— О Господи, пгресвятая Дева Мария! — взмолился мистер Шварц, поднимая руки к небу. — И что, он разбился??

— Нет, месье Шварц, это был всего лишь второй этаж, к тому же он был обут. Только сдавленный крик, напоминавший стон подстреленного животного, оставленного истекать на обочине кровью, эхом раздался в ушах Маргарет, доносясь откуда-то снизу. Вначале все четверо и сами не поняли, что же произошло — никто не ожидал подобного. Когда же наконец компания решилась посмотреть, что там осталось лежать внизу, они ничего не увидели. Мартина Криси и след простыл. Никто не стал его догонять, посчитав, что и так довольно ясно дали ему понять, что каждое пагубное действие непременно приведет к не менее пагубному исходу.

— Ваша смена, месье Пъгеер, должно быть заканчивается? Близится полночь. Гразрешите мне угостить вас бутылочкой темного эля?

— Отчего бы нет, месье Шварц!

— Только, умоляю, продолжайте рассказ, я пока еще плохо понимаю, как венок на входе в отель свьязан со всей этой истогрией.

— Сейчас узнаете. Годовщину «Трех Смертей» в городе у нас стали соблюдать одиннадцать с половиной лет назад, строго после событий, предысторией к которым был до этого мой рассказ.

Вернемся к Маргарет. Огромное количество слухов и разговоров витало в сотрясенном драмой воздухе по этому поводу. Одни говорили, что она начала медленно сходить с ума, когда Криси истязал ее своею любовью вперемежку с избиением; другие говорили, что она спятила уже после того, как потеряла ребенка, якобы она была и до этого с расшатанной психикой, и ей не хватало малейшей детали, чтобы расстроить ее до конца. Никто уже так и не узнает, когда именно у Маргарет поехала крыша. Ровно как никто и не решится сказать — что если она все же была абсолютно вменяема?

Итак, Маргарет. Вдохновленная малой местью, испуганные глаза которой мерещились ей повсюду, вызывая на лице тонкую кривящуюся улыбку, она решила зажить новой жизнью. Но вдохнуть свежайший горный воздух в старые черные легкие курильщика — это все равно что убить его. Спустя несколько дней после того как Криси выпрыгнул из ее окна, она случайно увидела его на улице, расхаживающим абсолютно уверенной походкой, придерживая за талию девушку, рыжие волны волос которой ниспадали по плечам струящимся водопадом.

Не успев до конца осознать и поверить в неискренность Криси, Маргарет огорчилась так, как будто видела это впервые. Острая боль предательства снова как ножом царапала ее измученное от слез сердце. Теперь она плакала и рыдала по-настоящему.

Не различая дороги, пробираясь сквозь узкие одинокие улочки, не задумываясь, куда идти, она вдруг неожиданно обнаружила, что стоит на станции железнодорожного вокзала. Глядя на эти серебристые рельсы через тяжелый занавес слез, непроизвольно появляющихся на медово-карих глазах, она неосознанно ступила к краю обрывавшегося перрона и молча посмотрела вниз. Лицо ее ничего не выражало, на нем не дрожал ни единый мускул, лишь капельки размазанной туши, катившиеся по раскрасневшимся щекам, возвещали о том, что человек, образ которого росчерком могильного ступора застыл на холодном вокзале, еще жив.

Сильный порыв ветра от проезжающей мимо электрички вихрем закрутил волосы Маргарет, стирая ими остатки макияжа с покрасневших глаз. Так она и стояла. Застывшая и одинокая, с опущенной головой, плотно прижатыми друг к другу ногами и скрестив пальцы рук на груди, будто бы она молилась. Промчавшийся на всех парах поезд лишь слегка пошатнул эту статую, слепленную из тончайших материй сердечной боли, смоченных в водах искровавленной лжи.

Придя в себя от грозного и протяжного сигнала поезда, призывавшего окружающих к осторожности, она, еще плохо соображая, что делает, направилась неровной походкой к придорожным кассам. Ей захотелось на какое-то время уйти из этого суетного и пропитанного ознобом несправедливости мира, раствориться в уединенности с самой собой так, как будто бы ее никогда не существовало, стереться из памяти всех, кто ее когда-либо знал, волною забытья и равнодушия.

Молодая женщина купила билет до деревушки, в которой когда-то жил ее дед, оставивший ей в наследство ветхий и потрепанный временем и невниманием дом. Добравшись до места, она ощутила какую-то окутавшую ее атмосферу одиночества и заброшенности. «Вот здесь я должна быть. Как же похоже это место на меня сейчас», — писала в своих дневниках Маргарет.

И действительно, это была промозглая осень; ветер, изрядно потрепавший деревья, скользил по растрепавшимся волосам девушки, завываниями сопровождая ее мечущиеся мысли и истошные стоны внутри.

Тогда это был еще не обнесенный двухметровым кирпичным забором дом; ограждением ему служили лишь переплетенные железные прутья по периметру, с проделанными в них местными хулиганами дырками. Пролезая в одно из таких отверстий, Маргарет услышала в доме какое-то шуршание и резкий хлопок створки окна где-то за домом. Видимо, какие-то мальчишки, приметив одинокий заброшенный дом, устраивали там подростковые сходки и, услышав чьи-то шаги, убежали.

Ветхая дверь, свисавшая с поломанной петли, отворилась с протяжным скрипом сама, едва Маргарет прикоснулась к ней. Сквозняк, затянувший, видимо, через окно, в которое убежали дети, вихрем приподнял старые пожелтевшие журналы и газетные вырезки. Минимализм, отличавший комнаты, выдавал в этом месте непривередливую и достаточно скудную жизнь ее предыдущего владельца. В каждой из трех комнат стояло по одному дивану, с выбившимися поломанными спиралями из матрацев, несколько шкафов со старой одеждой, не тронутые местными вредителями стопки книг, лежавшие прямо на полу, и пара табуреток. Видимо, дом, пустовавший какое-то время, еще не успели разгромить и растащить вещи.

Однако дом пустовал не только в отсутствие своего хозяина; жизнь в нем угасла еще несколько десятков лет назад, задолго до смерти его обладателя, когда Лукас Агостини, дедушка Маргарет, оставил к ней всякий интерес, так и не сумев справиться с предательством своей дражайшей супруги.

Прогуливаясь по дому, девушка сложила некоторые разбросанные вещи, выбросила оставшиеся от частых вторжений бутылки из-под различного спиртного и, отрешенная, уселась в старое единственное кресло, стоявшее в самом углу зала. Облокотившись на спинку, она откинула назад голову и отсутствующим взглядом посмотрела куда-то вверх. Неожиданно на потолке девушка увидела какую-то странную надпись, выцарапанную на деревянных панелях неровным и более похожим на врачебный почерком. Надпись была сделана на итальянском и содержала всего одно слово «dentro», что в переводе означает «внутри». Влекомая интригой, Маргарет начала усиленно думать, что «внутри» и «внутри» чего.

В детстве, слушая воспоминания своей бабушки, она нередко обращала внимание на то, какой пугливой была интонация рассказчицы, когда речь заходила о ее первом муже. Всякий раз, когда маленькой девочкой она заговаривала о дедушке, все, чем ограничивалась бабушка, это лишь упоминанием о том, что Лукас Агостини был сицилийцем. Маргарет никогда не видела его, но понимала, что это имя в семье было покрыто каким-то негласным табу, манившим девушку своими неразгаданными секретами. Получив неожиданное наследство, она лишь однажды побывала в этом ничем не приметном доме и, немного разочаровавшись в неоправданных фантазиях своего детства на счет таинственной фигуры дедушки-сицилийца, переехала к нам в городок, не возвращаясь более в этот «дом с сюрпризом». Ровно до того самого дня, когда чудом провидения увидела на потолке эту надпись.

Внезапно все ее детские фантазии о загадочном дедушке оживились с новой, демонической силой. Она даже позабыла про Мартина и про предательство; про его теплые, но грубые руки; про манящую запахом кожу; про истомившуюся радость в клетке, сотканной проклятием их грешной и дьявольской страсти; про неподдельно искрящиеся счастьем улыбки тех двоих, что она давеча видела в городе. Все ушло куда-то настолько далеко, что сама Маргарет переместилась будто бы в другой мир.

Интуитивно, чувствуя себя снова маленькой девочкой, она подскочила с места как ужаленная и, прищурив левый глаз, как настоящий сыщик, потирая задумчиво подбородок, вдруг принялась нарезать круги вокруг кресла, без остановки наклоняясь и разгибаясь, не сводя с него глаз, словно сканировала. Она опустилась на пол, заглянула под старинную рухлядь. Там ничего не оказалось. Маргарет ощупала истончившиеся от времени ткани, однако не почувствовала никаких неровностей. Девушка вытащила подушку, но и под ней ничего не оказалось. Внезапно она выбежала из комнаты, взяла в кухне самый большой нож и, вернувшись, принялась кромсать бедное кресло, безжалостно размахивая лезвием по его и так продырявившимся материям. Увлеченная, она вошла в такой раж, что не останавливалась до тех пор, пока что-то маленькое и железное не разбилось о пол тонким металлическим звуком. Запыхавшаяся девушка снова пришла в сознание и увидела перед собой два упавших ключа: один из них был маленький и медный, второй же — примерно размером с ладонь, старинный, с венчающими его замысловатыми и узорчатыми изгибами. Вычислив примерную траекторию их полета, она с поднятыми к небу глазами от интереса и удовольствия, пошарила руками под разрезанной набивкой.

И хотя Маргарет была одержима в тот момент духом приключений в старом заброшенном доме и намеревалась найти там что-нибудь интересное, она тем не менее не смогла сдержать возгласа удивления, когда вытащила из кресла аккуратно свернутый вчетверо листочек в клеточку, весь исписанный тем же самым почерком, что она увидела на потолке. Раскрыв рот от изумления и будоражащего ее необузданную фантазию предвкушения, она, усевшись поудобнее на полу, медленно, затаив дыхание, начала разворачивать это неизвестное таинственное послание.

Письмо было полностью на итальянском. На нем были различные схемы какой-то постройки, незнакомой Маргарет. Далее текст был следующего содержания:

«Если ты, дорога_, держишь это письмо в руке, значит я стал тем, кто ап этом _ично пАведует тебе… без сомненний, мене уже нет вживых, но, е… ли ты умная девачка, ты без т. уда праживешь эту жизнь, как положно. усть меня не был рядом, и я никода тебря не видил, я молю Бога лишь отом, чтобы ты была здорова и шастлива, не _ак твой дарогой дед. Ввиде подписи моя крофь.

Я завещаю тебе дом, живи и оберегай его. И прости мой ужасный итальянский, я совсем разучился на нем писать. Если я правильно на тебя рассчитываю, то ты найдешь достойное применение моим письмам. Сожги их. Увидимся на небесах, прощай ».

Последние пять предложений были написаны абсолютно без ошибок, что шло вразрез с первыми. Некоторые буквы в словах отсутствовали из-за прожженных в потрепанном листе дырочек от сигарет. Видимо, старикашка курил, забывая вовремя стряхивать пепел. Остальные слова были со странными детскими ошибками.

Сыскав проблески подвоха и услышав шаги пятящейся разгадки, Маргарет, одержимая духом призрака Пуаро, принялась рассматривать это письмо более пристально и подробно, вертеть и крутить его в руках по-всякому. Неожиданно она закричала от шока, потрясенная, всплеснула руками и, прикрывая ими рот, лишь слабо проговорила: «Господи, ну конечно!»

Девушка выписала под письмом по очереди те буквы, которые нужно было исправить, затем те, что были прожжены пеплом, и те места, где должен был быть пробел. Удивившись сама себе, она получила четыре слова: «Яблоня, Сарай, Погреб, Шкаф».

Казалось, теперь ее снедало не только волнение, но и какое-то убийственно-пугающее нетерпение.