Мари Уорт снова родила мальчика. Счастливые родители окрестили его Жаном Филиппом. Уорт заказал благодарственный молебен, сделал пожертвование в одну из протестантских городских церквей и такую же сумму внес в католический храм. Уорт при любой возможности предавался духовным размышлениям, независимо от того, был ли это кафедральный собор, церковь или часовня, если двери были открыты, он мог посидеть там в тишине и одиночестве, не боясь, что ему помешают песнопения и молитвы. Он прекрасно осознавал свои недостатки и излишнюю самоуверенность, но мирился с ними, полагая, что никто не совершенен. Просто старался быть как можно лучше. Он никогда не сквернословил и не богохульствовал, и, до сих пор преследуемый детскими воспоминаниями о неумеренности своего отца, еще ни разу не выкурил ни одной сигары и не злоупотреблял спиртным. Любовь к Мари переполняла его сердце, тело и душу. Чарльз был счастливым и верным супругом.

Мать Уорта приехала во Францию, желая увидеть своего второго внука. Жизнь миссис Уорт сильно изменилась к лучшему. Сын выделил ей содержание и часто оказывал дополнительную помощь, и она смогла развязаться со своими нелюбезными родственниками. Когда-то она еще лелеяла надежду, что однажды сын вернется в Англию, но теперь, приехав во Францию, окончательно убедилась, что этого никогда не произойдет. Она поняла, что теперь Франция стала его родиной. Франция дала ему все: любимую жену, возможность совершенствоваться в выбранной профессии, а совсем недавно — его сыновей-французов.

— Ты переписываешься с отцом? — спросила мать Чарльза однажды вечером, когда они остались вдвоем — Мари укладывала ребенка спать.

— Да. — В его голосе послышалась холодность. — Он пишет мне время от времени.

— Чтобы попросить денег?

— Только чтобы попросить денег.

— И ты ему присылаешь?

— Да. Слава богу, все эти годы он избавлял меня от своего присутствия, но я не могу допустить, чтобы он голодал.

— Неужели ты до сих пор не можешь его простить? Я давно простила.

Он с нежностью посмотрел на мать.

— Я в этом не сомневаюсь. Ты простила его в тот же день, когда он так позорно сбежал. Нет, не могу. За себя я не таю против него обиды, но я никогда не прощу, что он причинил столько горя и страданий тебе, мама. Отец уже давно исчез из нашей жизни, давай больше не будем о нем говорить. — И Чарльз ловко перевел разговор на другую тему. — Кстати, о письмах из Англии. На днях мне написал мой старый лондонский работодатель, мистер Элленби из «Льюис и Элленби». Он как-то узнал о моем повышении и поздравил меня, пожелал удачи. С тех пор мы время от времени переписываемся.

— Как мило.

— Недавно он поинтересовался, не могу ли я взять на работу сына одного его делового знакомого. — Чарльз внимательно прислушался. — Что-то очень тихо в детской. Хочешь пожелать своим внукам спокойной ночи?

Ничего лучшего он и не мог бы ей предложить. Гастон уже спал, но, войдя в комнату новорожденного, они увидели, что Жан Филипп еще не в кроватке. Он покоился на согнутой руке матери. Мари сидела с сыном на коврике, а тот внимательно следил за развевающимися шарфами из индийского шелка, которыми взмахивала в воздухе Мари. Она с блаженной улыбкой оглянулась на них, сама как ребенок лучась от счастья.

— Мы затеяли такую прелестную игру. Жан Филипп заплакал, когда я стала укладывать его в кроватку, а я просто не могла смотреть на его слезы.

Миссис Уорт заметила, с какой нежной снисходительностью ее сын смотрел на свою жену. Она считала свою невестку прекрасной молодой женщиной и рачительной, истинно французской домохозяйкой, но Мари была ужасно непрактична как мать и не имела ни малейшего представления о том, как следует вести себя с детьми. Она надеялась только, что Уорт сможет привить своим сыновьям дисциплину.

— Он в точности как ты, Чарльз, — ворковала Мари, снова обратив все свое восторженное внимание на ребенка и помахивая у него перед лицом темно-голубым шелком. — Смотри! Он уже любит красивые цвета.

Уорт подошел и, опустившись подле жены на одно колено, обнял ее за плечи, вместе с ней разглядывая ребенка.

— В точности как я, — подтвердил он с гордостью.

Миссис Уорт даже не подозревала, что она была не одинока в своем мнении относительно Мари. Уорт втайне думал так же, просто любил жену слишком сильно, чтобы критиковать ее очаровательные промахи. Луиза тоже считала, что Мари проявляет полнейшее безволие по отношению к своим детям. Но, по мнению Луизы, Гастон с Жаном Филиппом — счастливейшие из детей, родившись в такой любящей семье. Преданность Уортов друг другу не подлежала ни малейшему сомнению, и если они и говорили друг другу резкости, то только когда Мари не нравилось очередное изобретение мужа.

Луиза в последнее время была очень взбудоражена. Она надеялась, что сразу же после перемирия Пьер вернется домой, но только в апреле мирный договор положил конец войне. А потом случилось страшное. Ей написал один из его товарищей, сообщив, что Пьер заболел холерой, которая еще разгуливала в армии, и что он будет сообщать ей о состоянии больного. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она получила письмо, написанное уже рукой Пьера, по его почерку было понятно, что он еще очень слаб. Он писал, что, как только достаточно поправится, его перевезут в замок на Луару для дальнейшего выздоровления. Он будет часто ей писать. Он любит ее всем сердцем.

В последние месяцы беременности Мари сидела дома, и тогда Луиза демонстрировала платья клиенткам. Какое-то время этот переход от надоевшей рутины доставлял ей большое удовольствие, но ей быстро прискучило стоять и ходить под пристальными взглядами покупательниц, и она уже рвалась снова заняться чем-нибудь творческим. Уорт был ею доволен.

В конце лета Луиза регулярно получала письма из замка де Ганов. Ей не терпелось поскорее встретиться с Пьером, и она была страшно разочарована, что встречу приходится отложить на неопределенное время. Он писал, что у него случился рецидив, поэтому ему продлили отпуск, чтобы он мог отправиться на юг, к солнцу, и там восстановить свои силы. Луиза испугалась, что врачи опасаются за его легкие, и была несказанно рада, что за ним установили должный уход. Она переживет и эту разлуку, главное, чтобы с ним все было хорошо.

Осенний аврал принес с собой груду заказов. Мари вернулась в магазин, поручив Жана Филиппа и Гастона надежной няне, и вскоре снова начала много работать. Под конец дня ей не терпелось поскорее вернуться домой, к своим маленьким сыновьям, и еще никогда такой длинный путь от магазина до дома не огорчал ее так, как теперь. Она думала, как было бы замечательно, если бы они с мужем жили в здании, где располагался «Гажелен», но, к сожалению, свободных квартир в доме не было.

Кринолины на обручах действительно произвели фурор в мире моды. Только мсье Гажелена и Обиге по-прежнему терзали сомнения относительно новых платьев, которые ринулись покупать их клиентки. Они видели, что Уорт постепенно все больше отходит от традиций и стандартов их уважаемого магазина, что его энергия и энтузиазм, как правило, одерживают верх. Эти новые кринолины, последняя новинка моды, вызвали их особенное недовольство. Ведь юбки на этих легких обручах развевались так, что обнажали щиколотки! При сильном ветре уважаемые женщины демонстрировали интимные части своего тела, что влекло за собой вульгарные шутки и непристойные карикатуры в журналах. Владельцы «Мезон Гажелен» мучительно страдали оттого, что Уорт ввел такую безнравственную моду, пользуясь их добрым именем. Они решили, что больше никогда не позволят Уорту ничего экстравагантного, что могло бы бросить тень на репутацию их магазина.

Сам же Уорт был в восторге оттого, что его кринолины на обручах завоевали такую популярность, и в его мастерских стали шить необыкновенно красивые нижние юбки, которые не будут нескромно разлетаться под внезапным порывом ветра. Эпигоны уже стали изготавливать похожие обручи, и по чистому совпадению на рынке даже появились обручи из китового уса, но, что бы ни предлагали производители для поддержания юбки, главная цель была неизменна, а именно — кринолины должны были быть как можно более широкими, и этот новомодный каприз полностью соответствовал тому широкому размаху, с каким жили парижане, пустившиеся в погоню за наслаждениями с легкой руки самого блистательного из всех европейских дворов.

Самые широкие кринолины Мари носила только в магазине, а своим подчиненным Уорт разрешил, в целях удобства, уменьшить окружность, за исключением Луизы, которая, как его старшая примерщица, должна была до некоторой степени выделяться среди остальных служащих.

Она с осторожностью придерживала юбки, когда с наступлением темноты уходила из магазина, не желая запачкать их о грубые стены домов в узком переулке.

Однажды ночью, когда Луиза шла домой в темноте, внимательно следя за дорогой, она не заметила Пьера, наблюдавшего за ней из остановившегося фиакра. Он видел, что она торопилась, и едва не потерял ее из виду. Он бросился вслед за ней, схватил за талию, прижал к своему теплому меховому пальто. Его восторженный поцелуй заглушил ее испуганный крик, и она потеряла всякое представление о времени, как будто они расстались только вчера.

— Как же я по тебе скучал! — выдохнул он и тут же снова поцеловал ее.

Луиза прямо обезумела от встречи с любимым.

— Это правда ты? Я просто не могу поверить.

— Я думал, этот миг никогда не настанет. Ну разве были когда-нибудь в целом мире двое более несчастных людей, которым довелось пережить такую долгую разлуку?

— Она уже закончилась. — Луиза не отводила глаз от его лица, словно не веря, что Пьер рядом, он же, не выпуская ее из объятий, повел ее в поджидающий фиакр.

— Как же я истосковался по тебе. — Он снял с нее шляпку. — Больше никаких расставаний. — Его голос дрожал от волнений. — Скажи, что ты все еще любишь меня так же, как я люблю тебя. Скажи мне все то, о чем мы бесконечно писали друг другу. Я хочу это услышать.

Она бросилась к нему на грудь.

— Я люблю тебя. Очень люблю.

Он крепко сжал ее руки.

— Ты готова пожертвовать всем на свете?

— Да, да. Почему ты спрашиваешь? — Этот вопрос смутил ее. — Что-то случилось?

— Нет, — тихо прошептал Пьер, обнимая ее. — Еще нет. Уже нет. Ты сказала то, что я хотел услышать.

Луиза не спрашивала, куда они едут. Они приехали в квартиру на улице Ленуар. Слуги все подготовили к его приезду и разошлись. Мягким светом горели лампы, в камине плясал огонь.

Эта ночь была незабываемой. Ласки Пьера обостряли каждый ее нерв, но в восторге от этой безудержной страсти Луизе, однако, чудилось, что он ведет себя не совсем так, как всегда. Казалось, он хотел проникнуть ей в самую душу, она, как никогда, чувствовала себя пойманной, побежденной и порабощенной. В судорогах сильнейшего невообразимого экстаза она услышала его сладострастный стон, исполненный полного и окончательного триумфа.

Пьер еще спал, когда на рассвете следующего дня Луиза встала. Она искупалась и оделась, стараясь не шуметь. Прежде чем уйти на работу, она снова подошла к кровати и посмотрела, как он лежит, едва прикрывшись измятыми простынями. Луиза наклонилась и нежно поцеловала его в лоб, надеясь, что он пошевельнется, но Пьер не проснулся. Когда она подошла к двери, ей нестерпимо захотелось вернуться и снова посмотреть на него. Ей казалось, что во сне он отдалился от нее, и чувство острого одиночества пронзило ей сердце. Ругая себя за эти глупости, она тихо закрыла за собой дверь и вышла из квартиры.

Все утро Луиза пребывала в состоянии пьянящего блаженства, как будто выпила за завтраком шампанского, а оно непременно появилось бы за завтраком, проигнорируй она свои обязанности и не явись на работу вовремя. Но девушка не могла так поступить, работая у Уорта.

Уже днем, убираясь в примерочной, она ощутила, как накалилась атмосфера в магазине, что предвещало прибытие важного клиента.

— Кто пришел? — спросила она, передавая платье одной служащей.

— Эта старая ведьма! Мадам де Ган!

Клиентку, которую лично проводил сюда мсье Гажелен, принимал Уорт. Мадам де Ган нетерпеливо осматривалась по сторонам.

— У меня назначена встреча с невестой моего сына! Где она? Приведите ее ко мне.

Луиза пришла в ужас оттого, что ее застали врасплох. Пьер должен был предупредить, что его мать в Париже и готова с ней встретиться. Он, несомненно, так бы и сделал, разбуди она его перед уходом. Ночью они, разумеется, почти ни о чем не говорили, кроме того, что они снова вместе. Она глубоко вздохнула, разгладила воротничок, манжеты и складки на платье, поправила прическу. Но, когда Луиза вошла в зал, мадам де Ган смотрела в другую сторону.

— Вот, наконец, и мадемуазель Казиль! Идет из отдела тканей. Почему никто не сказал мне, что она уже пришла?

Ошеломленно проследив за взглядом женщины, Луиза увидела Стефани Казиль, которая торопливо шла навстречу мадам де Ган.

— Прошу прощения, — извинилась девушка, подойдя к надменной даме. — Я пришла раньше и решила посмотреть последние выставленные ткани. И просто забыла о времени.

— Никогда не извиняйтесь. Даже передо мной. Это унизительно. Теперь объясните мсье Уорту, что вы хотите.

И Стефани обратила на него сияющий взор.

— Мне нужно вечернее платье для официального оглашения помолвки, а также свадебное платье и приданое, мсье Уорт. Самое красивое, какое вы только можете сшить.

Выражение его лица было непроницаемым.

— Большая честь для меня, мадемуазель. Насколько я понимаю, счастливый жених — капитан де Ган?

— Совершенно верно. Мы должны обвенчаться в начале осени.

Ничего не соображая, Луиза вцепилась в занавески на пороге, где она стояла, и комната закружилась у нее перед глазами; она прилагала немалые усилия, стараясь не потерять сознание. Попятившись из зала и оказавшись скрытой от глаз, она прислонилась к стене, закрыла глаза и попыталась успокоиться. Она дрожала, словно температура в помещении вдруг упала ниже нуля. Луиза чувствовала, как силы ее покидают. Две или три служащие подошли к ней, взволнованно спрашивая, что случилось, но девушка не в состоянии была отвечать. Ее руки безвольно опустились, и она погрузилась в темноту. Если бы Уорт в это время не вышел из-за занавески и не бросился к ней, подхватив ее на руки, Луиза размозжила бы голову о псише.

Придя в сознание, Луиза поняла, что полулежит в шезлонге в комнате, специально отведенной для тех, кому стало дурно, рядом с ней сидит Мари.

— Это правда? — выдохнула она в отчаянии, едва шевеля одеревеневшими губами.

Мари придержала ее одной рукой, отложив нюхательные соли.

— Боюсь, что да, Луиза. Дамы уже ушли, но, судя по тому, что они рассказали Чарльзу, мадемуазель Казиль гостила в замке де Ганов, когда капитан поправлялся там после болезни. Несколько дней назад они устроили в честь помолвки небольшой прием. Вчера они оба приехали в Париж, чтобы вернуться к своим придворным обязанностям. Мадам де Ган прибыла вместе с ними, чтобы присутствовать на официальном оглашении, которое состоится на следующей неделе на балу в Тюильри.

Луиза упала на подушки, закрыв лицо рукой, и затряслась от ужасных рыданий. Слезы сострадания навернулись на глаза Мари. Именно этого она опасалась с самого начала, но Луиза не слушала дружественных увещеваний, а иногда, если она была не на работе, на пальце у нее появлялся дорогой бриллиантовый перстень. Мари расстегнула воротник Луизы, чтобы облегчить ей дыхание, и увидела бриллиантовый перстень и гладкое золотое кольцо, которые покоились, прикрепленные к цепочке между грудей девушки. Мари нисколько не сомневалась, что Луиза попалась на старый трюк.

— Я могу хоть что-нибудь для тебя сделать, Луиза? — спросила Мари в полной растерянности.

Та еле слышно пробормотала, покачав головой:

— Ничего. Ничего.

Мари ненадолго оставила ее одну, а когда вернулась, в комнате уже никого не было. К своему изумлению, она увидела, что Луиза снова принялась за работу и сейчас, стоя на коленях, под руководством Уорта подкалывает складки на платье. Луиза была очень бледна, но движения ее рук были четкими, и, судя по всему, она полностью владела собой. Казалось, она специально пытается сосредоточиться на работе, чтобы не рухнуть в ужасную пропасть отчаяния. Мари снова чуть не заплакала при виде чудовищной боли, какую она заметила в неподвижном взгляде измученных Луизиных глаз.

Придя вечером домой, Луиза нашла букет темно-красных роз, доставленных от Пьера, и записку, в которой он выражал сожаление, что она ушла, не разбудив его, а им нужно столько всего обсудить, поговорить об их будущем. Сегодня он не сможет с ней увидеться из-за служебных обязанностей и предлагал встретиться на квартире на следующий вечер.

Записка выпала из ее рук. Луиза сидела, облокотившись о стол и подперев лоб ладонью. Прошло больше часа. Розы увядали, девушка по-прежнему не шевелилась. Она пыталась примириться с предательством Пьера и представить себе свою дальнейшую жизнь без него. Еще никогда в жизни она так не страдала, но она выдержит. Она не станет упиваться жалостью к себе и проливать бесконечные потоки слез. Она и так уже достаточно их пролила. Своими страданиями она теперь расплачивается за собственную самоуверенность: мол, ни один мужчина никогда не сумеет ее обмануть, и она сама будет распоряжаться своей судьбой.

Одному только Богу известно как, но она выживет!

Вечером следующего дня Луиза пришла на назначенное свидание раньше, чтобы опередить Пьера. Слуги захлопотали, но она отказалась снять накидку и шляпу, сразу прошла в гостиную и стала ждать. В камине плясали языки пламени, озаряя комнату мягким светом. Через открытые двери виднелся накрытый на двоих стол, шампанское в ведерке со льдом, а в центре уставленного серебром и хрусталем стола стояла ваза с цветами и горели свечи. Теперь-то она поняла, что он снял эту квартиру для тайных свиданий, для того, чтобы осыпать ее пустыми обещаниями и приходить, когда ему вздумается. Слава богу, что из-за нерешительности Катрин они не переехали сюда до его отъезда в Крым, и ее вновь поразила собственная доверчивость и непререкаемая вера. Размеры предательства Пьера и обмана как до, так и после возвращения, были непостижимы, как расстояние до звезд.

Пьер пришел! Он говорил что-то, снимая с себя пальто, и при звуках его голоса ее сердце пронзили любовь и мучительная боль. Луиза сделала глубокий вдох, собралась с духом и повернулась к нему лицом, когда он легким шагом вошел в комнату, быстро притворив за собой дверь.

— Любимая! Какой великолепный сюрприз, что я уже застал тебя здесь. Почему ты не сняла накидку и шляпку? Давай я тебе помогу.

Она ответила, прежде чем он успел к ней прикоснуться:

— Я ухожу. Я пришла попрощаться. И вернуть это. — Луиза положила на столик золотое кольцо и бриллиантовый перстень, которые держала в руке.

Она еще никогда не видела, чтобы мужчина был так шокирован. Пьер побелел как полотно, и в его глазах отразилась такая боль, что ее оставили всякие сомнения относительно его любви. Но это была не та любовь, которой она ждала. Эта была любовь, которую вполне можно отодвинуть на второй план, любовь эгоистическая, понимавшая только сексуальные наслаждения, в ней не было ничего от той бесконечной нежности и полноты истинной любви, которая связывает мужчину с женщиной.

— Ты узнала! — воскликнул он хриплым голосом. — Но как же это возможно? Ведь оглашения…

— Будущая мадам де Ган заказала себе приданое у Гажелена.

От ужаса у него втянулись щеки.

— Господи! Я понятия не имел, что Стефани там одевается. Я даже и не представлял себе подобной катастрофы. Дорогая моя Луиза…

Она невольно содрогнулась.

— Пожалуйста! Больше никаких нежностей и никакой лжи!

Пьер умоляюще всплеснул руками:

— Ты должна поверить, что я действительно хотел рассказать тебе об этом утром.

Луиза разозлилась:

— Ты должен был сказать мне об этом раньше!

— Нет! — Он схватил ее за руки и, не обращая внимания на то, что она вырывается, обнял ее. — Я не хотел, чтобы в ту ночь нас что-то огорчало. Я ведь так давно тебя не видел. Я хотел провести с тобой несколько прекрасных, ничем не омраченных часов и только потом объяснить, почему я спросил тебя, любишь ли ты меня так, что готова пожертвовать всем на свете.

На секунду Луиза перестала вырываться и гневно уставились на него.

— Так вот когда ты решил сменить мою роль невесты на…

— Не говори так! — Он отчаянно потряс ее, пытаясь заставить замолчать, шляпка слетела у нее с головы и билась о спину, повиснув на лентах. Наконец, осознав, что ведет себя грубо, слегка ослабил объятия, и Луиза смогла вырваться. Пьер больше не пытался ее удерживать. Он с горечью произнес: — Если бы не все эти задержки, мы с тобой обвенчались бы еще до моего отъезда на фронт. Мы слишком затянули, так всегда случается, когда в жизни выпадает редчайший и удивительный шанс.

Он все ей рассказал. Как подал прошение о помолвке, что из всего этого вышло и как он понял, что по прихоти императора его и ее жизнь навсегда изменятся.

— Я надеялся, — продолжал Пьер, — что, пока меня не будет, Стефани встретит кого-нибудь еще, но ни император, ни императрица этого не одобрили бы. Они разрешили ей приехать ко мне в Крым, что само по себе было публичной демонстрацией их одобрения наших отношений. Это могло закончиться только помолвкой.

Он не хотел рассказывать Луизе, что непреднамеренно скомпрометировал Стефани. К тому моменту он уже примирился со своей судьбой. Любой другой мужчина поступил бы на его месте так же. Все бы произошло, но помешало неожиданное вторжение постороннего человека. Верность — не такая уж и важная добродетель, хотя большинство женщин буквально одержимы ею. Луиза — не исключение.

Луиза испытывала только безутешность и разочарование.

— Так, значит, эта помолвка — не итог вашей летней идиллии во время твоего выздоровления, как я сначала подумала. Она была спланирована очень давно. Ты уже знал, уходя на войну, что, когда вернешься, мы не будем вместе.

— Нет, ты не права, — страстно возразил он. — Тогда я рассчитывал, что, если мне повезет и я вернусь невредимым, то мы останемся вместе. Это всего лишь брак по расчету. И ничего другого. Он ничего не изменит.

У нее вытянулось лицо.

— Ничего не изменит? — повторила она, не веря своим ушам.

Он тяжело вздохнул:

— Я прекрасно знал, что со мной случится, если я откажусь. Моей службе в Са-Гард подошел бы конец. Мне пришлось бы бесславно уволиться из армии, нарушив дисциплину, я вызвал бы неудовольствие императора. Ты хоть понимаешь, что бы это для меня значило?

Она уныло кивнула.

— Да, — еле слышно прошептала она.

Пьер приободрился, решив, что сумел хоть как-то оправдаться в ее глазах, и подошел ближе.

— Ты ведь уже надевала мое кольцо, оно уже было на твоем пальце, и там оно и должно находиться. Я всегда буду считать тебя своей настоящей женой, единственной моей возлюбленной, и ты всегда будешь получать все, что пожелает твое сердце. — Он взял кольцо и перстень со столика, на который она их положила. Луиза не заметила этого, так как стояла, отвернувшись и прижав пальцы к губам, чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание. Пьер осторожно приблизился еще на один шаг, теперь он уже мог дотянуться до нее рукой. — Если тебе надоела эта квартира, я выстрою тебе дом, какой захочешь, или куплю любой приглянувшийся особняк, может быть, в Сен-Жермене или…

Он уже взял ее руку, она почувствовала, что Пьер нащупывает ее палец, желая надеть на него кольцо.

— Нет! Нет! Нет! — Луиза с такой силой выдернула руку, что кольцо выскочило у него из руки, сверкнув, перекрутилось в воздухе, упало на пол, отскочило и закатилось куда-то. Несколько ужасных мгновений ей казалось, что он сейчас ее ударит, чувствуя, как от него волнами исходят задетая гордость, тщеславие, ярость и гнев. Его лицо и глаза напомнили ей неистовых революционеров, ее соотечественников, которых известные художники изображали с безумным взором и раздувающимися ноздрями.

— Проклятие! — закричал он, и на виске и на подбородке у него запульсировали жилки. — Неужели для твоей любви нужно только брачное свидетельство? Что-то я не слышал, чтобы ты упоминала о нем, когда впервые мне отдалась. Это мне… — он ткнул себя пальцем в грудь, — это мне была невыносима мысль о том, что я не смогу быть с тобой до конца своих дней. Неужели я стал меньше для тебя значить только потому, что, не по своей вине, упустил шанс заполучить эту бумажку, которая узаконила бы нашу близость? Неужели все это время ты мечтала только об этой бумажке?

Она отчаянно затрясла головой, сжала кулаки.

— Нет! Нет! Я бы никогда и ни за что тебя не бросила! Я скорее умерла бы. Но ты обязан был сказать мне правду. Я хотела, чтобы ты остался со мной навсегда.

Пьер немного успокоился, и даже на губах появилась еле заметная улыбка облегчения.

— Я твой навсегда. Я люблю тебя. Только тебя. Между нами ничего не изменилось.

Она посмотрела на него со странной жалостью, как будто видела нечто большее кроме гордыни, не терпящей поражений, и знала, какие мучения ему еще предстоит пережить. Сделав усилие, она продолжила так, будто он ничего не говорил:

— Если бы ты сказал мне, что император против нашего брака, мы обсудили бы это вдвоем и вместе нашли бы какой-нибудь выход. Ты бы с честью оставил службу, и мы могли бы уехать из Франции за границу. Хотя бы в Америку или на остров Мартинику, или представляли бы интересы Франции в Мексике. — Что-то мелькнуло у него в глазах, и она поняла, что эта идея приходила ему в голову, но он от нее отмахнулся.

— Я не смог бы бросить родину во время войны, — упрямо заявил он.

Луиза беспомощно пожала плечами, ничуть не сомневаясь в его патриотизме, но просто они уже дошли до той точки, когда им стало не о чем друг с другом говорить. Он любил ее, но недостаточно сильно, чтобы все бросить ради нее, как поступила бы в таких злосчастных обстоятельствах она. На нее вдруг снизошло прозрение, и она поняла, что случайно угадала, почему именно хотел он утаить от нее правду. Даже если бы войны не было, это ничего бы не изменило. И тут сама собой пришла на ум излюбленная поговорка Катрин: все мужчины хотят усидеть на двух стульях сразу. Он — не исключение. Не в состоянии больше это выдерживать, Луиза подняла оброненную перчатку, пытаясь найти в себе силы.

— Я примирилась бы с тем, что ты не можешь на мне жениться. Мы далеко не первые и не последние влюбленные, которым роковое стечение обстоятельств мешает пожениться, но я не могу делить тебя с кем-то, Пьер. Ты недооцениваешь глубину моих чувств, если думаешь, что такое возможно. Неужели ты не видишь, что я не смогу всю оставшуюся жизнь ждать и надеяться, когда ты соизволишь выделить мне час, день или даже неделю или две? Я видела, к чему это привело Катрин. По своей натуре я никогда не смогу занимать второе место.

— Для меня ты всегда будешь на первом месте, — сердито возразил он, вконец выведенный из себя ее желанием бросить его.

Ей было невыносимо смотреть на его лицо, на котором застыло страдание. Луиза закусила губу, изо всех сил пытаясь успокоиться, но ее голос дрожал, она была уже близка к истерике.

— Ради твоей будущей жены и ради того, чтобы я могла начать свою жизнь заново, мы больше никогда не должны встречаться. Мадемуазель Казиль будет тебе прекрасной женой, и можешь быть спокоен, она ничего не узнает о нашей связи ни от меня, ни от моих близких друзей, которым об этом известно. — Слова застряли у нее в горле. Ей безумно хотелось уйти. — Прощай, Пьер.

Из последних сил стараясь гордо держать голову, она торопливо направилась к выходу. Он не попытался остановить ее, но, когда она рывком открыла дверь, из комнаты до нее долетел его отчаянный крик:

— Это не конец. Мы не сможем разлучиться. Вспомни, как мы встретились, потом потеряли и вновь обрели друг друга. Я не верю, что судьба просто так выкидывает подобные трюки. Ты ко мне вернешься. Тебе придется вернуться. И тогда я исправлю все то зло, какое причинил тебе не по своей ноле.

На улице Луиза увидела поджидавшую ее Катрин. Еще никогда в жизни она не была так рада видеть ее доброе лицо. Не говоря ни слова, Катрин нежно обняла Луизу за плечи и повела прочь с улицы де Ленуар. Луиза очень переживала, но не плакала. У Катрин слезы струились по щекам. Она прекрасно помнила, как из ее жизни ушел Анри Берришон. Его она по-прежнему любила. И молилась о том, чтобы такая же безумная любовь не отравила жизнь Луизы.