В брюхе вождя гулко и требовательно заурчало. Он торопливо схватил свою любимую дубину, и, широко размахнувшись, ударил ею в туго натянутую на деревянную раму шкуру. Гулкий, мощный звук раскатился по хижине, вырвался наружу, возвещая подданным, что повелитель возжелал чего-то. Все замерло в ожидании.

С удовольствием прислушиваясь к замирающему гулу, вождь смотрел на вибрирующую, высохшую за долгие годы до костяной твердости шкуру. Это была шкура предшественника Мыра на троне. "Да, шкура хороша, звучит мощно, гулко", – подумал вождь, – "Но сам старикашка был препротивен". Мыр поморщился, вспомнив вкус старикашки. Однако ничего не поделаешь – традиция. Не Мыр ее придумал, не ему отменять. Когда-нибудь и его шкура так же будет гудеть под ударами, грозно и требовательно.

Остатки гула еще висели в воздухе, видимо застряв по углам хижины, когда вошел повар. Мыр с отвращением смерил взглядом лоснящуюся от сытости фигуру жадра. Он не любил жадров, но мирился с их присутствием на своей земле. Прежние вожди пытались их прогонять, даже, когда-то давно, жадров истребляли, но это ни к чему хорошему не привело. Потом вожди стали демократичнее. Стали брать их себе в слуги, в повара. Уж чего-чего, а готовить разные вкусные блюда – жадры большие мастера.

– Почему нет обеда? – грозно вопросил вождь.

– Потому что последний претендент из племени Демы съеден тобой на завтрак, – дерзко глядя в глаза вождя, ответил повар.

Вождь задумался. Есть хотелось все сильнее и сильнее. Время обеда уже наступило. Значит, как ни крути, но искать претендентов придется в собственном племени. Жаль. Ведь это убавляет количество воинов. Можно, конечно, объявить войну Деме, но тогда победить ему удастся лишь к завтрашнему ужину. Пока соберешь воинов, пока доберешься до границы… А ведь надо еще придумать убедительную причину объявления войны… Вождь решительно цыкнул зубом:

– Прикажи стражам притащить кого-нибудь из смутьянов. Должна же с них быть хоть какая-то польза…

Повар вышел. Вскоре двое стражей втащили упирающегося смутьяна. Вождь внимательно оглядел его с ног до головы – смутьян был довольно упитан. "Интересно, чем же все-таки они питаются?" – подумал Мыр. Ему не раз уже доносили, что смутьяны не участвуют в общих трапезах. Сами они, на вопрос о том, чем питаются, отвечали уклончиво и туманно.

Смутьян с искаженным от ужаса лицом продолжал молча рваться из рук стражей.

– Почему ты вырываешься? – сочувственно, отеческим тоном, спросил его Мыр. – Ведь я оказал тебе величайшую честь, пригласив к себе на обед…

– Потому что я хочу жить! – жалобно завопил смутьян.

– Зачем тебе жизнь?! – искренне изумился вождь. – Ведь ты не можешь знать, что тебе с ней делать.

– Я хочу просто жить! Дышать! Смотреть на небо! – отчаянно завопил смутьян.

На что вождь только укоризненно покачал головой, ничего не сказав.

В этот момент вошел жадр, со своим огромным поварским топором. Увидев повара с топором, смутьян понял, что участь его давно решена, и тогда он гордо выпрямился, и совершенно спокойно спросил:

– Послушай, вождь, зачем тебе на обед нужен именно я? И вообще, зачем есть людей? Там, за пустыней, – смутьян указал рукой куда-то за спину вождя, – течет большая река, в тысячи раз больше той, что питает водой нашу родную Мырзилию. На ее берегах растут густые леса, в них водятся четвероногие твари, которых можно есть, в воде живут плавающие твари, которых тоже можно есть…

– Ты рассказываешь бабушкины сказки! – раздраженно прервал его Мыр. – Ты пытаешься лгать, чтобы спасти свою шкуру. Есть можно только себе подобных. Все остальные ядовиты. Вон, посмотри – человек из племени жадров. Он лишь немножко отличается от нас, но если захочешь его съесть – берегись. Тебя постигнет ужасная смерть, и сам ты при этом станешь ядовит.

– Вождь, позволь я открою тебе тайну жадров? – медленно выговорил смутьян.

Мыр еще ничего не успел позволить, или запретить, как повар быстро подошел к смутьяну сзади и взмахнул топором. Удар был мастерский. Голова смутьяна подскочила вверх, а потом упала на циновку у подножия трона.

– Болван! – испуганно заорал вождь. – Где чаша для крови?! – и, видя как пропадает ценнейший напиток, бьющий из перерубленной шеи, и быстро впитывающийся в пересушенный песок пола хижины, вождь скатился с трона, пал на колени перед трупом, и подставил сложенные ковшиком ладони под фонтан крови. Захлебываясь, Мыр жадно пил с ладоней кровь, а жадр стоял рядом и задумчиво облизывал лезвие топора.

Когда фонтан крови иссяк, и вождь, облизывая руки, поднялся с колен, он вдруг замер и уставился на повара. Медленно, с усилием, спросил:

– Послушай, а ведь смутьян хотел мне открыть какую-то страшную тайну жадров?..

– У нас нет тайн от повелителя! – с апломбом выговори жадр.

– Ну, нет, так нет… Однако мог бы и позволить ему договорить…

– Для меня главное – вождь голоден! – с пафосом выговорил жадр. – Зачем терять время на выслушивание пустой болтовни?

В мозгу вождя начала концентрироваться смутная мысль, он уже начал, было, ее высказывать, но тут в его брюхе мощно и властно заурчало, и он нетерпеливо махнул рукой.

Жадр сунул топор за пояс, кряхтя, склонился, взял смутьяна за ноги и поволок его из тронного зала.

Вождь слез с трона, поднял голову смутьяна, поставил ее себе на ладонь, и, вытянув руку вперед, долго смотрел в лицо, на котором навсегда застыло вопросительное выражение.

"Почему у них у всех остается на лицах вопросительное выражение? – подумал вождь. – Ведь многие претенденты, особенно иноплеменники, неделями и месяцами, а то и годами, как бывает в особо торжественных случаях, подготавливаются к столу вождя?"

Мыр медленно прошел в дальний угол, где на полках хранились головы съеденных соплеменников, поставил голову смутьяна в длинный ряд уже подсохших голов. Вздохнул с сожалением. Конечно, расточительство… Но, ничего не поделаешь – традиция. Голвы соплеменников полагается засушивать. Из голов иноплеменников, повар-жадр готовит прекрасный суп.

Вождь шумно сглотнул голодную слюну, нетерпеливо поглядел на дверь. За стеной хижины уже слышался гул голосов. Народ собрался на обед. По традиции, первым насытится вождь, то, что останется, слуги вынесут народу.

Наконец, четверо слуг внесли огромное блюдо с лежащим на нем, политым сладким баклажановым соусом, смутьяном. Вслед за блюдом вошел повар и встал в дверях, скрестив на огромном животе руки, вкусно цыкая зубом и облизываясь. Вождь придирчиво оглядел кушанье, но, как всегда, не понял, каким куском успел поживиться повар. Не мешкая, вождь отворотил ногу и вгрызся в сочную мякоть. Жадно жуя, махнул слугам свободной рукой, чтобы те скорее тащили блюдо на площадь. Нельзя слишком долго испытывать терпение подданных.

Только слуги унесли блюдо, в тронный зал, отшвырнув от двери повара, ворвался молодой, энергичный вождь союзного племени Пыр. Пыль, смешавшаяся с потом, толстой коркой покрывала все его тело. Только едва наметившийся кругленький вождистский животик, нежно розовел, обойденный потеками грязи.

По привычке, вертя перед собой кистью руки, будто в ней был томагавк, Пыр, захлебываясь, завопил:

– Повелитель! Дема идет на нас войной! Что делать?! Повелитель, мы пропали!

Продолжая невозмутимо жевать, Мыр разглядывал прихлебателя. "Молодой, да ранний", – ухмыльнулся про себя вождь. Соплеменники потихоньку с уважением шептались, что когда-то Пыр якшался со смутьянами. Но, вовремя сообразив, за кем сила, одновременно, всем скопом, съел своих сообщников. Утверждали даже, что он ни с кем не поделился. Ну, это уж явное преувеличение подвигов Пыра… "Ишь, втирается в доверие…" – снова подумал Мыр. – "Даже хвост отрастил, как какой-нибудь жадр. Виляет им, чтобы продемонстрировать преданность…"

Ни у кого из соплеменников Мыра хвостов не было видно. Хотя, он наверняка знал, что кое-кто из них отращивает хвосты на всякий случай, но до поры до времени прячет их. Понятно для чего, когда понадобится – повилять. Уже ждут, что скоро появится преемник… Вот жадрам хвосты нужны для практических целей: если жадр на что-либо садится, он так обхватывает хвостом сиденье, что его с места не сдвинешь. Или, когда жадр залезает на баклажановое дерево, он держится за сук хвостом, а обе руки его свободны, для того, чтобы срывать баклажаны.

Вождю надоели вопли и верчение рукой Пыра. Хорошо хоть хвост был зажат между ног, не мозолил глаза. Мыр свирепо рявкнул:

– Заткнись! – Пыр замер с открытым ртом. Хвост его развернулся, и нерешительно мотнулся пару раз из стороны в сторону. Уже спокойнее, Мыр продолжал: – Чего ты волнуешься? Вот и хорошо, что Дема пошла на нас войной. Во всякой войне есть убитые на поле боя – ох, и наедимся! Наберем пленников, откормим из них прекрасных претендентов… Уже созрел богатый урожай баклажанов. Чего ему пропадать? Не кормить же ими свой народ? Баклажаны годятся лишь для того, чтобы откармливать ими претендентов, да для соусов.

– Вождь, ты не дослушал, – униженно склонился Пыр. – В союзе с Демой идет на нас Быр!

Мыр чуть не подавился куском. Воспользовавшись замешательством повелителя, Пыр завопил:

– Это все жадры! Это их происки! Они везде, они всюду! Они селятся на наших землях! Они служат поварами у благородных вождей! Они везде! – Пыр выхватил из-за пояса томагавк, и, вертя им, завопил еще громче: – Бей жадров!! Спасай Мырзилию!!!

Блуждая безумным взглядом, распялив рот, он вопил это на разные лады, размахивая томагавком. Повар жадр стоял у двери и пренебрежительно усмехался. Мыр по своему опыту знал, что теперь унять Пыра словами совершенно невозможно – он попросту ничего не слышит. Схватив свою дубину, Мыр подставил ее под лезвие томагавка, со свистом рассекающее воздух. Томагавк глубоко вонзился в дубину, Мыр рванул ее на себя, и вырвал рукоять томагавка из руки Пыра. Но тот, ничего не заметив, продолжал вопить и вертеть рукой. Отшвырнув дубину с томагавком, Мыр отломил от ноги, которую не выпускал из левой руки, голень, и с размаху сунул ее в раззявленный рот Пыра. Тот с хрустом сомкнул челюсти, вместе с мясом откусив часть кости, и чавкая, принялся жевать. Глаза его подернулись задумчивой поволокой. Рука, завершая круг, подхватила падающую голень. Прожевав, Пыр, как бы очнувшись, проговорил рассеянно:

– Да, о чем-то я хотел сказать?.. – но тут же впился зубами в мясо, и напрочь забыл, что чего-то хотел сказать.

Задумчиво обгладывая кость, Мыр взвешивал все за и против войны с Демой и Быром. Как ни крути, а уверенности в победе у него не было. "Откупиться" – всплыла спасительная мысль. – "Отдать Деме всех смутьянов, и пусть она с ними делает, что хочет…" Но тут же Мыр сообразил, что Дема, прежде чем кого-то съесть, долго с ним беседует. Неведомо, что из всего этого получится…

Тем времене Пыр дохрустел косточками стопы смутьяна, и Мыр швырнул ему обглоданную берцовую кость. Почти мгновенно Пыр схрумкал и ее.

"Ну и зубы у него… – с уважением подумал Мыр. – Ладно, пусть придет в себя после паники…"

– Бей общий сбор… – хмуро проворчал Мыр.

Радостно просияв, – всеж-таки великая честь, – Пыр надсадно кряхтя, поднял обеими руками дубину вождя, и принялся бить ею в шкуру. Гул ударов понесся в разные стороны от хижины вождя.

Пребывая в мучительной нерешительности, Мыр принялся вооружаться. На голову он надел шлем, собранный из черепных костей вождей – его предшественников. На каждой костяной пластинке магическими письменами было записано знаменитое изречение того вождя, черепу которого принадлежала пластина. "Хороший, крепкий шлем…" – с удовольствием подумал Мыр. Он не только защищал от томагавков врагов, но и глушил их бранные крики в адрес Мыра. Сунув за пояс несколько томагавков и ножей, Мыр на левую руку надел щит, сплетенный из тонких, но крепких веток баклажанового дерева, для мягкости и вязкости, переплетенных жгутами из волос, съеденных претендентов.

Мыр вышел на площадь. Вслед за ним вышел повар, с ног до головы увешанный походной кухонной утварью. Мимоходом Мыр подумал: – "Хорошие повара – жадры; разворотливые, добросовестные…" Пыр, оставшийся в тронном зале, продолжал самозабвенно колотить в шкуру. Мыр оглядел площадь. Увешанные дубинами, томагавками и ножами, стройными рядами стояли воины. Прекрасную картину нарушали только несколько малолеток-недоростков, которые, пискляво урча, вылизывали остатки баклажанового соуса с блюда, стоящего посреди площади. В стороне стояла тесная кучка смутьянов. Они как всегда саботировали общую тревогу, с саркастическими смешками обмениваясь короткими фразами. Цепким взглядом ощупывая группу смутьянов, Мыр ощутил беспокойство. Зря, все же, он съел одного из них. От голода он забыл, что смутьяны частенько не подчиняются законам и традициям Мырзилии. Вот и теперь, кроме обязательных набедренных повязок из коры баклажанового дерева, на них надеты рубахи, сшитые из странной, толстой кожи. Мыр подумал тоскливо: – "Неужели за пустыней, куда частенько отлучаются смутьяны, водятся такие великаны, с такой толстой кожей… А ну как они явятся завоевывать Мырзилию?.. Неужели в их сказках есть доля правды?.." Но самое худшее было в том, что в рукавах своих рубах они прячут отравленные стрелы, много поколений назад осужденные и забытые благородными племенами Мырзилии. Что им традиции! Вытянут вперед руки – и десятки лучших воинов Мыра лягут мертвыми. Их потом даже съесть будет нельзя из-за яда. Одно утешало, что пока племя в состоянии войны, смутьяны ничего не предпримут. А потом все будут сыты, и смутьянам кое-чего перепадет…

Мыр не додумал свою мысль. Грохот тревоги оборвался, из хижины выскочил Пыр, вертя томагавком и вопя:

– Бей жадров! Спасай Мырзилию!..

Мыр схватил его, развернул в нужном направлении, и дал короткого пинка под зад. Вертя томагавком и вопя, Пыр понесся вдаль, за ним потянулись воины. Последним шествовал Мыр со своим поваром. Он успел заметить, как смутьяны, с жаром и размахиванием рук, о чем-то поспорив, рысцой побежали вслед за воинами.

"Ага, – злорадно подумал Мыр, – когда пахнет жареным, куда девается ваше фармазонство…"

Когда Мыр подошел к полю возможной битвы, там стояла тревожная тишина. Ее даже не нарушал Пыр, который, вертя томагавком, что-то быстро, захлебываясь, бессвязно говорил воинам.

Мыр опытным оком окинул поле. Войско Демы и Быра стояло стройными рядами. Сама Дема величественно возвышалась на холмике, красиво опершись на томагавк. Она была без шлема и без щита. Мыр хорошо знал, что они ей и не нужны. От ударов ее томагавка не спасают ни шлемы, ни щиты. Ей не нужно защищаться… У ног Демы юлил, бегал замысловатыми зигзагами Быр. Она изредка ленивым пинком усмиряла его, но он, присев на минутку на корточки, снова вскакивал, и вновь начинал юлить и метаться.

Скользя взглядом вдоль рядов, Мыр вдруг похолодел от ужаса: из-за рядов армии Демы вышла компания людей, в таких же рубашках, что и смутьяны Мыра, и направилась к одиноко стоящему среди пустыни старому, уже не плодоносящему, баклажановому дереву. В его тени Мыр разглядел рассевшихся и разлегшихся в свободных позах своих смутьянов. Смутьяны Демы, как ни в чем не бывало, подошли и расселись, и разлеглись среди них, как среди своих.

Мыр понял, что терять время дальше нельзя. Надо что-то делать. Но, что делать?! В голове было пусто и звонко. Для начала он решил унять Пыра. Потеряв всякую солидность, он рысцой побежал к Пыру. Подбегая, услышал обрывки его выкриков:

– Бей жадров! Спасай… Мы все готовы пойти на вертел ради великих идеалов Мырзилии… Долой смутьянов!.. Вперед, благородные мырзильцы!.. Бей жадров! Спасай Мырзилию!..

Мыр схватил Пыра за глотку, пошарил в кармане набедренной повязки, выудил оттуда давно обглоданную кость, сунул в рот Пыра. Тот с треском разгрыз ее, и заткнулся. Воины качнулись, готовые ринуться в бой от зажигательной речи Пыра, но остановленные предостерегающим жестом вождя – замерли. Мыр заметил, как Быр, сунувшись к уху Демы, что-то ей принялся нашептывать. Она, не скрывая скуки, выслушала его, и пожала плечами. Быр повертелся, поюлил, достал откуда-то баклажановую ветвь, и, размахивая ею, двинулся в сторону войска Мыра.

Мыр облегченно вздохнул; вот она, идет возможность не попасть на вертел. Он покосился на Пыра. Тот, подняв задумчивый взор к небу, мусолил огрызок кости. Вот и хорошо, ничего не подпортит пока.

Тем временем Быр приблизился, Мыр надменно выпрямился, спросил:

– Ну, и чего ты хочешь?

– Я ничего не хочу, – напуская на себя солидность, изрек Быр. – Я предлагаю. Почему мы должны воевать? Давайте заключим вечный мир!

– Но мы уже заключали вечный мир… – сварливо пробурчал Мыр.

– На сей раз – навсегда! – с апломбом выговорил Быр.

– Это трудная проблема… – задумчиво промолвил Мыр. – Надо подумать, всесторонне обсудить… Так, сразу, и не решишь…

– Я не говорю – сразу. Обсудим, решим… Для начала надо построить хижину для переговоров.

– Хорошо, я согласен… – нехотя проворчал Мыр, будто делая одолжение. Но ему больше ничего не оставалось. С изменой Быра, он стал совершенно бессилен перед Демой.

Воины обеих армий разошлись в стороны, стали бивуаками в пустыне. Единственным местом, где можно было быстро построить хижину для переговоров, оказалось старое баклажановое дерево. Слуги прихватили в поход циновки для хижин вождей, но как всегда забыли опорные шесты, и центральные столбы. На роль центрального столба как раз и годилось баклажановое дерево. Однако в его тени нахально расположились смутьяны. Слуги даже близко не решились к ним подойти, пришлось каждому из вождей выделить по отряду воинов. Только тогда, ворча и огрызаясь, смутьяны нехотя убрались из-под дерева. Но распоясались они до того, что из их толпы вылетело несколько отравленных стрел. Хорошо хоть, ни одна стрела не долетела до цели. Но всем вождям и их воинам стало не по себе. Смутьяны, похоже, сговорились, и теперь почувствовали свою силу.

Слуги начали строить хижину. Мыр и Пыр уселись на горячий песок. Воины сейчас же прикрыли их от палящего солнца своими щитами.

Мыр, задумчиво поглаживая живот, проговорил:

– Ну, заключим мир, а кого есть будем? – повернувшись к Пыру, вождь спросил: – Ты ведь якшался со смутьянами… Кого они едят? Это, конечно, неправда, что они ходят через пустыню и ловят там каких-то четвероногих тварей…

– Это правда, повелитель… – трагическим тоном проговорил Пыр.

И Мыр почему-то сразу поверил ему. Испуганно схватившись за живот, он, побелев лицом, прошептал:

– Тогда, мясо их ядовито?!

Он суетливо ощупывал руками живот, и ему уже начало казаться, что там нарастает какая-то тяжесть.

– Не бойся, повелитель, – грустно сказал Пыр, – их мясо не ядовито, я сам пробовал…

Мыр облегченно вздохнул, хмуро пробурчал:

– Чего ты только не пробовал…

– Да, повелитель. Я ел все, что шевелится, и пил все, что течет…

– Может, ты знаешь и великую тайну жадров? – с подозрением глядя на Пыра, спросил Мыр.

– Подумаешь – тайна… – презрительно оттопырил губу нахальный сопляк. – Я бы тебе открыл ее… Только, что я за это буду иметь?

От такой наглости Мыр потерял дар речи, но тут прибежал посыльный и доложил, что хижина готова.

Хижину строили слуги четырех вождей, и потому, видимо, она оказалась несколько странной. В нее вели четыре отдельных входа, и против каждого входа, на строго отмеренном расстоянии от него, стоял походный трон вождя. Так что, троны оказались расположенными друг к другу спинками.

Войдя первым, Мыр величественно воссел на свой трон и замер. Пыр никак не мог усесться, и все ерзал и ерзал. Больно выгнув шею, Мыр посмотрел на него, и тут понял, что Пыр тоже пытается принять величественную позу, но у него плохо получалось – слишком просторен был еще для него трон.

Вбежал Быр. Суетливо поюлив у трона Мыра, не обратившего на него никакого внимания, подбежал к Пыру, перекинулся с ним ничего не значащими фразами, подбежал к своему трону, сел на него и принял задумчивую позу. Последней вошла Дема. Поигрывая модным, изящной работы, томагавком, покачивая могучими бедрами, она прошла к своему трону.

Чуть не вывихивая шею, Мыр смотрел на ее бедра, плотоядно облизываясь. Но тут в его поле зрения попала рукоять томагавка Демы. Оказывается, она была сделана не из баклажанового дерева, а из гигантской берцовой кости. "Какому же великому человеку могла принадлежать эта кость?.. – трепеща от уважения, подумал Мыр. – Вот в чем секрет мощных ударов Демы…"

Дема непринужденно закинула ногу на ногу, развернувшись на троне так, что могла видеть Мыра, оглядела его томным взором, сказала:

– Что ж, вожди, вы пожелали заключить мир – я не против… – и скучающе зевнула. После чего затянула звучным голосом:

– вожди разом вскочили и грянули слаженным хором:

На столь представительном собрании по традиции требовалось изъясняться только высоким штилем, поэтому Мыр, как самый старший по званию после Демы, разумеется, поднялся и запел, игриво, как бы подшучивая над идеей всеобщего мира:

– чтобы не осталось недомолвок, Мыр добавил грубым языком, задумчиво почесывая свой могучий живот:

– Мы можем заключить мир лишь в том случае, если решим проблему питания. Кого мы будем есть?..

Быр встрепенулся на троне, крутанулся в одну сторону, в другую, проговорил грубо:

– Эка проблема… Кормятся ведь жадры, никого не убивая. Основная масса жадров делает нам ножи и томагавки. В виде платы они срезают у клиентов ломтики мяса с филейных частей. Они достигли в этом такого мастерства, что клиенты не испытывают никакого неудобства… – спохватившись, Быр вскочил с трона и запел дребезжащим голосом, немилосердно фальшивя:

– отдуваясь, он сел на трон, и принял задумчивый вид.

Видимо упоминание о жадрах вывело Пыра из задумчивого посасывания огрызка кости. Проглотив огрызок, он вскочил на сидение трона ногами, вырвал из-за пояса свой томагавк, завертел им над головой, и заверещал фальцетом:

– и добавил, на совсем уж непереносимой слухом ноте: – Бей жадров! Спасай Мырзилию!!!

Дема, благосклонно улыбаясь, лениво захлопала в ладоши.

Быр, пытаясь перекричать Пыра, заверещал:

При чем тут жадры?! Зачем их бить?!

Дема послала и ему благосклонную улыбку, и живее захлопала в ладоши.

– Бей жадров! Они везде! Они всюду! Они всем втираются в доверие! Бе-е-е-е-й!!! – орал Пыр.

Мыр понял, что это надолго. Соскочив с трона, он обшарил все карманы своей набедренной повязки, но не нашел ничего съедобного. Тогда он сдернул с головы шлем, выломал из него костяную пластинку с изречением древнего вождя, и ловко уклоняясь от свистящего лезвия томагавка, сунул ее в раззявленный рот Пыра. Тот замолчал.

Тяжело отдуваясь, Мыр вернулся на свой трон, ворча:

– Молодой, глупый… Не понимает… Если мы побьем жадров – кто будет делать нам томагавки? Кто будет готовить нам претендентов? Где нам еще найти таких поваров? Да и какой толк их убивать, если они ядовиты?..

– Они вполне съедобны, – вдруг совершенно спокойно сказал Пыр, вытащив изо рта кость, и внимательно ее оглядывая. – Они сами о себе распустили этот слух. Ведь жадры всегда служили поварами. Когда им приходилось готовить к столу соплеменника, они отравляли его мясо…

Мыр не успел заткнуть ему рот. Быстро глянув на Дему и Быра, понял, что это страшное известие не произвело на них никакого впечатления. Уже поняв, что чинное собрание превратилось в безобразное сборище безответственных смутьянов, ни на что не надеясь, упрямо повторил:

– Нельзя есть жадров. Некому тогда будет делать для нас томагавки, и готовить вкусные блюда…

– В конце концов, почему мы должны сразу решить, кого есть? – заюлил Быр. – Это решится само собой. Можно есть смутьянов. Можно, как жадры, есть понемножку друг друга. Да мало ли как? Для начала, надо заключить союз, а там видно будет…

– Правильно! – облегченно вздохнув, подхватил Мыр. – Поскольку наша благословенная земля называется Мырзилией, а меня звать ее именем, – ничего не поделаешь, традиция, – я считаю, что все должны подчиняться мне.

Дема впервые потеряла терпение. Упруго вскочив с трона, она вскричала:

– Во-первых, ты лжешь! Есть традиция твоего племени называть вождя Мыром, но наша земля называется не Мырзилией, а Мурзилией! А во-вторых, почему кто-то должен быть главным? У нас все равны… – Дема тут же взяла себя в руки, и попыталась гармонизировать собрание. Она вдохновенно запела:

– закончив, она величественно воссела на трон.

Но Мыр все равно оставил за собой последнее слово, пробурчал под нос:

– Какая разница; Мыр или Мур…

Дема подняла свой томагавк, терпеливо заговорила:

– Вот, видите, его рукоятка сделана из кости могучего вождя, когда-то приведшего наши племена к Великой Цели. Его звали Мурза. Вот здесь, на этой рукоятке, все записано магическими письменами. Когда-то племена жили в дикости, питались баклажанами, и летали в небе на каких-то крылатых тварях, подобно отравленным стрелам смутьянов. Но могучий вождь Мурза повел их к Великой Цели, и вот мы живем на нашей благословенной земле, прозванной Мурзилией.

Все долго молчали, подавленные величием древнего предания. Наконец Мыр все же решился взять инициативу в свои руки:

– Тогда я предлагаю самое лучшее решение: надо наш союз закрепить браком между мной и Демой.

– Это почему же, между тобой и Демой?! – выплюнув сухую кость, вдруг подал голос Пыр. Хвост его медленно вжался между ног, зубы оскалились. – Это как?.. Вы, значит, вступите в брачный союз и вдвоем съедите меня? Ищи дураков… – он угрожающе поднял томагавк, и, выписывая ногами замысловатые зигзаги по полу хижины, начал подбираться к Мыру.

Быр тоже нерешительно вытянул томагавк из-за пояса, и начал неприметно сдвигаться за спину Демы, примериваясь взглядом к ее шее.

– А вы меня спросили? – ласково пропела Дема, перехватывая томагавк за конец рукоятки, с явным намерением метнуть его в Мыра.

Мыр почувствовал себя весьма неуютно. Он знал, что Дема никогда еще не промахивалась.

– Подождите, подождите! – поспешно завопил он. – Вы не так меня поняли! Давайте все женимся на Деме!

– Как, все?! – Быр ошеломленно выронил томагавк. – А как закреплять союз? Все равно кто-то окажется первым…

– Ерунда, – проговорил Пыр, засовывая томагавк за пояс и возвращаясь на свой трон. – Можно и втроем одновременно закреплять союз.

Все некоторое время молчали, ошеломленно переглядываясь.

– Можно, конечно… – нерешительно протянул Мыр.

– Если можно, я – за, – проговорил Быр. – А как Дема?

Дема изящно повертела томагавком, оглядела всех, но не решила, в кого его можно метнуть.

– Чего ее спрашивать?! – грубо выкрикнул Пыр. – Если большинство – за!

– Я не понял, как, все же, осуществлять закрепление союза? – вежливо осведомился Быр.

– Чего тут не понять? – пожал плечами Мыр. – У женщины имеется только три отверстия, куда входит баданга… Пусть каждый выберет себе отверстие, быстренько закрепим союз, да надо поесть. Я проголодался. Да и все остальные, я думаю, тоже…

– Я со вчерашнего дня не ела, – ласково промурлыкала Дема. – Очень уж хотелось отведать твоего окорока, Мыр. Но, так уж и быть, подчиняюсь большинству…

Дема отшвырнула томагавк, сбросила с себя набедренную повязку, сорвала набедренную повязку с Быра, опрокинула его на циновку, как неоднократно делала в завоеванных поселениях, увидев смазливого юношу, и насадилась своим естественным детородным отверстием на его баданга. Пыр поспешно пристроился к ней сзади. Мыру ничего не оставалось, как засунуть ей свой баданга в рот.

Некоторое время слышались тонкое сопение Пыра, жалобные стоны Быра и сладострастное рычание Мыра. Но вдруг великую гармонию всеобщего мира разорвал дикий вопль боли и ужаса. Мыр буквально взвился в воздух. Вместо его могучего баданга трепыхался жалкий, кровоточащий обрубок. Дема жадно и торопливо что-то прожевывала.

– Она откусила мой баданга! – в ужасе завопил Мыр. – Какой я теперь вождь?!.

Он кинулся к своей дубине, схватил ее и замахнулся на Дему. Но Пыр успел дотянуться до щита Быра и отразить удар. Вывернувшийся из-под Демы Быр, схватил свой томагавк и напал на Мыра сбоку. Пока Мыр отмахивался дубиной от Пыра и Быра, Дема на четвереньках добралась до своего томагавка, подхватил его и приготовилась к бою.

Быра вдруг осенила одна мысль. Он отскочил в сторону и заорал:

– Она сожрала его баданга и не поделилась с нами!

– Как?! – Пыр тоже отскочил в сторону, подальше от грозно шелестящей в воздухе дубины. – Она все слопала?! Бей ее!!

Засверкали томагавки, засвистела дубина Мыра. Отмахиваясь томагавком, Дема отступила на середину хижины и прижалась спиной к стволу баклажанового дерева. Туго бы ей пришлось, но тут в хижину вошел повар Мыра. Окинув всю компанию пренебрежительным взглядом, проговорил:

– Смутьяны взбаламутили народ. Все ушли вслед за ними…

– Куда?! – ошеломленно спросил Мыр, в замешательстве опуская дубину.

– Куда-то через пустыню, на берега великой реки. Они сказали, что там много четвероногих тварей, которых можно есть, и растут всякие плоды, не похожие на баклажаны, но их тоже можно есть. А здесь теперь все равно нечего есть, поскольку теперь вечный мир… Я ухожу, вождь, прощай…

– А ты куда? – завопил Мыр. – Как я без тебя?! Кто мне будет готовить вкусные блюда?!

Жадр равнодушно пожал плечами, спросил:

– А зачем мне нужен повелитель без подданных и баданга?.. – и ушел, позванивая походной утварью.

– Бей жадров, спасай Мурзилию?! – завопил Пыр по привычке.

– Поздно… – в отчаянии простонал Мыр, швыряя наземь дубину. – Проклятые смутьяны! Дураки мы, дураки! Вот кого надо было есть!..

– Я, пожалуй, тоже пойду, – нежным голосом пропела Дема. – Счастливо оставаться…

Покачивая могучими бедрами, помахивая томагавком, она проплыла к выходу, солнце в проеме двери облило ее прекрасное тело золотым сиянием, и все исчезло, будто видение прекрасного, случайно посетившего грубый мир.

Мыр еще смотрел в опустевший проем двери тоскливым взглядом, когда послышался хряский удар. Он резко повернулся. Над обезглавленным Быром стоял довольный Пыр. Облизав томагавк, он проговорил:

– Повелитель, давай подкрепимся, и тоже двинемся в путь. Все ушли, а нам тут что, с голоду пропадать? Или начинать жрать баклажаны, как какие-нибудь претенденты? Профессиональные повелители везде нужны, даже и без баданга… Эт даже лучше… – докончил философски после паузы.

Обгладывая плохо прожаренный окорок, Мыр, всхлипывая, невнятно причитал:

– Да как же я теперь без баданга?..