Великая княгиня Екатерина опять влюбилась, причем так сильно и так страстно, как никогда раньше. Она чувствовала себя возрожденной к новой жизни, ей казалось, что никогда не существовало другой такой любви. Ее любовником стал Григорий Орлов, высокий, стройный, молодой и красивый гвардейский поручик, проявивший безудержную храбрость в битве при Цорндорфе. Он стал героем, им восхищались друзья офицеры и все, кто был с ним знаком. Ни одна женщина не могла устоять против его мужского обаяния, его окружало неотразимое очарование какой-то бесшабашной смелости, бравады. Григорий Орлов, не задумываясь, извлекал выгоду из обрушившейся на него славы. Ни одна из офицерских попоек, ни один из кутежей гвардейской молодежи не проходили без его участия.

Едва Екатерина увидела его, как сразу решила: Орлов обязательно будет ее любовником. Вскоре ей удалось познакомиться с ним поближе, а дальше все случилось точно так, как она и задумывала. Григорий Орлов был одним из пяти братьев Орловых, причем все они служили в гвардии. Конечно, он не подходил Екатерине ни по складу ума, ни по высоте душевного настроя, он не любил читать, философствовать, он не любил, да и не мог делиться своими впечатлениями, мыслями. Зато у него было одно важное достоинство и преимущество перед всеми предыдущими любовниками Екатерины. Он был идеальным, неутомимым любовником. Прежде Екатерина даже не подозревала, что такое возможно. Кроме того, он сам был безумно влюблен в нее, не меньше, чем она в него.

К сожалению, они не могли часто видеться днем, тем более встречаться по ночам. Поэтому Екатерина, будучи не в силах сдерживать свою страсть, иногда тайком ночью выскальзывала из дворца, переодевшись в мужской наряд, поглубже натянув на лоб треуголку и поплотнее запахнувшись в плащ. Разумеется, такой вид не мог обмануть гвардейцев, стоявших на часах, но, не желая выдавать великую княгиню, гвардейцы лишь переглядывались между собой насмешливыми, все понимающими взглядами. Екатерина давно и намеренно вела себя так, чтобы внушить к себе любовь своих слуг, придворных, гвардейских солдат и офицеров. К ее чести, во многом она преуспела. Гвардия любила Екатерину, и хотя часовые всегда пропускали великую княгиню, не задавая ей ненужных вопросов, у себя в казармах или на квартирах они давали волю своим языкам, и слух о романе Екатерины и Орлова, давно выйдя за пределы гвардейских казарм, уже начал бродить по Петербургу.

Екатерина всегда возвращалась во дворец до того, как вставала прислуга, хотя однажды, к своему ужасу, она обнаружила дверь запертой, видимо, кто-то из слуг неумышленно задвинул засов после ее ухода. К счастью, часовой молча пришел ей на помощь и помог открыть дверь. Екатерине совсем нетрудно было догадаться о том, какие грозили бы ей последствия, если бы Елизавета прослышала о ее ночных похождениях.

Несмотря на все ее усилия скрыть свою связь, она сама всем своим счастливым обликом выдавала себя. Ее лицо, глаза буквально излучали радость. Такое состояние вместе с природным обаянием и приветливым обхождением привлекали к ней многочисленные симпатии. Если бы не ее вечный страх, как бы обо всем не узнал ее муж, великий князь, то, пожалуй, Екатерину можно было бы назвать абсолютно счастливой.

Однажды ночью, лежа в объятиях Григория, она не выдержала и поделилась с ним своими опасениями:

— Петр всегда плохо относился ко мне. Как жена я его не устраиваю. Однако теперь он стал меня ненавидеть, и знаешь почему? У него появилась любовница. Эта несносная Елизавета Воронцова! Он не постеснялся сказать мне прямо в лицо, что разведется со мной, как только умрет императрица, чтобы жениться на Воронцовой. Представляешь?!

— Любимая! Я никогда не позволю ему обидеть тебя, да еще так жестоко. Если понадобится, то я жизни не пожалею, чтобы защитить тебя, — ласково обнимая Екатерину, клятвенно заверил ее Григорий.

Орлов очень серьезно отнесся к словам своей любовницы. Ему хорошо были знакомы нравы императорского двора, безмолвно выполнявшего все прихоти императрицы. Он не сомневался, что никто из придворных не пойдет против воли будущего императора, Петра III. Он и его братья глубоко презирали великого князя, впрочем, как и большинство гвардейских офицеров, служивших вместе с ними. Почти вся гвардия не любила наследника престола за его преклонение перед Фридрихом II, гвардейцы — а они все были знатными дворянами — считали его предателем России. Многие считали Петра слабоумным, хотя его эксцентричное поведение до сих пор вызывало один лишь смех и непристойные шутки, причем над великим князем смеялись, почти не таясь, даже в самом дворце.

Екатерина, обладавшая отзывчивым и чутким сердцем, решила навестить Маргариту. Она присутствовала на похоронах и выразила свои соболезнования вдове. Но ее волновала судьба этой женщины, во многом похожая на ее собственную: Маргарита была иностранкой, вышла замуж в России, и ее тоже недолюбливала императрица. Екатерина знала, как и все при дворе, что Константин долго был одним из самых желанных любовников Елизаветы, но, будучи от природы наблюдательной, она замечала, какими влюбленными глазами смотрел Дашкин на Маргариту.

Едва Екатерина вошла в роскошный дом Дашкина, как ее поразила запущенность и небрежность в обстановке, царившая, судя по всему, не только в гостиной, но и во всем доме. Вся мебель в гостиной была закрыта чехлами, на стенах виднелись светлые пятна от снятых полотен, в соседней зале, видневшейся через раскрытую дверь, царила та же картина. Екатерина стояла в Золотистой гостиной, дожидаясь появления хозяйки. Наконец из глубины дома вышла Маргарита, одетая во все черное, и с приветливым выражением на лице устремилась навстречу великой княгине. Екатерина, поздоровавшись, сразу спросила, почему в доме такой беспорядок, что случилось?

— Я уезжаю отсюда, — кратко объяснила Маргарита. — С собой я беру только картины и книги, ну и, разумеется, свои вещи. Все остальное, как и сам дом, принадлежит императрице.

— Неужели императрица велела выезжать из дома?

— Нет, конечно, не велела. Но тогда, возле кровати смертельно больного Константина, она сама призналась, что купила этот дворец для полковника Дашкина и что здесь нет ничего, что принадлежало бы мне. Поэтому я решила уехать из этого дома. Все равно он не мой. Я уже сняла хорошо знакомую мне квартиру, раньше в ней жил голландский художник Ян ван Девэнтер. Ах, если бы не моя работа, не мой долг шить модные наряды для императрицы, я бы, не задумываясь, прекратила с ней всякие отношения и нисколько не пожалела бы об этом.

Скрытая горечь, прозвучавшая в ее словах, подсказала Екатерине, что Маргарита прекрасно осведомлена о неверности мужа.

— Если бы ты могла шить только для меня! — воскликнула горячо Екатерина.

— Если бы, — печально повторила Маргарита.

— Ничего. Я верю, наступит тот день, когда ты станешь шить для меня, и только для меня!

Маргарита с благодарностью сделала небольшой поклон, но она прекрасно понимала, насколько несерьезны и легковесны эти слова. Елизавете не было еще пятидесяти, поэтому думать или говорить о воцарении великого князя было еще очень рано. Маргарита раздумывала, не пора ли ей собираться на родину, но колебалась: ей нравилось жить в России.

Через два дня после беседы с великой княгиней Маргарита перебралась в бывшую квартиру фламандца, где она так часто бывала и которая стала для нее почти родным домом.

Хотя квартира выглядела пустой — Ян забрал все свои вещи и часть мебели, — высокая печка, покрытая бело-голубыми изразцами, создавала тот необходимый уют, без которого невозможно жить ни в одном доме. Кое-какая купленная мебель была уже расставлена по местам, а всем домашним хозяйством заведовала рекомендованная ей Саскией новая служанка, Маринка, тоже родом из Голландии. Саския по-прежнему служила у Яна и вела его хозяйство.

Как и предполагала Маргарита, сразу после своего возвращения в Петербург Ян ван Девэнтер не замедлил прийти к ней в гости. Выглядел он превосходно — бодрый, энергичный, одетый по последней моде: белый галстук, приталенный серый сюртук, оливкового цвета панталоны, белый галстук, воротник и манжеты были украшены белыми фламандскими пышными кружевами. Одним словом, Девэнтер явно преуспевал и нисколько не скрывал этого. Он уже услышал от Саскии, что Маргарита овдовела. Не зная, с чего начать разговор, он нервно ходил взад и вперед по гостиной, то и дело посматривая на подаренную им картину, висевшую на стене.

— Что ты тут делаешь? — довольно резко спросил он ее. — Почему ты не осталась в своем роскошном особняке или загородном дворце? Что случилось?

Маргарита чувствовала, что он сердит на нее, но никак не могла взять в толк почему. Она быстро, в двух словах, объяснила ему причины, заставившие ее все бросить и переехать сюда, отметив про себя брошенный им в ее сторону проницательный и многозначительный взгляд.

— Наконец к тебе вернулось твое былое благоразумие, — заметил он. — Ты как была чужая, так и осталась чужой для придворных императрицы. Почему ты не хочешь вернуться домой, во Францию?

— Сейчас я никак не могу. У меня очень много работы, императрица требует новых и все более красивых нарядов. К тому же сюда я приехала по личному приглашению императрицы и без ее разрешения я не могу уехать из России. Разве ты забыл, что после своего замужества я считаюсь российской поданной? Впрочем, я не побоюсь порвать связующие меня цепи, как только придет время действовать.

— И как, если не секрет?

— Пока еще не знаю. Мне надо быть очень острожной, чтобы никоим образом не вызвать подозрения у императрицы, что я собираюсь покинуть Россию. Однажды я беседовала об этом с Константином, и он предупредил меня о вездесущих шпионах императрицы, которые будут тщательно досматривать каждый корабль в порту и следить за всеми дорогами. Он заметил, что ускользнуть от соглядатаев очень трудно. К тому же сейчас, как мне кажется, я нахожусь под их негласным надзором. В любом случае, если бы я захотела вернуться домой по морю, то теперь это невозможно. В этом году ни один французский корабль не появлялся в порту Петербурга. Поскольку идет война, то, скорее всего, английский флот блокирует все порты Франции. Но мне хочется надеяться, что война не продлится слишком долго.

— Да. Но прусский король еще не повержен и Пруссия не разбита.

Хождение ван Девэнтера из угла в угол наконец вывело Маргариту из себя, и она раздраженно бросила ему:

— Господи, да присядь, наконец. Чего ты мечешься, как зверь в клетке? Может, выпьем по бокалу вина, ты не против?

Ян бросился в кресло и замер на мгновение. Маргарита налила вино и подала ему бокал. Он схватил ее за руку и, глядя ей в глаза, сказал:

— Выходи за меня замуж. Ты станешь подданной Голландии, а поскольку Голландия не воюет ни на одной стороне, ты сможешь беспрепятственно выехать со мной за границу, а потом перебраться во Францию.

Довольно долго они сидели и молча смотрели друг другу в глаза.

— Вот твое вино. Пей, сделай милость, — спокойно сказала Маргарита, — и не делай столь нелепых предложений. Я как-нибудь сама справлюсь.

Ян взял в руки бокал вина и сделал глоток, затем, взглянув на нее не без усмешки, спросил:

— Ты по-прежнему вздыхаешь по своему долговязому англичанину?

Маргарита вспыхнула и покраснела.

— Пусть мы и знакомы очень долгое время, но разве это дает тебе право задавать мне подобные бестактные вопросы?

— Хотя бы ответь на мой вопрос.

— Если ты подразумеваешь мужа Сары, то я не сохну по нему. Понятно?

— Не злись. Ведь между нами по-прежнему стоит чья-то тень. Кроме того, я знаю, ты никогда не любила своего мужа.

На столь откровенные слова, слишком похожие на упрек, Маргарита возмущенно выпалила в ответ:

— Я любила его, когда мы поженились.

— Да?! Однако он сам все погубил своим распутством, не так ли?

Она тяжело вздохнула:

— Кроме меня, кажется, всем в Петербурге было известно о его интимной связи с императрицей.

— Именно поэтому я и пытался остановить ваше бракосочетание.

— Я поняла, но гораздо позже. Но все равно Константин, несмотря ни на что, любил меня. А его понять можно, освободиться от любви императрицы нелегко и непросто.

— О, какое понимание и всепрощение.

Маргарита пожала плечами:

— Не стоит иронизировать. Его последние слова, я их хорошо запомнила, были полны настоящей, глубокой любви ко мне. И что бы ни думали все остальные, мы с Константином любили друг друга.

— Приятно слышать такое. Горечь, вызванная неудовлетворенными мечтами, — вот что разрушает любой брак. — Ян замолк на мгновение. — Ты позволишь мне написать твой портрет? Я давно хотел попросить тебя об этом одолжении, да все как-то не было подходящего момента или удобного повода.

Маргарита удивленно приподняла брови.

— Странная просьба. Как я слышала, у тебя нет отбоя от заказчиков. К тебе даже выстроилась целая очередь желающих, ведь так?

Девэнтер пропустил мимо ушей прозвучавшую в ее словах еле заметную насмешку.

— Сколько раз я делал краткие наброски твоего лица. Твой образ запечатлелся в моем сердце, но мне так хочется отразить его на полотне красками. Приходи завтра ко мне в мастерскую. Ты ведь ни разу не удосужилась побывать там. — Он замялся и заискивающе прибавил: — Кроме того, я покажу тебе картины, которые я недавно привез из Голландии.

Маргарите давно хотелось побывать у него в мастерской. Правда, денег для приобретения картин у нее не было, после смерти мужа остались немалые долги, с которыми ей надо было если не расплатиться, то по крайней мере отсрочить их выплату. Тем не менее она с удовольствием посетила бы художественный салон.

— Мне трудно отказать тебе в столь маленькой просьбе. Конечно, я буду позировать. Только, наверное, тебе нужно время, чтобы приготовиться к работе.

— Не волнуйся. Это все пустяки. Приходи ко мне в мастерскую завтра днем, там все обсудим, — повеселев, сказал Ян, ставя пустой бокал из-под вина на столик и вставая с дивана. — Я не вижу смысла откладывать начало сеансов.

Маргарита тоже поднялась.

— Мне кажется, ты кое-что забыл. Заказчик ведь должен оплачивать работу живописца, не так ли?

Ян нахмурился:

— Хорошего же ты обо мне мнения, если считаешь, что я возьму с тебя деньги. В таком случае я хотел бы кое-что пояснить. Я буду писать твой портрет для себя.

— Ясно, мне все ясно. В таком случае, — лукаво отозвалась Маргарита, делая вид, что не замечает его возмущения, — мне бы хотелось взамен получить твой автопортрет.

Ян, как человек, не лишенный чувства юмора, сразу понял, что она немного поддразнивает его. Выражение его лица прояснилось.

— Конечно, ты получишь мой автопортрет, — пообещал он, живо представив себе, как он это сделает. Он напишет оба портрета во фламандском стиле, как это делали после обручения или свадьбы, где жених и невеста или муж и жена как бы смотрят с портретов друг на друга.

В условленное время Маргарита пришла к нему в мастерскую. Он провел ее внутрь и предложил ей кресло.

— Может, ты хотела принять какую-нибудь позу? — спросил он. — Может, поставить на стол возле тебя какую-нибудь вазу с цветами или с фруктами. Некоторым, например, нравится, когда перед ними лежит раскрытая книга или несколько книг, что подчеркивает их умственные запросы и любовь к чтению. Если ты захочешь держать в руке розу или какой-нибудь другой цветок, то это можно легко устроить.

— Ян, ну где ты достанешь розы в апреле, когда еще ничего не цветет?

Он весело поглядел на нее:

— Это как раз несложно. Если пожелаешь, то я могу нарисовать тебя в беседке, сплошь увитой розами.

Маргарита звонко рассмеялась:

— Ты смеешься надо мной. Представляю, какой у меня будет тогда вид. Лучше нарисуй меня за работой с иголкой в руках, вышивающей красивый узор на платье, а на столе катушки шелковых ниток.

Он сразу стал серьезным:

— Нет, только не на этом портрете.

— Да? Ну и как ты меня представляешь в таком случае?

— Ты сидишь. Крупный план. Как будто ожидаешь чего-то нового. Никаких украшений. Все очень просто. — Его взгляд скользнул по ее рукам. — И никакого обручального кольца.

Она тихо, но твердо ответила:

— Несмотря на неверность Константина, я очень уважаю его, он отдал свою жизнь, защищая родину. Я ношу траур, иначе я не могла бы поступить.

— Тогда почему бы тебе не давать сеансы, сидя в черном, — опять раздраженно выпалил Девэнтер.

Маргарита удержалась и не сказала в ответ ни одного резкого слова, а тут как раз вошла Саския и поставила на стол самовар. Ее приход оказался крайне своевременным, он утихомирил назревавшую между ними ссору. Болтая между собой, женщины стали расставлять на столе чашки и блюдца. Посередине стола Саския поместила блюдо с булочками, начиненными фруктами и орехами, которые, как помнила Маргарита, делались по особому рецепту.

Как только Саския вышла, Маргарита, отпивая маленькими глотками чай из чашки, внимательно посмотрела на Яна:

— Если мы не сможем удерживать себя в рамках приличия, то не лучше ли тогда оставить эту затею с портретом?

Ян грустно улыбнулся и сказал:

— Прошу извинить меня за неуместную вспышку раздражения, но хочу лишь напомнить о том, о чем говорил вчера. Мне хочется написать портрет так, как будто все у тебя начинается сначала. Прошлое вычеркнуто, и о нем следует забыть.

— Хорошо, я согласна. Тогда давай отложим написание портрета месяца на три. Такой срок мне необходим, чтобы прийти в себя и привести имущественные дела в порядок. Возможно, что к этому времени я придумаю план, как мне лучше всего покинуть Россию.

— Надеюсь, это не значит, что я не буду видеть тебя все это время.

Маргарита задумчиво покачала головой:

— Конечно, нет. Мы будем встречаться.

— В таком случае позволь мне пригласить тебя пообедать вместе со мной сегодня вечером.

Но она решительно отказалась.

— Нет, нет и нет. Только не сегодня. Ты слишком раздражен, н нам не следует находиться с тобой сегодня вместе.

— Ладно. Тогда через два дня. Как раз к этому времени я успею развесить все полотна в галерее, и настроение у меня точно улучшится.

Она весело рассмеялась:

— Очень хорошо. Но объясни мне. Если ты можешь писать картины, то ради чего ты по-прежнему занимаешься их торговлей? Ты ведь можешь все свое время посвятить живописи и никуда не уезжать из Петербурга. Твои портреты очень нравятся местной публике, а также пейзажи и другие полотна.

— Не спорю. Мои дела здесь идут очень хорошо. Деньги никогда не бывают лишними, а когда их много, то это позволяет мне покупать полотна молодых неизвестных художников и тем самым поддерживать их материально. Надеюсь — а мое чутье меня редко подводит — в будущем многие из них прославятся. Среди молодых дарований есть одна голландская девушка, у нее очень живописные пейзажи. Просто прелесть.

— Очень интересно. А здесь, в Петербурге, у тебя есть ее работы?

— Да, есть одна. Мои помощники уже распаковали багаж сегодня. Думаю, полотно очень придется по вкусу великой княгине. Я специально приберегу его для нее, пока не буду выставлять для показа широкой публике. Кроме того, у меня есть ряд полотен французских мастеров, я приобрел их, будучи в Париже в прошлом ноябре. Думаю, они тебе также понравятся.

— Ты был в Париже?! — воскликнула Маргарита. — Ну, и как Париж? Он сильно переменился с тех пор, когда я покинула его?

Ван Девэнтер поделился с ней своими впечатлениями о Париже, хотя ей показалось, кое-что утаил от нее, но что именно, ей трудно было понять.

— Какая жалость, что я не знала, что ты будешь в Париже, — вырвалось у Маргариты. — Я бы перед отъездом вручила тебе письмо, чтобы ты передал его мадам Фромон, о которой я тебе когда-то рассказывала. Я так долго не получала от нее ни одной весточки. Думаю, всему причиной — эта нескончаемая война, а не какая-нибудь болезнь или несчастье.

— Я помнил, как ты говорила о ней. Я побывал у нее дома.

— Ты был у нее в гостях?! Замечательно. Она здорова? Что делает? Как поживает?

Ян нахмурился:

— Вот и другая причина, почему я хотел, чтобы ты пришла в мастерскую. Мне нелегко говорить об этом. Новость очень печальная. Мадам Фромон скончалась за неделю до моего приезда.

По изменившемуся лицу Маргариты ван Девэнтер понял, насколько сообщенная им весть опечалила ее. Он помолчал немного, затем продолжил:

— Однако там была очень приятная женщина, которая знала обо мне из твоих писем. Она провела меня к нотариусу мадам Фромон, а тот передал вот это письмо. Видишь, оно адресовано тебе.

Ян вынул письмо из кармана и подал его Маргарите. Она распечатала письмо и молча пробежала его глазами. Наконец, оторвавшись от листа бумаги, она подняла голову, а на лице ее ясно отразилось удивление, смешанное с тихой радостью.

— Мадам Фромон завещала мне свой дом вместе со всей мебелью в надежде, что в один прекрасный день я вернусь в Париж, где у меня уже будет мастерская, в которой можно будет шить наряды для Версаля. Я очень счастлива.

По лицу ван Девэнтера ничего нельзя было понять.

— Какая удача! Теперь у тебя в Париже есть свой дом, где можно будет жить после отъезда из России.

Маргарита грустно улыбнулась, явно погруженная мыслями в содержание только что прочитанного письма.

— Мадам Фромон всегда было обидно, что высокородные дворяне, вроде графини д'Онвиль, никогда не открывают имени своих портных и уж тем более никогда не представляют их ко двору его величества. Теперь, благодаря доброте мадам Фромон, у меня в Париже есть не просто крыша над головой, а целый дом с мастерской. Словно сама судьба велит мне оставить Россию и уехать обратно на родину.

— Очень похоже, что так, — сухо подтвердил Ян.

Она лукаво взглянула на него:

— Теперь у тебя в Париже будет место, где можно останавливаться всякий раз, когда ты будешь навещать Париж, чтобы приобрести картины.

— Благодарю за столь заманчивое приглашение.

Потом они часто виделись, но в основном на людях и случайно, когда и где придется. Они обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами, но Маргарита всегда замечала в его блестящих глазах немой вопрос, столь понятный любой женщине. Нет, стать его любовницей означало бы перестать владеть своими чувствами, дать им вырваться наружу, позволить любви опять завладеть ее сердцем, а она так устала за прошедшую зиму, и ей не хотелось привносить в свою жизнь трудности, которые казались ей сейчас непосильными.

В конце июля Маргарита, управившись с долгами, оставшимися после смерти мужа, и немного отдохнувшая, решила — пора начинать портретные сеансы. Для того чтобы угодить ван Девэнтеру и понапрасну не вызывать у него раздражения, она надела новое платье из золотистого шелка. Она также сняла обручальное кольцо и спрятала его подальше.

Ван Девэнтер был прав: надо было начинать жить сначала.

Он немедленно провел ее прямо в мастерскую, светлую, отделанную деревянными панелями комнату. Маргарита внимательно огляделась. На стенах висело несколько полотен. Посередине комнаты на небольшом возвышении стояло деревянное резное кресло. Перед креслом стоял мольберт с уже натянутым холстом и табурет позади мольберта. Ближайшая стена была увешана полками.

На нижних размешались флаконы с маслом, выше — плошки с минеральными красками. Здесь были пигменты, белые и черные, вермильон, множество чашек с минералами коричневого цвета самых разных оттенков, желтая и красная охра, зеленые красители, а также азурит и темно-синяя смальта. Рядом с полками на небольшом столике лежали ступка и пестик для растирки красок, а также чашки с уже с растертыми красками. Позади столика на полу стояли толстые керамические кувшины с кистями и рядом на подносе чистые тряпки для их вытирания.

Маргарита поднялась на возвышение и села в кресло. Девэнтер тут же подошел к ней, взял одну ее руку и положил ей на колени, а другой велел свободно опереться о подлокотник кресла. Затем двумя пальцами осторожно взял ее за подбородок и повернул лицо к окну, откуда лился яркий свет.

— Так удобно? Ничего не мешает?

— Да, удобно.

Затем он поднял палитру и взял кисть:

— Ну что ж, начнем, пожалуй.

Одной рукой он поднял палитру, а другой взял кисть, и его фигура скрылась за высоким мольбертом.

Он как-то признался, что не любит разговаривать во время сеансов, хотя отнюдь не препятствует заниматься этим тем, кого он рисует. Однако по складу характера Маргарита была натурой одухотворенной и созерцательной, и, вместо того чтобы обсуждать дворцовые или городские сплетни, она полностью погрузилась в свои размышления, обдумывая очередной эскиз наряда. В мастерской повисла удивительная тишина.

Но фантазия — капризная дама. Вскоре творческий порыв, навеянный самой атмосферой мастерской, оставил Маргариту, и она стала думать о Саре. Уже несколько лет о судьбе Сары не было слышно, письма от нее приходили редко. Том Уоррингтон тоже был в Англии. До слуха Маргариты дошли известия, что в связи с новыми тенденциями в садоводстве и парковом хозяйстве профессия Тома оказалась очень востребованной. Просторные ландшафтные виды, устроение прудов и озер стали очень популярны в Англии. Многие знатные лорды и богатые люди разбивали у себя огромные парки, переселяя даже целые деревни, если им казалось, что жалкие жилища сельских жителей портят природный вид. Том не собирался уезжать из Англии, и Сара была рада. Она с удовольствием помогала своей невестке воспитывать ее детишек. Судя по ее письмам, она была совершенно счастлива и не желала ничего более.

Все случилось так, как и предсказывал Том. Возвращение Уоррингтона в Петербург казалось Маргарите маловероятным. Да и кто бы поехал, имея на руках столько заказов и планов по парковому устроению у себя на родине, а также учитывая трудности сношений между странами во время войны. Ей, правда, было небезынтересно знать, какая часть задуманного Томом сада под стеклянной крышей в Зимнем дворце осуществилась на практике после его отъезда.

Получив от Сары письмо, Маргарита ощутила явное облегчение, которое заставило ее задуматься о глубине своих чувств к Тому Уоррингтону. Все-таки она не была уверена в себе до конца и где-то в глубине души боялась его появления в Петербурге.

Сеансы продолжались, и они проходили почти все время в обоюдном молчании. Маргарита многое передумала за это время, но одна мысль больше всего не давала ей покоя. Она стремилась и в то же время сомневалась — уезжать ей из России или нет. Ей хотелось увидеть окончание строительства Зимнего дворца, она никак не могла отделаться от странного предчувствия, от ранее посетившего ее видения: ей предстоит увидеть Зимний дворец во всем его великолепии — полностью отстроенным и украшенным лепниной, с чудесным стеклянным садом на крыше, с парками, разбитыми вокруг него. Тем временем она перебирала один способ побега за другим, отбрасывая в cтopону, на ее взгляд, неудачные. После долгих раздумий Маргарита твердо уяснила одно: отсутствие императрицы в Петербурге самый удобный момент для побега, а еще лучше, если Елизавета надолго покинет город. В данном случае императрица не сразу хватится своей вышивальщицы, а если и хватится, то посылать в погоню, вероятно, будет уже поздно.

Думала Маргарита и о своих коллегах по ремеслу. Однако их судьба не была уже тесно связана с ее собственной. За последний год дороги их незаметно разошлись в разные стороны.

Софи ожидала рождения второго ребенка и была совершенно счастлива. Жанна обрела сына, и, пока отсутствовала Маргарита, отвечала за работу мастерской. Недавно Агриппина, устав от суматошной дворцовой жизни, ушла на покой, и Жанна временно стала во главе двух мастерских, которые постепенно слились в одну. Жанна сняла удобную квартиру недалеко от дворца, где поселилась вместе с Луи. Несмотря на то что Луи был инвалидом, ему тоже удалось быстро устроиться на работу в незнакомом для него городе. Луи стал помогать Ваганову, мужу Софи. По просьбе Жанны Софи замолвила за него словечко, и Ваганов взял его к себе в помощники. Дела у Луи, как ни странно, пошли очень хорошо, он увлекся фармакопеей и, судя по всему, из него в будущем мог выйти хороший аптекарь.

О Виолетте вообще не стоило переживать. Она уже давно перестала появляться в дворцовой мастерской. Если поначалу она придумывала самые разнообразные отговорки в виде оправдания, то в последние полгода надобность в них для нее совершенно отпала. Она перебралась жить в роскошную квартиру, у нее появился собственный выезд, а драгоценностей было столько, сколько, наверное, ей виделось только в мечтах; стоит ли объяснять, что всем этим она была обязана щедрости своего покровителя и любовника, которого недавно произвели в генералы. К тому же он оставил ей достаточно денег на тот случай, если бы пошатнулось его материальное и служебное положение. Он был настолько ослеплен своей любовью к Виолетте, что даже не понял, как искусно и постепенно внушила ему эту мысль — обеспечить ее материально в будущем — сама Виолетта. Несмотря на всю заботу генерала, его любовница не отличалась верностью, время от времени принимая у себя более молодых любовников.

Что касается Розы, то хотя Маргарита вспоминала ее, она перестала тревожиться о ней. Роза была девушкой с сильным характером, к тому же в жизни она руководствовалась своими собственными интересами, поэтому должна была сама отвечать за совершаемые ею поступки.

Весь конец лета Ян дописывал портрет Маргариты. Увы, сеансы были кратковременными и нерегулярными, что было вызвано частыми деловыми отлучками ван Девэнтера. Когда Маргарита осмелилась задать вопрос, когда будет готов его собственный портрет, он, пожав плечами, извинился.

— Слишком много дел. Совсем нет свободного времени. Потерпи немного, я обязательно напишу свой портрет, но, думаю, что удобнее всего мне будет это сделать зимой в Амстердаме.

Она понимала, что это не пустые отговорки, он действительно был сейчас очень занят, но слово обязательно сдержит и напишет автопортрет. Больше она не докучала ему своими просьбами. В крайнем случае, если ее отъезд из России все-таки состоится, он сможет привезти портрет к ней в Париж.

За все время от начала сеансов ван Девэнтер ни разу не дал Маргарите взглянуть на ее портрет. Но вот наконец наступил долгожданный миг. На дворе стоял уже сентябрь, и через день художник должен был отплыть к себе на родину.

— Итак, — сказал он, беря Маргариту за руку и подводя ее к мольберту, — итак, теперь можешь взглянуть.

Маргарита посмотрела на портрет и замерла, пораженная сходством. Казалось, у нее на шее билась та самая голубая жилка, которую она видела всякий раз, когда рассматривала свое отражение в зеркале. Ее голова была повернута немного вправо, глаза незаметно улыбались, было ощущение, что еще немного — и с ее губ сорвется какая-нибудь веселая и приветливая фраза.

— Ну как, нравится? — спросил художник, слегка нахмурившись, поскольку не понимал причины столь долгого ее молчания.

— Очень, — искренне ответила Маргарита. — Мне кажется, тебе удалось превзойти все, что было написано тобой раньше. Портрет просто замечательный.

— Признаюсь, писать портрет женщины, которую любишь, задача не из самых простых, хотя передать внешнее сходство, разумеется, вовсе не трудно.

Она покачала головой.

— Ян… — И тут же осеклась.

Ван Девэнтер махнул рукой, как бы делая ей знак, что все ясно и без слов.

— Забудь о том, о чем я только что сказал. Между нами всегда будет стоять тень того человека, которого ты когда-то любила и никак не можешь забыть.

Ей вдруг захотелось крикнуть, что все это неправда, что все это уже в прошлом, но крик застрял в горле. На какой-то миг ей показалось, что его слова все-таки не лишены основания, и растерялась. Ван Девэнтер резко отвернулся и отошел в сторону. Подхватив брошенную на стул накидку, он молча подал ее. По его помрачневшему лицу Маргарита догадалась, что он заметил ее растерянность, но ей не хотелось уходить, оставив его в таком смятенном настроении. Она попыталась, как могла, утешить его.

— Я уже забыла твое последнее замечание, — отозвалась она. — Завтра ты отплываешь к себе домой. Давай расстанемся друзьями. Я приглашаю тебя сегодня ко мне. Пусть это будет наш прощальный ужин, ведь мы так долго собирались посидеть вместе, поговорить по душам.

Ян кивнул, но его лицо осталось холодным и замкнутым.

— Хорошо, я приду.

Он пришел, как и обещал. К облегчению Маргариты, Ян выглядел, как всегда, спокойным и самоуверенным, по его глазам не было заметно, что он раздражен или зол на нее. Ужин удался на славу. Все было превосходно: и вино, и кушанья, приготовленные служанкой Маринкой. Убрав посуду, Маринка ушла домой, а они остались наедине и долго говорили о своих планах, мечтах, надеждах. Одним словом, все было, как обычно. Встав с места, Ян подошел к своей картине.

— Тебе так и не удалось разгадать секрет моей картины «Утро в Петербурге»?

Сидевшая спокойно в кресле, Маргарита вздрогнула. Она вскочила и почти подбежала к нему.

— Значит, тут все-таки что-то скрыто, какой-то тайный смысл! Я это чувствовала, но никогда не говорила тебе об этом. Скажи мне, в чем же секрет?

Ян рассмеялся и отрицательно помотал головой:

— Нет-нет. Ты должна сама догадаться — в чем тут дело.

— Ну, хотя бы намекни чуть-чуть. Подскажи, — умоляюще попросила она.

— Ты и впрямь так хочешь узнать? Неужели это так важно для тебя? — Он вдруг стал очень серьезным. — Ну что ж, вот тебе подсказка. Тебе станет ясно, в чем дело, в ту ночь, когда ты не отошлешь меня домой.

Он обхватил ее за плечи и сжал так крепко, что оторвал от пала. Его губы с такой страстью приникли к ее губам, что Маргарита вся задрожала от охватившего ее желания. Не отдавая отчета, куда только подевалась ее воля, она поддалась его пылкому напору и, обхватив голову Яна руками, с не меньшей страстностью поцеловала его в губы. Она внезапно позабыла обо всем, ничто ее больше не сдерживало, и Маргарита поняла, что не в силах больше сопротивляться своему влечению к голландцу. Он принялся дрожащими руками расстегивать на ней платье, но, не в силах справиться с ленточками на спине, схватил ножницы, лежавшие на ее рабочем столике, и разрезал все их разом. Вскоре она стояла перед ним совершенно нагая, словно Венера, возникшая из морской пены на гребне волны. Он гладил и обнимал ее тело, а она, безвольно откинув голову назад и закрыв глаза от истомы, отдалась его ласкам. Ян бережно подхватил ее на руки и понес в спальню. Положив ее на постель, он начал срывать с себя одежду.

Сквозь полуопущенные веки Маргарита глядела на его красивое, мускулистое тело, представлявшее такой удивительный контраст с ее собственным, таким мягким, округлым и женственным. Он прилег рядом с ней, не отрывая влюбленных глаз от ее лица.

— Я мечтал об этом с момента нашей первой встречи.

Ян покрывал ее лицо и шею бесчисленными поцелуями, его руки нежно гладили ее грудь и все изгибы ее тела, безумно красивого в желто-розовом свете свечей. Они сплелись в одно целое, неудержимое наслаждение охватило их обоих. Не в силах удержаться, Маргарита стонала от овладевшего ею удовольствия.

Они занимались любовью всю ночь. Казалось, влюбленные никогда не смогут насладиться друг другом, так долго они мечтали о такой ночи. Наконец, утомившись под утро, Ян приподнялся на локте и заглянул в глаза Маргарите.

— Трудно даже представить, что ты говорила мне о невозможности любви между нами, — тихо заметил он. — Однако я догадываюсь о подлинной причине. Эта причина удерживала тебя от меня в прошлом и, вероятно, будет удерживать в будущем. Сегодняшняя ночь — это чудо. Боюсь, ты никогда не сможешь понять смысл, заложенный в моей картине.

Но Маргарита уже мирно спала.

Он ласково отодвинул прядь волос с ее лба и нежно поцеловал ее в закрытые глаза, потом в щеку и губы. Блаженная улыбка возникла на губах Маргариты. Однако Яну пора было собираться. Он осторожно выскользнул из-под одеяла и начал потихоньку одеваться. Он старался не шуметь, не желая потревожить ее сон, однако чуткая Маргарита, видимо, все-таки кое-что услышала. Она приоткрыла глаза и увидела его уже почти одетым.

— Ты уже уходишь?

— Да. Корабль отплывает довольно рано, а мне надо еще уложить вещи, отдать последние распоряжения. Но перед уходом мне хочется сказать тебе…

Маргарита, увидев, с каким серьезным видом он стоит, наклонившись над ней, приподнялась, присела на краю постели и быстро накинула на плечи спальный халат.

— Что именно ты хочешь мне сказать?

— Скоро приедет твой англичанин. Сейчас он в Москве. О его скором приезде в Петербург я узнал лишь вчера, незадолго до своего прихода к тебе. Ходят слухи, его пригласила императрица, чтобы довести до конца строительство сада на крыше Зимнего дворца.

— Ты знал и до сих пор молчал об этом!

Но в ее восклицании не слышалось упрека, что довольно сильно удивило Яна.

— Нет сомнения, что он захочет увидеться с тобой. У вас будет достаточно времени, чтобы наверстать упущенное.

— Ян! — не скрывая возмущения, крикнула Маргарита. Ее глубоко обидели сказанные им слова, она едва верила своим ушам, что он мог после всего, что случилось между ними ночью, говорить ей такие вещи прямо в лицо. Она не понимала, что, будь она ему безразлична, он спокойно оставил бы ее, не сказав ни слова. Отчаяние и ревность заставили его сказать это.

— Прощай, Маргарита. — Он, быстро пройдя через спальню, направился к дверям.

— Постой! — крикнула она ему вслед, но он не обернулся. Маргарита вскочила, стремясь догнать его, но, наступив на лежавший на полу кончик пояса халата, оступилась и упала на колено. Она услышала, как хлопнули двери. Вскочив на ноги, Маргарита попыталась открыть окно, но защелка оказалась очень тугой и не поддавалась, несмотря на все ее отчаянные усилия. Она прильнула к стеклу и глядела, глядела, не отрываясь, на его удалявшуюся через улицу фигуру. Он даже не оглянулся и не бросил последнего взгляда на ее окно.

К тому времени, когда Маргарита, поспешно одевшись, прибежала на пристань, корабль с голландским флагом уже отдал швартовы и отходил от берега. Внезапно она поняла тайный смысл картины Девэнтера, о котором он хотел намекнуть ее композицией. Она стояла на набережной, над водой стлался туман, его густые клочья наплывали на высокий берег. Ей было грустно и одиноко. Она словно оживила ту самую сцену, которую Девэнтер воссоздал на полотне, и сама была ее главной участницей.

Однако смысл оказался очень печальным. Хотя, несмотря на вложенный им явный мотив прощания, возможно, он звучал для него иначе, более оптимистично? Но пока все получилось именно так, а не иначе. Маргарита наконец поняла настоящий подтекст, заложенный в этой картине.