Стриган вышла из лазарета в забрызганном кровью халате, и девочка с матерью, тихо говорившие на языке, которого я не понимала, умолкли и выжидающе посмотрели на нее.

— Я сделала, что смогла, — сказала Стриган без всякого вступления. — Он вне опасности. Отвезите его в Террод, чтобы восстановить конечности, — я сделала кое-какую подготовительную работу, они должны вырасти довольно легко.

— Две недели, — бесстрастно сказала женщина-нильтианка. Словно такое случилось не впервые.

— Ничего не поделаешь, — произнесла Стриган, будто отвечая на вопрос, которого я не услышала либо не поняла. — Может, у кого-нибудь найдутся несколько лишних рук, без которых они смогут обойтись.

— Я позвоню родственникам.

— Хорошая идея, — сказала Стриган. — Зайдите к нему, если хотите, но он спит.

— Когда мы сможем его перевезти? — спросила женщина.

— Хоть сейчас, — ответила Стриган. — Чем скорее, тем лучше.

Женщина утвердительно махнула рукой, они поднялись и вошли в лазарет, больше не говоря ни слова.

Вскоре мы отнесли раненую во флаер девочки и проводили их, а затем пробрались обратно в дом и сняли куртки. Сеиварден уже вернулась на свою постель на полу и сидела, крепко обхватив колени руками, будто иначе они бы не удержались в таком положении.

Стриган посмотрела на меня со странным выражением, которого я не поняла.

— Она — хороший ребенок.

— Да.

— Это сделает ей доброе имя. Хорошая история, чтобы идти с ней по жизни.

Я выучила лингва франка, который, как я думала, будет здесь наиболее полезен, и провела беглое исследование, чтобы ориентироваться в незнакомом месте, но почти ничего не знала о людях, которые пасли бовов в этой части планеты.

— Это связано со взрослением? — попыталась угадать я.

— Вроде того. Да. — Она подошла к шкафу и достала чашку и тарелку. Ее движения были быстрыми и равномерными, но у меня отчего-то возникло ощущение, что она на грани изнеможения. Возможно, оттого, как она держала плечи. — Я не думала, что тебя интересуют дети. Когда ты их не убиваешь, конечно.

Я не клюнула на приманку.

— Она дала мне понять, что уже не ребенок. Даже если у нее с собой Тиктик.

Стриган села за свой столик.

— Вы играли два часа кряду.

— Больше нечего было делать.

Стриган рассмеялась, коротко и с горечью. Затем она махнула рукой в сторону Сеиварден, которая, казалось, нас игнорировала. В любом случае она не могла нас понять, мы говорили не на радчааи.

— Мне его не жаль. Просто я врач.

— Ты это говорила.

— Я думаю, что и тебе его тоже не жаль.

— Да.

— Ты не стремишься ничего облегчить, так?

— Зависит от обстоятельств.

Она слегка покачала головой, словно не вполне расслышала.

— Я видела и похуже. Но ему нужен медицинский уход.

— Ты не будешь его лечить, — сказала я. Это был не вопрос.

— Я все еще разгадываю тебя, — произнесла Стриган так, будто ее утверждение было связано с моим, хотя я совершенно уверена, что это не так. — На самом деле, я думаю о том, чтобы дать ему кое-что еще, чтобы успокоить. — (Я не ответила.) — Ты этого не одобряешь. — Это был не вопрос. — Мне не жаль его.

— Ты повторяешься.

— Он потерял свой корабль. — Весьма вероятно, что интерес к гарседдианским артефактам заставил ее изучить события, которые привели к уничтожению Гарседда. — Это несчастье, — продолжала Стриган, — но радчаайские корабли — это ведь не просто корабли, так ведь? И его команда. Для нас это было тысячу лет назад, но для него — все шло своим чередом, а в следующее мгновение все исчезло. — Движение ее руки выразило досаду, но не только — я не разобралась. — Ему нужен медицинский уход.

— Если бы он не бежал из Радча, он бы его получил.

Стриган приподняла седую бровь, села на скамью.

— Переводи для меня. Мой радчааи недостаточно хорош.

Вспомогательный компонент запихнул Сеиварден в отсек временной приостановки жизнедеятельности, она почувствовала, что мерзнет и задыхается, — газы отсека заполнили рот и нос, силы покинули ее, а очнулась она уже в изоляторе патрульного корабля. Сеиварден рассказывала, с трудом скрывая волнение и гнев.

— Какое-то потрепанное, крошечное «Милосердие» с жалким капитаном-провинциалом.

— Твое лицо почти бесстрастно, — сказала мне Стриган. Не на радчааи, чтобы Сеиварден не поняла. — Но я вижу твою температуру и частоту сердечных сокращений.

И наверное, несколько других показателей — с медицинскими имплантатами, которыми она, вероятно, обладает.

— Этот корабль управлялся людьми, — сказала я Сеиварден.

Это расстроило ее еще больше — были это злость, стыд или что-то еще, не знаю.

— Я не понял этого. Не сразу. Капитан отвел меня в сторону и объяснил.

Я перевела это Стриган, и она с недоверием посмотрела на Сеиварден, а затем вопросительно — на меня.

— Эту ошибку легко допустить?

— Нет, — ответила я коротко.

— И вот тогда-то она наконец должна была сказать мне, сколько это длилось, — произнесла Сеиварден, погруженная в собственную историю.

— И что случилось после, — предположила Стриган.

Я перевела, но Сеиварден не обратила внимания и продолжала, будто никто из нас не произнес ни слова:

— В конце концов мы зашли на крошечную пограничную базу. Вы знаете такие: управляющий — либо в опале, либо быстро сделавшее карьеру ничтожество; назойливый инспектор-контролер, который строит из себя тирана в доках, и полдюжины сотрудников службы безопасности, для которых самый серьезный вызов — выставить юнцов из чайного магазина.

Я-то думал, что у капитана «Милосердия» кошмарный акцент, но на базе я вообще никого не мог понять. ИИ базы вынужден был мне переводить, но мои имплантаты не работали. Слишком устарели. Поэтому мне пришлось говорить, используя настенные пульты управления. — (Что делало любой разговор чрезвычайно трудным.) — И даже когда объясняла База, то, что говорили люди, было лишено смысла.

Они поселили меня в комнату с койкой, в которой едва хватало места, чтобы встать. Да, они знали с моих слов, кто я, но у них не было сведений о моем финансовом положении, и могли пройти недели, пока они поступят. А может, и больше. А пока я получал еду и кров, гарантированные любому радчааи. Если, разумеется, нё пожелаю вновь пройти испытания, чтобы получить новое назначение. У них не было данных о результатах моих испытаний, а если бы и были, они, безусловно, устарели бы. Устарели, — повторила она с горечью.

— А ты был у врача? — спросила Стриган. По лицу Сеиварден я догадалась, что в конце концов заставило ее уйти из пространства Радча. Вероятно, она показалась врачу, который предпочел выждать и понаблюдать. Дело было не в телесных повреждениях — какое бы «Милосердие» ее ни подобрало, корабельный медик вполне справился бы с ними, — но психологические или эмоциональные травмы могли излечиться сами собой, а если этого не произошло, врачу нужны были данные испытаний, чтобы действовать эффективно.

— Они сказали, что я могу направить сообщение с просьбой о помощи главе моего клана. Но они не знали, кто это. — Сеиварден явно не желала говорить о враче с базы.

— Главе клана? — спросила Стриган.

— Главе ее семейства, — объяснила я. — В переводе звучит очень впечатляюще, но на деле это так, только если твой клан очень богат или уважаем.

— А ее клан?

— Был и тем и другим.

Это не ускользнуло от внимания Стриган.

— Был.

Сеиварден продолжила, словно мы и не вмешивались:

— Но как оказалось, Вендааи исчезли. Мой клан исчез. Всё: и активы, и контракты — совершенно всё поглотил Гейр!

Тогда, лет пятьсот назад, это поразило всех. Два клана, Гейр и Вендааи, ненавидели друг друга. Глава клана Гейр злонамеренно использовал в своих интересах игорные долги Вендааи и некоторые безрассудные контракты.

— А что сейчас? — спросила я Сеиварден.

Она не обратила внимания на мой вопрос.

— Все исчезло. А то, что осталось, было почти в порядке. Но оттенки отличались, все слегка изменилось. Люди говорили, и я не понимал ни слова либо узнавал слова, но не мог понять высказываний. Все казалось каким-то ненастоящим.

Возможно, это и был ответ на мой вопрос.

— Как ты отнеслась к людям-солдатам?

Сеиварден нахмурилась и впервые с того времени, как проснулась, посмотрела прямо на меня. Я пожалела о том, что задала этот вопрос. На самом деле я хотела узнать другое. Что ты подумала, когда услышала об Айми? Но возможно, она об этом не слышала. Или, если слышала, это могло оказаться для нее непостижимым. Кто-нибудь подходил к тебе, нашептывая про восстановление законного порядка вещей? Наверное, нет, учитывая обстоятельства.

— Как ты покинула Радч без разрешения?

Это явно было нелегко. Как минимум требовались деньги, которых у нее не было.

Сеиварден отвернулась от меня и опустила взгляд. Она не собиралась отвечать.

— Все шло не так, — произнесла она после девяти секунд молчания.

— Кошмары, — проговорила Стриган. — Тревога. Временами дрожь.

— Неустойчивость, — сказала я. В переводе это звучало довольно мягко, но на радчааи, когда речь шла об офицере, таком как Сеиварден, это значило гораздо больше: слабый, робкий, не соответствующий требованиям своей должности. Болезненный. Если Сеиварден была неустойчива, она никогда на самом деле не заслуживала своего назначения, никогда в действительности не подходила для военной службы, не говоря уже о том, чтобы командовать кораблем. Но Сеиварден, разумеется, успешно прошла испытания, и тесты показали, что она была именно такой, какой ее всегда предполагал видеть клан: уравновешенной, готовой командовать и покорять. Не склонной к сомнениям или беспричинным страхам.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — процедила Сеиварден и презрительно усмехнулась. Ее руки по-прежнему обхватывали колени. — В моем клане нет неустойчивых.

Несомненно, подумала я, родственники, которые служили по году или около того во время какой-нибудь аннексии и вышли в отставку, чтобы стать монахами-отшельниками или расписывать чайные сервизы, поступили так не потому, что были неустойчивы. И родственники, которые не прошли испытаний так, как ожидалось, и удивили своих родителей, получив назначения во второразрядные священнослужители или деятели искусств, — это отнюдь не указывало на некую врожденную неустойчивость, присущую клану, о нет, никогда. И Сеиварден нисколько не опасалась и совсем не беспокоилась о своем новом назначении, к которому приведут повторные испытания, и о том, что они скажут о ее устойчивости. Разумеется, нет.

— Неустойчивость? — спросила Стриган, которая поняла слово, но не все то, что оно означало.

— Неустойчивому человеку, — объяснила я, — недостает силы характера.

— Характера! — Стриган не скрывала своего негодования.

— Разумеется. — Мое выражение лица не изменилось и было таким же мягким и приятным, как и большую часть последних дней. — Менее значительные граждане не могут выдержать серьезных трудностей или напряжения, и иногда из-за этого им требуется медицинский уход. Но некоторые граждане воспитаны лучше. Их так просто не сломить. Хотя они могут уйти в отставку раньше или провести несколько лет, следуя творческим или духовным интересам, — длительные уединения для погружения в медитацию распространены весьма широко. Именно в этом и заключается разница между семьями, занимающими высокое положение, и менее значительными.

— Но вы, радчааи, так хороши в промывании мозгов. Или так говорят?

— В перевоспитании, — исправила я. — Если бы она осталась, она получила бы помощь.

— Но она не могла вынести самой мысли о том, что ей нужна помощь, вот с чего надо начать.

Я промолчала, не соглашаясь и не возражая, хотя и подумала, что Стриган права.

— А много ли может… сделать перевоспитание?

— Много чего, — ответила я. — Хотя большая часть того, что ты могла слышать, в основном преувеличение. Оно не может превратить тебя в того, кем ты не являешься. Пользы в таком случае не было бы никакой.

— Стирает воспоминания.

— Думаю, подавляет их. Может быть, добавляет новые. Нужно знать, что делаешь, либо можешь изрядно навредить кому-нибудь.

— Несомненно.

Сеиварден, хмурясь, смотрела, как мы разговариваем, не в состоянии понять ни слова.

Стриган чуть улыбнулась.

— Ты — не продукт перевоспитания.

— Нет, — признала я.

— Скорее — хирургии. Перерезать некоторые связи, сделать несколько новых. Установить пару имплантатов. — Она умолкла на мгновение, ожидая моего ответа, но я молчала. — Ты неплохо маскируешься. По большей части. Выражение лица, тон голоса всегда подходящие, но всегда… всегда продуманные. Это всегда представление.

— Ты думаешь, что разгадала загадку, — предположила я.

— Разгадала — неверное слово. Но ты — трупосолдат, я уверена. Ты что-нибудь помнишь?

— Много чего, — сказала я по-прежнему вежливо.

— Нет, я имею в виду — из того, что было прежде.

Мне понадобилось почти пять секунд, чтобы понять, что она имеет в виду.

— Та личность мертва.

Сеиварден внезапно вскочила и вышла за внутреннюю дверь и, судя по звуку, за наружную.

Стриган проводила ее взглядом, хмыкнула и снова повернулась ко мне.

— Твое ощущение того, кто ты есть, имеет неврологическое основание. Одно маленькое изменение — и ты больше не веришь, что существуешь. Но ты здесь. Я думаю, ты все еще здесь. Откуда это странное желание убить Анаандер Мианнаи? И почему ты так злишься на него? — Она кивнула в сторону выхода. Сеиварден была снаружи, на холоде, в одной только куртке.

— Она возьмет вездеход, — предостерегла я. Девочка и ее мать взяли флаер и оставили вездеход возле дома Стриган.

— Нет. Я вывела его из строя. — Я одобрительно кивнула, и Стриган продолжила: — И музыка. Я не думаю, что ты была певицей, не с таким голосом, как у тебя. Но ты, вероятно, прежде была музыкантом или любила музыку.

Я подумала, не издать ли горький смешок, к которому призывала догадка Стриган.

— Нет, — сказала я вместо этого. — На самом деле, нет.

— Но ты — трупосолдат, тут я права. — (Я не отвечала.) — Ты каким-то образом сбежала или… ты с его корабля? Капитана Сеивардена?

— «Меч Настаса» был уничтожен. — Я была там, неподалеку. Относительно. Видела, как это произошло, достаточно. — И это произошло тысячу лет назад.

Стриган бросила взгляд на дверь, опять на меня. Затем она нахмурилась.

— Нет. Нет, я думаю, ты с Гаона, а он был аннексирован лишь несколько веков назад, не так ли? Как я могла забыть! Вот почему ты сходишь за человека с Джерентэйта, да? Нет, ты каким-то образом сбежала. Я могу вернуть тебя назад. Я уверена, что смогу.

— Ты имеешь в виду, что можешь меня убить. Ты можешь уничтожить мое ощущение своего «я» и заменить тем, которое одобряешь.

Стриган не понравилось то, что она услышала, я это видела. Внешняя дверь открылась, и затем Сеиварден, дрожа, прошла через внутреннюю.

— В следующий раз надевай куртку, — сказала я ей.

— Отстань, блин! — Она схватила с постели одеяло и, накинув его на плечи, стояла, по-прежнему дрожа.

— Весьма неподобающие выражения, гражданин, — отметила я.

На мгновение было похоже, что она выйдет из себя. Затем, казалось, вспомнила, что может произойти в этом случае.

— Отстань! — Она тяжело уселась на ближайшую скамью. — Блин!

— Почему ты не оставила его там, где нашла? — спросила Стриган.

— Хотела бы я знать. — Еще одна загадка для нее, но заданная неумышленно. Я сама не знала. Не знала, почему тревожилась, чтобы Сеиварден не замерзла до смерти в наметенном пургой снегу; не знала, зачем взяла ее с собой; не знала, почему мне небезразлично, если б она удрала на чьем-то вездеходе или ушла в покрытую зелеными пятнами мерзлую пустошь и умерла.

— А почему ты на него так злишься?

Это я знала. И по правде говоря, то, что я злилась, не было совершенно честно по отношению к Сеиварден. Тем не менее факты оставались фактами и моя злость — тоже.

— Почему ты хочешь убить Анаандер Мианнаи? — Голова Сеиварден слегка повернулась, ее внимание привлекло знакомое имя.

— Это личное.

— Личное. — Голос Стриган звучал скептически.

— Да.

— Ты больше не личность. Ты мне сказала именно это. Ты — оборудование. Придаток к корабельному ИИ. — Я промолчала в ожидании, что она поразмыслит над своими словами. — Какой-то корабль сошел с ума? В последнее время, имею в виду.

Безумные радчаайские корабли были гвоздем мелодрам как в Радче, так и за его пределами, хотя радчаайские зрелища на эту тему обычно являлись историческими. Когда Анаандер Мианнаи завладела сердцевиной пространства Радча, несколько кораблей уничтожили себя после смерти или пленения своих капитанов, и ходили слухи, что несколько по-прежнему бороздили пространство три тысячи лет спустя, полубезумные и отчаявшиеся.

— Не знаю таких.

Скорее всего, она следила за новостями из Радча — от этого зависела ее безопасность, учитывая, что, как я была уверена, она прятала и каковы были бы последствия для нее, если бы Анаандер Мианнаи это обнаружила. У нее, вероятно, имелась вся информация, чтобы установить, кто я. Но через полминуты она с сомнением и разочарованием махнула рукой.

— Ты ведь мне этого не скажешь.

Я улыбнулась спокойно и мило:

— Это испортило бы все веселье.

Она рассмеялась; казалось, ее действительно позабавил мой ответ, что я посчитала обнадеживающим знаком.

— Итак, когда ты уезжаешь?

— Когда ты отдашь мне пистолет.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

Ложь. Очевидная ложь.

— Твоя квартира на базе Драс-Анниа. Она нетронута. Осталась как есть, насколько могу судить.

Все движения Стриган стали очень взвешенными, чуть-чуть замедленными: моргание, дыхание. Рука тщательно стряхнула пыль с рукава куртки.

— Это факт.

— Мне стоило больших денег туда попасть.

— А где же трупосолдат добыл столько денег, в конце-то концов? — спросила Стриган, все так же напряженная и по-прежнему это скрывая. Но с искренним любопытством. Оно было всегда.

— Работа, — сказала я.

— Прибыльная работа.

— И опасная. — Я рисковала своей жизнью, чтобы добыть те деньги.

— Икона?

— В том числе. — Но я не хотела говорить об этом. — Что мне нужно сделать, чтобы убедить тебя? Тех денег недостаточно? — У меня было больше, в другом месте, но говорить об этом было бы глупо.

— Что ты видела в моей квартире? — спросила Стриган, и в ее голосе прозвучали любопытство и злость.

— Мозаику. С недостающими фрагментами. — Должно быть, я сделала правильный вывод о существовании и природе этих фрагментов, ведь я здесь, и здесь Арилесперас Стриган.

Стриган снова рассмеялась.

— Такими, как ты. Слушай. — Она наклонилась вперед, уперев руки в бедра. — Ты не сможешь убить Анаандер Мианнаи. Хотела бы я, чтоб это было возможно, но это не так. Даже… с тем, что, как ты думаешь, у меня есть, ты не сможешь этого сделать. Говоришь, что двадцати пяти таких пистолетов оказалось недостаточно…

— Двадцати четырех, — исправила я.

Она отмахнулась от этой поправки:

— Было недостаточно, чтобы удержать радчааи в стороне от Гарседда. Почему ты думаешь, что с одним можно добиться большего, чем легкое раздражение?

Она знала, что к чему, иначе не удрала бы. Не просила бы местных бандюганов позаботиться обо мне прежде, чем я до нее доберусь.

— И почему ты так стремишься к совершенно нелепой цели? Вне пространства Радча все ненавидят Анаандер Мианнаи. Если бы каким-то чудом он умер, празднования продлились бы добрую сотню лет. Но этого не случится. Этого точно не произойдет из-за одной дуры с пистолетом. Я уверена, ты это знаешь. Вероятно, ты понимаешь это гораздо лучше, чем я.

— Верно.

— Тогда почему?

Информация — это власть. Информация — это безопасность. Планы, разработанные на основе несовершенной информации, неизбежно дефектны, их фиаско или успех зависят от воли случая. Когда я поняла, что мне придется найти Стриган и добыть у нее пистолет, я знала, что наступит такое мгновение. Если бы я ответила на вопрос Стриган — если бы я действительно ответила на него, как она наверняка потребует, — я бы выдала ей то, что она смогла бы использовать против меня как оружие. Она бы и себе навредила, но это не всегда сдерживает, я это знала.

— Иногда… — начала я, затем исправилась: — Довольно часто, узнав кое-что о религии радчааи, спрашивают: «Если все, что происходит, — это воля Амаата, если не может произойти ничего, что уже не задумано богом, то зачем вообще утруждать себя?»

— Хороший вопрос.

— Не особенно.

— Нет? Зачем тогда утруждаться?

— Я есть, — сказала я, — как меня сотворила Анаандер Мианнаи. Анаандер Мианнаи такова, как ее сотворили. Мы обе сделаем то, для чего были сотворены. То, что нам надлежит сделать.

— Я сильно сомневаюсь в том, что Анаандер Мианнаи сотворил тебя, чтобы ты его убила.

Любой ответ раскрыл бы сейчас больше, чем мне этого хотелось.

— А я, — продолжила через полторы секунды молчания Стриган, — сотворена, чтобы требовать ответов. Это — лишь божья воля. — Она махнула левой рукой — «не моя проблема».

— Ты признаёшь, что у тебя есть пистолет?

— Я ничего не признаю.

Теперь я могла положиться только на случай, шагнуть в невообразимую тьму, ждать, что решит жребий — жизнь или смерть, и шансы мне были неизвестны. Или я могла сдаться, но как сдаться теперь? После стольких лет и стольких усилий? И я рисковала и раньше — даже больше, и добралась так далеко.

У нее должен быть пистолет. Должен. Но как мне заставить ее отдать его мне? Что может заставить ее отдать его мне?

— Расскажи мне, — проговорила Стриган, пристально глядя на меня и наверняка видя с помощью своих медицинских имплантатов мое разочарование и сомнение, колебания моего кровяного давления, температуры и дыхания. — Расскажи мне почему.

Я закрыла глаза и почувствовала себя слепой из-за того, что не могла видеть другими глазами, которые, как я знала, были у меня когда-то. Открыла вновь, сделала глубокий вдох и рассказала.