Кэтрин не горела желанием выходить замуж. Совсем наоборот. Она охотно осталась бы старой девой, если бы могла заниматься своим любимым делом — готовить и отпускать лекарства, но аптека стала для нее запретной территорией после того, как она закончила ухаживать за мужем Изабеллы и вернулась домой. Льюис Викхэм воспользовался ее отсутствием, чтобы захватить все в свои руки. Он нашел себе помощника, и для нее в аптеке не осталось места. Ее мать помогла ему провернуть это хитрое дело. Постепенно Кэтрин поняла, что все уже устроили свою жизнь. Поскольку в свои двадцать три года Кэтрин еще не вышла замуж, то решили, что она должна прислуживать семье, в случае необходимости заниматься племянниками и племянницами и, в конце концов, стать нянькой, рабыней, домоправительницей у престарелых родителей. В общем, ей отводилась роль, которая так часто выпадает на долю послушных дочерей, которые не успели выйти замуж. Она начала догадываться, почему родители так рьяно выступали против ее брака с Джорджем Эндрюсом.

Зная, что другой мужчина не сможет вытеснить его из ее сердца, она бы еще сейчас смирилась с уделом работницы, если бы дома царила счастливая атмосфера, но матери было невозможно угодить. Сестры Кэтрин радовались замужеству и возможности покинуть дом. Отец был всегда раздражен и недоволен, ему стало невыносимо оттого, что жена постоянно пилит его и придирается ко всем. Он чувствовал себя хорошо лишь тогда, когда оставался наедине с младшей дочерью, а этим временам пришел конец после того, как ее выдворили из аптеки. Когда Томас Чиппендейл попросил у отца руки его дочери, мистер Редшоу снова позволил жене взять над собой верх, предупредив, чтобы жених не надеялся на приданое. За несколько последних лет ему пришлось выдать замуж четырех дочерей, и на Кэтрин ничего не осталось.

Томас знал, что ему сказали неправду. Дело на улице Тайберн процветало, к тому же было общеизвестно, что аптекари извлекают из людских бед и хворей прибыли, но ему пришлось смириться с тем, что придется взять Кэтрин такой, какая она есть — без гроша, иначе он потеряет ее. Все его большие планы жениться на девушке с деньгами ни к чему не привели. Он приметил Кэтрин, влюбился и решил взять в жены с того мгновения, как увидел ее сидящей рядом с Изабеллой у окна в пустом доме на Арлингтон-стрит.

Однако в тот день он отправился туда с совершенно другой целью, убежденный в том, что Изабелла наконец-то созрела для него. Она возбудила в нем такую же безудержную страсть, как некогда прежде в Ностелле, и он готов был овладеть ею. Изабелла все время избегала этого по той или другой причине, но на этот раз он не даст ей такой возможности. Вероятно, то обстоятельство, что он сильно разозлился на нее, усилило привлекательность Кэтрин в его глазах. Он будто увидел в ней спасение от обид, которые ему нанесла ее уклончивая спутница. Томас верил, что до своего последнего часа не забудет, как Кэтрин повернула к нему голову. Ее каштановые волосы осветило солнце, а прелестное лицо полностью очаровало его.

Однако Кэтрин не проявила к нему интереса, когда их представили друг другу. Она лишь наклонила голову в вежливом приветствии, безразлично взглянула и холодно улыбнулась. И это сделало ее еще более притягательной. Он невольно думал о ней все время, пока вместе с Изабеллой осматривал дом. И так бывало всякий раз, когда она оказывалась поблизости.

Еще раз он видел ее, когда она вместе с Изабеллой пришла в его мастерскую. Томас стал думать о том, как бы снова увидеть ее, но это оказалось излишним. Несколько дней спустя, когда Изабелла вместе с мужем уехала в Йорк, Кэтрин сама зашла к нему в мастерскую. Дома ей понадобился столик у постели, какой она видела на площади Сохо. Кэтрин вспомнила, что видела подобные предметы мебели с ящиками в его мастерской. Томас показал ей эти столы. Они были просты, недороги и сделаны про запас. Она выбрала один и расплатилась за него. Томас обещал доставить стол по ее адресу в тот же вечер.

Он сам отвез стол на улицу Тилберн близ Гайд-парка и быстро нашел знак со ступкой и пестиком, висевший на аптеке Редшоу. Дом находился в квартале, где стояли старые, наполовину деревянные дома, верхние этажи которых нависали над улицей. Жилые комнаты семьи Редшоу находились над аптекой и амбулаторией. Должно быть, Кэтрин увидела, что он идет по улице, впустила его через боковую дверь и провела наверх по узкой лестнице в большую гостиную, где ее мать, женщина с резкими чертами лица, сидела и вышивала на пяльцах. Завязался светский разговор о погоде, о том, сколь успешно на морях идет война против Франции. Затем он распаковал стол, который упаковал многими слоями льняной ткани и бумагой, как было принято в таких случаях. Кэтрин довольно взглянула на него.

— Мама, разве он не будет хорошо смотреться у моей кровати? — спросила она.

— Он хорошо подойдет, — ответила миссис Редшоу, считавшая, что ничто не заслуживает похвалы. — Ящик выдвигается плавно?

— Отлично, — ответила Кэтрин, демонстрируя, как выдвигается ящик. Тут Томас не упустил счастливой возможности.

— Как же я это недосмотрел! — с отчаянием в голосе воскликнул он. — Ящик не выложен бумагой.

Кэтрин казалась удивленной.

— Я не видела бумагу в ящиках столов, которые стояли в вашей мастерской.

— Верно, но бумагу добавляют после покупки, чтобы мебель не повредилась во время хранения. Я заберу этот ящик и верну его завтра в это же время, если вы будете дома.

— Да, я буду.

Вмешалась миссис Редшоу:

— Я бы не хотела, чтобы этот стол оставался здесь до завтра. Мистер Чиппендейл, вы не отнесете его на следующий этаж, где ему место?

— С удовольствием, мадам.

Кэтрин снова пошла первой. Ее спальня была маленькой и аккуратной, там стояла небольшая мягкая кровать с балдахином. Томас вообразил, как она нежится в ней под лоскутным одеялом. Он стал излишне суетиться, размещая стол рядом с кроватью под точным углом. Кэтрин взяла подсвечник, две книги из ящика и положили все это на стол.

— Вот так! Теперь мне не придется вставать с постели, чтобы после чтения задувать свечу, — с довольным видом объяснила она.

— Можно посмотреть книги, которые вы читаете? — спросил он. Кэтрин согласно кивнула. Томас взял книги и подивился, что девушка читает Поупа и Свифта, ибо ожидал увидеть любовные романы в переводе с французского, ставшие популярным чтивом среди женщин. Он читал только одну из этих книг и так и сказал. Она вызвалась дать ему почитать вторую книгу. Дела шли все лучше и лучше.

Томас положил книгу в карман и ушел, унося с собой ящик от стола. Он сам выложил его качественной бумагой под мрамор, которую берег исключительно для ящиков дорогих комодов и других предметов мебели. Миссис Редшоу не оказалось дома, когда он в следующий вечер вернулся на улицу Тайберн. Кэтрин предложила ему чай, Томас не отказался от него и остался бы весьма довольным, если бы у него не сложилось впечатления, что девушке очень скучно, нечем заняться и она рада любому разнообразию. Уже собираясь уходить, Томас спросил, не желает ли она пойти вместе с ним в парк Ренли следующим вечером. Кэтрин посмотрела на него загадочно и отстраненно, и Томас уже испугался, что действует слишком нетерпеливо, но, к его радости, она согласилась. Так он стал ухаживать за ней.

Как немало опытных и много повидавших мужчин, которые влюбляются впервые, он был без ума от нее. Томас понял, что нашел женщину, которая станет его супругой. Чуть холодноватое поведение, загадочная отстраненность делали ее таинственной, что окончательно зачаровало его. Она не была похожа ни на одну женщину, какую он встречал, притягивала холодностью, все ее существо представляло для него глубины, которые предстоит открыть, исследовать и завоевать.

Как только родители заметили, что Томас ухаживает за их дочерью с серьезными намерениями, он стал нежеланным гостем в доме, и Кэтрин приходилось встречаться с ним на улице или в обусловленном месте. Он и не подозревал, сколь неприятностей приходилось вытерпеть Кэтрин из-за злого языка матери, но она уже не была той податливой девочкой, которая раньше подчинялась всем приказам родителей. Ее закалили горести и разочарования, она обрела силы и твердый характер. Кэтрин сама решит, выходить ли ей замуж за Томаса, если тот попросит ее руки. Никто не навяжет ей своей воли.

Три обстоятельства склонили ее в пользу Томаса. Он любил ее, на этот счет у нее не было сомнений. Во-вторых, она имела возможность наблюдать за ним и заметила, что он весьма настойчив. В-третьих, ни одна женщина, питающая симпатии, если не более глубокие чувства, к симпатичному мужчине, не могла бы остаться равнодушной к его страстным поцелуям и заверениям в любви. Тщательно взвесив все, она согласилась стать его женой.

Свадьба состоялась майским утром в часовне Св. Джорджа, что рядом с Гайд-парком, в присутствии членов семьи и друзей. Миссис Редшоу наконец смирилась с поражением и решила сделать так, чтобы никто не мог сказать, что день свадьбы Кэтрин получился менее роскошным, чем венчание остальных дочерей. Только она вышла замуж без приданого. Миссис Редшоу невзлюбила всех своих зятьев из-за принципа, а новый жених стал самым ненавистным, ибо сорвал ее планы. На невесте было платье из люстрина кораллового цвета, модная «пастушья» шляпка, завязанная лентами под подбородком, шелковые туфли с позолоченными каблуками. После того как разрезали свадебный пирог и начали передавать его по кругу вместе с вином, начался пир. Гости отведали множество блюд. Затем убрали столы и устроили танцы, которые продолжались всю ночь. Никто, кроме Изабеллы, не заметил, как невеста и жених покинули шумное веселье. Изабелла одолжила им свой экипаж, чтобы те могли избежать непристойных шуток и шалостей, связанных с проводами молодоженов к брачному ложу. Кэтрин быстро обняла Изабеллу на лестничной площадке, затем сбежала вниз к Томасу, ушедшему раньше проверить, чтобы никто им не помешал.

Изабелла стояла на лестничной площадке до тех пор, пока не затих цокот копыт и шум колес. Затем она глубоко вздохнула и коснулась закрытых глаз кончиками пальцев. Она не знала, как сможет выдержать этот день, но выстояла. С трудом, но это ей удалось. Выпрямив плечи, она вернулась к танцующим гостям. К тому времени, когда заметили отсутствие молодоженов, поднялся страшный шум, но они уже достигли надежных стен дома и оказались в комнатах в глубине мастерской.

Предшествовавшие страстные поцелуи во время ухаживаний не успели подготовить Кэтрин к брачной ночи. Томас осыпал Кэтрин ласками, какие та и представить не могла, и довел ее до таких высот экстаза, что к рассвету она была изумлена всем, что испытала в области чувственных наслаждений. Должно быть, он расслышал ее томный вздох, пока они лежали в страстных объятиях. Томас приподнялся на одном локте и заглянул ей в глаза.

— Я люблю тебя, моя чудесная Кэтрин, — нежно пробормотал он. Затем он отодвинул одеяла, чтобы взглянуть на ее нагое тело при лучах восходящего солнца. Она невольно вздрогнула, предвкушая новые удовольствия. Томас притянул ее к себе, и они снова предались любовным утехам.

В первые недели брака все шло хорошо. Сначала Томас лишь нравился Кэтрин, но ее чувства скоро переросли в привязанность, если не любовь. Их жилище было скромным, но пока устраивало обоих. Она давно слышала древнюю поговорку, что хуже всего обуты дети сапожника, но ее с таким же успехом можно было отнести к начинающему краснодеревщику, у которого не водились лишние деньги. Их спальня была обставлена в основном забракованной мебелью различных стилей из мастерской. Единственными достойными предметами мебели оказались два дубовых кресла, письменный стол, книжный шкаф и довольно большой стол, который Томас изготовил для себя в Йорке. Но это была простая мебель, несмотря на все искусство, какое он вложил в ее изготовление. Томас сказал, что никогда не расстанется с ней, даже если добьется успеха. Ведь эта мебель будет напоминать о его простом йоркширском происхождении и не позволит славе и богатству вскружить голову. Томас говорил это полусерьезно и полушутя, но она поняла, что он не шутит. Она с самого начала решила, что задвинет эту мебель подальше, как только обретет собственный угол.

Она понятия не имела, когда у нее появится свой дом. Томас обещал, что он у них будет, хотя и не давал повода для тщетных надежд на то, что это сбудется скоро. Изабелла рассчиталась с ним почти сразу, как только он обставил ее дом, что было невиданно для людей ее положения, и он был ей крайне благодарен. Но поскольку Томас всегда приобретал лучшие материалы для изготовления мебели, которая могла бы прославить его, ему приходилось щедро расплачиваться, а на зарплату специалистов высокой квалификации, приглашенных со стороны, ушла добрая часть прибыли.

Всеми заказами занимался он сам, но у него был клерк, который отвечал за более простые дела. Когда клерка пришлось уволить за воровство за неделю до свадьбы, Кэтрин воспользовалась благоприятной возможностью и вызвалась вести гроссбухи, чем раньше занималась у отца. Томас согласился, но лишь в качестве временной меры. В тот день, как Кэтрин стала миссис Чиппендейл, она устроилась в конторе и начала разбираться в накопившихся делах.

Вскоре Кэтрин обнаружила, что эта работа не менее интересна, чем та, которой она занималась раньше. Особенно она гордилась тем, что скоро освоилась со всеми сторонами нового дела. Кэтрин стала разбираться в замках, ключах, рамках, отливках, панелях с золотистыми листьями, составными частями и всем другим, с чем имел дело краснодеревщик. Прежде она столь же хорошо освоилась с лекарствами, пилюлями и мазями из трав. Древесина, ее качество, происхождение были совсем другим делом, но она училась, и довольно быстро. Томас улыбался, угождал ей и был всегда готов ответить на ее вопросы.

Прошло уже три месяца, как они прожили вместе мужем и женой, она работала в конторе, когда младший ученик принес что-то и оставил дверь полуоткрытой. Из мастерской донесся резкий запах клея, кипевшего над очагом. Он изготовлялся из копыт, костей и других подобных ингредиентов и вонял не лучше стряпни ведьмы. Кэтрин почувствовала, как у нее схватило в животе. Она вскочила со стула так резко, что он упал. Кэтрин зажала рот ладонью и выбежала из мастерской в коридор, ведший через дом к заднему двору. Едва она успела подбежать к водостоку, как ее начало рвать. Ее тело тряслось от судорог, следовавших одна за другой.

Когда приступ закончился, Кэтрин, обессиленная, прислонилась к стене, достала носовой платок из кармана и вытерла рот. В ее душу закралось подозрение, затем оно переросло в уверенность, когда она вспомнила еще одно еле заметное нарушение в поведении своего организма, на что в повседневной суматохе не обратила серьезного внимания. Нет! Нет! Нет! Она желала детей, но только не сейчас. Не сейчас! Не в тот момент, когда снова началась интересная жизнь, когда в ее голове возникало такое множество интересных мыслей относительно того, как ей играть более значимую роль в деле мужа.

Кэтрин подошла к насосу, плеснула воды в лицо, затем сложила ладони чашечкой и глотнула воды. Почувствовав себя лучше, но столь же расстроенная, она вошла в дом. Едва она приблизилась к мастерской, как снова ее настигло зловонье и заставило выбежать во двор. Ей пришлось пролежать остаток дня, в контору она уже не смогла вернуться. К вечеру она смогла встать и приготовить ужин, когда муж вернулся из сельского Чисвика, побывав на вилле лорда Бэрлингтона, с которым обсуждал новые заказы.

К досаде Кэтрин, Томас ничуть не удивился, когда она объявила о своей беременности. Более того, он стал гордым и довольным. Томас совсем недавно отметил свой двадцать девятый день рождения и желал еще молодым обрести сына, чтобы успеть вырастить его и приобщить к своему ремеслу.

— Мне еще слишком рано рожать, — отчаянно возражала она. Мысль о том, что придется даже временно покинуть уже освоенное мужское дело, страшила ее.

Томас рассмеялся, не подозревая, что творится в ее в голове.

— Вот так дела! Когда появится ребенок, наша супружеская жизнь вступит в одиннадцатый месяц. Это время можно посчитать на пальцах.

— Я не об этом говорю, — раздраженно сказала она. — Я надеялась, что смогу принять более активное участие в деле. В Лондоне полно женщин, которые имеют свое дело и сами управляют им, будь то закусочные, таверны, мастерские серебряных дел, ювелирные мастерские или масса других предприятий. Я думала, что сама смогу от твоего имени вести дела с клиентами, стану знатоком обивочных тканей и, возможно, начну заниматься всеми материалами, пригодными для занавесок, постелей и всему прочему. Разве не досадно и обидно, что я буду лишена такой возможности, во-первых, из-за беременности, а, во-вторых, из-за необходимости кормить малыша днем и ночью. К тому же появится множество других дел, которые отнимут у меня время.

Он прищурился, взглянул на нее и сжал губы.

— Как ты можешь быть такой глупенькой? Разве для женщины не самое главное заботиться о ребенке и воспитать его разумным существом?

— Ты никак не хочешь понять меня!

— Теперь я сожалею, что позволил тебе сидеть в конторе. Ты там больше никогда не будешь работать. Я женился на тебя не для того, чтобы завести себе компаньона по делу. Я женился для того, чтобы у меня была любящая жена, мать моих детей и хранительница домашнего очага.

Кэтрин пришла в бешенство.

— Домашнего очага? — набросилась она на него. — Разве в этом доме можно заводить ребенка? — Она подперла бока руками и с презрением оглянулась вокруг себя. — Это ведь настоящая кухня-гостиная с мебелью, пригодной для разведения костра. Ребенок сможет играть лишь на мощеном дворе мастерской. — Ее недовольство разгорелось с новой силой при мысли о том, что неизвестно, сколько времени она будет привязана к этому дому. — Даже дверь нашего дома открывается со стороны двора и ведет в коридор, по которому твои работники топают весь день, что-то приносят и уносят, разбрасывают повсюду щепки, разносят ботинками пыль, землю, грязь. Ты хотя бы представляешь, сколько раз мне приходится браться за метлу и убирать этот мощеный пол. Что же касается нашей спальни, тебя совсем не беспокоит, что мне приходится распихивать свою одежду по ящикам одного комода и развешивать по нескольку платьев на одну вешалку. Ты доволен уже тем, что там стоит кровать!

Тирада жены поразила его.

— Я не знал, что наше жилище тебе так неприятно, — холодно ответил Томас. — Однажды у тебя будет все, что пожелает твое сердце. Только потерпи немного. Я пока еще не в силах сдвигать горы. Но я это сделаю. А тем временем надо будет сделать так, чтобы тебе стало приятнее жить здесь.

Кэтрин прикусила губу, ей стало стыдно за свое поведение, но она не могла заставить себя взять сказанные слова обратно, примириться с тем, что все ее надежды и намерения умерли в один час. Позднее вечером они в страстных объятиях любви примирились, каждому хотелось заделать брешь, возникшую между ними. Оба простили друг друга, но каждый остался при своем мнении, ибо по упрямству они не уступали друг другу.

Несколько дней спустя она получила новый комод для белья. Что же касается коридора через их жилье, то один ученик получил задание подметать его несколько раз в день. Раньше он делал это лишь раз вечером, когда заканчивалась работа. К тому же Томас заменил часть мебели в гостиной более новой из склада, где она однажды выбрала себе маленький столик и тем самым изменила свою судьбу. Затем перегородили кухню, так что вид из гостиной не портили кастрюли и сковородки. Кэтрин понимала, что все эти новшества и перемены отняли время, которое можно было сэкономить, но она упорно твердила себе, что имеет право на некоторую компенсацию за нынешние неудобства и неудовлетворенность.

Когда прошли приступы тошноты, Кэтрин продолжала чувствовать недомогание, причины которого не могли определить. Она все время пила молоко ослиц, причем их доил гуртовщик прямо во дворе. Кэтрин избегала пить коровье молоко с ферм, которое молочницы носили в ведрах на коромыслах. Все знали, что они разбавляют его водой. Кэтрин ела пищу, которую считала самой питательной, хотя делала это без большой охоты, ибо никогда не чувствовала голода. Иногда у нее не было никакого желания чем-либо заниматься, она просто добиралась до дивана и лежала на нем весь день, досадуя на то, что хорошее здоровье и энергия, видно, совсем покинули ее. Томас нанял женщину, которая каждый день приходила к ним заниматься домашними делами, а после ссоры он тут же посадил в конторе клерка. Тот однажды оторвал взгляд от гроссбухов и увидел, что Кэтрин сквозь стекло смотрит на него с такой злостью и горечью, что клерк покраснел от неловкости, совершенно не понимая, каким образом он мог обидеть ее.

Кэтрин с каждым днем становилась все более подавленной. Визиты со стороны матери и сестер лишь ухудшили положение. Те считали, что неестественно и грешно не радоваться будущему ребенку и без обиняков так и сказали ей, делая ее более несчастной и виноватой. Кэтрин обидела родных тем, что не проявила интереса к принесенной ими еде и подаркам в виде одежды для малыша. Когда она сама шила подобную одежду, то делала это с такой неохотой, что стежки получались неровными, а одежда нескладной. Она больше не выносила объятия Томаса и отталкивала его, когда тот хотел поцеловать и прижать ее к себе.

Тут ее навестила Изабелла. Она собиралась поехать за рубеж. Война с Францией наконец стала затихать и был подписан прелиминарный мирный договор. Британские путешественники снова пересекали Ла-Манш и направлялись к французским берегам. Она собиралась пополнить этот поток. Оказалось, что ее лондонский дом хранит слишком много напоминаний о Томасе, и она не могла найти в нем душевного покоя, как бы щедро ни принимала гостей, не отставая от бурной светской жизни, чтобы чем-то занять свои мысли и время. Мебель, которую он изготовил для ее дома, великолепно смотрелась в каждой комнате. Изабелла касалась ее, словно общаясь с ним. Что же до украшенной херувимами постели, она спала на ней каждую ночь в одиноком блеске, хотя множество мужчин с удовольствием разделили бы с ней это ложе. Изабелла поразилась тем, как много самодовольных мужчин считали вдову легкой добычей, а то широко известное обстоятельство, что она несказанно богата, означало, что ей не давали покоя охотники за богатыми невестами, поставившие перед собой цель ухаживать за ней и добиться победы. Изабелла собиралась во время путешествия привыкнуть к жизни без Томаса и встречаться с ним в любое время после возвращения, не испытывая мук любви, которые стали невыносимы.

Она поразилась, впервые увидев Кэтрин такой изможденной, и пожалела о том, что не пришла раньше. Щадя собственные чувства, она избегала встреч с молодоженами, хотя и обменивалась с Кэтрин записками и короткими письмами. Сегодня, готовясь к зарубежной поездке, Изабелла нанесла визит из чувства долга.

— Как ты добра, навестив меня в то время, когда ты так занята подготовкой к отъезду! — радостно воскликнула Кэтрин, встречая ее в дверях. — Как ты красива! Какое модное платье! И эта чудесная шляпка! Ты само дыхание внешнего мира. Иногда я чувствую себя так, что вот-вот умру от тоски в этих тесных комнатах.

— Сегодня нам станет скучно уже оттого, что мы будем чесать языками! — шутливо заговорила Изабелла, стараясь скрыть озабоченность состоянием Кэтрин. Когда обе вошли в гостиную, Изабелла передала ей сверток, который принесла с собой. Кэтрин развернула его и обнаружила два последних романа, ставших популярными, шаль для будущего ребенка и новую губную помаду в красивом эмалированном сосуде. Изабелла сразу заметила, что самое большое удовольствие Кэтрин доставили книги и губная помада. Когда они уселись друг против друга, Изабелла снова сострила. К ее отчаянию, на этот раз Кэтрин разразилась слезами. Изабелла вскочила и подошла к ней.

— Моя милая! Чем я расстроила тебя?

— Ничем. Как чудесно, что ты здесь. Ты не знаешь, как мне хотелось поговорить с хорошей подругой, которая не станет читать мне наставлений.

— Почему кто-то начнет читать тебе наставления? — серьезно спросила Изабелла, занимая прежнее место.

Кэтрин тяжело вздохнула, слезы струились из ее глаз.

— Потому что мне не хочется быть беременной. Вот почему! Разве я гожусь в матери? Моя мать и сестры точно думают, что я для этого не подхожу, а своими стенаниями и жалобами я делаю жизнь Томаса невыносимой.

Изабелла быстро соображала, что ответить, затем улыбнулась и как бы невзначай щелкнула пальцами.

— Подумаешь! Разве нельзя смириться с неудобствами каких-то девять месяцев? Это не имеет никакого отношения к существу в твоем чреве. Твоей вины тут вовсе нет. Я думаю, что ее надо искать совсем в другом.

— В Томасе? — спросила Кэтрин, приподнимая брови и вытирая глаза.

Изабелла покачала головой.

— Нет, нет. Вину надо искать в самой матушке-природе. Разве она не могла поступить разумнее и сократить беременность до двадцати четырех часов? А еще лучше до двенадцати. А лучше всего ограничить ее одним часом!

Кэтрин слабо улыбнулась.

— Если бы это было так, то я могла бы продолжить работу, которую делала для Томаса. Тогда бы не возникало никаких неприятностей.

Изабелла внимательно посмотрела на нее.

— Какую работу ты делала?

Кэтрин рассказала ей, доверив свои блестящие планы, которые строила, чтобы самой преуспеть в деле, и в ее голосе прозвучала нотка сильной горечи, когда она повторила ответ Томаса относительно роли, которую тот отвел ей в брачной жизни. Изабелла слушала внимательно и наблюдала за своей подругой. Каждое движение Кэтрин было напряженным и нервным, она с трудом совладала с собой, мышцы на шее напряглись. Изабелла уже поняла, что Томас и его жена будут все время ссориться, если не найти компромисс. Поскольку она была человеком со стороны, то могла лишь предложить мудрый совет и этим причинить больше вреда, чем пользы, если Кэтрин поймет ее неправильно. Изабелла некоторое время лишь слушала, как Кэтрин изливает недовольство своим здоровьем, обстоятельствами, бременем материнства, которое ей скоро придется взвалить на себя. Изабелла постепенно пришла к собственным выводам, но молчала. Ей показалось, что Кэтрин сейчас страдает не меньше, чем в то время, когда Джордж Эндрюс погиб на море. Тогда, как и сейчас, она была подавлена до такой степени, что испытывала физическую боль. Почему такое произошло сейчас? Казалось, будто она нашла замену любви, и утрата последней сказывалась на ней точно так же. Но почему, почему, почему? Если только она не любит Томаса, как он, без сомнения, любит ее. От этой мысли по телу Изабеллы пробежали мурашки, ей тут же захотелось уйти, оказаться дальше от этой женщины, у которой было все, о чем Изабелла могла лишь мечтать. Но она осталась. Кэтрин была ее подругой и ей надо помочь любым способом.

Кэтрин подала чай. Высказав все, что накопилось в ее душе, она немного успокоилась, но Изабелла знала, что это временное явление, и подавленность, ставшая своеобразной болезнью, снова даст о себе знать, как только она уйдет. Если настроение Кэтрин удастся поднять, то из этого можно сделать вывод, что здоровье у нее тоже пойдет на поправку. Ее надо как-то приободрить, не упрекая за равнодушие к беременности. Разумеется, первым делом ее следует вывести из этих четырех стен, которые она считает тюрьмой.

— Мне лишь хочется внести в твою жизнь немного разнообразия, пока ты ждешь ребенка, но так, чтобы это принесло мне пользу в Лондоне, пока я буду путешествовать, — совершенно искренне сказала Изабелла.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Кэтрин с озадаченным выражением лица.

— Мне нужен человек, которому я могу доверить свой дом во время моего отсутствия. У меня есть управляющий и юристы, которые обеспечат порядок и безопасность, но если в дом станет наведываться моя подруга, то это будет совсем другое дело. Я так боюсь, что оставшиеся в доме люди могут пренебречь отданными мною особыми поручениями, если уехать вместе со слугами. Они не возьмут в толк, почему я против того, чтобы запирать комнаты и накрывать мебель до своего возвращения. Я хочу, чтобы в доме ежедневно горели камины, особенно в сырую, холодную погоду, и везде стояли свежие цветы. — Глаза подруг встретились. — Ты ведь знаешь, почему я так хочу.

Кэтрин кивнула, подняла и сложила вместе руки в жесте сострадания. Изабелла ей однажды рассказала об ужасном, тошнотворном запахе гнилых цветов, который источали бренные останки Генриетты Тренч, и поняла, какой ужас испытает Изабелла, если вернется домой и почувствует в воздухе затхлость или плесень.

— Я могла бы ходить туда, когда буду чувствовать себя хорошо, — добровольно вызвалась помочь Кэтрин, уже решив, что как-то справится со своими бедами.

— Правда? О, для меня это значило бы так много. — Изабелла говорила совсем искренне. Она не могла избавиться от преследовавших ее страхов и не совсем верила бодрым заверениям домоправительницы, а если доверить дом Кэтрин, то все пойдет хорошо. — Мой паланкин и мои лакеи будут всегда к твоим услугам. Когда придешь в мой дом, ты сможешь отдохнуть, тебе подадут кушать и принесут любые напитки по твоему усмотрению. В моей библиотеке полно книг — боюсь, они все еще не включены в каталог — ты могла бы читать там или брать домой те книги, которые покажутся тебе интересными.

Кэтрин кивнула. Если Томас не нуждается в ее услугах, она окажется полезной в другом месте.

— Я стану великим смотрителем за время твоего отсутствия, — пообещала она. — А ты как? Ты вернешься в апреле, ведь тогда я уже не смогу встать с постели?

— Точно не знаю. Сначала я собираюсь побывать в Париже, затем, если в зимнюю погоду позволят дороги, поеду на юг к Марселю, после чего морем отправлюсь в Геную. Италия — та страна, которую я давно мечтаю посетить. По пути в Рим расположено много прекрасных городов.

— Можно попросить тебя об одном большом одолжении?

Изабелла улыбнулась, подумав, что Кэтрин хочет, чтобы ей привезли заграничную безделушку. Она собиралась это сделать в любом случае.

— Разумеется.

— Ты не хочешь стать крестной матерью нашего первенца? Для нас с Томасом это будет большой честью. Если ты не вернешься к крестинам, то твоим представителем могла бы стать одна из моих сестер.

Изабелла чувствовала, что побледнела. Судьба распорядилась, чтобы она была неразрывно связана с Томасом до конца своих дней через ребенка, которому предстояло явиться на свет. Казалось, что она шла по кругу и снова возвращалась к Томасу, как бы ни старалась убежать и уберечь от него свое сердце. Она пообещала хриплым голосом:

— Я стану крестной матерью твоего ребенка.

Изабелла дала обещание. Она сдержит слово и исполнит эту роль в меру своих сил.