1. ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ НА ЛАТЫНИ ФИЛИППОМ РУБЕНСОМ СВОЕМУ БРАТУ ПИТЕРУ ПАУЭЛУ ПО СЛУЧАЮ ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ ИЗ ИСПАНИИ
Питеру Пауэлу, плывущему на корабле
Не так дрожала от ужаса мать фессалийца Ахилла, когда ее сын, разоблаченный хитроумным Улиссом, вступил в жестокую схватку, защищая Менелая, и поспешно двинулся к укрепленным стенам Илиона; меньше трепетала славная своим целомудрием греческая жена Пенелопа, помня об опасностях, что подстерегали ее супруга в беснующихся волнах у мыса Малея, возле скалистых берегов Кифера, в бурном Ионийском море; и тот, что дал свое имя Эгейскому морю, меньше пекся о судьбе дорогого его сердцу Тесея, покинувшего отеческий брег Пирея, дабы принести искупительную жертву душе Андрогея, — чем тревожусь сегодня я, ибо сердце мое гложет страх за тебя, о брат мой, любимый мною более дневного света, за тебя, уносимого в сей миг в легкой скорлупке в просторы Тосканского моря и, увы! обреченного на милость непостоянной стихии! Ревут могучие ветры, неистовствуют волны, послушные пагубной воле злокозненных звезд. О! Да ниспошлет небо вечную муку тому, кто первым вздумал соорудить челн и посмел своим парусом спорить с необъятностью Океана! Ибо с той поры мы сделались игрушкой ветра и волн и пред нами разверзлась пучина внезапной гибели.
Вождь локриан Аякс, тот, что вместе с непобедимым сыном Теламона не раз давал достойный отпор Гектору и фригийским фалангам, доблестный Аякс сгинул в бездне вод и стал добычею береговых птиц. А ты, царь Итаки, разве спасли тебя в Ионическом море твоя хитрость и твой изворотливый ум, превосходившие мудрость любого из смертных? Увы! Все твои уловки, вся твоя проницательность не принесли тебе никакой пользы. Так же и ты, брат мой! Не помогут тебе ни глубочайшие познания в литературе, ни резвость деятельного и живого ума, ни сноровка твоей мудрой руки, умеющей творить восхитительные пейзажи и портреты, достойные кисти Апеллеса.
О вы, боги и богини, населяющие сияющий храм небес, земли и морей! О вы, боги, царствующие над Тирренским морем! Ниспошлите же ему, ибо вам это под силу, свою спасительную поддержку, защитите его корабль от коварства звезд, волнующих водную гладь и будящих ярость валов. Пусть жестокий язычник, осквернивший свои руки, пусть святотатец трепещет гнева могучего Эола; пусть первый дрожит, глядя в черную бездну Океана, пусть второй, бледнея от страха, озирает громады волн, что рушатся на него с небес. Пусть лишь тебя не коснется ни убийственная сила стихий, послушная мановению Астрея, ни буйная злоба бури, насылаемой Орионом; пусть не придется тебе, скованному смертным ужасом, искать, трепеща, спасительных Тиндарид, и понимать, что усилия твои тщетны. Пусть же попутный ветер, сладостный зефир, несет тебя по радостной глади едва колеблемых волн, пусть славный твой челн пристанет к берегу, и ты вознесешь благодарственную молитву морским богам. Но когда же быстротечные часы сложатся в дни, когда же сияющий делосский бог примчится к нам на своем белокрылом коне? Когда же смогу я броситься навстречу брату, когда наши руки сплетутся наконец в братских объятьях? О, это исполнится, когда свирепые воды Тахе принесут под мой кров богатый дар восточных морей.
Но пока, увы! ничто не мило мне, несчастному. Все хвори мира разом терзают меня и будут терзать, доколе не увижу я вновь драгоценного моего брата. Самые мои занятия, источник духовных наслаждений, еще недавно столь дорогие моему сердцу, — даже они опротивели мне. Верь мне: даже сияние солнечного диска померкло в моих глазах; и бледная двурогая сестра его сделалась тусклой; и не светят мне звезды, усыпавшие ночной небосклон; и даже вкус сладчайшего меда сделался для меня горше самой ядовитой желчи!
2. ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ П. П. РУБЕНСА «ПАЛАЦЦО ГЕНУИ»
На наших глазах повсеместно понемногу устаревает и исчезает архитектурный стиль, именуемый варварским, или готическим; на наших глазах люди, наделенные тонким вкусом (bellissimi ingegni), начинают понемногу, к чести и украшению своей родины, вводить архитектуру, отличающуюся истинной симметрией, почитающую установленные древними — греками и римлянами — каноны. Великолепный пример тому мы видим в церквах, которые досточтимое Братство Иисуса воздвигло недавно в городах Брюсселе и Антверпене.
Улучшение стиля храмов, бесспорно, правомерно и послужит вящему возвеличению Божественной службы. Вместе с тем непозволительно забывать и о постройках частного характера, ибо именно они в совокупности своей и определяют облик городов.
К тому же удобство внутреннего расположения помещений в здании почти всегда прямо связано с красотой и регулярностью его внешних форм.
Надеюсь, я совершаю доброе дело на благо всех провинций, публикуя рисунки нескольких дворцов великолепного города Генуи; рисунки эти я выполнил во время своего путешествия по Италии. Поскольку республика эта населена благородным сословием, то дома там отличаются удобством и красотой, хотя они более приспособлены для того, чтобы служить кровом семьям, порою весьма многолюдным, простых дворян, нежели для того, чтобы принять под свои своды какой-либо двор владетельного князя, как, например, флорентийский палаццо Питти, римский палаццо Фарнезе, канцелярия в Капрароле и множество других, имеющихся не только в Италии, но также и во Франции, например, знаменитый дворец, выстроенный для королевы-матери в парижском предместье Сен-Жермен. Все эти дворцы своей величиной, своим расположением, а также своею стоимостью превосходят возможности обыкновенного дворянина. Моя же цель заключается в том, чтобы послужить общему благу, и мне хотелось принести пользу скорее многим, чем избранным.
Теперь следует пояснить, как я понимаю различие между этими двумя видами зданий. Королевским дворцом я называю такое сооружение, которое образует большое внутреннее пространство и вокруг которого имеются другие постройки. Площадь такого дворца должна быть достаточной, чтобы здесь мог разместиться королевский двор. С другой стороны, дворцом или особняком частного характера я называю здание кубической формы, независимо от его размеров или роскоши убранства. В середине здания размещается салон, либо оно разделяется на ряд смежных помещений, которые получают освещение не со стороны центральной части здания, а с боковой его стороны. Таковы в большинстве своем палаццо Генуи. Правда, в числе дворцов, план которых я привожу, встречается несколько таких, в которых имеется небольшой внутренний дворик. Особенно это касается палаццо, расположенных за чертой города. Однако эти внутренние дворики совсем не похожи на те, что я описал выше.
В этом скромном труде я намерен остановиться на нескольких палаццо города Генуи и представить план, фасад и боковой вид каждого с указанием их точных размеров. Эта работа, проделанная мною в Генуе, потребовала немалых трудов и некоторых расходов, поскольку для выполнения определенной ее части мне посчастливилось воспользоваться услугами другого человека. Цифры с указанием точных размеров проставлены почти на каждом фрагменте планов, и если кое-где они отсутствуют, это означает, что раздобыть их не представилось возможным. Если кое-где указанные размеры не отличаются абсолютной точностью, то мы просим проявить снисхождение к рисовальщику и граверу, вынужденным работать в мелком масштабе, и рекомендуем пользоваться этими данными с известной осторожностью. Еще одно предупреждение касается того, что точки горизонта расположены здесь не в привычном порядке, в направлении с востока на запад, а наоборот, но в этом недостатке виновата только техника гравюры. Впрочем, это несущественно. Имен владельцев этих зданий я также не указываю, ибо, как и все в этом мире, Permutat dominos, et transit in altera jura.
Действительно, некоторые из этих дворцов уже не принадлежат более первым владельцам. Впрочем, я готов подтвердить, что с самого начала не отмечал на своих рисунках принадлежности здания тому или иному хозяину, за исключением двух случаев, которые, как мне кажется, относятся к числу наиболее известных. Речь идет о Страда Нуова. Помимо прочего, я полагаюсь на гравюры. Если же кому-либо покажется, что их слишком мало, — что ж, тем выше их ценность, ведь это первый опыт подобной публикации.
Всякое начало трудно. Возможно, моя попытка подтолкнет других сделать больше и лучше.
3. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ПЛАН РАБОТ ПО ГАЛЕРЕЕ МЕДИЧИ
О том, что перед нами лишь предварительный набросок плана, говорит тот факт, что здесь указано всего 19 полотен, тогда как в действительности в галерею вошло 24 картины.
Картина первая. Располагается над центральной частью камина
Королева будет представлена в виде победительницы, с легким железным шлемом на голове и со скипетром в руках. Ногами она опирается на гербы, шлемы, латы, груду оружия, барабаны; над ее головой — два амура с крыльями, как у бабочек (символ бессмертия), которые держат над головой королевы лавровый венок, что означает: слава королевы бессмертна. В небе два провозвестника держат листы со списком добродетелей королевы и перечнем ее славных государственных дел. Под ногами надпись HIC EST ILLA, означающая, что перед нами — величайшая государыня земли, образец редчайшей добродетели, подобной которой не было и не будет вовеки веков.
2. Боковое полотно над камином
По правую руку.
Великий герцог Франциск, отец Ее Величества, в парадном костюме Великого герцога Тосканского.
3. Второе боковое полотно над камином
По левую руку.
Портрет Великой герцогини Иоанны, эрцгерцогини Австрийской, урожденной королевы-матери (зачеркнуто) Венгерской и Богемской, матери Ее Величества.
4. Картина, открывающая историю Королевы
Три парки прядут нить счастливых предсказаний, весть о которых достигает Флоренции и всей Тосканы. Эта весть — рождение принцессы Марии.
5. Рождение Королевы
Изображена богиня Лусина, которая с факелом в руках спускается с небес, чтобы показать всей Флоренции новорожденную деву, озаренную светом — знак того, что это дитя станет величайшей государыней мира. Деву крепко держит на руках Флоренция, изображенная в виде кормилицы. Под ней — Часы в виде ангела с крыльями, как у бабочки, в знак радости разбрасывающего цветы. Рядом с Часами — Гений, у которого в руках Рог изобилия, из которого высыпаются скипетр, корона и рука правосудия, символ того, что новорожденная станет величайшей королевой мира. На самом верху изображен Стрелец — знак, под которым она родилась. В самом низу — Река Арно, представленная в виде мужской фигуры, окруженной толпой детей, — символ плодородия этих земель.
6. Воспитание Королевы
Королеву обучают Минерва и три грации. С небес спускается Меркурий со своим кадуцеем в руках — он научит Королеву красноречию. Возле Королевы сидит Орфей со своей лирой, рядом с ним — скульптурный бюст, палитра, кисти и краски. Это означает, что королева любит музыку, живопись и скульптуру.
7. Король мечтает о браке с принцессой Марией
Юпитер и Юнона вняли мольбам Франции и решили избрать жену для короля Генриха Великого. Они посылают Гименея с Купидоном отнести королю портрет королевы, который он с обожанием созерцает. Стоящий рядом Купидон своим пальчиком указывает ему на прекрасные черты, запечатленные на портрете. Внизу картины изображены два амура. Один из них уносит прочь шлем с головы короля, другой — его щит. Это означает, что женитьба короля ознаменуется продолжительным миром во Франции.
8. Помолвка королевы
Королева в белых одеждах, Великий герцог Фердинанд и Великая герцогиня Христина принимают из рук Великого Герцога кольцо, посланное королем; Великий герцог от имени короля сочетается браком с королевой; таинство брака в церкви Санта Мария делла Фьоре совершает папский легат. Здесь же присутствует богиня Юнона. В небесах сияет радуга.
9. Прибытие королевы в Марсель
В сопровождении Великой герцогини и своей сестры герцогини Леоноры на прекрасном позолоченном корабле королева прибывает в марсельский порт. Королеву встречают Франция и Марсель (в виде античной фигуры, символизирующей провинцию). Подталкивают корабль Нептун и Нереиды. Рядом с ними опекающая ее Фортуна и славный великими делами Протей. В небесах парят Зефир и Слава с трубой в руках. Она спешит возвестить королю счастливую весть о прибытии королевы.
10. Прибытие королевы в Лион
Король Генрих Великий в виде Юпитера и королева в виде Юноны обнимаются. Между ними стоит Гименей, пять маленьких амуров держат в руках факелы. Над их головами сияет радуга и звезда Гесперус. Под ними изображена великолепная карета, в которой сидит женщина, символизирующая город Лион. В руках у нее герб города. Тянут карету два льва. Так Лион встречает короля и королеву.
11. Рождение дофина
Королева сидит, утомленная рождением ребенка, но счастливая. Она смотрит на дофина, которого держит на руках Гений спасения. Рядом стоит Фемида, которая берет ребенка под свое покровительство. За спиной королевы, с одного бока — мать богов Кибела, с другого — Плодородие с рогом изобилия в руках. Внутри рога видны пять маленьких детей, представляющие королевскую семью. Гений держит постельное покрывало, а в небе видно восходящее Солнце, которое нагоняет звезду Люцифера.
12. Король готовится к войне с Германией
Король в доспехах вручает королеве дофина, своих детей и Францию. Он передает ей всю власть, чтобы в его отсутствие она правила королевством. Рядом с королевой стоят Осмотрительность и Щедрость. За спиной короля видны вооруженные воины, готовые последовать за своим владыкой.
13. Коронация королевы
Церковь Сен-Дени с украшенным серебром и драгоценностями алтарем, готовым к мессе. Рядом с алтарем — небольшая комнатка, обитая лиловым бархатом с вышитыми на нем золотыми лилиями; в ней сидит король, наблюдающий за церемонией. С другой стороны — низкий помост, на котором стоят посланники; в вышине — хоры, на которых стоят музыканты. Они будут играть и петь во все продолжение мессы. Вокруг церкви — другие помосты для дам и благородных сеньоров, пришедших смотреть на торжество. Перед главным алтарем — невысокий, в три фута, помост, до полу покрытый бархатной накидкой с вышитыми на ней золотыми лилиями. В его центре лежит небольшой бархатный коврик с таким же вышитым рисунком, на который королева становится на колени, бывая в церкви. На королеве горностаевая накидка, украшенная крупными бриллиантами и королевская мантия лилового бархата с золотыми лилиями, также отороченная горностаем. В волосах королевы огромные бриллианты и жемчуга, которым нет цены. Как только королева прибывает в церковь и становится на колени пред главным алтарем, кардинал де Жуайез в священном облачении начинает церемонию. Ему помогают кардиналы Гонди и Сурди, архиепископы и епископы. Саму церемонию освящения представлять не нужно, следует только показать, как кардинал де Жуайез водружает корону на голову королевы; по бокам от королевы стоят — по правую руку Господин дофин и Госпожа ее сестра, по левую — герцог Орлеанский и королева Маргарита. За спиной королевы три принцессы королевской крови поддерживают шлейф Ее Величества. Это Госпожа принцесса, мать Госпожи принцессы де Конти, госпожа де Монпансье. Господин де Вандом держит скипетр, господин кавалер де Вандом — державу, принц де Конти держит в руках корону. На скамьях, покрытых золотыми покрывалами, сидят королева Маргарита, вдовствующая госпожа де Гиз, мадемуазель де Вандом, госпожа де Вандом, мадемуазель дю Мен и принцессы королевской крови, одетые в златотканые платья и накидки из горностая, украшенные драгоценными камнями, и в герцогские мантии пурпурного бархата, подбитые горностаем.
Другие принцессы, не королевской крови, а также герцогини одеты в платья, вытканные серебром, и герцогские мантии пурпурного бархата с золотом.
Другие принцессы и герцогини одеты в черные бархатные платья и горностаевые накидки без драгоценностей и более короткие пурпурные бархатные мантии. Прически, как у остальных. В небесах изображены Слава и Честь, водружающие корону на голову королевы.
14. Король возносится к небесам. Регентство королевы
Боги, собравшиеся на небесный совет, решили, что Генрих Великий более достоин занять свое место среди богов, нежели среди смертных. Они посылают Юпитера и Сатурна на землю, дабы они вознесли Генриха к небесам; две богини Победы оплакивают королевство и весь мир, который постигла столь тяжкая утрата в лице величайшего из королей и отважнейшего из воинов. Одна из богинь Победы потрясает военным трофеем во славу короля; с другой стороны изображена облаченная в траурные одежды опечаленная королева, поддерживаемая с двух сторон Минервой и Осмотрительностью; бог Провидения вручает ей бразды правления. Перед королевой — коленопреклоненная Франция, протягивающая ей земной шар, усеянный лилиями, — знак ее правления, Францию окружают народы, умоляющие королеву взять в свои руки управление государством.
15. Боги держат совет, как устроить союз Франции с Испанией
Юпитер и Юнона возжелали установить в Европе мир, соединив в союз Францию и Испанию. Юнона, богиня брака, соединяет золотым обручем две пары белых голубков; двух голубков держит Купидон. Они опускаются на разделенный на две части земной шар, каждую из которых украшают гербы Франции и Испании. С помощью Мира и Согласия Аполлон с Минервой изгоняют Раздор, Ужас и Страх, которые хотели бы помешать союзу. На помощь Ужасу спешит Марс, но его удерживает Венера.
16. Взятие Жюийе
Город Жюийе, весь окруженный пушками, застроенный оборонительными сооружениями. На переднем плане картины — изображение прекрасного белого коня, который встал на дыбы и рвется вперед; на нем золотая сбруя, на голове — султан. На коне восседает королева в царственно великолепных одеяниях; на голове у нее шлем, ее волосы развеваются по ветру; в руке она держит жезл. Победа держит над ее головой корону, а Слава громко трубит в свою трубу. Рядом с конем стоит Щедрость, одной рукой опираясь на льва, а в другой держа драгоценные кольца, которые она собирается раздавать. Внизу полотна изображена конная армия, которую ведет маршал де Шастр, во исполнение обещания короля отдающий Жюийе в руки протестантов.
17. Обмен супругами между Францией и Испанией
Франция представлена в виде прекрасной женщины, одетой в голубое платье с лилиями. Она тянет за руку королеву и вручает ее Мавру, олицетворяющему Испанию. В небесах танцуют амуры, которых ведет за собой счастливый Золотой век с рогом изобилия в руках. Из него сыплются цветы и плоды. Над амурами льется золотой дождь. В небе сияет радуга.
18. Совершеннолетие короля.
Королева вручает бразды правления королю.
В порт заходит корабль, ведомый Силой, Осмотрительностью и Правосудием. На корабле — Франция. Король принимает из рук королевы-матери бразды правления. Умеренность опускает на лицо покрывало. В небесах трубит Слава, возвещая о добрых делах королевы.
19. Отъезд королевы в Блуа
Королева бежит, изгоняемая Клеветой. Над головой королевы изображена Ложь с надутыми щеками, извергающая пламя. За королевой с тявканьем бежит собачка. Ведет королеву Невинность. Принцессы оплакивают ее отъезд. Королеву ожидает карета.
4. ПИСЬМО КАНЦЛЕРУ БРАБАНТА ПЕТЕРУ ПЕКИУСУ от 30 сентября 1623 года
Первый дипломатический документ, составленный П. П. Рубенсом
Ваша светлость!
Нашего Католика я нашел в большой печали в связи с болезнью отца, которая, ежели верить лекарям, неизлечима; его самого ежедневно треплет почти беспрестанная лихорадка; так что либо та либо другая из причин, если не обе сразу, возможно, задержат его более необходимого. Правда, он в этом случае предлагает вызвать в Лило своего дядюшку, дабы ex propinquo отчитаться перед ним о результатах переговоров, но я по мере своих сил постараюсь воспрепятствовать осуществлению этого плана хотя бы на несколько дней. Когда я вручил ему ответ, лихорадка его усилилась едва ли вдвое, хотя перед тем я не пожалел времени, чтобы его подготовить. Он отдает должное блестящему искусству, осторожности и изяществу слога этого документа, которые и в самом деле кажутся непревзойденными. Наконец Католик вспомнил о своих обязанностях и показал мне статью, которая мне совершенно не понравилась. В этой статье говорится, что он не должен ни принимать от нас, ни делать нам никаких предложений, которые могли бы быть истолкованы двояко либо напоминали бы предыдущее предложение, а должен лишь либо подтвердить согласие на перемирие, либо не говорить ничего. Я отвечал ему на это, что подобные угрозы хороши, чтобы пугать маленьких детей, я же не считаю его настолько простодушным, чтобы поверить в его искренность, и что, поскольку это тайное соглашение не затрагивает интересов ни одной из сторон, каждая из них может между делом поступать так, как ей нравится. На это он возразил мне теми же словами, какие я уже высказывал Вашему Светлейшеству, а именно, что мы воспользовались письменными распоряжениями принца ему же в ущерб и переправили их во Францию, дабы посеять недоверие к нему со стороны короля и выставить его в сомнительном свете в штатах. Я сказал ему, что, если бы принц пожелал разъяснить эти обстоятельства Ее Светлейшему Высочеству, то эти разъяснения были бы восприняты с большим неудовольствием, что развеяло бы последние сомнения в злом умысле; что все эти воображаемые козни и уловки способны лишь погубить переговоры. Он, однако, продолжал настаивать, говоря, что это истинная правда и что принц мог бы предъявить даже копии этих документов, полученных им из Франции, и что он уже показывал их некоторым господам. В конце концов он согласился своей рукой переписать наш ответ, чтобы при первой возможности ознакомить с ним принца; он собирался сделать это немедленно, если бы я не убедил его выждать, пока не улягутся страсти и пока сам он не оправится от своей лихорадки. Я передал ему наш ответ, пообещал, что вскоре снова нанесу ему визит и настоял, чтобы для его и моего спокойствия копия была сделана в моем присутствии. На это он согласился, таким образом, мы выиграем немного времени.
Сердечно полагаюсь на милость Вашего Светлейшества и целую ваши руки.
Вашей Светлейшей Милости
покорнейший слуга.
(Подпись Рубенса).
Антверпен, 30 сентября 1623 г.
Я позволяю здесь себе большую, чем принято, откровенность, поскольку вполне доверяю курьеру, который пообещал мне передать сие послание непосредственно в руки Вашей Светлейшей Милости. Точно так же я поступлю, когда вскоре буду иметь возможность переслать оригинал ответа.
Помимо прочего, Католик сказал мне, что секретаря принца, через которого осуществляются переговоры, зовут Юниус; что человек это совершенно продажный и готов брать обеими руками, но что дядюшка его не слишком расположен привлекать его на свою сторону, потому что он считает дурным действовать подобным способом. Тем не менее мне показалось, что Вашей Светлейшей Милости следует об этом знать.
Мне также представляется весьма опасным, если в будущем Католик решит лично появиться в Брюсселе, поскольку это может вызвать подозрительность со стороны кардинала Лa Куэвы. Гораздо лучше поэтому, если только переговоры на сей раз не сорвутся, чтобы он по возвращении оставался в Антверпене, я же позабочусь о том, чтобы переслать его ответ, или доставлю его лично. Только не следует допускать, чтобы предложение это исходило от меня, потому что это может насторожить его и настроить против меня. Он может подумать, что я хочу отстранить его от участия в этом деле и взять его полностью на себя. Вот почему было бы весьма желательно, если Ваша Светлейшая Милость сочтет это разумным, предъявить ему некоторое распоряжение или указание Вашей Светлейшей Милости на этот счет.
Здесь только и разговоров, что о возвращении принца Уэльского в Англию; но, поскольку новость эта пришла из Зеландии, ей не придают слишком большой веры.
5. ПИСЬМО К ИНФАНТЕ от 15 марта 1625 г.
Второй дипломатический документ, составленный П. П. Рубенсом
Светлейшая Госпожа!
С тех пор, как с последней почтой я отписал Монфору, я получил еще одно чрезвычайно любопытное сообщение, касающееся приезда ко двору господина герцога Нейбургского, который имеет поручение и полномочия, данные ему королем, на переговоры о заключении перемирия с голландцами. Это показалось мне весьма странным, хотя мне прекрасно известны высокие качества, способности и искусное мастерство господина герцога; известно нам также и то, что это решение Его Величества основано на весьма слабых основаниях, главным образом внушенных секретарем де Би, который полагает таким образом решить дело через фаворита короля по имени Туара, выйдя на него с помощью некоего Фукье. Поскольку еще до отъезда из Брюсселя я кое-что слышал об этом предмете, то приложил некоторые усилия и подробнее разузнал о том, что из себя представляют эти люди. Понимая, что никакого секрета тут нет и рассчитывая на осторожность господина Мелевельта, я рассказал ему обо всем, надеясь выслушать его мнение по данному предмету: Ваше Высочество сможет ознакомиться с суждением этого господина из его собственного письма, которое я прилагаю здесь же, хотя оно и не столь категорично, как мое, потому что он не располагает такими сведениями, какими располагаю я, имея дело со многими посредниками, в частности, с Католиком. И хотя мне прекрасно известна осведомленность Вашего Высочества обо всем, что происходит, и хотя я понимаю, что у Вашего Высочества имеются причины, нам вовсе неведомые, с одобрением отнестись к поведению де Би, я все же надеюсь, что Ваше Высочество не сочтет злонамеренной настойчивость, с какой я желаю высказать и свое мнение, не скрывая, как обычно, ничего. Я делаю это тем более решительно, что, по мнению господина Мелевельта, данный предмет имеет чрезвычайную важность. Именно поэтому он счел необходимым отправить свое послание Вашему Высочеству, дабы мы знали, как следует отнестись к приезду господина герцога, который ожидается в ближайшее время.
Нам представляется, что это дело следует рассматривать и в связи с его содержанием, и в связи с персоной его вдохновителя, вышеназванного Фукье. Что он делает при дворе, никому не известно, но это человек самой дурной репутации, привыкший брать деньги в обмен на самые необоснованные обещания, к ущербу третьих лиц. Именно он в прошлом году привез де Би в Париж и постарался вбить ему в голову, что для успеха перемирия необходимо склонить на свою сторону, не останавливаясь даже перед прямым подкупом, фаворита короля, господина по имени Туара, у которого, как он заявлял, он сам в большом фаворе. Именно это и предложила партия де Би господину герцогу Нейбургскому, который в силу своей доброты и доверчивости (свойство всякого благонамеренного человека) поверил ему во всем и поставил о том в известность короля и его министров. Если я не ошибаюсь, была оговорена и сумма сделки, от которой основному получателю досталось бы совсем немного, ибо, даже если б удалось это осуществить, большая часть денег осела бы в карманах посредников. Мы никак не можем с этим согласиться, учитывая, какие настроения царят при этом дворе. Мы глубоко убеждены, что это было бы самое постыдное для Его Величества и самое противное нашим целям решение, потому что, во-первых, герцог, прибывший из Испании, неминуемо вызовет к себе подозрения; ему никто не поверит, даже если допустить, что он действует исходя из интересов своих штатов, терпящих бедствия из-за войны; у всех сложится мнение, что Испания через герцога и (что еще хуже) через французов делает попытку примирения с мятежниками. Это последнее соображение способно повредить Его Величеству, потому что именно Его Величеству придется сделать первый шаг, на наш взгляд, бесполезный и напрасный, ведь французы считают делом государственной важности не дать затухнуть войне во Фландрии, вынуждая короля Испанского нести постоянные расходы и пребывать в вечном беспокойстве, как они это уже не раз доказывали, поддерживая голландцев и деньгами, и живой силой с начала царствования Генриха IV до наших дней. Ваше Высочество соблаговолит припомнить, что, согласно сведениям, полученным от Католика, принц Оранский неоднократно подчеркивал, что, ежели о переговорах станет известно королям Франции и Англии, они будут немедленно остановлены; он также жаловался (заблуждаясь, я полагаю), что все его послания якобы пересылались нами во Францию, с тем чтобы навредить союзу штатов и испортить их отношения с этой державой. Поэтому, если предложение будет исходить от герцога Нейбургского, это откроет все наши секреты и станет предупредительным сигналом для наших врагов — французов, которые не преминут им воспользоваться, чтобы с уверенной силой воспрепятствовать нашим планам, окончательно отвратить от нас принца Оранского и положить конец любым переговорам, хотя, как известно Вашему Высочеству, они в настоящий момент продвинулись как никогда. Я не вижу, каким образом французам удалось бы устранить то единственное препятствие, которое мешает осуществлению этого предприятия, учитывая упорство, с каким они поддерживают противную сторону, как если бы провал дела затрагивал их личные интересы. Мне представляется нелепой их уверенность в том, что мы снимем осаду с Бреды, что принц оставит нам этот плацдарм по их требованию, как бы этого ни хотелось французам, или что они могут быстрее и лучше нас сыскать подходящий способ прекращения военных действий. В остальном же, как известно Вашему Высочеству, у нас нет никакой нужды ни в их содействии, ни во вмешательстве господина герцога, ни в подкупе французов, потому что мы можем получить все, что нам нужно, и без этих расходов.
Что касается Туара, то спешу заверить Ваше Высочество, что я считаю истинным безумием возлагать на него подобные надежды, потому что он не располагает властью решать эти вопросы и вообще не вмешивается в государственные дела. Он пользуется репутацией человека благородного, мудрого и скромного, а его власть распространяется лишь на командование фортом Сен-Луи, что близ Ла-Рошели. Ко двору он прибыл по настоянию Субиза с тем, чтобы договориться о снабжении этой крепости, и, судя по всему, уже через несколько дней должен уехать назад. Следует также знать, что все управление этим королевством находится сейчас в руках королевы-матери и кардинала Ришелье, которые будут чинить всяческие препоны Туара и воспротивятся любому начинанию, если оно будет исходить от него. Что же касается особой милости, которой якобы дарит его король, то эта милость не идет ни в какое сравнение с вниманием Его Величества к новому фавориту, человеку по имени Баррада. Предпочтение, которое оказывает ему король, поражает весь двор и вызывает ревность даже у кардинала, готового на любые козни, лишь бы заставить последнего чувствовать себя его должником.
Принимая во внимание все эти соображения, молю Ваше Высочество, прежде не раз дарившее меня честью совместного обсуждения этого предмета, соблаговолить выслушать мое откровенное мнение. Я считаю герцога Нейбургского человеком несомненно подходящим для ведения этих переговоров, но только не при этом дворе, где самая мысль о перемирии внушает всем ненависть; впрочем, к великому моему неудовольствию, я с самых разных сторон получаю подтверждение, что в таком случае надежд на успешный исход переговоров нет никаких. Также, хорошо зная, как привык действовать принц, я всерьез опасаюсь, что весть о переговорах вскоре станет всеобщим достоянием, а к каким последствиям это может привести, Вашему Высочеству известно и без меня. Поэтому мне и господину Мельвельту представляется необходимым просить Ваше Высочество задержать де Би, который не скрывает своего желания выехать навстречу герцогу в почтовой карете хотя бы до самого Орлеана и помогать ему в ведении переговоров. Было бы весьма желательно, если бы Ваше Высочество соблаговолили также загодя предупредить господина герцога, чтобы он не делал никаких предложений до встречи с Вашим Высочеством; следовательно, было бы весьма желательно пригласить его прибыть прямо в Брюссель, ни в коем случае не останавливаясь при том дворе. Тогда у Вашего Высочества будет довольно времени на обдумывание этого дела, а после встречи с герцогом, когда станет известно, чего он добивается, вы вместе могли бы принять наиболее благоприятное решение.
Вместе с тем умоляю Ваше Высочество как можно раньше дать мне знать, как мне следует вести себя с герцогом; также и господин Мельвельт, к услугам которого герцог наверняка пожелает прибегнуть при дворе, желал бы знать, угодно ли Вашему Высочеству, чтобы он помогал герцогу или, напротив, всячески ему препятствовал. Я же, со своей стороны, при всей незначительности отводимой мне роли, мог бы, учитывая то расположение, которое всегда проявлял ко мне господин герцог, попытаться отвратить его от осуществления его возможных замыслов, если, разумеется, на то будет воля Вашего Светлейшего Высочества, которой я нижайше поклоняюсь. Смею надеяться, что Ваше Высочество простит мне мою дерзость и молю верить, что мною движет одно лишь пламенное желание сослужить службу королю и Вашему Высочеству, а также благоденствию моей родины.
На этом заканчиваю и с благоговением припадаю к стопам Вашего Светлейшего Высочества.
Питер Пауэл Рубенс.
Поскольку до маркиза де Мирабель, католического посланника при этом дворе и человека крайней осторожности и скрытности, дошли некоторые слухи о причастности господина герцога к этому делу, показавшиеся ему весьма тревожными, я предполагаю, что он станет пытаться ему помешать; вот почему необходимо, чтобы Ваше Высочество, не теряя времени, сообщили мне свою волю, дабы не допустить никаких помех к осуществлению начинаний Вашего Высочества, которому наверняка известны многие тайны, недоступные нам и превосходящие наше, во всяком случае мое, понимание. Мне же довольно одного лишь слова, сказанного Вашим Высочеством, чтобы ему немедленно повиноваться.
Одновременно с улаживанием разногласий, существующих между Испанией и Францией, на наш взгляд, было бы весьма желательно, чтобы папский легат, чей приезд ко двору ожидается в ближайшее время, в качестве лица нейтрального сделал бы первый шаг. Если в дальнейшем зайдет речь о перемирии, способном положить конец войне во Фландрии, несущей неисчислимые бедствия и нарушающей согласие между двумя державами, было бы предпочтительно, чтобы подобное предложение исходило от третьего лица, то есть такого, которого нельзя заподозрить ни в корысти, ни в скрытых побуждениях. Таким человеком и мог бы стать легат. Принц в отличие от него имеет слишком явный интерес в Испании и прибывает непосредственно от мадридского двора, в то время как дело это не такого рода, чтобы его можно было решить проездом; во всяком случае, если уж господину герцогу придется им заниматься, было бы приличней и благоразумней приступить к нему после приезда легата и после того, как последний выскажет свои предложения в связи с улаживанием дел в Италии и в Вальтеллине. От обсуждения этого вопроса легче перейти к переговорам о перемирии, принимая во внимание поддержку, оказываемую королем Французским голландцам и прочие подобные обстоятельства. Заранее прошу у Вашего Высочества извинения за то, что позволяю себе столь дерзновенно и свободно толковать о делах такой чрезвычайной важности.
Если бы мне стала известна воля Вашего Высочества, я мог бы отписать по этому поводу сеньору дону Диего и сеньору графу Оливаресу, а также сеньору маркизу Спиноле, но теперь я не смею отправлять подобных писем. Если Ваше Высочество сочтет, что я прав, я мог бы надеяться, что Его Превосходительству это станет известно. Единственное, о чем я молю Ваше Высочество, это о сохранении полнейшей тайны, потому и прошу предать это письмо огню. Будучи преданнейшим и покорнейшим слугой сеньора герцога Нейбургского и не питая ни малейшего злого умысла по отношению к сеньору де Би (Бог свидетель!), напротив, считая себя его другом, я бы ни в коем случае не хотел разжечь в нем вражду к себе. Но стремление к общественному благу и желание услужить Вашему Высочеству говорят во мне громче любых иных побуждений. Отдаюсь на волю осмотрительности и мудрости Вашего Высочества.
5. ПЕРЕГОВОРЫ С АНГЛИЕЙ
Донесение о беседе, имевшей место между г-ном Рубенсом и Жербье относительно соглашения, переговоры о котором ведутся начиная с 1625 года
В апреле 1625 года Его светлость герцог Бекингем находился в Париже, где господин Рубенс писал его портрет. Тогда же г-н Рубенс поведал о том, что Ее Светлейшество инфанта Изабелла и г-н маркиз Спинола выказали горячее недовольство тем приемом, какой оказали в Испании недавно вернувшемуся оттуда монсеньору принцу, которого соизволили принять лишь на третий день его пребывания (вместе с любовницей) в Мадриде. Светлейшая инфанта убеждена, что благородство поведения принца и его уважение к австрийскому дому заслуживают большего внимания к делу, которым он занимается. Г-н Рубенс предвидит, что в связи с этим между испанской короной и короной Великобритании могут вспыхнуть серьезные разногласия, но что каждый благонамеренный человек обязан приложить все свои усилия к тому, чтобы добрые отношения между этими двумя странами не пострадали. Войны, уверяет он, являются наказаньем Божьим, и их следует избегать. В доказательство своих слов он упомянул об усердии, с каким монсеньор герцог стремился умиротворить своего повелителя-короля, сердцу которого была нанесена жестокая обида. На это Жербье отвечал, что, по всей видимости, Его Величество король Великобритании услышал призыв Господа о единении Лилии и Розы, ради которого следует забыть о бесполезных недоразумениях, омрачивших его предыдущее посещение Мадрида, исключая, разумеется, то обстоятельство, что задеты оказались интересы дражайшей сестры короля, королевы Богемии, чьи раны нуждаются в лечении, и потому монсеньору герцогу надлежит употребить на достижение этой цели всю свою власть.
Г-н Рубенс признал, что действия монсеньора герцога отличает редкое усердие во благо делу христианства, что сам он после отъезда из Франции и разрыва отношений между Испанией и Англией неоднократно писал упомянутому Жербье о том, что он весьма сожалеет о сложившемся положении вещей и всей душой желал бы лицезреть возвращение золотого века, а потому просит Жербье передать сэру герцогу Бекингему, что равное сожаление испытывает и Светлейшая инфанта, мечтающая о восстановлении доброго согласия между этими государствами и никогда ни словом ни делом не способствовавшая его нарушению. Что же до стремления Его Величества короля Великобритании восстановить в правах Пфальц, то решение этого вопроса остается за императором и королем Испанским, наделенными для того необходимой властью, однако добрые отношения между Англией и Светлейшей инфантой следует сохранить и упрочить, поскольку никаких особенных разногласий между ними не было и нет.
Сэр Рубенс особенно настаивает на этом пункте, подчеркивая, что взаимное примирение будет не только похвально, но и легко достижимо, буде Его Величество король Великобритании проявит свою благосклонность, а монсеньор герцог соизволит споспешествовать в его пресуществлении. Упомянутый Рубенс уверяет, что Испания согласится на это на разумных условиях, и просит Жербье поставить о том в известность герцога Бекингема, который в свою очередь дал понять Жербье, что никогда не позволит себе уклониться от исполнения христианского долга и приложит к тому все свои усилия, что предложения Испании будут встречены с благосклонностью при условии, что не пострадают интересы короля Богемии. По словам сэра Рубенса, это сообщение было отослано в Испанию, откуда теперь следует ожидать добрых вестей. Несколько недель спустя сэр Рубенс писал, что он получил из Испании приказ продолжать поддерживать связь с Жербье и что в ближайшее время от Светлейшей инфанты будут получены более подробные инструкции.
После того как английский флот покинул Калис (читай: Кадис), сэр Рубенс написал, что ввиду изменившегося положения следует ожидать и некоторых перемен в испанских решениях, из чего вытекает, что в действительные намерения Испании не входило серьезное изменение нынешнего положения вещей, что особенно ясно в сравнении с тем, как повела себя Дания. На Испанию произвело весьма неблагоприятное впечатление вооружение английского флота, хотя оно направлено не против Испании, а против Франции. Благо еще, что вскоре воспоследовало взятие Гроля. Тем не менее маркиз Спинола продолжает удерживать свои силы на побережье Фландрии, опасаясь нападок со стороны английской армии. Сэр Рубенс выразил желание узнать, намерена ли Англия продолжать переговоры с Испанией через Светлейшую инфанту и маркиза Спинолу. Согласно полученным указаниям, Жербье вручил лично в руки сэру Рубенсу свой ответ, с которым указанный Рубенс должен направиться в Антверпен, где намеревается также обсудить подробности предстоящей продажи монсеньору герцогу коллекции скульптур, медалей и картин.
ПИСЬМО ФИЛИППА IV К ИНФАНТЕ ИЗАБЕЛЛЕ
(Этим письмом от 27 апреля 1629 г. король Испании Филипп IV подтверждает свое решение направить Рубенса с миссией в Англию)
Светлейшая Госпожа!
Как известно Вашему Высочеству, мне представляется благоразумным продолжить начатые с Англией переговоры о мире. Как следствие, я принял решение отправить в эту страну Питера Пауэла Рубенса с инструкциями, разработанными по моему приказу графом-герцогом, каковые инструкции он должен показать Вашему Высочеству. Поскольку ему предстоит действовать согласно Вашему приказу, единственной вещью, которую я Вам рекомендую, остается (в случае, если не представится возможности уладить дела с Голландией именно таким образом, как это видится сегодня) указать Рубенсу, что ему следует воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств и дать понять главному казначею лорду Ричарду Уэстону, что мирные переговоры могут потребовать гораздо больше времени, чем полагают в Англии, а потому будет разумным прежде договориться о простом прекращении военных действий; что, со своей стороны, я не стану противиться соглашению с Карлом I и голландцами, как не стану и вынуждать императора оказывать давление на короля Дании. Если удастся достичь соглашения о прекращении военных действий, Ваше Высочество сможет приступить к осуществлению этого плана, оговорив с Англией вопрос о присылке подходящего лица, что и предписывается в инструкциях, полученных Рубенсом. Учитывая изложенные здесь предположения, я возлагаю на Ваше Высочество право согласия на подписание указанного соглашения о прекращении военных действий; о голландцах не говорится ничего, потому что Ваше Высочество и так располагает полномочиями вести с ними переговоры. В случае прекращения военных действий вопрос с голландцами следует решать в духе моих предписаний, полученных Вашим Высочеством с начала переговоров, которыми занят Кесселер. Вместе с тем, если подписание перемирия с Голландией может быть возложено на упомянутого Кесселера, то Рубенсу следует ограничиться лишь обсуждением подобного соглашения с Англией и шагов, которые необходимо будет предпринять императору для заключения аналогичной договоренности с королем Датским, не вмешивая сюда голландцев.
Потому инструкция, выданная Рубенсу, предписывает ему связаться с г-ном Субизом и обсудить предложения последнего о его действиях во Франции. В случае успешного выполнения Рубенсом данной инструкции Вашему Высочеству следует снабдить его необходимой суммой денег, каковая будет в полной мере и незамедлительно вам возмещена.
Да хранит Господь Ваше Высочество.
Добрый племянник Вашего Высочества,
Мы, Король.
Из Мадрида, 27 апреля 1629 г.
ЗАПИСКА, НАПРАВЛЕННАЯ РУБЕНСУ ГЛАВНЫМ КАЗНАЧЕЕМ АНГЛИИ РИЧАРДОМ УЭСТОНОМ
(Встревоженный происками французского посланника Шатонефа, Рубенс добился того, чтобы устные предложения, высказанные королем Англии Карлом I, были переданы ему в письменном виде)
Лондон, 13 июля 1629 г.
Получив от короля Испании, через его секретаря в закрытом совете Нидерландов г-на Рубенса, предложение о прекращении военных действий, подписание которого, в соответствии с волей Его Величества упомянутого короля Испании, возлагается на Светлейшую инфанту донну Изабеллу, и учитывая, что в настоящее время мой повелитель король не имеет по ряду причин возможности принять это предложение; учитывая также иные предложения, выдвинутые упомянутым г-ном Рубенсом в рамках полученных им инструкций и также направленные на достижение мира между двумя державами, мы сочли неблагоразумным оставить без ответа эти предложения, которые могут принести благо и пользу делу согласия между двумя державами и сослужить добрую службу всему христианскому миру.
Таким образом, действуя в соответствии с ясно изложенными предписаниями, упомянутый Рубенс подтвердил твердое намерение своего повелителя-короля стремиться к достижению полного мира и длительной дружбы с королем Великобритании, в свою очередь исполненным той же доброй воли и приверженности к заключению указанного соглашения, которое должно стать нерушимым на долгие времена. Учитывая, что разногласия между нашими двумя державами не имеют широкого характера, а главная трудность заключается в обязательствах перед дружескими и родственными державами, интересы которых мой повелитель король вынужден соблюдать не только повинуясь голосу природы и крови, но и ввиду уважения ранее заключенных договоренностей, чему порукой его вера, честь и совесть, ни один договор с королем Испании не может быть заключен в ущерб либо в обход этих интересов; учитывая, что король-католик не имеет права распоряжаться тем, что ему не принадлежит и не подчиняется его власти, однако готов обещать употребить свое влияние на императора и герцога Баварского в вопросе Пфальца к удовлетворению стремлений лиц, родственных Его Величеству, мой повелитель король не счел разумным уклониться от отправки своего посланника в Испанию, предлагая королю-католику поступить, в свою очередь, так же. Для успешного развития всего предприятия представляется совершенно необходимым, чтобы король Испании добился от императора и герцога Баварского согласия на присылку их собственных представителей в Испанию, располагающих необходимыми полномочиями для решения спорного вопроса, с тем чтобы в Мадриде могли встретиться все заинтересованные стороны. Однако ввиду того, что указанные переговоры, несмотря на решимость их участников, потребуют длительной подготовки, соответствующей величию стоящей перед ними задачи, мой повелитель король настоящим письмом выражает свою королевскую волю, которая заключается в том, что мирное соглашение не может быть достигнуто до тех пор, пока король Испании не гарантирует с уверенностью, что удерживаемый его гарнизонами плацдарм в Пфальце не будет освобожден. Движимый одним лишь стремлением послужить общественному благу и ускорить добрые последствия мирного соглашения, выгодного обеим державам, король заявляет, что главным условием к заключению прочного мира между двумя державами остается готовность короля Испании употребить свою власть к достойному вразумлению императора и герцога Баварского на предмет решения вопроса о Пфальце.
Все это упомянутый г-н Рубенс может сообщить своему повелителю-королю. В ожидании взаимного обмена посланниками, дабы рассеять малейшие тревоги короля Испании относительно мирного договора между Великобританией и Францией, мой повелитель король, со своей стороны, обещает, и порукой тому его королевское слово, что в течение времени, необходимого для переговоров, никаких договоренностей с Францией, способных причинить ущерб Испании, заключено не будет.
Уэстон.
ПИСЬМО РУБЕНСА ГРАФУ-ГЕРЦОГУ ОЛИВАРЕСУ
(Граф-герцог Оливарес упрекает Рубенса в превышении полномочий. Художник защищается)
Ваше превосходительство!
Я получил послание Вашего Превосходительства от 2 июля и, ознакомившись с содержащимися в нем указаниями, спешу доложить, что никаких нарушений приказа с моей стороны не последовало, ибо я с сугубой точностью исполнил инструкции, данные мне Вашим Превосходительством при моем отъезде из Мадрида. Бог тому свидетель, а вместе с Богом и благородные сеньоры, в частности, главный казначей и г-н Коттингтон, что я никогда не выступал перед королем ни с одним предложением, исключая предложение о прекращении военных действий. Однако, как я уже имел честь сообщить Вашему Превосходительству, король специально вызвал меня в Гринвич, где изложил мне условия, о которых я докладывал в своих отчетах от 30 июня и от 2 июля. Я ответил ему, что эти вопросы должны решаться с посланником, на что он возразил мне, что из бумаг, врученных мною Уэстону, он вывел, что я полномочен обсуждать подробности соглашения, информируя о них заинтересованных лиц, и что это позволит выиграть время, необходимое для обмена посланниками. Я ни словом не обмолвился королю, насколько благосклонно будут его предложения приняты в Испании, а лишь поклялся донести их до сведения Вашего Превосходительства, оговорив в качестве непременного условия, что за время, пока будут длиться переговоры с Испанией, он воздержится от любых договоренностей с Францией, направленных против Испании. Действуя таким образом, я всего лишь исполнял предписание Светлейшей инфанты, переданное мне в Дюнкерке специально посланным курьером. Я не мог поступить иначе, учитывая напор, с каким ведет себя здесь французский посланник, вдохновляемый кардиналом Ришелье (подробнее Ваше Превосходительство узнает об этом из прилагаемого ниже документа). Я позволил себе настоять, чтобы отправление в Испанию лица, располагающего всеми полномочиями, свершилось как можно раньше, однако случилось так, что с моим приездом вопрос о назначении подходящего сановника оказался забыт, несмотря на то, что г-н Коттингтон отписал Вашему Превосходительству и сообщил о своем немедленном отъезде. Этому имеется единственное объяснение: здесь слишком опасаются, как бы переговоры не сорвались из-за мирного соглашения с Францией. С помощью г-на Бароцци мне удалось — и г-н Бароцци один знает, каких трудов и какого терпения мне это стоило в самый приезд французского посланника — добиться назначения посланника и точной даты его отбытия, о чем я уведомил Ваше Превосходительство в письме от 2 июля. Король Английский, как я уже неоднократно доносил Вашему Превосходительству, продолжал с настойчивостью требовать от меня ответа на свои предложения, желая получить его до отъезда Коттингтона, и тогда мне пришлось ускорить ход дела под тем предлогом, что мне необходимо письменное заверение, которое я мог бы вручить Вашему Превосходительству. Таким образом я выиграл время, необходимое для ответа, и добился того, что дату отъезда посланника более не переносили. Ваше Превосходительство убедится в этом из писем главного казначея и Коттингтона, третьего дня говорившего мне, что он отправляется морем и предпочитает высадиться не в Ла-Корунье, а в Лиссабоне, имея на то свои причины, о которых он мне также поведал. Он полагает, что путь примерно одинаков как от одного, так и от другого порта, а он уже нанял судно и договорился об условиях. Я тем не менее думаю, что его обязанности, коим несть числа, все-таки задержат его на несколько дней, поскольку во всех делах политического и финансового характера он если и не официально, то фактически играет при дворе первую роль. Поэтому я уверен, что его отъезд может затянуться только из-за его нескончаемых дел, от которых, как утверждает Уэстон, ему не так-то легко отделаться. Так или иначе, но в ближайшие дни все будет решено, и от меня здесь более ничего не зависит. Вместе с тем королю Английскому не может не показаться странным, если в этот промежуток времени ему не сообщат имени лица, которое должно явиться в Англию. Я не думаю, что зря потратил здесь свое время, как не думаю, что злоупотребил данными мне полномочиями. Напротив, я убежден, что послужил нашему Государю королю с усердием и осмотрительностью, которых требовала от меня порученная мне миссия. Призываю Ваше Превосходительство припомнить два пункта из данных мне инструкций, в соответствии с которыми я должен был уверить короля Английского в том, что Его Католическое Величество исполнено той же воли достичь согласия и что «по прибытии в Испанию лица, полномочного вести переговоры, Его Католическое Величество в свою очередь направит такое же лицо в Англию». Полагаю, я в точности исполнил оба эти пункта.
Что касается «интересов лиц, родственных и дружественных королю Английскому, то Его Католическое Величество, император и герцог Баварский сделают все, что в их силах». Об этом я говорил с королем Английским в самых общих чертах, о чем подробно докладывал Вашему Превосходительству, как и было мне поручено, не забывая отмечать малейшие детали, на которых останавливался король. Если он взял на себя — устно и письменно — некоторые обязательства, то за нами остается полная свобода действий, и я не вижу, какого рода недоразумение могло бы возникнуть в этой связи. Надеясь, что отъезд лорда Коттингтона состоится в намеченный срок, и помня, что в той же инструкции Ваше Превосходительство поручило мне «всеми силами противодействовать возможному соглашению между Англией и Францией», я полагаю, что полностью исполнил свой долг.
О деле, связанном с г-ном Субизом, я ничего не стану говорить, поскольку это дело потеряло всякое значение после того, как король Французский заключил перемирие с гугенотами.
Помимо прочего я, как и было мне поручено, сообщал Вашему Превосходительству обо всем, что мне самому удалось узнать, и не припоминаю ни одной вести, которая оказалась бы ложной или не имела бы существенного значения.
Исполнив таким образом приказания, данные мне Государем нашим королем и Вашим Превосходительством, я милостивейше прошу позволить мне вернуться домой. Разумеется, я не смею ставить свои интересы выше интересов службы Его Величеству, однако, видя, что делать мне более нечего, я полагаю свое дальнейшее пребывание здесь бесполезным. Я рассчитываю остаться здесь на то небольшое время, которое король Английский сочтет необходимым, чтобы я мог отчитаться перед Вашим Превосходительством о переговорах Его Величества с французским посланником; Его Величество уже говорил мне о предложениях последнего лично, а в дальнейшем обещал держать меня в их курсе через Котгинггона. Милостиво прошу Ваше Превосходительство сообщить мне как можно раньше свое решение относительно моего возвращения во Фландрию. В ожидании ответа покорнейше отдаюсь на волю Вашего Превосходительства и почтительнейше склоняюсь к стопам Вашего Превосходительства, коего остаюсь верный и покорный слуга,
Питер Пауэл Рубенс.
Лондон, 22 июля 1629 г.
Агент из Савойи сообщил мне, что дон Франческо Цапата прибывает в Англию в качестве посланника. Прошу Ваше Превосходительство подтвердить мне истинность этой вести, дабы я мог передать ее по назначению.
Я ознакомил сэра Коттингтона с письмом Вашего Превосходительства, которое он прочитал в моем присутствии, выразив удивление тем, что его слишком рано ожидают в Испании. Он не мог припомнить, чтобы писал что-либо по этому поводу, тем более что остаются опасения, как бы мирные переговоры с Францией не помешали стремлению Испании продолжать вести подобные переговоры с Англией. Об этом, по его словам, ему говорил сам король. Нет никаких сомнений в том, что до моего приезда он вовсе не был уверен, что поедет в Испанию; мало того, с принятием этого решения здесь настолько не торопились, что, если бы не усилия, предпринятые мною и Бароцци, возможно, с назначением посланника, Коттингтона или кого-либо другого, тянули бы до сих пор. Однако, учитывая, что теперь дело улажено, и Ваше Превосходительство или г-н аббат Скалья имеют возможность сообщить указанным господам сведения, переданные мною в моих предыдущих письмах, я надеюсь, что Ваше Превосходительство сочтет благоразумным и позволит мне для большей надежности сохранить при себе полученные мною письма, содержащие слишком важные данные. Прошу Ваше Превосходительство сразу по получении настоящего послания сообщить мне, что мне следует с ними делать. Письмо разумнее всего переслать мне под специальным грифом.
Я бы желал сохранить также письма, написанные аббатом Скальей королю и многим другим господам, включая послание от 3 июля, однако, поскольку г-н Бароцци уже видел их, я не вижу возможности оставлять их при себе.
Бесспорно лишь, что эти письма, не способные причинить каких-либо неприятностей, в равной мере не могут и благоприятствовать делу ведения переговоров, которое в настоящий момент пребывает в наилучшем состоянии.
РЫЦАРСКАЯ ГРАМОТА, ВРУЧЕННАЯ РУБЕНСУ КАРЛОМ I
(По завершении переговоров, в равной мере удовлетворивших короля Англии и художника)
Карл, милостью Божией король Великобритании, Франции и Ирландии, защитник веры, и проч., приветствует всех, читающих эту грамоту, — королей, принцев, герцогов, маркизов, графов, баронов, грандов, сеньоров и благородных дворян. Не имея иных побуждений, нежели способствовать достойному вознаграждению добродетели, и сознавая высоту нашего, милостью Божией, положения, желая уверить добрых людей, что после Господа Бога имеется некто, способный отметить людские заслуги, мы остановили свой выбор на одном из них, именно Питере Пауэле Рубенсе, уроженце города Антверпена, секретаре светлейшего Филиппа, короля Испанского, члене закрытого совета Фландрии, дворянине, служащем при дворе светлейшей инфанты Изабеллы-Клары-Эухении, каковым Рубенсом мы чрезвычайно дорожим не только за его верность и услуги, оказанные нам и нашим подданным, но и за доверие, заслуженное им пред лицом своего повелителя-короля, представившего его к нашему двору, за мудрость и глубокие познания, свидетельствующие о благородстве его духа и прославляющие его род, за честность и ум, проявленные в деле заключения мира между Нами и его повелителем-королем. Помня о его высоких достоинствах и питая к нему привязанность, Мы жалуем благородного Питера Пауэла Рубенса званием рыцаря Золотой шпоры и даруем ему шпагу. Желая, чтобы его потомкам остался зримый знак нашего расположения, Мы, по зрелом размышлении, пользуемся всей полнотой нашей королевской власти, дабы добавить к гербу указанного Питера Пауэла Рубенса фрагмент, заимствованный из нашего королевского герба, как то: угол красного щита с золотым львом, вид которого представлен для большей наглядности на полях сей грамоты. Настоящим подтверждается, что упомянутый Питер Пауэл Рубенс и все его законные потомки по мужской линии имеют право носить и вовеки употреблять указанный фрагмент на своем гербе, в надежде, что все указанные отличия и каждая из них в отдельности будут с благосклонностью восприняты светлейшим королем Испанским и светлейшей эрцгерцогиней Австрийской. В удостоверение чего составлена настоящая грамота. Писано в Вестминстерском дворце, пятнадцатого дня декабря месяца, в год тысяча шестьсот тридцатый от Рождества Христова, нашего же царствования шестой.
Карл I.
6. БОЛЬШОЕ ПИСЬМО ИЗ МОНСА от 1 августа 1631 года
Слегка «возгордившийся» Рубенс дает Оливаресу советы, как следует вести себя с Францией в связи с бегством Марии Медичи и подготовкой восстания герцогом Орлеанским.
Ваше Высокопревосходительство!
Пусть Ваше Превосходительство не удивляет, что я все еще нахожусь здесь. Причиной тому неудовлетворение достигнутыми на настоящий момент результатами моей миссии, которых надеялись достичь как светлейшая инфанта, так и я сам. К тому же открылись некоторые новые обстоятельства, которые возможно употребить на службу Его Величеству, так что я осмелился даже обратиться прямо к аббату Скалье с вопросом, не следует ли мне отказаться от поездки в Англию, куда только что направился г-н Неколальде, хотя вестей о прибытии к этому двору г-на аббата мы еще не получили. Спешу уверить Ваше Превосходительство, что я по-прежнему готов превыше всего ставить покорное исполнение воли Вашего Превосходительства, и если задерживаюсь здесь, то единственно с целью как можно лучше выполнить приказ светлейшей инфанты и сеньора маркиза Айтоны.
Наиболее важные новости явились из Франции — королева-мать прибыла сюда, чтобы броситься в объятья Ее Высочества. Ее принудили к этому шагу происки кардинала Ришелье, напрочь забывшего, что всем обязан ей, что она буквально вытащила его из грязи и дала ему то высокое положение, какое он теперь занимает, и направившего против нее всю мощь своей неблагодарности. Если бы еще речь шла лишь об интересах конкретного частного лица, у меня, быть может, еще оставались бы сомнения относительно того, что следует предпринять, но, сознавая, что государственная деятельность великих мира сего неразрывна с добрым именем последних, я полагаю, что сложилась ситуация, лучше которой нам нечего и желать: мать и теща стольких королей с доверчивостью отдается во власть Его Католического Величества, делаясь заложницей собственного сына, по всей видимости бежавшего из королевства, прямым наследником которого он является сразу после брата.
Нет никаких сомнений, что перед нами зримый пример того, каким злом может обернуться фаворит, движимый более личным тщеславием, нежели соображениями общественного блага или верностью своему королю; пример того, как добрый, но введенный в заблуждение властитель может дойти до измены обязательствам перед собственной матерью, обязательствам, диктуемым природой и кровью. И, напротив, подобно тому, как любая вещь проявляется ярче на фоне своей противоположности, весь мир видит в особе Вашего Превосходительства пример того, какой поддержкой и опорой может стать для монархии, к примеру нашей, разумный, достойный и осмотрительный сановник, не стремящийся к иной славе, кроме истинной славы и величия своего повелителя-короля. Этот пример воссияет еще ярче, ежели Ваше Превосходительство пожелает воспользоваться случаем, который посылает нам сам Господь Бог.
Если мне будет благосклонно позволено высказать свое мнение, то я осмелюсь предположить, что, чем дальше Ваше Превосходительство отдалится от любых сделок и сношений с кардиналом Ришелье, тем вернее ему удастся избегнуть гнусной зависти, которая терзает последнего в отношении всех приближенных к царственным особам лиц, тем более укрепится и без того хорошо известная в мире репутация Вашего Превосходительства, достигшего блестящих успехов в управлении государственными делами.
Я мог бы отнестись с недоверием к сведениям, сообщаемым врагами кардинала, если бы из опыта английских переговоров не вынес убеждения, что своим вероломством он превосходит кого бы то ни было. Хуже этого в государственных делах, как мне представляется, нет ничего, потому что любые отношения между людьми должны строиться прежде всего на основе доверия. Именно это и стало главной причиной бегства королевы-матери, и способов примирения ни у нее, ни у Месье, похоже, не осталось. Сама королева-мать лично говорила мне, что, пока по земле ступает кардинал, она ни за что не помирится со своим сыном-королем, потому что глубоко убеждена, что, поверив ему, она безвозвратно погибнет.
Никогда, и о том ведомо Вашему Превосходительству, я не призывал к войне, напротив, всегда в меру своих сил стремился способствовать установлению мира, и если бы мне казалось, что королева-мать и Месье намереваются вызвать раскол между двумя державами, я ни за что не стал бы вмешиваться в это дело. Они, однако, в один голос уверяют меня, что вовсе не преследуют подобной цели, а потому я не испытываю ни малейших сомнений, тем более что мотив их поступков совершенно ясен: если бы они открыто воспользовались силой испанского оружия в своей борьбе против кардинала, прикрывающегося мантией и покровительством короля Французского, они мгновенно утратили бы всякую привлекательность в глазах французов, что неминуемо означало бы полный крах всех их замыслов; мало того, наследование французской короны стало бы для Месье почти невозможным, тем более что он менее всего стремится к этому, пока жив его брат, а всего лишь пытается найти защиту от кардинала, а к оружию вынужден прибегнуть исключительно под давлением обстоятельств, ибо никакое мирное соглашение не может гарантировать ему самому и его матери сохранение жизни.
Судя по всему, сторонников у них набирается немало, каковые представлены тремя партиями. Известно, что здоровье короля французского не слишком прочно, а потому многие поглядывают в направлении восходящего солнца, и каждый желает заручиться благосклонностью Месье. Я мог бы сделать Вашему Превосходительству подробнейший отчет об этом, так как маркиз Айтона прежде дал мне поручение детально разузнать все об этом деле. Правда, довольствоваться приходится устными заявлениями, ибо нельзя ожидать письменных свидетельств, когда речь идет о тайных планах. Планы же эти весьма обширны, во всяком случае, относительно Месье, не говоря уже о том, что королева за тридцать лет успела облагодетельствовать бессчетное число аристократов и дворян, составляющих самую соль Французского королевства. Главным же доводом в их пользу остается растущая день ото дня ненависть к кардиналу, который, бросая в тюрьмы одних, принуждая к высылке других, лишая имущества третьих, успел настроить против себя слишком многих. Дело, таким образом, за малым: Месье следует поднять свой флаг и открыть кампанию. Тогда его сторонники смогут сбросить маску и собраться воедино, ведь, пока партия не сформирована, ни один из них не рискует выступать открыто.
Они уверяют меня, что наладили связи с правителями укрепленных городов, в частности с герцогом Буйонским, который готов принять людей Месье в Седане и оказать ему поддержку против короля Франции. Губернатор Пуату граф Ларошфуко, по словам его родного брата, маркиза Эстиссака, находящегося здесь, ручается за всю свою провинцию. Они также говорят, что губернатор Кале, чей отважный брат, командор Валансей, в течение некоторого времени находится в Брюсселе, сам предлагает помощь Месье; тот же прием, по их словам, ожидает его в Реймсе и остальных городах Пикардии. Они также сговорились с герцогами Гизом и Эпероном и некоторыми другими могущественными сеньорами, не говоря уже о том, что привлекли на свою сторону многих полковых командиров и капитанов королевской гвардии, которые дали обещание в решающую минуту переметнуться к восставшим. К Месье уже примкнула часть дворянства, например, г-н де Линьер, граф Фейяд, маркиз Ферте, г-н де Кодрей-Монпансье, г-н дю Руа, брат герцога Буйонского, г-н де ла Ферте. Нет нужды упоминать герцога Эльбефа или Бельгарда, маркиза Буасси, его сына и еще многих других, которые уже собирают войска, как это всегда происходит во Франции во времена гражданской войны. Герцог Буйонский обещает поставить 4 тысячи пешего войска и 1500 конного, некий иноземный принц готов выставить такое же число пехоты и 500 всадников, г-н Вотвиль, швейцарец, дает 4 тысячи, еще один пожелавший остаться неизвестным господин — 3 тысячи пешего войска и 500 конного; помимо этого, огромное число представителей французского дворянства заявляют, что готовы выступить в поход на стороне Месье. Однако все эти планы рассеются, как дым, если Месье не удастся найти денег на содержание войска. Как сказал мне маркиз Вьевиль, человек, особо приближенный к королеве, если мы упустим момент и позволим остыть закипающей французской ярости, то кардинал предпримет свои шаги, и все замыслы рухнут, ведь душой этого дела являются его скрытность и быстрота. Если же все провалится, то друзья Месье и королевы вместо благодарности за свою отвагу понесут жестокое наказание, и им придется своей кровью, жизнью и имуществом платить за чужие ошибки. Что же касается самого Месье, то, если он в самом начале своего пути не получит от нас необходимой поддержки, он навсегда утратит перед лицом своего народа всякий кредит доверия.
Сумма, о которой он просит теперь, представляется слишком незначительной, чтобы с ее помощью можно было совершить дело такой важности. Я, со своей стороны, потратил немало времени, чтобы обрисовать королеве трудности нашего нынешнего положения, связанные с военной кампанией, из-за которой мы не можем, не рискуя, уменьшить содержание собственной армии, чтобы получить дополнительные средства для иных целей. Вместе с тем дело Месье не терпит отлагательства, а представившийся случай, какие бывают раз в сто лет, слишком хорош, чтобы им не воспользоваться во благо интересов Его Католического Величества. Нет никаких сомнений, что католическая Лига герцога Гиза и его брата, на поддержку которой король Филипп II потратил такое количество миллионов, по своей выгоде не может даже сравниться с нынешней оказией.
Конечно, Месье допустил серьезную ошибку, не потребовав от герцога Вериа уплаты 100 тысяч экю в установленный срок. После всевозможных проволочек эти деньги были вручены маркизу Мирабелю, который должен передать их маркизу Айтоне. Тот, в свою очередь, мог бы их выплатить, если бы миллион, предназначенный для Германии и Франции, существовал в виде наличности. Однако поскольку они представляют собой лишь ценные бумаги, а негоцианты не желают платить авансом, то получается, что Месье остался совсем без средств, а королева-мать стала жертвой обмана: она сама говорила мне, что маркиз Мирабель через третьих лиц обещал снабдить ее требуемой суммой еще в Компьене.
Ваше Превосходительство — единственный, не считая Господа Бога, кто может спасти положение. Всем известна природная щедрость Вашего Превосходительства и вытекающая из нее склонность к предприятиям крупного размаха, а также мудрость и осторожность. Ни у кого, кроме Вашего Превосходительства, нет таких средств, которых достало бы для осуществления этого плана. Помощь необходимо оказать немедленно, чтобы войско смогло приступить к подготовке к кампании до того, как начнет сказываться нехватка фуража и продовольствия.
Это дело не такого рода, которое можно делать наполовину, поскольку, если помощи окажется недостаточно для того, чтобы Месье добился своей цели, для него это обернется двойным поражением. От нашего решения зависит, станет ли он навек нашим должником или проиграет все, а вместе с его поражением сгинут и наши возможные выгоды. Кроме того, не дождавшись поддержки от нас, он будет вынужден броситься в объятия голландцев: принц Оранский уже предлагал ему укрыться в принадлежащем ему княжестве. Благоразумие Вашего Превосходительства слишком хорошо известно, чтобы я смел подсказывать, каким ущербом и каким позором это обернется для Его Католического Величества.
Королева-мать и Месье полны решимости отказаться от какой бы то ни было помощи со стороны гугенотов и отвергают любое их участие в своем деле. В их намерения не входит разорение королевства Французского, а лишь стремление избавиться от кардинала, который, как доподлинно известно, никогда не щадил ни сил, ни изворотливости, чтобы унизить, оскорбить и навредить испанской монархии. Последней не остается ничего иного, как купить, хотя бы и ценой миллиардов, погибель своего злейшего врага. Но никогда нам не удастся купить ее столь дешево, как воспользовавшись услугами самих французов. Пусть в дальнейшем они забудут о том, что прибегли к нашей помощи, зато мы можем надеяться, что немалое их число сложит головы в этой внутренней распре, и гордая эта нация ослабеет сама по себе. Даже независимо от того, кто победит, а кто проиграет в этой схватке, у нас станет одним врагом меньше.
Не следует бояться каких-либо действий со стороны голландцев в нынешнем году: наша армия могущественна, и если мы передадим несколько полков Месье, как это делалось во все времена, например в годы перемирия, то наши военные кампании нисколько не пострадают, и никакой опасности для нас не возникнет. В любом случае, помощь такого рода, даже включая передачу Месье некоторого количества войска, будет неизмеримо меньше, чем та, которую оказывает голландцам король Французский, не боящийся барабанного боя в самом центре Парижа и не только отдающий армиям приказы, но и подписывающий их своей рукой; армии же эти, содержащиеся за его счет, ведут в бой французские маршалы, герцоги и пэры. На мой взгляд, терпеть такое, не пытаясь ответить тем же, было бы с нашей стороны непростительным проявлением слабости, тем более что само провидение шлет нам в руки возможность оказать честную поддержку теще и шурину Его Величества. Вот почему я не могу сдержаться, чтобы не поздравить Ваше Превосходительство с удачей, которая падает к нам прямо с неба, благоприятствуя блеску и величию правления Вашего Превосходительства, и надеюсь, что редкая эта возможность будет воспринята с благосклонностью и использована к вечной славе нашего Государя, что она обессмертит имя Вашего Превосходительства, дорогое всем, кому дорога наша монархия, и покроет его доблестью.
Сумма, необходимая для того, чтобы посадить Месье на коня, равняется тремстам тысячам золотых экю, считая по 12 реалов в экю, включая двести тысяч маркиза Мирабеля. Эта сумма меньше двухмесячного продовольственного запаса Нидерландов, но ее вполне хватит для завершения экспедиции. Если предприятию будет сопутствовать успех, то его дальнейшее снабжение пойдет за счет внутренних французских резервов; и даже если Месье не сумеет соединиться с теми, кого мы полагаем его сторонниками, мы, рискнув этой небольшой суммой, выполним свою долю обещаний. Более того, даже если нам и дальше придется материально поддерживать это предприятие, я убежден, что нельзя найти лучшего применения королевским средствам, чем обеспечение нашей безопасности путем разжигания гражданской войны в этом королевстве: в любом случае все это время король Французский не сможет помогать нашим врагам в Германии и Фландрии.
Маркиз Вьевиль говорил мне, что герцог Фридландский предложил свою службу королеве. По его мнению, герцог явится лично и приведет с собой других немецких князей, если, конечно, Его Католическое Величество позволит объявить рекрутский набор на своей территории в пользу Месье. Этот факт также кажется мне заслуживающим внимания.
Г-н Жербье от лица своего повелителя-короля также обещает Месье поддержку, так что, судя по всему, г-н аббат Скалья прибудет в Лондон в самое благоприятное время. Он, правда, не успел рассказать обо всем своему большому другу маркизу де Санта Крусу, но, кажется, они провели вместе целый час, и (насколько мне известен характер одного и другого) полагаю, он сумеет его убедить. Если Ваше Превосходительство примет, как я надеюсь и как того требует честь, близко к сердцу рассматриваемое дело, тогда нужно будет срочно принять все необходимые меры и предоставить свободу действий светлейшей инфанте и маркизу Айтоне в ожидании счастливого случая, который может наступить с минуты на минуту, пока маркиз де Санта Крус обеспечит нам защиту от голландцев, хотя, на мой взгляд, с этой стороны нам ничто не грозит. Принц Фредерик Хендрик в глубине души весьма благосклонно относится к планам Месье, потому что не может простить кардиналу предательства дома Оранских. В случае успеха этого предприятия вопреки проискам кардинала, повсеместно разжигающего смуту, станет наконец возможным установление всеобщего прочного мира — не только во Франции, Англии и Нидерландах, но и во всем христианском мире. Все мои надежды связаны с Вашим Превосходительством, которого Господь Бог за набожность и редкую преданность Господнему промыслу и нашему повелителю-королю избрал к его вящей славе главным орудием в пресуществлении столь доброго дела.
Не могу не напомнить Вашему Превосходительству, что маркиз Вьевиль, пребывающий в настоящее время в изгнании и лишившийся большей части своего имущества, готов пожертвовать на общее благо 50 пистолей. Во время нашей беседы, устроенной королевой и маркизом Айтоной и с участием государственного секретаря Месье г-на Монсиго, он сказал мне, что, располагай он теперь своим прежним богатством, он один помог бы Месье требуемой суммой. Мне думается, что эти слова, свидетельствующие о щедрости этого человека, не могут не подтолкнуть величайшего в мире монарха сделать еще более широкий жест, тем более что речь идет о спасении его шурина и тещи. Не может же король уступить в великодушии простому дворянину! Молю Ваше Превосходительство не допустить, чтобы благородная испанская нация, которую и так слишком часто незаслуженно упрекают, покрылась позором, не сумев использовать счастливого случая и утопив дело в пустых разговорах. К счастью, это не соответствует истине, ибо в число добродетелей Вашего Превосходительства входит быстрота в принятии решений.
Не думаю, чтобы маркизу Мирабелю (движимому, скорее всего, завистью), удалось уговорить Ваше Превосходительство оказать серьезную поддержку Месье. По правде говоря, владетельные сеньоры не слишком торопятся посвящать его в свои тайные замыслы, несмотря на рвение, с каким он старается в них проникнугь. Причиной тому недоверие не к нему лично, а к его секретарям, допускающим несдержанность в разговоре. Правда, я никого из них не знаю, а потому не хочу заниматься пустыми обвинениями, а лишь передаю то, что стороной узнал сам. Маркиз Мирабель и в самом деле распорядился выплатить Месье 50 тысяч экю, но сумма эта слишком ничтожна, чтобы рассчитывать подобной ценой достичь поставленной цели. По моему мнению, помощь следует оказывать в соответствии с надобностью либо не оказывать ее вовсе, ибо в противном случае рискуешь потерять и деньги, и друга. В сложившихся обстоятельствах я полагаюсь на щедрость Вашего Превосходительства и ожидаю от него решительных действий, хотя мне стоит большого труда внушить надежду этим сеньорам, которые в отличие от меня никогда не имели возможности близко соприкоснуться с доблестной натурой Вашего Превосходительства.
Нижайше вверяюсь милости Вашего Превосходительства и с открытым сердцем припадаю к его стопам.
Питер Пауэл Рубенс.
Из Монса, 1 августа 1631.
P.S. Выражая благодарность Ее Высочеству за полученные прекрасные дары, доставившие огромное удовольствие Ее Величеству, королева сказала мне, что лучшим для нее подарком стала бы срочная помощь, оказанная ее сыну, которая занимает ее гораздо больше, нежели почтение и внимание к ее собственной особе. Также она сказала мне, что намеревается отправить в Испанию особого гонца с поручением броситься к ногам Его Величества, даже понимая, что полученный ответ явится слишком поздно, потому что войска короля Французского уже наступают на Месье, все еще не готового к осуществлению своих замыслов.