В детстве я часто сама себя ставила в тупик. Во мне было столько непонятных противоречий. Странное, непонятное существо! Я так плохо училась в первом и втором классе, что учителя хотели оставить меня на второй год, а в третьем классе стала учиться прекрасно. Временами я могла без умолку оживленно болтать, делать остроумные, уместные замечания. На самом деле, если я хорошо знала предмет разговора, то могла заговорить собеседника до смерти. А временами, когда мне хотелось что-то сказать, в голове была пустота. Иногда на уроке мне хотелось поднять руку, чтобы ответить, – таким образом я могла на 25 процентов улучшить свои отметки, – но, когда меня вызывали, все мысли мгновенно улетучивались. Внутренний экран гас, хотелось спрятаться под парту. Потом еще бывали случаи, когда мои ответы облекались в какую-то неясную форму, я запиналась, и учителям казалось, что я знаю меньше, чем оно было на самом деле. Я придумала кучу разнообразных способов избегать взгляда учительницы, когда она осматривала класс в поисках, кого спросить. Я не могла положиться на саму себя, поскольку никогда не знала, как отреагирую на вопрос.

Еще больше меня смущало, что, когда я все-таки высказывалась вслух, нередко говорили, что я отвечала хорошо и четко. А иногда мои одноклассники обращались со мной так, как будто я была умственно отсталой. Сама я не считала себя глупой, но и не казалась себе образцом остроумия.

Особенности моего мышления смущали меня. Было непонятно, почему так часто я оказывалась сильна задним умом. Когда я высказывала свое мнение по поводу происшедшего некоторое время назад, учителя и друзья довольно раздраженно спрашивали, почему я не сказала этого раньше. Они, видимо, считали, что я намеренно скрываю свои мысли и чувства. Я же сравнивала мыслеобразование у себя в голове с недоставленным в пункт назначения багажом, который догоняет вас позже.

Время шло, и я стала считать себя тихоней: она всегда молчит и все делает украдкой. Много раз бывало, что я говорила, а никто не реагировал на мои слова. А потом кто-нибудь другой мог сказать то же самое, и к его словам относились с вниманием. Мне стало казаться, что в моей манере говорить было что-то не так. А в другой раз, когда люди слышали, как я говорю или читаю то, что написала, они смотрели на меня с выражением крайнего удивления. Подобное случалось так часто, что этот взгляд я узнавала сразу. Казалось, они хотели сказать: «Ты это написала?» Их реакцию я воспринимала со смешанными чувствами: с одной стороны, мне нравилось, что меня признавали, а с другой – я ощущала, что внимания было как-то слишком много.

Общение с людьми тоже вносило много смятения. Мне нравилось быть среди людей, и людям я как будто нравилась, но сама мысль о необходимости выходить из дому приводила меня в ужас. Я расхаживала взад и вперед, размышляя, идти на прием или вечеринку или нет. И наконец пришла к выводу: я – социальная трусиха. Иногда я чувствовала себя неловко, стесненно, а иногда все было в порядке. И, даже прекрасно проводя время в обществе, я поглядывала на дверь и мечтала о том моменте, когда наконец смогу надеть пижаму, залезть в постель и расслабиться с книжкой.

Еще одним источником страданий и разочарований была нехватка энергии. Я быстро уставала. Мне казалось, что у меня нет той выносливости, которой отличались все мои друзья и члены семьи. Уставая, я медленно ходила, медленно ела, медленно говорила, делала мучительные паузы в разговоре. В то же время, если я отдохнула, то могла перескакивать с одной мысли на другую с такой скоростью, что собеседники не выдерживали натиска и искали возможности ретироваться. И действительно, находились люди, которые считали меня исключительно энергичной. Поверьте, это было совершенно не так (и до сих пор не так).

Но, даже следуя вперед медленным шагом, я брела и брела вперед, пока в большинстве случаев не добивалась того, чего хотела в жизни. Прошли годы, прежде чем я поняла, что все мои непонятные противоречия на самом деле имели смысл. Я была обычным интровертом. Это открытие принесло мне такое облегчение!