Луиза еще долго высматривала Уорта на улицах, но так и не нашла его. Это было и неудивительно для города с более чем миллионным населением, но она все равно рассчитывала с ним где-нибудь случайно встретиться. Поначалу она несколько раз принимала за него посторонних людей, и разочарованию ее не было предела, когда она видела совершенно незнакомые черты. Через какое-то время Луиза решила, что он вообще мог возвратиться на родину, и перестала его искать.

Они съехали с чердака, так как Катрин считала, что пора начать жизнь заново в новой обстановке, и сняли комнату с двумя спальными нишами на верхнем этаже над складом на улице Сен-Мартен. Новая квартира была ничуть не лучше прежней, но зато в нее вела наружная деревянная лестница, а из окна открывался вид на реку. Луиза часто высовывалась из окна, чтобы полюбоваться речным пейзажем. Катрин устраивала стоимость жилья, хотя их материальное положение вскоре улучшилось благодаря событию государственной важности в другой стране. Испанский королевский двор затеял двойную свадьбу: молодая королева Изабелла Испанская и ее сестра, инфанта, решили играть свадьбу в один день. Женихом инфанты был один из сыновей короля Луи Филиппа, герцог де Монпансье, поэтому французские портнихи рассчитывали, что изготовление всего необходимого для царственных невест поручат им. Мадам Камилле предложили сшить свадебное платье для королевы Изабеллы, а также пятьдесят роскошных платьев ей в приданое. А поскольку уведомили их за очень короткий срок до этого знаменательного события, то вскоре швеи всех уважаемых ателье работали денно и нощно, выполняя еще и другие заказы, которые посыпались на них не только от испанских и французских аристократок, но и от представительниц других иностранных дворов, приглашенных на свадьбу. Мелькали иглы, стучали ножницы, отмерялись тысячи метров китайского шелка, тканого атласа, дамаста, тафты и шерстяной кисеи, в том числе и за прилавком Уорта. Все это превращалось в бесчисленное множество вариантов давно устоявшегося стиля: жесткие, с острыми, как кинжал, концами корсажи; рукава с подковообразными вырезами, чтобы из-под них выглядывали облегающие подрукавники; и огромные юбки, держащиеся на громоздких слоях материи из конского волоса, известной как кринолин. Луиза себе все ногти переломала, пришивая ненавистный кринолин к нижним юбкам, но она была рада, что у них снова много работы. Катрин же несколько ночей кряду корпела над королевскими свадебными платьями.

Когда лихорадка спала и портнихи с облегчением вздохнули, Катрин с Луизой совершили набег на прилавки с поношенной одеждой, что позволяли себе довольно редко. Продавцы, давно знакомые с Катрин, предложили ей товар, который они откладывали для особых клиентов. Если одежда была сшита из достаточно хорошей ткани, то размер и фасон не имели значения, потому что портнихи все равно будут распарывать швы, вырезать истертые куски, стирать, перекраивать и перешивать его во что-нибудь другое. Таким образом Катрин с Луизой носили платья из тканей, которые не могли бы позволить себе купить.

Они переворошили груды туфель и башмаков на других прилавках, чтобы подобрать Луизе более или менее приличную пару. Она никогда не жаловалась на то, что ей приходится носить поношенную обувь, даже если натирала пятки и носки до крови. Она знала, что их сбережений хватает только для Катрин, которая, согласно предписаниям мадам Камиллы, должна быть, помимо прочего, аккуратно обута. Но в этот раз Луиза все-таки сказала, подавив вздох, что ей хотелось бы не только уметь шить, но и чинить обувь, чтобы всегда носить удобные туфли. Катрин ощутила угрызения совести и, пересчитав деньги в кошельке, решила походить пока в старых башмаках. Она предложила Луизе выбрать себе новую пару, сказав, что на этот раз они могут себе это позволить. Луиза выбрала себе прекрасные кожаные туфли на каблуках «рюмочкой» и без устали восхищалась своими ногами, видя, как изящная шнуровка подчеркивает стройность лодыжек.

Теперь ей снова захотелось увидеться с Чарльзом Уортом. Она-то знала, что он, как никто другой, оценит по достоинству ее новый элегантный туалет. Переделанные платья не имели ничего общего со своим первоначальным видом, она перекроила их по своему вкусу под руководством Катрин. Рукава от платья из серой ткани были сшиты на манер тех, которые он для нее придумал, а, обшив платье кантом бледно-желтого бархата от чьего-то поношенного жилета, Луиза подумала, что в таком виде она вполне может навестить хоть самого короля во дворце Тюильри.

Думая о Чарльзе, Луиза погружалась в мечты, замирая с иглой в руке и бессмысленно глядя в пространство. Где он сейчас? Вспоминает ли ее? Впервые Катрин пришлось постоянно напоминать ей о домашних делах.

Шли дни и недели, и воспоминания об Уорте постепенно отошли в прошлое. Туфли лопнули, как только она прошлась в них под дождем, платья стали малы, пришлось распороть вытачки под грудью и расширить швы на талии.

Уорт ушел из «Ля вилль де Лион». Эта работа послужила ему хорошо, он прочно закрепился во французской мануфактуре, одновременно пройдя языковую практику — по-французски говорил теперь довольно бегло, хотя его удручало, что ему не удавалось избавиться от английского акцента.

— А, мсье, вы англичанин, — чаще всего восклицал собеседник, отчего улыбка слегка застывала у него на лице. Он привык к этому и даже подчеркивал свое английское происхождение, чтобы его лучше могли запомнить. С чувством удовлетворения он слышал, как клиенты, не знавшие его по имени, просили, чтобы их обслужил «англичанин». Но он твердо решил научиться говорить, как прирожденный парижанин. Он по-прежнему занимался по ночам при свете свечи. Теперь он снимал чердак, который был ничем не лучше его прежнего жилья, откуда открывался точно такой же вид на пестрые крыши и тусклое сохнущее белье.

Чарльз, разумеется, читал журналы о торговле и моде, такие, как «Ле Фолле» и другие, когда работал в «Ля вилль де Лион», и был в курсе последних тенденций, которые, по его мнению, свидетельствовали об исключительной убогости воображения. Но однажды он узнал, что в магазине на улице Ришелье есть вакансия квалифицированного продавца. Это были владения «Мезон Гажелен». Если ему удастся получить там место, он будет работать на самой модной улице самого модного города в мире. У него слегка тряслись руки от предвкушения в ту ночь, когда он писал заявление на работу. Через несколько дней ему прислали ответ — явиться на собеседование.

В том же сюртуке из тонкого черного сукна, тщательно отутюженном, хоть и немного потрепанном, в тех же аккуратных брюках и в том же цилиндре, в котором он ступил на борт пассажирского судна, отправлявшегося из Англии через Ла-Манш, — все это было куплено по сниженной цене, чтобы служить в магазине «Свои и Эдгар» — он предстал в величественном заведении «Мезон Гажелен». Чарльз пришел сюда не впервые. Здесь он пробовал получить работу в самом начале своего пребывания в Париже, но тогда из-за невозможного французского ему пришлось уйти восвояси.

На этот раз все обстояло иначе.

— Я могу вам чем-нибудь помочь, мсье? — обратился к нему старший продавец, худой и безупречно ухоженный молодой человек, чья обходительность заметно уменьшилась, как только он разглядел изрядно потрепанный костюм посетителя.

— У меня назначена встреча с мсье Гажеленом.

Продавец, догадавшись о цели этой встречи, не соизволил лично проводить претендента в кабинет, щелчком пальцев подозвал одного из стажеров.

Кабинет хозяина оказался не менее роскошным, чем остальные его владения. В низком вращающемся кресле за столом уверенно восседал сам мсье Гажелен, суровый и непреклонный, с золотой цепочкой от часов поверх безупречно сшитого жилета, с огромными усами, как бы подчеркивавшими его важность, и с пышными бакенбардами.

— Присаживайтесь, мсье Уорт. — Он взял со стола письменное заявление и пробежал его глазами. — Вы англичанин, как я вижу, но, должен сказать, что пишете вы на моем родном языке безукоризненно. Примите мои поздравления. — И, отложив письмо, мсье Гажелен скрестил руки на груди. — Тем не менее, несмотря на предоставленный вами последовательный отчет о вашем опыте работы в мануфактурной индустрии, мне бы хотелось услышать из ваших собственных уст, почему вы решили ехать именно в Париж, а также почему вы считаете себя достойным претендентом.

Уорт прекрасно понимал, что Гажелен намерен, в числе прочего, оценить беглость его разговорной речи. Он заговорил спокойно и уверенно, сделав акцент на том, что покупатели, приехавшие с Британских островов, из Соединенных Штатов или других англоязычных стран, будут довольны, если их обслужит продавец, способный выслушать их требования на их родном языке. Для мсье Гажелена назначение молодого человека на службу было делом уже почти решенным. Приятная внешность, неординарная манера держаться, свободное владение языком плюс безупречные рекомендации «Ля вилль де Лион» дают ему полное право здесь работать.

Четверть часа спустя Уорт вышел из магазина в прекрасном расположении духа. Он начинает работать со следующего понедельника в отделе тканей. Внезапно Уорт вспомнил, что работа, амбиции, учеба и книги поглощали почти каждую минуту его времени с момента приезда в Париж. Почти не было дня, чтобы он не поднялся с рассветом и не лег поздно ночью, засыпая сразу же, как только тушил свечу, а жалованья его едва хватало на жилье и пропитание. Понятно, что в «Мезон Гажелен» его материальное положение немного улучшится, и, когда он наконец выплатит долг кузену своей матери, он станет чуточку побогаче, но он все равно сможет позволить себе только книги, чтобы изучать язык. Чарльз стиснул зубы. Он должен набраться терпения. Он намерен добиться успеха, а великое всегда дается с большим трудом.

В понедельник утром он ждал у служебного входа еще до открытия. После того как ему подобрали новый сюртук и брюки того покроя и фасона, которые приличествовали данному заведению — за что у него должны были удерживать определенную сумму из еженедельного жалованья, — продавец из отдела тканей провел его по магазину. Как всегда перед открытием, в магазине кипела бурная деятельность: с полок и прилавков стирали пыль, с товара снимали чехлы. Среди продавцов было немало женщин, которых, как всегда в таких случаях, выбирали за белозубую улыбку, приятную внешность и манеру держаться. Уорта представили всем, с кем он будет непосредственно вступать в контакт, и он раскланивался в ответ на их приветствия. Во время этой экскурсии его провели через швейные мастерские, где уже трудились портнихи.

На складе Уорту показали, где какой товар хранится. Он удовлетворенно осмотрел тяжело нагруженные полки. Ему, по счастью, еще никогда не приходилось иметь дела с низкосортным товаром, и сейчас он будет продавать лучшие ткани, какие только бывают на свете.

В последующие недели он вынимал, приносил и разворачивал товар, измерял его, заменял одну ткань другой и собирал колышущиеся, вздымающиеся метры материи, не раз проделывая это, прежде чем взять в руки ножницы. Давний опыт научил его умело манипулировать сознанием клиенток, хотя всегда находились такие, что норовили сбить продавца с ног, а другие были настолько нерешительны, что в упор не видели того, что им нужно. В таких случаях Чарльз брал рулон особенно дорогой материи, чаще всего той, которую показывал в первую очередь и ее решительно отвергли, хотя он-то с самого начала знал, что именно она идеально подойдет покупательнице. Он держал рулон на руках, будто сомневаясь в правильности своего решения показать в первую очередь его.

— Эта превосходная материя идеально подойдет вам, мадам. Правда, из-за своего узора и выделки она стоит очень дорого, я не уверен, что вы согласитесь на эту цену.

Поскольку цена никогда не была препятствием для тех, кто предпочитал делать покупки в «Мезон Гажелен», покупательница думала, что у нее хотят отнять нечто необыкновенное, возможно, даже отложенное для кого-то еще, тогда как именно она, и только она, обладает полным правом на эту материю. Она уверенным голосом требовала показать ей товар и покупала его. Клиентка была довольна своей, как ей представлялось, личной победой, Уорт же, обрадованный не менее, с поклонами провожал ее до дверей, потом возвращался к прилавку и готовился обслужить следующую даму. Он часто про себя сравнивал женщин с книгами, из которых он составляет свою библиотеку, — каждую из них можно прочесть, если умеешь читать.

Его талант продавца не остался незамеченным. Однажды утром за несколько минут до открытия магазина его вызвали в кабинет Гажелена.

— Вас повысили: вы будете работать в отделе мантилий, накидок и прочего, — объявил ему мсье Гажелен, одобрительно кивнув. — Зарплата, соответственно, тоже будет выше. Немедленно отправляйтесь туда. Вашей помощницей будет продавщица, которая только что вернулась из отпуска. Ее зовут мадемуазель Вернье.

Уорт закрыл за собой двери кабинета, в задумчивости теребя свой шелковый шейный платок. Вернье! Вряд ли это Луиза Вернье! Луиза, учитывая ее статус, никогда бы не получила такую престижную должность в подобном заведении, куда принимали лишь молодых женщин с хорошим образованием и из уважаемых семей, чьи родители или опекуны могли заплатить за привилегию отдать их в обучение, а также за стол, жилье и надзор за ними. Он поспешил на свое новое рабочее место, сгорая от нетерпения поскорее познакомиться с молодой женщиной, с которой они вместе будут работать.

Чарльз заметил ее первым. Она стояла спиной к нему в рассеянных солнечных лучах, отбрасывавших золотистые отблески на ее вьющиеся каштановые волосы, и деловито расправляла на витрине прилавка складки вышитой шали.

— Мадемуазель Вернье? Я — Чарльз Уорт. Мне сказали, что мы будем вместе здесь работать. Позвольте сказать, что для меня это большая честь.

Секунду или две она медлила, прежде чем повернуться, и он подумал, что она испытывает к нему враждебность, но, как только она, изящно обернувшись, оказалась с ним лицом к лицу, он понял, что ошибся. Его обостренная способность чувствовать женщин подсказала ему, что эта девушка просто до крайности застенчива, а ее напряженность и нерешительность вызваны неловкостью от первого знакомства с иностранцем, с которым ей придется тесно сотрудничать.

— Приятно познакомиться с вами, мсье Уорт. — Голос спокойный и мелодичный, весьма подходивший к ее внешности: у нее было овальное лицо, красивый рот с полной нижней губкой и круглый подбородок. И необыкновенные сапфирово-голубые глаза под резко очерченными бровями. Нос с еле заметной горбинкой и изящным вырезом ноздрей, а бледная кожа как будто излучала слабое сияние. Но сильнейшее впечатление на Чарльза произвела ее осанка, о великолепии которой она вряд ли догадывалась. Мало кто из женщин умеет так держать спину Даже в одежде из мешковины эта девушка выделялась бы среди толпы роскошно одетых представительниц своего пола. Он сразу же увидел, что мадемуазель Вернье наделена этим божественным даром, известно ей об этом или нет. На ней было простое платье с пышной юбкой, которое мало чем отличалось от тех, что носили другие молоденькие продавщицы, которым дозволялось шить себе платье любого фасона в пределах разумного из хорошего черного шелка, но на ней оно смотрелось невероятно изысканно.

— Уверен, мы поладим, — дружелюбно сказал Уорт, желая наладить контакт, что обычно не представляло для него сложности, когда дело касалось женщин. — Насколько я понял, вы уезжали из Парижа и вернулись совсем недавно.

— Мне разрешили съездить домой, в Клермон-Ферран, чтобы помогать ухаживать за захворавшим членом семьи, который теперь, по счастью, полностью поправился. — Она по-прежнему держала дистанцию, надежно схоронившись в собственной скорлупе от власти его обаяния, которое он намеренно пустил сейчас в ход.

— Должно быть, вы прекрасная сиделка.

Лесть на нее не подействовала.

— Я всего лишь выполняла строгие указания врача наравне с другими домочадцами.

Уорт почувствовал, что его мягко поставили на место, но настойчиво продолжал, исполненный самых лучших намерений:

— Вы давно работаете на Гажелена?

Она твердо посмотрела на него своими безмятежными голубыми глазами.

— Пять лет.

Он понял, что проявил бестактность. Девушки начинали обучаться с шестнадцати лет, значит, ей двадцать один год. Его ровесница. Она слегка покраснела, но стояла по-прежнему спокойно и с достоинством, собранная и прямая. Какая необыкновенная девушка, подумал Уорт.

— Значит, вы больше меня знакомы с этим отделом, — произнес он уже более деловым тоном, решив, что лучше сразу перейти к делу, и тогда все само собой образуется. — Я буду вам весьма признателен, если вы расскажете, что мы будем продавать, а также на каких полках и в каких ящиках хранится товар.

Она аккуратно, быстро и точно выполнила его просьбу, он внимательно все слушал и усваивал, но своим внутренним зрением фиксировал неосознанную грациозность каждого ее движения, как будто у него в мозгу непрерывно щелкал затвор этого новомодного изобретения — фотографического аппарата. Все ее движения были плавными, никаких судорожных угловатых ракурсов. Казалось, сами складки ее юбки округло перетекали одна в другую, и даже выбившиеся завитки ее волнистых волос колыхались, подобно перышкам, вдоль ее гладкой щеки.

Не догадываясь о том, с каким восхищением он смотрит на нее, Мари сразу обратила внимание на его талант продавца, когда в отдел зашла первая за день покупательница. Дама хотела приобрести короткую накидку, перемерила их все, но никак не могла выбрать между двумя похожими разных цветов.

— Какую же взять? — снова и снова спрашивала она и прикладывала к себе то одну, то другую, вздыхая и хмуря брови. И беспомощно обернулась к Уорту: — Скажите, что вы думаете?

Мари Вернье прониклась к Уорту сочувствием. Она знала по собственному опыту, как трудно угодить таким нерешительным покупательницам. Что бы он сейчас ни предложил, она тут же вообразит, что ей хочется купить другое, и все начнется заново. Но мсье Уорт с улыбкой предложил даме накидки, чтобы она могла получше разглядеть их.

— Этот цвет подходит к вашим глазам, мадам, — посоветовал он, слегка приподняв правую бровь, будто в этом он был уверен. — Вам всегда нужно выбирать то, что подходит к вашим глазам.

Удивленная дама с видимым удовольствием перевела взгляд с него на свои широко распахнутые глаза, отражавшиеся в зеркале.

— Да, разумеется, — согласилась она с еле заметным придыханием, сняла с руки накидку оливкового цвета и бросила ее на прилавок, оставив накидку темно-коричневого бархата. — Да, вы правы.

Мари была изумлена. У дамы действительно красивые глаза, и она, без сомнения, об этом знает, но Мари понимала, что ни ей самой, ни любому другому продавцу никогда не пришло бы в голову подвигнуть клиентку к самостоятельному решению, просто сделав ей ненавязчивый комплимент. Будь на его месте кто-нибудь другой, не столь уверенный и не с такими безупречными манерами, подобные слова показались бы грубой лестью. Мсье Уорт сказал правду, причем сделал это весьма изысканно.

Рабочий день продолжался, и вместе с ним возрастало уважение Мари к профессиональным способностями ее нового напарника. От нее не укрылась и некоторая его самоуверенность, но она понимала, что ему трудно не чувствовать себя в какой-то мере диктатором с его способностью управлять несговорчивым женским полом. Лишенная какого бы то ни было тщеславия, Мари могла лишь надеяться, что станет ему достойной напарницей в отделе, в котором, казалось, он уже первенствовал. Будет весьма благоразумно, решила она, не подпасть под власть его несомненного обезоруживающего обаяния.

От другой молоденькой продавщицы Уорт довольно скоро узнал ее имя. Он бы с радостью обращался к ней по имени в отсутствие покупателей, но ее вежливая официальная сдержанность исключала подобную смелость. Они прекрасно сработались, но, как только на ночь товар накрывался чехлами, их общение прекращалось. Мари быстро вынимала из специальной ниши под прилавком свой ридикюль и поспешно уходила к задней лестнице, чтобы присоединиться к остальным продавщицам, которые шли в помещение, называемое в шутку среди продавцов-мужчин «монастырем», куда им вход был запрещен (мужчины жили не на территории магазина). Но однажды он все-таки ступил на запретную лестницу. Мари забыла в нише свой платок — сложенный кусочек льняной материи с вышитым в углу инициалом. Он взял его и кинулся вслед за ней.

— Мадемуазель Вернье! Постойте.

Она уже почти дошла до верхней ступени, на ходу разговаривая с кем-то из коллег, и, быстро повернув голову, ахнула, увидев, что он уже преодолел четверть пролета. Подобрав свои пышные юбки, она сбежала ему навстречу и, схватив за руку, поспешно спустилась с ним с лестницы.

— Мужчинам не разрешается даже приближаться к этой лестнице, — торопливо объяснила она, оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, что его не заметил никто из начальства или дежурных администраторов. — Вам же об этом прекрасно известно!

— Даже для того, чтобы вернуть пропажу? — И он протянул ей платок.

Мари облегченно вздохнула, убедившись, что поблизости никого нет и его безрассудство сошло ему с рук. Очаровательно улыбнувшись, она взяла у него платок.

— Благодарю вас. Постараюсь больше не быть такой забывчивой. Я бы ни за что себе не простила, если бы из-за меня у вас возникли неприятности.

Чарльз стоял и смотрел, как Мари снова поднимается по ступенькам, надеясь, что она обернется, когда дойдет до верха, но она не обернулась. Беспокойство и одиночество овладели им, когда он, сняв свою шляпу с вешалки в мужской гардеробной, направился к себе домой, на чердак.

Утром на следующий день он пытайся определить, не заинтересовал ли он ее, но Мари была вежлива и любезна, как обычно, и ни словом не упомянула об эпизоде с платком. Ему все больше действовало на нервы, что она остается глуха ко всем его попыткам сблизиться, ведь он не держал в мыслях ничего дурного, и порой его раздражение выплескивалось в несвойственной ему нетерпеливости, которую она безропотно сносила, не меняя выражения лица и сохраняя прежнюю невозмутимость. Одна неделя проходила за другой, и каждый день он убеждался, что из них вышла превосходная рабочая команда, но его все сильнее и сильнее мучило сохраняемое ею отчуждение, которое он уже отчаялся нарушить.

Она ведь не может не знать, что нравится ему и вызывает у него восхищение. Чарльз пытался вспомнить хоть что-нибудь, что он мог упустить в момент их знакомства. И предпринял еще одну попытку наладить с ней контакт. Он дождался подходящего момента под вечер, когда в магазине уже почти не осталось покупателей. Мари, стоя на коленях, складывала в нижний ящик кашемировые шали, и, уложив оставшиеся на прилавке, он протянул их ей, присев рядом на корточки.

— Когда я только приехал в Париж, я остановился в доме, где жила одна девушка по фамилии Вернье.

— Да? — спросила она, не отрываясь от дела.

— Это была совсем юная особа по имени Луиза Вернье, кажется, ее удочерила швея, хозяйка этой квартиры. Я вот думаю, а не ваша ли она родственница.

— У меня довольно распространенная фамилия. В Париже наверняка живет не одна сотня Вернье. — И, закрыв ящик, Мари встала, держась за предложенную ей руку.

— Да, но вы как-то говорили, что родом из Клермон-Феррана. Кажется, Луиза говорила, что ее отец был родом оттуда.

Девушка удивленно взглянула на Чарльза.

— А как его звали? Может, он наш дальний родственник.

Уорт не помнил точно — то ли Жак, то ли Жан — и рассказал Мари, как приехал в Париж, про Луизу, которая сторожила могилу матери по ночам, пока ей не предоставили приют. Мари была глубоко тронута, представив себе положение девочки.

— Какая трагическая история. А ее мать, вы говорите, была ткачихой и уроженкой Лиона?

— Да. Это вам о чем-нибудь говорит?

Она покачала головой:

— Нет, но все это крайне печально.

Не сказав Чарльзу ни слова, Мари написала домой, чтобы навести справки об отце Луизы Вернье, которого звали то ли Жак, то ли Жан. Ей подтвердили, что звали его Жак, что он происходил из семейства с такой же фамилией, с которым, однако, они не были в родстве, и что сбежал с ткачихой из Лиона. Через три года после их исчезновения эта женщина, которая стала к тому моменту его женой, в письме уведомила его родню, что муж умер от туберкулеза.

Это известие тронуло добрейшее сердце Мари. Она спрятала письмо, почти жалея о том, что не состоит хотя бы в отдаленном родстве с Луизой Вернье, иначе тогда у нее была бы возможность подружиться с этой девочкой, пережившей столько несчастий и почти не знавшей родительской любви, которой у нее самой было с избытком в самые трудные годы ее жизни.

В одно особенно хлопотливое утро в отделе, в котором работали Мари с Уортом, появилась некая покупательница, находившаяся у хозяина на особом счету. Она вплыла в отдел, царственно покачивая перьями на шляпке, в развевающейся накидке, со спрятанными в соболиной муфте руками, окруженная облаком тонкого аромата последних духов от Герлена. Это была мадам Мари-Тереза де Ган, богатая влиятельная вдова, известная всем служащим «Мезон Гажелен», за исключением Уорта, который работал здесь относительно недавно. Она жила в замке на Луаре и время от времени наведывалась в Париж по делам и для развлечений, в число которых также входило щедрое обновление ее гардероба в заведении мадам Пальмир. На этот раз она приехала в Париж, чтобы посетить церемонию выпуска военной школы, которую закончил ее сын Пьер. При ее появлении к ней бросились старшие продавцы и даже сам мсье Гажелен. Ее приход наэлектризовал атмосферу в магазине.

Мадам де Ган объявила, что ей нужно. Ей нужна изысканная вечерняя шаль, чтобы оттенить ее новое платье из черного бархата от Пальмир.

— Прошу сюда, мадам.

Она позволила кланяющимся помощникам препроводить себя к одному из золоченых стульев. Уорт, работавший с покупательницей в другом конце отдела, краем глаза взглянул на мадам де Ган. Он мгновенно узнал в ней самый ненавистный тип клиентки, которой ничем нельзя угодить.

Мари без устали обслуживала мадам. Выкладывала перед ней шаль за шалью требуемых расцветок. Гора из шелка и кружев росла на полированной столешнице, но тщетно Мари пыталась подобрать что-либо для своей клиентки. Мадам де Ган только презрительно качала головой, насмехалась над всем, что бы ей ни показали.

Уорт внимательно наблюдал за вдовой. Он догадался, на какой шали покупательница может остановить свой выбор.

Уорт дождался, когда мадам де Ган заскучала, насмотревшись на то, что ей предлагали. Стало ясно, что Мари ей ничего не продаст. Быстро выдвинув ящик, Уорт вытащил из него красивую белоснежную шаль и, смахнув в сторону остальные, разостлал перед мадам де Ган сверкающий шелк.

— Мадам, в театре будет много цветов. Вам не нужно с ними соперничать. Затмите их всех! На вас будет черное бархатное платье и бриллианты. А что может быть более броским, чем утонченный чисто белый цвет?

Мадам де Ган сразу поняла, что он прав.

— Я не уверена, — попыталась она слукавить, не желая сдаваться из принципа.

Уорт повернулся к Мари:

— Позвольте, я накину эту шаль вам на плечи, чтобы мадам де Ган убедилась, как великолепно смотрится шаль. Пройдитесь немного туда и обратно, — велел Уорт. — Пройдитесь, — мягко, но настойчиво повторил он и заметно подтолкнул Мари вперед.

И она вышла. Застенчивость казалась ее личным несчастьем, девушка боялась всеобщего внимания, стеснялась. Но сейчас она грациозно, без всякого самодовольства и жеманства ступала по ковру, величественно держа голову. Шаль была китайская, с шелковой вышивкой, на плечах Мари, на фоне ее черного шелкового платья, она смотрелась великолепно.

Глядя на нее, Уорт в который раз подумал, что никогда еще ни одна женщина не была столь прекрасной моделью. Она прошлась по ковровой дорожке и медленно развернулась, несколько дам подошли поближе. Продавцы вытягивали шеи. Мари, не смея смотреть по сторонам на собравшихся, не отрываясь глядела на Уорта, надеясь, что он остановит ее и прекратит эту муку. Чарльз смело смотрел ей в глаза, и в его взгляде сквозили поощрение, восхищение. Много позже, когда Мари вспоминала эту бесконечную прогулку в сотни миль по ковру под его упорным взглядом, который поддерживал ее, словно держал за руки, она поняла, что именно тогда в ней зародились первые проблески любви к нему. Уорт смотрел на нее как на единственную женщину, достойную носить дивную одежду, которую он мечтал изготовить из знакомых и любимых тканей по своим многочисленным эскизам.

— Еще раз, — попросил Чарльз, когда она подошла ближе. Мари повиновалась, по-прежнему смущаясь, шаль соскользнув с плеча, выглядела еще роскошнее.

Мадам де Ган встала.

— Я беру белую шаль, — надменно произнесла она и добавила: — Пришлите ее в мой номер-люкс в гостинице «Дофин» на улице Риволи не позднее четырех часов.

Уорт поклонился, как делал всегда, и проводил мадам к экипажу. Когда он вернулся, толпа уже рассеялась, кто-то из помощников упаковывал шаль, Мари не было. Преисполненный ликования от продажи, он бросился на поиски и через несколько минут нашел ее в одном из хранилищ: она стояла, прислонившись к стене и прикрыв глаза рукой. Чарльз встревожился и, задернув дверь бархатной шторой, чтобы им никто не мог помешать, подошел к ней.

— Что случилось? Вам плохо?

Она опустила руку и покачала головой:

— Все в порядке. Сейчас пройдет.

Он увидел, что ее бьет дрожь, на лице застыло страдание, зрачки расширились и приобрели почти фиолетовый оттенок. Едва контролируя свое возбуждение, он понял, что она сбросила свою защитную маску, и окинул ее внимательным взором.

Не желая мучить Мари, Чарльз потянулся к графину с водой и к стакану, налил ей немного воды.

— Вот. Выпейте.

Понимая, что вода ей не поможет, она все-таки сделала глоток, чтобы угодить ему.

— Благодарю вас. — Она вернула ему стакан и храбро выдавила из себя улыбку, решив, что больше не будет так безропотно соглашаться на подобные испытания. Мари считала свою застенчивость постыдной слабостью, глупостью и боролась с ней в одиночку. Она хотела сказать как можно более спокойно, но ее выдавал дрожащий голос:

— Слава богу, что шаль все-таки купили. И все благодаря вашему дару. Сама я бы не осмелилась предложить ей белую, ведь она просила показать цветные.

Уорт был доволен собой.

— Это целиком ваша заслуга. Не я, а вы продали шаль. Просто дама увидела вас в этой шали и решила, что на ней она будет смотреться точно так же. Но никогда, даже через тысячу лет, ни одна женщина не сможет сравниться с вами в элегантности.

Щеки ее мгновенно вспыхнули от столь экстравагантного комплимента, и глаза снова засияли.

— Вы безмерно преувеличиваете, мсье Уорт.

— Я еще никогда в жизни не был так искренен, как теперь, — тихо, но настойчиво возразил он.

В этом она могла не сомневаться. Он говорил с таким жаром, что видно было, как бьется жилка на шее. Все его мужское обаяние, страстность и долго сдерживаемое желание наполнили собой тесное помещение, и она вдруг поняла, как близко он стоит, чтобы в любой момент, не удержавшись, обнять ее. Ею мгновенно овладела восхитительная сладчайшая паника, и без малейшего кокетства она сделала соблазнительный шаг в сторону. Уже собравшись отдернуть бархатную штору, чтобы вернуться на свое рабочее место, она обернулась через плечо и посмотрела на него своими сапфировыми глазами, в которых читалась искреннейшая привязанность.

— Мне еще никогда не говорили столь трогательного комплимента. Вы даже не представляете, что он для меня значит.

Она сказала правду. Для нее это означало, что никто не узнал о ее тайных муках. Мари вышла из сумрачного хранилища, оставив Чарльза там одного. Уорт понял, что влюблен.

На протяжении нескольких последующих недель Уорт не продвинулся в своих ухаживаниях. Мешала врожденная застенчивость Мари. И хотя девушке претило прохаживаться перед покупательницами в шалях и мантильях, но с его легкой руки ей теперь приходилось делать это постоянно, так как продать можно было втрое быстрее, если Мари демонстрировала вещь на себе. Продаж в их отделе стало больше. Уорт догадался, как Мари неприятно демонстрировать наряды, но не сомневался, что со временем девушка привыкнет к всеобщему восхищению, и любил ее еще больше за ее скромность.

Произошло еще одно событие, благодаря которому внимание публики к ней возросло. Мари нужно было новое рабочее платье, потому что, согласно требованиям магазина, выглядеть надо было всегда элегантно. Зная, что Уорт профессионально разбирается в шелке, она спросила его совета, какой шелк ей лучше выбрать, он остановился на рубчатом, и она смиренно одобрила его выбор. Купив в тот же день ткань, она отнесла ее в швейную мастерскую. Следующий день приходился на воскресенье, поэтому Мари пошла на мессу. Выйдя из огромного храма, она увидела поджидавшего ее Уорта. Тот стоял, не обращая внимания на колючий ветер, и держал подмышкой папку. Чарльз учтиво снял шляпу, девушка была и удивлена, и рада его видеть.

— Мсье Уорт! Что вы здесь делаете?

— Я дожидался вас, чтобы пригласить на чашку кофе. А заодно показать кое-какие эскизы. Надеюсь, вам будет интересно.

Это ее заинтриговало. Многие в Париже пробовали себя в живописи, но она даже не подозревала, что ее напарник — один из них.

Чарльз заказал кофе. Когда передними поставили чашки, он открыл свою папку. В ней оказались схематичные, но довольно четкие эскизы какого-то платья.

— Так я вижу ваше новое платье, — нервно пояснил Чарльз (он не выносил критики и не знал точно, как она отреагирует). — Думаю, что оно будет не только прекрасно на вас смотреться, но и подчеркнет красоту тех шалей и мантилий, которые вы показываете клиенткам.

Мари разглядывала рисунок в благоговейном восторге. Платье было красивое, довольно простого покроя, с замысловатыми вытачками, расходившимися по лифу как солнечные лучи, и незаметным бархатным кантом, подчеркивавшим стоячий воротник и манжеты. С глубоким вздохом девушка подняла на Чарльза сияющие глаза.

— Изумительное платье. Я в него просто влюбилась. Боюсь, правда, что гажеленовские портнихи растеряются при виде всех этих вытачек.

От такой похвалы его лицо засияло. Все напряжение мигом прошло, и Чарльз с энтузиазмом посвятил ее в свой проект:

— Ничего страшного. Меня, помимо всего прочего, обучали еще и шитью, к тому же я приготовил для них подробнейшие выкройки. Единственное, за чем мне хотелось бы проследить, так это за примерками.

— За примерками? — переспросила Мари смущенно. — Но примерка, как всегда, будет одна.

— Только не с моим платьем. Оно должно быть сшито идеально. У вас красивые плечи, но я сомневаюсь, что они совершенно одинаковы. Люди — не геометрические фигуры, а портные, насколько я успел заметить, почему-то всегда думают именно так.

— Да, пожалуй, вы правы, — согласилась она. — Скажите, а вы придумали фасон, когда выбирали ткань мне на платье?

— Я придумал его, как только прикоснулся к ткани.

— У вас есть и другие наброски?

Он радостно улыбнулся:

— Я постоянно что-нибудь рисую.

Мари оробела.

— А вы не могли бы мне их показать? Нет, не для того, чтобы подобрать что-то, — торопливо стала она уверять, — я думаю, что ничего не может быть лучше этого платья, которое вы придумали для меня. Просто мне ужасно любопытно.

Чарльз не замедлил воспользоваться этой возможностью.

— Может, встретимся в следующее воскресенье в том же самом месте и в то же время, тогда я покажу их вам? А потом можно будет прогуляться и где-нибудь пообедать.

Она согласилась. Потом ей пришлось уйти — она встречалась с подругами. Он смотрел ей вслед, жалея, что не может к ней присоединиться. Придя в магазин на следующее утро, Уорт первым делом отыскал самую опытную портниху и объяснил, как надо сшить платье для Мари. Портниха сперва засомневалась, но потом убедилась, что и выкройка, и его советы помогут ей справиться со всеми сложностями. Примерка должна была состояться через десять дней.

Следующее воскресенье, когда он, как было условлено, встретился с Мари, было для Чарльза решающим. Он впервые показал кому-то свои рисунки. Уорт снова открыл папку, настороженно вглядываясь в лицо девушки. Она невольно ахала в искреннем восторге, рассматривая рисунки. Просмотрев их все, откинулась на спинку стула, пораженная необычностью фасонов.

— Я никогда не видела ничего подобного, — восторженно проговорила Мари. — Если их когда-нибудь сошьют, они очаруют всех.

Чарльз улыбнулся и закрыл папку.

— Мне очень приятно, что вам понравились мои рисунки. Если настанет день, когда мои эскизы воплотятся в жизнь, я бы хотел, чтобы вы носили самые лучшие платья.

Он впервые намекнул на серьезность своих намерений, Мари вздрогнула, осознав вдруг, какую честь он оказал ей, показав свои эскизы. Он больше не говорил об их отношениях, а пустился излагать свои давно лелеемые мысли об истории развития моды. Уорт рассказал, как сожалеет, что мода застыла и не развивается, установив для всех женщин один и тот же жесткий стандарт, поэтому все женщины одеваются однообразно. Мари слушала как зачарованная, потрясенная его талантом. В безмолвном восхищении она дотронулась ладонью до его руки. Он тут же накрыл ее своей, глядя ей в глаза. Теперь он знал, что между ними установились особые отношения.

Выйдя из кафе, они прошлись по Итальянскому бульвару, смешавшись с толпой гуляющих, потом пообедали в небольшом ресторане и отправились в Ботанический сад, где уселись на парковую скамью. Теперь у них наконец-то появилась возможность свободно поговорить. Впервые обращаясь друг к другу по имени, они поведали истории своих жизней.

И для Уорта, и для Мари этот воскресный день промелькнул как одно мгновение.

— Прогулка была чудесной, — улыбнулась она и протянула ему руку.

Чарльз смело пожал ее пальчики сквозь тонкую кожу перчатки.

— Вы погуляете со мной и в следующее воскресенье?

— С огромным удовольствием.

Уорт даже не представлял себе, как бы он пережил отказ.

После работы у Мари состоялась первая примерка в пустом швейном цехе. Портниха оставила платье на одном из рабочих столов, и, надев его, Мари окликнула поджидавшего ее Уорта. Платье ей очень понравилось, она вертелась перед высоким зеркалом, восторженно разглаживая крошечные сборки, веером расходившиеся вдоль лифа.

— Оно прекрасно! И какое элегантное! У меня никогда не было такого платья… — Но тут девушка замолчала и перестала кружиться, увидев разгневанного Чарльза.

— Так и знал, что эти криворукие швеи все испортят! — закричал он, разозлившись, что придуманный им наряд не довели до совершенства. — Вы только посмотрите, как пришит рукав! — И он рванул его. — Воротник пришит косо миллиметра на два минимум, вытачки на спине завысили, сборки на поясе неровные! — Схватив ножницы, Уорт стал распарывать все, что оскорбляло его взор.

— Нет! Пожалуйста, не надо! — Мари задыхалась от ужаса, прижимая к себе отпоротые детали платья.

— Все нужно заново заколоть и приметать. Я сейчас сам все сделаю. — Он распорол еще несколько стежков.

— Умоляю! Хватит!

Эта отчаянная мольба заставила его остановиться. Он вздрогнул, увидев ее обнажившееся молочно-белое плечо и то, как она прижимает к себе перед лифа, отчаянно пытаясь прикрыть глубокий вырез низкой сорочки, обшитой кружевом. Но не отвел взгляда. Мари была невероятно красива.

— Это не займет много времени, — сказал он ошеломленно. — Я уже распорол все, что нужно.

И, принявшись за платье, Чарльз добился совершенства. Мари стояла неподвижно, опустив ресницы, то краснея, то бледнея. Ему безумно хотелось обнять ее и впиться губами в шею, когда застегивал пуговицы на спине. От невероятного напряжения лоб покрылся испариной, Уорт был так взволнован, что у него тряслись руки. Когда все было готово, Мари подняла голову и снова посмотрела в зеркало.

— Да, — еле слышно произнеса она. — Теперь платье гораздо лучше. Понимаю, почему вы были недовольны.

Уорт вышел.

Представ перед ним в нижних юбках, Мари зажгла в нем нежную страсть, которая не угасала до конца его дней.

Следующая примерка прошла как по маслу. Потребовалось всего лишь укоротить на два миллиметра одну манжету. Когда Мари впервые пришла в этом платье в магазин, все продавщицы слетелись к ней, как пчелы на нектар, громкими восклицаниями выражая свое одобрение.

Она была счастлива.

— Его придумал мсье Уорт. Да, он просто молодец. Да, вы правы, очень оригинальное. Я чрезвычайно польщена, что мне так повезло. Мне очень приятно, что вам понравилось.

Это было утром. В течение всего рабочего дня покупательницы выспрашивали, кто сшил платье молодой продавщице из отдела шалей, не стал ли «Мезон Гажелен», помимо накидок и пальто торговать готовыми платьями? Мари тоже засыпали вопросами, многие дамы испытали разочарование и досаду, узнав, что столь элегантнейший наряд купить нельзя.

С того дня все только и делали, что засыпали Мари вопросами и комплиментами. В отличие от показа шалей, ей доставляло гордость и счастье демонстрировать талант своего английского напарника.

Увидев, что ему наконец-то выпал шанс, которого он давно дожидался, Уорт решил поговорить со своим начальником. Он с энтузиазмом изложил свою точку зрения мсье Гажелену и его новому деловому партнеру, мсье Обиге.

— Вы могли бы заготовить серию платьев по моим чертежам точно так же, как запасаетесь готовыми накидками. Если они будут муслиновыми, то покупатели смогут выбирать себе ткань, которой вы торгуете оптом и в розницу. Я не сомневаюсь, что дело пойдет в гору. Просто нужно расширить швейный цех и основать отдел по шитью дамского платья, который утроит прибыль не только от оптовых и розничных продаж, но и от изготовления платья.

Наступило долгое молчание. Мсье Гажелен, оскорбленный до глубины души, копил свою ярость.

— Вы хотите превратить мое прекрасное заведение в заурядное ателье! — Его голос дрожал от возмущения. — Позвольте напомнить вам, что «Мезон Гажелен» славится давней приверженностью хорошему вкусу и изяществу. Мой ответ — нет. Более того — никогда! — Тут мсье Гажелен вспомнил, что у него есть еще и партнер, и почтительно обратился к нему: — Вы не согласны, мсье?

Мсье Обиге не отличался большой фантазией:

— Будем считать, что этого разговора не было, — жестко ответил он.

Уорт воспринял этот удар чрезвычайно болезненно. Его взбесило и ожесточило, что от его идеи так легко отмахнулись. Мари успокоила его, призвала к терпению, ведь мсье Гажелен с мсье Обиге не справятся с упрямством клиентуры.

Мари была для Чарльза счастьем. Теперь они каждое воскресенье проводили вместе. Множество раз самым ненавязчивым и невинным образом она давала ему понять, что догадывается о его чувствах, но он так пока и не осмелился заговорить о своей страсти.

В теплый майский воскресный день они в компании друзей отправились в наемном экипаже на экскурсию в Версаль. После реставрационных работ, проведенных в результате личной заинтересованности короля в сохранении культурного наследия своей страны, картинные и скульптурные галереи открылись для публичного посещения. Мари хотела посетить дворец, но почему-то, как только их спутники скрылись в огромном здании, они с Уортом по молчаливому согласию направились в сторону садов и фонтанов. Они ступали почти неслышно по роскошной траве. Казалось, все вокруг было пронизано волшебством. Чарльз был напряжен и сосредоточен, и Мари поняла, что он ищет место, где они могли бы уединиться.

Они вышли к старинной каменной скамье, стоявшей на покрытых лишайником лапах-ножках под пологом фиолетовой сирени в густой роще. Усадив ее рядом с собой, Чарльз взял ее ладони в свои, и их пальцы переплелись. Он поднес ее руки к губам и поцеловал их. Она едва дышала, сердце бешено колотилось у нее в груди. И, когда он взглянул на нее, ни его напряженном лице отразилась такая любовь, а во взгляде — такая нежность, что она поняла, что он сейчас скажет.

— Я люблю тебя, Мари. Всю жизнь я буду любить только тебя, всем сердцем и всей душой.

И она утонула в его объятиях. Это был первый в ее жизни поцелуй. Он не выпускал ее из объятий, и она обвила его шею руками, из ее пересохшего горла вырвались нежнейшие слова:

— Я тоже люблю тебя, милый Чарльз. Это самый счастливый день в моей жизни.

Он снова поцеловал ее, но только собрался повторить свой поцелуй, как в роще появилась компания ребятишек, решивших поиграть здесь в мяч, и их уединение было нарушено. Улыбнувшись друг другу, Чарльз и Мари поднялись со скамьи и рука об руку вернулись во дворец, и, хотя они послушно посетили все галереи, видели только друг друга. Все остальное было как в тумане. Когда они ехали обратно в Париж, он обнимал ее за талию, и они смотрели друг на друга в блаженном молчании среди весело болтавших пассажиров, онемев от чувства взаимной любви и осознания того, что они созданы друг для друга.

Пока они не могли строить планы на будущее. Мари и Чарльз понимали это. Подобно тысячам молодых парижских влюбленных, в этот майский день они даже не заговаривали о свадьбе. Для совместной жизни у них не было ни жилья, ни денег. У Мари — только мизерное жалованье. Заработок Уорта не позволял ему содержать жену. Они утешались тем, что, в отличие от других пар, пользовались завидной привилегией ежедневно наслаждаться обществом друг друга. Лишь одно омрачало их союз. Как Мари ни старалась, ей не удалось преодолеть своего отвращения к публичному показу одежды, и она избегала этого при всяком удобном случае, из-за чего вещь порой оставалась непроданной. Это стало единственной причиной их редких разногласий, а позднее и ссор. Чарльз понимал только одно: чем больше товара они смогут продать, тем больше будет прибыли у Гажелена и тем скорее повысят жалованье, и тогда они смогут пожениться. Уорт постоянно приводил этот аргумент. Мари скрывала от него всю глубину своего унижения, которое испытывала во время променада по ненавистной ковровой дорожке.

Уорт придумал для любимой платье с гофрированными вставками в изящной струящейся юбке. Взглянув на него, покупательницы загорались желанием купить такое платье. Разочарованные в своем желании, они выражали недовольство владельцам, те были в полной растерянности, не зная, как понимать это желание покупательниц, а среди тех, кто мечтал носить такие же платья, как эта жалкая продавщица, было множество знатных дам! Что с ними со всеми творится? Мсье Уорт перевернул с ног на голову давно установившиеся порядки торгового дома.

Мари гордилась своим новым платьем, так же как гордилась и последующими, гораздо более экстравагантными, но она не забыла того первого, с бархатной обшивкой, которое придумал для нее Уорт. Оно таило в себе тайну, известную лишь двоим. Чарльз вложил в него всю свою душу. Оно было рождено его неизмеримой любовью к ней.