Глава 19

В следующие несколько дней Том с Дейви не смели Джону и слово сказать, и даже Джейбез обращался с ним весьма осторожно. Джон был так зол, что кидался на всех, кто к нему подходил, точно цепной пес. Дейви не обращал на это внимания, но Тома это под конец вывело из терпения, и они с Джоном даже подрались всерьез — молотили и пинали друг дружку, катаясь по полу. Счастье еще, мистера Тауса поблизости не оказалось, не то обоим бы не миновать быстрой и суровой расправы.

Драка пошла Джону на пользу, позволив ему освободиться от части обуревавшей его горечи. А поскольку Том обиды не таил, мальчики остались такими же добрыми друзьями, как прежде.

Джон остро ощущал отсутствие Кита. Сколько раз прежде, когда на душе у него становилось совсем тоскливо, маленькие, но уморительно потешные представления, на которых Кит изображал разных членов экипажа, заставляли Джона рассмеяться. Тихое сочувствие Кита поддерживало и ободряло Джона далее в самые тяжелые дни. Они делились едой и вещами, помогали друг другу в работе, вместе смеялись, любили и ненавидели одних и тех же людей на корабле.

И всё это оказалось ложью. Сплошным враньем! Никогда, ни за что больше никому не поверю, твердил себе Джон. Ни одному человеку на земле!

Он больше не пытался навестить Кита… Катрин.

— Как там наш инвалид поживает, а, Джон? Ты ведь наверняка уже бегал, справлялся, — добродушно спросил Джейбез примерно через неделю.

Джон пожал плечами:

— Не знаю, мистер Бартон. Мистер Кэтскил не одобряет посетителей.

— Джон и Кит поссорились, — с неожиданной проницательностью заметил Дейви.

— Ничего подобного! Да что ты вообще понимаешь? — напустился на него Джон. А потом побрел прочь и нашел убежище у мистера Стэннарда и его орудийного расчета, где как раз готовились к очередному учению.

«Бесстрашный» возобновил блокаду французского побережья. Он буксировал «Courageux», в ожидании, пока за тем придет английский фрегат, специально присланный отвести взятый французский корабль в Англию. Там бывшему «Отважному» предстояло пройти ремонт и начать новую жизнь под британским флагом, тогда как французскому экипажу суждено было томиться в британской тюрьме. А пока почти все военные моряки из экипажа «Бесстрашного» перебрались на борт «Courageux» и пристально следили за оставшимися там французскими матросами. Мосье Дюпре, капитан «Courageux», хотя также являлся пленником получил удобную каюту на «Бесстрашном» и пользовался любезным гостеприимством капитана Баннермана. Враги, еще несколько дней назад яростно обстреливавшие корабли друг друга, теперь каждое утро прогуливались вместе по квартердеку, ведя учтивые беседы.

Кит покинула лазарет только через десять дней. Том с Дейви встретили появление тонкой шатающейся фигурки приветственными воплями.

— А я уж думал, ты помрешь, Кит, — простодушно заявил Дейви. — Думал, французишки тебя таки достали.

— Кит, покажи нам шрам, — потребовал Том, хватая переодетую девочку за плечо и пытаясь спустить с нее рубаху.

Кит покраснела, отпрянула и натянула рубашку обратно.

— Всё равно ничего не увидишь. Там забинтовано.

Джон отвернулся и, весь нахохлившись, уставился на море через открытый пушечный порт. Кит поглядела на него и хотела было что-то сказать, но передумала и направилась к своему сундучку.

— Привет, Кит, приятно снова видеть тебя, — промолвил Джейбез, приблизившийся к юнгам с охапкой мушкетов, которые требовалось начистить. — Всё такой же тощенький, а? Пора бы уж тебе подрасти да поднабраться силенок, как остальные мальчишки. Сегодня на обед солонина. Отрежем тебе кусок побольше. Надо бы тебя хорошенько откормить.

Не успел он сказать больше ничего, как в щель занавески просунулась голова какого-то матроса.

— Джон Барр и Кит Смит к мистеру Эрскину на квартердек. Не знаю, что вы натворили, ребятки, но он требует вас немедленно.

У Джона внутри всё так и перевернулось. Вызов на квартердек кого угодно наполнил бы страхом. Мальчик торопливо одернул куртку, поплевал на ладони, пригладил непослушные волосы и решительно заторопился прочь, не желая даже разговаривать с Кит. Та поспешила за ним и положила руку Джону на плечо. Джон грубо стряхнул ее.

— Джон, послушай, — отчаянно заговорила Кит, — ну пожалуйста. Ты просто должен меня выслушать. Прости, мне так жаль, что…

— Не о чем жалеть, — оборвал ее Джон. — Ты решила, что не можешь мне доверять. Ну, а я не стану доверять тебе.

И он убежал прочь, в два прыжка взобравшись по лесенке ближайшего люка. Оглянувшись, он увидел, что Кит со всех сил спешит следом, но, еще слабенькая после ранения, вся побледнела и покрылась испариной, а рукой зажимает больное плечо.

Джон испытал мгновенный укол вины и прежнюю симпатию, но тут же прогнал их прочь и побежал дальше. Стояло ясное свежее утро. «Бесстрашный» шел по ветру, волоча за собой на буксире «Courageux» — это замедляло его, но всё равно он развил весьма приличную скорость. Солнце уже жарило вовсю, сверкало на полированных стволах пушек, выглядывающих в открытые порты, добела выжигало и без того белые доски под ногами. На квартердеке было просторно, тихо и свободно — так не похоже на загроможденную, тесную и многолюдную палубу, что Джон, несмотря на волнение и тревогу, невольно расправил плечи и глубоко вдохнул.

Мистер Эрскин стоял рядом с капитаном Баннерманом, который разглядывал в подзорную трубу французский берег. Однако заслышав шаги юнг, капитан резким движением сложил трубу.

— А ну-ка сюда, негодники! — прогремел он, и Джон не мог понять по его тону, шутит ли капитан или всерьез разгневан. — Живо в кают-компанию!

Джон вот уже второй раз попадал в кают-компанию «Бесстрашного», но от ее роскоши у него снова перехватило дыхание. Взгляд мальчика остановился на фигуре французского капитана, высокого человека в непривычном мундире. Он глядел в окно, заложив руки за спину.

Капитан с первым помощником уселись за стол.

— Что я слышал? — рявкнул капитан внезапно, да так громко, что Джон аж подпрыгнул. — Маскарад на моем корабле? Обман под самым моим носом? А ну, будьте любезны, правду! С начала и до конца.

— Что… что вы хотите знать, сэр? — пролепетала Кит, дрожа всем телом и побледнев.

Мистер Эрскин деликатно кашлянул, перехватил взгляд капитана и кивнул на мосье Дюпре.

— Ах да… — Капитан Баннерман задумчиво забарабанил пальцами по столу. — Капитану Дюпре наверняка эта необычная история покажется весьма интересной. Однако же, юнги — оба! — мы с вами некоторое время назад обсуждали кое-какие вопросы… Так вот: о них ни слова. Ясно?

— Есть, сэр! — хором отозвались Кит и Джон.

— Ну а теперь, — капитан сердито уставился на Кита, — твою историю. И постарайся, ради собственного блага, чтобы мы тебе поверили.

Кит нервно сглотнула, покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за спинку стоявшего перед ней стула.

— Мой отец, — начала она, — как я уже говорила, был маркиз де Бома. Когда революционеры начали гонения на аристократов, его тоже арестовали и отвезли в Париж. — Она на миг умолкла и робко покосилась на неподвижную спину Дюпре, который словно бы не обращал никакого внимания на всё происходящее в каюте. — Его казнили шесть месяцев спустя. Матери моей повезло больше — она сумела сбежать от черни и укрыться в деревне. Кроме того, сама-то она ведь была не знатная француженка, а англичанка. Она осталась во Франции и родила меня, но через месяц заболела. Думаю, она просто никак не могла оправиться после гибели моего отца. А потом… потом она умерла.

— Значит, ты росла без родителей? — спросил мистер Эрскин.

— Да, сэр.

— Кто же о тебе заботился?

— Нянюшка моей матери, Бетси, она англичанка. Она очень рисковала: если бы только узнали, что она растит ребенка ари…

— Да-да, мы понимаем, — нетерпеливо перебил капитан Баннерман.

— После смерти отца титул маркиза перешел к его брату, — продолжала Кит. — Они с моей бабушкой, спасаясь от революции, бежали в Швейцарию.

— Что же они не взяли с собой и тебя?

Личико девочки на миг осветилось улыбкой, но тут же снова погрустнела.

— Наверное, думали, я не выживу. Мой дядя очень огорчился, что я всё же не умерла. Ведь поместья, земля, дом, всё прочее — это же я наследую, сэр А он считает, всё должно принадлежать ему.

Капитан Дюпре отвернулся от окна и в первый раз за всё это время подал голос:

— Еп effet [13]Вообще-то (фр.).
, мадмуазель де Жалиньяк с рождения является богатой наследницей, — промолвил он. — Точнее, была бы богатой наследницей, если бы честные граждане революционной Франции не конфисковали всё ее имущество.

Джон так и не понял по тону капитана, одобряет ли тот граждан революционной Франции или же нет.

— Не думаю, чтобы у меня сейчас осталось какое-либо имущество, — ответила Кит. — После ареста моего отца толпа черни разграбила дом, унесла оттуда всё хоть мало-мальски ценное. А опекуном моим был дядя. Предполагалось, он будет приглядывать за моими капиталами, но, я уверена, на самом деле он… ну, грабил меня.

— А где расположен дом? Где родовое поместье вашей семьи? — поинтересовался мистер Эрскин.

— Близ Бордо, сэр. Совсем недалеко от места, где мы сейчас находимся.

Кит снова покачнулась и закрыла глаза. Джон заметил, что она побледнела еще сильнее, чем прежде, и даже испугался, что она сейчас потеряет сознание. Несмотря на обиду, он протянул руку поддержать девочку.

— Мистер Эрскин, — протрубил капитан. — Почему вы заставляете эту молодую особу стоять? Дайте ей стул.

Кит опустилась на придвинутый мистером Эрскином стул. Помощник капитана налил из графина на столе стакан вина, и девочка, благодарно кивнув, отпила глоточек. И с каждой секундой, с каждым, даже самым незначительным жестом и движением тот мальчишка, которого знал Джон, мальчишка, которого Кит так блистательно изображала все эти месяцы, словно бы таял и растворялся прямо на глазах Джона, уступая место какой-то совершенно незнакомой девчонке. Нет, внешне ничего не изменилось. Девочка, Катрин, выглядела совсем как юнга Кит, и даже носила его старые поношенные парусиновые штаны и короткую синюю курточку, но теперь этот наряд на ней казался каким-то странным и неуместным, точно она надела театральный костюм.

Гнев Джона начинал утихать, и мальчик поймал себя на том что с нетерпением ждет продолжение рассказа истории Катрин.

— Так, значит, ты выросла во Франции, на попечении этой самой Бетси, английской нянюшки, так? — переспросил мистер Эрскин. — Это объясняет, почему ты так хорошо говоришь по-английски.

Кит кивнула и отпила еще глоточек вина.

— Да, до восьми лет. К тому времени революции во Франции настал конец и к власти пришел Наполеон. Мои бабушка и дядя вернулись из Швейцарии, посетили было родовое поместье, но оно было совсем разрушено. Им там не понравилось. Да и вообще, оба они терпеть не могут провинцию. Они предпочли жить в Париже, где мой дядя, ну… он…

Она смущенно замолчала.

— Маркиз де Вома, — снова заметил капитан Дюпре, обращаясь к потолку каюты, как будто говорил сам с собой, — хорошо известен в Париже как прихлебатель и мальчик на побегушках у сильных мира сего. Перед любым влиятельным лицом бегает на цыпочках. Надеется, это поможет ему разбогатеть. И не особо-то честен и разборчив в методах. — Капитан оторвал взгляд от потолка и посмотрел на Катрин. — Великая трагедия, мадемуазель, что ваш достойный отец погиб так рано и столь ужасной смертью. Франция потеряла доблестного сына, а вы — благородного отца.

И тут на глазах у потрясенного и смущенного Джона Кит вдруг разразилась слезами. Сперва она пыталась совладать с собой, но ничего не вышло, и она закрыла лицо руками. Плечи у нее тряслись.

На окружающих девочку суровых мужей эти слезы произвели впечатляющий эффект. Капитан Баннерман шумно откашлялся, смущенно хмыкнул и, вытащив из кармана огромный носовой платок, громогласно высморкался. Капитан Дюпре скорбно покачал головой, бормоча: «Pauvre petit, pauvre petit». Мистер Эрскин, более практичный, тоже извлек из кармана носовой платок и всунул его в руку Кит.

— Катрин, ваши чувства вполне понятны, — твердо произнес он, — но мы люди занятые и ждать не можем. Пожалуйста, приведите себя в порядок и продолжайте.

Эта речь возымела желаемое действие. Кит судорожно икнула и попыталась взять себя в руки. Джон глядел, как она старается справиться со своими чувствами, и в душе у него тоже происходила внутренняя борьба. Обида на Кит исчезла, как не бывало. Одиночество и отчаяние, исходящие от съежившейся на стуле маленькой фигурки, растрогали его так, как никогда не растрогал бы старый друг и приятель Кит. Теперь Джон стыдился, что так жестоко оттолкнул девочку, и изо всех сил старался придумать, как бы загладить вину. Нагнувшись, он прошептал на ухо Кит, сам не зная, что говорит:

— Лучше кончай плакать в капитанской каюте, а не то зальешь весь ковер. Неделю на хлебе и воде просидишь.

Кит одарила Джона дрожащей улыбкой и благодарным взглядом. Вытерев глаза, нос и щеки платком мистера Эрскина, она протянула платок обратно владельцу. Тот принял его двумя пальцами и кинул на стол.

— Простите, — промолвила Кит, — я не хотела плакать. Это всё потому, что вы, сэр, так сказали — про моего отца.

— Ладно, ладно, забыли, — громко и торопливо сказал капитан Баннерман. — Только, ради всего святого, больше никаких слез. Ваша история, мисс, и поскорее, пожалуйста. Корабль сам по себе плыть не может.

Кит села, выпрямив спину.

— Постараюсь, сэр. Коротко говоря, в прошлом году, когда мне исполнилось двенадцать, бабушка сказала мне, что я должна обручиться с сыном моего дяди.

Капитан поднял брови.

— В столь юном возрасте?

— Да, сэр. Во Франции часто заключаются ранние браки. Моя кузина, ее выдали замуж, едва ей двенадцать исполнилось. — Капитан Баннерман пробормотал себе под нос что-то неразборчивое. Кит вопросительно покосилась на него, но он кивком приказал ей продолжать. — Если бы я подчинилась и вышла за моего кузена, то дядя получил бы законную власть над моим наследством, которым до сих пор пользуется самоуправно.

— Ага, — мистер Эрскин кивнул. — Кажется, я начинаю понимать.

— Я наотрез отказалась. — Кит вся передернулась при воспоминании. — Моему кузену Губеру только семнадцать, но он успел уже прославиться злобным характером и жестокостью. Однажды я видела, как он убил коня только за то, что несчастное животное ему чем-то не угодило. Он…

— Да, да, мерзкий юнец, и вы отказались выходить за него, — снова остановил ее капитан Баннерман. — Вполне естественно. Но, я так понимаю, на этом дело не кончилось?

— Нет, сэр. Бабушка с дядей пустили в ход все способы, чтобы заставить меня подчиниться. Меня били, морили голодом, запирали в темном чулане и… ну, многое другое. Я хотела написать в Англию, семье моей матери, но к тому времени как раз началась война между Англией и Францией, так что всё почтовое сообщение было прервано. И пока я подыскивала способ отправить письмо, моя бабушка нашла его. Она так разгневалась, что я решила бежать.

— Но почему, разрази меня гром, вы вздумали бежать во флот? Переодеться мальчиком, сражаться против родной страны, терпеть тяготы жизни моряка и рисковать головой в бою? — спросил капитан Баннерман. — Большинство здравомыслящих людей избегают такой участи как огня.

— Так получилось, сэр, не нарочно. Бэтси… у нее есть кузен, который — надеюсь, я не предаю его, сэр, — занимается контрабандой, перевозит вино и бренди. А у него есть друг на этом берегу, в деревушке Лакано. Он тайком выходит в море на небольшом суденышке, забирает бочки и перевозит их на побережье под Кентом.

— Одним словом, парень — гнусный контрабандист, — прорычал капитан.

— Да, сэр. Вот Бетси и попросила его перевезти меня в Англию. А чтобы мне было проще бежать из поместья и добраться до побережья, она переодела меня мальчиком.

Потом она отвезла меня в Лакано, и я отплыла вместе с контрабандистами. Но мы не успели высадиться в Бретони, нас перехватил английский военный корабль — и всех силой забрали служить во флоте.

— Почему же вы не открылись офицеру-вербовщику? — удивился мистер Эрскин.

— Испугалась. — Кит потупилась. — Наверное, глупо с моей стороны, но я слышала, как моряки обходятся с женщинами и девушками. Не думаю, что они бы поверили в мою историю. На том корабле, сэр, было так много пьяных. Признаться, что я девочка — о нет, я не посмела. И я с довольно ранних лет умела хорошо притворятся и актерствовать, вот и решила, что без труда смогу сыграть роль мальчишки. А потом, когда меня отправили на «Бесстрашный» и приставили в услужение к мистеру Таусу, я поняла, что тут буду в безопасности. Этот корабль по всему флоту славится справедливым капитаном и довольной командой.

Джон глянул на нее, гадая, уж не пытается ли она просто-напросто польстить капитану Баннерману, но девочка сидела, устремив взор на сцепленные на коленях руки. Лицо ее было предельно серьезно. Она явно ничего не выдумывала, а говорила лишь чистую правду.

— Вот еще выдумки, — буркнул капитан Баннерман. — Продолжайте, мисс.

Но Джон видел — старый вояка аж покраснел от удовольствия.

— Я знала, — возобновила свой рассказ Катрин, — что никому и в голову не придет искать меня здесь, на военном корабле. Для меня это было самым безопасным местом в мире. Ведь в конце концов, даже доберись я до Англии, кто знает, отнеслись ли бы ко мне мои английские родичи ласковее, чем французские. Но здесь — мистер Таус и мистер Бартон, они по-настоящему заботятся о юнгах и хорошо с ними обращаются. До дня моего рождения осталось всего несколько месяцев. А когда мне исполнится четырнадцать, по условиям отцовского завещания я стану независимой и смогу сама определять свою судьбу. Если после того, как дядя столько лет хозяйничал моим наследством, там остались еще какие-то деньги, всё перейдет ко мне. Вот я и хотела до тех пор скрываться на «Бесстрашном». И, сэр, я старалась и работала изо всех сил. Мистер Таус никогда не жаловался.

Капитан Дюпре подался вперед.

— Очень трогательная история, мадемуазель. Но я одного не могу понять. Поступив в королевский флот, вы ведь подняли оружие против вашей же родной страны — ведь вы француженка. Как же вы позволили себе сражаться вместе с врагами Франции против вашего родного отечества, patrie [15]Отечество (фр.).
?

Кит нахмурилась, глаза ее вспыхнули. Джон даже вздрогнул от удивления. До сих пор он знал Кит только кроткой и послушной — или подчас уморительно-забавной. Но эта аристократическая надменность застала его врасплох.

— Я сражаюсь не против Франции, страны, которую люблю всем сердцем, но против Наполеона Бонапарта, тирана, который ею правит! — заявила девочка. — Да и в любом случае, мое patrie, как вы его называете, не дало мне причины хранить ему верность. Моего отца казнили. Моя мать умерла от горя. Дядя ограбил меня, а бабушка хочет выдать меня замуж за чудовище. Я от души желаю, чтобы страны моих родителей жили в мире, но этому не бывать, покуда Наполеон будет продолжать войны. Я хочу, чтобы Англия разгромила его — тогда бы Франция могла зажить мирной и счастливой жизнью.

— Хорошо сказано, мисс! Хорошо сказано! — прогудел капитан Баннерман, одобрительно хлопнув в ладоши и метнув поверх полированной поверхности стола триумфальный взор на капитана Дюпре, который, нахмурясь, смотрел себе на руки так пристально, точно обнаружил на них что-то очень интересное. — Ну а теперь, барышня, что же нам прикажете с вами делать, а?

— Пожалуйста, сэр, — от волнения Катрин заломила руки, — нельзя ли мне снова стать Китом Смитом и служить мистеру Таусу?

Капитан задумался, раздувая красные щеки.

— На борту-то вам остаться придется, хотя бы на какой-то срок: ведь пока у нас нет решительно никакой возможности отправить вас на берег. Но женщин на своем корабле я не терплю. Юбки да неприятности связаны, как ночь и день — одного без другого не бывает. Нет-нет! Ни слова больше. Рано или поздно к нам придет очередной фрегат с приказами и чтобы отбуксировать «Courageux» в Англию. Вот с ним-то мы вас и отправим, для дальнейшей передачи вас на попечение материнской родни. Учитесь себе музыке, вышиванию и чего там еще надо уметь благовоспитанным барышням.

— Но, сэр…

— Довольно! — прогремел капитан Баннерман. — Может, вы и дочка маркиза, маленькая паршивая «пороховая обезьяна», но всё равно мне повиноваться обязаны, слышите?

Лицо его угрожающе побагровело, но не успел он продолжить, в дверь поскреблись. Вошедший военный отдал честь всем собравшимся и отрапортовал:

— Помощник боцмана к капитану. Мистер Хиггинс просит уделить ему минуту внимания.

Сердитый огонек в глазах капитана мгновенно угас. Тихонько присвистнув, мистер Баннерман поглядел на первого помощника.

— Просит уделить минуту внимания? Черта с два. Пусть подождет.

Мистер Эрскин поднялся и невозмутимо обратился к капитану Дюпре:

— Не будете ли вы столь любезны ненадолго удалиться, сэр? Чудесное утро для прогулки по палубе, не правда ли?

Француз сардонически повел бровью.

— Вы очень учтивы, мосье, но для пленника вроде меня такая просьба равносильна приказу.

Он сухо поклонился собравшимся и вышел.

— И вы двое, — капитан показал на Джона и Катрин. — Вон.

— Прошу прощения, сэр, — вскинул руку мистер Эрскин. — Если Хиггинс увидит их — особенно Джона Барра — здесь, то не заподозрит ли неладное? Вдруг он даже догадается, что мы знаем про историю с котомкой и кодом?

— Весьма умно, мистер Эрскин, — похвалил капитан. — Ну и что тогда нам с ними делать?

— Разве что спрятать в вашей спальне, сэр.

Капитан Баннерман так и ощетинился.

— «Пороховые обезьяны» в моей спальне? Ну ладно, мистер Эрскин. Раз уж ничего не поделаешь. — Он ткнул толстым мясистым пальцем в сторону Катрин и Джона. — Только троньте мне что-нибудь или хоть пикните — и я велю вас выпороть перед всем флотом, понятно?

— Есть, — начал было Джон, но не успел докончить «сэр», как мистер Эрскин уже открыл дверь и затолкал их с Катрин в соседнюю каюту.

 

Глава 20

В спальне было темно. Даже здесь, в святая святых самого капитана половину пространства занимала здоровенная двенадцатифунтовая пушка на тяжелом деревянном лафете. В щелки по краям закрытого пушечного порта проникали лишь тончайшие лучики света, и в них Джон разглядел свисавшую с балок подвесную кровать. Катрин уже присела на краешек лафета. Джон устроился рядом.

— Кит — то есть, я хотел сказать, Катрин — прости, мне ужасно стыдно. Я вел себя просто гнусно, — прошептал он.

Кит глубоко вздохнула.

— Не извиняйся. Пустяки. Я понимаю, для тебя это было ударом. И пожалуйста называй меня, как раньше — Кит. А ты на меня точно больше не злишься?

Он легонько обнял ее — как часто делал в прошлом, но тут же ужасно смутился: ведь он дотронулся до девчонки.

— Нет. Только… всё удивляюсь. И восхищаюсь. Ума не приложу, как тебе удалось столько времени хранить такую тайну. Всё время притворяться. Да ведь это и опасно была.

— Опасно? По сравнению с перспективой выйти замуж за моего кузена — опасности никакой, уж поверь мне. Тсс! Голос мистера Хиггинса. Ты разбираешь, что они говорят?

Из-за плотно закрытой двери каюты голоса доносились приглушенно, почти не слышно. Джон и Катрин приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы разобрать слова.

— Питьевая вода? — резко осведомился капитан Баннерман. — На исходе? Вы меня удивляете. Мы же пополнили запасы всего на прошлой неделе, с корабля-поставщика. Я думал, бочки еще полны.

— О да, сэр, всё так и было. Но по несчастной случайности во время боя они получили повреждения. Капитан Баннерман, сэр, и мистер Эрскин, если мы как можно скорее не пополним запасы, то нам несдобровать — особенно учитывая всех этих французишек, которых сейчас приходится кормить и поить.

Джон никогда еще не слышал в голосе мистера Хиггинса таких гнусных раболепно-угодливых ноток. У мальчика аж мурашки по спине побежали.

— И что же вы предлагаете, мистер Хиггинс? — поинтересовался мистер Эрскин, которого это явно развлекало.

— Видите ли, сэр, на счастье, я тут разговорился с боцманом «Courageux»…

— Да вы, никак, французский знаете, мистер Хиггинс? — сухо спросил капитан.

Мистер Хиггинс натужно рассмеялся.

— Французский, сэр? Что вы, сэр, только не я. Я человек необразованный. Это боцман с «Courageux» говорит по-английски, ну так, слегка. До войны торговал вином, бывал в Рае. Ну вот, сэр, и он не меньше моего переживает из-за нехватки воды. А сам-то он родом отсюда, из-под Бордо. Говорит, тут, за дюнами, совсем неподалеку, есть родник. Совсем безлюдный. Он мне дал самые точные указания, сэр. Вот мне и пришло в голову: а может, взять горстку людей и под прикрытием темноты сплавать на берег с бочонками. Это бы, так сказать, маленько выправило ситуацию.

— Я вас правильно понимаю, мистер Хиггинс? Вы предлагаете тайком высадиться во Франции под самым носом береговой охраны противника, которая, без сомнения, патрулирует эти края? Вы готовы рискнуть жизнью, мистер Хиггинс? Героически, просто героически. Отважный шаг.

Мистер Хиггинс скромно кашлянул.

— О, сэр, ради «Бесстрашного» и всей команды…

Похоже, капитану вконец надоела эта заискивающая угодливость.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо перебил он. — Хотите сыграть в героя — на здоровье. Сегодня ночью, под покровом темноты, в прилив мы подойдем поближе к французскому берегу, высадим вас с пустыми бочками, а перед рассветом заберем. Сколько людей вы предполагаете взять с собой?

— Шестерых будет вполне достаточно, сэр. — Джон слышал в голосе Хиггинса плохо скрытое торжество. — Я уже приглядел подходящих молодцов. Все как на подбор. Рослые, крепкие — им нипочем всю ночь таскать на себе полные бочки.

— Замечательно. Мистер Эрскин приглядит за тем, чтобы пустые бочки погрузили в одну из шлюпок.

— Мистер Эрскин? — Теперь в голосе Хиггинса появился ужас. — Что вы, капитан, ему совершенно незачем себя утруждать. Я сам вполне справлюсь.

— Нет-нет, мистер Хиггинс, — ласково возразил мистер Эрскин. — Раз уж вы взяли на себя самую геройскую роль, то самое меньшее, что могу я, — это приготовить вам шлюпку. А теперь у вас, без сомнения, есть другие дела, требующие вашего внимания?

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Раздался скрип — это мистер Эрскин отодвинул от стола свой стул, потом шлепанье башмаков Хиггинса, а потом два коротких щелчка — это открылась и закрылась дверь большой каюты. Джон ожидал, что их с Катрин сразу же выпустят из заточения, но ничего подобного. Он услышал, как мистер Эрскин что-то вполголоса быстро и горячо говорит капитану, но слова сливались в неразборчивый гул. Мистера Баннермана разобрать было проще. Пару раз он воскликнул: «Клянусь богом, отличный план!» — потом спросил: «А вы уверены, что им можно доверить столь деликатное поручение?» — но на этом его участие в разговоре и ограничилось. Больше Джон ничего толком не услышал.

Наконец дверь отворилась, и Джон с Кит, щурясь на яркий свет, вошли в каюту.

Несколько секунд все молчали. Мистер Эрскин с сомнением во взоре разглядывал Кит, а капитан Баннерман мрачно насупил тяжелые брови.

— Как ваша рана? Сильно беспокоит? — неожиданно спросил мистер Эрскин у девочки.

Кит подвигала плечом и довольно успешно подавила гримаску боли.

— Почти совсем не беспокоит, сэр. Гораздо лучше.

— Отлично-отлично.

Снова воцарилась тишина.

Капитан Баннерман откашлялся.

— Внимательно выслушайте то, что я вам скажу, — с важным видом начал он. — Пророните хоть одно словцо, хоть единой живой душе я велю вас высечь. Понятно?

Он говорил так строго и веско, а хмурился так грозно, что Джон встревоженно вытаращил глаза.

— Как вы знаете, книжка с кодом из той вашей котомки недавно была отправлена в Лондон, — продолжал капитан. — Она оказалась необыкновенно полезна для расшифровки французских секретных посланий, что время от времени попадают в руки англичан.

Джон не сумел сдержать гордой улыбки.

— Да-да, очень хорошо, — кивнул капитан Баннерман, от которого не укрылась эта улыбка. — Но времени почивать на лаврах нет. Родина ждет от вас большего, гораздо большего. — Он выпятил грудь, и мальчик понял, что их ожидает очередная вдохновляющая речь. — Положение отчаянное. И каждый верноподданный Его величества… гм, и каждая верноподданная тоже… должны теперь доказать, что являются верными сыновьями — и дочерьми — Бри… — Тут он поймал выразительный взгляд первого помощника и, заметно смутившись, скомкал окончание тирады, пробормотав лишь: — Мистер Эрскин, объясните.

Переведя взгляд на первого помощника, Джон успел еще заметить, как по губам того скользнула легкая улыбка, однако ее мгновенно сменило выражение глубочайшей серьезности.

— Дело в том, — проговорил мистер Эрскин, — что мы хотим, чтобы вы вдвоем помогли нам в одном крайне опасном и трудном деле. И самая трудная и опасная роль предстоит именно вам. Две недели назад мы получили из Лондона депешу. Там говорилось, что те люди из Эдинбурга, от которых нам досталась шифровальная книжка, скорее всего, связаны с большой шпионской сетью Наполеона в Англии. Мистер Хиггинс, как мы полагаем, лишь незначительная фигура в этой игре — должно быть, его склонили к измене, посулив за предательство хорошие деньги. Но есть и другие участники, несравненно более опасные — и нашему правительству крайне важно знать, кто они.

— Вы имеете в виду, что правительству необходимо их арестовать? — уточнил Джон.

— Напротив. Мы хотим их использовать. Если наша сторона сумеет скармливать шпионам ложную информацию о передвижении наших войск, местах назначения наших кораблей, планах командования…

— Это дало бы нам невероятное преимущество! — не выдержал Джон, совсем забыв, что нельзя перебивать старшего по званию.

— Именно. Если бы мы все знали о них, а они бы даже не догадывались, что мы знаем, мы оказались бы в крайне выигрышном положении.

Кит нервно откашлялась.

— А что вы хотите от нас? Что мы должны сделать?

Мистер Эрскин пристально поглядел на нее.

— Вы же понимаете, что можете отказаться? Не стану скрывать от вас: поручение крайне опасно.

— Мистер Эрскин, переходите к делу, — едко заметил капитан Баннерман. — Объясните суть.

— Хорошо, сэр. Так вот, оригинал книжки с шифром по-прежнему находится у мистера Хиггинса, и тот, без сомнения, отчаянно хочет передать ее своему связному на побережье. Как вы знаете, он уже некоторое время подает на берег сигналы. Мы следили за ним. И вплоть до вчерашней ночи ответные вспышки всегда были одинаковы. Мы не знаем точно, что они значат, но знаем, что вчера последовательность изменилась, а сегодня мистер Хиггинс просился на берег. Поэтому мы предполагаем, что мистер Хиггинс подал французам сигнал, что должен встретиться с ними и рассказать что-то важное. Должно быть, этой ночью они сообщили ему, что готовы к встрече. Почему они не позволили ему встретиться с ними сразу? Скорее всего — ждали появления какого-то более важного лица имеющего соответственные полномочия. Почти наверняка это лицо прибыло из Парижа, чтобы принять сообщение, которое мистеру Хиггинсу так не терпится передать, а кроме того, дать ему новые указания. Всё это — лишь наши догадки, но я думаю, они близки к истине.

— Понимаю, сэр, но что…

— Что мы хотим от вас? А ты подумай, Джон. Ты здесь — единственный, кто видел и может узнать тех шпионов из Эдинбурга, у которых был шифр изначально. Какой-то адвокат, да?

— Да, мистер Халкетт.

— И еще один тип, который за тобой гнался?

— Мистер Крич. И, думаю, Хэрриот Насмит. Он тоже может во всем этом участвовать.

— Вот именно. И если кто из них приедет во Францию, то почти наверняка будет путешествовать под чужим именем, но нам надо знать наверняка. Надо знать имена этих людей, знать их роль в организации: кто они, пешки или же заправилы, кто их французские связные — словом, абсолютно всё, до последней мелочи.

— Вы хотите, чтобы я отправился на берег с мистером Хиггинсом, проследил за ним и выяснил всё, что только получится? — спросил Джон, наконец начиная догадываться. От этакой перспективы у него на миг перехватило дыхание.

— Именно.

— Но ведь там могут оказаться вовсе не англичане, — встряла Кит. — Эти сообщники мистера Хиггинса, вдруг они все окажутся французами?

— Да, вполне возможно, — кивнул мистер Эрскин.

— Джон не поймет их, даже имен разобрать не сумеет. — Кит нахмурилась, обдумывая эту перспективу. — Он же не говорит по-французски.

— Да, мадемуазель. Зато вы говорите.

Лицо девочки озарилось проказливой улыбкой.

— Ага, ясно, — только и сказала Кит.

— Сэр, но я не понимаю. — От нервного возбуждения у Джона всю кожу покалывало. — Если мы отправимся на берег вместе с мистером Хиггинсом, он ведь начнет подозревать нас. И даже если мы поплывем не на его шлюпке, а на другой, следом, он нас увидит и услышит. Так вся игра будет провалена.

— Именно поэтому мистер Эрскин будет надзирать за погрузкой бочонков в шлюпку, а потом отправится на берег вместе с вами, — ответил капитан Баннерман. — Вы спрячетесь под брезентом за пустыми бочками. Мистер Эрскин будет сопровождать шлюпку и поможет вам ускользнуть на берег, пока остальные матросы отправятся с бочками к роднику.

— А там и правда есть родник? — засомневался Джон. — Вдруг мистер Хиггинс просто всё выдумал как предлог для поездки на берег?

— О, родник — не выдумка, — успокоил его мистер Эрскин. — Капитан Дюпре заверил нас, что там их множество. Ему не нравился застоялый вкус нашей воды, и он давно уже выражал желание, чтобы мы пополнили запасы с берега.

— А вы верите, что мистер Хиггинс вернется на «Бесстрашный»? — спросила вдруг Кит. — Очень может быть, он пустится в бега. Если это произойдет и нам придется следовать за ним, как тогда мы вернемся на «Бесстрашный»?

— Не думаю, что он дезертирует, — покачал головой мистер Эрскин. — Французам он куда полезнее здесь, на борту королевского линейного корабля. И если, как я подозреваю, его влечет и впрямь жажда наживы, то он сам будет заинтересован в том, чтобы и дальше служить своим хозяевам, выполнять их приказы и зарабатывать вознаграждение. А он может это делать только на корабле. Что же до вас, то постарайтесь разузнать как можно больше. Но если вдруг потеряете его или вам будет грозить какая-то опасность, бросайте преследование и возвращайтесь на корабль. Никакого ненужного геройства, понятно? Мы будем ждать вас до рассвета. Если же вы почему-то задержитесь и не сможете незаметно проскользнуть назад, прячьтесь в дюнах и пережидайте день — ночью мы снова отрядим за вами шлюпку.

Джон попытался представить, как тайком пробирается во тьме по неизвестным местам, следя за человеком, которого боится больше всех в мире — и его бросило в дрожь.

— Если кто-нибудь заметит нас, сэр, — рискнул высказаться он, — то сразу поймет, что мы английские моряки — по нашей одежде.

— А ведь точно, лопни мои глаза! — вскричал капитан Баннерман, хлопая себя по ребрам. — Мальчик мыслит, как настоящий заговорщик, всё предусматривает. Рожден для тайной службы!

— Тогда можете надеть штатское, — кивнул мистер Эрскин. — Джон, у тебя, полагаю, осталась старая одежда?

— Да, сэр, — отозвался Джон. — Только я из нее вырос Уже не влезу.

— Тогда мы тебе выдадим. А у вас, Катрин…

— Наверное, — перебила Кит, — мне будет лучше одеться девочкой. Тогда на меня и вовсе никто не подумает. Если увидят — да если даже поймают, никому и в голову не придет, что я служила юнгой на английском корабле.

— Девочкой? — с сомнением в голосе протянул мистер Эрскин. — До этого момента я считал, что на нашем корабле найдется что угодно, на любой случай, но женские тряпки…

— Никаких проблем, сэр. У меня сохранилось мое старое платье. Теперь оно, наверное, коротковато, но лишь самую малость. Я не так сильно выросла, как Джон.

— Твой мешок! Над которым ты так тряслась, не заглянул бы кто! — осенило Джона. — Так они там — в смысле, твое платье?

— Да. Я всю дорогу боялась, что Дейви его найдет, но…

— Довольно болтать, — вмешался капитан. — Джон, ты берешься выполнить это задание? Оно опасно и очень важно — и увлекательно, отличное приключение для отважного парня. А если ты преуспеешь, то твоя страна — ну и я, разумеется, — мы сумеем выказать тебе благодарность.

«А если я провалюсь?» — хотелось спросить Джону, но он не посмел.

— Да, сэр! Берусь, — вслух произнес он.

— Вот и молодец! А вы, мисс? Вы и так уже успели доказать свою отвагу на деле, но хватит ли у вас пороха на столь рискованную затею?

Кит одарила его лукавой улыбкой. Джон так и вытаращился на девочку. Кит-юнга ни за что не осмелился бы так дерзко посмотреть на капитана Катрин-юная-французская-аристократка явно не привыкла никого бояться.

— А вы уверены, что можете доверять мне, сэр? Я ведь как-никак француженка.

— Шутить со мной вздумала, маленькая чертовка? — Капитан гневно нахмурился, но Джон видел: старый вояка одновременно был и удивлен, и доволен.

— Нет, сэр. Что вы, сэр, — кротко отозвалась Кит.

— Вот то-то. — Капитан подавил улыбку. — А теперь возвращайтесь к своим обычным обязанностям. Остаток дня ведите себя как ни в чем не бывало, а как подадут сигнал отбоя, доложитесь мистеру Эрскину. Мистеру Таусу посоветуют закрыть глаза на ваше отсутствие. Ступайте же, и да улыбнется удача вам и вашей миссии.

 

Глава 21

Остаток дня Джон провел как во сне. С виду всё выглядело совсем как обычно. Он помогал натягивать паруса на фок-мачте, пообедал (хотя и без особого аппетита), сыграл в бирюльки с Дейви (но проиграл с треском — так тряслись руки) и участвовал в учениях вместе с мистером Стэннардом и своим артиллерийским расчетом.

К вечеру он почти убедил себя, что утренний фантастический разговор в капитанской каюте — не более чем диковатый плод его воображения.

В половине восьмого, за полчаса до сигнала к отбою, в щели парусинового занавеса появилась голова мистера Эрскина.

— Мистер Таус, на два слова, с вашего разрешения, — сказал он.

Мистер Таус вышел и вернулся через пять минут, покачивая головой.

— Посылать юнг на опасное задание за водой — не нравится мне это всё, — проворчал он и вдруг умолк, осознав, что неодобрительно отзывается о старших по званию. — Джон и Кит, отправляйтесь к мистеру Эрскину, он ждет вас на верхней палубе.

Том вскинул голову. Глаза его засверкали.

— За водой? Опасное задание? Вы хотите сказать — они поедут на берег? Во Францию? О, мистер Таус, пожалуйста, позвольте и мне съездить. Вместо Кита. Он ведь еще даже толком и не выздоровел.

— Придержи язык, Том, — прорычал мистер Таус. — Велено послать Джона с Китом, значит, Джон с Китом и пойдут. — Том уже приготовился заныть, но главный бомбардир предостерегающе вскинул руку. — И довольно об этом, мой мальчик, а не то придется тебе посидеть на хлебе и воде, пока не научишься знать свое место.

Кит уже склонилась над сундучком и доставала оттуда мешок. Она кивнула Джону, но тот застыл на месте, обводя ставшее уже почти родным помещение прощальным взглядом, как будто видел его в последний раз. Но вот наконец двое ребят, с бешено колотящимися сердцами, выскользнули за парусиновый занавес.

Хотя было уже почти восемь, но этим душистым августовским вечером солнце лишь только что скатилось за край горизонта, и всё еще золотистое небо озаряло море, сиявшее в лучах заката, точно отполированная медь. Мистер Эрскин стоял на верхней палубе, приглядывая за тем, как готовят к плаванию шлюпку, что до поры до времени стояла там на деревянных креплениях. Накрывающий шлюпку брезент откинули в сторону, и двое матросов вытаскивали клетки с курами, что обычно стояли внутри ялика. Куры пронзительным кудахтаньем выражали протест.

Повернувшись спиной к матросам, мистер Эрскин зашагал навстречу Джону и Катрин.

— Эй, юнги, что это вы тут делаете? — сурово осведомился он, одновременно подмигивая, чтобы показать — это лишь для отвода глаз.

— Нашлось платье? — тихонько спросил он, оказавшись рядом с девочкой.

Та показала сверток.

— Отлично.

Он оглянулся через плечо. Клетки с курами уже были аккуратно составлены рядом со второй шлюпкой, поменьше.

— Парни! — окликнул он матросов. — Идите вниз. Мистер Хиггинс ждет, когда можно будет грузить бочки. Приступайте. Тащите их наверх.

— Есть, сэр! — откликнулся один из них, и оба скрылись в ближайшем люке.

Темнело просто на глазах. С минуты на минуту зазвонит корабельный колокол, свисток боцмана возвестит отход ко сну, и сотни моряков ринутся на палубу вешать гамаки, пока еще не потушили фонари, а ночные вахтенные займут назначенные им места.

Мистер Эрскин поглядел вверх. Впередсмотрящий на верхушке мачты как раз был скрыт из виду.

— Быстро в шлюпку, — тихо приказал он.

— А моя одежда, сэр… — начал было Джон.

— Уже там. Быстрее. Заползите под носовое сиденье и постарайтесь сделаться поменьше.

Через секунду Джон и Кит уже вскарабкались в шлюпку и скорчились, плотно прижавшись друг к другу в тесном закутке под низко нависающими досками, что покрывали нос. И как раз вовремя. Едва мистер Эрскин успел запихнуть им вслед скомканный кусок толстой парусины, чтобы детей не было видно, как сыграли сигнал «вешать гамаки», и по палубе звонко зашлепали сотни босых ног.

С привычной быстротой матросы похватали свои гамаки из сети и снова скрылись внизу, но в следующий же миг Джон услышал гулкое громыхание катящихся по палубе бочек и злобный голос мистера Хиггинса, еще более раздражительного и несносного, чем обычно. Шпангоуты шлюпки завибрировали от ударов спускаемых на дно суденышка бочек.

— Уберите парусину! — донесся до Джона сердитый голос мистера Хиггинса. — Кто запихнул под скамью это грязное тряпье?

— Бросьте, ребята, — мягко возразил ему голос мистера Эрскина. — Нет времени чистоту наводить. Темнеет, надо спешить. Пора бы нам уже и в дорогу.

Мистер Хиггинс аж крякнул от удивления.

— Нам, мистер Эрскин? Вы ведь не плывете с нами?

— Ну разумеется, плыву, мистер Хиггинс Ох, да не бойтесь вы. В отличие от вас я вовсе не стремлюсь рисковать жизнью, скача по дюнам в поисках родника. Меня вполне устроит покараулить у шлюпки на пляже до вашего возвращения.

— Сэр, у меня полно людей, уж я найду, кого выставить часовым. — Мистер Хиггинс явно занервничал. — Вам вовсе ни к чему лично идти на такой риск.

— Полно, полно, мистер Хиггинс. Не одному вам хочется немножечко погеройствовать. Могли бы и мне позволить отхватить толику славы. Ну что, парни, бочки погружены? Отлично! Спустить шлюпку на воду!

Шлюпка рывком оторвалась от палубы — это моряки налегли на канаты. Угрожающе накренившись — Джона и Кит аж затошнило, — она поползла вбок, а потом вниз. От качки сваленные на дно бочонки покатились, и один из них с размаху врезался в брезент, здорово ударив Джона по подбородку. Мальчик закусил губу, чтобы не закричать от боли.

Но вот спуск закончился. Шлюпка тихонько покачивалась на волнах, а матросы уже спускались по вбитым в борт «Бесстрашного» планкам. Когда первый из них спрыгнул на дно шлюпки, суденышко с новой силой заходило ходуном.

«Мистер Эрскин, мистер Хиггинс, — про себя считал Джон, — да шесть матросов». Он догадывался, каких именно матросов отобрал помощник боцмана: угрюмых, рослых и свирепых подпевал мистера Хиггинса, что вечно таскались за ним хвостом, готовые выполнить любое его приказание.

Весла взрыли гладь волн. Из предосторожности уключины заранее обвязали тряпками, чтобы приглушить скрип. Джон слышал лишь плеск воды, глухо ударявшей в деревянное днище прямо у него под ухом. Шлюпка ровным ходом плыла через полосу воды, что отделяла «Бесстрашный» от берега. Кит рядом с мальчиком вдруг зашевелилась.

— Плечо, — чуть слышно шепнула она ему на ухо. — Если не высвобожу руку, рана, того и гляди, снова откроется.

Он чуть подвинулся, стараясь быть как можно осторожнее, но всё же случайно задел ногой парусину, и та слегка провисла. Образовалась маленькая щелка, в которую Джон мог выглянуть наружу. Мальчик замер от ужаса. Если он видит их — то и они могут увидеть его!

Прямо перед ним торчала пара ног в сползающих чулках. Белых офицерских чулках. Должно быть, на носовом сиденье, под которым прятались Кит и Джон, сидел сам мистер Эрскин. Дальше Джон различал в темноте спину одного из матросов — плечи его мерно двигались вперед-назад в такт коротким, энергичным гребкам.

Ну конечно же! Джон и забыл, что гребцы будут сидеть к носу спиной. Мальчик вздохнул от облегчения и немедленно пожалел об этом в нос ему попало крохотное пушистое перышко, без сомнения оставленное здесь какой-то из обитательниц птичьих клеток.

Руки Джона были плотно прижаты к бокам, и шевелиться он не смел Бедняга отчаянно наморщил нос, легонько выдохнул, зажмурился и, высунув язык, попытался дотянуться им до носа. Но перышко точно застряло. Джон чувствовал, что вот-вот чихнет. Его уже совсем разбирало. Никак, ну никак не сдержаться. А тогда — разоблачение, катастрофа…

Он чихнул. И в тот же миг мистер Эрскин закашлялся, чтобы заглушить звук.

— Прошу прощения, сэр, — раздался укоряющий шепот мистера Хиггинса, — шуметь никак нельзя.

— Вы, безусловно, правы, мистер Хиггинс. Недопустимая оплошность с моей стороны, — тихо отозвался первый помощник.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем дно шлюпки наконец царапнуло по мягкому песку пляжа. Джон и Кит уже успели закоченеть до судорог. Лодка закачалась и задергалась — это матросы выпрыгнули из нее и вытянули на берег. Джон так мечтал наконец вылезти и размять занемевшие руки и ноги, что едва разбирал негромкие приказания мистера Эрскина.

Наконец наступила тишина. Не в силах терпеть больше, Джон рискнул чуть пошевелить рукой.

— Еще не пора, — тут же прошипел мистер Эрскин. — Погодите.

Медленно проползло еще минут пять.

— Давайте! — наконец велел мистер Эрскин. — Вылезайте.

В жизни Джон не испытывал такого странного ощущения — в первый раз за много долгих месяцев оказаться на твердой земле. Сперва, правда, он не мог разогнуться после долгого лежания скрючившись, но когда наконец выпрямился, ему показалось, земля уходит у него из-под ног, как палуба корабля в сильный шторм. Джон покачнулся, силясь сохранить равновесие.

Мистер Эрскин сунул ему в руки сверток:

— Живей, Джон. Переодевайся.

Джон торопливо отвел глаза от Кит, которая, повернувшись к ним спиной, уже стащила рубашку и теперь через голову надевала платье. Но когда девочка снова подошла к ним, Джон не смог сдержать любопытства и украдкой покосился на нее. Она как раз развязала косичку на голове и встряхнула головой, чтобы волосы рассыпались по плечам. Правда, в такой темноте Джон всё равно только и видел, что неясные очертания светлого приталенного платья да бледный овал лиц а Катрин в ореоле темных волос.

— Теперь слушайте, — сказал мистер Эрскин. — Четырех матросов я отослал вон туда, на дюны, проверить, всё ли там спокойно. Двое пошли к тому лесу. А мистер Хиггинс, в одиночку, пошел в другую сторону, вон туда. Идите за ним. Старайтесь не шуметь и смотрите в оба. И не забывайте: если не сможете вернуться сегодня до мистера Хиггинса, я снова приплыву за вами завтра. Ну же, вперед. Бог в помощь!

 

Глава 22

Было уже совсем темно, но всё еще возможно различить белые гребни волн, накатывающих на песчаное взморье, что тянулось в обе стороны на много миль. Впереди, дальше от моря, берег плавно повышался, образуя полосу пологих дюн. Джон так часто разглядывал их с борта «Бесстрашного», что зрелище это стало привычным ему, но теперь, с близкого расстояния и в кромешной тьме, они казались совсем другими, незнакомыми, загадочными и угрожающими.

Мягкий теплый песок ласкал босые ступни Кит и Джона. Мальчик пустился бегом, с болезненной отчетливостью осознавая, что даже во мраке их темные фигуры слишком легко различить на белой полосе пляжа. Через пару минут он оглянулся, ожидая, что придется остановиться и подождать Кит, но она не отставала от него — бежала быстро и проворно, подобрав подол юбки и придерживая его обеими руками.

Добравшись до дюн, они торопливо залезли наверх.

— Мы потеряли мистера Хиггинса, — прошептал Джон. — В такой темноте нам его нипочем не найти.

— Тссс! — Девочка тронула его за руку. — Смотри! Там, наверху.

Теперь и Джон увидел. Крохотный огонек. Он горел ровно, на одном месте. Значит, это не фонарь в руках путника: тогда бы огонек покачивался от ходьбы. Скорее всего — свеча, выставленная в окно.

— Может, просто рыбацкая хижина, — с сомнением в голосе произнес Джон.

— Никто не станет селиться на таких дюнах, — возразила Катрин. — Кроме того, в это время рыбаки давно уже спят. Пойдем. Давай-ка проверим.

Высокая и жесткая трава резала и колола ноги. Дети не без труда пробирались через дюны на свет. Источник его оказался ближе, чем они думали. Теперь они уже явственно видели, что свет струится через открытую дверь небольшой хижины. Очень осторожно они преодолели последний склон.

И не успели вскарабкаться на самый верх, как услышали голоса.

— Хватит тянуть, Хиггинс! Книга при вас? Давайте ее сюда!

По спине Джона пробежал холодок — мальчик узнал резкий холодный голос мистера Крича.

— Может, при мне, а может, и нет, — упрямо отозвался Хиггинс. — Все зависит от цвета ваших денежек.

Кто-то третий нетерпеливо фыркнул.

— Как мы можем вам заплатить, если даже не знаем, та ли вещь у вас, что нам нужна, или нет? — злобно осведомился мистер Крич.

— А уж как я рискую ради вас, как рискую, — заныл помощник боцмана. — Дайте мне половину сразу, а половину потом, как увидите товар. Не то вообще ничего не увидите.

— Да заплатите уже ему, Крич, — раздраженно проговорил третий голос, с ярко выраженным шотландским акцентом. — Покончим с делом и вернемся в Бордо. В этой дыре так воняет рыбой, что от моей одежды теперь неделю разить будет.

Джон нахмурился. Он был почти уверен, что этот третий голос принадлежит мистеру Халкетту, но тот вечер в эдинбургской конторе уже давным-давно успел кануть в прошлое и стереться из памяти: казалось, это было вечность назад — тут всякий засомневается. Джон осторожно начал передвигаться вперед, огибая хижину так, чтобы суметь заглянуть из прикрытия в распахнутую дверь. Он почувствовал, как напряглась рядом Кит, боясь, как боялся и он, что его увидят. Однако девочка безропотно последовала за ним.

Из хижины раздались звон монет и радостные восклицания.

— Да, это шифр, — промолвил мистер Крич, даже не пытаясь скрывать свой триумф. — Молодец, Хиггинс. А теперь слушайте, это очень важно. Кто-нибудь на «Бесстрашном» знает о существовании этой книги и ее содержании?

Мистер Хиггинс засмеялся:

— Нет. Глупцы этакие. Мальчишка-то, Джон Барр, и не подозревает. Думает, я просто пытаюсь отыскать краденое, чтобы получить вознаграждение. Тупой парень, совсем мозгов нет. Уж я бы вбил в него маленько ума, кабы только сумел выдрать из рук этого наглого бомбардира.

Послышался новый голос, на сей раз по-французски. Теперь вперед подалась Кит. Прямо напротив входа в хижину росла группка чахлых сосенок, кривых и приземистых от постоянного резкого ветра с моря. Не обменявшись ни словом, лишь подтолкнув друг дружку локтями, Кит с Джоном пришли к одному и тому же решению. Если добраться до сосен и спрятаться там, то можно будет видеть всё, что происходит внутри домика.

Джон первым добрался до деревьев и, укрывшись за стволом одной из сосен, заглянул в дверь. Да, это и правда была обычная рыбацкая хибарка. На полу валялись сети, в углу виднелась груда плетеных ловушек на рыбу, у стенки стояло сломанное весло. В хижине находилось четверо. Мистера Хиггинса и Крича мальчик узнал сразу, третьего же, разодетого щеголя в зеленом камзоле и до блеска отполированных сапогах для верховой езды, видел впервые в жизни. Четвертый заговорщик стоял к двери спиной, и только когда он повернул голову, передавая шифровальную книжку обратно мистеру Кричу, Джон сумел разглядеть его лицо. Мистер Халкетт! Эдинбургский стряпчий оказался французским шпионом.

Теперь слово взял мистер Крич:

— Говорите, вы бы вбили в мальчишку немного ума? Думаю, мистер Хиггинс, мы бы хотели большего.

— Это о чем это вы? — насторожился помощник боцмана.

— Ну же, немного воображения! Или флот из вас его напрочь повышиб? Наверняка Джон Барр много раз перебирал содержимое своей котомки и задумывался, что же это за книжка такая. Может, конечно, как вы говорите, он мал да глуп, но что-то мне очень сомнительно. Сейчас, когда «Бесстрашный» в море, ему не с кем обсудить свою находку, но если он снова встретится с отцом, то уж верно, ему-то он всё расскажет. А мистер Барр, хотя и полный болван в деловых вопросах, человек образованный и неглупый. Если он что-то заподозрит и донесет властям…

— Я вас понял, мистер Крич. Хотите, чтобы я прикончил крысеныша, да? — грубо перебил мистер Хиггинс.

— Одним словом — да.

Джон судорожно вцепился в нижнюю ветку дерева, не замечая, как вонзаются в ладони колючие иглы.

— Но как? — вопросил мистер Хиггинс. — На борту шестьсот человек — тут каждый шаг на виду. Избивать мальчишку, постоянно портить ему жизнь, пороть, морить голодом, вообще не давать проходу — это запросто. Но убить — слишком рискованна. За такое бы не грех назначить вознаграждение побольше. Да-да, сильно побольше. Да и даже тогда, ума не приложу, как бы это провернуть.

— Что за вздор! Да на корабле каждый день — сотни возможностей! — Мистер Крич говорил с прямо-таки пугающим пылом и красноречием. — Упасть с мачты, тихо-мирно вывалиться за борт. Неосторожное обращение с оружием. Уж верно…

— Солидное вознаграждение, — упрямо покачал головой мистер Хиггинс.

В рукав Джону впилась дрожащая рука возмущенной Катрин.

— Негодяи! Негодяи! — прошептала она. Но Джон не слышал. Он оцепенел от ужаса.

Снова заговорил француз. Кит резко втянула в себя воздух и подалась вперед, вытягивая шею и стараясь заглянуть за дверь, которая наполовину скрывала его. Но от усердия девочка перестаралась и потеряла равновесие, так что вынуждена была поспешно шагнуть в сторону, чтобы не упасть. Под ногой у нее предательски хрустнула сухая ветка.

— Что это? — Повернув голову, мистер Крич подозрительно вглядывался в темноту. — Там кто-то есть?

Халкетт засмеялся:

— Приятель, да ты весь на взводе. Мы во Франции, а не в Англии. Даже если мимо и случится проходить какому случайному крестьянину, он всё равно ни слова не поймет. А если и поймет — мы выполняем задание французского правительства и находимся под защитой нашего доброго друга, графа де Сен-Вуара.

Джон услышал, как Кит тихо ахнула от удивления.

— Однако, — продолжил мистер Халкетт, — возвращаясь к мальчишке. Я еще не успел высказаться, и хочу твердо заявить: я против убийства детей. Я ни за что не подпишусь под подобным решением и настоятельно рекомендую вам, мистер Хиггинс, оставить мальчика в покое.

— И тем самым подвергнуть опасности нас всех, — саркастически заметил Крич.

— Я склонен послушаться мистера Крича, а не стряпчего, — с совершенно отвратительной, на взгляд Джона, готовностью вставил Хиггинс. — Хотя вообще-то я кроток и добросердечен, но, при достаточном вознаграждении, думаю, уж как-нибудь смогу провернуть наше дельце. Двадцать золотых гиней меня бы вполне убедили. На меньшее не согласен.

— Двадцать гиней? — Мистер Халкетт от возмущения даже запищал. — Да это же грабеж, чистый грабеж!

Француз снова что-то негромко сказал.

— Хорошо, — проговорил Крич. — Как вы столь любезно заметили, платить будет французское правительство, так что можем не трепать друг другу нервы из-за пустяков. Сделайте это поскорее, мистер Хиггинс. Как можно скорее.

— Идет. А теперь мне надо вернуться к моим ребятам и привезти на «Бесстрашный» воду, — заметил помощник боцмана. — Если сейчас мне заплатят десять гиней, с остальными я, так уж и быть, подожду, пока не выполню поручение.

— Пять, и ни на шиллинг больше, — отрезал Крич. — У меня при себе всё равно больше нет. — До Джона снова донеслось позвякивание. — А теперь убирайся, сквалыга ты этакий, покуда тот ваш помощник капитана не решил поискать, куда ты запропастился.

Полоса света на миг исчезла — это выходил из домика мистер Хиггинс. Джон так и съежился, боясь даже вздохнуть, пока он рядом.

— И что нам теперь делать? — прошептала Кит на ухо спутнику. — Теперь уже не удастся вернуться к мистеру Эрскину раньше Хиггинса.

— Не знаю. Что-то… что-то не думается.

Сознание того, что мистер Хиггинс отныне будет стараться убить его, напрочь лишало Джона способности соображать.

— Придется прятаться и ждать, пока мистер Эрскин не приплывет завтра, — проговорила Кит.

— Да… наверное. Слушай, они снова о чем-то говорят.

— Мне это не нравится, Крич! Совсем не нравится! Не хочу становиться соучастником убийства. Не для того я подряжался на это дело, — настаивал мистер Халкетт.

— Ну конечно, не для того. А ради денег, — ухмыльнулся Крич.

— Напротив. — В голосе мистера Халкетта появились типичные суховато-педантичные адвокатские нотки. — Я большой поклонник Наполеона Бонапарта и не питаю особой любви к продажному британскому правительству и ее полоумному монарху-немцу. Бонапарт — великий человек, человек потрясающих — нет, грандиозных идей, гений-реформатор…

— Ради бога, Халкетт! — прервал его Крич. — Хватит тут проповедовать! Теперь уже поздно идти на попятную. И не говори мне, что продаешь страну лишь из своих возвышенных идеалов. Что-то я не замечал, чтобы ты отказывался от денег, когда нам платит французская тайная служба.

— Ну, это вроде как страховка. Я смотрю на деньги именно таким образом, — чопорно отозвался мистер Халкетт. — Поскольку поневоле вынужден преступать закон, обманывать, заниматься подлогом и мошенничеством — что, ежели только всё станет известным, навеки лишит меня возможности заниматься своим делом.

— Подлогом и мошенничеством? Полагаю, ты о той истории с Лакстоуном?

При слове «Лакстоун» Джон разом позабыл страх и весь подался вперед, чтобы лучше слышать.

— Да, и незаконное присвоение Лакстоуна тоже, — согласился мистер Халкетт. — И зачем было втягивать меня в эту историю, не говоря уж о том, чтобы вовлекать в нее такого неуклюжего пьяного осла, как Нэсмит…

— Ты сам отлично знаешь, отчего нам так важен Лакстоун, — едко отозвался мистер Крич. — Во всей Шотландии не найдешь места, откуда открывается настолько удачный вид на Форт-оф-Ферт и откуда можно отслеживать все приходящие и уходящие корабли. А этот укрепленный дом! Отличная сигнальная башня на случай французского вторжения. Не могли же мы упустить такой шанс, когда Нэсмит привлек наше внимание к этому поместьицу.

— Так вы и говорили, так вы и говорили, — мистер Халкетт покачал головой. — Но все равно: гнусное было дело и я… Что это?

— Ce n’est rien [16]Пустяки (фр.).
, — пояснил француз. — Лошади. Мой грум ведет их обратно.

— Ах да, лошади. Что ж, наше дельце здесь окончилось самым удачным образом, — промолвил мистер Крич. — Пусть Хиггинс и негодяй, но для нас он потрудился на славу. Идемте, Халкетт, только после вас. Вернемся в Бордо как раз вовремя для позднего ужина и картишек на сон грядущий.

Оба они уже стояли в самых дверях. Мистер Халкетт должен был выйти первым, Крич же следовал в двух шагах за ним. Джон и Кит повернулись, чтобы бесшумно скользнуть назад, но не успели пройти и пары футов, как перед ними во тьме замаячили очертания рослых лошадей, бесшумно ступавших по мягкому песку. Лошадь, идущая впереди, испугалась белого платья Кит, встревоженно заржала и попятилась назад, на вторую. Та тоже взвилась.

Джон схватил Кит за руку и потянул прочь.

— Бежим! Быстрей! — прошипел он.

Но было уже слишком поздно. Грум их заметил.

— Eh, vous! Arretez! [17]Эй, вы! Стойте! (фр.).
— закричал он.

— Кто там? Что такое?

Все три заговорщика разом выскочили из хижины. Боясь, что их поймают, Джон и Кит, уже и не пытаясь прятаться за деревьями, ринулись прочь. Но Джон вдруг споткнулся о корень и полетел кувырком на песок.

— Не останавливайся! Беги! — крикнул он Катрин.

— Боже мой, да это же англичане! — раздался сзади крик мистера Крича. — Шпионы! Стреляйте, шевалье, скорее!

Джон уже вскочил на ноги, но не успел пробежать и нескольких ярдов, как в бок его больно ударила пуля. Мальчик зашатался и снова упал бы, не поддержи его Кит.

— Конь! — хрипло воскликнул Джон. — Лови коня!

Кит уже пришла в голову та же идея. Девочка молниеносно выхватила поводья из рук обалдевшего грума. Кит одним прыжком вскочила в седло и втянула Джона за собой.

Через миг они уже летели во весь опор прочь от заговорщиков, хижины, пляжа и моря — всё дальше в лес, что тянулся на много миль вглубь Франции.

 

Глава 23

Хорошо, что первые несколько секунд после ранения Джон не чувствовал боли, иначе ни за что в жизни не сумел бы вскарабкаться на коня, даже при помощи Кит. Однако это длилось недолго. При каждом шаге скакуна, при каждом новом рывке бок мальчика пронзала резкая, почти нестерпимая боль. Ему хватало сил только на то, чтобы цепляться за Кит, крепко прижимаясь к спине девочки. В голове билась одна мысль: держаться, не падать.

Кит наклонилась вперед, со всех сил понукая коня и молотя его пятками по бокам. Несчастное животное до полусмерти перепугалось, когда внезапно на его спину вспрыгнули эти незнакомые люди. Конь несся через лес не разбирая дороги. Несколько раз низкие ветки деревьев чуть не вышибали всадников из седла — и лишь проворство и быстрота реакции Кит спасали их от беды.

Джон так сосредоточился на том, чтобы усидеть на коне, что и не думал об оставшихся сзади врагах. Словно сквозь туман услышал он гневные вопли, потом еще два выстрела, еще больше напугавших беднягу коня, но шума погони не было. Раздавался звук копыт только одного скакуна — того, на котором ехали дети. Сквозь волны нестерпимой боли Джону смутно подумалось, а вдруг преследователи совсем близко. Но страха не было. Хотелось лишь одного: чтобы эта мучительная тряска наконец прекратилась. Хотелось очутиться в каком-нибудь тихом месте, лечь, свернуться калачиком, и чтобы боль наконец утихла.

Казалось, прошли часы, прежде чем Кит наконец остановила дрожащего, взмыленного скакуна. Соскользнув из седла, она обхватила морду коня и, ласково приговаривая что-то, слегка успокоила его. Отведя коня за высокий, колючий куст, где была густая тень, она зацепила поводья за ветку и посмотрела на Джона. Тот, обмякнув, безвольно висел на шее коня.

— Джон, ты сильно ранен? — прошептала Кит.

— Не знаю. Больно. И, кажется, кровь сильно течет.

— Куда попали?

— В бок. Помоги мне слезть. Хочу лечь.

Катрин стряхнула волосы с глаз.

— Нет, нам нельзя оставаться здесь. Надо найти, кто сможет тебе помочь.

— Мистер Эрскин… — слабо проговорил Джон.

— Он уже плывет обратно на «Бесстрашный». Взгляни правде в глаза, Джон, — на «Бесстрашный» мы не успели. Теперь уже надежды вернуться нет.

Мальчик с трудом понимал ее слова.

— И что же нам делать?

Голос его звучал всё слабей и слабей.

— Слушай. — Катрин рассеянно поглаживала морду коня. — Не знаю точно, где мы сейчас находимся, а лес такой большой, что заблудиться в нем легче легкого, но если двигаться и дальше вперед, мы должны довольно быстро выйти на дорогу. А там уже я смогу сориентироваться, потому что тут недалеко — мой старый дом, Жалиньяк. Там Бетси. Она прекрасная сиделка. Она разберется, как тебя лечить.

— Завтра ночью, — с трудом проговорил Джон. — Завтра ночью мы должны быть в условленном месте.

— Нет, Джон. Ты что, не слушаешь меня? Возвращаться нельзя. Ты ни за что не поправишься, если попадешь в руки мистера Катскилла. Ты просто не знаешь, какой он мясник… Тссс! Слышишь?

Легкий ветерок с моря колыхал ветки сосен, и они отзывались ему слабым шорохом, похожим на шелест волн на далеком-далеком берегу. Но этот шорох практически не тревожил глубокую тишину леса. На «Бесстрашном», в команду которого входило шестьсот человек, никогда не было тишины: скрип корабельных балок, плеск воды, хлопанье парусов и снастей, крики, приказы, ругательства, ворчание, песни — всё сливалось в единый и постоянный гул. Здесь же лишь квакала лягушка в каком-то болотце, да протяжно ухала сова.

— Вот! Слышишь? — прошептала Кит.

Джон попытался прислушаться, но покачнулся в седле и с трудом сумел удержаться.

— Копыта стучат, но совсем далека. Отдаляются. Мы их сбили со следа.

В голосе Катрин звенело торжество. Но Джон еле разбирал ее слова.

— Помоги мне слезть, — снова прошептал он. — Мне надо лечь.

— Нет! — Она уже отвязывала поводья коня. — Если ты ляжешь, то уже больше не сможешь залезть в седло. Здесь оставаться нельзя. Тут и воды-то нет! Джон, ну, пожалуйста, держись. Надо ехать. Я сяду впереди, как раньше. Обопрись на меня.

Рассвет уже позолотил край неба, превратив лес из сплетения угольно-черных теней в призрачный, бесконечный зал, уставленный рядами серых колонн — деревьев. Джон так ослабел от потери крови, что впал в полузабытье, то возвращаясь к реальности, то снова уплывая прочь. Лишь тонкая, гибкая спина Катрин, за которую он из последних сил цеплялся, не давала ему упасть на землю.

Скрип колес — вот что подсказало Катрин: дорога уже близко. Девочка испустила вздох облегчения. Весь последний час она почти уверилась в том, что они заблудились в лесу, скачут по кругу и никогда, никогда не выберутся оттуда. А Джон умрет задолго до того, как ей удастся найти помощь.

Дорога, ровная и прямая, была лишь просекой, проложенной через лес. Фургон, влачимый парой волов, при каждом повороте колес рисковал увязнуть в глубоком песке. Управляла быками сморщенная, но еще довольно крепкая старуха. Осторожно оглядев дорогу в оба конца, нет ли какой опасности, Кит спрыгнула с коня и выбежала из-под прикрытия деревьев.

— Bonjour, та mere, — окликнула она становясь на дороге перед повозкой.

Старая крестьянка, лица которой почти не было видно из-под оборок темно-синего чепца, повернулась и подозрительно посмотрела на девочку.

— Bonjour, — угрюмо буркнула она в ответ.

— Пожалуйста, помогите нам, — тут же продолжила Кит, не давая ей опомниться. — Мой брат ранен. Разбойники. Они в него стреляли. Мне надо доставить его домой.

— Разбойники? Где? — старуха нервно оглянулась. — Сколько их было? Куда они ушли?

— Они были в лесу. Подстерегли нас из засады. О, пожалуйста, он совсем плох. Потерял много крови.

— Что-то ты так частишь, точно они за вами все так и гонятся, — суховато заметила крестьянка. Она так и не остановила фургон, и волы по-прежнему мерно и неторопливо брели вперед. Кит шла рядом, продолжая умолять:

— Вы бы могли положить его в фургон, отвезти туда, где ему помогут. — Хотя сердце ее разрывалось от страха и отчаяния, она безупречно играла свою роль беспомощной девочки из хорошей семьи.

— И куда именно? Откуда вы? Уж только не из наших краев. Я вас не знаю.

— Я из… Жалиньяка. Окрестностей Жалиньяка, — торопливо поправилась Кит. Если она только проболтается, выдаст свое настоящее имя, к вечеру вся округа будет знать, что мадемуазель де Жалиньяк вернулась в родовое гнездо. Девочка лихорадочно соображала, как бы преодолеть подозрительность старухи. — Жан-Батист, старый конюх, который работает в поместье, он меня знает.

— Жан-Батист? — крестьянка фыркнула. — Этот старый пьянчуга? Хорошенькие же друзья у вас, мадемуазель, нечего сказать. — Она немного помолчала и кинула на девочку хитрый, расчетливый взгляд. — Может, я бы и хотела помочь вам и вашему брату, да только времена-то нынче тяжелые. В наши дни никто за просто так ничего делать не станет.

Кит оглянулась. Шагая рядом с фургоном, она уже отошла довольно далеко от Джона. Вдруг он опять потерял сознание? Вдруг упал с коня? Вдруг уже умер?

— У меня нет денег, — беспомощно проговорила она. — Совсем… — И тут в голову ей пришла новая мысль, гениальная в своей простоте. — Возьмите нашего коня! Отвезите нас с братом в Жалиньяк — и я отдам вам коня.

Крестьянка вытаращилась на девочку.

— Коня? — переспросила она, не в силах скрыть вспыхнувшую в глазах алчность. — А ну-ка приведи его сюда. Я своих быков нипочем останавливать не стану. Стоит остановиться, так колеса мигом увязнут, потом не выволочешь. Коня, говоришь? Небось старая загнанная кляча?

Но Кит уже стрелой неслась по дороге к тому месту, где среди деревьев оставила Джона.

Когда крестьянка увидела раненого, его бледное лицо и огромное пятно крови на рубашке, лицо ее смягчилось.

— Ах, le pauvre, — пробормотала она. — Что ж ты сразу не сказала, как ему худо? — Однако глаза ее уже оценивающе разглядывали коня. — Седло, — сказала она. — Похоже, английской работы.

— Да-да, и седло тоже ваше, — нетерпеливо заверила Кит. — Уздечка, седло — всё. Только помогите мне снять брата.

Старушка с удивительным проворством спрыгнула с козел и, пристроившись в такт всё так же мерно шагающим быкам, приподняла брезент, что накрывал заднюю часть фургона. Под ним оказалось несколько корзин с капустой, мешок картошки и пара кур в клетке. Крестьянка без церемоний дернула Джона за ногу. Мальчик со стоном полетел вниз. Старуха подхватила его мускулистыми руками и ловко уложила на дно повозки. А потом привязала к краю повозки поводья коня и забралась обратно на свое место.

— Эй, мадемуазель, что это вы такое делаете? — окликнула она Кит, которая расстегивала подпругу седла.

Девочка сняла седло и закинула его вглубь фургона.

— Вы же сами говорите, седло английской работы, — пояснила она, почти переходя на бег, чтобы не отставать. — А когда по округе шляются эти разбойники, мало ли кому что в голову придет.

Старушка окинула ее проницательным взором.

— Разбойники, — повторила она. — Что-то не очень мне верится в этих ваших разбойников. Но конь есть конь, а седло, особенно английской работы, есть седло. Сделка выгодная — и я не стану задавать лишних вопросов. Забирайтесь назад, к вашему брату, ежели он и вправду ваш брат, да постарайтесь, чтобы он не умер тут у нас на руках. Там лежат фляга с вином и бутыль воды. Дайте-ка ему по глоточку. И вот еще, — она стянула с шеи полотняный платок. — С моей стороны это чистое самопожертвование, но, полагаю, оно того стоит. Возьмите вот. Сложите и прижимайте к ране, чтобы остановить кровь. Ну же, запрыгивайте, пока я не передумала. До Жалиньяка миль шесть, не меньше, но ежели только быки не заупрямятся, мы там будем уже через пару часов.

Солнце уже совсем взошло, становилось всё жарче. Лежа на спине, Джон беспокойно мотал головой из стороны в сторону. Кит подтянула брезент обратно, чтобы оба они оказались в тени, отыскала старухину фляжку с бутылью и дала Джону отпить и того, и другого. Сложив платок, как велела старуха, она собралась с мужеством и задрала окровавленную рубашку Джона, но тихо ахнула при виде безобразной раны на груди, сбоку. Кровь всё еще сочилась. Девочка прижала платок к ране, Джон снова застонал.

— Теперь всё будет хорошо, — пообещала она. — Теперь с тобой всё будет хорошо. Обещаю, Джон. Скоро приедем, скоро окажемся в безопасности.

Уверенность в ее голосе успокоила Джона и он прикрыл глаза, даже не догадываясь, что на самом деле Кит вовсе не была так спокойна и уверена. Девочка сидела над ним, кусая губы от тревоги.

До сих пор на дороге никого, кроме старухи, не было, но скоро Кит услышала голоса, отрывистые команды, звяканье уздечек и стремян. Приподняв полог фургона, она выглянула наружу.

Взору ее предстало зрелище настолько ужасное, что девочка захотела тут же опустить полог, но не смогла оторвать глаз. По дороге брела вереница скованных людей — оборванных, с босыми, сбитыми в кровь ногами, в грязных кровавых повязках. Рядом гарцевали два конных жандарма с мушкетами в руках.

— Allez! Vite! [21]Шагай! Быстро! (фр.).
Поживей! Что так плетешься? — заорал по-французски один из них. Подняв хлыст, он со всей силы опустил его на спину последнего арестанта. Тот пошатнулся и едва не упал.

— Что это там у вас, мосье? — крикнула старуха жандармам. — Скот на ярмарку гоните?

— Военнопленные, мадам, — ответил жандарм, с насмешливой галантностью притрагиваясь к краю фуражки. — Враги Франции. Половина англичане, остальные испанцы.

— Чтоб им сгнить, всем до единого! — с неожиданной злобой вскричала старуха. — Англичане убили моего мальчика в битве при Абукире.

— О, сгниют, можете не сомневаться. Там куда мы их гоним сгниют как миленькие, — жизнерадостно заверил ее жандарм.

Наконец, когда в фургоне стало совсем уж невыносимо жарко, вода закончилась, а Джон начал бредить, высоким, надтреснутым голосом выкрикивая бессвязные обрывки фраз, Кит почувствовала, как фургон накренился на повороте. А потом остановился. Полог приподнялся.

— Надеюсь, мисс, ваш молодой человек еще жив, — промолвила старуха. — Мы на месте. В Жалиньяке.

 

Глава 24

Кит стояла под массивными воротами Жалиньяка, глядя на аллею, уводившую к большому дому, что стоял на пригорке. Над деревьями виднелась серая крыша здания. Обнаружив, что ворота заперты, старая крестьянка бесцеремонно выгрузила Джона из фургона и плюхнула на траву. А потом уехала, настегивая быков ивовым прутом и ежеминутно радостно оглядываясь на приобретенного коня.

Кит привыкла к пустоте и заброшенности родового гнезда — со времени трагической гибели ее отца четырнадцать лет назад дом почти всегда стоял закрытым. Но когда она увидела, каким дом стал теперь, в какой упадок пришло всё поместье, на сердце у девочки сделалось еще безысходнее. Последний раз она была тут пять лет назад, когда бабушка подумывала, не отстроить ли дом заново, но дядя отказался тратить на поместье хоть одно экю, так что почтенная дама сдалась и снова забрала Кит в роскошный дом в Бордо.

Сейчас всё выглядело так, будто много-много лет здесь вообще не ступала нога какого-либо человека. Из трещин меж камней некогда безупречно-ухоженной мостовой буйно росла трава. Длинные ряды окон с фасада были заколочены грубыми некрашеными ставнями, фонарь над парадной дверью висел криво.

Кит яростно затрясла ворота.

— Эй! Есть там кто-нибудь? Откройте мне!

Никакого ответа. Поместье казалось совершенно заброшенным и безлюдным. Кит снова потрясла решетку. Уж Бетси-то, Бетси наверняка здесь! Бетси всегда хотела жить в Жалиньяке, всегда любила этот дом, а отец Катрин по завещанию оставил ей домик у конюшни. Бетси частенько говаривала, что вернется туда, когда станет не нужна своей подопечной.

— Она должна, обязательно должна здесь быть, — произнесла Кит вслух. — Она здесь Я знаю, что она здесь! Надо просто как-то проникнуть внутрь и отыскать ее.

Девочка снова оглядела ворота. Высокие, железные, крепко запертые. Кит знала, что в стене, окружавшей огромный парк поместья, есть несколько пробоин, но стена тянулась на несколько миль. Могут пройти часы, прежде чем удастся туда попасть. А вдруг за это время Джон умрет?

— Эй! Кто-нибудь! — со всех сил закричала она. — Кто тут есть! Откройте ворота!

И тут она вдруг увидела: из трубы в восточном крыле здания поднималась тоненькая струйка дыма. Там и правда кто-то был!

— Эй, на корабле! — завопила Кит, сама не замечая, что скатывается на моряцкий жаргон. — Бетси! Il y a quelqu’un? Venez!.

Ей показалось, будто ставень в одном из окон, далеко слева, чуть заметно шевельнулся. С такого расстояния трудно было сказать наверняка, но Кит, мигом ободрясь, закричала снова:

— Бетси! Бетси!

Нет, она не ошиблась. Ставень и правда открылся. Как и окно за ним. И кто-то высовывался из окна.

— Бетси! Это я! Катрин!

Окно открылось настежь. Кто-то — какая-то женщина — неловко вылезла в него и плюхнулась на террасу, а потом вперевалочку побежала по аллее, со всей скоростью, какую позволяли ее внушительные габариты.

— Бетси! О, слава богу! Это Бетси! — простонала Кит. Горло у нее так сжалось от волнения и пережитого страха, что кричать девочка уже не могла.

Клочковатые растрепанные волосы Бетси выбились из-под чепца, передник перекосился, а шейный платок сбился набок. Остановившись перед воротами, она уставилась на гостью неверящим взглядом голубых глаз, зажимая рот пухлой красной рукой.

— Мисс Катрин! Вы! Ох, деточка моя ненаглядная, я думала, вы погибли. Мне сказали, что вы умерли. Что произошло? Вы вся в крови. Вы… вы же не призрак, нет? Это и вправду вы?

Кит слабо засмеялась.

— Ну конечно же, это и вправду я, самая настоящая. Бетси, впусти меня. Открой ворота, скорее!

— Не могу, прелесть моя. Ключи у Жана-Батиста, вот у кого. Я вас насилу узнала! Где вы были? Почему они сказали мне, что… хотя всё равно я им не поверила. Ну поглядите, как вы выросли!

— Бетси, послушай. — Кит вдруг повернулась. С дороги вдруг раздался звон упряжи и стук конских копыт. И не одного коня, а сразу многих.

— Бетси, я не одна. — Она отступила в сторону, показывая нянюшке лежащего на траве Джона. Глаза мальчика были закрыты. — Он англичанин, моряк. И очень сильно ранен. Я тебе потом всё объясню. Нельзя, чтобы его нашли. Надо спрятать его и выходить, и… О, Бетси, умоляю, скорее! Я слышу, как кто-то идет. Впусти нас!

— Английский моряк! О боже мой! — Бетси поглядела через решетку на неподвижное тело Джона. — Бедняжечка, с виду уже совсем помер.

Повернувшись к дому, она приставила руки рупором ко рту и пронзительно закричала:

— Жан-Батист! Где ты там? Жан-Батист!

И, не дожидаясь ответа, пустилась трусцой по аллее.

Кит вышла на дорогу поглядеть, кто там едет. И ахнула в ужасе. К ней неспешно приближался отряд французской кавалерии. Развевались пышные плюмажи на шлемах, сверкали на солнце стальные кирасы. Отряд должен был с секунды на секунду поравняться с воротами Жалиньяка. Бетси ни за что не успеет вернуться с ключом вовремя. А тогда солдаты непременно увидят залитого кровью Джона. Что же делать? Надо думать — и быстро. Как же выкрутиться?

Со всех ног бросившись к раскидистому кусту возле стены, девочка сломала две пышные ветки. А потом опустилась на траву возле Джона, прикрыв кровавое пятно у него на груди одной веткой и обмахивая его лицо другой. Юбку она расправила, разложив аккуратными складками вокруг, заткнула растрепавшиеся волосы за уши и прижала одну руку к груди, загораживая пятна Джоновой крови на платье.

И принялась ждать, закрыв глаза и мысленно вживаясь в новую роль.

Ждать пришлось недолго. Кавалеристы уже поравнялись с воротами. Отряд оказался довольно большим, не меньше двадцати человек. Сбоку у каждого висела длинная сабля. Во главе скакал молодой франтоватый офицер. Он с любопытством оглядел Кит, а потом, велев своим людям: «Continuez, garsons!» [23]Продолжайте, парни! (фр.).
— развернул коня и подъехал к девочке, восхищенно глядя на нее сверху вниз с высоты рослого красавца жеребца.

— Bonjour, mademoiselle [24]Здравствуйте, мадемуазель (фр.).
. Дева в беде? Ждете рыцаря, который придет вам на выручку? В таком случае — я к вашим услугам.

Кит наградила его очаровательной улыбкой.

— Нет-нет, мосье. Просто брату стало худо от жары. Говоря совсем уж начистоту, он вчера перебрал. Теперь спит как убитый. Сижу вот, жду, пока проснется. Не волнуйтесь, мы прекрасно доберемся домой.

Офицер рассмеялся.

— Напился, да? Ну я его живо разбужу.

Он вынул ногу из стремени, собираясь спрыгнуть с седла.

— Мисс Катрин! — Бетси наконец вернулась и на всех парах неслась к воротам. Кит вскочила на ноги и ринулась ей навстречу.

— Говори, он мой брат! — прошипела она. — Делай вид, что он пьян.

Бетси повернула ключ в замке, и ворота, отчаянно скрипя несмазанными петлями, распахнулись. Подойдя к месту, где лежал Джон, она остановилась над ним, вызывающе гневно уперев руки в бока.

— Опять напился! — с сильным акцентом произнесла она по-французски. — Что на это скажет ваш отец…

Офицер кашлянул. Он уже вставил ногу обратно в стремя.

— Если вам нужна помощь…

— А вы еще кто такой? — сверкнула на него глазами Бетси. — Решили приударить за молодой госпожой, а? Посмотрим, что на это скажет ее отец!

Офицер развернул коня.

— Mille pardon, mademoiselle [25]Тысяча извинений, мадемуазель (фр.).
. Вижу, что оставляю вас в надежных руках.

Уезжая, он повернулся в седле и махнул рукой. Кит махнула в ответ и тут же пожалела об этом; при виде пятен крови у нее на груди офицер вскинул брови и нахмурился.

Бетси уже сняла ветки с Джона и теперь разглядывала его, в ужасе цокая языком.

— Надо перенести его в дом, — сказала она. — У меня в коттедже всего одна комната, в которой можно жить — крыша-то протекла. Одно хорошо: больно ему не будет. Бедняжечка без чувств. Берите его за ноги, мисс Катрин. И поживее. Неровен час, еще кто пройдет. Слишком он мал с виду для моряка-то, но вам лучше знать.

Произнося всю эту тираду, она нагнулась и сильными руками подхватила Джона за плечи. Кит взялась за ноги и так, спотыкаясь и пошатываясь под тяжестью бесчувственного тела, они зашагали по аллее к дому.

Джон ничего не знал обо всем этом. Он потерял сознание в тот момент, когда старая крестьянка выкинула его из телеги. А придя в себя, обнаружил, что лежит на чем-то вроде матраса, накрытый чистой простыней — совсем такой же, как давным-давно у себя дома.

«Я дома. В Лакстоуне», — без особого удивления подумал он.

Для того чтобы открыть глаза, потребовалось большое усилие, но когда мальчик наконец справился с этой задачей, всё кругом оказалось незнакомым и странным. Даже свет падал в комнату полосами, точно сквозь решетку с толстыми прутьями.

«Значит, не Лакстоун. Тюрьма», — подумал он равнодушно.

Однако и эта догадка оказалась неверной. Джон прищурился, чтобы получше видеть. Ну да, вот в чем дело. То, что он принял за решетку, оказалось планками деревянных ставней, которые закрывали снаружи высокие окна — целых три окна, выстроившиеся в ряд по стене просторной и пустой комнаты.

По скрипучему деревянному полу в другом конце комнаты зазвучали чьи-то шаги. Джон попытался поднять голову, чтобы посмотреть, кто это, но усилие отозвалось в нем волной острой боли. Он застонал и уронил голову.

Кит услышала его стон и вмиг очутилась рядом.

— Джон! Ты очнулся! О, Джон, я думала, ты… Вот, выпей глоточек воды. Бетси! — У нее за спиной выросла еще чья-то фигура. — Бетси, он только что стонал! Джон, ты меня слышишь? Открой глаза. Надо выпить, Джон, пей.

Мальчик попытался снова открыть глаза, но сил не хватило. Он сумел лишь приоткрыть рот навстречу струйке воды. Она оказалась удивительно приятной на вкус Он проглотил и снова приоткрыл рот.

— Довольно пока, миленький, — произнес незнакомый женский голос. — По капельке зараз. Ты ведь не хочешь подавиться, правда?

В голове у Джона вертелась куча вопросов. Загадок Все изумляло его. Лишь пальцы Кит, нежно поглаживающие его руку, казались настоящими и живыми, лишь ее голос звучал привычно и успокаивающе.

— Джон, — говорила она, — ты скоро выздоровеешь. Бетси вынула пулю. Теперь ты должен только отдыхать, спать и набираться сил. Здесь тебе ничего не угрожает. Обещаю, Джон, больше никакой опасности нет.

 

Глава 25

В ту же ночь Джона охватила лихорадка, и много долгих дней он не осознавал, что с ним и где он. Подчас ему казалось, что он в Лакстоуне и что женщина, которая склоняется над ним, перевязывает рану и подносит чашку к губам, смутно напоминает его мать. Подчас он снова переносился на «Бесстрашный» и пытался выскочить из гамака при звуке боцманской дудки, но чьи-то руки удерживали его и укладывали обратно, а лоб ему холодила мокрая тряпка.

Когда же мальчик наконец пришел в себя и открыл глаза, то ослаб настолько, что даже голову на подушке мог повернуть с большим трудом, зато голова начала быстро проясняться.

«Где я? — подумал он. — Что произошло?»

Он попытался собрать воедино последние обрывки воспоминаний. Подслушанный разговор в рыбацкой хижине. Выстрелы. Боль в боку. Жуткая скачка по ночному лесу. Смутные картины мучительного путешествия в грязном фургоне.

«Кит! Нет, не Кит, Катрин. Где она? Это она принесла его сюда?»

Но на такие мысленные усилия Джон был сейчас не способен и снова принялся рассеянно блуждать взглядом по комнате. Несмотря на закрытые ставни, здесь было довольно светло. А сама комната, хотя некогда, безусловно, великолепная, казалась изрядно запущенной. В дальнем углу виднелся большой камин, на полке над ним было выгравировано что-то вроде герба. Над каминной полкой, до самого потолка, тянулось огромное зеркало в затейливой золоченой раме. Правда, стекло раскололось, и от черной дыры прямо посредине расходилась сеть трещин.

Мебели в комнате практически не было, если не считать кровати, на которой лежал Джон, да и та при ближайшем рассмотрении оказалась просто-напросто брошенным на пол матрасом. Рядом стояло кресло со сломанной спинкой, а у ближайшего окна виднелся стол, накрытый куском белой ткани, и еще одно кресло.

Стены были кое-где обиты панелями — резными и с позолотой. Однако в других местах, и таких мест было значительно больше, обшивку сорвали, так что зияли голые кирпичные стены. Но потолок! О, этот бесподобный потолок! Раскрашенный под небо, а посреди этого неба на облачке сидела прекрасная женщина, то ли богиня, то ли королева, а вокруг водили хороводы маленькие голенькие херувимчики. Джон так долго рассматривал эту женщину, что в какой-то момент ему показалось, что вся картина вдруг принялась вращаться и унеслась куда-то вдаль, причем херувимчики порхали, точно стайка толстеньких птичек.

Отчего здесь так тихо? Неужели он совершенно один в этом большом доме? Единственными звуками, доносящимися до раненого, были щебет скворца за окном да воронье карканье в отдалении. Значит, он где-то в деревне, а не в большом городе. И чаек не слышно. Значит, вдали от моря.

«Да я же во Франции! — вспомнил вдруг Джон в мгновенном приступе тревоги. — „Бесстрашный“! Надо вернуться на побережье и придумать способ, как бы попасть на корабль!»

Он попытался сесть и откинул накрывавшую его простыню. Но бок запульсировал тупой тяжелой болью, а голова закружилась. Джон сдался и лег обратно.

Сквозь боль он начал натягивать на себя простыню, и в этот момент услышал скрип отворяющейся двери.

— Кто здесь? — слабым голосом спросил мальчик.

В ответ раздался тихий вскрик. Перед Джоном возникла какая-то девушка, совсем еще юная, тоненькая и гибкая, в светлом платье. Бегом кинувшись к матрасу, она остановилась совсем рядом с Джоном, глядя на него сверху вниз. Свет бил ей в спину.

— Джон! Ты заговорил, просто не верится!

— Кит, это ты?

Джон остолбенело глядел на нее. Он не успел привыкнуть к тому, что она носит девчоночье платье. Уже не то, белое, залитое кровью, а другое — теперь Джон смог рассмотреть его получше — бледно-голубое, с высокой талией и узорным воротником. Темные волосы, которые она на корабле собирала в моряцкую косичку, теперь были уложены пышной короной, так что на плечи спадала лишь пара выбившихся из прически локонов.

Кит подошла к столу за чашкой, и Джон наконец увидел ее лицо. Странно знакомое, однако совершенно иное, чем прежде. Он глядел на нее, точно впервые увидел этот маленький острый подбородок, длинный точеный нос, темные омуты глаз.

— Какая ты красивая, — пробормотал он.

Но испытывал он скорее досаду, чем восхищение. Кит, друг и товарищ по оружию, исчез, а эта новая Катрин казалась далекой и чужой. И тут его вдруг пронзила жуткая мысль: не сказал ли он этого вслух? В полном смущении мальчик закрыл глаза.

— Только не засыпай пока! — Пальцы Катрин коснулись его лба. — Неужели жар и правда спал?

— Не знаю? А у меня был жар?

Девушка засмеялась:

— Был ли у тебя жар? Да ты столько времени пролежал при смерти! Дней десять, не меньше. Я уж и со счета сбилась. Мы отчаялись и уже не верили, что ты не умрешь.

На один ужасный миг Джон испугался, что она сейчас заплачет.

— Кто — мы? — спросил он.

— Я и Бетси. И Жан-Батист.

— Бетси? — Джон рылся в памяти, пытаясь вспомнить это имя.

— Моя нянюшка. Я же тебе про нее рассказывала. Она всё это время за тобой ухаживала. Вынула пулю. Она любого врача за пояс заткнет. Знает все травы. А как больных выхаживает! Без нее ты бы уже сто раз умер. Она сидела возле тебя все ночи напролет. Сейчас она внизу, с Жаном-Батистом, готовит тебе похлебку.

— С кем?

— Жаном-Батистом. Это наш старый конюх. Когда всё семейство разъехалось, его оставили тут сторожить. Он немного… немного… ну, в общем — пьет, но очень верный. Когда приходили жандармы, он был великолепен.

Джон еле осознавал, что она говорит, но слово «жандармы» мгновенно привлекло его внимание.

— Какие еще жандармы?

— А ты не помнишь? Хотя едва ли. Ты ничего не помнишь, да? Ох, натерпелись мы страху! В первое утро, как тебя ранили, мы добрались сюда, я пыталась открыть ворота, но они были закрыты на ключ, и пока Бетси ходила за ним, нас увидел один кавалерийский офицер. Я сказала ему, что ты мой брат, и попыталась выставить всё так, словно ты просто пьян. И думала, что обманула его, но он, верно, подметил пятна крови на моем платье. Как бы там ни было, но он что-то заподозрил и сказал жандармам в Бордо. А они уже искали раненого мальчика и девочку, потому что граф де Сент-Вуа — тот самый француз, что был в рыбацкой хижине с Хиггинсом и остальными, — донес в полицию, будто бы его лошадь украли два английских шпиона. На нас вся округа охотилась! И, услышав от того офицера про нас, жандармы тотчас отправились сюда.

Джон с трудом прослеживал нить рассказа.

— Но нас не нашли.

— Нет, не нашли! Жан-Батист превзошел сам себя. «Мальчик с девочкой? — спросил он таким старым-старым, глупым-глупым голосом. — Где? Кто?» А тут и Бетси подоспела. Здесь, говорит, только одна девочка, точнее — благородная девица, и это мадемуазель Жалиньяк, владелица поместья. Жандармы так и ахнули. «Мадемуазель Жалиньяк? Да ведь всему Бордо известно, что она умерла». Бетси прям взвилась: «Умерла? Да как вы смеете? Эти негодяи-революционеры убили ее бедного папочку, но не посмели и пальцем тронуть мою бедную маленькую мисс Катрин. А что она умерла — гнусная ложь, которую распустили враги».

Рассказывая, Кит изображала всех действующих персонажей, они представали перед взглядом Джона как живые. На душе у мальчика стало полегче. Это снова была прежняя Кит — проказливая, веселая, способная перевоплотиться в кого угодно. Если закрыть глаза, можно притвориться, будто этой странно-прекрасной новой Катрин нет и в помине.

А Кит тем временем разошлась еще пуще.

— «А сами-то вы откуда? — спросил жандарм, злясь не на шутку. — Что-то выговор у вас больно английский. Вот вы-то английская шпионка и есть. Ну-ка, покажите-ка ваши документы». А Бетси ему: «Англичанка? Ну разумеется, я англичанка — и тем горжусь! Я в этой стране тихо-мирно прожила еще с тех пор, как сама была девушкой, и как хотите, а документы мои в полном порядке. Подождите тут, а я схожу за мадемуазель, сами ее увидите».

Джон рассмеялся — так забавно Кит изобразила почтенную нянюшку. Но тут же сморщился от боли в боку.

— Ну вот, она прибежала наверх, быстро помогла мне переодеться и заколоть волосы — пяти минут не прошло. Я спустилась по лестнице, держась как можно высокомерней, подражая моей бабушке. Но до чего же мне было страшно! После революции никогда не знаешь, в какой момент и как власти могут обойтись с аристократами. «Вы и в самом деле мадемуазель де Жалиньяк?» — спрашивает сержант, разглядывая меня в упор, да так, что мне стало еще сильнее не по себе. «Ну да, конечно», — отвечаю я как можно надменнее, по-бабушкински.

Вот тут он меня и удивил. «Ваш отец, — говорит, — мадемуазель, огромная потеря для Франции. По большей части аристократишки, конечно, были завзятыми мерзавцами и грабителями честного народа, так что мне вовсе не жаль того, что произошло в революцию, хоть сам-то я человек не кровожадный. Но вот ваш отец, он был очень хорошим. Только из уважения к его памяти я сейчас на стану арестовывать эту англичанку, которую, конечно, арестовать просто необходимо».

Кит отбросила свой шутливый тон, голос ее от наплыва эмоций сделался чуть хрипловатым. Кашлянув, чтобы прочистить горло, она затараторила дальше:

— Ну, я его поблагодарила, а он мне — каждый, мол, выполняет свой долг, так что его люди сейчас обыщут поместье и сам дом. Бетси этого ждала. Улыбается, спокойная вся такая, знает, что из себя выходить опасно. «Сколько угодно, — говорит, — да только денек нынче жаркий, я как раз собиралась в погреб за элем — сама варила. Из погреба-то он холодненький, приятный, так что, коли желаете сперва освежиться в кухне глоточком-другим…»

Вот они все и отправились прямиком на кухню, а мы с Жаном-Батистом поднялись наверх и спрятали тебя в чулан под лестницей. Ты был без сознания и даже не шелохнулся. А жандармы не подозревали, какое у Бетси крепкое пиво, так что когда они побрели дом обыскивать, то стой прямо посреди гостиной карета с упряжкой — и ту бы не заметили.

Джон перестал понимать, о чем она говорит. Значения слов ускользали от него.

— Но теперь ведь мы в безопасности? — пробормотал он.

— О, Джон, прости! Ты еще слишком слаб для долгих разговоров. Пойду позову Бетси. Нет, вон она сама идет с похлебкой, да и Жан-Батист следом.

Подбежав к двери, Кит взяла у Бетси поднос. Нянюшка вытерла руки о передник и, подойдя к Джону, склонилась над ним, щупая лоб мальчика — совсем как недавно Кит.

— Жар спал, — с удовлетворением в голосе произнесла она. — Ну теперь-то поправишься.

Рядом с ней стоял какой-то старик. Он кивнул Джону, издал сиплый смешок и что-то по-французски сказал Кит.

— Это Жан-Батист, — пояснила она. — Он говорит, он рад, что тебе лучше.

Глядя из-под полуприкрытых век на старого конюха, Джон смутно подумал, что видит перед собой реликвию ушедшего века. Жан-Батист носил залатанный ярко-зеленый сюртук со стоячим воротником, криво сидящий белый парик, весь грязный, с занавешивающими уши рядами трясущихся кудельков, рваные панталоны, груботканые белые чулки с поехавшими петлями и черные туфли с пряжками. Из дыр на носках туфель торчали пальцы. Джон зажмурился, гадая, действительно ли он вернулся к реальности или всё еще бредит.

Руки Бетси крепко подхватили его под плечи и приподняли.

— Давай-ка, парень, выпей немного, — сказала она с твердостью, не допускавшей никаких возражений. — Всё до конца. Похлебка пойдет тебе на пользу. А потом мы уйдем, а ты спи и выздоравливай.