На следующее утро Бет завтракала с Джулианой и фрекен Ларсен в залитой солнцем гостиной. Пауль, как утверждала гувернантка, поднимался очень рано и обычно либо занимался делами в кабинете, либо выезжал в поле, либо просто катался верхом. Иногда он отправлялся на малые озера удить рыбу. Анна, напротив, редко спускалась вниз раньше одиннадцати. Бет поняла, чьи шаги под окном она слышала в пять утра. Она не спала почти всю ночь.

– Вы будете довольны, если я скажу, что больше обвалов не было, – заметила фрекен Ларсен, отправляя в рот большой кусок вафли. – Дорогу уже расчистили. – Она помедлила, прежде чем продолжить. – Вы говорили на днях, что хотели бы увидеть поближе ледники. Возможно, скоро, когда вы полностью оправитесь от потрясения, я смогу свозить вас туда. Возьмем Джулиану, это будет наша совместная прогулка.

– Было бы великолепно! – горячо одобрила идею Бет. – Гораздо интереснее, чем гулять одной.

– Можно сочетать прогулку с уроками для Джулианы, – пояснила гувернантка, бросая умильные взгляды на воспитанницу. – Я никогда не упускаю возможности вызвать интерес Джулианы ко всему, что бы мы ни делали.

– Можно мне посидеть на ваших уроках, когда будет удобно?

Фрекен Ларсен чрезвычайно обрадовалась:

– Обязательно! Мы начнем занятия сразу после завтрака. Почему бы вам не посидеть в классе сегодня?

Бет не очень рвалась в Дом у Черного Залива, и после завтрака они втроем отправились в классную комнату, которая располагалась в другом конце первого этажа. Бет там еще не была. Джулиана пришла в восторг, когда узнала, что они с фрекен Ларсен смогут принимать собственную гостью, и помчалась вперед приготовить парту к их приходу.

Бет ожидала увидеть просто обставленную рабочую комнату, но оказалась в помещении, роскошное убранство которого разительно отличалось от отделки остальных и выглядело довольно нелепо. В классной комнате больше всего нужны были свет и воздух, а здесь окна были завешены тяжелыми красными бархатными портьерами. Если бы кто-то не догадался раздвинуть их до основания и прикрепить к гвоздям тесемками, света было бы недостаточно. Стены были оклеены ярко-зелеными обоями, на полу лежал ковер пестрых тонов, а оранжевое стекло лампы, разрисованное павлиньими перьями, больше подходило для гостиной какого-нибудь нувориша, чем для классной комнаты маленькой ученицы. Даже парта, хотя и соответствовала по высоте росту ребенка, была оборудована украшенным золотом чернильным прибором, вделанным в поверхность, и подносом для перьев из оникса. Фрекен Ларсен заметила удивленный взгляд Бет и пояснила:

– Ее мать выбрала эту комнату специально для девочки.

Бет кивнула, хотя объяснение не рассеяло ее замешательства. За эти несколько секунд она узнала о Джине больше, чем могла бы узнать из долгих рассказов. Пауль говорил о покойной кузине с нежностью, и это доказывало, что сама Джина по характеру не отличалась стремлением к показной роскоши, как можно было предположить, глядя на обестановку комнаты. Анна и Зигрид упоминали ее робость, но убранство классной комнаты говорило о другом: любовь к дочери побуждала мать покупать для нее самое дорогое, что можно было приобрести за деньги. Однако отсутствие вкуса и неопытность приводили к помпезной пестроте, когда высокая цена ошибочно отождествлялась с гарантией качества. Впервые Джина обрела в представлении Бет вполне конкретный и осязаемый облик – преданная мать сама еще была ребенком, которого привлекали яркие краски покупаемых вещей. Это трогало Бет до глубины души. Она припомнила, как возница говорил, что Джина собиралась заняться переделками в доме, и задавалась вопросом, к чему это могло привести.

Джулиана показала свою рабочую тетрадку и, хотя она была в полном порядке, Бет с грустью увидела, как отстает ребенок от своих шестилетних сверстников. Несомненно, пережитое потрясение замедлило ее развитие. Придвинув стул – нелепое сооружение с позолоченной спинкой и бархатным сиденьем, Бет заняла место гувернантки, приготовившись поиграть в «слова»: нужно было составлять их из карточек с буквами, которые привезла фрекен Ларсен.

Потом настало время обычного перерыва в утренних занятиях. Фрекен Ларсен придавала ему большое значение, считая, что девочке не следует переутомляться. Обычно она старалась сочетать отдых с каким-нибудь полезным делом; в это утро Джулиану послали на кухню с запиской – просьбой прислать в классную комнату третий стакан для лимонада. Девочка радостно побежала выполнять поручение.

Фрекен Ларсен, откинувшись на спинку стула, бросила на Бет красноречивый взгляд.

– Вас, кажется, поражает великолепие нашей классной комнаты, но мать Джулианы постаралась сделать ее во всех отношениях изысканной. И у кого бы хватило смелости убедить хозяйку дома, что она добилась как раз противоположного результата? Покойная фру Рингстад была женщиной большой доброты, легко смеялась и так же легко разражалась слезами. Только очень злой человек мог позволить себе обидеть ее.

– Но почему она выбрала такое яркое убранство?

– Увидела нечто похожее в журнале, так я полагаю. Муж в это время находился в Кристиании. Иногда она вдруг проявляла мудрость: я в эту пору только приступила к работе, и фру Рингстад справедливо заключила, что, прежде, чем начинать обучение, нам с Джулианой необходимо привыкнуть друг к другу и познакомиться поближе. Работы по обустройству комнаты проводились как раз в это время.

– К Джулиане легко было найти подход в те дни?

– Да, пожалуй, – сказала фрекен Ларсен, подумав. – Она была несколько застенчивой, конечно, потому что до моего появления в доме проводила почти все время в обществе матери. Они были практически неразлучны. Я понимала, что с этим нужно что-то делать ради них же самих. Равно как и ради герра Рингстада, который не мог не ощущать недостатка внимания со стороны жены, хотя она и была очень предана ему. Человек более заурядный испытывал бы ревность к собственному ребенку, но, к счастью, хозяин понимал жену лучше, чем она понимала себя. Должна сказать, что Джулиана привязалась ко мне. Это большое везение, если учесть то, что произошло полгода спустя.

– Но и привязанность девочки к матери не ослабела, я полагаю, судя по тому, как тяжело она перенесла трагедию.

– Вы правы. Отчасти это объясняется тем, что фру Рингстад всегда присутствовала при занятиях, постоянно отвлекала ее под различными предлогами, и мне было трудно установить строгий режим.

– У вас были срывы?

– Сказать по правде, иногда у меня не хватало терпения. Я даже подумывала об уходе, но тут случилось то, что случилось. Вопрос об увольнении отпал сам собой. Она печально оглядела комнату. – Прекрасно помню день, когда прибыла эта вычурная мебель. Наши с Джулианой отношения только начинали складываться, мы уходили на прогулки, но в этот день фру Рингстад предложила вместе пойти на пристань и встретить прибывавший на пароходе груз. Она была страшно возбуждена. Мне она поведала, что герр Рингстад ничего не изменил в Нилсгаарде с того времени, как унаследовал дом и переехал туда жить, если не считать приобретения ванны и некоторых усовершенствований на кухне, и что обстановка для классной комнаты – ее собственная инициатива.

– О, Боже! – вырвалось у Бет.

– Вот именно! Именно то же самое подумала и я. Она сказала, что так как в Нилсгаарде никогда не было классной комнаты, она по праву должна быть достойна принцессы. Тогда я и представить не могла, что увижу в этих ящиках, когда их распакуют. – Фрекен Ларсен грустно улыбнулась. – Бедняжка… Всегда старалась всем угодить, но для нее самой дела складывались неудачно. Раньше комната выглядела обычной, но строгой. Ее украшали дубовые панели, взятые со старого судна, когда дом еще только строился. Мне нравилась эта простота, но мать заявила, что классная Джулианы заслуживает более красивой отделки, чем корабельные доски. Она была убеждена, что девочка станет великим ученым, и хотела, чтобы во время занятий ее окружало все самое красивое и изысканное. Не сомневаюсь: фру Рингстад переживала, что сама не училась должным образом, особенно после того, как вышла замуж за образованного человека, и ей хотелось, чтобы дочь компенсировала ее недостаток. Намерения эти были весьма благородны. Я же с ужасом ждала возвращения герра Рингстада. Несколько раз он беседовал со мной о Нилсгаарде, о его прошлом, хотел, чтобы Джулиана тоже знала историю дома. Чувствовалось, что это место ему очень дорого.

Случилось так, что я оказалась дома, когда он вернулся. Услыхав, что она ведет его посмотреть классную комнату, я готова была провалиться сквозь землю. Но фру Рингстад обрадовалась, когда увидела меня, ей не терпелось продемонстрировать географические карты и рисунки и совершенно не подходящие для девочки взрослые книги, которыми она заполнила полки книжного шкафа, напоминавшего пасть дракона. Она раскрутила глобус и пустилась по комнате в пляс, словно сама была ребенком. О, Боже! Она была довольно привлекательной – не то чтобы хорошенькой в общепринятом понимании (у нее были асимметричные черты лица, нос слегка заострен, рот немного великоват, а брови слишком густы), но в целом ее внешность оставляла приятное впечатление. Если бы она не вышла за герра Рингстада, то не сомневаюсь, что недостатка в претендентах она бы не испытывала. Фрекен Ларсен не чувствовала, что несколько переступила границы приличия, обсуждая в столь фривольном тоне покойную жену хозяина. Она понимала, что Бет хотелось бы больше знать о старшей кузине, самой привлекательной из трех сестер, и гувернантка старалась как могла. К тому же Бет умела слушать, и рассказчице было лестно сознавать, что каждое ее слово воспринимается с глубоким вниманием. В Нилсгаарде положение гувернантки было выше, чем просто служанки, а поскольку фрекен Ларсен вела себя корректно и никогда не выносила на обсуждение с посторонними то, что говорилось в доме, ей многое прощалось.

– Как же реагировал, увидев комнату, хозяин дома? – спросила Бет.

Ее собеседница ожидала услышать подобный вопрос. Герр Рингстад обладал нелегким характером, но ему не раз приходилось сносить удары судьбы, поэтому фрекен Ларсен всегда старалась найти для него оправдание.

– Ему надо отдать должное, – сказала она. – Сначала он промолчал. Другой бы на его месте тут же взорвался, а он только сжал губы и прошелся по комнате, внимательно оглядывая вещи и мебель. Я старалась избегать его взгляда и хорошо понимала, что он переживает. Когда он задавал мне вопросы, я отделывалась уклончивыми ответами, не высказывая своего отношения. Однако обмануть его было трудно, он видел, что все сделано не так, но мы оба не хотели, чтобы его жена поняла свою ошибку. Он попросил меня выйти. Жена прильнула к нему, и лицо ее светилось счастьем.

Фрекен Ларсен сделала паузу, потом рассказала, как, закрывая дверь, успела заметить, что он обнял жену и нежно поцеловал.

Женщина вспомнила, как эта мельком увиденная сцена пробудила и в ней жажду собственного счастья, как она остро позавидовала хозяйке, которая любила и была любима. – Естественно, я не могла расслышать, что он сказал жене, но ее отношение к комнате не изменилось, она была по-прежнему счастлива. Герр Рингстад не сказал ни слова на следующий день, только велел заказать все, что мне было нужно для занятий, и мы приступили к урокам. Девочка подавала надежды до того злополучного дня, когда…

– У вас есть личное мнение насчет того, почему умерла фру Рингстад?

Гувернантка неопределенно пожала плечами.

– Пожалуй, нет, разве что… – она замолчала, так как в класс влетела запыхавшаяся Джулиана, за ней следовал слуга с кувшином лимонала и тремя стаканами. Продолжать разговор стало невозможно.

Выпив лимонада, Бет вышла и поднялась в спальню, чтобы собрать вещи. Затем спустилась вниз в надежде найти кого-нибудь, чтобы поблагодарить за приют.

Анны нигде не было видно, но Пауль вышел из кабинета и стоял, опираясь о дверь.

– Уже уходите? Побудьте еще немного.

– Нет, благодарю вас, – произнесла Бет вежливо, хотя не испытывала симпатии к этому человеку, более того – чувствовала что-то похожее на отвращение, потому что всего за несколько часов он успел изобразить страстную любовь к ней, а потом то же самое повторил с другой женщиной. Бет ощутила острую ревность и устыдилась ее.

– У меня много работы. Очень ценю ваше гостеприимство, с удовольствием бы осталась в Нилсгаарде, но дела не ждут.

– Надеюсь, что вы полностью оправились от вчерашнего и что ушибы не причиняют сильной боли. – Тон его показался Бет излишне сухим, она вспомнила его страстные поцелуи и невольно покраснела.

– Спасибо, через несколько дней заживет Очень обязана за свое спасение.

– Я думал, что вчера мы договорились никогда больше не упоминать об этом страшном событии.

Но Бет показалось, что о другой стороне вчерашнего приключения он не прочь вспомнить: обычные фразы звучали для нее тайным призывом.

Бет не сознавала, что ее порозовевшие щеки и светящиеся чувством глаза не вязались со сдержанным тоном. Лучи солнца падали от окна на ее густые темно-рыжие волосы, придавая им золотистый оттенок.

– Как это тактично, что вы позволяете мне забыть о собственной неосмотрительности, когда я сбилась с тропинки в горах! Обещаю, что никогда не упомяну об этом впредь.

Бет была рада, что обратила его слова в свою пользу и дала ясно понять, что она думает о вчерашнем эпизоде.

– Теперь мне пора идти.

Он пошел впереди нее, чтобы открыть дверь, и у порога пообещал:

– Как-нибудь в скором времени я покажу, где можно найти арктическую розу.

– Может быть, вы скажете сейчас?

– Вам понадобится проводник.

Бет не хотела идти с ним, но период цветения розы подходил к концу, на севере осень наступает быстро.

– Хорошо, я согласна, – ответила она.

Увидев сквозь деревья старый дом, Бет вспомнила, что пережила ночью, но решила, что если подобное повторится, она встретит непрошеного гостя лицом к лицу, и будь что будет. Надо было прошлой ночью так и поступить: Бет теперь жалела, что не обернулась и не выяснила, кто за ней наблюдал. Сделай она это, не пришлось бы стать свидетельницей визита Пауля в спальню Анны.

Войдя в дом, Бет с облегчением убедилась, что все стоит на своих местах. Стало веселее на душе. Мурлыча под нос мелодию, она направилась в спальню, намереваясь распаковать пакет с вещами, которые фрекен Ларсен приносила ей в Нилсгаард. И вдруг на что-то наступила. Ужас сковал ее – это был клин, один из тех, которые столяр забивал в дверцы встроенной кровати, клин, который не вытащил бы даже сильный мужчина. Бет подняла его с пола, не сразу овладев собой, и подошла к шкафу. Одна задвижка была в порядке, вторая болталась, дверь оказалась приоткрыта, внутри зияла темнота. Схватив вторую дверцу за ручку, Бет распахнула обе створки, дрожа от страха, что снова увидит женщину со спутанными волосами, лежащую лицом к стене, как в первый день приезда. Но она ничего не увидела. Ничего. Те же доски кровати и обитые деревом стенки. Каким образом выпал клин? Вибрация, вызванная обвалом, не могла ощущаться в доме.

Она вставила клин на место и захлопнула дверцы. Раздался дребезжащий звук из нижнего ящика. Бет обратила внимание на то, что он был слегка выдвинут. Встав на одно колено, она взялась за ручку, чтобы взглянуть внутрь, и подумала, что дверца могла открыться, когда выдвигали ящик. То, что она увидела, привело ее в содрогание. Рисунки и наброски, все, на что ушли часы и дни работы в Тордендале, было изодрано в клочья. Папка, сделанная из добротной кожи, – она лежала на рабочем столе, – была разрезана на узкие полосы острым ножом и брошена поверх рисунков в ящик.

Бет зарыдала. Это была работа отнюдь не бесплотного духа, а коварного человека. Он сделал свое злое дело тщательно – ни один набросок не уцелел. Только один человек мог устроить такое – тот, кто знал, что Пауль и Анна не позволят ей вернуться домой, а оставят у себя на ночь, – Зигрид!

Осмотрев остальные вещи. Бет убедилась, что больше ничего не пострадало. Она стремглав бросилась к лодке, отвязала ее, вставила в уключины весла и поплыла на середину озера, обдумывая случившееся. Она пришла к выводу, что если ее враги хотели отомстить за обвал, то ни один из них, даже Джекоб Дахл, не сосредоточил бы усилия исключительно на рисунках, а перевернул бы вверх дном весь дом. Теперь стало еще очевиднее, что Дахл действовал по указке Зигрид: она прочла письма и знала, где Бет будет останавливаться и каковы ее планы. Когда же ее злой умысел воплотить не удалось, она перешла к другим методам.

Бет гребла по направлению к Холстейнгаарду, пытаясь найти ответ на мучивший ее вопрос: могло ли событие прошлой ночи в Нилсгаарде и то, что произошло в Доме у Черного Залива, объясняться только враждебным отношением к ней Зигрид? Есть ли здесь какая-то связь с призраком женщины, который померещился ей на старинной кровати? Постепенно тайны становились менее таинственными. У той женщины на кровати волосы были цвета спелой ржи, как у Зигрид, одеяние бело-коричневого цвета, босые ступни узкие и изящные, кожа упругая и блестящая, а пятки и подушечки пальцев ног запачканы грязью.

Любопытная деталь! Почему она запомнила такие мелочи? Каким образом ее разум отметил эти подробности, хотя речь шла о духе, явившемся из глубины веков? Как хорошо, что лицо женщины оставалось невидимым, и какое счастье, что Бет не обернулась ночью в библиотеке и не рассмотрела то, что прижималось к стеклу, чтобы следить за ней.

Весла скользнули по песчаному дну недалеко от берега. Бет сняла туфли, вошла в воду и вытащила лодку как можно дальше на берег. В одних мокрых чулках она направилась к Холстейнгаарду, удивившись, что в поле никто не работал. Ставни на окнах были закрыты, вокруг не было ни одной живой души, Бет подошла к двери и позвонила.

Открыла Зигрид. Враждебный взгляд на бесстрастном лице и отсутствие удивления убедили Бет в том, что ее приближение к дому было замечено. Она дала волю гневу:

– Ваш подручный отлично справился с заданием! Все, что мне удалось нарисовать, все наброски – все изодрано в клочья и восстановлению не подлежит!

– Мой подручный? – деревянным тоном переспросила Зигрид.

– Джекоб Дахл – я подробно его описала раньше. Как все смеялись про себя над доверчивой дурочкой! Вы с ним вместе тоже потешались? Вчера я видела, как вы мирно беседовали. Как же слепа я была! Вы прочитали письма… Это вы отменили заказ в отеле и подстроили так, чтобы он перехватил меня в Лиллехаммере и сбросил в пропасть в том единственном месте, где оставался шанс выжить, – неважно, что я могла переломать все кости. Объяснение выглядело столь правдоподобным, вы думали, что идиотка из Шотландии всему поверит. Не скажете ли подлинное имя вашего сообщника?

Лицо Зигрид напряглось:

– Кто дал вам право так со мной разговаривать и предъявлять дикие обвинения?

– У меня есть на то полное право! Повторяю, – скажите имя человека, который назвался Джекобом Дахлом, того высокого, с жесткими, торчащими в стороны волосами. Вы говорили с ним вчера, вы его знаете!

Наступила пауза: видимо, Зигрид решала, нужно ли отвечать на этот вопрос.

– Должно быть, вы имеете в виду Гарольда Дженсена. Судя по описанию, это он.

– Где я могу его найти? Я этого так не оставлю!

– Он здесь, в доме.

– В самом деле? Что еще вы замышляете против меня?

– Вы несете чушь. Он имеет право тут находится. Ваша мать не знала, что у ее отца был незаконный сын, это держалось в секрете больше сорока лет. Никто не заботился о Гарольде, он вырос в лачуге около порогов, где родился. Потом работал как простой крестьянин на полях Холстейнгаарда. Дед никогда не признавал его. Правда вышла наружу только после смерти старика. Когда дом перешел ко мне, я позаботилась о том, чтобы Гарольду передали в собственность участок земли, где стоял его дом, и о том, чтобы он смог построить более достойное жилище. Теперь вы знаете, кто такой Гарольд Дженсен.

Бет не могла поверить своим ушам. Сводный брат ее матери покушался на ее жизнь, причинил ей столько вреда!.. Но причина была ясна – он чувствовал себя в долгу у Зигрид. Ей ничего не стоило подговорить его на любую низость.

– Я настаиваю на том, чтобы поговорить с ним сейчас же!

Шурша черной широкой юбкой, Зигрид прошла в гостиную, оставив двойные двери настежь открытыми. Бет последовала за ней. Войдя, она вскрикнула. Посреди комнаты на покрытом бархатом столе стоял гроб, окруженный зажженными свечами. Вокруг сидело несколько женщин, все в черном, с бледными лицами и красными от слез глазами. Зигрид сделала знак подойти. Бет приблизилась к гробу – это был Гарольд Дженсен, одетый в старомодный дорогой костюм, принадлежавший видимо, деду. Неподвижные руки были сложены на груди, в безжизненные пальцы воткнут букетик диких цветов Тордендаля.

– Когда это случилось? – спросила Бет, не отводя взгляда от лица покойника.

– Ночью. Муж вон той женщины заметил, что его лодку кружит водоворот, а он лежит на веслах. Человек снимал сети для ловли лосося.

Женщина, на которую указала Зигрид, беспокойно заерзала на стуле.

– Его крутило в Черном Заливе, – вмешалась она в разговор, соблюдая приличествующий случаю скорбный тон. – Течение гнало его по кругу… – Бет бросила многозначительный взгляд на Зигрид. – Да, мисс Стюарт, почти у дверей вашего дома. Он умер от сердечного приступа. Взгляд был такой страшный… Хорошо, что мужу удалось закрыть ему глаза, но он говорит, что испугался, когда увидел этот взгляд.

Бет почувствовала, что может потерять сознание. Она резко повернулась и вышла в холл.

– Теперь конец вашим обвинениям, – сказала Зигрид холодно. – Я еще тогда, в ваш первый визит в Холстейнгаард, догадалась, что все ваши беды дело рук Гарольда. Его ненависть к незваным гостям доходила до фанатизма. Он дал ей волю.

– А вы направляли в нужное русло. Поэтому он оказался ночью в Доме у Черного Залива. Это вы его послали! Вы сказали, что именно нужно уничтожить.

Зигрид ухмыльнулась:

– Гарольд не умел ни читать, ни писать, но был не глуп. Он сам знал, что вам дороже всего. Но теперь его нет. Ему уже все равно, что вы о нем говорите. Однако он сделал свое дело. Когда в деревне узнают, что Гарольд погиб у старого дома, обвинять будут вас, и вам не простят. – Она выпрямилась. – А теперь убирайтесь отсюда, Бет Стюарт, и никогда больше не приходите!

С гордо поднятой головой Бет покинула дом матери. Переправляясь через озеро, она обдумала все сказанное Зигрид и окончательно пришла к выводу, что уничтожение рисунков – ее идея. Но даже это казалось теперь мелочью. Самое ужасное, что, выполняя ее волю, погиб человек. Не вынес нервного напряжения. Или чего-то другого? Может быть, он увидел того, кто потом пришел к Нилсгаарду и следил за ней через окно? От страха он мог выдать себя, и это стало его концом. С тяжелым сердцем она продолжала грести к Дому у Черного Залива.