Поездка с Оливией до отеля – особого рода пытка. Хотя я упивался этой женщиной всего час назад, все равно ощущаю знакомое подергивание дружка между ног, когда она кладет руки мне на живот слишком низко. Глаза у меня открыты, но перед ними стоит картинка: маленькая ручка Оливии обхватывает мой член, а губы смыкаются вокруг блестящей головки.
От таких навязчивых мыслей не легче.
Второе, что мучает меня: я оставляю Оливию в чужих руках. Как это вынести! Я сказал ей, что Гевин самый опытный, и это, вероятно, правда, с технической точки зрения. Но мне кажется, никто не станет рисковать ради нее так, как я, никто не будет так заботиться о ее безопасности, как я заботился бы. Как забочусь.
Но так надо. Одно мое присутствие рядом – и беда на пороге. Это неизбежно. Пока я не возьму ситуацию под контроль, быть под опекой Гевина – лучший выход для Оливии.
* * *
Оливия молчит всю дорогу, пока мы идем через холл, поднимаемся в лифте, заходим в номер. Она не произносит ни слова, убирая обратно в сумку то немногое, что успела вынуть. Мне хочется как-то разрядить обстановку. Нехорошо, если она уедет в таком настроении.
Прежде чем Оливия застегивает молнию сумки, я выхватываю ее трусики и поднимаю вверх.
– Можно я возьму это? Обещаю, что не буду вывешивать их в баре.
– Отдай, – уныло говорит Оливия и протягивает руку.
Я отдергиваю трусики, и ее пальцы ловят воздух.
– Нет. Думаю, я заработал хотя бы одну пару.
– Значит, ты любитель женского нижнего белья? Никогда бы не догадалась.
– Их не делают достаточно большими для того, что́ я мог бы туда положить, – поддразниваю я.
На это она с ухмылкой отвечает:
– Ладно. Оставь себе. Думаю, мне хватит тех, что остались.
Я заглядываю к ней в сумку.
– О, и правда. Тебе хватит. Полагаю, ты не будешь менять их часто, пока меня нет рядом.
Я дарю ей свою самую задорную улыбку и при виде розовеющих щек чувствую себя вознагражденным.
– Может быть. Но на самом деле одна только мысль о тебе сказывается на состоянии моего белья, и ты, пожалуй, задолжал мне несколько пар. Припоминаю, что две были порваны.
– М-м. Верно. Как я мог забыть? Странно, что твой отец не услышал всех твоих стонов.
У Оливии отпадает челюсть, а щеки вспыхивают ярче.
– А может, твоих. Помнится, ты был очень воодушевлен.
– Да, детка, очень. Ты делала для меня такие изысканные вещи, что мне хотелось ответить тебе тем же.
– Хм. Я вполне уверена, что у тебя получилось.
– Слушай, почему бы тебе случайно не оставить все это дома у своей матери? Если ты вернешься без них, обещаю, ни секунды не пожалеешь об утрате.
– Коммандос – это не для меня. Если бы речь шла о Джинджер…
– О боже! – восклицаю я, закрываю глаза и отворачиваюсь.
– Что? Джинджер великолепна!
– Если ты говоришь о такого рода штучках.
– О какого рода штучках?
– Ну, она просто… слишком блондинка, и слишком… много пластики, и такая вся… кошачья.
Оливия хохочет:
– Я думала, парням все это нравится.
– Некоторым – да.
– Ну, тебе-то тоже. Это очевидно. Тарин такая же, только у Джинджер есть индивидуальность.
– Ладно, раньше мне нравились такие девицы. А теперь я предпочитаю таких, как ты. Самых лучших. Все остальное в сравнении с тобой кажется дерьмом.
– Ну уж это для меня слишком – вызывать в твоем воображении образ дерьма без трусов.
– Давай не будем смешивать в одной фразе трусы и дерьмо.
– Ты первый заговорил о трусах и их отсутствии.
– О боже мой! Я уже этого не помню. Столько травмирующих слов было сказано с тех пор.
– Это было сорок пять секунд назад.
– Говорю тебе, я травмирован.
Оливия снова смеется, и на этот раз глаза ее радостно искрятся. Мне это нравится.