Смеркалось. Тишина в квартире иногда нарушалась телефонными звонками, но трубку Джоанна не снимала, продолжая неподвижно сидеть в кресле, в которое рухнула сразу после ухода Алессандро. Она корила себя за то, что рассказала ему о дочери. Скрывать свое сокровище столько лет даже от лучшей подруги и вдруг довериться!.. Кому? Человеку, который подспудно ненавидел ее всю жизнь! Ненавидел за то, что она была дочерью графа, за то, что полюбила другого… Интересно, что он задумал? Да ничем он больше навредить тебе не сможет, пыталась успокоить себя Джоанна.

Но охватившая ее тревога не отступала. Посоветоваться со Сьюзен? Стыдно ей, опытному адвокату, признаваться подруге в собственной глупости. Ну кто ее за язык тянул? Разве ей не были безразличны те оскорбления, которыми осыпал ее Алессандро? Да, ей удавалось никак не реагировать на них, пока он не подверг осмеянию ее чувство к Гленну. Попытавшись унизить ее, он совершенно случайно попал в уязвимое место. Любовь делает нас уязвимыми, подумала Джоанна. Вот и у нее, сильной и уверенной в себе, оказался свой нервный узел, вспомнила она об ахиллесовой пяте Гленна. Ночью он будет звонить, как ей разговаривать с ним в таком состоянии? Что же теперь делать? Может, предупредить по телефону семейство Адамсов, чтобы те получше охраняли Ирен? А вдруг там начнется паника, которая только навредит дочери?

Неожиданно в голове Джоанны возник образ Серджио Молинари. Ему не придется долго объяснять, что произошло. Он знает историю их отношений с Гленном, знаком с Алессандро. Если кто ей сейчас и нужен, так это именно он, человек, связанный с итальянской диаспорой. Единственное, о чем он не знает, — это о том, что у них с Гленном есть дочь.

Сделав усилие, Джоанна поднялась с кресла и подошла к окну. Ночная тьма спускалась на город, угрожая поглотить и растворить в себе дома и памятники, улицы и зелень парков. Но вспыхнули уличные фонари, неоновые рекламы, и город стал напоминать новогоднюю елку, опоясанную гирляндами огней. Тьма отступила в узкие закоулки, прижалась к стенам домов. Но в домах одно за другим загорались окна, свет которых отгонял тьму дальше и дальше, пока она не распласталась, словно укрощенный зверь, и не затаилась у подножия стволов деревьев. Джоанна включила в гостиной свет, прогнав темноту из комнаты и из собственной души, набрала телефонный номер Серджио Молинари и все ему рассказала.

Оказалось, трудно сделать только первый шаг. Разговор с Серджио придал Джоанне уверенности. В четверг она пришла к мысли, что должна и Сьюзен все рассказать.

— И ты столько лет скрывала от меня свою дочь! — с укором воскликнула Сьюзен со слезами на глазах, впервые обидевшись на подругу. Узнав о заявлении Алессандро, прозвучавшем как угроза, она сурово свела рыжие брови к переносице. — Забудь об этом, — решительно сказала Сьюзен Джоанне. — Он просто хотел тебя напугать. Если понадобится, я сама займусь его «правами».

Кроме того, Джоанна позвонила тетке в Бостон и рассказала ей о встрече с отцом Ирен, взяв с нее обещание не проговориться дочери.

Обеспечив себе и дочери защиту со всех сторон, Джоанна взялась за квартиру. В это дело она вложила душу, деньги и время. Полторы недели бригада рабочих под руководством профессионального дизайнера выполняла ее заказ. И квартира преобразилась на глазах. Теперь в ней появилась спальня Ирен, кабинет Гленна и просторная светлая мастерская, оборудование которой удовлетворило бы взыскательный вкус любого художника и конструктора.

Хлопоты по переустройству квартиры отвлекали Джоанну от беспокойных мыслей, а здоровая усталость способствовала крепкому сну без тревожных сновидений. Благодаря ночным разговорам с Гленном, она постоянно была в курсе его дел, ухитряясь при этом ничего не рассказывать о своих делах. Правда, однажды она проговорилась, что собирается поехать к дочери в Бостон, и теперь Гленн в каждом разговоре задавал ей вопрос, когда же она туда отправится.

— Обещаю, что ты узнаешь об этом первым, — смеялась над его нетерпением Джоанна. Ей удавалось сохранять в разговоре с ним веселый беззаботный тон, несмотря на внутреннее напряжение, в котором она продолжала жить после встречи с Алессандро.

Проходили дни, недели, а от Серджио не поступало никаких известий. Уже больше двух недель Джоанна не виделась со своей подругой. Сьюзен Скроуги пропадала все дни в суде. Адвокат, которого она рекомендовала Джоанне, взялся вести ее дело о разводе с Вителли, но почему-то ни разу не позвонил после этого.

Когда до приезда Гленна оставалась неделя, Джоанна решила, что выжидать дальше бессмысленно и пора ехать за дочерью. Что бы ни задумал Алессандро, разлучить ее с Гленном ему больше не удастся. Стоило ей утром принять такое решение, как вечером позвонил Серджио Молинари и, получив разрешение, приехал к ней домой.

— Я напросился к вам в гости, — стал объяснять, извиняясь, всегда застенчивый с женщинами Серджио, — потому что не хотел говорить с вами о малоприятных вещах по телефону.

Джоанна побледнела, но выдержка ей не изменила.

— Как насчет ужина? — гостеприимно предложила она.

— Нет, что вы, я ненадолго, — заверил ее Серджио и улыбнулся. — Вы ведь знаете мою жену. Самое большое счастье для нее это накормить меня. А ужин в нашей семье подобен ритуалу, который нарушать не дозволяется. Смешно сказать, из собственного ресторана я всегда ухожу голодным.

У него был вид огорченного медведя, мимо которого пронесли миску с медом. И, хотя внутри у Джоанны нарастала тревога, не улыбнуться, глядя на Серджио, не было никакой возможности.

— Тогда, может быть, чай или кофе? — спросила она.

— Нет, лучше я сразу перейду к делу, — серьезно сказал Серджио, когда они с Джоанной прошли в гостиную и сели в кресла. — Должен вас огорчить, хотя одновременно и обрадовать. Потому что Алессандро Вителли не будет предъявлять своих прав на дочь и даст вам развод без всяких претензий.

— Милый Серджио, я ничего не понимаю! — воскликнула Джоанна, уже готовая смеяться. — Вы сказали, что должны меня огорчить, а сообщаете радостную весть.

— Я подумал, что участие Алессандро в деле, которое чревато серьезным наказанием, вас огорчит. Вы ведь дружили с ним когда-то, и его судьба вам небезразлична. Я прав?

— Не знаю, что и сказать вам, Серджио. До определенной степени вы, конечно, правы. Я не способна забывать добрые дела и старых друзей. Но за последнее время я столько узнала об Алессандро Вителли, что он превратился из друга в совершенно чужого мне человека. — Джоанна задумалась. — Но я не желаю ему зла, даже если он продолжает идти по опасной дороге. Опасной для него самого в первую очередь. Он утратил талант истинного художника, данный ему от Бога, когда свернул с предначертанного для него трудного, но честного пути. И все-таки что он еще совершил?

— Он участвовал в делах международной мафии, похищавшей произведения искусства, в том числе шедевры мировой живописи, по заказам анонимных клиентов.

— Алессандро?!

— Да, он рисовал хорошие копии, которыми подменяли оригинал. Напрямую он был связан только со своим старым знакомым, Страччи, который и вовлек его в это дело. Ему Алессандро передавал копии и получал от него приличные деньги за работу.

— Господи! Неужели Алессандро так низко пал? — Джоанна уже забыла, как Алессандро пытался унизить ее во время их последнего разговора. — Но как вам удалось узнать об этом?

— Дорогая Джоанна, мир, увы, тесен. У моих друзей нашлись друзья, которые и провели свое следствие. Хотя этим делом давно занимается Интерпол и ФБР. Помните, где мы с вами увидели Страччи? Вот там Алессандро и должен был передать ему копию очередного шедевра, намеченного к изъятию, и получить деньги. Этому совершенно случайно помешал Гленн Холландс. Он пошел за мужчиной, который показался ему смутно знакомым, как он потом рассказывал. Гленн сорвал им сделку, и это вызвало беспокойство у заправил мафии, поскольку пришлось отложить намеченную операцию с кражей оригинала.

— И что же теперь будет?

— Ничего не будет, если, конечно, Вителли сам все не испортит. Подробности вам, Джоанна, не нужны. Мы предложили Алессандро вариант, как выйти из этого опасного бизнеса и не пострадать ни от бандитов, ни от правосудия. Разумеется, в обмен на обещание вести себя в дальнейшем достойно. Крепко мы с ним поговорили… — с довольной интонацией произнес Серджио.

— Надеюсь, Алессандро не пострадал… физически? — почему-то испугалась Джоанна.

— Обижаете, Джоанна! Никто его и пальцем не тронул. Достаточно было ему сообщить, что нам все известно о его делишках.

— Спасибо, Серджио, — дрогнувшим голосом сказала Джоанна. — Вы настоящий друг.

— Я всегда буду считать себя вашим должником, — заявил он, шумно сопя от смущения.

— Перестаньте, мой друг, — мягко сказала Джоанна, — вы мне ничем не обязаны. Я не хочу, чтобы вы так относились ко мне. И вообще, Серджио, может быть, нам пора перейти на «ты»?

— Согласен! — тепло улыбнулся Серджио.

В Бостон Джоанна летела словно на крыльях. Как всегда, семейство Адамсов встретило ее с радостью. Ирен поцеловала мать и убежала накрывать на стол. Софи, разумеется, не терпелось расспросить ее о ставшей легендарной личности Гленна Холландса, но прежде всего она по традиции начала ворчать:

— Ты слишком много работаешь, дорогая. Посмотри, до чего ты себя довела: побледнела, похудела. Тебе надо поменьше загружать себя работой и научиться отдыхать.

В одном Софи была права, за последний месяц Джоанна похудела. Из-за постоянного напряжения она забывала вовремя поесть, а поскольку рядом на работе не было Сьюзен, то и напомнить было некому.

— Были бы кости целы, а мясо нарастет, — рассеянно ответила племянница, с волнением думая о том моменте, когда она останется наедине с дочерью.

Больше месяца Джоанна не видела Ирен. Сегодня она показалась ей еще больше погруженной в себя, чем обычно.

— Ты ничего не говорила ей об отце? — тихо спросила на всякий случай Джоанна, пройдя следом за теткой на кухню.

— Мы же договорились, — обиженно ответила Софи.

— Спасибо! — Джоанна чмокнула в щеку постаревшую, но сохранившую остатки былой красоты сестру своей матери, с которой они были очень похожи. Те же тонкие черты лица и жгучие черные глаза на матово-белом лице. Даже в пожилом возрасте фигура Софи оставалась стройной, как у девушки. Ник Адамс всегда восхищался своей женой. — Почему я не такая красивая, как ты и мама? — со вздохом произнесла Джоанна.

— Перестань, пожалуйста, гневить Господа! Он дал тебе и красоту необычную, и ум, что большая редкость для любой женщины. Ты стала известным адвокатом, а я всего лишь жена и домашняя хозяйка.

— Софи, ты забыла, сколько прекрасных детей ты вырастила! Я уж не говорю об Ирен, для которой ты стала, по-моему, дороже родной матери, — возразила Джоанна. — Не знаю, как она отнесется к моему предложению переехать жить ко мне в Вашингтон. Хотя бы на время каникул. — Джоанна вопросительно посмотрела на тетю.

— Скорее всего, будет счастлива, — сказала, подумав, Софи. — Конечно, расставаться грустно. Но ведь мы с ней расстанемся не навсегда, — добавила она с многозначительной улыбкой.

— Что ты хочешь сказать? Выкладывай, — потребовала Джоанна, уже догадываясь, на что намекает тетка, и краснея.

— Не хочу загадывать, чтобы не сглазить, однако подозреваю, что скоро в твоей жизни произойдут перемены. Не надо краснеть, моя дорогая, ты заслужила личное счастье.

Софи нежно поцеловала Джоанну и повела ее в столовую, где все уже сидели за столом: во главе — Ник Адамс, по обеим сторонам от него — младшие сыновья, двойняшки, и дочь Джоанны Ирен.

Во время обеда Джоанна то и дело ловила на себе странные взгляды дочери, и сердце ее сжималось от беспокойства. Не выдержав, Джоанна вопросительно посмотрела на Ирен. В ответ та улыбнулась ей с такой нежностью, что у Джоанны отлегло от сердца.

За столом она приобщилась к семейным делам Адамсов, узнала о школьных успехах Майкла и Мэттью. Вместе с их родителями обсудила намерение подростков попутешествовать во время летних каникул. Когда застолье окончилось, Ирен повела мать в свою комнату и с таинственным видом, что заинтриговало Джоанну, вручила ей альбом со своими последними рисунками.

Джоанна с интересом всматривалась в лица, которые запечатлела в своем альбоме Ирен. Таким образом она приобщалась к новому кругу людей, с которыми познакомилась ее дочь за то время, что они с ней не виделись. Джоанна расспрашивала о некоторых, и Ирен с готовностью удовлетворяла ее любопытство, поражая мать тонкостью психологических оценок. Многие лица оставались в карандашных набросках. Среди них Джоанна вдруг увидела лицо взрослого мужчины, которое напомнило ей лицо Алессандро.

— А это кто? — насторожилась Джоанна.

— Не узнаешь? — спросила Ирен и смутилась. — Да, он у меня не получился. Внешность у него какая-то ускользающая. Его зовут Алессандро Вителли. Представился как твой муж. Но я ему не поверила, потому что слышала от Софи, что ты с ним давно развелась. Он показался мне странным. А правда, что он художник и у него открылась выставка в Вашингтоне?

— Правда, — сдержанно ответила мать. — Талантливым художником был когда-то… А где ты с ним виделась?

— Он ждал меня у школы. Сказал, что хотел просто посмотреть на меня. По-моему, он был чем-то сильно расстроен.

— Ты рассказала Софи о встрече с ним?

— Зачем? — спокойно возразила Ирен, совсем как взрослая. — Она бы наверняка переполошилась. Каждый день напоминает мне, чтобы я ни с кем из незнакомых мужчин не разговаривала. Да мы и говорили-то с ним не больше десяти минут, пока мои дядьки не подошли, чтобы вместе идти домой.

Дядьками Ирен называла Майкла и Мэттью, которым она на самом деле доводилась племянницей, что очень ее забавляло, так как разница в возрасте у них была всего три года.

— Знаешь, дополнительные занятия рисунком пошли тебе на пользу, — сказала Джоанна, чтобы сменить тему. — Видно, что рука у тебя стала более твердой. — Она закрыла альбом и отложила его в сторону. — Пойдем посидим в садике, — предложила она дочери. — Мне надо сказать тебе что-то очень важное.

Садиком называли здесь внутренний двор двухэтажного дома Адамсов. Здесь росли декоративные кусты и множество цветов: разноцветные бегонии, поздние сорта тюльпанов в окружении садовых незабудок, создававших ослепительно голубой фон. Среди клумб стоял гарнитур плетеной мебели.

Мать и дочь уселись на свой любимый диванчик. Ирен прижалась щекой к материнскому плечу и взяла ее за руку. Джоанну радовало, что дочь, вступив в трудный подростковый возраст, не утратила детской ласковости. Но сейчас она испытывала от этого известное затруднение, не зная, как сообщить дочери новость, которая может нарушить ее душевный покой.

Молчание затянулось.

Неожиданно Ирен, словно почувствовав нерешительность матери, отодвинулась от нее и напомнила:

— Ты хотела сказать мне что-то важное. — Она испытующе смотрела на мать голубыми, как незабудки, глазами.

— Это связано с твоим отцом… — нерешительно начала Джоанна.

— С Гленном Холландсом? — уточнила Ирен.

— Да.

— Ты говорила, что он погиб. Расскажи мне еще о нем.

— Ирен, твой отец жив и скоро приедет…

Джоанна увидела, как расширились зрачки Ирен, физически ощутила, как застыла от потрясения ее худенькая фигура.

— Жив? — почти беззвучно повторила Ирен и опустила глаза, прикрыв их длинными, как у матери, ресницами.

Испугавшись непонятной реакции дочери, Джоанна лихорадочно попыталась вспомнить себя в четырнадцать лет. Господи, как же она не догадалась?! Ирен, наверное, подумала, что Гленн их когда-то бросил.

— Боюсь, ты подумала сейчас не то, что было на самом деле. Будет лучше, если я расскажу тебе все по порядку.

Джоанна доверительно, как лучшему другу, рассказала Ирен историю своей любви.

Ирен слушала мать внимательно, не перебивая, и ее напряженная отчужденность постепенно проходила. Во время описания гибели яхты, на палубе которой стоял смертельно раненный, как тогда думала Джоанна, Гленн, в глазах дочери сверкнули слезы. Про следующие пятнадцать лет Джоанна распространяться не стала, а быстро перешла к событиям апреля. Глаза Ирен загорелись восторгом, когда она узнала, что Гленн звонит каждый день, расспрашивает о ней и с нетерпением ждет их встречи.

— И мы будем жить вместе, одной семьей? — замирающим от счастья голосом спросила она у Джоанны.

— Да, — не совсем уверенно ответила мать, вспомнив, что они с Гленном пока не женаты и ей еще только предстоит получить развод с Алессандро. — Если ты захочешь, мы будем жить вместе. — Джоанна произнесла эту фразу тоном клятвенного обещания. Теперь обратного пути у нее нет. Дороже всего в этой жизни любовь и доверие близких людей, подумала она, даже если ради этого придется отказаться от работы и связанных с нею честолюбивых замыслов.

Они чуть-чуть опоздали из-за пробок на дороге к рейсу, которым прилетал Гленн. Увидев его издали, Джоанна спросила Ирен:

— Ты не передумала?

— Нет, — весело ответила Ирен. От возбуждения у нее горели глаза и щеки.

— Тогда иди к отцу. Вон он там стоит. Видишь, оглядывается, ищет нас глазами.

Отойдя к газетному киоску, Джоанна смотрела вслед дочери. В свои четырнадцать лет Ирен уже была с нее ростом, а в ближайшие годы наверняка вырастет еще. Узкие бедра, пышные светлые волосы, спадавшие на плечи и спину, гордая осанка — такой дочерью можно гордиться. Джоанна улыбнулась счастливой улыбкой.

— Вы Гленн Холландс? — тоненьким от волнения голосом спросила Ирен, не дойдя до отца двух шагов.

Гленн резко обернулся, беспокойство на его лице сменилось растерянностью, а потом засияло ослепительной белозубой улыбкой.

— Ирен… дочка, — прошептал он. — Ты совсем взрослая девушка! — воскликнул Гленн, продолжая разглядывать дочь. — И красивая! — добавил он восторженно. — Будем знакомиться?

— Будем, — сказала Ирен, смутившись. Еще никто не говорил ей, что она красивая девушка. — Меня зовут Ирен Холландс, — гордо представилась она.

Слезы выступили на глазах Гленна. Он не знал, что Джоанна зарегистрировала дочь под его именем. Он отвернул голову, чтобы скрыть волнение, и спросил:

— А где мама?

— Я здесь, — отозвалась Джоанна, незаметно подошедшая к ним.

Гленн смотрел на нее с восхищением. Еще никогда она не была ему столь желанна, как сейчас. Летнее платье из легкой ткани кораллового цвета с широким серебряным поясом удивительно шло к ее каштановым волосам и серым глазам. Низкий вырез чуть приоткрывал высокую упругую грудь. Она выглядела сейчас ненамного старше дочери, одетой в похожее, только голубое, платье. Обе стройные, длинноногие, счастливые.

Гленн с любовью смотрел то на Джоанну, то на дочь.

— Здравствуйте, мои дорогие, вот я и вернулся.

Проходившие мимо люди не могли не обратить внимания на сияющее счастьем лицо высокого мужчины, обнимавшего за талии сразу двух очаровательных девушек.