Окончив бурный митинг на заводе, Где он толпу, как старый кормчий, вел, Сквозь тьму и вой осенней непогоды — Глубокой ночью он домой пришел. Издерганный, голодный, утомленный. Он на кровать свалился, сам не свой. Как вдруг звонок тревожный телефона Захохотал над сонной головой. В ряду казарм, не удержав ни пункта, Ему звонит дрожащий военком, Что взвился флаг бессмысленного бунта Над темным и обманутым полком. И по глухим заснувшим переулкам Его промчал с хрипением мотор, Туда, вперед, навстречу залпам гулким, Туда, где бунт ползет из тайных нор. И вот казарм угрюмые громады Блеснули жутко бельмами огней… Он видит море шашек и прикладов И чей-то труп — внизу, у ступеней. Один прыжок на стол окровавленный, И полилась прерывистая речь, А вкруг — мятеж, слепой и разоренный, И головы, отхваченные с плеч. И торопясь привычный агитатор Метал слова в ревущую орду, И кто-то речь покрыл похабным матом И плюнул пулей в красную звезду. И выстрела грохочущие звуки Вдруг оборвали жаркие слова. На липкий стол, с глухим зловещим стуком, Пробитая упала голова. Но это недосказанное слово Всех обожгло, волнуясь и дрожа, И в первый раз прикрикнули сурово Бойцы на атаманов мятежа. И в день, когда над черным катафалком Прощальных флагов реял красный шелк, За гробом шел, забыв свой ропот жалкий, Под красным знаменем мятежный полк.