В амбулаторном отделении Королевской больницы Кардиффа было полно людей. Они сидели там, сложа руки, с таким видом, словно жалеют, что не взяли с собой что-нибудь почитать. Вокруг были разбросаны журналы, но все они были старыми, вышедшими несколько месяцев назад. Половину их составляли автомобильные издания, вторая половина посвящалась копанию в грязном белье знаменитостей. Люди могли взять эти журналы, перелистать пару страниц и со вздохом отложить их в сторону.

Гвен жалела, что не подумала прихватить с собой книгу Джона Апдайка. Она лежала у кровати, раскрытая на странице, где закончилась последняя прочитанная Гвен глава. Она уже пару месяцев пыталась вернуться к этой книге – это было достаточно долго, чтобы она с трудом припоминала, с чего там всё началось и кем были некоторые из персонажей – но жизнь и Торчвуд постоянно мешали ей. Она могла бы взять её с собой, когда они с Рисом уходили из квартиры, но в тот момент её мысли занимало другое. Например, кровавый след, который тянулся за Рисом по пути к машине.

Рис читал роман Дина Кунца. Он перечитал все книги Дина Кунца и до сих пор хранил их в квартире, хотя и вряд ли стал бы перечитывать их снова. Однажды Гвен тоже пыталась прочесть одну из них, чтобы сделать Рису приятное, но не смогла осилить больше одного абзаца. В то время она думала, что основанные на ужасах сюжеты, в которых невинным людям угрожали тёмные силы, находившиеся за гранью их понимания, слишком нелепы.

Теперь она считала их слишком банальными. Жизнь – забавная штука.

Она написала Джеку сообщение об изменении ситуации и надеялась, что команда начнёт прочёсывать Кардифф в поисках Люси. Оглядевшись, она не могла не заметить, что большинство людей в амбулаторном отделении не выглядят травмированными. Рис определённо был больше всех перепачкан кровью. Некоторые чихали, у одной женщины руки и лицо были покрыты красной сыпью. Ещё был один парень, чья рука висела на самодельной перевязи, и другой – с кровавым порезом над глазом. Досадно, но здесь не было никаких маленьких детей, засунувших головы в кастрюли. Мысли об этом были махровым штампом, Гвен не думала, что когда-либо видела такое. Ответственность за это стоило бы возложить на фильмы из серии «Так держать».

И никаких пьяных. Для этого было всё ещё слишком рано. Ближе к полуночи это помещение наполнится вонью пива и пота. Люди будут стоять, прислонившись к стенам, и валяться на грязном полу.

Рядом с ней Рис откинулся на спинку стула, закрыв глаза, по-прежнему прижимая к щеке чайное полотенце. Теперь оно всё стало красно-коричневым и промокло из-за того, что замороженная фасоль начала оттаивать.

— Как ты себя чувствуешь? — в сотый раз спросила она. Ей хотелось бы, чтобы она могла придумать что-то более оригинальное, что-то нежное и заботливое, но ничего другого не приходило ей в голову.

— На самом деле, немного по-идиотски, — ответил Рис. Его глаза по-прежнему были закрыты. — Мне придётся придумать какую-то историю для работы. Не могу же я признаться, что Люси меня укусила. Меня засмеют.

— Но ты не можешь сказать, что это я тебя укусила. Укусы после любовных ласк не бывают такими глубокими. И к тому же на щеке.

Он нахмурился.

— Я где-то читал, что у человека во рту больше бактерий, чем где-либо ещё на теле. Это правда? Я мог заразиться через укус?

— Если мы дождёмся приёма у врача, сможем спросить у него. Но серьёзно, я думаю, что он сделает тебе укол антибиотика. Когда мне раньше в полиции приходилось разнимать драки и всё такое прочее, там было много парней, которые прокусывали себе внутреннюю часть щёк, когда их избивали. Парамедики всегда давали им антибиотики на случай, если бактерии у них во рту попадут в рану и вызовут заражение.

— То есть это не дружественные бактерии, — сказал Рис.

— Не думаю, что вообще существуют дружественные бактерии. Некоторые из них могут быть относительно нейтральными, но мне не кажется, что их целесообразно описывать как дружественные.

Как инопланетные формы жизни, которые попадают на Землю, с горечью подумала она. Несмотря на то, что человечество надеялось на лучшее, Вселенная казалась довольно неприятным местом.

— Рис Уильямс? — Стоящая у стола медсестра оглядывалась по сторонам. Рис поднял руку.

— Я здесь.

— Сюда, пожалуйста.

Гвен пошла вместе с ним в маленькую, отделённую занавеской нишу, где Рис сидел на кровати, пока врач его осматривала. Она была моложе и Риса, и Гвен, и выглядела так, словно не спала целую неделю.

— Так как же это произошло? — спросила она, когда Рис убрал полотенце от лица.

Она перевела взгляд на Гвен. — Или мне не стóит спрашивать?

— Тренировка по регби, — твёрдо сказал Рис.

Гвен подняла брови, глядя на врача, ожидая, что она посмотрит на физическую форму Риса и скажет что-нибудь саркастическое, но она только оглядела его с головы до ног и кивнула. Удивлённая, Гвен бросила взгляд на живот Риса. Ей могло показаться, но он выглядел более плоским, чем она помнила. Возможно, это было из-за того, что ткань его футболки прилипла к телу, когда высыхала кровь, но она почти могла видеть мышцы пресса. Он что, ходил в тренажёрный зал?

— Я думала, что вы, игроки в регби, носите специальные резиновые щиты, — сказала врач, промывая рану ватным тампоном. Она постоянно обмакивала ватку в какой-то антисептик, налитый в овальное блюдце. Тонкие струйки крови начали закручиваться в блюдце, образуя фигуры, которые то сходились вместе, то расходились.

— Он отвалился, — Рис вздрогнул, когда она прикоснулась к ране. Теперь следы зубов были хорошо видны на фоне белой кожи. — К концу тренировки всё поле усыпано щитами. Нам приходится посылать мальчика, чтобы он собрал их в конце сессии. Мы платим ему по десять пенсов за комплект.

— Хорошо. Я сделаю вам противостолбнячный укол, — сказала врач, как будто и не слушала его. — А потом наложу повязку на рану. Также я пропишу вам курс антибиотиков, просто на всякий случай. Рана довольно чистая, так что она заживёт в течение нескольких недель.

— А зашивать? — спросил Рис.

— Необязательно. Сходите к своему врачу на неделе, просто чтобы удостовериться, что всё в порядке. Если появится опухоль или к ране будет больно прикасаться, обратитесь к доктору раньше.

Когда они вышли на улицу, уже стемнело. Несколько человек болтались рядом со стоянкой машин «скорой помощи». Рис и Гвен на мгновение остановились, позволив свежему воздуху перебить запах антисептика, поселившийся в их ноздрях.

— Я бы предложил пойти куда-нибудь перекусить, — сказал Рис и указал на свою окровавленную футболку. — Но, наверно, меня сразу же выгонят.

— Мы можем взять еду навынос, — предложила Гвен. Рис покачал головой, неловко глядя в сторону.

— Мне что-то не хочется возвращаться в квартиру. Не сейчас. Не так сразу.

— Ещё должен быть открыт какой-нибудь магазин, где я смогу купить тебе рубашку, — призадумалась Гвен. — Универмаги будут закрыты. «Asda» должен ещё работать.

— «Asda», — Риса передёрнуло. — Это немного не мой стиль.

— Эй, ты хочешь ужинать или нет?

Он пожал плечами.

— Ладно. Но тебе придётся пойти и самой всё купить. А я буду болтаться снаружи и пугать маленьких детей.

— Хорошо. Взять побольше?

— На самом деле… — он замялся. — Не обязательно.

— Рис, это то, о чём ты должен был бы говорить мне, но никогда не говоришь, но – ты что, худеешь?

Он смущённо пожал плечами.

— Немного.

— Как?

— Ограничиваю углеводы. Меньше пью. Больше хожу пешком.

— Очевидно, занимаешься регби.

— Тебе это понравилось? Я подумал, что это было довольно находчиво. — Пауза. — А ещё Люси порекомендовала мне кое-какие таблетки, которые я принял, — небрежно добавил он. — Ей они помогли.

— Да, определённо, мы должны позволить Люси быть для нас образцом для подражания в вопросах питания.

— Ой. Твоя взяла. — Он покачал головой. — Для меня это до сих пор как сон. Это всё происходит слишком быстро. Я не могу к этому привыкнуть.

— Это отчасти из-за шока. Это пройдёт. Вот что я тебе скажу – давай снимем номер в отеле на эту ночь. Нам обоим это пойдёт на пользу. Мы сможем вернуться домой завтра. Это воскресенье, так что у тебя будет ещё один день на то, чтобы прийти в себя перед тем, как пойти на работу – если ты будешь здоров.

— Это самая лучшая идея из всех, которые я сегодня слышал.

Это могло бы также дать команде Торчвуда время на расследование, подумала Гвен. В квартире могли быть какие-то улики, которые им могли понадобиться, что-то, что могло бы подсказать, куда ушла Люси. И, конечно, последнее, чего ей хотелось бы – чтобы они с Рисом вернулись домой, легли спать, а потом проснулись и увидели нависающую над ними Люси с безумными глазами, готовую вцепиться им в горло.

Групповой секс такого рода и в самом деле совершенно не интересовал Гвен.

* * *

— Что такой милый парень, как вы, делает в таком месте?

Оуэн засмеялся. Каменные плиты под его скрещенными ногами были холодными, и спина болела от соприкосновения с бронированным стеклом, однако ему почему-то было удивительно комфортно.

— Иногда я задаю себе тот же вопрос. Я думал, что к этому времени уже стану хирургом.

Марианна сидела, прислонившись спиной к стеклу, в своей камере – её поза была зеркальным отражением позы Оуэна. Между их головами было всего несколько дюймов. Он почти чувствовал жар её тела сквозь стекло. Почти.

— Это было вашим главным планом на жизнь? — спросила она.

— Да, я так думал. Семь лет учёбы, и я по-прежнему этого хотел. Год проработал врачом-стажёром в Королевской больнице Кардиффа. А потом раз – и всё это исчезло.

— И вы очутились здесь.

— Ага. — Он посмотрел по сторонам – на крошащиеся кирпичи, на лишайники. На ржавый металл и капающую воду. — Я очутился здесь.

— Так вы работали в Кардиффской больнице, но вы ведь не валлиец, правда? Он засмеялся.

— С чего вы взяли?

— Акцент.

Он замолчал. Задумался.

— Да, я из Ист-Энда. Плейстоу. Городские особнячки, муниципальные микрорайоны и старые пабы. Там можно было слушать игры «Молотобойцев» прямо из дома, из задней спальни. Громкие одобрительные вопли, когда они забивали гол. Громкие стоны, когда что-то шло не так. Я любил лежать там и слушать игры по субботам. И ещё сам себе комментировал.

— А почему вы пошли в медицинский университет?

Хороший вопрос, и о нём он старался не думать слишком часто.

— Большинство моих друзей стали автомобильными механиками и агентами по продаже недвижимости. Я видел всё, что ждёт меня впереди, и не мог с этим смириться. Я хотел делать что-нибудь действительно важное. А потом…

— Продолжайте, — мягко сказала она.

— А потом умер мой отец. Просто ни с того ни с сего. Однажды утром мы нашли его в спальне у стены. На нём была рубашка, трусы и один носок, а второй он всё ещё держал в руке. Он выглядел… он выглядел так, как будто кто-то что-то ему сказал, а он не расслышал и пытался разобраться, что это было. Одна из артерий у него в груди просто разорвалась. Это называется «аневризма аорты». Я посещал все лекции, я видел фотографии в учебниках, и я делал вскрытия трупов людей, которые от этого умерли, но для меня аневризма аорты всегда будет моим отцом, сидящим там, с босой ногой и хмурым лицом.

Его лицо было влажным. Слёзы капали из его глаз и текли по щекам, оставляя за собой холод. Он даже не понял, что плачет. Горе было для него чем-то отдельным, тем, на что реагировало его тело, пока он говорил.

— Я сожалею, — сказала Марианна.

— Вот поэтому я стал врачом.

— Чтобы вы могли спасать таких людей, как ваш отец?

— Нет, — он покачал головой. — Чтобы я мог помешать этому случиться со мной. Некоторое время оба молчали. Потом она сказала:

— Ладно. Расскажите мне о лихорадке провинции Тапанули.

— О чём?

— О лихорадке провинции Тапанули. О том, чем я больна.

На мгновение Оуэну показалось, что каменный пол провалился под ним. Он понятия не имел, о чём она говорит. Потом он вспомнил. Лихорадка провинции Тапанули. Он сказал ей, что она заразилась тропической инфекцией и что её поместили в изолятор.

— О, да, лихорадка провинции Тапанули. В Викторианские времена она была известна под названием «формозская чёрная язва». Она распространена в некоторых небольших регионах… э-э… Южной Америки. Аргентина. Думаю, кто-то в Кардиффе недавно вернулся оттуда после дипломатической поездки или чего-нибудь такого.

— Никогда об этом не слышала.

Неудивительно, учитывая, что он всё это выдумал.

— Это очень редкое заболевание. Как лихорадка Эбола. Никто о нём не знает до тех пор, пока не возникает неожиданная вспышка смертности.

— И это случится со мной? — Она старалась говорить небрежно, но он чувствовал какой-то подвох. — Каков коэффициент смертности? Вы ведь так это называете – «коэффициент смертности»?

Почти невольно его правая рука потянулась, чтобы взять её руку и успокаивающе её сжать, но наткнулась на гладкое, холодное стекло. Спустя мгновение послышался тихий глухой стук, когда что-то ударилось о стекло с другой стороны. Её рука, ищущая его руку.

— Я не дам вам умереть, — сказал он.

— Вы не ответили на вопрос.

— Мы просто не знаем этого. В джунглях…

А в Южной Америке вообще есть джунгли? Или там пампасы? Хотя что вообще такое, чёрт возьми, эти пампасы?

— …В джунглях половина людей, которые подхватывают это заболевание, умирает. Но мы за вами наблюдаем и можем лечить вас антибиотиками и всяким таким. Я не дам вам умереть.

— Вы меня изолировали. Это может быть заразно.

— Нам придётся принять меры предосторожности.

— Вы даже не дали мне никаких антибиотиков. Вы просто оставили меня здесь и ждёте.

— Анализы. Мы ждём результатов анализов. А потом мы сможем начать лечение. Возможно, задумался он, он мог бы сделать ей укол. Просто дистиллированную воду, но он мог бы сказать ей, что это антибиотик. Это могло бы помочь ей в моральном плане.

— Я бы хотела увидеть свою семью, — с тоской произнесла Марианна. — Они ведь могут просто стоять по другую сторону стекла, разве нет?

Оуэн знал, что не должен был так с ней разговаривать, но он не мог ничего с собой поделать. Джек сказал бы ему просто оставить её в покое – сделать все необходимые анализы и не втягивать её в беседу – но он не мог. В отличие от большинства людей и прочих существ, которые оказывались в этих камерах, она не знала, что с ней происходит. Её нужно было успокоить.

Ей нужен был друг.

— Им сообщили, — сказал ей Оуэн. — Но им придётся подождать. Здесь нам платят за то, что мы рискуем. Им – нет.

— Я могу написать им письмо?

Он зажмурился. Под тонким слоем весёлости, которую она изображала, таилась глубокая пропасть уязвимости и страха. И он не был уверен, к лучшему ли то, что он делает, или наоборот.

— Слишком рискованно. Нам придётся обрызгать письмо антибиотиками и прочими средствами, чтобы убить бактерии, и слова растекутся и сотрутся. Это будет выглядеть некрасиво.

— Я тоже буду выглядеть некрасиво, если это затянется надолго. Я не могу умыться, не могу принять ванну, и у меня нет сменной одежды.

— Одежду мы вам найдём, — быстро сказал Оуэн. — И, может быть, мне удастся раздобыть чашку горячей воды и мыло. Если вас это утешит, вы по-прежнему прекрасно выглядите.

— Спасибо. Держу пари, вы говорите это всем умирающим девушкам в вашем отделении.

— Только красивым девушкам.

— На самом деле, немного горячей воды – это было бы неплохо. Наверно, я ужасно пахну. — Она помолчала. — Кстати, здесь и правда жутко воняет, и это не от меня. Пахнет, как в вольере со слонами в зоопарке. Знаете, такой запах обычно от животных, которые всё время едят сено, а потом оно начинает разлагаться.

Наверно, это долгоносик на другом конце помещения, подумал Оуэн, но он не мог ей этого сказать.

— Это канализация. Эта часть… больницы… какое-то время не использовалась. Тут, наверно, всё что угодно есть. Я пришлю кого-нибудь, чтобы посмотрели.

— По крайней мере, вы могли бы использовать освежитель воздуха.

— Считайте, что это уже сделано.

— Спасибо, Оуэн.

Он почувствовал, как по его телу побежали мурашки, когда он услышал своё имя, произнесённое с её мягким валлийским акцентом. В том, чтобы разговаривать с ней, не видя её, было что-то почти эротическое. Если бы сейчас они сидели друг напротив друга в баре, то он бы уже касался её руки, смотрел ей в глаза, улыбаясь, отводя взгляд и снова глядя на неё. Но теперь это было больше похоже на разговор по телефону, но с некоторым трепетом из-за того, что она находилась всего в нескольких дюймах от него. Достаточно близко, чтобы он мог слышать её дыхание; чтобы чувствовать, как вибрирует стекло, когда она меняет позу.

— Оуэн, — сказала она. — Я могу кое-что спросить?

— До сих пор вас ничто не останавливало.

— Здесь есть ещё кто-нибудь кроме меня? В изоляторе?

— С чего вы взяли? — осторожно спросил он.

— Никогда не отвечайте вопросом на вопрос, — сказала она со смехом в голосе. — Это звучит уклончиво. Мне казалось, что я слышала, как тут кто-то ходит. Я пыталась с ними разговаривать, но они не отвечали.

Марианна находилась в одном конце помещения с камерами; долгоносик – в другом.

— Может быть, вы слышали медсестру, — сказал он, стараясь говорить как можно более искренне. А Оуэн был непревзойдённым специалистом в том, чтобы имитировать искренность.

— Вы врёте. Я думаю, здесь есть кто-то ещё. И мне кажется, что у них та же болезнь, что и у меня – лихорадка провинции Тапанули. Должно быть, у них болезнь зашла ещё дальше, чем у меня. Это то, чего я должна ожидать: потеря способности разговаривать, возможность только болтаться по этому ужасному месту, пока я не умру? Это то, что со мной произойдёт?

— Я не позволю этому случиться, Марианна.

— Как вы можете это остановить? — Её голос звучал приглушённо.

— Я пока не знаю, но я найду способ. Я обещаю.

Он повернулся, чтобы посмотреть на неё, скользнув по каменному полу, но Марианна по-прежнему сидела к нему спиной. Она закрыла лицо руками, и её плечи тряслись – она старалась не дать волю слезам.

* * *

Грейнджтаун был полной противоположностью развивающимся районам. Он был скорее деградирующим, если можно было так сказать. Гвен провела здесь много времени, когда работала в полиции – совершала обходы домов, прерывала семейные ссоры, проводила допросы – и это место по-прежнему вызывало у неё ощущение, словно кто-то всё время за ней следит. Все растения – деревья, кусты, цветы в садах – выглядели сухими и запущенными. Отчаяние и скрываемая злоба, казалось, просачивались сквозь канализационные люки и сточные канавы. У этого района была своеобразная тяжёлая гравитационная сила, благодаря которой легко было сюда попасть, но тяжело выбраться.

Гвен была уверена, что, когда она приехала, припарковала машину за углом и пошла по нужной дороге, сунув руки в карманы и стараясь выглядеть легкомысленно, первый же человек, который её увидел, потянулся за мобильным телефоном. Возможно, это была игра её воображения, но она почти чувствовала невидимую паутину предостережений, которая веером разворачивалась от того человека: осторожно, на улице незнакомый человек. Это может быть полиция.

Дом, где находилась квартира, которую Люси делила со своим бойфрендом-наркоманом, находился почти на середине улицы. Гвен остановилась у ворот и посмотрела на дом снаружи. Занавески на окнах были задёрнуты. Стекло в одном из окон потрескалось. Дом был разделён на квартиры: холл оказался разделён, там было две двери, одна из которых, по-видимому, вела на первый этаж, а вторая – к лестнице на второй. Краска облупилась на обеих дверях, а на стыках между цементным садиком, стенами и ступеньками крыльца росли сорняки.

Она позвонила в дверь справа. Судя по тому, что дверь соседнего дома, стоящего с левой стороны, располагалась рядом с этой, лестница находилась в левой части холла, а значит, правая дверь вела на первый этаж, где жила Люси. Гвен искала Люси, и если бы она просто открыла дверь по звонку, она облегчила бы Гвен работу. Или, если бы дверь открыл её бойфренд, Гвен не пришлось бы ввязываться в неприятности, взламывая квартиру.

Взломать дверь и войти. Как всё дошло до этого? Если бы было что-то одно, что ей бы вдалбливали во время службы в полиции, то это были бы слова о том, что для претворения законов в жизнь нужно им подчиняться. Поощряя незначительные правонарушения – незаконное проникновение, сфабрикованные доказательства, принуждение подозреваемых сознаться в чём-либо – полиция лишь показала бы, что не придаёт никакого значения нормам морали. То, что это делалось во благо, не имело значения; делая это, они низвергали бы ещё большее благо. Они бы становились преступниками, арестовывающими преступников, что превратилось бы в итоге в войну бандитских группировок.

И всё же она была здесь, готовая ворваться в чей-то дом, с пистолетом, засунутым за пояс брюк. Готовая что-нибудь сделать – даже убить, если это понадобится для спасения её собственной жизни – и всё во имя большого блага. Всё во имя спасения человеческого рода от тёмных существ, прячущихся в темноте и ожидающих своего шанса на то, чтобы прийти.

Она вздрогнула. Что такого было в Грейнджтауне, что внезапно заставляло её чувствовать себя грязной и старой?

Она снова нажала на кнопку звонка, но никто не ответил. Сунув руку в карман, она вытащила «Лэзермен», мультифункциональный инструмент, с которым её познакомил один из коллег-полицейских. Швейцарский армейский нож для умных, как он это назвал. Она быстро выщелкнула плоское лезвие. Сделав вид, что вставляет ключ в замочную скважину, прикрывая руку своим телом, она сунула лезвие в промежуток между дверью и косяком и, используя нож как рычаг, толкнула дверь. Большинство замков достаточно слабы из-за плохой подгонки, и небольшое давление в правильном месте запросто заставляет их открыться.

И это сработало. Дверь под её плечом поддалась, и Гвен быстро схватилась за неё рукой, чтобы она не отскочила и не ударилась о стену с грохотом.

Гвен вошла в тёмную прихожую и закрыла за собой дверь, отчасти потому, что не хотела сообщать обитателям дома о своём присутствии, отчасти потому, что не хотела привлекать внимание соседей по улице тем, что здесь происходит что-то необычное, а отчасти потому, что так её глаза быстрее привыкли бы к темноте.

Первым, что она заметила, был запах. Грязное бельё, грязная посуда и что-то ещё.

Окислившийся метал. Этот специфический запах крови.

Она вытащила из кобуры «Глок-17» и подняла его, направив в потолок, сняв с предохранителя. Готовая ко всему.

Сначала Гвен вошла в переднюю комнату, протиснувшись сквозь полуоткрытую дверь, напряжённо наблюдая, не пошевелится ли кто-нибудь. Внутри никого не было. Комната оказалась пуста; голые половицы, диван, видавший лучшие времена, коробочки от DVD и диски, разбросанные по полу, и неожиданно большой широкоэкранный телевизор с хорошей аудиосистемой. Включая колонки рядом с самим телевизором и по обе стороны от дивана. Её полицейский опыт говорил о том, что телевизор мог быть украден; её знание Люси говорило о том, что она могла покупать дорогие игрушки для своего парня на свою зарплату, а потом он продавал их, чтобы купить дозу. Жестоко, но она так часто видела это раньше.

Заглянув за дверь, она вернулась в прихожую. Кухня была прямо по коридору, и она могла видеть её с того места, где стояла. Стопки тарелок, посуда, ножи, кастрюли, всё немытое. Несколько фольговых контейнеров из-под еды навынос с присохшими к ним остатками разных соусов. И никаких людей.

Дверцы буфета были распахнуты, и вокруг валялись пакеты с рисом и печеньем. Кто-то обыскивал квартиру. Возможно, в поисках еды.

Дверь в заднюю комнату была закрыта, и Гвен толкнула её пистолетом. Запах крови – сухость, ржавчина и кислота – усилился.

Тело бойфренда Люси растянулось на кровати в задней комнате. Он был обнажён. Его горло было разорвано: кровь била фонтаном, обрызгав потолок, покрывало и стену у изголовья. Клочья плоти были выдраны из его плеч, груди и рук. Голова была повёрнута в сторону, но, судя по тому, что кровью были вымазаны его щёки, кто-то вырвал его глаза.

Или высосал.

Высосал и съел.

Гвен вошла в комнату, по-прежнему ожидая какого-то движения, но понимая, что могла опоздать. Похоже было, что Люси уже перекусила.

Одеяло у ног трупа было смято, как будто он пытался удрать от нападавшего, но в складках стояли лужи липкой крови. Гвен не хотелось проверять, но она была уверена, что его гениталии были оторваны и проглочены целиком. Она лишь надеялась, что к тому времени он уже был мёртв. Наркоман или нет, никто не заслуживал такой смерти. Особенно от рук своей же девушки.

К горлу Гвен подкатила тошнота, кисло-горькая, когда она подумала, что это мог бы быть Рис. Она могла вернуться из Торчвуда и обнаружить его таким. На их кровати. Скрюченным на их одеяле. Полусъеденным.

— Он был странным на вкус.

Голос послышался у неё из-за спины. Гвен выругалась, даже обернувшись и подняв пистолет.

Люси стояла за дверью. Она сделала шаг вперёд, и дверь за ней начала закрываться. Сложно было сказать, где заканчивалась кровь и начиналась её одежда. Её рот и подбородок были перемазаны кровью. В других обстоятельствах Гвен подумала бы, что её вырвало, но она знала другое. Это была кровь не Люси.

— Наверно, это были наркотики, — продолжала Люси. — Героин. Из-за этого у него был такой странный вкус. Горький и немного жгучий. — Она смолкла, и казалось, что она только сейчас увидела Гвен и её пистолет. — Как Рис? — весело спросила она. — Надеюсь, он в порядке.