственности без моего ведома, с ордером или без, вы станете следующим Джимми Хоффой (прим. пер. — американский профсоюзный лидер. Дата смерти неизвестна, так как считается без вести пропавшим при загадочных обстоятельствах).

Трое мужчин вышли из квартиры, не скупясь на слова, которые только что повергли в страх шефа полиции Детройта.

Кокс повернулся к Корли.

— Я хочу, чтобы ты нашел информацию на этого Алека Вона. Я хочу знать все об этом у*бке — любимый цвет, во сколько он срет, как пьет свой долбаный кофе. И ты отчитываешься напрямую передо мной. Ни перед кем больше. Понял?

— Да. Понял.

Глава 38

Ник

Опрокидывая бутылку виски в горло, я проглотил полный рот жидкости, наблюдая за Обри, которая попивала пиво. Она готовила бекон на гриле, одетая в трусики, что выглядывали из-под моей одолженной футболки.

Ее вид просто не вписывался в общую картину. Обри казалась странно домашней после всего того марафона секса в этом захудалом доме в окружении полуразрушенных комнат, словно какая-то извращенная версия «Джун и Уорд Кливер» в гетто (прим. пер. — ссылка на жену и мужа Джун и Уорда Кливеров, которые считаются исконной семейной парой пригорода 1950-ых годов).

— Бекон готовится на завтрак, — я наклонился к столешнице, скрестив руки.

На ее щеке от улыбки появилась ямочка.

— Ты никогда не делал бекон с яйцами на обед?

— Никогда. По факту, где-то, в какой-то стране ты бы этим уже закон нарушила.

— Нет, нет, нет, — она подняла уже приготовленный кусочек с тарелки рядом и протянула его мне. — Бекон, как секс. Полезен в любое время суток. — Зажав бекон зубами, она прижалась ко мне, предлагая взять еду из ее рта, и когда я прикусил, она украла и мясо, и поцелуй. — И он такой чертовски хороший.

— С этим поспорить не могу, — я обвил ее руками, сжимая обе ягодицы, и наклонился за еще одним поцелуем. Впиваясь пальцами в ее плоть, я оценил высокий подъем и упругость ее попки. — Упругая, — сказал я сквозь сжатые зубы напротив ее рта. — У тебя бразильская попка.

— Французско-канадская вообще-то, но большое спасибо.

Я видел в ней какую-то экзотическую смесь, в каштановом цвете ее волос и золотом отливе глаз.

— Ты канадка?

— Мой отец был канадцем. Антон Левеск. Первый и единственный мужчина, которого я любила.

— Он умер.

Обри кивнула.

— Обоих моих родителей больше нет в живых. Мой отец умер в прошлом году.

— Ты сказала, он был первым и единственным мужчиной, которого ты любила. Что заставило тебя выйти замуж, если не любовь?

Ее ноздри начали трепетать от глубоких вдохов, словно она подготавливала себя к объяснению.

— Майкл был моим пациентом, страдал от потери… пожалуй, единственного человека в мире, которого он уважал. Кажется, он думал, что любовь сможет заполнить эту дыру. А я была дурой, что поверила ему.

— Так… ты работаешь с проблемными взрослыми? Я думал, с детьми.

— И с детьми тоже. Большинство моих пациентов столкнулись с жестоким обращением. У многих из них в результате травмы развились расстройства, — выскользнув из моего объятия, она стала у столешницы.

Я скрестил руки.

— Что подожгло интерес?

Ее взгляд опустился от моего, но лишь на секунду.

— Когда мне было девять, мы жили в весьма тихом районе Детройта. В Ривер Рог. Там жили многие автомеханики. Голубые воротнички. Мой отец был рабочим на фабрике, — она отхлебнула пиво. — У нас было не многое. Мы жили весьма бедно. По соседству жил мальчик немного старше меня, — Обри бросила на меня взгляд и покачала головой. — Я никогда не видела его в школе, не знала, ходил ли он вообще в школу. Ему никогда не позволяли покидать задний двор их дома, поэтому мы всегда играли у забора, где у меня была песочница, которую для меня построил папа. — Пока она говорила, то баловалась с пивом, кружа указательным пальцем по горлышку бутылки, ее глаза были расфокусированы, словно она потерялась в воспоминании. — Я делала пирожки из грязи и передавала их ему через забор. Помню, у него всегда были синяки на ногах, летом, когда он носил шорты. Как ни странно, я никогда не спрашивала о них, но была очарована глубокими оттенками фиолетового и пожелтевшего тех синяков, что уже начинали исчезать. Я никогда не подвергалась насилию. Не знала, что взрослый человек способен на такую ​​жестокость.

Слушая, как она описала его, я не мог не задаться вопросом, как ребенок смог так сильно повлиять на ее жизнь.

— Я... дала ему кольцо. Ничего дорогого, просто пластиковая безделушка, которую нашла в коробке с крупой, или что-то в этом роде. Сказала ему, что он мой лучший друг. Мой друг, хотя в то время я не знала, что это такое, — она нахмурилась, из-за чего брови сошлись вместе. — Он пропал без вести два дня спустя. Целую неделю я его не видела. Он никогда не выходил играть. Я подумала, может быть, он поехал в дом своей бабушки на неделю, как я иногда делала летом. Ночью я услышала звуки, которые напугали меня похлеще монстров за окном. И затем, в один день, на его заднем дворе показалось много людей — полицейских, журналистов, репортеров. В то время я не знала, почему все эти люди собрались там. Мама сказала мне, что я слишком маленькая, чтобы понять, и только потом я узнала, что его нашли привязанным к трактору в сарае и истерзанным пытками, — она прочистила горло, отрывая от меня взгляд. — Я думаю, что меня больше всего беспокоило, что он был всего в нескольких ярдах от меня. Я даже звала его по имени, но он никогда не отвечал. Должно быть, он так испугался, что даже не ответил мне, — она выдохнула с дрожью. — Я могла бы спасти его. Если бы я рассказала кому-нибудь о синяках, я, наверное, могла бы спасти его. Если бы я спросила, откуда они у него взялись, дала бы ему возможность попросить о помощи... но я этого не сделала, — Обри подняла взгляд на меня. — В тот момент я поклялась слушать. Я пообещала спрашивать и больше никогда не игнорировать синяки и шрамы. Я никогда больше не буду игнорировать знаки. И вот, что я делаю. Я помогаю интерпретировать знаки.

— Чем именно ты занимаешься со своими пациентами?

— Арт-терапией. У меня были уроки раз в неделю, — она снова улыбнулась, стоя рядом со мной у стойки. — До того, как меня похитили. Надеюсь, они не ждут записки с оправданием за мое отсутствие.

Ее комментарий заставил меня усмехнуться.

— Итак, что делает арт-терапевт?

— Создает. В потере или страдании можно найти радость в создании чего-то, чего раньше не существовало. Творение и исцеление рождаются из той же нити. Возможность дать жизнь чему-то, все еще почитая то, что потерял человек, иногда может исцелить душу

Я нахмурился.

— Ты не в силах заменить то, что потеряно, неодушевленными объектами.

— Нет. Ты никогда не сможешь заменить то, что потеряно, с помощью искусства. На самом деле, несколько картин, что я создала, были нарисованы от ярости и разочарования, раз ты об этом заговорил. Я бы отдала все, чтобы вернуть мою мать. — Ее голова откинулась назад, и она улыбнулась. — Помню, у нее была самая гладкая кожа и самые густые волосы. Я едва могла обхватить их своими маленькими пальчиками, когда она позволяла мне собрать их в кулачок. И ее запах. — Веки Обри задрожали, и она закрыла глаза, ноздри затрепетали, когда она втянула воздух. — Никакое рисование не могло передать такой замечательный запах. Словно дом. Но только до того момента, когда я впервые нарисовала ее лицо. После я была вынуждена вспомнить все, что мне в ней нравилось.

Опираясь локтями на столешницу, Обри опустила подбородок на ладони, и пока говорила, я попытался вспомнить, как пах мой дом. Это был запах стирки, когда моя жена настаивала на том, чтобы летом вывешивать ее на улицу. Запах еды, которую она готовила по вечерам, которая пахла так богато, что аромат заполнял каждую комнату. Запах духов Лены. Запах мыла в волосах моего сына после того, как она его искупала. Если бы я сосредоточился, я почти мог вспомнить.

— В течение стольких лет меня преследовали мысли, что я скоро забуду, как она выглядит. В жизни мы помним только самые удивительные вещи, которые запомнили наиболее четко, в самых ярких цветах. Все остальное — всего лишь белое полотно, — она выдохнула. — А некоторые выкрашены в такой черный цвет, что ты вообще не видишь цветов. С Майклом я всегда думала, что, если бы я могла просто выйти, убраться подальше от него, я смогла бы снова перерисовать эту черноту яркими цветами. Как когда-то. — Обри покачала головой, ее взгляд был направлен за меня, и брови опустились в безысходности, что заставило меня захотеть подхватить ее на руки. — Тем не менее, поверх черного ничего не нарисуешь. Независимо от того, сколько слоев краски ты нанесешь, чернота под ними всегда все поглотит.

Наконец она поднялась со столешницы, скрестив руки на груди. Красивая улыбка снова озарила ее лицо, когда ее взгляд покинул мои глаза.

— Во всяком случае, мой урок на сегодня окончен. Пожалуйста, возвращайтесь завтра, чтобы прослушать еще полчаса бессвязной болтовни Обри.

Я сделал еще один глоток виски, позволив ему обжечь горло, глядя на невероятно сложную женщину, которую я не думал, что когда-либо полностью пойму.

— Обри — такая же опьяняющая и красивая, как и смертоносная. Чем больше я узнаю о тебе, тем еще больше хочу узнать.

Прежде чем она успела ответить, мой телефон завибрировал в чехле у меня на бедре. Я поднял его, посмотрел на знакомый номер на экране и вышел из кухни в фойе, прежде чем ответить:

— Да.

Хриплый и низкий голос Боянского зазвучал на том конце трубки:

— Здесь были копы.

— Только копы или ФБР тоже?

— Думаю, шеф полиции. Не думал, что этот ублюдок работает над делами.

Мне хотелось посмеяться над этим.

— У него личный интерес.

— Дал им имя. Алек Вон, точно, как ты и сказал, верно?

Идея Алека. Способ сбросить их с моего хвоста.

— Хорошо. Там был ДеМаркус Корли?

— Ага. Хороший малый. Почти грохнул сраного шефа, и я уверен, что здешние начнут плеваться дерьмом из-за этого. — Он откашлялся с такой силой, словно его легкие могли выпрыгнуть через трубку в любой момент, и я отодвинул телефон от уха, пока он не закончил. — В любом случае, теперь мяч на поле. Удачи, мой друг.

— Благодарю. За все.

Моя жена выросла с Боянскими. Леон и его брат Фрэнк всегда присматривали за Леной, как два старших брата, которых у нее никогда не было. И поскольку полиция держалась в стороне от пресловутых братьев, которые были известны некоторыми из самых жестоких убийств в городе, они не колебались помогать, когда я к ним приходил.

Это качество Детройта. Приходилось быть осторожным в том, кому ты переходил дорогу, потому что у всех были связи.

— Всегда пожалуйста. Заставь их заплатить за то, что они сделали. И сделай это по-крупному, ты слышишь?

— Заставлю. Это я вам обещаю.

Когда я вернулся на кухню, Обри сидела на столешнице, между ее раздвинутыми бедрами была зажата ​​пивная бутылка, и у меня пересохло в горле. Она подняла вилку с яйцами и куском бекона на них с тарелки рядом с ней.

С гораздо большим аппетитом, чем к предлагаемой ею еде, я шагнул через комнату, положив руки по обе стороны от нее и открыл рот, чтобы съесть кусочек.

Она отдернула руку.

— Подожди. У меня есть вопрос. — Движение ее языка по губам привлекло мое внимание. — Мы, как бы, так и не добрались до тебя. Ты сказал, что разрабатывал видеоигры. Какие именно? — Она улыбнулась. — Похищение случайных девиц в беде?

Я усмехнулся, и она сунула еду мне в рот, привкус бекона с дымком обволок мой язык, пока я пережевывал прежде, чем проглотить.

— Не совсем. Игра про преступную мафию под названием «Лестница богов». Игроки выводят из игры крупных шишек от имени пресловутой семьи преступников Габриэлли, чтобы подняться вверх. Конечная цель — вывести Главу семьи Габриэлли. Это игра мести.

— Оу. А кто герой игры?

— Тот, на создание которого я потратил годы. Задолго до того, как разработал игру. Он основной герой.

— И почему он хочет отомстить? — вскинула бровь Обри.

— Я никогда не разработал полностью эту часть игры. У него была предыстория, но... Я просто держал ее в тени. Это делало его загадочным и сумасшедшим. Антигероем, своего рода. У него были довольно жестокие способы наказания, и на протяжении всей игры игроки сражались со своей совестью. Все, что им дано, — это отрезки памяти. Они создают свою собственную предысторию, чтобы оправдать жестокость, пока играют.

— Звучит словно хит, — она сунула еще один кусочек бекона в рот, пережевывая, когда говорила. — Не принимай слишком близко к сердцу. Из меня плохой геймер. Она пользовалась популярностью?

— Я не довел ее до выпуска. У меня была встреча с издателем вечером… — Я прочистил горло, удушая виноватое признание, которое всегда кололо мои мысли. — Просто не получилось.

— Ник? Я не хочу лезть, но... в ту ночь... как ты выжил?

Это был вопрос, который я задавал себе снова и снова. Я не знал, как. Физически или умственно.

— Я как-то поднялся на ноги, готовый идти за этими ублюдками. Где-то по пути я упал. Не знаю, где. Но меня нашла молодая девчушка. Девушка с улицы, — моя щека дрогнула от желания улыбнуться, когда я подумал о Лорен такой молодой. — Она вызвала скорую помощь. Взяла к себе мою собаку, пока я был в больнице. Я обязан ей своей жизнью.

— У тебя удивительное чувство преданности, Ник. Должно быть, это замечательное чувство для молодой девочки — заслужить такое уважение.

Я допил остатки виски и поставил его на столе.

— Лорен больше не девочка. Ей девятнадцать.

— Она что-то вроде дочери для тебя?

Тупая боль запульсировала в моем сердце при мысли о том, чтобы оборвать с ней все связи.

— Была. Сейчас она выросла. У нее свое жилье. И в колледж ходит.

— Значит, ты вырезал себя из ее жизни?

— У нас с Лорен есть правило. Никаких связей.

— Связи делают тебя уязвимым, — она отвела свой взгляд. — Итак, скажи мне... что ты будешь делать после того, как воплотишь свою месть?

— Я не загадывал так далеко.

— Потому что ты не знаешь, что на другой стороне? — Обри не подняла глаза. — Ты боишься, что у тебя не будет цели, как только ты его убьешь? Вот почему ты избегаешь связей? — Когда Обри наконец подняла голову, мои мышцы напряглись, когда я посмотрел в ее глаза, казалось, смотрящие прямо в мою душу. — Они связывают тебя с миром? С жизнью?

— Я не могу тебе лгать, Обри. Я не тот человек, которым ты меня считаешь. — Я сражался с ее взглядом, не отводя от нее глаз, но, черт возьми, она могла разрушить защиту человека. — Я знаю, что в твоей жизни случилось какое-то конченое дерьмо. Но оно не может быть хуже моего. Я хочу быть белым рыцарем, который отгонит все твои ночные кошмары, — наконец, разорвав наш зрительный контакт, я опустил голову. — Я был им раньше. Теперь во мне так много темноты, и я боюсь... — Черт, я даже не мог сказать слова, которые мучили меня последние пару дней.

— Ты ничего не боишься, Ник.

— Я боюсь причинить тебе боль, — кивнул я, смирившись с тем, что признался, что, в конце концов, станет меньшей болью для нее. — Ты права. После этого для меня ничего не останется.

Боковым зрением я мог увидеть, как она скрещивает руки.

— Так, это... касается того, почему ты выжидаешь. Последнее «ура», прежде чем ты отправишься устроить взрывное огнестрельное шоу, так?

Я не мог посмотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы ответить на вопрос.

— Я ведь тоже не та женщина, которой ты меня считаешь. Ник, я не ищу белого рыцаря. Я наплевала на белых рыцарей давным-давно. — Она вдохнула от моего непробиваемого молчания. — Зачем ты удерживаешь меня? Почему не отпустишь меня, или еще лучше, почему ты не убьешь меня?

Ухмыляясь, я покачал головой на то, что превратилось в смехотворную мысль. Странно, как разум мог переходить из одного состояния в другое.

— Я, может, и долбанутый на голову, Обри, но я не смог бы убить тебя, даже если бы попытался. Не теперь.

— Тогда зачем удерживать меня здесь? Почему ты не освободишь меня?

— Я еще не могу.

— Почему? Черт возьми, скажи мне, почему! — Ее кулак опустился на столешницу, и я поднял взгляд. Несомненно, она чувствовала такое же состояние неопределенности, в котором я был подвешен. — Я устала слышать, что ты не можешь. Я хочу знать, почему ты не можешь! Я видела... — Она прочистила горло. — В твоей комнате. У тебя есть мои фотографии. Им минимум год.

Я нахмурился, услышав о вторжении, размышляя о том, как много она узнала о моей жизни, когда рыскала в моей комнате.

— Ты рылась в моих вещах?

— Мне нужны ответы. Мне нужно знать, какую роль я играю в этом, Ник.

— Алек хочет тебя оставить. — Я хочу тебя оставить. Я чувствовал себя эгоистичным ублюдком, более жестоким, чем любой из мужчин, которых я убил за последние две недели. Передо мной сидело красивое раненое создание, оказавшееся в моей маленькой темной клетке, умоляя меня о свободе. Свободе, которую я отказывался предоставить, потому что эгоистично жаждал чего-то большего. Больше, чем она.

— Для чего? Ты сам хотя бы знаешь? Я бесполезна для Майкла. Если ты думаешь, что выиграешь какую-то сделку века, предложив меня взамен, ты ошибаешься! Ему насрать, если даже ты убьешь меня. Единственное, о чем он будет сожалеть, что не сделал этого сам! И если он придет к тебе за местью, это только потому, что ты подбил его на это. — Она подняла мой телефон со столешницы и пнула меня им в грудь. — Звони своему Алеку. Спроси его, чего он от меня хочет.

— Ты не понимаешь, Обри.

— Позвони ему.

— Я не могу...

Ее подбородок дрогнул с вызовом, чем я в какой-то мере наслаждаюсь. Благодаря его золотистым глазам, полным огня, черт меня дери, если я не почувствовал, что по моему телу пронесся поток. Огонь, что полыхал под кожей, превратил меня в сплошной гибкий провод от тикающей до взорвавшейся бомбы похоти.

— Тогда попробуй остановить меня, когда я уйду. — Она развернулась — длинные пряди волос заплясали вокруг плеч — и побежала прямо к двери, ведущей из кухни.

Я ринулся вперед, толкая ее спиной к стене, прижимаясь членом к ее сердцевине, пока она не почувствовала мою потребность в ней. Обхватив ее подбородок правой рукой, я зашипел, когда ее губы сжались. Черт побери, эти маленькие револьверные губки могли бы превратить меня во взорвавшуюся бомбу немедленного действия.

Я впился губами в ее губы и украл поток яростной ругани, которую она собиралась выплюнуть.

Обри пытаясь разорвать поцелуй. Бесполезно.

Потирание о нее медленными толчками утихомиривало приглушенный спор, вибрирующий напротив моих губ. Захватив ее волосы на затылке, я убедился, что она не смогла бы выскользнуть из моей хватки, и Обри сдалась, выгнув свое тело к моему.

— Хочешь правду? — спросил я. — Да, план был убить тебя вместе с Каллином, если он не пойдет на переговоры. Хоть я не собираюсь убивать тебя, но я также не собираюсь возвращать тебя обратно тому куску дерьма, что зовется твоим мужем. Но я не могу... отпустить тебя, пока что. — Скрипя зубами, я сжал кулак, которым удерживал ее за волосы. — Ты понимаешь? Я не могу.

В моих глазах, должно быть, четко и ясно читалась мольба.

За прозрачным щитом из слез ее глаза смягчились перед поражением.

— Да. Я понимаю. И это, пожалуй, делает меня такой же долбанутой на голову, как и ты.

Глава 39

Шеф Кокс

Кокс припарковался на круглой подъездной дорожке недавно обновленного особняка Брэндона Мелоуна. То, что наркобароны жили лучше, чем долбаный шеф полиции, кусало этого самого шефа за зад. Он поковылял вверх по лестнице к входной двери, съеживаясь от гортанного рычания, которое послышалось в виде предупреждения с той стороны. У Мелоуна было три датских дога, и Коксу хотелось пристрелить гребаных любителей костей, что уже были на взводе, еще когда он впервые с ними повстречался.

Раздался звук дверного звонка, пробудившего собак, которые сорвались на бешеный лай, пока дворецкий не подошел к двери, удерживая одного из дьяволов за ошейник, пока тот пошатывался и обнажил зубы.

— К Брэндону.

— Конечно, шеф Кокс. Вот сюда. — Дворецкий рявкнул команду собакам, и все трое отступили к стене фойе, где сели и застыли в напряженной позе.

Оказавшись внутри, Кокс последовал за дворецким в заднюю часть особняка, любуясь хрустальными люстрами, дорогими картинами, импортными гобеленами, мраморными лестницами — всем тем дерьмом, которого Кокс не мог себе позволить. Декорации превратились в помещенные в рамки джерси «Пистонс», подписанные бейсболки «Тайгерс» и шайбы «Ред Винс», что содержались в стеклянных шкафчиках — разнообразие спортивных атрибутов, которые наполняли игровую комнату Брэндона (прим. пер. — «Пистонс» — баскетбольная команда Детройта, «Тайгерс» — бейсбольная команда Детройта, «Ред Винс» — хоккейная команда Детройта).

Брэндон сидел среди незнакомых чернокожих мужчин вокруг секционного дивана — некоторые из них пили, курили, другие фыркали — и Кокс сел рядом с ними. По телевизору размером с экран в кинотеатре показывали футбол, и женщины, одетые в одежду настолько тесную, что Кокс мог увидеть их соски через ткань, сновали вокруг и между ними.

— Шеф Кокс. Надеюсь, у тебя есть новости о моем брате, — обратился Брэндон, затягиваясь сигарой.

Со стойким выражением лица Кокс ответил:

— Твой брат был найден сегодня утром на старом вокзале. Его изрезали и оставили истекать кровью. Крысы уничтожили большую часть внутренностей.

Брэндон ринулся вперед на своем месте, сбросив женщину, что лежала у него на коленях, на пол. Его ноздри затрепетали, когда он поднес оба кулака к вискам, ударяя по ним.

— Кто этот е*аный урод? — проревел его голос, заглушая комментатора по телевизору. — Он перешел дорогу неправильной, бл*дь, семье!

Пока Брэндон сидел, раскачиваясь, от истерики чуть не всосав большой палец в рот, Кокс наклонился вперед в своем кресле. Ему стоило тщательно выбирать слова. Хотя Брэндон передавал сообщения через Кокса и платил через Кокса, потеря родного брата могла стать причиной урагана его безумия. Достаточной, чтобы сделать что-то глупое, например, застрелить гонца, принесшего весть.

— У нас была подсказка, за которой мы последовали. Но опять же, мне нужно кое-то узнать. Три года назад твоя команда ворвалась в дом на Теодор-стрит. Вы сожгли его. Ты это помнишь?

Нахмурившись, Брэндон раскинул руки в сторону.

— Да, и что, бл*дь?

— Мужчина, который жил в этом доме. Ник Райдер. Ты убил его?

— Выстрелил ублюдку в череп. Да, мы убили его. Он сгорел в том доме.

— Ты уверен?

— Уверен, — он выпрямился, снова выбрасывая руки. — У*бок связан с моим братом?

— Потому что я думаю, что твой брат был убит в отместку за то, что вы сделали той ночью, кем-то, кто знал этого Ника.

— Кто это? Мне нужно его имя.

— У меня еще нет имени, — солгал Кокс, отталкиваясь от кушетки. — Но я скажу тебе вот что. Если ты мне лжешь, и если он не умер, я прикончу тебя, а то, что случилось с твоим братом, покажется убийством из милосердия по сравнению с тем, что я с тобой сделаю.

Взметнувшись на ноги, Брэндон вытащил пистолет, что был у него на бедре.

— Думаешь, что можешь разговаривать со мной вот так? Я поджарю твою е*учую белую задницу прямо здесь!

— Ого! — Один из его дружков засмеялся, их глаза закатывались с такой силой, что Кокс задавался вопросом, как ублюдки вообще понимали, что здесь происходит.

— А ты будешь принимать члены в задницу в своей тюремной камере всю свою оставшуюся жизнь, ты е*аный, гнилой кусок дерьма, — ответил Кокс, несмотря на пистолет, все еще взведенный в хватке Брэндона. — Не забывай, кто подписывает тебе сраные чеки.

Брэндон фыркнул, его челюсть сдвинулась, когда он провел рукой по носу и опустил пистолет.

— Еще хотя бы раз наставишь на меня пистолет, последнее, что ты увидишь, будет наконечник моей пули, что рассечет твой череп пополам.

Нагнувшись, Кокс схватил свернутую в трубочку купюру, что лежала на стеклянном кофейном столике, и перед тем, как направиться к двери, втянул в нос дорожку кокаина, которую сделал один из придурков рядом с ним.

— Хорошего дня, отморозки.

Глава 40

Обри

Лежа в кровати, полной подушек, в спальне Ника, где в старом кирпичном камине потрескивал огонь, я почувствовала, как мои веки потяжелели, когда обнаженным телом Ник прижался к моему.

— Итак, это место... ты долго здесь живешь?

— Всего пару месяцев.

— Здесь всегда было отопление, вода и электричество, или ты сам все сделал?

Он поцеловал чувствительное место у меня за ухом, и я дернулась, от щекочущего ощущения из-за его щетины.

— Сам провел.

— Ты решил все эти проблемы только для того, чтобы похитить меня? Я польщена.

— Для тебя только самое лучшее, — Ник прошелся губами по моей шее, посылая волнующее покалывание по упругой коже, пока поглаживал меня ладонью по голове.

— Твои руки не похожи ни на что, что я когда-либо ощущала, Ник. В твоем прикосновении и боль, и удовольствие.

— Боль? — Его слова вибрацией отдались от моего горла.

Продолжительно и непринужденно выдохнув, я закрыла глаза и перекатилась на спину, чтобы он мог посмотреть на меня, пока лежал, подперев голову рукой.

— Боль от осознания того, что это не принадлежит мне. Что это все временно.

Лазурные глаза резко посмотрели в сторону от меня.

— Быть ​​с тобой только усилило мои причины для охоты на Каллина. Не только из-за того, что случилось с моей семьей. — Он смотрел на меня, просверливая интенсивностью взгляда, брови нахмурились, а губа скривилась от отвращения. — За то, что он сделал с тобой. Какую боль он тебе причинил. Как пытал тебя. — Кончик его пальца скользнул по моему плечу. — Это прикосновение принадлежит тебе, Обри. И я обещаю те же руки, что стремятся доставить тебе удовольствие, принесут боль тем, кто причинил боль тебе. Я уничтожу кошмары, которые тебя преследуют, и принесу чертову голову Каллина на блюде за все то, что он с тобой сделал. За все, что он у тебя украл. Я обещаю тебе это.

Его лицо размылось из-за слез, что наполнили мои глаза.

— Что, если я скажу тебе, что не хочу этого от тебя? К черту Майкла. — Моя кровь бурлила от гнева. Была ли настолько важна месть, что он готов был умереть, рискуя? У Майкла было слишком много связей, чтобы его так легко можно было убить. — Я хочу тебя, Ник. Разве ты не понимаешь? Если ты умрешь, и даже если Майкл будет убит, в конце концов, он победит. Он заберет последнюю надежду, — я коснулась его щеки ладонью. — Я не могу потерять это. Не могу потерять тебя.

Нахмурившись, он перевернул мое тело и обхватил лицо ладонями.

— Если и существует женщина, способная вновь пленить мое сердце, то это ты. Независимо от того, что произойдет, Обри, я позабочусь о тебе. — Его губы едва коснулись моих в жесте, похожем на попытку успокоить мои мысли, и затем Ник прижался ртом к моему, язык двинулся мимо моих зубов, а поцелуй проник через холодный покров отчаяния, которое удерживало нас на безопасном расстоянии. Он как-то прорвался сквозь удушающую неопределенность, которая маячила, как черное облако, на грани разрушения нас обоих.

Я жаждала узнать его секреты. Не те, которыми он со мной поделился, а те, которые он отказался рассказать. Те, что лежали в какой-то запертой камере в его голове, куда я не могла добраться. Те, что отвечали на насущный вопрос, обосновавшийся в моей собственной голове — почему я? Что я могу предложить в его великой схеме? Искупление? Месть?

Если бы я хоть как-то могла разблокировать секретную дверь в его сердце, где я почувствовала что-то более темное, зарытое, защищенное зловещей ложью, которая висела в воздухе, возможно, тогда он доверил бы мне свою правду. Я могла бы исцелить его, и, возможно, он увидел бы во мне что-то, кроме мести.

Он увидел бы меня.

Глава 41

Шеф Кокс

Кокс упал в кресло напротив Каллина, который игнорировал его во время разговора по мобильному телефону. Каждая черная волосинка на голове мэра была стильно уложена и блестела от геля при свете офисных ламп. Должно быть, ему было за тридцать, подумал Кокс, но отсутствие морщин на гладкой коже, лишенной каких-либо складок, сметало лет десять его догадок. Понятно, что придурок слишком много времени тратил на свои косметические процедуры. Ни один мужчина не должен выглядеть так, будто он выкупался в куче гребаных косметических средств, прежде чем приступить к работе.

— Я все выясню. Придумаю что-нибудь и перезвоню вам, — Каллин потер лоб, казалось, расстроено. — Спасибо, что позвонили, — он закрыл телефон и, бросив его на свой рабочий стол, обеими руками закрыл лицо и приглушенно выругался

Господи. Кокс пришел к нему с продвижением по делу — задание, которого от него никогда не ожидали, поскольку казалось, что его усилий ублюдку, сидящему перед ним, всегда было мало, — но у него было ощущение, что его собираются отчитать за какую бы там ни было гадость, которая украла уже полчаса их встречи.

Руки Каллина скользнули по ровному лицу, и Кокс впервые хорошо посмотрел в его глаза, темные и налитые кровью.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты здесь, потому что нашел мою чертову жену.

Кокс знал этого ублюдка достаточно долго, чтобы распознать умиротворяющий тон его голоса, словно момент спокойствия перед тем, как ублюдок превратится в ураган ярости. Выпрямившись на своем стуле, он хмыкнул и прочистил горло, в гиблой попытке расслабить мышцы.

— У нас... эм… есть основания полагать, что существует связь между убийцей Око за Око и миссис Каллин.

— Основания полагать, — от интонации каждого сказанного слова Кокс почувствовал покалывание в позвоночнике, подобно животному инстинкту, когда зверь готовился сбежать. — И какой, скажи на милость, блестящий след привел тебя к такому выводу?

— Найдено видео трехлетней давности с Теодор-стрит, где имело место зверское убийство. Похоже, кто-то, связанный с этой семьей, может искать мести.

— Зверское убийство на Теодор. Это то самое долбаное видео, что только что попало на главный новостной канал ​​около часа назад?

Кокс нахмурился.

— Извините, сэр. Что?

— Этот звонок только что был от моего начальника штаба, который сказал мне, что город придет в ярость из-за истории, которая, по-видимому, сегодня словно вирус расползлась в социальных сетях и оказалась в вечерних новостях. Пошел слух, что на Дьявольскую ночь планируется массовый протест. Они даже ласковое имя для него придумали — «Конспирация Каллина». — От удара кулаком по рабочему столу Кокс вздрогнул. — Я как-то должен ответить тысячам жителей, желающим узнать, как я мог упустить из виду и закрыть глаза на такое зверство. Они оспаривают мои методы понижения уровня преступности в этом городе, а когда задаются вопросом, то начинают копать. И когда они докапываются, то начинают бунтовать. А когда бунтуют, ты получаешь гребаную анархию и Детройтский Бунт подобный тому, что был в 1967, и все это коснется меня! Каждый король в этом городе у меня под ногтем, готовый помочь мне убрать некоторые из этих, похожие на крысиные дыры, районы, которые сосут жизнь прямо из этого чертового пятна на гребаной карте, и теперь мне нужно найти что-то блестящее, чтобы отвлечь неугомонную стаю безработных хиппи, которым заняться больше нечем, кроме спасения человечества между своими коротким затяжками в курении трубки мира! Это все написал Ахиллес Х. Может, теперь ты мне объяснишь, как неприметное видео распространилось вирусом в тот же день, когда ты его обнаружил?

Словно раскат грома внутри головы Кокса, слова Каллина встряхнули подсказки, которые плавали в его мыслях последние пару дней. Вон. Ахиллес X. Могла ли здесь быть связь?

— Мы получили подсказку от парня, который владеет квартирой, где мы нашли видео. Некто Алек Вон. Я еще не знаю, как он связан с Теодор-стрит, или почему, но этот Вон... он больной на голову сукин сын. Может быть связан с Ахиллесом Х. Типа какой-то группировки или что-то в этом роде.

— Тогда, я полагаю, тебе стоит вытащить палец из своей ублюдочной задницы и убедиться, что ты найдешь его первым. Кто-нибудь еще знает об этом Воне?

— Еще один полицейский. ДеМаркус Корли. — Ярость завладела Коксом при упоминании имени копа.

— Удостоверься, что он держит свой гребаный рот на замке. Тебе понадобится элемент неожиданности, чтобы поймать его, если он такой же скользкий, как Ахиллес X.

— Я удостоверюсь, что ДеМаркус не скажет ни слова.

— А пока мне нужно найти способ отвлечь весь город.

Кокс посмотрел на Каллина.

— Чем могу помочь?

— Дьявольская ночь на носу. Они увидят меня такой же жертвой, какой может стать любой из них. Устрою им до охерения слезливое шоу и расскажу, что моя жена была похищена и, возможно, убита их героем, их возлюбленным Ахиллесом X. В конце концов, он действительно угрожал, что мне стоит присмотреть за тем, что мне важно больше всего. И я собираюсь предложить вознаграждение всем, у кого есть информация о ее местонахождении. Ты найдешь ее. И когда сделаешь это, я хочу, чтобы их обоих привели ко мне живыми.

— Я найду их.

— Хорошо, — Каллин расправил манжеты и фыркнул. — Потому что, если ты этого не сделаешь, город вскоре начнет искать кого-то нового на место шефа полиции, который встретит свою неудачную и несвоевременную кончину, пока будет мирно спать в своей уютной маленькой постельке.

Глава 42

Ник

Рассвет раскрывал свои объятия над городом, проливая свет на темные шпили, которые я видел со смотровой площадки здания Пенобскот. Глядя на город с высоты ста семидесяти метров над землей, я ждал, пока Алек прибудет в нашу старую обитель, добраться в которую можно по лестнице, ведущей к парапету у меня за спиной, за которым мигает знаменитый красный маяк. Все главные достопримечательности города казались красивыми и гордыми вокруг меня, граффити и разбитые окна были невидимые с этой высоты.

Всю свою жизнь я никогда не имел ничего против того места, где вырос. Детройт жил в моих венах, заражая кровь. Неважно, где я жил, он всегда был моим домом.

Здание Пенобскот было идеальным местом для наших встреч, и мы с Алеком часто сидели за пивом, балансируя на узкой стенке парапета. Вид напоминал нам, почему месть заключалась не только в том, что случилось с моей семьей. Дело касалось того, чтобы стать голосом тех, кто не может высказаться.

Странно, но пока я стоял там, меня начало мутить от высоты.

— Все еще думаешь, что у тебя хватит смелости прыгнуть?

Я повернулся, обнаружив Алека позади меня, с сигарой, повисшей между его губ, но снова вернул свое внимание к краю здания и посмотрел на крыши внизу. Я, вероятно, даже не долечу до асфальта.

— Может быть.

— Мне не нравится, как это звучит.

— Это имеет значение? Даже если Каллин не выполнит свою часть первым, ты все равно убьешь меня. Такова сделка, помнишь?

— Как я мог забыть? — ответил он, но я заметил, как дернулся его глаз.

— Конечно, если ты пришел сбросить меня с здания, по крайней мере, позволь мне сначала выбрать сторону, — я взглянул на перила. — Кажется, упади я с восточной стороны, будет слишком грязно.

— Значит, ты все еще хочешь пройти через это? До конца?

Я повернулся к нему лицом.

— Я должен.

— Можно предположить, что ты провел две недели с женщиной, но так и не трахнул ее?

Несмотря на серьезное выражение на его лице, от его вопроса на моих губах появилась улыбка.

— Неправильно предполагаешь.

Зажав сигару между губами, он переплел пальцы за спиной и начал расхаживать.

— И секс, которым ты занимался с ней, каким он был?

Почесав щеку, я не смог скрыть широкую улыбку, и отвернулся от него, глядя на великолепный вид на город.

— Хорошим. По-настоящему хорошим.

Я переплел пальцы, положив их на стену.

 — И у тебя так и не появилось желания исследовать ее тело? Чтобы увидеть, насколько темной и развращенной она готова стать по твоей команде? Вместо этого ты предпочтешь смерть?

— По моей команде? Она могла бы стать милой и послушной, но эта женщина делает то, что хочет, — дернув головой в сторону, я увидел напряженную позу Алека боковым зрением, и улыбка на моем лице поблекла. — Она жена моего врага, Алек. Ее муж уничтожил все, что что-то для меня значило. Он также уничтожил человека, который мог бы полюбить такую ​​женщину, как она. От меня ничего не осталось. Почему ты продолжаешь испытывать это? Чего ты, черт возьми, хочешь от меня?

— Правды, Ник. Никто не знает тебя лучше, чем я. И мне кажется, что ты влюбился в нее.

Его смелое заявление заставило меня вжать голову в плечи.

— Любовь слишком сильное слово для того, что я чувствую. Она была хорошим отвлечением, здесь я с тобой соглашусь.

Боль взорвалась в затылке, когда я ударился о стену позади себя, и обрел равновесие, в то время как Алек стоял, с сигарой во рту и пальцами, сомкнутыми на моем горле.

— Какого хера?

— Упрямый придурок! Я теряю терпение. — Он отпустил меня, и мои колени почти подогнулись, когда я сделал вдох, так отчаянно нуждаясь в воздухе.

Я потер затылок и издал грудной рык, потому что по мне пронеслось стремление ударить его.

— У нас есть более глобальнее темы на повестке дня, тебе не кажется? Например, план того, как вывести проклятого мэра города из игры? Кому какое дело до бабы?

Он прыгнул на меня, хватил за горловину моей футболки, отводя кулак отступил назад, но я перевернул его, и мы оба выровнялись.

Я ринулся вперед, но он пригнулся, и мой кулак врезался в окно двери за ним.

— Бл*дь! — Стекло разрезало тонкую кожу, оставив языки пламени плясать по моей плоти.

Ноги потеряли землю под собой, и гравий врезался мне в позвоночник, сметая поле моей видимости то вправо, то влево, увеличивая, затем затмевая его, прежде чем я смог нормально видеть. Алек оседлал меня, эта чертова сигара торчала из его рта, словно жвачка.

Я поймал его возвращающийся удар в воздухе, крепко удержав за запястье, готовый отбить следующий удар.

— Что, черт возьми, на тебя нашло? Какое это имеет значение? — Он молчал, а я продолжил: — Чтобы ты знал, я думал, что ты будешь злиться за то, что у меня появились чувства к ней, но ты ведешь себя так, словно готов убить меня, если бы я не чувствовал к ней ничего.

— Значит, у тебя на самом деле есть чувства к ней.

— Да. Есть, — вздохнул я. — Она делает меня чертовски сумасшедшим, и мое тело парализует напряжением рядом с ней. Но мои чувства не помешают нашему плану, так что остынь, бл*дь.

Он опустил кулак и отпустил мою футболку, словно я удовлетворил его.

— Скажи мне кое-что, Алек. Похищение Обри Каллин никогда не было частью первоначального плана. Что заставило тебя передумать?

Оттолкнувшись от гравия, он поднялся на ноги и вытер грязь с брюк.

— Это не важно, — он протянул мне руку. — Давай обсудим конечную часть этого плана.

Глава 43

Шеф Кокс

Кокс поднес бумажный стаканчик к губам, но, когда холодный кофе скользнул по его языку, то сморщил нос. Поставив кофе обратно в держатель для чашки рядом со своим сиденьем, он снова сосредоточил внимание на входе в многоквартирный дом Боянских. Скорее всего, пустая трата времени — слежка за местом из машины, — но Кокс был не в настроении получать больше смертельных угроз от Каллина.

Через окно лестничной клетки у него был хороший обзор на квартиру Алека Вона. Казалось, что урод был полной тайной — о нем нигде не нашлось ни единой записи — и, поскольку Боянский не заставлял своих арендаторов подписывать договора о съеме жилья, Кокс не мог быть уверен, что гребаный владелец дал ему настоящее имя.

Да ну нахер. Он ждал на углу, в квартале от здания, большую часть дня. Помимо какого-то пьяного куска дерьма, который, должно быть, вырубился где-то на лестнице, он не увидел ни одного человека, который пришел бы или ушел.

Кокс завел свой Бьюик, готовясь сорваться, но замер, когда, молодая девушка, или даже подросток, подошла к лестнице. Упругие черные кудри были стянуты назад в хвостик, и поверх свитера на ней была жилетка, джинсы, разорванные на коленях, и черные берцы, благодаря чему она выглядела скорее, как студентка, чем как уличная крыса. Красивая, по тому, что он мог видеть, с ее медово-коричневой кожей и стройной осанкой. Если бы Юлий был рядом, Кокс мог бы срубить за нее денег.

Она поднялась по лестнице и забралась через окно лестничной клетки. Кокс почти подавился, когда она остановилась перед квартирой 103.

— Так, так. Что же, бл*дь, это у нас такое? — пробормотал он, хватая бинокль, лежащий рядом с ним.

Она вытащила руку из кармана и постучала в дверь. Один раз. Два. Приложила ухо к двери и снова постучала.

Прошла минута, и девушка проскользнула вниз по лестнице, оглянувшись через плечо, как будто ее научили оглядываться, и пошла по тротуару.

Кокс подъехал вперед, оставаясь на приличном расстоянии, наблюдая, как она надела шлем, запрыгнула на скутер и сорвалась с места.

Он последовал за ней по улицам, держась на расстоянии около дюжины автомобилей позади, пока она не доехала до того, что казалось старой церковью. Она спрыгнула со скутера, размахивая шлемом в руке, дошла до двери и исчезла за ней.

Знак, висящий на здании, гласил «Прибежище», что было написано большими буквами на староанглийском, а под ним «Молодежный хостел». Улыбка скользнула по лицу Кокса, он поднял сотовый телефон рядом с собой и набрал номер.

— Чего тебе? — намек на презрение в голосе Брэндона говорил Коксу, что он все еще таил сильную злобу после их последней встречи.

— Услугу.

— Я знаю, что ты не просишь об е*аной услуге просто так.

— Тогда, наверное, тебе все равно, кто убил твоего младшего брата.

Последовала долгая пауза, прежде чем Брэндон наконец сказал:

— Я слушаю.

— Мне нужно, чтобы ты нашел девушку. Выглядит, как результат смешения рас. Кожа светлая. Вероятно, студентка. Как-то связана с убийцей. Она в «Пристанище». Я не знаю, одна она здесь живет или с кем-то. Избавься от других. Ее приведи ко мне. Живой.

— Считай сделано, — без колебаний ответил Брэндон.

— О, и просто смеха ради, попроси кого-нибудь заснять это на видео. Пожалуй, отправим собственное послание этому ублюдку.

Кокс улыбнулся презрительному смеху на той стороне трубки.

— Черт, да, — ответил Брэндон.

Глава 44

Обри

— Мои дорогие жители Детройта... — На экране Майкл, чьи губы образовали жесткую линию, и камера сфокусировалась на его дрожащем подбородке. — С тяжелым сердцем и... — он прочистил горло, — ... такой болью, что я... — закрыв лицо рукой, он покачал головой так, что меня саму потрясло. — Я потерял кого-то настолько... дорогого мне. Моя жена, Обри Каллин, была похищена и считается... — голос мудака дрожал, пока он говорил. Театральная показуха, должно быть, истощила его. — Мертвой. Я предлагаю большую сумму денег любому, у кого может быть информация о ее похитителе, коим считается Ахиллес Х. В предыдущем видео он угрожал забрать то, что я ценю больше всего. И… — Каллин разразился рыданием, достойным смеха. — … он сделал это. И я хочу справедливости. Моя жена не умерла зря. Она принесла так много в этот город, и я прошу вас, мои замечательные жители, помочь мне найти ее убийцу. Помогите принести ей справедливость, которой она заслуживает.

— До чего же конченый душевно больной придурок, — сказала я, лежа рядом с Ником на кровати, пока мы смотрели новостной отчет на его ноутбуке. — Как будто ему было не насрать на меня! — Я положила руку на грудь Ника, сжав ладонь в кулак. — Ооох! Если бы у меня был пистолет... — Я впилась в его живот, но хлопнула рукой по своему рту, когда поняла, что сделала. — Прости.

— Полегче, револьверные губки, — на его щеках появились ямочки от усмешки, глаза сверкали от юмора. — Мне нравится, когда ты злишься. Это как прелюдия.

Я улыбнулась.

— Так тебе нравится агрессия, а? — спросила я, крадя возможность заглянуть ему в голову. — Хочешь, чтобы я связала и отшлепала тебя?

Он вздрогнул, хотя не могла сказать, притворяясь или нет.

— Не дразни меня.

— Ник... когда мы были вместе на днях, я хотела спросить тебя. Был момент, когда... — Мой желудок сжался, когда его взгляд дернулся в сторону от меня. — ...ты казался другим. Словно... что-то еще... что-то темное было внутри тебя, и ты… пытался спрятать его от меня. — Тем не менее его взгляд увильнул от меня. — Я чувствую, что в тебе есть что-то еще. — Развернув свой сжатый кулак, я схватила его за руку. — Я хочу, чтобы ты знал, Ник. Мне понравилось то, что я увидела. Я не боюсь этого.

— Что именно ты видела? — интерес в его голосе сказал мне, что я на правильном пути, и невинное движение его языка по губам включило мои датчики хищницы. Я хотела взять эти сладкие губы в рот и укусить.

— Я увидела страдающий разум. Конфликтующий. Знаю, что часть тебя хочет причинить мне боль. Наказать меня за то, что произошло. Другая часть тебя... спокойная, гуманная сторона хочет отбросить эти мысли и коснуться меня нежными руками. — Я подняла его костяшки пальцев к губам, закрыв глаза, когда поцеловала их. — Я хочу их обе. — Возможно, объединение двух желаний может исцелить его разорванный разум.

— Я же сказал тебе, Обри. Ты больше не мое возмездие. Я не хочу причинять тебе боль.

— Я не говорю, что ты сознательно хочешь причинить мне боль. Но думаю, что в глубине души, что-то внутри тебя жаждет положить конец твоей боли.

Грудь Ника поднялась, и он отвел глаза от меня, как будто просьба заставила его нервничать.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю, что не хочу, чтобы ты прятался от меня. Если это то, что удерживает тебя на расстоянии. Если поэтому ты надевал перчатки, когда впервые коснулся меня. Зачем сдерживаться, когда ты внутри меня. Я хочу, чтобы обе стороны соединились — ненависть и нежность. Хочу показать тебе что… я понимаю обе стороны. — Я мгновение пожевала внутреннюю сторону губы, пытаясь тщательно подобрать слова. — Что бы ни случилось в конце этого... Я дала тебе всю себя. Свои страхи. Свои желания. Это все твое. И теперь я хочу всего тебя.

Он толкнул меня на спину и оседлал мое тело. Руки по обе стороны от меня, он поймал меня в ловушку своим массивным телом, зажимая меня между мощными бедрами.

Я не сопротивлялась ему. Не хотела. Вместо этого ждала его — скажет ли он, отвалить, или нет, ждала хотя бы толики намека на то, что я была права. Что он сдерживался.

— У меня есть более темная сторона, Обри. Не уверен, что ты захочешь влезть в это дерьмо.

— Но я хочу.

Было ли это во мне с самого начала или являлось результатом моей испорченной жизни с Майклом, но часть меня тянулась к темноте. Жаждала тот вид секса, который повышал мой адреналин. Я хотела, чтобы мы оба распадались на кусочки, разрушались, погибали до тех пор, пока не открылись бы полностью. Я хотела сломить с ним неуверенность и пасть пред жаждой его грубых рук на моей плоти. Секс с ним был идеален, но я хотела его хаос. Хотела, чтобы он оскорбил меня страстью, выпустил свой гнев на волю. Но не был таким грубым и жестоким, каким был Майкл, или те мужчины со своими грязными лапами. Мне нужен неукротимый секс. Первобытный. Мощный. Раскованный. Красивый, но смелый. Я хотела почувствовать его глубоко внутри себя.

Стон Ника отдался вибрацией на моих губах, стал громче, когда мои руки скользнули по его животу. Прижав подбородок к моему, он раздвинул мои губы, и в мгновение наше дыхание смешалось. Живот стянуло от ожидания того, что должно было произойти. Захватив мои волосы, Ник провел языком по моему рту, прежде чем протолкнуть язык между моими зубами и станцевать танго с моим, из-за чего волны жара бросились прямо к моему центру, так как этот мужчина уничтожил все мои представления о поцелуях.

Похороненное под броней, сталью, которая охраняла его сердце и держала в клетке его душу, было что-то более глубокое, темное. Болезненное. Я хотела разорвать это и разоблачить его секреты, приласкать их, чтобы я могла их успокоить.

Угроза в его глазах оживляла меня. Я понятия не имела, чего ожидать. Открыла коробку с надписью «Опасно!» со всех сторон, и, возможно, щелкнула выключателем детонатора, угрожая разорвать себя на миллион кусочков. Однако, какая бы тьма ни скрывалась в его тенях, я хотела ее. Я поймала ее искру вчера, когда мы впервые занялись сексом. Тогда Ник связал мне руки, как будто что-то еще сражалось внутри него, и освободил меня, предпочел заставить меня коснуться себя. Мне нужно было знать, как далеко он зайдет. Как далеко простирается его глубина?

— Ты уверена в этом? — спросил он.

А чертово небо голубое? Конечно, я была уверена. Я хотела, чтобы он увидел что-то еще, что-то, кроме размытых краев его будущего.

— Да.

Я провела языком по внутренней стороне зубов, когда Ник наклонился к тумбочке и вытащил из ящика черную ткань — возможно, ту же черную ткань, которую он использовал, чтобы завязать мне глаза в ночь, когда похитил.

— Это насилие, оно... оно в моей крови. Я не хочу причинять тебе боль, Обри.

— Я думаю, мы убедились, что ты не способен причинить мне боль, Ник.

Его грудь вздымалась с каждым вдохом, интервалы между которыми становились короче, его зрачки расширялись, как будто он каким-то образом получал кайф от этой мысли. Боже мой, какой терзаемой и оскорбленной женщиной это сделало меня, раз я испытываю восторг от того, что грядет? Возможно, у меня была уверенность, что мужчина не причинит мне вреда, но это была единственная карта, которую он пока показал мне. Что за извращенные удовольствия скрывались за этой улыбкой, за уверенным голубым взглядом, еще предстояло увидеть, и я не могла дождаться, чтобы сделать себя желанной жертвой.

Раньше я никогда не отдавала руководство мужчине, никогда не позволяла полностью контролировать себя. Это приходило с доверием. Его было тяжело заработать, и после опыта в ванной я решила, что Ник был единственным человеком на планете, за которым я последую в воду так, как и последовала.

Меня беспокоило, что он держал свои желания на коротком поводке — чувствовал, что не может полностью отпустить себя со мной. Это было тем, что я могла вернуть ему.

Меня нельзя было назвать хрупкой женщиной. Я была ожесточенной. Обученной противостоять даже самым мрачным желаниям. Маленькой части меня было стыдно признаться, что я находила утешение в этой темноте. Что я жаждала порочности и боли. Не глубокой, проникающей боли, как порезы, которые я переносила от ножей Майкла, или кнутов, которые он использовал на моей спине, а животное желание впиться когтями, кусать, ударить, разорвать его на части, не в силах выдержать мысль о том, что его не будет во мне. Вот что я думала о Нике.

Если я правильно его прочитала, он тоже этого хотел.

Ник снова открыл ящик рядом со мной, и звон у меня над ухом заставил меня повернуться, чтобы увидеть длинное лезвие, которое он положил на ночной столик. Я заставила себя сглотнуть, мое сердце подпрыгивало в грудной клетке, кровь стыла от паники. Возможно, он неправильно понял.

Мне нужна была страстная боль. Не увечье.

С края кровати жар от его взгляда прожигал дыры на моем лице, а я изучила острые зубцы ножа и подняла свой взгляд на Ника. Я подозревала, что могущественные, хищные глаза изучали меня, ища какие-то признаки страха.

Я правильно прочитала его. Я оказалась права на его счет и собиралась доказать это. Даже если бы на мгновение он подумал, что может причинить мне боль, в моем сердце я знала, что он не мог. Эта темнота под поверхностью была яростью от его боли, и я намеревался дать ему освобождение — то самое освобождение, которое он показал мне в ванной. Эйфорию от победы над страхом, призраками, которые держали нас на расстоянии. Я хотела, чтобы он сломил тьму, как и я сломила страх перед водой.

Я откинулась на подушку и, сдавшись, кивнула.

Резкий рывок его брови вверх был последним образом, который я унесла в темноту, что пришла с повязкой на глаза.

Только звук разрыва, движение холодной рукояти по моей груди и слабая прохлада на коже были кратким предупреждением, прежде чем он зажал мои руки за спиной, используя рукава рубашки, которую я позаимствовала.

— Мне нравится срезать с тебя одежду. Я хочу купить тебе целый гребаный гардероб из рубашек и трусиков, которые я смогу разрывать, когда захочу. — Он прикусил мою нижнюю губу, втянув ее в рот, прежде чем отпустить.

— Или я могу продолжать заимствовать твою одежду.

Пока рубашка удерживала меня в плену, он снял с меня бюстгальтер, и зубами мягко провел по твердому пику моего соска, прежде чем укусил меня.

Застонав от радости от того, что мои руки связаны, пока он играл с моей грудью, я наклонила голову назад, приподняв оба пика вперед, и позволила ему сделать то же самое с другой грудью.

— Посмотри, как твое тело реагирует на меня. Словно создано специально, чтобы я мог сыграть на нем. — Он был другим по сравнению с тем, что было ранее, звучал спокойно, но властно.

Теплая рука Ника скользнула по моему бедру и внутрь свободных боксеров, пока он не нашел мое влажное лоно. Боксеры скользнули к моим лодыжкам, сковывая ноги, когда он затягивал ткань вокруг них, и двигая руками вверху, я раздвинула колени в стороны, давая ему разрешение поиграть с моим клитором.

Он удерживал меня там, ерзающую и извивающуюся, ожидающую его прикосновения.

— Пожалуйста, Ник, — облизывая губы, я приподняла задницу с кровати, покрутив бедрами, поскольку боль тянула глубоко внутри.

— Почему, Обри? Разве ты не видела, на что я способен? Почему ты хочешь дразнить эту сторону меня?

— Потому что, — сказала я, — я хочу всего тебя. И если это то, кем ты являешься, то я жажду именно этого. — В темноте я представляла себе черты Ника — глаза, подбородок, лицо, натянутое и жесткое, его тело, напряженное, когда он всматривался в меня с такой интенсивностью и любопытством. Мои ноги раздвинулись под ним. — Пожалуйста, прикоснись ко мне. Сделай что-нибудь. — Тепло пульсировало по моему телу — потребность почувствовать, как его руки заставляют меня сходить с ума. Я бы коснулась себя, если бы не связанные запястья.

Он едва касался своим телом моих сосков, пока его губы ласкали мое горло, и я издала долгий, гудящий стон, который, вероятно, напоминал раненое животное. Его пальцы скользнули в меня, входя и выходя, словно два поршня.

— Ник, дай мне больше.

— Ты хочешь больше?

— Да, дай мне больше.

— Хорошо. Я сделаю это. Да простит меня Бог, если я причиню тебе боль.

Он освободил руки от рубашки и вытянул их над моей головой, где они были прикованы к постели, хоть он и не снял повязку.

Тепло его тела покинуло меня, и щелчок закрывшейся двери заставил меня поднять голову с подушки.

— Ник? — Я потянула за цепи, ударившись о матрас, пока лежала обнаженной. Уязвимой. Умирающей от ожидания и необходимости быть заполненной.

Еще один щелчок, и я втянула губу в рот. Откинула голову назад и издала болезненный вздох, потираясь о холодную простынь на кровати.

— Пожалуйста, Ник.

Хватка за затылок оторвала мои плечи от подушки, и запах виски ужалил в нос.

— Выпей это. Поверь мне, тебе понадобится.

Виски заполнило мой рот, обжигая, скользя мне в горло.

Лоб прижался к моему, сладкий запах ликера в дыхании Ника ударил по моему лицу, и он потянул волосы затылок.

— Как далеко ты хочешь, чтобы я зашел?

— Пока не почувствуешь себя свободным.

Его хватка окрепла.

— Как ты можешь быть тем, кого я все время жаждал?

— Потому что я знаю, что чувствуешь, когда прячешься за маской. — Я выпустила дрожащий выдох, вытянув шею. — Теперь покажи мне, что ты прячешь за своей.

Щекотка ударила по моей груди, выстреливая удовольствием прямо к моему лону. Я приподняла бедра. То, что я приняла за перо, спустилось ниже на мои босые ступни, и я засмеялась, брови сошлись вместе как от боли, так и от нужды и щекотки, которую он усиливал.

Подняв мои лодыжки, Ник провел по ним пером, затем по моим бедрам, и я закричала, изогнув спину:

— Ник!

Когда он добрался до моих ребер, я громко смеялась, извиваясь от мучительного покалывания.

Мягкие перышки танцевали по моей коже, когда он снова подобрался к груди, оставив мой рот открытым, когда ощущение поглотило меня, втянуло в отчаяние. Я хотела, чтобы каждым дюймом своего тела он прикасался ко мне, его член наполнял меня, толкнул меня через край в стратосферу. Мне так отчаянно нужно было кончить, что боль зарождалась в моем животе.

— Если это... твоя темная сторона... не стесняйся... втянуть меня... в любое время, — произносила я между тяжелыми вдохами.

Схватив мои бедра, он перевернул меня, и мои руки скрестились между собой, натянув цепи, когда я встала на колени.

Кожа скользнула по внутренней части моих бедер, и твердая сила коснулась внутренней части моих коленей.

— Оседлай мое лицо.

О, черт возьми, его слова!

Когда он скомандовал, мои бедра задвигались на щетине его подбородка, и я почувствовала сильную щекотку против моих складок.

— Господи!

Влажный «исследователь» прошелся вдоль моего центра, проник в меня, и я изогнула спину, пока его язык извивался, как у мастера по вылизыванию кисок. Наполовину смеясь, наполовину желая расплакаться, я сдалась ощущению — узелку, затянутому глубоко в моем желудке, зудящему от желания взорваться вокруг него.

Цепи зазвенели у изголовья — звук удара и скрип кровати. Мои мышцы потянулись, руки оцепенели от напряжения, пока я объезжала его быстрее с абсолютной несдержанностью. Неумолимый кончик его языка, посасывание, вылизывание, дуновение, вибрирующий звук напротив моего лона заставили меня нестись к финишу.

Пламя лизнуло бедра, и мой живот втянулся, пока спина выгнулась в дугу. Рот открылся от боли и удовольствия, когда я свернулась в плотный, готовый лопнуть, шар напряженности.

Его пальцы вонзились в мои бедра, два из них погрузились в меня, трахали, пока Ник вылизывал и сосал.

От пальцев на ногах вспышка молнии взобралась по моим ногам к позвоночнику, пробралась выше и врезалась в заднюю часть голову ослепительной волной света.

Тепло разлилось по мышцам, покалывая, когда каждый дрожащий вздох протискивался через приоткрытые губы.

— Вот… черт!

В комнате раздался шлепок его руки по моей заднице, и я выкрикнула проклятие, лениво покачивая бедрами, пока он вырывал из меня мой последний оргазм.

Раздвинув колени в стороны, я опустилась, коснувшись лобковой костью его подбородка, пока пыталась отдышаться.

— Черт возьми.

Я едва могла говорить.

Ник выскользнул из-под меня, и он схватил меня за бедра, снова поднимая мою задницу вверх.

Рука сжала мою грудь и ущипнула, и я воспротивилась ему.

— Ник!

— Ты просила тьмы. Я собираюсь дать тебе ее. — Его член вошел в мою задницу, и мой крик отскочил от стен. — Ты и есть насилие внутри меня, Обри. Мое самое изящное разрушение.

Глава 45

Ник

Я лежал рядом с Обри на кровати: наши пальцы переплетены, тела, запутавшиеся в простынях. Ее левая рука покоилась на моей груди, как будто она боялась, что я мог подняться и уйти.

Она умоляла об извращенности внутри меня, и, когда моя совесть восстала против меня, я отдал ее ей. Она принимала всего меня, часами, пока мы оба не рухнули. В экстазе. Никаких отключек. Никаких криков от страха. Никакой боли. Только Обри и я, лежащие в крови и поту от того, чего мы оба так жаждали.

Прошло два дня после звонка от Боянского, и Дьявольская ночь наступила. Финальное шоу. То, из которого я не собирался возвращаться.

Мою голову наводнили вопросы, на которые у меня вдруг не было ответов. Например, что теперь?

Стоит ли мне преследовать свою месть? Окончательный план уничтожить Майкла Каллина и все банды сразу? Взорвать их всех к чертовой матери, и позволить Алеку наставить на меня пистолет.

Или мне лучше уйти?

Хотя, что бы сказал Алек? Вся работа. Планирование. Наблюдение. Годы, которые мы вложили в финальный акт мести — все это — выбросить в окно из-за какой-то женщины?

Не какой-то женщины.

Обри.

Ее пальцы мягко сжали мой подбородок, и она направила мой взгляд на себя.

— Ты сейчас где-то в другом месте.

— Просто думаю.

— Что тебя беспокоит?

Я покачал головой и перекатился на нее, пока не заключил ее в клетку под собой, поцеловал ее, мысленно унесся не более, чем на час назад, когда цепи растворялись в моем сознании. Я был свободен. Не поглощен ничем, кроме темной тяги к этой женщине. Когда отстранился, ее опущенный вниз взгляд сказал мне, что ее что-то смутило.

— Ник... Я знаю, что это не то, что мы планировали, — ее взгляд вернулся ко мне. — Я не стану загонять тебя в ловушку. Но я не могу позволить тебе сбежать на верную смерть. Не теперь. Я слишком много вложила в тебя.

— Вложила? — Я выдохнул и снова упал на спину. — Обри...

Боже, чувство такое, словно я только что провел такую ​​же беседу с Лорен. Мне ненавистно было снова произносить эти слова, но в моей жизни было слишком много риска. Даже если бы я решил не следовать этому плану и умчаться с ней в закат, я разозлил слишком много людей, которые скоро встанут на тропу войны ради мести. Обри станет идеальной мишенью.

— Думаю, тебе будет лучше убраться так далеко от меня, как можешь, — закончил я.

— Зачем мне это делать? — Она потерла лицо обеими руками. — У меня от тебя сейчас голова кружится. Ты меня ненавидишь. Ты хочешь меня трахнуть. Ты не можешь отпустить меня, а теперь ты думаешь, что я должна уйти?

Я не мог обвинять ее в ее же замешательстве. Боже, даже я не знал, какого хера я хотел.

В одну минуту я хотел убить ее, а в следующую — каждого отморозка, который когда-либо тронул ее.

— Каллин и Кокс должны умереть. Я должен закончить это.

Она вскочила с места и положила руки по обе стороны от моего тела.

— В этом я с тобой, Ник, поверь мне. Он причинил боль очень многим людям. Включая меня, — кончиками пальцев Обри скользнула по моей щеке. — Тебе нужна месть? Давай выбираться отсюда. Уберемся отсюда и никогда не вернемся. Мы будем улыбаться ему оттуда, где светит солнце, и мир правильный. Бежим со мной.

Если бы я только мог. Если я бы думал, что раскаяние при воспоминании моей жены и сына в те последние минуты, меня никогда не настигнет, я бы сбежал с ней. Попытался бы вернуть какое-то подобие жизни вместе и посмотрел, что получилось бы. Может, когда-нибудь я снова буду счастлив. С ней я, вероятно, мог бы быть.

Я ухмыльнулся и притянул ее для поцелуя.

— И что мы будем с собой делать?

От хитрой улыбки на ее щеках появились ямочки.

— Все, чего захочет твое сердце. Твоя команда — мое желание, — она прикусила мочку моего уха и хихикнула, когда я схватил ее за руки и начал щекотать.

— Это так, черт возьми. Ты слишком пылкая, чтобы говорить тебе, что делать, револьверные губки, — я продолжил свое нападение, уклоняясь от ударов в бок, пока она пыталась вырваться на свободу, и перекатился на нее. Прижав руки к кровати, я удерживал ее на месте, глядя в прекрасные, яркие, золотистые глаза, которые начали сверкать. Обрушивая свои губы на ее, я принимал ее борьбу против моего тела, пока она не успокоилась, и ее стон задрожал в моем рте. — Ты заставляешь мужчину усомниться в его мотивах, это точно.

— Ты можешь хотя бы представить себе место, где мы встречаем рассветы, занимаемся сексом, едим, принимаем душ, занимаемся сексом, лежим на солнце, провожаем закаты, занимаемся сексом.

— Я поддержу эту тему...

— Я не видела, как садится солнце, пять лет. Пять лет я была так сосредоточена на выживании, и теперь... — Ее улыбка поникла до задумчивого вздоха. — Заставь его остановиться.

— Что заставить остановиться?

— Время. Я хочу остаться здесь, в этом месте навсегда, с тобой.

Я открыл рот, чтобы заговорить, но звонок мобильного предупредил о сообщении. Подняв телефон, я нажал на сообщение от Леона.

«У меня для тебя кое-что есть. Забери на месте передачи».

— Что там? — спросила Обри, когда мой желудок скрутился внутрь.

Забирать у Леона я ничего не планировал. Понятия не имел, что меня может там ожидать.

Вернул телефон назад на тумбочку и посмотрел на Обри.

— Не уверен, что хочу знать.

***

Место передачи было в заброшенном офисном здании за Маунт Эллиот, где Боянский часто оставлял для меня пакеты — наркотики, оружие, все, что мне было нужно. В течение нескольких месяцев они позволяли мне снимать квартиру над их баром — место, где человек мог остаться совершенно анонимно, так как никто не переходил дорогу Леону Боянскому. Это как перейти дорогу главе семьи Гамбино.

Хоть мне и стоило мысленно приготовиться к ужасному акту возмездия Кокса, вместо этого я сломал весь мозг, пытаясь представить, что Леон оставил для меня. Передача не всегда была хорошей. «Передача» означало, что он не хотел, чтобы кто-то за ним следил.

Разбитое стекло, гниющая древесина и бумага засоряли пол под рухлядью в виде мебели, тяжелой от грязи, и я прошел мимо в заднюю комнату. Там, прислоненный к стене позади стеллажа с полками, ждал пакет с типичной запиской, прикрепленной тонкой лентой: Ник.

Я сорвал маленький лист бумаги и открыл конверт. Из темной глубины пакета я осторожно вытащил холдер из конверта, и поднял его, чтобы увидеть то, что, по-видимому, было SD-картой.

Жжение внутри подсказывало мне, что содержимое этой карты не несло ничего хорошего, и часть меня хотела выбросить ее, выбежать из здания и притвориться, что я ее не видел.

Логическая сторона меня спрятала ее в карман и вышла из здания.

***

Иногда у меня бывает предчувствие.

Прошло полчаса с тех пор, как я забрал SD-карту, и хотя я до сих пор не посмотрел ее содержимое, что-то сказало мне, что я окажусь в противостоянии между Обри и тем, что это призовет меня сделать.

Возможно, это были мои сомнения в отношении будущего наших извращенных отношений, коих не должно было быть, или, может быть, это было отчаяние, позволяющее мне каждую ночь падать жертвой ее чар, чтобы быть затянутым в постель, где единственная мысль, простейшая мысль в моей голове, была о том, как заставить эту женщину кричать мое имя.

В любом случае, у меня было чувство, которое я не мог игнорировать, поэтому инстинкт заставил меня налить бокал вина из бутылки, которую я прикупил на обратном пути в поместье.

Обри лежала на кровати и читала Фолкнера. Когда я подошел с бокалом красного вина, ее глаза загорелись.

— Ооу! Я так давно не пила вино. Что за повод?

Я пожал плечами — жест сам по себе ложь — и поставил бокал на тумбочку.

— Подумал, это может заставить тебя опьянеть быстрее. Позволит мне воспользоваться тобой.

Улыбаясь, она подняла бокал рядом с собой и сделала глоток.

— Мммм. Пикантное. Люблю красное сухое.

— Я оставлю бутылку здесь. Нужно кое-что закончить, и я вернусь убедиться, что ты разогрелась. — Уголки моих губ приподнялись в улыбке, несмотря на то, что узлы скручивались внутри меня, и я вышел из ее комнаты, проталкиваясь в дверь своей спальни.

Оказавшись в гардеробной, я вставил карту в компьютер.

Файл был подписан «Расплата», а узлы в моем животе свернулись туже, когда я нажал «открыть».

Крики полились из черноты на экране, которая в конце концов превратилась в незнакомую комнату. Камера приблизилась к обнаженному телу женщины, грудь которой подскакивала от толчков в ее тело. Картинка увеличилась, приблизив член оператора, врезающийся в нее, а затем камера, дрожа, поднялась на ее тело, искажая качество. Его резкие вдохи заглушали ее мучительные крики, а объектив повернулся вправо, показывая ее руки, связанные за спиной.

Я понятия не имел, кто эта женщина, пока камера не поднялась на ее лицо.

Узкие ярко-карие глаза.

Угольно черные волосы, рассыпавшиеся вокруг ее лица.

Бледная кожа с небольшим розовым оттенком.

Джейд.

Мое сердце замерло, не столько из-за женщины в кадре, сколько из-за той, которая не попала в камеру.

— Кто такой Алек Вон? — спросил мужчина, врезаясь в нее настолько сильно, что ее черты исказились, и она закричала от боли. — А? Давай. Гребаная шлюха. Маленькая гребаная шлюха. Кто такой Алекс Вон?

— Я не знаю! Я не… знаю никакого Алека!

Оператор рассмеялся, словно ее рыдания забавляли его, и скрутил ее сосок, прежде чем впиться грязными ногтями в ее задницу.

— Да... вот так, шлюха. Кричи. Кричи громко. Никто тебя не услышит.

— Я... член... опасной группировки. Они найдут тебя. И они убьют тебя! — Ее крики эхом раздались в комнате, и смех мужчин последовал за ними.

— Ты уже будешь мертва, милая.

Ее крик достиг холодящей кости высоты, а затем разбился в тишину.

Камера открыла новую сцену.

В центре того, что оказалось подвалом с высокими стенами и запятнанными шлакобетонными блоками, на стуле сидела фигура, повернутая спиной, ее руки были связаны. Брезентовый мешок был наброшен на голову.

Освещенный лишь светом от камеры, подвал выглядел в основном пустым, с несколькими тенями, застигнутыми на фоне. Возможно, заброшенный, но, когда оператор обошел вокруг жертвы, в кадре появился поднос с инструментами — все покрытые, по-видимому, кровью.

Глубокие хриплые вздохи, сопровождаемые тихим смешком, показали некоторое волнение со стороны таинственного видеооператора, и я приготовился, когда его рука потянулась из-за камеры и сняла мешок.

Боль ударила мне в грудь. Я едва мог втянуть воздух. Мои руки сжались в кулаки по бокам, зудя от желания пробить стену.

Кровь приклеила волосы к ее лицу, скула выглядела так, будто была разбита, а затем выколота резцом. Глаза заплыли черным и синим, блестели от гноя.

Лорен.

Вытащив стул из-под себя, я швырнул его в стену, оставив зияющую дыру пыли и разрушенного гипсокартона. Удар за ударом, я разбивал дерево на куски и, бросив его на пол, принялся расхаживать, потирая свой череп.

— Кто она?

От вторгшегося голоса мои мышцы сжались, и я медленно повернулся, чтобы увидеть Обри, стоящую в дверях.

— Лорен.

Ее глаза закрылись, и я заметил, как поникли ее плечи — то же поражение курсировало и во мне.

— Она у Майкла, не так ли?

— Я предполагаю, что у его людей, да, — я зажмурил глаза так сильно, что голову пронзила боль, и я сильнее прижал кулаки к вискам. — Она спасла мою жизнь.

— И теперь ты собираешься спасти ее.

Глубоко вдыхая, я попытался успокоить бушующую бурю в моих венах, ярость, готовую вырваться на свободу и кого-то убить.

— Я должен.

— Это... это видео… ловушка. Ты понимаешь это, да? Возможно, она уже мертва. И когда ты...

— Это не имеет значения, Обри — опустив руки, я открыл глаза и посмотрел на нее. — Я дал ей обещание.

— Не делай этого в одиночку, это все, что я говорю. Я хочу пойти с тобой. Я смогу тебя прикрыть.

Я покачал головой.

— Нет, — я оттолкнул ряд одежды и потянул на себя дверь, встроенную в стену, где хранил оружие, и вытащил M-24, «Глоки», магазины.

— Это... самоубийство, Ник. — Отчаяние вплелось в ее слова, но даже Обри и существование ее воображаемого мира не могли остановить меня. — Послушай меня. Прямо сейчас ты неизвестный. Они понятия не имеют, кто ты. Ты ворвешься туда?

— У меня нет выбора. Лорен умрет. — Толчок в мою грудь отшвырнул меня только на шаг, но в груди все еще грохотало разочарование.

— Ты можешь умереть! Проклятье! Остановись! Подумай!

— Я должен попытаться спасти ее.

Слезы наполнили ее глаза, и мне пришлось отвести взгляд. Я не мог видеть боль предательства, с которой она смотрела на меня.

— А если... с тобой что-то случится? Что тогда?

— Кажется, все мои обещания сводятся к убийству этого человека. Поэтому я и перед тобой выполню это обещание, Обри, — отвернувшись от нее, я собрал все остальное оружие. — Сегодня. Я обещаю освободить тебя.

Щелчок за спиной привлек мое внимание.

Обри отошла к краю моей кровати и остановилась, направив дуло на меня.

— Клянусь е*аным Богом, Райдер, я застрелю тебя там, где ты... — она дважды моргнула. Нахмурившись, провела тыльной стороной ладони по лбу, когда отступила назад. — Какого черта?

Я проверил часы. Прошло пятнадцать минут с тех пор, как я опоил ее наркотиком.

Когда я подошел к ней, ее руки на рукояти дрожали.

— Что ты сделал? — Она завалилась набок, заставляя мои мышцы напрячься, прежде чем схватилась за кровать. — Какого?..

— Прости, детка, — качая головой, я наблюдал, как действует наркотик. — Я не позволю тебе пострадать.

— Ник! — Пистолет упал на пол, и она рухнула на край кровати. — Пожалуйста, слушай... пожалуйста... не... Я лю...

Я бросился вперед и взял ее ослабшее тело на руки, прежде чем она ударилась о пол.

Глаза Обри закатились, пока она боролась, чтобы оставаться в сознании, и я поцеловал ее, нежно уложив в постель.

— Ни... к. По… шааа… луйста... не... я.. мнее.. нуушн… ш… тобы ты оста… лся… Я… не… см… — Ее веки задрожали и закрылись, напряженность исчезла из ее тела на моих руках.

— Обри, — прошептал я, поглаживая ее по щеке. — Мне нужно кое-что тебе сказать, — я коснулся пальцем ее закрытых глаз, которые не так сильно дрожали от моего прикосновения. — Сумасшедшая, красивая девушка, — я медленно поцеловал ее, еще раз пробуя ее губы. — Я бы сбежал с тобой. Если бы все было по-другому. Ты единственная женщина, которая заставила бы меня все бросить.

Я тяжело выдохнул от правды своих слов. Маленькая, податливая женщина разорвала на кусочки всю ту сталь, что я ковал внутри, чтобы никого не пускать. Она показала мне кусочек сердца, которое можно исцелить. Если бы только у меня не было так много обещаний, включая и то, что я дал ей. Каллин должен был умереть. Я не мог позволить ублюдку, который заклеймил ее, уйти.

— Только мне не суждено. Будь свободна. Будь счастлива. Тот, кто причинил тебе боль, умрет сегодня вечером, и ты сможешь восстать из пепла. Сможешь жить любой жизнью, которой захочешь, — опустив ее голову на подушку, я поцеловал ее мягкие губы. — Я люблю тебя.

В последний раз проверив свой арсенал, я вышел из спальни. Едва сделал шаг за порог, как сокрушающий шар врезался мне в грудь, посылая искры электричества по спине. Я ударился о стену и скользнул на пол, мой мир отклонился по своей оси, покосившись в одну сторону, а затем вновь обретя равновесие.

Я поднял глаза, чтобы увидеть неясное очертание Алека, стоящего надо мной с рукой, сжатой в кулак.

— Ты никуда не пойдешь, Ник, — в его голосе не было ни капли юмора, как и места для оспаривания.

— У них Лорен. Я должен ее спасти.

— Лорен никогда не была частью плана. В случае, если ты забыл, я давным-давно сказал тебе попрощаться.

В моей голове раздались тревожные сигналы, предупреждающие меня, что на горизонте назревала драка, потому что я знал, что непоколебимый взгляд на его лице не нес ничего хорошего.

— Я и попрощался. Я не имею ни единого гребаного понятия, как они ее нашли, но я не собираюсь стоять и смотреть, как она умирает. Она спасла мою чертову жизнь, Алек.

— Спасла ли?

Мои глаза сузились.

— Ты чертовски прекрасно знаешь, что да. Теперь убирайся нахрен с моего пути, иначе я...

— Ты что, конкретнее? — Его губы растянулись в злобной усмешке. — Убьешь меня? Мы оба знаем, что ты не можешь.

У меня нет на это времени.

Я снова врезался спиной в стену, и воздух покинул легкие.

Он удерживал меня там, скрежеща зубами от гнева, который я видел только несколько раз.

— Это конец, Ник. Гребаная игра изменилась. План взорвать все к чертям больше не подходит. Слишком много невинных умрет. Каллин предлагает молодых девушек на ночь. Он держит их там. Ты вытащишь детонатор, и все они сгорят.

Игра включала в себя взрыв места встречи — места, где сходятся банды, чтобы последовать плану вечера, и смести с лица земли другой район. Это была бы прекрасная возможность уничтожить их всех. Ударить по самым известным ворам в городе, преступным баронам, а также по самому главарю Майклу Каллину.

— Значит, я их выведу. По одной.

— Ты не выберешься оттуда живым, а значит, и Лорен тоже.

Прищурив глаза, я прижал руки к голове, там, где испытывал пульсирующую боль, поскольку она угрожала втянуть меня в очередную отключку.

— Что ты предлагаешь, Алек? Чтобы я позволил ей умереть?

— Я пойду вместо тебя.

— Зачем тебе это делать? Это решение не лучше моего. И нет никакой гарантии, что ты спасешь Лорен.

Он отпустил мое горло и вытащил сигару из кармана.

— Тебе нужно остаться в живых. Ради нее, — его взгляд поднялся к спальне, где спала Обри.

— С ней все будет хорошо.

— В течение года мы оба наблюдали за ней. Ты всегда смотрел на нее глазами убийцы, а я смотрел на нее глазами спасителя. Смотрел на нее, как на ту, кого хотел захватить, обладать и защитить. — Он закурил сигару, подув на один конец, чтобы разжечь лучше, и дважды втянул, прежде чем шагнуть передо мной. — Я влюбился в нее, пока ты продолжал свой крестовый поход, чтобы уничтожить ее. Это не твоя вина, Ник. Ты не знал той информации, которую знал я. Информация, которую я скрывал от тебя, потому что думал, что ты почувствуешь себя преданным. — Резко выдохнув, он сделал паузу и расправил руки в стороны. — И ты уж точно не заслуживаешь высшей награды в попытках остаться в живых.

— Тогда зачем мне нужно было наблюдать за ней? Если ты думал, что я могу убить ее?

— Потому что ты не подлый ублюдок, несмотря на то, что думаешь. Я верил в то, что ты увидишь то, что я увидел в ней, и что твое рвение убить ее исчезнет, — с сигарой, зажатой между губ, Алек покачал головой, поправляя запонки. — Я не могу позволить тебе сделать это в одиночку, Ник. Это подстава, и ты не выйдешь оттуда живым. Это самоубийство. Обри хрупкая — она ​​сломается, если потеряет тебя.

— Она сильнее, чем ты думаешь, Алек.

Он кивнул.

— Да. И она влюблена в тебя. Ты сможешь провести ее через ту боль, с которой сам так хорошо знаком? Сможешь отнять у нее то, что когда-то было отнято у тебя?

— Ублюдок, — я покачал головой, ярость волнами пульсировала по венам. — Ты привел ее сюда, чтобы я в нее влюбился и отказался от идеи покончить с этим. Завершить. — Я зажмурил глаза и потер лицо рукой. — Она была единственной частью плана, которая не вписывалась. Для меня это никогда не имело смысла, а теперь... — Я кивнул, желая пнуть себя за то, что был так слеп. Не то чтобы я не был влюблен в эту женщину, но знай я, что это был план, наверняка попытался бы уйти от неизбежной боли. — Теперь я понимаю. Ты надеялся, что она заставит меня передумать.

— Я сделал то, что считал правильным. Что было хорошо для нас троих. Я не могу позволить тебе убить себя, Ник. Я никогда не планировал придерживаться сделки. — Я чувствовал, что он изучает меня, ища какие-либо признаки того, что я могу поколебаться. — Подумай о Лене. Чего бы она хотела для тебя? Что бы она сказала тебе прямо сейчас?

Боль запульсировала в сердце. Моя жена, бескорыстная женщина, которой всегда была, сказала бы мне положить конец безумию. Позвать других, чтобы помочь найти Лорен, и оставить прошлое в прошлом. Снова быть счастливым.

— Но это ведь ты ее любишь! — Потирая лоб, я как-то сдерживал темноту в узде. — Ты никогда не пытался показаться ей прежде, потому что... отдал ее мне.

— Да.

Момент ясности прорезал густой туман путаницы, заволакивающий мой мозг, когда я вспомнил его слова в тот день, когда мы смотрели, как Каллины раздают пакеты гуманитарной помощи на улицах, когда я спросил его, двигается ли он дальше. Он двинулся.

— Полагаю, тогда остается только одно, — поднявшись с пола, я протянул руку, чтобы пожать его, притянув его в объятье. — Ты заслуживаешь ее больше, — прошептал я.

Сделав шаг назад, я ударил Алека кулаком в лицо.

Кровь брызнула по сторонам, и его тело упало на пол. Резкая боль ужалила запястье, и я поднял руку с кровоточащими костяшками и пульсирующей болью в костях. Встряхнул рукой, сгибая пальцы, чтобы справиться с болью, и присел на корточки рядом с телом Алека.

— Прости, дружище. Я делаю то, что считаю правильным. Хотя, ты ошибаешься, если думаешь, что я делаю это для себя. Я делаю это ради нее. Я спасаю ее. Ты не единственный, кто влюбился.

Глава 46

Шеф Кокс

Кокс оцепил периметр старого здания Айронворкс, проверив все возможные укрытия, в которых мог бы скрыться опытный убийца, и остановился, когда зазвонил его телефон. На экране вспыхнул номер Берка.

Кокс ответил на звонок.

— Начальник, где вы есть? — взбешенный тон Берка толкнул Кокса за грань.

— Не в чертовом офисе. А что?

— Здесь служба внутреннего расследования. Кто-то донес на вас, — он понизил голос. — Они хотят поговорить с вами. Что вы хотите, чтобы я им сказал?

Райли. Крыса ублюдочная. Скорее всего, его привлекли из-за угрозы мелкому засранцу. Нужно было пришить ублюдка, когда у него был шанс.

— Просто... не пускай их в мой кабинет. Мне насрать, что тебе придется им сказать, но не пускай туда этих ублюдков, ясно?

— Они спрашивают о деле «Око за Око».

Раздражение победило над паникой внутри него.

— «Око за Око»? Что это, мать твою, такое?

— #ОкоЗаОко. Это хэштег, который используется в соцсетях.

Гребаные социальные сети.

— У нас идет расследование. И у нас ни черта нет на этого парня. Вот что ты им скажешь.

— У нас есть зацепка по Обри Каллин. Не знаю, даст ли она что-то. Какой-то парнишка, примерно тринадцати-четырнадцати лет, сказал, что он искал железо с некоторыми парнями, которых он знает с улицы. Сказал, что видел ее в лесу недалеко от заброшенного особняка на Браш Парк.

— Браш Парк?

— Да. Он пришел за вознаграждением. Я сказал ему вернуться, когда вы будете на месте.

— Нахер этого мальца. Когда он вернется, скажи ему, чтобы он возвращал свою задницу в школу. А я пока проверю зацепку. Посмотрю, даст ли она что-то.

Глава 47

Ник

На SD-карте, на которой я нашел душераздирающее видео с Лорен, также зафиксировались важные геолокационные данные, которые позволили мне отследить, где было снято видео.

Я был уверен, что именно на это и надеялся отправитель.

Старое здание Айронворкс уже давно было самым известным машиностроительным заводом, прежде чем закрылось в начале девяностых. Расположенное на Этвотер, вдоль реки Детройт, оно выглядело бельмом на глазу, с заколоченными, разбитыми окнами и стенами, исписанными граффити, среди деловых зданий, которые вели свою деятельность поблизости. Строительное оборудование стояло заржавелое на соседнем поле, словно кто-то в свое время планировал сделать что-то с этой крысиной дырой, но затем отказался. Идеальное место, чтобы разместить кучку похищенных девушек, дабы развлечь самых известных преступных лордов города.

Я пробрался на корточках через улицу, вдоль реки, скрывшись за деревьями и кустарниками, осознавая, что каждая истекающая минута означала для Лорен еще один вдох. Я уже засек двух головорезов у бокового хода с восточной стороны, но не мог сказать, сколько их могло быть внутри. Также никаких признаков Каллина.

Хотя все они ожидали меня. Пришлось надеть на свой пистолет специальный глушитель, который крепился к обычному, в надежде сохранить мой приход настолько тайным, насколько это возможно.

Держась в тени, я проскользнул по Этвотер, в сторону здания, где кустарники скрывали разбитое окно. Взглянув внутрь, обнаружил двух мужчин, одетых в черное, куривших сигареты, пока АК свободно болтались в их руках. Похоже, что они были одни в маленькой комнатке перед большей рабочей зоной.

Через прицел моего M-24 я настроил траекторию выстрела и дважды спустил курок. По одной пуле для каждой головы. Мужчины упали на землю кучей, и я забрался в здание, подняв перед собой пистолет, готовый выстрелить в то, что двинется.

Когда проходил мимо упавших мужчин, закинул один из их АК себе на спину и продолжил путь в следующую комнату.

Стена из стали отделяла меня от пустого пола рабочей зоны здания. Обойдя угол, я вышел к большому блоку оборудования, выстроенному вдоль стены, от которой на второй этаж вела лестница.

За столом в центре открытой комнаты дюжина мужчин играли в карты, курили и пили, словно на гребаной дружеской встрече городских подонков под единой крышей.

Остановившись у подножья лестницы, скрывшись за машинами, выстроенными у стены, я сделал глубокий вдох и направил М-24 вперед.

Первый выстрел запустил весь механизм в движение. Словно после вторжения в муравейник с огненными муравьями, ублюдки выбежали из своих укрытий, поэтому я, поднимаясь по лестнице, целился в мужчин, которые в первую очередь заряжали пушки — четверо вальяжно стояли спереди, трое за мужчинами, играющими в карты.

Один.

Два.

Три.

Бум. Готовы.

И игра началась.

Пули проносились мимо моей головы, словно были запрограммированы стрелять по этому уровню. Я пригнулся за стальными перилами, поднялся еще на несколько ступенек, прежде чем остановился и снова выстрелил, пришив еще одного вооруженного.

Звуки выстрелов рикошетили от стен, когда дюжина или около того мужчин подорвались со стульев и ринулись через пустое помещение. Я подтянул АК и выпустил обойму, полив комнату «свинцовым дождем» с моей точки нахождения, прежде чем у них даже был шанс.

От резкого движения в поле моего бокового зрения я нацелил пистолет на самый верх лестницы и убрал еще двоих, сохраняя свой темп, пробираясь и не останавливаясь. Остановка недопустима.

Пули звенели у моих сапог, отскакивая от стали. Я нацелился на мужчину на первом этаже, истекавшего кровью, пока он полз по упавшим от пуль телам и пытался выстрелить в меня. От одного выстрела из винтовки он упал с пулей в голове.

Я с пистолетом наготове открыл дверь ногой. На грязном матраце, прижавшись спиной к бетонной стене и прикрывшись простыней, сидела девочка.

— Одевайся и уходи. Ты свободна.

Соседнюю дверь я также выбил ногой.

Свист пули коснулся уха, сбив меня вбок. Я отскочил назад, при этом выпустив две пули в грудь нападавшего. Делая долбаный глубокий вдох, я тихо произнес молитву и подал знак девочке, чтобы уходила.

Следующая комната оказалась пуста. Обогнув угол, я коснулся уха, обнаружив небольшое пятно крови.

Отморозок.

Еще одна дверь отделяла меня от бог весть чего с другой ее стороны. Я сжал АК, выбил дверь и отпрыгнул в сторону, когда поток пуль направился через нее. Когда все прекратилось, я присел на корточки, плотно прижавшись спиной к прилегающей стене и заглянул за угол. Четверо мужчин стояли с пистолетами, нацеленными на дверь. Я вернул им дождь из пуль возвратным огнем и проскользнул внутрь.

Двое мужчин лежали мертвыми. Еще двое прятались за ржавыми металлическими скамейками.

Я проскользнул за большим стальным шкафом, направив пистолет на мужчин через прицел своего 24-го, и выпустил по пуле им в головы.

Придерживаясь своего укрытия, я ждал. Еще три человека с винтовками вошли в комнату из прилегающего коридора.

Один. Два. Три. Бум. Готовы.

Я продолжал идти в лабиринте пустых, заброшенных комнат, которые напоминали пустые офисы. Я был на первом этаже западной части здания, когда услышал крики Лорен.

Мышцы напрягались, я подготовился к большему количеству выстрелов, но прежде чем смог достать пистолет, кулак врезался мне в щеку, голову повело в сторону.

Я встряхнулся и спустил оружие с плеча на землю. Размяв челюсть, которая ощущалась сломленной, я уклонился от очередного удара, возвращая контрудар с хрустом в плече, и голову урода откинуло назад.

На колеблющихся ногах злобная рыжая морда с такого же цвета бородой и под два метра ростом, стояла с кулаками наготове. Уклонившись от двух ударов, я схватил его за затылок и уложил на землю ударом локтя снизу вверх, от которого его голова лениво покачивалась по полу.

Я сплюнул на него кровью и продолжил идти на звуки, которые слышал.

Дальше по коридору через еще одну дверь. Господи, это здание когда-нибудь закончится? Я достиг гораздо более широкого открытого помещения и, замедляя шаги, направился к входу. В комнате отдыха с пустыми торговыми автоматами, выстроенными у стены, четверо мужчин стояли вокруг стального стола.

Среди них еще двое брали девушку, которая выглядела не старше восемнадцати.

Прицелившись, я успокоил руку и убрал их одного за другим до того, как они смогли даже обернуться.

Крики Лорен снова достигли моего слуха, повысив адреналин в крови. Девушка, на которой были мужчины, захныкала, когда полезла за разбросанной на полу одеждой, и, пройдя мимо нее, я направился через комнату к лестнице.

За еще одной дверью находился погрузочный док здания, где они хранили большую часть техники. Балкон, соединяющий две стены обширной зоны, с короткой лестницей с обоих концов.

В центре комнаты большой мужчина в огромной белой футболке и спущенными джинсами стоял спиной ко мне, закрывая мне вид на то, что лежало по другую сторону от него. Только черные завитки волос, свисающие над краем длинного деревянного верстака, и знакомый звук женского голоса, дали понять, что я нашел Лорен.

Моя губа изогнулась, и я выстрелил в его ухо. И еще раз в его горло на всякий случай. Я пробрался вниз по лестнице, и когда он упал, я увидел окровавленное тело Лорен.

Стрельба извергалась справа от меня, и я перекинул АК наперед, пристрелив человека под лестницей. Я перепрыгнул оставшиеся шесть ступеней и, прижав АК к груди, убрал двух приближающихся мужчин в кожаных жилетах с байкерскими нашивками, оба вытаскивали пистолеты.

Переводя пистолетом то влево, то вправо, готовый выстрелить, я направился к верстаку спиной вперед, пнув ногой ублюдка, который лежал рядом с ним, кровь засочилась из его уха и горла.

Проходили секунды. Никого больше не было.

Я развернулся и поднял свою маску. Красивое лицо Лорен, достойное модели, было изрезано в месиво, избитое, опухшее и сочилось гноем.

— Ник, — рыдание ударило по ее груди, когда она подняла дрожащую руку к моему лицу. — Он-о-они… спрашивали... меня.

— Шшш, все в порядке, солнышко. Я пришел сюда за тобой. Мы вытащим тебя отсюда.

— Я... прости. — Вдох, который она втянула, громким хрипом отдался у нее в груди. — Я знаю... ты сказал не приходить... Я просто... хотела тебе сказать... Я получила свое письмо, — уголки ее губ опустились, и слезы потекли в лужицу у нее под головой. — Меня… приняли... на бюджет.

Бл*дь! Паника скрутила мои внутренности. Я не мог позволить ей умереть. Не здесь. Не таким образом. Вся ее чертова жизнь промелькнула у меня перед глазами, и я мог увидеть ее однажды в выпускной мантии, принимающей награды, потому что Лорен не позволила бы себе стать кем-то меньшим, чем самой лучшей.

— Я вытащу тебя отсюда. Просто держись.

— Я... я... я должна сказать... тебе что-то. П-п-пожалуйста…

Я едва мог видеть сквозь слезы, застилающие мой взор, пока мысли о Каллине прожигали дыры в моей голове, когда я смотрел на изуродованное тело Лорен. Порезы и зияющие раны говорили мне, что она может не пережить поездку в больницу. Секунды тикали у меня в голове, а я не знал, что делать. Позволить ей высказаться, потому что иначе могу не услышать ее последние слова, или встретиться с возможностью, что мне не удастся уйти с ней дальше, чем до своей машины.

Напрягая мышцы, я утихомирил дрожь в руках и сморгнул слезы.

— Тебе нужно поторопиться, солнышко. У нас нет времени, — мой взгляд упал вниз, и кровь застыла в жилах. Ее насильник вспорол ей живот, кровь стекала на пол. — Вот, черт, Лорен. Мы должны идти!

— Ник... Я кое-что не рассказала тебе. Я должна была... долгое время... назад. В ту ночь... пожара. Я была с... моим братом и его командой. — Она говорила сквозь рыдания, от которых мое сердце цеплялось за ее слова, стремясь увезти ее из этого места, ада, в котором она пострадала. — Кучка... наркоторговцев. Они поджигали… некоторые заброшенные дома. Просто веселились. А эти мужчины... пришли из ниоткуда. Они были под кайфом... все они. Пытались... изнасиловать меня... и убить тоже. Я выбралась. Я кричала... о помощи. Никто не отвечал. Весь проклятый район не слышал меня… словно я была каким-то преступником. Твоя жена... впустила меня. Я спряталась... в подвале, как... она и… сказала мне.

Онемение расползлось по моей коже, когда одна недостающая часть головоломки, наконец, встала на место, прекрасно вписываясь в то, что я спрашивал у себя в течение многих лет. Почему они выбрали нас? Почему оказались там?

— Она позволила мне спрятаться, — слезы скользнули по ее щекам. — От них.

— Теперь это не имеет значения, Лорен. Ничего из этого не имеет, ты слышишь? Теперь заткнись нахрен. Мы убираемся отсюда.

— Это я… была виновата. Мне так... жаль, Ник. Я была глупым... ребенком с улицы. Ничего не имела. Ты изменил… мою жизнь. Прости... за то, что я сделала. Я... люблю тебя... Ник. — Слова слетали с ее губ при каждой возможности между ее отчаянными попытками дышать.

— Не смей мне, бл*дь, умирать на моих руках, Лорен. Просто держись. Я собираюсь перекинуть тебя через плечо, хорошо? Просто держись.

— Ник... они сделали... так много плохого, — слезы текли по щекам, собираясь в маленькой луже под головой, которая смешивалась с кровью, пролитой из ее ран. — Мне так страшно.

— Я... я поднимаю тебя. Просто... Я не хочу причинять тебе боль, но я должен вытащить тебя отсюда.

Ее слабая хватка на моей руке заставила меня замолчать, и я уставился на ее опухшие, избитые глаза, мерцающие от отражения света, резко контрастирующего с ее бледным лицом.

— Кто охраняет... стадо?

Внезапная легкость в ее голосе наполнила меня страхом. Я опустил плечи и склонил голову, понимая, что не вынесу ее из этого места живой.

— Пастух, — прошептал я в ответ.

— Кто такой... пастух?

— Твой брат.

— Мой... брат. — Ее веки затрепетали, перед тем, как мышцы смягчились в моей хватке, и она обмякла на моих руках.

Я уткнулся лицом в ее волосы, мышцы натянуты словно тетива лука, и мои проклятия отскочили от стен.

— Как трогательно.

Голос прозвучал сзади.

Я натянул маску на лицо и повернулся, наставив АК на Каллина.

За ним стояла дюжина головорезов, некоторые со своими АК, и все оружие было направлено на меня.

Неважно, насколько быстрым я бы оказался, они казнили бы меня, как чертова команда, снаряженная для расстрела.

Глава 48

Обри

Открыв глаза, я увидела перед собой размытость, словно слишком близко смотрела через увеличительное стекло. Смогла разобрать детали — дверь в ванную, свет, прилегающую стену. Все остальное было слишком широким для моих глаз, и я прищурилась, пытаясь сморгнуть ощущение. Голова запульсировала тупой болью, когда я уселась на кровати. Кровать. Это кровать Ника. Почему я не могла вспомнить, как сюда попала?

Вспомнила, что направила на Ника пистолет. Зачем? Он причинил мне боль? Я не чувствовала боли, кроме легкой головной. Он угрожал мне?

Я ломала мозг, пытаясь вспомнить последние несколько минут. Крики отдавались внутри черепа, заставляя меня слегка ударять руками по обе стороны от моей головы.

Видео.

Кусочки собрались вместе, пересказывая историю всего за несколько минут до того, как я отключилась. Девушка. Пытки. Ник пошел за ней.

О, боже. Он пошел за ней!

Он пошел за Майклом.

Я хлопнула бугорками ладоней по вискам.

— Давай же! Вспоминай! — Я поймала его за просмотром видео в... в... его гардеробной!

Подпрыгнув на кровати, я снова упала на матрас. Головокружение превзошло мою настоятельную необходимость вспомнить, что случилось. Я встала, на мгновение улавливая равновесие, а затем бросилась к шкафу.

Вешалки, развешанные с идеальным промежутком между ними, две кожаные куртки на них, а также толстовки, белые майки и множество джинсов и футболок разных по цвету. В стойке для обуви были четыре пары тяжелых черных сапог.

На правой стороне, минимум дюжина костюмов — выглаженных и нетронутых — висели на деревянных вешалках. Обувь из крокодиловой кожи заполняла вторую стойку, а фетровые шляпы лежали ровным рядком на верхней полке.

Словно два разных человека разделили одно и то же пространство.

У задней стенки гардеробной стоял письменный стол. Я вошла внутрь и ринулась к открытому ноутбуку. Когда повернулась, что-то бросилось мне в глаза, и я развернулась к двери, закрыв ее достаточно, чтобы осмотреть висящий внутри объект. Черный постер с белой надписью: «Никогда не следует молчать».

Ахиллес X.

Я нажала клавишу на ноутбуке, который запросил пароль.

Звук разбитого стекла заморозил мои конечности, и я выбежала из гардеробной.

На тумбочке мой пистолет лежал поверх большого запечатанного конверта с надписью «Обри» на нем.

На один короткий момент я забыла, где находилась, словно время остановилось, когда мои глаза сосредоточились на написанном курсивом слове на ширину всего пакета. Я проследила по нему кончиками пальцев, прежде чем оторвать один конец. Внутри был ключ, письмо, серия номеров, записанных на листке из блокнота, и черная флешка с серебряной надписью: «Если хочешь узнать правду».

Правду?

Первая часть письма содержала подробные инструкции, что-то о банковском счете, доме. Я не смогла сделать больше, кроме как пробежаться по словам глазами, словно что-то, настолько лишенное эмоций, не могло задержаться в моей голове в тот момент. Я искала слова Ника, его искренние слова. И нашла их на второй странице.

Дверь возможностей открыта, Обри. Ты держишь ключ, а я порву твои цепи.

Ты стала именно тем, что мне было нужно, но я эгоист. Я хотел большего для нас обоих. Больше возмездия. Ты дала мне представление о том, что могло бы произойти, но это страдание — мое проклятие.

Он не может победить, иначе мы оба проиграем. Я должен положить этому конец.

Высшая месть — это не убийство моего врага. Это шепот правды с моим последним украденным вдохом.

Я люблю тебя, револьверные губки. Больше никогда не пропускай закатов.

Ник

Приглушенный удар снизу привлек мое внимание к настоящему и звуку разбитого стекла, который и привел меня обратно в спальню.

Мои мышцы дрогнули, руки дрожали, когда я засовывала письмо обратно в конверт. В поисках места, где его нелегко будет найти, я пересекла комнату, направившись к старому камину, сунула его за треснутый кирпич за старой медной выгравированной заслонкой от огня и зарыла его в пепле.

Прихватив пистолет по пути, я тихо направилась к двери, которая выходила в фойе.

Ничего.

Ни единого движения. Снова искатели железа? Может быть, это был тот ребенок, который сбежал? Тот, который закричал, предупредив мужчин, когда я пыталась украсть их грузовик. Он вернулся? Решил поискать мести? Хотя, он выглядел таким молодым. Не большая угроза.

Я подняла пистолет, выставив его на уровне глаз, и направилась к лестнице. Любой ублюдок на моем пути получит дозу свинца.

Звук тяжелых шагов на нижнем этаже тянул вниз мой позвоночник, превращаясь в ледяные кристаллы на моих нервных окончаниях. Шаги приближались, и я отступила в тень комнаты Ника, присев на корточки, чтобы не попасться на глаза.

В фойе появилась лысая голова, рассматривающая все из стороны в сторону. Пистолет возник перед парнем, и, когда его взгляд метнулся вверх, к тому месту, где я пряталась, я присела еще ниже.

Кокс.

Я видела его в редких случаях, когда Майкл предпочитал проводить встречи в своем кабинете. Не знала его имени, пока одна из домработниц не опознала его, как шефа полиции Кокса — коррумпированного ублюдка. Сомнений не было — он пришел за мной от имени Майкла. Они оба были тесно связаны.

Я опустила пистолет ниже и прицелилась в член Кокса, пока тот стоял у подножия лестницы. Я не доверяла ублюдку с того момента, как увидела. Он всегда казался скользким и подлым — одним из тех мужчин, с которым вы бы не осмелились оставить маленького ребенка. Я чувствовала, что сделаю миру одолжение, убив его.

Он поднимался по лестнице по ступеньке за раз, его пистолет все время был выставлен перед ним. У меня было преимущество. Я могла убить его прямо на месте. Или ранить. Оставаясь в тени, я устойчиво держала руку на спусковом крючке. Прицелься. Выстрели. Убей. Прицелься. Выстрели. Убей. Слова снова и снова повторялись в моем сознании.

Прицелься. Выстрели. Убей.

Я выровняла руку, пальцы сжали рукоять. Сухость карабкалась вверх по горлу, но я проглотила ее.

Я едва сделала вдох, когда он приблизился ко мне. Когда он достиг вершины лестницы, то направился влево в сторону моей комнаты.

Из комнаты Ника я присушивалась к звукам его шагов, слышала скольжение ящиков, которое звучало, как поиск чего-то в основном пустой тумбочке рядом с кроватью, где я хранила свои принадлежности для рисования. Скрежет и звук разрыва бумаги сообщили мне, что он добрался до моего альбома.

Вдох, выдох. Я никогда раньше не убивала человека.

Мне не нравилась его связь с Майклом. Тесная. Слишком тесная. Это говорило мне, что ублюдок с его приятелями имели даже больше информации, чем, возможно, Ник ожидал, потому что никоим образом он не оставил бы меня без сознания, если бы знал, что этот ублюдок поблизости. Тошнота наполнила мой желудок от ужаса при мысли, что Ник отправился прямо в засаду, и, возможно, не выживет. Хотя, скорее всего, именно так он и планировал все это время.

Высшая месть — это не убийство моего врага. Это шепот правды с моим последним украденным вдохом. Слова из его письма.

Последним украденным вдохом? Мой желудок перевернулся, когда волосы на затылке встали дыбом. Он вообще никогда не планировал возвращаться.

Тот конверт, вероятно, содержал ответы на каждый вопрос, который вращался у меня в голове, включая и то, что, черт возьми, могло бы заставить его пойти навстречу с верной смертью.

Я оглянулась туда, где спрятала конверт за заслонкой, но, услышав звук ботинок Кокса по деревянным половицам, мое внимание вернулось назад к моей спальне.

— Где ты, сука? Я найду тебя, и этот гребаный кошмар закончится. — В тишине можно было услышать его бормотание.

Я выглянула из-за угла, а затем подперла запястье коленом, чтобы зафиксировать мишень.

Прицелься. Выстрели. Убей. Прицелься. Выстрели. Убей.

Он вошел в поле моего зрения. Передо мной не было ни единой преграды для выстрела.

И я сделала его.

— Твою ж, сука, мать! — Кокс врезался в дверь соседней спальни, прежде чем упасть на пол.

Через несколько секунд выстрелы полетели в стены рядом со мной, заставив меня уклоняться.

— Я убью тебя, мразь! Ты, черт возьми, попала мне в ногу!

— Я предупреждаю тебя, Кокс. Убирайся нахрен отсюда, или я убью тебя.

— Мне было приказано вернуть тебя живой, но ни слова не было о невредимой.

Мои руки задрожали сильнее, и я напрягла мышцы, чтобы оставаться собранной, не сводила взгляда с человека, чья напряженная нога была задрана в воздух.

— Это твой последний шанс. Проваливай!

— Пошла ты!

Больше выстрелов с быстрой вспышкой.

Я откинулась на пол и направила пистолет на его голову.

— Один выстрел. Одна мишень, — прошептала я.

Он ухмыльнулся, глядя на меня, в ответ нацелившись пистолетом в мою голову.

— Что, теперь чертовым снайпером заделалась?

— Не делай этого. Кокс, я снесу твою чертову голову. Клянусь Богом, я сделаю это.

Его глаза сузились.

— У меня вопрос. Ты совершенно одна в этом доме. Почему ты не сбежала? Не позвала на помощь?

Когда его губа дернулась вверх, я выстрелила ему в плечо.

— Черт побери! — Пистолет выпал из его хватки, и он прижал свою здоровую руку к ране и бросился на меня.

Он резко протянул ко мне руки, лишившись опоры, и я ударила кулаком в его лицо, его голову повело в сторону. Я оттолкнулась от пола, чтобы встать, не выпуская его из виду и вырвала телефон, что был прикреплен к его бедру.

Пролистывая номера, я нашла Майкла.

— Звони ему.

Часть меня не могла поверить, что я собиралась сделать что-то настолько опасное и глупое. Броситься обратно на колени ублюдка. На этот раз я, вероятно, не выберусь живой. Но я не могла позволить, чтобы Ника убили. Не после того, как он спас мне жизнь, заботился обо мне и освободил меня. Я полюбила его. И какая бы ни была причина, уйти было не вариантом.

Если что и можно было сказать о стойкости сердца: оно отказывалось принимать поражение и бросить то, чего оно больше всего желает. Возможно, это была моя воскрешенная вера в любовь, которая заставила меня бороться за то, что я хотела, хотя знала, что игроки на поле гораздо сильнее меня.

Или, может быть, я просто выжила из ума.

— Пошла ты.

— Черт возьми, Кокс. Не заставляй меня стрелять в другое плечо. Ставлю на то, что с такого расстояния я, как пить дать, попаду.

Его глаз дрогнул, и он вырвал телефон из моей руки.

— С твоего мелкого парня, вероятно, уже заживо содрали шкуру.

Я проигнорировала его слова и желание ударить его по лицу.

— Я хочу, чтобы ты сказал ему, что нашел меня. И Ахиллеса X. Понял? Нас обоих. — Пока Кокс лежал подо мной, я вдавила дуло пистолета в его лоб. — Облажаешься, будешь собирать свои мозги вместе с пальцами рук и ног по полу.

Глава 49

Ник

Темнота. Холод. Я открыл глаза, туман заволакивал мой взор, и увидел перед собой комнату, двигающуюся и никак не обретающую фокус. Потянув руки, понял, что меня связали.

Острый угол вжимался в мою спину, и я сморгнул туман, чтобы увидеть сверло над головой. Что-то врезалось мне в лоб, когда я попытался посмотреть вниз. Я был привязан веревками.

К промышленному вертикальному фрезерному станку.

Лицо Каллина появилось в поле зрения, и та чертова улыбка, которую я так ненавидел, растянула его губы.

— Печально известный киллер Око за Око, — он поднял черную лыжную маску, прежде чем бросить ее через плечо. — Добро пожаловать! Я очень долго ждал тебя. Скажи, как мне к тебе обращаться? Око за Око? Алек Вон? Что предпочтешь?

— Ник. Ник Райдер.

Его глаза сузились.

— Ник Райдер мертв, мой друг. Очень доверенный источник уверяет меня, что его застрелили в голову.

— Ну, твой доверенный источник — дерьмо. Или так, или ты видишь мертвецов.

Его губы сжались на мгновение.

— Жив ты или нет, твое имя для меня несущественно. Мой начальник полиции рассказывал, что ты принес хаос команде «Миля-7».

— Мужик, нахер эту команду, — по голосу справа от меня стало ясно, что в комнате есть еще головорезы.

— Меня беспокоит не команда, — продолжал Майкл. — Меня беспокоит то, что ты украл мою жену! — Его губа скривилась, когда он зарычал. — И я хочу ее вернуть!

Мой разум пробежался по тем пыткам, которым меня могли подвергнуть, пока я был в отключке. Проблем с дыханием не было. Несмотря на туман, я мог видеть, так что глаза не выкололи. Тошноты, онемения или покалывания в любом месте не было.

— Боюсь, не того ты взял. Видишь ли, я не скажу тебе ни хрена.

Его рык преобразовался в злобную усмешку, которая предупреждала о боли.

— Знаешь, у разметочно-сверлильного станка, говорят, точность до десяти тысячных дюйма. Я мог бы сделать тебе лоботомию прямо здесь.

— Превосходно. Уверен, что после этого у меня останется возможность вспомнить, куда я сунул твою жену.

С силой зажмурив глаза, Каллин размял плечи, и его ноздри задрожали.

— Знаешь, мой отец был машинистом. Фактически, он работал на этом самом заводе, когда был ребенком. Синий воротничок самого низшего ранга.

— Да что ж это за пытка такая? Решил убить меня уроком твоей чертовой родословной?

Я поймал вспышку белого прежде, чем боль прорезала мою челюсть.

Каллин размял кулаки и стряхнул рукой, пока тупая боль пульсировала в моих зубах.

— Как я уже говорил... мой отец много лет работал на заводе. Когда возвращался домой, напивался, пока едва мог удержаться на ногах. Каждую. Е*аную. Ночь. И когда он был пьян, ему нравилось находить мою мать или меня, если я оказывался у него на пути. По любой причине, которую он только мог найти, чтобы выбить дерьмо из нас двоих, он это делал, — он помолчал мгновение, прищурив глаза. — Однажды мне подарили подарок. Это было колечко от молодой девушки, с которой я подружился. Ничего особенного, кроме того, что я никогда не получал подарков. У меня никогда не было друга. Я даже не понимал, что такое «дружба», пока она не появилась. Даже тогда я изо всех сил старался отыскать в этом выгоду, но нашел... любопытство, — наклонив голову, он расхаживал рядом со мной. — Мой отец, задира, как и всегда, нашел кольцо и забрал его у меня. Когда я начал драться, чтобы вернуть его, вошла моя мать. Он убил ее у меня на глазах. После, в течение недели, он держал меня привязанным к машине в сарае, где он проводил свои пьяные ночи, избивая меня. Пытая. Делая все, что хотел, потому что всем в этом сраном районе было плевать на очередного ребенка ублюдка.

Понимание ударило по внутренностям, как кувалдой.

— Ты... тот мальчик, о котором мне рассказала Обри.

Его брови взлетели вверх, губы растянулись в слабой улыбке.

— Ах, вы с моей женой вели интимные разговоры обо мне. Польщен, — он фыркнул, облизнул губы. — Знаешь, в чем проблема этого города? Не преступность. Не недостаток денег. Даже не проблема черных или белых, — пальцы сжались в кулак, пока он стоял рядом со мной. — Это отсутствие амбиций. Целый класс ленивых, лишенных амбиций у*бков, у которых нет ничего лучше, чем каждый день ходить на одну и ту же сраную работу, а потом возвращаться домой и пить, выбивая дерьмо из своих семей, — вдохнув, он покачал головой и снова принялся расхаживать. — В конце концов, меня нашли. Спустя недели ада кто-то наконец заметил, что я пропал без вести. Меня увезли от отца и перевезли в пригород, где меня вырастил стоический, но успешный мужчина — адвокат — и его жена. До чего же это была другая жизнь. Раньше я никогда не мечтал о колледже. Никогда не надеялся достичь большего в жизни, чем стать гребаным стажером в механическом цехе. И все же посмотри на меня, — проведя руками по бокам, он наклонил голову и улыбнулся. — Теперь я управляю этим гребаным местом. Я владею этим городом. Насколько это иронично? Магазин, который принадлежал моему отцу, которому принадлежал я, теперь мой! — Улыбка на его лице сменилась серьезным выражением. — За все это время я никогда не забывал об Обри. Никогда не забывал ту маленькую суку, которая утверждала, что она — мой лучший друг, и все равно не сказала ни слова, когда я пропал без вести. — Его взгляд, направленный за меня, сказал мне, что он погрузился в воспоминания. — Я вернулся за ней. Нашел ее. Преследовал ее ночь за ночью. Записался на один из ее уроков терапии. Я решил отдать ей то, что чувствовал каждую ночь, когда мой отец приходил воплотить в жизнь мое наказание, пока она уютно лежала в своей постельке, не задумываясь о том, что со мной произошло, — от дьявольской ухмылки на его губах меня омыло желанием разорвать веревки и разбить его чертово лицо. — Это безнадежное чувство, когда ты хочешь, чтобы кто-то попросту убил тебя.

Должно быть, он каким-то образом манипулировал ею, чтобы вызвать к себе жалость. Чувством вины заманил ее в ловушку под названием «брак». Ни одна другая причина не могла объяснить того, что, черт возьми, должно было произойти, чтобы заставить такую женщину, как Обри, такую сильную и упрямую, выйти замуж долбанутого психопата, вроде Каллина.

— Первая работа, которую я получил после колледжа, была интернатурой в юридической фирме моего приемного отца. Заработав денег, я заплатил человеку в тюрьме за убийство моего биологического отца. На одного синего воротничка, на одного жалкого алкаша в мире стало меньше. И тогда мне в голову пришла блестящая идея — уничтожить весь средний класс вместе взятый, — его палец указал в воздух, подчеркнув его слова. — Разделить город на богатых и бедных. А потом они убьют себя на улицах. Почему хорошие люди должны платить, чтобы сидеть взаперти? Кормить кого-то из рук в их тюремных камерах. Я хотел прекратить размножение самодовольства и открыть двери для процветания и инноваций.

— Очень в стиле Гитлера

— Да! Хотя признаю, его казнь была упущением... сама же идея — гениальность!

— А я думал, это я чокнутый. — Как бы мне не хотелось сейчас покачать головой, я не мог. — Да ты ж, бл*дь, рехнулся.

— Да. Я — да, — его глаза сузились. — Я понимаю, что твоя жена и сын были убиты в этот день три года назад, — он оглянулся на одного из своих людей. — Как их звали, Тони?

— Лена и Джеймс.

— О, да. Лена и Джеймс, — он покачал головой. — Теперь, если и есть одна вещь, которую поймет садистский, гнилой ублюдок, вроде меня, это его месть. У меня ее с избытком. Мне жаль твою утрату, друг мой, но большие идеи требуют небольших жертв.

Ярость вспыхнула в моих венах, полыхая огнем в мышцах. Мне нужно было освободиться. Нужно было услышать, как он завоет от боли, наблюдать, как его лицо скривится в агонии. Боли, которую я жаждал причинить. Я расслабился под веревками, что удерживали меня на месте, потребность разорвать ублюдка доминировала над моими чувствами, говорила мне игнорировать огонь, вспарывающий мои запястья с каждым движением.

— Я убью тебя! Я убью тебя к чертям собачьим!

Ухмылка на его лице, заслуживающая удара, затеяла игру с последней нитью моего здравомыслия, и я дернул веревки, отчаянно пытаясь освободиться, даже если мне придется лишиться руки в процессе.

— Я хотел бы заключить с тобой сделку. Мне бы очень хотелось иметь человека с твоими талантами и ловкостью уходить, но преданность управляет движением, а доверие — кораблем, — с хлопком сжимая руки, он переплел пальцы. — Боюсь, от тебя я не получу ни того, ни другого. Так, как насчет этого? Ты говоришь мне, где найти мою жену? А я закончу твою жизнь пулей в голову. Быстро. Безболезненно. Акт милосердия с моей стороны, за все, что ты выстрадал.

— Уже проходил это, у*бок долбаный. И могу тебе сказать, это не быстро и не безболезненно. Итак, почему бы тебе не взять свой акт милосердия, не сунуть себе в задницу и не трахнуть себя им.

Еще один удар пришелся на губу, и последующее жжение сказало, что она рассечена.

— Боже, а у тебя не слабый болевой порог. Не больше, чем просто хрип с каждым моим новым ударом.

— Если ты надеялся услышать, как кто-то кричит, тебе стоило привязать к скамейке одну из этих сучек, — я указал головой, туго привязанной под веревками на того, кто стоял слева от меня. Один из мужчин зарычал.

— Не в моей природе быть добрым, и я должен сказать... ты делаешь это чертовски невозможным, — Каллин подал сигнал одному из мужчин за пределами моей периферии, и вдоль машины, к которой я был привязан, покатили тележку. На ней лежала маленькая болгарка с проволочным кругом с одной стороны и наждачным шлифовальным диском с другой.

— Тебе повезло, что токарный станок полностью вышел из строя. Я так понимаю, что у тебя ловкий указательный палец правой руки.

Моя рука ослабела от ремней, и я врезал кулаком в бок придурошному жирдяю, который пытался меня удержать. Схватившись со вторым головорезом, я еще два раза качнулся в воздухе, прежде чем моя рука была прижата к металлической платформе тележки весом обоих мужчин, сокрушающих мои кости. Я изо всех сил боролся с их хваткой, используя всю силу в руке, но так как остальное мое тело было связано, мне не удалось избавиться от них.

— Я спрошу тебя еще только раз. По-хорошему, — нацепленная фальшивая улыбка Каллина насмехалась над моими кулаками, и, если бы они не были привязаны, я бы выбил красивые чертовы зубы прямо из его рта. — Где моя жена?

— Хорошо, хорошо, — я сделал глубокий вдох. — Если бы я мог предположить… прямо сейчас, твоя жена... греется в сиянии экстаза после того, как я дал ей то, чего не смог дать твой короткий член.

Завизжала болгарка.

Огонь и лед разорвали мне руку, от резкого укуса электричества мои мышцы напряглись, а после заледенели от расползающегося оцепенения. Мои проклятия были заглушены визгом аппарата, и запах жженой плоти ужалил в мой нос.

— Ах! Один момент. Пожалуйста, — подняв палец в воздух, Каллин поднял телефон к уху.

Аппарат замолчал, и онемение поползло вверх по моим запястьям, локтям, груди, сокрушая каждый вдох.

— Кокс, как же замечательно, что ты с новостями. Где ты, черт возьми, был? — Каллин сделал паузу. — Обри? Интересно. Веди ее ко мне, — он убрал телефон от уха, затем приложил его обратно, его самодовольная усмешка превратилась в хмурость. — Погрузочный док. Здание Айронворкс. Этвотер. — Сунув телефон в пиджак, он вернул свою улыбку на место. — Ну, это уже необычно. Я надеялся немного помучить тебя, выпытать о местонахождении Ахиллеса Х, но, похоже, Кокс его уже обнаружил, а также нашел мою жену, и они уже здесь. Поэтому, боюсь, тебя я использовать не буду, мой друг, — он обошел машину и приблизился губами к моему уху. — Я накажу Обри за то, что она трахалась с тобой. Я надеялся, что она оказалась всего лишь жертвой, но мне стоило знать лучше. Однажды став шлюхой, навсегда ею и останется.

Я плюнул ему в лицо.

— Это еще не конец. Я прикончу тебя, ублюдок.

— Думаю, единственный, кто будет кончать сегодня, это я. Когда вы*бу тебя, — он поцеловал меня в лоб. — Ты привнес некое волнение в мою жизнь, Ник. Я действительно буду скучать по тебе, — он взглянул на часы. — Теперь, если извинишь, моя жена должна быть здесь в любую минуту.

Он выпрямился и указал на мужчин, которые все еще удерживали меня.

— Я хочу, чтобы с этим вы все сделали медленно. И когда перейдете к дрели, снимите видео, чтобы мы с Обри смогли позже потрахаться под него. — Его взгляд вернулся ко мне. — Между ее и твоими криками я кончу жестко.

Каллин развернулся, двое мужчин вышли в поле моего зрения из-за спины и пошли следом за ним, а болгарка снова завизжала.

Жгучая боль превратила руку в дрожащий беспорядок. Я зажмурился, тихий крик раскалывал мой череп, пока рваные вспышки света взрывались под веками. Мой желудок сжался от напряжения, мышцы настолько скованны, что начали болеть. В эти моменты я думал о Лене, Джее, Лорен, Обри — всех людях, которых я подвел. Они стали жертвами Каллина, и я стану всего лишь очередной статистикой для садистского ублюдка. Зубы застучали друг о друга, когда болгарка достигла кости, и вибрации помчались вверх по моим рукам.

Громовой удар сотряс здание, и мои нервы взорвались, а рука дернулась.

Остаточный шок волнами хлестал вниз по позвоночнику, рассеиваясь порывами мелкой дрожи по моим мышцам. Вспышка боли превратилась в тупое жжение, и болгарка умолкла. Завитки пыли и дыма дрейфовали надо мной, когда мои глаза метались вверх-вниз, ища на потолке признаки обрушения.

Из-за спины послышался звук битого стекла и взрывной грохот разрушенного кирпича. Двое мужчин рядом со мной рухнули на пол, как мертвые мухи. Краем глаза я увидел, как еще два тела врезались друг в друга в мгновение ока.

Какого хера?

Я не мог пошевелить головой, но моя рука была свободна, и я поднял ее ко лбу, пытаясь разделаться с веревками на голове. Глубокая рана вдоль моего указательного пальца обнажала кость, но я проигнорировал ее, и, используя другие рабочие пальцы, сместив кожаный ремешок, принялся развязывать левую руку.

В здании гремела стрельба. Мое тело содрогалось от каждого удара грома, что отскакивал от стен, когда пули вокруг меня отлетали от металла с характерным звоном. Звон ударил и по дрели, и мои мышцы сжались, когда пуля отскочила.

Разверзлась перестрелка, а я был беспомощно привязан к машине.

С бесполезным указательным пальцем и расползающимся онемением, узел, который я пытался развязать одной рукой, оказался неподвластным. Я не мог поднять голову, опасаясь заколоть себя сверлом, что висело надо мной. Впиваясь пальцами в толстое переплетение узла, я скользил по волокнам, неспособный ослабить петлю.

— Давай же! — Раздражение накатывало все сильнее, пока я мучился с узлом, руки все еще дрожали от пыток и взрыва минуту назад. Вонь бензина обожгла мне нос, а запах пистолетного дыма заполнил комнату, словно петарды на четвертое июля.

Секунды тикали, и стрельба стихала, пока не остался звук лишь двух пистолетов, что вели дуэль с длинными паузами между выстрелами.

Один последний выстрел, и комната погрузилась в жуткую тишину.

Бросив попытки справиться с узлом, я откинул голову назад, ища признаки жизни в перевернутом вверх ногами мире. Патрульная машина стояла посреди открытого пола. Она, должно быть, врезалась в дверь-турникет погрузочного дока. На водительском сиденье я едва смог разглядеть фигуру мужчины в черной маске. Той же маске, что носил я.

Почувствовав дергание у лодыжки, я опустил голову вниз.

Обри стояла, развязывая веревки, АК-47 свисал с ее руки — возможно, самое, мать вашу, сексуальное зрелище, которое я когда-либо видел.

Облегчение и гнев пронзили мое тело, так как до меня дошло, что единственный человек с пульсом в этой комнате, кроме меня, это она.

— Какого хера ты здесь делаешь? — Я снова откинул голову, подсчитывая тела вокруг меня, лежащие в лужах крови. — И ты попросту расправилась с четырьмя головорезами за пару минут?

Улыбка приподняла уголок ее рта, когда она освободила правую ногу и бросила веревку.

— А я тебе не говорила? Я знаю, как пользоваться пистолетом. Мой отец научил меня. Стреляла из тридцать шестого в пять лет. По мишеням, в основном.

— Ты чертовски хороший снайпер, — мое внимание вернулось к моему связанному запястью. — Есть ли шанс, что ты развяжешь мне руку… Узел… мудреный.

Ухмылка превратилась в полномасштабную улыбку, но быстро исчезла, когда она подняла пистолет, прицелившись, как проклятый снайпер-ниндзя, и выстрелила во что-то позади меня.

Я вытянул шею, чтобы увидеть еще одно тело, кучей рухнувшее на пол.

— Ты... уф, не хочешь рассказать мне, что здесь, черт возьми, происходит?

— Позже. — Все еще тяня веревки, она нахмурила брови, и в ее глазах появилось много боли. — Никогда никого не убивала. Сейчас я стараюсь много не думать об этом.

Через несколько минут все четыре мои конечности были освобождены, и я выскользнул из-под дрели, мгновение прижимал к телу свою искореженную руку, когда Обри обогнула машину и подошла ко мне. От пощечины мою голову повело в сторону. Я повернулся к ней в полном и абсолютном исступлении.

— Это за то, что снова опоил меня наркотиком, — сжав мой затылок, она притянула меня к своим губам и обрушила их на мои так, что ее язык ворвался в мой рот. — А это за то, что оставил мне пистолет на тумбочке.

— Не хочешь сорвать эту вечеринку и найти где-нибудь темный уголок?

— Я хочу найти Майкла.

Разрывающий звук привлек мое внимание вниз к тому, где она разорвала часть моей футболки и крепко обмотала мою руку.

— Если ты так хороша в том, чтобы надрать кому-то задницу, как вышло, что ты оставалась в заключении все эти годы?

— Ублюдок никогда не давал мне пистолет, — она завязала последний узел, выдавив поток крови от раны. — Я не так хороша в рукопашном бою, так что тебе придется прикрыть мою задницу.

Моя бровь приподнялась.

— Идем найдем этого ублюдка и прикончим.

Я схватил ее за руку.

— Обри, я не могу позволить тебе пострадать в этом. Я найду его. И прикончу.

Она закатила глаза, вырвав запястье.

— Не будет этого.

— Я серьезно, — моя хватка усилилась на ее предплечьях. — Хватит вые*ываться.

Она выкрутила запястье, освободив руку.

— Все будет хорошо.

Ни в коем случае я не стану убеждать эту женщину следовать моей команде. Она снова и снова доказывала, насколько упрямая. Все, что я мог сделать, — это защитить ее.

— Ты остаешься позади меня. Если ситуация выйдет из-под контроля, убирайся. Не возвращайся. Обещаешь?

— Обещаю.

Она снова поцеловала меня, и я подошел к ней, проявив больше настойчивости.

— Так то дерьмо, которое ты провернула со мной... Тот урок стрельбы… Это было... — Я поднял свою упавшую винтовку, неловко вложив ее в здоровую руку.

— Подумала, будет мило, если ты покажешь мне, как пользоваться пистолетом.

Рядом со мной вспыхнула пуля, и мы оба остановились. В окружении двух суровых людей с бородами, оба из которых носили кожаные жилеты, Каллин прицелился из винтовки, стоя по центру верхнего балкона над нами. Через две секунды пули ливнем пустились по открытому пространству после того, как мы с Обри нырнули за оборудование. Отделенная узкой дорожкой, она присела ниже, прижав пистолет поближе.

Быстрый взгляд за станок показал Каллина, направляющегося к лестнице и оставившего своих головорезов отбиваться за него.

Махнув рукой, я привлек внимание Обри и указал пистолетом влево и вправо, дав понять, что прикрою ее, чтобы она могла побежать.

Она кивнула, но странное, тошнотворное ощущение скрутило мои внутренности, когда уголок ее губ приподнялся, словно она собиралась сделать что-то чертовски сумасшедшее.

Конечно же, она сорвалась из своего укрытия, прежде чем у меня появилась возможность выстрелить.

Глава 50

Обри

Пули сыпались сверху дождем, и гильзы от них со звоном отскакивали от пола, пока я придерживалась позиции внизу, изворачиваясь и направляясь через открытый пол к лестнице. Я планировала пойти за Майклом, он отделился от двух других мужчин и направился к двери лестницы. Если бы я намекнула на этот план, Ник, вероятно, сам бы застрелил меня, потому что, когда он сказал мне бежать, я была уверена, что он имел в виду противоположное направление.

К безопасности, а не прямо в пасть ада.

Опять же, он, вероятно, посоветовал бы мне не сажать Кокса за руль патрульной машины и не таранить ею здание, но у меня это получилось просто отлично.

Я бросилась к лестнице, но обжигающее пламя лизнуло мою голень.

— Черт! — Схватившись за ногу, я упала вперед и задрала штанину, где прошла пуля. Взгляд мельком показал длинную черту от пули по поверхности моей кожи. Царапина. Я проигнорировала боль и оттолкнулась, чтобы встать.

— Обри! — голос Ника гремел позади меня, как раз перед тем, как он выстрелил в одного из байкеров.

Я оглянулась, чтобы увидеть, как второй байкер уже спустился по лестнице с противоположной стороны комнаты. Примерно в пятидесяти ярдах он в холостую пустился ко мне, но Ник направил винтовку в лицо парня и отбросил его назад.

Я продолжала идти за Майклом, не желая позволять ублюдку уйти. Когда он вошел на лестничную клетку, я поковыляла за его черным костюмом по лестнице.

Я выстрелила дважды, пули отскочили от закрывающейся двери, даже не приблизившись к цели. Ноги горели, я толкнула дверь.

Майкл оказался на один уровень ниже меня, и я заставила свои мышцы двигаться быстрее, перепрыгивая по три ступеньки за раз. Я выстрелила еще раз в черную пропасть внизу и промахнулась, когда он обогнул еще одну площадку. Пули отскакивали со звоном, пока я вслепую стреляла по темной спиральной лестнице.

Отчаянное желание поймать отвлекло меня от того, что, пока он не исчез, мы направлялись прямо в подвал здания, и холод прокатился по моей коже.

Нацелившись пистолетом, я крутилась слева направо, всматривалась вокруг в его поисках.

Внезапная тишина подняла волосы на затылке, и, прежде чем я успела повернуться к тому, от чего меня охватило это жуткое чувство, лезвие приподняло мой подбородок, в то же время мое тело обвили руками.

— Брось пистолет.

Голос, от которого стыли кости, который я слышала в кошмарах, прозвучал прямо над ухом.

— Пошел ты.

Пламя лизнуло тонкую кожу на моей шее, где он надрезал ее лезвием, и я вздрогнула.

— На случай, если до тебя не дошло, я очень даже способен закончить твою жизнь, — он прошелся языком по коже моего горла. — Почти так же легко, как я прикончил твоего отца.

Гнев сотряс мои внутренности, и я сжала руку в кулак.

— Я знала, что ты убил его, психбольной кусок дерьма.

— До чего же… самая сладкая вещь, которую ты когда-либо говорила, дорогая. Шагай, — он вырвал пистолет из моей руки и держал его ровно, дернув им в сторону, чтобы я шла первая. — В туннель.

Передо мной открывался длинный темный туннель, освещенный только отверстием в конце примерно в двухстах метрах, который оказался выходом из здания. По обе стороны кирпичных стен отблескивали металлические трубы. Густая грязь чавкала под моими ботинками, и запах плесени и затхлого воздуха забил мой нос, пока я плелась впереди Майкла.

— Паровые туннели. По всему Детройту. Позор увидеть, что чьи-то блестящие идеи заплывают грязью, разрушением, граффити, — его слова звучали кислым тоном. — Кучка сраных тварей в зоопарке.

Что-то ударило меня по руке, и я споткнулась. Мою голову откинуло назад, когда Майкл дернул ее рукой, затаскивая меня на платформу.

В устье туннеля мы достигли небольшой лестницы, которая переходила в заваленный грязью пролет с аппаратурой на самом нижнем уровне, словно это была строительная площадка, отделенная высоким забором с колючей проволокой сверху. Знаки с требованием надеть твердую каску висели во всех уголках площадки месте с предупреждением «НЕ ВХОДИТЬ».

Единственный выход оказался обратно через здание, откуда мы только что пришли.

— Наверх по ступенькам, — Майкл подтолкнул меня вперед.

На небольшом расстоянии от нас, другая лестница находилась рядом с квадратной бетонной постройкой, всего на восемь или десять футов вверх — что-то вроде хранилища. Я неохотно ступала на каждую ступеньку, глядя на белый квадратный люк вверху, достаточно большой, чтобы пролезть в него человеку.

— Зачем? — спросила я, когда, дернув печами, резко повернулась к нему лицом. — Зачем ты убил его? — Рот сжался в жесткую линию, я стиснула челюсти, чтобы сдержать яростные слова, рвущиеся сбежать, и сделала два глубоких вздоха. — Ты поклялся, если я выйду за тебя замуж, он будет в безопасности. Ты оставишь его в покое до тех пор, пока я буду держаться от него подальше. И я это сделала, — заскрежетала зубами я.

Его щеки надулись, прежде чем Майкл выдохнул и потянулся к ручке на огромном люке.

— Около года назад твой отец пришел ко мне, умоляя о встрече с тобой. Он быд одиноким. На улицах. Алкоголиком. Сказал, что не мог жить без тебя в своей жизни, — улыбка скользнула по лицу Майкла, и от его слов мое сердце сжалось.

В последний раз, когда я разговаривала с отцом, мы встретились за кофе за неделю до того, как Майкл тайно и без разрешения меня увез. Он был здоровым, много работал, но здоровым. Я не имела понятия, что его затянет на такое дно.

— Он пригрозил... разоблачить мои деловые интересы. Так что я устроил ему водяную могилу. Подумал, что ирония была уместной — он утопал в долгах.

Смешок Майкла сковал мой позвоночник. Я сжала зубы, когда гнев пронзил тело, побуждая меня двинуть ублюдку прямо в лицо.

— И, конечно же, учитывая твою мать... это было поэтично.

Я выбила пистолет и зарядила кулаком в его нос, затем ударила коленом, и удар пришелся по яйцам. Воздух застрял в горле, когда его пальцы впились мне в шею. Позвоночник врезался в твердый монолит позади меня, и воздух выбило из легких.

Сжав окровавленный нос, Майкл подтолкнул меня вверх, пока мое тело не закрыло отверстие большого люка вверху хранилища. Цепляться ногтями за края не принесло никакого результата, и я схватила его за руку одной рукой, и петлю его ремня второй, кончиками пальцев коснувшись рукоятки ножа в кобуре.

Сквозь стиснутые зубы он зарычал, когда хватка на моем горле осталась.

— Нужно было прикончить тебя пять лет назад, когда я тебя нашел. Я же собирался. Планировал. Если бы ты не раздвинула ноги, как гребаная шлюха той ночью, дразня меня своими жалкими извинениями, ты была бы мертва, и мы все были бы в лучшем месте.

Майкл записался в мой класс, удивив меня. Годами я думала, что он мертв, но вот он стоял передо мной, успешный адвокат, оплакивал смерть своего приемного отца. Сначала он был очарователен. А я была глупа.

— Я знала, что ты... вернулся... чтобы убить меня. Ты никогда... не простил меня.

Он наклонился, зрачки расширились и выглядели безумными, как у акулы перед атакой.

— Из-за тебя он привязал меня и пытал. Из-за тебя никто не приходил днями.

— Благодаря... моему отцу... к тебе… вообще… кто-то пришел! Я... рассказала ему о... монстрах снаружи! Он тебя нашел! А ты... убил его! Ублюдок!

В битве желаний наши тела дрожали, его врезалось в мое, и мое отталкивало его.

Он с усилием поморщил нос.

— Мне нет пользы от тебя после того, как чужой член был в твоей грязной пи*де. Ты всего лишь мусор. А я могу сделать лучше.

— Гори... в… аду! — Я вытащила нож из его кобуры, прошлась лезвием по его щеке, хотя и недостаточно глубоко, и почувствовала себя в невесомости, когда мое тело выскользнуло из его рук.

Холодный жесткий удар пришелся на мой позвоночник, я закричала, мой голос эхом раздался в темной комнате, куда меня бросили.

Ноги онемели.

Мышцы горели.

Длинный столб спускался вниз от люка, и визг срикошетил внутри закрытого пространства. Звук текущей воды захватил меня паникой, когда мою одежду промочил ледяной холод.

Майкл посмотрел на меня из люка вверху.

— Это вместилище для хранения переработанного масла. Твоя собственная водяная гробница.

Страх поднимался по позвоночнику с ледяной влажностью, пропитывающей мое пальто.

Противясь парализующей боли, колющей в спине, я перевернулась на живот и встала на колени. Вода быстро поступала из открытой трубы. Клапана не было. Сопла перекрытия подачи тоже, насколько мне удалось рассмотреть в тусклом свете. Для чего бы не был тот столб, спускавшийся в хранилище, он должен был быть ключом.

В дымке паники мой разум искал решение. Словно страх, просачивающийся в мои мысли, свет превратился в полную темноту, и я поднял глаза, увидев, что люк закрыли. Воздух превратился в холод, пронизывающий меня до костей и сокрушив мои легкие, когда я сделала вдох.

— Нет! — Мой голос отскочил от стен хранилища.

Вода поднялась до голени, и я порыскала вокруг, ища трубу. Леденящий колючий холод стали встретил мои пальцы, и я последовала на звук сердитой вибрации воды, вытекающей из устья трубы. Ничего. Ее невозможно было остановить. Попытка прижать руки к устью только отбросила меня назад на задницу.

Сердце мчалось. Пульс грохотал. В голове я ощутила головокружение, и изо всех сил попыталась делать вдохи между резкими приступами паники.

— Помогите! — Я встала из воды, внезапно достигшей моих колен и принялась стучать по стенам. — Кто-нибудь! Помогите мне!

Через несколько минут хранилище будет заполнено водой. Бетон царапал мои пальцы, когда я хлопала по стенам, и я захныкала от облегчения, найдя прикрученную лестницу.

С легкостью делая каждый шаг, несмотря на мои дрожащие конечности, я поднялась наверх и нажала на люк. Он не поддался.

Я ударила по нему кулаком.

— Кто-нибудь, помогите мне!

С силой зажмурив глаза, я увидела вспышки прошлого, свет на поверхности, борьбу за вдох, давление над моей головой.

Кулаками я ударила по люку.

— Помогите мне! Откройте дверь! Откройте дверь!

Из-за неистовых ударов конечностей меня повело назад, и я скользнула вниз, нога застряла между стеной и лестницей. Дотянувшись до перекладин ступеней надо мной, я оттолкнулась своей здоровой ногой, но вторая попросту изогнулась от болезненного вывиха, когда вода захлюпала на уровне груди.

— О, боже! Помогите мне! — Когти ужаса вспарывали мне вены, угрожая утащить меня в черноту.

Используя каждую унцию энергии, которая у меня осталась, я толкнулась вверх и дернула за ступеньки. Когда вода дошла до моего подбородка, я потянулась к темноте надо мной, и эхо моего крика утонуло в тишине.

Глава 51

Ник

Присев в темноте подвала, я вгляделся в туннель, откуда в тени приближалась фигура. Я уже знал, что туннель закончился в конце строительной площадки, за которой смежное здание было снесено. Только когда человек приблизился, я заметил, что Обри нигде не видно.

Выйдя из своего укрытия, я закинул руку вокруг горла Каллина и сжал его. Влажность скользнула под кончиками пальцев. Его удары и пинки настигали меня со всех сторон, пока он боролся за свою жизнь, но я все же держал крепко, не отпуская, пока не швырнул его на пол и не наставил пистолет в его лицо.

— Где она?

— Кажется, у меня голова кружится. Не могу вспомнить, — повернув подбородок под определенным углом, я заметил кровь на его горле.

Перевернув пистолет, я ударил его по лицу рукоятью и снова заставил поцеловать дуло.

— Где? Она? Сейчас? — Мне едва удалось произнести эти слова сквозь стиснутые зубы. Я поднял взгляд к устью туннеля, откуда он пришел.

Щелчок снова привлек мое внимание к Каллину и пистолету, который он вытащил. Он приложил палец к губам.

— Тсс. Это... разве не воду я слышу? — Его тонкие брови взлетели вверх, когда он прыснул со смеху. — «Жаль, что я так сильно плакала, — сказала Алиса, плавая и пытаясь найти выход. — Я буду наказана за это сейчас, полагаю, тем, что утону в собственных слезах»!

Найти выход. Утону. Он оставил ее в какой-то ловушке. Я прижал пистолет к его лбу.

— Выстреливаешь ты. Выстреливаю я. Она умирает. — В свете, падающего с конца туннеля, можно было заметить только его светлый контур, когда он вылез из-под меня и поднялся на ноги, не сводя с меня дула своего пистолета. — Кто окажется быстрее? Кажется, ты больше не сможешь среагировать так шустро.

Несмотря на увечье руки, я снял предохранитель с другой стороны пистолета, сжав рукоять и выровнял дуло.

— Я бы не рискнул.

— Руки вверх, Каллин! — крик донесся от затененной фигуры за его спиной.

— Я вызвал подкрепление, — сказал я Каллину. ДеМаркуса, если быть точным. — Это место будет заполнено полицией и ФБР в любую минуту.

— Брэндон Мелоун арестован, — продолжил ДеМаркус. — Он признался во всем. Мы также получили анонимный чип Юлия Мелоуна, который касается тебя. Тебе конец. Все кончено.

Мне больше не нужно было слушать. Отступая от Каллина, я отпрянул назад через туннель, откуда он пришел, после чего у меня за спиной раздались крики.

На выходе из туннеля мое сердце билось с яростью, пока я искал любой признак Обри. Она не могла сбежать из-за колючей проволоки наверху забора. Лестница вела к большой бетонной конструкции, и я бросился туда, поднимаясь по лестнице к маленькой двери наверху. Открыв ее, я заглянул внутрь во тьму и увидел, что на меня хлынула вода.

— Обри! — закричал я. — Обри!!!

Сбросив куртку и избавившись от обуви, я залез в хранилище. Спустился не более чем на пару ступеней, когда что-то ударило меня по ноге.

Боже. Нет.

Скользнув под ледяную воду, я пошарил руками. Конечности — рука, полагаю — всплыла вверх, и я подцепил ее своей здоровой рукой, вытаскивая на поверхность. Тело не сдвинулось. Я снова попытался, но ничего не вышло.

Ощупывая тело, я достиг ноги и, наконец, ботинка, который застрял между лестницей и стеной.

С силой сжав ботинок, я потянул, выкручивая его в процессе. Он не сдвинулся.

Секунды шли, и безумная дрожь била мое тело, пока я возился со шнурками, ослабив их, и вытащил ногу из ботинка. Тело сразу обмякло, и я поднял на поверхность то, что, как я надеялся, была Обри, задыхаясь и кашляя, пока наши головы не оказались над водой.

Вверх по ступенькам я вытащил ее обмякшее тело через люк и спустился по лестнице, захватывая куртку по дороге. Положив Обри на пол, укрытый грязью, я откинул ее голову назад, открыл ей рот и прислушался.

Она не дышала.

Опуская свои губы на ее рот, я выдохнул в него воздух, затем отстранился и принялся делать быстрые движения приема искусственного дыхания, нажимая ладонями на ее грудь. Еще один искусственный выдох и еще больше нажатий. Я остановился и прислушался. Ни движения. Ни вдоха.

— Не смей мне умирать, бл*дь, Обри! Не смей, мать твою! — Еще один раунд выдох и нажатия. Пауза. Выдох и нажатия. Пауза. — Нет, нет. Давай, останься со мной, останься со мной, пожалуйста!

Моя душа иссыхала с каждой неудавшейся попыткой. Онемение распространялось от сердца к конечностям, а чернота сужала поле зрения. Я чувствовал свет, словно отделившись от своего тела, плывя над сценой, побуждая мужчину, делавшего искусственное дыхание, продолжать, не сдаваться, потому что, бл*дь, я не знаю, что без нее делать. Я прикасался к ней, но не чувствовал ее, словно наши связанные души каким-то образом отделились друг от друга, оставив только оболочки.

Когда я наклонился, чтобы прижаться к ней губами, я остановился на полмига, сжав ее подбородок рукой.

— Не делай этого. Бл*дь, не умирай. У меня ничего не останется, если ты умрешь!

Холодные шипы боли кололи мое сердце. Я еще раз выдохнул в нее воздух и прижался к груди, мысленно подсчитывая, поскольку каждая секунда была напоминанием о том, что она ускользала из моей хватки. Из-за влаги в глазах я почти не мог видеть ее, и я нахмурился, сосредоточившись на ее лице, ища любые признаки жизни.

Все также ничего.

Нет. Не может быть. Жестокость и безумие окутали мой позвоночник, тело онемело. Мир вращался вокруг меня, и я с силой зажмурился, но образ холодного бледного лица Обри был выжжен в моей голове.

Прошло, наверное, пять минут. Кто, черт возьми, знал, как долго она была в ловушке, пока я не нашел ее? Это давнее знакомое ощущение надежды, угасающее перед моими глазами, ударило меня в грудь и сжало сердце.

Еще раз. Давай, Ник. Спаси ее.

Я наклонился и поцеловал ее холодные губы.

— Пожалуйста, — прошептал я в них, затем выдохнул глоток воздуха в ее безжизненное тело.

Она двинулась? Из-за чертовой влаги в глазах было трудно сказать. Я моргнул, и ее веки дрогнули, рот открылся, но дернулось только ее горло, словно приступ кашля был заперт в ловушке в ее горле. Мою грудь расперло от захваченного воздуха.

Десять секунд прошли, как вечность, пока тело Обри дергалось в конвульсиях. Когда наконец ее брови сошлись вместе, вода хлынула из ее рта вместе с влажным кашлем, и я перевернул ее на бок, пока она задыхалась, давилась и кашляла, выплевывая жидкость из легких.

Сумасшедший порыв смеха вырывался из моей груди, словно я вдруг потерял рассудок. Может, и потерял. Я едва мог дышать. Все, что я хотел, — это взять ее на руки и выжать из нее все мерзкую воду, но вместо этого позволил ей возвратить своим легким возможность дышать самостоятельно.

Она перекатилась на спину, ее глаза казались тяжелыми, все еще потянутыми дымкой, прежде чем осознание, должно было, ударило по ней. Жестко. Ее взгляд упал на меня, и она заплакала, протянувшись ко мне руками.

Дрожь ее тела передалась моему. Я содрогнулся перед ней, но натянул свою куртку на ее плечи, обволакивая ее тем малым теплом, которое мог ей дать.

— Я подумал, что потерял тебя, револьверные губки. Черт, — я поцеловал ее в лоб и убрал волосы с лица. — Никогда больше не пугай меня так.

Нахмурившись, она испуганно рассмеялась и спрятала лицо в куртку.

Прогремел выстрел, и я снова перевел свое внимание в туннель, где оставил Каллина и ДеМаркуса.

— Оставайся здесь, — прошептал я, запечатлев еще один поцелуй на ее виске.

Ледяной хваткой она потянула меня за руку, и когда я оглянулся, Обри отчаянно качала головой, а ее лицо охватило ужас.

— Нет! — Кашель последовал за ее словами.

— Все нормально. Я вернусь к тебе. Обещаю.

Отнимая руку, я сорвался назад через туннель.

Хрипы и борьба сказали мне, что я рядом, и я споткнулся о ДеМаркуса, прислонившегося к стене и державшегося за предплечье.

Я присел к полицейскому.

— Ты ранен?

— Да, но все в порядке, — сказал он, голос напряженный. Он кивнул в сторону двери, ведущей в подвал Айронворкса. — Он пошел туда. У него мой пистолет.

— Пройди назад по туннелю. Обри нужна помощь, — я не стал дожидаться его ответа, а помчался за Каллином. — Вызови скорую помощь! — крикнул я через плечо.

Внутри подвала свет сочился через высокие окна, и я осмотрел зону, вслушиваясь в каждый звук. Когда услышал скрип металла, повернулся вправо, но когда проскользнул через вторую дверь, мое тело ощутило невесомость прежде, чем я понял, что пол ушел из-под ног, и я летел в воздухе.

Холодная, твердая поверхность врезалась мне в спину, выбивая воздух из легких. Под пальцами заскользил гравий. Я посмотрел на тусклую тьму надо мной и увидел тень, выглядывающую из дыры, через которую я упал.

— Подвал под подвалом, — сказал Каллин с улыбкой в ​​голосе. — Однажды ребенком я был здесь с моим отцом, и подумал, как ужасно было бы упасть в эту черную дыру, где меня никто не найдет. Кто знал, что там внизу?

Я огляделся вокруг на неясные тени того, что казались контейнерами или бочками, выстроенными у задней стены, но комната оставалась темной — слишком темной, чтобы отчетливо рассмотреть, что здесь находилось.

— Это конец. ДеМаркус знает. — Когда я скользнул вдоль ближайшей стены, держась в тени, странный металлический запах оставил осадок в моем горле. — ФБР знает. Тебе конец.

— ДеМаркус — это всего лишь гребаная муха в моем супе. У меня есть связи, и давай не будем забывать, в мою задницу вцепился очень мотивированный серийный убийца. Даже если бы я не выстрелил в тебя, ты оказался бы в тюрьме, и я лично проследил бы, чтобы ты не прожил там и ночи. Я систематически выведу каждого из вас, у*бков. Всю твою организацию восстания, начиная с тебя.

Я услышал щелчок его пистолета, когда рассмеялся. Ничего не мог с этим поделать. Его тупость было большей, чем я мог выдержать.

— Рад, что ты видишь в этом что-то смешное, Ник. Мужчина всегда должен смеяться перед лицом трагедии. Я смеялся, пока смотрел жалкую историю о твоей семье. Смеялся, когда пытали твою милую подружку-лесбиянку. И я надорву задницу от смеха, когда, наконец, прикончу тебя.

Ярость ударила по мне при воспоминании о моей семьи и Лорен, но я проглотил ее и усмехнулся.

— Ты тупой ублюдок, Каллин. Хитрый, но тупой.

Воздух в комнате потяжелел от напряжения, и, когда пары заполняли мои легкие, кашель вырвался из моей груди, заставляя адреналин пульсировать по венам от ужасного ощущения, что мы столкнулись с чем-то опасным. Местом, откуда ни один из нас не выберется живым.

Уставившись на него с моего месторасположения, я поднял пистолет, левый палец уже был на спусковом крючке.

— Итак, скажи мне. Где, черт возьми, я могу найти Алека Вона? — спросил он с раздражением в его тоне.

Открыв рот, чтобы ответить, я помедлил. Зачем медлить?

Правду я знал. Всегда. Ночь, в которую они украли у меня все, стала той же ночью, когда я проснулся как нечто более темное, более опасное. Бесстрашное.

— Я и есть Алек Вон. Я — Николас Райдер. Я — Ахиллес X. Я вся эта чертова операция.

Мои собственные слова эхом отражались в моей голове.

Вспышки воспоминаний хлестали под веками. Огонь. Ледяной холодный снег на моей щеке, и голос, говорящий мне подняться к чертям собачьим. Больница. Отчаяние. Месяцы терапии. Шепот посттравматического стресса. Медицинская карта. Диссоциативное расстройство личности. Край здания Пенобскота, взгляд на город, готовность прыгнуть вниз. Голос Алека в моей голове.

— Месть.

Месть. Потери сознания. Обри. Печаль в ее улыбке по телевизору. Синяк. Шрам. Пощечина от Каллина за пределами камер. Записка, которую она оставила для священника на похоронах отца, та, которую я держу в кармане, и которая просит: «Спаси меня». Отчаянное желание помочь ей. Стремление спасти ее. Картина глазами Алека, пока он вонзает в Маркиза шприц. Наблюдение за тем, как он делает ужасные «скульптуры» из этих долбаных педофилов. Звуки криков Джелена, отдаленно звеневшие у меня в ушах, когда машина крошила его руки. Удар Алека в лицо, взгляд на мои окровавленные костяшки, а затем обратно на мою тень и дыру в гипсокартоне, куда, я был уверен, его откинуло от удара — наверняка я ударил Алека.

Нахождение вне тела. Почти как сон, и я был наблюдателем. Отделившись от себя самого, я передал управление Алеку, моему близнецу, который пересек линию, что боялся переступить я. Тому, кто сделает из меня больше зверя, чем человека. Тому, кто заставил меня спросить самого себя, как далеко кто-то может зайти, чтобы облегчить боль от потери так многого за раз.

Его жажда к насилию была отражением моей собственной, но там, где я увяз в чувстве вины, Алек проявлял безжалостность и жестокость. Хладнокровный убийца, рожденный моим отчаянием, чтобы выполнить обещание, которое я дал своей жене.

Он был темной половиной меня. Тем, у кого хватило смелости принести беспощадную боль. Наказать.

— Алек — моя разработка. Герой игры. Моя месть.

— Ну, тогда, — ухмыльнулся Каллин. — Это все меняет.

Вспышки света предшествовали треску стрельбы.

Я нырнул за ближайшую бочку, но уже после того, как пуля попала мне в бедро. Мое тело, онемевшее от адреналина, едва почувствовало боль.

Искры летели, пока пули отскакивали от стали, и загорелся огонь, поджигая лужу жидкости всего в нескольких футах от меня, из-за чего подвал осветило.

Спустя еще два выстрела Каллин отпрянул и схватился за горло, прежде чем споткнуться и упасть в дыру.

От падения в пылающую лужу, его пиджак загорелся, словно сено. Он брыкался в яростных конвульсиях, пока его охватывало пламя, и в пылающем пламени я увидел дыру в его шее, куда пуля, вероятно, рикошетом попала в него, когда он стрелял в стальные полки позади меня. Кровь выливалась в расширяющуюся лужу вокруг его головы. Пламя поглощало его, пока он лежал, задыхаясь с ужасом на лице. Он потянулся ко мне, его рот застыл в немом крике. В течение нескольких секунд все его тело было покрыто пламенем, и подрагивало, пока оранжевое свечение усиливалось, поглощая его плоть, словно безжалостный хищник.

Его бульканье превращалось в жалкое завывание. Я поднял пистолет, но не решился. Ни единой частью своей натуры я не хотел дарить ему милосердие. Моей семье его никто не предложил.

Сжечь все дотла. Слова Юлия ударили по моему черепу изнутри.

Движение в поле моего бокового зрения привлекло мой взгляд в затененный угол комнаты. Джей шагнул вперед, неся свое одеяло, одетый в пижаму, поэтому не вписывался в окружающий меня ад, держась подальше, наблюдая за мной.

Я знал, что он не настоящий. Он не может быть реальным.

— Папочка? Ты собираешься застрелить этого человека?

Прошло много времени с тех пор, как я видел галлюцинации о своем сыне. Слезы наполнили мои глаза, и нахмурившись, я вытер влагу и дважды моргнул.

Тем не менее, Джей остался там.

— Он плохой, папочка?

— Да, — прошептал я. — Я должен наказать его.

— За что?

— За то, что он причинил тебе боль, — падая на колени, я выпустил агонию из груди словами: — И... твоей... маме.

— Но я здесь, папочка.

Рыдание вырвалось из меня — образ моего мертвого сына уничтожал каждый уголок моей души.

— Нет, Джей. Ты с мамой.

Он покачал головой.

— Помнишь? Ты сказал, что я здесь, — он указал на свое сердце.

Сокрушающая боль в груди чуть не лишила меня способности дышать, и я повторил его движение, положив руку на свое сердце.

— Всегда, Джей.

Я не мог остановить гребаные слезы. Не настоящий. Он не настоящий. Но я так отчетливо мог увидеть его лицо. Маленький шрамик над его глазом, который он получил, когда упал, будучи младенцем, и ударился головой о кофейный столик. Светлая родинка на шее, которая, как я рассказывал ему, была особым подарком, что давал ему суперсилы, которых никто больше не имел. Голубая лазурь его глаз, отражающая мои, смотрела на меня.

— Все в порядке, папочка. Я всегда здесь, — его улыбка заставила меня улыбнуться, его маленькая фигурка размылась из-за слез, снова наполнивших мои глаза.

— Я всегда буду любить тебя, малыш.

— И я тоже тебя люблю, — его фигура исчезала в мерцающем свете от огня. — Я увижу тебя в ночи. — Его шепот сменился криком Каллина, от которого стыла кровь.

То, что последовало дальше, было моментом, который отделяет человека от монстра.

Я не был таким, как они.

Не был монстром.

Алек появился рядом с Каллином, улыбаясь бедному ублюдку, чья кожа чернела с каждой секундой.

— Иди, Ник. Я разберусь.

— Не в этот раз, Алек. Это конец.

Он повернулся ко мне, сигара, как всегда, свисала между зубами.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю, что хочу начать все сначала. С Обри. Больше никаких потерь сознания.

Его глаза сузились в подозрении, плечи вжались, и я мог практически почувствовать, как волны гнева прокатываются по нему. Он плюнул сигарой в огонь и потянулся ко мне.

— Ты неблагодарный у*бок.

— Мне жаль, друг мой. Вот где это закончится.

Я поднял пистолет и выстрелил дважды.

Пули прошли через Алека, вместе попав в череп Каллина и заглушив его завывание. С выстрелом милосердия Алек исчез в никуда.

Яркая вспышка появилась там, где Джей стоял несколько минут назад, и я повернул голову туда.

Пламя ползло по полосе жидкости, вытекающей из одной из бочек.

— Дерьмо.

Развернувшись на пятках, я сорвался с места, пока языки пламени гнались за мной у меня за спиной.

Глава 52

Обри

Я не могла вспомнить имя незнакомца, который меня удерживал.

Здание взорвалось на моих глазах, и единственное, что я знала, — мужчина, которого я любила, вернулся за мужчиной, которого я хотела уничтожить. На расстоянии почти квартала мы с незнакомцем наблюдали, как старое здание металлургического завода упало, когда его фундамент обрушился на огонь и черный дым.

Тот же густой черный дым, который забивал мои дыхательные пути и провоцировал кашель в груди, который окутывал онемением мое тело.

Проснись, Обри. Это просто сон. Вставай.

Лед кристаллами поднимался по моему позвоночнику, замораживая каждый нерв, и, несмотря на жар, я остывала. Слезы застыли на глазах и не падали. На мгновение я замерзла во времени, наблюдая, как огонь вырывается в воздух, и поглощает здание и мою любовь, за один миг проглотив громадное сооружение.

Ник.

Даже его имя не могло вызвать рыдания, застрявшие у меня в горле.

— У нее шок, — сказал кто-то рядом со мной.

Мягкая постель оказалась там, куда я начала падать, но мои глаза не отрывались от горящего здания.

Я вернусь к тебе. Обещаю.

Его слова повторялись в моей голове снова и снова.

Маска скользнула на мое лицо, прохладные всплески воздуха наполнили легкие, и хоть воздух был чище, хоть расширял мою грудь, удерживал меня в живых, я чувствовала, что не могу дышать.

Пальцы щелкнули сбоку в поле моего зрения, отрывая мое внимание от пламени. Сначала я сражалась с ними, но они оказались настойчивыми. Женщина говорила со мной, словно я могла услышать, что именно она говорит. Словно меня это заботило. Словно я хотела, чтобы меня спасли.

Затем на меня снизошло понимание. Вывернуло наизнанку, болью сжало душу. Такой болью, от которой ныла каждая кость в моем теле, каждая мышца при новой попытке сделать вдох. Такая боль, которая заставит человека запереться в себе и умереть.

Я не могла произнести вслух слов, которые врезались мне в грудь, словно груша для сноса зданий, сокрушая мое сердце. Он мертв. Он умер.

Нет. Невозможно.

Мне хотелось побежать за ним прямо в здание. Другая часть меня жаждала смерти, которой под силу обнять и забрать с собой. Раздвоение парализовало.

Нет. Не может быть, чтобы настолько сильный человек встретил такой бессмысленный конец. Он заслужил большего.

Офицер, вцепившийся в меня, когда прогремел первый взрыв, стоял в стороне, разговаривал с медиками, излагая ответы, которые в своем сердце я не могла принять.

— Сколько из них было внутри?

— Похоже, многие из истсайдских и вестсайдских банд. Я бы сказал, около двух десятков убитых на первом этаже. В подвале? Двое, это точно. Подкрепление только прибыло, когда прогремел первый взрыв, и они не видели никого с западного или южного выхода, поэтому, насколько я знаю, Майкл Каллин и Николас Райдер были единственными на нижнем уровне. Туннели вывели туда, и мы не видели, чтобы кто-то вышел. Поэтому мне... смею предположить, что они мертвы.

Мертвы.

Это слово повторялось в моей голове, бесконечная агония когтями сжимала живот. Он не мертв. Он не может быть мертвым.

— Вы чувствуете какую-нибудь боль? — голос медика резко прозвучал над моим ухом, и я повернулась к ней лицом. Она выглядела усталой, с морщинами в уголках глаз и темными кругами под ними.

— Что? — слово слетело непроизвольно, когда я переваривала вопрос. Чувствовала ли я боль? — Да.

— Вы можете сказать мне, где именно больно?

Жжение укололо нос, и я зажмурилась, когда ее облик размылся за пеленой слез.

— Везде.

Глава 53

Обри

Если я не думала о нем, то это было в те краткие моменты забытья. Моменты безумия, когда чему-то в мире удавалось отвлечь меня. Я стала сломленной женщиной, которая могла лишь двигаться. Пустой внутри.

Прошла почти неделя с момента пожара, а я все еще не могла функционировать.

Даже так, я все равно смотрела на серые стены маленькой комнатки, которая каким-то образом оставляла металлический привкус в моем горле, вероятно, из-за всей стали в таком маленьком пространстве. Стол. Оружие. Мои нервы.

Я должна была упиваться своей новообретенной свободой.

Вот только мой мир был похож на клетку, в которой я стала добровольным пленником.

Он был мне нужен. Я могла почувствовать призрачные ощущения на моей коже всякий раз вспоминая первую ночь, когда мы занимались любовью. В течение многих лет я носила свою броню, отбивая боль, но стала ничем иным, как пустой раковиной, на грани того, чтобы быть разбитой на миллион осколков.

— Вы сказали, что человек, который вас похитил, утверждал, что его звали Николас Джеймс Райдер? Тот самый Николас Джеймс Райдер, который якобы погиб в пожаре три года назад?

Следователь, имя которого я не могла вспомнить, сидел напротив меня в комнате для допросов. Я сидела там часами, словно преступник.

— Да.

— И он признался, что был убийцей Око за Око, а также Ахиллесом Х, вроде средства возмездия за то, что было сделано с его семьей?

— Да. — Я давала короткие ответы, как и натренировал меня мой адвокат.

— И именно ваш муж якобы отвечал за убийство всей его семьи?

— Это то, что он сказал.

Он сделал паузу, записывая.

— То, что сказал кто?

Я изучала рубцы на его лице и заметила, что пот обильно стекал под воротник его рубашки. Хлопья перхоти усеивали его темно-серый пиджак, и мой взгляд взметнулся к неопрятной копне жирных каштановых волос. Рядом с ним стоял картонный стаканчик, от которого доносился запах дешевого кофе. Я стала сосудом, впитывающим наблюдения, сохраняя мысли и беседы. Немой коробкой секретов.

— Ник.

Телевизор, висящий в углу комнаты позади него, показал Ахиллеса Х, его лицо в маске говорило безмолвно, так как звук был выключен. Текст большими буками бежал по экрану и нес то же самое мучительное сообщение, которое слышалось последние два дня, поскольку репортеры новостей сложили историю:

«Жители Детройта. Если вы смотрите это видео, значит, я уже мертв. Ваш мэр нарушил очень торжественную клятву защищать вас и служить вам. Он убийца, вор и лжец. Я собирался раскрыть себя, но Ахиллес Х больше, чем то, что скрыто под этой маской. Больше, чем плоть и кость. Неважно, кто я. Я всего лишь раковина для вмещения веры, разделяемой всеми нами. Speramus meliora resurget cineribus. Детройт восстанет из пепла (прим. пер. — девиз Детройта). Операция «Отбор». Операция «Дьявольская ночь». Завершены».

— Это не имеет смысла, — следователь покачал головой, отвлекая мое внимание от экрана. — Существует две совершенно разные личности, когда дело доходит до этих преступлений. Моя теория по-прежнему заключается в том, что Ахиллес Х и убийца Око за Око — два человека, работающих вместе.

— Она сказала вам то, что сказали ей, — мой адвокат сидел рядом со мной, перелистывая заметки, которые сделал во время допроса. В отличие от следователя, Майлз был чисто выбрит, с ухоженными ногтями и носил очки в тонкой оправе, которые придавали умный вид. — Мы будем сидеть здесь и продолжать повторять одни и те же вопросы? Моя клиентка пережила очень тяжелую неделю.

— Еще один… вопрос. Есть кто-нибудь, у кого могло бы быть недовольство вашим мужем? Вендетта? Помимо Николаса Райдера, который, по вашим утверждениям, был Ахиллесом Х?

Не давай им больше, чем необходимо. Оттолкни правду. Не позволяй им увидеть ее на своем лице. Я чувствовала себя преступником, но единственный настоящий преступник умер в том огне.

Я не могла сосчитать количество людей, которые могли захотеть отомстить моему мужу, всех этих призраков, шепчущих мне на ухо в тот момент. Я бы не позволила, чтобы Майкла считали жертвой, когда он сам превратил в жертв стольких людей. Я могла бы предоставить список имен. Людей, которые стали жертвами насилия Майкла, включая нашу собственную горничную, Элизу, которой отрезали язык, когда она спросила о фотографиях, найдя их во время уборки его кабинета. У полиции были улики. У них были доказательства. Все, что еще может привлечь к ответу не того человека и неизбежно заставить их боготворимого политика выглядеть мучеником.

— Мой муж нажил множество врагов в этом городе. У вас есть признание Юлия.

Губы следователя сжались в жесткую линию, он отвел взгляд от меня и резко кивнул.

— Если у нас возникнут другие вопросы, мы свяжемся. Приношу свои соболезнования по поводу вашей потери.

К черту Майкла. Я ненавидела принимать любое выражение сочувствия к нему, но это была игра, в которую я должна была играть.

— Спасибо, — я кивнула, чувствуя головокружение, когда встала со стула.

С момента взрыва у меня часто кружилась голова. Часть меня задавалась вопросом: обрету ли я вновь связь с миром? Смогу ли когда-нибудь ощутить себя цельной?

Вторую часть меня это просто не волновало.

Глава 54

Обри

С пристани я смотрела на океан, который окружал остров Бока-Чика — небольшой кусочек рая недалеко от Тихоокеанского побережья Панамы. Красные и оранжевые цвета испещрили полосами спокойную поверхность, отражающую небо, когда солнце начало заходить позади меня. Я никогда не пропускала закаты.

Получив страховку Майкла после его смерти, я смогла купить за наличные великолепную виллу, расположенную на более чем семидесяти акрах джунглей и фруктовых деревьев, с видом на крепость Ислита Кастильо на расстоянии. Я сочла это заслуженным удовольствием после пары месяцев изнурительных допросов и судебных процессов, на которых я играла лишь небольшую роль как жертвы похищения, так и скорбящей вдовы.

Имена были предоставлены подельниками Майкла и обменены на помилования и уменьшение срока заключения. Сделки Майкла были расследованы, его священный офис был разнесен в пух и прах. Самая душераздирающая часть всего этого всплыла во время признания Брэндона Мелоуна, который подробно описал жуткое и ужасное нападение на Ника и его семью. Он рассказал о жестоких пытках, которым его банда подвергла жену и сына Ника в ночь их убийства, и мое сердце сжалось, когда он рассказал, каким образом они избавились от них в конце по приказу Майкла.

От порыва ветра записка в моей руке зашелестела — та самая, которую я закопала в пепле в ночь, когда проснулась от наркотика. Последняя частичка, оставшаяся от мужчины, которого я любила.

Или мужчин, как оказалось.

В ней говорилось о месте, которое он видел однажды. Острове, что был слишком совершенным, чтобы быть правдой, и был расположен недалеко от побережья Панамы. В моем новом доме я нашла густые мангровые заросли, пушистый белый песок, нетронутые коралловые рифы и скрытые пещеры.

Мой собственный рай.

Я никогда не планировала быть окруженной тем, чего боялась, но такова была жизнь. Утопление и воскрешение каким-то образом успокоили мой страх воды — достаточно, чтобы я продолжала погружаться в тишину океана по ночам, когда чувствовала себя одинокой, мечтая о том, как руки Ника приведут мое тело к оргазму. Мое сердце ощущалось пустошью, но было дома в частном и уединенном стеклянном сооружении, среди густых вековых деревьев манго и экзотических существ. Днем я собирала авокадо и бананы. Ночью наблюдала, как луна поднимается над спокойными, умиротворенными водами.

Через пару недель после взрыва на заводе, когда я еще не перестала быть под пристальным взглядом следователей и специалистов или телохранителей, защищавших меня от возмездия, я вернулась в тот заброшенный особняк, где меня держали в плену. Я не ожидала найти конверт. Разумеется, они наверняка нашли бы его, когда обыскивали дом. Но он лежал там, спрятанный в пепле камина, где я его и оставила. Когда суета вокруг меня наконец утихла, я спокойно прочитала его. Каждое слово.

Ник оставил мне номера своих банковских счетов — доступ к миллионам долларов, которые я действительно никогда не потрачу на себя. Я пожертвовала часть денег местным школам и организациям Панамы по исследованию сердца. Ник также оставил мне указания в том, что говорить следователям и адвокатам во время судебных процессов.

Флешка содержала величайшие секреты. Я потратила время, чтобы изучить медицинские записи и выворачивающий наизнанку диагноз его диссоциативной личности, считающейся результатом травмы и посттравматического стресса.

Также я нашла два билета на самолет, словно он мог передумать и поехать со мной.

Тьма украла свет дня, и я потянулась к животу, потирая там, где маленькая выпуклость становилась заметной под моим платьем.

Частичка человека, которого я любила, росла внутри меня.

Я свистнула Ахиллесу — моему черному кане-корсо, который мчался через пляж и вилял хвостом, последовав за мной. Улыбаясь, я прижала письмо к груди и снова направилась к большому дому, крытому соломенной крышей, расположенному всего в нескольких ярдах от пристани.

Оказавшись внутри, я оставила письмо на гранитной столешнице кухни для гурманов. Пространство было спроектировано с самыми современными удобствами — современной мебелью, смешанной с классикой острова. Мебель была завезена с Бали, и повсюду были развешены захватывающие картины, предоставленные местными художниками. Такое странное противоречие цивилизации в древнем мире.

Я направилась к спальне, где королевского размера кровать ручной работы от плотников Панамы стояла пустой, убранной служанкой, которая приезжала на лодке каждое утро и делилась историями о своей семье. Она была доброй, пожилой женщиной, которая часто приносила мне вкусности. Я никогда столько не баловала себя латинской кухней, пока не приехала сюда, и после первого укуса я не знала, как я так долго жила без нее. Это была пища для души.

Одну из шести спален в доме со слишком большой двухместной кроватью я превратила в художественный уголок. Там я провела несколько часов, пытаясь уловить его лицо — тени и впадины на его выдающемся подбородке и выточенных щеках, и глаза, которые вырывали мое сердце, когда оживали на холсте.

Стянув волосы назад в хвост, я стояла перед огромным зеркалом, глядя на свои затвердевшие соски. Тонкое красное шелковое платье, которое я носила, свободно висело спереди, позволяя половине каждой груди выглядывать из-под широкого выреза. Я стала существом простоты, и если бы не сторож, который жил всего в нескольких сотнях футов от дома, я бы, наверное, ходила обнаженной большую часть дня, потому что могла.

Затылка коснулся слабый ветерок.

В отражении зеркала мои глаза зацепились за маленькую щель между толстыми двойными дверьми позади меня. Взяв пистолет в верхнем ящике комода, я развернулась, наклоняя голову, чтобы убедиться, и пересекла комнату, где толкнула дверь, чтобы выглянуть на улицу. На палубе гамак очень быстро раскачивался на ветру, но все, казалось, оставалось безмятежным.

«Ахиллес залаял бы», — напомнила я себе.

Единственным другим человеком на восточной стороне острова был Матэус, землевладелец, которому принадлежали целые кварталы. На самом деле преступность не была проблемой, но расследование дел Майкла привело к тому, что были замешаны и арестованы известные члены банд и политические деятели. Иногда я тревожилась о том, что они пришли за мной в поисках возмездия.

Закрыв дверь, я быстро, но с опаской прошлась по дому и как только осталась довольна поиском, отложила пистолет на тумбочку и нырнула в кровать.

Из ящика тумбочки я взяла книгу — «Заклеймить Спящую Красавицу» А. Н. Роклора.

Скользнув под край своего платья, я читала, молча покатывая пальцами между бедер, пока Принц продолжал клеймить Красавицу. Я находила какое-то извращенное наслаждение в одиночестве, ночь за ночью, фантазируя о Нике. Мое сердце отказывалось двигаться дальше.

Минуты шли, веки тяжелели, мозг погружался и выплывал из состояния бодрствования и сновидений. Тепло пульсировало по моему телу, согревая кожу, и мышцы стали мягкими, продолжая дрейфовать и дрейфовать.

Призрачное прикосновение дотронулось моей тазовой кости, пока я лежала на боку в постели. Я вздохнула и подняла руки над головой, сдавшись фантазии, проникающей в мое сознание. Пальцы скользнули между бедер, отодвигая трусики, и я не могла сказать, были ли это мои пальцы или принадлежали моей иллюзии Ника.

Удовольствие исходило из моего лона, направлялось к пальцам ног и рук восхитительными волнами, на которых мои бедра покачивались медленными, мучительными кругами. Боже, это было так чертовски хорошо. Я не хотела просыпаться. Я хотела остаться во сне, навсегда в состоянии экстаза, с призрачными пальцами Ника, входящими и выходящими из меня в идеальном синхронном движении на пике моего оргазма. Как будто он знал мое тело лучше, чем я.

— Ник, — прошептала я. — С тобой так... хорошо. — Я ласкала свою грудь, мой язык скользил по губам, в то время как жар охватывал мое тело.

— Я смотрел, как ты трогаешь себя. Ты такая чертовски влажная, такая узкая.

О, боже, его голос был таким отчетливым, таким ярким в моей голове, что один только его звук чуть не толкнул меня к краю, но его пальцы снова замедлились, и меня окутало туманом сонливости. Отчаявшись, я сосредоточилась, не желая терять момент.

Нет, пожалуйста. Позволь мне это! Мне нужно это освобождение!

Мои глаза открылись. Я подняла руку, но ощущения продолжались, и мои мышцы сжались от мгновенной паники. Ни одной из своих рук я не касалась себя между ног. Одной рукой я ласкала свою грудь, другая оставалась над головой, и что-то сжалось вокруг моего запястья.

Тем не менее стенки моего влагалища все еще захватывали то, что казалось длинными пальцами внутри меня.

Я резко выдохнула.

— Кончи для меня, Обри.

Этот голос! Такой насыщенный и хриплый, он щекотал мою грудь. Неповторимый голос Ника.

Это он. В моей постели. Он настоящий. Не сон.

Извиваясь под ним, я боролась с нарастающим давлением, жар внутри меня пульсировал, закручиваясь, обещая самое изысканное освобождение.

Нет! Нет! Мой разум протестовал, желая убедиться, что человек действительно был им.

В отчаянном метании между разумом и телом я попытался оттолкнуть неизбежное напряжение внутри живота, но трение по моей неукротимой и голодной плоти и напряженность в моих мышцах заявили, что сопротивление бесполезно. Мои мышцы стали жесткими, задрожали от воздержания, борясь с возбуждением. Я хотела повернуться и посмотреть на его лицо, чтобы убедиться, что это не какой-то долбаный псих с предсмертным желанием, но оргазм обрушился на меня, и все, что я могла сделать, — это лежать там, позволяя ощущениям парализовать меня, утащить меня под поверхность.

Волны экстаза гудели в моем теле, распространяясь, точно пламя, по моим мышцам, преследуемые покалыванием и провоцирующие головокружение. Сжав простынь свободной рукой, я вцепилась зубами в руку, выругавшись в свою же кожу. Спина изогнулась, мышцы туго натянулись, тело действовало по своей воле, переживая самый интенсивный оргазм, который был у меня за последние пару месяцев.

Пока мой разум задавался вопросом «Какого хера?», я закричала, сознаваясь в том, что он уже знал, так как его пальцы неумолимо вели меня ко второму оргазму, быстро и влажно скользя, отчего при каждом движении их втягивало в себя мое тело. Его большой палец ласкал мой клитор, погружаясь во влажность, затем размазывая ее по чувствительному, и к тому же предательскому, маленькому бутону. Мой собственный стон гудел в моей голове, и я извивалась, судорожно напрягаясь от пламени внутри моих мышц.

Пошел ты! Пошел ты! Мое сознание закричало внутри своей клетки, пока очередной оргазм взорвался в моем теле, посылая вспышки света под моими веками.

— О, боже, Ник. Я ненавижу тебя. Я, бл*дь, ненавижу тебя, — я хотела рыдать в подушку и выть от предательства, которое я вдруг почувствовала, но эти выстрелы удовольствия пронзали мои вены, взрыв холодным покалыванием тушил пламя в импульсах, которые заставили меня улыбаться вместо того, чтобы нахмуриться — истинное противоречие абсолютного блаженства и ярости, танго внутри меня.

— Даже выразить не могу, как меня волнует, когда ты снова произносишь мое имя, — его пальцы выскользнули из меня. — Я скучал по твоему вкусу, — в его груди раздался рык, и когда меня схватили за горло, я взяла пистолет с тумбочки, перекрыла рукой свое тело, вжав дуло в то, что я считала подбородком.

— Ахиллес Х?

— Привет, револьверные губки, — его хватка ослабела, и перекатившись на мужчину, я оседлала его тело, отчего его эрекция прижалась к моей заднице. Я наставила на него пистолет.

Когда он стянул лыжную маску, его губы, которые так чертовски сильно хотелось поцеловать, растянулись в ухмылке.

— Разве родители не учили тебя запирать двери?

Великолепные голубые глаза, которые я никогда не думала, что увижу, снова заставили сердитую тираду разгореться внутри меня, только она умерла на моих губах. Ник. Ахиллес. Алек Вон. Один и тот же человек, смотрел на меня с таким выражением, от которого трусики на мне становились влажными, и задница упиралась в его член. Тот вид волнения, который приходит только с мечтами, потому что как еще можно объяснить, почему я не превращаюсь в месиво из горя и слез при виде его?

— Что... что ты такое? — Слова скатились с языка, когда я мысленно искала связь. — Понятно. Я рехнулась, — я провела рукой по волосам, приступ паники пополз по моему позвоночнику. — Вот, дерьмо, я сошла с ума. Я вижу призраков.

Игнорируя пистолет и мое расстройство, он протянул руку, кончики пальцев протанцевали вдоль хребта по моему платью.

— Черт… никогда не видел тебя в красном, но теперь не могу представить тебя в каком-нибудь другом цвете. Ты всегда спишь в платье или знала, что сегодня я приду за тобой?

Этот голос. Его голос. Словно дрессированная собака, мои бедра сжались от волнения, поразившего мое сердце. Мой желудок стянуло в узел, когда холодок поднялся по моему позвоночнику, умоляя о повторении того, что он совершил всего несколько минут назад.

Конечно, я, должно быть, сплю. Мне снился этот сценарий, по крайней мере, раз десять, как днем, так и ночью — фантазия, в которой он приходил ко мне, держал меня в плену и ласкал мое тело часами. Я превратилась в странную девушку с извращенным фетишем быть похищенной, которая засыпала от эротических историй о том, чтобы быть сметенной, заключенной в темные фантазии, о которых я никогда не думала до появления Ника.

Его прикосновение задержалось на моей щеке, и если бы не его взгляд, я бы накрыла его руку своей, чтобы сохранить ощущение. Если бы он был там, на самом деле там, то:

— Почему Ахиллес не залаял?

Его брови взлетели.

— Ты назвала свою собаку в мою честь? Я польщен. По-видимому, он не обучен убивать злоумышленников, особенно тех, кто вооружен угощениями для него.

— Хитро.

По телу пробежал новый порыв гнева, в противовес которому стало возбуждение от того, что он был в моей спальне, где я планировала взять его в плен, если он не убьет меня первым. Я ненавидела его за то, что он заставлял меня чувствовать то, что я ощущала в течение стольких месяцев, но, черт возьми, если бы мое тело могло сердиться на него. Часть меня хотела прыгнуть в его объятия.

— Я думала, ты умер.

Его взгляд задержался на моих губах, когда челюсти напряглись.

— Я выбежал. Дверь в подвале привела меня в туннель, который выходил через заброшенное здание в двух кварталах ниже, — он взглянул на пистолет, который я направляла на него, как доказательство недоверия того, что он был жив. — Собираешься меня пристрелить?

Он выжил. Был жив все это время?

Путаница внутри моего тела вращалась, как торнадо, изгоняя случайные эмоции, которые не имели смысла. Такие неуместные, влияющие на мои слова и реакции. Счастье. Печаль. Злость. Неверие. Абсолютный хаос, скручивающийся под моей кожей.

Я хотела кричать на него, но смогла только улыбнуться. Хотела поцеловать его, но палец дернулся к курку. Мое сердце похолодело от жалости и недоверия перед тем, что я проснусь от разочарования. Руки жгло от пощечины, которая так и хотела сорваться по его щеке.

Я опустила пистолет, ощутив боль стольких ночей, когда я думала, что потеряла его. Почти потеряла себя.

— Твое тело радо меня видеть, — он сунул два пальца в рот и облизал их, заведомо провоцируя во мне дрожь от позвоночника к киске. Ему хватило наглости снова улыбнуться. — Все еще сладкая, как и всегда.

Ярость и волнение горели в моей крови.

Стремление ударить и поцеловать было слишком велико! Резкое жжение царапнуло по черепу, когда я заскрежетала зубами. Часы боли, слез, неверия, горя, гнева, восприятия. Ради ничего. Ничего.

— Все это время ты... и ты не...

Онемение перелилось от моего сердца в конечности, покалывая в кончиках пальцев, и я почувствовала свет — такой, какой вы чувствуете во сне. Спала ли я? Я все еще не знала точно. Слезы грозились политься из глаз, чтобы прорвать чертову дамбу, которую я строила так долго. Когда я плакала после взрыва, мне приходилось притворяться, что это были слезы по моему ублюдочному мужу.

— Козлина! Ты знаешь, что это со мной сделало? — Я ударила его кулаком в грудь и наклонилась, чтобы оттолкнуться от него.

Ник подскочил в сидячее положение и схватил обе мои руки.

— Отпусти меня! — Я выкрутила запястья, чтобы освободиться, разочаровавшись, когда его хватка усилилась.

— Я не могу сказать, сколько раз я хотел украсть тебя, чтобы ты поехала со мной.

Тяжело дыша, я замерла, молча глядя на него.

Он отпустил мои руки, игривый блеск в его глазах превратился в отрезвляющий взгляд.

— Я должен был держаться подальше. Я хотел, чтобы ты была в безопасности. Но, что еще более важно, я должен был знать, что... то, что ты чувствовала ко мне в те недели, не было какой-то извращенной Стокгольмской хренью. Каждый день я придумывал новые оправдания, почему должен держаться подальше, — его взгляд пронесся по моему телу, пока его ладонь скользила вверх и вниз по моему бедру. — У меня кончились оправдания, — от моего молчания уголок его губы дернулся вверх. — Я сказал тебе, что ты уничтожишь меня, Обри. Ты моя боль и мое удовольствие. И укол иглы, и зуд, притупляющий боль. Моя зависимость. Я не могу держаться вдали от того, что мне нужно, — он сжал мое бедро, пристально глядя на меня. — Я больше не могу держаться от тебя подальше.

Сердитый шторм внутри меня успокоился.

— Я читала медицинскую карту. Итак, ты… ты...

— Да, — его теплые ладони продолжали массировать мои бедра. — Имею два разума, так сказать.

— Ты представляешь для меня опасность?

Его рот скривился в улыбке, взгляд опустился вниз.

— Только когда ты так одета.

Я проигнорировала мурашки, появившиеся на моей коже, и опустила взгляд от его глаз к моему животу, где под кончиками моих пальцев ощущалась всего лишь маленькая выпуклость. Слезы наполнили мои глаза, когда его рука накрыла мою, и я подняла взгляд на него.

Его брови сошлись вместе. Оглушительная тишина затянулась, казалось, на вечность, прежде чем его челюсть дернулась от улыбки, а глаза наполнились блеском.

— Черт возьми, Обри, — он притянул меня к своему телу, сжимая так сильно, что я едва могла дышать в его объятиях. Его губы сокрушили мои в поцелуе, таком сладком, таком страстном, что он украл мое дыхание. — Ребенок. Мой ребенок, — благоговение в его голосе ослабило напряжение в моем животе.

Через улыбку и слезы я кивнула.

— Никого, кроме тебя, Ник.

— Для меня есть только ты, револьверные губки, — потирая затылок, он улыбнулся. — Я не знаю, какого хрена я так долго выживал без тебя. Я терял рассудок, пытаясь держаться подальше.

Прижавшись к его груди, я уселась на нем, уставившись на линии на его лице, темные круги под глазами, которые говорили о бессонных ночах. Я провела пальцем по его губам, и он поцеловал его.

— Я рассказала им все, что ты просил. Об Ахиллесе.

— А об Алеке?

— Они ничего не знают ни о каком Алеке. Это ни разу не всплыло. Ни в расследовании, ни в судебных процессах.

— Хорошо. ДеМаркус, должно быть, оставил эту информацию при себе, — его взгляд упал на мои бедра, когда он гладил их, отвлекая мои мысли. — И насколько они знают, я погиб в том пожаре.

— Почему ты не рассказал мне об Алеке?

— Потому что ты уже показала мне, что хотела любить темную сторону меня. Всего меня, — его челюсти сжались, и он покачал головой. — Если я бы все тебе рассказал, в итоге это не позволило бы мне пройти до конца.

— Вот почему ты не говорил мне, почему похитил меня. Почему ты удерживал меня?

— Я боялся тебя, Обри. Ты свидетельство моей боли. Боли, которую мне нужно было изгнать из себя. Алек хотел тебя спасти. Я хотел тебя уничтожить. Мы видели тебя в разном свете. Он видел правду, в то время как я был слишком ослеплен болью, чтобы увидеть что-то большее, чем ложь.

— Но... ты один и тот же человек. Как можно чувствовать две разные эмоции?

— Это было безумие, которое я проживал ночь за ночью, а моя кровать оставалась пустой без тебя рядом со мной. Как я мог ненавидеть тебя и любить одновременно? Это было раздвоение, которое сводило меня с ума, — мягкий свет его глаз говорил о внутренних мучениях. — Я решил оставаться в отрицании, даже когда ты была у меня там, зная, что есть что-то более глубокое, чем моя ненависть к тебе. Это было безумие, — он покачал головой. — Прости, если я причинил тебе боль, Обри. Я не могу изменить то, кто я есть, и то, что мне пришлось сделать, чтобы справиться с этой болью. Я не мог представить себе жизнь без Лены и Джея. И не хотел. Ты заставила меня увидеть будущее, выйти за пределы моей мести. И я сражался с этим каждый проклятый день, когда смотрел на тебя с Каллином, создавая причины ненавидеть тебя, пока больше не мог отрицать того, что я должен был спасти тебя, — его пальцы сжались на моих бедрах. — Хотя влюбиться в тебя в планы не входило.

— Я должна тебе кое-что показать.

Его хватка исчезла с моих бедер, и я выскользнула из постели, быстро махнув ему рукой, чтобы следовал за мной в соседнюю комнату.

Оказавшись в коридоре, я остановилась и повернулась к нему лицом. Взглянув ему в глаза, я поднесла ладонь к его щеке, провела пальцами по щетине и поцеловала его.

— Я хочу помочь исцелить твое прошлое, Ник.

Глава 55

Ник

С исполинским терпением я последовал за Обри, когда она потащила меня к двери в соседнюю комнату.

Стоя там в этом красном платье, она издевалась над каждым слоем сдержанности, который только можно было обнаружить у меня внутри. Я знал, что поначалу мне не стоит спешить, что она, скорее всего, ненавидит меня, поскольку думала, что я мертв.

При виде ее, темное желание, которое, пока я жив, никогда не будет насыщено другой женщиной, воззвало из глубины души. Я был благословлен любовью на всю жизнь два раза, и ни в жизни Тот, что На Верху, не даст мне еще один шанс, если я облажаюсь.

Пока она стояла, глядя на меня с легкой кривоватой усмешкой, мои нервы были на грани. С щелчком она открыла дверь и отошла в сторону, позволив мне пройти.

— Это первый шаг к исцелению твоего сердца, Ник.

Мое дыхание застряло в горле.

Стены были из стекла, как и остальная часть дома, но в отличие от бамбука, покрывающего потолки в других комнатах, черная вздымающаяся ткань висела сверху, с крошечными шариками света, которые, казалось, были вшиты в нее, как яркие звезды, сверкающие в ночном небе. По стеклу всей комнаты черным были выведены слова:

Звезды под покровом неба

Не скрываются в ночи,

Души тех, кого мы любим,

Нас ведут, а мы молчим.

Но приходит луч рассвета,

Неся свет, родной и прыткий.

Он согреет наше сердце,

Затмевая все ошибки.

Под ним серебряным курсивом на черном пятне читалось:

«Увидимся в ночи».

— Я не поэт... Я просто... взяла мысли из того, что ты говорил мне, и...

— Ты сделала это? Для... — Мое горло сжалось намертво, и мне пришлось приложить усилия, чтобы проглотить комок. Черт, я едва мог сдержать слезы.

— Думаю, часть меня надеялась, что ты вернешься. Я молилась о чуде, чтобы ты остался жив. Даже если бы ты не выжил, я подумала, что это хороший способ почтить их. Дать понять, что им всегда рады в этом доме, — взяв мое лицо в руки, она украла мое внимание своей улыбкой. — Я не боюсь разделить с тобой твое сердце, Ник. Если это означает, что я могу разделить твою жизнь, я приму каждую ее часть. Все части тебя. Даже твою боль. Ты исцелил меня, убив Майкла.

— Ты зажгла пламя внутри меня, револьверные губки.

— Пламя? Что это значит?

— Ты воскресила мою душу. Вырвала меня у смерти и снова наполнила жизнью. Заставила меня заботиться о большем, чем только о себе. Это означает, что ты никогда не познаешь этой боли снова. Ты никогда не узнаешь страха. И если что-нибудь попытается затащить тебя во тьму, я буду рядом. Ты никогда не будешь одна, — я провел пальцем по щеке Обри и поцеловал ее, вкладывая в поцелуй все, что у меня было. Сжав затылок, я притянул ее лоб к своему. — Ради тебя я прошел бы через пламя ада, Обри. Сгорел бы ради тебя, — опустив руку на живот, я скользнул кончиками пальцев по ее маленькой выпуклости, где внутри нее расцветало мое будущее, — ради вас обоих.

Она пробила сталь, которая клеткой сжимала мое сердце, запечатала зияющую рану и взяла то, что ей принадлежало. Я защищу ее. Убью ради нее. И никогда не буду жить без нее.

Я так долго искал возмездия, а в Обри нашел искупление.

Я поднял ее на руки, закинув ее ноги себе на талию и прижался поцелуем к губам, пока слепо нес ее обратно в хозяйскую спальню. Опустив на край кровати, я слился с ее ртом воедино, пока мои руки развязывали узел платья.

Ее пальцы нащупали пуговицу на моих джинсах, пока она не выскочила, и Обри разорвала поцелуй, чтобы спустить их вниз по моим бедрам до колен, после чего я вышел из них. Захватив подол моей футболки, она дернула одежду вверх через голову и прикусила губу между зубами, когда ее руки блуждали от моей груди до ребер.

— Даже выразить не могу, как сильно я скучала по твоему телу, — прошептала она. — Я просто хочу прикасаться к каждой части тебя, чтобы точно знать, что ты действительно здесь.

Когда мои кулаки вжались в постель по обе стороны от нее, я уложил ее под себя, хищный и готовый поглотить ее. Как голодное животное, я пировал на ее губах, и через несколько секунд поцелуй стал жестоким, жадным. Я не мог ею насытиться. Больше, больше, звучал голос в моей голове. Тепло выстрелило в моих мышцах, когда я схватил ее за волосы, удерживая неподвижно, пока пробовал ее, мятное дыхание и сладкий сахар ее губ.

Обри ударили ладонями меня в грудь, и я отдернул ее руку. Я нуждался в ней. Жаждал ее слишком, бл*дь, долго, чтобы остановиться. Больше никогда.

Стон вибрировал у меня во рту. Да. Рука ударила мне в грудь.

Я разорвал поцелуй, отстранился, и холод заполнил пространство между нами.

Она сделала резкий вдох.

— Не могу дышать.

— Прости, я хотел, чтобы это было нежно, но после мучительной задачи вернуть дыхание в твое безжизненное тело в ту ночь... моя голова была не в лучшем состоянии последние несколько месяцев.

— Чувство взаимное. Когда ты оставил мне эту записку... ты не собирался возвращаться. Ты планировал умереть той ночью. Я ненавижу тебя за то, через что ты меня провел.

— Ненависть — сильное слово, — подняв ее руки над головой, я прижал их к кровати и провел губами до основания ее шеи, вдыхая сладкий запах — единственный, который мог поставить меня на колени. — Ты уверена, что ненавидишь меня?

— Да, — хриплость в ее голосе вызвала улыбку у меня на лице.

Надавливая на ее руки, я скользнул членом по ее щелке, поддразнивая ее, но, черт возьми, от потери рассудка меня отделяла тончайшая грань.

От желания ощутить прикосновение этой женщины зудело все тело, особенно в те холодные, бессонные ночи, когда я вырезал из себя демонов, пытаясь оттолкнуть вспоминания о ней до тех пор, пока не понимал, что не мог этого сделать. Не мог отпустить ее. Как эгоистичный ублюдок, я поехал за ней, даже зная, что подвергну ее риску. Однако мне было плевать, точно так же, как наркоману было бы плевать, что следующая доза может принести ему собственное уничтожение. Я нуждался в ней. Каждая клеточка меня болезненно жаждала еще одну дозу, еще один кайф, который утихомирил бы мой разум, чтобы меня не поглотила тьма.

Поцелуи, оставленные вдоль ее подбородка, сорвали с ее губ тихий стон.

— Как сильно ты меня ненавидишь? — Я направил головку своего члена в ее такой чертовски влажный вход и вздрогнул. — Скажи мне, — потребовал я, сжимая ее узкие запястья.

Ее выдох задрожал у меня над ухом.

— Очень сильно.

Крошечными, сводящими с ума движениями, я вжимался в нее, но не входил.

— Может, мне стоит остановиться?

— Нет! — От протеста ее грудь вжалась в мою. — Пожалуйста.

— Пожалуйста, что?

Ее глаза распахнулись, но остались затянуты похотью.

— Трахни меня.

— Скажи еще раз, — потребовал я.

— Трахни меня, Ник.

Глава 56

Обри

Мое тело снова оживало, словно в труп вдохнули воздух, отчего тот внезапно расцвел жизнью. Я не просто хотела Ника — он был мне нужен.

Пища, вода, воздух и он.

Мое все.

Он толкнулся в меня до основания, заставив издать приятный крик.

— Я тот, кто вернул тебя, Обри. Я прыгнул в ту воду и вытащил твое чертово мертвое тело из того хранилища. Не Алек. Я.

Отрезвляющая мысль скрутила мой желудок узлами грусти, возрождая совершенно потрясенное состояние, в котором я проснулась, а он парил надо мной, как какой-то темный ангел — тогда я впервые увидела страх на его лице.

— Твой вид сыграл плохую шутку с моим разумом. Мне нужно трахнуть тебя. На самом деле, мне может понадобиться несколько дней секса с тобой, чтобы истребить ту картину из моей системы, но прямо сейчас я хочу, чтобы ты дала мне все, что у тебя есть.

От мягкого прикосновения его губ к моему горлу мои бедра сжались, и хныканье вырвалось из меня, когда он скользнул языком по моей шее. Зубами прикасаясь к моему подбородку, Ник обвил пальцами мой затылок, захватывая меня, словно я могла захотеть уйти от него.

— Обри, я был так озабочен мыслями о тебе каждую ночь в течение нескольких месяцев, — прохрипел он. — О твоем вкусе. О твоем запахе. Это сводило меня с ума. Я хочу тот маленький огонек, что есть внутри тебя, и пока буду трахать тебя, я хочу, чтобы ты трахала меня в ответ, потому что ты вытрахала мне мозг.

— Пожалуйста! — Облизнув губы, я скользнула рукой между бедер, бесстыдно массируя свой клитор.

Подняв мое запястье, он сжал мою руку в своей.

— Скажи мне, чего ты хочешь.

— Бл*дь, я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью, Ник, — подняв голову над подушкой, я подалась к нему губами.

— Возврата не будет, Обри. Ты принадлежишь мне. Может, у меня и не все в порядке с головой, но мое тело и сердце знают, чего хотят, — он сжал мое запястье. — Я хочу раздевать тебя, брать тебя каждую ночь и каждое утро просыпаться, видя твое прекрасное лицо, зная, что ты навсегда моя.

— Я тоже тебя хочу. Вас обоих. Всех вас. Насколько бы я не принадлежала тебе, ты тоже мой, Алек, Ник, кем бы ты ни был, мне все равно.

Его член скользнул внутрь, наполняя меня.

Я выгнулась к нему, чувствуя каждый дюйм его кожи против моей. С медленными, издевательскими толчками он вколачивался в меня и выскальзывал, и, как всегда, наблюдал за мной. Я смотрела на него. Мы смотрели друг на друга, как два воина, собирающихся ринуться в бой.

Он вышел из меня, перевернул на живот и вошел в меня сзади.

Я закричала, когда его член скользнул по моим стенкам, наполнив меня таким образом, которого я жаждала месяцами. Я подняла свою задницу выше, раскачивая бедрами, стремясь почувствовать, как он двигается внутри меня.

Сначала он замер, дыхание дрожало, пальцы оставляли синяки на моих бедрах.

— Черт возьми, — прорычал он.

Легкие скольжения в меня и из меня заставили меня закрыть глаза, улыбаясь облегчению, так как его толстый член подпитывал мое голодное либидо.

— Да, — вздохнула я, тянясь между своих бедер, чтобы поиграть с его яйцами. — Трахни меня, Ник.

— Твоя киска скучала по мне, не так ли? Ты скучала по тому, как я трахаю тебя? — Он вошел глубоко в меня, толкая всем телом вперед, и я стиснула зубы от мощного удара сзади. — Отвечай мне.

— Каждую ночь. Я фантазировала о тебе каждую ночь!

— И я тоже. Потерял мой разум среди фантазий погрузиться в тебя, — его ритм ускорялся со словами. — Мне нужно было прикоснуться к тебе, чтобы ожить после того, как я чувствовал себя мертвым слишком долго, — он лизнул мой позвоночник, не прерывая своих движений. — Я собираюсь трахать тебя всю ночь, Обри. Заставлю кончать снова и снова. А затем снова трахну тебя.

Пока его бедра врезались в меня, я царапала простыни, сухой хлопок впитывал мою слюну, когда я вцепилась в ткань зубами. Я жестоко, безумно и отчаянно жаждала первый оргазм, словно наркоман, получающий дозу после месяцев воздержания. Мне нужна была эта доза. Я так долго ее ждала.

Рычащие и хрипящие звуки, которые издавал Ник, возбуждали меня, и я отпустила себя, выкрикивая с каждым беспощадным движением в мое тело. Каждый удар сзади говорил мне, как сильно он хочет наказать меня. Безмолвно признаться в том, как я заставила его мучиться из-за меня, сойти с ума от страсти и вожделения за эти месяцы разлуки. Я знала, потому что я тоже это почувствовала. Я устала прикасаться к себе, ища высвобождение, которое только его тело могло дать мне.

Ник довел меня до слез, но не моей болью, а своей. Я ощущала это в себе по тому, как отчаянно он двигался сначала и насколько мучительно после. Беспокойное ощущение того, что все могло закончиться прямо там, сражалось с осознанием, что перед нами была вечность. Даже после того, как он осуществил свою месть и выжил, его боль все еще ощущалась. Я поняла это страдание, потому что чувствовала его сама. Несмотря на смерть Майкла, несмотря на то, что я была наконец свободна, в моем сердце все еще горело томящееся желание. Это была сокрушительная боль, которую могла успокоить только любовь. Мне нужно было успокоить сердце Ника, исцелить его, отдав ему свою душу, боль, часы, минуты, секунды, в которые я чувствовала себя мертвой без него. Он был мне нужен, чтобы познать безумие внутри меня, которое расцвело из-за его исчезновения.

— Ты нужна мне. Дай мне больше, Обри. Все, что у тебя есть.

Давление сжимало мой живот с каждым ударом его члена, который облегчал боль внутри меня.

Он вышел, снова повернул меня на спину и поцеловал, прежде чем скользнутьназад в меня.

Я перекатилась на него сверху, ногти впились в его грудь, разрывая плоть. Набросившись на него ртом и не размыкая поцелуй, я потянула за его губу зубами и прикусила. Он вернул дикость жестким, властным поцелуем, потянув меня за волосы. Мы превратились в спутанные конечности, царапались, кусались, ударялись. Уничтожали друг друга. Я не могла насытиться им и молилась, чтобы не кончить, потому что не хотела, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Я хотела трахать его, пока не ослабну, не останусь избитой, разбитой кучей ничего иного, кроме как мягких костей.

Его пальцы вонзились в мои бедра, пока я объезжала его. Моя грудь подпрыгивала с каждым жестким насаживанием на его член, и, подняв голову с подушки, Ник сомкнул свой рот на моем соске.

Мой желудок сжался, когда боль пронзила чувствительную плоть. Грань пошатнулась, мышцы воспламенялись все сильнее и сильнее.

Он потянул меня назад на себя, вцепившись пальцами в плечи, вжимаясь в кости, когда направлял меня вверх и вниз, вверх и вниз. Врезаясь, врезаясь, врезаясь.

Я выкрикнула его имя. Мольба? Казалось, она стучала в небеса, некоторое время умоляя впустить ее, прежде чем упала назад на землю.

Иголки помчались по моей крови, и его горячее семя выстрелило во мне, пока я снова и снова кричала его имя, а его проклятия отскакивали от стен.

Он сжал ладонями мои щеки, страсть загорелась в его глазах, дыхание дрожало от его освобождения.

— Я люблю тебя, Обри, — сказал Ник осипшим хрипом, прежде чем его губы обрушились на меня. — Мой красивый маленький огонек.

Я улыбнулась.

— Я тоже тебя люблю.

Скользкий слой пота, крови и спермы покрывал наши тела на влажных простынях, где мы уничтожали друг друга. Счастливо уничтожали друг друга в течение нескольких минут.

— Мне стоит наказать тебя за то, что ты делаешь с моим телом, — его хриплый голос защекотал мне ухо, и он рухнул рядом со мной на кровать, привлекая меня к себе. — Но я не смог бы причинить тебе боль, даже если бы попытался.

Наши безумные вдохи, наконец, замедлились, он соскользнул с постели и протянул мне руку. Он мог бы направить меня прямо к краю скалы, и я бы последовала за ним. Мне было все равно — мне нужно было снова почувствовать его тело напротив меня, поэтому я взяла его за руку.

Подводя меня к ванной, он бросил несколько лепестков мыла в белую антикварную чашу на деревянной подставке прямо снаружи душа. Внутри он повернул кран с водой и притянул меня к своему телу. Пар смешался с теплым ароматом тикового дерева, и вода в сочетании с его руками погрузила меня в транс, пока он мыл мое тело. Стекло кабинки, в отличие от остального стекла в доме, было матовым, но складывалось ощущение экзотического уличного душа с потоком лунного света, а свежий воздух смешивался с паром.

Живой. Он, черт возьми, живой. Я могла бы прокричать слова, которые танцевали у меня в голове. Больше не одна. Месяцами я мучила себя мыслью о том, что мне придется воспитать ребенка в одиночку. И я бы это сделала. Мой мир наконец ощущался цельным. Завершенным.

— Часть меня все еще чувствует, что я сплю, а ты на самом деле не здесь, — я закрыла глаза, когда он массировал мои волосы.

— Я на самом деле здесь, — щипок, что пришелся мне на сосок, заставил меня завизжать, и я потянулась назад, чтобы ударить его по бедру. Когда он обнял меня, я почувствовала себя маленькой рядом с ним. — Мне жаль, что я упустил столько возможностей посмотреть, как ты принимаешь здесь душ.

— Вечеринка каждую ночь. Все эти грязные мысли я держала при себе. Вполне уверена, что Матэусу понравилось шоу.

Его руки напрягались вокруг моего тела.

— Кто такой Матэус?

— Семидесятилетний сторож на острове.

Напряженность ослабела.

— Я убью его, — ответил он с улыбкой в ​​голосе.

— Мистер Райдер, вы ревнуете?

— Только когда дело касается тебя, — он куснул меня за ухо и провел руками по моему телу. — Скажи мне, чего ты хочешь, Обри. Чего бы ты ни потребовала, я дам тебе это.

— Тебя. Чего же еще?

— Я твой, — его голос стал мрачным. — Но иногда я... сложный. Прошло много времени с тех пор, как я делился чем-то с женщиной. Я не хочу возвращаться к старым привычкам, но ты стала моей зависимостью. А мои пристрастия, как известно, уничтожают меня.

Я повернулась в его объятиях, чтобы посмотреть на него, мои глаза оказались на уровне татуировки на его груди.

— Я не хочу легкости и отсутствия проблем. Я хочу любви, которая делает меня чертовски сумасшедшей и иррациональной. Я хочу утонуть в ней и никогда не возвращаться за воздухом.

И я говорила это серьезно. В нашей любви не было ничего нормального или типичного. Нам нужно было быть одним горячим безумным хаосом за все, что мы выстрадали, но так же, как цветок вырастает от слез, упавших с неба, наша любовь росла от боли. Она расцвела во тьме и выросла со временем.

Я поцеловала его руку, крепко обняла, этим утверждая, что я принадлежу ему. Опустив взгляд, я проследила за очертанием его татуировки.

— Потерять тебя было пулей прямо в мое сердце.

— Я обещал, что вернусь, — он приподнял мой подбородок пальцем, и наши взгляды вперились друг в друга. — Я всегда выполняю свои обещания.

— Тогда обещай мне вечность.

Схватив меня за волосы, Ник отклонил мою голову назад, оставив дорожку поцелуев по моему горлу, пока не достиг моего уха.

— Обещаю, — прошептал он.

— Я люблю тебя.

— Я полюбил тебя первый, — поспорил он.

— А я люблю тебя в два раза больше.

— Туше, — улыбка коснулась его глаз — этой сверкающей лазури, по которой я так сильно скучала. — Ты не должна была становиться моей, Обри. Но я возьму тебя. Всю тебя. — Его рука ласкала мой живот, и, опустившись на одно колено, он поцеловал мой пупок. — И любой ублюдок, который попытается отнять у меня хоть кого-нибудь из вас, познает невыносимую боль.

Я провела пальцами по его волосам.

— Я останусь с тобой. Нравится тебе это или нет.

Он встал, возвышаясь надо мной. Когда наклонился вперед и поцеловал, обняли мое тело, как теплое защитное одеяло.

— Мне нравится, — сказал он, улыбаясь мне в рот.

Возможно, надежда не была такой жестокой сукой, в конце концов.

Кроме того, мы были не более чем двумя сломанными половинками, но вместе наши зубчатые края идеально соединились во что-то новое. В конце концов, он спас меня, а взамен я спасла его.

Око за око, сердце за сердце.

КОНЕЦ

ПЕРЕВЕДЕНО ДЛЯ ГРУППЫ https://vk.com/bellaurora_pepperwinters