Юра никогда не лгал маме, но утаивал. Он действительно не взял денег от родственника, но получил подарок и удовольствие, явившись на авторизированную дачу Городецкого, которую наскоком взятое золото превратило в подобие поселения руссов, в одну ночь возникшее на славянской территории. Там, за палисадом из заостренных бревен, прямо в комнате, затянутой новой алой парчой, отмечавшей место трагедии, автор вручил ему экземпляр своей первой книги. Оставалось только удивляться, кто и за какие деньги, в такой срок, переписал ее готическими буквами на настоящем пергаменте и переплел в телячью кожу с золотым тиснением, украшенную кованой золотой пряжкой с изумрудом, довольно внушительных размеров. Держа в руках эту потрясающей красоты вещь, Юра с трудом верил, что книжка-то - порнографическая. Она пахла ладаном, выглядела лет на триста и носила несомненные признаки высокого искусства. Внешне. Она была так красиво сделана и написана, что теперь ни единый владелец не посмеет изменить в ней ни буквы - из уважения к золоту и красоте. Золото и красота кусали себя за хвост, покрывая грязь и рождаясь из нее, это был вполне алхимический символ и - о, как это было красиво!

- А почему на книге нет имени автора? - спросил Юра.

- А какая разница, кто ее написал? - спросил автор. - Изумруд, между прочим, настоящий. Умный поймет, без всяких надписей. А дураку такую книгу в руках держать незачем. Поэтому и дарственной надписи нет, ты же не Саломасов.

- Ты делаешь подарки, как змий, - усмехнулся Юра. - Пресмыкаясь в пыли и глядя сверху вниз. Извини, я слабо помню текст. Там есть что-нибудь про добро и зло?

- Если твоему внуку захочется продать камень, - сказал родственник, - он взломает оправу и прочтет изнутри количество каратов и вес оправы. Нет добра и зла вне того, что делает нас счастливыми или несчастными. Пусть он будет счастлив, я бы на его месте так и сделал.

- Тебе мало меня? - улыбнулся Юра. - Ты собираешься искушать и моих внуков?

- Я искушал и твоих прадедов, - без тени улыбки сказал дальний родственник. - Я не написал и никогда не напишу ничего, чего люди бы не знали и так. Я просто надраиваю зеркало до блеска, вот что я делаю. Ты же не спрашиваешь, кто отшлифовал камень и сделал оправу? Никто ведь не знал какого-то Фаберже, пока безымянные мастера не изготовили для него миллион побрякушек. Я сделаю миллион книжек сам, - очень звонких побрякушек, никто и не заметит, что они из золота. И не надо. Тогда мое имя можно будет ставить и на пачках оберточной бумаги, все равно купят - вот что мне надо.

- Все это можно выразить одним словом: “промоушн”, - усмехнулся Юра. - А это, - он взвесил в руке фолиант, - рекламный буклет. Не волнуйся, я его всем покажу. А в целом, у тебя неплохо получается.

- Спасибо, - скромно сказал родственник. - Прошу к столу.

В большой комнате с голыми каменными стенами стоял длинный стол, два шведских кресла с высокими спинками, и больше ничего. Но гостя ждали, и стол ломился от яств. За столом прислуживала грязненькая белокурая девушка совершенно уличного вида.

- Где ты ее взял? - шепнул Юра.

- Ну, это мой секретарь, - ответил хозяин.

Выбор вин свидетельствовал о наличии некоторого опыта, - впрочем, вина, вместе с яствами, возможно, были просто заказаны в ресторане при консультации менеджера. То, на что раньше требовались годы воспитания хорошего вкуса, сегодня делалось щелчком пальцев - было бы чем платить - за вкус и за цвет.

- Не верь, что мясо надо запивать сухой кислятиной, - поучал хозяин. - Эту манеру придумали в салонах, специально для того, чтобы потом всласть упиться портвейном и мадерой с корабликом. Сбросив кринолины и панталоны. Любое мясо надо запивать винами крепкими и сладкими, а без мяса нет ни застолья, ни подстолья.

- К шашлыку, говорят, нужен и уксус и сухое вино, - заметил Юра, с удовольствием поглощая утку по-пекински.

- Никаких специй, ничего не надо к хорошему мясу, кроме мяса, - категорически сказал сотрапезник. - Оно само лезет на шампур и конвульсивно скользит по пищеводу, только глотать успевай. А вина должны быть настоящие, из Южной Европы.

- Говорят, портвейн из Массандры... - начал Юра.

- Был, - перебил его родственник, вытирая жирные пальцы белоснежной льняной салфеткой. - И пил. И видел, как их делают, но туристам не показывают. Если бы князь Голицын научился делать настоящие вина, то его предприятие бы не захирело, задолго до революций. Он подарил Массандру императору, но даже под такой “крышей” завод все равно сдох. Теперь там показывают несколько старых бочек, которые не успели спалить большевики в своем бронепоезде, и портрет старого дурака. А вино гонят индустриальным способом в другом месте, на бурячный сахар отнюдь не скупясь.

- Тебя что, португальцы наняли делать антирекламу? - усмехнулся Юра.

- Я онтологический партизан, - сказал родственник, нюхая янтарный кристалл мадеры из воздушной прозрачности бокала. - Я похаблю бескорыстно все, до чего могу дотянуться, пускаю его под откос. А до чего не могу - похаблю еще сильнее, поскольку виноград зелен, по определению.

- И как же ты получаешь удовольствие от жизни? - удивился Юра.

- Меняя приоритеты, вот как, - ответил родственник. - Я же человек твердых принципов. Я буду пить портвейн “три семерки” и нахваливать, если этот портвейн - мой. Быть господином своих оценок - значит уметь извлечь кайф из любой ситуации и стать великим кормчим своей судьбы. Как Мао.

- Как кот, который целый день орет, лежа на своих яйцах, но не встает из принципа, - усмехнулся Юра.

- Кот - правильное имя для создания гибкого и независимого, которому чужды сантименты, - раздумчиво сказал родственник. - Он крепко держит свои яйца в своих когтях. И даже если пьет горькую - плюет в чужую чашу с “порто”. Прямо в ее буржуйскую харю.

- Да ты сам буржуй! - Юра возмущенно развел руками с утиной ножкой и бокалом. - А это твое гнездо.

- У меня нет гнезда и никогда не будет, - ответил родственник. - Это дом Городецкого. А духи небесные не вьют гнезда и не кладут яиц. Но есть особенная сладость в том, чтобы наложить в чужое гнездо. Хочешь, наложим на ковер после обеда наложницу?

- Твоя секретарша выглядит так, как будто только этим и занимается, - заметил Юра.

- У нее чистые руки! - возмутился родственник. - Они никогда не голосовали. И не держали ничего тяжелее моего хвоста и рогов.

- Откуда ты ее переманил? От Лимонова? - осведомился Юра.

- Никакому Лимонову и не снились такие члены партии, - важно сказал родственник. - Она прямой потомок Берии, Агаты Кристи и Моше Даяна. А глаз, как у орла.

- Хороший набор, - согласился Юра, - но причем тут Моше Даян?

- Она антисемитка, - доверительно сообщил родственник, - а если бы Моше не был антисемитом, он бы не втянул евреев во все это военное дерьмо. Жили бы себе, как греки на Крите, среди оффшорных компаний, и добра б наживали.

- Ты это брось, - строго заметил Юра. - Ты не вздумай выступить с такими заявлениями. А то быстро угодишь в какой-нибудь Бухенвальд, и книжки твои на костре сожгут.

- Их и так сожгут, - меланхолично ответил автор, - когда разберутся, что почем. Но рукописи не горят, а поднимаются из пепла, возрастая в цене. И я продам их дуракам по второму разу, в другом месте, когда спалю за собой это гнездо.

- Дураки ведь не держат в руках твоих книг, - саркастически напомнил Юра.

- Они быстро умнеют, подержав, - ответил родственник. - Порнография и философия, это ведь палка о двух концах, которой вышибают дурь, если нет мозгов. Через мистерию черного эроса человек постигает таинство обоюдной ненависти мужского и женского начал. И истина делает его свободным.

- Ну, ты изощренец, - уважительно сказал Юра.

- Я ниже всякого презрения, - согласно кивнул изощренец. - Я с высоты своего бордюра заглядываю под юбку так называемой любви, прозревая всю ее низость. Ее притяжение понуждает индивида предавать себя и священный принцип самости ради воспроизводства бездуховных плебеев.

- Это у тебя такой черный юмор или такой светлый эгоизм? - с любопытством спросил Юра.

- Всякий, кто хоть сколько-нибудь дал людям, был божественно-эгоистичен душой, живя ради своих лучших интересов, - ухмыльнулся родственник. - А я гомофил, и намерен дать им много.

- Хватит. Я сыт по горло, - сказал Юра, отставляя бокал. - Вообше-то, я курю редко, но сейчас сигара была бы очень к месту.

- Ну, тогда устраивайся и подожди айнмомент в кабинете, - хозяин кивнул в сторону стрельчатого дверного проема. - Там ничего еще нет, кроме камина и двух кресел. Но что еще надо к хорошей сигаре?

Когда родственник вернулся с ящиком сигар, размером чуть поменьше ящика для плотницких инструментов, Юра стоя просматривал листок, взятый им с каминной полки, у ног его повиливал джинсовый зад внучки Берии, подбрасывающей в огонь сосновые поленья. На листке было написано:

Игрок Дагинея и Бог Смерти

Каменные сердца. Трубя кровью в кругу камней, слон умер. Стал черными точками в желтых глазах Судьбы. Среди проституток, воров и безжалостных нищих. Муха влетела в грязный притон, где игрок Дагинея бросает слоновые кости.

- Ты надоел, - сказал игрок Дагинея, пытаясь прихлопнуть муху, - лети к выгребной яме.

- Твоя жизнь и есть выгребная яма, - сказал Бог Смерти, - в жизни не видел такого дерьма, как ты.

- Жизнь воняет, - сказал игрок Дагинея, - но мне нравится этот запах. - И сгреб выигрыш.

Одноглазый вор заскрипел зубами. Проститутка хихикнула, учуяв радость ножа.

- Вдохни, - сказал Бог Смерти, - и отдай мне дыхание жизни.

- Ты сказал, - ухмыльнулся игрок Дагинея, - а теперь, попробуй, возьми. - И, вдохнув запах волос проститутки, выдернул из них шелковый шнур и повесился на потолочной балке. Дыхание жизни замерло, запертое в его груди.

- И долго ты так провисишь? - ухмыльнулся Бог Смерти, кружась перед его синим лицом.

- Пока не закончится нить Времени, - молча сказал Дагинея, - я буду сучить ее своими ногами. Мгновение без Смерти - это Вечность. Я связал тебя в этом мгновении, Смерть.

И Бог Смерти неподвижно сел у ног Дагинеи.

Умирающий слон встал. Охотник опустил занесенное копье. Птичка поперхнулась проглоченной бабочкой. Зарыдали наследники.

Прекратились войны. Родились монстры. Рыбаки утопились в море и молча смотрели на бессмертных рыб. Ни одно дерево не упало в лесу. В тишине кружились черные точки в гаснущих глазах Судьбы.

И загрохотал гром, и раздвинулись синие тучи, явив лик синего Шивы.

- Оставь его, - бросил вниз Шива, - иначе все погибнем. Брось этого гада, мы возьмем его в следующий раз.

И муха, жужжа, взлетела с посиневшей ноги Дагинеи.

Что такое Время? Что такое шнурок с волос проститутки? Он лопнул, и Дагинея свалился среди окурков и перевернутых чашек.

Что такое Время? Где оно? Никто ничего и не заметил. Игрок Дагинея снова бросает кости в кругу проституток, воров и безжалостных нищих.

- Что это? - спросил Юра.

- А, это так, - махнул рукой родственник, усаживаясь в кресло. - Пришло в голову, вот и набросал. Воткну в какой-нибудь роман, не пропадать же хорошему анекдоту.

- Ты бы меньше разбрасывался своими мыслями, - вдруг сварливо сказала внучка Берии, - а то я когда-нибудь разожгу ими камин.

- Природа обновляется огнем, - наставительно заметил автор, - а мои мысли летают на крыльях ветра.

- Так что же такое время? - спросил Юра, закуривая золотую кубинскую “корону”. - И где оно? Даже если совершенно безвозмездно, при чем тут блядский шнурок?

- Память о том, что было, мы называем Временем, - ответил родственник. - И в ней храним все время во вселенной. Память, подобно хронометру, фиксирует процесс, происходящий в нем самом. Время начинается вместе с человеком. Вне человека вселенная феноменов не существует, а только ноумены вне времени. Фикции, с точки зрения человека.

- Хорошая позиция, - кивнул Юра, покуривая сигару и неожиданно получая от этого удовольствие. - Чего я не хочу, того и нет. Это индусы придумали?

- Это никто не придумывал, - ответил родственник, - потому что это так и есть. Это знали всегда, все, кто вообще умеет думать. Никто не слышит шум дерева, упавшего в глухом лесу. Поэтому оно вечно стоит или вечно лежит, пока не придет наблюдатель.

- Может, его и нет? - псевдозадумчиво спросил Юра, которого забавлял этот разговор.

- Оно есть, как ноумен, - родственник поднял вверх палец и с удивлением на него посмотрел. - Как фикция твоего сознания, полагающего, что где-то такое дерево должно быть. И оно начинает быть, вместе со своим прошлым и будущим, как только ты споткнешься о него ногой или лбом. В этой точке спотыкания, точке настоящего, существует мир феноменов. Из него человек выращивает свою вселенную и рвет с нее плоды, а потом жалуется, что кто-то подсунул ему червивое яблоко.

- А можно ананас? - спросил Юра в пространство.

- Ананас! - произнес родственник. И через несколько мгновений в пространстве, освещенном розовыми отблесками камина, появилась белая рука внучки Берии с огромным золотым ананасом в ней.

- Вот так работает эта машина, - удовлетворенно сказал родственник, - а попробуй-ка, закажи ананас на Луне?

- Никто тебя и не услышит, - кивнул Юра, принимая ананас и не зная, что с ним делать.

- Вселенная без человека, это застывшая глыба льда, где ничего не происходит, - сказал родственник. - Там и времени-то нет, не то, что ананасов. Но мы постоянно умудряемся извлечь оттуда совершенно ненужные нам вещи. Или выращиваем дерево, специально, чтобы на нем повеситься. Умоляю тебя, Юра, ешь ананасы, рябчиков жуй и вообще... - он поглядел на выразительный зад внучки, которая помешивала кочергой в камине. - Только не заплывай за буи и не набросай мне тут кукушкиных яиц.