На пороге квартиры Элен Страйзберг, одинокой матери Маргарет, опустившимся на город вечером, после суда, приблизительно в 20:00, появился «запыхавшийся и сильно взволнованный мужчина». Так, по крайней мере, его описала на допросе престарелая женщина, очнувшись в палате городской больницы день спустя.

В руках у него ничего не было, кроме зажатой фотографии девочки из газеты и вырванного листа из уже сгоревшего телефонного справочника. На клочке бумаги были адрес и телефон Элен Страйзбрег. Как уже выяснилось позже, мужчина появился «как снег на голову» и, не рассчитав или, наоборот, зная свои силы, оттолкнул закрывавшую проход старушку. Элен не удержала равновесия и, падая, ударилась головой о маленький шкафчик в прихожей. Женщина потеряла сознание, в то время как мужчина силой выносил из дома сопротивляющуюся девочку. «Глаза его были глазами дьявола! — говорила потом Элен, — руки его дрожали, и по лицу было видно, что ни одна земная сила не способна его остановить!..»

— Чуть раньше, как вы помните, месье Шварц, я привез освобожденную судом Маргарет к дому. А в 20:00 она уже сидела в своем красном «Вольво» и на всех парах мчалась к дому дедушки, не подозревая о стареньком «фольксвагене», преследовавшем ее. Еще чуть позже мы стали свидетелями ее душераздирающего крика, доносившегося из открытого люка погреба, где женщина обнаружила пропажу своего пленника.

Итак, приблизительно в полночь красный «Вольво» снова въехал в границы нашего городка. Он растерянно побродил по улочкам и оказался на главной площади города, где, как нам уже известно, располагались гостиница «Интернационал» и здание городского суда. Сперва женщина услышала слишком оживленные разговоры. Все более приближаясь, шум голосов возрастал, сливаясь в единый гул. Открывшаяся взору картина заставила Маргарет выйти из машины. Человек двести, как мухи, облепили здание гостиницы со всех сторон. Головы их все, как одна, были подняты вверх, устремляя взгляд каждого к чему-то на самой крыше здания.

Там, на крыше двадцатитрехэтажного здания, на самом краю, покачиваясь и шатаясь, стоял мужчина, держа рядом с собой ребенка. Он отчаянно жестикулировал, крича срывающимся голосом лишь одно слово: «Мааааааааааааааргареееееееееет!!!!!!!» Те, кто видел, как «Вольво» Маргарет подъехал к гостинице, видели также и побледневшую как смерть его владелицу, выходившую из машины. Не понимающая ничего женщина, пробравшись через толпу зевак, окруживших здание, пулей залетела внутрь, сильно раскрутив стеклянные роскошные двери. Растерявшийся на входе портье Марк даже не успел ничего сказать, увидев искаженное безумным волнением лицо Маргарет; он лишь застыл как вкопанный и с каким-то страхом и сожалением позволил ей пробежать к лифту.

Судорожно нажимая на все кнопки в холле, она начала бить двери лифта, в отчаянии крича, чтобы он открылся. Но лифт все никак не поддавался, а счет времени шел на секунды. Бросив эту затею, она вихрем понеслась к лестницам. Маргарет бежала, падала, спотыкалась, не зная ни что думать, ни что делать. Слишком быстро все случилось; ею начали управлять инстинкты.

Наконец, поднявшись на самый верхний этаж, она приблизилась к двери, выводящей на крышу, и ударом ноги открыла ее. Сильный хлопок о стену, спровоцированный таким резким вторжением, прервал крики Криси. Он стоял на самом краю, зажимая в руках обвитый вокруг шеи шарф рыдавшей охрипшим голосом перепуганной девочки. Она едва держалась своими маленькими пальчиками за его куртку, то и дело соскальзывала с края ножками и чуть ли не падала.

Маргарет закричала во весь голос сама не своя: «Ееееваааа!!!!», сгибаясь от боли, пронзившей ее тело почти пополам. Те, кто слышал этот дикий, нечеловеческий крик, никогда не забудут его. Вырвавшись наружу из почерневшей от долгих лет мести души женщины, он прорвался сквозь ветер, разносящий слова, и как лезвием резанул слух каждого из стоявших внизу.

Едва она ринулась бежать к Криси, он остановил ее жестом, медленно говоря сквозь зубы: «Если подойдешь ближе, твоя дочь умрет!» В этот момент за спиной уже плачущей вовсю Маргарет появилась мачеха Мартина, но, не осмеливаясь подойти ближе, остановилась в темном коридоре перед дверьми, открывавшими ей полный обзор происходящего.

Медленно Маргарет, пытаясь превозмочь рыдания, начала подходить к шатавшемуся от ветра и слабости Мартину, выводя руки вперед и показывая ладони. — Нет! — заорал в бешенстве он. — Ты заплатишь за все, что со мной сделала, сука!

— Мартин, пожалуйста, я прошу тебя, отпусти мою дочь! Я пойду в полицию, я во всем признаюсь, только не делай девочке больно! — сводя руки в умоляющем жесте, кричала Маргарет, и голос ее разносился по тревожному воздуху холодным, как лед, ветром.

— За что? — еле слышно произнес он, и предательская слеза боли и горечи выступила на его лице как символ долгих лет незаслуженного мучения. Одной рукой он начал утирать слезы, сжимая шарф девочки у самого горла, практически душа ее и не обращая внимания на то, что она беспрерывно соскальзывала.

В какой-то момент лицо малышки налилось румяным красным цветом, а вместо рыданий стали слышны сдавленные хрипы. Глаза ее начали медленно закатываться, а маленькие пальчики понемногу разжимали потрепанный рукав ее сломанного душою отца.

— Это твоя дочь!!! — закричала Маргарет. — Она твоя! Она наша! — упав на колени и закрыв лицо руками, сквозь слезы проговорила терявшая сознание женщина.

— Не ври! — начал орать обозлившийся мужчина. — Ты… Ты!.. Ты…

Его пошатывающаяся от слабости и сгорбленная фигура, казалось, сама сейчас вот-вот упадет с этой крыши. Он не мог внятно говорить, ком от обиды в горле душил его слова, перебивая их непонятными звуками, больше походившими на всхлипы истерики и на стоны умирающего животного. Его вид выдавал в нем навсегда погубленную жизнь совершенно жалкого и убогого человека.

— Она наша! Ты слышишь?! Ее зовут Ева-Мартина! — продолжала умолять его Маргарет. — Ей… — Но, не успев договорить, она увидела, как глаза мужчины уставились на задыхающуюся малышку, которая к тому моменту уже перестала хрипеть.

Неизвестно, что так сильно испугало обезумевшего мужчину: поразительное сходство, которое он только сейчас заметил, превозмогая бездну отчаяния и боли, или покрасневшее лицо девочки и ее закатывающиеся к небу глаза. Но на одно мгновение зрачки его резко увеличились в невероятных размерах. Он вдруг отшатнулся от края, словно в руках держал пламя, обжегшее его.

Видимо, в тот момент его сломленная психика отчаянно пыталась прокрутить какие-то мысли, но рассуждать адекватно он, естественно, уже не мог… На одно мгновение в глазах его мелькнула молния осознания, и он, ведомый только эмоциями, потеряв всякое ощущение реальности мира, ошарашенный и искалеченный, отпрянул на шаг от края, все еще не сводя глаз с задыхавшейся девочки. Открыв от ужаса и удивления рот, он поднес к нему обе руки, неосознанно отпуская малышку. Вниз. Никто уже не узнает, было ли это намеренно или случайно, ведь человек, проживший девять лет закованный в цепи, в одиночестве, в каком-то темном подвале, теряет не только связь с внешним миром, но и с самим собой. Психика его серьезно пострадала, если при столкновении ее с подобной жестокой местью Маргарет за столько времени от нее вообще что-либо осталось.

За тысячную долю секунды женщина лишь увидела, как шапочка девочки теряется из виду в ночи за краем карниза. Лицо Маргарет исказилось в дикой неописуемой боли; поднявшись с колен, она со всех ног бросилась к Криси, который, находясь в полном шоке, все еще стоял с приложенными ко рту руками и смотрел вниз. Женщина с разбега подлетела к нему, хватаясь двумя руками за воротник его куртки. Знаете, какими длинными бывают секунды, когда речь идет о жизни?

Говорят, в тот момент, когда, разбитая горем, она подбежала к нему, сжимая кулаками его куртку, он вдруг посмотрел ей прямо в глаза… и во взгляде его мелькнуло что-то, что невозможно было передать словами. Он будто бы узнал ее. Ее. Еще ту Маргарет. Еще тогда, когда их жизни не были переплетены настолько дьявольскими сетями. Как будто он почувствовал себя в том времени. Страх вперемежку с ненавистью, застилавший его взгляд, развеялся, и молния осознания озарила их не потухающий всю жизнь мальчишеский блеск.

Налетев на него с разбега, растрепанная и сумасшедшая, она, сквозь сильно сжатые зубы, заорала: «Неееееееееееееееет!» — и, накрывая мужчину волною ненависти, что исходила от нее, сорвалась вместе с ним с крыши, не сводя своих горящих злостью черных глаз, не оставивших ничего от медово-карего блеска. Он успел лишь обхватить ее двумя руками за тонкие локти, то ли пытаясь остановить, то ли, наоборот, держаться. Они оба, закрученные инерцией столкновения, местью, злобой и ненавистью, полетели вниз с обрыва, вслед за их маленькой девочкой. Венок на входе в гостиницу предназначался именно ей. Сегодня малышке могло исполниться двадцать.

К тому моменту на крыше собрались перепуганные портье и остальной персонал отеля вместе с полицейскими, по пятам преследовавшими Маргарет. Говорят, двое летели, прижавшись друг к другу; он крепко держал ее за локти, а она вцепилась своими тонкими изящными пальцами в его одежду.

Они упали неподалеку от их разбившейся несколько секунд назад девочки, так и не вдохнув счастья и семейной безмятежности. Все трое.

На асфальте возле главного входа в гостиницу «Интернационал» кровь струйками обрамляла тела мужчины и женщины, так и не отпустивших друг друга. Они лежали мертвые, лицом к лицу, сжимая друг друга от любви, приведшей к подобной ненависти. Глаза их оставались неподвижно открытыми, строго смотрящими в свои отражения. Только медово-карий оттенок вернулся к погибшей женщине, боровшейся непонятно за что и погубивший немало жизней. Глаза ее крепко обнимали мальчишеский блеск лежавшего рядом с ней мужчины.

Блеск, который наконец погиб в трагичном омуте почерневшей от печали смерти на обломках ненависти, когда-то любви.