Глава 26
По узкой дороге меж кукурузных полей двигался колесный танк, за ним — бронеавтомобиль, далее — два грузовика, еще один легкий танк и бронеавтомобиль замыкали колонну.
Колонна двигалась от железнодорожной станции Скотоватая к поселку Новый Крест, где располагался натовский пост, контролирующий семь населенных пунктов района, дороги и железнодорожный мост. В одном из грузовиков, маркированном красными крестами, были медикаменты и питьевая вода, в другом — боеприпасы для станковых гранатометов и осветительные ракеты. Расстояние от станции до поста равнялось одиннадцати с половиной километрам.
Было около полудня, палило солнце, высоко в небе кружилась пара канюков, ничего не было видно, кроме армейских автомобилей, и не было слышно ничего, кроме гула их двигателей. Вдруг грунтовка вспучилась под колесами двух передних машин, взрывом бронеавтомобиль развалило на куски, горящий танк сбросило с дороги. В ту же секунду из зарослей кукурузы ударили реактивные гранатометы, две замыкающие машины вспыхнули, но кинжальный огонь не прекращался, пока горящие обломки не взлетели в воздух.
Из кукурузы выскочили люди в сером и метнулись к грузовикам, водители пытались бежать, но их мгновенно пристрелили. Человек, командовавший атакой, отдал короткие распоряжения. Один из боевиков прыгнул за руль автомобиля с красными крестами, остальные шестеро набились в кабину и встали на подножки. Грузовик, ломая кукурузу, рванулся в сторону лесополосы, разделяющей поля. На дороге взорвался фургон с боеприпасами, в небо взлетел фейерверк осветительных ракет, вспыхнули посевы по обе стороны дороги. Грузовик, преследуемый огнем, остановился у лесополосы, команда распахнула двери фургона, в зарослях пыльных акаций заржали лошади.
Расшвыривая ящики с водой и медикаментами, бойцы выгрузили шестнадцать небольших картонных упаковок, коновод поглядывал через плечо, удерживая испуганных лошадей.
Упаковки загрузили в брезентовые мешки, укрепленные парами в задней части седел, команда разобрала лошадей и вышла по другую сторону посадки, оставляя за спиной горящее поле и горящий фургон. Перед ними был участок холмистой степи, пересеченный руслом высохшей речки. Они свели лошадей вниз, прыгнули в седла и погнали галопом — в сторону следующей лесополосы.
Таков был метод ведения кавалерийской войны в 21-м веке. Обычные методы партизанской войны были неприменимы в этой густонаселенной и открытой местности — любой точки можно было быстро достичь по широко разветвленной сети дорог, и все контролировалось с воздуха. Моторизированные патрули выдвинутся к месту атаки через 10–12 минут и начнут прочесывать местность — вдоль дорог. Вертолеты поднимутся в воздух через 5–7 минут, они будут расстреливать каждую машину в радиусе 10–15 километров от места атаки и каждую группу людей, которая им покажется подозрительной. Жизнь в окрестных селах замирала, когда в воздух поднимались вертолеты — никто не высовывал носа из-под крыш. Но ни один внедорожник не мог преодолеть частокол лесополосы, через который легко проходил кавалерист, или преследовать его через изрезанную оврагами местность. Через минуту после полдня лесопосадки начинали отбрасывать густую тень, и очень непросто было рассмотреть в ней цель с воздуха. А услышав гул двигателя, всадники укрывались под кронами деревьев и становились невидимы вообще. Это была тактика полевой лисы, которая уходит в лесополосу, где ее не может преследовать гончая между деревьев, укрывается под деревьями от канюка в небе и от взгляда охотника с ружьем, оставляя лесополосу — между собой и охотником. Так лиса умудряется выживать в густонаселенной врагами местности, где на каждом шагу ее подстерегает опасность. Но никакая лиса не способна выжить, если у нее нет логова. Основной задачей отходящей группы было уйти броском из зоны прочесывания, после чего залечь и ждать темноты. А в темноте было уже намного легче ускользнуть в свое логово. Вспомогательной задачей было двигаться по заранее проложенному маршруту, не приближаясь к дорогам и избегая каких бы то ни было встреч. Они не могли допустить, чтобы противнику вообще стало известно о существовании кавалерийского метода. Поэтому каждый, кто мог встретиться им на пути — мог встретиться им на свою беду. Лисы с автоматами были серыми, как лисы, поскольку пятнистый камуфляж в этой местности мог охранить их не более, чем гиену — на улицах города. Каждый ствол был обмотан серой марлей, что затрудняло его идентификацию на расстоянии, каждый ствол был упрятан под серую или коричневую ветровку, ни один предмет одежды бойца не повторял покрой одежды другого бойца, их головы покрывали селянские кепки и мятые бейсболки — случайный встречный мог бы и не опасаться за свою жизнь, если у него хватило бы ума бросить взгляд издалека и отвернуться.
Логово серых лис находилось на достаточном удалении от охотничьих угодий.
В тридцати километрах от места атаки поля заканчивались и переходили в редкое полесье, еще через десять километров полесье переходило в лес настоящий, не слишком дремучий, но достаточный, чтобы упрятать в стороне от большой дороги небольшой дачный поселок, привольно раскинувшийся меж высоких сосен. В мирное время здесь строились нувориши из ближайшего индустриального центра на манер цивилизованных европейцев. Усадьбы располагались неблизко, на больших участках, и не имели ничего общего с дачными домиками простых трудящихся. Но поселок числился дачным, а потому не был охвачен административным делением и отмечен на картах. Он даже не успел получить названия — в силу своей молодости, но уже успел стать заброшенным — силой социальных потрясений. Накануне войны часть скоробогатеев бросила дачи и сбежала подальше и от этих дач, и от этой страны. Другая часть, подальновиднее, продала дачи за бесценок — и кто-то их купил. Теперь этот некто владел половиной усадеб — юридически — и являлся полновластным хозяином поселка — фактически. Съезд с трассы на дорогу, ведущую к бывшему убежищу миллионеров, был завален деревьями, упавшими то ли от ветра, то ли от взрыва, сама дорога — если бы кто-то наткнулся на нее, бродя по лесу — выглядела так, как если бы ею не пользовались уже много лет. Однако большинство усадеб были обитаемы, но явно служили жилищем насельникам скромным и нелюдимым, а неявно — логовом серых лис.
Глава 27
- Кто-то атаковал конвой, который шел в Новый Крест, — сказал человек с густой черно-седой бородой. — Ты ничего не знаешь об этом? Тот, к кому он обращался, пожал плечами.
- Понятия не имею. А действительно ли — атаковал? Может, они просто наткнулась на старую мину?
- Два танка, две бронемашины и два фургона не могли наткнуться на старую мину.
- А что вез этот конвой?
- Индивидуальные пакеты, воду, осветительные ракеты.
- Ерунда. Кого-нибудь из нападавших убили? Отловили кого-нибудь?
- Нет.
- Ну тогда это проделки деда Мороза.
- Новый год еще далеко…
- А дед Мороз близко.
- Надо найти этого деда Мороза, — жестко сказал бородатый. — И я поручаю это дело тебе.
- Зачем?
- Затем, что он напал на американцев. А у нас с американцами договор.
- Кто договаривался?
- Я договаривался. Руководство договаривалось.
- 0 чем? Вы что, им путевку в санаторий продали?
- Причем здесь санаторий? — повысил голос бородатый. — Никто не может действовать на нашей территории без нашего ведома. Тем более — так действовать.
- А как он действовал?
- Он перебил всех, а там было двадцать человек, добил раненых.
- Вот упырь, при таком-то количестве перевязочного материала,
- удивился собеседник. — А головы он с собой не забрал? Бородатый стиснул зубы.
- Ты получил указание?
- Нет. Что я должен делать, конкретно?
- Установить личность, установить состав группы, установить место дислокации группы, тебе что, объяснять надо?
- Что делать с дедом Морозом?
- Убить.
- А почему не договориться?
- Если мы станем с ним договариваться, то американцы не станут договариваться с нами, неужели непонятно? — раздраженно ответил бородатый. — Когда ты работал в розыске, ты был более понятлив.
- Теперь я понял, — собеседник качнул лысой, ястребиной головой.
- Ну, так работай. Найди и кончи организатора, остальные сами разбегутся.
Они выбрались из бункера на поверхность и пошли к заводским воротам. Бункер находился на территории небольшого завода, на окраине города, и был построен впрок, как бомбоубежище — так никогда и не востребованное. Как оказалась невостребованной вся военная машина страны — ее просто выключили, одним поворотом переключателя, когда война свалилась на голову североатлантическим звездопадом, - чтобы мягче было приземлиться войне. Как оказалась невостребованной до того и вся военная машина империи, построившей бункер, строившей авианосцы — и развалившейся оттого, что не было гвоздя - все гвозди ушли на распинание себя перед лицом общечеловеческих ценностей.
Лысый ястреб сел в свой дряхлый драндулет и вырулил на главную улицу города — здесь шел пир горой. Сюда, в бывшую индустриальную столицу бывшей суверенной страны, слетелись стервятники со всей Европы и из-за океана — здесь было чем поживиться. Контракты, контракты, контракты — это слово вспыхивало, как заклинание в неоне казино и баров, на вывесках маклерских контор и на лбах прохожих. Дармовой уголь, металл, электроэнергия, но самое главное — драгоценные метры и сантиметры нефтегазовой трубы, которыми торговали законные правительства этой страны — по одному, на каждый сантиметр трубопровода, и по два, на каждую букву закона. Теперь этот город охраняли пуще Форт-Нокса, теперь здесь жили две породы людей — MP и VIP, этот город был самым большим в мире рабским рынком, но рабы не допускались в центр, их скупали на периферии.
За пределами города грызлись между собой политические группировки, национально-освободительные движения, патриотические фронты, наемные армии и банды, и акции каждого из торгующих правительств зависели от перевеса сил. Дядя Сэм со своей голубой подругой мудро управляли ходом гражданской войны, не давая ей вспыхнуть и спалить весь свинарник, но и не позволяя ни одной свинье загрести под себя все корыто. Дядя Сэм с удовольствием загреб бы все под себя — но из-за бугра выглядывала одна из голов российского орла, пока другая висела пьяной, и следовало сохранять миротворческие приличия — чтобы не склюнули сдуру цилиндр.
По всей стране были натыканы военные базы, посты и блокпосты, образуя сеть, по которой текло влияние то к одной, то к другой из враждующих сторон, ни Вашингтон, ни Брюссель не могли придумать ничего нового, сценарий был давно отработан в Югославии, но там брать было нечего, а здесь — очень даже было чего.
Руля на своем драндулете в потоке «мерседесов» и «хаммеров» и через каждые три минуты предъявляя аусвайс, лысый ястреб размышлял: как неглупый, в принципе, народ мог вляпаться в такое дерьмо? И размышляя, был вынужден с прискорбием признать — так же, как он вляпывался всегда, от царя Гороха. Сколько раз уже били его по башке, но он так и не понял, что любая власть — плохая. И что до тех пор, пока он будет искать хорошую власть — его будут бить по башке. Потому что плохая власть опирается на его башку, когда свергает еще худшую власть - но сама не становится от этого лучше. Красные сменяют белых, желто- голубые — красных, оранжевые — желто-голубых, и каждая власть всласть пинает его, дурака, каблуком в темечко — и приходя, и уходя.
Теперь он дождался звездно-полосатого на свою дурную голову, теперь он будет воздыхать в сторону бело-красно-голубого, как о спасителе, и дождется.
Он дождется, что двуглавый и белоголовый схватятся и будут топтаться на его голове, и так уже вбитой в землю по самую маковку, пока от нее вообще ничего не останется. Он так и не понял, и уже не поймет, что только тогда мог бы вздохнуть по-человечески — если бы сам оперся о голову власти. Если бы сделал ее безвластной — просто исполнительной структурой, не издающей и не имеющей права издавать ни закона, ни звука. Просто исполняющей писанное на бумаге, раз и навсегда писанное — и никаких корректив. Какие могут быть коррективы? Сущность юриспруденции не изменилась со времен римского права, а человек, в сущности, не изменился за последние двадцать тысяч лет. Чем его не устраивает — не убий, не укради, не выбей глаз ближнему? Повторите эти заповеди на всех уровнях — политическом, экономическом, социальном, бытовом — и вы будете иметь свод законов на все случаи жизни, вплоть до того, как и в каком случае глаз ближнему надо таки выбивать. Не трогайте ничего в этих законах — и не надо будет никому выцарапывать глаза. Все революции, все кровопролития, вся несправедливость в мире - оттого, что одни люди пишут законы для других людей, а потом третьи люди переписывают эти законы для тех же самых людей.
«Что? — размышлял лысый ястреб, расклевавший не одну дюжину голов. — Что вращает эту кровавую мясорубку? — И с величайшим отвращением был вынужден признать, что фактором нестабильности, раз за разом смещающим центр тяжести, является сама возможность опереться на голову демоса — фактор демократии. Народ не может опереться на собственную голову — за него это всегда делает кто-то другой, тот, кто умнее народа. Весь так называемый социальный прогресс сводится к борьбе тех, кто умнее, за голову народа — на которую можно опереться. Но кто эти — те? Они невидимы, они — глас народа, их невозможно назвать по именам. Они неуязвимы, являясь язвой на теле самого человечества, больного этой язвой. Из мясорубки не было выхода — кроме как в виде фарша. Лысый ястреб усмехнулся — он не хотел быть фаршем.
Глава 28
- We all live on the yellow submarine, — тихо пропел он в трубку.
- О! — Сказала Таня. — Сколько?
- Отсюда и до луны. Плюс красный дракон.
- Сколько ты хочешь?
- Баш на баш.
- Сто тысяч башей пополам?
- Без проблем.
- Отсчитай семнадцать плюс единица.
- Сделано. Место встречи изменить нельзя?
- Нельзя. И прими меры.
- Я их всегда принимаю.
Ночью он сидел у лесного озера и смотрел на отражение луны в воде, о том, что машины движутся к точке передачи, ему сообщили по рации десять минут назад.
Песок тихо заскрипел под колесами, на берег выползла серая Танина «Нива» с синими заслонками на фарах. Вслед за ней подтянулся потрепанный микроавтобус «УАЗ», за ним — зеленая «Нива», инкассаторский вариант. На первый взгляд было незаметно, что машина охранения - бронированная. Он усмехнулся: детские игрушки для мирного времени, никакая инкассаторская бронезащита не удержит пулю из крупнокалиберного пулемета.
Дверцы тихо хлопнули, в свете луны появилась Таня и покупатель, охрана клиента затаилась в машинах, чуть приспустив стекла: профессиональная скромность! Но его бойцы сидели на деревьях с бронебойным оружием в руках, и предосторожности клиента ничего не стоили. Впрочем, клиент и сам это знал, однако — этикет есть этикет. Упаковки, взятые у американцев, были вскрыты, клиент открыл стальной чемодан.
Пока покупатель с помощником пересчитывал тубусы, заполненные желтыми таблетками и красными капсулами, перекладывая их в простые джутовые мешки, а Берта с помощником пересчитывала нежно разрисованные, похожие на французские акварели евро, они отошли с Таней в сторону.
- Никак не возьму в толк, — сказал он, — зачем штатникам столько «колес»?
- Ты что, действительно не понимаешь?
- Нет.
- Они их продают, — Таня усмехнулась. — Но с тобой дело иметь намного выгодней.
- Конечно. Но ты намекни клиенту, что на этом товаре — ведро штатовской крови, пусть имеет осторожность.
- Он имеет осторожность. А весь этот товар делают в Латвии.
- Я видел надписи на упаковках.
- И ничего, кроме надписей, на нем нет. Американцы покупают или крадут его там же, где и любой другой торговец, — она усмехнулась, - кроме тебя. Весь товар, который ходит здесь, произведен в одном месте, его невозможно отследить до военной базы. Если, конечно, ты не хранишь накладных.
- Не успел оформить бумаги — контрагенты умерли.
- Земля им пухом.
- Земля им рваным цинком и битым стеклом. Черт с ними, у меня есть просьба к тебе.
- Давай.
- Мне нужна пара автомобилей, любых автомобилей, но с документами и номерами из другой области.
- Какой области?
- Подальше отсюда, Житомирской, например.
- А имя владельца?
- Пусть будет какая-нибудь контора, какой-нибудь склад резиновых изделий № 13.
- Сделаю.
- Спасибо. Ты же не собираешься возвращаться назад с ними? - он кивнул на уже заканчивавших технологический процесс клиентов.
- Конечно, нет.
- Тогда — шашлык, коньяк и роскошь человеческого общения, идет?
- Идет.
Около полутора часов спустя они расположились под звездным небом во дворе усадьбы, мангал отбрасывал красные блики на их лица, вкусно пахло жареным мясом.
- Нет больших жлобов, чем американцы, — сказала Таня. — Они умудряются брать деньги даже у тех, против кого воюют. Как такие люди сумели завладеть половиной мира?
- Так же, как они завладели красненькими и желтенькими, — усмехнулся он, помешивая угли. — Купили или украли. Они вложили деньги в оранжевые витамины для нашей революции, теперь получают дивиденды от метамфетаминов для нашей войны.
- Это не было нашей революцией и это не есть наша война, — сказала Берта.
- Зато «колеса» — наши! — расхохотался он.
- Это единственное, что есть нашего в этой стране, — заметила Таня.
- Да ладно вам обоим! — он взял пару шампуров и вручил женщинам по шашлыку. — У меня две дырки в голове, за патриотизм, — он взял шашлык себе. — Плевать мне и на эту страну, и на любую другую, так же, как и вам. Но народ этой страны, включая и нас с вами, сам поджег свой дом с четырех концов. А то, что американцы спички дали — так не надо было быть идиотами и хвататься за спички, плюнуть надо было и на синих и на оранжевых.
- Ты не был идиотом, — усмехнулась Берта.
- Я идиот уже потому, что родился в этой стране, — ухмыльнулся он в ответ. — В какой еще стране нищий народ стал бы защищать интересы «синего» или «оранжевого» барина — даже не за бутылку водки, но ценой своей головы? Собаке — собачья жизнь, — он впился зубами в истекающее горячим жиром мясо.
Из темноты к свету вышел смуглый юноша лет шестнадцати и сказал, сверкнув белозубой улыбкой:
- Там Лётка рожать начала.
- О! — он отложил свой шашлык и вскочил на ноги. — Пойдем, посмотрим?
Когда они вошли в конюшню, там уже сгрудились вокруг рожающей лошади четыре человека — благообразный старик в белом, клеенчатом фартуке и трое крепких, бритоголовых молодых людей. Показалась голова и две болтающиеся ножки, Летка напрягла живот, вздохнула, и вот — маленькое живое существо выскользнуло в мир и, поддерживаемое руками старика, встало на миниатюрные копытца, поводя раскосыми, несфокусированными еще глазами, у игрушечной кобылки была нежная серая шерсть и белые волосы.
- Имя? — громко спросил старик. Присутствующие озадаченно переглянулись.
- Берта! — сказал от двери смуглый юноша. Все расхохотались.
- Ты не против? — спросил старик. Берта покачала головой:
- Не против.
- А хозяин не против? — еще раз спросил старик. Хозяин против не был.
- Нарекается Бертой! — сказал старик и подсунул новорожденную к ищущим ноздрям кобылы — облизать.
- Это — настоящая венгерская принцесса, — сказал он Берте, когда они вернулись к своим шашлыкам, — я дарю ее тебе. Теперь ее полное имя — Берта-Лотта Холо-Мештерхази.
- Спасибо.
- Это королевский подарок, — заметила Таня. — Таких лошадей рождается пара тысяч в год во всем мире.
- А людей — десять миллионов, — ухмыльнулся он. — Большинство из которых не стоит навоза от нее. А от этой кобылки даже навоз — большая ценность. Береги ее.
- Буду беречь, — кивнула Берта. — Она очень красивая.
- В отличие от человеческих младенцев, — он ухмыльнулся еще шире. — Ни одно живое существо не рождается на свет таким отвратительным, как человек, - он расхохотался, — который становится, по мере взросления, еще гаже.
- Отчего ты так не любишь человеческих младенцев? — спросила Берта.
- Оттого, что я слишком много видел их, завернутых в газету и выброшенных на помойку, — переставая смеяться, ответил он.
Глава 29
- Я кончил деда Мороза, — сказал лысый.
Бородатый любил забираться под землю, но на этот раз они прогуливались по живописному берегу лесного озера.
- Как ты на него вышел?
- Через агентуру.
- Ты, конечно, не сообщишь мне имена своей агентуры?
- Конечно, нет.
- Что он за тип?
- Ничего особенного. Бывший прапорщик внутренних войск. Сам родом из Житомира, но служил здесь, в Горловке.
- В зоне, что ли?
- Точно, в зоне.
- А что за бригада?
- Сборная бригада. Состав менялся от акции к акции — бандюки, в общем.
- Гастролеры?
- Гастролеры. Но здесь он набрал в группу еще и местных, бывших сослуживцев.
- Как ты можешь быть уверен, что он — дед Мороз?
- У меня есть вещественные доказательства.
- Где они?
- Мы к ним идем.
Они продрались через заросли орешника, среди кустов стояли два автомобиля — помятый микроавтобус «Фольксваген» без лобового стекла и джип «Судзуки», оба побитые пулями.
- Кому принадлежат машины? — спросил бородатый, внимательно рассматривая житомирские номера.
- Какое-то ЛТД, подстава, вероятней всего, — лысый со скрежетом отодвинул дверь «фольксвагена». — Смотри.
В углу салона валялись разорванные ящики из-под медикаментов и куча индивидуальных пакетов.
- Это их оружие, — лысый сдернул запятнанную кровью мешковину со стволов, лежавших на полу.
- А это что? — бородатый ткнул пальцем в туго набитый мешок.
- Это их головы. Хочешь посмотреть?
- На хрена они мне? — бородатый брезгливо скривил губы, — Я их что, в лицо знаю?
- Их документы в джипе.
- Ладно, закрывай, воняет уже. Сколько их было всего?
- Здесь семеро, — усмехнулся лысый, — и четверо сгорели в «Ниве».
- Ты их что, на дороге прихватил?
- На дороге.
- А где товар?
- Не у кого было спросить. Но я буду искать.
- Ладно. Чего ты хочешь?
- Ты имеешь в виду — в качестве премии за работу?
- Да.
- Цыганский поселок в Холодной Балке.
- Ты хочешь, чтобы он был твой?
- Да.
- Не многовато будет?
- По-моему — в самый раз. Бородатый почесал бороду.
- Ну, ладно. Но тогда ты мне будешь должен еще сорок ящиков водки.
- Спиртом возьмешь?
- Возьму. Хороший спирт?
- Лучше не бывает. Я его сам делаю.
Освободившись от бородатого, он вернулся в лисье логово, его встретил смуглый юноша.
- К нам пришел какой-то человек от Тани. Ждет тебя.
Он прошел в дом. Незнакомец поднялся ему навстречу из-за стола — высокий, широкоплечий, рыжие усы скобкой — такие усы были в моде у десантников, до войны.
- Здравствуйте.
Они пожали друг другу руки.
- Есть хотите?
- Спасибо, меня уже накормили.
- Ну, тогда рассказывайте.
Они сели за стол друг напротив друга.
- Меня называют Большой Бум, — сказал незнакомец и усмехнулся, зубы у него были на редкость белые и ровные. — Можно просто — Бум. Вообще-то я инженер-ракетчик, но могу взорвать все, научился. Вот и взрывал, пока не прихватили.
- Что?
- Поезда, в основном.
- Зачем?
- Ради хлеба насущного, в основном, — Бум потер крепкий подбородок. — Консервы, оружие, ну и все такое.
- Сам?
- Нет, не сам. Группа была, был еще Маленький Бум, — взрывник печально усмехнулся. — Но он погиб.
- Кто вас прихватил?
- МР. Всех перебили, один я остался. Теперь они гоняются за мной и пришибут, если поймают. Документы у меня паршивые, деваться некуда.
- Как ты вышел на Таню?
- Я имел с ней дела — по боеприпасам, по медикаментам, ну и все такое.
- Хорошо. Пойдем, пройдемся.
Они вышли со двора и пошли по узкой грунтовке вдоль усадебных участков, между дорогой и лесом тянулась полоска поля, засеянного подсолнечником, там работали люди, длинными ножами они срубали головки подсолнухов.
- Что ты умеешь делать, — спросил он, — кроме взрывного дела? Здесь надо еще и работать, — он усмехнулся. — Ради хлеба насущного.
- Да все могу. У моих родителей свой дом был, сад, огород, корову держали. Да и служил я в этих местах, — Бум повел рукой в сторону леса.
- Здесь же было полно ракетных точек когда-то. А на точке — свое подсобное хозяйство, свиньи, утки и все такое. Ну и охотились, конечно.
- Стреляешь?
- Хорошо стреляю. И оружие наладить могу, любое.
- Ладно. Остаешься с испытательным сроком. Все, что ты сказал, я проверю. Я тебе не командир, ты мне не подчиненный. Но если ты не выполнишь мое указание — дам кусок сала, и спасайся сам, как знаешь. А если не выполнишь приказ в бою — пристрелю на месте. Понял?
- Понял.
- Теперь иди к Григорию, он тебя определит в какую-нибудь группу. Вечером того же дня у сияющего огнями казино «Вепрь» остановился «Мерседес». Из него вышел лысый джентльмен в смокинге, небрежно махнув пластиковой карточкой перед носом двух военных полицейских, прошел через неоновый портал и, миновав игорный зал, опустился за столик в ресторане, подальше от эстрады.
Через несколько минут напротив него сел человек среднего возраста, средней внешности, с аккуратно подстриженными английскими усами, в скромном твидовом пиджаке и чудовищно дорогих штиблетах крокодиловой кожи зеленого цвета.
- Мне нужны две «стрелы», — произнес лысый джентльмен, извлекая из нагрудного кармана сигару.
- Это сложно, но выполнимо, — визави щелкнул золотой зажигалкой, поднося огонь.
- Насколько сложно?
- Какой срок?
- Вчера, — лысый джентльмен выпустил клуб ароматного дыма. Визави поиграл зажигалкой.
- Это сложно на 25 тысяч долларов.
- За обе?
- За штуку.
- Дорого.
- Все дорожает.
- Ладно, — лысый извлек из внутреннего кармана плотный конверт и пустил его по зеркальной поверхности стола. Визави поймал конверт и ухмыльнулся, быстро пересчитав деньги.
- Вы знали цену.
- Если бы я не знал цен, то не играл бы в эти игры, — джентльмен встал.
Средний человек поднялся вслед за ним, опуская конверт в карман вместе с зажигалкой.
- Вам доставить?
- Сам заберу.
Глава 30
- Они совсем оборзели! — седовласый мужчина в железных очках разздраженно раздавил в пепельнице окурок. — Они уже внаглую делят наше имущество!
В бункере собралось семь человек, табачный дым плавал в конусе света, падающем на круглый стол из-под жестяного колпака висячей лампы, углы тонули во мраке.
Обсуждался вопрос о прибытии польской делегации для участия в торгах, устроенных местным правительством под эгидой оккупационных властей. Продавался, на этот раз, металлургический завод и было известно, что поляки уже дали солидную взятку.
- Замочить бы этих поляков, — задумчиво сказал худой и длинноволосый молодой человек с кокаиновыми глазами.
- Как? — спросил толстый и бритоголовый молодой человек. — Их же возят туда-сюда американцы.
- Их русские возят, — возразил мужчина средних лет в потрепанной ковбойке и с трубкой в руке. — Американцы охраняют аэродром. А прилетают поляки на российском «Боинге».
- Да какая разница, на чем они прилетают, — раздраженно вступил верзила в форме сил самообороны. — На аэродром не пробиться, с аэродрома их повезут под охраной в «Викторию», а там — крепость.
- Если поляки наложат лапу на завод, — ухмыльнулся седовласый, в очках, человеку с трубкой, — они угробят твою шахту, они захотят покупать уголь сами у себя.
- А если угробить поляков, то другим станет неповадно, — сказал бородач в черной тюбетейке. — Тем более, что сюда прибывают хозяева, а не менеджеры.
- Тем более, что в конце концов, — воспрянул молодой человек с кокаиновыми глазами. — Вон проклятых оккупантов!
Повисла скептическая тишина.
- Я могу снять проблему, — почти незаинтересованно сказал лысый джантельмен.
- Как?! — очень заинтересовался седовласый.
- Это мое дело.
- Ну-у, — протянул человек с трубкой, — если за это дело возьмется человек со стороны…
- Он же не просто так возьмется, — ухмыльнулся бородач.
- Конечно, конечно, — покивал человек с трубкой.
- Что вам для этого надо? — вмешался седовласый.
- Тип машины, бортовой номер, время и место вылета, время и место прибытия.
- Это все? — спросил седовласый.
- Нет, не все. Но и этого — очень немало. Вы можете дать мне такие сведения?
- Сможем, — сказал человек в форме.
- Что еще? — спросил человек с трубкой. Лысый ястреб ухмыльнулся.
- Пятьсот тысяч евро. Пятьдесят — вперед.
- Вы что? — седовласый нахмурился. — Мы боремся за свободу родины.
- Да брось ты! — махнул трубкой человек с трубкой. — Сумма немаленькая, надо посоветоваться, — он обвел взглядом присутствующих.
- Зачем вам столько денег? — удивился толстый молодой человек.
- У меня большая семья, — лысый ястреб оскалился, — и большие траты. Если цена вас не устраивает — всегда можно поискать кого-то другого.
- Никто не говорил, что цена не устраивает! — повысил голос человек с трубкой. — Но решение должны принимать все, и в тратах должны участвовать все. Я «за», — он твердо посмотрел на толстого молодого человека. Тот покряхтел и кивнул:
- Ну, если поровну — я согласен.
За ним, по очереди, наклонили головы все. Седовласый — тоже.
- Но имейте ввиду… — начал было он, подняв голову.
- Да он и сам все знает, — ухмыльнулся бородач.
Выйдя из бункера, лысый ястреб сел в машину и поехал через центр — так было намного безопасней, чем красться по окраинам. В центре он мог опасаться только иностранных оккупантов, от которых хранил надежный аусвайс, а на окраинах его не охранил бы ни Бог, ни черт от родного брата.
Он ехал по главной улице города, поглядывая на его неоновую похоть, и размышлял о том, что еще лет десять назад с удовольствием поразмышлял бы о том, что хорошо бы уронить «боинг» или два «боинга» на головы этих свиней. Но сейчас он был уже очень далек от такого ребячества. Теперь-то он знал, что ликующих нет, что улыбка и гримаса боли — одно и то же, и что лучший способ наказать любого урода — это позволить ему домучиться до конца. Он разучился ненавидеть, его уже не поражала собственная мизантропия, и даже тошноты не было. Со времен Авраама и Иакова не было пророка, который не обличал бы людей и человечество. Со времен Будды, Пифагора и Лао-Цзы не было мудреца, который не смеялся бы над человечеством и не презирал его. Такое количество умников само по себе было — маленьким человечеством, и кто он был такой, чтобы испытывать тошноту или считать себя мизантропом?
Он смотрел на обагренные неоном и запятнанные зеленью неона лица, каждое из которых могло быть отчеканено на монете — как символ денег и, думая о том, что все они умрут мученической смертью от тысячи и одного наслаждения, заплатив за каждое — и за отсутствие каждого из них. Он думал о том, что Содом и Гоморра будут возникать снова и снова, что даже Господь не может справиться с неутолимой жаждой че- ловеков — платить, и что человек, чье лицо отчеканено на монете — платит и за грехи Господа.
Он ехал через ад, легко лавируя в потоке машин — и верил в Бога, верил пророкам — и ненавидел их всех, не имея сил ненавидеть человечество.
На выезде из города его встретили два усиленных стальными щитами «УАЗа» сопровождения — здесь время «мерседесов» заканчивалось.
Глава 31
Пост горел. Этот пост называли — блокпостом, но на самом деле он ничего не блокировал. Он находился на пересечении трех дорог, но по этим дорогам никто не ездил, кроме армейских колонн, местные жители предпочитали пробираться полями и проселками. Атака была основана на точном расчете времени и сил противника. Пост был расположен всего в двенадцати километрах на юг от охраняемой зоны аэродрома, и охраняемой, как зеница ока — аэродром являлся главным транспортным терминалом оккупационных войск. Но там не было места ни для одного боевого вертолета — инфраструктура предприятия и так работала с большой перегрузкой, принимая как военные, так и гражданские транспорты, одновременно являясь и базой для эскадрильи стратегических бомбардировщиков. Отдельные машины, которые могли находиться там или в радиусе 40 км от точки атаки, не были штурмовыми, находились в распоряжений отдельных чиновников и не могли быть использованы для контратаки. Ближайшее же подразделение, имевшее в своем составе боевые вертолеты, находилось в 42 км от поста. При скорости в 300 км/час и 5 км/мин., при благоприятных погодных условиях и нормальной видимости вертолеты могли достичь цели за 8,4 минуты — с момента вылета, а не с момента получения приказа. Вблизи поста и поперек вероятного направления вертолетной атаки проходила линия высоковольтной передачи, что затрудняло маневр — особенно в сумерках или в темноте. Наземный подход со стороны аэропорта легко блокировался — на дороге был автомобильный мост. Со стороны города любое дислоцированное там подразделение не могло преодолеть расстояние в 25 км намного ранее, чем за 16 минут, даже двигаясь со скоростью до 100 км/час, что являлось пределом для бронетехники. Третья дорога — на юг — была свободна от миротворцев на протяжении 70 км, этот отрезок контролировался никчемной местной полицией, и его можно было не принимать в расчет там, где счет шел на минуты.
Но кроме дорог существовало еще и бездорожье, а кроме воздушного пространства существовало еще и урбанизированное пространство, забитое полувымершими поселками, сдохшими предприятиями и свалками вперемешку с лоскутами то ли полей, то ли огородов, купами больных деревьев, терриконами, изрезанное во всех направлениях загаженными речушками и балками. Это была — Зона, здесь даже ворона не могла высмотреть себе поживу, если не была местной, здесь ориентировалась только крыса, выросшая в этом мусорнике. А в этой зоне, примыкавшей к посту с востока, можно было укрыться от наблюдения сверху и, зная ходы, выйти из десятикилометровой зоны прочесывания за двадцать минут — если использовать лошадей. Пост был атакован в сумерках, при низкой облачности и сильном боковом ветре — вертолеты прибыли не через 8, а через 24 минуты. Машины поднятой по тревоге охраны аэродрома сразу встали у взорванного моста — в семи километрах от места событий. Войска из города не прибыли вообще — руководство посчитало, что вертолетного десанта вполне достаточно. Один из вертолетов разбился, зацепившись за высоковольтную опору. Остальные, высадив десант, веером ринулись на перехват — но лошади уже четыре минуты уносили всадников, вне пределов видимости того звена, которое полетело в правильном направлении. В воздухе над аэродромом что-то вспыхнуло. Опускалась ночь. Когда, оставшиеся в живых десантники, приблизились к форту, там ничего уже не было слышно, кроме треска огня. На них уставились одиннадцать голов, насаженных на колья, воткнутые в землю, в носу у каждой висел жетон с личным номером. Сильно воняло паленым мясом. Горело одиннадцать сваленных в кучу тел, обезглавленных и политых бензином.
Получив сигнал, охранники из аэропорта развернулись и помчались назад. Но их помощь была уже не нужна. Не нужна была и помощь медиков — никого не осталось в живых в обломках «боинга», рухнувшего в окрестностях аэродрома, не дотянув до посадочной полосы. А в двух километрах от охраняемой зоны аэродрома догорал в посадке «газ» с надписью «аварийная» на борту и трубой от использованной ракеты внутри, а сумасшедшие кони, пренебрегая правилами игры, уносили всадников через шахматную доску полей, насквозь пронизывая ограничительные линии лесопосадок. Глава 32
- Я их не люблю, — сказал он.
- За что? — спросил Большой Бум.
Они сидели в павильоне во дворе усадьбы и пили великолепный кальвадос, почти черный от выдержки в настоящей дубовой бочке, не чокаясь и закусывая его салом с хлебом.
- А ни за что, — ответил он. — Я мог бы привести тысячу причин и аргументировать их очень логично. Но формальная логика не имеет никакого смысла на войне. В счет идет только результат. А результат определяется количеством ума и количеством злости, которое ты в него вкладываешь.
- Ум — это и есть логика, — возразил Бум.
- Ничего подобного. Логика ограничивает ум. А то, что большинство людей называет умом — это просто хорошо подвешенный язык.
- Неправильно говорите, — Бум смущенно ухмыльнулся и потер подбородок, ему было неудобно возражать начальству, но он был честен от природы и притом, странное дело, совсем не глуп.
- Неправильно? Разве мы не правильно рассчитали атаку на блокпост? Но мы погнали лошадей, когда можно было и не гнать, и Макс свернул себе шею оттого, что лошадь попала ногой в кротовину, которая могла там оказаться в любом случае.
- Это случайность.
- Конечно, случайность. Вся наша жизнь — случайность. Нам кажется, что мы ограничиваем случай, поверяя ее логикой, но это самообман. Мы просто перенаправляем вектор случая в сторону, где уже не можем ничего предвидеть — ногой в кротовину.
- Нельзя не планировать операции.
- Нельзя. Нельзя не думать. Нельзя не жить. Но жизнь работает не по законам нашего думания, вот в чем дело. Мы ищем потерянные часы под фонарем. Находим, если они там есть. И не находим, если их там нет — но продолжаем искать. Это и есть процесс логического мышления - всегда искать под фонарем.
- Фонарь, что ли, разбить? — ухмыльнулся Бум и плеснул себе в рюмку.
- Тогда ты или ослепнешь, или научишься видеть в темноте.
- Я уже видел, как вы двигаетесь в темноте, — серьезно сказал Бум. — Очень впечатляет. Мы бы налетели на тех желто-синих баранов и заплатили жизнью, если бы вы не унюхали их с расстояния в пятьсот метров. Откуда они взялись, гады? Что они там вообще делали?
- Они перегружали ящики из одной машины в другую, ты что, не видел?
- Нет. Мне бы ваше зрение. Этому можно научиться?
- За все надо платить. Я заплатил тем, что не различаю в темноте, где бараны, а где волки. Вот почему я не люблю американцев. Не потому, что они хуже или лучше наших баранов, наши бараны намного опаснее, чем их волки. Я не люблю их за то, что они есть, и не имею причин врать себе, придумывая обоснования.
- Поэтому вы отрезаете им головы? — помявшись, спросил Бум.
- Нет, не поэтому. У меня нет к ним ненависти. У меня есть трезвый расчет. Американцы более других привыкли к безнаказанности. Испанца, не говоря уже о чехе, дома будут гнать, как гниду, если он убьет здесь ребенка. А американца никто не осудит. У них другие стандарты для других народов. Та же психология, что и у цыганского племени. Только это цыганское племя не такое бесшабашное и разрослось до масштабов империи. Американский индивидуализм — это миф. Их там всех делают на конвейере. И они привыкли безнаказанно убивать, зная, что империя защитит. Вот почему их надо приучать к персональной ответственности за содеянное — это касается любого солдата, который надевает форму, как маску демона, принимающую на себя моральную ответственность за зло, — но американца это касается более других. Сильные мира сего придумали форму, чтобы превратить своих солдат в легион демонов, но американцу форма нужна менее других — он и так безлик и бесстыден. Поэтому, он должен увидеть свое лицо, надетое на кол. Террор — это очень действенное средство ведения войны. Страх парализует, и страх учит быть человечным — демон не боится ничего, для людей бесчеловечность и сила — это синонимы. И они совершенно правы. Человек, имеющий совесть и страх Божий — не имеет силы, чтобы творить зло. А творение добра никогда не считалось силой между людьми. Они так ничего и не поняли в учении своего Спасителя, и никогда не поймут. Они всегда будут кричать
- «Иди!» — если на Голгофу идет кто-то другой. Потому что добру можно научить только злом, а не жертвой. Человек должен увидеть свое лицо воздетым на кол — без масок — и устрашиться. Террором пропитан весь Старый — и верный — Завет, — он усмехнулся. — Бог- Отец применял террор на каждом шагу, приучая людей к страху Божьему — правда, у него ничего не вышло. Зато люди научились у Бога нагонять страх на других. Террор потерял актуальность с изобретением средств массового уничтожения и снова обрел ее в эпоху локальных войн. Но, чтобы быть действенным, террор должен быть адресным, бомба в автобусе — это удар судьбы, людей не испугать таким террором. И ничему не научить Освенцимом и Хиросимой — они уже забыли и то и другое. Но могу тебе сказать, как бывший мент, что человека можно довести до петли — простыми угрозами по телефону в адрес его семьи. И если кто-то убьет твоего соседа за невозвращенный долг, и ты увидишь этого соседа в луже крови на лестничной площадке — ты никогда в жизни ни у кого не займешь ни копейки. Я не могу достать маму и папу американского солдата — даже по телефону. Я не могу взорвать его детей - хотя и сделал бы это с удовольствием. Но я могу насадить на кол самого американского солдата — пусть платит за всех: и за своих, и за моих. И вот когда американский солдат увидит другого американского солдата, насаженного на кол, а лучше, — подвешенного за яйца, вот тогда он тысячу раз подумает, прежде чем нажать на курок и пристрелить бабку с коровой на обочине дороги или раскатать танком по асфальту пацана на велосипеде. Конечно, он будет топать ногами, сжимать кулаки и кричать о мести — для публики. Конечно, он возьмет жетончик на память — так делают в кино все американские герои. Но я-то знаю, что теперь он будет бояться, я видел таких, как он, и размазывал их по стенке, когда он еще не родился. Все люди таковы.
- Кроме вас? — осторожно ухмыльнулся Бум.
- Кроме нас, — широко ухмыльнулся он в ответ. — Меня никто не может испугать, потому что я боюсь сам. И мой великий страх не допускает ко мне все мелкие человеческие страхи.
- И чего же вы боитесь? — спросил Бум, посерьезнев.
- Бога, — ответил он.
Глава 33
Раздался выстрел. Кабан споткнулся на бегу и рухнул на бок, взбороздив клыком опавшие листья. Таня опустила карабин.
- Хороший выстрел, — заметила Берта.
Через час они сидели у костра, выпотрошенный кабан висел, подвязанный за ноги к нижней ветке дерева, на длинных дубовых щепках поджаривались куски печени.
- С нас уже второй месяц не берут налог на мак, — сказала Таня.
- С чего бы это? — он усмехнулся, он ждал этого вопроса. — Я не жадный, ты же знаешь.
Таня вопросительно подняла брови. Он достал сигару.
- Теперь налог переведен на меня. Таня не очень удивилась.
- Так почему же ты его не берешь? Он прикурил сигару от уголька.
- Я изменяю форму оплаты.
- И ждешь, пока подрастут цыганские девственницы? — усмехнулась Таня.
- Если бы я хотел девственниц, мне пришлось бы отнимать их от материнской груди, — заметил он. — Ты можешь оставить себе и девственниц и процент. Но, — он выпустил клуб ароматного дыма, — я жду ответного жеста.
- Какого?
- Мне нужен контакт с Россией. Я хочу, чтобы вы доставили мой товар мне, по своему траффику.
- Какой товар?
- Средства связи.
- Их что, здесь нет?
- Таких — нет.
- Это секрет?
- Для тебя — нет. Это такая штука, с помощью которой можно влиять на навигационные приборы самолетов.
- Ого! — Таня тихо присвистнула. — Тебе понравилось смотреть, как падают самолеты?
- И всего, что имеет такие приборы, — продолжил он. — Например, ракет. Это средство связи не с самим прибором, а со спутником, который передает информацию на прибор.
- Ничего себе. Откуда у тебя такие деньги?
- У меня нет таких денег. Но в России есть люди, которые хотят, чтобы у меня была такая штука. Они хотят подарить ее мне, за умеренную плату, — он ухмыльнулся, — как я дарю тебе процент за умеренную услугу.
- Это не умеренная услуга, — возразила Таня. — Это вилы. Ты же понимаешь, что я сделаю для тебя все, но это не мешок мака, за такие дела сразу поставят к стенке.
- Твои люди рискуют головой меньше, чем за мешок мака,
- несколько раздраженно сказал он. — Просто за то, что живут, — и добавил вразумляюще. — И никакой МР не разберется, что это такое.
- Как эта штука выглядит?
- Как электрогенератор. Как два электрогенератора весом по полторы сотни кг.
- Их можно разобрать?
- Нет. Но они в японских корпусах и в ящиках с японскими лэйб- лами — быттехника.
- Хорошо, я попробую.
- Нет, Таня, пробовать нельзя. Если штука пропадет — то клянусь тебе Богом, чертом и своей головой, я приду в поселок и не оставлю в живых никого, ни младенца, ни кошки.
Таня помолчала.
- У меня нет выбора?
- Ты можешь отказаться.
- А у них есть выбор?
- Ты сделаешь выбор за них. И примешь на себя ответственность.
Таня сверкнула глазами, отбросив с лица седую прядь.
- Ты угрожаешь мне?
- Волос не упадет с твоей головы. Но ты отвечаешь их головами за свой выбор.
- Зачем тебе нужна эта вещь?
- А я не знаю! — он расхохотался. — Я только знаю, что это шанс не быть подопытной крысой, а самому ставить эксперименты.
- И этот шанс стоит жизни целого племени?
- Ничья жизнь ничего не стоит без такого шанса! — крикнул он. — Мы живем сегодня, чтобы умереть завтра, и все наши сегодня и завтра нанизаны, как на стержень, на этот шанс. Мы живем, мы боремся, мы грызем друг друга насмерть. Но стоит подняться в воздух одному бомбардировщику, - он вскочил на ноги и взмахнул рукой, — и от всей этой местности ничего не останется, даже червей в земле. И это сделает один-единственный выбля- док, просто щелкнув пальцами, — он снова сел, остывая. — Я согласен склонить голову перед Богом, но я не могу склонить голову перед выблядком.
- А ты уверен, что…
- Нет, не уверен, — ухмыльнулся он. — Я не уверен, что Бог — не вы- блядок. Такой же, каким я являюсь сейчас по отношению к тебе. Но если бы Бог не вбивал меня в землю ударами по башке — я бы не научился выпрямляться.
- Цыгане не нуждаются в чувстве собственного достоинства, — усмехнулась Таня. — Им достаточно золота.
- Не достаточно. Вынь из любого человека стержень, то, что он почитает за собственное достоинство — и человек рассыплется, как куча мусора. Что пользы тебе в богатствах земных, если жизнь свою потеряешь?
Таня посмотрела на него долгим и внимательным взглядом, потом кивнула.
- Хорошо. Я привезу тебе эту штуку. Я сама поеду. Он тихо рассмеялся.
- Ты старая лиса. Ты хочешь подсунуть мне свою голову в залог? Таня расхохоталась
- Но у меня же больше ничего нет, — она чисто цыганским жестом хлопнула себя между ног, — кроме моего достоинства!
Через несколько часов они сидели друг напротив друга в жарко протопленной бане. Таня несколько отяжелела в последние годы, в ее черных волосах появились длинные седые пряди, но это красило ее, и она все еще продолжала оставаться роскошной женщиной. Он подумал, что и в старости она будет очень красивой старухой.
- Почему ты не хочешь привезти эту вещь сам, — спросила Таня, - если она такая ценная?
- Потому, что она слишком ценная, чтобы рисковать по-дилетантски. Я хочу, чтобы она прошла проверенным, надежным каналом.
- Я так понимаю, что ее нельзя перемещать по транспортным линиям?
- Нельзя. На телеге, на горбу, полем, лесом — как угодно. Но она не должна проходить через точки, где может оказаться радиометрический контроль.
- Она что, радиоактивная?
- Не то, чтобы радиоактивная. Но там есть плутониевая батарея, и спать на ней не рекомендуется.
- Ты уже заплатил за эту дрянь?
- Нет. Ты заплатишь. Я дам тебе деньги и явку, все остальное — на тебе.
- Ты дашь деньги, я заплачу — кто-то умрет, — усмехнулась Таня.
- Так работает каждый гребаный пистолет и каждый гребаный бакс в этом мире, — сказал он.
- На том «боинге» был российский триколор, — заметила Таня.
- А не надо делать бизнес на чужой беде. Впрочем, они умудряются сделать бизнес и на своей собственной, каждая пуля, которую чеченцы всадили в башку русского солдата, сделана в России.
- В том самолете вообще не было солдат.
- Ну и что? Бомбы делают не солдаты, их делают люди, которым надо кормить свои семьи. А чтобы их семьи могли кушать — чья-то семья должна умереть под бомбами. А чтобы бомбы полетели, какой-то политик в смокинге подписывает указ. Все виновны. Но когда их детей бомба достает по дороге в школу — они начинают кричать про терроризм. Да, это терроризм. А кормить своих детей хлебом из чужой крови — это не терроризм? Нет невиновных, и каждая бомба попадает в цель. Этот проклятый игорный автомат, Таня, устроен так, что всегда приносит доход владельцу - кто бы ни дернул за ручку. Человек — дурак. Он будет дергать и дергать за ручку, надеясь выиграть миллион и принося доход владельцу, пока проклятая машина не сломается. Я — песок в машине. Я не надеюсь на выигрыш и не участвую в доходах. Я ни в чем не заинтересован и не нуждаюсь ни в каких идеологических оправданиях — я просто хочу ее сломать.
- Но ты же хочешь этого по какой-то причине, — усмехнулась Таня.
- Единственная причина — это моя всеобщая, всеохватывающая, слепящая ненависть к машине. Я — живой. Иногда у меня такое чувство, что я единственный живой человек на планете.
- Ты сумасшедший.
- Я сумасшедший.
- У тебя психология джахида.
- Я родился с поясом джахида. И прожив такую жизнь, какую я прожил — уже не нуждаюсь в том, чтобы корчить из себя нормального. Я выпрямился.
— Мы знакомы с тобой уже двадцать лет. И все это время я хотела тебя. И всегда боялась. Ты меченый, ты сам — как бомба. Но сейчас у меня есть предчувствие. Скоро бомба взорвется, — Таня встала, широко раздвинув ноги, ее тело блестело от пота, она подняла руки и собрала черно-белые волосы на затылке, ее груди напряглись. — Я хочу тебя сейчас. Давай сделаем это.
Глава 34
После того, как упал «боинг», охранная зона аэродрома была расширена еще на два километра. Но вскоре, в короткий промежуток времени, потерпели катастрофу еще два стратегических бомбардировщика. Один упал в тридцати километрах от аэродрома, второй — свалился прямо на аэропорт. Обе машины находились на боевом дежурстве и несли полный боезапас, их падение причинило страшные разрушения и жертвы. Обе машины потеряли управление незадолго перед тем, как начали снижаться к взлетно-посадочной полосе.
Механизм контрразведки пришел в движение, цепляя шестерни армейских подразделений, военной полиции и компрадорских структур, американцы почти сразу поняли, с чем имеют дело — сами не раз баловались такими штуками.
Режим ужесточился, гайки заскрипели, закручиваясь и плюща тела, — на террор НАТО ответило террором. Оккупационные власти и раньше не очень церемонились, но теперь начали стрелять в каждого, кто казался подозрительным, и секли головы обалдевшим от такого поворота дела местным князькам. Туземные вожди, наперебой стараясь доказать свою лояльность, зверствовали совсем уж беспредельно, не считаясь со здравым смыслом, бойни Аримана наполнились. Но Город — ядовитое сердце этого гниющего тела — продолжал пульсировать неоном и испускать миазмы, он не мог остановиться, он был причиной, и туда сходились нити всего действа. Сияли огнями казино, визжали убиваемые под горячую руку проститутки, лихорадочно сновали «мерседесы», кипела работа в маклерских конторах — все старались успеть. Склонялись над картами седовласые стратеги, холодно щурили глаза контрразведчики, холодно сияли экраны компьютеров и телевизоров во всем мире, с которых оживленные комментаторы изливали потоки слов, рационализирующих безумную суть этого кровавого действа. В сетях рассудочной болтовни страна выглядела, как красивый цинковый ящик со скрытым от глаз гниющим трупом внутри, в забитом такими же ящиками и залитом бестеневым светом формальной логики морге мира, по которому слонялся некто скучающий.
Щелкали выбиваемые пальцы, лязгали машины, печатающие доллары, улыбались младенцы с рекламы памперсов, корчились младенцы в огне напалма, в синем небе телевидения летали стратегические бомбардировщики и гигиенические прокладки — и никто ни в чем не был виноват.
Цыгане забаррикадировались в своем поселке, как неолитическое племя, в наивной надежде пережить тяжелые времена, но теперь каждый поселок превратился в такое племя, вся страна стала пространством неолита, по которому, среди горящих хат, которые с краю, рыскали вооруженные хищники в натовской и ненатовской форме. Братья-славяне смотрели из-за бугра — все это было, пока еще, не у них, как не у них была когда-то и Югославия.
Когда-то, еще на заре оранжевой революции, археологически давно по нынешнему отсчету времени, немногочисленные тогда еще серые лисы наткнулись на ценный объект посреди чистого, но очень загаженного промышленными отходами поля, на краю покалеченного леса. Это был наклонный ствол како-то брошенной шахты, а может, и не шахты — никто и никогда толком не знал, что есть что в Донбассе, что и кем там строится и что там есть, а чего там нет под землей. Вход в ствол был частично обрушен и засыпан наглухо так, что на поверхности торчал только заросший травой удлиненный курган. Он бы почти не отличался от других курганов, могил по-местному, которых здесь было полно, но в одном месте бетон обнажился в результате оползня, и непогода, вода или нерадивость строителей оставили глубокую щель между основаниями двух арочных перекрытий, куда нашли вход лисы полевые, а вслед за ними, по протоптанной животными тропе — и их человеческие собратья. В сотне метров от заваленного входа ствол, или туннель, или квершлаг был наглухо перекрыт кладкой из бетонных блоков, но пространства оставалось достаточно, чтобы вместить пару-тройку железнодорожных вагонов, тем более — нескольких человек с лошадьми, и серые лисы устроили там резервное укрытие, расширив и замаскировав обнаруженный проход.
Когда НАТО принялось закручивать гайки, серые лисы не свернули, а активизировали свою деятельность, раскручивая гайки в обратную сторону, и то тут, то там срывая их с резьбы. Натовский террор ударил, как всегда, в основном по населению, мирному и немирному, но не помышлявшему о сопротивлении оккупантам. Идейные борцы и бандиты прекратили грызню за территории, и на фоне стихших усобиц, в бардаке жесточайших, но безалаберных карательных действий разнонациональных миротворцев образовалось пространство для маневра небольшой мобильной группы. Но пришел день, когда пространство сузилось до глухого угла.
Они атаковали на стыке дня и ночи небольшую железнодорожную станцию и неплохо повеселились, устроив фейерверк из бензиновых цистерн и вздернув на виадуке всех, кого поймали, не разбирая формы. Они неплохо нагрузились качественным товаром евросоюза, но все пришлось бросить, потому что преследование началось почти сразу. Они избежали вертолетов, ввиду наступившей ночи, но не могли знать, что по ближнему шоссе будет проходить колонна польских спецназовцев, которые азартно ринутся в погоню. Сначала поляки потеряли их, запутавшись в посадках, но снова нашли по следам копыт на мягкой земле и, выдернув из какого-то хутора нескольких местных жителей, знавших окрестности, плотно сели на хвост. Осознав, что уйти рывком не удастся, поскольку поляки передвигались на мотоциклах, а первый луч солнца станет смертным приговором, командир сбросил след по пустырю, забитому строительным мусором и увел группу в резервное убежище. Но их снова нашли, вероятно, не без помощи местных гнид. У поляков хватило ума не соваться под землю, но не хватило терпения, чтобы, связавшись с базой, дождаться спецов с газом. Они просто заложили пластит по обе стороны от прохода и обрушили внутрь несколько десятков тонн бетона, навсегда похоронив возможность побеседовать с серыми лисами.
Группа из одиннадцати человек оказалась запертой в тесном пространстве между завалом и стенкой. Стиснув зубы, командир отдал приказ застрелить лошадей, — чтобы людям досталось больше воздуху. Завал был непроходим, оставалось биться в стенку. У них не было взрывчатки, но были маломощные наступательные гранаты. Расковыряв штыками стыки между блоками, они заложили туда гранаты и взорвали их при помощи шнурков от ботинок, укрывшись за трупами лошадей. Фонари были у каждого — отходить планировалось ночью — и они вошли в пролом, за которым мог оказаться очередной тупик. И они уткнулись в тупик через несколько часов полуслепого блуждания по горным выработкам. Они взорвали и эту стену — уже почти ни на что не надеясь. И оказались в лабиринте коридоров, резко отличающихся от шахтных проходок. Им пришлось взорвать еще две железных двери, прежде чем они ступили на дно глубокого бетонного колодца, где лучи издыхающих фонарей уперлись в округлый бок стальной колонны и поползли вверх, высвечивая знаки и устремленное в зенит острое акулье рыло.
Глава 35
- «Уж небо осенью дышало…» — продекламировал он, с наслаждением вдохнув запах хвои и осенних листьев.
- В преддверии ядерной зимы, — хмыкнул Бум. — И не надейтесь, шеф, эту штуку невозможно активировать.
Они прогуливались по лесу неподалеку от усадьбы, с ружьями на плечах, не обращая внимания на вспархивающих фазанов — двух, уже подстреленных, было вполне достаточно.
- Ты это уже говорил. Но у меня чисто спортивный интерес: почему невозможно?
- По целому ряду технических причин.
- Помнится, на советском телевидении, — раздумчиво сказал он, — выставляли такую заставку: «Перерыв по техническим причинам», когда у них случалась какая-нибудь лажа, не с техникой, а с головой.
- С головой у меня все в порядке, — хохотнул Бум.
- Тогда объясни мне, дураку, в чем дело?
- Во-первых, там все прогнило уже давно.
- Нет, не прогнило, и мы оба это знаем. Шахта законсервирована, на командном пульте нет ни пылинки, а сверху туда невозможно пробиться через метровую броню, даже если точно знать, где вход.
- А вот, вы можете объяснить, как можно было украсть ядерную ракету? Документы, что ли, подделали?
- Не заговаривай мне зубы, причем здесь документы? В этой стране украли целую страну, а тебя удивляет какая-то ракета. Не было никаких документов. Ее просто не указали при передаче имущества новому хозяину. Откуда эти шпаки могли знать, что есть, а чего нет у военных? Да и не крали ее, вероятней всего. А просто спрятали до лучших времен. Или до худших. Отсюда до любой натовской базы в Европе лететь намного ближе, чем от Уренгоя, если я что-то понимаю в географии. А сегодня ракета находится в центре такой базы. В структуре советской власти далеко не все были дураками, могли и предвидеть такой поворот дел. Меня другое удивляет: почему ее не вычислили американцы?
- А вот здесь я вам могу дать пояснения, — ухмыльнулся Бум. — Эту шахту построили без вскрышных работ. Ее пробили из-под земли, из промышленной, гражданской шахты, вход в которую находится за тринадцать километров от ракетной точки. На поверхности не было никаких следов работ.
- А как туда воткнули ракету?
- Привезли ночью и опустили краном. То, что все можно засечь из космоса — это сказки для дураков. Надо просто передвигать объект, когда спутник слежения находится над другой стороной планеты, вот и все.
- Давай вернемся к нашим баранам: почему ее нельзя запустить?
Бум помолчал, потер подбородок.
- Может, кто-то и смог бы, а я не смогу.
- Почему?
- Ракета не является автономным объектом. Она управляется через навигационную сеть, расположенную на земле и на орбите. Эти каналы связи заблокированы, если еще существуют. Требуется жидкий кислород…
- Ракета заправлена, и ты это знаешь.
- Я не знаю стартовый код! У меня нет кода доступа к стартовому коду!
- А-а-а, ну ладно, ну и черт с ним. Пусть себе торчит, железяка фуева, пошли домой.
В усадьбе навстречу им вышел Григорий.
- Беда случилась. Таня погибла.
- Как?!
- Американцы обстреляли поселок с вертолетов. Там, в доме, — Гриша мотнул головой, — две женщины с ребенком. Говорят, что больше никого не осталось, — он быстро прошел в дом.
- Ай-й-й, не знаю, почему, не знаю, зачем! — кричала женщина, Берта бинтовала окровавленную руку ребенка. — Прилетели, начали стрелять, убили всех!
- Откуда ты знаешь, что это были американцы? — спросил он.
- Звезды на них были, белые.
- Где Таня, где ее тело?
- Ничего не осталось, золотой ты мой, ничего! — женщина замотала распатланными волосами. — Они бросали что-то такое, что горит, сразу загорелось все, камень горел, люди горели, нечего хоронить! Вторая женщина лежала на диване, не произнося ни слова и глядя потолок мертвыми глазами, похоже, у нее был шок. В комнате стояла едкая вонь напалма, которой пропиталась их одежда. Он взял с собой семь человек, включая фельдшера и, плюнув на безопасность, выдвинулся к месту трагедии на двух автомобилях, забитых медикаментами.
Но помогать было некому. Ничего не осталось, кроме золы и пепла, даже развалин. Поселок находился в глубокой балке, и по двум узким дорогам, которые обстреливались из пулеметов, люди не смогли спастись из ловушки, залитой напалмом.
Там было еще очень горячо, по сожженной земле пробегали огоньки пламени. Он искал долго, искал безуспешно, размазывая по мокрому, как в бане, лицу, черную гарь. Потом, зачерпнул в горсть легкого пепла и съел его.
Глава 36
Они находились глубоко под землей, на командном пункте ракетной точки. Отсюда, через анфиладу распахнутых стальных дверей, было видно тело ядерной акулы, устремленное в зенит. Теперь здесь все было залито ярким, бестеневым светом, гудело напряжение в проводах. Он успел отдать по рации последний приказ серым лисам, — разбегаться, кто куда может. Но теперь это уже не имело никакого значения.
Он атаковал сердце города, юго-восточный штаб войск НАТО. Он сделал это в самой зеленой из всех ядовито-зеленых зон в этой черной от страха и крови стране. Для этого пришлось подчистить своих бывших сообщников по освободительной борьбе — их база, маленький завод в пригороде, была идеальным местом для расположения ракетных установок. Но зачистку не удалось произвести стерильно — кое-кто ушел, и в тот момент, когда он нажимал первую пусковую кнопку, контрразведке уже было известно имя инициатора атаки.
Инициатору удалось вырваться из города, потеряв почти всю группу, но логово серых лис перестало быть логовом. Серых лис больше не существовало, этот этап жизни закончился. Собственно, и жизнь уже подходила к концу.
Он поправил цветы на груди мертвой Берты — Берта и ее цветы было все, что он сумел унести с поверхности земли. Но оставалось еще кое-что.
«Судьба прядет нити наших жизней», — сказала когда-то Таня, — «а узлы завязываем мы».
И разрубаем их тоже мы. Он подошел к аппарату спутниковой связи и набрал длинный код.
- Боже мой, как ты сумел ко мне пробиться? — закричала Рита. Он хмыкнул в трубку.
- Есть способы. Как дела у Эвелины?
- А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела?
- Как у тебя дела?
- Я вышла замуж. Мой муж — профессор консерватории, очень интеллигентный человек.
- Я рад за тебя. А как…
- Все нормально у нее, она сидит в тюрьме. Это лучше, чем сдохнуть под бомбами.
- Что ты мелешь?
- Я ее посадила. Она пыталась уехать к тебе. Не волнуйся, она через два месяца выйдет. Как у тебя дела? У вас же там кошмар.
- Действительно, кошмар. Но все уже заканчивается.
- Ну и хорошо, ну и слава Богу. Моя баня меня ждет? Ой, кто-то трезвонит в дверь, ну, пока, ты перезвонишь?
Он отключил связь.
- Пора начинать, Бум.
- Что начинать, шеф? — Бум оторвал от губ фляжку с виски и со стуком поставил ее на пульт управления.
- Активируй бомбу.
- Вы что, с ума сошли, шеф? — Бум неуверенно ухмыльнулся. — У нас же есть шанс отсидеться.
- Хватит. Пора выпрямляться, старик. Бум побледнел.
- Вы что, хотите взорвать пол-Донбасса?
- Больше. Я хочу направить ракету на Москву.
- Зачем?!
- Русские ответят ударом по Америке.
- Вы хотите устроить Апокалипсис?
- Да. Ты его устроишь.
- Ракета не долетит до Москвы, ее собьют.
- Не имеет значения, границу она пересечет в любом случае.
- Это в принципе невозможно, у нас нет кода и…
- Ты взломаешь любой код при помощи этой штуки, — он кивнул в сторону двух аппаратов, похожих на портативные электрогенераторы, — так, как ты это делал с навигационной системой самолетов.
- Я не буду этого делать! — Бум сжал кулаки.
- Ты сделаешь это, Саша, — он достал пистолет. — Мы все умрем. Мы можем умереть быстро или грызясь, как крысы. Я прострелю тебе колено, потом — второе колено, и если ты умрешь раньше, чем ракета взлетит, я попытаюсь поднять ее сам. И у меня может получиться.
Они смотрели друг на друга, лица обоих мужчин и мертвой женщины были зеленовато-бледными в свете люминесцентных ламп.
Он начал поднимать пистолет…