Глава 14

Никто из тех, кто видел Джона несчастным, тощеньким двенадцатилетним мальчуганом, так неохотно присоединившимся к экипажу «Бесстрашного», не узнал бы его шесть месяцев спустя. Непокорные соломенные волосы, когда-то торчащие во все стороны, теперь отросли и были аккуратно заплетены на затылке в моряцкую косичку. Перед Рождеством Джону исполнилось тринадцать лет — и он здорово вытянулся и раздался в плечах, а от тяжелой работы его мускулы налились силой. Ладони и вечно босые ступни покрылись мозолями и загрубели, в них намертво въелась черная смола канатов, с которыми ему приходилось постоянно иметь дело. Сам того не зная, он уже расхаживал по палубе моряцкой походкой вразвалку и разговаривал на морском жаргоне.

«Бесстрашный», в задачу которого входило вести наблюдение за устьем реки Жиронды, не позволяя французским кораблям ни входить туда, ни выходить оттуда, проводил долгие месяцы, курсируя туда-сюда через устье, сражаясь с жестокими штормами и шквальными ветрами, гулявшими по Бискайскому заливу. Поначалу Джон сильно страдал от морской болезни, но скоро привык. Он быстро учился. С помощью Кита он в два счета разобрался со снастями (что вынужден был, пусть и неохотно, признать даже мистер Хиггинс). Уже через несколько недель Джон умел завязывать любой узел и сплеснивать канаты. К концу следующего месяца — мог сам латать дыры в одежде и проявил блестящие способности в освоении сложного бомбардирского ремесла.

В него здорово вбили привычку соблюдать железную дисциплину. Вместе со всеми остальными членами экипажа он бросался исполнять каждую команду, прекрасно зная, какая суровая кара обрушится на него, замешкайся он хоть на секунду. Он драил и мыл полы, начищал стволы пушек смолой и водой, полировал медь кирпичной крошкой. Он не вылезал из ссадин и синяков — иные были получены от неудачного падения при внезапном рывке корабля, а иные оставлены затрещиной раздраженного мистера Тауса или куда более жестоким ударом трости мистера Хиггинса. Джон привык к боли и неудобству, лютой стужи и вечной сырости. И даже с удовольствием поедал простую, а часто и совершенно невкусную пищу.

За эти месяцы он отлично узнал тех, с кем ему приходилось работать больше всего. Мистер Таус, главный бомбардир, был резок, но справедлив. За громадными корабельными пушками он ухаживал, точно конюх за породистыми лошадьми, и любой вред, нанесенный им по беспечности или недочету, приводил его в ярость. Он требовал неукоснительного подчинения, но зато в спорах всегда выслушивал обе стороны, и мальчики точно знали, как далеко могут заходить в своих шутках. Джон научился доверять мистеру Таусу и стремился, чтобы тот был о нем хорошего мнения. Боялся он главного бомбардира, лишь когда тот находился под влиянием грога. Пары рома словно бы воспламеняли нрав мистера Тауса, и он лупил каждого, кто попадется ему под горячую руку.

Да, мистера Тауса Джон уважал, но Джейбеза Бартона с его неизменной добротой и протяжным девонширским говором мальчик по-настоящему полюбил. За один час тихого и терпеливого объяснения Джейбеза Джон выучил больше, чем за целый день с беспрестанно орудующим тростью мистером Хиггинсом.

Каждый день мальчику выдавались минуты, когда он был почти счастлив. Чаще всего это случалось после ужина, когда с работой было покончено и от подвешенных между пушками столов доносились негромкие голоса: потягивая вечернюю порцию грога, моряки болтали, рассказывали самые невероятные истории, пели песни да вспоминали былые сражения, а юнги крутились поблизости, выдумывая всякие игры, поддразнивая друг друга и меряясь силой.

И всё же на долю Джона выпадало гораздо больше иных минут — минут уныния и грусти. Вид чайки, вольной птицы, летящей над волнами к берегу, раздавшийся внезапно средь гула голосов привычный шотландский говор какого-нибудь матроса вызывали в мальчике острую тоску по дому. В такие минуты он всем своим существом стремился в Лакстоун, к отцу. В груди начинало щемить, все становилось чужим и далеким — и ни веселая болтовня Тома, ни неуклюжее дружелюбие Дейви, ни тихая симпатия Кита не в состоянии были пробиться в душу Джона. Сырой, кишащий народом корабль тогда казался ему безжалостной плавучей тюрьмой. А вездесущая вонь и невозможность хоть ненадолго уединиться порождали отвращение и досаду.

Нередко ему бывало страшно. Вообще-то Джон научился карабкаться по вантам куда быстрее, чем ожидал. Уходящие ввысь сверкающие на солнце ванты теперь были для него что пара пустяков, хотя если ему приходилось на головокружительной высоте пробираться боком по рею, придерживаясь за канат, внутри у него всё так и переворачивалось, особенно во время зимних штормов, когда бушевал неистовый ветер, а корабль то подлетал вверх, то ухал в провал между волнами. Первая сильная буря, выпавшая на долю Джона, случилась вдали от берегов, посредине Бискайского залива, и стала изрядным испытанием для всей команды. Два дня люки были задраены наглухо, огромные валы захлестывали борта и перекатывались по палубе, гамаки промокли насквозь, а внутренние помещения корабля провоняли, потому что даже самые испытанные моряки мучились от морской болезни. Корабль бросало по волнам, точно щепку, а Джон думал, что наступил его последний час.

Да, в бурю ему пришлось нелегко, но куда более острый страх пронизывал мальчика всякий раз, когда он видел круглую глянцевитую шляпу мистера Хиггинса и читал в холодных глазах помощника боцмана нескрываемую злобу.

Постепенно среди всех прочих чувств, что теснились в груди Джона, нашла свое место и гордость. Пусть сейчас «Бесстрашный» выполнял бесславную рутинную работу, патрулируя берега Франции, но всё же это был знаменитый корабль, сражавшийся под предводительством Нельсона при Ниле и Трафальгаре. Настоящий военный корабль. И он, Джон, был теперь членом экипажа этого военного корабля — а значит, и сам мог считаться военным моряком.

Однако всегда, особенно после учебных стрельб, где-то глубоко-глубоко в голове Джона маячила неотвязная мысль, твердое убеждение: в один прекрасный день «Бесстрашному» предстоит вступить в бой. В один прекрасный день какой-нибудь французский корабль попытается разорвать блокаду и выскользнуть из устья реки или же с моря прорваться мимо «Бесстрашного» к Бордо. И тогда исполинские пушки «Бесстрашного» откроют огонь не холостыми зарядами по пустынным океанским простором, а смертоносным горячим металлом по бортам вражеского корабля, сшибая мачты и сдирая оснастку. И враги ответят тем же. И когда настанет этот момент, многие моряки погибнут. Многие будут ранены. Оторванные руки и ноги, до смерти испуганные лица…

«Не знаю хватит ли мне храбрости», — шептал он про себя, чувствуя, как к горлу подступает противная тошнота. Мне захочется убежать и спрятаться в трюме. Но я не должен убегать. Думать об этом и то не должен.

— Ну просто дождаться не могу, когда же мы наконец снова столкнемся с французишками! — заявил Том однажды, когда все уселись обедать. Он прицелился из воображаемого мушкета в невидимую цель и резко развернулся, так что соседи еле пригнуться успели, чтоб он их не сшиб. — Вот год назад, когда мы «Святую Коломбу» взяли, то-то была потеха. Ой, Джон, жаль, тебя не было! Тебе бы понравилось, уж это точно.

— Ты ему сто раз уже рассказывал, Том, — пробормотал Кит.

Не обращая на него внимания, Том снова повел воображаемым мушкетом.

— Мы нагнали ее, обошли с наветренной стороны, убавили паруса и легли параллельным курсом. А потом — бах! — наши пушки выстрелили по всему борту. А бортовой залп «Бесстрашного» — это вам никто не забудет! Французы, конечно, начали палить в ответ — и фью! — промазали. Но чуть-чуть не попали! Одно ядро мне едва голову с плеч не сорвало. А потом мы взяли ее на абордаж и…

— Уж ты-то ни в каком абордаже не участвовал, — перебил его Кит. — Мистер Таус отправил тебя вниз, как только стрельба окончилась. «А ну проваливай вниз, исчадье сатаны». — Кит, как всегда, до того похоже изобразил голос мистера Тауса, что остальные юнги покатились со смеху. — «Ишь вьется тут, точно муха на выброшенной на берег медузе». Я сам слышал. А когда ты вернулся, всё уже закончилось. Да и вообще, мистер Бартон говорит, битва вышла не слишком честной, потому что французские моряки были полумертвыми от цинги. Мистер Бартон говорит, никогда не видел такой жалкой кучки бедолаг.

— Бедолаг? Да они же французы! — Глаза Тома полыхнули презрением. — Все до единого — лягушатники. Едят улиток и воняют чесноком! Мой папаша всегда говорил: один шотландец десятерых французов за пояс заткнет.

Кит нахмурился и, казалось, собирался сказать какую-то колкость, но сдержался.

— А что делают, если… если кого убьют? — спросил Джон, стараясь говорить как можно небрежнее.

— За борт и на дно, — жизнерадостно объяснил Том.

— Но сперва аккуратненько зашивают тебя в гамак, — подхватил Дейви, внезапно приходя к жизни. — И ты идешь себе ко дну, а рыбкам достается вкусный обед. И крабикам. Но со мной-то, конечно, такого не будет. Мне гадалка нагадала. Я доживу до семидесяти лет, женюсь на красивой-раскрасивой темноволосой леди, буду много путешествовать по другим странам и увижу там всякие чудеса и знамения.

— И ты поверил? — фыркнул Том.

— Ну конечна. Гадалка же сказала, — простодушно ответил Дейви.

— По мне, так уж лучше пойти на корм рыбам, чем гнусным жирным червям, — заметил Джон, уже не раз успевший обдумать эти перспективы. — Только не крабам. Не люблю их.

Кит, штопавший прореху на парадном синем мундире мистера Tayca, протянул мундир Тому, чтобы тот перерезал нитку карманным ножом.

— От этой вашей болтовни о крабах и червяках меня аж в дрожь бросило, — с нескрываемым отвращением проговорил он.

Тут парусиновый занавес отодвинулся, и в щели появилось остренькое личико Ната Клейпола.

— Неприятностей захотелось, Крысья Морда? — грубо спросил Том. — Кого на этот раз обвинишь в воровстве?

Дейви заметно встревожился.

— Только не меня. Я ничего не брал. Весь день возился со свинками.

Нат нервно улыбнулся.

— Я просто… пришел повидаться. — Он настороженно сделал несколько шагов вперед, не сводя глаз со стола. — Я ведь так и не извинился перед тобой, Джон, а должен был. Конечно, уже столько времени прошло. Я надеялся, ты уже и думать забыл. Это всё мистер Хиггинс, он меня заставил. Я знал, что ты не вор. Всё это время хотел тебе сказать.

— Сколько он заплатил тебе, гнусный ты врун? — осклабился Том.

— Ничего. — Нат робко опустился на сундук рядом с Китом. — В смысле, вы ведь и половины всего не знаете. Чего бы я ни отдал за то, чтобы вернуться сюда!

— Следовало подумать об этом заранее, — безжалостно отрезал Том.

— Знаю, знаю, но я поплатился за свою глупость, ох как поплатился. Гляди!

Он задрал рубаху, демонстрируя костлявую спину. Все четверо юнг разом ахнули, увидев сплошное месиво распухших шрамов и еще не заживших рубцов.

— Бьет меня ни за что, без передышки, — всхлипнул Нат, утирая рукавом нос. — Его прошлый слуга просто не вынес всего этого. Взял да и сиганул за борт как-то ночью, близ Ярмута. Наверняка пошел ко дну, не добравшись до берега.

— То-то рыбки порадовались, — разулыбался Дейви.

Джон пристально, не произнося ни слова, вглядывался в лицо Нага, стараясь понять, искренен ли тот или явился с какой-нибудь новой гнусной целью по приказу помощника боцмана. Но злополучный слуга мистера Хиггинса был столь откровенно и явственно несчастен, так умоляюще смотрел на Джона близко посаженными испуганными глазами.

— Тебе чего-то надо, Нат? — спросил Джон, против воли жалея своего незадачливого врага.

— Да, да, — благодарно закивал тот. — Это снова по поводу твоей котомки. Он клянется, что ты как-то протащил ее на борт.

— Моей котомки? — У Джона от удивления глаза на лоб полезли. — Но зачем она ему? Там ничего нет. Только старые бумаги отца. И с чего вдруг он снова о ней вспомнил? Я думал, он и думать забыл много месяцев назад.

— В сундучке Кита никакой такой котомки не лежит, — вдруг подал голос Дейви. — Во всяком случае, вчера не лежало.

Остальные негодующе развернулись к нему.

— Дейви! — взорвался Том. — Послушай меня! Я тебя предупреждаю, последний раз добром говорю. Еще раз сунешь свои жирные лапы в чужой сундук — и я обвиню тебя в воровстве. Тебя повесят на нок-рее.

— Но своего-то сундучка у меня нет, Том, — рассудительно заметил Дейви. — И я ничего не брал. Просто спрятал туда свое зеркальце. А то Горацио очень полюбил мое зеркальце. Вечно стучит по нему клювом. Так я и говорю, что никакой котомки там не было. Куда ты ее спрятал. Кит?

Нат торопливо поднялся.

— Не хочу ничего слышать ни про какую котомку! — быстро воскликнул он. — Даже знать не хочу, была она, не было и где она вообще. А то если мистер Хиггинс хоть заподозрит, он в два счета из меня всё выбьет.

— Да, но почему? — продолжал недоумевать Джон.

— Мне-то почем знать? — Нат шмыгнул носом. — Мистер Хиггинс, он страсть как себе на уме. И последнее время ему всё неймется. Неделю назад, когда тот фрегат почту привозил, мистер Хиггинс тоже письмо помучил — и прям озверел, как с цепи сорвался. Меня всего избил только за то, что я уронил его запасную шляпу, и она чуточку помялась. А последние несколько ночей я всякий раз вижу, как он выходит на палубу с потайным фонарем. И светит им куда-то в темноту, короткими вспышками, как будто там кто есть.

— Русалок зовет, не иначе, — со знанием дела заявил Дейви. — Русалки, они раскрасавицы, с длинными-предлинными золотыми волосами. Хотелось бы мне увидеть русалочку.

— Пфа! — Том с досадой пихнул его локтем в бок. — Похоже, и правда сигналы кому-то подает. А куда?

Нат пожал плечами:

— Почем мне жать?

— В сторону французского берега или в сторону моря? — Кит отложил нитку с иголкой и впился глазами в Ната.

— Я вам что, чертов навигатор, что ли? — сердито буркнул тот.

— А кто-нибудь ответил? Были ответные сигналы? — спросил Джон.

— Да вроде не видел. Ой, колокол. Мне надо бежать, начистить ему сапоги, а не то он мне руку сломает, он уже грозил.

И через миг Наг уже исчез.

Дейви поднялся, подошел к балке, где сидел, засунув голову под крыло, Горацио, и что-то нежно проговорил, поглаживая попугая. Джон, Кит и Том сидели, молча глядя друг на друга.

— Надо бы мне снова проглядеть, что там в котомке, — наконец заявил Джон, поднимаясь, чтобы вытащить ее из тайника под переборкой, где она, полузабытая, пролежала всё это время. — Должна же существовать какая-то разгадка этой тайны! Просто обязана!

 

Глава 15

Джон нахмурился, перелистывая страницы тонкой книжицы. За долгие месяцы в море он начисто забыл о ее существовании. Мальчик поднес страницы к глазам, пытаясь расшифровать мелкий, неразборчивый почерк и извлечь хоть какой-то смысл из странных слов и неровных колонок цифр. Но ничего не понимал. С досадой он отложил книжицу на стол и оттолкнул от себя.

— Джон, а можно мне взглянуть? — попросил Том. — Это не очень личное?

— Понятия не имею, лично это или нет, — раздраженно ответил Джон, протягивая приятелю книжицу.

Том повертел ее в руках, бегло проглядел и тут же утратил к ней какой бы то ни было интерес.

— Ой, чушь какая-то. По-моему, это даже не по-английски. Pont… fleuve… navire [8]Мост… ручей., корабль (фр.).
. Ничего не разобрать.

Кит резко вскинул взгляд.

— Можно и мне посмотреть, Том?

— Сколько угодно.

Кит взял книжицу тонкими пальцами.

— Но это ведь французские слова! Riviere, cote, ville [9]Река… побережье., город (фр.).
, — воскликнул он. — И названия французских городов. Глядите — Verdun, Fonteinebleau… [10]Верден, Фонтенбло (фр.).

Он умолк и прикусил губу, а потом нерешительно поднял голову. Друзья смотрели на него так, точно впервые видели.

— Не знал, что ты говоришь по-французски, Кит. — Обычно открытое лицо Тома в одно мгновение приобрело выражение подозрительной недоверчивости. — Я, конечно, знал, что ты иностранец, но мы все считали тебя не то итальянцем, не то испанцем, не то еще кем-то в том же роде. Но меня давно удивляло, что ты никогда не рассказываешь про свою семью. Есть что скрывать, да?

Кровь бросилась Киту в лица.

— Я никогда не говорил ни тебе, Том, ни еще кому-нибудь ничего о себе, — ответил он. — Не знаю уж, что вы там считали. Но моя мать была англичанкой.

— Была? Значит, она умерла?

Том весь подался вперед, нос у него чуть не подергивался от нетерпения — ни дать ни взять охотничий пес. Джон, тоже сгорая от любопытства, не сводил с них глаз. Несмотря на все дружелюбие Кита, веселый нрав и умение изобразить кого угодно, Джон всегда ощущал в товарище что-то чуждое, отстраненное, некоторую замкнутость, отчаянное желание защитить свои границы — что не давало воли чужому любопытству. Теперь же, когда в обороне Кита была пробита брешь, правде предстояло неминуемо вылиться наружу.

Кит вызывающе встретил взгляды товарищей.

— Если вам так уж надо знать, я скажу. Мой отец был французом. И не смотри на меня так, Том. У меня нет никаких причин любить французское правительство. Мой отец был… он погиб во время Красного Террора, после революции.

— Ого-го! — вскричал Том. — Какой-нибудь граф или маркиз? Аристократ? И ему отрубили голову — чик, и нету! — гильотиной?

На миг Кит зажмурился, точно от неожиданного удара, а Джон так пихнул Тома под ребра, что тот едва не слетел с сундука, на котором сидел.

— Значит, ты сирота, Кит, да? — спросил он. Ему страшно хотелось узнать больше, но замкнутое, потерянное выражение на лице друга не располагало к вопросам.

Кит коротко кивнул, а потом снова взял книжицу и поднес ее ближе к раскачивающейся лампе.

— Слова, цифры, буквы, цифры — что это всё такое?

Он продолжал читать, что-то бормоча про себя, а потом вдруг развернулся, как будто собирался что-то сказать, но в ту же секунду вдруг зазвонил судовой колокол и раздался резкий свисток боцмана.

— Все на учебные стрельбы! — прозвучала, разносясь по палубам и в открытые люки, отрывистая команда.

Юнги мигом повскакали на ноги. Книжица была тут же спрятана в котомку, котомка запихнута в прежний тайник, столы подтянуты наверх, и все четверо вместе со всеми шестью сотнями моряков, составлявших экипаж «Бесстрашного», разбежались по орудиям. Из глоток семидесяти четырех командиров орудий изрыгались приказы: «Орудие по-боевому! Откатить!»

За всё время учебных стрельбищ Джону не выдалось ни минутки на то, чтобы спокойно подумать. Раздевшись до пояса, моряки работали на пределе сил и скорости — каждый с точностью до доли секунды знал, что и когда ему делать. Юнги же и младшие моряки на время учений превращались в проворных «пороховых обезьян», как называют во флоте тех, кто подносит картузики из порохового погреба, расположенного глубоко внизу в недрах корабля. Сперва эта задача наводила на Джона настоящий ужас. Неверный шаг по трапу, искорка от случайного удара металла о металл — любая мелочь могла привести к взрыву. Опасность была столь велика, что к пушке разрешалось подносить только по одному картузику пороха — и для каждого выстрела из погреба надо было нести новый.

На первых учениях Джон бегал в пороховой погреб и обратно просто так, с пустыми руками, и наловчился проделывать этот путь с хорошей скоростью, но вот в очередной раз моряк, выдававший заряды, сунул ему из-за мокрого парусинового занавеса полный картузик, у Джона внутри всё так и оборвалось от испуга. Весь обратный путь на батарейную палубу он держал смертоносный груз на расстоянии вытянутой руки и шел чуть ли не на цыпочках, боясь что тот в любую секунду взорвется прямо ему в лицо. Однако Джон очень скоро осознал свою ошибку. Его медлительность так разозлила мистера Стэннарда, командира орудийного расчета той пушки, к которой Джон был приставлен, что тот аж рычал от ярости и обозвал нерадивого помощника сотней самых разнообразных эпитетов, один другого забористей. И теперь Джон не уступал проворством ни одному другому юнге, картузики с порохом носил под полой куртки, как и они, да и по лестницам взбирался, никому не уступая в скорости.

Ему даже начали нравиться учения, он гордился своей быстротой и проворством. Теперь его всё больше хвалили, а не ругали.

Сегодня, впрочем, он не удостоился одобрительного хлопка по спине от мистера Стэннарда. Джон никак не мог сосредоточиться. Двигался он неловко, даже несколько раз споткнулся, а один раз оступился на трапе, что вел с нижней палубы вверх, здорово расшиб себе подбородок и заставил расчет пушки ждать очередного заряда лишние десять секунд, отчего они опоздали с выстрелом. Мистер Стэннард наградил его увесистой затрещиной, а остальные артиллеристы — дюжиной отборных ругательств. Но и это не помогло. Джон никак не мог перестать думать о таинственных словах и цифрах в загадочной книжице — и от всего сердца обрадовался, когда учения наконец закончились и он смог проскользнуть обратно в бомбардирский отсек.

Мистер Таус с Джейбезом как раз потягивали ежевечернюю порцию грога.

— Девяносто секунд между выстрелами, — удовлетворенно говорил мистер Таус. — Французишкам такое и не снилось. Пусть только сунутся — уж мы будем готовы их встретить честь по чести. Зададим им жару.

— А когда это будет, мистер Таус? — спросил Джон, у которого даже живот скрутило при мысли о настоящем бое.

— Откуда же мне знать, паренек? Впередсмотрящие сверху заметили сегодня один из наших фрегатов. Он просигналил, что видел приближающийся французский военный корабль. Не удивлюсь, если французы хотят прорваться через нашу блокаду и подняться вверх по реке к Бордо. Если нам повезет, этот корабль выйдет прямиком на нас — и мы его захватим. Тогда всем выдадут вознаграждение.

— Скорей всего, из Вест-Индии плывет, не иначе, — заметил Джейбез, отворачивая голову от Горацио, который ласково тянул хозяина за прядку светлых волос за ухом. — На борту запросто может оказаться золото. Пора бы нам и впрямь побывать в деле. Тоска смертная рыскать туда-сюда без всякого толка.

Мистер Таус опустил стакан на стол.

— Информация, вот наше слабое место, — промолвил он, вытирая губы. — Точнее, нехватка информации. Бонапарт, тот всегда откуда-то знает, что мы задумали. В любой секрет проникнет, шпионы у него какие-то прямо вездесущие. А вот мы никогда ничего не… Эй, Джон, да что это с тобой? Муху проглотил?

С губ мальчика сорвалось бессвязное восклицание. В голове Джона точно свечка зажглась, осветив все доселе темные закоулки. Он вдруг понял, что может значить та книжица из его котомки.

— Мистер Таус, кажется, я знаю.

И в ту же секунду за занавес ворвался взволнованный Кит.

— Джон! Та книжка! Это…

— Шпионский код, — одновременно произнесли они.

— Что всё это значит? — раздраженно осведомился мистер Таус, допив остатки грога. — А ну сядьте оба. Скачете тут, точно блохи на собачьей спине. У меня аж голова закружилась.

Джон вытащил котомку из тайника, вынул загадочную книжицу и, открыв ее, положил на стол перед мистером Таусом.

— Мы обнаружили, то есть Кит обнаружил, что здесь написано по-французски, сэр, — принялся объяснять он. — И напротив каждого слова стоит какое-то число. Я понял, когда вы только что сказали, что фрегат нам просигналил. Это ведь флагами делается, да? Вы мне показывали таблицу сигналов, где напротив каждого флага — свое слово. А что, если эти вот цифры — как флаги? Вдруг они заменяют слова на французском, чтобы шпионы могли пересылать этим кодом сообщения?

— Если заменять слова числами, можно написать длинное сообщение, — добавил Кит. — Я как раз думал об этом во время учений. Если это и вправду французский тайный код, наша сторона могла бы прочесть любое их сообщение, какое попадет нам в руки.

Мистер Таус несколько бесконечных секунд глядел на неразборчивые каракули в книжице. А потом поднял голову. Взгляд его карих глаз был очень серьезным и настороженным.

— Если вы правы… — начал он. А потом вдруг хлопнул ладонью по столу. — Боже ты мой! Если вы правы, я немедленно беру это к мистеру Эрскину. Нет! Я беру к мистеру Эрскину вас. Давайте, ребята, поторапливайтесь! Наденьте чистые рубахи и штаны. Вымойте руки. Не идти же вам на квартердек в таком позорном виде. Ну, живо, живо!

Джон уже вытаскивал из сундучка Кита чистую смену. Через миг он был переодет и мыл руки в ведре у стола. Кит, который скромно отвернулся, чтобы переодеться — он всегда отворачивался, отстал от него буквально на секунду.

Мистер Таус критически оглядел их.

— Сойдет, — решил он. — А теперь быстро за мной. И ведите себя пристойно, поняли? Не заговаривайте, пока к вам не обратятся. Держитесь почтительно. Не таращьтесь по сторонам, точно пара сухопутных крыс.

— Есть, сэр! — дружно ответили мальчики, но, торопясь за мистером Таусом к ближайшему трапу, Джон едва сумел сдержать смех, глядя, как Кит поводит бровями и выпячивает губы в блестящей пародии на капитана Баннермана.

За шесть месяцев, проведенных на борту «Бесстрашного», Джон ни разу еще не был на квартердеке. Хотя тот занимал почти половину кормы корабля, но предназначен был исключительно для офицеров. Порой Джон украдкой заглядывал туда с расположенного на носу «Бесстрашного» полубака, а кроме того, видел их сверху, когда поднимался по вантам. Он часто замечал там подтянутую, аккуратную фигуру мистера Эрскина, окруженного синемундирными гардемаринами, и низенького капитана Баннермана, правда, фигура последнего более походила на шар, он расхаживал по квартердеку в одиноком, чуть ли не царственном величии и обозревал горизонт в подзорную трубу.

Труся вверх по лесенке вслед за мистером Таусом, Джон на миг обернулся к Киту и заговорщически ему ухмыльнулся. Однако, к его удивлению, Кит не отозвался — видно, был не в настроении шутить. Лицо Кита побледнело и заострилось от напряжения и тревоги.

В дальнем конце квартердека стояли в карауле двое военных моряков с мушкетами на боку. При приближении мистера Тауса с ребятами они вытянулись по стойке «смирно».

— По какому делу? — рявкнул один.

— По срочному, к мистеру Эрскину, приятель. И не трудись врать мне, что он не у капитана, потому что я-то прекрасно знаю, что он там.

Часовой поджал губы, но повернулся и легонько постучал в сверкающую полировкой дверь. Слуга отворил ее.

— Главный бомбардир к первому помощнику, — недовольно сообщил часовой. — Говорит, по срочному делу.

Дверь закрылась, но через миг открылась снова, и вышел мистер Эрскин. Здоровый глаз его раскрылся от удивления при виде двух босоногих юнг, неловко стоящих возле главного бомбардира.

— Надеюсь, дело у вас и вправду важное, мистер Таус. У нас с капитаном полно забот.

— Полагаю, очень важное, мистер Эрскин. Джон, покажи мистеру Эрскину свой блокнот.

Джон вытащил из-за пазухи таинственную книжицу.

— Вот она, сэр, — сказал он. — Она у меня была с самого начала, как я сюда попал, только сперва я и сам не знал о ней — и угодил из-за нее в неприятности и ничего не понимал, но теперь-то, кажется, я знаю, что это такое, сэр. Думаю, это тайный код, шифр. Кит говорит, тут по-французски.

Первый помощник нахмурился, пытаясь разобраться в этой запутанной речи, но, пролистав книжицу, вскинул брови от изумления.

— Как это к тебе попало? — спросил он.

— Это… это долгая история, сэр.

Мистер Эрскин аккуратно закрыл книжицу и протянул ее обратно Джону.

— Капитан должен немедленно обо всем узнать. Лучше всего тебе пойти с нами и самому ему рассказать.

Из длинного ряда окошек, протянувшегося во всю стену капитанской каюты, струились ослепительные лучи заходящего солнца. Они сверкали на хрустальных бокалах, серебряных столовых приборах и полированной поверхности огромного стола из красного дерева. Джон с Китом даже зажмурились — так всё кругом сияла.

Капитан Баннерман стоял у стола, разглядывая карту.

— Что еще? — отрывисто спросил он, выпячивая массивный подбородок.

— Прошу прощения, что потревожил вас, сэр, — начал мистер Таус с нехарактерной для него подобострастной ноткой в голосе — мальчики еще ни разу не слышали от него такого тона. — Эти вот юнги хотят вам кое-что показать.

— Мне показать? Что?

Мистер Таус подпихнул Джона в спину, выталкивая его вперед.

— Вот, сэр, — сказал мальчик, в очередной раз извлекая книжицу.

Капитан Баннерман нетерпеливо принялся проглядывать ее, но потом, внезапно сделавшись очень внимательным, поднес ее ближе к глазам и сосредоточенно свел брови.

— Ей-богу, шифр. Французский шифр, будь всё проклято! Как, во имя всего святого, он оказался у какого-то юнги и почему меня не уведомили раньше?

— Расскажи капитану, Джон, — велел мистер Таус, хотя и сам явно нервничал, — и смотри, рассказывай как следует.

Джон снова изложил всю историю с самого начала — сперва нерешительно, но с каждым словом всё набираясь уверенности. Когда он описывал сцену в конторе адвоката, в каюте воцарилась полная тишина, а пронзительные глаза капитана, прячущиеся под косматыми бровями, ни на миг не отрывались от лица мальчика.

— Вот я и думаю, — закончил Джон, — что мой отец случайно прихватил эту книжицу, когда собирал с пола разлетевшиеся бумаги.

— Возможно, возможно, — пророкотал капитан. — Так того типа зовут Халкетт? Гнусные эдинбургские адвокатишки! Завсегда готовы честного моряка ободрать как липку, им только палец дай, всю руку откусят.

Когда Джон дошел до попыток мистера Хиггинса завладеть котомкой, голос у него невольно задрожал. Мальчик поспешил опустить глаза, не выдержав гнева, что нарастал на лице капитана.

— Это еще что такое? Помощник боцмана? На моем корабле? Какие-то тайные делишки, связанные с французской шифровальной книгой? Думай, что говоришь, юнга! Неужели это правда? Мистер Таус, мальчик говорит правду?

— Да, сэр. Думаю, да.

Казалось, капитан готов был взорваться гневной тирадой, но вместо этого глубоко вздохнул, поджал губы и произнес лишь:

— Мистер Таус, выведите пока юнг на квартердек, пока я посовещаюсь с мистером Эрскином. И чтобы ни слова об этом не просочилось — ни единой живой душе. Поняли? Ни слова, парни, а не то неделю будете куковать в кандалах на хлебе и воде.

Через пару секунд мистер Таус с мальчиками уже шагал по палубе, а спины им буравили любопытные глаза часовых.

— Но мистер Хиггинс же не может быть французским шпионом, правда, мистер Таус? — спросил Джон. — Ну как бы это?

Сама мысль об этом казалась ему невероятной. Он-то всегда представлял себе французских шпионов в масках и длинных плащах, с кинжалами в руках — и вообще похожих на испанских бандитов.

— Откуда ж мне знать? — отозвался мистер Таус. — Кроме того, не вашего ума дело — плохо думать о старших по званию, покуда сам капитан вам не позволит. — Однако он испортил весь эффект сей язвительной отповеди тем, что добавил: — Лично мне этот Хиггинс никогда не нравился. Не доверяй тем, кто дурно обращается со слугами — вот мой девиз. Я уж жалею, что отдал ему Ната Клейпола — как ни встречу несчастного парнишку, уж очень у него жалкий вид.

К тому времени как их снова призвали в капитанскую каюту, солнце уже успело зайти, на столе стояла горящая лампа. Джон украдкой огляделся по сторонам, дивясь размерам каюты, развешанным на стенах портретам, красивым столикам и креслам, узорному ковру на полу. Тесные помещения на батарейной палубе, где всегда было шумно и всегда кишел народ, казалось, принадлежали иному миру.

— Мистер Таус, и вы, мальчики, Джон — верно? — и Кит, — обратился к ним капитан из стоящего во главе стола кресла. — Всё это — крайне деликатное дело, имеющее огромную важность для всей войны, безопасности Британии, ее короля, солдат и моряков.

Голос его был столь торжественно-серьезен, что по рукам у Джона побежали мурашки, мальчик всем своим существом внимал словам капитана.

— До сих пор вы проявили себя наилучшим образом — продолжал тот. — Но в будущем вас призовут сделать и больше. Насколько я понимаю, вы осознаете всю важность этой вот тоненькой книжицы?

— Мы думали, что, возможно, это французский код для тайных сообщений, сэр, — промолвил Кит.

Взгляд капитана Баннермана в первый раз остановился на нем.

— Отлично. Ты ведь тот самый юнга, который обнаружил, что написано по-французски, верно? Откуда ты знаешь язык?

Джон почувствовал, как Кит рядом с ним весь так и напрягся.

— Мой… мой отец был французом, сэр, — ответил тот.

— Так, значит, твоя фамилия не Смит, как назвал мне тебя мистер Эрскин?

— Нет, сэр. — Кит судорожно прижал руки к бокам. — По некоторым причинам я предпочел взять фамилию, которая…

— Твое настоящее имя! — рявкнул капитан.

Кит вздернул подбородок.

— Кристофер де Жалиньяк. Мой отец был маркиз де Вома. Революционеры казнили его еще до моего рождения. Но моя мать была англичанкой. Дочь мистера Степлтона из Фарнхерст-парка, что в Суррее.

Ошеломленный этими откровениями, Джон покосился на Кита. Мистер Таус разинул рот от изумления, а мистер Эрскин смотрел на Кита с каким-то странным, чуть озадаченным выражением, как будто пытался что-то вспомнить, но никак не мог.

— И как же случилось, — продолжал расспрашивать капитан, — что столь знатный молодой джентльмен оказался обычным корабельным юнгой, а не зачислен в число гардемаринов?

Кит выглядел всё более и более несчастным и встревоженным.

— Все мои родные скончались, сэр. Денег у меня нет, я никому не нужен. Меня вполне устраивает, сэр, занимать именно то положение, которое сейчас и занимаю. По некоторым причинам я очень не хочу привлекать к себе внимание, сэр!

Капитан бросил на него еще один любопытный взгляд, кивнул и повернулся к Джону.

— Ты ведь понимаешь, Джон, что один из членов экипажа, а именно помощник боцмана, мистер Хиггинс, своим поведением навлек на себя определенные подозрения. Юнге никоим образом не подобает питать сомнения касательно старших по званию, но в данном случае это неизбежно. Мальчики, вы должны подстроить ловушку для мистера Хиггинса.

— Ловушку, сэр? — Голос Джона сорвался на писк.

— Мистер Эрскин, объясните! — приказал капитан, величественно взмахнув рукой.

Мистер Эрскин наклонился вперед. На здоровой половине лица у него играла улыбка.

— Думаю, ребята, вам это понравится. На сегодняшнюю ночь вы оставите книжицу мне, а я сниму с нее копию. Когда же верну ее вам вы вытащите из котомки все документы, которые хотите оставить себе, и положите обратно. После чего устройте так, чтобы юный слуга мистера Хиггинса — как там его зовут? Ах да, Нат — нашел и украл ее.

— Украл? Но ведь… — начал было Джон.

Мистер Эрскин поднял руку.

— Послушай, Джон. Если французы будут считать, что код попал нам в руки, они изменят его — только и всего, и выдадут своим лазутчикам новый шифр. Наше преимущество будет безвозвратно утеряно. Они должны поверить, будто получили книжку с кодом обратно и никто ничего о ней не узнал. Тогда они продолжат писать донесения этим кодом, и если какие-либо из этих донесений попадут к нам в руки, секретная служба сумеет их прочитать. Подумайте, что это означает: передвижения французских войск, тайные приказы Наполеона, расположение кораблей в море — что за бесценный подарок для нашей страны! Понимаете?

Джон радостно заулыбался:

— Да, сэр. Но как мистер Хиггинс сможет вернуть книжицу французам, когда заполучит ее?

— Юнга Нат уже сообщил вам, что мистер Хиггинс разработал нечто вроде сигнальной системы, — прорычал капитан. — Надо выждать и не спускать с него глаз. Если мерзавец, как мы и подозреваем, работает на французов, он будет вынужден предпринять какие-то шаги…

На зловещую ухмылку капитана было страшно смотреть.

— Именно, — кивнул мистер Эрскин. — Тем временем мы отправим копию шифра с первым же британским фрегатом, чтобы наша секретная служба могла немедленно начать им пользоваться.

Зловещая ухмылка пропала с лица капитана, а его обширный шелковый жилет заходил ходуном от хохота.

— Ну что, ребятки, приключение? Но тут жизненно необходима строжайшая секретность. Мистер Таус, сколько ваших людей знают об этом деле?

Мистер Таус нахмурился.

— Мой помощник, Джейбез Бартон, но он человек надежный. Когда надо, умеет держать рот на замке. Том Тодд шалопай, конечно, но когда всё это выяснилось, его рядом не было. А вот Дейви…

— Дейви ничего не знает, — вмешался Кит. — Когда мы разговаривали, он возился с Горацио. Он не слышал, что мы там говорим.

— Горацио? Что еще, черт возьми, за Горацио? — взвился капитан.

— Попугай мистера Бартона, сэр, — кисло отозвался главный бомбардир, — и зловредная же птица. Клюв у него острый-преострый.

Капитан запрокинул голову назад, и его круглый живот заколыхался от смеха.

— Попугай! Думаю, попугаю мы можем довериться. Предоставляю вам, мистер Эрскин, заручиться молчанием часовых под дверью — они-то всегда видят и слышат куда больше, чем им стоило бы. К слову, мистер Таус, матросы наверняка будут строить догадки, отчего это вы ходили нынче ко мне на квартердек, и эти пересуды насторожат мистера Хиггинса, как только он их услышит. Вы должны придумать причины этого… ээээ… мистер Эрскин! И убедительные причины.

— Мальчики нашли золотую булавку с драгоценным камнем для галстука, которую вы потеряли, сэр. Она завалилась в шпигаты. А мистер Таус привел их, чтобы они лично вернули ее вам, — без запинки предложил мистер Эрскин.

— Сойдет. Ей-ей, сойдет, — кивнул капитан. — Что ж, мистер Таус, это всё. Теперь я хочу как можно скорее услышать о том, что книжица попала в руки мистера Хиггинса. Уведите юнг. Ох, еще, мистер Таус, велите коку приготовить для них сахарный пудинг — да скажите, пусть не жалеет изюма.

 

Глава 16

У мистера Эрскина водилось в обыкновении каждый день обходить с инспекцией то одну, то другую часть корабля, так что никто не удивился, когда на следующий день он заглянул к бомбардирам. Мальчики как раз ужинали за одним столом, а мистер Таус со своими подчиненными — за другим.

При появлении первого помощника капитана все торопливо повскакали, почтительно приветствуя его.

— Мистер Таус, капитан передает вам свое почтение и желал бы видеть вас после ужина. У него какие-то указания насчет завтрашних учебных стрельб.

— Есть, сэр! — с непроницаемым лицом отозвался мистер Таус.

Джон подавил желание ткнуть Кита под ребра.

— Ну а вы что уставились, бакланий выводок? — прикрикнул мистер Таус на мальчиков. — Садитесь доедайте вашу овсянку, покуда я не вывалил ее за борт акулам.

Скоро после этого он ушел, а когда вернулся, ужин уже давно закончился, а Джон с Томом, уставшие после долгого рабочего дня, зевали над игрой в шашки. Кит читал в уголке, Дейви неуклюжими пальцами пытался залатать прореху на куртке.

Мистер Таус остановился у стола.

— Том, — спросил он, — ты уже закончил вычисления, что я задал тебе вчера?

Том одним прыжком вскочил на ноги.

— Нет, сэр. Простите. Я… забыл, сэр.

— Забыл?

— Да, сэр, забыл.

Мистер Таус смел шашки с доски и грозно нахмурился.

— Если ты окажешься негодным к благородной науке, необходимой настоящему моряку, я буду вынужден отдать тебя в услужение какому-нибудь другому офицеру, как Ната Клейпола. Ничуть не сомневаюсь, Нат охотно поменяется с тобой местами.

Усыпанное веснушками лицо Тома побледнело. Бросившись к своему сундучку, он принялся лихорадочно там рыться. Джон наблюдал за ним, но, почувствовав легкий нажим на плечо, обернулся. Мистер Таус уже шел прочь от стола, однако из-под доски для шашек высовывался краешек хорошо знакомой мальчику книжицы. Джон украдкой вытащил ее и сунул за пазуху. Потом собрал шашки в коробку и отнес Тому.

— Лучше спрячь пока.

Том встревоженно глядел на вытащенные из сундучка листки.

— Математика! Для меня это темный лес, — с отвращением проговорил он. — Ну как только за всё это браться?

Он продемонстрировал другу грязный измятый листок, покрытый неразборчивыми каракулями.

— Да это совсем не сложно, — пожал плечами Джон. — Хочешь, помогу?

Он подошел к стопке ящиков с саблями и вытащил из-за них котомку. А потом вернулся к сундучку Кита и достал оттуда свои листки с вычислениями — в отличие от Томовых, они были чистенькими и аккуратными. Вынув из котомки письма матери и надежно спрятав их в сундук, он убрал листки с вычислениями, а с ними и книжицу в котомку, которую выложил на стол у всех на виду. Том не обратил на его манипуляции никакого внимания — он уже корпел над заданием.

— Смотри, — Джон склонился над столом, заглядывая на листок Тома. — Тебе надо вычислить угол наклона дула пушки и расстояние до цели. Понимаешь?

— Не-а, — помотал головой Том.

Джон терпеливо принялся объяснять снова, но внутренний голос его так и молил: «Ну приходи же, Нат! Приходи поскорей!»

Прошло около часа. Скоро зазвонит судовой колокол, а следом раздастся сигнал вешать гамаки. Джон уже почти потерял надежду на то, что Нат всё же объявится, когда Том постоянно отвлекавшийся от занятий, поднял голову и воскликнул:

— Хей, да это ж наш Крысик! Что на сей раз забыл, Крысья Морда?

Нат проскользнул за парусиновый занавес.

— Да просто так зашел, хоть ненамного убраться подальше от него, — начал он. И тут вдруг увидел котомку.

В глазах его вспыхнул огонек ликования, но Нат быстро подавил его.

Джон поднялся, нарочно повернулся спиной к столу и отправился к переборке, около которой всё еще сидел со своей книжкой Кит. Том с видимым облегчением сгреб листки и понес их к своему сундуку.

Уголком глаза Джон видел, как Нат нерешительно мнется на месте. На лице злополучного юнги боролись отчаянное желание и страх.

Давай же, мысленно понукал его Джон. Бери.

Но Нат не взял котомку. Несколько мгновений он стоял, теребя край рубахи, а потом нервно откашлялся.

— Это ведь та самая котомка, да, Джон? Которую так хочет заполучить мистер Хиггинс?

Его прямота застала Джона врасплох.

— Ну да. И что теперь?

— Джон, я тебя прошу, я тебя умоляю — позволь мне ее взять, — сбивчиво и горячо заговорил Нат. — Мистер Хиггинс, он мне днем и ночью только о ней и твердит. Ни минуты покоя не дает, вынь ему да положь эту котомку. Я бы мог сейчас просто украсть ее у тебя, но я не вор, что бы там кто ни говорил. Знал бы ты, каково мне приходится…

Он умолк, не в силах бороться со слезами.

Джон сделал вид, будто колеблется.

— Почему бы и правда не отдать ее ему, а, Джон? — раздался из темного угла голос Кита. — Ты же сам говорил, там нет ничего важного.

— Я тебе отплачу, честное слово! Не знаю как, но обязательно! Обещаю!

Джон пожал плечами:

— Да не так мне эта старая рухлядь и нужна. Вот только хотелось бы знать, что всё это значит. Чего она так сдалась мистеру Хиггинсу?

— Он думает, там что-то есть. — Худенькое личико Ната осветилось улыбкой — редкой для него гостьей. — Что-то такое, что позволит ему разбогатеть.

Джон рассмеялся:

— Да он совсем спятил. Будь там сокровища — что бы я делал на этом корабле?

— Он точно совсем ненормальный! Я ж вам только о том и толкую, — закивал Нат. Бочком проскользнув к столу, он жадно схватил котомку и прижал к груди. — Джон, ты и не представляешь, что это для меня значит! Я никогда этого не забуду. Ты спас мне жизнь.

И через миг он уже исчез.

Повернувшись, чтобы скрыть улыбку триумфа, Джон заметил, что мистер Таус наблюдает за ним. Главный бомбардир заговорщически подмигнул мальчику, встал и вышел.

Зазвонил колокол раздались свистки — и вся команда поспешила вешать гамаки.

— Мастерски проделано, Джон, — шепнул Кит с проказливой ухмылкой до ушей, когда они привязывали гамаки к балке. — Я и не знал, что ты так здорово умеешь притворяться.

— Ты не единственный, — начал было Джон, но тут с голосом у него произошло что-то странное — из горла вырвался глухой хрип. Такого с ним еще никогда не бывало.

«Начал ломаться, — подумал он со смесью гордости и смущения. — Голос у меня начал ломаться».

После долгих утомительных месяцев осады, на протяжении которых «Бесстрашный» крейсировал взад-вперед через устье Жиронды в любое ненастье, которое только обрушивали на корабль ветра Бискайского залива, лишь строгая флотская дисциплина, жесткое расписание дежурств, ежедневные работы да артиллерийские учения не позволяли огромному скопищу матросов взбунтоваться от скуки и однообразия.

Новости из дома, письма от родных и сводки о ходе войны приходили редко — когда появлялся британский фрегат с новостями и приказами от адмирала. Прежде Джон и Кит не очень-то обращали внимания на другие корабли, но теперь, после всех этих событий, то и дело смотрели на горизонт, высматривая мачту.

Они были вознаграждены менее чем через неделю после того, как Нат взял котомку. День выдался погожий и ясный, дул свежий ветер, и всю команду отправили на верхнюю палубу стирать одежду. Скоро на любом клочке свободного пространства стояли корыта, вокруг которых толпились моряки, а на снастях трепыхались сохнущие рубахи и штаны. Оторвав взгляд от смоляных пятен, которые он пытался отскрести от своей куртки, Джон увидел, что фрегат, вроде бы проплывавший мимо, на самом деле на всех парусах идет прямо к «Бесстрашному», разрезая носом пенистые волны. Джон замедлился, стараясь растянуть свое занятие как можно дольше, пока фрегат ложился в дрейф рядом с «Бесстрашным» и на воду спускали шлюпку, чтобы отвезти капитана фрегата на борт.

Мальчик исподтишка наблюдал, как тот, в красивейшей форме со сверкающими золотом эполетах и треуголке, поднялся на квартердек и исчез в каюте капитана Баннермана. Скоро он появился снова с кипой писем и бумаг под мышкой и через несколько минут уже плыл обратно на свой корабль.

А еще через пару минут, усердно склоняясь над корытом, Джон увидел, что рядом остановились два черных башмака с начищенными пряжками, от которых поднимались две ноги в белых чулках и щегольских бриджах. Подняв голову, мальчик уставился прямо в лицо мистеру Эрскину.

— Молодец, юнга. Продолжай стирать. Чистота во имя здоровья, как подобает славному моряку, а?

— Да, сэр.

Мистер Эрскин вроде бы собирался уже направиться дальше, но вдруг остановился и спросил:

— Интересуешься естественной историей, Джон?

— Не… не очень, сэр.

— А стоило бы. Вот, например, из повадок птиц можно узнать много всего важного. Быть может, ты замечал, что одна редкая… гм… необычная иностранная пташка уже некоторое время назад свила гнездышко на нашем корабле.

— Нет, я… о, да, сэр! Я знаю, о чем вы.

— Я заметил, что нынче она покинула нас и переселилась на фрегат, который только что нас навещал. Не сомневаюсь, когда она доберется до Лондона, то вызовет огромный интерес среди ученых.

Джон изо всех сил пытался не расхохотаться.

— В самом деле, сэр? Как… как примечательно.

Голос у него снова предательски сорвался, и Джон больше ничего не добавил.

— Вот именно. Весьма примечательно, — согласился мистер Эрскин, приятно улыбаясь. — Давай, Джон. Стирай дальше.

Хотя стоял еще только апрель, но ветер с юга уже веял сладкими ароматами, одежда быстро сохла на теплом весеннем солнышке. Натянув чистые штаны, Джон впервые обратил внимание на то, как они ему коротки.

— Сели, — огорченно пожаловался он Тому, который завязывал на шее еще влажный красный платок.

— Да это не штаны сели, а это ты вырос. Прям выше меня стал. Но только на самую-самую капельку, так что не задирай нос.

А ведь и правда, подумал Джон, проворно взбираясь по вантам, чтобы помочь взять риф.

В последние дни кораблем приходилось управлять куда более тщательно и точно, чем обычна. До сих пор «Бесстрашный» плавал примерно в миле от французского берега с его бесконечными гладкими и серебристыми песчаными пляжами. Но теперь капитан Баннерман рискнул подойти ближе, туда, где начинались коварные отмели и песчаные банки. Здесь требовалась неусыпная бдительность и очень умелое лавирование.

— И что только затеял старый Сэм? — однажды услышал Джон недовольное ворчание кого-то из моряков. — Того и гляди, посадит нас на мель, так что французам только и останется, что прийти и взять нас голыми руками.

— Заткни пасть! — рявкнул на ворчуна мистер Стэннард. — Капитан знает, что делает. Приливы с отливами, ветра, мели — всё это для него не тайна за семью печатями. Уж он-то видит глубже, чем дно стакана с грогом, а о тебе, приятель, такого не скажешь.

Мистер Стэннард казался раздражительнее, чем обычно, но, как уже заметил Джон, в эти дни вообще все были на взводе. Затянувшееся тоскливое задание по патрулированию берегов изнурило как офицеров, так и простых матросов. С каждым днем общее недовольство всё нарастало. Хорошая погода, которая, казалось бы, должна была всех развеселить, лишь усилила раздражение. Еще бы: томиться здесь, в этой тесной плавучей тюрьме, вместо того чтобы коротать длинные теплые вечера на родине, в обществе надевших легкие летние платья девушек.

Взрыв произошел через несколько дней. Матрос, которого отправили чистить отхожее место, обругал гардемарина и отказался повиноваться приказу. Весь экипаж подняли на палубу. Военные моряки, с надетыми на мушкеты штыками, выстроились по стойке «смирно», барабанщик выбивал торжественную и тревожную дробь. Провинившегося матроса раздели до пояса и привязали к решетке люка. А затем на глазах всего экипажа мистер Хиггинс сек его тростью, пока вся спина несчастного не покрылась сетью глубоких кровоточащих борозд. Хотя это была не первая порка, на которой присутствовал Джон, мальчик вздрагивал при каждом ударе. Ему казалось, его вот-вот вырвет. Ужасно хотелось отвернуться, но офицеры, расхаживающие среди экипажа, слушали, не ведет ли кто мятежные разговоры, и заставляли всех смотреть на экзекуцию. Джон покосился на стоящего рядом Кита. Тот был так бледен, что Джон испугался, не упадет ли он в обморок.

После порки все как-то притихли. В тот вечер на палубах не слышалось ни смеха, ни веселой болтовни — но и открытых жалоб больше не звучало.

После отбоя, уже лежа в гамаке, Джон понял, что не может уснуть. Перед мысленным взором его так и стояло жестокое удовольствие, написанное на лице мистера Хиггинса, и обмякшее тело несчастного матроса, который к тому моменту, как его отвязали, давно уже потерял сознание. Мальчика одолевала печаль. Впервые за много недель он вспомнил об отце. Где сейчас «Великолепный»? Там ли еще Патрик — а если да, то всё ли с ним хорошо? Увидятся ли они еще хоть когда-нибудь?

Так он ворочался в гамаке с боку на бок довольно долго, пока у него вдруг не свело живот и он не понял, что надо сходить в уборную. Отхожие места располагались на противоположном конце корабля — на носу. Джон вылез через ближайший люк на свежий воздух.

Луна уже взошла. Тучи, что медленно плыли по небу, на время разошлись, и холодный белый лунный свет залил море и пустынные пески близкого французского берега. Бросивший якорь «Бесстрашный» покачивался на волнах, опустив паруса, — одинокий корабль в безмолвном мире, где не двигалось ничего, кроме волн, лениво бегущих к пляжу. Лишь тихо шелестел бриз в снастях да гулко билась вода о деревянное днище.

Джон вздрогнул. В этом зрелище было что-то зловещее, какая-то скрытая, непонятная угроза. Он торопливо поспешил на нос. Скорее бы уже обратно, в гамак.

Но на обратном пути мальчик вдруг услышал странные звуки. Заглянув за одну из стоявших на палубе корабельных шлюпок, Джон увидел усевшихся в кружок матросов, что несли ночную вахту. Чтобы не уснуть на посту, они пели и разговаривали.

Луна снова спряталась, море уже не блестело, корабль погрузился во тьму, если не считать одиноко свисавшего со снастей фонаря. Джон пробирался назад почти ощупью, как вдруг заметил: на берегу напротив корабля полыхнула какая-то вспышка.

Джон нахмурился. В этой части побережья не было ни деревень, ни гаваней, ни портов. Кто мог бродить там по пустынным дюнам в столь поздний час?

Вспыхнуло, погасло. Вспыхнуло, погасло. Вспыхнуло, погасло.

Четко и регулярно.

Да это же сигнал, вдруг озарило Джона. Пульс у него участился. Кто-то подает «Бесстрашному» сигналы. Кого они пытаются вызвать?

Он глянул вдоль борта. В том месте, где от середины палубы поднимался вверх квартердек, тени были гуще. Джон вгляделся попристальнее. Неужели там кто-то стоит? Не понять. Но потом сгусток теней зашевелился, и Джон увидел ответную вспышку с корабля; как будто кто-то быстро поднимал и опускал створку потайного фонаря.

Джон чуть не задохнулся от потрясения.

— Наверняка это мистер Хиггинс, — выдохнул он. — Снова сигналит французам!

Мальчик уже собирался прокрасться вперед и посмотреть получше, как вдруг тяжелая рука легла ему на плечо, а вторая зажала рот.

— Тихо! — раздался над самым его ухом шепот. — Он не должен тебя увидеть.

Джон узнал голос мистера Эрскина, и сердце, бешено скакавшее в груди, забилось чуть медленнее.

— Возвращайся в постель, — велел ему первый помощник. — И никому ни слова о том, что ты видел сегодня ночью.

 

Глава 17

«Бесстрашный» отошел на тридцать пять миль к югу от устья Жиронды, широкой реки, на берегах которой лежит большой французский город Бордо. Тридцать пять миль — гораздо дальше, чем обычно. Но уже на следующее утро корабль, подгоняемый попутным ветром, на всех парусах несся обратно, чтобы возобновить блокаду.

Джона послали на полубак помочь мастеру по парусам, который сидел, скрестив ноги, на палубе, латая дырки в запасных парусах «Бесстрашного». Корабль неуклюже прыгал по волнам, борясь с коварными и переменчивыми течениями, еще более опасными на этом мелководье. Джон как раз протянул руку за новой ниткой, наслаждаясь теплом ласково пригревающего солнышка, как вдруг впередсмотрящий наверху закричал:

— Вижу корабль!

С квартердека прогремел зычный бас капитана Баннермана:

— Эй, там, наверху! Что за корабль?

— Прямой парус, сэр, — донесся ответ.

— Куда плывет?

— Курс в открытое море, сэр! Из устья реки.

— Прорыв! — воскликнул мастер по парусам. — Французский корабль пытается удрать! Так вот почему мы отошли так далеко в сторону! Выманивали врага туда, где сможем его настигнуть. Помяни мое слово, Сэм-Громобой с самого начала так и задумывал. Хитрый, ловкач. Теперь-то, ручаюсь, дойдет до настоящего дела.

Бросив парус, который он зашивал, мастер заторопился к борту, чтобы взглянуть на корабль собственными глазами. Джон кинулся за ним, но, как ни вглядывался в даль, не видел ничего, кроме ровной глади воды да ряби волн, посверкивающих на утреннем солнце.

— Еще слишком далеко, — заметил мастер по парусам, возвращаясь к работе. — Только сверху и видать. Ну да ничего, скоро еще насмотримся.

Известие о французском корабле, пытающемся прорвать блокаду, разнеслось по «Бесстрашному» со скоростью лесного пожара. Матросы из всех частей судна валом повалили на палубу и стояли, вглядываясь в даль и громко, возбужденно переговариваясь.

— Эй, на корме и на носу, потише! — рявкнул капитан Баннерман.

Поглядев вперед с полубака, Джон увидел на квартердеке квадратную, крепкую фигуру капитана. Он стоял, широко расставив ноги, упершись руками в бедра, словно бы вросший в палубу, и глядел на «воронье гнездо» впередсмотрящего. Группка офицеров рядом «обшаривала» подзорными трубами горизонт.

— Впередсмотрящий! Что видишь?

— Большой военный корабль, сэр! Держит курс на запад.

От следующей команды по спине у Джона пробежала дрожь, а сердце неистово забилось в груди.

— Свистать всех наверх! — гаркнул капитан Баннерман. — Очистить палубу для боя! Все по местам!

Зарокотал барабан. Пронзительно заголосили свистки.

«Это всё не взаправду, — думал Джон. — Это не настоящая битва. Просто учения, как раньше». Однако внезапно вспотевшие ладони и покалывание под кожей на голове убедительно свидетельствовали об ином.

«Бесстрашный», еще так недавно являвший собой картину безмятежного корабельного утра, мгновенно ожил и забурлил. Каждый из шестисот членов экипажа молча кинулся исполнять отведенную ему часть общей работы с быстротой и сноровкой, которую может породить лишь постоянная практика. Не прошло и нескольких секунд, как запасные паруса были скатаны и убраны, а Джон, мастер по парусам и его подручные, уже скрылись внизу.

Стрелой примчавшись в бомбардирское помещение, Джон обнаружил, что столы там уже подтянуты наверх, а все сундуки сброшены в трюм. Дейви собирал с полок на стене оловянные тарелки и складывал их в специальный ящик. Кит подтягивал наверх парусиновую занавеску, чтобы вся батарейная палуба превратилась в единое пространство, от носа до кормы. Том, приплясывая от возбуждения, помогал Джейбезу снимать ящики с мушкетами.

— Хорош прыгать, Том, — резко осадил его Джейбез. — Много от тебя будет толку родине и королю, коли ты выбьешься из сил еще до того, как начнется настоящее дело.

Но кроме этой реплики вокруг практически не слышалось никаких разговоров. Команда четко и уверенно готовила корабль для предстоящего боя, не нуждаясь в приказах. Батарейные палубы казались непривычно пустыми. На голых досках не осталось ничего, что загромождало их раньше — ни столов и скамей, ни личных вещей или животных. В самом дальнем конце, где по каждому борту лепились крохотные каюты офицеров, хлипкие перегородки были снесены, а одежда, книги, умывальники и прочие личные вещи офицеров убраны вниз.

Джону хватило одного взгляда, чтобы заметить все произошедшие перемены, а в следующий миг он уже взялся за свою часть работы: убрать в трюм парусиновые ширмы, из которых сооружалась каюта мистера Тауса.

— А как насчет Горацио, мистер Бартон? — встревоженно спросил Джейбеза Дейви, вернувшись. — Что, если он перепугается во время боя?

Джейбез испытующе посмотрел на него.

— Насчет Горацио не волнуйся, — ласково произнес он. — Господь дает, Господь берет. И если Горацио пришел час отдать перышки на украшения какой-нибудь знатной даме, то мы тут ничего не поделаем. Так что оставь его, Дейви, мой мальчик. Горацио повидал больше морских сражений, чем когда-нибудь увидим ты или я — и, даст Бог, переживет еще столько же.

— Гадалка мне предсказала, что я доживу до семидесяти лет и женюсь на красивой темноволосой леди, мистер Бартон. Как вы думаете, она правду говорила?

— Прям так и сказала? Ну тогда и подавно тебе тревожиться не о чем. Давай-ка беги и помоги мистеру Таусу распаковывать сабли. Да смотри, сам не порежься. Они страсть какие острые, все до единой.

— Джон! — позвал мистер Таус. — О чем задумался, что стоишь без дела? Быстрей отправляйся на палубу, отыщи боцмана, передай мое почтение и скажи, что сабли и мушкеты готовы.

— Есть, сэр! — ответил Джон, радуясь, что и ему нашлось занятие.

Зловещая пустота батарейной палубы внизу резко контрастировала с верхней палубой, где толпился народ и кипела работа. Благодаря искусному маневрированию «Бесстрашный» вырвался наконец с опасного мелководья близ берегов и теперь, поймав парусами ветер, несся в открытое море, взрезая волны. Дюжины моряков еще сновали по реям — «Бесстрашный» стрелой летел в погоню за врагом.

Рыская по палубе в поисках боцмана, Джон вдруг замер, впервые увидев вражеский корабль впереди: пока еще лишь крохотную точку на горизонте. Но даже с такого расстояния он различал — это великолепный боевой корабль, сильный противник, с которым нельзя не считаться.

— Скоро мы их нагоним? — спросил он у ближайшего матроса.

Тот пожал плечами:

— Часа через три-четыре. Капитан их играючи обставит. А ты первый раз в деле, да?

Джон кивнул.

— Ничего, справишься в лучшем виде. В бою думать некогда. Просто старайся быть героем, чтобы матушка могла гордиться тобой.

Джон снова кивнул. Что толку объяснять, что его мать давно умерла?

Отец, тот бы им гордился — если бы видел, что сын ведет себя достойно. Да если даже сын просто выйдет из боя живым — уже есть чему радоваться.

Сама идея о том, что и Патрик мог побывать в битве, вдруг рассмешила мальчика. При вечной своей рассеянности отец бы уронил мушкет и сам бы куда-нибудь свалился, а не то пришел бы в ажиотаж и стал бы приставать ко всем с цитатами из древних источников. Джон старательно гнал от себя мысль, что и «Великолепному» может довестись принять бой. Слишком уж о многом надо подумать, чтобы еще изводиться насчет отца.

В толпе показалась внушительная фигура боцмана. Джон бросился к нему навстречу.

— Главный бомбардир передает свое почтение. Сабли и мушкеты готовы к бою.

Он был вознагражден неразборчивым ворчанием и помчался обратно доложиться мистеру Таусу.

На то, чтобы раздать оружие морякам, ушли считанные минуты — ведь на учениях это отрабатывалось уже сотни раз.

— Что теперь, мистер Таус? — спросил Джон. Но вместо главного бомбардира откликнулся Джейбез:

— Идите к вашим пушечным расчетам, ребятки. Не бойтесь и будьте молодцами.

Но не успели мальчики разойтись, как прозвучал боцманский свисток и по кораблю разнеслась команда «Свистать всех наверх».

Джон с Китом бежали бок о бок.

— Джон, слушай, — начал Кит. Его черные глаза с почти болезненной серьезностью смотрели на друга. — Если со мной что-нибудь случится, если… Возьми мой сундучок и всё, что в нем есть. И не удивляйся тому, что там найдешь… Ты, наверное… ты подумаешь…

Он пытался подобрать слова, но не успел закончить фразу, как рядом с друзьями появился Нат.

— Нат, что с тобой? Заболел? — спросил Джон, заметив, что лицо у того болезненно-бледного оттенка.

— Просто боюсь. Боюсь до смерти, — честно ответил Нат.

Он и правда весь дрожал.

— Я тоже боюсь, — сказал Джон, радуясь возможности кому-то сознаться в своих страхах. И снова повернулся к Киту. — А если я из боя не выйду, передашь это моему отцу на «Великолепный»? Скажи ему… ох, даже не знаю, что… что я думал о нем всё время с тех пор, как мы расстались. Что-нибудь в этом духе.

Нат рядом с ними невесело рассмеялся.

— А вот про меня всем безразлично, жив я или мертв. По мне никто не заплачет. И послания мне оставлять некому.

Они как раз достигли открытой площадки перед квартердеком, где собрался сейчас весь экипаж. «Бесстрашный» то взлетал вверх, то опускался вниз, покачиваясь на тяжелых атлантических валах, опытная команда использовала все приемы и уловки, чтобы поймать ветер и выиграть гонку, а Джон не мог оторвать глаз от французского корабля впереди. Какое величественное, даже устрашающее зрелище! Хотя до французов оставалось еще около мили, расстояние это неуклонно сокращалось.

На квартердеке показался капитан Баннерман. Наступила гробовая тишина. Все глаза были выжидательно устремлены на него.

— Ребята! — начал он звучным, выразительным и властным голосом. — Нам предстоит бой. За эти долгие месяцы блокады вы проявили завидное терпение и усердие, теперь же испытанию подвергнется ваше мужество. Иные из вас уже закаленные, испытанные в сражениях воины. Иные еще не нюхали пороха. Но все вы должны помнить, ради чего мы с вами готовы отдать свои жизни. Корабль, который мы сейчас преследуем, принадлежит нашим врагам. Те, кто послал его в море, те, с кем вы сейчас будете сражаться, стремятся завоевать и покорить нашу великую нацию. Можем ли мы допустить, чтобы короля Георга скинули с трона, а Наполеон короновался в Вестминстере? Нет! Хотим ли мы, чтобы наши жены и дети были отданы на милость озверелой наполеоновской солдатни? Нет! А значит, мы будет драться. Драться как тигры! Вы — лучший экипаж, каким я только командовал, и я твердо знаю: все вы с честью исполните свой долг!

Толпа взорвалась бурей криков, задребезжали мушкеты — это выстроившиеся на квартердеке ряды военных моряков взяли на караул. А потом зарокотали барабаны, флейты затянули знакомый всем мотив, и шестьсот глоток дружно грянули «Боже, храни Короля».

Когда музыка затихла, все на корабле испытали странный подъем духа, радостную экзальтацию. Ощутил ее и Джон.

— Если лягушатники снесут мне ядром башку, завещаю тебе мою Нэнси, — сказал приятелю какой-то матрос совсем рядом с Джоном.

— Не, тогда уж мне будет не до баб и прочего вздора, — со смехом отозвался тот. — Буду пропивать денежки, что мы получим, когда возьмем этот лакомый кусочек.

Минуты текли одна за другой. Медленно, неуклонно «Бесстрашный» нагонял противника. Лучи невинного утреннего солнца заливали французский корабль, блестели на дулах множества пушек, которыми ощетинился массивный черный корпус. Вот Джон увидел, как паруса французов упали, и матросы засновали по вантам, сворачивая их.

— Знают, что от старины Сэма-Громобоя им не удрать, — промолвил какой-то голос в толпе. — Только поглядите. Они готовятся дать бой.

По свистку боцмана матросы «Бесстрашного» ринулись убирать нижние паруса и больше Джон уже ничего не видел, поскольку следующая же команда отправила всех вниз, занимать места при орудиях.

— Если мы уже не увидимся до тех пор, как всё начнется, удачи, — сказал Джон Киту. Горло у него сжалось. Мальчик хотел сказать еще что-нибудь, но не находил слов. Только теперь он вдруг осознал, как привязался к Киту, как дорожит его дружбой. Но где взять слова, чтобы всё это выразить?

— Тебе тоже удачи, — откликнулся Кит, откидывая волосы с лица. — И тебе, Нат. Знаешь, ты сильно ошибаешься. Мне очень даже небезразлично, останешься ты жив или умрешь. Так что, уж пожалуйста, не умирай.

Худенькое лицо Ната озарилось улыбкой.

— О, меня этим жанам-лягушатникам нипочем не убить, — заявил он с не слишком убедительной лихостью в голосе и скрылся внизу.

Джона охватило странное чувство нереальности — но в то же время он куда острее и отчетливее обычного осознавал всё, что происходило вокруг. Словно в первый раз он увидел, как играют на низком потолке батарейной палубы блики отраженного морем света. Почуял едкий запах пота шести сотен разгоряченных мужчин, уже занявших места возле орудий.

Мистер Стэннард проверял перед боем состояние гандшпута, шомполов и ядер. Расчет уже занял привычные места, как будто предстояло просто-напросто очередное учение. Привычность всего происходящего как-то успокаивала.

— Всё, что от вас требуется, ребята, это выполнять, что мы делали на учениях, слушать команды и не трусить под огнем, — сказал мистер Стэннард, обводя взглядом кольцо суровых лиц. — Если меня убьют, мое место займет номер второй.

На борту «Бесстрашного» воцарилось удивительное спокойствие. Не слышалось почти никаких разговоров, лишь тихо поскрипывали шпангоуты корабля, плывущего навстречу своему предназначению.

Кто-то раздавал самодельные тампоны, чтобы заткнуть уши от предстоящего оглушительного грохота пушек. Джон увидел, что губы нескольких человек безмолвно шевелятся, и догадался, что они молятся. Молодой матрос рядом с мальчиком нервно потирал руки круговыми движениями, как будто мыл их.

— Пороховая обезьяна! — внезапно прозвучал голос мистера Стэннарда. — Вниз за первым зарядом!

Джон молнией сорвался с места. От всех пушек уже вниз к пороховому погребу бежали такие же, как он, «обезьяны» — юнги и младшие военные моряки. Рука, высунувшаяся из дыры в шерстяном занавесе, вручила Джону смертоносный картузик, и мальчик с большим, чем обычно, тщанием припрятал его под полу куртки, а потом со всех ног кинулся обратно к пушке и осторожно опустил в ящик с солью.

Корабль качался с боку на бок, и Джон понимал, что это значит судно легло в дрейф.

«Должно быть, мы уже почти догнали француза, — с замиранием сердца подумал мальчик, — сейчас всё начнется».

Мистер Стэннард склонился над жерлом пушки, чтобы выглянуть в пушечный порт.

— Близко, мистер Стэннард? — нервно облизывая губы, спросил один из младших бомбардиров.

— Да. Я даже название прочел. «Courageux». Если не путаю, это означает «Отважный».

Кто-то наверху затянул песню, и мало-помалу ее подхватили все орудийные расчеты:

Однако скоро она оборвалась — командиры орудий по всей батарейной палубе начали отдавать приказания:

— Орудие по-боевому! Откатить! Поднять ствол! Зарядить! Забить ядро! Подсыпать запал! Целься! Готовьсь!

Подчиненные разом ринулись выполнять, а потом замерли в напряженной готовности. Джон весь обратился вслух.

Бум! Бабах!

Зловещая тишина внезапно пошатнулась и разлетелась вдребезги. В следующий миг раздался громкий скрежет, как будто по борту корабля скребут железным гвоздем. На батарейной палубе прозвучал душераздирающий вопль — это первое французское ядро, влетев в пушечный порт, унесло первые две жертвы.

— Спокойно, ребята, — промолвил мистер Стэннард. Его молодое лицо было сурово. — Готовьсь…

— Огонь! Огонь! Огонь!

Команда, передаваемая одним хриплым голосом другому, пронеслась по всему кораблю. «Бесстрашный» содрогнулся от кормы до носа — пушки его извергли оранжевое пламя. Из пушечных портов повалили клубы дыма от выстрелов, но Джон не ждал, пока прояснится. Он уже мчался обратно за следующим зарядом.

И с того момента времени думать и бояться у него не было. Раз за разом грохотали пушки «Бесстрашного», и раз за разом «Courageux» отвечал не менее смертоносными залпами. Матросы у орудий поснимали куртки и рубахи и работали по пояс голыми. Босые ноги их скользили в крови, которая очень скоро окрасила алым посыпанные песком доски палубы. Они трудились как черти, встречая каждый залп восторженными криками и не обращая внимания на чудовищный урон, что наносили их рядам французские ядра, пробивавшие бреши в обшивке корабля, отрывавшие руки, ноги, головы. От каждой бреши разлетались во все стороны острые, точно копья, щепки — не менее опасные, чем сами ядра.

— Отлично, мальчик мой! Ты храбрец! Отлично! — кричал мистер Стэннард каждый раз, как Джон приносил ему очередную порцию пороха.

Но Джон совсем не чувствовал себя храбрецом. Он вообще ничего не чувствовал, кроме необходимости сохранять темп, бегать взад-вперед за порохом и не позволять своей пушке простаивать без дела. Он видел, но словно не замечал, творившиеся вокруг ужасы — раненых и умирающих, оторванные руки и ноги, текущую по шпигатам кровь. Он не слышал крики ликования, стоны и вопли. Он осознавал лишь регулярные раскаты выстрелов и ответные вражеские залпы. Внезапно он поймал себя на том, что во весь голос что-то говорит, и понял, что снова и снова повторяет слова молитвы.

«Отче наш, сущий на небесах… Отче наш, сущий на небесах…»

Остановился он всего один раз — столкнувшись с Томом, который мчался с порохом к своей пушке, находившейся в дальнем конце корабля.

— Ната подстрелили, — не в силах отдышаться, пропыхтел Том. — Теперь я и на его пушку порох ношу.

— Как, Нат? Но он не погиб?

— Не знаю, но вот Кит — так точно.

Воздух вокруг головы Джона вдруг закружился и потемнел.

— Кит? Погиб? Неправда! Не может быть!

— Эй ты, пошевеливайся! Тебя что, ядром пришибло? — очередная «пороховая обезьяна» отпихнула Джона в сторону.

Торопясь обратно на батарейную палубу, Джон чуть не споткнулся — и страх, что порох упадет и взорвется, вытеснил из его головы все остальные мысли. Но, добежав до пушки, он обнаружил, что порох здесь больше не потребуется. Французское ядро угодило прямо в дуло орудия, искорежив его, а рикошетом убило одного моряка и оторвало левую руку второму. Уцелевшие теперь несли раненого в кубрик, к судовому врачу.

Мистер Стэннард стоял чуть в стороне, вытирая лоб окровавленной рукой.

— Жуткое дело, да? Сколько храбрых ребят погибло! Но предаваться горю — просто глупо, верно ведь, Джон? Глупо и глупо.

Джон видел, что руки командира орудия дрожат.

Кит! Он снова вспомнил ужасную новость. Нет, не может быть, неправда!

Джон судорожно вытер нос рукой.

— Прислушайся! — сказал вдруг мистер Стэннард, хватая его за плечо. — Слышишь?

— Что, сэр? — всхлипнул Джон.

Мистер Стэннард ответил не сразу. По лицу его медленно разлилась улыбка.

— Тишину, парень. Тишину. Пальба прекратилась. Всё кончено!

Джон прислушался. Командир орудия был прав. Едва ли это можно было назвать тишиной, поскольку справа и слева раздавались стоны раненых, но чудовищный грохот канонады и треск мушкетов прекратился. Сверху доносились нестройные крики ликования. На английском.

— Мы свое дело сделали, — промолвил мистер Стэннард, тихо сползая по стене. Теперь он сидел, прислонившись к лафету. — Взяли француза!

— Мистер Стэннард, пожалуйста, можно мне сходить поискать моих друзей? — попросил Джон.

Командир орудия закрыл глаза от изнеможения. Джон не стал ждать ответа и со всех ног бросился прочь.

 

Глава 18

Джон не знал толком, откуда начинать поиски. На корабле царил такой хаос, что мальчик терялся даже в хорошо знакомых помещениях. В бортах со всех сторон зияли дыры, оставленные французскими ядрами. Досталось и парусам — картечь превратила их в решето, изодрала в клочья. Повсюду валялись куски дерева и острые длинные щепки. От крови палуба стала красной и скользкой.

В спешке Джону было не до того, чтобы рассматривать французский корабль, ныне смирно стоявший на приколе сбоку от «Бесстрашного», но даже беглого взгляда хватило, чтобы увидеть — мачты захваченного судна обломаны и вместе с парусами полощутся за бортом. Французских матросов, мрачных и признавших свое поражение, уже согнали на палубу, где они столпились под надзором ликующих английских гардемаринов.

Кое-как пробираясь сквозь обломки, перешагивая через раненых или повалившихся от усталости матросов, Джон пытался отыскать Тома. Ведь это Том рассказал ему про Кита. Он знает, что произошло.

Но вместо Тома он нашел Джейбеза Бартона. Помощник бомбардира, на плече которого восседал взъерошенный и помятый Горацио, собирал окровавленные сабли и складывал их в груду на палубе. Хотя лицо его потемнело от пороховой гари, но глаза при виде Джона радостно вспыхнули.

— Привет, паренек, ты здорово держался. Я тебя видел во время боя. Вверх-вниз, туда-сюда — носился прямо как исчадье сатаны, а не Божья тварь. Готов об заклад биться, ты станешь самой шустрой «пороховой обезьяной» во всем флоте.

— Мистер Бартон, Том рассказал мне про Кита.

Джейбез печально покачал головой:

— Увы, бедный мальчик. Такая рана в плечо. Я сам видел, как он упал.

— А где… а что сделали с телом?

— С те… — На лице Джейбеза появилось озадаченное выражение. — Ах, ты о… без сомнений, его вышвырнули за борт, Джон, на самое дно, как и всех остальных несчастных парней. Как подумаешь, ужасный конец для мальчонки, хоть он и был таким тощим, вредным и унылым парнем, но всё равно…

— Вредным? И вовсе он не был вредным! — жарко возразил Джон. — Он был моим другом! Лучшим другом, какой у меня только когда-либо был.

Джейбез удивленно расширил глаза.

— Нат Клейпол? Твоим другом?

Настал черед Джона вытаращить глаза от изумления.

— Мистер Бартон, но почему Нат? Почему вы сказали — Нат?

Джейбез покачал головой:

— Я думал, ты знаешь. Разве Том тебе не рассказал? Как Нат с Китом были наверху, на палубе, где стоят их пушки? Ну вот, и Нат увидел, как какой-то француз с верхушки мачты навел на них мушкет — ну вот он и прыгнул прямо на Кита. Загородил его собой — принял пулю прямо в сердце, как настоящий маленький герой, а мы ведь даже не думали, что он на такое способен. Кита сшиб на палубу, но спас ему жизнь. Следующая-то пуля угодила уже в Кита, но только в плечо. Он сейчас внизу, с ним работает хирург. Эй, Джон, куда ты? Тебе там не понравится. Там сейчас просто ужасно — жуткое зрелище.

Но Джон не ждал, пока Джейбез договорит. Одним прыжком, какому и дельфин бы позавидовал, он сорвался с места и помчался вниз, к освещаемым тусклыми лампами владениям хирурга в темных недрах корабля.

Даже не знай он, где они расположены, стоны и крики раненых подсказали бы ему дорогу. Перед входом мальчик ненадолго замешкался, боясь того, что увидит внутри.

Мистер Кэтскил, судовой врач «Бесстрашного», устроил хирургический стол в дальнем конце кубрика. Широкая спина доктора наполовину загораживала раненого, распростертого перед ним, но при свете качавшейся над столом лампы Джон разглядел, что в руках у мистера Кэтскила пила и он энергично отпиливает несчастному руку. Из горла страдальца со свистом вырывались стоны, несмотря на кляп, который он яростно грыз. Через миг отпиленная конечность со стуком ударилось об пол. Джон отвернулся. Желудок сжался.

Один из помощников хирурга, державший в руке корзину смотанных бинтов, оттолкнул мальчика в сторону.

— С дороги, парень. Что тебе тут понадобилось? Только мешаешься под ногами.

— Я ищу одного юнгу. Кита Кит Смит, — объяснил Джон. — Он здесь? Его ранили в плечо, выстрелом из мушкета.

На лице его собеседника появилось какое-то странное выражение, чуть ли не ухмылка.

— Ах, ты ищешь мистера Кита? Он там. В углу. Скверная рана, но он поправится.

Кит лежал в самом тихом углу кубрика, в конце длинного ряда стонущих моряков, ждущих, пока у хирурга дойдет очередь и до них. Лицо его, еще бледнее обычного, было искажено от боли, но при виде Джона он улыбнулся.

На глаза Джону навернулись слезы. Сейчас Кит казался еще меньше и младше обычного, чуть ли не совсем маленьким мальчиком.

— Я думал… Том сказал, тебя убили.

— Нет, а вот бедного Ната убили. — Голос Кита звучал слабо-слабо, и Джону пришлось нагнуться, чтобы услышать его. — Он спас мне жизнь, Джон. Он герой.

— Знаю. Мистер Бартон мне рассказал.

— Мне так стыдно, что я не был к нему добрее.

— Всё равно куда добрее любого из нас.

Кит порывисто покачал головой.

— Нет. И всегда буду жалеть…

— Но ты-то как, Кит? — перебил его Джон. — Твоя рана — она очень тяжелая?

Кит стиснул зубы от нового приступа боли.

— Не настолько, как у многих тут. В плече засела пуля. Мистер Кэтскил вытащит ее, когда закончит с ампутациями. Будет больно. — Он попытался изобразить капитана Баннермана: — «Теперь испытанию подвергнется ваше мужество…» — начал он, но умолк, морщась от боли. — Мне страшно, Джон. Очень-очень страшна.

— Но больно будет недолго, Кит. И ты не умрешь. Ты скоро выздоровеешь. — Джон старался, чтобы его слова прозвучали утверждением, а не вопросом, хотя отчаянно хотел бы испытывать такую уверенность на самом деле. — Когда я думал, что ты погиб…

— Ты еще здесь? — Это вернулся помощник врача. — Коли уж всё равно болтаешься без дела давай хоть какую пользу приноси. Почему бы тебе не взять корзину и не вынести отсюда отпиленные руки и ноги? А потом ототри кровь от…

— Нет-нет, мне надо бежать, — борясь с тошнотой, торопливо помотал головой Джон. Ему хотелось напоследок коснуться руки Кита, но страшно было причинить другу боль. — Удачи, Кит, на операции. Скоро увидимся. Я вернусь, как только смогу.

— Не сюда, понял? — помощник врача еще нависал над ними. — Твоего дружка переведут в лазарет, как только мистер Кэтскил вытащит пулю. Там тишь да гладь, красота и благолепие.

И он зашагал прочь, покачивая головой и посмеиваясь.

— Что это с ним? — удивился Джон. Он перевел взгляд на Кита, но глаза Кита были закрыты, а длинные ресницы недвижно покоились на бледных щеках.

Снова оказавшись на верхней палубе, Джон с облегчением набрал полную грудь свежего воздуха. Корабль уже начал обретать обычный вид. Одни матросы оттирали палубу от песка и крови, другие сновали по вантам, снимая разодранные паруса. Французских пленников под охраной военных моряков отвели в выделенный для них отсек в трюме. Пушки приготовили заново и на место израсходованных ядер уже успели принести новые.

«Нат, — размышлял Джон. — Нат Клейпол. Ну кто бы подумал?»

Перед мысленным взором у него вставало пронырливое личико Ната белесые, хитрые глазки и тонкие, искривленные в хмурой гримасе губы.

Я только раз видел, как он улыбается. Никто его не любил. Может, поэтому он и был таким вредным?

Джон попытался вызвать в себе печаль по Нату, но вместо этого испытывал только благодарность судьбе. Кит жив — и это самое главное. Кит спасен.

Раздался боцманский свисток, и корабль облетела радостная команда:

— Ром наверх! Сплеснить грота-брас! Раздать всем по чарке!

Из трюма уже притащили бочки с ромом, и моряки выстроились получить свои порции грога. Кто взялся за скрипку, кто за флейту, и когда закатное солнце опустилось в серебристое море, на «Бесстрашном» уже вовсю праздновали победу.

Джону удалось в следующий раз навестить Кита только на следующий день, да и то не с самого утра. Накануне вечером мистер Таус пил грог, точно умирающий от жажды в пустыне — воду. Напившись же, он впал в буйство, да в такое, что корабль сотрясался от его проклятий и ругательств. Все старались держаться от него подальше. Джон, Том и Дейви тайком улизнули каждый к своему орудийному расчету, и в конце концов Джон заснул, привалившись спиной к пушке, прямо посреди длинного и не слишком связного рассказа мистера Стэннарда про русалку, которую он вроде бы однажды видел где-то у берегов Китая. Проснулся Джон рано, всё тело у него затекло и болело.

С утра же мистер Таус был похож на раненого медведя — рычал и огрызался на всякого, кто посмел к нему приблизиться, и задавал юнгам всё новую и новую работу, несмотря на то, что они не успевали покончить со старой.

В результате Джона в лазарет послал Джейбез.

— Беги-ка, Джон, да разузнай, как поживает этот юный бездельник Кит, — велел он, усиленно прикидываясь суровым, а сам настороженно косясь на мистера Тауса.

Джон мигом сорвался с места и помчался прочь, покуда мистер Таус не успел остановить его.

Лазарет располагался ближе к носовой части судна. Гамаки там были натянуты прямо над пушками, занимавшими почти всё место, зато пушечные порты стояли открытыми, пропуская к больным свет и свежий воздух.

Джон не сразу отыскал Кита — его гамак висел за переборкой, отдельно от всех остальных. Глаза Кита были закрыты, а лицо всё так же бледно, но, услышав шаги Джона, мальчик посмотрел на него.

— Тебе уже пулю вытащили?

— Да. — Кит слабо улыбнулся. — Ночью. Было не так и плохо. Мне дали много рома. Я, верно, был пьян, как сапожник. Но я все равно потерял сознание и ничего не чувствовал.

— А тебе сказали… как…

Джон смущенно умолк, но Кит понял его.

— О, всё хорошо. Никакие важные органы не задеты. Теперь нужно только, чтобы рана затянулась и слабость прошла — и я буду в полном порядке.

Джону хотелось засмеяться вслух — с плеч у него словно свалилась огромная тяжесть.

— А я-то думал, мы наконец от тебя избавились, — ухмыльнулся он. — Думал, могу забирать всё твое добро.

В глазах Кита промелькнула тревога.

— Ты ведь не…

— Нет, балбес ты этакий. Не заглядывал я в твой драгоценный мешок.

Кит попытался было приподняться, но вздрогнул от боли и опустился обратно.

— Джон, мне надо тебе кое-что рассказать.

— Рассказать? Что?

Кит набрал в грудь побольше воздуха, но так ничего и не сказал.

— Ты вполне можешь мне доверять, — заявил Джон обиженно. — Я умею хранить тайну.

— Знаю, но… — На лице Кита была начертана нерешительность. — Ох, да, ты прав, я знаю, что тебе можно доверять. И всё равно больше уже ничего не скроешь. Слушай, Джон, когда ты всё узнаешь, может, ты больше и не захочешь со мной дружить…

— Гости, как я посмотрю? — раздался неодобрительный голос. Повернувшись, Джон увидел мистера Кэтскила, краснолицего судового врача, что, пригнув голову, чтобы не удариться о низкую балку, появился возле Кита в сопровождении мистера Эрскина. Джон почтительно поклонился.

— Вали-ка отсюда, малый, — свирепо нахмурился мистер Кэтскил. — Я тут лодырей не терплю Это лазарет, а не цирк.

Мистер Эрскин деликатно кашлянул.

— Мистер Кэтскил, мне бы не хотелось нарушать ваши медицинские правила, но в данном случае, учитывая то, что нам предстоит обсудить, я бы предпочел, чтобы Джон Барр остался.

Брови врача грозно сползлись над переносицей.

— Это вопиюще противоречит правилам, мистер Эрскин.

— Я понимаю, — мягко проговорил первый помощник. — Ответственность будет лежать всецело на мне одном.

Врач продолжал прожигать его взглядом.

— Вы просили меня и моих подручных соблюдать наше открытие в полнейшей тайне. Теперь расскажите все юнге — и к вечеру будет знать весь корабль.

— Думаю, нет, — холодно ответил мистер Эрскин. — А теперь, мистер Кэтскил, с вашего разрешения…

Врач удалился, недовольно покачивая головой.

Джон во все глаза глядел на Кита, лицо которого залилось тусклым румянцем. А когда Джон перевел взгляд на мистера Эрскина, то с удивлением обнаружил, что по необезображенной стороне его лица гуляет улыбка.

— Как поживаешь, Кит? — осведомился мистер Эрскин. — Боюсь, рана не из самых легких.

— Да, но неопасная. Я скоро поправлюсь, — ответил Кит, стараясь приподняться.

Мистер Эрскин удержал его, легонько положив руку на здоровое плечо мальчика.

— Лежи смирно. Я слышал, в битве ты отличился. Постоянно рисковал жизнью во имя долга.

— Всё не так, как Нат, — возразил Кит. — Он спас мне жизнь, мистер Эрскин.

— Знаю. Это был мужественный поступок. — Мистер Эрскин непринужденно оперся облаченным в синий мундир локтем о дуло ближайшей пушки и продолжал всё в том же тоне дружественной беседы: — Так вот, Кит, меня всё волнует одна маленькая проблема, и я уверен, ты можешь помочь мне ее решить.

Кит словно бы немного расслабился, но в глазах его по-прежнему таилась настороженность.

— Если смогу, сэр.

— Если не ошибаюсь, по твоим словам, твой отец — маркиз Жалиньяк?

— Да сэр.

— Возможно, ты припоминаешь, Кит, что во время нашей прошлой беседы имя твоего отца показалось мне знакомым?

— Я… я не заметил, сэр.

— Сперва я никак не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах имел удовольствие встречаться с твоим отцом, но постепенно всё же припомнил. Твой отец приезжал в Лондон незадолго до Французской революции. Если не ошибаюсь, он тогда и женился на твоей матери. Мы вместе провели вечер за картами и немного побеседовали.

— В самом деле, сэр?

— Я очень огорчился, услышав, что он погиб — такой молодой и такой отважный. Смерть его казалась тем более трагической, что его жена ждала ребенка. После его гибели она родила их первого и единственного ребенка. Дочь. Назвали эту дочь, если не ошибаюсь, Катрин.

Джон переводил взгляд с мистера Эрскина на Кита и обратно, силясь понять значение слов мистера Эрскина.

— А ты не говорил мне, что у тебя есть сестра, Кит, — растерянно произнес он.

Мистер Эрскин покачал головой.

— Ни о каких братьях и сестрах и речи идти не может, верно, Кит? — продолжал он. — У твоих родителей был только один ребенок. Девочка. Ты.

— Нет-нет, — запротестовал Кит. — Вы ошибаетесь, сэр. Я…

Мистер Эрскин нахмурился.

— Пожалуйста довольно лжи Ты обманывала нас всех достаточно долго — ума не приложу, как тебе это удавалось. Но ты никак не могла обмануть мистера Кэтскила, который, извлекая пулю из твоего плеча, обнаружил… что… ну, в общем…

В первый раз за всё это время вид у него сделался смущенным, а Кит снова густо покраснел. Точнее — покраснела.

У Джона голова шла кругом.

— Мистер Эрскин, но это же невозможно. Кит не девчонка Он…

Но слова замерли у него на губах. Во внезапном озарении он понял; мистер Эрскин говорит чистую правду. Кит действительно девчонка! Он понял это сразу и намертво.

Сотни всяких мелочей, что удивляли его в прошлом, чередой пронеслись у него в голове. Джон часто удивлялся, отчего это Кит остается таким маленьким и хрупким, в то время как его сверстники вытягиваются, становятся шире в плечах и обзаводятся крепкими мускулами. Кроме того, он никогда не понимал, чего это Кит так скромничает и всякий раз, переодеваясь, отворачивается к стенке, а в отхожее место пробирается украдкой, когда там больше никого нет. Да и когда остальные юнги боролись, Кит всегда отсиживался в сторонке и не обращал внимания на подначки и насмешки Тома.

Да он даже ходит как девчонка, подумал Джон. Открытие это наполнило его отвращением. Двигается как девчонка!

Это было даже чуть ли не хуже, чем потерять друга в бою. Не просто потеря. Предательство.

— Но почему? — сердито взорвался он. — Почему ты это делала — притворялась мальчишкой? Почему хоть мне-то не сказала?

— Я пыталась… вот только что, — умоляюще произнесла Кит. — И хотела давно. Уже много раз. Но не могла, просто не могла. Эта тайна — она ужасная ноша. Тяжесть. И тебе бы пришлось тоже ее нести. Если бы ты все знал, то обращался бы со мной по-другому. И это было бы даже еще опасней — для нас обоих. — Она повернулась к мистеру Эрскину и испуганно спросила: — А это очень-очень серьезное преступление, мистер Эрскин, быть девочкой? Меня высекут или просто закуют в кандалы?

— Ни то, ни другое, — успокоил ее первый помощник. — Но ты должна будешь рассказать всю правду и объясниться перед капитаном, как только ты достаточно окрепнешь, чтобы покинуть попечение мистера Кэтскила. Пока же ты останешься здесь и не станешь ни с кем говорить. А ты, Джон, держи язык за зубами. Понял? Чтобы ни единого слова! Ну ладно же. Если не ошибаюсь, мы и так уже злоупотребили терпением нашего славного доктора. Возвращайся к себе. Что же до вас, мадемуазель, желаю вам скорейшего выздоровления.