Дэвид Вебер — Паутина обмана
(«Градани»)
Снова шел дождь.
По мнению Каэриты, на сотойской Равнине Ветров шло чертовски много дождей. Особенно этой весной.
Облокотившись на край оконной ниши, она мрачно смотрела на серебряные стрелы дождя, осыпающие зубчатую стену Замка Стража Холмов. Порывистый ветер гнал по небу цвета мокрой золы тучи, набрякшие холодным дождем; в воздухе висела зябкая сырость. Было лишь чуть теплее, чем ушедшей зимой.
Сквозь густую пелену туч донесся рокот грома. Когда порыв ветра через открытое окно брызнул в лицо дождем, Каэрита поморщилась. Но не отодвинулась. Более того, глубоко вдохнула пропитанный влагой воздух. Почти ледяной — — и все же вызывающий нервную приятную дрожь, этакое покалывание по всему телу. И гримаса сменилась усмешкой, едва Каэрита призналась себе самой, в чем, собственно, дело.
Ее раздражение было вызвано — — нет, вовсе не дождем. Если уж на то пошло, она даже любила дождь. Конечно, потоп, заливавший Западный округ последние несколько недель, выходил за рамки приличий, однако дождь был тишь поводом для расстройства ее планов. Уже две недели, как ей следовало бы находиться в пути, а она все откладывала и откладывала отъезд ….. под предлогом вот этого самого нескончаемого дождя.
Для задержки, впрочем, хватало и других причин. Длиннющий список, и все достаточно веские. К несчастью, эти «причины» в ее собственных глазах все больше напоминали «оправдания». Из чего следовал один вывод: дождь там или не дождь, а пора тебе отправляться в путь. Кроме того…
Ее мысли были прерваны появлением высокой рыжеволосой девушки, стремительно появившейся из-за поворота коридора. Заметив Каэриту, она резко остановилась. Очень юная и очень высокая, даже для сотойской аристократки, в свои четырнадцать она уже перешагнула шестифутовую отметку. Она была выше даже Каэриты, считавшейся по меркам аксейцев высокой. Тело девушки как раз начало утрачивать детскую угловатость, обещая, что со временем она превратится в необычайно привлекательную женщину.
На ее лице застыло сложное выражение: забавная смесь удовольствия, чувства вины и вызова, — а одежда… «Да, такая одежда впору младшему помощнику конюха, а не юной аристократке», — подумала Каэрита. Потертые кожаные штаны (в некоторых неподходящих местах слишком тесные) и вылинявшую блузу украшало множество влажных пятен, а сапоги и свисающее с левой руки насквозь промокшее пончо были забрызганы грязью.
— Прошу прощения, госпожа Каэрита, — торопливо заговорила она. — Я не хотела помешать. Просто решила срезать путь…
— Ты мне и не помешала, — заверила ее Каэрита. — Но даже если бы и так, леди Лиана, если не ошибаюсь, это твой родной дом. И ты можешь ходить тут, куда вздумается.
Она улыбнулась, Лиана ответила тем же.
— Ну да, конечно, — сказала она. — Хотя, если быть честной, я решила срезать путь, чтобы не попасться на глаза отцу.
— О! И чем же тебе удалось так рассердить отца, что теперь приходится бегать от него?
— Я не рассердила его… пока. Просто предпочла бы вернуться к себе и переодеться до того, как он меня увидит, — ответила девушка. Наклонив голову, Каэрита с любопытством смотрела на нее. — Я люблю отца, госпожа Каэрита, но он слишком… ну, нервничает, стоит мне прокатиться верхом без сопровождения полудюжины вооруженных людей. — Она состроила невинную гримасу. — И они с мамой все время твердят, что мне следует одеваться в соответствии со своим положением. — Девушка выразительно округлила зеленые глаза и издала мученический вздох.
Каэрита с трудом удержалась от смеха. Вместо этого с похвальной серьезностью она сказала:
— Сколь это ни огорчительно, однако в их слова есть смысл, знаешь ли. — Лиана бросила на нее скептический взгляд, и Каэрита пожала плечами. — Ты — единственный ребенок одного из четырех самых влиятельных лордов во всем королевстве, — мягко продолжала она, — а у таких людей всегда много врагов. В чужих руках ты можешь превратиться в могущественное оружие против своего отца, Лиана.
— Ну, наверно, вы правы, — после раздумья согласилась девушка, — хотя здесь, в Бальтаре, я в безопасности. Это признает даже отец, если, конечно, не упрется, желая настоять на своем. К тому же, — мрачно добавила она, — вряд ли меня можно превратить в оружие против него.
— Думаю, ты не права, — нахмурившись, возразила Каэрита. — И уж наверняка твой отец придерживается на этот счет другого мнения.
— Да? — Несколько мгновений Лиана не сводила с нее пристального взгляда, после чего тряхнула густыми, заплетенными в длинную косу золотисто-рыжими волосами. — Может, он так и думает, но на самом деле это ничего не меняет, госпожа Каэрита. Вы не хуже меня знаете, сколько людей жаждет, чтобы у него родился настоящий наследник. В Королевском Совете все только об этом ему и говорят, стоит только отцу появиться там!
— Уверена, вовсе не все, — возразила Каэрита, с удивлением видя, что обычная жизнерадостность на лице Лианы сменилась выражением глубокой горечи.
— Ох, конечно, не все, — согласилась Лиана. — Те, у кого есть сыновья подходящего возраста, чтобы жениться на наследнице Бальтара и Западного округа, таких разговоров не затевают. И те, кто считает себя достаточно молодым, чтобы самому претендовать на эту роль, тоже. — Она поморщилась. — А все остальные используют любой удобный момент, чтобы наброситься на него с обвинениями, словно стая дворняжек на привязанного к дереву волкодава. Сам факт моего существования дает им прекрасный предлог, чтобы досаждать ему.
— Неужели все и в самом деле так скверно? — спросила Каэрита. — Я хоть и избранник Томанака, но аксейка, а не сотойка. Томанак! — Она засмеялась. — Да и аксейка я не по рождению. Мои родители — крестьяне из Мореца! Так что я, конечно, наслышана об интригах среди придворных, но по собственному опыту мало что знаю об этом.
Лиане явно трудно было представить себе такое — чтобы женщина, удостоившаяся пояса рыцаря, да еще ставшая избранницей самого Томанака, была не сведуща в том, что так много значило в ее жизни. И еще девушку удивило, что Каэрита, казалось, искренне интересовалась ее мнением.
— Ну… — медленно заговорила она, и голос ясно выдавал ее желание быть максимально объективной, — я, может, немного преувеличиваю, но дело обстоит достаточно скверно. Вам известно, какие у Сотойи законы о престолонаследии?
— В самых общих чертах, — ответила Каэрита.
— Тогда вы знаете, что по закону сама я не могу унаследовать титулы и земли отца; они перейдут к моим детям. При условии, конечно, что у него так и не родится сын. Поскольку обычаи и традиции нашего просвещенного общества не позволяют женщине править, тот счастливец, которому удастся завоевать мою руку, станет регентом. Он будет правителем Бальтара и протектором Западного округа от моего имени до тех пор, пока эти титулы не унаследует наш первенец. Ну, а если, к несчастью, у меня родятся только девочки, он будет править, пока одна из них не произведет на свет сына.
«Грустно слышать иронические нотки в этом юном голосе», — подумала Каэрита.
— Так что, — продолжала Лиана, — две трети Совета хотят, чтобы отец решился наконец отослать мать и произвел на свет доброго, сильного наследника мужского пола. Одни напирают на то, что это его долг перед королевской семьей, другие напоминают, что регентство всегда создает возможность государственного кризиса. Не исключено, что некоторые вполне искренни — но большинство прекрасно понимают, что он никогда так не поступит. Они используют эти разговоры как дубинку против него в надежде, что он растратит политический капитал, постоянно отбивая их атаки. Меньше всего сейчас ему нужно, чтобы враги получили в руки какое-то оружие против него… Однако те, кто искренен, может быть, даже еще хуже. Потому что реальная причина, по которой они так жаждут появления наследника мужского пола, состоит в нежелании, чтобы «лакомый кусочек» — то есть я — попал в руки кому-то из соперников. А та треть Совета, которая не подбивает отца расстаться с мамой, надеется, что «лакомый кусочек» достанется кому-нибудь из них. Каэрита медленно кивнула, глядя в темно-зеленые глаза девушки. Восемнадцать лет назад Телиан Лучник женился на Ханатхе Белое Седло. Их брак объединил Лучников Бальтара с кланом Пика Ветров, но это был не просто политический союз между двумя влиятельными семействами, это была любовь. Каждый, кто когда-либо видел барона и его жену вместе, понимал это.
И уж точно утратил бы все сомнения, наблюдая, с какой яростью Телиан отвергает предложения расстаться с Ханатхой, несмотря на то, что из-за несчастного случая во время прогулки верхом она охромела на одну ногу и больше не могла иметь детей. Однако эта стойкость, безусловно, дорого обходилась их единственной дочери.
— А как сам «лакомый кусочек» относится к тому, что может кому-то достаться? — спросила Каэрита.
— «Лакомый кусочек»? — повторила Лиана, глядя в темно-голубые глаза Каэриты, и ответила совсем уж чуть слышно. — «Лакомый кусочек» отдал бы душу за то, чтобы оказаться где угодно, только не здесь.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом Лиана стряхнула с себя оцепенение, наклонила голову в полупоклоне и быстрым шагом пошла прочь по коридору, напряженно выпрямив спину. Каэрита провожала ее взглядом. Может, эти признания вырвались у девушки почти против воли? И часто ли ей случается обнажать перед другими свои истинные чувства?..
Послышался новый раскат грома. Каэрита с хмурым лицом повернулась к окну. Ее симпатии были на стороне девушки — да и ее родителей, если уж на то пошло, — но не эта причина привела ее на Равнину Ветров, и она уже давно примирилась с тем, что на самом деле привело ее сюда. Некоторое время она стояла у окна, глубоко вдыхая влажный весенний воздух. Потом отвернулась и быстро зашагала по коридору в сторону винтовой лестницы.
Базел Бахнаксон, градани из племени Конокрадов, перевел взгляд на дверь библиотеки за мгновенье до того, как она открылась. Сидящий напротив него за игорным столом рыжеволосый человек тоже посмотрел туда и покачал головой.
Дверь распахнулась, и вошла Каэрита, дочь Селдана.
— Прекратили бы вы это. — У барона Телиана был неожиданно высокий голос, особенно странно звучащий в устах человека шести с половиной футов ростом.
— Что именно вы имеете в виду?
Базел, напротив, обладал звучным, глубоким басом, что отнюдь не казалось странным, поскольку его голос исходил из широкой груди градани ростом семь с половиной футов.
— Вы прекрасно понимаете что. — Телиан сделал ход черной пешкой, которую только что взял с шахматной доски. — Вот это. — Он махнул рукой в сторону Каэриты, все еще стоящей в дверном проеме и улыбающейся ему. — Могли бы, по крайней мере, хотя бы для приличия выждать, пока раздастся стук в дверь, как все нормальные люди!
— При всем моем уважении, милорд, — третий из сидящих в библиотеке, тоже градани, правда, несколько дюймов уступавший барону в росте, оторвал взгляд от лежащей на коленях книги, — вряд ли у кого-то хватит глупости считать «этих двоих» хоть в чем-то нормальными.
— Можно же, по крайней мере, пытаться, лорд Брандарк, — возразил . Телиан. — Черт побери, эти сверхъестественные штучки… внушают тревогу моим людям. Фробус! Временами они и мне внушают тревогу!
— Прошу прощения, милорд. — Каэрита еле заметно улыбнулась. — Нельзя сказать, что мы это делаем сознательно. Просто так… получается.
— Ну да. — Базел широко улыбнулся барону. — И если уж на то пошло, никто никогда не говорил, что слово «ненормальный» неприменимо к избранникам Томанака.
— Потому что они такие и есть, — чуть более серьезно добавил Брандарк, насторожив остроконечные «лисьи» уши, характерные для всех градани. — Я бы сказал, не вполне обычные. А кроме того, милорд, необычно и другое: ведь в доме одновременно гостят два избранника. Очень немногие люди имеют возможность наблюдать за двумя необычными существами сразу. Телиан задумался и кивнул.
— В этом есть смысл, — согласился он. — Но если уж на то пошло, и вся нынешняя ситуация необычна, верно?
— Именно, — с чувством пророкотал Базел своим глубоким голосом.
Он откинулся в кресле, специально сооруженном столяром Телиана по размерам и весу Базела, и посмотрел поверх рядов изящных шахматных фигур на хозяина дома — человека, в силу обстоятельств ставшего пленником градани, связанным словом.
— Надеюсь, вы не поймете меня неправильно, барон, но, думается, многие ваши люди предпочли бы видеть только мою голову на копье над воротами, а не меня целиком, сидящего в этом кресле.
— Конечно, есть и такие, — согласился Телиан. — Точно так же, как многие подданные вашего отца предпочли бы видеть мою голову на копье, если бы мы с вами поменялись местами. Трудно рассчитывать на другую реакцию, когда меньше двухсот градани «берут в плен» несколько тысяч воинов Сотойи, верно?
— Пожалуй, — ответил Базел. — Однако понимание этого не делает ситуацию приятнее, равно как не избавляет меня от зуда в лопатках. Вокруг столько людей с кинжалами…
— С другой стороны, — мягко заметила Каэрита, — никто никогда не высказывался в том духе, что быть избранником Томанака — одно сплошное удовольствие. По крайней мере, я ничего подобного ни от кого не слышала.
— И я тоже, — признался Базел, вздрогнув при воспоминании о том, как Бог Войны уговаривал некоего Базела Бахнаксона стать избранником одного из Богов Света, первым из градани на протяжении последних двенадцати тысячелетий. — «Сплошное удовольствие» — нет, эти слова никогда не срывались с губ Томанака…
— Могу понять, — покачал головой Телиан. — Достаточно сложно быть обычным бароном, безо всякого бога, постоянно выглядывающего из-за твоего плеча!
— Возможно, но и для вас, наверное, не было ничего «обычного» в том, как мы сражались в Глотке, — сказал Базел.
Телиан с улыбкой откинулся в кресле.
— Ну, я, по крайней мере, войду в историю. В конце концов, многие ли могут похвастаться тем, что сдались противнику, численно превосходя его в двадцать, а то и тридцать раз?
Все четверо рассмеялись, но с оттенком горечи. Самовольное вторжение в земли градани могло закончиться катастрофой для всех. Матиан Красный Шлем, тогдашний протектор Гленхарроу, успел достичь узкого ущелья под названием Глотка. Телиан, сместив Красного Шлема, сумел избежать худшего, но его решение было воспринято многими сотойцами как… мягко говоря, не идеальное. Со всем отрядом вторжения он сдался Базелу и миссии Ордена Томанака, впервые объединившей всех градани. Только это могло предотвратить кровавую бойню, угрожающую беззащитным гражданам города Харграма. Кроме того, случившееся существенно усложнило положение Телиана и самого Базела.
Официально и сам Телиан, и все капитулировавшие всадники Сотойи оставались пленниками Базела. Все воспринимали это как нелепую формальность, но мало кто мог хотя бы попытаться изменить положение, пока Базел и Телиан выступали единым фронтом. Это был единственный способ поддерживать хрупкий мир между двумя народами — учитывая тысячелетнюю взаимную ненависть Сотойи и градани. И Базел, и барон были полны решимости сохранять нынешнее положение вещей до тех пор, пока этот мир не станет хоть сколько-нибудь стабильным. Однако слишком многие с обеих сторон просто бредили близким крахом своих лидеров. И в данный момент Телиан находился под гораздо более массированным огнем лордов, чем Базел — со стороны градани.
— У меня такое чувство, милорд, что вы войдете в историю не только по этой причине, — сказала Каэрита. — Боюсь, однако, что время, когда я была лишена «моря удовольствия», которое никогда не было обещано мне и Базелу, подходит к концу.
— А? — Базел наклонил голову. — Он сам говорил с тобой, Керри?
— Не напрямую. — Она покачала головой. — Ну, он вообще разговаривает со мной напрямую не так часто, как с тобой.
— Может быть, — пробормотал Брандарк, только выглядевший тихоней, — это потому, что он не поручает тебе ничего настолько сложного, чтобы потребовалось… м-м-м… связаться с тобой напрямую.
— Ничего не могу сказать по этому поводу, — натянуто ответила Каэрита, сверкнув голубыми глазами, а Базел сделал грубый жест в сторону друга. — Однако у него есть свои способы передавать мне сообщения. И то, которое я получила сейчас, дает понять, что я слишком засиделась в вашем доме, милорд.
— Своим присутствием вы оказали честь моему дому, госпожа Каэрита, — со всей серьезностью ответил Телиан. — Я хотел бы, чтобы вы пробыли здесь столько, сколько пожелаете. Я понимаю, обязанности избранника превыше всего, но, может быть, вы дождетесь, по крайней мере, пока закончится сезон дождей?
— Неужели дождь на Равнине Ветров когда-нибудь заканчивается? — криво улыбнулась Каэрита.
— Только не весной, — опередил Телиана Базел. — Хотя иногда бывают передышки и в это время года.
— Боюсь, Базел прав, — согласился Телиан. — Зимой, конечно, погода еще хуже. Говорят, Чемалка использует Равнину Ветров как полигон для проверки своей самой отвратительной погоды, прежде чем отослать ее куда-нибудь еще, и я верю в это. Однако весна и вправду самый дождливый сезон. Хотя, если быть честным, эта весна — из ряда вон даже для нас.
— Что, без сомнения, окажет чрезвычайно благотворное воздействие на травы и хлеба, если, конечно, не смоет все зерно прежде, чем оно прорастет. Однако тебе, Керри, от будущего урожая легче не станет, — заметил Базел.
— Мне не привыкать мокнуть, — пожала плечами Каэрита. — До сих пор я не растаяла и не зачахла. Надеюсь, обойдется и на этот раз.
— Вижу, вы всерьез настроены покинуть нас, — сказал Телиан, и она кивнула. — Ну, я не настолько глуп, чтобы пытаться указывать избраннику Томанака, что делать, миледи. Однако если он настаивает, чтобы вы отправились в путь в такую погоду, могу я, по крайней мере, хоть как-то облегчить вам путь?
— Да — если подскажете, куда он лежит, — печально ответила Каэрита.
— Прошу прощения? — у Телиана сделался такой вид, будто он засомневался, не дурачит ли она его.
— Одно из наиболее огорчительных последствий того, что он не говорит со мной напрямую, как с Базелом, — пояснила Каэрита, — состоит в том, что я зачастую не знаю, куда мне следует направиться.
— Да уж, Базел умеет добиться точных указаний, — с лукавой улыбкой заметил Брандарк.
— Продолжай в том же духе, малыш, — откликнулся Базел. — Уверен, когда кое-кто влепит тебе по волосатой заднице и ты полетишь в ров, всплеск будет что надо.
— В этом замке нет рва, — заметил Брандарк.
— Будет, как только я закончу его копать специально для такого случая, — огрызнулся Базел.
— Как уже было сказано, — продолжала Каэрита тоном гувернантки, игнорирующей шалости своих буйных воспитанников, — я не получила никаких точных указаний насчет того, чем должна здесь заниматься.
— Вы многого добились, разрушив храм Шарны и учредив миссию вашего Ордена среди подданных Базела, не говоря уж о той роли, которую вы сыграли, не позволив этому идиоту Матиану развязать войну, — заметил Телиан.
— Хотелось бы так думать. — Каэрита еле заметно улыбнулась. — С другой стороны, меня вели сюда задолго до того, как появился Базел. Конечно, я и тогда не знала, почему. Но одно у меня не вызывает сомнений, милорд: он не любит, когда его избранники бездельничают. От висящих на стене мечей толку мало. Сейчас я точно знаю, что у него есть какие-то планы в отношении меня.
— И никаких намеков? — спросил Базел.
— Ты знаешь его достаточно хорошо, чтобы не задавать таких вопросов, — ответила Каэрита. — Что бы то ни было, место моего назначения лежит на востоке.
— При всем моем уважении, госпожа Каэрита, — заметил Телиан, — должен напомнить, что три четверти Равнины Ветров «лежат на востоке». Вы не могли бы хотя бы слегка сузить рамки?
— Боюсь, не намного, милорд. Могу сказать лишь, что моя цель находится в нескольких днях пути. Не больше недели.
— Ни в коей мере не рискуя критиковать бога, — сказал Телиан, — должен заметить, что если бы мне пришлось планировать кампанию с теми крохами информации, какие он предоставил вам, я бы оказался в глубокой заднице.
— От избранников требуется некоторая… сообразительность, — согласилась Каэрита. — С другой стороны, милорд, это в большой степени объясняется тем, что он не хочет водить нас за руку. — Телиан вопросительно вскинул бровь, и Каэрита пожала плечами. — Мы должны сами твердо стоять на ногах, а если начать полагаться исключительно на его подробные инструкции, то много ли сделаешь без них? Он рассчитывает, что мы умеем работать головой и сами догадаемся, что нужно делать.
— Чувство юмора у него еще то, — вмешался в разговор Базел.
— О да… — мрачно кивнула Каэрита.
— Поверю вам на слово, — сказал Телиан. — В конце концов, вы двое — первые его избранники, с которыми мне довелось встретиться. Хотя, если быть честным, вынужден признать, я сильно сомневаюсь, что вы типичная парочка. — Базел и Каэрита усмехнулись. Телиан покачал головой. — Как бы то ни было, с ходу я не могу припомнить ничего к востоку отсюда на расстоянии нескольких дней пути, что требовало бы присутствия избранника. Если бы где-то там происходило что-то серьезное, я бы уже вынужден был вмешаться!
— Уверена, вы бы так и поступили, милорд. Однако часто до этого не доходит, в особенности если местные власти достаточно компетентны.
— Вряд ли можно было позволить этому идиоту Красному Шлему и дальше проявлять свою «компетентность», — кисло заметил Телиан.
— Вряд ли можно было помешать ему сделать это, — возразила Каэрита. — Вы же не могли отстранить его от власти до того, как он неправомочно использовал ее? Зато когда тайное стало явным, вы действовали достаточно энергично.
— Не уверен, — сказал Телиан.
— Достаточно, достаточно, — заметил Базел. — И, между нами говоря, весьма эффективно.
— Без сомнения, — согласилась Каэрита. — Однако, на мой взгляд, милорд, избранники часто обнажают проблемы, которые каким-то образом ускользают от внимания местных властей. Нередко — с помощью Шарны или одного из его родственников.
— Думаете, то, с чем вам придется иметь дело, настолько серьезно? — Внезапно нахмурившись, Телиан выпрямился в кресле. — Неужели на Равнине Ветров действует еще кто-то из Богов Тьмы?
— Я этого не говорила, милорд. С другой стороны, не впадая в паранойю, хочу напомнить вам, что мы с Базелом — избранники одного из Богов Света. У Томанака нас не так уж много, и вряд ли имеет смысл поручать нам легкие задачи. — Ее лицо приобрело такое выражение, что Телиан расхохотался. — Конечно, нам постоянно приходится заниматься в этом мире бедами обычных смертных, но мы в состоянии разглядеть деятельность Богов Тьмы там, где большинство людей видят лишь человеческое зло. А Боги Тьмы весьма преуспели в умении скрывать свое присутствие и влияние.
— Как Шарна в Навахке, — мрачно заметил Брандарк.
— Ну да, но… — начал Телиан и смолк. Все трое гостей смотрели на него безо всякого выражения, и у него хватило такта не скрывать смущения. — Простите меня. Я собирался сказать, что это случилось в среде градани, а не всадников Сотойи. Но это все равно что подумать: «Раз с нами такого не может случиться, то пусть все идет как идет», — верно?
— Отчасти, — ответила Каэрита. — Заразу всегда трудно различить, пока она не проявит себя. И долг избранника отчасти в том и состоит, чтобы очистить рану до того, как она загноится настолько, что единственным выходом будет ампутация.
— Прелестная аналогия. — Телиан состроил гримасу, но видно было, что он всерьез задумался, откинувшись на спинку и барабаня пальцами по ручке кресла. — Мне по-прежнему не приходит в голову ничего настолько серьезного, что может потребовать вмешательства избранника, — заявил он в конце концов. — Но поскольку вы и Базел — и Брандарк — стоите на своем, я задумался над тем, что на первый взгляд может показаться менее важным, чем является. Если вы, Каэрита, задержитесь на день-другой, я еще раз внимательно просмотрю отчеты местных лордов и управляющих, в поисках чего-то, ускользнувшего от моего внимания. В данный момент единственное, что мне приходит в голову, это ситуация в Калатхе.
— В Калатхе? — повторила Каэрита.
— Это городок на расстоянии примерно недели пути на восток, — объяснил Телиан. — Вы говорили, что место вашего назначения находится в «нескольких днях» пути, но я подумал об этом городе, поскольку, полагаю, с хорошим конем вы управитесь и за пять.
— Почему этот город вас беспокоит? — спросила она.
— Почему бы ему меня не беспокоить? — Он отрывисто рассмеялся, и Каэрита непонимающе посмотрела на него. — Калатха — не просто один из множества городов. Он имеет особый статус, гарантирующий ему независимость от местных лордов, и у некоторых это вызывает возмущение. И не только потому, что жители города освобождены от уплаты налогов, хотя и это тоже. — Телиан криво улыбнулся. — Наипервейшая причина в том, что Калатха — вольный город. Лорд Келлос, Мастер Мечей, мой прапрапрадед по материнской линии, более двухсот лет назад даровал его «девам войны» — с одобрения Короны, которая была весьма настойчива.
Каэрита прищурила глаза, и Телиан закивал.
— «Девы войны» не слишком популярны, — продолжал он таким тоном, что его слушатели поняли: это еще мягко сказано. — Полагаю, иначе и быть не могло, мы, Сотойя, слишком привержены традиции. Однако в большинстве своем они, по крайней мере, пользуются уважением — как враги, которых никому не хотелось бы иметь. Их очень многие не любят, но даже среди замшелых рет-роградов мало кто настолько глуп, чтобы затевать с ними свару.
— Однако сейчас в Калатхе произошло именно это? — спросила Каэрита.
— Это зависит от того, чью версию принять на веру, — ответил Телиан. — Местные лорды утверждают, что жители Калатхи вторгаются на территорию, выходящую за пределы подаренной им, ведут себя «враждебно», не прикладывают усилий, чтобы разрешить спорные проблемы мирным путем. «Девы войны» заявляют, что местные лорды — в особенности, Тризу из Лорхэма, самый влиятельный из них — непрерывно покушаются на права, гарантированные им много лет назад. Такие истории время от времени случаются всегда, и в особенности там, где замешаны «девы войны». Однако в Калатхе дело обстоит хуже всего. Калатха не самый большой вольный город «дев войны», однако самый старый, спасибо моему шибко принципиальному предку. Хотелось бы думать, что он не отдавал себе отчета в том, какой занозой в заднице станет вольный город для его потомков. А если понимал, значит, он был еще тупее, чем я привык полагать.
Каэрита хотела задать следующий вопрос, но приостановилась, удивленная не только язвительностью, но и явной горечью, прозвучавшей в тоне барона. Она решила ни о чем не спрашивать, просто кивнула и сказала:
— Да, не похоже на проблему первостепенной важности. С другой стороны, надо же откуда-то начинать, и это место кажется вполне подходящим. К тому же каждый избранник Томанак имеет свои специфические… особенности, назовем это так. — Телиан удивленно выгнул бровь, и Каэрита рассмеялась. — Предполагается, что любой его избранник в состоянии справиться с любым делом, с которым может столкнуться, и все же каждый из нас имеет свои характерные особенности и умения. Это позволяет нам служить ему более эффективно. Сейчас Базел в точности на своем месте, служа ему как Богу Войны, хотя он не менее успешно служил ему и как Богу Справедливости. — Она улыбнулась Базелу, и тот вежливо улыбнулся в ответ, однако, судя по выражению лица, градани собирался многое дать ей почувствовать, когда они в следующий раз встретятся на тренировочной площадке. — Меня же подтолкнула к служению ему обостренная жажда справедливости. — Каэрита нахмурилась, глаза потемнели от старых, болезненных воспоминаний; но она моментально взяла себя в руки. — Служение Томанаку как Богу Справедливости порождает во мне ощущение покоя или даже счастья, а мои таланты и способности проявляются наилучшим образом. Так что если между Калатхой и соседними лордами действительно существуют правовые разногласия, логика подсказывает, что мне лучше начать оттуда. Покажете мне по карте, как туда добраться?
— О, я в состоянии сделать кое-что получше, миледи, — заверил ее Телиан. — Может, Калатхе и дарованы королевские привилегии, но Тризу и его соседи — мои вассалы. Если вы подождете до конца недели, я сделаю дополнительный запрос и смогу во всех подробностях проинформировать вас о нынешней ситуации. И, конечно, я отошлю им письма с рекомендациями и приказом во всем оказывать вам помощь.
— Благодарю вас, милорд, — подчеркнуто официально произнесла Каэрита. — Это очень любезно с вашей стороны.
— Это было восхитительно, Тала. Как и всегда, — пробормотала Каэрита с глубоким вздохом удовлетворения.
Аккуратно положив ложку в пустую чашу из-под пшеничного пудинга, она похлопала себя по плоскому животу и откинулась в кресле, улыбаясь коренастой женщине-градани средних лет. Талу прислал из Харграма принц Бахнак, чтобы она стала домоправительницей его сына.
— Рада, что сумела доставить вам удовольствие, миледи, — ответила Тала с заметным навахканским акцентом. — Всегда приятно готовить для того, кто способен оценить вкусную еду.
— И пожирает ее в неимоверных количествах, — заметил Брандарк, глядя на уставленный пустыми тарелками стол, за которым сидел вместе с Каэритой и Базелом.
— Что-то я не заметила, чтобы вы ели мало, милорд, — сухо сказала Тала.
— Нет, но я ем ровно столько, чтобы поддерживать свои силы, — с усмешкой ответил Брандарк, pi Каэрита улыбнулась в ответ.
Ростом шесть футов два дюйма, Брандарк был ниже даже среднего градани из племени Кровавого Меча, не говоря уж о таком высоченном Конокраде, как Базел. И все же он был на три дюйма выше Каэриты и сложение имел более массивное; плечи его были почти так же широки, как плечи Базела.
— Ага, — согласился Базел. — Хотя для карлика-градани, который целыми днями просиживает задницу, не отрываясь от пера и пергаментов, ты нарастил на костях слишком много мяса.
— Я припомню тебе эти слова в следующий раз, когда ты захочешь, чтобы я перевел очередной запутанный текст Сотойи, — пообещал ему Брандарк.
— Кстати о запутанных текстах Сотойи, — сказала Каэрита, когда улыбающаяся Тала вышла. — Не мог бы ты, Брандарк, во время очередного набега на библиотеку Телиана найти мне копию хартии о «девах войны»?
— Пока он мне не попадался, — ответил Брандарк. — Меня заинтересовала история «дев войны», которую вы обсуждали сегодня утром с Телианом, и я провел кое-какие исследования, но пока ничего существенного не нашел. Хотя, думаю, должны быть копии хартии и дарственной на основе этого документа. Хочешь, чтобы я поискал их?
— Сама не знаю. — Каэрита поморщилась. — Просто до меня только сейчас дошло, что я, в общем-то, совершенно несведуща во всем, что касается «дев войны». Может, мне и впрямь предназначено уладить их проблему, как думает Телиан, но в юриспруденции Сотойи я разбираюсь несравненно хуже, чем в законодательстве Империи Топора. И если мне предстоит разобраться, насколько обоснованы претензии «дев войны», нужно хотя бы знать, какие привилегии им дарованы.
— Я не уверен, что для этого достаточно прочесть копию хартии. — Базел откинулся на спинку кресла, которое затрещало под его тяжестью.
— Почему? — спросила Каэрита.
— «Девы войны» не слишком популярны у большинства сотойцев, — повторил Базел сказанные недавно слова Телиана, тем же самым многозначительным тоном. — Чтобы не ходить вокруг да около, скажу, что некоторые сотойцы предпочли бы видеть в своих землях вторгшуюся армию градани, а не вольный город «дев войны».
— Они настолько непопулярны? — удивилась Каэрита.
Базел пожал плечами.
— Какой урон от вторгшейся армии, Керри? Сожженные крыши? Но крыши можно восстановить. А вот восстановить подход к жизни немного… сложнее.
— Именно этого и опасаются твои, как правило, консервативные сотойцы, — согласился Брандарк.
Каэрита кивнула в знак понимания, хотя и с выражением недоумения на лице. Как она рассказывала Лиане, родом она была из Мореца, общества с таким же феодальным укладом, как Сотойя. Однако она сбежала оттуда, когда была даже моложе Лианы. И воспитание получила в Империи Топора, где женщинам обеспечены гораздо более широкий выбор и возможности, чем в Сотойе.
— Керри, — сказал Базел, — мне кажется, в тебе слишком много от аксейских женщин. Подумай хорошенько, насколько трудно любому сотойцу воспринять женщину как воина. Для этого ему придется пересмотреть все свои представления о жизни.
Каэрита снова кивнула, теперь она действительно поняла, и Базел рассмеялся. Ему как градани приходилось в Бальтаре нелегко, но и Каэрите было не намного легче. Люди Телиана восприняли поведение своего сеньора как пример и относились к ней с тем уважением и почтением, на которое мог рассчитывать любой избранник Томанака. Однако не вызывало сомнений, что они воспринимают саму концепцию женщины-рыцаря — не говоря уж о рыцаре Бога Войны — как нечто противоестественное.
— Ну, поскольку на протяжении тысячи лет наши народы с упоением резали друг друга, — продолжал Базел, — мы с Сотойей хорошо знакомы. И уж чего про них никто не подумает — это что они по своей природе склонны к новшествам, в особенности в том, что касается обычаев и традиций. Пусть пример Телиана не обманывает тебя. Для Сотойи он радикал, каких нечасто встретишь, и вдобавок много знает о чужих землях. Однако типичный сотоец упрямее любого градани, а настоящие консерваторы по-прежнему убеждены, что колесо — опасное, безрассудное новшество, от которого в жизни не будет никакого толку.
Каэрита засмеялась, Брандарк усмехнулся.
— Не скажу, что в этом кратком описании нет элементов преувеличения, — спустя некоторое время заговорил он, — однако оно достаточно точно. Само существование «дев войны» оскорбительно, с точки зрения взгляда здешних консерваторов на устройство общества — да и всего остального мира тоже, если уж на то пошло. «Девы войны» вообще бы не существовали, если бы Корона не гарантировала их права. К несчастью, и я полагаю, именно это обнаружил Базел, «хартия» — скорее удобное, чем точное описание королевских гарантий.
Каэрита вопросительно подняла бровь, и он пожал плечами.
— На самом деле это целая куча отдельных хартий и указов, изданных по каждому конкретному случаю, а не четкий, единообразный правовой документ. В соответствии с тем, что мне пока удалось выяснить, первоначальный документ, узаконивающий существование «дев войны», к несчастью, в нескольких ключевых пунктах достаточно расплывчат. На протяжении следующего столетия были выпущены несколько дополнительных указов, имевших целью прояснить неточности, к ним присовокупили частное мнение какого-то судьи, и вот эту-то мешанину они наивно называют «хартией». Сам я с таким не сталкивался, как ты понимаешь, но подобные случае нередки и у градани. Когда нечто возникает, как эта «хартия», неизбежен существенный разнобой в терминах, встречающихся в отдельных документах. А это прекрасная почва для всяческих двусмысленностей и недопонимания… в особенности если оговоренные в этих указах права не по нраву соседям.
— Тебе присущ редкий дар говорить о чем угодно, кроме самого главного. — Каэрита вздохнула и покачала головой. — Какие все-таки права получили «девы войны»? В общем и Целом, независимо от существования вариантов в отдельных документах?
— В основном, — ответил Брандарк, — они имеют право жить, как хотят, не придерживаясь традиционных для Сотойи семейных и общественных обязательств. — Бард откинулся в кресле и сложил перед собой руки с хмурым, задумчивым видом. — Хотя их принято называть «девами войны», большинство из них таковыми не являются, — Он пожал плечами, заметив, что Каэрита вопросительно вскинула бровь. — В королевстве Сотойя феодальные отношения развиты куда сильнее, чем в Империи Топора. Фактически всякое реальное право здесь, на Равнине Ветров, так или иначе связано с владением землей и вытекающим из него обязательством служить Короне. И «девы войны» не исключение. Сердцевиной этой «хартии», провозглашающей сам факт их существования, является обязанность вольных городов поставлять Короне военные силы. Когда мной овладевает особый цинизм, мне кажется, что это обязательство было включено умышленно, с намерением свести хартию на нет, поскольку я не в силах представить себе короля Сотойи, всерьез рассчитывающего на то, что группа женщин в состоянии поддержать Корону хорошо обученными военными отрядами.
— Если это так, то в итоге король, без сомнения, был неприятно удивлен, — вклинился в разговор Базел, и Брандарк рассмеялся.
— Это уж точно! — воскликнул он. — Когда мной совсем не владеет особый цинизм, я склоняюсь к мнению, что король Гартха включил это обязательство исключительно потому, что его вынудили сделать это. Если Сотойя до сих пор враждебно воспринимают само понятие «дева войны», можно не сомневаться, что узаконивайте их существования преодолевало чудовищное сопротивление. Вполне вероятно, что Королевский Совет, пользуясь в этом вопросе мощной поддержкой, сумел бы блокировать хартию, не включи король это условие. Видимо, противники короля верили, что при первом же призыве воинских сил хрупкие, застенчивые женщины не сумеют показать себя умелыми воинами, это сведет на нет усилия Гартхи, и потому нет смысла переходить к открытому противостоянию с королем. В любом случае только около четверти «дев войны» на самом деле воины. Их законы и традиции требуют, чтобы все они владели хотя бы элементарными навыками самозащиты, но большинство выбирают другие профессии. Некоторые занимаются сельским хозяйством или, как многие Сотойя, разводят лошадей. Однако больше всего среди них лавочников, кузнецов, врачей, стеклодувов и даже юристов — вот те занятия, которые пользуются особой любовью у жителей вольных городов. И цель хартии — гарантировать им, несмотря на тот факт, что они женщины, те же законные права и защиту, какими пользуются мужчины.
— Все они женщины?
— Ну, — криво улыбнулся Брандарк, — настоящие воины — действительно «девы». Однако если ты спрашиваешь, состоит ли их общество исключительно из женщин, ответ такой: нет. Тот факт, что женщина предпочитает жить сама по себе, отнюдь не означает, что она ненавидит мужчин. Конечно, многие из них становятся «девами войны», потому что недолюбливают мужчин (или те их), и лишь некоторые вступают в связь с другими женщинами. И мужчины Сотойя не любят их не за это, а прежде всего потому, что в их представлении женщина, самостоятельно распоряжающаяся своей судьбой, явление противоестественное. Однако вы ошибетесь, сочтя, что любая женщина, которая решила стать — или, если уж на то пошло, родилась — «девой войны», не может влюбиться в мужчину и прожить с ним всю жизнь. Или, по крайней мере, встречаться с мужчинами время от времени. Как и у остальных женщин, у «дев войны» рождаются не только девочки, но и мальчики. И конечно, это лишь усложняет те «неопределенности», о которых я уже упоминал.
— Почему? — Опираясь локтями на стол и покачивая в пальцах стакан с вином, Каэрита наклонилась вперед.
Базел постарался скрыть улыбку. Точно такое же выражение, придававшее ей сходство с охотничьим ястребом, появлялось на ее лице, когда она встречалась с новой техникой боя.
— Всегда существовал вопрос: распространяется ли хартия «дев войны» автоматически на их детей мужского пола, — объяснил Брандарк. — Или даже на их детей женского пола, для подлинных реакционеров и это служит камнем преткновения. Когда женщина становится «девой войны», ее обязанности по отношению к семье теряют силу, таков закон. Любой, даже очень узколобый человек должен с этим согласиться. И тем не менее некоторые аристократы продолжают доказывать, что этот узаконенный разрыв относится исключительно к самой женщине, и что линия наследования и семейные обязательства должны перейти к ее детям в нетронутом виде. Большинство не согласны с ними, но даже они признают, что здесь все еще есть неясности. Полагаю, скорее всего, чистое везение, что первое поколение «дев войны» принадлежало в основном к простому народу и лишь незначительная часть имела знатное происхождение. А может, и невезение. Если бы в дело оказалась замешана высшая знать, то борьба разгорелась бы нешуточная, и Королевский Суд был бы вынужден принять окончательное решение уже много лет назад. Как бы то ни было, вопрос легального статуса детей «дев войны» все еще висит в воздухе, по крайней мере отчасти. И точно так же обстоит дело с их браками. Наиболее твердолобые оппоненты утверждают, что, поскольку их драгоценная хартия отсекает все прежние семейные обязательства, это препятствует возникновению новых обязательств. То есть в их глазах брак «девы войны» не имеет никакой законной силы. И насколько я понимаю, эта проблема и в самом деле не решена. Сильно сомневаюсь, что Гартха задумывался о том, будут «девы войны» выходить замуж или нет, и как сделать так, чтобы их брак считался законным. Однако старший служащий магистрата барона Телиана утверждает, что язык документов очень неточен и допускает различное толкование многих положений. Все знают, сказал он, что техническая сторона может влиять на толкование буквы закона, но не его духа, и все же проблема остается. Наконец, чтобы быть до конца честным, из того, что он говорил — и кое-чего, о чем он не упомянул, — вытекает, что «девы войны» тоже немало потрудились, мутя воду.
— Зачем? спросила Каэрита. — Если только… Ох, ну да! Дети.
— Вот именно. Если брак «девы войны» не имеет законной силы, тогда каждый ее ребенок — незаконнорожденный.
— И как таковой не может ничего унаследовать, разве что нет других, законных наследников, — Каэрита понимающе кивнула, но на лице отразилось беспокойство. — Такая логика мне понятна, — снова заговорила она спустя некоторое время, — но это кажется ужасно недальновидным с их стороны. Это, может, и не позволяет отнять у них детей и вернуть их в систему, которую они отвергают, но и лишает их семьи возможности защищать этих детей.
— Да, — согласился Брандарк. — С другой стороны, их собственные суды подходят к проблеме иначе, и по большей части юрисдикция указов, издающихся в вольных городах, распространяется на всех граждан города. Проблема возникает тогда, когда рассматриваемое дело оказывается на границе юрисдикции «дев войны» и Сотойи, причем в него замешаны знатные традиционалисты.
— Томанак! — вздохнула Каэрита. — Какая путаница!
— Ну, я бы выразился иначе — это не самая однозначная ситуация в мире, — сказал Базел. — Как бы то ни было, Сотойя справляются с ней вот уже на протяжении двух или трех столетий. Некоторые все это время точат ножи, но худо-бедно они научились ладить друг с другом.
— И все же я вижу огромный простор для возникновения неприятных ситуаций, — заметила Каэрита. — И мне почему-то не кажется, что он послал бы меня туда, где живут Сотойя, которые «научились ладить друг с другом». А ты что думаешь?
— Ну, если ты так ставишь вопрос, — с кривой улыбкой ответил Базел, — то мне тоже так не кажется.
Дождь все еще шел, когда Каэрита покинула Замок Стража Холмов… наконец-то.
По крайней мере, хоть не ливень, подбадривала она себя, по крутому спуску удаляясь от родового замка барона Телиана. Равнина Ветров представляла собой обширное высокогорное плато, по большей части заросшее травой. Холмов тут было немного, и на протяжении столетий все населенные пункты и фортификационные сооружения возникали главным образом на и около них. Страж Холмов тоже был построен на высоком холме. Произошло это примерно восемьсот лет назад, когда Холи Лучник, первый лорд-губернатор Бальтара, отыскал место для столицы своих новых владений. Теперь город Бальтар расползся на несколько миль вокруг возвышающегося над ним замка.
Сотойя предпочитали не строить больших городов. Здешним людям ближе был пасторальный образ жизни их предков. Равнина Ветров являлась центральной частью королевства, но Сотойе принадлежали также обширные владения на востоке, ниже плато, где был более умеренный климат. Знаменитые скакуны и рогатый скот Сотойи обычно зимовали там, в более здоровых условиях. Однако огромные конные заводы, где разводили и обучали боевых скакунов, оставались там, где им традиционно и следовало быть — на Равнине Ветров. По непонятным причинам скакуны Сотойи отказывались «разводиться» в любых других местах.
Любым лошадям — и скакунам Сотойи в том числе — требуется много пространства, и присматривающие за стадами люди селились по всей Равнине. Поэтому по Равнине было разбросано множество деревень и маленьких городков, а больших городов почти не встречалось. Зато те, что были, становились действительно большими и постоянно росли.
Города поддерживались в хорошем состоянии, и Каэрита быстро скакала по широкому, прямому проспекту на новой лошади, которую Телиан убедил ее принять в дар. Она отказывалась, но — признавая это с легким чувством вины — не слишком упорно. Любой боевой скакун Сотойи стоил бешеных денег, а подаренная Телианом кобыла была принцессой среди своих собратьев. Меньше и легче, чем более тяжелые кавалерийские кони других стран, не боящиеся мороза боевые скакуны Сотойи великолепно подходили для стремительных, смертоносных атак верховых лучников — излюбленная тактика сотойцев. Только редкие рысаки-иноходцы превосходили их в скорости и выносливости.
И в отличие от Каэриты боевых скакунов, казалось, ничуть не раздражала сырая весенняя погода.
Она рассмеялась и похлопала кобылу по плечу. В ответ на ласку та шевельнула ушами, и Каэрита улыбнулась. Имя лошади, скорее всего, объяснялось ее гнедой мастью, и сейчас каштановый цвет казался даже более темным из-за дождя, однако Каэрита решила, что называть такое прелестное создание Темной Боевой Тучей — дурной вкус. Она сразу же укоротила это имя до Тучки, не обращая внимания на страдальческий взгляд Телиана. Его конюх, однако, лишь усмехнулся, и, судя по готовности, с которой Тучка откликнулась на свое новое имя, Каэрита предположила, что конюх в обращении с лошадью тоже применял какое-то похожее ласковое имя.
Следом за Тучкой скакал вьючный конь. Даже он, плебей по сравнению с такими аристократами, как боевые скакуны, был замечательным созданием. Везде, кроме Сотойи, его бы с радостью взяли в легкую кавалерию, и Каэрита понимала, что за всю свою жизнь у нее не было коней лучше. А это говорило о многом, учитывая, какое внимание Орден Томанака уделял экипировке рыцарей своего бога.
Доскакав до восточных ворот, она обнаружила, что, несмотря на внушительные размеры Бальтара, движения на дороге почти нет. Вряд ли тут дело в погоде, думала
Каэрита, глядя сквозь распахнутые ворота на уходящую вдаль дорогу и подернутый рябью бесконечный океан Равнины Ветров, заросшей весенней травой. По меркам Империи Топора дороги Сотойи, в общем и целом, были так себе. За пределами Империи вообще было мало хороших дорог, но сотойцам, по-видимому, было на них вообще наплевать, и у Каэриты подкатила к горлу тошнота при виде пути, который расстилался впереди. Дорога была прямая — что неудивительно, учитывая ровный характер местности, — но больше об этой широкой полосе грязи сказать было нечего.
Офицер охраны у ворот уважительно отсалютовал избраннице Томанака, когда она проскакала мимо, и Каэрита вежливо кивнула в ответ. В голове промелькнула мысль: вряд ли он узнал бы, кто она такая, если бы не золотые и зеленые символы Ордена Томанака, которые швея Телиана вышила на ее пончо.
Она миновала ворота и мягким движением послала Тучку неторопливой рысью вниз по склону в сторону пустующей дороги.
Над горшком с тушеным мясом поднимался пар. Еще больше пара поднималось от случайных капель дождя, залетающих под навес, установленный Каэритой, чтобы защитить костер. Столетиями Сотойя насаждали деревья вдоль своих дорог, в основном для защиты от ветров, но также и с той целью, с которой Каэрита сейчас использовала эту густую рощу. Хотя весна еще только вступала в свои права, ветки над головой покрылись свежими зелеными листьями, и они отчасти защищали ее маленький лагерь. И, конечно, лес обеспечивал множество дров для растопки, пусть и пропитанных влагой.
Накрытый попоной вьючный конь был привязан к дереву рядом с бурно разлившимся от дождя шумным ручьем, у подножья невысокого холма, на котором Каэрита разбила лагерь. О том, чтобы привязывать Тучку, и речи не шло — даже сама эта идея стала бы смертельным оскорблением для боевого скакуна Сотойи. Лошадь, побродив там и тут, выбрала место с подветренной стороны костра. То ли для того, чтобы отчасти защитить огонь от ветра, — то ли просто греясь у потрескивающего пламени. В любом случае Каэрита не возражала.
Она снова помешала мясо, взяла ложку, попробовала. И вздохнула. Мясо было горячее, почти готовое, но Каэрита знала: что-что, а готовить она никогда не умела. Вот Брандарк — тот прекрасно управлялся со стряпней, а от одного воспоминания о том, как готовит Тала, слезы навернулись на глаза, пока Каэрита разглядывала плоды собственных усилий.
Состроив гримасу, она сидела на корточках под прикрытием своей распахнутой настежь палатки, установленной очень продуманно, на основе опыта, заработанного немалым трудом. Навес и склон холма отражали прямо в палатку тепло костра, с совсем небольшой примесью дыма. Даже на Равнине Ветров, насквозь пропитавшейся влагой, Каэрита обеспечила себе максимально возможные в таких обстоятельствах удобства — и сухость. Что ни говори, это был совсем не пустяк. Она встала и начала собирать хворост, складывая его под навес, где ему не угрожал дождь, а костер давал возможность подсохнуть. Она уже почти закончила, когда Тучка внезапно подняла голову. Навострила уши, чуть наклонив их вперед, и повернулась в сторону дороги. Каэрита сунула руки под пончо, расстегнула ремни, на которых крепились ее короткие мечи, и как бы случайно изменила положение, оказавшись лицом к возможной угрозе.
Слух у Тучки был несравненно острее, чем у нее. Даже зная это, Каэрита удивлялась, как кобыла могла услышать что-то сквозь несмолкающий перестук дождя. Спустя некоторое время мелькнула мысль, что, может, Тучка на самом деле и не слышала ничего, но тут из-за пелены дождя в вечернем сумраке проступила призрачная фигура. Стало ясно, что у кобылы не просто разыгралось воображение.
Каэрита молча наблюдала за приближающимся всадником. В общем и целом, королевство Сотойя было мирным, а его граждане законопослушными… сейчас, по крайней мере. Так, однако, дело обстояло далеко не всегда, и до сих пор встречались разрозненные шайки разбойников, несмотря на то что такие лорды, как Телиан, безжалостно расправлялись с теми, кого ловили на месте преступления. Бандиты могли посчитать одинокого путника, в особенности женщину, легкой добычей, не зная, что она избранница Томанака. Пока Каэрита видела лишь одного всадника, но их могло быть и больше, и она внимательно наблюдала за приближением непрошеного гостя.
Вряд ли это разбойник, подумала она, лучше разглядев его коня. Он был почти так же хорош, как Тучка. Ни один вор не решился бы путешествовать на таком приметном, легко узнаваемом коне. Все это, однако, ничего не говорило о том, что делает тут этот человек, в особенности с учетом надвигающейся ночи.
— Эй, там, у костра! Приветствую! — произнес звонкий голос, и, услышав его, Каэрита закрыла глаза.
— Почему я? — пробормотала она себе под нос — Почему это всегда случается со мной?
Туманная ночь не удостоила ее ответом. Она вздохнула и открыла глаза.
— Приветствую тебя, Лиана. Полагаю, ты хотела бы присоединиться ко мне и отдохнуть.
Леди Лиана Глорана Силивесте Лучник, наследница Бальтара, Западного округа и еще по меньшей мере дюжины больших и малых поместий, скрестив ноги, сидела у костра напротив Каэриты и куском хлеба выскребала остатки мяса из своей плошки. Лицо у нее было в грязи, золотисто-рыжая коса, точно толстая, насквозь промокшая змея, бессильно висела на спине, в каждом движении заметно проступала усталость.
— Ты, наверно, сильно проголодалась, — заметила Каэрита. Лиана подняла на нее вопросительный взгляд. — Мне слишком часто приходится есть то, что я готовлю, чтобы питать иллюзии относительно моих кулинарных талантов.
— А по-моему, получилось совсем неплохо, в самом деле, госпожа Каэрита, — вежливо ответила Лиана.
Каэрита насмешливо фыркнула.
— Преувеличивая достоинства моей стряпни, ты ничего не добьешься, девочка, — ответила она. — Учитывая тот факт, что ты больше похожа на полуголодную, едва не утонувшую, забрызганную грязью крысу, чем на наследницу одного из самых влиятельных людей в королевстве, я сочла нужным предложить тебе поесть горячего и согреться, прежде чем расспрашивать. Теперь пора перейти к делу.
Лиана вздрогнула от колкого тона Каэриты, но уклоняться от разговора не стала. Положила ложку в опустевшую плошку, аккуратно отставила ее в сторону и взглянула прямо в лицо Каэриты.
— Я сбежала, — сказала она.
— Об этом, я уже догадалась, — сухо ответила Каэрита. — Почему бы нам сразу не получить ответ на два «почему»?
— Два «почему»? — удивленно повторила Лиана.
— «Почему» номер один: почему ты убежала? «Почему» номер два: почему ты ведешь себя так, будто не ожидаешь, что я немедленно отправлю тебя домой?
— Ох! — Лиана залилась краской и опустила взгляд зеленых глаз на потрескивающий между ними костер. Некоторое время она смотрела на пламя, потом подняла взгляд на Каэриту. — Я не вдруг решила убежать сегодня. На то есть множество причин. Впрочем, большинство из них вы уже знаете.
— Полагаю, что да. — Каэрита вглядывалась в лицо девушки, чувствуя, как смягчается выражение ее собственного лица, и не в силах справиться с этим. — Но я понимаю и другое — как сейчас обеспокоены и огорчены твои родители. И ты, без сомнения, тоже понимаешь это.
Лиана вздрогнула.
— Почему ты так обошлась с ними? — холодно закончила Каэрита, и взгляд Лианы снова уткнулся в огонь.
— Я люблю родителей, — после долгой, тягостной паузы ответила девушка так тихо, что Каэрита едва расслышала ее сквозь шум дождя. — И вы правы — они беспокоятся обо мне. Я понимаю. Просто… — Она снова замолчала, сделала глубокий вдох и подняла взгляд на Каэриту. — В тот вечер, когда вы покинули цитадель, отец получил формальное предложение от человека, претендующего на мою руку.
Теперь Каэрита отвела взгляд. Она опасалась чего-нибудь в этом роде, но теперь, когда причина стала ей известна, легче не стало. Она обдумывала разные соображения, которые могла бы высказать, и отбрасывала их одно за другим, помня свой недавний разговор с Лианой.
— От кого? — спросила она вместо этого.
— От Ральта Черного Холма, — ровным голосом ответила Лиана.
Каэрита явно не поняла, о ком речь. Девушка состроила гримасу и закончила:
— Он протектор Траншара… И осенью ему исполнится пятьдесят лет.
— Пятьдесят? — Помимо воли Каэрита не сумела скрыть удивления. Лиана кивнула с мрачным видом. — С какой стати мужчина в таком возрасте хоть на мгновение поверит, что отец согласится на его брак с тобой?
— А почему нет? — спросила Лиана.
Каэрита посмотрела на нее сердито:
— Потому что он старше тебя втрое, вот почему!
— Но он невероятно богат, любимец премьер-министра, член Королевского Совета, а еще по крови и через брак состоит в родстве с бароном Кассаном, — ответила Лиана.
— Но ты же говоришь, что ему почти пятьдесят!
— Какое это имеет значение? Он недавно овдовел, имеет четырех детей от первого брака, двое из них мальчики, самому младшему меньше года. Ясно, что он в состоянии зачать детей… и, весьма вероятно, сыновей.
Лиана произнесла эту речь таким рассудительным тоном, что Каэрита вынуждена была прикусить язык. Ее охватила злость — как можно быть такой рассудительной! Однако спустя некоторое время она поуспокоилась. Лиана говорила тоном человека, сознающего, что мир, в котором она выросла, ждет от нее рассудительности, но отнюдь не согласия.
— Ты и в самом деле полагаешь, — спросила Каэрита после короткой паузы, — что отец может отдать тебя за пятидесятилетнего человека?
— Не думаю, что он сделал бы это по доброй воле, — все так же тихо ответила Лиана. — На самом деле мне кажется, он откажет. Но уверена я быть не могу. А главное, если даже и откажет, будет только хуже.
Она посмотрела Каэрите в глаза, как бы умоляя о чем-то. О сочувствии, подумала Каэрита. Но это не все. Возможно, Лиана нуждалась не столько в сочувствии, сколько в понимании.
— Что значит — «хуже»?
— Ральт Черный Холм — могущественный, очень жадный и честолюбивый человек, — ответила Лиана. — Кроме того, он тесно связан со своим кузеном и шурином бароном Кассаном. А барон Кассан и отец… не ладят между собой. Не любят друг друга, расходятся по большинству политических вопросов, и барон Кассан возглавляет при дворе группировку, резко выступающую против любых форм «умиротворения» градани. Кассан убеждал короля отвергнуть ходатайство отца о низвержении Матиана Красного Шлема, он едва не добился успеха, и Черный Холм поддерживал его. Им обоим — и тем, кто думает так же, как они, — брак наследницы отца с одним из союзников Кассана доставил бы огромное удовольствие.
Ее юное лицо напряглось от отвращения и гнева. Каэрита медленно наклонила голову. Если только этот Ральт Черный Холм не представляет собой редкое исключение среди мужчин, ему, разумеется, охота затащить к себе в постель столь привлекательную девушку, как Лиана, с иронией подумала Каэрита, и она это хорошо понимает.
— Думаю, Кассан отдает себе отчет, что все эти соображения лишь подтолкнут твоего отца к тому, чтобы отказать Черному Холму, — сказала она.
— Наверняка, — согласилась Лиана. — Более того, он, скорее всего, на это и рассчитывает.
— Ну, тогда я уж совсем ничего не понимаю, — призналась Каэрита.
— Кассан ненавидит отца. И жаждет любым способом дискредитировать его в глазах короля и Совета. И хотя брак с человеком возраста Черного Холма меня, безусловно, не привлекает, по всем остальным меркам это превосходная партия. Учитывая, что все знают о возможном кризисе престолонаследия в Бальтаре — если только отец не отошлет мать и не женится на женщине, способной родить ему сыновей, — многие члены Совета начнут давить на него, убеждая принять это предложение. Они будут твердить, что вопрос наследования власти слишком важен для Бальтара, чтобы позволить ему и дальше висеть в воздухе при наличии в высшей степени достойного предложения со стороны знатного человека пусть и преклонного возраста, но уже продемонстрировавшего свою способность и готовность решить эту проблему. Поэтому, если отец откажет, политических сторонников у него станет еще меньше. Многие и так уже отшатнулись от него из-за того, что он «сдался» принцу Базелу.
Каэрита покачала головой.
— Все это слишком хитроумно и сложно для моей бедной головы, учитывая, что родом я из простых крестьян, — сказала она и насмешливо фыркнула под пристальным взглядом Лианы. — Ох, я не хочу сказать, что не верю тебе, девочка. Мозгами я даже могу понять, что путем ряда беспринципных рассуждений можно прийти к такому выводу. Я просто не понимаю всего этого как человек.
— Хотелось бы и мне не понимать этого как человеку, — ответила Лиана. — Или, по крайней мере, не иметь обязанности понимать.
— Охотно верю. — Каэрита подбросила веток в костер и помолчала, прислушиваясь к шипению испаряющейся под воздействием пламени влаги. — Значит, кто-то, кто тебе не нравится и за кого ты не хочешь выходить замуж, просит твоей руки у твоего отца, и ты опасаешься, что, отказавшись от этого предложения, он огребет большие неприятности. Поэтому ты сбежала?
— Да -Было в этом односложном ответе что-то заставившее Каэриту вопросительно вскинуть брови. Нет, не ложь, вне всякого сомнения. Однако и не вся правда, остро ощутила Каэрита. А не попытаться ли докопаться до истины?.. Потом она передумала.
— И каким образом твой побег может решить все эти проблемы? — спросила она.
— Мне кажется, это очевидно, госпожа Каэрита, — удивленно ответила Лиана.
— И все же растолкуй мне, — сухо сказала Каэрита. — Хотя в целом я, кажется, представляю себе твою стратегию. Нет, я не стану льстить себе, высказывая предположение, что ты последовала за мной, рассчитывая на защиту избранницы Томанака. Я подозреваю, что на самом деле ты стремишься в Калатху, вдохновленная легкомысленной, романтической идеей стать «девой войны», чтобы ускользнуть из сетей нежеланного поклонника. Так?
— Да, — робко, словно защищаясь, ответила Лиана.
— А ты хорошо обдумала, от чего при этом отказываешься? — возразила Каэрита. — Я, как тебе уже известно, из крестьян, леди Лиана. Не думаю, что твоя жизнь в качестве «девы войны» окажется столь же трудной, но она будет совсем-совсем иной по сравнению с тем, к чему ты привыкла. А пути назад уже точно не будет. Ни семья, ни происхождение больше не защитят тебя — в сущности, для своей семьи ты как бы умрешь.
— Знаю, — совсем тихо сказала Лиана, глядя на костер. — Знаю. — Она снова подняла взгляд на Каэриту. — Знаю, — повторила она в третий раз, с влажными от слез глазами. — Но я также знаю, что родители всегда будут любить меня, независимо от того, дочь я им по закону или нет. Этого не изменит ничто. А если я уйду в «девы войны», то избавлю отца от необходимости принимать решение. Никто не сможет упрекнуть его за отказ Черному Холму, если я больше не его дочь. И, — она сумела криво улыбнуться, — позорный поступок, который я собираюсь совершить, перейдя все границы дозволенного, поставит меня в такое положение, что даже столь честолюбивый человек, как Ральт Черный Холм, перестанет считать этот брак достойным.
— Но тебе ведь еще и пятнадцати нет. — Каэрита грустно покачала головой. — Ты слишком молода, чтобы принимать такое важное решение. Я не знаю твоего отца так хорошо, как ты, но, по-моему, он был бы против. Ты думаешь, что делаешь это для него, но, как по-твоему, на самом деле он хотел бы этого?
— Наверняка нет, — с легким оттенком гордости призналась Лиана. — Он понял бы меня, но это не то же самое, что хотеть, чтобы я так поступила. Уверена, он со своими людьми уже бросился следом за мной. И если он догонит меня, то решит, что должен увезти меня домой, хочу я этого или нет. Потому что он любит меня и потому что, как и вы, считает, что я слишком молода для принятия такого решения. Но согласно хартии «дев войны», моих лет достаточно. У меня есть законное право принять это решение, если я сумею добраться до одного из вольных городов прежде, чем отец догонит меня. А когда дело будет кончено, он уже не заставит меня вернуться домой, и Черный Холм с Кассаном больше не смогут использовать меня против него.
Слеза наконец сорвалась, покатилась по щеке, и Каэрита глубоко вздохнула.
— Тогда, полагаю, нам лучше лечь спать, — сказала она. — Мы обе устали и наверняка уснем, а утром сможем встать пораньше. Посмотрим, догонит ли он нас.
Когда утром они сворачивали лагерь, дождь наконец прекратился. Это что-то да значит, сказала себе Каэрита, вскочив в седло и сунув в держатель у правого стремени толстый конец посоха, который носила вместо традиционного копья. И вообще-то — она глубоко вдохнула влажный, чистый, прохладный утренний воздух — это нам на руку.
Пока они собирались в путь, она исподтишка наблюдала за Лианой. В девушке ощущалась почти болезненная готовность справиться с любыми трудностями, которые ее ожидают, хотя не вызывало сомнений, что с большинством из них она никогда прежде не сталкивалась.
Как любой из благородных Сотойя, будь то мужчина или женщина, она села в седло примерно в то же время, когда научилась ходить без посторонней помощи, и прекрасно владела навыками верховой езды. Ее жеребец, удостоившийся еще более заумного имени, чем Темная Боевая Туча, прекрасно отзывался на дружеское Сапожок, и Каэрита невольно задавалась вопросом, называют ли вообще боевых скакунов Сотойя их официальными именами. Насколько это возможно при такой сырости и грязи, Сапожок (гнедой жеребец, получивший свое прозвище из-за черных ног и белых «сапожек» на передних ногах) был безукоризненно вычищен, седло и упряжь почти сверкали. К сожалению, его всадница гораздо хуже разбиралась в других мелких хозяйственных делах, неизбежных при путешествии по дикой местности. Ну, по крайней мере, она преисполнена рвения, отметила Каэрита, и ведет себя удивительно верно для человека высокого происхождения. Поразмыслив, рыцарь начала склоняться к мысли, что в характере девочки определенно чувствуется «металл».
И лучше, чтобы так оно и было, мрачно подумала она, глядя, как Лиана проворно взлетает в седло. Каэрита не могла не уважать мотивы девушки, но один факт не вызывал у нее сомнений: та не имела — да и не могла иметь — сколько-нибудь реалистического представления о суровых переменах, которые ее ожидают. Не исключено, что, если шок не сломит девушку, новая жизнь понравится ей даже больше, чем теперешняя. Каэрита надеялась, что так и произойдет, и все же пропасть между дочерью одного из четырех самых влиятельных феодальных магнатов королевства и безымянной «девой войны», презираемой фактически всеми в том единственном мире, который она до сих нор знала, была глубже, чем обрыв за краем крепостного вала Замка Стража Холмов. Пережить это падение — ей по силам, но такой опыт может оказаться поистине сокрушительным, во всяком случае для выращенного в холе и безопасности цветка благородной женственности. И не важно, насколько старательно готовила себя Лиана к тому, что ей предстояло.
Правда, Каэрита никогда не видела смысла в этих самых «выращенных в холе и безопасности цветах благородной женственности». Может, именно поэтому она согласилась помочь девочке выбраться из ситуации, в которую загнал ее безжалостный рок? Хотелось думать, что дело обстоит именно так. А еще хотелось думать, что ею руководит долг избранницы Томанака: спасать беспомощных от преследования. Учитывая данное Лианой уничтожающее описание Ральта Черного Холма, его брак с юной девушкой воспринимался Каэритой как самая что ни на есть грубая форма преследования, а Томанак, будучи Богом Справедливости, всегда на стороне преследуемых. Кроме того, Лиана права: она имеет законное право сделать свой выбор, если сумеет добраться до Калатхи.
Обе причины достаточно весомы, размышляла Каэрита. Однако сердцем понимала, что существует еще одна, может быть, даже более глубокая. Воспоминание о тринадцатилетней сироте, которая, угодив в ловушку другой, даже более страшной жизни… отказалась смириться с приговором.
На мгновенье взгляд сапфирово-голубых глаз госпожи Каэриты стал темнее, глубже и холоднее, чем воды залива Белхадан. Однако мрачное настроение рассеялось, и она, как промокшая собака, стряхнула с себя воду воспоминаний и вгляделась в прохладное, туманное утро. Солнце расплавленным золотым шаром висело над горизонтом прямо впереди, утренний туман окутывал его, словно пар — кузнечный горн, последние облака вчерашнего дня громоздились на юге, верхушками касаясь золотистого мерцания, и быстрый северный ветер гнал их прочь. Дорога не стала менее раскисшей от грязи, однако день обещал быть прекрасным, и Каэрита почувствовала, как внутри страстно зашевелилось нетерпеливое желание. Желание отправиться в путь и снова начать действовать.
— Ты готова, леди Лиана? — спросила она.
— Да. — Лиана направила Сапожка к Тучке и рассмеялась. Каэрита удивленно посмотрела на девушку. — Мне просто кажется, что звучит естественнее, когда вы называете меня «девочка», а не «леди Лиана».
— Неужели? — фыркнула Каэрита. — Может, это во мне проснулась крестьянская девушка. С другой стороны, тебе, наверно, и впрямь стоит привыкать к недостатку почтительности.
Она мягко сжала пятками бока Тучки, и кобыла послушно двинулась вперед. Лиана что-то негромко пробормотала Сапожку, жеребец догнал кобылу и поскакал рядом с ней голова к голове, как будто они были запряжены вместе.
— Я понимаю, — заговорила девушка спустя несколько минут. — В смысле, что мне надо начать привыкать к этому. Думаю, недостаток почтительности будет волновать меня меньше, чем отсутствие служанок, которые наполняют ванну и расчесывают мне волосы. — Ее передернуло. — Я уже уяснила, что между реальной жизнью и песнями бардов существует огромная разница. Или, по крайней мере, барды не упоминают о некоторых неприятных мелочах, без которых невозможно никакое «приключение». Одно дело — путешествовать в одиночку, а другое — в сопровождении множества охранников и слуг, готовых удовлетворить все твои нужды.
— Несколько ночей под дождем определенно способствуют пониманию этой разницы, — согласилась Каэрита. — А у тебя, я вижу, даже палатки нет.
— Нет. — Лиана снова состроила гримасу. — Мне было достаточно сложно в течение нескольких дней потихоньку собирать еду на дорогу и прятать в седельные сумы Сапожка, чтобы думать еще и о дорожном снаряжении. — Она вздрогнула. — Первая ночь и впрямь была очень тяжелой. Я так и не сумела разжечь костер.
— Это нелегко без сухих дров, — заметила Каэрита, изо всех сил стараясь скрыть всплеск сочувствия, который ощутила, представив себе Лиану одну в холодной, дождливой ночи, без палатки и даже костра. Что ни говори, а девушка, как бы ни старалась казаться кем-то другим, оставалась изнеженной молодой аристократкой. Наверно, это была самая тягостная ночь за всю ее жизнь.
— Именно это я и обнаружила. — В усмешке Лианы не чувствовалось жалости к себе. — На следующее утро, осознав свою ошибку, я потратила около часа на поиски большого бревна. Кинжалом настрогала из него сухих щепок и набила ими половину седельной сумки. — Протянув правую ладонь, она со смешком показала свежие волдыри. — По крайней мере, этот опыт не пропал зря, и на следующую ночь я первым делом разожгла костер. Боже, как было хорошо!
Она так забавно вытаращила глаза, что Каэрита не могла удержаться от смеха. Потом покачала головой, переключила внимание на дорогу и пустила Тучку рысью. Кобыла охотно подчинилась и в сопровождении Сапожка быстро поскакала по дороге, разбрызгивая грязь.
«Да, — думала Каэрита, — это истинное сокровище — прекрасные зеленые глаза, которые умеют смеяться, когда их хозяйке холодно, мокро и, без сомнения, страшно. В ней, без сомнения, чувствуется звон металла, слава Томанаку! »
— Отец уже нагоняет.
Каэрита оторвалась от завтрака, который готовила на костре, и посмотрела на Лиану. Девушка стояла у дороги, обхватив Сапожка за холку и глядя в ту сторону, откуда они ехали. Она стояла очень спокойно, с напряженным выражением лица, только пальцы правой руки беспрерывно двигались, лаская мягкую, теплую шкуру коня.
— Почему ты так уверена? — спросила Каэрита, поскольку мрачные слова девушки прозвучали отнюдь не как вопрос.
— Потому что знаю — он хватился меня на второе утро и тут же бросился в погоню, — ответила Лиана. — Но, по правде говоря, я просто знаю. — Она посмотрела на Каэриту. — — Я всегда знаю, где он и мама.
Каэрита обдумала услышанное, переворачивая ломти бекона на почерневшей походной сковородке. Потом вытащила их из растопленного жира и положила на последние куски слегка зачерствевшего хлеба. Выплеснула жир в пламя костра, тут же жарко вспыхнувшего, и подняла взгляд на Лиану.
Лицо девушки выглядело усталым. На Сапожке и Тучке тоже начали сказываться последствия долгой, быстрой скачки. Конечно, Сапожок покрыл то же расстояние, что и Тучка, на сутки быстрее, а после того, как девушка догнала Каэриту, оба скакали вровень. Барон и его брат Хатан — отличные наездники. С другой стороны, несмотря на всю свою ярость и тревогу, Телиан был слишком уравновешенным человеком, чтобы рискнуть отправиться в погоню вдвоем лишь с Хатаном — лорд Западного округа представлял собой слишком лакомую цель для врагов, — но они с братом наверняка задали эскорту безжалостный темп.
— Что это значит — ты всегда знаешь, где они? — спросила она.
— Просто знаю. Лиана еще раз погладила Сапожка, подошла к костру и взяла у Каэриты причитающуюся ей долю скромной трапезы — хлеб с беконом. Откусила кусок и пожала плечами. — Простите. Я не пытаюсь напускать таинственность, просто не умею объяснить. Мама говорит, в ее семье всегда была такая способность. — Она снова пожала плечами. — Толком, правда, мне ничего об этом не известно. Дело не в том, что в нашей семье были маги или что-то в этом роде. Но я всегда знаю, где родители, или если они огорчены, или если им плохо. — Она вздрогнула и внезапно будто постарела на несколько лет. — Как знала, когда мамина лошадь упала и подмяла ее под себя.
Несколько мгновений Лиана разглядывала что-то видимое только ей одной, но потом опомнилась. Посмотрела на хлеб с беконом в своей руке, словно видя его впервые, и откусила снова, одарив Каэриту застенчивой, почти смущенной улыбкой.
— И они тоже всегда «знают», где ты? — спросила Каэрита.
— Нет. — Лиана покачала головой и задумалась на мгновенье. — Ну, на самом деле насчет мамы я не уверена. Когда я была совсем маленькой, она всегда словно заранее знала, что я собираюсь напроказничать, но я называла это «мамочкиной магией». Что касается отца, он таким свойством не обладает. Иначе за последние годы у меня было бы гораздо больше неприятностей. Вряд ли я тогда вообще могла бы сидеть в седле! И, уж конечно, мне не удалось бы удрать от него. Прямо сейчас я чувствую, что он огорчен и обеспокоен, но не догадывается, что отстает от нас всего на несколько часов.
Последние слова девушка произнесла совсем тихо, с потемневшими глазами. Чувствовалось, что она сильно огорчена тем, что отец обеспокоен и в расстройстве.
— Еще не поздно передумать, Лиана, — сказала Каэрита. Девушка бросила на нее быстрый взгляд. — Если он так близко, все, что от нас требуется, это посидеть тут несколько часов. А можно продолжить путь. Судя по карте, которую дал мне управляющий твоего отца, до Калатхи часа два-три, не больше. Однако решение за тобой.
— Все уже решено, — полушепотом ответила Лиана. Ноздри ее затрепетали, она тряхнула головой. — Я не могу — и не стану — ничего менять. Кроме того, — она криво улыбнулась, — он встревожен и огорчен, да, но им владеют и другие чувства. Он знает, куда я направляюсь и зачем.
— Знает? Ты уверена?
— Ох, у меня хватило ума не оставлять залитую слезами записку, которую могли обнаружить раньше, чем мне хотелось, — ответила Лиана. — Я ускакала сразу после завтрака, а предыдущим вечером отпустила обеих своих служанок к их родителям. Причем каждая из них не знала об отсутствии другой, так что меня должны были хватиться только на следующий день к завтраку. Вы знаете, отец отличный наездник. Если бы я не имела перед ним преимущества хотя бы в один полный день, он не стал бы дожидаться своих телохранителей и бросился в погоню вдвоем с Хатаном. И тогда уж точно догнал бы меня, хоть я и на Сапожке. Раз этого не произошло, значит, раньше времени мое отсутствие обнаружено не было. Однако отец умен и знает, что я тоже не дурочка. Думаю, он понял, куда я направляюсь, в то же мгновенье, когда выяснилось, что меня нигде нет. И тут же поскакал следом, хотя, по правде говоря, какой-то частичкой души он не хочет меня догнать.
Покончив с хлебом и беконом, она встала, глядя на Каэриту с мягкой, почти нежной улыбкой.
— Как и вы, он опасается, что я совершаю ужасную ошибку, и полон решимости помешать мне, если сможет. Однако он понимает, почему я делаю это. И именно поэтому догоняет меня отчасти против воли. На самом деле он хочет, чтобы я добралась до Калатхи, потому что понимает не хуже меня — только став «девой войны», я сумею избежать участи племенной кобылы для вынашивания жеребцов Черного Холма… или кого-то в этом роде. К маме он так никогда не относился, и он знает, что я тоже такого не стерплю. Он сам учил меня такому отношению к себе — учил ценить себя — и знает, что его уроки не пропали даром.
— Что не помешает ему попытаться остановить тебя, если получится, — сказала Каэрита.
— Не помешает. — Лиана покачала головой. — Глупо, правда? Вот мы оба — я убегаю от него; он догоняет меня, чтобы вернуть домой, хочу я этого или нет. И все это потому, что мы так сильно любим друг друга.
Она смахнула сверкнувшую на ресницах слезу и, отвернувшись к Сапожку, занялась его упряжью.
— Да. — Каэрита вылила из горшка остатки чая в огонь и начала забрасывать угли землей. — Да, Лиана. В самом деле глупо.
~ Вы, наверно, не в своем уме!
Сидящая по другую сторону стола седоволосая женщина сердито и недоверчиво смотрела на Каэриту и Лиану. У нее на шее висел на широкой цепи бронзовый ключ от ратуши, карие глаза смотрели твердо, почти гневно.
— Уверяю вас, бургомистр Йалит, я в своем уме, — резко ответила Лиана.
После долгой езды в седле они с Каэритой вымотались до последней косточки, были забрызганы грязью, но чувствовалось, что девушка изо всех сил сдерживается. Равным образом нельзя было не заметить, что житейский опыт дочери барона Бальтара наилучшим образом подготовил ее к обращению с людьми ранга Йалит.
— Безумные редко отдают себе отчет в том, что они не в своем уме, — — отрезала бургомистр. — И чтобы ты там ни воображала и как бы ни верила, что стать «девой войны» - это способ решения общественных проблем, я вижу такие аспекты этой ситуации, которые лишь усугубят положение.
— При всем моем уважении, бургомистр, — впервые вмешалась в разговор Каэрита, — девушка не говорила об «общественных проблемах». Она говорила о вполне конкретных вещах, которые — если, конечно, я правильно поняла хартию короля Гартхи, дарующую «девам войны» право на существование, — вы и ваш город обязаны гарантировать любой женщине.
— Большое спасибо, но нечего цитировать хартию мне, госпожа Каэрита! — рявкнула бургомистр. — Вы, может, и рыцарь Томанака, но мне не приходилось слышать, чтобы Томанак хоть что-то сделал для «дев войны»! И стать «девой войны» — вряд ли подходящий выход для изнеженной дворянки, дочери барона, желающей избавиться от нежелательной помолвки, на которую ее семья даже не дала еще свое согласие!
Каэрита открыла рот, собираясь ответить, хотя и понимала, что вспыхнувший в ней гнев приведет лишь к тому, что Йалит не станет ее слушать. Однако не успела произнести ни слова — Лиана положила руку ей на плечо и посмотрела прямо в лицо бургомистра Калатхи.
— Да, — сказала она, не отпуская взгляда карих глаз Йалит. — Я хочу избежать помолвки, на которую моя семья пока еще не дала согласия. Я не знала, однако, что у «дев войны» есть обычай допрашивать тех, кто хочет присоединиться к ним, — помимо необходимости убедиться, что речь не идет о преступлении и попытке скрыться от наказания. Выходит, я ошибалась?
Теперь настала очередь Йалит проглотить невысказанные слова. Несколько напряженных мгновений она сердито сверлила Лиану взглядом, но потом покачала головой.
— Нет, — призналась она. — У нас нет обычая «допрашивать», как ты выразилась. Или скорее мы задаем вопросы, но ответы не влияют — не должны влиять — на факт принятия или непринятия соискательницы. Однако, согласись, это не совсем обычная ситуация. Прежде всего никогда еще молодая женщина столь высокого происхождения не заявляла о желании стать «девой войны», и лишь боги знают, к чему это приведет. Во-вторых, самой распространенной причиной, по которой женщины бросаются к нам, является стремление избежать навязываемого им брака. И именно в этом случае по прошествии времени они чаще всего начинают сожалеть о своем решении. Мы всегда прикладываем особые усилия, чтобы помочь женщинам разобраться в их собственных чувствах. И, наконец, третье. Сейчас, с точки зрения обстановки в Калатхе, возможно, самое неподходящее время для твоего появления, поскольку с нами затеял вражду человек, не уступающий барону Телиану!
— Позже мне хотелось бы поговорить с вами об этом более подробно, бургомистр Йалит, — вмешалась в разговор Каэрита. — В данный момент, однако, думаю, вам не стоит опасаться враждебного отношения Телиана. Мне не кажется, что он обрадуется, узнав о случившемся, и я понятия не имею, какой будет его официальная позиция. Но, никаких сомнений, он не станет упрекать вас за то, что вы поступили в точном соответствии с требованиями вашей хартии. Тот факт, что просительницей является его дочь, на его мнение не повлияет.
— Неужели? — недоверчиво фыркнула Йалит. — Ну хорошо. Допустим, вы правы, госпожа Каэрита, в том, что касается ее отца. А как насчет барона Кассана и этого Черного Холма? Если они охотятся за этой молодой женщиной, — она ткнула пальцем в Лиану, — ведомые жадностью, как вы предполагаете, как, по-вашему, они отреагируют, если «девы войны» помогут ей проскользнуть у них между пальцев? Может, сделают нам крупное денежное пожертвование?
— По-моему, они черт знает как обозлятся, — честно призналась Каэрита, и, как ни сердилась Йалит, грубоватые слова заставили вспыхнуть ее темные глаза. — С другой стороны, какие новые сложности они смогут вам создать? Судя по словам Лианы, Черный Холм и Кассан уже настроены по отношению к «девам войны» крайне враждебно.
— Боюсь, в этом госпожа Каэрита права, бургомистр Йалит, — криво улыбнулась Лиана. Йалит перевела на нее взгляд и фыркнула. Молодая женщина пожала плечами. — Я не хочу сказать, что они не разозлятся и не постараются причинить вам все неприятности, какие в их силах, если я помешаю их планам, став «девой войны». Конечно, постараются. Но если смотреть шире, они уже настроены к вам враждебно.
— Какая замечательная причина восстанавливать их против себя еще больше!
Несмотря на едкий сарказм, чувствовалось, что сопротивление Йалит слабеет.
— Бургомистр Йалит, — спокойно сказала Лиана, — к «девам войны» враждебно относятся все аристократы, похожие на Черного Холма и Кассана, просто по факту рождения. Я понимаю, что моя ситуация «не совсем обычная». И понимаю, почему вы обеспокоены многочисленными последствиями, связанными с моим появлением. Однако госпожа Каэрита права, и вы знаете это. Любая «дева войны» — особый случай. Именно поэтому они вначале и объединились — чтобы впервые в нашей истории дать всем этим особым случаям прибежище, куда они могут уйти. Поэтому, если вы отвергаете мою кандидатуру по причине высокого происхождения, как тогда поступают «девы войны» с любой женщиной, которая хочет одного — жить своей собственной жизнью, самой принимать решения? Лиллинара не делает различий между «девами войны» и другими женщинами, прибегающими к ее защите. Разве не должны те, кто считает ее своей покровительницей, поступать так, как ей угодно?
Она снова приковала к себе взгляд бургомистра. Сейчас во взгляде девушки не было ни гнева, ни отчаяния или мольбы — только вызов. И требование ответить на вопрос: готова ли Йалит жить согласно тем идеалам, которым посвятила свою жизнь?
В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь потрескиванием угля в камине. Каэрита почти физически ощущала напряжение, повисшее между Йалит и Лианой, не касаясь ее самой. Она была зрителем, не участником. Эта роль не слишком соответствовала тому, к чему готовит себя рыцарь Бога Войны, и все же ей было ясно, что это не ее сражение. В этой битве могла сражаться только Лиана. И только она должна была либо победить, либо проиграть.
В конце концов Йалит сделала глубокий вдох и впервые с тех пор, как Лиану и Каэриту ввели в ее кабинет, откинулась в своем кресле.
— Ты права, — - вздохнула она…… — Мать знает, как я хотела бы, чтобы это было не так, — она криво улыбнулась, — потому что ситуация грозит нам кошмарами Шигу, но ты права. Отвергнув тебя, я впоследствии обязана буду отказать любой женщине, пытающейся избежать неприемлемого для нее брака и лишенной законного права сделать это. Полагаю, у нас нет выбора, миледи?
В этом почтительном обращении отчетливо прозвучали язвительные нотки, однако было совершенно очевидно, что женщина примирилась с принятым решением. И еще, этот странно подчеркнутый формализм был умышленным, поняла Каэрита: как будто Йалит хотела напомнить Лиане, что если ее прошение будет удовлетворено, никто никогда больше к ней так не обратится.
— Нет, бургомистр. — Судя по тону, Лиана определенно поняла намек. — Выбора нет. Ни у кого из нас.
— Прибыл барон Телиан. Он требует разговора с вами и своей дочерью.
Йалит посмотрела на вестницу и перевела на Каэриту взгляд, в котором чувствовался намек типа «полюбуйтесь, во что вы меня втянули». К ее чести, это был всего лишь намек. Она тут же переключила внимание на стоящую в дверном проеме женщину средних лет.
— Слово «требует» исходит от него или от тебя, Шаррал?
— От меня, — с легкой досадой ответила та. — Он был достаточно вежлив. Учитывая все обстоятельства. Однако очень… настойчив.
— Ничего удивительного. — Йалит сжала двумя пальцами переносицу и состроила гримасу. — Вы сказали, госпожа Каэрита, что он нагоняет вас. Тем не менее, я рассчитывала, что у меня будет чуть больше времени… ну, хотя бы час… чтобы подготовиться к этому разговору.
— И я тоже, — призналась Каэрита. — Честно говоря, что-то трусливое во мне очень хотело бы узнать, есть ли в этом кабинете задняя дверь.
— Если вы воображаете, что я позволю вам ускользнуть, миледи, то вы печально заблуждаетесь, — сердито ответила бургомистр Калатхи, и Каэрита засмеялась.
Невеселым смехом, по правде говоря, потому что предстоящая стычка ее отнюдь не радовала. С другой стороны, как только Йалит приняла решение и напряжение слегка разрядилось, рыцарь начала испытывать к этой женщине больше симпатии, чем ожидала от себя поначалу. И все же взаимное раздражение еще витало в воздухе — точно две кошки, выгнув спины, украдкой примеривались друг к другу, раздумывая, стоит ли пускать в ход когти. Каэрита не могла сказать, откуда возникло это ощущение, да, в общем-то, ее это и не волновало. Чтобы вздыбленный мех улегся, нужно время, напомнила она себе. При условии, конечно, что обе они переживут разговор с Телианом.
— Ну, что же, пригласи его сюда, Шаррал, — со вздохом сказала Налит.
— Да, бургомистр.
Женщина вышла и закрыла за собой дверь. Спустя меньше двух минут она снова открылась, и вошел барон Телиан. Вид у него был «ощетинившийся» — ничего лучше этого слова на ум Каэрите не пришло, хотя оно не совсем точно отражало производимое бароном впечатление. Он был буквально с ног до головы в грязи, и это свидетельствовало о том, что он — как и сама Каэрита — скакал без устали, стремясь поскорее добраться до Калатхи. Только вот она имела перед ним преимущество в целых два дня. Даже его скакуна наверняка утомила такая скачка, а большинство телохранителей — те, что скакали на худших конях, — наверняка были вынуждены взять с собой, по крайней мере, по два подменных.
— Барон…
Йалит встала, приветствуя его. В ее голосе чувствовались уважение и даже некоторое сочувствие, но звучал он твердо. Она как бы давала понять, что помнит, какого он звания, и понимает его беспокойство как отца, но одновременно и напоминала, что здесь ее кабинет… и что за прошедшие столетия «девы войны» перевидали немало встревоженных родителей.
— Бургомистр Йалит, — сказал Телиан. На мгновение его взгляд сместился к Каэрите, но ее он не приветствовал, и она тут же задалась вопросом, насколько это плохой знак. — Думаю, вы знаете, зачем я здесь. — Теперь он снова смотрел на Йалит. — Я хочу увидеться с дочерью. Немедленно.
Его высокий голос звучал ровно и лишь чуть-чуть резко, взгляд был тверд.
— Боюсь, это невозможно, барон, — ответила Йалит.
Телиан угрожающе нахмурился, открыл рот, собираясь вспылить, но Йалит опередила его.
— К сожалению, правила и обычаи «дев войны» в этом вопросе совершенно недвусмысленны, — поразительно спокойно, с точки зрения Каэриты, продолжала она. — Лиана подала прошение о присоединении к «девам войны». Поскольку ей всего четырнадцать, ее ждет шестимесячный испытательный срок, и лишь потом ей позволят дать клятву, окончательно связывающую ее с нами. На протяжении этого времени члены семьи могут контактировать с ней письменно или через третьих лиц, но не лично. Должна признаться, что, прибыв сюда, она ничего не знала ни об испытательном сроке, ни о запрещении беседовать с вами во время него. Когда я сообщила ей об этом, она попросила госпожу Каэриту поговорить с вами от ее имени.
С каждым словом Телиан все сильнее стискивал зубы, правой рукой сжимая рукоять кинжала. Если прежде еще можно было сомневаться, рассержен он или нет, то сейчас никаких сомнений не осталось. Однако каким бы негодующим отцом он ни был, опыт придворного научил его контролировать и выражение лица, и язык. Поэтому он проглотил рвущиеся с губ возмущенные слова, сделал глубокий вдох и только после этого заговорил.
— Моя дочь, — он по-прежнему смотрел прямо на Йалит, как если бы Каэриты тут не было вовсе, — молода и, о чем я слишком хорошо осведомлен, упряма. Однако она еще и умна, что бы я ни думал об этой ее последней выходке. Она знает, как этот поступок огорчил ее мать и меня. Не могу поверить, что она не хочет разговаривать со мной при таких обстоятельствах. Вряд ли она жаждет этого разговора или будет рада ему, но она не настолько бессердечна, чтобы отказаться видеть меня, зная, как сильно мы любим ее.
— Я не говорила, что она отказывается, милорд. На самом деле она очень огорчилась, узнав, что это для нее невозможно. К сожалению, наши законы не оставляют мне выбора. Это не высокомерие или жестокость, а исключительно стремление защитить просительницу от возможного запугивания или манипуляций с целью помешать ей сделать свободный выбор. Однако признаюсь, мне редко приходилось видеть просительниц, которые так сильно желали бы побеседовать со своими родителями. Как правило, если уж девушка бросается к «девам войны», она меньше всего хочет встретиться с семьей, из которой сбежала. Лиана подобных чувств не проявляет, и, будь ее воля, она оказалась бы здесь немедленно. Но — увы. Боюсь, я ничего не в силах изменить.
Костяшки обхватывающих кинжал пальцев Телиана побелели, ноздри раздувались. На мгновенье он закрыл глаза, потом снова открыл их.
— — Понимаю, — очень, очень холодно произнес он.
«Для человека, которому только что отказали в разговоре с дочерью, он держится замечательно», — подумала Каэрита. Потом его взгляд переместился к ней, и она увидела в его глазах и ярость, и отчаянную любовь, и боль потери.
— В таком случае, — тем же ледяным тоном продолжал он, полагаю, я должен выслушать то, что моей дочери было позволено передать мне.
Йалит еле заметно вздрогнула, ощутив страдание в ею голосе, но взгляд ее по-прежнему был тверд. Интересно, подумала Каэрита, сколько подобных бесед ей пришлось пережить за долгие годы?
— Думаю, что да, милорд, — согласилась бургомистр. — Предпочитаете поговорить с госпожой Каэритой наедине, чтобы она могла без свидетелей подтвердить, что Лиана пришла к нам по доброй воле?
— Благодарю вас, милорд, за понимание. — Йалит слегка наклонила голову. — Я сама мать, и я разговаривала с Лианой. Мне известно, почему она здесь, и причина не в том, что она не любит вас и мать или хотя бы на мгновенье усомнилась в вашей любви к ней. Во многих смыслах это один из самых печальных случаев, с которыми мне пришлось столкнуться. Я признательна вам за то, что, несмотря на гнев и боль, которые владеют вами, вы понимаете, что это было ее решение. А теперь я оставляю вас с госпожой Каэритой. Если позже вы пожелаете снова поговорить со мной, я, конечно, к вашим услугам.
Она снова поклонилась, более низко, и вышла, оставив Телиана и Каэриту наедине.
Несколько долгих секунд барон молчал, то стискивая, то отпуская рукоять кинжала и сверля Каэриту сердитым взглядом.
— Кое-кто сказал бы, что вы не слишком щедро отплатили за мое гостеприимство, госпожа Каэрита, — наконец отрывисто бросил он.
— Кое-кто — без сомнения, милорд, — ответила она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Мне очень жаль, если вы разделяете их мнение.
— Наверняка жаль, — ответил он, чеканя каждое слово. Закрыл глаза и покачал головой. — Как бы я желал, — теперь его голос звучал мягче, с оттенком печали, чтобы вы вернули ее мне! Чтобы когда моя дочь — мое единственное дитя, Каэрита! — вышла к вам из темноты, на краю одинокого пути, убегая из родного дома и от нашей с Ханатхой любви, вы поняли бы все безумие затеянного ею и остановили ее. — Он открыл глаза — в них блестели слезы — — и посмотрел рыцарю в лицо. — Не говорите мне, что не могли помешать ей сломать свою жизнь, отбросить всех и все, что она когда-либо знала. Если бы вы только попытались!
— Да, могла, — решительно заявила Каэрита, не отводя взгляда. — Несмотря на всю ее решимость и мужество, я могла остановить ее, милорд. И едва не сделала это.
— Тогда почему, Каэрита? — умоляюще спросил он — сейчас никакой не барон, не хозяин Западного округа, а всего лишь убитый горем отец. — Почему вы не сделали этого? Это разобьет Ханатхе сердце, как уже разбило мое.
— Потому что таково было ее решение, — ответила Каэрита. — Я не сотойка, Телиан, и не претендую на понимание ваших подданных и их обычаев. Но когда ваша дочь прискакала к моему костру, внезапно появившись из тьмы и дождя, она убегала не от вашей любви и не от любви Ханатхи. Она убегала к ним.
Долго сдерживаемые слезы заструились по изнуренному, небритому лицу Телиана. Каэрита почувствовала жжение в собственных глазах.
— Вот что она просила передать вам, — продолжала избранница Томанака. — Что она, наверно, никогда не сможет выразить, как сильно сожалеет, что своим поступком причинила боль вам и матери. Однако она также понимает, что это лишь первое сделанное ей предложение. Будут и другие, если вы откажете этому претенденту, Телиан, и вы знаете это. Точно так же, как знаете, что все эти предложения будут сделаны совсем не из тех соображений, которые могли бы ее устроить. Точно так же вы знаете, что не сможете отвергнуть их все — разве что заплатив за это заметной потерей политического влияния. Да, ей только четырнадцать, но она видит и понимает это. Поэтому она и приняла единственно, по ее мнению, возможное решение. Не только ради себя самой, но ради всех, кого любит.
— Но как она могла вот так оставить нас? — хриплым от волнения голосом воскликнул Телиан. — Теперь но закону все связи между нами полностью разорваны, Каэрита! У нее будет отнято все, что она имела. Почему вы позволили ей заплатить такую цену, чем бы она ни руководствовалась?
— Потому что она та, кто она есть, — ответила Каэрита. — Не «что» — не дочь барона, — а человек. Вы же сами вырастили ее такой. Слишком сильной, чтобы смиренно удовлетвориться в жизни ролью высокородной племенной кобылы для какого-нибудь Черного Холма. И слишком любящей, чтобы позволить кому-то вроде него и барона Кассана использовать ее как оружие против вас. Вы с Ханатхой вырастили молодую женщину, достаточно сильную и любящую, чтобы отказаться от всех привилегий своего происхождения, пережить боль бегства от вас и даже еще более тяжкую боль от понимания того, что она разбивает ваши сердца. Не потому, что она глупа, обидчива или испорчена, — о нет! Она сделала это лишь из любви к вам обоим.
Слезы заливали лицо отца. Каэрита подошла ближе и положила руки ему на плечи.
— Что я могла сделать перед лицом такой любви, Телиан? — мягко спросила она.
— Ничего, — прошептал он, наклонил голову и ладонью накрыл лежащую у него на плече руку.
Они стояли так долго — целую вечность. Потом он глубоко вздохнул, легко сжал ее руку, поднял голову и смахнул слезы.
— Я от всего сердца хотел бы, чтобы она этого не делала, — сказал он уже спокойнее, но все еще очень тихо. — Я никогда не выдал бы ее замуж против воли, какую бы политическую цену ни пришлось за это заплатить. Полагаю, она понимает это?
— Думаю, что да, — печально улыбнулась Каэрита.
— Однако, как бы сильно я ни сожалел об этом, что сделано, то сделано. И вы правы — это решение, продиктованное не слабостью или трусостью. Поэтому, несмотря на всю боль и печаль, которую оно причинит мне и Ханатхе — и Лиане, — я горжусь ею.
Он покачал головой, как бы не веря собственным ушам, но все же повторил: — — Да, я горжусь ею.
— У вас есть для этого все основания. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, в глазах его отразилось что-то похожее на умиротворенность.
— Скажите ей… — Он замолчал, подыскивая нужные слова. Пожал плечами, видимо, осознав, что все очень просто. — Скажите, что мы любим ее. Скажите, что мы понимаем, почему она так поступила. И что если она передумает во время «испытательного срока», мы будем счастливы ее возвращению домой. Но также скажите ей, что решение принадлежит ей самой, а мы примем его и будем продолжать любить ее, чем бы все ни кончилось.
— Я передам. — Каэрита склонилась в полупоклоне.
— Спасибо вам, — сказал он и, к ее удивлению, хрипло рассмеялся. Каэрита вопросительно вскинула брови. — Меньше всего на протяжении последних трех дней я предполагал, что, нагнав вас, произнесу слова благодарности, госпожа Каэрита. Хоть вы и избранница Томанака, я собирался обойтись с вами очень круто!
— Будь я на вашем месте, милорд, — она криво улыбнулась, — я бы думала о палаче и плахе.
— Не стану утверждать, что такая мысль у меня не мелькала, — признался он, — хотя, несомненно, было бы трудно объяснить это Базелу и Брандарку. С другой стороны, я уверен — какую бы кару я для вас ни придумал, это ерунда по сравнению с тем, что я должен сделать, по мнению моих телохранителей. Все они глубоко преданы Лиане, и некоторые ни за что не поверят, что она выкинула такую штуку без поощрения со стороны. И наверняка будут винить вас. Кое-кто из моих слуг и вассалов воспримут ее поступок как бесчестье и оскорбление моему дому. И им тоже захочется найти того, кого можно обвинить.
— Следовало ожидать, — сухо сказала Каэрита.
— Беда в том, что это не будет способствовать улучшению вашей репутации в глазах всадников Сотойи, — предостерег он.
— Рыцари Томанака часто оказываются непопулярны, милорд. С другой стороны, как говорит Базел, «избранник делает то, что должен». Я должна была это сделать.
— Может быть, — согласился он, — но, надеюсь, что последствия содеянного не помешают тому, для чего прислал вас сюда Хранитель Равновесия.
— Пока все это происходило, милорд, — задумчиво произнесла Каэрита, — мне пришло в голову, что помощь Лиане была частью того, что мне предназначено сделать. Не знаю, почему, но чувствую, что поступила правильно, а я уже научилась доверять своим ощущениям в подобных случаях.
Судя по выражению лица Телиана, мысль, что какой-то бог, тем более Бог Войны, пожелал помочь его единственному ребенку сбежать к «девам войны», не особенно вдохновляла его. Каэрита не могла упрекнуть Телиана за это… По крайней мере, он достаточно вежлив, чтобы не облекать свои мысли в слова.
— Как бы то ни было, — продолжала она, — я буду счастлива передать Лиане все, что вы думаете о случившемся .
Благодарю вас, — повторил он и с легкой насмешкой огляделся по сторонам. — А сейчас, полагаю, мы должны пригласить бургомистра в ее собственный кабинет. Думаю, это проявление элементарной вежливости с нашей стороны — дать ей возможность убедиться, что мы не разорвали друг друга на клочки!
По крайней мере, Чемалка решила послать свои ливни с ураганами куда-то в другое место.
Эта мысль заставила Каэриту усмехнуться. Она стояла на балконе гостиницы в Калатхе, с кружкой чая, над которым поднимался пар, и смотрела в туманное раннее утро. Телиан и его телохранители отказались от гостеприимства «дев войны» и отбыли вчера, во второй половине дня. Каэрита была уверена, что барон отклонил предложение Йалит не потому, что сердился или обижался, хотя, без сомнения, испытывал эти чувства. Просто его возмущенные вассалы могли спровоцировать ссору, и трудно сказать, чем бы она закончилась.
Усмешка сменилась гримасой. Каэрита с ощущением покорности судьбе покачала головой и отпила еще глоток чаю. Телиан не зря предостерегал, что многие будут обвинять ее в том, что Лиана приняла такое решение. Сотойцы были слишком дисциплинированы, чтобы открыто проявлять свои чувства по поводу ситуации, публично одобренной их сеньором, но не требовалось быть магом, чтобы оценить степень враждебности взглядов, которые они бросали на Каэриту. Она надеялась, что их ярость не выплеснется на Базела и Брандарка, когда они вернутся в Бальтар. Если и так, однако, Базел сумеет с этим справиться. «И, без сомнения, сделает это, — с кривой улыбкой подумала она, — в своей неподражаемой манере».
Она пила чай, глядя, как солнце поднимается над раскисшими от грязи полями вокруг Калатхи. «День обещает быть теплым, — подумала она, — и солнце скоро разгонит туман!. В день своего прибытия она заметила тренировочную площадку и зал позади городской оружейной. Интересно, будет капитан охраны губернатора Йалит возражать, если она позаимствует что-нибудь на час-другой? Они с Лианой так стремительно скакали к цели, что ей было не до регулярных утренних упражнений. Кроме того, по слухам, ее техника двумечного боя знакома «девам войны». Если удастся уговорить кого-нибудь из них потренироваться с ней, может, она сумеет научиться чем-нибудь новому.
Покончив с чаем, Каэрита вернулась в комнату и поставила кружку на стол рядом с оставшейся от завтрака посудой. Посмотрелась в маленькое зеркало над камином — неожиданная, очень дорогая, даже роскошная вещь. Спать в гостиничной постели было на редкость приятно, но еще больше удовольствия доставила рыцарю общая купальня. Теперь она снова обрела человеческий облик, решила Каэрита, хотя пройдет не меньше часа, прежде чем длинные иссиня-черные волосы высохнут. Большая часть одежды все еще где-то в городской прачечной, но в седельных сумках осталась вполне приличная и, по крайней мере, чистая смена. Немножко помялась и кое-где топорщится, но, в общем и целом, выглядит неплохо, решила Каэрита.
Что может сослужить ей неплохую службу, учитывая предстоящий разговор с Йалит.
«А может, и нет», — уныло подумала она.
— Спасибо, что согласились принять меня так рано, бургомистр, — сказала Каэрита, когда Шаррал провела ее в кабинет Йалит и она уселась в предложенное кресло.
— Не стоит благодарности, — оживленно ответила Йалит. — Вы, конечно, привезли мне горячую картофелину в виде Лианы — что, уверяю вас, не вызвало у меня восторга, но для любого рыцаря мы готовы сделать все, что в наших силах, госпожа Каэрита. Хотя я в некотором недоумении. Что избранница Томанака делает здесь, в Калатхе? Конечно, Лиана — девушка высокого происхождения, и все же еще не было случая, чтобы желающую стать «девой войны» приводил к нам избранник. А если бы это произошло, я скорее ожидала бы увидеть одного из служителей Матери.
— Да, вы правы, — ответила Каэрита. — Я уже находилась по дороге в Калатху, когда Лиана догнала меня.
— В самом деле?
В тоне Йалит сквозил вежливый интерес, не удивление — и, как показалось Каэрите, некоторая настороженность.
— Да. — Она подняла лежащую на ручке кресла левую руку открытой ладонью вверх. — Не знаю, Йалит, насколько близко вы знакомы с избранниками и с тем, каким образом мы получаем указания.
В ее тоне тактично прозвучал оттенок вопроса, и Йалит улыбнулась.
— Я никогда напрямую не имела дела с избранниками, если вы это имеете в виду, — ответила она. ~ Как-то мне довелось встретить стартую служительницу Матери, но я тогда была слишком молода и, уж конечно, еще не стала бургомистром. В те времена никому не приходило в голову интересоваться, как именно она получает указания от Лиллинары. Думаю, Мать каким-то образом добивается исполнения своих желаний и намерений. Почему-то мне кажется, что Томанак и другие боги действуют так же.
— Несомненно, — с кривой улыбкой согласилась Каэрита. — Что касается Томанака, у него свои особые методы для каждого избранника. В случае со мной возникает… ну, такое чувство, что я должна двигаться в определенном направлении или задуматься над определенной проблемой. По мере приближения к той цели, которую поставил передо мной он, я обычно получаю более конкретные указания.
— Видимо, это невозможно без очень глубокой веры, — заметила Йалит и тут же сморщила нос, удивленная тем, что у нее вырвались такие слова. — Думаю, вера избранника вообще должна быть глубже той, которая присуща обычным людям?
— Да, без этого не обойтись, — согласилась Каэрита. — Так вот, все началось с возникновения ощущения, будто он хочет, чтобы я двигалась в этом направлении.
Насколько я в тот момент оказалась в состоянии расшифровать его указания, он имел в виду Калатху.
— И не только ради того, чтобы проводить сюда Лиану, надо полагать.
— Нет. Перед тем как покинуть Бальтар, я побеседовала с бароном Телианом, бургомистр. Судя но отчетам его управляющих и других должностных лиц, у меня создалось впечатление, что отношения между вашим городом и соседями… ну, не настолько хороши, как могли бы быть.
— По мне, это еще очень тактично сказано.
Едкой иронии в голосе Йалит хватило бы, чтобы растворить утренний туман и без воздействия солнца. Несколько мгновений она молча сверлила Каэриту взглядом, потом откинулась в кресле и сложила на груди руки.
— На самом деле мы и наши «соседи» просто кипим от злости друг на друга. Хотя, конечно, и я, и городской совет уверены, что мы правы, а они нет. Надеюсь, вы простите меня, но я не в силах понять, с какой стати наши разногласия и ссоры могут интересовать Томанака. Наверняка у него есть дела поважнее, чем делать своих рыцарей посредниками в схватках, продолжающихся десятилетиями. Кроме того, при всем моем уважении я думаю, что проблемы «дев войны» — дело Лиллинары, а не Бога Войны.
— Прежде всего, — — спокойно ответила Каэрита, — Томанак — Бог Справедливости, а не только Бог Войны. И, судя но отчетам Телиана, в данном случае речь идет как раз о «справедливости». Во-вторых, согласно тем же отчетам, между «девами войны» и их соседями происходит нечто более сложное, чем обычные раздоры.
Йалит, казалось, не слишком понравилось упоминание о Томанаке — или скорее тот факт, что в качестве Бога Справедливости он может иметь вполне законный интерес в вопросе, который она считала прерогативой Лиллинары. Однако высказываться по этому поводу Йалит не стала. Пока, по крайней мере.
— Возможно, сейчас тут и впрямь творится что-то еще, — недовольным тоном согласилась она. — Вообще-то Тризу из Лорхэма никогда не питал симпатии к «девам войны». Как и его отец. Но старик, по крайней мере, понимал, что мы никуда не уйдем, и что ему следует научиться жить бок о бок с нами. Тризу унаследовал его титул три года назад, он молод и… нетерпелив. Мне иногда кажется, будто он и впрямь верит, что сумеет избавиться от нас, доставив нам побольше неприятностей. Например, мы просто, — она помахала в воздухе пальцами, — исчезнем и оставим его в покое. — Она состроила гримасу и покачала головой. — С другой стороны, даже Тризу не кажется мне настолько тупым, чтобы действительно думать, будто так все и случится. А это означает, что он валяет дурака по какой-то другой причине. Я объясняю это его незрелостью и дурным нравом. От всей души надеюсь, что со временем он просто перерастет их. — При всем моем уважении, бургомистр Йалит, — как можно более ровно и твердо сказала Каэрита, — судя по его отчетам и жалобам, обращенным к барону Телиану, он, видимо, считает, что у него есть законные основания для недовольства Калатхой. — Увидев, что Йалит прищурила глаза, она умиротворяющим жестом вскинула руку. — Я не говорю, что вы ошибаетесь, его поведение наверняка продиктовано враждебными чувствами; судя по тону его посланий, так оно и есть. Я просто хочу сказать: он настаивает на законных основаниях для недовольства, помимо того факта, что он вам не симпатизирует.
— Мне это известно, — холодно ответила Йалит. — Я наслышана о его претензиях на воду и пастбища, и, честно говоря, меня от них уже тошнит. Хартия Калатхи недвусмысленно дарует нам контроль над рекой, поскольку она протекает по нашей территории. И что мы с ней делаем, касается нас, но никак не его. А если он хочет сделать доступной для себя большую, чем сейчас, часть нашей воды, пусть, в свою очередь, пойдет на некоторые уступки.
Каэрита кивнула — в знак понимания, не согласия; хотя она сомневалась, что Йалит почувствовала разницу. Учитывая, какое количество воды падало с неба на протяжении последних недель, спор между Калатхой и самым влиятельным местным аристократом из-за прав на воду казался смехотворным. Каэрита, однако, первые годы своей жизни провела среди крестьян и прекрасно понимала, как отчаянно может обостриться эта проблема, когда сырая весна сменится жарким, сухим летом. С другой стороны, вполне возможно — и даже весьма вероятно, — что спор из-за воды был проявлением другой, гораздо глубже укоренившейся вражды.
— Из докладов, представленных управляющим Телиана, — заговорила Каэрита после небольшой паузы, — кажется очевидным, что Тризу оспаривает честность и недвусмысленность вашего права на реку. Очевидно, он рассчитывает привести какие-то веские аргументы, когда попытается убедить суд решить дело в его пользу. Я не утверждаю, что у него и в самом деле есть такие неоспоримые аргументы; просто, по-видимому, он верит в это.
Йалит презрительно фыркнула, но не произнесла ни слова.
— Если быть честной, — продолжала Каэрита, — в данный момент меня больше интересуют «уступки»», о которых вы только что говорили. Тризу жалуется Телиану. что «девы войны» настроены враждебно и отвергают все его усилия решить спор мирным путем. Насколько я знаю, он не приводит никаких конкретных примеров этой враждебности и конфронтации. Как вам кажется, может, дело в уступках, которых вы добиваетесь от него?
— Враждебность? — проворчала Йалит. — Да, по отношению к нему я буду вести себя враждебно! Достаточно мы были умеренны и благоразумны, имея дело с таким тупоумным, жадным, упрямым, самоуверенным молодым идиотом!
Вопреки собственному желанию, Каэрита не смогла сдержать улыбки. Ярость Йалит облегчала положение, поскольку свидетельствовала о том, что ее ненависть к Тризу укоренилось глубже и пылает жарче, чем ей хотелось признаться Каэрите… или, возможно, самой себе. И, уж конечно, даже человек несравненно более уравновешенный, чем Тризу, не мог бы не почувствовать острую враждебность со стороны «дев войны».
~- Ничего существенного, — ответила Йалит. — По крайней мере, так нам кажется. Мы хотим получить право прогонять коней через его пастбища; шесть или семь лет назад мы лишились этого права. Мы хотим заключить официальное соглашение о том, как в сухие сезоны будет делиться и доставляться речная вода. Мы хотим получить гарантию, что продукты, выращиваемые нашими крестьянами, и сами крестьяне будут иметь равный со всеми остальными доступ на местные рынки, не подвергаясь гонениям со стороны его перекупщиков и чиновников. И еще мы хотим окончательного и безоговорочного подтверждения тек привилегий, которые мы получили благодаря королевской хартии и дарственной лорда Келлоса — всех без исключения.
— Понимаю.
Каэрита откинулась в кресле, обдумывая услышанное. Первые три пункта и впрямь, казалось, не содержали в себе ничего «существенного». Она слишком хорошо знала, как просто и разумно можно изложить взгляд на спорную проблему, и все же склонялась к мысли, что непреодолимые преграды, приведшие к конфронтации «дев войны» и лорда Лорхэма, кроются в четвертом пункте.
— Какие конкретно привилегии оспариваются? — — спросила она наконец.
— Их несколько. — Йалит состроила гримасу. — — В хартии четко обозначено, от каких обязательств перед местными лордами освобождаются «девы войны», и, честно говоря, старшие Тризу, отец и дед нынешнего, в общем и целом, придерживались их. Правда, они противились тому, чтобы наши ремесленники и крестьяне имели такой же, как все прочие, доступ на рынки. Это очень плохо, тем более что такое отношение сохраняется на протяжении многих поколений. Тем не менее мы научились как-то с этим жить. Однако несколько лет назад возникло новое разногласие — из-за прав на воду, о которых я уже говорила, и неприкосновенности земель, дарованных нам лордом Келлосом. Он четко обозначил границы и бросающиеся в глаза приметы местности, но семья Тризу и, если уж на то пошло, некоторые другие местные лорды, хотя и в меньшей степени, постоянно нарушали эти границы. Отец Тризу взял и построил мукомольную мельницу прямо на нашей земле, и Тризу не желает признавать, что лорд Дархал поступил неправильно. Более того, он твердит, что эта земля принадлежит ему и всегда принадлежала ему, вопреки тому, что, согласно дарственной, граница проходит почти на полмили дальше мельницы. И это лишь один пример грубого нарушения границ наших владений.
Она перевела дыхание.
— Хартия также недвусмысленно освобождает нас от уплаты пошлины за использование дорог Лорхэма. Лорд Келлос и прапрапрадед Тризу время от времени проводили через наши земли свои конные отряды, и в качестве компенсации за это лорд Ратман даровал нам освобождение от пошлин. Однако около тридцати лет назад отец лорда Тризу начал требовать с нас плату. По общему согласию, мы не заостряли эту проблему, поскольку пошлины лорда Дархала были весьма умеренны. Более того, они шли исключительно на поддержание дорог, по которым мы перевозили свои товары и изделия. Однако, едва став лордом Лорхэма, Тризу стал повышать пошлины. Надо полагать, он таким образом хочет получить добавочный доход, сверх стоимости поддержания дорог в приличном состоянии. Долгие годы мы по доброй воле платили пошлину, от которой освобождены по закону, полагая, что эти деньги идут на ремонт дорог, а это выгодно и нам, и Лорхэму. Однако способствовать обогащению Тризу мы не намерены, тем более что он оспаривает наше право на воду и другие законные права. Есть и еще несколько менее значительных спорных моментов. В основном они носят процедурный характер и, честно говоря, по большей части не стоят того, чтобы ломать из-за них копья. Однако они являются частью наших разногласий, и мы не собираемся отказываться от них без встречных уступок. Кроме того, среди этих сравнительно маловажных проблем существует одна принципиальная.
Бургомистр замолчала. Каэрита вопросительно вскинула брови.
— Хартия ясно и недвусмысленно гарантирует нашим ремесленникам, крестьянам, торговцам и всем прочим гражданам Калатхи и других вольных городов, которые могут быть основаны в дальнейшем, те же самые права, что и другим гражданам королевства, независимо от того, мужчины они или женщины. Тризу, видимо, полагает, что к Лорхэму это не относится.
— В каком смысле? — Нахмурившись, Каэрита наклонилась вперед.
— На местных рынках то и дело досаждают нашим крестьянкам и лавочницам, и служащие Тризу не пресекают этого. — Йалит махнула рукой. — Самими враждебными выходками можно было бы пренебречь — всегда находятся фанатичные крестьяне или горожане, которых бесит вид женщин, делающих «мужскую» работу. «Девы войны» не могут позволить себе быть чересчур обидчивыми, когда такое происходит. Гораздо серьезнее характер проявлений этой нетерпимости.
— И какие же возникают проблемы?
— Имели место… инциденты, касающиеся храма Лиллинары в Куайсаре, — ответила Йалит.
Чувствовалось, что она тщательно подбирает слова и с трудом сдерживает клокочущий внутри гнев. Ей потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки.
— Как последовательница Томанака, не Лиллинары, вы, возможно, не знаете, что храм в Куайсаре имеет для Матери особое значение. Он не слишком велик, но очень стар. Сам Куайсар — маленький городок, на протяжении последних пятидесяти — шестидесяти лет он медленно умирает. Сейчас осталось лишь то, что, так или иначе, связано с храмом. Однако куайсарский храм всегда был особенно важен для «дев войны» — как и Калатха, несмотря на ее малые размеры, — потому что именно в Куайсаре была официально провозглашена первоначальная хартия Гартхи. Можно сказать, Куайсар — «мать хартии» всех «дев войны», где бы они ни проживали, а Калатха — «мать вольных городов». К несчастью, Куайсар находится в Лорхэме. Если уж на то пошло, сама Калатха была дарована «девам войны» как раз потому, что этот город расположен рядом с Куайсаром.
— Я не знала об этом, — пробормотала Каэрита. — Телиан сказал, что Калатха — старейший вольный город, но о Куайсаре и его значении для вас я ничего не знала.
— Вы и не должны знать, — заметила Йалит. — Мы хотели бы включить Куайсар в сферу охвата хартии. К сожалению, лорды Лорхэма никогда не испытывали к нам такой симпатии, как лорд Келлос. Впрочем, мы не придавали этому особого значения, учитывая независимость храма и уважение к нему. Одобряют Тризу и его предки «дев войны» или нет, ни один человек в здравом уме не посмеет потревожить или оскорбить храм любого бога… или богини. По крайней мере, так мы думали.
— Вы хотите сказать, что он сделал это? — резко спросила Каэрита.
— Я хочу сказать, — мрачно ответила Йалит, — что он неоднократно демонстрировал свое неуважение — я бы даже сказала, презрение — по отношению к храму в Куайсаре. Оскорблял Глас Куайсара в личных беседах. Давал понять, что для него не имеет значения, говорит она от имени Матери или от своего собственного. Хоть и не решаясь высказать это открыто, намекал, что вообще не верит, что она разговаривает с Матерью.
Каэрита была потрясена. Правители часто выказывают недостаточное почтение и уважение к чужим богам, и существует множество людей, убежденных, что истинны только их бог или богиня. Однако каким нужно быть идиотом, чтобы открыто демонстрировать презрение и неуважение, о которых говорила Йалит? Неважно, во что он сам верит или не верит. Такое поведение наверняка задевает и возмущает его подданных.
— Это достаточно скверно само по себе, — ровным голосом продолжала Йалит, — но это еще не все. Глас Куайсара направила ко мне двух служанок с сообщениями. Они так и не прибыли.
На этот раз Каэрита была просто в шоке.
— Бургомистр Йалит, вы хотите сказать…
— Не думаю, что Тризу лично имеет какое-то отношение к их исчезновению, — прервала Йалит Каэриту. — Будь у меня доказательства — или хотя бы убедительные свидетельства этого, — уверяю вас, я бы уже обвинила его перед бароном Телианом или даже потребовала, чтобы дело расследовал королевский обвинитель. Однако я убеждена, что тот, кто это сделал, наверняка разделяет отношение Тризу к «девам войны», иначе он не решился бы на подобное безумие. Скорее всего, он уловил намек Тризу и поспешил угодить хозяину. И меня ни в коей мере не устраивает так называемое «расследование» этого инцидента, предпринятое Тризу. Он якобы не обнаружил никаких свидетельств преступления по отношению к служанкам Гласа. Более того, он зашел так далеко, что высказал предположение, будто они вовсе и не исчезали. Что вся история сфабрикована.
Каэрита нахмурилась. В отчетах Телиана не было ни единого упоминания об этом инциденте. В свете того, о чем только что рассказала Йалит, пробел производил зловещее впечатление.
— Глас не смогла сама разобраться, что произошло с ее служанками? — спросила Каэрита.
— По-видимому, нет. — Йалит тяжело вздохнула. — Ей удалось лишь выяснить, что обе мертвы. Как они погибли и где именно, она сказать не может.
Дрожь пробежала по спине Каэриты. Убийство посвященных служительниц любого храма, и в особенности связанных непосредственно с Гласом Лиллинары, представляло собой невероятно тяжкое преступление. И больше всего ее напугало, что Тризу в поисках виновных не перекопал Лорхэм буквально камень за камнем.
«Может быть, это и есть причина, по которой Томанак направил сюда одного из своих избранников», — мрачно подумала она.
— Как давно это произошло?
— Не очень давно, — ответила Йалит и взглянула на висящий на стене календарь. — Чуть меньше шести недель назад.
Каэриту немного отпустило. Если убийство произошло так недавно, не исключено, что в отчетах Тризу не упоминалось о нем, поскольку он еще не закончил собственное расследование. В конце концов, преступление совершено в Лорхэме, и именно Тризу несет ответственность за его расследование. Если бы он не справился, то имел бы право — и, по мнению многих, даже должен был — обратиться за помощью к своему сеньору. Возможно, покамест он просто надеялся на свои силы.
«Конечно. Видимо, он до сих пор надеется на себя», — мысленно сказала Каэрита.
И тот факт, что все произошло так недавно, без сомнения, объяснял, почему Телиану ничего не сообщили ни Йалит, ни Глас Куайсара. Калатхе была дарована королевская хартия. Это означало, что, в отличие от Тризу, Йалит не является вассалом Телиана и не обязана ни о чем докладывать ему. Как и Телиан по закону не обязан предпринимать какие-либо действия, даже если получает от нее сообщения, хотя, без сомнения, он не остался бы в стороне от столь серьезного дела, в которое был или мог быть вовлечен его вассал. Что касается Гласа, ей следовало обращаться в поисках справедливости именно к Тризу. Вот если он потерпит неудачу со своим расследованием, тогда она получает право апеллировать к его сеньору.
— Может, теперь вы понимаете, почему я удивилась, увидев избранницу Томанака, а не служительницу Матери, — сказала Йалит.
— Честно говоря, я и сама немного удивлена, — признала Каэрита.
Вообще-то в глубине души она считала, что служительницы Лиллинары стремились бы не столько к восстановлению справедливости, сколько к отмщению. И все же она в самом деле удивилась, что Лиллинара не прислала на помощь одну или даже несколько своих служительниц. Серебряная Леди была знаменита тем, что не оставляла преступления против своих последовательниц безнаказанными.
— Может быть, — медленно продолжала Каэрита, размышляя вслух, — если враждебность Тризу по отношению к «девам войны» зашла так далеко, что вылилась в публичное оскорбление Лиллинары, Она и Томанак решили, что лучше послать сюда кого-то из его избранников. Тот факт, что я женщина, сделает меня более приемлемым судьей для «дев войны» и Гласа, а тот факт, что я служу Томанаку, заставит прислушаться ко мне Тризу, несмотря на то, что я женщина.
— Надеюсь, госпожа Каэрита, — угрюмо сказала Йалит. — Потому что если ситуация в Калатхе и Лорхэме не улучшится в самое ближайшее время, она может просто взорваться. Статус Калатхи как старейшего вольного города означает, что все «девы войны» пристально следят за тем, как здесь развиваются события, миледи, и я только что объяснила вам, почему Куайсар так важен для всех нас. Если Тризу и ему подобные сумеют самоуправством взять верх над нами здесь, это может подтолкнуть их к попыткам проделать то же самое в другом месте. Это будет скверно, конечно, но, по правде говоря, гораздо больше меня беспокоит реакция самих «дев войны». Давайте будем честны. Большинство из нас не питают добрых чувств к представителям власти, и если Тризу очень постарается, эта позиция только окрепнет. Уверяю вас, что, по крайней мере, некоторые «девы войны» предубеждены против всех Тризу в мире несравненно больше, чем Тризу был когда-либо предубежден против нас. И такие женщины могут начать открытое сопротивление, если сочтут, что справедливость попрана. Тогда все, чего мы добились на протяжении более чем двухсот пятидесяти лет, окажется под угрозой.
Каэрита кивнула. Голубые глаза потемнели, когда она представила себе раскручивающуюся спираль недоверия, враждебности и насилия.
— Ну, в таком случае, бургомистр, — сказала она, — мы просто должны сделать все, чтобы этого не случилось, не так ли?
Замок Талар, родовое гнездо Боевых Секир, правителей Лорхэма, выглядел несравненно скромнее Замка Стража Холмов. Да и сам городок Талар (назвать его «городом» было бы большим преувеличением) был не в пример меньше Бальтара. Тем не менее замок, с его двойной крепостной стеной и массивной центральной башней, выглядел достаточно древним. Опытный взгляд Каэриты подметил, что внешняя стена была, по крайней мере, на два столетия моложе главной цитадели.
Ничего хотя бы отдаленно намекающего на изящество в архитектуре замка не наблюдалось. Все плоскости пересекались под прямыми углами — так, чтобы у лучников, которые в смутные времена занимали позиции на зубчатой стене, открывался широкий обзор. Кому бы ни принадлежал замысел строительства — если вообще слово «замысел» имело какое-то отношение к процессу создания цитадели, — этот человек заботился вовсе не о том, чтобы противостоять врагу, имеющему тяжелые осадные орудия. Расположенный на заметно выраженном склоне холма, поднимающегося на восток, он был практически беззащитен перед баллистами того типа, которые использовала, скажем, империя Топора. Ров тоже отсутствовал. Холм, на котором построили замок, выглядел насыпным, а следовательно, более уязвимым для минирования.
Конечно, размышляла Каэрита, поднимаясь по некрутому склону в направлении Талара, люди, строившие этот замок, скорее всего, считали врагами своих же соотечественников сотойцев или, возможно, градани. Ни те, ни другие в силу некоторых особенностей не могли воспользоваться преимуществами относительно слабой обороны замка. Сотойцы в основном ориентировались на кавалерию, а тактика градани вообще никогда не отличалась сложностью.
При небольших, по сравнению с Бальтаром, размерах Талар выглядел сравнительно процветающим. Домов выше двух этажей было мало, но все жилища поддерживались в хорошем состоянии. Несмотря на непрекращающиеся весенние дожди, крестьяне сумели распахать поля, и на фоне жирного чернозема уже виднелись первые зеленые ростки. И, конечно, тут было множество загонов, кольцевых площадок для выезда лошадей и конюшен.
Те, кто работал на полях, заметив Каэриту, останавливались и провожали ее взглядами. Как и сам Талар, они выглядели приземистыми и сытыми, если не зажиточными. Почти вопреки собственному желанию, Каэрита вынуждена была признать, что, несмотря на другие промахи Тризу, о своих людях и владениях он заботился превосходно.
Ведущая к замку дорога чуть получше, чем та, раскисшая от грязи, по которой Каэрита скакала по Равнине Ветров. И сама рыцарь, и Тучка были благодарны за это. Предчувствуя конец пути, кобыла прибавила шагу. Без сомнения, она уже с нетерпением предвкушала теплое стойло и ведро с овсом и отрубями.
Эта мысль заставила Каэриту негромко рассмеяться. Добравшись до сторожки у ворот и услышав звук рога, она натянула поводья. Звук рога…
Она вопросительно вскинула брови. Это был сигнал, требование остановиться и представиться — что, мягко говоря, было необычно по отношению к одинокому всаднику. Мельком бросив взгляд на стену, она разглядела там шесть лучников и решила, что в таких обстоятельствах стоит проявить уступчивость.
Каэрита подняла голову и увидела появившегося на стене мужчину в украшенном гребнем офицерском шлеме.
— Кто вы? Что вам нужно в замке Талар? — закричал офицер низким гнусавым голосом.
Этот голос звучал так — от природы, по-видимому, — словно мужчина раздражен и в плохом настроении. Не повезло бедняге, подумала Каэрита.
— Я рыцарь Каэрита, дочь Селдана, — ответила она своим ясным, чистым сопрано, стараясь сдержать улыбку, поскольку на лице офицера, услышавшего женский голос, возникло выражение удивления. — Избранница Томанака, — продолжала она, сдерживая смех, поскольку хорошо представляла, какое впечатление произвело последнее сообщение. — Я здесь, чтобы встретиться с лордом Тризу по делам Бога Войны. — Закончив, она откинулась в седле, ожидая результата.
Наверху зубчатой стены, казалось, все замерло. Потом офицер вздрогнул всем телом и отдал приказ одному из лучников. Даже не кивнув в знак подтверждения приказа, тот бросился бежать. Офицер повернулся к Каэрите.
— Как вы сказали? Избранница Томанака? — напряженно спросил он.
— Да, именно так, — ответила Каэрита. — И я все еще жду, чтобы меня пропустили, — многозначительно добавила она.
— Ну, конечно… — взволнованно пробормотал офицер.
И замолчал. Ясное дело, он понятия не имел, как вести себя, столкнувшись с этим нелепым и явно лживым заявлением женщины, что она не только рыцарь, но еще и избранник Томанака! Каэрита его понимала, но от всей души надеялась, что средний умственный уровень офицеров и слуг Тризу все-таки повыше, чем у этого чудика.
— Я сорву голос, перекрикиваясь тут с вами, — сказала она кротко и увидела, как краска залила лицо незадачливого офицера.
Отвернувшись к сторожке, он закричал:
— Открыть ворота!
Петли застонали, когда кто-то начал послушно растаскивать в стороны тяжелые створки ворот.
Сложив руки на передней луке седла, Каэрита терпеливо ждала. Когда ворота полностью открылись, она в знак благодарности кивнула взволнованному офицеру и мягко сжала пятками бока Тучки. Кобыла вскинула голову, как бы не меньше своей хозяйки забавляясь очевидным смятением, вызванным их приездом, и двинулась вперед с изящной, чисто женской грацией.
Когда Каэрита одолела примыкающий к воротам туннель, незадачливый офицер ждал ее во дворе. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что он настроен не столь враждебно, как ей показалось вначале. Ничего удивительного, подумала она.
Для сотойца он был необычно смугл. Взгляд его карих глаз намертво приковали к себе богато украшенный меч, жезл Томанака и украшенное кружевом с золотой нитью пончо Каэриты. Судя по выражению лица офицера, огнедышащий дракон и то показался бы ему менее противоестественным, однако он, по крайней мере, изо всех сил старался сделать вид, что не произошло ничего необычного.
— Простите мне мою кажущуюся непочтительность, госпожа… Каэрита, — сказал он.
Чувствовалось, что он не уверен, правильно ли произнес ее имя, и она любезно кивнула, как бы принимая его извинения и подтверждая, что он все говорит, как надо.
— Мы тут в Лорхэме, — офицер на удивление искренне улыбнулся, — не привыкли видеть избранников Томанака.
— Нас не так уж много, — ответила Каэрита добродушно, как бы соглашаясь, что это и есть истинная причина его смущения.
— Я послал лорду Тризу сообщение о вашем прибытии, — продолжал он. — Уверен, он захочет сам встретить вас у ворот, чтобы приветствовать подобающим образом.
«Или вышвырнуть меня за ворота, если решит, что никакой я не рыцарь, — про себя добавила Каэрита. — Хотя, полагаю, это было бы невежливо».
— Благодарю, капитан… М?
— Простите! Я сегодня начисто забыл о манерах! Меня зовут сэр Альтарн.
— Благодарю, сэр Альтарн, — сказала Каэрита. — Мне по душе, как ревностно вы относитесь к исполнению своих обязанностей.
Слова были вежливые, но сэр Альтарн, видимо, почувствовал, что она его слегка поддразнивает. В одно мгновенье он снова покраснел, а потом, к удивлению Каэриты, покачал головой и улыбнулся.
— Полагаю, я это заслужил, — сказал он. — Но, по правде говоря, госпожа Каэрита, я редко выгляжу таким тупицей, как нынешним утром.
— Охотно верю. — К собственному удивлению, она почувствовала, что это правда.
— Спасибо. Надеюсь, у меня еще будет возможность продемонстрировать, что я не всегда разговариваю так, будто жую собственный сапог. Или, по крайней мере, обычно помню, что сначала нужно снять с него шпоры!
Он засмеялся собственной шутке так естественно, что Каэрита рассмеялась тоже. Не исключено, что он и вправду интересный человек, подумала она.
— Уверена, у вас будет такой шанс. Собственно, я…
Она оборвала фразу, заметив четырех человек, направляющихся к ним от центрального донжона. Тот, что впереди, по-видимому, Тризу, подумала она, — так уверенно, даже высокомерно он держался. Светлые волосы, серые глаза, смуглая кожа. Очень молодой, лет двадцати четырех — двадцати пяти. Как практически все сотойцы знатного происхождения, которых доводилось встречать Каэрите, он был чуть выше шести футов. Что отличало его от других, так это массивное телосложение. Большинство всадников Сотойя — вроде сэра Альтарна или барона Телиана — выглядели худощавыми и мускулистыми, однако у Тризу Боевой Секиры плечи относительно роста были почти так же широки, как у Брандарка. Он, наверно, рассудила рыцарь, весит около трехсот фунтов — и ни унции жира.
Он был не вооружен, если не считать свисающей с пояса сабли с украшенной драгоценными камнями рукоятью, в гравированных золотом черных ножнах. Два человека у него за спиной — очевидно, телохранители — носили стальные нагрудники и кожаные доспехи, характерные для лучников Сотойи.
— Вот как, значит! — Тризу резко остановился и, засунув руки за пояс, сердито посмотрел на Каэриту.
Глядя на него с седла Тучки, она самим своим молчанием как бы осуждала его за резкость. Он, однако, остался глух к невысказанному упреку, поскольку единственной его реакцией была натянутая, лишенная всякого намека на юмор улыбка.
— Вы утверждаете, что вы избранник Томанака, так?
— Я ничего не «утверждаю», милорд, — ответила Каэрита подчеркнуто вежливо, но не без колкости. И тонко улыбнулась. — Нужна женщина похрабрее меня, чтобы пытаться выдать себя за его избранника, не будучи им. Не думаю, чтобы ему это понравилось, как вам кажется?
Что-то промелькнуло в серых глазах Тризу — искорка гнева, может быть? Или даже юмора? Что бы это ни было, оно тут же погасло, и лорд фыркнул.
— Храбрее? Да, наверно. Хотя, может быть, здесь уместнее слово «глупее» или даже «тупее». Что скажете?
— Не исключено, — ответила Каэрита. — Тем временем, милорд, у меня возникает вопрос. Держать путешественницу во дворе — это входит в понятие лорхэмской вежливости?
— В обычных обстоятельствах нет, — холодно ответил он. — Думаю, вы согласитесь, однако, что женщину, объявляющую себя рыцарем и избранником бога, вряд ли можно счесть обычной путешественницей.
— На Равнине Ветров — да, пожалуй, — сказала Каэрита с равной холодностью, и в первый раз его лицо вспыхнуло.
Хотя сдаваться он явно не собирался.
— Возможно, это верное замечание, миледи, однако на данный момент вы на Равнине Ветров, а здесь заявления, подобные вашему, не просто необычны, но неслыханны. С учетом всех обстоятельств надеюсь, вы не сочтете слишком невежливым, если я потребую доказательств, что вы действительно та, за кого себя выдаете. — Тризу снова улыбнулся. — Уверен, Орден Томанака предпочитает, чтобы люди с осторожностью относились к тем, кто необоснованно объявляет себя одним из его избранников.
— Понимаю.
Каэрита устремила на него долгий, задумчивый взгляд. Базелу повезло, подумала она, Томанак наградил его даром просто вызывать свой меч в случае необходимости. Таким способом Базел всегда с легкостью мог продемонстрировать свою принадлежность к избранникам Бога Войны. К сожалению, ее кинжалы, хоть и обладающие некоторыми необычными свойствами, упрямо оставались в ножнах, сколько бы она ни свистела и не щелкала пальцами, призывая их. Приходилось вытаскивать их самой, а это далеко не так эффектно.
— Я прибыла из Бальтара, — заговорила она после паузы, — где барон Телиан был настолько добр, что предложил мне свое гостеприимство и подарил вот эту красавицу. — Она погладила шею Тучки и еле заметно улыбнулась, впервые увидев в серых глазах слабый проблеск неуверенности. — Он также снабдил меня письмами, где представляет меня и выражает пожелание, чтобы мне была оказана помощь при исполнении моей миссии. — В серых глазах насмешки явно поубавилось, с удовлетворением отметила она. — И если в вашем замке имеются раненые или больные, я могу продемонстрировать свою способность исцелить их. Или, — она посмотрела прямо в глаза Тризу, — если вы настаиваете, я могу сразиться с тем, кого вы для этой цели изберете. В этом случае, однако, вряд ли вы в ближайшее время сможете рассчитывать на его службу.
Лицо Тризу окаменело, помрачнело и как бы мгновенно состарилось. «Люди, характеризующие его как консерватора, явно страдали недостаточным воображением», — подумала Каэрита.
Однако мозги у него, несомненно, были. Несмотря на всю свою злость, он не мог позволить себе проявить бездумную реакцию и потому заставил себя расслабиться.
— Если вы предоставите письма, о которых говорили, — с похвальным чувством собственного достоинства (учитывая все обстоятельства) возвестил он, — это будет для меня более чем удовлетворительным доказательством, миледи.
— Вы очень обходительны, милорд. — Каэрита слегка наклонила голову. — В то же время, если здесь есть раненые или больные, помочь им для меня и долг, и удовольствие.
— Очень любезно с вашей стороны, миледи, — сказал Тризу все еще напряженно, но с первым искренним оттенком теплоты. — Прошу вас спешиться, госпожа Каэрита. Мой дом — ваш дом, и, надеюсь, мне удастся исправить сложившееся у вас невыгодное впечатление обо мне.
Первое впечатление, произведенное на Каэриту сэром Альтарном, оказалось ошибочным. К несчастью, этого нельзя было сказать о лорде Тризу, несмотря на все его обещания.
Дело не в том, что Тризу был глуп; просто предвзятые мнения настолько довлели над ним, что он буквально отключал свои мозги, когда речь заходила о чем-то уже решенном. Теперь Каэрита прекрасно понимала, почему Йалит и ее «девам войны» было трудно иметь с ним дело. Сколько ни принуждай себя быть дипломатичным и благоразумным, трудно помнить об этом намерении, когда хочется одного — задушить сидящего по ту сторону стола переговоров упрямого, нетерпимого, предубежденного, реакционного до мозга костей молодого сотойца.
Врожденный ум Тризу никогда не бросал вызов его предубеждениям, потому что фактически они подчинили его себе. Это не мешало ему быть прекрасным управляющим — о чем свидетельствовало состояние его земель и живущих на них людей, — однако оказывалось серьезной помехой, когда ему приходилось иметь дело с людьми или обстоятельствами, которые нельзя было подогнать под сложившуюся схему.
«Может, сейчас как раз самое время хорошенько встряхнуть его», — думала Каэрита, сидя справа от Тризу за высоким столом в огромном зале Талара.
— Боюсь, гостеприимство, которое может предложить Талар, не идет ни в какое сравнение с тем, что вы встретили в Бальтаре. — Тризу вежливым тоном говорил вежливые слова, но в глазах его мерцал вызов.
А может, и нет. Весьма вероятно, напомнила себе Каэрита, что ее собственная предубежденность заставляет ее приписывать ему ложные позиции и мотивы.
— Да, Бальтар значительно больше Талара, милорд, — ответила она. — Однако мой опыт показывает, что сами по себе размеры еще не гарантируют гостеприимства и любезного обхождения с гостями. С этой точки зрения гораздо большее значение имеет любезность хозяина. Не сомневаюсь, в Таларе все будет сделано для моего удобства.
Напыщенность этого заявления заставила ее внутренне улыбнуться. Почему-то разговоры с Тризу действовали на нее именно таким образом. И все же заявление соответствовало действительности, по крайней мере в физическом смысле. Слуги Тризу, видимо, подражали своему хозяину в том, что касалось искреннего радушия, хотя, конечно, вели себя исключительно вежливо.
— Приятно слышать. — Тризу окинул взглядом многочисленные столы, на которых служанки уже начали расставлять блюда с едой, и переключил все свое внимание на Каэриту. — Я прочел письма барона Телиана, госпожа Каэрита. И, конечно, буду действовать в полном соответствии с его пожеланиями и инструкциями. — Его серые глаза вспыхнули. — Лорхэм готов помочь вам всем, что в наших силах.
— Я ценю ваше отношение, — ответила она, воздержавшись от выражения удивления по поводу того факта, что ему понадобилось «всего» семь часов, чтобы ознакомиться с двумя письмами Телиана.
— Да. Но это все завтра. Что касается сегодняшнего вечера, позвольте моим поварам продемонстрировать вам свое искусство.
Служанка поставила перед ним фаршированную дичь, и он взял украшенный резьбой нож.
— Вы какое мясо предпочитаете, миледи, светлое или темное?
Кабинет Тризу располагался на третьем этаже древнего фамильного замка. В первый момент, увидев его, она удивилась, почему лорд не занял более просторное и удобное помещение, однако удивление тут же растаяло. Именно такой кабинет полностью соответствовал характеру этого человека. Одного взгляда на небольшую комнатку, с ее спартанской обстановкой и белеными стенами, украшенными исключительно оружием, было достаточно, чтобы не осталось никаких сомнений: здесь Тризу чувствует себя удобно, как нигде.
Телохранитель привел Каэриту в кабинет и удалился по знаку Тризу, закрыв за собой дверь. Солнечный свет вливался через узкие, узорчатые окна позади стола
Тризу, в квадратной комнате с высоким потолком было тепло.
— Доброе утро, госпожа Каэрита. Надеюсь, вы хорошо спали? Комната удобная?
— Да, благодарю вас, милорд. И спала хорошо, и комната удобная. — Она улыбнулась. — Спасибо, что приняли меня сегодня же утром.
— Не стоит благодарности. Таков мой долг по отношению к собственному сеньору — и Богу Войны. — Откинувшись в кресле с высокой спинкой, он сложил руки перед собой на столе. — В то же время инструкции барона Телиана, хотя и предельно ясные, показались мне неполными. Каким образом я могу быть вам полезен?
— Да, барон был недостаточно конкретен, — согласилась Каэрита. — К сожалению, когда он писал эти письма, ни он, ни я не были уверены, с какими именно проблемами мне придется иметь дело. — Тризу вопросительно вскинул брови. — Избранники Томанака часто оказываются в ситуациях, милорд, когда приходится схватывать суть дела на лету. Барон Телиан знал, что это как раз такой случай.
— Понимаю. — Тризу задумался, поджав губы. — Понимаю, — повторил он, — Однако осмелюсь предположить, что, поскольку вы искали меня и представили письма барона, теперь вы знаете, в чем состоит проблема?
— Ну, по крайней мере, мне ясна природа проблемы, милорд. — Каэрита понимала, что очевидная предубежденность Тризу способна пробудить его первоначальную антипатию к ней, и потому тщательно следила за своим тоном и выражениями. — Она касается ваших… разногласий с Калатхой.
— Каких разногласий, миледи? — молниеносно среагировал он, улыбнувшись, но прищурив глаза. — У меня и «дев войны» просто возникло несколько мелких спорных проблем.
Слово «девы войны» он произнес кислым тоном, однако Каэрита ожидала этого. Ее насторожило другое; возникло ощущение, что лорд не рассчитывает на ее беспристрастность .
— Прошу прощения за такие слова, милорд, но все ваши разногласия с Калатхой, — она сознательно избегала явно возбуждающего нездоровые эмоции слова «девы войны», — по сути, объясняются чувствами.
— Извините, я с вами не согласен, госпожа Каэрита. — Тризу заиграл желваками на скулах. — Мне известно, что бургомистр Йалит приписывает все разногласия между нами исключительно моей глубоко укоренившейся предубежденности. Уверяю вас, это не так.
Видимо, на лице Каэриты промелькнуло скептическое выражение, потому что он фыркнул и отрывисто хохотнул.
— Поймите меня правильно, миледи избранник. Я не люблю «дев войны». По моему глубокому убеждению, их существование оскорбляет тот жизненный уклад, который предписывают нам боги. И сама идея, что женщины — большинство женщин, по крайней мере, — поправился он, заметив, как вспыхнули глаза Каэриты, хотя сам тон остался вызывающим, — могут быть равны мужчинам как воины, совершенно нелепа. Очевидно, существуют некоторые исключения — взять хотя бы вас, — однако как общее правило эта идея просто смехотворна.
Каэрита изо всех сил сдерживала себя. Это было нелегко. Но, по крайней мере, сидящий напротив нее молодой человек имел мужество — или самонадеянность — говорить то, что думал. И еще у него хватало честности открыто выражать свои чувства, а не отрицать их или рядить в одежды невинности. Не слишком склонная приписывать ему добродетели, Каэрита вынуждена была признать, что честность кажется неотъемлемой частью его натуры.
«И от этого поладить с ним еще труднее, — сокрушенно подумала она. — Но вот что удивительно. Он же наверняка в глубине души понимает, что не прав. Что дает ему силы так упорно стоять на своем? Неужели предубеждение против "дев войны" перевешивает природную честность? »
— Меня не слишком волнуют «общие правила», милорд, — сказала она, справившись с собой. — Для большинства людей, знаете ли, эти самые «общие правила» — всего лишь оправдание, чтобы игнорировать реальность, которую они не желают признавать.
Их взгляды скрестились, и ни один не дрогнул.
— Меня не удивляет, что вы это так воспринимаете, — сказал Тризу. — И я вполне могу себе представить, что на вашем месте я чувствовал бы то же самое. Однако я не на вашем месте и потому придерживаюсь другого мнения.
В этих словах нет вызова, поняла Каэрита.
— И поскольку дело обстоит именно так, я предпочитаю говорить открыто. Не только по причине убежденности в своей правоте — хотя, очевидно, и это играет роль, — но и потому, что хотел бы, чтобы между нами не было недопонимания.
— Всегда лучше избегать недопонимания, — сухо заметила Каэрита.
— Полностью согласен с вами, — кивнул он. — И, учитывая все сказанное, хочу повторить — наши… сложности с Калатхой практически не связаны с моим отношением к «девам войны» в целом. Проблема в том, что Калатха нарушает свою собственную хартию и границы моих владений, а бургомистр Йалит и ее городской совет отказываются признавать это.
Каэрита откинулась в кресле, удивленная этим резким заявлением. Точно такую же позицию Тризу отстаивал в своих посланиях Телиану, однако прежде чем отправиться в Талар, Каэрита, будучи в ратуше у Йалит, ознакомилась с оригинальными текстами хартии Калатхи и дарственного акта лорда Келлоса. Бургомистр и хранительница архива, Ланитха, обратили ее внимание на языковые особенности, ставшие причиной основных разногласий, и она была им за это благодарна. Сама она знала письменный язык Сотойи гораздо хуже Брандарка, а архаические слова и неразборчивые, выцветшие каракули давно умершего писца, переносившего на пергамент то, что ему диктовали Гартха и Келлос, поставили перед ней тяжкую задачу. И все же в конечном счете она сумела пробиться через фразеологические дебри. Не вызывало сомнений, что интерпретация Йалит гораздо более точна, чем можно было понять из заявления Тризу.
— При всем моем уважении, милорд, — сказала Каэрита, — я прочла хартию короля Гартхи и дарственную лорда Келлоса «девам войны». И хотя разногласия между вами и Калатхой возникли в результате более поздних словоупотреблений и толкований, оригинальный текст не вызывает сомнений. Думаю, «девы войны» более точны в том, что касается прав на воду, размер пошлин и размещение вашим отцом мукомольной мельницы на земле, принадлежащей Калатхе.
— Нет, это не так, — ровным тоном ответил Тризу. — Если, конечно, читать эти спорные документы беспристрастно.
— Вы хотите сказать, что избранник Томанака читал эти документы не беспристрастно?
Каэрита понимала, что ее голос звучит холоднее и тверже, чем следует, но ничего не могла с этим поделать. Подумать только! Делать такие дерзкие заявления относительно документов, которые она читала собственными глазами!
— Я имею в виду вот что: в документах содержится прямо противоположное тому, что, как утверждает бургомистр Йалит, в них сказано. — Тризу явно не собирался отступать.
Что, конечно, требовало от него определенного мужества. Вчера Каэрита исцелила трех его больных и раненых слуг — следовательно, он получил неоспоримое доказательство того, что она избранница Томанака. Только человек, абсолютно уверенный в своей правоте, или глупец мог осмелиться так решительно бросить вызов прямому личному представителю Бога Справедливости.
— Милорд, — заговорила она после паузы, — в принципе я не склонна спорить с вами, однако, боюсь, в этом вопросе вы не точны.
Он прищурил глаза и поджал губы, но не сказал ничего.
— Оказавшись в Калатхе и выяснив, в чем суть спора, я сочла своим долгом прежде всего изучить исходные документы. Конечно, мое владение вашим языком далеко от совершенства, зато, как избранница Томанака, я хорошо знаю юриспруденцию. Мне понадобилось некоторое время, чтобы вникнуть в текст документов, но должна заверить вас, что, по моему мнению, бургомистр Йалит толкует их правильно… а вы нет.
Воцарилось напряженное молчание. В залитой солнцем комнате с белеными стенами было очень тихо, но Каэрита почти физически ощущала, как внутри хозяина дома разгорается ярость. Тем не менее как человек дисциплинированный он сумел справиться с собой. Почти.
— Миледи рыцарь, — хоть Тризу и держал себя в руках, но слово «рыцарь» произнес не без яда в голосе, — я делаю скидку на то, что наш язык для вас чужой. Как вы сами только что сказали. Однако у меня в библиотеке есть копии хартии и дарственной. Их сделал тот же самый писец в то же самое время, что и оригинальные документы, которые вы видели в Калатхе. Я готов, если таково будет ваше желание, позволить вам изучить и их тоже. Я готов позволить вам обсудить — без малейшего нажима, в приватной обстановке — мою интерпретацию этих документов с главой моего магистрата. Он также и библиотекарь, он много лет служил моему отцу, и его интерпретация полностью совпадает с моей. Убежден, что беспристрастное прочтение документов, не основанное ни на каких предвзятых мнениях, позволит вам сделать те же самые выводы, к каким пришел я.
Последнее замечание с многозначительным ударением на том же самом слове заставило Каэриту стиснуть зубы. Справившись с приливом гнева, она ощутила недоумение. Ведь она уже говорила Тризу, что знает юриспруденцию не хуже королевских и имперских судей. Конечно, с аксейскими законами она знакома лучше, чем с законами других стран, однако Кодекс Кормака лежит в основе всех законодательных актов Норфрессы, не только имперских. И, как ни толкуй язык, на котором написаны спорные документы, на свете не существует способа интерпретировать их в соответствии с дерзким заявлением Тризу. Тем не менее ей уже стало ясно, что он умен, несмотря на всю свою предубежденность. Он должен понимать, что никакие языковые изыски не оправдают его позицию. Тогда зачем он предлагает — на самом деле почти требует, — чтобы она изучила эти документы?
Она сидела совершенно неподвижно, лишь дышала глубоко и с силой. Ее собственный гнев, войдя в резонанс с яростью Тризу, грозил разрушить ту беспристрастность, которую должен сохранять избранник Томанака, призванный решать вопросы справедливости. Значит, нужно продолжать, только очень продуманно и осторожно. Жаркий гнев начал стихать, сменяясь относительным спокойствием. Кроме всего прочего, напомнила она себе, в словах Тризу есть определенный смысл. Она изучила документы Калатхи; значит, она обязана изучить его документы тоже и выслушать толкование языковых конструкций главой его магистрата. Вероятность того, что она недопоняла или неправильно интерпретировала исходные документы, ничтожно мала, однако она существует, и отнестись положительно к предложению Тризу — ее долг.
— Милорд, — в конце концов заговорила она как можно спокойнее, — вы заверили меня, что ваше мнение — или предубеждение — о «девах войны» не лежит в основе ваших разногласий с Калатхой. Со своей стороны, я заверяю вас, что «различие во мнениях» не могло и не будет влиять на мое прочтение спорных документов. Я изучу их еще раз, если таково ваше желание, и проанализирую вместе с главой вашего магистрата. Окончательная интерпретация, однако, будет базироваться на моем, а не вашем восприятии этих документов. И если я приду к выводу, что мое первоначальное убеждение о точности их прочтения бургомистром Йалит верно, я вынесу свое постановление как рыцарь Томанака.
Серые глаза Тризу вспыхнули, но, казалось, не столько от гнева, сколько от всесокрушающей уверенности. И это лишь усилило недоумение Каэриты.
Если в этом деле она вынесет формальное постановление как рыцарь Томанака, ее решение будет окончательным. В этом состояла одна из причин, почему избранники так редко выносили формальные постановления. Большинство рыцарей, в том числе и сама Каэрита, предпочитали просто проводить расследование и давать местным властям рекомендации, как действовать. Это щадило чувства правителей и оставляло пространство для компромисса, что зачастую гораздо вернее вело к торжеству справедливости, чем холодное, не оставляющее места для раздумий исполнение навязанного извне решения. Тем не менее Тризу, казалось, ничуть не беспокоила возможность неблагоприятного решения, абсолютно и навсегда исключающего дальнейшее обсуждение спорной проблемы. Он как будто даже обрадовался тому, что Каэрита готова вынести формальное постановление, и у нее невольно возник вопрос, а не подталкивает ли он ее сознательно именно к такому образу действий.
— Конечно, постановление рыцаря Хранителя Равновесия должно быть окончательным, — произнес он наконец. — И, честно говоря, даже если вы вынесете решение не в мою пользу, сам факт того, что проблема снимется раз и навсегда, принесет определенное облегчение. Это не означает, будто я верю в такой исход.
— Посмотрим, милорд, — ответила Каэрита. — Посмотрим.
— Прошу сюда, госпожа Каэрита.
Салтан Боевая Секира, дальний родственник Тризу, был, по крайней мере, вдвое старше главы семейства. Такого рода несоответствие между лордом и управляющим его магистрата не было редкостью, однако Каэриту удивил сам Салтан. Он гораздо больше походил на сэра Альтарна, чем на своего лорда — хотя бы чувством юмора, искрящимся в ярких серо-голубых глазах, — и аккуратно постриженной каштановой с проседью бородой. Внешне он также был гораздо интереснее своего родственника, отчасти сочетанием темных волос и сапфирово-голубых глаз (точь-в-точь как у Каэриты). Это сочетание было большой редкостью в Сотойе, и Каэрита привыкла, что ее внешность воспринимается здесь как нечто экзотическое.
Однако Салтан был, по крайней мере, так же умен, как Тризу, и казался столь же непостижимо уверенным в своей правоте.
Он достал из секретера тяжелый деревянный ящик и стал раскладывать на столе его содержимое. Чувствовалось, что сотоец привык бережно обращаться с древними документами, что, к сожалению, можно было сказать далеко не обо всех хранителях Лорхэма. Документы Калатхи, в общем и целом, были в лучшем состоянии, чем лорхэмские, и тем осторожнее и бережнее Салтан разворачивал манускрипт.
Хрупкий пергамент потрескивал. Каэрита понимала, какое беспокойство испытывает любой хранитель архива при каждом новом ознакомлении с древними материалами. Салтан, однако, сумел развернуть манускрипт, не причинив ему добавочных повреждений. Расправил его на библиотечном столе и подкрутил фитиль масляной лампы, чтобы Каэрите было лучше видно.
Хорошо, что он это сделал, подумала она, склонившись над документом. Тот, как и говорил Тризу, представлял собой копию дарственной лорда Келлоса «девам войны», еще более выцветшую и трудную для чтения, чем оригинал. Каэрита заметила в углу страницы номер «3», свидетельствующий о том, что это третья копия, и узнала неразборчивый, архаичный почерк того же писца, который писал оригинал.
Она пробежала взглядом раздел, в котором устанавливались границы, отыскивая указанные в нем приметы местности около реки и в районе мельницы. С этой наименее сомнительной и архаичной части документа начать было легче. Кроме того, точные границы составляли самую суть проблемы, поэтому…
Ах! Каэрита нашла то, что искала. Наклонилась, вчитываясь, и вдруг замерла в оцепенении.
«Это невозможно», — подумала она и перечитала раздел. Слова упрямо оставались теми же самыми, и она недоуменно нахмурилась. Потом открыла принесенный с собой мешочек для документов и достала выписки, тщательно сделанные в библиотеке Калатхи. Развернула аккуратно исписанные страницы и разложила на столе рядом с манускриптом, сравнивая интересующий ее раздел буквально слово к слову. Вот что значилось в ее копии:
«… и вышеуказанная граница проходит от восточной стороны скалы Стелхэма до угла участка земли Хеймара, где у межевого камня поворачивает на юг и тянется на две тысячи ярдов через реку Ренху до межевого камня Тамана Строителя Мостов, отмечающего границу начала владений лорда Лорхэма».
Точно так было написано в хранящейся в Калатхе дарственной. Однако в лежащем перед ней документе Салтана говорилось:
«… и вышеуказанная граница проходит от восточной стороны скалы Стелхэма до угла участка земли Хеймара, где у межевого камня поворачивает на юг и тянется на тысячу ярдов до северного берега реки Ренхи, обусловленной границы владений лорда Лорхэма».
«Это не просто небольшая двусмысленность, — подумала Каэрита. — Это фундаментальное расхождение». Если лежащий перед ней манускрипт точен, тогда Тризу прав целиком и полностью, и вызвавшая разногласия мукомольная мельница на южном берегу Ренхи расположена на земле, которая принадлежит ему сейчас и принадлежала всегда. И предъявляемого Калатхой права на воду тоже не существует, поскольку река полностью оказывается в границах владений Тризу. Но как такое возможно? Все копии должны в точности соответствовать оригиналу, а та, что лежала перед ней на столе, содержала странную, необъяснимую ошибку.
Это абсурд. Конечно, перед ней копия, не оригинал, но трудно представить себе, что один и тот же писец, писавший оба документа, мог допустить подобную ошибку. И еще труднее представить себе, что эту ошибку проглядели пристально изучающие все копии заинтересованные стороны.
Если, конечно, одна из копий не была умышленно подделана…
Но как можно совершить такую подмену? Если это и фальшивка, то очень хорошо выполненная. Настолько хорошо, что просто невозможно поверить, что кто-то в Лорхэме способен на такое. Каким бы прекрасным библиотекарем ни был Салтан, создать такую безупречную подделку документа двухсотлетней давности ему явно не под силу. Кто же сделал это? И когда?
Каэрита невольно состроила гримасу, которую тут же попыталась скрыть, недоумевая, удастся ли когда-нибудь получить ответ на эти два вопроса. Однако ответ мог и подождать — до тех пор, по крайней мере, пока она убедится, что никаких других вопросов у нее нет.
Несколько минут она обдумывала, как действовать, после чего посмотрела на Салтана с выражением давно и тщательно отработанного безразличия.
— Спасибо. — Она легонько похлопала по манускрипту кончиком пальца. — Это именно тот раздел дарственной лорда Келлоса, который я хотела видеть. Теперь, если вас не затруднит, лорд Тризу говорил также о копии хартии короля Гартхи.
— Да, моя леди. И эта копия в лучшем состоянии, чем дарственная Келлоса. Сейчас покажу.
— Будьте любезны.
В ожидании Каэрита принялась листать другие свои выписки, на этот раз из хартии «дев войны», имеющие отношение к спору между Тризу и его соседями.
Салтан открыл нужный ящик, достал из него второй манускрипт и так же бережно, как первый, развернул его на столе. Он был прав; этот документ оказался гораздо разборчивей дарственной. Каэрита склонилась над ним.
Она прочла все интересующие ее разделы один за другим, сравнивая их со своими выписками и хмурясь все больше. Потом откинулась в кресле и потерла кончик носа, спрашивая себя, заметно ли, насколько сильно она сбита с толку.
«Ну, — думала она, — теперь, наверно, становится понятно, что существует какая-то особая причина, почему он послал сюда меня, а не Базела или Вайджона. Он знает, какой из его инструментов лучше подходит для каждой конкретной проблемы… даже если сам этот незадачливый инструмент понятия не имеет, почему именно он избран. И что ему делать дальше».
— Спасибо за помощь, сэр Салтан, — сказала Каэрита. — Я начинаю понимать, почему интерпретация этих документов вами и вашим лордом столь фундаментально отличается от интерпретации бургомистра Йалит. Положив свои выписки рядом с вашими копиями, я обнаружила определенные… расхождения. Я не претендую на понимание того, как такое могло произойти, но пока эта проблема не будет разрешена, ни о каком окончательном вердикте не может быть и речи.
— Не могу согласиться с вами, миледи, — мрачно возразил сидящий напротив Каэриты Салтан; в его ярких глазах мерцало беспокойство. — В отличие от вас я не имел возможности сравнивать документы друг с другом, но знаю совершенно определенно, что наши копии хранятся в этой библиотеке с того самого дня, когда они были сделаны. С учетом этого у меня и моего лорда нет оснований сомневаться в их подлинности. В отличие от своего отца лорд Тризу принадлежит к тому типу людей, которые не желают мириться с нарушением своих прав и привилегий. Этим и объясняется, почему, попросив меня изучить документы и потом прочтя их самостоятельно, он начал оказывать давление на Калатху.
— Не сомневаюсь, что вы правы, — ответила Каэрита. — С другой стороны, сэр Салтан, я не могу отделаться от мысли, что на возмущение вашего лорда нарушением его прав несомненное влияние оказывает его отношение к «девам войны».
— Вероятно… вернее, конечно, вы правы, госпожа Каэрита. И в этом он не одинок. Однако разве это имеет какое-то отношение к тому, верна ли наша интерпретация в глазах закона?
— Нет, — ответила она, хотя ей и хотелось, чтобы дело обстояло иначе.
Что ни говори, избранники Томанака были простыми смертными, со своими предубеждениями и мнениями, как и всякий другой человек. Однако в отличие от всех остальных они сознавали это; и их прямой долг состоял в том, чтобы не позволить своим предубеждениям влиять на принятие решения.
— Вам известно, сэр Салтан, — продолжала она спустя некоторое время, — какими способностями Томанак одаривает своих избранников, принимая от них Клятву Меча?
— Прошу прощения? — Салтан удивленно замигал, пытаясь понять, что она имеет в виду. — Мне об этом ничего не известно. Сомневаюсь, что на свете найдется много людей, которым что-нибудь известно по этому поводу. По правде говоря, когда лорд Тризу рассказал мне о визите избранника, я провел кое-какие расследования. Хотя в нашей библиотеке почти нет книг на эту тему. Я выяснил лишь, что, наделяя своих избранников способностями, Томанак… не придерживается никакой закономерности — в отличие от других Богов Света.
— «Не придерживается никакой закономерности». — Каэрита улыбнулась. — Такого лаконичного определения я до сих пор не слышала, сэр Салтан. Ох, временами мне хочется, чтобы он был более похож на Торагана или Торфрамуса. Или на Лиллинару, если уж на то пошло. Их избранники получают в дар примерно одинаковые способности, в большей или меньшей степени. Однако Томанак предпочитает одаривать своих избранников разными способностями. По большей части они соотносятся с теми способностями или талантами, которые мы уже имели до того, как услышали его призыв, но иногда никто не в состоянии догадаться, почему именно этот избранник наделяется именно этой способностью. До тех пор, конечно, пока не наступает день, когда у него — или у нее — возникает потребность в этой способности.
— И сейчас как раз такой случай, миледи? — спросил Салтан, не сводя с нее напряженного взгляда.
— И да, и нет. Вообще-то мне казалось, что я знаю все способности, которые даровал мне он. Однако, признаться, я уже начала подозревать, что существует какая-то особая причина, по которой он послал улаживать эту проблему именно меня. В особенности когда стало ясно, что в основе разногласий лежит толкование самого текста.
— Жаль, что у меня нет возможности прочесть документы, которые хранятся в Калатхе, — задумчиво сказал Салтан. — С самого начала было ясно, что между ними и нашими текстами существует фундаментальное расхождение. Однако, не имея возможности увидеть документы бургомистра Йалит, я не в состоянии судить, насколько точны — или, если уж на то пошло, честны — ее претензии.
— Ну, а я имела возможность изучить и те, и другие документы.
Каэрита встала и подошла к другому столу, около библиотечного окна, на котором, войдя сюда, оставила мечи. Ни один избранник Томанака, находясь при исполнении официальных обязанностей, не расстается с мечом — эмблемой своей власти. Она расстегнула ножны меча, который обычно носила слева, и обнажила мерцающий двухфутовый клинок.
На лице Салтана при виде меча возникло удивленное выражение, а потом его брови и вовсе поползли вверх: лезвие внезапно окружило голубое мерцание, достаточно яркое, чтобы его можно было различить даже в хорошо освещенной библиотеке.
— Итак, я имела возможность изучить их, — повторила Каэрита. — К сожалению, тогда я не понимала, насколько основательно мне следовало «изучать» их. — Она вернулась на свое место и положила меч на стол, так, чтобы он касался обоих разложенных перед ней манускриптов. — И теперь, сэр Салтан, — в ее голосе послышались официальные нотки, — я, как рыцарь Хранителя Равновесия, должна обратиться к вам с просьбой.
— Конечно, миледи.
Каэрита пристально следила за его реакцией и была удовлетворена не уступчивостью даже, а полным отсутствием колебаний.
— Вы — хранитель этих документов, — продолжала она и слегка повернула меч эфесом к Салтану. — Пожалуйста, положите руку на рукоять моего меча.
Он повиновался; правда, на этот раз после еле заметного колебания. Однако она не осуждала его за это. Несомненно, впервые в жизни его просили прикоснуться к мечу, окруженному аурой божественной силы.
Каэрита выждала, пока он несколько успокоился, убедится, что с потолка не ударила молния и не испепелила его на месте.
— Благодарю вас, — сказала она все тем же властным тоном. — А теперь, сэр Салтан, готовы ли вы поклясться мне в присутствии Бога Справедливости, что, насколько вам известно, именно эти копии хартии короля Гартхи и дарственной лорда Келлоса были переданы на хранение лордам Лорхэма?
— Насколько мне известно, да, миледи, — спокойным, официальным тоном ответил Салтан, не отводя взгляда.
Голубое сияние меча не только не ослабело — оно стало даже ярче.
— А также поклясться, что, насколько вам известно, в них не вносились никакие изменения — ни вставки, ни вычеркивания ?
— Никакие, миледи, — твердо ответил Салтан.
— Благодарю вас.
Каэрита кивнула ему, давая понять, что можно убрать руку. Он сделал это и откинулся в кресле с чуть большей охотой, чем прежде наклонился вперед. И снова она не могла осудить его за это.
Она посмотрела на развернутые на столе документы и положила меч на ладонь, удерживая клинок над пергаментами.
«Все правильно, — подумала она, закрыв глаза и потянувшись к нерасторжимым узам, связывающим ее с ослепительным могуществом Томанака. — Мне понадобилось время, чтобы понять, насколько все непросто. Я сожалею об этом, хотя в свое оправдание могу сказать, что история Лианы способна отвлечь кого угодно. Однако сейчас я здесь, и Тебе понадобился Салтан, чтобы ткнуть меня носом в это дело. А теперь, надеюсь, Ты подскажешь мне, являются ли эти документы фальшивками».
Она почувствовала далекий, довольный рокот не человеческого смеха… и одобрение. Открыв глаза, она снова взглянула на меч.
Он, и это больше не вызывало у нее удивления, продолжал мерцать яркой голубизной.
Каэрита, дочь Селдана, сидела у окна в комнате, отведенной ей лордом Тризу в замке Талар, и смотрела на безоблачное ночное небо, усеянное блестками звезд Силендрос. Ни разу со времени прибытия на Равнину Ветров не видела она такого чистого неба и таких крупных, ярких звезд. Совсем узенький серп месяца мерцал на востоке. Не сводя с него напряженного взгляда, Каэрита спрашивала себя, о чем думала Лиллинара, позволяя ситуации до такой степени выйти из-под контроля.
«Ну, — ворчливо сказала она себе, — так, наверно, не совсем честно ставить вопрос. Она, по-видимому, не единственная богиня, заинтересованная в этом деле. И все же, о чем она думала? И почему не поговорила об этом с Гласом Куайсара? »
В этом была суть вопроса. Конечно, Каэрите помогло бы, если бы она проверила подлинность — или, по крайней мере, правильность — документов Калатхи. Ей и следовало это сделать, хотя бы из скрупулезности, но, по правде говоря, у нее не было ни малейших оснований сомневаться в них. Даже сейчас она была уверена, что Йалит и ее совет полностью и по праву доверяли им. С какой стати им что-то перепроверять? Они знают, что владеют оригиналами.
К несчастью, сам Томанак подтвердил тот факт, что документы Тризу не подделка. Одна из особых способностей Каэриты, о которых она говорила Салтану, состояла в том, что никто не мог солгать, прикасаясь к ее мечу, и что, держа меч в руках и взывая к Томанаку, она могла однозначно определить, является ли фальшивым представленный ей документ или свидетельство. Получалось, что документы Тризу не просто подлинные — они наиболее полно и правильно отражали истинные намерения Гартхи и Келлоса. Каэрита провела уже не одно расследование и не имела привычки выносить категорические суждения, однако не была готова ставить под сомнение личные гарантии своего бога.
Из чего следовал вывод, что каким-то непостижимым образом фальшивкой оказались документы Калатхи.
До сих пор Каэрита не сообщала о своих выводах Тризу. И, прибегнув к власти избранника, заставила Салтана принести клятву на мече, что он тоже будет молчать. Теперь только она одна понимала, куда заводит эта в высшей степени неприятная цепочка доказательств, а она не собиралась ни с кем делиться своими выводами, пока не поймет, как выбраться из этого лабиринта.
Мысленно Каэрита вернулась на пару часов назад, к беседе с Тризу, состоявшейся после ужина.
— Ну, что, ваше расследование проливает какой-то новый свет на мои разногласия с бургомистром Йалит? — спросил Тризу, вертя в руках стакан.
Как и многие сотойцы, он питал пристрастие к дорогим ликерам, которые производили в Дворвенхейме и Империи Топора. Каэрите и самой они нравились, но она все время помнила, какие они крепкие, и потому предпочитала вина.
— Отчасти, милорд, — ответила она. Откинувшись в кресле, он задумчиво посмотрел на рыцаря.
— Правильно я вас понял — то, что вы с Салтаном обнаружили или, по крайней мере, обсудили сегодня днем, не подталкивает вас немедленно вынести постановление против меня?
— У меня никогда не было намерения «немедленно вынести постановление» против кого бы то ни было, милорд, — кротко ответила она. — На данном этапе я предпочитаю не говорить ничего более конкретного, хотя простое чувство справедливости вынуждает меня признать, что ситуация далеко не такая банальная, как мне казалось вначале.
— Ну, — он еле заметно улыбнулся, — видимо, я должен расценивать это как шаг вперед, учитывая ваши прежние высказывания.
Каэрита почувствовала, как в ней загорается раздражение, но справилась с собой.
— И, должен признать, я удовлетворен вашей беспристрастностью и готовностью учесть все обстоятельства, которых я и ожидал от избранника Томанака. У меня самого репутация упрямца. Я знаю, каково это, несмотря на всю честность и добрые намерения, объективно воспринимать новые доказательства, противоречащие тем, которые уже были оценены как убедительные.
На мгновенье у Каэриты мелькнула мысль: а вдруг Салтан все-таки нарушил свою клятву? Однако она тут же отбросила ее. Не верилось, что, учитывая все обстоятельства, глава магистрата мог сделать это. Но даже если бы у него и возникло такое намерение, он просто не смог бы нарушить клятву, принесенную на мече избранника, ибо этот меч в момент произнесения клятвы становится мечом самого Томанака. Это было просто еще одно напоминание о том, что не следует недооценивать ум Тризу, даже если ей не нравятся его взгляды и позиция.
— Это всегда нелегко, — согласилась она, — но избранник Томанака должен уметь это делать. Как и любой лорд, желающий управлять своими владениями по справедливости. — Она вежливо улыбнулась, постаравшись скрыть, как ее позабавили его вспыхнувшие глаза. — С другой стороны, милорд, я достигла определенного прогресса в том, что касается документов и их интерпретации. На данный момент у меня по крайней мере столько же вопросов, сколько ответов, но мне, во всяком случае, ясны сами вопросы. И я чувствую уверенность, что в итоге Томанак приведет меня к получению нужных ответов… Однако есть еще одна проблема, не имеющая отношения к документам и, во всяком случае, формально к самой Калатхе.
— В самом деле? — невозмутимо сказал он.
— Да, милорд. Видите ли, разговаривая с бургомистром Йалит, я почувствовала, что в основе ваших разногласий лежат не просто проблемы законности. Откровенно говоря, «девы войны» очень на вас сердиты. И, чтобы быть откровенной до конца, из беседы с вами я вынесла впечатление, что вы испытываете к ним точно такие же чувства.
Серые глаза Тризу потемнели, и Каэрита предостерегающим жестом вскинула руку.
— Милорд, так бывает почти всегда, когда спор достигает большого накала, как в вашем случае. И дело не в том, что враждующие стороны плохи. Просто они люди, а люди, милорд, обычно сердятся на тех, кого считают неправым или, хуже того, подозревают в желании обмануть. Вы ведь тоже наверняка это учитываете, когда приходится выносить решение в случае конфликта между вашими подданными.
Было бы преувеличением сказать, что Тризу перестал злиться, однако он нехотя кивнул, признавая, что в ее словах есть смысл.
— Довольно часто, — продолжала она, — существуют дополнительные причины для гнева и возмущения. Когда у людей уже испорчены отношения, они готовы что угодно приписать тому, с кем у них испорчены отношения, и испытывают по этому поводу гораздо меньше сомнений, чем если бы дело обстояло иначе.
— Я так понимаю, вы пытаетесь подготовить меня к тому, чтобы поднять некую тему, которая, по вашему мнению, вызовет мои возражения, леди рыцарь. — На лице Тризу заиграла тонкая улыбка. — Может, будем считать, что с подготовкой покончено, и перейдем к делу?
— Ну да, наверно. — Каэрита одарила его ответной улыбкой. — Я подвожу вас вот к чему. Если я правильно поняла бургомистра Йалит, ваша непримиримая враждебность в этом споре отчасти основана на том, что вы не проявляете… должного уважения к Гласу Лиллинары в Куайсаре.
— Иными словами, — спокойно, твердо ответил Тризу, — она считает, что я не проявляю никакого уважения к Гласу. И раз уж мы об этом заговорили, она возмущена моей неспособностью решить проблему исчезновения — или убийства — служанок Гласа.
И снова Каэриту удивила его откровенная «лобовая» позиция. Хотя — чему тут удивляться? Тризу во многих отношениях представлял собой квинтэссенцию Сотойи. Может, на поле боя он и сумел бы прибегнуть к военной хитрости, но в жизни с презрением относился к любым уверткам.
В его глазах вспыхнул огонек протеста, и это разозлило Каэриту. Она напомнила себе, что ни в коем случае не следует недооценивать природный ум этого несносного молодого человека. К тому же сделанные ею сегодня открытия, несомненно, говорили в пользу его позиции в вопросе разногласий с Калатхой.
— Да, это то, что я имела в виду, хотя я постаралась бы выразить то же самое чуть более… мягко.
Он устремил на нее долгий взгляд, а потом еле заметно кивнул. И, к его чести, даже слегка покраснел. Тем не менее отступать со своих позиций явно не собирался.
— Согласен, я выразился резче, чем это получилось бы у вас, миледи, что вы не раз уже доказали. Прошу прощения — за это. Но ведь, по существу, именно на это она и жаловалась, верно?
— По существу — да, — призналась Каэрита.
— Я не сомневался, что так и будет. — Он устремил на рыцаря задумчивый взгляд. — Учитывая вашу готовность тщательно изучить и обдумать представленные мной и Салтаном свидетельства, полагаю, вы хотите напрямую услышать, что я думаю по этому поводу.
Это было утверждение, не вопрос. Она кивнула.
— Госпожа Каэрита, — начал Тризу после паузы, — не буду делать вид, что воспринимаю Лиллинару и ее последователей так же, как других богов и тех, кто в них верует. Я не понимаю Лиллинару. И меня не волнует, что ее последователи оправдывают те или иные свои действия на основании ее якобы откровений. Чтобы быть до конца честным, признаюсь, что временами мне кажется, будто многое из приписываемого ей на самом деле придумано людьми, склонными выдавать желаемое за действительное.
Каэрита удивленно вскинула брови:
— Знаете, это… на редкость честное признание, милорд.
— Ни один человек в здравом уме не сомневается в существовании богов, миледи, — ответил Тризу. — Однако ни один умный человек не сомневается, что существуют шарлатаны и обманщики, использующие религиозные верования других людей, чтобы манипулировать ими в своих интересах. Не думаете же вы, что человек, поставленный управлять судьбами множества людей, станет закрывать глаза на такую возможность?
— Нет, милорд, не думаю. — Каэрита почувствовала нечто вроде симпатии к этому бескомпромиссному, упрямому молодому человеку. — На самом деле именно манипуляциями такого рода часто приходится заниматься избранникам.
— Наверное, так и должно быть. — Тризу глотнул ликера и поставил стакан; ноздри у него затрепетали. — Я намеренно рассказал вам о своем отношении к Лиллинаре, миледи. Хотел, чтобы вы понимали: я отдаю себе в этом отчет. И, поскольку я отдаю и всегда отдавал себе в этом отчет, то, встретившись с новым Гласом Лиллинары, напомнил себе кое-что. А именно — даже если мне не нравится, когда кто-то, беседующий с Лиллинарой, указывал, чего она от меня хочет, отсюда еще не следует, что этот кто-то непременно лжет. А в данном конкретном случае я пришел к выводу, что так называемая Глас Куайсара относится именно к манипуляторам.
— Это очень серьезное обвинение, лорд Тризу. — В тоне Каэриты прозвучали мрачные нотки, но, как ни странно, она не слишком удивилась, услышав его слова.
— Понимаю, — с необычным для него оттенком угрюмости отозвался он. — И до сих пор я ни разу не позволял себе высказать свое мнение вслух. Мне кажется, однако — несмотря на все наши многочисленные разногласия, — что бургомистр Йалит как женщина умная догадывается, что я думаю о Гласе Куайсара.
— А почему вы о ней так думаете, милорд?
— Первое и самое главное — мне не нравится именно эта женщина. Мы встретились в тот день, когда Глас только что прибыла в Куайсар, чтобы занять свой пост. И стоило нам взглянуть друг на друга, как мы оба почувствовали сильнейшую взаимную неприязнь.
— Сильнейшую взаимную неприязнь? — переспросила Каэрита.
Тризу хмуро усмехнулся:
— Миледи, я не испытывал бы к ней такой неприязни, если бы не чувствовал, что и она сама невзлюбила меня! И пусть что угодно говорят о безгрешности Гласа Лиллинары.
Вопреки собственному желанию, Каэрита рассмеялась.
— Полагаю, это нормально, — продолжал Тризу, — что лорд и жрица, чьи сферы власти и ответственности взаимно перекрываются в одном земельном владении, не во всем сходятся во мнениях. Каждому нравится чувствовать себя хозяином в своем доме, а если имеет место конфликт взглядов, то естественные противоречия лишь усиливаются… Однако в данном случае я усматриваю нечто гораздо большее.
Он замолчал. Каэрита вглядывалась в лицо лорда; как обычно, выражение его было твердым, бескомпромиссным… но не только. Что за эмоция проглядывала в его глазах, Каэрита не понимала, но остро чувствовала ее присутствие.
— Что вы имеете в виду, милорд? — спросила она после затянувшейся паузы.
— Я не… — начал он и оборвал сам себя. — Нет, госпожа Каэрита, это неправда — то, что я собирался сказать. Будто не знаю, как ответить на ваш вопрос. Просто я подумал, что, если скажу правду, это может оттолкнуть вас.
— Это может рассердить меня, — ответила Каэрита со всей серьезностью, какой требовал его тон. — Хотя не должно. Я всего лишь рыцарь бога, а не сам бог. Однако кое-что я могу обещать вам, на своем и его мече. Пока вы будете со мной честны, я буду слушать вас предельно внимательно, не прерывая. — Она невесело улыбнулась. — Пока вы будете со мной честны, я буду честна с вами. Вы придерживаетесь взглядов, которые вызывают у меня примерно такое же отторжение, что у вас — «девы войны». Уверена, вы уже поняли это. Однако согласна я с вами или нет, это не имеет никакого отношения к тому, как высоко я ценю вашу честность.
— Хорошо сказано, миледи, — сказал Тризу с нескрываемой теплотой, которой ни разу не проявлял прежде, и сделал глубокий вдох. — Бургомистр Йалит, наверно, рассказывала вам, что городок Куайсар постепенно поглощался храмом. Со временем должность Гласа храма слилась с должностью бургомистра Куайсара. На протяжении последних семидесяти лет по традиции оба этих поста занимал один человек. Отсюда следует, что Глас не просто жрица храма, но и глава светской власти. В этой последней роли она является моим вассалом, что на протяжении всех этих лет то и дело создавало определенную напряженность между очередным Гласом и моим отцом и дедом. Это неизбежно, надо полагать, учитывая, что Гласу нелегко сочетать выполнение светских обязанностей перед лордом Лорхэма с духовными обязанностями перед его же подданными. И, конечно, перед «девами войны», вообще находящимися за пределами моей юрисдикции.
Он перевел дыхание.
— Отец постарался объяснить мне, что такие сложности неизбежно будут возникать время от времени. Видимо, он считал, что без понимания этого я не буду готов к ситуациям, которые могут потребовать от меня гибкости. Увы, даже когда я был ребенком, за мной не числилась такая добродетель, как склонность к компромиссам.
Тризу внезапно фыркнул и покачал головой, заметив вопросительный взгляд Каэриты.
— Прошу прощения, миледи. Я просто подумал, что мои наставники с готовностью подтвердили бы это заявление.
«По крайней мере, он способен смеяться над собой хотя бы иногда», — подумала Каэрита.
— Во всяком случае, я был готов к тому, что мы с новым Гласом можем не понравиться друг другу. Но вот чего я никак не ожидал, это исходящей от нее… ну, волны злобы.
— Злобы? — переспросила Каэрита.
— Я не знаю более подходящего слова, — ответил Тризу. — Такое чувство, что здесь не подойдет ни одно слово. Ни одно, миледи. Я встречал людей, которые мне не нравились, и, уверен, есть люди, испытывающие ко мне такие же чувства. Но это было все равно как собака и кошка, запертые в одной клетке — или, может, как змея и хорек. Это ощущение возникло в тот самый момент, когда она в первый раз открыла рот, и хотя мне стыдно признаваться в этом, что-то в ней пугает меня. — Его серые глаза потемнели. — И если вы хотите знать всю правду, миледи… Я не уверен, кто из нас хорек, а кто… змея.
Глядя на усыпанное сверкающими звездами небо, Каэрита вспомнила выражение лица Тризу, звук его голоса, и по позвоночнику пробежал холод, словно от прикосновения кончика сосульки. Может, Тризу из Лорхэма — настоящая заноза в заднице, со всем своим непробиваемым упрямством. Но он уж точно не трус. Если на то пошло, ни один трус никогда не признается избраннику Томанака, что кто-то его пугает; а для Тризу с его консерватизмом и вовсе немыслимо — признаться, что его пугает женщина.
Однако бургомистр Йалит, по-видимому, не испытывала подобных чувств к Гласу Куайсара. Еще одно — и, несомненно, устрашающее — различие среди множества прочих между Калатхой и лордом Лорхэма. Да, несомненно одно: простого ответа тут не дождаться.
А раз так, ясно, что ей придется отправиться в Куайсар самой. И эта мысль почему-то вызвала у нее озноб.
— Рада снова видеть вас в Калатхе, госпожа Каэрита. — Голос бургомистра Йалит был намного теплее, а улыбка шире, чем запомнилось Каэрите по первому визиту в ратушу. — Чем могу служить на этот раз?
— Вообще-то я просто остановилась по пути в Куайсар, — ответила Каэрита, внимательно, но незаметно следя за выражением лица бургомистра. — Я поговорила с вами, поговорила с лордом Тризу. Теперь, полагаю, настало время поговорить с Гласом, выслушать ее точку зрения на разногласия между вами и Тризу, не говоря уж о ее собственных… сложностях в отношениях с ним. — Йалит быстро кивнула, как показалось Каэрите, автоматически, почти бессознательно. — Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, я не знала, что она одновременно возглавляет и светскую власть Куайсара. А раз так, ей, по-видимому, приходится вступать с Тризу в прямой контакт гораздо чаще, чем я думала поначалу.
— Да, это так, — с кислым видом подтвердила Йалит, — и, уверяю вас, это ее ничуть не радует. Конечно, Глас — личная служительница Лиллинары, и все же нужно быть святой, а не просто жрицей, чтобы терпеть этого человека в качестве своего сеньора.
— Да, он может вывести из себя кого угодно, — согласилась Каэрита.
Ей было совершенно ясно, что Йалит никаких претензий к Гласу не имела. Хотелось бы и ей самой присоединиться к бургомистру.
— Ну, уж если он в состоянии вывести из себя избранницу Томанака, посетившую его с кратким визитом, можете себе представить, как он дружит с соседями, которые постоянно находятся под боком. — Йалит состроила гримасу и покачала головой.
— Да, вряд ли эта близость делает ваши отношения легче, — снова согласилась Каэрита.
Йалит рассмеялась и махнула рукой, приглашая ее сесть.
— Прежде чем я отправлюсь в Куайсар, — Каэрита старалась говорить совершенно будничным тоном, — хотелось бы, чтобы вы немного больше рассказали мне о Гласе.
Йалит удивленно вскинула брови.
— Она почти такой же новичок на своем месте, как Тризу на своем, — продолжила рыцарь. — И прежде чем я войду в ее храм и начну задавать вопросы, которые при желании можно воспринять как неуместные и даже оскорбительные — в особенности с учетом того, что они исходят от избранника другого бога, — я хотела бы лучше представлять себе, что она за человек и какую позицию занимает.
— Понимаю. — Пристроив локти на подлокотники, Йалит сцепила пальцы «домиком» под подбородком, поджала губы и задумалась, явно не испытывая никакой неловкости или смущения. — Теперешняя Глас гораздо моложе предыдущей. По правде говоря, впервые увидев ее, я подумала, что она слишком молода для этой роли. Однако я ошиблась. К тому же она, возможно, старше, чем кажется.
— Почему вы так подумали?
— Она исключительно привлекательная женщина, госпожа Каэрита, из тех, знаете ли, которые выглядят молодыми, пока им не стукнет восемьдесят. — Йалит улыбнулась. — Когда я сама была молодой, то с радостью согласилась бы лишиться двух-трех пальцев на левой руке, лишь бы иметь такую фигуру. Сейчас я просто завидую ей.
— А-а… — улыбнулась Каэрита. — Одна из этих.
— Определенно одна из этих, — согласилась Йалит и покачала головой. — Однако она как будто не осознает своей красоты. Иногда я спрашиваю себя, была ли внешность препятствием для нее, когда она услышала призыв, однако уже спустя несколько минут общения с ней становится ясно, что она истинно призванная. В ней ощущается присутствие чего-то такого… Нет, никогда у меня не возникало такого чувства при общении ни с одним Гласом. Стоит вам ее увидеть, и, думаю, вы тут же поймете, почему церковь назначила ее в Куайсар.
— Надеюсь, — ответила Каэрита. — В то же время, бургомистр, духовное призвание не всегда приносит и умение улаживать мирские проблемы. Ведь она не только жрица, но и бургомистр. Как вы оцениваете ее в этом качестве?
— С тех пор как она прибыла в Куайсар, я была там всего один раз, — сказала Йалит. — Она же посещала Калатху четыре раза, однако по большей части связь между нами осуществляется через ее служанок. Поэтому мои впечатления о ней как администраторе в основном из вторых рук… Ну, с учетом этого она, мне кажется, справляется не хуже своей предшественницы, что само по себе уже является похвалой. И, учитывая мой собственный опыт общения с лордом Лорхэма, она, по-видимому, в состоянии эффективно взаимодействовать даже с таким непредсказуемым правителем, как он.
— Понимаю. Учитывая, что, по вашим словам, вы мало контактировали с ней напрямую, вы, по-моему, сформулировали свое впечатление достаточно полно. А предыдущую Глас вы знали лучше?
— О да! — Йалит улыбнулась — широко, с оттенком теплоты и грусти. — Прежняя Глас была из Калатхи, и мы познакомились задолго до того, как она услышала призыв Лиллинары. Собственно, мы выросли вместе.
— Как так? У меня почему-то сложилось впечатление, что она была гораздо старше вас.
— Старше? Шандра? — Йалит состроила гримасу. — Вообще-то мне не следует называть ее так. Я знаю, любая жрица, став Гласом, отказывается от своего прежнего имени и берет новое. Однако на самом деле она была моложе меня года на два и в моем сознании всегда оставалась светловолосой девчушкой, которая увязывалась за мной всякий раз, когда я уходила на речку, ловить рыбу.
— Значит, она действительно была моложе вас, — пробормотала Каэрита. — И, судя по тому, как вы о ней говорите, она была выдающимся человеком.
— Вот именно.
— И почему же она умерла? — спросила Каэрита. — Раньше я думала, что просто от старости или, возможно, от болезни, с которой оказалось невозможно справиться в ее престарелом — так мне казалось — возрасте. Но если она была даже моложе вас…
— Точно ничего не известно. — Йалит вздохнула. — Ох, она и впрямь заболела, но как-то совершенно неожиданно. И она сама, и ее врачи были крайне удивлены, потому что она всегда отличалась отменным здоровьем. Здоровая как конь — так она всегда шутила, когда мы еще были детьми. — Бургомистр печально покачала головой. — Однако это ее не спасло. Она умерла на третий день после того, как заболела. Я даже не подозревала, насколько серьезно обстоит дело, иначе тут же помчалась бы в Куайсар, чтобы попрощаться с ней.
— Мне очень жаль, — мягко сказала Каэрита и мысленно добавила: «Даже больше жаль, чем вы можете себе представить, учитывая зародившиеся у меня подозрения». — Однако вернемся к новому Гласу. Вы сказали, что довольны ее работой?
— Настолько, насколько это вообще возможно — после потери такого человека, как Шандра, — заявила Йалит. — Нам исключительно повезло — два таких сильных Гласа подряд. Вообще-то, по-моему, наша теперешняя Глас даже лучше приспособлена к… борьбе с Тризу, чем Шандра, которая старалась уклоняться от конфронтации. Это не было признаком слабости, просто она предпочитала добиваться согласия и находить компромиссы. Нынешняя Глас, осуждая детей Лиллинары за неправильное поведение, всегда напоминает, что действует как Глас Матери.
— Значит, она не просто недовольна тем, что Тризу не добился успеха, расследуя гибель ее служанок, а защищает позицию Калатхи в целом?
— О да! — выразительно закивала Йалит. — Она не делает секрета из своего отношения к этой ситуации и поддерживает нас в решимости стоять до конца, добиться от Тризу, по крайней мере, значительных уступок. И прежде чем объявить свою позицию официально, она сочла необходимым самой изучить оригинальные документы.
— Она изучала документы? Здесь?
— Нет, не здесь. Не имея в тот момент возможности покинуть Куайсар, она послала за ними двух служанок.
— Всего лишь двух служанок — за документами такой важности? — удивилась Каэрита.
Йалит усмехнулась.
— Мы не хуже вас понимаем, госпожа Каэрита, как легко эти документы могут пропасть, и потому я послала сопровождать их десять «дев войны» и Ланиту, которая должна была позаботиться о самих пергаментах. — Она пожала плечами. — Однако никаких проблем не возникло. По крайней мере, в тот раз.
— Понимаю. — Каэрита с хмурым видом погрузилась в размышления. — Я рада, что вы послали сопровождающих. С точки зрения исторической перспективы, эти документы бесценны. Думаю, следует не спускать с них глаз всякий раз, когда они покидают Калатху.
— Это был единственный раз, когда они покидали Калатху, — ответила Йалит. — Уверена, мои предшественницы проявляли в этом отношении не. меньшую осторожность.
— О, наверняка, — согласилась Каэрита. — Наверняка.
— Здравствуйте, госпожа Каэрита.
За время отсутствия Каэриты Лиана Лучник заметно изменилась. А может, и нет, решила Каэрита. Может, преждевременно делать такой вывод. Внешне она точно изменилась; однако это не обязательно означало, что она в равной степени изменилась внутренне.
— Приветствую тебя, Лиана, — ответила она. — Хорошо выглядишь.
— Не так, как прежде, хотите вы сказать, — с улыбкой сказала Лиана, словно прочитав мысли Каэриты.
— Ну, в общем, да. Однако в твоем случае, по-моему, «хорошо» и «не так, как прежде» означает одно и то же. И — нет, я имею в виду не только внешность, юная леди. В прошлый раз, когда мы с тобой виделись, ты выглядела далеко не самой счастливой девушкой в мире.
— Ох! — Лиана смущенно уставилась на свои голые ноги. — Может, вы и правы.
Они стояли в крытой тренировочной галерее. Пол галереи был застлан очень грубо обработанными досками, однако босоногая Лиана, казалось, не замечала этого. Как, похоже, не беспокоилась и о том, что прекрасная одежда дочери знатного барона, украшенная богатой вышивкой и полудрагоценными камнями, исчезла навсегда.
В отличие от Каэриты. Конечно, рыцарь ожидала увидеть перемены и не рассчитывала, что Лиана будет носить тут платья, которые одобрила бы ее мать. Однако кожаные заляпанные грязью штаны и куртка, которые Лиана, оказываясь без присмотра матери, предпочитала дома в Страже Холмов, тоже остались в прошлом. Сейчас на ней была обычная одежда «дев войны», состоящая из двух частей, которые они называли чари и йатху.
Интересно, что сказали бы родители Лианы, увидев ее сейчас? Одна чари чего стоила — короткая зеленая юбка, заканчивающаяся намного выше колен; любой знатный сотоец был бы шокирован при виде такой откровенности. А уж плотно зашнурованная йатху над этой юбкой довела бы этого самого сотойца просто до истерики.
— Что касается твоего внешнего вида, тут перемены налицо. — Каэрита с улыбкой наклонила набок голову. — Тебе удобно в этой одежде?
— «Удобно» — такое… растяжимое слово, — состроила гримасу Лиана и засунула указательный палец под плечевую завязку йатху. — Мне приходилось видеть тяжелую упряжь, которая для лошадей, наверно, была «удобней»! — Она с новой гримасой вытащила палец и ткнула им себе в грудь. — Кроме того, пока что мне ничего такого и не требуется.
— Ха! Сейчас, может, ты и впрямь так думаешь, но, без сомнения, через год-два твое мнение изменится. — Каэрита рассмеялась. — Если уж на то пошло, учитывая твой рост, ты оценишь эту одежду даже раньше. Тебе не понадобится «год-два», вот увидишь!
— В самом деле? — Лиана бросила на нее быстрый взгляд, покраснела и снова уставилась на свои босые ноги, угрюмо усмехаясь.
Каэрита кивнула головой.
— Вероятность этого очень велика, — продолжала она. — Я сама никогда не была особенно… ну, одаренной в смысле женских прелестей. И сомневаюсь, что когда-нибудь буду — хотя наставница Шерат в Морфинтанской академии магии, когда мне было на год меньше, чем тебе сейчас, гоняла меня в хвост и в гриву, стараясь исправить фигуру. А ведь ты выше меня и все еще растешь — и вверх, и вширь. Мне кажется, ты в конце концов будешь похожа на свою мать. Так что советую подождать годик-другой, а уж потом жаловаться на йатху.
— Как скажете, госпожа Каэрита, — покорно пробормотала Лиана, и Каэрита подавила смешок.
Да, сейчас Лиане кажется, что йатху стесняет движения. Однако, исходя из собственного опыта, Каэрита полностью одобряла эту одежду, обеспечивающую жесткую поддержку груди любой физически развитой женщине, которой предстояла активная физическая деятельность. В то же время она подозревала, что «девы войны», по крайней мере отчасти, избрали такую форму «поддержки» еще и ради производимого ею эффекта, как способ «показать нос» всем нормам женской «пристойности», которые они отвергали.
В других обстоятельствах йатху можно было бы описать как короткий — очень короткий — корсаж, без жесткой костной основы, сделанный из полосок мягкой перчаточной кожи. В то время как обычные корсажи поддерживают грудь и закрепляются снизу, оставляя открытыми или почти открытыми плечи, йатху имел завязки, уходящие вверх и назад через плечи и пересекающиеся на спине. Этот корсаж был короче, удобнее и держал лучше, чем любой, какой Каэрите приходилось видеть. Он был достаточно короток, чтобы, к примеру, не мешать женщине ползти сквозь заросли. Эта особенность делала его идеальным для физических упражнений или любых других занятий, требующих значительных физических усилий.
Независимо от того, руководствовались «девы войны» исключительно практическими соображениями или сочетали их с желанием «уесть» почтенное общество Сотойи, Каэрита сомневалась, что барон Те лиан и баронесса Ханатха одобрили бы откровенность, с которой округляющиеся формы (и пупок) их дочери оказались выставлены на всеобщее обозрение.
— Не напрашивайся на комплименты, юная леди, — строго сказала Каэрита, и Лиана издала звук, подозрительно похожий на хихиканье.
Это хихиканье, да и в целом все поведение Лианы успокоили Каэриту. Когда ее вызвали для разговора с Каэритой, девушка занималась утренними упражнениями, а система физической подготовки «дев войны» оказалась исключительно требовательной и суровой. Несомненно, ни с чем подобным в Бальтаре Лиана не сталкивалась. И не потому, что была вялой или ленивой. Просто «девы войны» твердо верили, что новичков — в особенности находящихся на испытательном сроке — нужно протащить через очень трудные испытания. Отчасти ради того, чтобы они всем существом прочувствовали — и на эмоциональном, и на интеллектуальном уровнях — разницу между своей прошлой жизнью и той, которая их ожидает. Не обходилось и без проверки, может ли вообще молодая женщина — по своим физическим возможностям и способности переносить трудности — стать «девой войны».
Большинству тех, кто вливался в общество «дев войны» , предстояло служить в качестве легкой пехоты и разведчиков, а этот тип войск требует не столько грубой силы, сколько быстроты и мужества. Физическая подготовка строилась таким образом, чтобы выработать именно эти качества. На свете не так уж много людей — в том числе и мужчин, с иронией думала Каэрита, — готовых тратить время и проливать пот ради того, чтобы поддерживать себя в столь прекрасной форме.
На первый взгляд Лиана от всего этого испытывала удовольствие.
— Ты счастлива, Лиана? — спросила Каэрита. Девушка подняла на нее взгляд, улыбка ее погасла.
— Не знаю, — не стала лукавить она. — Первые пару ночей я плакала, прежде чем заснуть. Хотя этого следовало ожидать, как мне кажется. И не потому, что жизнь в Калатхе трудна, а я больше не дочь барона. А потому, что по закону я больше не дочь папы и мамы. Понимаете?
— О да, девочка, — мягко сказала Каэрита, и Лиана всей грудью втянула воздух.
— Однако если не учитывать, что я скучаю по родителям, а время от времени немножко и по дому, мне здесь нравится. Пока, по крайней мере. — Она снова улыбнулась. — Эрлис — она старшая над моей группой — гоняет меня почем зря. Иногда мне кажется, что я просто упаду замертво от изнеможения. Зато я узнала о себе много такого, о чем прежде не догадывалась. И, по крайней мере, пока она не доведет меня до приемлемого, по ее понятиям, уровня подготовки, я избавлена от обычных классных занятий.
— Классных занятий?
— Ну да. — Улыбка Лианы сменилась кривой усмешкой. — Признаться, я надеялась, что приезд сюда вырвет меня из когтей учителей и наставников. К несчастью, «девы войны» очень серьезно относятся к образованию и «настоятельно рекомендуют» нам продолжать его.
— Понимаю. — Каэрита постаралась скрыть улыбку, вспомнив, что ее саму в возрасте Лианы затащить в классную комнату можно было лишь с помощью упряжки сильных коней.
— Однако самое главное, — продолжала Лиана, — что, придя сюда, я совершила очень важный поступок. Теперь враги отца не смогут использовать меня против него, а я не стану покорной племенной кобылой, вынашивающих детишек для жеребца, который будет держать меня под каблуком.
— Рада за тебя.
— И я тоже. Правда. — Девушка энергично закивала, как бы подтверждая свои слова.
— Хорошо. — Каэрита положила руку ей на плечо. — Я хотела в этом убедиться, прежде чем отправиться в Куайсар.
— В Куайсар? Вы хотите нанести визит Гласу? Было в тоне вопроса что-то, заставившее Каэриту прищурить глаза.
— Да. А почему ты спрашиваешь?
— Без какой-то особой причины, — слишком поспешно ответила Лиана. — Просто… — Она оборвала себя, помолчала, покачала головой. — Просто я испытываю такое чувство… неловкости…
— Насчет чего?
— Насчет Гласа, — ответила Лиана еле слышно, точно признаваясь в ужасном проступке.
— Что за чувство? Если уж на то пошло, почему ты испытываешь в отношении ее какое бы то ни было «чувство»? Вы ведь, наверно, даже не встречались.
— Не встречались, — призналась Лиана. — Вы скажете, что это как бы из вторых рук. Да, я разговаривала о ней с другими «девами войны». Со многими.
— В самом деле?
Из разговора с Йалит Каэрита не вынесла впечатления, что тема Гласа интересует «дев войны», хотя именно это, по-видимому, имела в виду Лиана.
— Да, — ответила девушка. — И, по правде говоря, меня тревожит то, как они говорят о ней.
— Ну-ка, объясни, что ты имеешь в виду. Каэрита уселась на перила галереи, прислонившись спиной к поддерживающему крышу столбу, и сложила на груди руки. Утреннее солнце приятно согревало плечи.
— Вы, наверно, знаете, что по знатности происхождения здесь, в Калатхе, выше меня никого нет? — спросила Лиана.
Каэрита вопросительно вскинула бровь. Девушка состроила гримасу.
— Это не в смысле «ох-какая-я-выдающаяся», госпожа Каэрита. Просто я хочу сказать, что, хотя я была просто единственной дочерью отца, даже не реальной его наследницей, на моих глазах окружающие его люди вели свои политические интриги, маневры… постоянно злословили.
— Понятно. — Каэрита медленно кивнула. — И охотно верю. Только не впадай в заблуждение, будто простые люди не страдают теми же слабостями. И будто им не хватит утонченности нанести удар в спину.
— Я и не впадаю, — ответила Лиана. — Или, по крайней мере, так мне кажется. Однако, госпожа Каэрита, то, как здесь говорят о Гласе, кажется мне… ну… странным.
— Почему?
— Во-первых, «девы войны», похоже, только о ней и разговаривают, — очень серьезно ответила Лиана. — Не те, кто постарше или занимает высокий пост — не такие, к примеру, как бургомистр Йалит или Эрлис. И не самые молодые, за исключением тех, которые только поддакивают.
— Что значит «поддакивают»?
— Такое впечатление, будто все эти разговоры не случайны.
Чувствовалось, как трудно Лиане подбирать слова, чтобы выразить свои ощущения.
— Думаю, именно это прежде всего и привлекло мое внимание. Я достаточно нагляделась, как против отца шепотком распускали разные слухи, чтобы сразу же насторожиться, столкнувшись с чем-то похожим.
— А здесь происходит именно это?
— Думаю, такое вполне возможно. — Лиана медленно наклонила голову. — Мне понадобился день или два, чтобы заподозрить неладное, и все потому, что те, кого я слышала, говорили об одном и том же и почти в одинаковых выражениях.
Каэрита еще сильнее прищурила глаза, и Лиана кивнула.
— Мало того что люди выражали одно и то же мнение, госпожа Каэрита. Они приводили одни и те же аргументы, употребляли одни и те же слова. Вот почему я и подумала, что все это происходит не спонтанно, а кем-то организовано.
«Жаль, жаль, — подумала Каэрита, — что из-за непреодолимого предубеждения Сотойи по отношению к женщинам-правительницам Лиане Лучник никогда не стать баронессой Бальтара». Каэрита с самого начала видела в Лиане острый ум, но, как выяснилось, она ее недооценивала. У многих ли молодых женщин возраста Лианы, попавших в мир, радикально отличающийся от всего, что они знали, хватит энергии анализировать разговоры вокруг о ком-то, столь далеком от их непосредственных переживаний, как Глас Куайсара?
— Расскажи поподробнее, — сказала Каэрита, по-прежнему стараясь не выдать своих чувств.
— В разговорах «дев войны» меня удивило вот что, — продолжала Лиана. — Все они соглашались, что новая Глас ведет другую политику по сравнению со старой. И что перемены эти к лучшему. Вы никогда не рассказывали, госпожа Каэрита, что привело вас в Калатху, но мне известно, какие исследования вы просили сделать лорда Брандарка перед отъездом. И… — она отвела взгляд, — я случайно услышала разговор принца Базела и отца. Поэтому я знаю, что вы обеспокоены разногласиями между «девами войны» и лордом Тризу.
Каэрита нахмурилась, и Лиана быстро покачала головой.
— Я ни с кем это здесь не обсуждала, госпожа Каэрита! Я знаю, у вас был разговор с бургомистром Йалит, и если Томанак направил вас сюда, то уж, конечно, не мое дело болтать на такие темы. Просто то, что я слышала, встревожило меня еще и в связи с этим. Потому что те же люди, которые одобряли Глас, высказывались и о Тризу. В том духе, что новая Глас, в отличие от старой, понимает, что «девы войны» не могут мириться с тем, что Тризу пытается заставить часы идти назад. Она понимает, что сейчас настало время дать ему отпор. Что если «девам войны» наносят удар, они должны отвечать тем же и, может, даже посильнее, чем их ударили, поскольку им отступать некуда. Понимаете? Меня больше всего задело даже не что они говорили, а как. Я стала прислушиваться еще внимательнее и поняла: они подразумевают, а иногда даже говорят прямо, будто именно Глас, а не бургомистр Йалит или ее городской совет способна окоротить Тризу по-настоящему.
— Возможно, они действительно верят в это, — Каэрита решила, что не стоит делать вид, будто Лиана ошибается относительно цели ее путешествия в Калатху, — но я разговаривала и с бургомистром, и с Тризу. И вынесла из бесед с ними впечатление, что в их споре Гласу отведена в лучшем случае второстепенная роль.
Она не спускала с Лианы внимательного взгляда, любопытствуя, насколько подозрения этой умной девушки совпадают с ее собственными.
— Да, они говорили то же самое, — ответила Лиана. — В смысле, что Глас никого открыто не обвиняет и не высказывается от имени Лиллинары или что-нибудь в этом роде. Она слишком хитра и умна, говорили они — точнее, хвастались — для открытой конфронтации, ведь в ее положении необходимо сохранять «нейтралитет». Знавала я «хитрых и умных» придворных, придерживающихся той же самой тактики. Они избегали открытой конфронтации только ради того, чтобы затаиться в тени и выбрать момент поудобнее для удара в спину. А в это время другие делали за них то, что им нужно. Предпочтительно настолько легковерные, чтобы они прониклись убеждением, будто сами до этого додумались.
— И ты считаешь, что Глас Лиллинары действует точно так же?
— Я допускаю, что это возможно. — Лиана, безусловно, почувствовала некоторый холодок в тоне Каэриты. — И не только это. То, как «девы войны» говорят об этом, принижает власть бургомистра Йалит и городского совета. Не напрямую и не открыто, может быть, но такой эффект достигается, и, думаю, не случайно. Каждый раз, восхищаясь проницательностью Гласа и тем, насколько хорошо она знает, что нужно делать, в подтексте звучит, что без нее бургомистр Йалит и совет никогда не поймут, как важно выстоять против Тризу. И с этим я тоже сталкивалась прежде. Не лично, но я была внимательна на уроках истории, госпожа Каэрита. Мое мнение такое: это попытка подорвать авторитет тех, кто правит Калатхой. Думаю, либо это дело рук Гласа, либо ее кто-то использует.
— Понимаю… Есть что-нибудь еще?
— Ну… — Лиана снова отвернулась с таким видом, будто испытывает неловкость. — Мне не нравится, что интрига направлена в первую очередь на молодых «дев войны». Думаю, именно поэтому я и слышала так много за относительно короткое время, пока я здесь. Тот факт, что я дочь своего отца — по крайней мере, до конца испытательного срока, — повышает мою ценность в их глазах. Ну и, конечно, они считают, что я очень молода и новичок в здешних делах и поэтому меня легко склонить на свою сторону. И, — она посмотрела на Каэриту, — о Гласе еще кое-что говорят, от чего мне… неловко.
— Что именно?
— Просто… Ну, я думаю… — Щеки Лианы слегка покраснели. — Я никак не ожидала услышать, что Глас Лиллинары такая… распущенная.
— Распущенная?
Лиана покраснела еще гуще.
— Не такая уж я невинная, госпожа Каэрита, — с оттенком обиды сказала она. — Ради богов, я выросла на самом большом королевском конном заводе! И знаю, что происходит между мужчинами и женщинами!
Заметив, что Каэрита не сумела сдержать смешок, девушка торопливо добавила:
— Ну, настолько, насколько это возможно, не имея реального… То есть без… Ну, вы понимаете, что я имею в виду!
— Понимаю. — В тоне Каэриты послышались извиняющиеся нотки. — Я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Так вот, — продолжала Лиана уже спокойнее, — меня тревожит, что те, кто восхищается Гласом за ее политические взгляды, говорят также, что она очень свободно смотрит на… некоторые другие вещи.
— Лиана, — заговорила Каэрита, тщательно подбирая слова, — Лиллинара не требует от своих Гласов обета безбрачия. Некоторые, почувствовав призвание служить ей, приносят такие клятвы добровольно, но это совсем другое. Это чисто личное решение, оно освобождает их от других потребностей и желаний, давая возможность целиком посвятить себя своей богине — так они считают. Однако даже при таком подходе существуют разные мнения, одобряет ли она такой выбор. Фактически ее верховные Гласы не могут быть девственницами. Она — Богиня Женщин, всех женщин, а не только старых дев — считает, что ее жрицы должны сами пережить все, что им предстоит обсуждать с верующими в нее.
— Правда? — Лиана напряженно обдумывала услышанное. — Это имеет смысл, — заявила она с бескомпромиссностью юности.
— Я рада, что ты ее одобряешь, — сказала Каэрита. Лиана снова залилась краской. И усмехнулась. — Хотя мне показалось, что ты говорила о чем-то большем.
— Ну да, — с задумчивым видом согласилась Лиана. — Можно задать вам вопрос, госпожа Каэрита?
— Конечно.
Однако чувствовалось, что девушка все равно колеблется.
— Мне интересно, — наконец медленно заговорила она, — как к этому относятся другие боги. — Она посмотрела в сторону. — Вот вы, к примеру, рыцарь Томанака. Как он к этому относится?
— К обету безбрачия? — Каэрита улыбнулась. — Как Бог Справедливости он не думает, что это «справедливо» — требовать от своих последователей отказываться от чего-то столь важного для смертных. Как и Лиллинара, он ждет, что мы будем разборчивы в своих связях, сознавая ответственность, сопровождающую подобные отношения. Однако все Боги Света радуются жизни, Лиана, а нет ничего более «жизнеутверждающего», чем объятия любящих.
— Правда?
Это единственное слово было произнесено таким тоном, что Каэрита всерьез заинтересовалась, что же у девушки на уме. Лиана покачала головой и снова посмотрела на Каэриту:
— Это тоже имеет смысл… Однако люди, о которых я говорила, рассуждают иначе.
— Что ты имеешь в виду?
— Объятия любящих, ответственность — это я понимаю. Но это еще не все, — заговорила Лиана.
Каэрита нахмурилась, но не стала прерывать девушку.
— Есть и еще кое-что удивительное для меня. Этого не должно быть, но оно есть. Как выяснилось, традиционные пережитки застряли во мне гораздо глубже, чем я думала. «Девы войны» представляют собой сообщество женщин, предпочитающих жить отдельно от мужчин. Учитывая это обстоятельство, меня не должно было удивить, что многие из них в качестве партнеров выбирают других женщин. Однако удивило. Поначалу. Потом, правда, я быстро поняла, что к чему. Но что беспокоит меня, госпожа Каэрита, это вовсе не то, у кого с кем любовь. А то, что они постоянно говорят о «свободе», о том, что истинная свобода, по словам Гласа, — это свобода менять партнеров, не важно, мужчин или женщин.
Беспокойство и неловкость Лианы сейчас стали меньше, заметила Каэрита. Похоже, вся она сосредоточилась на том, чтобы выразить свою мысль.
— Почему?
— Потому что всякая там ответственность, о которой вы говорили, для них, по-видимому, не важна. Они рассуждают об этом как о чем-то… ну… чисто физическом. Об эгоистическом удовольствии, о развлечении. Как будто… Как будто другой человек не имеет никакого значения или даже реально не существует. Как будто они используют его в своих интересах, и все. Я не настолько наивна, чтобы не понимать — на свете немало людей, придерживающихся таких же взглядов, госпожа Каэрита. Но эти женщины смеялись — да что там, просто хохотали, рассуждая об этом, как будто понимали, что так неправильно, нехорошо, но от этого все получается еще лучше. И всякий раз, слыша их разговоры, я вспоминала о людях, которые считают, будто все «девы войны» такие.
Каэрита нахмурилась. Не исключено, что все дело просто в излишне острой реакции Лианы на случайно услышанные слова. По ее собственному утверждению, она — продукт воспитания Сотойи. Может, не в том традиционном смысле, как большинство, но какие-то следы этого воспитания определенно остались и в ее душе.
Однако Каэрита не думала, что дело объясняется только этим. Лиана умна и наблюдательна, а ситуация, которую она описывала, слишком хорошо укладывалась в ту схему, которая начала складываться в сознании самой Каэриты. По крайней мере, она сильно опасалась, что это так.
— Думаете, мне все это просто показалось? — словно снова прочитав ее мысли, спросила Лиана.
— Нет, — покачала головой Каэрита. — Уверена, тебе все это не просто показалось, Лиана. Возможно, ты немного преувеличила, но в целом, я считаю, ничего тебе не показалось.
— Ох! — воскликнула Лиана с неожиданными для нее интонациями маленькой девочки, и Каэрита удивленно посмотрела на нее. — Как бы мне хотелось ошибиться!
Каэрита покинула Калатху спустя семь дней. Вообще-то она не собиралась задерживаться так надолго, но после разговора с Лианой у нее возникла мысль, что, наверно, следует приглядеться к Калатхе получше. На это ушло больше времени, чем она рассчитывала, но ничего страшного… Вот только заново просмотреть документы стало достаточно непростым делом.
Помощница бургомистра Йалит, Шаррал, помогала ей всем, чем могла, однако организация посещения городского архива почему-то затянулась. Ланитха, библиотекарь и хранительница архива Калатхи, заняла этот пост сравнительно недавно и была слишком уж молода для такой ответственной работы. Тем не менее она стремилась выполнять свои обязанности безукоризненно. Что, как Каэрита помнила по предыдущему посещению архива, ей вполне удавалось.
На этот раз, однако, хотя Ланитха явно старалась, ей никак не удавалось выкроить время, чтобы сопроводить Каэриту, когда та снова возьмется за документы. Учитывая их важность для Калатхи и вообще для всех «дев войны», Каэрита сочла вполне естественным, что молодая женщина, отвечающая за их безопасность и сохранность, непременно хотела сама сопровождать гостью. На месте Ланитхи рыцарь повела бы себя точно так же. Мало того, когда Каэрита в первый раз изучала документы, Ланитха очень помогла ей с Йалит. Тем не менее ей потребовалось три дня, чтобы выкроить время, достаточное, по ее словам, чтобы оказать помощь избраннику любого бога, а особенно Бога Войны и Справедливости, которой он заслуживает. На четвертый день, когда Каэрита явилась в архив, она обнаружила с удивлением (хотя меньшим, чем, наверно, можно было бы ожидать), что Ланитху неожиданно вызвали куда-то по срочной надобности. Она оставила свои глубочайшие извинения, обещание быть на месте завтра — или послезавтра, или еще день спустя — и заверение, что сегодня у нее нет просто никакой возможности принять Каэриту в соответствии с их договоренностью.
Несмотря на разочарование, связанное с отсрочкой, Каэрита нашла, чем занять время. Хотя случайному наблюдателю это вряд ли пришло бы в голову, она служила рыцарем Томанака уже несколько лет. И существовало кое-что, что избранники Томанака отлично освоили — ну, большинство его избранников, с улыбкой мысленно поправила себя Каэрита, — а именно: как проводить свои расследования ненавязчиво и почти незаметно для окружающих. Помогало и то, что люди, как правило, ожидают, что избранник должен вмешиваться в их дела с помощью драматических, бросающихся в глаза средств. В арсенале Каэриты такие тоже имелись. Однако иногда лучше действовать незаметно, и, похоже, это был как раз такой случай. Вот почему никто из «дев войны» не обратил внимания на то, что избранница Томанака, которая разделяет с ними трапезы и участвует в их тренировках, в то же время ухитряется собирать поразительно много информации.
Все, в общем, происходило вполне естественно. Каэрита владела техникой двумечного боя и постоянно работала над ее совершенствованием. Тот факт, что она с рождения одинаково свободно владела обеими руками, помогал понять, почему она вообще стала этим заниматься. Однако в Империи Топора было мало мастеров, обучающих технике сражения с мечами в обеих руках. Некоторые обучали владению одновременно мечом и кинжалом или мечом и дагой, и очень многие обучали технике боя одной рукой — причем не той, которой человек владел лучше, — при полном неучастии второй: ведь в бою отнюдь не исключается ситуация, когда рука, державшая меч, оказывается раненой. Однако все это имело мало общего с фехтованием одинаковыми короткими мечами в обеих руках.
Тем не менее некоторые «девы войны» использовали технику, отличающуюся в деталях, но в целом очень похожую. К ним принадлежала и Эрлис, которая командовала сотней и отвечала за физическую подготовку новеньких, — именно под ее руководством занималась Лиана. Каэрите было очень интересно сражаться с Эрлис. Их «бои» явно доставляли удовольствие и самой наставнице, хотя обеим очень быстро стало ясно, что, несмотря на весь свой опыт и навыки, «дева войны» заметно уступает Каэрите. Что вполне естественно, говорила сама Эрлис, учитывая, что против нее выступает избранница Бога Войны.
В итоге Каэрите удалось — немного, конечно — расширить свой боевой репертуар, однако гораздо важнее было то, что она получила возможность общаться с «девами войны» в неформальной обстановке. Может, с ней они были не слишком откровенны, зато она очень много извлекла из их разговоров друг с другом… и из того, чего они не говорили в ответ на ее осторожные вопросы. Природный слух Каэриты был гораздо острее, чем у большинства людей, хотя, конечно, уступал градани вроде Базела. Однако Томанак наградил ее еще одной способностью — «слышать» беседы, которые обычный человек расслышать не смог бы. Это была не совсем телепатия, которой владели многие маги. Каэрита могла «слышать» лишь разговоры, которые вели те, кого она видела собственными глазами. Однако это давало ей возможность даже в переполненном бальном зале — или на шумной тренировочной площадке — незаметно узнавать практически все, о чем говорили другие.
Она редко использовала эту свою способность — уж слишком легко было скатиться к злоупотреблению ею. И все же в любом расследовании это умение оказывало бесценную помощь. Каэрита довольно часто прибегала к нему в Калатхе. И услышанное подтверждало ее худшие опасения. Лиана отнюдь не была чересчур подозрительным подростком, которому мерещится в тени то, что на самом деле не существует. Хуже того, фактически Лиана недооценивала происходящее.
Не обнаружилось ничего явно вопиющего, с чем можно было бы обратиться в ратушу, однако общая картина была совершенно ясной. В Калатхе существовали, по крайней мере, три группировки.
Одна поддерживала бургомистра Йалит и была — по крайней мере, в данный момент — самой многочисленной. Как и сама Йалит, ее члены возмущались лордом Тризу и были полны решимости заставить его признаться в самоуправстве. Они были благодарны Гласу Куайсара за сильную поддержку, но верили, что система сама сработает как надо и никакого другого вмешательства не требуется. Отчасти потому, что были убеждены в непогрешимости своей позиции и верили, что в конечном счете суд решит дело в их пользу. Отчасти же потому, что с самого начала считали своим долгом всячески подчеркивать разумность собственных требований. И дело не в том, что поведение Тризу возмущало их меньше, чем других; просто они слишком хорошо отдавали себе отчет в том, насколько неодобрительно подданные Сотойи воспринимают «дев войны», и ни в коем случае не хотели «подкармливать» эту предубежденность, давая новую пищу для разговоров.
Вторая группировка состояла из жителей города, которые считали, что бургомистр со своим советом напирают слишком жестко. Они не сомневались в аргументах Йалит и ее правовой оценке ситуации, просто им казалось, что противостояние с Тризу в конечном счете обойдется слишком дорого. Что бы они о нем ни думали, он был самым влиятельным местным землевладельцем, и им предстояло еще много лет иметь дело с ним — и его сыновьями — независимо от решения суда. В этой группировке, однако, почти не было тех, кто решался активно противостоять Йалит. Они просто не поддерживали ее, но не забывали и о чувстве гражданской ответственности, как ни раздражала их эта мысль. Вторая группировка была значительно меньше первой.
Однако больше всего Каэриту беспокоила третья, самая малочисленная, но и самая яростная. В основном — хотя и не полностью — она состояла из молодых «дев войны», чье положение в иерархии Калатхи не позволяло им влиять на городской совет. Самой важной по должности была командир полусотни — эквивалент капитана пехоты в королевской и имперской армиях, — однако это вовсе не означало, что они не пользовались никаким влиянием. Именно они пылали яростью по отношению к Тризу, самым воинственным образом отстаивая свои права. Всякие разговоры о взвешенности и осторожности выводили их из себя. Какое может быть благоразумие, когда у «дев войны» такие неприятности, заявляли они? И, по правде говоря, Каэрита отчасти сочувствовала им.
Ей удалось выяснить и еще кое-что. Всего десять — пятнадцать женщин из этой группировки можно было назвать «заводилами», остальные просто яростно возмущались предубеждениями и фанатизмом, которые все «девы войны» ощущали на себе на протяжении долгих лет. Однако эти десять или пятнадцать явно действовали слаженно. Они не столько возмущались сами, сколько манипулировали возмущением других, используя его, чтобы очень тонко подрывать авторитет правителей Калатхи. Это было скверно само по себе, однако Лиана оказалась права и во всем остальном. Независимо от того, получали они непосредственные указания от Гласа Куайсара или нет — а на данном этапе, несмотря на все свои подозрения, Каэрита не имела возможности выяснить это, — они постоянно ссылались на высказывания Гласа о том, что Лиллинара поддерживает эгоистичный, самовлюбленный подход к жизни. Это устрашало Каэриту. И — в чем она практически не сомневалась — не меньше устрашало саму Лиллинару. Это был не просто отказ от всякой ответственности, не просто провозглашение идеи, что использовать другого для собственной выгоды или удовольствия соответствует нормам морали. Этот отказ и эти идеи оправдывались тем, что настало время «девам войны» отыграться за долгие годы притеснений и унижений.
Каэрита по собственному опыту знала разницу между местью и правосудием — и чувствовала горький привкус первого в тихих разговорах, которые сумела подслушать.
К несчастью, все это были лишь подозрения. Ей не с чем было прийти к Йалит, но даже если бы она решилась на это, бургомистр, скорее всего, не стала бы ее слушать. Кроме того, и в позиции самой Йалит кое-что тревожило Каэриту. Йалит заняла должность бургомистра примерно в то же время, когда началась нынешняя конфронтация с Тризу. Если, как подозревала Каэрита, документы в Калатхе были каким-то образом подделаны, Йалит должна знать об этом. Отсюда, логически рассуждая, следовал вывод, что если в Калатхе творится какое-то беззаконие, то в нем замешана и Йалит. Тем не менее Каэрита так не думала. Она пока не стала подвергать бургомистра такой же проверке, как Салтана. Некоторые косвенные признаки убеждали ее в том, что Йалит честна и искренне верит в свою правоту.
А это означало одно: в Калатхе, возможно, испорчены не только документы, но нечто гораздо более важное.
— Прошу прощения за задержку, госпожа Каэрита, — сказала Ланитха, вводя рыцаря в главный архивный зал. — Я знаю, как ценно ваше время и для Томанака, и для вас самой, и мне ужасно неприятно, что вам пришлось дожидаться меня почти целую неделю.
Выражение ее лица странным образом сочетало в себе беспокойство, раздражение и неловкость.
— Словно какое-то проклятие на этой неделе. — Она раздвинула тяжелые занавески, обычно закрытые, чтобы защитить ценные документы от воздействия солнечного света. — Только я решаю, что вот сейчас приду сюда и покажу вам документы, как вдруг, словно ниоткуда, накатывает какая-нибудь новая беда.
— Ничего страшного, Ланитха, — заверила ее Каэрита. — У всех выпадают такие недели. У меня-то уж точно!
— Спасибо. — Ланитха благодарно улыбнулась. — Я рада, что вы все правильно понимаете. Правда, от этого я в ваших глазах вряд ли выгляжу более собранной!
Каэрита ограничилась вежливой улыбкой, дожидаясь, пока Ланитха закончит возиться с занавесками и отопрет большой шкаф, где хранились все самые важные документы Калатхи.
— Бургомистр Йалит — или, точнее, Шаррал — не сказала мне, какие разделы интересуют вас на этот раз, — бросила Ланитха через плечо, открывая тяжелую, укрепленную железом дверь.
— Я хочу посмотреть тот раздел дарственной Келлоса, где устанавливаются границы земельного участка, занимаемого мукомольной мельницей, — как можно небрежнее ответила Каэрита.
— Понимаю.
Ланитха нашла соответствующий ящик, вытащила его из шкафа и поставила на стол у большого окна. Разговаривала она рассеянно вежливо, однако что-то в напряженности ее позы создало у незаметно, но очень внимательно наблюдавшей за ней Каэриты впечатление, что женщина не так спокойна, как хотела бы казаться. Ланитха по-прежнему выглядела честной, трудолюбивой молодой женщиной, однако было, было что-то… Как будто она испытывала ощущение внутреннего разрыва…
Открыв ящик, Ланитха положила на стол оригинал дарственного акта лорда Келлоса, осторожно развернула древний манускрипт и нашла раздел, о котором говорила Каэрита.
— Вот, — сказала она и отошла в сторону, давая рыцарю возможность изучить документ.
— Спасибо.
Каэрита подошла к столу и наклонилась над выцветшим, исписанным неразборчивыми каракулями документом. Его возраст не вызывал сомнений — так же, как и подлинность. Однако подлинность копии Тризу тоже не вызывала сомнений, напомнила она себе и положила руку на головку эфеса левого меча.
Вполне естественная поза, хотя чуть более драматичная, чем хотелось бы Каэрите. В прошлый раз она отстегнула оба меча и отложила их в сторону. Оставалось надеяться, что Ланитха не заинтересуется, почему теперь она поступила иначе. А на случай неприятного вопроса Каэрита приготовила ответ: мол, тогда провела в библиотеке несколько часов, а сегодня хотела лишь быстро перепроверить один-единственный раздел. Да и попала сюда значительно позже, чем собиралась, за что сама Ланитха только что рассыпалась перед ней в извинениях.
Каэрита наклонилась, внимательно изучая напыщенные фразы и пальцем правой руки легко проводя по соответствующим строчкам. Ланитха, конечно, была достаточно опытным хранителем, чтобы не среагировать, когда кто-то, пусть даже и доказавший уже свое уважение к находящимся на ее попечении хрупким документам, дотрагивается до них. Она подошла на полшага ближе, с напряженным вниманием следя за правой рукой Каэриты… На что та и рассчитывала.
Внимание Ланитхи было до такой степени сосредоточено на правой руке Каэриты, что библиотекарь не заметила слабого голубого мерцания, пляшущего над ее левой рукой, покоящейся на рукояти меча. Не очень яркого — при необходимости Томанак умел действовать незаметно, — но вполне достаточного для того, чего добивалась Каэрита.
— Спасибо, Ланитха. — Она сделала шаг назад, сняла руку с меча, и голубое мерцание погасло. — Я увидела все, что хотела.
— Вы уверены, миледи? — взволнованно спросила Ланитха.
— Я просто хотела оживить в памяти кое-какие слова, — ответила Каэрита.
— Могу я спросить, почему?
— Расследование еще продолжается, Ланитха, — напомнила ей рыцарь.
Библиотекарь склонила голову в знак того, что поняла скрытый в ее словах мягкий упрек.
— С другой стороны, кое-что уже начинает проясняться.
— И что же начинает проясняться? — Последние слова Каэриты придали Ланите храбрости.
— Есть определенные расхождения между оригинальными документами здесь и так называемыми копиями Тризу. Должна признаться, я была ошеломлена, впервые увидев его копии. Трудно представить себе, что можно изготовить столь совершенную фальшивку. И все же существует только одно объяснение того, что его копии отличаются от оригиналов, — сознательное искажение или подделка текста.
— Лиллинара! — воскликнула Ланитха, описав рукой круг — жест почтения к Матери. — Я знала, что Тризу ненавидит «дев войны», но даже представить себе не могла, что он способен на такое, миледи! Как можно рассчитывать, что это сойдет с рук? Он должен был понимать, что рано или поздно кто-нибудь сделает то, что только что сделали вы, — сравнит подделку с оригиналом!
— Мне уже давно стало ясно, Ланитха, — устало ответила Каэрита, глядя, как хранительница убирает дарственную на место, — что преступники всегда верят: уж они-то сумеют выйти из воды сухими. Если бы они так не считали, то и преступлений не совершали бы!
— Наверно, нет. — Ланитха вздохнула и покачала головой. — Просто это так глупо и печально, когда люди опускаются до подлога.
— Знаешь, ты не права, — сказала Каэрита таким твердым тоном, что Ланитха быстро взглянула на нее через плечо.
— Не права, миледи?
— Это не глупо и не печально, — ответила Каэрита. — Независимо от мотивов противоречие между документами здесь и в Таларе играет на руку Тризу и его единомышленникам. Это не какое-нибудь незначительное расхождение, которое может быть объяснено ошибкой переписчика. Это умышленная подделка, а ведь на свете предостаточно тех, кто плохо относится к «девам войны». Для них не имеет значения, что в ваших руках оригиналы, а у него — только копии. Для них имеет значение совсем другое: в подделке заподозрят скорее всего вас.
— Выходит, это хорошо, что рыцарь Томанака здесь, верно, миледи? Даже самые предубежденные люди поверят вам, если вы скажете, что подделка — дело рук Тризу или того, кто работает на него.
— Да, Ланитха, — мрачно ответила Каэрита. — Поверят.
Два дня спустя верхом на Тучке она отправилась в путь. Дорога на Куайсар тянулась почти точно на восток, и утреннее солнце светило прямо в лицо Каэрите. На фоне яркого голубого неба над головой парили птицы, перекликаясь друг с другом и ловя сильный северо-западный ветер, под порывами которого бесконечное море молодой травы с легким шелестом клонилось из стороны в сторону. Утро было еще прохладное, но ветер и высокие, прекрасные крики птиц приносили такое острое ощущение жизни, что Каэрита с наслаждением вдыхала насыщенный энергией свежий воздух.
Возникло искушение полностью погрузиться в чувственную радость нового дня, однако тягостное подозрение, впервые зародившееся в библиотеке Тризу, переросло в нечто столь мрачное, что отбрасывало собственную тень на сияющее утро.
У нее все еще слишком много вопросов и слишком мало ответов, напомнила она себе. Однако старательно перебирая их в уме, она видела, в какой точке сходятся все факты, которые поддаются проверке. Но вот чего она никак не могла понять, это как такое вообще могло случиться. И почему Лиллинара и Томанак, похоже, пришли к обоюдному согласию насчет именно ее участия в этом деле.
Нет, даже на мгновенье она не позволяла себе думать, что эта работа не по ней. Именно такая задача когда-то привлекла ее к служению Томанаку. Кроме того, она от всего сердца жалела, что ее мать — да и она сама — в свое время не встретились с «девами войны», и это лишь укрепляло ее решимость идти до конца. Она не совсем отчетливо представляла себе, с чем столкнется в Куайсаре, но от всего этого клубка просто несло Тьмой. Вероятность того, что она скачет прямо в пасть Тьмы, была очень велика, однако таков долг избранников Томанака — нести Свет даже в самые глубины Мрака.
Правда, иногда и Свет терпит неудачу.
Рыцарь Каэрита, дочь Селдана, знала это — как и то, что очень немногие избранники Томанака умирают в своей постели. Однако если такова цена за то, чтобы не дать Тьме захватить Контовар, Каэрита была готова заплатить. На случай, если дело обернется совсем плохо, она отправила Базелу запечатанное Печатью Меча письмо, в котором изложила все свои подозрения, открытия и выводы. Если ей суждено потерпеть неудачу, она умрет с абсолютной уверенностью, что брат по мечу отомстит за нее и выполнит ее задачу — точно так же, как она сделала бы это для него.
Улыбнувшись, она отбросила мрачные мысли, вскинула голову и подставила лицо солнцу, наслаждаясь его теплом.
Куайсар производил сильное впечатление.
Создатели храма подыскали для него один из немногих на Равнине Ветров природных холмов. По мере приближения Каэрите становилось все яснее, что возвышение, на котором стоят и храм, и город, покоится на гранитном основании в форме купола, и не таком высоком, как показалось на первый взгляд. Это было вполне естественно для лишь слегка холмистой Равнины Ветров, раскинувшейся во всех направлениях насколько хватало глаз. И даже сравнительно невысокое расположение Куайсара обеспечивало ему господство над окружающей местностью.
Старинный городок, большей частью поглощенный храмом, окружала низкая защитная стена. Вдоль дорог, сходящихся к маленькому озеру у гранитного подножия храма, тянулись сравнительно недавно построенные дома и крестьянские хутора; проезжая мимо, Каэрита видела работающих на полях людей.
Сам храм тоже окружала стена, и повыше городской. У аксейцев храмы Лиллинары не имели такой дополнительной защиты, однако Империя Топора была древнейшим государством Норфрессы, с давно устоявшимися порядками. Когда строили Куайсар, покоя на Равнине Ветров было гораздо меньше. Как, впрочем, и сейчас, если уж на то пошло. В любом случае Каэрита понимала строителей, добивавшихся, чтобы их храм не только занимал удобную оборонительную позицию, но и был хорошо укреплен.
Стена не позволяла как следует разглядеть храмовые строения, однако три высокие башни, традиционные для храма Лиллинары, были видны хорошо, выделяясь на фоне голубого неба и снежно-белых кучевых облаков. В центре — Башня Матери, с ее круглой алебастровой луной, а по бокам — более низкие, увенчанные полумесяцами из обсидиана Башня Девушки и Башня Старухи. Каэрита живо представила себе, как они должны выглядеть под ночным небом, когда серебристо-белое мерцание Лиллинары заливает каменную кладку. Куайсар был далеко не самым большим храмом Лиллинары, когда-либо виденным Каэритой, но его расположение и какая-то особая выразительность придавали ему величавость и создавали ощущение божественного присутствия, которое редко признавала избранница Томанака.
Тем не менее с приближением к храму образ башен, мерцающих спокойным, лучезарным светом под усыпанными звездами небесами, угас, и сердце Каэриты стиснула ледяная рука. Нет, свет Серебряной Леди по-прежнему окутывал эти башни и эти стены под теплыми лучами солнца. Однако глаза Каэриты отличались от глаз других смертных. Она видела то, что было скрыто от всех, и губы ее плотно сжались, когда уголком глаза она уловила зловещий отблеск ядовито-зеленого мерцания.
Она узнала эту зелень, от вида которой все внутри переворачивалось. Она уже видела ее. Ей вспомнился дождливый день в библиотеке барона Телиана, когда она рассказывала ему, насколько хорошо, к несчастью, избранники Томанака знакомы с присутствием избранников Тьмы.
Рыцарь сделала глубокий вдох и устремила пристальный взгляд на замок, стараясь более четко выделить эти ускользающие зеленые блики. И, раздосадованная, крепко стиснула зубы — ничего у нее не получилось. Каждый избранник Томанака воспринимает зло и творения Тьмы на свой собственный, уникальный лад. Каэрита знала, что у Базела возникает то, что он называет «ощущением» — вещь не воспринималась целиком, хотя каким-то образом становилась узнаваемой. Другой избранник из числа ее знакомых слышал музыку, которая вела его. Однако Каэрита, наподобие некоторых магов, о которых ей рассказывали, видела. Для нее это была игра света и тени — или Света и Тьмы. Не было случая, чтобы это внутреннее восприятие не сработало или обмануло ее, и все же сегодня смысл увиденного каким-то образом… ускользал от нее. Она не могла точно определить его, не могла даже сказать, откуда исходит дьявольское зеленое свечение, которое улавливала периферийным зрением — от храма или от теснившегося под ним города.
Это было невозможно. В особенности учитывая уже проведенное ею расследование и возникшие подозрения. Под ее взглядом зло должно было разоблачить себя, если только… кто-то — или даже что-то, — обладающий невероятной мощью, сознательно не маскировал его.
Она сделала выдох, встряхнулась. И напомнила себе, что эта маскировка вряд ли направлена лично против нее. Что бы ни происходило в Куайсаре, оно было результатом многолетних усилий.
Так что же сделало Куайсар таким ценным в глазах Тьмы? Ясное дело, его важность для Лиллинары и в особенности для «дев войны». Куайсар пользовался большей славой, притягивал к себе пилигримов и посетителей сильнее, чем большинство таких вот не слишком больших храмов. И некоторые пилигримы могли, как и Каэрита, видеть то, что Тьма предпочитала скрывать.
Логично — и все же требуется просто невероятная сила, чтобы затуманить внутреннее зрение избранника Томанака. На самом деле такая сила должна полностью затемнить восприятие — и зрение, и слух, и прочие чувства — любого, кто не связан узами непосредственного служения богу.
А это означает, что где-то на вершине древних гранитных зубцов ждет слуга Темного Бога.
«Да, — мрачно сказала она себе. — И, скорее всего, это сама Глас. Почти наверняка. Сколь ни могущественна Тьма, она не сумела бы укрыться от незатронутой порчей Гласа. Но кто бы это ни был, его воздействие несовершенно. Даже сам Бог Тьмы не сумел бы помешать видящему. Замечательно! Чудесно! — Она насмешливо фыркнула. — Не весь же Куайсар "заражен". И все же придется исходить из того, что всякий, кого я здесь встречу, служит Тьме — пока он не докажет обратного».
Она закрыла глаза и снова сделала глубокий вдох.
«Ну что ж, Томанак. Ты никогда не обещал, что мне будет легко. Думаю, я не полезла бы сюда в одиночку, а во всю прыть уже скакала за подкреплением — если бы не мой медный лоб, почти как у Базела. Но, увы… Итак, если Ты не слишком занят сегодня, почему бы нам с Тобой не навестить Глас? »
— О, конечно, госпожа Каэрита! Прошу, прошу! Мы ждали вас.
Офицер гвардии у больших церемониальных врат храма низко поклонился и сделал приглашающий жест в сторону широко раскрытых створок. Выпрямившись и убедившись, что Каэрита пристально смотрит на него с высоты седла, он слегка нахмурился, явно удивленный тем, что она не воспользовалась его приглашением.
— Ждали меня?
Внезапно почувствовав сухость в горле, офицер откашлялся.
— Уф… Ну, да, миледи. — Он встряхнулся. — Глас за несколько дней предупредила нас о вашем визите, — взволнованно ответил он.
— Понимаю.
Каэрита занесла в память его слова, как и заметный акцент Сотойи и теплоту, с которой он говорил о Гласе. В Империи Топора не принято, чтобы охраной у входа в храм Лиллинары командовал мужчина. Однако иногда такое случается даже там, ведь аксейские женщины редко проявляют склонность к военным профессиям. Еще больше оправдано это здесь, в королевстве Сотойя, где женщины-воины встречались даже реже. Однако позади офицера Каэрита заметила двух «дев войны» в чари и йатху, с мечами на бедрах, с перекрещивающимися на груди лентами с запасом метательных «звездочек» и традиционными у «дев войны» кожаными головными повязками. Учитывая исключительную важность Куайсара для «дев войны», Каэрите показалось… интересным, что не вся гвардия Куайсара состоит из них.
Не менее интересным были и интонации, с которыми офицер говорил о Гласе, в особенности учитывая, что этот человек принадлежал к всадникам Сотойи. Казалось, он не испытывает никакого неудобства, служа в храме, не просто посвященном Богине Женщин, но самым тесным образом связанном со всеми этими «противоестественными» «девами войны». Без сомнения, человек, согласившийся занять такой пост, должен быть значительно просвещеннее большинства мужчин Сотойи, однако в его тоне ощущалось не просто приятие или даже одобрение. Скорее, тут звучало… почтение. Для того чтобы убедиться в этом, Каэрите не требовалось даже заглядывать ему в глаза, хотя она не сомневалась, что увидит там и нечто связанное с предметом ее беспокойства.
— Да, миледи, — продолжал офицер. — Она знала, что вы посещали Калатху и лорда Тризу, и еще почти неделю назад сказала, что вы непременно нанесете визит и нам. — Он улыбнулся. — И, конечно, она наказала, чтобы мы приветствовали вас со всей учтивостью, достойной рыцаря Бога Войны.
Каэрита бросила взгляд на остальных гвардейцев: две «девы войны», которых она заметила раньше, и еще трое мужчин в традиционных для Сотойи нагрудниках и кожаных доспехах. Как люди, прошедшие хорошее обучение, все они сохраняли профессиональный нейтралитет, однако в их лицах угадывалась та же теплота, что и в тоне командира.
— Очень любезно со стороны Гласа, — ответила Каэрита. — Я высоко ценю это. Она совершенно права; я здесь, чтобы встретиться с ней. И раз уж она предупредила вас о моем появлении, может быть, вы знаете, согласится ли она дать мне аудиенцию?
— Мне было приказано пропустить вас внутрь. Уверен, что майор Паратха, командир личной гвардии Гласа, уже дожидается, чтобы проводить вас.
— Похоже, Глас не только любезна, но и предусмотрительна. — Каэрита улыбнулась. — Как и все, кто служит ей и богине здесь, в Куайсаре.
— Спасибо за добрые слова, миледи. — Офицер поклонился, на этот раз еще ниже, и снова сделал приглашающий жест в сторону открытых ворот. — Однако все мы понимаем, что только очень серьезные проблемы могли увести вас так далеко от Империи, и Глас ждет не дождется, когда майор Паратха приведет вас к ней.
— Конечно. — Каэрита слегка наклонила голову в ответном поклоне. — Надеюсь, мы еще встретимся, прежде чем я покину Куайсар.
Она мягко сжала ногами бока Тучки, и кобыла пересекла линию ворот. Туннель, начинавшийся за ними, был длиннее, чем ожидала Каэрита, и, значит, защитная стена храма толще, чем казалось издали; пятно солнечного света по ту сторону туннеля выглядело совсем крошечным и далеким. Все тело Каэриты напряглось, она остро ощущала молчаливую угрозу, исходящую из смертоносных отверстий на потолке. Уже не первый раз в жизни ей приходилось лезть, что называется, в пасть льва, и она знала, что внешне выглядит совершенно спокойной. Другое дело — что творилось у нее внутри.
Майор Паратха ожидала ее. Каэрита удивилась — хотя и не подала виду, — обнаружив, что ее сопровождал лишь конюх, которому, по-видимому, предстояло позаботиться о Тучке. Что бы ни было на уме у Гласа, такие грубые действия, как пустить в ход мечи во дворе храма, в ее планы явно не входили.
— Миледи рыцарь.
Паратха в знак приветствия наклонила голову. В ее речи тоже ощущался акцент Сотойи, она была лишь чуть выше Каэриты, одета примерно в такую же кольчугу и вооружена кавалерийской саблей. Если она и относилась к числу «дев войны», то, по-видимому, к числу немногих, обученных обращению со «стандартным» оружием.
Все это становилось ясно при одном взгляде на нее, но любой, кроме Каэриты, ничего больше не увидел бы. Рыцарь же внутренне напряглась — как кошка при виде кобры, — увидев тошнотворное желто-зеленое свечение, очерчивающее фигуру Паратхи. Ощущение испускаемого ею зла для Каэриты было сродни удару в живот и несло в себе такой мерзкий, подлый привкус, что она на мгновенье утратила дар речи. Как могут другие не чувствовать этого столь же ясно, как она?
— Ваш визит — честь для Куайсара, — продолжала женщина с улыбкой.
Ее голос звучал совершенно нормально, и это было так странно после увиденного Каэритой, что ей потребовалось все умение владеть собой, чтобы не выдать удивления.
— Майор Паратха, надо понимать. — Каэрита спешилась и мило улыбнулась, словно ничего не заметив.
— Она самая, — подтвердила Паратха. — По просьбе и от имени нашего Гласа я приветствую вас и заверяю, что она сама и весь храм готовы оказать вам любую помощь, какую пожелаете.
— Другого отношения я от Гласа Матери и не ждала, — ответила Каэрита. — И благодарна за любезность и великодушие.
— И все же это самое меньшее, что служительницы Матери могут предложить служительнице Томанака, прибывшей к нам в поисках справедливости, — сказала Паратха. — И раз уж вы здесь по делам, могу ли я проводить вас прямо к Гласу? Или предпочитаете освежиться после долгой скачки?
— Как вы верно заметили, майор, я прибыла сюда в поисках справедливости. Если Глас готова принять меня немедленно, я предпочла бы пройти прямо к ней.
— Конечно, миледи. — Паратха снова любезно улыбнулась. — Следуйте за мной.
«Ну, — думала Каэрита, вслед за Паратхой шагая по коридорам комплекса храма, — по крайней мере, одного своего врага я уже обнаружила».
Каэрите понадобилось прямо-таки физическое усилие, чтобы не вцепиться в рукояти своих мечей. В благоговейной тишине и полумраке храма исходящее от Паратхи мерзкое мерцание как будто усилилось; излучаемые ею щупальца тянулись ко всем, мимо кого они проходили. Было что-то тошнотворное в медленных, почти сладострастных движениях, которыми сотканные из тусклого мерцания «змеи» ласкали и поглаживали людей. Каэрита видела на коже встречных крошечные, безобразные пятнышки, похожие на проказу. Они были такие маленькие, эти пятнышки, — едва видимые, лишь чуть более интенсивные по окраске, чем родинки. Однако у большинства служительниц, мимо которых они проходили, проступали оставшиеся от этих пятен шрамы. Они коротко вспыхивали, становились ярче и отвратительней, когда свечение Паратхи дотягивалось до них. Потом они снова тускнели и уходили вглубь, так что даже Каэрита не могла видеть оставшегося следа.
Еще хуже были те, кто ощущал что-то, когда отвратительная паутина Паратхи касалась их кожи. Они воспринимали ласку окутывающей Паратху Тьмы, и на их лицах — как они ни старались это скрыть — мелькал проблеск удовольствия, почти экстаза, пусть и извращенного.
Чем дальше гостья и ее провожатая углублялись в храм, тем сильнее и быстрее колотилось у Каэриты сердце. Они прошли через Часовню Старухи, чего на месте Паратхи Каэрита делать не стала бы. Да, зло расползлось по всему Куайсару, и все же он по-прежнему оставался храмом Лиллинары. Осквернить сам храм и, даже более того, его обитателей и слуг — это было величайшее достижение Тьмы, но сами камни наверняка помнили, в честь кого и с уважением к кому были воздвигнуты. Триумф Тьмы не мог оставаться незамеченным вечно, и из всех ликов Лиллинары именно Старуха, или иначе Мстительница, была знаменита своей яростью.
С другой стороны, в том, что Паратха избрала именно этот путь, присутствовала своя логика: именно Старуха — как Мстительница — вся пропиталась кровью и насилием. Это был Третий Лик Лиллинары, больше всех остальных тяготеющий к безжалостному разрушению. Некоторые люди, и среди них Каэрита, ощущали, что Старуха сама нередко едва удерживается на грани Тьмы, а потому между Ее Часовней и мрачной паутиной, опутавшей душу Паратхи, возникал определенный резонанс.
— Скажите, майор, — как можно небрежнее спросила Каэрита, — давно вы служите Лиллинаре?
— Почти двенадцать лет, миледи, — ответила Паратха.
— А гвардию этого Гласа давно возглавляете?
— С тех пор как она прибыла сюда, — с улыбкой бросила Паратха, оглянувшись через плечо. — В гвардию Куайсара меня назначили почти восемь лет назад, я командовала охраной предыдущего Гласа последние полтора года ее жизни.
— Понятно, — пробормотала Каэрита.
Они миновали часовню. Чем дальше углублялись они в отравленные миазмами зла недра храма, тем сильнее Каэрита ощущала чисто физическое давление, как будто Тьма буквально кралась за ней по пятам. Ей стало страшно, ужасно страшно; когда она впервые поняла, что Куайсар является центром всей этой паутины, она и представить себе не могла, что можно испытывать такой страх. Властвующее тут зло было очень искусным, ужасающе мощным и явно плело свои сети дольше, чем она предполагала. Причем те, кто жил на прилегающей к храму территории или находился не в непосредственной близости к центру этой силы — вроде гвардейцев, приветствовавших ее у ворот, — в меньшей степени подверглись пагубному воздействию. Каэрита задумалась, было ли это сделано сознательно. Может, оставаясь в стороне и не замечая того, что происходит в Куайсаре, они являлись частью маскировки? Или Тьма просто приберегала их на потом, когда полностью подчинит себе всех внутри храма?
Впрочем, в данный момент все это не имело значения. А имело значение то, что — Каэрита чувствовала — у нее за спиной вырастали барьеры. Пряди, или нити, или скорее жгуты силы взлетали вверх, сплетались в собственную паутину, непробиваемые в своей самоуверенности, и теперь ни о каком бегстве не могло быть и речи.
Оглянувшись через плечо, она увидела, что за ними следует более дюжины женщин, из числа тех, кто сильнее других реагировал на прикосновение окутывающей Паратху Тьмы. Они делали вид, будто просто идут по своим делам, но Каэрита понимала, что это не так. Она видела, что паутина отвратительного излучения удерживает их вместе и становится все сильнее, как будто Паратху все меньше и меньше волнует, удастся ли скрыть ее воздействие.
Они прошли через множество помещений, о назначении которых Каэрита могла лишь догадываться, и оказались в части храма, производившей впечатление жилой. Смутными картинками мелькали прекрасные произведения искусства, религиозные артефакты, изумительные ткани. Нежно звенели фонтаны, вода журчала в богато украшенных каналах, где лениво плавали большие золотые рыбки, во всем ощущалось холодное, молчаливое великолепие.
Каэрита замечала все это… и не замечала ничего. Это было неважно, второстепенно и отступало под натиском сгущающейся вокруг Тьмы, со всех сторон стягивающейся к Каэрите. Тьмы гораздо более искусной, менее варварской, чем та, с которой она, Базел и Вайджон схлестнулись в Навахканском храме Шарны, но, однако, не менее сильной. А может, даже более сильной; во всяком случае, не знающая границ злоба и терпеливое коварство выходили далеко за рамки того, что ощущалось вокруг Шарны и его орудий.
И сейчас Каэрита была здесь одна.
В конце концов Паратха распахнула дверь полированного черного дерева, инкрустированную алебастровыми изображениями луны, и низко поклонилась Каэрите. Ее улыбка выглядела такой же искренней, как и вначале, однако прикрывавшая лицо маска уже заметно выдохлась. Увидев в глубине глаз Паратхи то же желто-зеленое мерцание, Каэрита спросила себя: а что та видит, глядя на нее?
— Глас ждет вас, миледи рыцарь, — любезно сказала Паратха, и Каэрита вошла в распахнутую дверь.
Просторное помещение, в котором она оказалась, явно предназначалось для официальных аудиенций, но в то же время столь же очевидно являлось частью жилого помещения. Произведения искусства, статуи, мебель — все роскошное, самого высшего качества — были расположены таким образом, чтобы привлекать внимание к стоящему в центре, похожему на трон креслу.
В нем сидела женщина в белых одеждах Гласа Лиллинары. Молодая, изумительно красивая, с овальным лицом, длинными, почти такими же черными, как у Каэриты, волосами и большими карими глазами. Во всяком случае, Каэрите так показалось, хотя она не могла быть уверена ни в чем, потому что исходящее от Гласа ядовито-зеленое излучение буквально ослепляло.
— Приветствую вас, рыцарь Томанака. — У нее было серебряное сопрано, нежное и мелодичное. — Вы не представляете, как я жажду встречи с избранником одного из братьев Лиллинары.
— В самом деле, миледи? — Никто на свете не догадался бы, каких усилий Каэрите стоило, чтобы ее голос звучал нейтрально и даже любезно. — Приятно слышать. Ведь и я сама не менее горячо желала встретиться с вами.
— Будем считать это удачей — что оба наши желания исполнились в один и тот же день, — произнесла Глас.
Каэрита слегка наклонила голову, выпрямилась, положив руку на рукоять меча, открыла рот, чтобы ответить, но…
Она не успела произнести ни слова. Ее вдруг будто захлестнула с головой мощная приливная волна, сокрушительная, как землетрясение, текучая, хотя и более густая, чем строительный раствор или цемент. Она создала вокруг Каэриты плотный кокон и полностью лишила ее способности двигаться.
— Не знаю, что ты собиралась сказать, рыцарь, — снова зазвучало сопрано, но на этот раз оно было холоднее льда, в глубине которого таилось угрожающее шипенье, — но это не имеет никакого значения.
Глас рассмеялась — словно осколки стекла рассыпались по каменному полу — и покачала головой.
— До чего же вы, рыцари, самонадеянны! Никогда не сомневаетесь в том, что вас приведут куда надо и защитят от всякого вреда! Пока, конечно, рано или поздно не наступит время, когда хозяин, вот как тебя сейчас, выбрасывает вас за ненадобностью.
Каэрита почувствовала, что Глас оказывает давление на ее голосовые связки, заставляя молчать. Она стояла неподвижно, стянутая паутиной Зла, и, не пытаясь заговорить, смотрела на Глас, а та снова рассмеялась и встала.
— Допускаю, что ты действительно нашла способ расстроить мои планы здесь, маленький рыцарь. И не просто причинить мне небольшое беспокойство. Видишь? Я признаю это. Однако я предусмотрела такую возможность и тоже не сидела сложа руки. Ясное дело, должно было прийти время, когда кто-нибудь догадался бы, что моя Госпожа играет в Куайсаре в свои маленькие игры. Но — о миледи Каэрита — все же мне уже удалось причинить немалый вред твоим драгоценным «девам войны» и их королевству! Может быть, желаешь обсудить это со мной? — Она сделала жест рукой, и давление на голосовые связки Каэриты исчезло. — Ну, так что, хочешь поговорить со мной? — насмешливо спросила Глас.
— Они не «мои драгоценные девы войны», — ответила Каэрита, удивившись тому, как спокойно и ровно звучит ее голос. — И ты не первая, кто пытается причинить им зло. Да, несомненно, некоторый вред ты им причинила. Я признаю это. Однако любой вред можно исправить, и Томанак, — (ей показалось, что Глас слегка вздрогнула, услышав это имя), — Бог не только Войны и Справедливости, но и Истины. А Истина — яд для Тьмы, не так ли, Глас?
— Ты что, действительно веришь, будто тупоголовые Сотойя поверят в это? Или что даже сами «девы войны» поверят в это? — Глас снова рассмеялась. — Вряд ли, маленький рыцарь. Мои планы простираются слишком далеко, а паутина охватывает слишком многих. Одно мое прикосновение и… любой поверит мне — совсем как эта жалкая марионетка Ланитха. Она убеждена, что сама Лиллинара велела ей охранять мои маленькие исправления в документах, чтобы «девам войны» было за что зацепиться для начала. Или твоя дорогая Йалит и ее совет, которые даже не помнят, что когда-то говорили совсем другое. Как ты сама сказала этой дурочке хранительнице, те, кто уже ненавидит и презирает «дев войны» — вроде Тризу, — будут убеждены, что именно девы подделали «оригиналы» в Калатхе. А «девы войны» будут убеждены, что не делали этого — под воздействием моей кропотливой работы. И рыцарь Томанака не сможет подтвердить подлинность копий Тризу… и объяснить, как документы в Калатхе могли быть изменены без участия Йалит и ее совета. Боюсь, тебя не окажется поблизости, когда придет время рассказать им об этом.
— Может, и нет, — спокойно сказала Каэрита. — Существуют, однако, и другие избранники Томанака, и один из них очень скоро узнает все, что известно мне, а также к каким выводам я пришла. Думаю, я могу полностью положиться на него. Если понадобится, он завершит начатое мною.
На мгновенье брови Гласа сошлись к переносице, но потом лицо ее снова разгладилось. Она пожала плечами.
— Может, и так, маленький рыцарь, — сказала она. — Однако лично я полагаю, что нанесенный мной вред неустраним. Я нашла такую благодатную почву по обе стороны — и лордов, ненавидящих все, что отстаивают «девы войны», и «дев войны», возмущенных оскорблениями и несправедливостью, которые им и их сестрам приходилось терпеть на протяжении долгих лет. О да, все они прислушаются ко мне, а не к твоему другу-рыцарю. Они поверят тому, что больше соответствует их предубеждениям и ненависти, а я разошлю своих служанок, чтобы они распространяли мое слово дальше. Моих служанок, маленький рыцарь, а не тех тупых, бесхарактерных сучек, ради которых был воздвигнут этот храм! — Она злобно вперила взгляд в Каэриту, и та почувствовала, как ненависть сочится из Гласа, словно дымящаяся кислота. — А чтобы раздуть пламя пожарче, — внезапно в сопрано фальшивого Гласа зазвучали мягкие, подлые и какие-то… голодные нотки, — Тризу вот-вот начнет решать проблему своими руками.
Увидев вопрос в глазах Каэриты, она холодно рассмеялась.
— Есть те, кто убежден, будто с его молчаливого согласия — или даже по его приказу — убиты две служительницы Лиллинары. Он, конечно, не делал этого. При всем своем фанатизме он упорно сопротивляется подсказкам, которые могли бы подтолкнуть его к прямому воздействию. Однако «девы войны» думают иначе. И, уж конечно, они не изменят своего мнения, когда солдаты в мундирах его цветов нападут на Куайсар, под его знаменами ворвутся в город и храм, а потом расправятся со всеми жителями Куайсара и всеми служительницами храма, которых сумеют захватить.
Против воли перед внутренним взором Каэриты возникли картины одна ужаснее другой. «Глас», казалось, почувствовала это — в ее ответной улыбке отразились глубины разверзшегося в душе Каэриты ада.
— Погибнут не все, конечно. Так всегда бывает, не правда ли? И я уж позабочусь, чтобы среди уцелевших не осталось тех, кто не попался в мою паутину. Самая тщательная проверка любым из ваших непогрешимых избранников Томанака подтвердит: выжившие говорят правду о том, что они видели, и о том, кто это сделал. И среди увиденного ими, маленький рыцарь, будет вот что. Я сама, моя личная гвардия и старшие жрицы — мы все забаррикадируемся в Часовне Старухи и будем стоять до конца. Конечно, солдаты Тризу попытаются прорваться внутрь, но я призову Леди Гнева, и она уничтожит всех нападающих… а также тех, кто внутри. Этим объяснится тот факт, что тел не найдут. Или, по крайней мере, не найдут наших тел.
Она в притворной печали склонила голову.
— Несомненно, некоторые собратья Тризу придут от содеянного им в ужас. Другие, более милосердные, решат, что он просто сошел с ума. Однако найдутся и такие, кто сочтет справедливым, что он выжег это гнездо извращенности, в особенности когда выяснится, что документы подделаны. И что бы Телиан и даже сам король ни предпринимали, маленький рыцарь, причиненный вред будет неустраним. Тризу станет доказывать свою невиновность, размахивать подлинными документами, и все же его наверняка накажут. Тогда найдутся лорды, которые обвинят его сеньора и короля в судебной ошибке. Если же Тризу оставят без наказания — к примеру, какой-нибудь любитель совать нос в чужие дела из числа избранников Томанака своими методами установит, что он говорит правду и не имеет никакого отношения к нападению, — тогда «девы войны» будут считать, что его оправдание — не более чем дымовая завеса, позволившая ему избежать наказания. И того же мнения будут придерживаться многие прихожане церкви Лиллинары.
— Вот к чему сводится твой план? — спросила Каэрита. — Сеять распри, ненависть и разрушение?
— Ну, это да, конечно, а еще удовольствие видеть, как пылают дома и гибнут люди, — ответила «Глас», с недовольной гримасой разглядывая свои полированные ногти.
— Понимаю… Полагаю, это было не слишком трудно — убить прежнюю Глас, как только Паратха возглавила ее гвардейцев? Не знаю, использовала ты яд или заклинание, да это, в конечном счете, и неважно. Однако мне хотелось бы знать, что ты сделала с Гласом, которая должна была заменить ее.
«Глас» нахмурилась, пристально глядя на Каэриту. Это длилось совсем недолго. Спустя мгновенье она уже улыбалась.
— С чего ты взяла, что кто-то сделал что-то со мной? В этом не было необходимости. Я, знаешь ли, с самого начала не была, как говорится, идеалом совершенства — то бишь фанатичной узколобой жрицей, — и понимание истины далось мне без труда. Я и отдала свою преданность другой богине, более достойной моего преклонения. Будешь делать вид, что я одна оказалась такой?
— Нет, — не стала спорить Каэрита. — Однако подобное случается не так уж часто. И никогда это не происходит с подлинным Гласом. Ты в жизни не была жрицей Матери — или ты и впрямь думаешь, что можешь обмануть рыцаря Томанака? — Она скорчила гримасу. — В то же мгновенье, как я тебя увидела, мне стало ясно, что ты никогда не была жрицей Лиллинары. Более того, я вообще не уверена, что ты человек. Но одно меня утешает: кто бы или что бы ты ни была, ты не Глас этой церкви.
— Очень умна, — прошипела «Глас», свирепо глядя на Каэриту. — С этой бедняжкой случилась беда, прежде чем она смогла приступить к своим обязанностям, — с ханжеской грустью объявила она, взяв себя в руки. — Знаешь ли, все происходящее ужасно огорчило ее — собственно, она призналась мне в этом сама, прямо перед тем, как я вырезала сердце у нее из груди и мы с Паратхой тут же съели его. — «Глас» злобно ухмыльнулась. — И раз это так беспокоило ее, а я в какой-то степени была в ответе за ее неудачу, я подумала, что просто обязана возложить ее долг на себя. И по-моему, я неплохо справлялась.
— А-а… И какое же место в твоих планах отведено для меня? — спросила Каэрита.
— Ну, ты умрешь, конечно, — ответила «Глас». — О, не сразу — физически, я хочу сказать. Боюсь, нам придется сначала уничтожить твою душу. Потом я заменю ее маленьким демоном, случайно оказавшимся у меня под рукой. Он сохранит твою плоть живой до нападения «Тризу». Кто знает? — Ее улыбка вселяла ужас — Может, поселившись в твоем теле, он успеет позабавиться кое с кем из моих охранников. Жаль, конечно, что сама ты не сможешь почувствовать, насколько он обогатит твои сексуальные переживания, но, уверена, он скучать не будет. А потом, после нападения «Тризу», ты храбро погибнешь, защищая храм от осквернения. Думаю, это добавит милый такой художественный штрих в общую картину, согласна? Да и сама возможность рассчитаться с одной из маленьких любимиц Томанака, как она того заслуживает, оправдывает все предпринятые ради этого усилия.
— Понимаю, — в который раз сказала Каэрита. — И ты веришь, что сможешь проделать все это со мной?
— Вера тут ни при чем, — ответила «Глас». — Ты моя, и я могу делать с тобой все, что пожелаю, глупая сука, с того самого мгновенья, как ты вошла в эту комнату. Как думаешь, почему ты не способна двинуть ни головой, ни ногой?
— Хороший вопрос, — сказала Каэрита. — Но есть получше.
— Что за «получше»? — пренебрежительно фыркнула «Глас».
— Почему ты думаешь, что я не способна сделать это? — хладнокровно спросила Каэрита.
Мечи со свистом выскочили из ножен, и она бросилась на своего врага.
Внезапность нападения застала «Глас» врасплох. Ей даже в голову не приходило, что Каэрита сама решила не двигаться и не говорить, осознав, какая мощь ей противостоит. Кем бы — или чем бы — ни была «Глас», никогда прежде она не пыталась подчинить себе избранника Томанака. Если бы у нее был такой опыт, она знала бы, что никакое насилие, никакое заклинание принуждения, даже опирающееся на мощь живого воплощения другого бога, не могут сковать разум и волю той, что поклялась служить Богу Войны и соприкоснулась с ним душой. И поскольку «Глас» не знала этого, она все еще недоверчиво таращилась на Каэриту, когда испускающие яркое голубое сияние мечи пронзили ее грудь.
Вопль боли и ярости пронесся по залу, когда создание, выдававшее себя за Глас Лиллинары, рухнуло на пол, истекая едкой кровью. Прежде чем вытащить из тела мечи, Каэрита несколько раз провернула клинки, одновременно выбросив назад правую ногу и каблуком тяжелого сапога с размаху ударив в лицо женщины, которая подкрадывалась со спины. Удар получился хуже, чем она рассчитывала, но его хватило, чтобы отшвырнуть нападающую на пол, и она рухнула с криком боли.
Сила удара развернула Каэриту — она оказалась лицом к лицу с майором Паратхой и другими слугами «Гласа». Словно выброшенная огнедышащим вулканом, вверх взметнулась потрескивающая голубая аура избранника Бога Света и пронеслась по залу подобно урагану. Она окружила Каэриту, отгородив от остальных тонкой стеной света. Видеть эта стена не мешала, и взгляд Каэриты безошибочно и молниеносно нашел Паратху. Майор еще только вытаскивала саблю из ножен, и, по крайней мере, половина ее подчиненных застыли, словно парализованные. Однако Каэрита понимала: надолго это их не задержит.
У каждого избранника Томанака свой стиль борьбы. У Каэриты и Базела стили отличались всем — кроме одного: оба предпочитали нападать, а не защищаться. И поскольку некому было прикрывать ей спину и не с кем было координировать свои действия, Каэрита, дочь Селдана, решила использовать все преимущества того, что могла рассчитывать только на себя.
И бросилась в атаку.
Никаких сомнений, теперь самым опасным ее противником была Паратха. К несчастью, Паратха, судя по всему, не желала сражения один на один. Быстро увернувшись, она спряталась за спину жрицы, сверкая на Каэриту яростным огнем глаз.
С молниеносной скоростью и изяществом мясницкого ножа правый меч Каэриты пошел вниз, зацепил руку Паратхи и срезал ее, точно серпом. Женщина завопила, когда кровь хлынула из обрубка, но тут Каэрита рубанула перед собой левым мечом, вызвав новый фонтан крови. Брызги попали ей на лицо, «разукрасив» его, подобно варварам Вакуо.
— Томанак! Томанак!!!
Боевой клич Каэриты эхом прокатился по залу. Чей-то кинжал со скрипом скользнул по ее нагруднику, и быстрый, чудовищный по силе удар тут же раскроил живот нападающей. Смертельно раненная жрица упала на спину, извиваясь и вопя. В Каэрите встрепенулась ее исцеляющая ипостась, но тут же спряталась, ибо Каэрита поняла, что все кинжалы нападающих покрыты смертоносным ядом.
Отбив мечом в левой руке удар еще одного кинжала, правой она пригвоздила к полу третью жрицу. Проскользнула между двумя противницами, убив одну и ранив другую, круто развернулась и снова бросилась в атаку.
— Томанак!!!
Пыла у ее врагов явно поубавилось. Она ощерилась, словно дикая кошка, — белые зубы сверкнули на забрызганном кровью лице — и ринулась вперед. Упали две жрицы, потом еще одна, и тут Каэрита услышала, что по всему храму разносится тревожный звон колоколов.
Желваки заиграли у нее на скулах. Без сомнения, «Глас» и Паратха использовали всю мощь своей владычицы, чтобы обеспечить себе преданность гвардейцев Куайсара, независимо от того, знали эти гвардейцы, кому служат, или нет. И даже те, кого не затронула никакая порча, вбежав в зал для аудиенций и увидев, что «Глас» и ее жрицы лежат мертвыми, вряд ли рискнут предположить, что их убийца — лишь жертва засады, устроенной Тьмой. У Каэриты оставалось всего несколько секунд, прежде чем зал заполонят настоящие гвардейцы и «девы войны», и ее мечи засверкали, пожиная смерть. Сквозь толпу размахивающих кинжалами жриц она пробивала себе путь к майору Паратхе.
Разделяющие их тела разлетались в стороны, с криками или уже мертвые, но Паратха больше не пыталась увернуться. Выражая при виде гибели своих союзниц не больше эмоций, чем змея, она не сводила взгляда с рыцаря Томанака. Не пыталась она и сбежать, и, взглянув на нее, Каэрита увидела то, чего никогда не видела прежде.
Жгут отвратительной желто-зеленой энергии связывал Паратху с трупом «Гласа». Прямо на глазах у Каэриты по этому жгуту что-то заструилось, перетекая из мертвого «Гласа» в живую Паратху. Были и другие канаты, поменьше, протянувшиеся к павшим жрицам. Центром всей этой тошнотворно поблескивающей паутины была Паратха, жадно впитывающая текущую к ней энергию. Каэрита не знала, что это, однако свечение, исходившее от Паратхи с самого начала, внезапно вспыхнуло с небывалой яркостью. И как только это произошло, Каэрита наконец поняла, кому из Богов Тьмы она противостоит. Потому что внутри пламени, взметнувшегося над Паратхой, она увидела огромного, отвратительного паука.
Вернее, паучиху. Шигу, Королева Ада, Мать Безумия — так ее называли. Супруга Фробуса, Господина Обмана, и мать его жутких детей. Несравненно более могущественная, чем ее сын Шарна, исходящая такой подлой, низкой злобой, которой не обладал ни один из ее отпрысков, она была злейшим врагом Лиллинары, поскольку ее пародия на женское начало извращала и поганила все, отстаиваемое Лиллинарой.
Окутанная пламенем тварь возносилась вверх, ее фасеточные глаза сверкали ненавистью и безумием. Мандибулы клацали, с них, шипя, капал тут же воспламеняющийся яд, выжигал дыры в полированном каменном полу. Скребли когтистые лапы, зал наполнился непередаваемой мерзкой вонью. Вокруг твари маячила призрачная тень, она тянула к Каэрите что-то несравненно более страшное, чем просто когти и клешни, гоня перед собой волну черного ужаса.
Прямо на глазах у Каэриты Паратха, казалось, становилась все выше. И только тут Каэрита поняла: нет, не фальшивый Глас была истинным орудием Шигу, а Паратха. Может, «Глас» и верила, что Шигу избрала ее, но на самом деле это всегда была Паратха, а «Глас» служила лишь для отвода глаз. И теперь Паратха больше не нуждалась в этой маскировке. Она впитывала жизненную энергию — и, скорее всего, даже сами души — павших, преобразуя их в нечто большее, чем просто суммарный объем. Могущественная сама по себе, эта энергия служила лишь фокусом, зажигательным стеклом, дающим возможность притянуть существо несравненно более мерзкое и сильное.
По мере того как Шигу вливала энергию в свою избранницу, лицо Паратхи преображалось, все ее тело дрожало и вибрировало. Базел рассказывал Каэрите о той ночи, когда ему пришлось противостоять реальному воплощению Шарны, но то, что Каэрита видела сейчас, было гораздо хуже. Проклятый клинок Навахканского принца Харнака служил Шарне ключом ко вселенной смертных. У Паратхи не было никакого ключа; она сама служила ключом, и Каэрита просто не могла понять, как Шигу решилась на столь безумный риск.
Неудивительно, что она оказалась способна проникнуть в церковь Лиллинары, убить ее жриц, Глас и подменить их своими собственными орудиями! Ведь с тех самых пор, как Фробус перешел на сторону зла, ни один Бог Тьмы или Света не осмеливался открыто сражаться ни с кем из своих божественных врагов на смертном уровне существования. Они были просто чересчур могущественны. Сцепившись напрямую, они слишком легко могли уничтожить вселенную, за власть над которой сражались. Они сами положили себе пределы, ограничили свое могущество и способы вмешательства в мир смертных. Именно поэтому существовали избранники Света и Тьмы.
И тем не менее Шигу решилась на прямое вмешательство, переступила согласованные пределы и сама проникла в мир смертных. Паратха не была рыцарем. Она была якорем Шигу в этой вселенной. Неправильно думать, что ее коснулась сила Шигу — в данный момент она сама стала силой Шигу. И Каэрита почувствовала ужасающий прилив ответной силы, хлынувшей в нее от Томанака.
— Ну, маленький рыцарь, — прошипела Паратха. — Ты желаешь сразиться со мной?
Она засмеялась, и паутина могущества потянулась к ее приспешницам, и живым, и мертвым. Каэрита слышала, как они вскрикивают от боли — боли, смешанной с ужасным, извращенным экстазом, — присоединяясь к воплощению Шигу. Они не умирали, по крайней мере мгновенно, но в этом не было милосердия. Они становились мелкими узелками паутины, в центре которой находилась Паратха. Каэрита видела, как они вспыхивают, словно живые факелы, когда ужасающая сила обрушивается на них, и воля, оживленная Паратхой — воля, которая больше не принадлежала смертной, — охватывает их, словно клешнями. Все девять уцелевших жриц двигались теперь как одна, сближаясь и образуя вокруг Каэриты и Паратхи смертоносный круг.
— Думаю, твоя душа очень вкусна, — вполголоса проговорила Паратха. — Как самое лучшее бренди.
— А я думаю, нет, — ответила Каэрита.
Глаза Паратхи вспыхнули, когда она услышала новый тембр сопрано Каэриты. Более глубокий, басовый, похожий на рокот кавалерии, наращивающей скорость для атаки. Голубое свечение вокруг Каэриты поднялось выше, запылало жарче, возвышаясь над ней в виде полупрозрачной фигуры Томанака Орфро, Бога Войны и Справедливости, Полководца Богов Света. Жрицы, захваченные паутиной Шигу, замерли, словно под воздействием волшебного заклинания. Однако Паратха хотя и отпрянула, но лишь на мгновенье, и тут же с рычанием оскалила рот, словно бешеный зверь.
— На этот раз нет, Хранитель Равновесия, — злобно прошипела она — или кто-то другой, использовавший ее голос. — Она моя!
На последнем слове ее тело напряглось и выбросило смертоносный заряд энергии, который с воем пронесся по залу, словно разрушительный желто-зеленый таран, и, заставив содрогнуться весь храм, врезался в Каэриту. Или, точнее, в сверкающую голубую стену вокруг нее. И эта стена отразила смертоносную силу, разбив на множество сверкающих, потрескивающих осколков. Некоторые из них попали в стены, рассыпались фонтанами и испепелили двух еще живых жриц прямо на месте. Все косточки Каэриты содрогнулись от мощного удара, но ничего худшего не произошло. Она улыбнулась своему врагу.
— Я твоя? — спросила она, испытывая странное чувство двойственности от присутствия Томанака. — Думаю, нет, — повторила она, и лицо Паратхи исказилось от ярости и неверия.
Каэрита улыбнулась — уверенно, холодно, — ощутив призыв к битве, от которого по всем жилам пробежал трепет. Как всегда, она готова была сражаться в одиночку. Воля и мужество, позволившие ей держаться перед лицом ужасающей угрозы, которую представляла собой Шигу, были ее собственные. Однако, словно многоопытный и надежный боевой командир, эту волю подкреплял и вдохновлял сам Томанак. Его присутствие наполняло Каэриту, как присутствие Шигу — Паратху, но не вытесняло ее собственные волю и разум. Она была та же, что и всегда, — Каэрита, дочь Селдана, избранница Томанака, — и она рассмеялась прямо в лицо извращенному, зловонному Злу, которое воплощала собой Шигу.
Когда Паратха услышала звуки этого свободного, почти радостного смеха, ее лицо исказилось, а паучиха за ее спиной зарычала. Однако у Каэриты это вызвало лишь новый взрыв смеха.
— Ты хочешь больше, чем можешь ухватить, Паратха. Или мне следовало сказать, Шигу? — Она покачала головой. — Тебе нужна я? Что ж, приди и возьми меня!
— Может, ты и в состоянии запугать и убить мои орудия, — прошипел тот же голос, — но Я — совсем другое дело, маленький рыцарь. Ни один смертный не выстоит против моей мощи!
— Но она тут не одна, — раздался глубокий, звучный голос, рокочущий, словно горный обвал.
И при звуках этого голоса лицо Паратхи утратило всякое выражение; сила, использующая ее плоть, тоже услышала его.
— Если мы сойдемся в открытую, сила против силы, этот мир будет уничтожен, и ты вместе с ним! — прорычала Паратха, но ответом ей был мрачный, грохочущий смех.
— Этот мир, возможно, и погибнет, — согласился Томанак, — но ты, Шигу, не хуже меня знаешь, кто из нас будет уничтожен вместе с ним.
Паратха оскалилась, словно волчица, но Томанак не дал ей произнести ни слова.
— Однако до этого не дойдет. Я не допущу.
— И как же ты можешь помешать этому, глупец? — презрительно усмехнулась Паратха. — Сейчас Я тут владыка, Моя сила заполняет все!
— Однако больше силы ты призвать сюда не сможешь, — спокойно возразил Томанак. — Только ту, которой накачаны твои орудия; все остальное блокировано. Если сомневаешься, убедись сама!
Глаза Паратхи вспыхнули безумным огнем, а сердце Каэриты подпрыгнуло, когда она поняла, что это правда. Никогда в жизни она не сталкивалась с такой концентрацией зла, однако эта концентрация больше не увеличивалась.
— Если моя сила заблокирована, то и твоя тоже, — рявкнула Паратха. — И твое орудие тоже не получит больше ничего!
— Мои Мечи — не мои орудия, — ответил Томанак. — Они — избранники, мои боевые товарищи. И тебе некого противопоставить любому моему рыцарю.
— Неужели? — Паратха дико расхохоталась. — Я так не думаю.
С ее саблей что-то происходило. Лезвие корчилось, извивалось, становясь длиннее, шире и испуская то же тошнотворное зеленое излучение, что и гигантская паучиха с ее паутиной.
— Выходи против меня, рыцарь, — негромко сказала она. — Выходи и умри!
С этими словами она прыгнула вперед, и все уцелевшие жрицы вместе с ней. Они наступали на Каэриту со всех сторон — волна смертоносных клинков; всех их оживила, а теперь управляла ими одна и та же злобная сила.
В отличие от жриц Каэрита носила броню. И все же нельзя было допустить, чтобы они одновременно накинулись на нее со своими отравленными кинжалами. Пока они оставались у нее за спиной, она не могла сражаться против сверхъестественной силы, источаемой саблей Паратхи. Поэтому она увернулась от Паратхи, и ее мечи, словно змеи голубого огня, поразили двух ближайших жриц в живот и горло. Перепрыгнув через тела, Каэрита рубанула мечом в правой руке, перерезав подколенные сухожилия у третьей жрицы, и та рухнула на пол.
Паратха — или Шигу, если между ними еще было какое-то различие — закричала, охваченная безумной яростью. Ее уцелевшие орудия преследовали Каэриту, набрасывались на нее, как безумные, но та лишь смеялась, сознательно выводя из себя Паратху звуком своего голоса.
Может, какие-нибудь молодые дурачки, придающие слишком большое значение песням скверных бардов, и решили бы, что это трусость и не по-рыцарски — сосредоточиться на незащищенных броней и вооруженных лишь кинжалами врагах, а не на главном противнике, который тоже носил броню и был достаточно хорошо вооружен. Однако родом Каэрита была из крестьян, а все крестьяне прагматики, и в Ордене Томанака уважали честь и справедливость, но не глупость. Она снова развернулась, две жрицы Паратхи бросились на нее… и погибли.
Паратха завизжала еще безумнее, чем прежде, но две оставшиеся в живых жрицы отступили. Та, что была даже не ранена, схватила свою покалеченную соратницу за руку и оттащила в сторону. И тогда Каэрита наконец развернулась — медленно, спокойно, с хищной грацией дикой кошки — лицом к Паратхе и пылающей призрачной фигуре Шигу.
Мерцающая паутина все еще связывала тело Паратхи с «Гласом» и всеми остальными, живыми и мертвыми, за исключением самой Каэриты. Однако сейчас все было по-другому. Нити, протянувшиеся к мертвым женщинам, разгорались ярче и ярче, а потом тускнели и гасли. И когда это происходило с очередным трупом, свечение вокруг Паратхи становилось еще ослепительней. Сами тела тоже изменялись — от них оставалась лишь высохшая, сморщенная оболочка. «Словно мухи в паутине, — подумала Каэрита, — из которых высосали все жизненные соки».
Томанак лишил Шигу возможности вливать новую силу в свое живое воплощение, и той ничего не оставалось, как вытянуть все что можно из погибших служительниц, даже их бессмертные души, и сконцентрировать всю эту силу в Паратхе.
— Давай, «майор Паратха», — сказала Каэрита. — Выходи, станцуем.
Та взвыла и бросилась в атаку.
Кем бы теперь ни стала Паратха, изначально она была опытным воином. Сабля у нее была длиннее, чем у Каэриты, а броня ничуть не хуже. С другой стороны, она понимала, что у Каэриты два клинка, а у нее только один, и, несмотря на ярость, Паратха не поддалась ослеплению битвы.
Каэрита сообразила это слишком поздно. Когда противница в нападении неожиданно свернула влево, испустив совершенно безумный крик, рыцарь в первое мгновение решила, что та помешалась. Однако Паратха была далека от безумия. Резко развернувшись, она оказалась вне пределов досягаемости избранницы Томанака, и ее длинная сверкающая сабля устремилась прямо к лицу Каэриты.
Широким движением правой руки Каэрита парировала удар, и клинки скрестились, извергая фонтан огненных брызг. Голубые и зеленые огни, потрескивая и шипя, обрушивались на потолок, стены и мраморный пол зала, бомбардируя их будто гравием. Сталь на сталь; лезвия прижимались друг к другу, словно в жарком поцелуе, и Каэрита тяжело задышала, вкладывая всю свою силу в это противостояние. Несомненно, Паратхе тоже приходилось нелегко, но тем не менее она тут же опомнилась и отпрянула, не дав Каэрите возможности нанести ответный удар.
Вся правая рука Каэриты дрожала от напряжения и боли, пот заливал лицо. С мечами наготове она молниеносно развернулась лицом к Паратхе. По всему храму продолжали звонить тревожные колокола.
— И что ты станешь делать, когда придут гвардейцы, маленький рыцарь? — насмешливо спросила Паратха. — Они увидят нас с тобой, окруженных мертвыми телами их драгоценных жриц. Я, конечно, обвиню тебя в этой кровавой расправе и прикажу схватить. Что, ты убьешь и их тоже?
Не отвечая, Каэрита потихоньку продвигалась вперед, балансируя на носках. Паратха отступала. Ее глаза, в которых метался адский огонь, неотступно, настороженно следили за противницей, ища любую возможность напасть.
Каэрита ни на мгновенье не отводила взгляда от Паратхи, однако хорошо помнила урок, преподанный ей еще первым военным инструктором, о необходимости постоянно отслеживать ситуацию в целом. Она годами оттачивала это умение. И поэтому уголком глаза заметила, что единственная даже не раненая жрица осторожно подбирается сзади.
Паратха притворялась, что не видит никого, кроме своей противницы, но на этот раз Каэрита не позволила обмануть себя. И еще она понимала, что существует лишь одна возможность покончить с Паратхой до того, как сюда ворвется охрана.
Паратха замедлила движение, позволяя Каэрите постепенно приблизиться. Она безостановочно размахивала перед собой саблей, чертившей в воздухе мерцающий желто-зеленый след. Каэрита напряглась. Жрица со своим отравленным кинжалом была уже прямо позади нее, Паратха прищурила горящие неземным огнем глаза.
«Если этому суждено случиться, — подумала Каэрита, — то пусть это случится… сейчас! »
Жрица прыгнула вперед, в безмолвном рычании обнажив зубы и целясь кинжалом в незащищенную спину Каэриты. И в то же самое мгновенье — поскольку оба тела контролировались из одного центра — Паратха сделала выпад.
Они почти победили. Они должны были победить. Однако Томанак был прав, говоря, что в распоряжении Шигу нет равных его рыцарю. Каэрита знала, что ее ожидает, и потратила половину жизни, оттачивая мастерство, которое потребовалось ей сегодня. Атака Паратхи — или Шигу — была совершенной, но не менее совершенной оказалась реакция Каэриты… и действовать она начала на крошечную долю секунды раньше Паратхи.
Она развернулась боком, делая выпад в сторону Паратхи. Меч в левой руке встретился с длинной саблей, отвел удар в сторону — последовал новый ужасающий взрыв огненного «дождя», — скользнул вниз по всей длине лезвия и пробил стальной нагрудник Паратхи с такой легкостью, словно тот был соткан из паутины. Одновременно правая рука Каэриты метнулась за спину, и нападавшая сзади жрица вскрикнула, напоровшись на смертоносный меч.
На одно бесконечно долгое мгновенье Каэрита замерла между своими противницами, широко раскинув руки. Ее сапфировые глаза встретились с карими Паратхи, в которых метался дьявольский огонь. Рот Паратхи открылся в безмолвном крике неверия, ее сабля дрогнула, упала на пол и взорвалась. Левая рука зашарила по груди, отыскивая вонзившийся в нее меч, изо рта хлынула кровь.
И потом это мгновенье закончилось. Обе руки Каэриты в унисон изогнулись в запястьях, она выпрямилась и одним молниеносным движением вытащила мечи из тел распростершихся у ее ног противниц.
Тревожные колокола продолжали звонить. Каэрита повернулась к двери зала аудиенций. В воздухе плыл, создавая небольшие вихри, мерзко пахнущий дым, кое-где занялись огнем мебель и драпировки, в которые попали огненные заряды. Стены, потолок, полированный пол покрывали отметины и шрамы, окна в восточной стене были разбиты, остались лишь пустые рамы. Трупы — некоторые из них тоже загорелись, как и мебель, — валялись повсюду, в лужах крови, издавая зловонный запах вывалившихся внутренностей.
Голубое свечение Томанака продолжало окутывать ее, и Каэрита знала, что любая увидевшая его жрица поймет, что это такое. К несчастью, вряд ли гвардейцы храма обладали той же способностью. Хуже того, Каэрита понимала, что, хотя живое воплощение Шигу уничтожено, остатки ее зла еще живы. У нее наверняка хватило предусмотрительности сконцентрировать большинство своих самых могущественных слуг в зале аудиенций, для нападения на Каэриту. Однако она собрала их здесь не всех, и даже если ее уцелевшие слуги не жаждут мести, они прекрасно понимают, что могут избежать гибели одним-единственным способом — убив Каэриту или, по крайней мере, сумев отвлечь ее внимание.
Она стиснула зубы. Она знала, что делала бы, если бы была одним из орудий Шигу и лицом к лицу встретилась с избранником Томанака. Послала бы тех гвардейцев Куайсара, кого не затронула порча, прямо на мечи избранника, и хаос, смятение, непонимание невинными людьми сути происходящего — все это заставило бы их броситься в атаку. Любой избранник сделает все возможное, чтобы избежать убийства людей, всего лишь исполняющих свой долг, но не затронутых порчей. И если тем не менее в целях самозащиты Каэрите придется убивать их, Тьма одержит немалую победу.
Однако у Каэриты были свои планы. Сапфировые глаза вспыхнули беспощадным огнем, когда она ногой распахнула двери и вышла из зала, сжимая в руках сверкающие голубые мечи.
В коридоре звон колоколов слышался громче, до Каэриты донеслись выкрики команд, топот обутых в сапоги ног. Из-за поворота выбежала первая группа гвардейцев — дюжина «дев войны» и примерно вдвое меньше мужчин с символами Лиллинары на мундирах. Каэрита собрала всю свою волю в кулак. Потянулась к Томанаку — описать, как именно это делается, она не смогла бы никому, кроме другого избранника, — вобрала в себя часть его силы и швырнула перед собой.
Послышались крики смятения. Умноженная Богом, воля Каэриты мчалась по коридору, словно огромная невидимая метла. Тех, кто искренне полагал, будто произошло ничем не спровоцированное нападение на храм и Глас, как ветром сдуло. При других обстоятельствах Каэриту позабавило бы это зрелище — их ноги скользили по полу, словно по льду. Некоторые колотили кулаками в невидимую стену, отталкивающую их от Каэриты. Другие пытались прорубиться сквозь нее с помощью оружия. Однако все усилия были тщетны. Их убрали с пути, достаточно грубо, чтобы кое у кого остались синяки и ссадины, но на самом деле удивительно мягко — с учетом всех обстоятельств.
Однако были и такие, кого не отнесло с пути Каэриты. Они не сразу сообразили, что оказались в особом положении, и, потеряв драгоценное время, не успели сбежать. Каэрита была слишком близко, ее глаза вспыхнули ослепительной голубизной. Была особая причина, по которой посланная ею волна силы не отшвырнула этих людей назад. В отличие от других гвардейцев эти не были невинными жертвами обмана; их задела порча, отравившая и осквернившая храм. Они знали, кому — или чему — служили на самом деле, и их лица исказились от ужаса, когда стало ясно, что они отделены от тех, кто не виновен… и сейчас к ним приближается избранник Томанака со своими ужасными смертоносными мечами.
— Томанак! — издала Каэрита боевой клич и бросилась вперед.
В замкнутом пространстве коридоров у них не было возможности укрыться от нее и не было времени, чтобы прибегнуть к какой-нибудь хитрости. Каэрита пробивала себе путь вперед безжалостно точными ударами сверкающих мечей, точно машина для убийства, сделанная из проволоки и колесиков.
Передние из тех, кто оказался в ловушке, видя надвигающуюся на них смерть, с яростью отчаяния пытались сопротивляться, но никакой пользы им это не принесло. Одновременно на нее могли наброситься двое, ну, трое, но даже и вместе они были не в силах противостоять ей.
Задние, быстро поняв это, пытались сбежать, однако та же самая сила, которая оттеснила прочь невинных, буквально приклеила виновных к полу. Они не могли убежать; им оставалось одно — встретить свою смерть.
Каэрита рубящими ударами убивала одного за другим и, переступая через тела, продолжала медленно, но верно продвигаться к Часовне Старухи. Пот заливал лицо. Из-за поворота у пересечения коридоров показался еще один отряд гвардейцев, и снова пришлось пустить в ход «метлу». Большинство — те, кого отбрасывало назад, — были в полной растерянности, а те немногие, кто застывал на месте, даже не пытались сопротивляться и безропотно принимали приговор Томанака в сверкании голубых мечей и брызгах крови.
Продолжая двигаться в сторону Часовни, Каэрита чувствовала, как внутри нарастает усталость, далеко выходящая за рамки просто физического истощения. Способ, которым она пробивала себе путь, требовал не меньше сил, чем исцеление больных и раненых. Он требовал также огромной сосредоточенности и невероятного расхода энергии. Долго так продолжаться не могло, и каждый новый невинный, которого она отбрасывала со своего пути, увеличивал ее изнеможение. Однако и остановиться она тоже не могла — по крайней мере, до тех пор, пока не прикончит всех, кого затронула порча.
По мере нарастания усталости Каэрита продвигалась вперед все медленнее, полностью сосредотачиваясь исключительно на очередном отрезке коридора, который открывался взгляду. Она смутно сознавала, что колокола звонят как-то иначе — громче, настойчивей, чем когда они сзывали охрану на защиту «Гласа», — но ей некогда было задумываться о том, что бы это значило. Она могло лишь двигаться вперед, как машина, продолжая кажущуюся бесконечной расправу с теми гвардейцами Куайсара, которых Зло успело подчинить своей воле.
И потом, внезапно, она оказалась в Часовне Старухи, и врагов больше не осталось. Даже те невинные солдаты, которых она убирала со своего пути, куда-то исчезли, и звон тревожных колоколов смолк, словно звук срезали ножом. Бой кончился, и неожиданно наступившая тишина воспринималась как потрясение.
Она остановилась, тяжело дыша и чувствуя, что вся взмокла от пота. Медленно опустила мечи, спрашивая себя, что произошло, куда подевались враги. Настороженно оглядываясь, зашагала по центральному проходу храма. Звук собственных шагов оглушал ее. И вдруг, совершенно неожиданно, огромные двери Часовни широко распахнулись — как раз в тот момент, когда она оказалась перед ними.
После полумрака коридоров, по которым Каэрита прокладывала свой путь, яркий утренний свет ослепил ее. А когда зрение восстановилось, она широко распахнула глаза, пораженная представшим ее взору совершенно невероятным зрелищем.
Могучий всадник слезал с чалого рысака. На нем была такая же темно-зеленая туника, как на ней, и в правой руке таким же голубым огнем мерцал меч. Она пристально следила за ним, пытаясь отупевшим от бесконечного сражения разумом осознать смысл этого внезапного, совершенно неожиданного появления. И тут он снял шлем. Остроконечные уши дрогнули, наклонились в сторону Каэриты, и, словно долгожданный гром, загремел звучный голос:
— Ну, Керри, нужно официальное приглашение или можно просто войти?
Она покачала головой, не веря своим глазам, и вышла наружу сквозь широко распахнутые двумя «девами войны» двери. За спиной Базела весь двор храма был запружен скакунами и их всадниками. Почти все всадники все еще сидели на конях, спешились только двое — барон Телиан из Бальтара и его брат Хатан стояли за спиной Базела.
— Базел, — даже для самой Каэриты голос ее прозвучал слишком спокойно, словно не было всей этой ужасной резни позади, — что ты делаешь здесь? И, ради Томанака, что ты — или вообще какой-нибудь градани — делаешь со скакуном?
— Ну, — ответил он, весело мерцая темными глазами, — всему виной письмо.
— Письмо? — Она снова недоуменно покачала головой. — Чепуха какая-то. Мое письмо прибудет в Бальтар не раньше чем через день-два.
— А кто, — добродушно спросил он, — вообще говорит о твоем письме? — Он в свою очередь покачал головой, с вызовом наклонив уши. — Оно было не от тебя, потому что, ясное дело, с чего бы ты стала просить о помощи, еще не нуждаясь в ней? Нет, письмо прислала Лиана.
— Лиана? — как попугай повторила Каэрита.
— Ну, да, — уже серьезнее продолжал Базел. — У нее возникли подозрения, еще когда ты только вернулась в Калатху из Талара. Она написала о них своей матери, однако после вашего разговора с ней, обеспокоившись еще больше, она написала Телиану и мне. Едва прочитав ее письмо, я сразу же понял, что должен как можно быстрее добраться до Куайсара. Не пойми меня неправильно, Керри, но соваться сюда в одиночку, без того, чтоб хотя бы мы с Брандарком прикрывали тебе спину, чертовски глупо по меркам градани.
— Это была моя работа. — Она оглянулась в поисках чего-то, обо что можно вытереть мечи.
Телиан без единого слова протянул ей тряпку — по-видимому, часть мундира гвардейца храма. Она не стала спрашивать, что произошло с его владельцем. Вместо этого просто с благодарностью кивнула и принялась вытирать клинки, продолжая во все глаза глядеть на Базела.
— Я и не спорю, — ответил он. — И все же думаю, что ты изрядно попортила бы мне шкуру, если бы я влез в такое дело, не спросив сначала тебя, не хочешь ли ты пойти со мной. Что, я не прав?
— Это другое… — начала она и оборвала сама себя, почувствовав как неубедительно звучит ее голос.
Базел и Телиан рассмеялись.
— В чем другое, а, Керри? — спросил новый, гораздо более звучный голос у Каэриты за спиной, и она резко обернулась.
Во дворе стоял сам Томанак. Все люди вокруг опустились на колени. Даже скакуны — их всадники уже спрыгнули на землю и присоединились к остальным — склонили гордые головы. Только Каэрита и Базел остались стоять, повернувшись к своему Богу, и он улыбнулся им.
— Я все еще жду ответа, в чем другое, — напомнил он своему рыцарю поддразнивающим тоном.
Она сделала глубокий вдох, почувствовав, как его сила покидает ее. Это произошло быстро и в то же время мягко, вызвав ощущение ласки или дружеского похлопывания по плечу, которым боевой капитан мог бы наградить воина, сделавшего все, что от него ожидалось. На мгновенье ее пронзило чувство сожаления и даже потери, когда чудесный поток схлынул обратно к тому, от кого пришел, однако на этом контакт с Богом не прервался. Он сохранился в виде яркого свечения между ними, и когда сила, которую он даровал Каэрите на время, покинула ее, она почувствовала себя освеженной, полной энергии и жизни, как будто позади была не смертельная битва, в которой она рисковала жизнью и душой, а целая ночь долгого сна.
— Ну, может, и нет, — ответила она, искоса сверкнув взглядом на Базела. — Однако не дело Лианы — сообщать тебе, что я нуждаюсь в помощи!
— Она этого и не делала, — сказал Базел. — Она просто написала о своих подозрениях, а дальше уже не требовалось быть гением, чтобы сообразить, что ты сделаешь, если события начнут развиваться так, как она предполагала.
— Ну, ладно, — ответила Каэрита после многозначительной паузы. — Но все равно у меня остался еще один вопрос.
— И что же это за вопрос? — спросил Томанак.
— Этот вопрос о нем и о нем. — Она ткнула указательным пальцем сначала в Базела, а потом в огромного жеребца, который стоял, глядя на ее друга-рыцаря с выражением… как бы это лучше выразиться… умеренного интереса. — Каким образом градани — любой градани, но в особенности Конокрад — оказался верхом на скакуне? Я думала, они… м-м-м… недолюбливают друг друга.
— Полагаю, не мое дело объяснять тебе это, — с медленной улыбкой ответил Томанак, засмеялся, заметив ее возмущенный взгляд, и посмотрел на двор храма.
Там лежали тела затронутых порчей гвардейцев Куайсара, которые, по-видимому, пытались помешать Базелу и остальным прийти Каэрите на помощь. Окинув их взглядом, Томанак испустил грустный вздох.
— Ты потрудилась на славу, Каэрита. Как и Базел. Верю, что этот храм очистится от воздействия Шигу, однако твоя работа в Калатхе еще не закончена. Моя сестра пошлет двух-трех своих служительниц, чтобы помочь тебе, однако это все еще проблема Справедливости — и, значит, ты несешь ответственность за ее разрешение.
— Понимаю, — ответила она. Он кивнул:
— Знаю, ты справишься. И знаю, что могу во всем рассчитывать на тебя и Базела. Однако сегодня, мои Мечи, празднуйте свой триумф и победу Света. А пока это будет происходить, — его образ начал таять, и только улыбка ярко выделялась на лице, — может, ты и заставишь Базела рассказать тебе, как случилось, что Конокрад стал всадником. Стоит послушать, поверь мне!
С этими словами Бог исчез.
— Ну? — Сложив на груди руки, Каэрита повернулась к своему могучему брату по мечу.
— Что «ну»? — с невинным видом спросил он.
— Ты и сам знаешь, что «ну»!
— А-а… — сказал Базел. — Ты про это. — На его лице заиграла белозубая улыбка. — Видишь ли, это лишь малая часть очень долгой истории. А сейчас просто удовлетворись тем, что, пока ты наслаждалась своими маленькими каникулами в Калатхе и Таларе, кое-кто из нас честно работал неподалеку от дома.
— Работал? — повторила Каэрита. — Работал? Ах ты, скудоумный переросток с волосатыми ушами, жалкое подобие рыцаря! Ну, подожди, я задам тебе работу, милорд рыцарь! И когда я разделаюсь с тобой, ты пожалеешь, что…
Говоря все это, Каэрита энергично наступала на него, и Базел Бахнаксон в который раз продемонстрировал практичность и тактическую мудрость, которые были отличительными признаками всех избранников Томанака.
Он молниеносно развернулся и бросился наутек. Несмотря на следы кровавой бойни вокруг, барон Телиан и остальные разразились смехом. Каэрита остановилась — всего на мгновенье, только чтобы подхватить с земли горстку речных голышей, которыми так удобно швыряться, — и кинулась догонять Базела.
