Доставка дивана, обитого светло-голубым шелком, и шести кресел, а также изготовление приставного стола для лорда Бэрлингтона не дали немедленных результатов. Миссис Доррингтон без больших проволочек рассчиталась по счету, однако потока заказов, на что надеялся Томас, не последовало. Он никак не мог знать, что имел дело с одной из тех женщин, которые любят держать в неведении своих подруг и, сколько бы ни говорили о выгодной цене, не раскроют, кто сделал эту красивую мебель, точно так же как не станут называть ингредиенты особенно вкусного пудинга. Но у нее была невестка, с которой она весьма недружелюбно соперничала в остроумии и, проиграв одну такую стычку, невольно произнесла имя Чиппендейла. В тот же день невестка, назвавшись миссис Клайв Доррингтон, заказала Томасу диван еще больших размеров с комплектом кресел и обивкой из переливчатой парчи. Ее матери, которую она взяла с собой, понадобилась каминная сетка. Примерно в это же время в Лондон вернулся лорд Бэрлингтон, рассчитался со своим давно просроченным долгом и решил, что ему надо заказать несколько новых книжных шкафов. Несколько других человек из высшего общества по его рекомендации также заказали ему разные вещи. Это никоим образом не означало, что заказы потекут бурным потоком, но образовался стойкий ручеек и книги заказов Томаса стали заполняться.

Томас вернулся от одного клиента и нашел записку, оставленную за время его отсутствия ливрейным слугой, в которой значилось, что ему следует явиться с рисунками обстановки столовой по адресу на элегантной площади Сохо. Он проверил, все ли в порядке в мастерской, затем снова сел на коня и отправился в путь. Конь стал необходимостью, поскольку Томас начал все чаще посещать клиентов. Это был красивый серый в яблоках конь, которого он взял в качестве оплаты, когда один его собрат по профессии не смог рассчитаться с просроченным долгом и предложил ему скакуна. Ему нравилось приезжать с важным видом, который плохо сочетался с раболепным отношением, какое приходилось выказывать клиентам из светского общества. Все его независимое и самонадеянное существо восставало, когда надо было кланяться, расшаркиваться и молча выносить снисходительное и покровительственное отношение таких людей, но он считал, что до конца разыгрывает вынужденную роль, а в самом деле это почти то же самое, как если бы он выступал на освещенной сцене.

Томас достиг площади Сохо. Указанный в записке адрес привел его к внушительному особняку из кирпича розоватого цвета, построенного в середине прошлого века. Его впустили и провели в гостиную, обшитую темно-голубым шелком с вкраплениями белых и золотистых оттенков. В гостиной никого не оказалось, он стоял, оглядываясь вокруг себя, и определил, что тяжелая, позолоченная мебель с инкрустированным акантом и головами богинь является творением Уильяма Кенте и, по его мнению, совершенно устарела. Томас сам любил использовать акант в качестве украшения, но не вырезал его в каждом дюйме позолоченного дерева, которое уже украсили гирляндами, дельфинами и парой русалок для ровного счета. Еще больше акантов, свитых в веревку толщиной с бедро человека, образовали раму огромного зеркала над камином. Пока он смотрел, в зеркале возникло отражение молодой женщины, остановившейся на пороге двери позади него. Он сразу узнал ее.

— Изабелла!

Он резко обернулся к ней, она подошла, лучезарно улыбаясь, и протянула к нему руки.

— Томас! Томас! Кто бы мог подумать, что мы встретимся еще раз? Я хотела преподнести тебе сюрприз и распорядилась, чтобы в записке не упоминалось мое имя!

— И какой радостный сюрприз! — Он взял ее руку. Оба широко улыбались, испытывая обоюдную радость от новой встречи. О том, чтобы обняться или поцеловать друг друга, и речи не было, ведь с того лета в Ностелле прошло слишком много времени. На взгляд ему показалось, что она из девушки чудесным образом превратилась в зрелую женщину, а ведь он в те бурные и опьяняющие дни горел желанием ускорить этот процесс. Невинный румянец сменился отточенным спокойствием и уверенностью, властным наклоном головы и мудростью, которая светилась в синих глубинах глаз. На ней не было других украшений, кроме ниточки жемчуга на шее, платье кремового цвета подчеркивало густой ореол золотистых волос, украшенных лишь оборкой от чепчика, тонкой как ее кружевной передник, ставшей еще одним капризом моды в среде тех, кому никогда не приходилось пачкать руки.

— Как хорошо ты выглядишь! — сказала она. — Какой ты стройный и сильный! Лондон точно пошел тебе на пользу, хотя ты, наверно, тоскуешь по йоркширскому воздуху, пропахшему болотом. Ты уже давно в столице? Ах, как много мне хочется услышать от тебя.

— Сначала скажи, как тебе удалось обнаружить мою мастерскую, — с любопытством поинтересовался он.

— Мне понравился красивый диван и кресла молодой миссис Доррингтон. Я своим ушам не поверила, когда она сказала, что их сделал некий мистер Чиппендейл. Мне почему-то казалось, что ты все еще в Йорке.

— Я видел тебя там во время выборов тысяча семьсот тридцать девятого года, когда твоего мужа избрали в парламент от партии вигов.

Томас вспомнил неожиданную стычку с Тренчем и, подняв брови и сжав губы, вопрошающе взглянул на нее.

Она тут же все поняла и, ободряя его, легко покачала головой.

— Натаниел так и не узнал, кто тогда был в библиотеке Ностелла. Сегодня мой муж заседает в Палате общин, так что сегодня тебе никак не придется встречаться с ним. А теперь пойдем и присядем.

Изабелла уже хотела направиться к дивану у камина, но он стоял и очень серьезно смотрел на нее.

— Наверно, ты презирала меня, когда услышала всю эту отвратительную историю.

На мгновение кончики ее пальцев легко, будто бабочки, коснулись его губ — она дала ему понять, что сейчас об этом не следует говорить. Изабелла смотрела на него столь же серьезно, как и он.

— Я помню только счастливое время, проведенное в Ностелле…

— Ты видишься с Сарой?

Ее лицо стало печальным.

— Нет. Последний раз я видела ее несколько дней до замужества. Однажды она явилась в имение Тренчей, но нас с Натаниелом там не было, и он, к счастью, ничего не узнал об этом. Он не из тех, кто прощает, и не разрешает упоминать даже ее имя. Одна кузина как-то написала моей матери, будто узнала Сару в театре в Лестере — она играла там роль в пьесе. Но больше я ничего не слышала.

— Сара стала актрисой, — сказал Томас. — Я случайно встретил ее в Воксхолле три года назад.

Глаза Изабеллы стали круглыми от удивления.

— Ты видел ее! Ну, расскажи мне обо всем, что она говорила и что тебе известно.

Они сели на диван, и он рассказал ей все, что Сара говорила о своих злоключениях. Затем они стали говорить о себе, Изабелла рассказала о своей жизни в качестве жены политика, он рассказал о том, как приехал в Лондон и начал свое дело краснодеревщика. Им подали чай, она разлила напиток из серебряного чайника. Оба продолжали беседовать. Выяснилось, что Натаниел в политике не жалел себя и его здоровье ухудшалось. Когда не было заседаний в парламенте, он до глубокой ночи изучал документы или дорабатывал свои записки.

— Такое впечатление, будто им движет какое-то безрассудство, — говорила она. — Хорошо, что парламент заседал лишь несколько месяцев в году, а то он точно загубил бы себя работой. Всякий раз, когда он свободен, мы возвращаемся в Йоркшир, но должна признаться, что не в силах считать имение Тренчей своим домом. — Изабелла оглядела комнату и сделала жест рукой. — Мы арендовали этот дом и живем здесь с первого дня приезда в Лондон. Разумеется, часть мебели принадлежит Натаниелу, несколько предметов завещал мне отец, а все остальное собственность хозяев этого дома. Сейчас договор об аренде истекает, и Натаниел решил приобрести жилище на Арлингтон-стрит. Для меня оно станет домом, который я смогу обставить по собственному вкусу, вот почему я с удовольствием пригласила тебя сюда как старого друга и человека, который сделает красивую мебель для многочисленных комнат нового жилища.

Это был заказ, масштабы которого поразили его.

— Изабелла, это честь для меня.

Она улыбнулась, видя, как он радуется.

— В качестве первого шага я просила тебя принести рисунки мебели для столовой. Мы по очереди обсудим каждую комнату и ее обстановку. Я устала от густых цветов, которые уже так долго остаются модными. Мне хочется, чтобы стены, обивка и занавески были светлыми и радовали глаз. Чтобы казалось, что дом залит солнечным светом даже в самые серые и туманные зимние дни.

Он ко всему подходил с практической стороны дела и облек в слова вопрос, который давно не давал ему покоя.

— У тебя нет детей, которым в таком доме обязательно понадобятся свои комнаты?

Она посмотрела на чашку с блюдцем, которые держала в руке.

— Нет. Для меня это большое горе и страшный удар для Натаниела, у которого от первой жены тоже не было детей.

— Сара говорила, что его первую супругу так и не предали земле, — тихо сказал он. — Это правда?

Она кивнула, с шумом отложила чашку с блюдцем и вскочила.

— Разве это не чудовищно! Разве пристойно, чтобы останки этой бедняжки все еще находились в доме! — Изабелла протянула руки к огню, горевшему в камине, будто от одной мысли о покойной жене Натаниела ей стало холодно. — Однажды я уже договорилась о том, чтобы тайно похоронить ее, однако Натаниел узнал об этом и помешал мне.

Томас встал с дивана и подошел к ней.

— Почему ты так и не бросила его?

Она посмотрела на него ясными глазами.

— По какой причине? Потому что он такой человек? Никто из нас не может ничего поделать со своим характером. Я искренне верю, что он не виноват в том, что не забывает нанесенные ему обиды и хочет мстить за них. Я вышла за него замуж по собственной доброй воле.

— Если судить по тому, что мне сказала Сара, то я в это не верю.

Изабелла не собирался отказываться от своих слов.

— Я сама приняла такое решение. Разве будет справедливо, если я погублю политическую карьеру Натаниела, поспешно бросив его только потому, что брак не получился таким, каким я представляла его с самого начала?

— Изабелла, а как же любовь?

Она посмотрела на огонь.

— Любовь? — насмешливо переспросила она. — Любовь — приятное слово, которым злоупотребляют, преследуя разные цели. Я слышу, как в обществе это слово произносят столь беспечно, будто оно не важнее высказывания о погоде. Любовь мне обещают те, кто хочет увести меня у Натаниела, но лишь увлечение, а не любовь приводят мужчину и женщину к короткой и страстной близости безо всякого доверия и верности. В этом и заключается ее волшебство и боль. — Изабелла подняла голову. — В моей жизни не нашлось места для любви. Я глубоко сожалею о том, что Сара не родила ребенка и не оставила его в имении Тренчей. Я бы воспитала его. Это заполнило бы пробелы в моей жизни, они есть, я это не отрицаю. — Она быстро повернулась к нему и храбро улыбнулась. — Однако хватит говорить о серьезных делах. Мне еще надо посмотреть рисунки, которые ты принес. Пожалуйста, покажи их. — Когда Томас заколебался, думая, что это мгновение совсем не подходит для столь мирских дел, она снова подбодрила его: — Давай же, дорогой друг. Ты пробудишь во мне новый интерес к обстановке первого дома, который я по-настоящему смогу назвать своим. Что может быть лучше этого?

Он разложил рисунки на приставном столе, чтобы Изабелла могла лучше рассмотреть и оценить их. Ей особенно понравился стиль парных столов с откидной доской из тропических сортов дерева, что позволит раздвинуть стол на необходимую длину. Они обсуждали фасон кресел, когда услышали, как в дом кто-то вошел. Изабелла коснулась руки Томаса.

— Это Натаниел! Что привело его из парламента в этот час? Надо узнать.

Она оставила его одного в гостиной. Томас невольно услышал разговор между мужем и женой. Натаниел говорил, что плохо чувствует себя. Изабелла просила мужа немедленно подняться к себе, пока она пошлет за врачом, но он не послушался ее, сказав, что отдохнет у камина и костоправ сможет осмотреть его там. Томас выпрямил плечи, когда Натаниел вошел в гостиную, тяжело опираясь о руку слуги. Изабелла положила еще одну подушку на кресло с подголовником, стоявшим у камина. Кожа на лице Натаниела под фиолетовыми жилками была серой, но он тут же насторожился и нахмурился, увидев незнакомца.

— Кто у нас тут?

Изабелла тут же ответила ему:

— Это мистер Чиппендейл, краснодеревщик, о котором я тебе говорила.

Соблюдая условности, Томас поклонился. Натаниел кивнул, позволил слуге подвести свое грузное тело к креслу и тяжело опустился в него. Изабелла принесла скамеечку для ног и уложила его ноги на нее. Затем она повернулась к Томасу. Тот уже догадался, что ему пора уходить.

— Благодарю вас за то, что пришли, мистер Чиппендейл. Вы не забудете принести другие рисунки мебели?

— Нет, мадам. Я с удовольствием принесу их.

Изабелла не смотрела ему вслед, а принялась ухаживать за мужем. Натаниелу принесли свежий чай, пока он ждал врача. Изабелла держала чашку, ибо его руки тряслись, будто он был парализован. Вскоре прибыл доктор Ступе и настоял на том, чтобы уложить больного в постель и пустить у него кровь. Уже потом, стоя за дверью спальни, врач сообщил Изабелле, что Натаниел слишком много работает — об этом она уже знала — и что он должен отдохнуть хотя бы неделю.

— Он каждый день принимает снадобье, которое я рекомендовал ему несколько месяцев назад? — поинтересовался доктор Ступе.

— Да, раз в неделю дочь мистера Редшоу, аптекаря, приносит его нам.

— Хорошо. Я дам мистеру Редшоу указание приготовить особый порошок, который снимет неприятное ощущение в груди пациента.

Изабелла вернулась к постели Натаниела и увидела, что тот уснул. Она поправила простыню под его головой, снова спустилась вниз в гостиную, где на столе все еще лежали рисунки Томаса. Изабелла коснулась их кончиками пальцев, ее тело напряглось от чувств, которые она сдерживала. Ей и в голову не приходило, что почти семь лет спустя снова испытает необычный прилив радости, видя его. Ей казалось, что все чувства угасли в сумбуре повседневной жизни, когда возникали иные проблемы, в развлекающих бурных светских мероприятиях, которые случались в имении Тренчей, хотя и на более умеренном уровне, когда ходила на них с Натаниелем во время длительных парламентских каникул.

Но все закончилось в то мгновение, когда она увидела эти черные глаза в зеркале над камином. Она удивилась не меньше Томаса, но по другой причине. Как же она допустила, чтобы его образ почти стерся в ее памяти? Разве можно было вообразить, что Изабелла снова встретит Томаса и в ней не проснется страстное желание, которое сказалось на ее чувствах сильнее, чем того хотелось? Когда она, стоя у камина, ответила на его вопрос о любви, то не покривила душой, сказав, что в ее жизни любви больше не будет. Только отрицая любовь, она могла смириться со своим браком. Как-то года через два после свадьбы она поверила, что Натаниел любит ее так, как можно полюбить другое существо, но Изабелла не смогла дать ему наследника, и он стал столь же нетерпим к ней, как к любому другому, кто не подчинялся его воле. С прошлой болезни, ослабившей его физически, Изабелла не сомневалась, что Натаниел оставил бы ее в имении Тренчей вместе с останками бедной Генриетты, если бы не было потребности в том, чтобы она ослепляла своим блеском Лондон на банкетах, балах-маскарадах и других светских мероприятиях, которые она так часто устраивала в доме на площади Сохо. Он с огромной радостью принимал членов королевской семьи и других выдающихся личностей, а она служила лишь полезным придатком для осуществления его парламентских целей — завоевать власть и положение в обществе. Только подавив все чувства, она могла терпеть человека, за которого вышла замуж. Как же ей вынести такое существование, если Томас вмиг разрушил все ее оборонительные сооружения?

Ее мечтания прервал дворецкий, сообщив, что пришла дочь аптекаря.

— Проведите мисс Редшоу в дом, — велела она. Изабелле всегда хотелось видеть Кэтрин Редшоу с тех самых пор, как она подружилась с ней два года назад. Чтобы проявить уважение к такому важному клиенту, отец позволял лишь члену семьи отнести снадобье Натаниелу, и как-то раз Кэтрин, обычно спокойная и разумная, пришла бледная, смущенная и была готова расплакаться. Изабелла подумала, что ее обидели на улице, ибо уважаемых женщин щадили не меньше, чем любовницу короля, даже если ее сопровождала охрана, чтобы держать на расстоянии тех, кто свистел и выкрикивал пошлости ради потехи. Изабелла предложила девушке сесть и налила ей в бокал наливку. Но Кэтрин Редшоу к такому напряженному состоянию привели совсем другие обстоятельства.

Изабелла привыкла, что люди изливают ей свои беды, и не знала, каким образом они догадываются, что она сострадает тем, кто попал в беду. Будучи неравнодушной слушательницей, она не находила ничего странного в том, что девушка открывает ей свое сердце, тем более что в возрасте между ними почти не было разницы.

Кэтрин влюбилась в офицера из королевского флота. Она встретилась с Джорджем Эндрюсом, когда его корабль причалил к Гринвичу и он зашел в аптеку ее отца за зельем, снимающим сильную головную боль, после того как всю ночь отмечал удачное возвращение домой. В тот день Кэтрин одна стояла за прилавком и дала ему капли. Она была хорошенькой, а он некоторое время провел в море. Не прошло и недели, как они стали встречаться при всяком удобном случае, вызывая тревогу и неодобрение у родителей девушки. Мистер Редшоу и его жена были против брака после столь мимолетного знакомства между ее дочерью и моряком, который мог отправиться в плавание и, служа родине, вернуться домой неизвестно когда. Как часто бывает в подобных случаях, сопротивление родителей лишь укрепило ее любовь к Джорджу Эндрюсу. Мимолетные встречи, тайный обмен записками лишь внесли дополнительные волнения и отчаяние в их романтическую привязанность. Кэтрин молила Изабеллу, чтобы та уговорила ее родителей и по взаимной договоренности привела морского офицера в дом на площади Сохо. Молодой человек был высок и смел, одет в темно-синюю шинель с золотистыми пуговицами, его бриджи до колен и чулки были снежно-белыми. Кэтрин все время смотрела на него томными глазами. Изабелла ожидала встретить донжуана, но вскоре поняла, что это открытый и честный человек, искренне желающий получить согласие родителей Кэтрин на брак. Изабелла обещала замолвить за него слово. Но это ни к чему не привело. Родители Кэтрин остались непреклонны. Джордж Эндрюс отправился в плавание, и судьба раз и навсегда решила этот вопрос. В Бискайском заливе корабль вступил в бой с противником. Во время сражения он получил смертельные ранения и его тело предали морю.

Кэтрин стала похожа на собственную тень. В основном благодаря Изабелле, навещавшей Кэтрин, приглашавшей ее к себе домой, бравшей с собой в загородные поездки в Хэмпстед и Ричмонд подышать свежим воздухом, та начала приходить в себя и к ней снова начала возвращаться жизнь. Но девушка стала непривычно серьезной. Казалось, будто вся беззаботность Кэтрин Редшоу исчезла в глубинах темно-зеленого моря.

Изабелла поздоровалась с Кэтрин, когда та вошла в комнату.

— Кэтрин, спасибо за то, что ты пришла так быстро.

— Изабелла, как себя чувствует мистер Тренч? — спросила Кэтрин, передавая ей пакет. Когда обе оставались наедине, они обращались друг к другу по имени, но в присутствие других, как того требовали приличия, соблюдали формальности, ибо фамильярность между двумя столь различными классами была неприемлема ни в кругах Кэтрин, ни в кругах Изабеллы.

— Трудно сказать. Сейчас он спит, но я должна разбудить его и без промедления дать ему эти лечебные порошки.

— Я могу помочь?

— Это было бы кстати.

Кэтрин сняла свой плащ и поднялась наверх вместе с Изабеллой. Она была высока, гибка, с осиной талией, изящной посадкой головы и плеч. Ее лицо было продолговатым и овальным, жемчужную бледность лица портила лишь одна отметина у виска, говорившая о том, что девушка когда-то перенесла оспу и оказалась среди тех немногих счастливых, кому удалось избежать следов от оспы, которая метила людей, не считаясь с их положением. Ее узкие серые глаза были широко расставлены, нос и подбородок отличались изящной формой. Она плотно сжала губы, после многих месяцев горя от утраты к ним вернулся розовый цвет. Ее волосы были теплого каштанового цвета, густые и шелковистые, они послушными кольцами ниспадали ей на спину. Она была младшей из пятерых дочерей, единственной, которая не вышла замуж и все еще жила с родителями. Если бы Кэтрин родилась мужчиной, то пошла бы по стопам отца и стала бы хорошим аптекарем. Он многому научил ее, она прочитала не одну книгу отца по анатомии и ботанике, а также те, в которых речь шла о традиционном лечении, фольклоре и суевериях. В аптеке, размещавшейся в глубине заведения отца, она чувствовала себя как дома, знала названия всех ядов, эмульсий, сиропов и тому подобное, умела готовить лекарства, смеси, отвары или размельчать в ступе все ингредиенты, которые входили в лекарства от различных болезней. Когда ей самой приходилось принимать решение — ибо случалось так, что женщины из скромности часто предпочитали консультироваться с ней, а не с ее отцом, — Кэтрин предпочитала средства из трав и мази, которые рекомендовал великий травник Николай Калпепер. Ее отец придерживался иной точки зрения и, подобно большинству врачей, верил, что великое множество целебных свойств содержится в козлином помете, моче самого пациента, жире земляных червей, яичках быка и других вещах подобного рода. Поэтому нечего удивляться, что мать считала аптеку неподходящим местом для дочери, но Кэтрин знала, что отцу нравится, когда она там бывает.

Кэтрин хорошо знала, что отец сам себе не хозяин, если дело касалось матери, и поэтому его следует заранее предупреждать. Тем не менее она совсем недавно была страшно потрясена, когда отец, признавшийся, что поступил так по наущению матери, взял одного из своих зятьев, Люиса Уикенхэма, в качестве партнера. Кэтрин была возмущена, ибо знала, что по навыкам и знаниям Люис намного уступает ей. Она уже не сомневалась, что отец позволит ей постепенно взять дело полностью в свои руки, просто оставив свое имя на вывеске. Вскоре у нее с Люисом начались постоянные ссоры. Льюис считал, что она должна заниматься исключительно доставкой лекарств важным клиентам, мыть бутылки или выполнять другие скромные обязательства. В тот день, к большому огорчению Люиса, доктор Ступе вызвал ее к прилавку и попросил изготовить порошки, срочно потребовавшиеся его пациенту, и как раз они лежали в пакете, который Изабелла принесла больному.

Натаниел все еще спал. Когда Изабелла тихо разбудила его, именно Кэтрин ловко высыпала порошок ему на язык и дала отпить глоток воды, чтобы лекарство казалось не таким горьким. Она умела обращаться с больными, хотя ухаживала исключительно за членами семьи, и только теперь поняла, как эту способность можно обернуть к выгоде Изабеллы. Натаниел ей не нравился, но она полюбила Изабеллу, будто та была ее сестрой, и высоко ценила дружбу с ней, которая завязалась как раз в то время, когда очень нуждалась в ней. Теперь появилась отличная возможность отблагодарить Изабеллу.

— Хочешь, я помогу ухаживать за твоим мужем? — спросила она, когда обе вышли из спальни. — Одной тебе будет трудно справиться.

Изабелла благодарно опустила глаза.

— Я была бы так рада, если бы ты смогла. Натаниел не позволит слуге притронуться к себе, а нанятые сиделки такие грязнули и неряхи. Я сказала доктору Ступсу, что справлюсь одна, как и в прошлый раз, когда Натаниелу тоже стало плохо. Думаешь, твои родители не станут возражать?

— Я уверена, что они согласятся, — уверенно ответила Кэтрин. Она знала, что ее родителям было нелегко отказать, когда Изабелла просила их позволить дочери хотя бы обручиться с Джорджем Эндрюсом, если немедленный брак исключен. Ни один человек, обладавший профессией или ремеслом, не хотел настроить против себя тех, кто в силу своей власти мог унизить их или причинить какой-то вред. Кэтрин знала, что если Изабелла была бы из тех, кого величают знатными дамами, то она бы обиделась при таком упрямстве и нашла бы способ, как закрыть аптеку или заставить ее семью переехать в другое место.

— Поезжай домой в экипаже и привези с собой все, что тебе нужно, — сказала Изабелла, почувствовав облегчение.

Кэтрин отлучилась ненадолго. Она скоро вернулась, распаковала вещи в комнате, которую ей выделили, и провела первую ночь у постели больного, дав Изабелле немного отдохнуть. Кэтрин не догадывалась, что лицо Изабеллы напряжено и от эмоционального шока после новой встречи с Томасом, и от тревоги по поводу болезни мужа.

За одни сутки подруги распределили между собой время ухода за больным, и все потекло по обычному руслу. Доктор Ступе приходил два раза в день, он тревожился о захворавшем политике больше, чем выдавало его лицо. К счастью, боли в груди утихли, и пациент становился все раздражительней и придирчивей, что было добрым знаком. К концу второй недели Натаниел уже сидел в постели, читал парламентские документы, диктовал письма своему секретарю, устроившемуся за столом и писавшему гусиным пером.

Изабелла радовалась, что не надо сидеть у постели больного. Помощь Кэтрин оказалась бесценной — девушка продолжала выполнять любую нудную работу ради здоровья Натаниела. К счастью, тот доверился ей, а это означало, что он не прочь на краткое время выпустить жену из поля зрения, чего не позволял во время предыдущей болезни.

Когда пошла третья неделя и Натаниел, которому доктор еще не позволял спускаться вниз, сделал несколько неуверенных шагов, опираясь на палку, Томас снова явился на площадь Сохо и принес Изабелле для просмотра вторую партию рисунков. Она пришла в восторг от красивых образцов мебели, и особенно от обстановки для собственной спальни. Эту мебель покрывал зеленый лак с вкраплением позолоченных цветов, кровать с балдахином была столь же экзотически украшена, занавешена Дамаском, перехваченным шелковыми шнурами, а кисточки оказались длиннее ее собственной руки. По ее поручению агент, отвечавший за дом на Арлингтон-стрит, отвел Томаса туда. Томас измерил все, что ему было нужно, и уже знал габариты комнат, которые придется обставить.

— Мне бы хотелось осмотреть дом вместе с тобой, — сказал Томас. — Осталось несколько вопросов, которые следует обсудить.

— Я встречу тебя завтра в полдень.

Изабелла почувствовала, как ее лицо залилось неясным румянцем, когда он посмотрел ей в глаза. Она также заметила, что он помнит, как они много раз договаривались встретиться в то лето, которое осталось далеко позади. Любовь, которую она так отчаянно старалась подавить, снова вспыхнула в ее сердце и захватила все существо. Изабелла быстро взглянула на рисунки, которые все еще держала в руках, боясь, как бы он не прочитал в ее глазах слишком много, и тут же попыталась исправить ситуацию.

— Никогда не думала, что стану твоей покровительницей, — сказала Изабелла напряженным спокойным голосом, предвещавшим взрыв чувств. — Однажды я просила сэра Роуленда стать твоим покровителем не в качестве заказчика, а мецената, оказывающего финансовую поддержку, пока ты не утвердишься художником по дереву, каким ты уже стал.

Наступило молчание.

— Ты просила его об этом ради меня? — выдохнул он, не веря своим ушам.

Такого поворота она ждала меньше всего. Ей хотелось вернуть разговор в коммерческое русло, чтобы заглушить все остальное, что между ними осталось невысказанным.

— Хорошо, что к моей просьбе не прислушались. Ты сам всего добился и можешь гордиться еще больше тем, что сделал это без посторонней помощи. Я не имела права вмешиваться в твою жизнь.

— Кто-кто, а ты имела на это право.

Изабелла почувствовала на себе его теплый, нежный взгляд. Будто ее ласкало дыхание Томаса. Будто его пальцы дотронулись до ее волос. Она вспомнила первые робкие поцелуи, ставшие неистовыми. Будучи женой другого мужчины, она пыталась стереть их из памяти и полностью забыть. Напрасно. Любовь, даже если она дремлет, не прислушивается к голосу разума.

— Теперь у меня появится право хвалить твою мебель перед другими, когда она будет готова и займет свое место в новом доме, — твердо сказала Изабелла. — И чем скорее я все решу, тем скорее наступит этот день. — Она снова подняла голову и, видно, взяла себя в руки. — Так что я прощаюсь с тобой до завтра.

В назначенное время Изабелла явилась в дом на Арлингтон-стрит, взяв с собой Кэтрин ради собственного спокойствия. Она решила, что ни в коем случае не должна позволить себе дать волю чувствам, ибо тогда они могли взять верх над ней, а в присутствии третьего человека такое вряд ли случится. Изабелла тут же заметила, что Кэтрин приняла ее приглашение осмотреть новый дом из чистой вежливости, ибо обычно она предпочитала возвращаться домой на пару часов, когда появлялась такая возможность. При других обстоятельствах Изабелла отпустила бы ее, но только не в этот раз. Хотя они стали подругами, Изабелла не очень полагалась на Кэтрин, ибо была слишком замкнута, чтобы доверять кому-либо свои сокровенные чувства. Она не сомневалась, что девушка не догадается, почему ее компания так необходима.

Они прибыли чуть раньше назначенного времени. Дом был с террасой красивых пропорций, просторными комнатами, красивыми каминами и потолками. Кэтрин невольно заинтересовалась домом и забыла о том, что в этот час ее отвлекли от собственных дел. Завершив предварительный осмотр, они сели у окна в лучах солнца. Глаза подруг прикрывали широкие поля шляп из итальянской соломки. Обе были в коротких накидках и широких светлых юбках, их модная одежда разнилась только покроем, что подчеркивало разницу между леди и дочерью аптекаря.

Томас прибыл, когда часы пробили полдень. Они услышали, как в пустом холле отдавались его глухие шаги. Изабелла позвала его.

— Я здесь, мистер Чиппендейл. — В присутствии Кэтрин она не стала называть его по имени.

Когда Томас вошел, Изабелла заметила его удивление тем, что она не одна. Это острое как боль сожаление смешалось с огромной радостью, что она не одна. Если бы не Кэтрин, Изабелла вскочила бы и бросилась бы в его объятия, невзирая на все возможные последствия. Она встала, представила подругу и задалась вопросом, ощущает ли он смятение ее чувств. Она знала, что все ее существо стремится дать им волю. Наверно, он догадался, почему она решила не встречаться с ним наедине, и поэтому ей было трудно посмотреть ему в лицо, чтобы узнать, что выражают его глаза. Разочарование? Или даже гнев, что она умышленно отказалась от столь удобного случая? Она начала говорить о своих заметках, которые дополнила записями карандашом, пока ждала его прибытия. Томас согласился с ее мнением и сделал встречные предложения. Из комнаты они вышли рядом и приступили к неторопливому и тщательному осмотру дома. Он показывал, как и где следует разместить некоторые предметы мебели, пользуясь сделанными ранее рисунками и набросками помещений, чтобы ей все стало понятно. Кэтрин шла следом за ними, прислушиваясь к их разговору, пока ей все не наскучило. Во время их беседы она выглядывала из окон, иногда притоптывала туфлей, невольно вздыхала, а однажды чуть не зевнула. Она обрадовалась, когда Изабелла собралась уходить и первой оказалась у экипажа, ожидавшего близ дома.

Месяц спустя Кэтрин вернулась в дом отца. За это время Натаниел немного поправился, он мог ходить по дому, гулять в саду, но все еще оставался беспомощным и нуждался в серьезном уходе. Доктор Ступе подбодрял его и был исполнен оптимизма, он считал, что больного следует всячески ублажать, и приводил доводы в пользу того, что ему еще какое-то время не следует возвращаться в Палату общин. Но эти доводы не могли обмануть даже ребенка. Временами Натаниел раздражался непомерным рвением врача, насмехался и грубил ему. Он упрямо отказывался от простых блюд, которые, по мнению Изабеллы, были легче для пищеварения, и сам решил поправить свое здоровье, требуя, чтобы ему каждый день за едой подавали устрицы и шампанское, жирный студень и большие порции бифштекса с кровью.

Он по мере возможности выезжал, совершал прогулки в экипаже, посещал дом на Арлингтон-стрит вместе с Изабеллой, когда она хотела взглянуть, как маляры и декораторы распоряжались выбранными ею цветами. Натаниел был там, когда она два или три раза встречалась с Томасом, и пожелал узнать все о том, как дом будет обставляться мебелью и сам распорядился насчет своего кабинета, который следовало снабдить книжными полками. Ему стало не по себе, когда парламент отправился на длительный перерыв, а он так и не смог ни разу появиться на его заседаниях. Натаниел решил оставить дела, касавшиеся нового дома, в руках заслуживающего доверия управляющего и отправиться в Йоркшир, где собирался провести несколько месяцев в спокойной обстановке и поправить здоровье.

Изабелле никогда так не хотелось уезжать из Лондона. Она несколько раз откладывала отъезд, пока Натаниел не потерял терпения и заявил, что они отправляются в путь на следующий день. Ей было трудно представить, как она сможет провести много недель, не видя Томаса, и, более того, ей стало совершенно невыносимо хамство мужа. Недавняя болезнь привела к тому, что у него часто менялось настроение. Муж нередко погружался в длительное раздумье, и Изабелле сначала показалось, что он серьезно озабочен своим здоровьем. Затем, по пути в Йоркшир, куда они ехали не спеша, чтобы не утомлять его, она со страхом подумала, что он вдруг стал испытывать к ней сильную неприязнь. Иногда, посматривая на него, пока они ехали в экипаже, она ловила на себе его сердитый и задумчивый взгляд, но он тут же отводил глаза.

Приехав в имение Тренчей, она не испытала облегчения. Изабеллу так терзало присутствие Генриетты, что она иногда посылала флегматичную, лишенную эмоций Эми в свою комнату впереди себя, затем просила другую служанку узнать, где находится несчастное создание, чтобы случайно не наткнуться на него. Единственное спасение заключалось в том, чтобы как можно больше времени проводить в парке. Она часами каталась верхом по пустоши, наслаждаясь свежим воздухом, волнистыми склонами, мягкой зеленой травой, которая тысячу раз меняла оттенки по воле солнца и погоды.

Эми, чьи глаза и уши были предельно остры, всячески старалась, чтобы Изабелла знала обо всем, что происходит в ее отсутствие. Джентльмены из других имений наведывались сюда и справлялись о здоровье Натаниела. Приходили также знакомые политики, а дамы, специально приезжавшие в имение Тренчей, выражали надежду на то, что скоро увидят ее. Начали поступать приглашения. Натаниел не хотел никуда ехать, чувствуя себя не совсем здоровым, а Изабелла послала кого-то в Лондон за новой партией порошков из аптеки Редшоу, которые тут же привезли. Мужу снова стало легче. Местный врач наведывался довольно часто, больше для того, чтобы выпить пару рюмок превосходного бренди Натаниела, и ограничивался лишь прощупыванием пульса. Он был вполне доволен тем, что лечение, назначенное доктором Ступсом, здесь можно продолжать с тем же успехом, что и в Лондоне.

Но вот Эми сообщила Изабелле, что осмотреть ее мужа прибыл другой врач. Тот уединился с больным на довольно продолжительное время, и Изабелла подумала, что муж узнает другое мнение относительно своего здоровья. Но когда он ни словом не обмолвился о визите другого врача, она подумала, что прежнее лечение остается в силе. Изабелла не могла спросить его об этом, ибо отношения мужа к ней стало очень враждебным. Часто они ели в полной тишине. Что бы она ни говорила, он не отвечал ей. Изабелла оправдывала такую ситуацию состоянием его здоровья и смирилась с новой, растущей враждебностью мужа к себе. Натаниел уже не мог подарить ей ребенка, а она подвела его в те дни, когда он был на это способен. Без наследника имение Тренчей со всеми землями отойдет к дальнему кузену, с которым Натаниел никогда не разговаривал и не виделся после страшной ссоры, которая случилась, когда обоим было не больше двадцати лет. Изабелла понимала, какие муки ему причиняет мысль, что все его огромное имение достанется его давнему врагу или старшему сыну этого врага. Ей никогда не приходило в голову, что за все это он отомстит ей, чтобы в то же время разрушить надежды дальнего кузена.

Однажды вечером Изабелла легла в постель и заснула, но проснулась после того, как в ее спальню отворилась дверь. В комнату проник свет свечи, к ногам ее кровати приближался Натаниел, опираясь на трость одной рукой, и держа канделябр в другой. Он был в том же камзоле из красной парчи, что за ужином, широкий галстук был запачкан вином больше прежнего, а лицо было зловеще фиолетовым. На мгновение Изабелле показалось, что он плохо чувствует себя и пришел к ней за помощью.

— Что случилось, Натаниел? — озабоченно спросила она и отбросила одеяла, собираясь подойти к нему.

— Оставайтесь на месте! — приказал он хмельным голосом и поставил канделябр на туалетный столик.

Только сейчас она заметила, что он пришел не один. За дверью позади него показалась фигура плотного молодого человека с острым, умным лицом, а позади него стояли еще двое с жуликоватыми физиономиями.

— Натаниел, кто эти люди? — воскликнула она хриплым голосом. — Как вы смеете приводить чужих людей в мою спальню! Попросите их уйти! — Ее голос дрожал. Она уже поверила, будто он собирается убить ее, и судорожно думала о том, как спастись.

— Это мой дом и я здесь хозяин! — Натаниел, похоже, обрел голос и присутствие духа, хотя большое количество выпитого вина на время лишило его дара речи и смелости. — Я даю вам последний шанс зачать наследника, который мне нужен больше всего. Только не называйте это изнасилованием. Если вам придет в голову такая мысль, то найдутся две пары крепких рук, которые удержат вас. Вместо себя я выбрал молодого человека, способность которого к деторождению и отличное здоровье не вызывают сомнений. В данном случае он желает, чтобы его именовали Джулиусом. У него хорошая наследственность, он родился вне брака и может гордиться тем, что в его венах течет аристократическая кровь, так что вам нечего бояться ни за него, ни за его потомство.

Изабелла уставилась на Натаниела с широко раскрытыми глазами.

— Вы с ума сошли! Вы допустите, чтобы незнакомцы держали вашу жену, пока ее будут насиловать!

Натаниела прорвало.

— Будьте вы прокляты! Поскольку я больше не могу произвести на свет наследника, это последняя возможность обрести сына, который станет носить мое имя! — Он сделал рукой резкое движение в сторону Джулиуса, ждавшего указаний. — Подойди к ней!

Изабелла громко завопила, выскочила из постели, пытаясь добраться до шнурка колокольчика, но двое мужчин тут же набросились на нее и не дали ей шевельнуться. Джулиус наблюдал за тем, что происходив, неторопливо снял пальто и уже взялся за широкий галстук.

— Не надо, Натаниел! Умоляю вас! — завопила она, охваченная ужасом. Она чуть не впала в истерику, когда заметила, что муж тяжело оперся о трость и собирается уйти. Дойдя до двери, он натолкнулся на неожиданное препятствие. На пороге стояла Эми в чепчике и ночной рубашке.

— Сэр, что вы тут делаете с моей хозяйкой? — резко спросила она. Она заметила и услышала достаточно, чтобы определить, что здесь творится что-то недоброе.

Натаниел рявкнул на нее:

— Возвращайся к себе! В этот час ни один слуга не должен разгуливать по дому!

— Эми! Помоги!.. — Крик Изабеллы оборвался, ибо чья-то рука зажала ей рот.

Эми могла не знать, что такое любовь, но она знала, что такое преданность. Она ощетинилась, видя, что ее не пускают к госпоже, попавшей в беду.

— Я личная служанка миссис Тренч, сэр. И я иду к ней!

Натаниел со всей силы ударил ее тростью по голове. Не издав ни звука, она свалилась на пол, он переступил через ее распростертое тело, добрел до ближайшего кресла и рухнул на него. Натаниел тяжело дышал и ловил ртом воздух. Он остался бы проследить за тем, как Джулиус справится со своей задачей, если бы волнение и напряжение не вызвали бы такие жгучие боли в груди, что стало трудно дышать. Дрожащей рукой он залез в свой объемный карман и вытащил пакетик с порошком. Он считал необходимым постоянно носить эти порошки с собой. По меньшей мере, йоркский доктор оказался честнее, чем этот шарлатан Ступе или глуповатый местный врач. Он подтвердил то, о чем Натаниел догадывался уже давно. Он умирал. Сердце выдержит лишь несколько таких приступов. Как только появится боль, ему следует принимать порошок и избегать всяких физических или эмоциональных напряжений. И тогда Натаниел решил, наконец, осуществить план, который обдумывал с тех пор, как заподозрил, что его дни сочтены. Признаться, что он не способен дать потомство, было мучительно и шло вразрез с его вспыльчивым нравом и гордостью. Но Натаниел не мог уйти от того факта, что ни одна из жен не забеременела, и, насколько ему было известно, служанки и дочери фермеров, с которыми у него в молодости были связи, не родили ни одного внебрачного ребенка. С практической точки зрения устроить сегодняшнее мероприятие не составило труда. Он передал это дело в надежные руки. Черт подери! Где же этот порошок? Из-за боли он с трудом дышал и почти ничего не видел. А! Да вот же он. Натаниел с радостью вытащил пакетик с порошком, осторожно неуклюжими пальцами развернул тонкую бумажку с драгоценным порошком. А теперь надо высыпать порошок на язык. Никто не одолеет Натаниела Тренча! Даже смерти это не по силам!

Изабелла забилась в дальний угол спальни, опершись согнутой рукой о стену и спрятав в ней лицо. Она безудержно рыдала. Волна за волной на нее накатывалось чувство отвращения, по телу пробегали судороги, вызванные неожиданным потрясением. Когда на ее плечо опустилась чья-то рука, она снова пронзительно закричала и стала отчаянно отбиваться.

Она отбивалась руками и ногами, но ее понесли к постели и бросили на нее. Джулиус, уже лежавший на ней, схватил Изабеллу за руки, придавил ее к горе подушек и обхватил сильными ногами. Перекричав Изабеллу, он резко приказал двум другим мужчинам:

— Опустите занавески на кровати. Мне не нужны свидетели. Все доказательства появятся через девять месяцев. Вы подождете в соседней комнате. Думаю, что моя дама скоро угомонится и до утра даже не подумает бежать от меня.

Мужчины подчинились ему и отвязали шелковые шнурки занавесок. Они сделали все без лишней веселости, зная, что сегодняшнее дело сопряжено с большим риском, ибо за изнасилование или соучастие в нем грозило длительное тюремное заключение или петля на виселице. К тому же они убедились, что дама, лежавшая в этой постели, так легко не сдастся. Мужчины почти справились со своим делом — последняя занавеска была готова вот-вот опуститься, как в дверном проеме снова показалась Эми и устало прислонилась к косяку. Ее лицо было пепельно-бледным.

— Он умер! — выдохнула она. — Старый Тренч умер. Он умер, сидя в кресле. Посмотрите сами. Я уже вызвала слуг. Уносите ноги, если шкура вам дорога.

Точно подтверждая ее слова, послышался шум пробуждающегося дома. Джулиус велел сообщникам проверить, говорит ли служанка правду. Не возвращаясь в спальню, они стали кричать:

— Так оно и есть! Он отдал концы! Выходи оттуда! Быстро!

Ругаясь последними словами, Джулиус выскочил из постели и стал натягивать на себя разбросанную одежду. Схватив пальто, он просунул в него руки и, уже выбегая из комнаты, насмешливо оглянулся на Изабеллу и чуть пожал плечами, будто сожалея о неудавшемся предприятии.

Эми подбежала к креслу, где лежал халат Изабеллы и, взяв его, направилась к постели. Изабелла сидела в постели, с нее сорвали ночную рубашку, волосы ниспадали по обе стороны опущенной головы. Она дрожала от потрясения.

Эми помогла ей надеть халат, завязала ленты на шее и поясе. Все это время она твердым голосом разговаривала с расстроенной госпожой.

— Послушайте меня, мадам. Вы должны перейти в соседнюю комнату. После того, что вы пережили, на Тренча смотреть противно, но нам придется сделать так, чтобы никто не узнал о злодействе, которое хотели совершить с вами. Тогда разразится неслыханный скандал. Вы слышите, что я говорю? Хорошо. А теперь обопритесь на меня. Не будем медлить, мадам! Поторопимся! Нам надо перейти в другую комнату до того, как туда придут другие, а это случится с минуты на минуту.

Изабелла простонала, увидев искаженное лицо Натаниела, сидевшего с откинутой назад головой и широко открытым ртом.

Она подошла к мужу и с чувством сострадания закрыла его широко раскрытые глаза. Порошок, который он собирался принять, рассыпался на широком галстуке и жилете, а тонкая бумажка, в которую он был завернут, лежала на его рукаве и подрагивала на сквозняке, словно бабочка. Изабелла скорее почувствовала, нежели услышала приближение слуг, подняла глаза и увидела дворецкого и домоправительницу во главе этого ночного шествия.

— Ваш хозяин умер, — произнесла она тихим голосом.

Эми заметила, что Изабелла почти не слышит соболезнований, которые пришедшие слуги выражали шепотом, затем почтительно умолкали перед лицом смерти. Несколько минут спустя, когда тело Натаниела перенесли в его комнату, Изабелле потребовалось бренди и дополнительные одеяла, чтобы унять дрожь от потрясения.

Эми не испытывала ни малейших угрызений совести за то, что содеяла. Натаниел сбил ее с ног. Охваченная слепым гневом за подобное обхождение с собой и потворство дикому преступлению в отношении собственной жены, она вскочила и смахнула с его руки порошок, который тот собирался проглотить.

— Так ему и надо, — пробормотала она про себя.

Неделю спустя Натаниела и Генриетту похоронили в склепе Тренчей. На похороны из Бата приехала Августа Вудли, лицемерно облачившись с ног до головы во все черное, внешне демонстрируя уважение к благодетелю, которого презирала. Изабелла изумилась ее приезду и надеялась, что у матери есть новости о Саре, но та почти ничего не знала. Сара играла ведущую роль в театре Чичестера, там ее видели знакомые из Суссекса. Они прошли за кулисы поговорить с ней, но Сара уже ушла, будто избегая встречи с ними. Еще раз ее видели среди множества актеров, уезжавших в фургоне вместе со своими реквизитами. Больше никто ничего не знал. Августа рассказывала об этом безо всяких эмоций, после чего больше не говорила о своей странствующей дочери.

Изабелла верно догадалась, что Августа прибыла из Йоркшира с единственной целью — узнать условия завещания. Если не считать отдельных мелких пунктов, Натаниел завещал Изабелле львиную долю своего огромного состояния. Что же до его тещи, в завещании подтверждалось, что после его смерти в силе остаются те же условия, какие были оговорены при его жизни. Августе не полагалось ни товаров, ни собственности, ни одного лишнего пенни из денег, которые числились за Натаниелом, к тому же он запрещал ей селиться в любом доме, собственницей которого станет его жена. Августа побагровела от злости. Она тут же сбросила траурные одежды и удалилась без оглядки.

Несмотря на ясность завещания, потребовалось несколько месяцев, чтобы все уладить. Во множестве мелких дел Изабелла разобралась сама, велев привезти из Лондона предметы мебели, взятые из имения Тренчей, а также собрание книг Натаниела по политической истории, которые, по ее мнению, должны были вернуться в его родной дом. Изабелла распорядилась заменить железную решетку в склепе Тренчей крепкой дверью, чтобы избавить от воздействия погоды старые гробы и защитить новые.

Дальний кузен Натаниела, к которому отходили дом Тренчей и все имение, приехал взглянуть на свою новую собственность. Его звали Эдуард Тренч, и он оказался доброжелательным, снисходительным человеком, совсем забывшим о ссоре, из-за которой Натаниел долгие годы тайно вынашивал против него недобрые чувства. Он уговаривал Изабеллу не торопиться с отъездом, и она по достоинству оценила его предупредительность.

Незадолго до ее отъезда Джеймс Тренч и его невеста Венеша приехали осмотреть дом, который после свадьбы станет их семейным очагом. Эдуард не пожелал в середине жизненного пути оставлять свою удобную загородную резиденцию в Беркшире. Изабелла тепло встретила обрученных и полюбила их обоих. Она была довольна тем, что двадцатисемилетний Джеймс, бывший с ней одного возраста, станет хозяином этой земли и собирается вести дела столь же хорошо, как это было при жизни Натаниела. Что же до Венеши, то она полюбила этот дом с первого взгляда. После ряда мрачных лет дом Тренчей снова обретет тепло семейного очага.

Изабелла и Эми прибыли в Лондон на Арлингтон-стрит как раз к Рождеству. Дом был готов и ждал ее, во всех каминах горел огонь, слуг набрали, мебель расставили по местам. Несмотря на мрачный день — небо стемнело, на нем повисли снежные облака, снежинки уже начали падать, — в каждом углу было тепло, светло и казалось, будто в доме светит солнце. Изабелла бегала из комнаты в комнату, на ходу сбрасывая с себя шляпу, накидку, перчатки и муфту. Эми следовала за ней и подбирала каждый предмет.

В доме царило буйство мягко-зеленых, темно-оранжевых, янтарных, кремовых и коралловых цветов. Множество канделябров висело на потолке, покрытом белой штукатуркой, на полу лежали ковры пастельных тонов, на стенах, как она просила, висели отобранные ей самой картины, включая дорогой ее сердцу портрет отца и несколько семейных миниатюр. Повсюду стояла изготовленная Томасом мебель. Изабелла громко смеялась от искреннего восторга, увидев, что ее лицо отражается на столе из красного дерева, точно на поверхности воды. Она почтительно провела рукой по изысканной инкрустации, украшавшей два невероятно изящных стола, касалась буфетов и комодов с ящиками, выложенными приятной бумагой под мрамор, которую предпочитал Томас. Ее пальцы скользили по позолоченным спинкам диванов, кресел, фризам из скрещенных колчанов, медальонам и другим украшениям, делавшим шедеврами такие простые вещи, как пьедестал или погребец для остужения вина.

Добравшись до спальни на верхнем этаже, она затаила дыхание, увидев, какое там царит великолепие. У стен, покрытых китайским светло-кремовым шелком, со всех сторон сверкала лакированная светло-зеленая мебель Томаса с вкраплениями, украшавшими каждый великолепно изготовленный предмет. А вот кровать стала бы гордостью дворца, та была экзотичней и поразительней, чем Изабелле казалось, когда она смотрела на понравившийся ей рисунок. Спинку кровати покрывала замысловатая резьба и позолота, удачно дополняя огромный куполообразный балдахин, который венчали херувимы. Они несли высоко поднятую декоративную вазу, которая чуть не задевала потолок, гирлянды и лепные ленты. Зеленые лакированные столбики скрывали петли, фестоны из цветов, драпировка подходящего по тону Дамаска с тонкими узорами, вышитыми золотыми нитями и украшенного оборками, кисточками, которые на рисунке не производили столь сильного впечатления.

Изабелла радостно подошла к постели и растянулась на покрывале из того же дамаска. Под балдахином над ней с головы херувима, расположенного в самом центре, свисал шелк более светлого оттенка. Эта постель была создана для любви, страсти и сладких мечтаний. В ней могли достичь кульминации страсти любящей супружеской пары. Здесь она будет лежать вместе с Томасом. Здесь она испытает любовь, которой ее, как она считала, лишила сила обстоятельств. В то лето в Ностелле он был без гроша в кармане, связывал все надежды с будущим, но желал остаться один, чтобы завоевать себе место одним трудом, не будучи связанным никакими обязательствами. Изабелла поступила неразумно, пытаясь защищать его интересы. Сэр Роуленд поступил верно, отказав ей, хотя в то время она не смогла разобраться в истинном положении вещей. И когда она снова встретилась с Томасом, между ними возникла новая преграда — ее собственный брак. Изабелла уже не была той наивной девочкой из Ностелла, женские инстинкты подсказывали ей, что ему все равно, чья она жена, если только взглядом дать ему знать о своих истинных чувствах. Оба оказались во власти страстей, когда договаривались встретиться в этом доме три месяца назад, причем он и не думал, что в последнюю минуту Изабелла придет не одна. С тех пор она не оставалась наедине с ним, но все изменится. Сегодня! Прямо сейчас!

Изабелла снова вскочила, сбежала вниз и подошла к бюро. Это была ее вещь, привезенная в новый дом. Взяв перо и бумагу, Изабелла написала, что приехала — с какой радостью она написала бы слово домой, имея в виду настоящий семейный очаг — и пригласила Томаса отужинать вместе с ней в тот же вечер. Посыпав чернила песком, запечатав письмо воском, она не сомневалась, что он тут же придет.

Отправив письмо, Изабелла снова поднялась наверх снять с себя дорожную одежду и после неторопливого осмотра выбрала одно из новых платьев, которое заранее заказала. Самые изящные платья хранились на плетеных манекенах в платяном шкафу. Пока Изабелла принимала ванну, Эми распаковала ее духи, масла и другую косметику. Когда Изабелла уселась за туалетный столик, то обнаружила, что большая часть косметических снадобий разлита по хрустальным бутылочкам с золотистыми пробками или распределена по другим сосудам, которые Томас для ее удобства расставил по ящикам.

Изабелла не стала наносить на лицо много краски, как это было модно, она умело пользовалась ею для того, чтобы подчеркнуть красоту и кое-что скрыть. Убрав волосы и нанеся немного духов, она позволила Эми надеть на себя платье из шелка цвета топаза, вышитого розами. Модное декольте обнажало большую часть груди.

Стрелки часов приближались к половине восьмого, наступал час, когда должен был приехать Томас. Он прислал курьера с сообщением, что принимает приглашение. Изабелла снова уселась за зеркало, чтобы вдеть серьги с подвеской из жемчуга. Она так волновалась, что у нее учащенно забился пульс. Изабелла тихо напевала себе что-то.

Эми откашлялась.

— Мадам, — смущенно произнесла она. — Вам следует узнать кое-что.

Изабелла уловила нотку обреченности в голосе служанки. Казалось, будто холодный и незримый туман вдруг ворвался в комнату. Изабелла перестала напевать, ее сердце почти замерло, когда она нутром почувствовала, что услышит что-то недоброе. Она машинально вдела вторую серьгу, затем, сидя, повернулась к служанке.

— Что мне следует узнать? — тихо спросила она.

Эми с трудом сглотнула.

— Я услышала об этом внизу, когда несколько минут назад спустилась туда. Мистер Чиппендейл обручен. С мисс Кэтрин Редшоу. Весной они собираются пожениться.

Служанка не взглянула на свою госпожу, чтобы убедиться, какое впечатление произвели на нее эти слова, а продолжала смотреть на пол. Наступила долгая тишина. Затем Изабелла почти шепотом ответила ей:

— Эми, ты поступила правильно, сказав мне об этом. Я поздравлю их. Хорошо, что я пригласила мистера Чиппендейла сегодня вечером, чтобы узнать от него, как много я задолжала ему за все, что он сделал для этого дома. Ему понадобятся деньги, раз он собирается заводить семью.

— Да, мадам, — ответила Эми, но это храброе притворство не обмануло ее.

— А теперь оставь меня. Я подожду здесь, пока не приедет гость.

Изабелла продолжала сидеть на табурете неподвижно, с прямой спиной, ее профиль отражался в прямоугольном зеркале на туалетном столике и напоминал освещенный свечой портрет. Она услышала, что приехал Томас, его раскатистый голос, она слышала, как его провели в гостиную. Не дожидаясь, когда объявят о его приезде, она встала, шурша шелком, и спустилась вниз. Изабелла почувствовала, как иссякают ее жизненные силы, точно она, наконец, стала одной из окоченевших восковых кукол, занявших кукольный дом в далеком Ностелле.