Небо становилось похожим на застарелый синяк, когда солнце неизбежно клонилось к кардиффскому горизонту. Жёлтые и пурпурные полосы пересекали его, накладываясь одна на другую каскадом смешанных цветов, словно на картине Эдварда Мунка. В городе начинали загораться огни, в зданиях и на улицах, постепенно заменяя настоящий город его пуантилистской копией.

Вершина многоэтажного дома, где стояла Гвен, была покрыта сорняками, мхом и травой. Растения в форме семян или спор принесло сюда ветром из сельской местности за пределами пригородов Кардиффа. С того места, где она стояла, с вершины лестницы, ведущей вниз, на улицу, к обычной рациональной жизни, дальний край здания напоминал невероятно крутой обрыв, и стоявший там человек балансировал на границе пустоты, его шинель развевалась на ветру, как крылья. Словно он был готов упасть или взлететь.

— Где я могу достать такую шинель? — спросила она.

— Ты должна её заслужить, — ответил капитан Джек Харкнесс, не оборачиваясь. — Это как служебная эмблема. Как шляпы-котелки у госслужащих.

— Госслужащие больше не носят котелки, — презрительно отозвалась она. — Они устарели ещё в 1950-е годы, вместе с сервировочными столиками и жилетами. И я говорю как человек, работавший вместе со многими госслужащими, когда я была в полиции. Я имею в виду, когда я действительно работала в полиции, а не просто говорила людям, что я полицейский, чтобы не объяснять им, что я выслеживаю инопланетные технологии, — поправилась она.

— Держу пари, они по-прежнему их носят, — сказал Джек. Ветер ерошил его волосы, словно игривая рука. — Держу пари, что, когда все госслужащие приходят к себе в офисы по утрам, они запирают двери, открывают свои столы и достают свои церемониальные шляпы-котелки, чтобы надевать их, когда никто не видит. Что-то вроде административной версии Ку-клукс-клана.

— У тебя был какой-то неудачный опыт с госслужащими?

Он по-прежнему не оборачивался.

— В бесконечной вселенной, — сказал он, — несомненно, есть планеты, у всего населения которых серая кожа, серая одежда и серые мысли. Полагаю, вселенной нужны такие планеты, но я абсолютно уверен, что не хочу их посетить. Я предпочитаю думать о том, что, если есть планета госслужащих, то есть и планета, где у каждого обитателя в спину встроен телевизор, и можно просто ходить за людьми по улицам и смотреть дневные передачи сколько душе угодно.

Небо перед Джеком Харкнессом медленно темнело: жёлтые полосы растворялись в оранжевых, оранжевые стекали в красные, и всё это сползало с неба, соскальзывая в ночь и оставляя за собой бархатную темноту.

Гвен пристально смотрела на спину Джека, в очередной раз пытаясь разобраться в беспорядочной массе чувств, которые она испытывала по отношению к этому человеку. Когда он говорил о госслужащих в шляпах-котелках, казалось, что он лишь недавно их видел. Когда он говорил о других планетах, она почти готова была поверить, что он там бывал. Почти. Но это было бы сумасшествием. Разве не так?

Она задумалась, уже не в первый раз, как получилось, что её жизнь так круто повернулась в другую сторону без всякого предупреждения. Вчера она принимала заявления и охраняла места преступлений, пока техники в комбинезонах собирали доказательства в пластиковые пакеты, а сегодня она стала частью первой и последней линии защиты Великобритании против... чего? Вторжения. Вмешательства. Враждебности. Целый мешок слов, начинающихся на «В», потому что туда всё это приходило. В – в её реальность. В – в Кардифф.

И всё из-за этого человека, стоящего на краю крыши в двенадцати этажах над землёй. Из-за человека, который ворвался в её жизнь, как внезапное наводнение, утопив её в странностях и приключениях.

Неспокойный. Невероятный. Невозможный. Весь словарь слов, начинающихся с «не».

— Большинство людей проводят время, глядя вверх, — наконец сказала она. — Глядя на звёзды. А ты как будто бóльшую часть времени проводишь, глядя вниз. Что именно ты ищешь?

— Может быть, упавшие звёзды, — сказал он, мгновение помолчав.

— Это люди, правда? Ты просто не можешь не наблюдать за ними. То есть не так, — спохватилась она. — Ты не наблюдаешь за ними; ты их охраняешь.

— Ты когда-нибудь видела двухлетнего ребёнка, гуляющего по саду? — мягко произнёс он, не поворачивая головы. — По краям там может расти ядовитый плющ, или розовые кусты, или боярышник. На траве могут валяться лопаты или секаторы. Ребёнка это не беспокоит. Он просто хочет играть со всеми этими яркими вещами, которые он видит. Мир кажется ему безопасным. И ты можешь захотеть побежать и срезать все эти острые, колючие растения, чтобы они не могли сделать ему больно, можешь захотеть убрать все эти опасные инструменты на случай, если он возьмёт их и порежется, но ты знаешь, что не должна этого делать, потому что если ты будешь делать это, он либо вырастет с мыслью, что мир никогда не сделает ему ничего плохого, либо, наоборот, будет думать, что всё на свете опасно, и никогда не захочет отойти далеко от тебя. Поэтому ты просто наблюдаешь. И ждёшь. И если у него начнётся сыпь от ядовитого плюща или если он порежет себе палец секатором, то ты как можно быстрее отвезёшь его в больницу, точно зная, что он больше никогда не повторит свою ошибку.

В темноте за Джеком появлялись маленькие точки света. Гвен казалось, что за считанные минуты он превратился из плотной фигуры, чётко вырисовывавшейся на фоне медленно меняющего цвет неба, в чёрные очертания в сплошной черноте – его можно было разглядеть лишь потому, что на нём не было звёзд.

— Так вот за кого ты нас принимаешь? — поинтересовалась Гвен. — За детей?

— Это то, чем мы кажемся, — поправил он. — Для них.

— Кто это – Они?

— Кто Они? Они – те, кто живёт над стенами сада и в пустынях за его пределами. Я — я тоже всего лишь ребёнок, играющий в саду вместе со всеми вами. Разница лишь в том, что я чуть-чуть старше. И я уже получил свою долю сыпи от ядовитого плюща.

Гвен осмотрела крышу здания, заросшую травой и сорняками, которые заняли место между вентиляционными шахтами и антеннами, мягко покачиваясь на вечернем ветерке.

— Жизнь выживает, правда? — ни к селу ни к городу заметила она. — Находит укромные уголки и щёлки, где можно расти. Пускает корни, где может, даже в каких-то трещинах.

— И мы делаем то же самое, — ветер подхватил его шинель, надув её у него за спиной, но он, казалось, не обратил никакого внимания на то, что его может сдуть с крыши.

— В Торчвуде. Мы ищем то, что могло быть принесено ветром из других миров, и, если нужно, мы это искореняем.

Повиновавшись внезапному предчувствию, Гвен посмотрела на часы.

— Господи! У меня же ужин запланирован. — Она назначила Рису встречу в ресторане неподалёку – в знак извинения за то, как мало времени она теперь проводит с ним. За то время, которое она проводит с Джеком. Она повернулась, чтобы уйти, а потом оглянулась, ощущая странное нежелание покидать крышу. — Ты вообще собираешься спускаться сегодня или будешь стоять тут до рассвета? — спросила она.

— Всё будет зависеть от настроения. А ты? Хочешь пропустить ужин и постоять вместе со мной на краю?

— Спасибо, но нет. Нужно идти.

— Просто ради интереса, почему в первую очередь ты пришла сюда?

— О... — она напрягла мозги. Всё это казалось таким далёким – гулкое пространство Хаба, разговор с Тошико, дорога на крышу здания, где, как она знала, Джек любил торчать, когда хотел побыть в одиночестве – и теперь в памяти странным образом застрял только образ мускулистого тела и огромная шинель, трепещущая на ветру и развевающаяся, как кожаный парус. — Да... Тош просила что-то тебе передать. Она обнаружила небольшие вспышки электромагнитной энергии где-то в центре Кардиффа. Это не одна из стандартных частот. Она следит за этим.

— Хорошо. — Он сделал паузу. — Держи телефон под рукой. Просто на всякий случай.

Она ощутила неожиданный прилив гнева из-за легкомысленного предположения Джека о том, что она побежит к нему, стоит ему только позвать; горячая краска залила щёки и лоб.

— Что – на всякий случай, если мне действительно удаётся выкроить несколько часов для самой себя? На всякий случай, если у меня действительно есть своя жизнь?

— Ты можешь уйти в любое время, когда тебе захочется, Гвен, — проворчал Джек; его мрачный голос донёсся до неё из темноты. — Ты не моя собственность. Возвращайся в полицию, если это то, чего ты хочешь. Но ты знаешь, что случится. Ты снова будешь за пределами. Ты будешь видеть, как мы проходим мимо тебя, проталкиваемся через заграждения, берём под контроль ваши места преступлений, уносим оттуда всё, что нам захочется, и ты больше не будешь частью всего этого. Ты сможешь мириться с этим? Ты считаешь, что, заглянув за ограду сада посреди пустыни, действительно можно сделать вид, что пустыня не существует и сад – хорошо обустроенный сад – это всё, что есть?

— Иди к чёрту, — холодно сказала она. — Ты же знаешь, что я не могу.

— Иди в свой ресторан. Поболтай с друзьями. О моде, политике, ценах на жильё, спорте… На самом деле это ничего не значит. По сравнению с тем, что проникает через Разлом. Это настоящая жизнь. А там, внизу – просто иллюзии.

Она повернулась и толкнула дверь, ведущую на лестницу вниз. Ей потребуется двадцать минут, чтобы добраться до ресторана, а нужно ещё вернуться в Хаб забрать свою сумочку и надеть туфли на каблуках. Почему каждому из них хотя бы раз не даётся шанс взять с полок и складов на базе всего одну вещь – вещь, которая облегчила бы им жизнь? Телепорт. Это было всё, чего она хотела. Что-то, что могло бы доставить её из точки А в точку Б без необходимости утомляться и тратить время, проходя это расстояние самой.

Неожиданный порыв ветра грубо прижал её к дверной раме. Ей показалось, что она слышала сзади хлопанье ткани.

Она обернулась, но теперь небо было совершенно чёрным, и если Джек и был на крыше, она не могла его видеть.

* * *

Оуэн мечтал, сидя за своим лабораторным столом на тёмной подземной базе Торчвуда и позволяя своим мыслям уноситься к верхним уровням пустого атриума, где кирпичная кладка не была такой влажной, а из стены торчали прикрытые заглушками викторианские канализационные трубы.

Иногда, в тихие моменты – моменты между безумной беготнёй по Кардиффу в поисках каких-то инопланетных технологий и длительными периодами времени, которое он проводил за своим столом или в лаборатории, анализируя формы и функции биологических субстанций, которые они находили – Оуэн мечтал описать кое-какие свои исследования о пришельцах в каком-нибудь журнале. Конечно, такого журнала не существовало. Не было ни «Журнала сравнительной анатомии инопланетян», ни даже «Ежеквартальника инопланетной биологии». Ему некуда было представить свои результаты. Он нигде не мог получить признания за то, что обнаружил. Он даже не мог записать их для будущих поколений, пока он не забыл о них, не сошёл с ума или не умер незамеченным.

Иногда количество вещей, о которых он знал, но не мог никому рассказать, злило и расстраивало его. И кому говорить об этом? Кардиффский Торчвуд: пять человек, которые мечутся, пытаясь решить все проблемы, с которыми они могут справиться, люди, у которых едва хватает времени на личную жизнь, не говоря уж о том, чтобы посидеть за чашкой кофе и беседой о химии основанных на хлоре ферментов и аномалиях осмотических переносов.

И только один из них был обученным медиком.

Это было расточительство. Настоящее расточительство. Оуэн открыл так много за то время, что он работал в Хабе. Вещи, о которых не знал больше никто на Земле. Например, странные тайны секса между долгоносиками – когда он впервые узнал об этом, его чуть не вырвало, но это имело большое значение для объяснения выражений лиц этих существ. Различные чувства, которые могли заменять инопланетным существам зрение и слух — в том числе биологический радар, о котором Оуэн подумал бы, что это невозможно, если бы сам его не испытал. То, как огромные прозрачные создания могли проскользнуть сквозь скалу с такой же лёгкостью, с какой киты рассекают воду. Существование отдельных особей, представлявших собой стаи птицеподобных существ, каждая маленькая частичка которых являлась неотъемлемым элементом целого.

Временами Оуэну казалось, что он знает об инопланетной биологии так много, что он вот-вот взорвётся, а между тем он постиг лишь малую часть того, что существует во вселенной.

И всё это – всего лишь с тем оборудованием, которое у него было: скальпель, конечно, но скальпель для Земли. В хранилищах Торчвуда были инопланетные приборы, благодаря которым он мог бы наблюдать за биохимическими реакциями на клеточном уровне так, словно это кино, или проводить по артериям маленькими автоматизированными скальпелями одной лишь силой мысли. И они оставались лежать на полках. Никому не позволялось прикасаться к ним. Риск был слишком велик.

В конце концов, все они помнили Сьюзи и то, что с ней случилось, когда она поняла, что может временно оживлять недавно умерших людей.

Вспомнив о Сьюзи, Оуэн подумал об остальных членах команды. Возможно, в их компании Оуэн провёл больше времени, чем с кем-либо ещё в своей жизни, но ему по-прежнему казалось, что он, в сущности, ничего о них не знает. Взять, к примеру, Джека Харкнесса: загадочный руководитель команды? По тому, что он говорил, и ещё больше – по тому, о чём он не упоминал, Оуэн иногда предполагал, что Джек – пришелец, как некоторые другие существа, проникающие через Разлом, и всё же были времена, когда он казался более приземлённым и реальным, чем все остальные его знакомые. И Тошико, технический эксперт, которая могла разобрать прибор, который видит впервые в жизни, на провода и куски металла, а потом собрать всё обратно точно так же, как было, но которая не знала ничего о том, как работают люди. И Гвен. Красавица Гвен…

Звук открывающейся входной двери прервал его размышления. В Хаб ворвалась Гвен, на ходу расстёгивая кофточку. На мгновение Оуэн остолбенел. Всё это выглядело так, словно его мечты начали сбываться.

— Гвен… э-э… это… Слушай, я думал…

— Кончай, Ровер. Я опаздываю, и мне нужно переодеться перед свиданием. Я заранее оставила здесь более нарядную одежду. — Она пронеслась мимо него в одно из боковых помещений. — Я совсем потеряла счёт времени. — Она исчезла из Хаба, но он по-прежнему слышал её голос. — Чёртов Джек. Я только пошла передать ему сообщение от Тош, а он заболтал меня. Кстати, а где Тош?

— Она пытается триангулировать какой-то сигнал, который обнаружила.

— Прекрасно. — Она снова появилась в Хабе, застёгивая пиджак поверх шёлковой блузки. Она казалась выше ростом, и когда она шла, было слышно «цок-цок», что говорило о том, что она сменила свои кеды на туфли на каблуках.

— И для чего ты так вырядилась? — ухмыльнулся Оуэн. Она посмотрела на него.

— Знаешь «Бабье лето»?

— На Дельфиньей набережной?

— Да.

— «Современная индийская кухня с особыми штрихами, полученными благодаря глубоким географическим знаниям наших поваров». Это оно?

— Да, это оно. Сегодня вечером я встречаюсь там… с кое-какими людьми. Думаю, я выйду через гостевой вход. Это избавит меня от двадцатиминутной пешей прогулки. На шпильках.

— Подожди, я пойду с тобой, — без всяких колебаний заявил Оуэн.

— В «Бабье лето»? Размечтался!

— Нет, через гостевой вход. — Он посмотрел на часы. — Мне всё равно пора уходить.

Вскочив со своего места, он направился к плиткам в центре подземного пространства, по пути прихватив с соседнего стола пульт дистанционного управления.

Спустя несколько мгновений Гвен присоединилась к нему. Им пришлось стоять вплотную друг к другу, чтобы уместиться на платформе, и Оуэн не мог не заметить, что Гвен напряжена всем телом, пытаясь убедиться, что не прикасается к нему – ни одной складочкой одежды и ни одним участком обнажённой кожи. Ладно – если ей так хочется. Он нажал кнопку на пульте, и Хаб неожиданно начал исчезать внизу, когда плитка бесшумно взмыла вверх. За несколько секунд они поднялись так высоко, что падение могло бы серьёзно травмировать их, но слабое давление прижимало их друг к другу. Слабое давление, которому Гвен определённо сопротивлялась.

Лёгкий ветерок взъерошил волосы Оуэна. Он посмотрел вверх, туда, откуда к ним приближался тёмный квадрат, виднеющийся между лампами на потолке. Тёмный квадрат увеличивался, а затем они погрузились в него: подъёмная плитка, которая привела их наверх, двигалась достаточно быстро, чтобы содрать кожу с их пальцев, если бы они прикоснулись к ней.

А потом они оказались совершенно в другом месте. Они вдвоём стояли у Бассейна, в тени огромного металлического водопада, стоявшего в центре, и ветер доносил до них брызги воды из него. Тёмное небо было усыпано звёздами, по нему плыли клочки облаков, гонимые ветром. Оуэн почувствовал запах свежего хлеба, жареной еды и, как ни странно, сахарной ваты. Толпа огибала их, словно косяк рыб, старающийся обойти подальше что-то незнакомое, появившееся в океане; они не смотрели на Гвен и Оуэна и даже не заметили, что они появились из глубин земли.

— Джек сказал мне, что однажды здесь что-то произошло, — тихо сказала Гвен. — Здесь было что-то, способное заставить людей игнорировать его. Эта вещь исчезла, но какие-то отзвуки её энергии остались. Поэтому никто не может видеть нас, пока мы не сойдём с плитки.

— Чем бы оно ни было, — ответил Оуэн, — он одержим этим. Оно просто въелось в него.

— Спасибо за лифт, — сказала Гвен. — Ты ведь найдёшь дорогу обратно, правда? Секунду он мог ощущать аромат её кожи, её духов, её мыла, а потом она ушла, убежала от него через площадь.

— На самом деле, — заметил он, — я думаю, мне нужно выпить.

* * *

В «Бабьем лете» было довольно много народу, и Гвен некоторое время стояла в дверях, осматривая помещение, прежде чем она увидела Риса.

Стены ресторана были выкрашены белой краской, висевшие на стенах картины были большими и абстрактными, мебель – совершенно чёрной, а общий эффект – настолько далёким от стереотипных индийских ресторанов (тиснёные обои, ситарная музыка), насколько это возможно. И посетитель чувствовал это ещё до того, как открывал меню.

«Бабье лето» открылось меньше года назад и вскоре зарекомендовало себя как один из лучших ресторанов Кардиффа. Гвен и Рис бывали здесь достаточно часто, чтобы официанты начали их узнавать. Или, по крайней мере, они были достаточно вежливыми, чтобы делать вид, что узнают их, а это уже было неплохо.

Рис сидел за столиком возле бара, и Гвен пришлось дважды присмотреться, прежде чем она убедилась, что это действительно он. Во-первых, он был с другой женщиной, чего Гвен не ожидала, но более того – Рис просто не был похож на Риса.

Однажды, когда Гвен только начала работать в полиции, она патрулировала один из торговых центров Кардиффа и случайно наткнулась взглядом на своё отражение в витрине магазина. На несколько секунд она задумалась, кто эта серьёзная женщина в форме, прежде чем до неё дошло, что это она – с собранными на затылке волосами, идущая вдоль ряда магазинов в своих неуклюжих ботинках, и её это неожиданно шокировало. Теперь она чувствовала то же самое, глядя на Риса, не подозревавшего, что она здесь. Когда он брился в последний раз? Когда его лицо успело так растолстеть? И когда он начал носить рубашки, не заправляя их в джинсы, чтобы скрыть свой растущий пивной животик?

Это было странно – поймать себя на том, что стоишь и удивляешься внешнему виду человека, с которым проводишь каждую ночь, но как часто люди в принципе смотрят – действительно смотрят – на своих друзей или партнёров? Они с Рисом так долго были вместе, что успели скатиться в удобную повседневность. Частью этой повседневности, как она сейчас поняла, было то, что они воспринимали друг друга как нечто само собой разумеющееся. Уже даже не глядя. И это было ужасно – в самом деле ужасно.

Огибая официантов, она пробиралась между столиками, и к тому времени, как она дошла до нужного места, Рис снова стал Рисом, и Гвен задумалась, откуда взялось это неожиданное разобщение.

И тем не менее, в глубине души она спрашивала себя, что видит Рис, когда смотрит на неё, и изменилась ли она так же сильно, как и он, что она осознала за то долгое мгновение.

Когда она подошла, Рис встал, обнял её за талию и поцеловал.

— Привет, детка. Я уже начал сомневаться, что ты вообще придёшь.

— Я же обещала, что приду, — сказала Гвен и повернулась к спутнице Риса, которая упорно старалась не смотреть, как они обнимаются. — Привет, — поздоровалась она, протягивая руку. — Я Гвен.

Девушка была на несколько лет моложе Гвен: черноволосая и стройная. Очень стройная. Она улыбнулась Гвен:

— Привет, — сказала она и пожала её руку. — Очень приятно.

— Это Люси, — представил её Рис. — Мы работаем вместе. Надеюсь, ты не против. Мы случайно встретились возле ресторана. У неё немного тяжёлые времена, и я подумал, что ей стоило бы развеяться. Всё в порядке? — в его голосе послышались просящие нотки, и в его глазах было что-то, что заставило её задуматься, какой реакции он ожидал от неё.

— Это замечательно, — сказала Гвен, понимая, что сейчас не время упоминать о том, что она надеялась на спокойный вечер в ресторане, где были бы только они двое. Пришло время поговорить, обменяться опытом и укрепить их довольно хрупкие отношения.

— Ты сделал заказ? — добавила она, увидев на столе тарелку с пападамами и несколько блюд с лаймовыми пикулями, раитой и нарезанным луком.

— Мы решили подождать тебя, — сообщил Рис, когда они оба уселись. — И просто заказали кое-что на время ожидания.

Гвен взяла меню и быстро пробежала глазами знакомые блюда.

— Я буду курицу Карачи, лимонный плов и сааг панир, — сказала она Рису. — И бутылку «Кобры».

Когда Рис повернулся к ожидающему рядом со столиком официанту, чтобы сделать заказ – включая, Гвен заметила, еду для Люси, причём Рис не поинтересовался, чего она хочет – она повернулась и спросила:

— Вы с Рисом давно работаете вместе?

— Примерно полгода. Я переехала сюда из Бристоля. Рис сразу позаботился обо мне: показал, что и как работает и где что лежит. Он очень терпеливый. — Она улыбнулась. — Рис рассказывал, что ты занимаешь какую-то особую должность в полиции.

— Рис слишком много говорит, — Гвен улыбнулась, чтобы её слова не прозвучали грубо. — Сейчас исполняю обязанности штатского работника, но раньше ходила в форме. Тогда мы с Рисом и познакомились.

— Как прошёл день? — спросил Рис, когда официант ушёл.

— Неплохо. На самом деле, очень спокойно.

— Видишь, — сказал он, повернувшись к Люси: — Я могу часами рассказывать ей о сложностях логистики и выбора маршрутов, и всё, что я получаю взамен – «Неплохо. Очень спокойно».

Пока они ждали свой заказ, беседа заходила о разных вещах, о которых они все могли бы говорить: работа, отпуск, ночная жизнь в Кардиффе... ничего такого, что могло бы исключить из разговора одного из них. Это означало, что у Гвен не было возможности поговорить с Рисом об их жизни, о том, что они чувствуют друг к другу, к чему они стремятся и что с ними происходит. Только очень поверхностные темы.

В какой-то момент Люси немного смущённо заметила:

— Может быть, ты не помнишь, Гвен, но мы уже встречались раньше.

— Разве?

— На вечеринке.

Гвен попыталась припомнить. Они с Рисом всегда немного общались с его коллегами, но постепенно это сошло на нет, а она даже не заметила. Она помнила все вечеринки, но не помнила Люси.

— Прости, — сказала она. — Наверно, я тогда была пьяная.

— Это было возле Эли. Там было барбекю, и кое-кто из парней пел в саду, — она посмотрела на Риса, и Гвен с беспокойством увидела что-то в её глазах, что-то тёплое и тающее. — Рис одолжил у кого-то бас-гитару, и они сыграли какую-то песню «Kaiser Chiefs». Он был очень хорош.

И тогда Гвен вспомнила. Это был жаркий субботний день, на ней было длинное хлопчатобумажное платье и соломенная шляпа, чтобы не напекло голову. Рис был одет в чёрные джинсы и зелёную футболку. Она даже не знала, что он играет на басу, пока он не взял гитару, принадлежавшую парню, который устраивал вечеринку, не подключил её к усилителю и не начал играть вместе с остальными. Соседи стали колотить в дверь, чтобы пожаловаться, но в конце концов остались напиваться на кухне. Это был волшебный вечер.

И да, она вспомнила Люси, но не такой, какой она была сейчас. Волосы были такими же, но сама она была как минимум на три размера больше. Размер её одежды был не меньше шестнадцатого.

— Но ты была... — брякнула она и замолчала, вовремя спохватившись.

— Тогда я была более полной, — сказала Люси, покраснев и глядя на скатерть на столе. — Я недавно сбросила довольно много веса.

Появились два официанта с тележкой еды, и мгновение, пока они ловко заполняли каждый свободный дюйм стола металлическими блюдами, прошло в молчании. Гвен посмотрела и со странным уколом непонятного чувства заметила, что Рис заказал ягнёнка, приправленного огромным количеством сметаны. И что, пока она не видела, он заменил свою пустую бутылку из-под «Кобры» полной.

— Извини, — сказала Гвен, когда официанты ушли. — Я не хотела...

— Всё в порядке, — ответила Люси. — Сейчас я намного счастливее. Рис помнит, какой я была раньше. Правда, Рис?

Он перевёл взгляд с Люси на Гвен и обратно, отражая его смутное понимание того, что он наткнулся на минное поле в беседе.

— Э-э... может, ещё чего-нибудь выпьем? — предложил он.

— Итак, — продолжала Гвен. — Как тебе удалось, э-э...

— Я обратилась в клинику, — пояснила Люси. — Я была в отчаянии и увидела объявление. Вообще-то я думала, что это клубная листовка или что-нибудь в этом роде. Я пошла туда, и они проконсультировали меня и дали какие-то травяные таблетки. И они сработали – на самом деле сработали! Лишний вес просто испарился!

Гвен вздрогнула: картинка, возникшая в её воображении после слов Люси, ей не понравилась. Она покосилась на Риса, надеясь встретиться с ним взглядом, но он смотрел Люси прямо в глаза. И улыбался.

И, конечно, это был самый подходящий момент, чтобы у Гвен зазвонил мобильник, извещая о новом сообщении.

Она знала, что это за сообщение, ещё до того, как открыла крышечку телефона и посмотрела на экран.

«Торчвуд, — говорилось в сообщении. — Пришельцы в ночном клубе. Есть жертвы».

Гвен подняла взгляд от экрана, высвечивающего эту горькую весть, уже готовая оправдываться, но ни Рис, ни Люси ничего не заметили. Может быть, она могла бы уйти из ресторана прямо сейчас, ничего им не говоря.

И она ушла.