Ветреным апрельским днем Лизетт пересекла Ла-Манш. Она не стала спускаться в каюту и, стоя на палубе, любовалась белыми отвесными скалами Дувра, которые впервые видела так близко. Если раньше у нее и были сомнения, правильно ли она поступает, покидая Францию, в особенности учитывая, что в следующем январе ей исполнится двадцать один год, и она вступит в наследство домом, то сейчас от них не осталось и следа. Она хотела только одного: быть с Даниэлем, хотя чувствовала, что всегда будет тосковать по дому в Белькуре.

Она села в кресло и, укрывшись пледом, принесенным стюардом, наблюдала за другими пассажирами, которые гуляли по палубе, пошатываясь и хватаясь за поручни. Лизетт думала о Даниэле. Он писал, с каким нетерпением ожидает ее приезда. Многие весточки были написаны явно второпях, в короткие перерывы между работой. Вероятно, так оно и было. Даниэль сообщал, что организовал несколько успешных сеансов в Лондоне и других городах, где получил не менее восторженные отклики, чем Люмьеры. Конечно, он был не единственным в этой профессии. Вскоре после парижской премьеры Люмьеров многие операторы начали снимать «живые картинки» и демонстрировать их на публичных сеансах – и не только в Европе, но и в Соединенных Штатах Америки и других частях света, вплоть до Китая. Одни пользовались камерами Люмьеров, другие снимали аппаратами собственного изобретения.

Когда пароход причалил, Лизетт сразу увидела на пристани Даниэля. Она быстро прошла таможню и оказалась в его объятиях.

– Добро пожаловать, моя любовь! – воскликнул сияющий от счастья Даниэль, целуя ее. – Последние недели ожидания показались мне вечностью.

– Мне тоже. Но теперь я здесь и останусь с тобой навсегда!

В поезде на Лондон они заняли купе в вагоне первого класса. Поскольку в купе кроме них никого не было, они могли, открыто говорить обо всем.

– Есть новости о дочке? – был первый вопрос Даниэля.

Лизетт, грустно покачав головой, рассказала ему о визите в монастырь.

– У меня такое ощущение, будто за нами захлопнулась дверь, – почти шепотом сказала она, подытожив рассказ.

Даниэль крепко сжимал ее в объятиях. В какой-то момент слова были лишними. Поезд тронулся. Так начался их путь в новую жизнь. Далее, не касаясь этой больной темы, они обменялись новостями.

– Ты писал, что во время твоих сеансов некоторые женщины вскрикивали от ужаса. Но что их так пугало? – спросила она. – Это тоже сцена с поездом, как у Люмьеров?

Он рассмеялся, покачав головой.

– Нет, мои зрители испугались, что их захлестнет океанской волной. Я снимал ролик на побережье, когда неожиданно на берег накатила мощная волна. Одна женщина почти впала в истерику и от страха даже раскрыла зонт.

Лизетт от души рассмеялась.

– Что еще нового? Ты обещал мне подробно рассказать о своих работах, когда я приеду.

– Да. После моего первого шоу в Лондоне ко мне обратился один импресарио из мюзик-холла. Сейчас уже готова небольшая программа из моих фильмов, которую там крутят каждый вечер. Дело не только прибыльное, но и приносит большую известность. Фильмы пользуются спросом и в других залах. Один антрепренер захотел даже включить эти ролики в программу ярмарочных представлений – как интермедии. Это еще одна возможность показывать мои комедийные сюжеты. При хорошем свете мы целыми днями снимаем. Прекрасно, что я выбрал для студии это место на южном побережье. Здесь действительно больше всего солнечных дней во всей Англии.

– В письмах ты назвал это место Хотхэмптон. Но я ни на одной карте его не нашла.

– Это небольшое местечко, где будет располагаться студия. Оно известно как Хотхэмптон – так раньше назывался курорт, хотя теперь переименовано в Богнор. Кое-кто из нашего брата обосновался в Хове, тоже из-за хорошего климата. Словом, вся киноиндустрия несется вперед с огромной скоростью.

– Да, я и сама видела, какой головокружительный успех был у Люмьеров. Они уже посылают своих операторов во все концы света, чтобы снимать разные достопримечательности и события.

– Это еще один способ применения камеры, интересный для публики. Теперь зрители могут увидеть самые удаленные уголки мира, куда трудно попасть обычному человеку.

Под мерный стук колес Лизетт время от времени посматривала в окно. Сейчас они проезжали по равнинам Кента. Из окна открывались чудесные виды этого края. Весна только начиналась. До самого горизонта простирались луга, поросшие свежей зеленой травой и дикорастущими цветами, а вдоль проселочных дорог в бело-розовом цветочном облаке утопали фруктовые сады – цвели яблони и вишни.

По прибытии в Лондон, на дымный и шумный вокзал Виктория, они взяли такси до Браун-отеля, где собирались провести неделю. Как она и предполагала, Даниэль показал ей самые интересные места города. Посмотрели они и на смену караула королевской гвардии у Букингемского дворца, отсутствие королевского штандарта на котором свидетельствовало, что ее величества нет во дворце. Даниэль предположил, что королева в данный момент, вероятно, находится в Виндзорском замке. В будущем году должен отмечаться бриллиантовый юбилей ее правления, и он собирался снять фильм об этом праздновании.

– На эти дни я заранее заказал номера в гостинице – в Лондоне будет настоящее столпотворение, – добавил он.

Вместе с Даниэлем Лизетт посетила Тауэр, Вестминстерское аббатство, палаты парламента, побывала в нескольких лондонских галереях, проехала на пароходе по Темзе до Хэмптон-корта. Вечером они ходили в театры и на концерты, а после ужина в прекрасном ресторане возвращались в отель, где проводили бурные ночи, полные любви и страсти, засыпая в объятиях друг друга.

Неделя пролетела незаметно. Взяв билеты на поезд, они с вокзала Виктория двинулись в сторону южного побережья и прибыли на место в теплый и солнечный день. Даниэль сразу отправился в расположенный неподалеку гараж, чтобы забрать свой автомобиль. Он оставил его здесь, а в Дувр поехал на поезде, опасаясь, что автомобиль может в любой момент сломаться и он опоздает к прибытию парохода, на котором к нему плыла Лизетт. Хотя он купил новенькую машину, мотор часто барахлил из-за больших нагрузок, и это сильно контрастировало с безукоризненным внешним видом автомобиля. Лизетт догадалась, что Даниэль часто пользуется машиной для перевозки камеры и остального оборудования. Чтобы завести машину, потребовались немалые усилия. Наконец Даниэль уселся на водительское место рядом с Лизетт.

– Совсем как тогда, когда мы колесили с тобой в фургоне. – Лизетт была счастлива, что они снова вместе. – Хотя, надо признаться, сиденья здесь значительно мягче. А что с Принцем? Где он сейчас?

– Я его удачно пристроил перед отъездом из Франции. Принцу обеспечен хороший уход до конца жизни.

– Очень рада за Принца, – заметила она, вспомнив тяжелый топот загнанного коня в тот день, когда Даниэль в отчаянии повсюду искал ее.

Проезжая по курортному местечку, Даниэль специально выбрал самую живописную дорогу, чтобы Лизетт могла полюбоваться домами георгианской эпохи, которых здесь было довольно много. Их построил основатель этого городка около ста лет назад. Далее их путь проходил вдоль побережья с золотистыми песчаными пляжами, откуда открывался вид на море, похожее на покрывало из бирюзового шелка. Лизетт жадно вдыхала свежий морской воздух. Миновав курортный городок, они выехали на проселочную дорогу, которая вела к большому дому с соломенной крышей – его Даниэль снял для них на первое время.

– Какой славный старинный дом! – обрадовалась Лизетт. – Здесь у тебя студия?

– Студия неподалеку отсюда. Завтра ты ее увидишь. А вот и Том, – добавил он, увидев спешащего им навстречу молодого парня во фланелевой рубахе в желто-черную полоску, который торопился разгрузить их багаж. – Познакомься, это Том. Он помогает мне дома и в студии.

– Добрый день, ма-де-му-а-зель, – с трудом выговорил Том, не зная, как правильно обращаться к Лизетт. Она в знак согласия, улыбаясь, кивнула, и они вместе с Даниэлем вошли в дом.

– Добрый день, мадам, – приветствовала ее экономка, приятная опрятная женщина в темно-синем платье и белом фартуке, ожидавшая их в прихожей, обшитой дубовыми панелями. – Надеюсь, вы хорошо добрались.

– Благодарю вас, миссис Пирс.

– Думаю, вы не откажетесь от чашечки горячего чая со сдобными пышками, – сказала женщина, принимая у Лизетт пальто. – Я принесу все в столовую.

Лизетт редко пила чай и не имела понятия, что такое сдобная пышка, но была готова привыкнуть ко всему новому, что ее ждало в жизни. В доме стоял запах свежей краски, и Лизетт догадалась, что Даниэль недавно сделал ремонт, готовясь к ее приезду. В гостиной с низкими потолками, где Даниэлю приходилось пригибать голову, стояла темная старинная мебель, довольно потрепанная, а по обеим сторонам камина – два удобных плетеных кресла. Лизетт устроилась в одном из них, протянув руки к ярко горящему пламени: в комнате было довольно прохладно.

– Мне нравится здесь, – сказала она, глядя на Даниэля. – Я чувствую себя как дома.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее.

– Рад это слышать. Мне хочется, чтобы ты была счастлива.

Принесли чай с пышками. Для Лизетт, привыкшей к слабому чаю с лимоном, он был слишком крепким, а вот маслянистые пышки ей понравились, хотя показались очень калорийными.

Потом Даниэль провел ее в спальню этажом выше, где стояла кровать с четырьмя деревянными стойками, а рядом суетилась молодая служанка, распаковывавшая сундук с вещами Лизетт. Голубоглазая девушка с румяным лицом и зачесанным в пучок волосами мгновенно выпрямилась.

– Вы Дейзи Робертсон, – сказала Лизетт, – миссис Пирс сказала мне ваше имя.

– Да, мисс, – улыбнулась девушка. У нее была очаровательная улыбка. – Я приду позже.

Она выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Лизетт улыбнулась Даниэлю, обняв его за шею.

– Я страшно рада, что, наконец, приехала к тебе. Как все замечательно! Мы с тобой покорим мир. Когда начинаем?

Он засмеялся и отошел к двери, чтобы закрыть ее на ключ.

– Отложим покорение мира на более позднее время, – сказал он, возвратившись к Лизетт, обнял ее и потянул к постели.

С радостным смехом они плюхнулись на кровать. Потом он оставил ее одну, а сам отправился на студию посмотреть, что там произошло за время его отсутствия.

– Я ненадолго, – сказал он. – Потом посмотрим кое-что из сценариев, если ты не возражаешь.

– Да, с удовольствием.

Его не было дольше, чем она ожидала. Даниэль вернулся не один, а вместе со своим основным оператором Джимом Бейкером – коренастым парнем с обветренным лицом и рыжими волосами. Он сердечно пожал руку Лизетт.

– Рад, что в нашем полку прибыло, мисс, – по-дружески приветствовал он Лизетт. – В отсутствие босса – никаких происшествий, заявки на наши фильмы прямо сыпятся.

– Хорошие новости, – ответила Лизетт, стараясь поддержать его тон. – Даниэль сказал, что готовится новое шоу и скоро состоится его первый публичный показ.

– Да, верно. На следующей неделе наше шоу будут каждый вечер показывать в Куинс-холле. Это зал для собраний в соседнем городке. По заданию губернатора я снял несколько сюжетов здесь и в окрестностях. Люди любят видеть себя на экране. В конце программы покажут парочку коротких комедий. Они пользуются неизменным успехом у публики, а завтра, если позволит погода, снимем еще одну комедию.

Он еще долго с энтузиазмом рассказывал о съемках, а, уходя, не удержался, и добавил:

– Наши камеры будут от вас в восторге, мисс. Надеюсь, боссу удастся уговорить вас.

Когда за оператором закрылась дверь, Лизетт, повернувшись к Даниэлю, удивленно подняла брови.

– Что он имел в виду? Хочешь, я угадаю?

– Естественно, я сказал Джиму, что хотя ты играла в любительском кружке, но принципиально не желаешь появляться на экране. Теперь он сам тебя увидел и понял, что тебе лучше быть в объективе, чем вне его.

– Он еще не знает всех моих талантов, – весело заметила Лизетт. – Какие звуковые эффекты я способна проделывать за экраном! Зачем же светиться на нем! Кстати, я могла бы выполнять свои трюки и на сеансах в Куинс-холле! Как тогда – с «Волшебным фонарем»!

Даниэль улыбнулся ее шутке и крепко прижал к себе.

– Сейчас другие времена! Скоро мы сможем совмещать звук и изображение – без всякого ассистента. И цвет тоже!

Лизетт с интересом посмотрела на него.

– Я еще в состоянии представить, что можно совместить цвет и изображение. Ты сам знаешь, что Люмьеры когда-то вручную раскрашивали каждый кадр. Я слышала, они сделали фильм с танцовщицей, у которой во время танца постоянно меняется цвет платья. В этой индустрии все так быстро меняется. Но чтобы совместить звук с картинкой? Невероятно!

Даниэль задумался и сказал:

– Когда-нибудь будет и это. Пока не знаю, как, но обязательно будет. Я уже пытался снять фильм с поющей женщиной, одновременно записывая ее голос на фонограф. Конечно, полную синхронность получить не удалось, но это только начало. Сейчас ведутся серьезные работы не только с камерами для съемки изображений, но и со звукозаписывающими устройствами.

– Как это все замечательно! – воскликнула Лизетт. – Ну а теперь, где твои сценарии?

Усевшись у огня, они стали вместе просматривать написанные Даниэлем страницы. В основном это были наброски комедий, но Даниэля больше интересовали короткие простые драматические сюжеты, легкие для восприятия публики.

На следующий день он собирался пораньше успеть на студию. Лизетт хотела поехать вместе с ним, но, когда в половине восьмого утра она проснулась, Даниэль уже позавтракал и ушел. Утро было теплым и солнечным, и он, по-видимому, решил пораньше начать работу, чтобы максимально использовать световой день.

Приняв ванну и одевшись, она спустилась в гостиную, где миссис Пирс подала ей английский завтрак. Ей нравились такие завтраки, когда они с Даниэлем разъезжали в фургоне по Франции, но с тех пор она привыкла к кофе с круассанами. Здесь ей пришлось переходить на тосты с джемом.

Когда она, позавтракав, вышла на улицу, неожиданно появился один из сотрудников Даниэля, который собирался отвезти ее на студию.

– Меня зовут Майк, мисс; – сказал он и, протянув ей руку, помог подняться в автомобиль. – Вы когда-нибудь видели, как делают кино?

– Пока нет. Надеюсь сегодня увидеть.

По пути он что-то рассказывал Лизетт. По узкой дороге они подъехали к воротам, на которых крупными буквами было написано «SHAW STUDIOS», а ниже более мелкими – «Хотхэмптон – Богнор». Огромный амбар средневековых времен, несколько сараев с навесами и конюшни были полностью переоборудованы для производства фильмов. Повсюду кипела работа. Плотники что-то пилили, стучали молотками, маляры красили декорации, а один мальчишка был занят тем, что черпал из пруда воду, разливал ее по ведрам и ставил их в ряд у амбарной стены.

– Это на случай пожара, то есть в целях противопожарной безопасности. Вода должна всегда быть наготове, есть съемка или нет, – пояснил Майк. – Целлулоидная пленка легко воспламеняется. Недавно здесь в округе во время киносеансов случились несколько страшных пожаров, и после этого люди стали бояться посещать кинотеатры.

Увидев ее, Даниэль уже собрался идти навстречу, но его опередил Джим Бейкер, с карандашом за ухом и тетрадью в руках. Лизетт, выйдя из машины, направилась в их сторону. Джим радостно поздоровался с ней.

– Рад видеть вас здесь, мисс Декур! – сказал он и, обращаясь к Даниэлю, добавил: – Паровой каток должен быть в девять часов, у водителя есть несколько дополнительных картонов – в человеческий рост – на случай поломки.

Он бросил быстрый взгляд вверх.

– Кажется, с погодой сегодня все в порядке. Пользуясь тем, что мужчины заняты работой, Лизетт незаметно пошла осматривать студию. Единственной новой постройкой на территории была контора, на ее двери – табличка с именем Даниэля. Он предупредил Лизетт, что они с Джимом будут просматривать в соседнем помещении отснятый за день материал, а потом монтировать.

Оказавшись в огромном старинном амбаре с дубовыми балками, Лизетт рассматривала стоящие кругом «выгородки», выражаясь театральным языком. Скорее всего, они служили декорациями для фильмов. Здесь было все необходимое для съемки: кухня, гостиная, различные предметы мебели – кровать, шкаф, стол и прочая обстановка. Два человека из съемочной группы стали выкатывать из дверей амбара на улицу деревянную платформу на низких колесиках.

– А это для чего? – спросила она, посторонившись и давая тележке проехать.

Один из рабочих ответил, продолжая катить платформу:

– Эта платформа используется в разных целях. Иногда служит полом при съемке в павильоне с задником, а чаще всего на ней сидит оператор, которого катят на тележке, чтобы он мог снимать в разных ракурсах. Джим Бейкер сегодня снимает сцену с верхней точки, а для этого надо установить специальную стремянку.

Лизетт решила не пропустить этот момент, а пока продолжила обход студии. Открыв дверь в следующий павильон-сарай, она увидела металлические резервуары, напоминавшие пивные бочки. Это были контейнеры для хранения бобин с пленкой, предохраняющие от огня. Выйдя на улицу, она увидела, как женщина средних лет отпирает следующий павильон – размером поменьше – и представилась ей.

– А что находится здесь? – с живым интересом спросила она.

– Заходите и сами увидите, – любезно пригласила женщина. – Я миссис Лей. Мой муж работает здесь плотником.

Лизетт сразу смекнула, что это была пошивочная мастерская: посередине помещения стоял большой стол для раскроя тканей с двумя швейными машинками.

– Значит, Вы костюмер?

Женщина кивнула.

– Верно. Я шью костюмы, чиню одежду, если надо. Она открыла дверцы вместительных шкафов, показав Лизетт весь ассортимент одежды.

– В выдвижных ящиках тоже всего полно: шали, платки, сумочки, веера, чулки. В общем, здесь хранятся мелочи на все случаи жизни. Знаете, я везде присматриваю поношенную одежду для студии, потом ее стираю, чтобы актеры могли надеть уже чистые вещи. Бюджет у нас скромный, поэтому, если у вас есть что-то лишнее, что вы уже не носите или вам надоело… – ее последние слова повисли в воздухе.

– Да, я буду это иметь в виду, – ответила Лизетт.

– Хорошо. Нам все сгодится. Хотите пройти в соседний павильон? Там работает Этель Дэвис. Она мне иногда помогает. А вообще она гримирует актеров.

Лизетт застала Этель за работой. Стоя у окна, она смешивала на столе театральный грим. Это была молодая словоохотливая женщина с живыми глазами.

– Я готовлю грим для актеров и для актрис, – пояснила она.

Этель отвинтила крышку большой банки, наполненной каким-то зеленовато-белым кремом.

– Это грим для лица, а еще есть масса темных оттенков теней для век, чтобы подчеркнуть глаза мужчинам и женщинам.

Взяв тюбик губной помады, девушка добавила:

– А эта помада придает тот самый ослепительный блеск губам наших героинь, какой вы видели у красоток с открыток или коробок с шоколадом.

Она бросила быстрый взгляд на часы, висевшие на стене.

– Ой, сейчас должен прийти мистер Эрнотт. Его снимают в одной комедии.

Этель выглянула из окна.

– А вот и он, я уже его вижу. Знаете, на экране это бесподобный, неподражаемый комик, а в жизни, я вам скажу, – полная серость. Такое часто бывает с комическими актерами.

Лизетт столкнулась с Артуром Эрноттом в дверях. Это был круглый как шар человек небольшого роста с пухлыми щеками и смешным лицом, словно специально созданным, чтобы веселить людей, но глаза его излучали грусть. Он мрачно поздоровался, слегка поклонившись Лизетт.

– Рад познакомиться с вами, мисс Декур.

Она не стала задерживать Эрнотта, предоставив его заботам Этель. Осмотрев всю территорию студии, Лизетт вернулась к воротам, к которым по узкой дороге только что подкатил паровой каток. Он пыхтел и грохотал, издавая запах дегтя. Водитель, сидящий высоко на сиденье, как король на троне, вытирал руки грязной тряпкой и внимательно слушал указания Даниэля, который объяснял, что ему делать в предстоящей сцене. Стремянка уже стояла на знакомой Лизетт платформе с колесами, а Джим устроился на верхней ступеньке лестницы, направляя камеру под нужным углом на объект и приготовившись к тому, что тележка будет перемещать его взад и вперед – в зависимости от мизансцены.

Скоро появился и Артур – в белом гриме, с котелком на голове, в пиджаке с короткими рукавами и в штанах до середины голеней, что придавало ему очень комичный вид. Немедленно началась работа, изредка прерываемая вынужденными задержками и заминками. После нескольких дублей сцена была снята. На площадке периодически раздавались взрывы хохота: присутствующие на съемке не могли удержаться от смеха, глядя на Артура, который перед камерой совершенно преобразился. Маленький нагловатый тип, которого изображал Артур, важно, с напыщенным видом неторопливо шел по середине дороги, не обращая внимания на приближавшийся сзади паровой каток. С поднятым кверху носом он, шатаясь, невозмутимо двигался вперед, отказываясь пропустить вперед извергающую клубы пара машину. Водитель катка, выполняя команды Даниэля, во все горло орал и яростно жестикулировал, боясь потерять управление. В самый последний момент Артур отскочил в сторону, под каток бросили манекен, напоминающий очертаниями фигуру актера, а машина поехала дальше. В смонтированном виде сцена выглядела так: Артур поднимается целым и невредимым, и убегает, а водитель грозит ему кулаком вслед. На этом сцена заканчивается.

Когда Артур снова появился перед съемочной группой, его встретили дружные аплодисменты, к которым он отнесся совершенно равнодушно, мгновенно превратившись в угрюмого типа.

Работа продолжалась целый день, а после съемок составляли план на неделю. По воскресеньям съемочная группа отдыхала – при условии, если на неделе стояла хорошая погода, и съемки проходили ежедневно. В противном случае приходилось работать без выходных. Когда выдавалось свободное воскресенье, Лизетт с Даниэлем выезжали за город, гуляли по лесу, по травянистым склонам холмов Суссекса. Лизетт любила эти места, откуда открывался чудесный вид на Чичестерский собор и расстилавшееся вдали море.

Публичные сеансы в Куинс-холле проходили с большим успехом, устроителям пришлось организовать безостановочный показ роликов, чтобы удовлетворить всех желающих. Вскоре программу начали демонстрировать в Чичестере, в нее включали местную хронику, что вызывало неизменный восторг публики.

С наступлением теплых дней Лизетт с удовольствием плавала в море, пользуясь «купальной машиной», заимствованной у мистера Дженкинса. Эти хитроумные сооружения стояли у западной стороны причала. Почему они назывались машинами, Лизетт так и не поняла, в них не было ничего механического: подвижные кабины на больших колесах с двумя проемами по обе стороны. Купальщица входила в заднюю дверь кабины, а потом в это сооружение впрягали лошадь, которая тащила его в море, пока вода не доходила до осей колес. Потом лошадь распрягали, купальщица выходила с другой стороны кабины, уже переодевшись в купальный костюм, и оказывалась прямо в воде. После купания все повторялось в обратном порядке – лошадь тянула кабину на берег. Днем Лизетт никогда не плавала вместе с Даниэлем. Это было не принято: женщины и мужчины купались отдельно, но в теплые ночи они вместе шли к морю, подальше от людей, снимали одежду и обнаженными плавали по лунной дорожке.

Даниэль понимал, что люди скоро привыкнут видеть себя на экране, да и местная хроника перестанет быть для них новинкой. Поэтому, за исключением особых событий или важных спортивных состязаний, он решил в летний период делать комедии и снимал их в бессчетном количестве. Только на них у публики был ненасытный спрос.

Близость к морю открывала безграничные возможности для разнообразных комедийных сюжетов. В фильмах Даниэля актеры падали с лодки, потом выплывали, а искусственные крабы впивались им в пальцы. Незадачливые пловцы запутывались в рыбацких сетях, героев картин закапывали по шею в песок, разгневанные мужья гонялись за бедолагами, которые в подзорную трубу подсматривали за их женами. Даниэль часто подыскивал талантливых актеров в маленьких местных театрах, в одном из которых – «Олимпик-Гарденс» – он нашел трех выдающихся комиков. Если он был занят съемками, то отправлял на поиски новых талантов Лизетт.

Съемки продолжались до самой осени, но число солнечных дней заметно поубавилось, и производство фильмов вскоре пришлось приостановить. Оставив студию на Джима и возложив на него все съемки – в случае хорошей погоды, Даниэль отправился в Лондон и его окрестности за заказами на новые фильмы. Он часто неделями не бывал дома, присматривая заодно новое место для студии.

Лизетт знала, что он недоволен сложившимся в последнее время положением. Отчасти это объяснялось тем, что владелец земельного участка, у которого он арендовал ферму, отказывался отдать ему внаем прилежащую к ней территорию. Даниэль собирался расширить студию – это диктовалось назревшей необходимостью. Другая причина заключалась в том, что он безуспешно пытался установить на студии газовые лампы для дополнительного освещения. Масляные лампы давали слишком мало света, особенно в сумрачные дни. Местная администрация отклонила его просьбу подвести газ к ферме, мотивируя отказ тем, что участок слишком удален от газовой магистрали. К этому времени в Великобритании и других странах на смену газовому освещению постепенно приходило электричество, в котором Даниэль видел решение своих проблем: скоро можно будет снимать и зимой.

Лизетт, хотя и скучала по Даниэлю, никогда не сидела без дела. Она познакомилась со своей соотечественницей Вероникой Дегранж, которая была замужем за местным бизнесменом, и благодаря ей с еще двумя француженками, живущими в округе. Они вчетвером стали регулярно встречаться то у одной, то у другой в доме. В остальное время Лизетт читала сценарии, которые все чаще стали приходить к ним от потенциальных авторов. Лизетт и сама пробовала писать драмы. Она знала, что Даниэль в будущем мечтал снимать фильмы драматического содержания, и в нужный момент готова была показать ему свои опусы.

Однажды в декабре, незадолго до возвращения Даниэля, Том принес с почты два письма, адресованные ей лично. Одно было от ее парижского адвоката. Лизетт сразу решила, что оно касается вопроса о наследстве. Второе письмо было от Джоанны. Лизетт вскрыла его первым. Они с Джоанной снова начали переписываться с тех пор, как она устроилась в Лионе. Джоанна до сих пор еще ничего не знала о Марии-Луизе и о страданиях Лизетт, связанных с потерей дочери. Лизетт радовалась успехам подруги: Джоанна организовала очередную выставку своих работ, которые, судя по всему, неплохо продавались. Как обычно, Джоанна настойчиво приглашала ее к себе, однако Лизетт пока не могла принять ее приглашение. Она была постоянно занята – независимо от того, был Даниэль дома, на студии или уезжал по делам.

Лизетт уже собралась распечатать второе письмо, как в комнату вошла миссис Пирс, которая ошеломила ее своим заявлением:

– Я пришла сказать, что ухожу от вас, мадам, – угрюмо произнесла она, нервно потирая руки.

– Что-то произошло, что заставило вас принять это решение? – с беспокойством спросила Лизетт.

– Я ухожу именно потому, что ничего не произошло, – сквозь зубы процедила экономка. – Я уже потеряла всякое терпение, все ждала, что это случится. Когда я узнала о вашем приезде, радовалась, что скоро у вас будет свадьба, но тут никакого намека на венчание. Думаю, этого вообще никогда не случится.

Следующие ее слова потрясли Лизетт.

– По всей округе ходят слухи о вас и мистере Шоу. Говорят, что вы живете во грехе, а я больше не хочу пачкать свое доброе имя и не останусь с вами под одной крышей.

Лизетт пристально посмотрела на нее.

– В таком случае, миссис Пирс, вы должны немедленно покинуть этот дом. Я не хочу оскорблять ваши моральные устои.

– Я отработаю свое месячное жалованье.

Лизетт покачала головой.

– В этом нет необходимости. И не беспокойтесь о рекомендации. У меня к вам нет никаких замечаний. Я сейчас же напишу рекомендательное письмо, можете забрать его в любое время, когда будете уходить.

Написав рекомендательное письмо, Лизетт оставила его на кухонном столе. Неожиданно в кухню вся в слезах вбежала Дейзи.

– Нам с Томом тоже уходить, мадам?

Лизетт подняла брови.

– Том больше времени проводит на студии, чем в доме. А что касается вас, Дейзи, я вовсе не хочу, чтобы вы уходили, – сказала Лизетт и сухо добавила. – Разумеется, если ваша мать не будет против.

– Нет! Что вы! Она рада, что я работаю у вас. Она сдает домик в курортном городке. Когда-то она была экономкой и всегда говорит, что это было лучшее время в ее жизни. Скажите, мадам, а не могла бы она тоже работать у вас вместо миссис Пирс?

– А сама-то она захочет?

– Думаю, захочет! Дело в том, что мы живем не в собственном доме, а арендуем его. Летом там полно народа: дети орут, жильцы ссорятся, особенно в дождливую погоду, когда на пляже нечего делать. А зимой в доме постоянно толпятся проезжие торговцы, напиваются и начинают приставать ко мне и к матери. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Многие не прочь попользоваться женскими слабостями, некоторые съезжают, не заплатив за проживание. Пожалуйста, поговорите с моей матерью, мадам. Думаю, она вам понравится.

Лизетт улыбнулась.

– Хорошо, Дейзи. Скажите ей, чтобы зашла ко мне завтра после обеда. А пока я сама займусь кухней.

Вернувшись в гостиную, Лизетт прочла письмо адвоката. Оно привело ее в шок. Адвокат сообщал, что пытался добиться разрешения на получение ею доли отцовского наследства, которое заблокировала мачеха. Он нашел лазейку, чтобы обойти волю отца. Однако деньги Лизетт полностью пошли на оплату ремонта замка. Это не касалось бабушкиного наследства, на него, слава богу, права мачехи не распространялись, и к нему, кроме Лизетт, никто не смел прикоснуться.

Лизетт в бешенстве скомкала письмо и, вскочив со стула, стала расхаживать по комнате взад и вперед, чувствуя свое полное бессилие. Да, Изабель отомстила ей, пустив в ход все имеющиеся у нее средства.

Больше всего Лизетт была расстроена тем, что не может воспользоваться отцовскими деньгами, чтобы помочь Даниэлю при строительстве новой студии, для которой он только что нашел подходящее место. Недавно он еще раз дал ей понять, что бабушкино наследство принадлежит только ей, но ничего не знал о деньгах, оставленных ей отцом. Лизетт хотела внести свою долю как равноправный совладелец студии.

В эту ночь Лизетт не могла уснуть. Тревожные мысли грозовым облаком витали над ней. В три часа ночи она спустилась вниз и, чтобы избавиться от гнетущего чувства, написала длинное письмо Даниэлю.

Проведя бессонную ночь, Лизетт была не в себе, когда в доме появилась мать Дейзи, Мейзи Робертсон, которой Лизетт назначила встречу. Это была довольно привлекательная женщина лет сорока, полноватая, улыбающаяся, с такими же голубыми глазами, как у Дейзи. Ее золотистые кудрявые волосы слегка выбивались из-под малиновой шляпки с пером. Вся она дышала свежестью и чистотой.

– Я вдова, – начала она, – и до рождения Дейзи работала посудомойкой, потом дослужилась до горничной, а потом даже стала экономкой в доме у двух старых дев. К сожалению, я не могу предъявить вам никаких рекомендаций, потому что в спешке вынуждена была покинуть дом – по личным соображениям. Я проработала там четыре года, а это говорит о том, что моей работой были довольны, но вам придется поверить мне на слово.

Лизетт слушала. Слова миссис Робертсон, как эхо, с точностью повторяли ее слова, когда-то сказанные при встрече с судьей Уанвилем.

– Мой покойный муж был рыбаком, – продолжала Мейзи. – Мы давно развелись, но, когда в конце жизни он тяжело заболел, снова позвал меня, чтобы я ухаживала за ним. После смерти он оставил мне небольшую сумму денег, я взяла дом в аренду, чтобы сдавать жильцам. Когда кончается летний сезон, в доме на день-два останавливаются заезжие торговцы, так что я могу спокойно закрыть пансион и работать, если вы не возражаете. Я бы с удовольствием поступила на службу в хороший дом, как раньше, а что касается Дейзи, она очень довольна, что работает у вас. В общем, если я вам подхожу, то, не задумываясь, оставляю пансион и поселюсь в комнате миссис Пирс.

– Да, но я не могу вам гарантировать, что мы с мистером Шоу останемся здесь навсегда, – сказала Лизетт. – Более того, велика вероятность, что студия мистера Шоу скоро переедет в другое место.

– Но куда бы вы ни переехали, мадам, вам везде нужна надежная прислуга, – не задумываясь, ответила миссис Робертсон.

Лизетт не могла сдержать улыбки.

– В таком случае, вы можете сразу приступать к работе – с месячным испытательным сроком.

Вернувшись через две недели домой, Даниэль с удивлением обнаружил, что вместо миссис Пирс в доме появилась новая экономка.

– Почему уволилась миссис Пирс? – спросил он Лизетт во время обеда.

– По моральным соображениям. Она заявила, что не может оставаться под одной крышей с парой, которая живет во грехе, – ответила Лизетт. – Но с нами осталась Дейзи и привела свою мать. Она и есть наша новая экономка.

Даниэль удивленно повел бровью и не сказал ни слова. После обеда он зашел на кухню, чтобы поблагодарить Мейзи: бывшая служанка готовила хорошо, но новая – еще лучше.

– Отличный обед, миссис Робертсон, – сказал Даниэль.

Та просияла – не только от похвалы, ей нравились красивые, сильные мужчины. Вернувшись к недомытым тарелкам в раковине, она принялась обсуждать его с дочерью.

– Как думаешь, Дейзи, почему она не выходит за него замуж? – громко спросила она. – За такого мужчину любая сразу бы пошла – дважды бы не пришлось просить.

– Но ему, кроме нее, никто не нужен, – ответила Дейзи. – Все это знают.

– А может, он не предлагал? Значит, его и так устраивает.

– Думаю, предлагал, да она отказалась. Она очень независимая дама. Скоро ты сама убедишься, если до сих пор не поняла.

Мейзи сделала паузу, держа в руках мокрую тарелку, чтобы передать ее дочери.

– Конечно, она француженка. У всех народов свои понятия, а они оба – люди искусства, у них общие интересы.

– Да, все так.

– У таких людей свои представления о браке. Я это знаю по братии из «Олимпик-Гарденс» и по актерам из других театров, с которыми приходилось сталкиваться летом на пляже. Редко на ком увидишь обручальное кольцо, а спят в одном номере.

Дейзи и раньше слышала от матери такие разговоры, но сейчас ее больше интересовало другое.

– Скоро истекает твой испытательный срок, мама. Ты уже решила, остаешься здесь или нет?

– Да, я все взвесила и решила. Правда, мисс Декур всегда занята – то читает, то пишет что-то, но она не сделала мне ни одного замечания. Мне не надо "скрести полы" – для этого есть уборщица из соседней деревни. У меня две удобные комнаты с ванной. Жалованье хорошее. Платят регулярно и вовремя. Что еще надо? Ты можешь жить со мной, если мисс Декур не будет возражать. Рядом с моей комнатой есть кладовка, в ней можно оборудовать небольшую спальню для тебя, а сундуки и чемоданы отнести в другое место.

– Мамочка! – радостно воскликнула Дейзи. – Я так рада, что тебе здесь нравится.

У Дейзи были и другие причины радоваться решению матери: ей больше не придется вылизывать их старый дом, Мейзи была просто помешана на чистоте. Несмотря на то, что Дейзи не очень нравилось быть под ее неусыпным надзором, постоянно отчитываться – куда пошла, что взяла, не позже девяти быть дома, все-таки плюсы перевешивали минусы.

Лизетт и Даниэль больше не касались причины ухода миссис Пирс, но эта тема мучила его. Она не отпускала Даниэля даже в эту ночь, когда они с Лизетт занимались любовью в своей широкой кровати. Потом страсть оттеснила ее на задний план.

Однажды, когда Даниэль был в очередном отъезде, а испытательный срок Мейзи еще не подошел к концу, к ним в гости неожиданно нагрянула Джоанна: ей надоело ждать подругу у себя, и она решила приехать сама. Подруги радостно обнялись. Джоанна немного поправилась, особенно в бедрах и груди, но талия по-прежнему оставалась тонкой, и ее фигура напоминала статуэтку, о чем мечтает большинство женщин.

Они часами разговаривали и не могли наговориться. Но и сейчас Лизетт не отважилась рассказать ей историю Марии-Луизы. Об этом знал только Даниэль.

– Ты так любишь Даниэля Шоу, что рассталась со своей любимой Францией, – сказала ей Джоанна. – Ты думаешь пустить здесь корни вместе с ним?

– Корни? – повторила Лизетт. – Я еще не уверена. Ты ведь знаешь, мои корни в Белькуре.

Джоанна повела плечами.

– Послушай меня, ты ни в коем случае не должна допустить, чтобы Белькур был стеной между тобой и Даниэлем.

Лизетт засмеялась.

– Этого никогда не будет.

– Ты собираешься за него замуж?

– Маловероятно. В последний раз мы говорили на тему женитьбы, когда я еще была его ассистенткой в «Волшебном фонаре». Нет, узы брака не для нас.

Они говорили на самые разные темы, Лизетт радовалась, каждой минуте, проведенной вместе с подругой. Джоанна искренне восторгалась всем, что касалось кино и работы на студии. Когда выпал снег, а это редкость для южного побережья Англии, Джим, пользуясь необычной погодой, снял несколько комедийных сюжетов с полицейскими в разных забавных ситуациях. Джоанна не пропустила ни одной съемки. Она заранее приходила на съемочную площадку и уходила только после окончания работы. Она, как ребенок, смеялась, радовалась всем трюкам и громко хлопала в ладоши. Когда по сюжету один актер, исполнявший роль полицейского, сваливался в прорубь, и терял шлем, она первая бросалась к нему после съемки, накрывая его теплым одеялом.

Вернувшись домой, Даниэль успел застать Джоанну. Они сразу понравились друг другу: он оценил ее искренность и чувство юмора, а она восхищалась его мужественной красотой и безграничной любовью к Лизетт. В первый вечер Джоанна, сославшись на усталость, тактично удалилась в свою комнату, чтобы не мешать влюбленным.

Когда они остались наедине, Лизетт рассказала Даниэлю обо всем, что произошло на студии за время его отсутствия и, разумеется, о том ужасном письме, касающемся ее наследства.

– Мой отец, женившись на Изабель, написал новое завещание. Конечно, это было его право, но документ составлял другой адвокат – не тот, который до этого вел дела отца. Мне кажется, отец был настолько влюблен в мачеху, что просто не заметил, как адвокат изменил завещание в ее пользу.

– Да, твоя мачеха нашла ловкого адвоката.

– Лично мне эти деньги не очень-то и нужны, но я очень хотела помочь тебе в строительстве новой студии. Когда подойдет срок, позволь мне хотя бы воспользоваться наследством моей бабушки, чтобы оказать тебе финансовую помощь.

– Я уже говорил: твое наследство принадлежит только тебе, а я скоро заработаю достаточно денег своими фильмами, – твердо заявил Даниэль. – Что касается Изабель, пусть наслаждается твоим наследством, но знает, что получила его неправедным путем. А у тебя, я это обещаю, всегда будет хлеб с маслом и джемом, вернее, твои любимые круассаны, – добавил он с улыбкой.

Лизетт усмехнулась.

– Я показала Мейзи, как их печь, – сказала она, – и с каждым разом они получаются все вкуснее, как будто из Парижа. Ради одних круассанов стоило расстаться с миссис Пирс.

Шутка Лизетт не прошла мимо ушей Даниэля, и утром, после ночи, полной страсти, он снова вспомнил сказанные ей слова.