— Достаточно сказать ему: «Дорогой доктор, вы поможете нам отыскать секрет любви». Он наверняка сочтет это благородной задачей.

— Вы считаете, он справится?

— Да, безусловно.

— Нужно будет убедить его. Можете не экономить.

— Я полагаю, главное — создать у него впечатление, что это принесет людям пользу.

— То есть придется ему все рассказать?

— Да. Ну не все, конечно, вы же меня понимаете?

— Ясное дело.

Двое мужчин в серых костюмах беседовали поздно ночью в просторном офисе на верхотуре башни. Сквозь большие стеклянные окна был виден город, сверкающий огнями до самого горизонта, однако роскошная панорама не привлекала их внимание.

Они просмотрели несколько фотографий из папки с документами. Это были портреты довольно молодого мужчины с мечтательным взглядом, отпечатанные на глянцевой бумаге.

— Что за странная профессия — психиатр! — сказал мужчина постарше. — Не пойму, как они выдерживают.

— И я не понимаю.

Мужчина помоложе, высокий и крепкий, с холодными глазами, сложил фотографии в папку с надписью «Доктор Гектор».

 

Гектор и китайское панно

Жил-был молодой психиатр по имени Гектор.

Психиатр — интересная, но зачастую сложная и даже утомительная профессия. Чтобы меньше уставать, Гектор оборудовал себе симпатичный кабинет с картинами, которые ему нравились. Больше всего он любил одну из них, привезенную из Китая. Она представляла собой большое панно из красного дерева, украшенное очень красивыми китайскими буквами — иероглифами, если вы настаиваете на точной терминологии. Когда Гектор чувствовал, что устал от несчастий, о которых ему рассказывают пациенты, он смотрел на прекрасные китайские буквы, вырезанные в дереве и позолоченные, и постепенно ему становилось легче. Те, кто сидели в кресле напротив него и рассказывали о своих бедах, время от времени тоже бросали взгляд на китайское панно. Гектору часто казалось, что это приносит им пользу, они успокаиваются и расслабляются.

Некоторые спрашивали Гектора о содержании китайской фразы на панно, и он терялся, потому что не знал этого. Он ведь не умел ни читать, ни тем более говорить по-китайски (несмотря на то что когда-то был знаком с очень милой китаянкой, там, в Китае). Если ты врач, неприятно признаваться пациентам, что чего-то не знаешь: им нравится полагать, будто их доктор знает все — так им спокойнее. Поэтому Гектор придумывал разные афоризмы и выдавал их за перевод, всякий раз пытаясь угадать, какие слова будут в данный момент полезны человеку, задавшему вопрос.

Например, Софи, даме, которая развелась год назад и по-прежнему злилась на отца своих детей, Гектор заявил, что китайское изречение звучит так: «Тот, кто слишком долго оплакивает погибший урожай, забывает посеять новый».

Софи изумилась и вскоре стала меньше рассказывать Гектору об этом чудовище — бывшем муже.

Мужчине по имени Роже, который часто прогуливался по улицам, разговаривая в полный голос с Господом (Роже верил, что Бог тоже говорит с ним, он даже явственно слышал у себя в голове ответы на свои вопросы), Гектор сообщил, что китайская фраза означает: «Мудрый хранит молчание, когда общается с Богом».

На что Роже ответил, что это утверждение, возможно, справедливо для какого-нибудь китайского бога, однако он, Роже, беседует с истинным Богом, поэтому ничего удивительного, что он выражает свои мысли четко и громко. Согласен, сказал Гектор, но ведь Господь и так слышит и понимает все, зачем же обращаться к Нему вслух — достаточно подумать о Нем, и Он сам все узнает. Что позволит Роже избежать неприятных инцидентов на улице и длительного пребывания в больнице. На это Роже возразил, что в больницу он попадает по воле Господней, потому как вера познается в годину испытаний.

Гектор счел, что новое лечение, назначенное им Роже, помогает тому рассуждать гораздо логичнее. Правда, от этого его, Гектора, работа не становится менее утомительной.

На самом деле больше всего Гектор уставал от любви. Не от той, что присутствовала в его собственной жизни, но от любви в жизни других людей, всех тех, кто приходил к нему на консультацию.

Потому что любовь, по всем признакам, была неисчерпаемым источником страданий.

Некоторые жаловались на ее полное отсутствие.

— Доктор, мне скучно жить, я испытываю невероятную тоску. Мне бы так хотелось влюбиться, почувствовать себя любимой. У меня такое впечатление, будто все эти радости даны кому угодно, но только не мне.

Подобные жалобы часто можно было услышать, например, от Анн-Мари. Когда она спросила Гектора, что означает китайская фраза, Гектор внимательно посмотрел на нее. Анн-Мари могла бы быть очаровательной девушкой, если бы не одевалась как ее мама и не растрачивала всю свою энергию на работу. Поэтому Гектор ответил: «Тот, кто хочет поймать рыбу, должен отправиться к реке».

Через некоторое время Анн-Мари записалась в хоровой кружок. Она начала пользоваться косметикой и реже одеваться как мама.

Попадались и те, кто жаловался на избыток любви. В крови некоторых людей содержится слишком много вредного холестерина, и точно так же излишнее количество любви угрожало здоровью этих пациентов.

— Просто ужасно, пора остановиться, я знаю, наш роман закончен, но не могу не думать о нем. Все время. Как вы считаете, стоит ему написать?.. А может, лучше позвонить?.. Или подождать у офиса после работы, чтобы его увидеть?

У Клер случилась довольно банальная любовная история — с несвободным мужчиной. Поначалу ситуация казалась ей забавной: она говорила Гектору, что не влюблена. А потом неожиданно для себя по-настоящему влюбилась. Как, впрочем, и ее партнер. Тем не менее они решили расстаться, так как жена стала что-то подозревать, а он не собирался ее оставлять. Вот тут-то и начались страдания Клер. И когда она спросила Гектора, что написано на китайском панно, ему пришлось хорошенько подумать, прежде чем нашелся подходящий вариант: «Возводи свой дом только на поле, которое принадлежит тебе».

Клер разрыдалась, и Гектор был недоволен собой.

К нему обращались и мужчины, страдавшие из-за любви, причем у них все было еще серьезнее, чем у женщин: ведь мужчины решаются на визит к психиатру, только если им совсем-совсем плохо, когда они уже достали всех друзей своей проблемой и начали слишком много выпивать.

Как, например, Люк, слишком уж мягкий парень, который ужасно переживал, когда женщины его бросали. Тем более что обычно он выбирал дам с не самым хорошим характером, наверняка из-за того, что его мама в детстве не была к нему добра. Гектор заявил ему, что на китайском панно написано: «Если боишься пантеры, охоться на антилопу». И тут же задался вопросом, водятся ли в Китае антилопы. Люк ответил: «Жестокая пословица. Жестокий народ китайцы, не правда ли?»

Гектор понял, что эту партию он проиграл. И среди мужчин, и среди женщин было много таких, кто жаловался, что долго любил кого-то, а теперь не испытывает к ней или к нему любви. Нежность — да, а вот любовь — нет. Обычно речь шла о человеке, с которым пациент вместе живет.

— Я говорю себе, что после стольких лет это, наверное, нормально. С другой стороны, у нас во всем полное согласие. Но мы уже несколько месяцев не занимались любовью… Я имею в виду, друг с другом.

В таких случаях Гектор испытывал затруднения с поиском полезной расшифровки китайского панно, и ему приходилось произносить банальности вроде: «Мудрец умеет отыскать красоту в каждом времени года». Однако он в это и сам не верил.

Некоторые клиенты, напротив, жаловались, что любовь чувствуют, однако не к тому, к кому надо.

— О-ля-ля, я уверена, с ним будет полная катастрофа, как всегда. Но ничего не могу с собой поделать.

Именно так говорила Виржиния: у нее одна безумная любовь сменяла другую, а их объектом всегда оказывались мужчины, которые очень нравились женщинам, и потому начало каждой любовной истории было захватывающим, а конец — мучительным. Для нее Гектор в конце концов нашел подходящий афоризм: «Охотник должен выходить на охоту каждый день, а сеятель может просто смотреть, как растет рис».

Виржиния заметила, что просто удивительно, как много китайцы могут выразить всего четырьмя буквами, и Гектор почувствовал, что она, пожалуй, хитрее, чем он.

У некоторых пациентов была любовь, причем взаимная, но они все равно почему-то беспокоились.

— Ну да, мы любим друг друга. Но подходит ли он/она мне? Брак — дело серьезное. Вступаешь в брак один раз и на всю жизнь. К тому же мне хотелось бы еще немного попользоваться свободой…

Таких пациентов Гектор обычно просил рассказать о папе и маме и об их семейной жизни.

Попадались и сомневающиеся в том, что им суждено испытать любовь: они опасались, что это чувство не для них.

— Не представляю себе, кто бы мог мною увлечься. В глубине души я не считаю себя интересным человеком. Впрочем, даже вам, доктор, со мной, похоже, скучно.

В таких случаях Гектор окончательно просыпался и протестовал, утверждая, что вовсе ему не скучно. А потом начинал упрекать себя за неправильную реакцию, так как следовало ответить вопросом: «Почему вы так думаете?»

Итак, множество клиентов приходили к Гектору, чтобы рассказать ему, как любовь или ее отсутствие мешают им спать, думать, смеяться, а некоторым и жить. С этими последними Гектору нужно было быть особенно внимательным, поскольку он знал, что из-за любви можно покончить с собой, хоть это и ужасная глупость. Пожалуйста, никогда не совершайте ее, а если подобные мысли приходят вам в голову, быстренько отправляйтесь к кому-нибудь вроде Гектора или поговорите с настоящим другом или подругой.

Гектор уже бывал влюблен и помнил, как можно страдать от любви, проводить дни и ночи в мыслях об одной-единственной женщине, которая больше не хочет вас видеть, спрашивая себя, что лучше сделать: написать, позвонить или же затаиться и молчать. И при этом никак не удается заснуть, пока не опустошишь все бутылочки из мини-бара в гостиничном номере города, куда ты приехал, чтобы увидеть ее, ту самую, которая как раз и не хочет тебя больше видеть. Сегодня подобные воспоминания, естественно, помогали ему лучше понять тех, кто оказался в аналогичной ситуации. Гектор не забыл и то, чем совсем не гордился: как он заставлял страдать от любви славных девушек, которые были влюблены в него, а он не отвечал им взаимностью. Иногда ему случалось побывать с одной и той же девушкой в обеих ролях — палача и жертвы: ведь любовь — вещь сложная и, что еще хуже, непредсказуемая.

На сегодня подобные страдания были для Гектора позади. (По крайней мере, так он полагал к началу этой истории, но вы еще увидите, как будут развиваться события.) Дело в том, что у него имелась подруга Клара, которую он очень любил, а она тоже любила его, и они подумывали о том, чтобы завести ребенка и даже пожениться. Гектор был рад этому, поскольку все любовные приключения в конечном счете весьма утомительны, поэтому если вы нашли того, кто вас любит и кого вы любите, то всегда надеетесь, что это ваш последний роман.

И что странно, одновременно вы задумываетесь, а не печально ли, что это ваш последний роман. Вот видите, насколько запутанная штука любовь!

 

Клара, возлюбленная Гектора

Однажды, когда Гектор вернулся домой, голова его была забита историями несчастной любви, которые он выслушал за день, — теми, где один любит больше, чем другой, или любят оба, но между ними нет согласия, или оба разлюбили, но старая любовь не дает им влюбиться вновь… Ну и другие варианты, потому что счастливая любовь похожа на красивую страну с однообразным пейзажем, а несчастная предполагает наличие самых разных ландшафтов, как однажды сказал один великий русский писатель, которому удалось это сформулировать куда лучше.

Клара еще не пришла, потому что у нее все время были совещания, которые поздно заканчивались. Она работала в большой фармацевтической лаборатории, производившей множество важных лекарств. Эта большая лаборатория часто развлекалась поглощением более маленьких и даже однажды вознамерилась проглотить одну превосходящую ее по размерам, но та не далась.

Поскольку Клара была девушкой ответственной и работала много, начальники ее ценили и часто просили заменить их на совещаниях или кратко изложить содержание толстых досье, которые они не успели прочесть.

Гектор был доволен, что начальники доверяют Кларе, но, с другой стороны, ему не нравилось, что она возвращается так поздно, уставшей и к тому же не всегда в хорошем настроении, потому что шефы, конечно, очень на нее рассчитывали, однако не приглашали на самые важные совещания с еще большими начальниками. Туда они ходили сами и вели себя так, будто это они выполнили всю работу или выдвинули удачные идеи.

Но в этот раз Клара вернулась домой на удивление веселая.

— Удачный день? — поинтересовался Гектор, который обрадовался, увидев Клару такой симпатичной и улыбающейся.

— Ох, нет, все более или менее ужасно, из-за совещания не удалось поработать. И потом, у нас всеобщая паника — наше главное лекарство вот-вот станет «общественным достоянием», и цены тут же покатятся вниз!

— Но ты все равно выглядишь довольной!

— Потому что я с тобой, любимый.

И она расхохоталась. Как видите, когда речь заходила о любви, юмор у Клары становился своеобразным. К счастью, Гектор привык и знал, что на самом деле Клара любит его.

— Ну ладно, — сказала Клара. — Это правда, но я довольна еще и потому, что мы приглашены.

— Мы?

— Да. То есть пригласили тебя, но я могу поехать с тобой.

Клара вынула из портфеля письмо и протянула его Гектору:

— Вообще-то его должны были отправить по почте, но поскольку они знают, что мы давно знакомы…

Гектор прочел письмо. Оно было написано очень важным господином из Клариной лаборатории, одним из тех главных начальников, которых она видела крайне редко. Он писал, что высоко ценит Гектора (сам Гектор припомнил, что они дважды обменивались рукопожатиями на конгрессах психиатров) и рассчитывает на его участие в конфиденциальной встрече, во время которой представители лаборатории хотели бы ознакомиться с его мнением по поводу одного очень важного вопроса. Он надеется, что Гектор приедет, и уверяет его в своем совершеннейшем уважении.

В письмо был вложен еще один листок бумаги с изображением места будущей встречи — очень красивого отеля целиком из дерева, который располагался на красивом песчаном пляже с пальмами у ярко-синего моря на далеком-далеком острове. Гектор задумался, зачем ехать в такую даль. Ведь вполне можно поразмышлять в собственном кресле. Но потом решил, что таким образом люди из лаборатории хотят показать, насколько ценят его.

В конверте был и третий листочек, где сообщалось, что помимо приглашения Гектор получит и гонорар за свои соображения. Когда он увидел цифру, то подумал, что ошибся в количестве нулей, но, пересчитав, убедился, что все правильно.

— Никакой ошибки? — спросил Гектор Клару.

— Нет, сумма указана правильно. Остальные участники получат столько же. Примерно столько, сколько запросили.

— Остальные?

Она назвала Гектору имена приглашенных коллег. Гектор знал их. Среди них был один очень старый психиатр с галстуком-бабочкой, который с возрастом стал специализироваться на тоскующих богачах (время от времени он помогал и бедным клиентам, причем не брал с них денег), и забавная миниатюрная женщина, лечившая людей, у которых имелись проблемы с тем, что обычно делают влюбленные. Эти пациенты были готовы платить безумные деньги, лишь бы у них все получилось.

— Ну что ж, у нас будут небольшие каникулы, — заметил Гектор.

— Говори о себе, — возразила Клара, — потому что мне придется любоваться теми же физиономиями, которые и так достают меня на бесконечных совещаниях.

— Во всяком случае нам впервые удастся поехать куда-нибудь вместе, — заметил Гектор.

— Не надо преувеличивать! А как же Италия?

— Мы поехали только потому, что у тебя потом был конгресс. Все всегда подчиняется твоей работе.

— А ты бы предпочел, чтобы я превратилась в образцовую домохозяйку и вечно торчала дома?

— Нет, я предпочел бы, чтобы тебя перестали эксплуатировать и ты возвращалась домой пораньше.

— Я принесла тебе хорошие новости, а ты начинаешь брюзжать.

— Нет, это ты первая начала.

— И вовсе не я, а как раз ты.

Гектор и Клара продолжили ссориться и в конце концов молча пошли спать, не поцеловавшись и не пожелав друг другу спокойной ночи. Все это доказывает, что любовь — не такая простая штука, даже для психиатров.

Ночью Гектор проснулся. Отыскал небольшую ручку с фонариком, которой он мог писать, не рискуя разбудить Клару, и написал: «Идеальная любовь — это если бы можно было никогда не ссориться».

Задумался. Понял, что не уверен в этом.

Не решился назвать эту фразу «уроком». Намерение давать уроки любви показалось ему смехотворным. На ум пришло «размышление», но слово показалось слишком тяжеловесным для такой простой фразы. Ведь это была такая себе маленькая простенькая мысль, вроде только начавшего распускаться цветка, про который никто не знает, каким он будет. Вот, нашел! Пусть это будет цветочком. Гектор записал:

Цветочек № 1. Идеальная любовь — это если бы можно было никогда не ссориться.

Он подумал еще немного, понял, что глаза у него слипаются, взглянул на спящую Клару и дописал:

Цветочек № 2. Иногда больше всего ссоришься с теми, кого любишь больше всех.

 

Гектор и Клара идут на пляж

Кусочек островного пляжа принадлежал большому племени крошечных розовых крабов, которые безостановочно карабкались друг на друга или сражались. Гектор понаблюдал за ними и вскоре понял, что самцы карабкаются на самок, а дерутся друг с другом только самцы. За что же битва? Да за право взбираться на самок, естественно. Даже для крабов любовь — довольно сложная штука, в особенности для самцов, которые теряют в сражениях клешни. Это напомнило Гектору фразу одного из пациентов по поводу женщины, в которую тот был очень влюблен: «Лучше бы я отрезал себе руку, лишь бы никогда не встретиться с ней». Он, конечно, преувеличивал. Тем более что, в отличие от крабьих клешней, наши руки заново не отрастают.

— Не можешь оторваться от своих драгоценных крабов?

К нему подошла Клара в красивом белоснежном купальнике. Она уже немного загорела и показалась Гектору аппетитной, как свежий персик.

— Ты с ума сошел! Тут же люди! Да еще и крабы бегают…

Именно наблюдение за крабами как раз и навело Гектора на некие мысли, но в этот момент он увидел представителей лаборатории, наслаждающихся аперитивом за столиками поднятой на сваях террасы самого большого бунгало в отеле. Все они смотрели в их сторону. Закат был великолепен, волны накатывались на пляж с мягким шуршанием, Клара в лучах заходящего солнца казалась облитой золотом, и Гектор подумал: «Вот это и есть момент счастья». Ему было хорошо известно, что упускать такие моменты нельзя.

В подобных странах ночь наступает очень быстро, и вскоре все собрались на ужин в большом бунгало. А что подавали в качестве закуски? Крабов!

— Мы очень рады видеть вас всех здесь, — произнес весьма важный господин из лаборатории по имени Гюнтер, обладатель легкого акцента и широких плеч. Он был очень высокого роста, но родом из маленькой и супербогатой страны, специализирующейся на плиточном шоколаде и больших фармацевтических лабораториях.

— О да, безусловно! — согласилась его сотрудница Мари-Клер, высокая рыжеволосая девушка с ослепительной улыбкой и красивыми сверкающими кольцами.

Гектор заметил, что они с Кларой не слишком любят друг друга.

Приглашенный хозяевами старый психиатр промолчал, поглощенный разделкой краба. Он расстался со своим галстуком-бабочкой и, что странно, выглядел в летней рубашке еще старше. Вот хороший совет, подумал Гектор: если вам очень много лет, всегда носите галстук-бабочку. И задумался, что же в таком случае можно посоветовать старым дамам. Может, шляпку?

— Я уже приезжала сюда, — подала реплику Этель, миниатюрная женщина, специалистка по вопросам любви, — и в восторге от этого места.

Тут она произнесла название другой крупной лаборатории, приглашавшей ее на этот же остров, и Гектор увидел, что в улыбках Гюнтера и Мари-Клер проскользнуло легкое раздражение.

А вот Этель ничего не заметила. Она была, как мы сказали, смешливой дамочкой, всегда в хорошем настроении, что, вероятно, приносило большую пользу ее клиентам.

— А вам известно, что вот эти красные штуки у крабов — половые органы? — спросила она. — При их размерах — совсем неплохие кондиции!

И она расхохоталась. Гектор обратил внимание, что метрдотель, высокий смуглый парень, услышал сказанное и слегка улыбнулся.

На обоих концах стола разместилось по нескольку совсем молодых парней и девушек, тоже из лаборатории, и чувствовалось, что некоторые, даже девушки, однажды станут начальниками.

Одна из них улыбнулась Гектору и сказала:

— Мне очень понравилась ваша последняя статья. Вы так правильно все описали.

Это была статья, подготовленная Гектором для большого журнала, в ней он разъяснял, почему стольким людям требуются консультации психиатра.

Гектор ответил, что ему приятно это слышать, однако заметил, что Клара не очень-то довольна его обменом репликами с молоденькой девушкой. Позднее Клара прошептала ему на ухо:

— Вечно она пытается привлечь к себе внимание.

Старый психиатр закончил препарировать своего краба и аккуратно приступил к небольшой горке крабьего мяса, которую собрал в середине тарелки.

— Вы методичны во всем, дорогой друг, — посмеиваясь, сказала ему маленькая женщина. — Удовольствие непременно должно увенчать собой усилие!

Старый психиатр ответил, не поднимая глаз от тарелки:

— Вы прекрасно знаете, милочка, что в моем возрасте усилия, увы, неизбежны.

И все захохотали, потому что эта шутка, произнесенная бесстрастным тоном, была в стиле старого психиатра.

Его звали Франсуа, и Гектор его очень любил.

В конце ужина Гюнтер пожелал всем спокойной ночи и сладких снов, напомнил, что завтра им придется встать довольно рано — для совещания, и добавил «утро вечера мудренее». Было заметно, как он гордится выученной поговоркой, потому что язык Гектора не был для него родным, а в его маленькой стране говорили на нескольких языках.

Гораздо позже, когда Гектор снова вспоминал всю эту историю и фразу «утро вечера мудренее», ему хотелось смеяться и плакать одновременно.

 

Гектор на совещании

— Итак, — начал Гюнтер, — мы все собрались здесь сегодня утром, потому что нуждаемся в ваших идеях. Наша лаборатория создает лекарства будущего. Но нам хорошо известно, что сохранить доминирующую позицию можно только в том случае, если наши препараты будут по-настоящему полезны пациентам. А кто знает пациентов лучше вас?

И он проговорил еще некоторое время, объясняя, какими потрясающими людьми являются Гектор, старый психиатр Франсуа и Этель, миниатюрная смешливая дама. Сегодня все, кто присутствовал вчера на ужине, собрались в красивой, обшитой деревом комнате с видом на пляж.

В больших проемах, лишенных стекол, Гектор видел море, этим утром такое серое под небом, покрытым тучами, что придавало пальмам меланхолический вид. Накануне ему пришло в голову, что если пересечь пляж, войти в море и продолжать шагать, никуда не сворачивая, много дней подряд, можно попасть в Китай. А Гектор, как уже говорилось, был знаком с одной очаровательной китаянкой и иногда думал о ней. Но любил он, естественно, Клару.

Клара как раз сейчас выступала, показывая с помощью маленького компьютера красивые картинки.

— Вот рост потребления антидепрессантов в западных странах…

Да, действительно, люди глотали их в огромных количествах, чем дальше, тем активнее, причем женщины в два раза больше, чем мужчины.

— И тем не менее примерно половина депрессий не диагностируется и не лечится, — продолжала Клара.

Все верно, Гектор иногда встречал людей, страдавших от депрессии долгие годы и никогда от нее не лечившихся. С другой стороны, многие принимали антидепрессанты, вовсе в них не нуждаясь. Но этот факт гораздо меньше беспокоил лабораторию, что неудивительно.

Глядя на Клару, которая так хорошо говорила и выглядела уверенной в себе и элегантной в маленьком льняном костюме, Гектор испытывал гордость за то, что такая девушка выбрала именно его среди всех домогавшихся ее парней. Он вспомнил об усилиях, которые ему пришлось приложить для ее завоевания, а также о битвах крабов на пляже и пообещал себе записать в блокнот:

Цветочек № 3. Любовь без борьбы не завоюешь.

Клара рассказывала о новом антидепрессанте, который лаборатория вот-вот выпустит на рынок, — более эффективном и лучше переносимом, чем все остальные. Благодаря этому лекарству самые подавленные люди пустятся в пляс посреди улицы, распевая веселые песни.

Гюнтер поблагодарил Клару за «блистательное выступление», и Гектор заметил легкое раздражение на лице высокой рыжеволосой девушки. Впрочем, такова офисная жизнь.

— Мы поговорили об антидепрессантах, — взял слово Гюнтер, — чтобы вам было понятно направление наших разработок на будущее. Но вообще-то проблема депрессии скоро будет разрешена. Мы так полагаем, по крайней мере. Затем встанет вопрос продолжения рода человеческого…

«Продолжение рода человеческого» — эта формулировка заставила Гектора слегка напрячься, но в целом нельзя было не согласиться с Гюнтером.

— Однако депрессия — болезнь, — продолжил Гюнтер, — и сегодня люди хотят не только излечиться от болезней, им нужно пребывать в добром здравии, то есть в «состоянии физического и умственного благополучия». Это не моя формулировка, так говорит Всемирная организация здравоохранения. Иными словами, люди хотят быть сча-стли-вы-ми!

Тут Гюнтер звучно расхохотался, демонстрируя свои прекрасные зубы. Молодая поросль заулыбалась.

Время от времени вчерашний высокий метрдотель и молодая официантка в саронге подавали им кофе, и Гектор подумал, что эти двое наверняка думают не о том, чтобы быть счаст-ли-вы-ми, — их прежде всего волнует, как бы прокормить семью. Он знал, что стоимость одной ночи в гостинице равняется двухмесячной средней зарплате в стране, которой принадлежит остров. Впрочем, эта гостиница давала многим работу, благодаря чему целые семьи получали возможность выжить.

Он также заметил, что всякий раз, как девушка входит в зал, старый психиатр Франсуа потихоньку провожает ее взглядом. А когда она выходит, на его лице появляется грусть. Гектор подумал, что однажды станет таким же, как Франсуа, и тоже загрустил.

— У них есть все основания хотеть счастья, — заметила Этель. — Жизнь для этого и предназначена!

Этель всегда казалась в форме, словно сама вырабатывала в собственном мозгу новый антидепрессант. Ночью Гектор выходил подышать на балкон и видел, как на пороге бунгало Этель возник высокий силуэт.

— Итак, — сказал Гюнтер, — полагаю, мы все согласны с тем, что счастье имеет очень и очень большую ценность. Исходя из этого, хотелось бы узнать ваше мнение: что еще, помимо болезней, несчастных случаев и экономических проблем, мешает людям быть счастливыми?

Реакцией на вопрос было молчание. Чувствовалось, что у каждого из присутствующих есть свои соображения, но никто не решается заговорить первым. Гектор тоже колебался, не будучи уверен, стоит ли излагать свою идею до обсуждения ее с Кларой, — ведь он должен был подумать и о ней, поскольку это совещание много для нее значит. И все-таки у него имелось собственное представление о том, что весьма часто лишает людей счастья.

— Любовь.

Все повернулись к Франсуа, старому психиатру. Именно он произнес это слово. Как мы уже говорили, он очень нравился Гектору.

 

Гектор слушает рассуждения о любви

Старый Франсуа говорил, устремив взгляд на плещущееся за окнами море, как будто черпая в этом зрелище вдохновение. В зале царила полная тишина, все внимательно слушали его.

— Любовь, — рассуждал он, — это «безумие плоти, а разум не против». К сожалению, формулировка не моя. Любовь, конечно, дарит нам самые большие радости. Впрочем, определение слабовато, точнее будет — самые счастливые мгновения экстаза… Это движение навстречу другому человеку, минута, когда мечты превращаются в реальность, состояние благодати, в котором наконец-то думаешь не о себе, соединение тел, дарующее бессмертие, как минимум на несколько мгновений, преображение повседневности рядом с любимым существом, ах-ах!.. Когда нам кажется, будто ее лицо — часть нашего сердца и никогда не будет разлучено с ним… Но иногда именно это и происходит. — Он вздохнул. — Потому что страдания любви тоже безбрежны, как океан… Любовь, которой пренебрегли, любовь, которую отвергли, отсутствие любви, конец любви, — увы, увы…

Он продолжил напевать, и Гектор с изумлением увидел слезы, заблестевшие в Клариных глазах. Тут старый Франсуа заметил, что все опечалились, спохватился и взял себя в руки.

— Извините, дорогие друзья, я увлекся, хотя собирался всего-навсего ответить на ваш вопрос, что может сделать человека несчастным.

Все помолчали, потом Гюнтер улыбнулся и продолжил:

— Спасибо, дорогой доктор, за ваше выдающееся выступление. Слушая вас, понимаешь, что французский — родной язык любви!

В этот момент в зал вошла девушка в саронге с фруктовым соком на подносе, и старый Франсуа снова проводил ее меланхоличным взором.

— А теперь, — продолжил Гюнтер, — хочу обратиться к вам, дорогая Этель. Поделитесь, пожалуйста, своим мнением, которое, уверен, сильно отличается от только что высказанного.

— О да! Еще бы!

Она повернулась к старому психиатру:

— Дорогой Франсуа, вы здесь нарисовали великолепную картину любви. Но, боюсь, излишне грустную. Потому что без любви жизнь была бы совсем скучной и мрачной. И напротив, именно любовь дарит нам радость и восторг! Благодаря любви жизнь превращается в непрерывное приключение, каждая новая встреча становится счастливым потрясением, ну пусть не каждая, но, кстати, и неудачная любовь полезна — для сравнения, она позволяет по достоинству оценить другие встречи. Я уверена, что любовь защищает нас от величайшей беды современности — скуки. Ведь мы целиком и полностью защищены от всего — я имею в виду, в таких странах, как наша, — и любовь — это последнее оставшееся у нас приключение. Да здравствует любовь, сохраняющая нам вечную молодость!

Действительно, видя, как молодо выглядит Этель, чья молодость давно позади, нельзя было не согласиться, что ей уж точно любовь вполне удается.

Гюнтер казался необыкновенно довольным.

— Ах, — сказал он, — дорогая Этель! Какой солнечный портрет любви вы нарисовали! Действительно, любовь — это такая радость! Кстати, если позволите…

Гюнтер выпрямился во весь свой высокий рост и запел красивым басом:

Все женщины, сидящие за столом, попали под обаяние Гюнтера, поющего (причем отменно) песню Нэта Кинга Коула. Сам Гюнтер теперь выглядел еще более уверенно, а улыбка и пылкий взгляд делали его похожим на настоящего эстрадного певца. Тут Гектор ощутил в груди легкий укол ревности. Он покосился на Клару, но она — о чудо! — оставалась совершенно равнодушной к выступлению Гюнтера. В ней проглядывало даже некоторое раздражение, что еще усилило любовь Гектора.

В конце песни все зааплодировали, даже Гектор, которому было стыдно за свой приступ ревности. К тому же он не хотел, чтобы его реакция повредила Клариной карьере.

— Спасибо, дорогие друзья, — сказал Гюнтер. — К сожалению, я не знаю никаких французских стихов о любви, но в следующий раз не подведу! Ну а вы, дорогой доктор Гектор, что думаете о любви вы?

 

Гектор рассуждает о любви

Гектор пребывал в замешательстве. Он был согласен и с Франсуа и с Этель. В зависимости от дня — и от тех, с кем в этот день разговаривал, — он мог бы спеть оду любви или, напротив, пожелать, чтобы вакцину от нее изобрели как можно скорее. Однако на совещании не положено говорить, что ты согласен со всем сказанным, потому что тебе тоже хочется проявить себя наилучшим образом. Поэтому, немного подумав, Гектор начал:

— Я считаю, что оба мои коллеги очень точно охарактеризовали любовь. Она действительно является источником самого большого блаженства, но одновременно и причиной самых мучительных горестей.

Гектор поймал Кларин взгляд, и его удивила промелькнувшая в нем грусть. Неужели песенка Франсуа так ее взволновала? Он продолжил:

— Тем не менее, выслушивая своих пациентов, я часто думаю, что самая большая сложность любви — в ее неуправляемости. Мы влюбляемся или сохраняем влюбленность в человека, который нам не подходит или больше нас не любит, и, напротив, не испытываем никакого влечения к тому, кто отлично подошел бы нам. Любовь не подчиняется воле, вот в чем проблема. Личная история готовит нас к трепетному отношению к тем, с кем связан наш детский или юношеский эмоциональный опыт. Причем мы даже не осознаем этого. Я люблю тебя потому, что, сама или сам того не подозревая, ты вызываешь у меня те же чувства, что мама, или папа, или сестричка, или братик. А может, и прямо противоположные, впрочем. Важную роль играют и обстоятельства встречи: всем известно, что легче влюбляешься, если перед этим испытал сильный эмоциональный всплеск — удивление, или даже страх, или сочувствие, — тут перед его внутренним взором на мгновение предстали полные слез прекрасные миндалевидные глаза, увиденные однажды вечером в такси, — мы ведь знаем, что любые сильные эмоции увеличивают вероятность влюбленности. Согласен, можно говорить и о роли музыки в зарождении любви, однако я пою гораздо хуже, чем Франсуа, так что мне вас не растрогать.

Присутствующие засмеялись, что оказалось полезным, потому что, при всей их кажущейся простоте, слова Франсуа взволновали присутствующих.

— Правда, я могу вспомнить пару стихотворных строк, — продолжил Гектор. — Федра собирается выйти замуж за Тезея, все идет хорошо, пока не появляется Ипполит, сын Тезея и, следовательно, ее будущий пасынок, и тут разражается катастрофа!

Словно несчастная Федра, мы влюбляемся, однако не в того или ту, в кого хотели бы, а в человека, эмоционально задевшего нас. При этом иногда именно в того, в которого ни за что нельзя влюбляться! То есть неподвластный воле выбор объекта любви не всегда оказывается правильным, временами он бывает худшим из возможных, и как тут обойтись без страданий… А вот еще ситуация — обратная, в семейной жизни: с годами былая любовь исчезает, и супруги не могут вернуть ее. Чувствуют, как она угасает, но не в состоянии ее оживить…

Произнося свою речь, Гектор заметил, что Гюнтер и его сотрудница смотрят на него с особым вниманием, которое заставило его напрячься, потому что в этот момент они были похожи на двух кошек, вперивших взор в аппетитную мышку. Он вдруг явственно ощутил, что они вынашивают насчет него какие-то планы, и задумался, известно ли об этом Кларе.

 

Гектор обеспокоен

Сразу после обеда Гектор и Клара решили прогуляться по пляжу под все еще серым небом.

— Ты выглядела грустной, — заметил Гектор.

— Вовсе нет, — возразила Клара. — Разве что твой пожилой коллега очень взволновал меня.

— И меня тоже.

Они остановились возле маленького крабьего племени. Жизнь в нем продолжалась: крабы поочередно сражались, забирались друг на друга, снова сражались.

— Нужно бы показать ему этих крабов. Они подтвердят его точку зрения — действительно, сколько страданий приносит любовь!

— Пойдем отсюда, — вздрогнув, попросила Клара.

Некоторое время они шли молча. Гектор был обеспокоен, он чувствовал, что Клара какая-то не такая, как всегда.

— Все в порядке? — поинтересовался он.

— Конечно! Почему бы нет?!

Гектор подумал, что не время одолевать Клару вопросами, но все же задал еще один:

— Я заметил, что Гюнтер и Мари-Клер как-то странно на меня смотрели. Будто у них какие-то планы на мой счет.

Клара остановилась и с возмущением посмотрела на него:

— И ты полагаешь, я бы тебе ничего не сказала, если бы знала?

— Нет-нет, я тебя не спрашивал, просто поделился своим впечатлением.

Клара успокоилась. Она подумала, а потом вздохнула:

— Вполне возможно. Я тоже задавала себе такой вопрос.

— В любом случае, если это так, мы скоро все узнаем. Постараюсь не подвести тебя.

Клара улыбнулась, но Гектору показалось, что грусть так и не покинула ее окончательно.

— Все в порядке?

— Да-да. Посмотри-ка, какой странный краб.

Действительно это был очень странный краб: более крупный, чем остальные, он передвигался крайне медленно, время от времени останавливаясь, словно чтобы понаблюдать за схватками соплеменников. При этом сам не пытался ни сражаться, ни взбираться на самок. Посмотрит-посмотрит, а потом движется дальше, медленно и немного грустно.

— Это твой пожилой коллега, — сказала Клара.

Они оба расхохотались, так как старый краб действительно был похож на Франсуа. Гектор подумал, что ему так хорошо с Кларой по самым разным причинам, в том числе и потому, что они с ней смеются над одним и тем же.

Потом они начали искать среди крабов Этель и вскоре нашли ее: очень подвижную самочку, которая безостановочно переходила от одного краба к другому.

Затем Гектор углядел грозного самца с двумя огромными клешнями: когда он взбирался на очередную самку, никто даже не пытался его атаковать.

— А вот и Гюнтер, — показал он.

Клара улыбнулась, но Гектор был уверен, что ей по-прежнему грустно. И вдруг он испугался, не ждут ли и его страдания из-за любви.

 

Гектор получает задание

После ужина Гюнтер положил сигару и наклонился к Гектору.

— Мне хотелось бы поговорить с вами в спокойной обстановке, — сказал он.

— Пожалуйста, в любое время, — ответил Гектор.

— Поговорим, когда остальные разойдутся, — предложил Гюнтер.

За столом было весело, все присутствующие выглядели прекрасно, как обычно и выглядят люди, которые поплавали в море и начали покрываться загаром. Даже старый Франсуа, похоже, взбодрился. Он беседовал с барышней из лаборатории, хохотавшей после каждой его реплики. Клара вела бесконечный разговор с Этель, и Гектор мимоходом услышал слово «мультиоргазм», которое часто повторяла Этель.

А потом все встали и начали расходиться по своим бунгало. Гектор подал Кларе знак, и она тоже ушла. Когда она шагнула за порог, бросив на него последний взгляд, Гектора снова посетило ужасное предчувствие, но он тут же сказал себе, что это его фантазии и Клара точно любит его.

Гектор, Гюнтер и Мари-Клер собрались втроем в салоне Гюнтерова люкса. Они сели в большие кресла из тропического дерева, Гюнтер снова закурил сигару, а высокий метрдотель принес заказанные напитки: коньяк Гюнтеру и Мари-Клер и кокосовый орех с воткнутой в него соломинкой Гектору, который не любил пить после ужина. Высокий метрдотель поставил бутылку с коньяком рядом с Гюнтером.

За окном стояла ночь, слышался шум волн, и Гектор подумал о крабах, которые, возможно, продолжают заниматься любовью при свете луны.

На низком столике лежала толстая папка, и Гектор с удивлением прочел на ней имя известного ему человека — великого профессора, специалиста по счастью, с которым он встречался в стране «Больше Всего», то есть — уточним для любителей географии — в Америке. Великий профессор был человеком маленького роста с внушительным носом и торчащим седым хохолком; он говорил очень быстро, а думал еще быстрее. Профессор проводил множество сложных исследований, чтобы выяснить, зависит ли счастье главным образом от характера — вы счастливы, потому что обладаете наклонностью к счастью, — или же от обстоятельств: вы счастливы, так как в вашей жизни есть то, что делает людей счастливыми. Фамилия великого профессора была Корморан, что забавно, поскольку так называют больших бакланов, а профессор с его гигантским носом и белым хохолком немного напоминал эту птицу.

Гектору он очень нравился, и они часто переписывались по электронной почте. Рассуждения профессора Корморана о счастье подсказывали ему, как лечить пациентов, не знающих счастья. Они с профессором не виделись, у них была большая разница в возрасте, и тем не менее между ними установились на расстоянии дружеские отношения.

— Вы его знаете, — сказал Гюнтер, вынимая из папки фотографию профессора Корморана.

— Конечно.

— Недюжинный ум.

— Да.

— Ученый, каких мало.

— Полностью с вами согласен.

Гюнтер глубоко затянулся сигарой, словно для того, чтобы успокоиться. Гектору почудилось, что он в ярости.

— Он работал для нас, — подала реплику Мари-Клер.

— По проблеме счастья?

— Нет, любви.

Мари-Клер объяснила, что большая фармацевтическая лаборатория профинансировала новые исследования любви, а поскольку профессор Корморан — специалист с мировым именем по эмоциям, он легко перешел от счастья к любви, так как и то и другое представляет собой сложную смесь чувств. Гектор заинтересовался, потому что профессор никогда не говорил ему об этих новых исследованиях.

— В договоре был пункт о конфиденциальности, — пояснила Мари-Клер, — обязательной для него и для всей его команды. Он работал вместе с учеными нашей лаборатории.

Краем глаза Гектор поглядывал на Гюнтера, который безостановочно затягивался сигарой, будто пытаясь успокоиться.

— Вы разрабатывали какое-то лекарство?

— Помните, что вы сказали сегодня утром? Что нельзя влюбиться в того, в кого хочешь? Что не удается сохранять любовь к человеку, которого хотелось бы по-прежнему любить? Мы ищем решение этой проблемы.

Гектор был потрясен:

— Лекарство, которое поможет влюбиться в выбранного человека? Или сохранить влюбленность, если этого хочешь?

Мари-Клер не ответила и посмотрела на Гюнтера, словно спрашивая, о чем можно рассказать.

Гюнтер вздохнул.

— Догадались, — подтвердил он.

Гектор принялся размышлять обо всех последствиях такого препарата для жизни людей. А если подмешать это человеку без его ведома?

— Мы из-за него в такое дерьмо вляпались! — неожиданно произнес Гюнтер.

Странно было слышать от Гюнтера такие грубые слова. В этот момент Гектор окончательно понял, что тот ужасно зол на профессора Корморана.

Гюнтер отхлебнул коньяка, потом сделал знак Мари-Клер — пусть продолжает описывать ситуацию.

— Наши команды довели до ума три вещества с разными эффектами. Профессору Корморану поручили исследовать их воздействие на любовные чувства здоровых добровольцев. Но мы не знали, что он самостоятельно изменил формулы, которые мы ему предоставили, и втайне привлек к работе химика из своего университета. В результате полученные результаты относились к модифицированным продуктам, а не к нашим исходным веществам.

Гектор подумал, что профессор всегда казался ему слегка тронутым — и вот подтверждение!

— И какими были результаты?

— Многообещающими, — ответила Мари-Клер.

Гектор почувствовал, что больше она ничего не скажет.

— Мы вляпались из-за него в полное дерьмо, — повторил Гюнтер.

По его голосу было слышно, что две порции коньяка сделали свое дело.

Мари-Клер объяснила, что в один прекрасный день профессор стер с твердых дисков компьютеров все последние данные и исчез вместе с образцами новых переделанных составов.

— А химик?

Мари-Клер снова посмотрела на Гюнтера, и тот утвердительно кивнул.

— Химик сошел с ума, — сказала Мари-Клер.

— Сошел с ума?

— Мы думаем, что он решил протестировать одно из новых веществ на себе. Теперь его мысли бессвязны. Его… увезли в лечебницу.

— Ну что за мерзавец, — сказал Гюнтер, приступая к третьему бокалу коньяка.

Мари-Клер продолжила свой рассказ. Исследования, посвященные любви, уже обошлись лаборатории в сотни миллионов долларов и вот-вот должны были привести к конкретным результатам, когда великий профессор исчез. Конкурирующие компании разрабатывают ту же тему, то есть идет нечто вроде гонки со ставками в миллионы долларов.

Наступила тишина. Гюнтер и Мари-Клер пристально глядели на него, и у Гектора возник вопрос. Он был почти уверен, что знает ответ, но все-таки задал его:

— А зачем вы мне все это рассказали?

— Чтобы вы его отыскали, — сказал Гюнтер. — Необходимо найти профессора Корморана.

 

Гектор летит на Восток

Кто вы такие, чтобы претендовать на приручение любви? Под предлогом облегчения страданий вы намерены навязать рабство. Кондиционер для чувств — вот ваша цель. Профессор Корморан вам не помощник, профессор Корморан устремлен к горизонтам, которые вам неведомы, потому что вы хотите закармливать весь мир своими пилюлями, вот и все. Профессору Корморану, главное достоинство которого доброта, жаль вас.

Профессор Корморан действительно изменился, он теперь говорил о себе в третьем лице почти во всех письмах к Гюнтеру и Мари-Клер. Может, неожиданный эффект новых веществ, которые он увез?

Гектор сложил письмо и посмотрел на стюардессу, подходившую к нему с шампанским. Он обрадовался, так как действие шампанского было ему знакомо. К тому же на стюардессе был симпатичный восточный наряд — длинное платье с разрезом сбоку поверх шелковых брюк. И, как вы догадались, она и сама была с Востока, потому что Гектор направлялся в страну — ближайшую соседку Китая, где отыскались последние следы профессора Корморана. Поскольку эта страна много лет назад была захвачена Гекторовой, он надеялся встретить там немало людей, говорящих на его языке. Надо сказать, что Гектор не отличался особыми способностями к языкам, к тому же восточные языки — не самые легкие: говорить на них трудно, а писать еще труднее.

Однако стюардесса говорила только по-английски. Она спросила Гектора, летит ли он в ее страну как турист или по делам, и Гектор ответил «турист», подумав: интересно, как бы эта девушка среагировала, признайся он, что его цель — поиски сумасшедшего ученого.

Болтовня со стюардессой и шампанское оказали благотворное воздействие на Гектора, поскольку позволили ему не думать о Кларе.

Перед поездкой он долго разговаривал с ней. Точнее, он начал с вопросов, пытаясь выяснить, почему Клара так часто грустит. Вначале Клара твердила, нет, ничего подобного, она совсем не грустная, это все выдумки Гектора. В конце концов она призналась, что по-прежнему очень любит Гектора, но не совсем уверена, влюблена ли она в него по-настоящему, как раньше. Гектор выдержал удар вполне прилично: если ты психиатр, то привык принимать что угодно со спокойным лицом, хотя иногда чего только не наслушаешься. Однако теперь, в самолете, ему потребовалось шампанское и беседа со стюардессой, чтобы устоять перед желанием схватить телефон, установленный в кресле, и названивать Кларе каждые полчаса. Мало того что он понимал всю бесполезность этого, ко всему прочему он догадывался, что размеры счета за такие переговоры могут шокировать даже Гюнтера.

Любовь универсальна. Сказав это, задумаешься, дает ли нам что-то такое определение. А потом ответишь: да, дает, потому что оно позволяет вышвырнуть на помойку все культурологические глупости — раз, и нету. Желтые, белые, красные, черные, — любовь заставляет трепетать всех нас, независимо от расы, культуры или системы налогообложения. И вообще, вчитайтесь в любовную поэзию любой страны мира и любой эпохи; спорю на что угодно: вы найдете там одно и то же — тоску из-за разлуки с любимым человеком, радость новой встречи с ним, оды его красоте и тем восторгам, какие она сулит, желание спасти свою любовь от всех опасностей и насладиться ее триумфом. Попробуйте сами, и вы убедитесь, что я прав, так что придется вам заткнуть пасть, придурки.

Похоже, перед тем как сесть за это послание, профессор Корморан наглотался других таблеток. Гектор вздрогнул, прочитав насчет тоски из-за разлуки с любимым человеком, но потом собрался и сумел познакомиться со всеми последними письмами профессора, написанными после его исчезновения. Их набралось почти полсотни, и Гектор решил, что, внимательно изучив их, возможно, расшифрует мысли профессора, поймет, чего тот хочет, и в конце концов найдет его.

Другие сотрудники фармацевтической лаборатории уже пытались сделать это, но ничего не добились, потому что для них профессор Корморан был сумасшедшим, и этим все сказано.

Все, что им удалось, — это выяснить, откуда были отправлены электронные письма, что само по себе явилось большим достижением, поскольку профессор Корморан прибегал к сложным уловкам, мешая понять, откуда ушло то или иное послание. В результате сотрудники лаборатории тратили несколько дней на поиски использованного компьютера, а когда приезжали, оказывалось, что профессор уже исчез.

У Гектора имелась карта мира с отмеченными на ней перемещениями профессора.

По ней было видно, что все последние письма были отправлены из Азии, так что оставался шанс отыскать его в тех краях. Но главная надежда Гюнтера заключалась в том, что профессор, возможно, захочет поговорить с Гектором. Перед отъездом Гектор отправил профессору письмо по интернету.

Дорогой профессор Корморан!

С сердечными пожеланиями Гектор.

Хорошо известные Вам люди хотят Вас найти. Они посылают меня в надежде, что мне удастся с Вами встретиться. В любом случае для меня будет большим удовольствием поговорить с Вами и узнать, что у Вас нового. Можете ответить на этот адрес, который известен только мне и не отслеживается.

Гектор не очень понимал, что будет делать, если найдет профессора Корморана. Да, конечно, Гюнтер платил ему за то, чтобы он нашел и привез профессора, но, как вы уже догадались, Гектор больше симпатизировал профессору, чем Гюнтеру, и к тому же подозревал, что у профессора могли быть серьезные основания для исчезновения.

Улыбающаяся стюардесса снова принесла ему шампанское, и Гектор ощутил маленький прилив любви к ней. Может, попросить у нее номер телефона?

И сам себе ответил, что жалок.

Достал блокнот и записал:

Цветочек № 4. Настоящая любовь несовместима с желанием изменить.

Он проводил взглядом стюардессу в прелестном восточном наряде, еще немного подумал и дописал:

Цветочек № 5. Настоящая любовь несовместима с изменой (даже когда хочется ее совершить).

 

Гектор соприкасается с историей

Еще на одном самолете, на этот раз винтовом и сильно вибрирующем, Гектор добрался до городка, спрятавшегося в сердце джунглей. Центр его был выстроен очень давно людьми из его собственной страны и походил на тихий городок Гекторового детства, с почтой, ратушей, каналом, обсаженным высокими деревьями, и кафе, где собираются завсегдатаи. Но местными жителями были, естественно, азиаты с довольно темной кожей и узкими глазами: они неспешно прогуливались по улицам и выпивали в излюбленных кафе и барах, в особенности мужчины, поскольку в этой стране, как и во многих других, работали в основном женщины. Стоило удалиться от центра, и с улиц исчезал асфальт, за исключением гостиничного квартала, где они снова становились широкими, с вереницей пальм вдоль тротуаров. В этом городе посреди больших парков с чудесными деревьями располагалось множество отелей. Это были красивые, наполовину деревянные дома с крышами в местном стиле, балконами и сваями, потому что их создавали недавно, уже после того периода, когда архитекторы сошли с ума и натыкали по всему миру уйму громадных бетонных коробок.

Но архитекторы — авторы построенных несколько веков назад больших каменных храмов, материал для которых находили прямо в окружающих лесах, — были отнюдь не сумасшедшими, и творили они примерно тогда, когда в Гекторовой стране возводились соборы. На многих километрах были разбросаны десятки храмов, и люди съезжались сюда со всего мира, чтобы полюбоваться ими. Таким образом, именно создатели храмов обеспечили работой своих коллег, которые много веков спустя строили отели. Современным строителям, возможно, следовало бы возвести еще один маленький храм — в память о своих предшественниках.

Директором одной из самых симпатичных гостиниц города был сравнительно молодой улыбающийся господин, носивший рубашку с карманами на пуговицах и напоминавший Тинтина. Он не забыл профессора, который часто отправлял сообщения из здешнего бизнес-центра.

— Он уехал три дня назад. Сказал мне, что направляется в Лаос. А почему вы его ищите?

— Он мой друг, — ответил Гектор. — И я, как и другие его друзья, в последнее время беспокоюсь за него.

— Ага, — произнес директор гостиницы.

Он молча покивал, и Гектор понял, что ему приходят на ум разные мысли, которыми он не хочет делиться. Гектор сразу же догадался, что директора отелей похожи на психиатров: они видят и слышат много такого, что нельзя никому рассказывать, и это называется профессиональной тайной. У Гектора всегда устанавливались хорошие отношения с этими людьми. Во-первых, потому что он любил гостиницы, и в этом случае приятно быть лично знакомым с директором. А во-вторых, потому что директора этих заведений в результате общения с клиентами и персоналом многое узнают о человеческой природе, примерно как психиатры, от которых они отличаются, однако, полным отсутствием наивности.

Гектор сумел завоевать доверие директора этой гостиницы (мы не скажем вам как, потому что некоторые свои уловки психиатры, как и фокусники, должны все-таки сохранять в тайне), и тот начал рассказывать о профессоре Корморане.

— Поначалу он казался нам очень милым. К тому же он очень быстро заговорил по-кхмерски и, хоть знал совсем немного слов, очаровал всех. Персонал обожал его. Он умел каждому сказать что-нибудь приятное. Во второй половине дня, когда схлынет поток туристов, а освещение станет особенно красивым, он отправлялся осматривать храмы. И подолгу работал в своем номере. Однажды я пригласил его на ужин.

Профессор объяснил директору отеля, что изучает бабочек и приехал на поиски редчайшего вида — специалисты считают, что он исчез, но сам профессор уверен, что несколько образцов могло сохраниться в окрестностях одного храма, спрятавшегося в глубине джунглей.

— Я попытался отговорить его от посещения этого храма, потому что он находится в небезопасном районе, а подходы к нему по-прежнему нашпигованы минами.

Мы еще не рассказали вам, что у этой прекрасной страны была ужасная история: ее безумные вожди, обучившиеся в институтах Гекторовой страны искусству логики, решили вернуться на родину, чтобы очистить ее. Но, обратите внимание, стоит какому-нибудь большому руководителю заговорить о чистоте — и все заканчивается известно как, то есть совсем плохо. Почти треть всего населения была уничтожена во имя Благой цели. С момента своего приезда Гектор встречал только улыбающихся юношей и девушек, но ему казалось, что за этими улыбками скрываются тяжелейшие истории детства без родителей. Или с родителями, которые оказались палачами или жертвами, или и тем и другим. С тех пор в стране еще остались мины, взрывающиеся под ногами родителей, возделывающих землю, или детей, играющих на обочине разминированной дороги.

— Но он все-таки посетил этот храм?

— По крайней мере, так он мне сказал. Проблемы начались после его возвращения.

Директор отеля объяснил, что профессор начал приставать к массажисткам.

— К массажисткам?

— Да, мы предлагаем нашим клиентам традиционный массаж. Но речь идет именно о массаже и ни о чем другом, если вы меня понимаете. Для тех, кому нужно что-то другое, существуют специальные места в городе, но среди гостей нашего отеля много семей с детьми, так что не следует смешивать жанры. Ну вот, он начал домогаться массажисток, и они мне пожаловались. Я поговорил с ним. Довольно неловкая ситуация, сами понимаете, но это часть нашей работы, и мы должны уметь договариваться с гостями, излишне предприимчивыми по отношению к персоналу, в особенности к такому, как наш.

Гектор уже видел в холле нескольких молоденьких работниц гостиницы, поэтому все понял.

— А как он это воспринял?

— Странно. Смеялся, будто я пошутил, хотя какие уж тут шутки. В общем, я подумал, что он все понял и смеется, чтобы сохранить лицо, как это у нас часто бывает.

— Так он все понял?

— Не думаю. Назавтра он уехал. Вместе с одной из наших массажисток.

 

Гектор знакомится с Вайлой

Гектор захотел встретиться с одной из подружек девушки, сбежавшей с профессором Кормораном. Директор гостиницы не возражал и пригласил в офис маленькую массажистку, которая как раз и рекомендовала свою близкую подругу, потому что они были из одной деревни. Перед Гектором предстала молодая женщина в саронге, выглядевшая очень скромно. Она поздоровалась с ним на восточный манер, сложив ладони и наклонив голову. К ним присоединилась еще одна девушка с рецепции, чтобы переводить. В этой стране все были юными.

Сперва молодая женщина с нежным именем Вайлараванлуанайялуаангреа немного смущалась. Но потом, опустив глаза и снова поклонившись Гектору, сообщила: ее подруга призналась, что с профессором она испытала неведомую ей до сих пор любовь. Но какую именно любовь, захотел уточнить Гектор. (Потому что существует несколько видов любви, и мы это вам постепенно разъясним.) Юная Вайла покраснела, но сказала, что ее коллега, которую сокращенно звали Нот, утверждала, будто профессор — неутомимый любовник. Впрочем, такие ей уже попадались, однако главное в том, что он всегда угадывал, чего партнерше хочется в данный момент. То, что она испытала, показалось маленькой массажистке столь необыкновенным, что она решила последовать за профессором, куда тот захочет. От ее подруги Вайлы Гектор узнал, что Нот двадцать три года, и сразу припомнил, что профессору перевалило за шестьдесят.

Может, профессор действительно открыл один из секретов любви?

Он поблагодарил молодую женщину за все эти полезные сведения и отправился поплавать в бассейне, сказав себе, что если как следует устанет, то сможет уснуть, не думая о Кларе. Позднее, уже в номере, Гектор записал:

Цветочек № 6. Настоящая любовь — это когда всегда угадываешь, чего хочет партнер.

Гектору тут же пришло в голову, что этот цветочек может оказаться весьма ядовитым. Он повидал немало людей, которые утверждали: «Если бы он/она любил (а) меня, то понимал (а) бы все без слов». Что неверно, так как иногда партнер может вас любить, но при этом недостаточно вас понимать, и в таких случаях лучше сообщать ему или ей о своих желаниях.

Цветочек № 7. Прекрасно, когда партнер понимает вас без слов, но нужно и уметь помогать ему, высказывая свои желания.

Потом Гектор вспомнил женщин, желаниями которых он пренебрегал, а они тем не менее были влюблены в него. После чего подумал о Кларе, с которой в последнее время был особенно нежен, а она вот теперь не уверена, что все еще влюблена в него. Разозлившись, он записал:

Когда имеешь дело с женщинами, не нужно придавать слишком большое значение их желаниям.

Однако, перечитав написанное, он загрустил и потому жирно перечеркнул фразу. Она представляла собой угрозу для гармонии его усаженной цветочками клумбы.

Какой же из всего этого вывод? Если не обращать внимания на их желания, они вас бросают, но, с другой стороны, слишком большое внимание приводит к тому же результату. И на мужчин наверняка распространяется та же закономерность.

Он подумал, что было бы чудесно поговорить об этом с профессором, и снова отправился в бассейн.

 

У Гектора появляется приятель

У него не лежала душа к посещению недавно разминированного храма в ненадежном районе, но поскольку до своего исчезновения там побывал профессор, Гектор убедил себя, что поиски возможных следов — тоже часть его задания.

Обо всем этом он размышлял в тени деревьев у бассейна, потягивая разные коктейли, чтобы пореже вспоминать о Кларе. Заглянув в меню, он поколебался, что бы такое выбрать — сингапурский слинг или В-52. Коктейли и соблазнительная фигурка официантки, которая их приносила, отвлекали его от неприятных мыслей. К тому же, подумал он, если Клара его бросит, то никакой взрыв мины ему не страшен. Или, если Клара уйдет, он скроется в домике на сваях на опушке джунглей вместе с красивой официанткой, и у них будут славные ребятишки, распевающие по вечерам у костра. В результате он выбрал В-52.

— Мне сказали, что вы собрались завтра в храм Бантей Сариарамай?

Гектор сдвинул темные очки. На него с улыбкой смотрел крепкий мужчина с явной склонностью к полноте.

На нем тоже была сорочка с карманами на пуговицах и длинные шорты в стиле военной униформы. Вообще-то он и сам напоминал военного, однако, представившись Жан-Марселем, объяснил, что тоже приехал сюда как турист и хотел бы посмотреть недавно разминированный храм, так что все очень удачно складывается.

Гектор предложил ему сесть и выпить, и они обсудили аренду автомобиля с шофером для этой небольшой экскурсии. Потом поужинали на берегу бассейна, и Жан-Марсель рассказал Гектору, что женат, ездил в командировку в соседнюю страну и решил на обратном пути заглянуть сюда, чтобы снова увидеть эти знаменитые храмы, которые он когда-то посещал. Но недавно разминированного он еще не видел, а тот, по слухам, очень интересный.

Как это часто бывает у людей, оказавшихся за границей, беседовать с соотечественником оказалось легко и приятно, к тому же Жан-Марсель и Гектор сразу прониклись симпатией друг к другу и потому стали понемногу рассказывать о своей жизни. Гектор, естественно, сказал, что он здесь на отдыхе, и ни словом не обмолвился о своей миссии. Что же касается Клары, то он лишь объяснил, что подруга не смогла поехать с ним из-за работы, что было правдой, но не всей. У Жан-Марселя имелись жена и дети, довольно большие мальчик и девочка, однако Гектор заподозрил, что ему тоже не сообщили всю правду. Он не был уверен, что жена действительно ждет не дождется возвращения Жан-Марселя. Возможно, ей надоело ждать, потому что он всю жизнь проводит в деловых поездках.

Поскольку в жарких странах, чтобы отправиться на экскурсию, приходится вставать очень рано, они довольно скоро распрощались.

Назавтра Гектор и Жан-Марсель намучились с поисками шофера, потому что никто не хотел ехать к храму. В конце концов сыскался один желающий, который все время смеялся, и Гектор подумал, что у него не все в порядке с головой. Впрочем, возможно, такое поведение принято в этой стране и тогда шофер вполне нормален. Но когда он увидел, что все остальные шоферы покатываются со смеху, глядя вслед их машине, Гектор забеспокоился.

 

Гектор и храм в джунглях

Страна, разоренная обезумевшими руководителями, все равно сохранила свое великолепие. Дорога бежала по живописной деревенской местности, среди высоких деревьев и красивых деревянных домов на сваях. В тени домов мелькали люди и животные: кто-то спал в гамаке, женщины, сидя на корточках, что-то готовили, дети играли, собаки виляли хвостом, а иногда на дорогу выходили горбатые коровы и пересекали ее, не глядя по сторонам.

Гектор подумал, что эта страна очень красива. В то же время он понимал, что ее красота — следствие бедности, поскольку стоит ей разбогатеть — и люди захотят построить отвратительные бетонные дома с балюстрадами из пластика, как в соседних странах, а на въездах в поселки немедленно вырастут супермаркеты, заводы и рекламные щиты. С другой стороны, нельзя ведь желать этим людям всегда оставаться бедными.

— Этот придурок перепутал дорогу, — сказал Жан-Марсель.

Он смотрел в карту, наблюдая за действиями шофера, что заслуживало всяческих похвал, поскольку ориентироваться в незнакомой стране не так уж просто. Он велел шоферу вернуться на правильную дорогу. Жан-Марсель не говорил по-кхмерски, однако был из тех, кто умеет заставить понять себя, даже не зная языка.

Потом шофер поехал очень быстро, что было неосторожно, учитывая поведение коров, и тогда Жан-Марсель довольно громко приказал ему ехать помедленнее.

— Черт побери, и где мы такое чудо раскопали?!

— Он был единственным, кто согласился везти нас, — заметил Гектор.

Шофер снова засмеялся.

Чтобы занять время, Жан-Марсель и Гектор завели беседу. Поскольку всем всегда было легко разговаривать с Гектором, Жан-Марсель пожаловался ему на отношения с женой, далекие от идеала, так как ей не нравилось, что он слишком часто уезжает по делам в Азию.

— Она догадывается, что, болтаясь неделями далеко от дома, я веду себя отнюдь не как святой… Но я не намерен разводиться, мне хочется жить с ней.

Гектор показал ему свою запись, сделанную в самолете:

Цветочек № 5. Настоящая любовь несовместима с изменой (даже когда хочется ее совершить).

— Знаю-знаю, — вздохнул Жан-Марсель. — Но пока у меня нет постоянной связи, всего лишь отдельные эпизоды, я не считаю их настоящей изменой. Что вы хотите, так мы устроены… Но ничего хорошего в этом нет, я понимаю.

Гектор вспомнил собственные мысли о стюардессе и хорошенькой официантке из отеля и вынужден был согласиться: что уж тут хорошего.

В этот момент Жан-Марсель посмотрел на водителя:

— Этот козел сейчас заснет! За ним нужен глаз да глаз, черт подери!

Храм посреди джунглей был наполовину разрушен. Мы сказали «посреди джунглей», но так же правильно будет «джунгли посреди храма», потому что на некоторых стенах выросли большие деревья и кое-где мощные корни даже обвивали группы статуй, словно щупальца огромного осьминога.

Шофер остановился в тени дерева и проводил взглядом направившихся к храму Жан-Марселя и Гектора. По известной ему одному причине эта сцена вызвала у него новый приступ хохота.

— Не знаю, как будет по-кхмерски «урод», но это определение ему бы подошло, — заметил Жан-Марсель.

— Ну, может, он так прощается с нами, — возразил Гектор, человек по натуре миролюбивый.

Они шли по тропинке между деревьями в сторону руин храма. Несмотря на тень, становилось довольно жарко.

Гектор заметил покрашенный красной краской колышек, торчащий рядом с тропинкой.

— Это означает, что здесь разминировано, — сказал Жан-Марсель, — так что все о’кей.

Гектор подумал, что колышек вообще-то не указывает направление и, значит, неизвестно, разминировано ли до него, после него или вдоль всей тропинки.

— Вот человеческие следы, — показал Жан-Марсель, продолжая идти, — значит, не о чем беспокоиться.

Гектор решил, что Жан-Марсель знает страну и ему можно доверять. Они подошли к руинам, стараясь все же не заступать за границы тропинки.

— Великолепно! — воскликнул Жан-Марсель.

И был прав. Полуобвалившиеся стены были украшены фигурами очень красивых танцовщиц, которые загадочно улыбались, наверняка потому, что твердо знали: при таких гармоничных формах у них никогда не будет недостатка в поклонниках искусства. Читая путеводитель по здешним краям, Гектор понял, почему профессор Корморан захотел попасть в этот храм. Он был возведен принцем, который посвятил его любви после близкого знакомства с одной из танцовщиц. На мгновение он представил себе лицо Клары на одном из каменных туловищ и задумался. Интересно, вернулась бы к ней влюбленность, закажи он строительство храма в ее честь? Ладно-ладно, но ведь она хоть немножко, да влюблена в него, разве нет?

— Как здесь красиво, — послышался голос Жан-Марселя.

Гектор пошел на этот голос и увидел Жан-Марселя, любующегося большой галереей на колоннах, которая от времени стала слегка колченогой.

Будучи новым, этот храм, вероятно, был великолепен, сегодня же от его руин исходило невероятно трогательное очарование. Похоже на ушедшую любовь, подумал Гектор.

Жан-Марсель рассказывал:

— Этот храм прослужил им целый век, а потом начались войны, они их проиграли, и джунгли все поглотили.

Гектор заметил еще несколько красных колышков посреди руин.

— Чушь собачья, — махнул рукой Жан-Марсель, — все это туфта, не думаю, чтобы они особо заморачивались с разминированием храма, потому что эти парни ставили мины в основном на подходе к нему.

Гектора волновало, подскажет ли этот храм что-то полезное, не потащился ли он в такую даль, только чтобы полюбоваться былой роскошью исчезнувшей культуры. Когда-то, вероятно, та же участь постигнет и западную цивилизацию, и какие-нибудь марсиане посетят развалины его города, приняв остатки светофоров за древних божков.

Он с трудом поспевал за Жан-Марселем, который карабкался на большую, обвалившуюся по краям лестницу, как вдруг они услышали женские голоса.

Потом они увидели двух маленьких японок, перемещающихся по верхней галерее.

— Зря это они, — покачал головой Жан-Марсель.

— Из-за мин?

— Да нет, из-за того, что эта штуковина может рухнуть в любой момент. Несмотря на то что япошки ничего не весят.

Они стали знаками показывать девушкам, что нужно оттуда уходить. Японочки в кроссовках, казавшихся больше своих хозяек, и крохотных белых панамках подпрыгнули, увидев мужчин, а потом стали мелкими шажками спускаться к ним.

Они познакомились с Мико и Шизуру, одна из них хорошо говорила по-английски, а вторая не знала ни слова на этом языке.

Гектору стало жарко, он утомился и потому предпочел поболтать в тени с японками, пока Жан-Марсель с энтузиазмом исследовал все доступные уголки храма.

Японки были подружками. Как мы уже говорили, люди легко открывали душу Гектору, и Мико рассказала ему, что уговорила Шизуру отправиться в поездку, чтобы отвлечься от переживаний, связанных с несчастной любовью. Гектор взглянул на малышку Шизуру: на ее фарфоровом личике действительно были заметны следы печали. Она едва не вышла замуж за парня, которого очень любила, но в какой-то момент он решил, что это не слишком удачная идея. Почему? А потому что они занимались тем, чем обычно занимаются влюбленные, а потом жених посчитал, что, если Шизуру могла делать это до свадьбы, значит, она несерьезная девушка и, следовательно, ни о каком законном браке не может быть и речи. И вот теперь Шизуру все время думала только о нем, и Гектор вполне мог ее понять.

Он попытался придумать для Шизуру что-нибудь утешительное. Во-первых, если парню приходят в голову подобные мысли, то он никак не подходит такой девушке, как Шизуру, которая отправилась на экскурсию в недавно разминированный храм в опасном месте. То есть она все равно не была бы счастлива с ним. Мико перевела, а Шизуру внимательно ее выслушала, и в конце на ее лице появилась слабая улыбка. Вся эта история заставила Гектора вспомнить свои вопросы. Почему остаешься влюбленным в того, кто приносит тебе страдания? И почему не хранишь любовь к желающему тебе добра? Похоже, эта болезнь поражает даже японок, и ему на ум пришли слова из письма профессора насчет «культурологических глупостей».

Мико и Шизуру заспорили, а потом Мико сказала Гектору, что в одном из уголков храма ей попалась занятная скульптура, совершенно не похожая на хоровод танцовщиц с загадочными улыбками.

Тут вернулся Жан-Марсель, которого рассказ про необычную фигуру очень заинтересовал. Мико и Шизуру взялись показать дорогу. Они проследовали за маленькими японками по череде коридоров, в которые солнце попадало через большие, украшенные лепниной окна, и неожиданно оказались на опушке леса. Мико объяснила, что нужно пройти вдоль внешней стены храма, там и стоит скульптура.

— Гм-гм, — засомневался Жан-Марсель, — так мы окажемся за пределами храма.

— Но вот же красные колышки, — успокоил его Гектор.

— Ну-ну…

— Но они ведь уже здесь ходили.

— Япошка легкая, а земля мягкая, — размышлял вслух Жан-Марсель.

Они двинулись в путь, впереди Жан-Марсель, а за ним Гектор, Мико и Шизуру. Гектора порадовало, что первой идет не Шизуру, потому что, предположил он, ей, наверное, наплевать, взлетит она на воздух или нет, так что особой осторожности от нее не жди.

— Все в порядке? — спросил Гектор Жан-Марселя.

— Да, да, все о’кей.

Тем не менее Гектор заметил, что Жан-Марсель идет, пристально всматриваясь под ноги, и подумал, что все не так уж чтоб о’кей и глупо подорваться на мине во время экскурсии или даже выполняя задание большой фармацевтической лаборатории.

Однако Жан-Марсель напевал, поэтому можно было надеяться, что он не слишком волнуется. Гектор различил несколько слов:

И подумал, что есть в Жан-Марселе что-то от военного, так что ему можно доверять.

В стене храма открылся небольшой пролом, они вошли в него и оказались в квадратном внутреннем дворике, стены которого были украшены уже знакомыми им фигурами танцовщиц. Среди них, однако, выделялся барельеф, не похожий на остальные.

Гектору он показался забавным, потому что напоминал первый сеанс психоанализа в мировой истории. Пациентка лежала на диване, а психоаналитик, тоже женщина, расположилась рядом с ней. Она, конечно, сидела не в кресле, а тоже на диване и одновременно массировала ноги пациентки, но поскольку все это происходило в десятом веке, неудивительно, что психоаналитические технологии еще не были отработаны. Диван напоминал дракона и изображал, по всей видимости, невроз пациентки, который ей предстояло приручить с помощью врача. В нижней части барельефа можно было увидеть множество рыб, черепах и разных морских существ, наверняка символизирующих силы, кроющиеся в глубинах подсознания. Слева, у самого края, находилась ассистентка, ведущая запись клиентов на прием.

Гектор подумал, что профессор должен был очень заинтересоваться этим барельефом, если тот попался ему на глаза.

— Ладно, это еще не все, — сказал Жан-Марсель, — мы еще не завершили круг.

Гектор ответил, что предпочитает остаться в этом дворике и повнимательнее рассмотреть первый сеанс психоанализа в истории. Мико поговорила с Шизуру, и они решили поступить так: Жан-Марсель и Мико продолжат исследование храма, а Гектор и Шизуру спокойно дождутся их, сидя в тени.

Они услышали удаляющиеся шаги Жан-Марселя и Мико, а потом воцарилась тишина. Так как Шизуру не говорила по-английски, а Гектор по-японски, они просто время от времени обменивались улыбками, чтобы показать, как им приятно друг с другом. Лицо Шизуру под белой панамкой светилось смиренной и чистой красотой, позволявшей предположить, что у девушки хороший характер, и Гектор надеялся, что жених со временем поумнеет, осознает свою ошибку и вернется к Шизуру еще до того, как она в свою очередь его разлюбит. Ему хотелось бы знать, что Шизуру думает о нем и заметно ли, какой удар по чувствам он только что пережил.

В этот момент губы Шизуру округлились, словно она хотела довольно громко воскликнуть «О-о-о-ой!», и Гектор вздрогнул. Она указывала на трещину в камне над первым сеансом психоанализа в мировой истории. Из нее торчал кусок бамбука, похожий на наконечник трости. Шизуру заметила его только благодаря лучу солнца, вдруг осветившему камень.

Гектор не очень-то умел карабкаться на стены, но благодаря барельефу это было несложно. Он ухватил кусочек бамбука и вернулся к Шизуру. Она снова повторила «О-о-о-ой!», увидев, как Гектор извлекает из него свернутую в трубочку бумажку. Гектор сразу же узнал почерк профессора Корморана.

Дорогой друг, эта записка — своего рода пари, заключенное с самим собой. Но разве не так же совершаются научные открытия? Знаю, они обязательно пошлют Вас по моим следам, а в отеле расскажут о моем посещении этого храма. Далее, я рассчитываю, что эта скульптура заинтересует Вас, и если Вы сейчас читаете записку, значит, я выиграл. Я получил Ваше сообщение, но Вы проявляете трогательную наивность, полагая, что данный электронный адрес известен только Вам. Они знают о Вас все и даже немного больше.

С дружескими пожеланиями Ваш профессор Корморан.

Я сейчас работаю над рядом фундаментальных научных открытий вместе с очаровательной помощницей, о чем Вам наверняка известно, а эти мерзавцы хотят явиться и все испортить. Чтобы удержать их на расстоянии, мне бы следовало окончательно замести следы и прервать всякое общение с Вами, однако временами я испытываю потребность в таком собеседнике, как Вы. Продолжайте слать мне электронные сообщения, но помните, что их прочту не только я, — это может оказаться полезным. А теперь беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических! [5]

Едва Гектор успел дочитать записку профессора Корморана под любопытным взглядом Шизуру, как они услышали перепуганные крики Мико.

Выбежав из внутреннего дворика, они оказались на заросшей травой и деревьями кольцевой дороге, которая когда-то была защитным рвом. Там они увидели перепуганную Мико, она рыдала и вопила одновременно.

Сидящий у ее ног Жан-Марсель осторожно рыл землю руками.

— Не двигайтесь, — рявкнул он, обращаясь к Гектору. — Скажите япошке, чтоб подошла к вам.

Шизуру и Мико быстро залопотали по-японски, причем казалось, будто на этот раз Шизуру успокаивает Мико, а не наоборот.

Гектор настойчиво попросил Мико подойти к ним, но, парализованная ужасом, она была не в состоянии пошевелиться. Она видела, что Жан-Марсель возится с миной, и боялась сделать даже шаг в сторону.

В конце концов Гектор осторожно прошел по следам Мико и Жан-Марселя и привел девушку к Шизуру, которая взобралась на каменный постамент.

— Так-то лучше, — сказал Жан-Марсель. — Не люблю, когда на меня смотрят во время работы.

Наконец он выпрямился, держа в руках маленькое зеленоватое блюдце из пластмассы.

— Если быть внимательным, их всегда можно заметить. Тем более что дожди размывают почву, и они поднимаются. А вот ночью страшно.

Гектор подумал, что у Жан-Марселя была, наверное, очень интересная жизнь, если он ухитрялся прогуливаться ночью по минному полю. Тем временем Жан-Марсель продолжил свои объяснения.

— Всё, эта штука уже не опасна, — сказал он, — потребуется давление не меньше тридцати кило, чтобы взорвать эту мелкую пакость.

Он начал выкручивать подобие пробки на верху мины, вытащил из нее какую-то трубочку и другие мелкие предметы, зашвырнул их широким жестом в джунгли, после чего положил обезвреженную мину на камень на видном месте.

— Пусть видят, что есть смысл поднять задницу и разминировать здесь более тщательно.

Он подошел к ним с довольным видом. Гектор вспомнил, что один из рецептов счастья гласит: нужно чувствовать, что делаешь нечто полезное, а в данном случае, вне всяких сомнений, Жан-Марсель поработал с пользой.

Шизуру продолжала успокаивать Мико, обняв ее, и две «япошки», как называл их Жан-Марсель, выглядели весьма трогательно.

Через некоторое время все решили, что пора возвращаться к машине, потому что эта история с миной охладила их исследовательский пыл.

Шофер уснул, сидя за рулем. Машина стояла под деревом с открытыми дверцами из-за сильной жары.

— О-о-о-ой! — воскликнули снова маленькие японки. И объяснили, что тоже приехали на машине, но их водитель, по всей видимости, уехал, не дождавшись.

— Мне это не нравится, — заметил Жан-Марсель.

— Мне тоже, — согласился Гектор.

Спасшись от мин, они вполне могли столкнуться со второй опасностью этого красивого места — с людьми. Безумные руководители, которые едва не стерли страну с лица земли, потеряли власть, однако остатки их войск нашли убежище в здешних лесах, где и продолжали жить, обогащаясь за счет разных незаконных деяний. Неподалеку отсюда они выращивали наркотики, добывали драгоценные камни, которые чуть ли не валялись тут на земле, и использовали девушек в качестве живого товара. Время от времени они похищали тех, кто приезжал сюда, и требовали выкуп, а иногда убивали похищенных, но такое случалось все же редко, потому что тогда на них открывала охоту новая местная армия, что наносило ущерб их криминальному бизнесу. То есть риск был невелик (столь же невелик, как вероятность наткнуться на мину в разминированном храме). Однако шофер Мико и Шизуру уехал без них, и это неожиданное бегство могло означать, что ему что-то известно. В отличие от водителя Гектора и Жан-Марселя, который проснулся со смехом, — потому что такого идиота еще надо поискать, как сказал Жан-Марсель.

 

Гектор размышляет

В машине, чтобы чем-то занять себя, Гектор принялся размышлять о любви. Он ехал на заднем сиденье вместе с Мико и Шизуру, тогда как Жан-Марсель сел рядом с водителем и крайне внимательно следил за дорогой.

Гектор думал о чувствах, которые вызвала у него стюардесса, разносившая шампанское, а также о Жан-Марселе, которому не удавалось сохранять святость во время путешествий по здешним местам. Гордиться тут было нечем, но что поделаешь, если таков один из элементов любви — сексуальное желание, влечение — даже к кому-то, кого ты практически не знаешь, да и не намерен узнать поближе, потому что хочешь только делать с ним то, что делают влюбленные, хотя вовсе не влюблен в этого человека.

На обратном пути пейзаж был таким же красивым, как по дороге к храму, но из-за мыслей об опасности казалось, что за каждым деревом таится угроза. Даже коровы мрачно поглядывали на них исподлобья.

Да, конечно, сексуальное желание — неотъемлемая часть любви, но одного желания недостаточно. Как можно понять, что ты кого-то любишь?

Жан-Марсель вынул из сумки небольшой бинокль.

Гектор думал о Кларе. Он скучал по ней. Ага, вот это и есть любовь — ощущать, что тебе не хватает человека, когда его или ее нет рядом. Однако Гектор помнил, как в детстве родители отвезли его в летний лагерь и он испытывал вначале жгучую потребность в их присутствии. (Через два дня это чувство стало менее мучительным, потому что он успел обзавестись друзьями.) Таким образом, можно скучать по кому-то и любить его, но это не будет сексуальная любовь.

Резкая остановка прервала его размышления — дорогу, не глядя, перешла корова, и Жан-Марсель произнес несколько ругательств, которые ни Мико, ни Шизуру, к счастью, не поняли.

С другой стороны, иногда можно испытывать жгучую потребность в ком-то, с кем вас связывает чисто сексуальная любовь. Гектор припоминал пациентов и пациенток с такой проблемой. Они жаловались: «Нам не о чем говорить друг с другом, я даже не нахожу его/ее симпатичным/симпатичной, но стоит нам оказаться в постели…»

Это походило на наркотики: хочешь отказаться, но не можешь без них обойтись, потому что начинается настоящая ломка.

Он открыл свой блокнот и записал:

Цветочек № 8. Сексуальное желание необходимо для любви.

Встречаются и пары, которые глубоко любят друг друга, но уже почти не занимаются любовью. Ему это было известно, хотя сегодня не принято об этом говорить. Потому он добавил: но не всегда.

Цветочек № 9. Если ты ощущаешь жгучую потребность в ком-то, это доказательство любви.

Тут он заметил, что Жан-Марсель разговаривает по мобильному телефону размером побольше обычного. Поговорив, он спрятал его в сумку, внутри которой Гектор успел разглядеть какой-то черный металлический предмет.

— Все в порядке? — спросил он.

— Связи нет, — ответил Жан-Марсель.

Между тем Гектору показалось, что тот что-то проговорил в трубку.

Через несколько минут он увидел вертолет, который пролетел над ними, а потом исчез.

Он вспомнил, как в отеле ему предложили это транспортное средство, чтобы добраться до храма, однако друзья предупреждали, что есть страны, где никогда не следует садиться в вертолет, и эта страна — именно из таких.

Он снова подумал о Кларе и о шутках, которыми они обменивались, наблюдая за крабами, там, на островном пляже. В тот момент у них отсутствовало желание и они не испытывали жгучей потребности друг в друге, потому что были вместе. И все-таки это были минуты огромного счастья, когда оба они смеялись над одним и тем же. Как охарактеризовать такой вид любви?

Мико спросила, что он записывает в блокноте, и он ответил, что фиксирует свои размышления о любви. Мико перевела его слова Шизуру, и они обе заинтересовались. Девушки любой страны любят поговорить о любви, решил Гектор, а вот парни — не всегда. Гектор поинтересовался у Мико, в чем японцы видят самое серьезное доказательство любви.

Шизуру и Мико немного посовещались, а потом сказали, что самое серьезное доказательство — это когда тебе плохо без этого человека и ты все время думаешь о нем или о ней.

Еще один аргумент, опровергающий «культурологические глупости», сказал бы профессор Корморан.

Дорогой Гектор!

Мне так грустно, что ты один и далеко от меня после нашего последнего разговора. Напрасно я не дождалась твоего возвращения, чтобы поговорить о нас, но ты задавал мне вопрос за вопросом, и я в конце концов поделилась своим беспокойством. А теперь ты уехал, и я спрашиваю себя, права ли была, сказав, что не уверена в своих чувствах. Я по-прежнему к тебе привязана, и вот доказательство: мне сейчас не хватает тебя. Но в то же время — извини, если причиню тебе боль, — мне кажется, что нам не удастся стать настоящей парой. У меня такое ощущение, будто ты уже член моей семьи, но не как будущий муж или отец моих детей. С другой стороны, мысль о том, что я тебя больше не увижу, мучительна для меня, и в определенном смысле я хочу тебя сохранить. Можно бы сказать, что в качестве друга, но это определение слишком слабо, ты — человек, который мне ближе всех в мире, не говоря уж о твоих необыкновенных достоинствах.

Ты сейчас, наверное, думаешь, будто у меня все в голове перепуталось и я сама не знаю, чего хочу. И ты до некоторой степени прав. Мы давно знаем друг друга, и у нас уже бывали и подъемы и провалы. Однажды мне захотелось, чтобы мы поженились, но я помню, что у тебя тогда не было особенного желания создавать семью. Говорю это и догадываюсь, что ты будешь казниться, упрекая себя в упущенном шансе. Но не мучай себя, такова жизнь, чувствам не прикажешь, и в них нельзя винить ни себя, ни других.

Ты по-прежнему остаешься самым главным человеком в моей жизни, несмотря на то что я не вижу, как бы мы могли и дальше оставаться вместе. Как ужасно, всякий раз, когда я произношу эти слова, мне кажется, будто я бью тебя. Но мы же всегда были искренними друг с другом.

Будь осторожен, заботься о себе и повторяй, что ты навсегда останешься моим Гектором, что бы ни случилось.

Целую.

Гектор допил свою водку с амаретто и подождал, пока красивая официантка в саронге принесет ему следующую порцию. Над бассейном опускалась ночь, и он спрашивал себя, чем бы ему отвлечься, чтобы не думать постоянно о Кларе. Ему это почти удалось, но тут в баре зазвучали первые нотки песни, которую он сразу узнал. Когда-то они слушали ее вместе с Кларой, и сейчас он испытал шок, припомнив слова:

Грустная мелодия разрывала сердце Гектора на части.

В этот момент появился Жан-Марсель, тоже вроде не в своей тарелке. Он подсел к Гектору и, не обращая внимания на песню, рассказал о недавнем телефонном разговоре с женой.

— Как вы думаете, можно долго любить друг друга, а потом перестать? — спросил он у Гектора.

Тот ответил: боюсь, это действительно вполне возможно. И вспомнил о таблетках профессора Корморана. Нет ли среди них такой, что позволила бы двоим любить друг друга так долго, как им захочется?

— Мне кажется, у нас с женой все кончено, — поделился Жан-Марсель. — А ведь мы были так счастливы вместе…

Они заказали бутылку белого вина, потому что после нескольких коктейлей от них начинает мутить.

Жан-Марсель и Гектор стали обмениваться соображениями насчет женщин — идеальный ритуал для мужчин, которым хочется побыстрее установить приятельские отношения.

— Во-первых, они не знают, чего хотят.

— Во-вторых, они всегда всем недовольны.

— Начни обращаться с ними по-хорошему — и тут же поплатишься.

— Хуже всего советы подруг.

— Они все время пытаются нас приручить, а стоит им этого добиться — и мы перестаем их интересовать.

В конце концов, покончив со второй бутылкой, они решили отправиться в город и остановили тук-тук, нечто вроде местного рикши на мопеде, на котором двух сильных белых мужчин вез менее белый и более слабый.

На ходу их обдувал ночной ветерок, после дневного зноя это было особенно приятно. На улицах царило спокойствие, изредка попадались автомобили и собаки и мелькали многочисленные ярко освещенные бары и несколько массажных салонов с мигающими неоновыми вывесками. Все выглядело так, будто в этом городе люди нуждались в массаже двадцать четыре часа в сутки, — наверняка после утомительных походов в храмы. Однако Гектор вспомнил, о чем рассказывал директор гостиницы, и догадался, что дело тут не просто в обычном массаже.

Тук-тук привез их к бару, где множество европейцев пили пиво, беседуя с молодыми женщинами азиатского типа.

Две из них тут же обратились к Гектору и Жан-Марселю. Они попросили угостить их выпивкой, а взамен были готовы, казалось, бесконечно повторять мужчинам, что те очень красивые, и пытаться узнать название их отеля. Они широко улыбались, демонстрируя прекрасные зубы, но в их глазах Гектор читал гораздо менее веселые мысли. О младших братьях и сестрах, которых нужно прокормить. О сутенере, требующем денег. О лекарствах, без которых не обойтись.

Гектор и Жан-Марсель переглянулись.

— У меня нет настроения, — сказал Жан-Марсель.

— У меня тоже, — согласился Гектор.

Они вышли на улицу и забрались в тук-тук, причем стало ясно, что Жан-Марсель изрядно выпил, так как ему не удалось вскарабкаться на сиденье с первой попытки.

— Кёлс, кёлс! — крикнул водитель.

Гектор не понимал по-кхмерски, поэтому просто сказал «отель» и задремал, продолжая при этом следить, чтобы Жан-Марсель не свалился.

Потом тук-тук привез их куда-то и остановился у здания, похожего на небольшой темный сарай, где местные парни спокойно сидели в креслах. Гектор и Жан-Марсель креслам обрадовались, потому что они были гораздо удобнее жестких сидений тук-тука. Сначала Гектор заметил, что они здесь единственные белые, потом — что напротив них, под ярким светом, на пластмассовых стульях сидят несколько девушек. Они выглядели как студентки в Гекторовой стране, в джинсах и майках известных марок, в босоножках на высоком каблуке, открывавших их очаровательные маленькие пальчики. Кто-то из них говорил по мобильному, другие беседовали или молчали, глядя в пространство со скучающим видом. Гектор недоумевал, почему все девушки сидят с одной стороны, а мужчины — с другой и почему девушки освещены так ярко, что некоторые даже моргают из-за бьющего им в глаза света. И вдруг все понял.

Он увидел, что некоторые из девушек смотрят на него и улыбаются, другие, наоборот, как только он на них взглянул, поспешили закрыть руками лицо, на котором читался испуг. Они казались такими юными, эти женщины, которым по возрасту надо бы ходить в школу и смотреть телепрограммы для подростков. В другой стране они бы стали студентками, продавщицами, стажерками. Некоторые из этих азиаток напомнили Гектору дочек друзей или его молодых пациенток. Они болтали друг с другом так же, как их ровесницы в нормальной стране, потому что это место считалось нормальным и в данной стране, и во всем регионе.

Гектор заметил, что Жан-Марсель тоже за ними наблюдает, и вспомнил, как тот рассказывал о своей шестнадцатилетней дочке.

Гектор и Жан-Марсель снова переглянулись и направились к тук-туку.

— Кёлс? Кёлс?.. Пойс? — простонал водитель.

— Отель! Отель! Отель! — ответил ему Жан-Марсель. Громковато, подумал Гектор.

У водителя тоже имелась семья, которую нужно кормить, а за привезенных по известным адресам клиентов ему платили комиссионные.

Позже, у себя в номере, Гектор обратился к своему блокноту и нашел:

Цветочек № 8. Сексуальное желание необходимо для любви.

Когда он писал, то ему казалось, что это не всегда и не для всех верно.

Подумав о девушках, освещенных ярким светом, он написал:

Цветочек № 10. Сексуальное желание мужчин может стать причиной многих несчастий.

Он вспомнил парней, которые сидели в том сарае и все никак не могли сделать окончательный выбор или только предавались мечтам, потому что у них не хватало денег и полчаса девичьей красоты были им не по карману. Вспомнил обо всех мужчинах из его собственной страны, которых отвергли любимые, — они, возможно, мечтали бы попасть в такое место (ведь, в конце концов, неизвестно, как бы он себя повел, окажись он там в другой вечер, выпив до этого чуть больше или чуть меньше, или если бы его не терзали мысли о Кларе). Вспомнил о том, что говорил старый Франсуа. Найдись способ подавлять сексуальное желание, может, жизнь стала бы спокойнее и честнее?

 

Гектор делает выбор

Гектор уже засыпал, когда в номер постучали. Он включил настольную лампу и, шлепая босыми ногами по гладкому, покрытому лаком паркету из тропического дерева, подошел к двери. За ней стояла молодая массажистка с труднопроизносимым именем, все такая же очаровательная в своем саронге. Она снова грациозно приветствовала его на восточный лад. Девушка выглядела смущенной. Гектор пригласил ее войти.

Он был очень удивлен. Он ведь ничего не заказывал, а красивые соблазнительные девушки стучатся ночью в дверь вашего номера только в романах. Войдя внутрь, прелестная массажистка протянула ему конверт. Гектор предложил ей сесть в одно из кресел, и она устроилась в нем по-турецки, подложив под себя скрещенные ноги. При свете настольной лампы ее лицо имело восхитительный янтарный оттенок, а гибкая фигурка и улыбка наводили на мысль, что одна из прекрасных каменных танцовщиц с барельефа под покровом ночи отделилась от стены и выскользнула из своего храма, чтобы навестить Гектора. Девушка молча смотрела на него, и он почувствовал смущение.

Гектор вскрыл конверт. Как он и подозревал, это было письмо от профессора Корморана.

Дорогой друг!

Всегда Ваш Честер Джи Корморан.

Еще одну записку я Вам оставил в храме и, надеюсь, Вы ее нашли. В ней я предупреждал, что за всеми Вашими действиями пристально следят, не говоря уж о вашей переписке по электронной почте, независимо от адреса. Именно поэтому я выбрал эту очаровательную посланницу, нежную Вайлу, которая доставит Вам письмо. Я уверен, что она, как жена Цезаря, вне подозрений.

Дорогой друг, теперь, если у вас хватит мужества, Вы можете присоединиться к эксперименту, который я провожу. Так Вы примете участие в крупнейшем прорыве в истории науки, а заодно и в зарождающейся революции, которая потрясет человечество — наши нравы, культуру, искусство и, вне всяких сомнений, экономику. Подумайте о том, как изменится мир, если нам удастся обуздать силы любви!

Но не будем забегать вперед, речь идет всего лишь о первом этапе, и я сам пока что пробираюсь ощупью, если такое выражение позволительно.

Я дал прелестной Вайле два маленьких флакончика. В них раствор смеси двух веществ. Предлагаю Вам обоим одновременно выпить их содержимое в каком-нибудь укромном месте. Ничего не бойтесь, я уже поставил над собой этот эксперимент, и данное письмо — лучшее доказательство того, что я сохранил рассудок. Чтобы было легче убедить мою дорогую Нот, которую не очень интересуют ученые исследования на западный манер, я предложил ей выпить мой любовный напиток на рассвете, в руинах посещенного Вами храма любви. Мы провели там несколько спокойных и одновременно насыщенных часов, о которых она отнюдь не сожалеет, несмотря на то что наше словесное общение было крайне ограничено моим слабым знанием кхмерского языка и ее полным незнанием английского. Однако мы заменили его той близостью и эмоциональной интимностью, которым привычные слова зачастую только препятствуют.

Чтобы Вы избежали побочных действий напитка, которые наблюдались у меня (их Вам, наверное, описал этот болван — директор гостиницы), я изменил пропорции смеси: меньше сексуального влечения, больше эмоций и эмпатии. Кроме того, на случай, если Вы не захотите, чтобы между Вами и очаровательной Вайлой создалась стойкая привязанность, которая может осложнить Вашу жизнь, я разработал и третью формулу, предназначенную для устранения эмоциональных последствий эксперимента. Мне удалось сделать специальную таблетку-антидот. Если решите ее принять, советую сделать это вместе с партнершей, чтобы избавить ее от вечных страданий после Вашего отъезда. Что до меня, то я не принимал это противоядие, поскольку решил, что моя прекрасная и нежная подружка — несомненно, лучшее, чего я могу ждать от жизни. А как насчет беседы, спросите Вы. Но беседы меня больше не интересуют, разве что с несколькими коллегами и с Вами. Поэтому…

Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей [7] .

Итак, дорогой друг, я представляю себе, как Вы знакомитесь с этим письмом, а чаровница тем временем дожидается решения у Ваших ног, готовая нравиться и подчиняться Вам. Замечу, что на полное и безоговорочное согласие ее должен был подвигнуть рассказ подруги об эксперименте, не говоря уж о Вашем личном обаянии, которое я не склонен недооценивать.

Если Вы умеете читать, то отыщите указание на мои ближайшие планы, и возможно, нам вскоре удастся встретиться.

Гектор сложил письмо и увидел, как Вайла подняла на него глаза. В них он прочел ожидание и такое доверие, какое редко встречал у кого-либо. Сидя в той же позе, она держала на раскрытой ладони два цилиндрических флакончика размером с колпачок от шариковой ручки.

Гектор пребывал в растерянности. Он чувствовал себя примерно как Милу, который оказался перед выбором: то ли нести в зубах очень важное послание, то ли бросить его, чтобы схватить только что запримеченную великолепную кость. На рисунках видно, как его душа мечется между Милу-дьяволенком и Милу-ангелочком, каждый из которых старается склонить его на свою сторону. В данном случае посланием, от которого не следовало избавляться, была его свобода и, возможно, любовь к Кларе, а восхитительно соблазнительной косточкой — нежная Вайла, готовая подарить себя ему, Гектору, и экстазу, который ей описала подруга.

И вдруг письмо, которое он держал, напомнило ему слова Клары: «Мне кажется, что нам не удастся стать настоящей парой».

Он схватил флакончики-близнецы с раскрытой ладони Вайлы. Она ему улыбнулась и нежно обняла его ноги.

 

Гектор занимается любовью

Позже Гектор в полусне думал, что цитаты из Песни Песней в обоих письмах очень точно подобраны профессором Кормораном. Эти стихи прекрасно передают то, что Гектор чувствовал с Вайлой, а профессор — со своей Нот.

Много часов подряд Гектор открывал для себя невероятный коктейль эмоций, никогда прежде не испытанный ни с одной партнершей: очень интенсивное сексуальное возбуждение, не скроем, но одновременно и мощную волну симпатии и нежности к Вайле. А когда ей хотелось, чтобы он был более энергичным, чем ласковым, или, в другие моменты, наоборот, более ласковым, чем энергичным, Гектор сразу угадывал ее желание, при этом постоянно чувствуя к ней невероятную нежность, столь же сильную, как и его желание. Во взгляде Вайлы, устремленном к нему, он видел, что она разделяет с ним все эти захватывающие чувства. Пока они вместе взлетали ввысь, уносимые восходящими потоками любви, Гектор не мог не задавать себе вопросы.

Каким будет спуск с этих высот? Не забывайте, Гектор — психиатр, и ему свойственно наблюдать за своими и чужими ощущениями, даже в разгар действий. Какие воспоминания, какие эмоциональные отпечатки оставят эти минуты в его душе и в сердце Вайлы?

К счастью, профессор предусмотрел антидот, позволяющий разорвать связь, накрепко соединившую их тела и души, словно цепь, которую куют в огне, зная, что металл можно в любой момент снова расплавить.

Гектор посмотрел на лежащую в постели Вайлу, обнаженную, с опущенными длинными ресницами, с улыбкой на чуть вывернутых губах, с руками, поднятыми вверх, и ногами, изящно согнутыми в коленях, — ни дать ни взять живая копия одной из каменных танцовщиц, украшающих стены храма. Апсары — так они звались, как сказали ему. Наверняка кто-то из ее прапрабабушек послужил для одной из них моделью, а поскольку в этой стране путешествовали мало, маленькое чудо гармонии передавалось из поколения в поколение, чтобы в конце концов оказаться на кровати рядом с ним. Психиатрия — интересная штука, но путешествия — тоже неплохо, подумал Гектор.

Вайла открыла глаза, улыбнулась и протянула к нему руки. Гектор сразу понял, что ему делать, но об этом он, пожалуй, догадался бы и без профессорского лекарства.

Потом наступил рассвет. Джунгли, окружающие отель, наполнились криками птиц и даже жалобными «у-у-у», свидетельствующими о присутствии обезьян.

Гектор и Вайла просыпались и снова засыпали еще несколько раз, а там и полдень настал, солнце поднялось в зенит, и джунгли стихли.

Зазвонил телефон. Это был Жан-Марсель.

— Все в порядке? — спросил он.

Гектор взглянул на профиль спящей Вайлы.

— Более чем, — ответил он.

Однако он был напуган, так как чувствовал желание защищать Вайлу всю жизнь, и чтобы она всегда была рядом, и заниматься с ней любовью до последнего вздоха. Он физически ощущал, как его уносит поток, которому он не в силах сопротивляться.

— Встретимся на обеде? — предложил Жан-Марсель.

— Договорились.

Нужно было окончательно проснуться, быстро принять антидот и дать его Вайле. Гектор почувствовал ее руки у себя на плечах.

Он обернулся и снова погрузился в ее взгляд и улыбку, чувствуя себя одновременно восхищенным и напуганным чувствами, которые она в то же мгновение разделяла с ним, — это было понятно по восторгу в ее глазах и биению сердца, отдававшемуся в его груди.

Самое время срочно принять противоядие. Он не имел права ни привязывать ее к себе, ни самому привязаться к ней.

Но когда Гектор жестами попросил у нее обещанную профессором таблетку, Вайла удивленно посмотрела на него. Похоже, она не понимала.

Гектор взял шариковую ручку и блокнот с логотипом отеля и нарисовал два маленьких флакончика, а рядом с ними — овальную таблетку. Вайла следила за возникающими картинками с большим интересом, словно олененок, впервые в жизни увидевший кролика. Тогда Гектор нарисовал круглую таблетку. Вайла улыбнулась и немного покраснела. Она взглянула на Гектора и показала ему свои тонкие пальцы.

Он понял: она подумала, будто он нарисовал кольцо.

Гектор рисовал таблетки самой разной формы — треугольные, прямоугольные, грушевидные, в виде сердечка и четырехлистного клевера, он даже сделал бумажный шарик, напоминающий таблетку, но все это лишь веселило Вайлу. Возможно, она решила, что он ее развлекает. Гектор не смог не засмеяться, услышав ее смех, и подумал, что профессор — большой шутник.

Он не дал Вайле антидот. А может, его вообще не существует в природе?

Теперь ему, хочешь не хочешь, придется отыскать профессора Корморана.

 

Гектор отдыхает

Вы в прекрасной форме! — сделал комплимент Жан-Марсель.

— Думаю, мне подходит климат. Жан-Марсель расхохотался:

— Боюсь, с вами мало кто согласится.

Они обедали в тени бара, и официантки, странным образом похожие на Вайлу, приносили им салаты и маленькие бутерброды. В бассейне светлокожие детишки плескались со своими более темными нянями. Даже в тени Жан-Марсель не снял черные очки и казался бледным, несмотря на свой всегдашний здоровый вид.

Гектор думал о Вайле. Только что она потихоньку выскользнула из его номера. Гектор не понял, куда она отправилась, но было ясно, что ей нельзя попадаться на глаза в компании с клиентом. Он пылал желанием снова быть с ней, хоть и находил это безумием. А если антидота не существует? Что же, ему придется провести остаток жизни по соседству с этими храмами? Или увезти Вайлу в свою страну?

— Собираетесь посмотреть другие храмы? — поинтересовался Жан-Марсель.

— Вообще-то нет, — ответил Гектор. — Я уже увидел все, что хотел. А вы?

— Пока не знаю. Раздумываю.

— В любом случае я с удовольствием съездил с вами вчера. И спасибо за урок разминирования!

— Да ну, — пожал плечами Жан-Марсель, — ерунда. Это даже не мина-ловушка.

— Мина-ловушка?

Жан-Марсель объяснил, что иногда не просто ставят мину, взрывающуюся, если на нее наступить, но и подключают к ней проводом вторую мину, размещая ее под первой. Когда сапер поднимает первую мину, вторая взрывается прямо ему в лицо — но это фигура речи, так как в ту же секунду никакого лица у него не остается.

Гектора печалил тот факт, что люди изобретают столько всего, чтобы навредить ближнему. Он представлял себе милого инженера, который по вечерам возвращается домой и укладывает детей спать, рассказывая им разные истории перед сном. А потом идет к своей славной супруге, чтобы выяснить, не пора ли им переезжать в новую квартиру, где у каждого ребенка будет отдельная комната. И после этого, перед тем как лечь, готовится к завтрашнему совещанию, где должен будет сделать красивую презентацию в пауэрпойнте новой мины, в которой количество взрывчатки рассчитано так, чтобы ее взрыв оторвал ногу, поскольку необходимость нести раненого тормозит движение и деморализует весь отряд гораздо больше, чем гибель одного из солдат. Не говоря о стонах, благодаря которым проще отследить передвижение отряда. Вся эта изобретательность и энергия расходуются на то, чтобы навредить друг другу, тогда как средства профессора Корморана, хотя они тоже сами собой не получаются, приносят людям много добра.

Несомненно, нация, получившая его таблетки, вряд ли захочет воевать, все предпочтут оставаться дома и заниматься любовью. Так что с точки зрения национальной безопасности такое лекарство не слишком полезно.

— Где вы научились всем этим штукам? — спросил Гектор у Жан-Марселя.

— На военной службе, — ответил тот. — Инженерные войска. Минирование-разминирование. Цацки с сюрпризом, всякое такое.

И вдруг знаете кто подошел к соседнему столу? Мико и Шизуру! Вообще-то ничего удивительного, они ведь остановились в том же отеле.

Девушки подошли поздороваться, и Гектор с Жан-Марселем как истинные джентльмены предложили им сесть за свой стол.

Японочки были по-прежнему прелестны, даже без панамок, и своими маленькими носиками, узкими глазами и густо-черными волосами напоминали двух очаровательных белочек. Они заказали шашлычки с японским названием терияки.

Девушки обменялись несколькими гортанными японскими словами, а потом Мико спросила Гектора, что написано на бумаге, которую он нашел в храме. Черт, значит, Шизуру рассказала об их находке.

— Это записка влюбленных, — ответил Гектор. — «Здесь были Честер и Розалин, которые будут вечно любить друг друга».

Он предпочел бы обойтись без Честера, но поскольку ему пришлось импровизировать, имя профессора выскочило само собой.

— Какое такое письмо? — заинтересовался Жан-Марсель.

Гектор объяснил ему, добавив, что, возможно, скоро появится мода оставлять записки в стенах храма любви, как на алтаре буддистского монастыря.

— Вы ее не сохранили? — спросил Жан-Марсель.

— Нет, видимо, я уронил ее, когда вы возились с миной, а потом забыл.

И это была правда, он действительно отвлекся, уводя Мико подальше от мины, и не знал, куда делась бумажка, что, впрочем, не имело особого значения.

— Интересно, осуществится ли их желание теперь, когда записки в стене больше нет?

— Я думаю, главное — намерение, — ответил Гектор.

Мико и Шизуру опять поговорили, а потом Мико объяснила, что Шизуру снова положила бумажку в бамбук, а бамбук — в стену. В Японии не принято оставлять что-либо на земле, и там уважают подношения, сделанные в храме.

— Думаю, я останусь еще на день-два, — заметил Жан-Марсель, — посещу еще несколько храмов.

Шизуру была менее грустной, чем накануне, и тут выяснилось, что хоть по-английски она не говорит, язык Гектора и Жан-Марселя немного знает.

— Совсем чут-чут, — сказала она.

— Куда вы поедете потом? — спросил Гектор.

Они еще не решили. Может, в Китай.

А что делают у себя в Японии?

Мико объяснила, что обе они работают в большой неправительственной организации, занимающейся защитой всего того в мире, что может исчезнуть, — не только вымирающих видов животных, но и древних храмов и рек, пока еще сохранивших чистую воду. Она сама, Мико, старается раздобыть деньги на реставрацию храмов, а Шизуру очень красиво рисует развалины, чтобы убедить людей делать пожертвования. Это не удивило Гектора, который с первой минуты ощутил глубинную артистичность Шизуру.

Сами того не замечая, Жан-Марсель и Гектор начали понемногу ухаживать за очаровательными японками, которых это очень забавляло.

Тут перед ними появилась с мрачным видом сотрудница отеля, похожая на Вайлу. И это на самом деле была Вайла в гостиничной униформе, то есть в переливчатом оранжевом саронге.

Язык мимики, отражающий эмоции, не знает границ, о чем Гектор узнал во время учебы (еще один удар по «культурологическим глупостям», как сказал бы профессор), и он сразу понял, что Вайла крайне недовольна.

Жан-Марсель был впечатлен.

— Да-а-а, старик, — протянул он, — вы даром время не теряете.

— Новичкам везет, — парировал Гектор.

Вайла решительно зашагала прочь, и, хотя она не произнесла ни слова, Гектор понял, что скоро они окажутся вдвоем в его номере. Но это не решит его проблему, скорее наоборот. Таблетка профессора Корморана, вызывающая любовь, ревность явно не устраняла. Что же здесь удивительного? Разве любовь можно разлучить с ревностью? До того как попрощаться с Мико и Шизуру, которые тоже немного растерялись при появлении разъяренной Вайлы, живого воплощения свирепой богини, способной испепелить взглядом, Гектор успел записать в своем блокноте:

Цветочек № 11. Ревность неотделима от любви.

 

Гектор умеет читать

Когда он проснулся, то заметил у Вайлы маленькую татуировку за ухом, на границе волос, такую малюсенькую, что он бы ее не заметил, если бы не прижимался к ней. Что удивительно, это были не кхмерские буквы, похожие на вермишелины, а иероглифы, как на его красивом китайском панно. Приглядевшись, он сообразил, что это не татуировка, а рисунок, сделанный очень темными чернилами. Он разбудил Вайлу и жестами спросил ее, что значит эта надпись. Она опять как будто не поняла, и это начало действовать ему на нервы, несмотря на самую горячую любовь. Гектор взял ее за руку и отвел в ванную. Крохотный рисунок за ухом, казалось, удивил Вайлу еще больше, чем его самого. Гектор вспомнил о послании профессора. «Если вы умеете читать…»

Он старательно скопировал буквы на бумагу, успокаивая Вайлу, которая приплясывала на месте, с нетерпением ожидая немедленного избавления от этой неведомой татуировки.

В баре несколько китайцев в сорочках Lacoste, очках в золотой оправе и с ремнями Pierre Cardin пили пиво и громко переговаривались. Гектор показал им сделанную копию. Китайцы со смехом передавали ее друг другу.

Один из них объяснил ему, что два первых иероглифа означают Шанхай, а следующие — птицу. Ее английского названия китаец не знал, но описал ее как умеющую нырять птицу с длинным клювом, которая питается морской и речной рыбой.

Теперь Гектору было известно, где искать профессора Корморана. Хотя, возможно, не совсем, если учесть, что тот спрятался в городе с шестнадцатью миллионами жителей.

 

Гектор снова летит на самолете

Вайла спала, положив голову ему на плечо, а он смотрел на огни Шанхая, простирающиеся до самого горизонта, словно огромный Млечный Путь, над которым медленно проплывал их самолет.

Гектор не забыл Клару, но то, что он переживал с Вайлой, заставляло его усердно размышлять о любви. Ведь, как сказал профессор Корморан, это был эксперимент, и, значит, следовало фиксировать свои наблюдения.

Он собирался продолжить путешествие, оставив девушку в отеле. Показать, как открыть почтовый ящик в интернете, и обмениваться письмами и фотографиями. Но как только он начал объяснять, используя для этого рисуночки, на лице Вайлы появилось такое горькое отчаяние, столь не похожее на нежную улыбку апсары, что Гектору недостало смелости продолжать.

И вот теперь он ощущал ее дыхание у себя на шее, она спала, прижавшись к нему с доверчивостью ребенка, уверенного, что его не бросят. Гектор открыл блокнот и записал:

Мне не хватает смелости оставить Вайлу, потому что:

1. Меня страшит любое страдание, связанное с расставанием?

Гектор узнал об этой своей особенности, когда был молодым психиатром и сам ходил на прием к психиатру постарше, где укладывался на диван, чтобы рассказать о маме и о некоторых других своих проблемах. Он, в частности, всегда опасался, как бы его не бросили (см. историю с Кларой), но еще мучительнее для него была роль инициатора расставания. А такие страхи могут изрядно осложнить любовь.

2. Я сам боюсь не вынести ее отсутствия?

Опять дело в расставании! Может, пора снова укладываться на диван, чтобы поговорить о нем? Например, на диван старого Франсуа?

3. Я стал зависим от нее в сексуальном плане?

Очередная история с сексуальной одержимостью, не будем ее пережевывать, и так все понятно.

4. Напиток профессора вызвал у нас привязанность друг к другу?

5. То, что мы пережили вместе, связало нас?

Обратите внимание: у Гектора и Вайлы общими были не только сексуальные эмоции (хотя они преобладали).

Они уже успели огорчить друг друга — Гектор видел, как глаза Вайлы наполнились слезами, когда он собирался оставить ее в отеле. И рассердить — когда она появилась, словно разгневанная богиня, возле двух японок. И Вайле тоже случилось разозлить Гектора.

Дело было так: Гектор ждал ее перед отъездом в номере, чемодан был уложен, а Вайла все не шла, и Гектор спрашивал себя, не решила ли она все-таки остаться со своей семьей.

А потом она появилась, полностью преображенная. Накрашенная, как… Да, как проститутка, по-другому не скажешь. С завитыми волосами, в расклешенных джинсах с бахромой, в майке с блестками, сандалиях на высокой танкетке, Вайла гордо предстала перед ним, держа в руках модную сумку — копию известной марки из страны Гектора.

Гектор почувствовал накатившую волну гнева, словно бы увидел супермаркет, открытый посреди храма, или рекламный щит, повешенный на статую. Он не знал, против кого направлен гнев — против него самого или против общества, порождением которого он является и которое уничтожает любое очарование, не вписывающееся в его рамки. Или против Вайлы, беспощадно разрушившей свою красоту. И вскоре она уже рыдала, голая, под душем. Потом он утешил ее — помог выбрать наряд из шелка в гостиничном бутике.

Сначала Вайла была шокирована ценами на этикетках. Нет-нет, мотала она головой с перепуганным видом, потому что для нее такие суммы означали пропитание для всей семьи на несколько месяцев. Впрочем, она довольно быстро успокоилась и вошла во вкус, причем за счет Гюнтера.

Сквозь витрину Гектор заметил в холле директора отеля, который смотрел на них со странным видом. Две массажистки за одну неделю — похоже, в самом ближайшем будущем его ожидают проблемы с набором персонала.

Тем не менее сотрудники рецепции решили вопрос с визой для Вайлы в показательно быстром темпе, и в благодарность за это мы сообщим вам название гостиницы — «Виктория».

А теперь, в полутьме самолетного салона, Гектор увидел, как Вайла открыла глаза и осторожно наклонилась к иллюминатору, словно опасаясь пустоты под ними, и сказал себе: «Я люблю ее, и это ужасно».

 

Письмо профессора Корморана

Дорогой друг!

Окситоцинично Ваш Честер Джи Корморан.

Ради чистоты эксперимента мне не следовало бы ничего объяснять, потому что Вы являетесь его объектом. Но, если позволительно так сказать, Вы не обычный объект, до некоторой степени это Ваша профессия, и морские свинки с дипломом психиатра на дороге не валяются. (Возможно, генная инженерия готовит нам такой сюрприз — хомячков с усовершенствованным мозгом, которые станут хорошими и к тому же недорогими психотерапевтами.)

Как вам известно, ведется много исследований биологии любви, причем я рискну утверждать, что нахожусь на самом их острие. А вот где застряли остальные, все эти тормозы.

Их весьма интересуют два природных нейропередатчика — окситоцин и допамин. Предполагается, что окситоцин производится нашим мозгом в ключевые моменты, душевной и физической близости к другому существу: у матери, кормящей грудью младенца, у того, кто занимается любовью с любимым или любимой или просто обнимает такого человека, и даже у вполне обычных людей, которым показывают младенцев или симпатичных детенышей животных. Это гормон нежности и привязанности.

Есть такая маленькая крыса, обитающая в полях, у которой в мозгу имеется большое количество рецепторов окситоцина. Так вот, самец этой крысы привязывается к самке и сохраняет верность ей на протяжении всей жизни.

И напротив, его живущий в горах сородич, в мозгу которого значительно меньше таких рецепторов, тот еще бабник. Так вот, если лишить первого рецепторов окситоцина и напичкать этим гормоном второго, то они станут вести себя ровно наоборот. (Заметьте: никто не интересовался реакцией самок на метаморфозу их возлюбленных, а ведь такие данные могли бы оказаться весьма полезными для семейного консультирования.)

После нежного окситоцина выпустим на сцену стервозный допамин. Его действие проявляется всякий раз, как мы испытываем приятное ощущение. Это резерв системы вознаграждений, имеющейся в нашем мозгу. Производство допамина стимулируется главным образом новизной, это гормон «все больше и больше», «все новее и новее». В начале любви узнавание нового партнера заливает нас потоками допамина. Но проблема в том, что со временем наши рецепторы понемногу теряют чувствительность к нему и потому, если верить некоторым авторам-занудам, любовная страсть исчезает где-то между восемнадцатым и тридцать шестым месяцами совместной жизни. И если ласковый окситоцин, создающий сильную привязанность, не придет к этому моменту ему на смену, допамин начнет подталкивать нас к поискам новизны, словно блудливых кобелей.

Если поднять это обсуждение на более возвышенный уровень (не представляете, как мне приятно делать это с Вами, дорогой друг!), я сравнил бы окситоцин со святой, а допамин — со стервой. (Обратите внимание, я не говорю «потаскуха», потому что и среди падших женщин встречаются святые, например святая Мария Магдалина, единственная женщина-проповедница, верная одному-единственному мужчине и одной-единственной идее.) Окситоцин — гормон иудеохристианский или даже буддийский, если хотите: любовь к ближнему, верность, желание защитить другого человека и принести ему счастье — его заслуга. Тогда как допамин, безусловно, гормон дьявола и соблазна, толкающий нас на разрыв нежных уз ради получения удовольствия и злоупотребления разными ядовитыми веществами. Но в то же время он заставляет нас искать что-то новое, открывать неизвестные континенты, создавать нечто доселе невиданное, возводить Вавилонскую башню, вместо того чтобы спокойно сидеть дома и любить друг друга, питаясь козьим сыром. Да ладно, любой философ накатает сотни малопонятных страниц по поводу этой дуальности, но главное я уже сказал, подчеркну со всей скромностью.

Кроме того, существуют и другие вещества, которые участвуют в зарождении желания, но я остановлюсь на этой информации, поскольку данное послание будет прочитано сами знаете кем, а я не намерен облегчать им задачу.

В настоящее время все мои исследования сводятся к изучению и доработке модифицированных форм этих веществ, чтобы, они приобрели длительный эффект без десенсибилизации рецепторов. У меня был хороший химик, но его, к сожалению, погубила передозировка — уж очень ему хотелось без устали удовлетворять пылкие желания своей юной, на двадцать лет моложе его, ассистентки. Тщеславие, увы, вечное тщеславие.

Ну вот, дорогой друг, мне уже стало скучно, и Вам, вероятно, тоже. Надоело объяснять то, что я знаю наизусть, к тому же допамин не перестает подстегивать меня.

Гектор вынужден был с грустью записать:

Цветочек № 12. Страстная любовь сохраняется от восемнадцати до тридцати шести месяцев совместной жизни.

Ему тут же вспомнились пылкие романы, которые длились годами, если не десятилетиями, когда любящие не имели возможности часто встречаться. (Один или одна из двоих, например, состоял (а) в браке.) Если удается встретиться только для того, чтобы заняться любовью и поговорить, требуются годы для достижения эквивалента восемнадцати или тридцати шести месяцев совместной жизни. С другой стороны, это до некоторой степени нечестно по отношению к супругу, рядом с которым просыпаешься каждое утро и который утратил для тебя очарование. В этот момент перед внутренним взглядом Гектора прошли все любовные истории, о которых он слышал или которые пережил сам, и он записал:

Цветочек № 13. Страстная любовь зачастую бывает ужасно несправедливой.

 

Гектор и нефритовый стержень

Дорогой Гектор!

Ты не ответил на мое последнее письмо. Я беспокоюсь.

Надеюсь, ты не очень грустишь. Гюнтер выглядит озабоченным, и я делаю из этого вывод, что ему тоже ничего о тебе неизвестно.

Здесь всё по-прежнему. А как у тебя дела? Ответь мне.

Целую.

Похоже, у Клары тоже были трудности с расставанием.

Гектор думал об этом, глядя на очень красивую китаянку с телом несравненной белизны, которая спокойно насаживала себя на огромное, опутанное венами орудие крупного китайца, демонстрирующего отрешенный вид. Ну да, это была скульптура, а Гектор с Вайлой находились в музее, причем именно в музее любви, в котором были выставлены тысячи произведений, так или иначе относящихся к этой теме, — еще одно доказательство того, что сексуальная одержимость появилась на свет не вчера.

Попав в огромный город Шанхай, Гектор решил начать с визита в этот музей: возможно, профессор тоже посещал его и оставил какой-то знак для него.

Они переходили из зала в зал, Вайла нежно держала его за руку, и они вместе рассматривали картины и статуи с названиями вроде «Бабочка в поисках нектара», или «Расколем скалу, чтобы забил источник», или же «Блуждающая птица находит дорогу в лесу». Ведь великая китайская цивилизация умеет увидеть поэзию во всем. Гектор даже помнил, как один из больших китайских начальников начал широкое движение под названием «Пусть расцветают сто цветов», которое правильнее было бы назвать «Да падут все головы, которые возвысятся над заданным уровнем».

Он не мог поделиться своими соображениями с Вайлой, а она была не в состоянии понять ни одну из надписей, сделанных по-китайски и по-английски. Однако смысл произведений был настолько очевиден, что Гектор даже начал опасаться, как бы у Вайлы не сложилось превратное представление о нормальном размере… ну, скажем, того, что здешние художники называли нефритовым стержнем.

Вайла захихикала, прикрыв рот ладошкой, когда увидела первые экспонаты, следующие уже рассматривала с интересом, но вскоре стало ясно, что она заскучала и заслоняет рот уже для того, чтобы зевнуть. Гектор вспомнил, что есть одно небольшое различие между мужчинами и женщинами. Первые, и он в данный момент не был исключением, всегда немного возбуждаются при виде занятий любовью, тогда как для большинства женщин таких сцен обычно недостаточно, чтобы привести их в соответствующее состояние. За исключением некоторых, чей номер телефона мы не намерены вам сообщать.

Они подошли к витринам с множеством предметов, вырезанных из слоновой кости. На первый взгляд можно было подумать, что это ювелирные украшения, однако на самом деле это были разные аксессуары и инструменты, предназначенные для того, чтобы компенсировать отсутствие господина рядом с госпожой или увеличить возможности господина по удовлетворению желаний госпожи. И это доказывает, что китайцам еще в древние времена не были чужды определенные феминистские устремления. Вайла застыла перед этими предметами, потом повернулась к Гектору, приложила ладони ковшиком к ушам и закачала головой справа налево. Она изображала слона, то есть понимала, из чего сделаны эти предметы, потому что в ее стране по-прежнему немало слонов и даже на дороге часто приходится обгонять не колонну грузовиков, а вереницу слонов, что менее опасно, так как хороший слон никогда не станет без предупреждения перестраиваться в другой ряд.

Посетители рядом с ними тоже хихикали, рассматривая экспонаты, и это заставило Гектора задуматься вот о чем. Почему практически у всех и каждого вызывает смех действие, которое так часто приводит людей в отчаяние, если они не могут выполнить его с тем, с кем хочется, или столько раз, сколько хочется. Вот и здесь, подходя к выставленным произведениям, и китайцы, и европейцы, и американцы, и люди неопознанной национальной принадлежности посмеивались или ухмылялись при виде «Голодной лошади, галопом скачущей к кормушке» или «Обессиленных драконов, прерывающих битву».

Наверняка потому, что любовь — это чувство, которое сам человек переживает глубоко внутри. Но когда вы видите других людей, возбужденных любовью и столь же далеких от доводов разума, как животные или дети, вас это смешит, — точно так же, как вид животных или детей, не умеющих скрывать свои желания и маскировать их хорошими манерами, которые для того и придуманы. Ведь любовь и хорошие манеры далеко не всегда совместимы, если вы понимаете, о чем речь.

Гектор остановился перед картиной под названием «Длинношеий баклан брызжет пеной», а что на ней изображено, вы и сами легко догадаетесь.

Но вот что странно: эта очень маленькая картина отличалась по стилю от остальных, а ее рама казалась более старой, чем рисунок. Под изумленным взглядом Вайлы Гектор перевернул картину и увидел наклейку с номером, выведенным изящным почерком: 316 715 9243. За ним следовали те же иероглифы, что и увиденные Гектором за ухом Вайлы.

Судя по всему, профессор Корморан отлично развлекался.

 

Гектор и Вайла идут в зоопарк

Гектор и Вайла пришли в Шанхайский зоопарк на встречу, назначенную профессором Кормораном, которому Гектор позвонил по номеру на обороте картины. Там они увидели машины местных телеканалов и изрядное количество людей, а когда в Китае видишь изрядное количество людей, через несколько минут их становится совсем много.

Они подошли поближе. Несколько групп телевизионщиков снимали двух панд, забавных медвежат с черными очками вокруг глаз.

Нежно обнявшись, панды стояли на островке, сооруженном специально для них, и время от времени поглядывали на глазеющую толпу и на снимающие их камеры, но им явно было на всех наплевать, и они снова и снова начинали ласково облизывать друг другу мордочки.

Это выглядело очень мило, но Гектор не мог взять в толк, откуда такой ажиотаж. В любом случае сцена ужасно нравилась Вайле, которая растроганно вскрикивала, глядя на панд, и наверняка вырабатывала окситоцин, сама того не подозревая.

В конце концов Гектору удалось найти двух молодых китайцев, говоривших по-английски. Они объяснили, что уже несколько месяцев сотрудники зоопарка старались подтолкнуть эту пару к производству потомства. Однако Хи, панда-самец, не проявлял никакого интереса к Ха, панде-даме. Более того, если та пыталась привлечь его внимание, он бил ее лапой, и в результате все заподозрили, что Хи не хочет признаваться в своих наклонностях, но в действительности он — сами знаете кто. А в последние два дня Хи выглядит страстно влюбленным и не только оказал Ха честь несколько раз подряд, но и продолжает безостановочно расточать ей ласки, притом что любовь у панд обычно выглядит, как «привет — пока», причем все заканчивается очень быстро, после чего оба партнера разбегаются по своим делам. Вот почему это такое важное событие для панд. И для всего Китая тоже, потому что панда — талисман страны и ее руководители даже намерены в скором времени выступить с заявлениями по поводу Хи и Ха, поскольку их неожиданно расцветшая любовь рассматривается как очень благоприятное предзнаменование для страны и подтверждение правильности выбранного политического курса. Тут оба студента начали ухмыляться, и стало ясно, что они неблагонадежны и наверняка избалованы, потому что являются единственными детьми в семье.

— Итак, дорогой друг, что вы об этом думаете?

Гектор обернулся и увидел, естественно, профессора Корморана в отличной форме. Его сопровождала молодая женщина, похожая на Вайлу и тоже в платье из гостиничного бутика. Вайла и Нот издали крики радости и бросились друг другу в объятия, после чего начали оживленно болтать, время от времени хихикая, в то время как профессор Корморан и Гектор обсуждали серьезные вещи. Гектор заметил, что профессор опирается на трость, и очень удивился, потому что раньше не замечал за ним хромоты.

— Не говорите, что панды — ваша работа, — начал Гектор.

— А чья же! — воскликнул профессор. — Те же препараты, что пили мы. Я только изменил дозы для самца.

— Но как вам удалось?

— Самое трудное было сделать так, чтобы они выпили практически одновременно. Нужно было подсунуть им лекарства под нос, и я придумал способ, — ответил профессор, постукивая тростью и подмигивая Гектору.

Гектора осенило: бамбуковая трость профессора Корморана — на самом деле сарбакан, духовая трубка.

— А как у вас дела с нежной Вайлой?

Гектор подтвердил, что все хорошо, как профессор наверняка догадывается, однако он бы все же хотел принять антидот.

Профессор удивился, но тут оба они оказались перед объективом телекамеры, и им подсунули микрофоны.

— Мы из CNN, — объявила решительная молодая женщина азиатского типа. — Пожалуйста, прокомментируйте по-английски то, что здесь происходит.

Гектор увидел, что профессор Корморан застыл и собрался сбежать, однако вскоре лицо его порозовело от удовольствия, и он вскричал:

— То, что мы видим здесь, доказывает, что любовь — универсальное понятие! Даже у панд она есть! Ведь что такое любовь, как не смесь привязанности и сексуального инстинкта?!

В этот момент по толпе прокатился гул, потому что Хи снова вступил в близкие отношения с Ха, чему она с удовольствием подчинялась, время от времени бросая на него через плечо нежные взгляды.

Профессор был вне себя от радости:

— Смотрите, как они счастливы, как это не похоже на обыкновенное совокупление животных! Они открывают для себя сочетание желания и нежности.

— Как интересно! А кто вы такой?

— Я Честер Джи Корморан, профессор естественных наук, а это мой близкий друг доктор Гектор, психиатр. Оба мы специалисты в области любви.

Молодая азиатка, похоже, была в экстазе: пытаясь отыскать двух англоговорящих людей в толпе китайцев, она наткнулась на экспертов!

— Но почему это происходит сейчас и именно с этими двумя пандами? — недоумевала она. — Есть этому какое-то объяснение?

Тут к ним подошли Вайла и Нот, которых очень заинтересовала камера. Они стали рядом с Гектором и профессором, широко улыбаясь в объектив.

— Вы их знаете? — спросила журналистка.

— Это наши ассистентки, мы вместе проводим исследование, — ответил профессор.

— Из университета Бантей Сариарамай, — уточнил Гектор.

Профессор Корморан пустился в подробные объяснения: в мозгу млекопитающих имеются необходимые для любви ингредиенты, примерно как музыкальные инструменты в шкафу, однако нужен дирижер, чтобы заиграл оркестр.

Журналистка выглядела заинтересованной. Как всегда, когда говоришь с девушками о любви, подумал Гектор.

Вдруг посреди толпы китайцев он заметил голову Жан-Марселя, который явно кого-то искал. Он повернулся к профессору Корморану, чтобы сообщить ему об этом открытии, но тот исчез вместе с Нот.

— Скажите пару слов в заключение, — попросила журналистка.

— Sabay! — воскликнула Вайла.

Гектор понял, что по-кхмерски это означает «все в порядке». Однако у него возникли сомнения на этот счет.

 

Гектор потерян навсегда

Репортаж о Хи и Ха прошел по всем телеканалам мира. Естественно, с эпизодом, когда они целовали друг другу мордочки, а не когда Хи обрабатывал Ха, потому что телевизионные новости — странная штука: вам спокойно показывают стрельбу или искромсанные человеческие тела, но ни за что не пропустят на экран двух панд, занимающихся любовью. За несколькими секундами пылкого заявления профессора Корморана последовала картинка с пандами, а его слова о любви и музыкальных инструментах прозвучали в переводе на множество языков. При этом рядом с профессором можно было увидеть кивающего Гектора и улыбающиеся личики Вайлы и Нот.

Клара как раз смотрела CNN, чтобы попрактиковаться в английском, когда пошел этот репортаж. Первое, что ей бросилось в глаза, — счастье, написанное на Гекторовом лице. Потом ей показалось, что стоящая вплотную к нему Вайла обняла его за талию.

Клара почувствовала, как электрический разряд прошил ее с головы до пят.

— Вот придурок! — воскликнул Гюнтер.

Он сидел на диване рядом с ней, потому что, как ни печально это признавать, у них была связь. Теперь вам будет понятнее причина Клариной грусти на острове.

У вас, наверное, сложится плохое мнение о Кларе — девушка спит с шефом, карьера через постель и тому подобное, — однако это вовсе не так. Кларина карьера была в полном порядке, еще до того как она влюбилась в Гюнтера, так что притворяться не требовалось. Ладно, скажете вы, но она все же выбрала большого альфа-самца, то есть все женщины одним миром мазаны. Так вот нет, совсем нет, это тоже неверно, потому что Гюнтер в роли могущественного шефа не производил на Клару никакого впечатления. И потом, подумайте сами, ведь сначала Клара влюбилась в Гектора, а психиатры редко выступают в амплуа больших начальников — в их профессии не нужно ни подчиняться, ни командовать. Кстати, это одна из причин, по которым Гектор ее выбрал.

— Черт возьми! — воскликнул Гюнтер. — Мы его все-таки упустили. Еще каких-то несколько секунд, и… Да что с тобой? Ты плачешь?

— Вовсе нет, — возразила Клара, резко поднявшись.

Она убежала в ванную, а Гюнтер начал страдать. Потому что он был очень влюблен в Клару, хотел начать с ней жизнь сначала, а теперь снова осознал, что все не так просто. Отправляя Гектора в погоню за профессором Кормораном, он отчасти надеялся, что это поможет им с Кларой сблизиться, однако стоило поглядеть на ее реакцию при виде Гектора в компании хорошенькой азиатки, как делалось ясно, что ничего еще не решено.

В ванной Клара вытирала глаза и называла себя идиоткой. Ведь это она изменила Гектору (она едва не призналась ему на острове, но не хватило смелости), тогда почему ей так больно видеть его с другой женщиной? И если она не решилась все рассказать из боязни сделать его несчастным, почему ей невыносимо видеть его счастливое лицо?

Может, она все еще любит Гектора? Или просто ревнует? Является ли ревность доказательством любви? Или все гораздо проще и, глядя на телевизионную картинку, она вдруг почувствовала, что может потерять Гектора навсегда? Она знала это, когда начиналась ее связь с Гюнтером, но, как уже говорилось, между знанием и чувством — большая разница, и главную роль играет как раз чувство.

У нее возникло острое желание поговорить с Гектором прямо сейчас, сию секунду. В дверь постучали.

— Клара? Я приготовил тебе коктейль.

Вот болван неотесанный, подумала Клара и тут же упрекнула себя в несправедливости, потому что знала, как сильно влюблен в нее Гюнтер. Сразу-то она этого не заметила, но теперь поняла, что он влюбился в нее до безумия, и тут же стала меньше его любить. О-ля-ля! Какая сложная штука эта любовь!

 

Гектор снова встречается с приятелем

Это какой-то чокнутый город, — сказал Жан-Марсель.

Он обедал с Гектором и Вайлой на верхушке башни в форме ракеты, в ресторане с круговым окном, который медленно вращался вокруг своей оси, так что за время обеда можно было несколько раз увидеть всю округу и казалось, будто летишь на самолете или воздушном шаре. Город раскинулся во все стороны, насколько хватало глаз, и повсюду, словно гигантские деревья, высились башни, а по реке, которая текла у их подножия, плавали туда-сюда баржи, груженные стройматериалами. Китайцы строили все больше зданий и делали все меньше детей.

Вайла никогда не выезжала за пределы маленького городка, где самым высоким домом была почта, построенная много лет назад соотечественниками Гектора, и ей было очень интересно в этом новом городе, который Жан-Марсель находил чокнутым.

Гектор искренне обрадовался, встретив Жан-Марселя, потому что экскурсия в опасное место и разминированный храм по-настоящему сдружили их.

— Что вы делаете в Шанхае? — спросил Гектор.

— Бизнес, как обычно, — ответил Жан-Марсель. — Во всех этих растущих, как грибы, башнях нужно устанавливать телефонные станции и уйму всяких мелких устройств, чтобы обеспечить хорошую связь для сотовых телефонов, которые как раз продает моя компания.

— Чистое везение, что мы здесь встретились, — заметил Гектор.

— Ну да, сегодня утром весь город обсуждал этих панд, они появлялись на всех китайских каналах, а у меня не было никаких дел, вот я и решил на них поглядеть. Черт, она ничего не поняла!

Официантка принесла два огромных кувшина пива, тогда как Гектор и Жан-Марсель заказали всего лишь по кружке. Вайла нахмурилась. Гектор заметил, что ей не нравится, когда он много пьет, и счел это еще одним доказательством любви. Сама она вообще ничего не пила, поскольку двух глотков вина хватало, чтобы ее щеки покраснели и она уснула. Гектор вспомнил, что все дело в одном ферменте, которого часто недостает азиатам. Из-за этого алкоголь очень сильно действует на них. Правда, некоторых это не пугает, как, например, сидевших за их спиной японцев, которые храбро противостояли дефициту упомянутого фермента, опустошая графин за графином.

Гектор был по-прежнему обеспокоен. Он так и не смог принять антидот, если таковой вообще существует, и чувствовал, что чем дольше они с Вайлой будут тянуть, тем менее эффективным станет лекарство, потому что пережитые вместе минуты счастья непременно оставят несмываемые следы в душе. Тут Вайла улыбнулась ему, и он снова почувствовал накатившую волну счастья.

— Ваша подруга действительно очаровательна, — сказал Жан-Марсель. — Она немного знает английский?

— Ни слова, — ответил Гектор.

— А вы кхмерский?

— Ни в коей мере.

Эта информация ввергла Жан-Марселя в задумчивость, потому что связь между мужчиной и женщиной, не способными сказать друг другу ни одного слова, заставляет подумать сами знаете о чем, и эти мысли отнюдь не всегда ошибочны.

— А у вас как дела с женой? — поинтересовался Гектор.

— Ну не так уж плохо.

Жан-Марсель рассказал, что они разговаривали по телефону. Жена упрекала его в том, что он был недостаточно внимателен к ней все последние годы, слишком поглощен своими делами, так что теперь между ними все кончено и она больше его не любит. А потом снова позвонила и спросила, что у него слышно, беспокоилась, как он проводит вечера, встречается ли с друзьями, не остается ли в одиночестве в отеле.

— А как вы себя чувствуете? — спросил Гектор.

— Я не в форме. Когда она говорит, что больше не любит меня, я чувствую себя покинутым, впадаю в панику и хочу, чтобы она сию минуту оказалась рядом. Потом ужасно злюсь на себя из-за того, что не уделял ей достаточно внимания, гоняю эти мысли по кругу, считаю себя старым козлом. А потом…

— А потом вы начинаете злиться на нее, потому что вы ведь все-таки хороший муж и отличный отец своих детей, а она собирается вас бросить.

Жан-Марсель удивился:

— Да, все так и происходит. Впрочем, вчера вечером я изрядно надрался и позвонил ей, обозвал стервой — полная катастрофа… Я почувствовал себя таким жалким, но она, судя по всему, поняла, как мне плохо, и не очень обиделась. Во всяком случае, так мне показалось. А бывают моменты, когда…

— Когда вы говорите себе, что если вы расстанетесь, то уже никогда никого не полюбите так, как ее. Боитесь, что вас ждет унылая жизнь. Нет, авантюры у вас, конечно, еще будут, но ни с кем вы не сможете испытать того, что с ней.

— Черт подери! Все точь-в-точь. Вы настоящий спец!

— Ну не настолько, — возразил Гектор. — У меня просто такое бывало…

И это правда, еще до встречи с Вайлой он испытывал те же чувства по отношению к Кларе. Интересно, что двое настолько непохожих друг на друга мужчин, как он сам и Жан-Марсель, столкнулись с одними и теми же эмоциями. А вспомнив некоторых своих пациенток, он сделал вывод, что подобные переживания не чужды и женщинам. Еще он подумал, что, как ни странно, коллеги-психиатры незаслуженно проходят мимо этой темы — психологии страданий, причина которых — любовь. Она кажется какой-то легкомысленной, тогда как на самом деле более чем серьезна, достаточно посмотреть, какую боль может причинить любовь.

Вайла дотронулась до его руки.

— Sabay? — вопросительно произнесла она.

— Sabay! — ответил Гектор.

— Sabay! — поддержал Жан-Марсель, поднимая свою кружку, и они чокнулись втроем, став похожими на иллюстрацию счастья в рекламе китайского пива, если не принимать во внимание тот факт, что Вайла пила зеленый чай со льдом.

 

Гектор вспоминает

Гектор смотрел на спящую Вайлу. И неожиданно вспомнил:

Давным-давно некий поэт испытал чувство, которое этой ночью посетило Гектора, засмотревшегося на спящую Вайлу.

Он припомнил, что поэт был известен тем, что предпочитал юношей. Стихи наверняка были адресованы одному из его возлюбленных.

И это в очередной раз доказывало, что любовь — универсальное чувство, как сказал бы профессор Корморан.

 

Гектор страдает от синдрома абстиненции

Позже, когда Вайла в купальном халате уселась перед телевизором, Гектор начал делать заметки, обратив мимоходом внимание на то, что девушка открыла для себя радости заппинга. Вайла задерживалась на музыкальных программах, в которых очень красивые молодые азиаты сосредоточенно пели о любви — на фоне пляжа, гор и ветра, а также утонченного личика любимой, появляющегося среди облаков. По временам их сменяли юные и очень бледные красавицы азиатки, меланхолично распевающие о прекрасном юноше, с которым они в разладе, что иллюстрировалось кадрами ссорящихся и отворачивающихся друг от друга влюбленных.

А поскольку Вайла не понимала ни по-китайски, ни по-японски, ни по-корейски, проявляемый интерес означал, что ее трогали вовсе не слова, но эмоции в чистом виде, передаваемые напрямую посредством музыки и лиц на экране. И этого было достаточно для бесконечного пересказа вечной истории: мы любим друг друга, но нам не удается друг друга любить. Он записал:

Цветочек № 14. Даже влюбленные женщины любят помечтать о любви.

А как с мужчинами? Даже влюбленные мужчины способны заинтересоваться порнофильмом. Все это связано с разницей в электрических схемах, действующих в мозгу, но такого объяснения будет недостаточно, чтобы успокоить женщин. Придется поискать нечто более убедительное.

Впрочем, не следовало забывать, что и мужчинам свойственны возвышенные эмоции. Вспомнив вдруг о своих чувствах, о чувствах Жан-Марселя и всех несчастных влюбленных, которых ему пришлось выслушивать в своем кабинете, Гектор достал блокнот и начал записывать:

Составляющие любовных страданий

Довольно самонадеянный заголовок, но Гектор сказал себе, что уж он-то имеет на него право: ведь он помог стольким жертвам любви, мужчинам и женщинам разного возраста, приходившим поплакаться в его кабинет.

Первая составляющая любовных страданий :

синдром острой потребности. «Я хочу ее/его видеть, говорить с ней/с ним прямо сейчас, сию минуту». Сродни ломке, абстинентному синдрому наркомана. Или чувствам ребенка, разлученного с мамой.

Именно острая потребность пробуждает у них с Жан-Марселем постоянное желание позвонить своей подруге, и именно она мешает им сосредоточиться на чем-либо или ком-либо, помимо любимой. Похоже на то, как кричит младенец, если мама куда-то отошла и не возвращается, нечто вроде механизма тревожной кнопки, которая должна вызвать ее. Можно предположить, что у брошенного младенца и у отвергнутого влюбленного страдают одни и те же участки мозга. Вот интересная тема исследований для профессора Корморана на случай, если того удастся вернуть домой и возвратить ему здравый рассудок. Гектор ощутил прилив вдохновения:

Острая потребность ощущается в физическом плане сильнее всех остальных компонентов. Именно поэтому ее название позаимствовали из описания физического состояния наркомана, лишенного необходимого ему вещества. В интересующей нас сфере абстинентный синдром связан с любимым человеком, который временно или окончательно недоступен — как географически, так и в эмоциональном плане. Синдром вызывает бессонницу, возбуждение, нарушение аппетита, невозможность сконцентрироваться, в том числе в ситуациях, которые требуют особой сосредоточенности (важное совещание, управление автомобилем или воздушным судном), он обычно мешает получать удовольствие даже от деятельности, ранее воспринимавшейся как приятная. Эти грозные симптомы ломки можно очень быстро снять с помощью некоторых веществ (различные алкогольные напитки, полученные путем ферментации или дистилляции, никотин, транквилизаторы, наркотики) или даже некоторых видов отвлекающей деятельности (тяжелая работа, телевидение, физические упражнения, сексуальные отношения с новым или, наоборот, старым партнером). Однако после этого ощущение острой потребности возвращается с удвоенной силой, словно хищник, который отступил лишь для того, чтобы, ненадолго затаившись, еще ожесточеннее атаковать свою жертву.

И напротив, некоторые места, люди, встречи усугубляют синдром абстиненции, потому что вызывают в памяти образ любимого человека. Это может быть парк, в котором вы вместе гуляли, или ресторан, где часто ужинали, или друг, бывший свидетелем вашей тогда еще взаимной любви. Или, возможно, мелодия, которую он/она часто напевал(а) в минуты счастья. Еще более сильные муки можно испытать, случайно наткнувшись на какой-либо предмет, забытый любимым/любимой. Оставленное в ванной средство для снятия косметики или пара старых домашних тапочек в глубине шкафа способны вознести вас к таким вершинам страдания и волнения, на какие вас не поднимет ни один симфонический, живописный или поэтический шедевр.

Потому что синдром острой потребности временами достигает невероятных пиков боли, интенсивность которой вызывает у вас опасения по поводу ближайшего будущего. («Как я смогу продержаться до вечера? До завтра? В течение всей оставшейся мне жизни?») Из-за него вы также отключаетесь временами от окружающей действительности, даже пребывая в приятной компании. Общепризнанно, что возможность поделиться своими переживаниями с доброжелательным другом или с человеком, профессионально обученным выслушивать признания, может принести реальное облегчение, которое, впрочем, вскоре оказывается эфемерным.

Вайла обернулась и с озабоченным видом смотрела, как он пишет. Гектор чувствовал, что она старается его понять, и был доволен, что ей это не удастся и она не будет огорчаться или беспокоиться из-за таких его размышлений о любви. И вдруг, когда он подумал об атмосфере огромного счастья, окутавшей его и женщину, с которой он не мог обменяться и десятком слов, Гектора осенила еще одна догадка.

Цветочек № 15. В любви те, кто по-настоящему понимает друг друга, возможно, никогда не смогут договориться.

Вайла вернулась к экрану, а на нем опять появилась реклама творога, в которой олени хором распевали песню на фоне снежных просторов, и эта сцена поразила до глубины души девушку из страны, где никогда не бывает ни снега, ни льда.

Гектор перечитал свои записи о первой составляющей и счел их превосходными. Возможно, таков был один из эффектов средства профессора Корморана? Или любовь сама по себе невероятно вдохновляющая тема? Но одновременно его размышления были не слишком обнадеживающими: если он не сумеет раздобыть антидот и если по какой-либо причине они разлучатся с Вайлой, то выходит, остаток жизни им придется провести в адских муках абстиненции?

— I got you under ту skin.

Гектор подпрыгнул, услышав слова, произнесенные Вайлой. Она смотрела клип Мадонны, двигавшейся по дорожке, усыпанной лепестками роз. Английские слова песни воспроизводились субтитрами, написанными странными буквами-вермишелинами, явно тайскими, достаточно близкими к языку Вайлы, чтобы она могла понять смысл.

— I got у ou under ту skin, there is no explanation — с триумфом повторила Вайла, глядя в глаза Гектору.

 

Клара все еще любит Гектора

— Я хочу поехать в Шанхай, — сказала Клара.

Гюнтер вздохнул. Он смотрел на Клару, такую изящную в строгом костюме, и вспоминал, что был чемпионом университета по дзюдо, служил в батальоне горных стрелков, а потом реструктурировал столько компаний, что мир бизнеса прозвал его Гюнтером Чистильщиком. Сегодня он руководил европейским подразделением крупной международной фармацевтической фирмы и ее филиалами в других странах, но вдруг почувствовал себя слабым и уязвимым перед этой малышкой по имени Клара, которая весила в два раза меньше его и, похоже, все еще была влюблена в парня, не способного, по ее же рассказам, заставить сантехника нормально выполнить свою работу.

Он вспомнил слова старого психиатра Франсуа и подумал, что тот прав: следовало бы изобрести вакцину от любви, и к черту профессора Корморана с его безумными пилюлями!

Но так Гюнтер думал только три с половиной секунды, а потом сразу сосредоточился на своей цели: отыскать профессора Корморана. И даже сказал себе, что желание Клары отправиться в Шанхай можно использовать для решения этой задачи. Понимаете, в этом-то и сила таких людей, как Гюнтер: они никогда больше трех секунд не смешивают эмоции с практическими интересами, и именно поэтому когда кого-то увольняют, то этот кто-то — вы, а не они.

Что ж, почему бы не отправить в Китай эту миниатюрную адскую машинку, которая погружает его то в яркий свет, то во тьму, превращая в недостойного отца и мужа?!

Одновременно он подумал, что стоит ей уехать — и он будет сходить с ума от желания знать, чем она занята в каждую конкретную минуту. Правда, с другой стороны, благодаря средствам, уже задействованным для поисков профессора Корморана и контроля за инициативами вышеупомянутого Гектора, будет не так сложно отследить и распорядок дня Клары. А почему бы ему тоже не отправиться в Китай? Директор азиатского отделения давно просит его приехать, так что можно воспользоваться случаем и вправить ему мозги.

— О’кей, — ответил он, — поезжай когда хочешь. Чем скорее, тем лучше.

Тут он заметил, что Клара удивлена, и понял, что набрал очки. Страх, как бы тебя не бросили, подумал он, ему подвержены все. Это он знал наверняка.

— Тебя не огорчит мой отъезд? — обеспокоенно спросила Клара.

— Вовсе нет. Почему это должно меня огорчать?

— Ну не знаю… Я ведь наверняка там встречусь с ним…

— Я полагаю, что люди имеют право на эксперименты…

— …но потом должны за это расплачиваться, — договорила за него Клара.

Именно эту фразу Гюнтер всегда произносил перед тем, как кого-нибудь уволить. Тут он понял, что в гневе зашел слишком далеко и Кларе могли совсем не понравиться слова, обычно адресуемые простым служащим.

— Извини, — вздохнул он. — Да, мне не очень нравится, что ты уезжаешь. Ты же знаешь, как мне важно, чтобы в стрессовой ситуации ты была со мной. Я всегда чувствую себя сильнее, если ты рядом.

И он увидел, что Клара снова растрогана. На самом деле, примерно так их любовь и зародилась: он показал Кларе десять процентов своих слабостей на фоне девяноста процентов сильных сторон. Одной его силы было бы недостаточно, чтобы завоевать ее. Чего, однако, вполне хватало для всех его прежних любовниц, в которых он, впрочем, никогда не был влюблен. Признание Гюнтером некоторых своих слабостей взволновало Клару, тем более что об этом было известно ей одной во всей компании. Вот так однажды вечером они и поцеловались.

Тайной слабостью Гюнтера была очень сложная дочка. Еще в детстве она начала делать разные глупости — резать вены, глотать транквилизаторы, водиться с хулиганами и кое-что похуже. Все чаще приходилось отправлять ее в такие клиники, где лечатся дети богачей, в Швейцарию или в другие места. От нее успело отказаться немало психиатров для богатых клиентов, и даже для менее богатых, когда она попадала в реанимацию какой-нибудь больницы. Временами Гюнтер даже подумывал о том, чтобы обратиться за консультацией к Гектору, однако чувство приличия останавливало его. Жена Гюнтера пребывала в депрессии уже много лет, и психиатры, лечившие ее, не верили в исцеление, они лишь помогали ей выжить.

Если бы Гектору и старому Франсуа было известно об этой семейной коллизии, у них могла бы состояться увлекательная психологическая дискуссия. Передала ли жена Гюнтера дочке гены душевной хрупкости, которые проявляли себя по-разному у депрессивной матери и у дочери с личностными нарушениями («пограничное расстройство личности», могли бы они предположить)? Или все дело в том, что девочку воспитывала депрессивная мать, которая окончательно сломала ее личность? Или, напротив, воспитание сложного ребенка вогнало эту женщину в депрессию? Можно было также предположить, что свойственная Гюнтеру сила характера подействовала притягательно на женщину с депрессивной и легко уязвимой душевной организацией и потому отчаянно ищущую мужчину, способного ее защитить. Наконец, мучительный вопрос, который постоянно задавал себе Гюнтер: не его ли привычка манипулировать людьми, заставляя их делать то, что он хочет, разрушила личности и матери и дочери? Как бы то ни было, он поклялся себе, что никогда их не бросит, несмотря на все свои многочисленные любовные приключения. Очень часто после тяжелейшего рабочего дня дома его ждали еще более изнуряющие трудности, хотя у них было полно прислуги, как всегда у богатых. Страдания подтачивали моральный дух Гюнтера, потому что он все время думал о мере своей ответственности за проблемы дочки и жены, которых продолжал любить. Слово за слово он в конце концов поделился своей проблемой с Кларой.

И вот какую еще тему он бы с удовольствием обсудил с Гектором. За что Клара способна любить мужчину — за силу или за слабость? Но затронуть такой вопрос им теперь было бы трудно, поскольку за ним быстро и неминуемо последовала бы мрачная озабоченность типа «а не лучше ли он в постели, чем я?». Вплоть до самых натуралистичных картин, потому что мужчин, как известно, подобные вещи очень и очень беспокоят.

 

Гектор и ревность

Гектор продолжил свое путешествие с Вайлой на деньги Гюнтера — в ожидании знака от профессора Корморана. И часто встречался с Жан-Марселем: ведь не бросишь же друга одного в огромном городе, полном китайцев.

Правда, Жан-Марсель был не совсем одинок: он нашел себе подругу-китаянку мадам Ли, переводчицу, сопровождавшую его на деловые встречи. Мадам Ли — высокая, очень стройная и немного костлявая дама в очках — слегка напоминала строгую учительницу, но когда она снимала очки, то оказывалась очень симпатичной, и Гектору хотелось бы знать, часто ли она снимает их наедине с Жан-Марселем. Ли была замужем за китайцем, который занимался бизнесом в разных городах Китая и редко появлялся дома, — примерно как Жан-Марсель. У нее имелись очаровательные дочка и сын. Увидев их, непременно подумаешь, что если все маленькие китайцы и китаянки такие, то родителям стоит делать их в больших количествах.

Однажды они вчетвером ужинали в великолепном ресторане. Вам будет трудно угадать, как именно он выглядит, потому что в этом городе полным-полно шикарных ресторанов. Так что мы его сейчас опишем. Вокруг простирался большой парк, освещенный свечами и напоминавший сад замка Муленсар. Пройдя через него, посетитель попадал в большой дом традиционной архитектуры, целиком из дерева, с несколькими этажами, слабо освещенными редкими фонариками. Кое-где из тьмы выхватывалась статуя или картина, создавая впечатление храма. Впрочем, здесь вы могли упасть на колени только перед своей тарелкой, которая вполне этого заслуживала, поскольку кухня была восхитительной. Освещение делало красивыми всех посетителей, так что можете себе представить, что получилось, когда за столиком собрались Вайла и Ли, снявшая очки!

Гектор заметил, что в присутствии Ли Жан-Марсель не произносит грубых слов, тщательно следит за своей речью и часто спрашивает, все ли ей нравится. Что ж, отличная мысль — быть внимательным к переводчице, потому что в Китае это очень важно для бизнеса.

Вайла и Ли друг с другом не разговаривали, во-первых, потому, что говорили на разных языках, однако это, пожалуй, было не единственной причиной. Гектор заметил, что Вайла озабоченно хмурила свой гладкий лоб всякий раз, когда он обращался к Ли, улыбка которой застывала, стоило Вайле обменяться хоть одной фразой с Жан-Марселем, знавшим несколько слов по-кхмерски. Гектор понимал, что Вайла боится, как бы более образованная женщина, имеющая к тому же возможность поговорить с Гектором, не понравилась ему больше, чем она, бедная маленькая массажистка. В свою очередь Ли могла думать, что женщина, которая сумела покорить Гектора, не перемолвившись с ним за все время ни единым словом, в состоянии увлечь и Жан-Марселя. Однако Вайла и Ли должны бы понимать, что женщина настоящего друга — это все равно что младшая сестра, которой даже в мечтах никогда не коснешься. Потому что, если не уважать этот принцип, все вокруг потеряет смысл. Обратите внимание на формулировку «настоящий друг», о смысле которой можно, конечно, поспорить. С чего и начинаются всякие неприятности.

Вот так, благодаря улыбке, застывшей на лице Ли, когда Вайла посмеялась над грамматическими ошибками в кхмерском Жан-Марселя, Гектор догадался, что сближение между Ли и Жан-Марселем, вероятнее всего, предрешено, хотя в настоящий момент никаких намеков на него не наблюдалось. И еще лучше понял увлечение Вайлы клипами с субтитрами на азиатских музыкальных каналах: ей не хочется оставаться единственной, кто не может поговорить с Гектором.

В очередной раз перед его глазами предстали доказательства того, что ревность неразлучна с любовью. Но с любовью какого типа?

Профессор Корморан говорил о двух составляющих любви — сексуальном желании и привязанности. Извинившись, Гектор достал свой блокнот.

Цветочек № 16. Ревность неотделима от желания.

Но тут он вспомнил о сарае с девушками в стране Вайлы. Мужчины, приходившие туда, хотели этих девушек, но при этом ни один из них не испытывал ревности из-за того, что любая из них примет еще несколько клиентов до или после него.

Тут Гектор представил себе, что он поселился в этой стране и каждый день посещает сарай (в жизни у него все пошло наперекосяк, Клара его бросила, и Вайла тоже, половина пациентов свела счеты с жизнью, от него потребовали уплаты огромной суммы в счет недоплаченных налогов, он ужасно растолстел, а волосы начали выпадать). И он подумал, что со временем непременно бы предпочел одну девушку всем остальным, привязался к ней, не смог выносить, что она обслуживает клиентов, и постарался бы договориться с мама-сан (на разных азиатских языках — ответственная за человеческие ресурсы) и ее друзьями, чтобы девушка бросила эту отвратительную работу. Гектор был тем более уверен в реалистичности подобного развития событий, что очень похожая история случилась с ним во время его первого путешествия в Китай. С той лишь разницей, что он успел привязаться к девушке до того, как узнал про ее мерзкое занятие.

Цветочек № 17. Ревность — признак привязанности.

Но опять наблюдалась некоторая нестыковка. Ему были знакомы пары, у которых больше не осталось желания, но сохранялась очень сильная привязанность, при этом ни один из партнеров не испытывал ревности, когда второй пускался во все тяжкие, как говорил Жан-Марсель. И напротив, Гектору были известны мужчины, не питавшие никаких чувств к жене, но при этом терявшие разум при одной мысли, что она может даже ненадолго встретиться с другим мужчиной. Так вот, считать ли это любовью? Возможно, существует два типа ревности: первый, когда испытываешь ревность из-за того, что партнер может возжелать другого/другую, и второй — когда ревнуешь потому, что партнер может привязаться к другому/другой. Вполне вероятно, что у ревности не меньше составляющих, чем у любви.

А может быть… И тут Гектора осенило. У любви должно быть столько же составляющих, сколько у любовных страданий!

— Sabay! — воскликнул он.

— Sabay! — ответила Вайла, счастливая от того, что Гектор доволен.

Жан-Марсель объяснил Ли, что это означает по-кхмерски, а она подумала и сказала, что на шанхайском китайском можно было бы сказать Don Ting Нао De.

И они хором воскликнули Don Ting Нао De, а Гектор подумал: вот еще один момент счастья…

Но момент — это всегда нечто эфемерное.

 

Клара грустит

В самолете Клара грустила, пытаясь понять, отчего стала меньше любить Гектора. А поскольку она была девушкой методичной, привыкшей составлять сложные разветвленные планы, Клара не только грустила, но и действовала — достала из сумки блокнот, и у нее защемило сердце, так как она взяла его у Гектора, закупавшего блокноты десятками.

Почему наша любовь ослабела?

Потому что я злюсь на него из-за того, что он не женился на мне, когда я этого хотела?

До некоторой степени это было правдой: в самом начале их отношений Клара была сильно влюблена. Гектор тоже, но, в отличие от Клары, не ощущал потребности в женитьбе, то есть в том, чтобы взять на себя соответствующие обязательства. Он очень часто слышал от родителей, что брак — это серьезнейший шаг и ужасно важно правильно выбрать супругу, потому что в ряду катастроф развод стоит на третьем месте, сразу за атомной войной и эпидемией чумы. В результате он стал побаиваться женитьбы как некоего непоправимого шага. Потому-то он и пропустил Кларин период брачного энтузиазма, и теперь настала ее очередь отказываться от обязательств. В то же время Клара не обижалась на него за тогдашние сомнения, потому что понимала жизнь. И вообще, если больше не хочешь выходить за человека замуж, трудно иметь к нему претензии за то, что когда-то в прошлом он не захотел на тебе жениться. И все же она, по всей видимости, немного сердилась на него за то, что он подпортил свежесть и непосредственность ее любви к нему.

Потому что мы знакомы слишком долго, а время все разрушает?

Потому что мне больше не хочется о нем мечтать?

Эти вопросы предполагали примерно одинаковые ответы.

Клара знала Гектора как свои пять пальцев, все его хорошие и чуть менее хорошие стороны, так что о чем тут мечтать?!

Потому что профессия психиатра делает его не таким веселым и менее сильным?

Если так, то это несправедливо, подумала она. Но кто и когда говорил, будто любовь справедлива? Работа очень утомляла Гектора, и часто, вернувшись домой, он не мог разговаривать, не меньше часа глухо молчал, даже если они были приглашены в гости. Иногда Гектор выпивал перед ужином больше аперитивов, чтобы быстрее прийти в норму, а временами говорил глупости, что раздражало Клару. На отдыхе или в выходные Клара предпочитала двигаться, заниматься спортом, но Гектор говорил, что слишком устал, и все время лежал, дремал, или спал, или, будем честны, занимался любовью. Однако в целом все выходные он проводил в горизонтальном положении, и это тоже действовало Кларе на нервы.

Потому что меня с самого начала тянуло к Гюнтеру?

Клара погрызла ручку. Признаваться в этом было трудно. А если это и есть главная причина? Она любила Гектора, но тут появился Гюнтер, и ее взволновал этот человек, его сила, ум (внимание, имеется в виду просто другой тип мышления, потому что Гектор тоже отнюдь не глуп), его молниеносные решения (в этом он сильно отличается от Гектора, следует признать), манера быстро переходить от пугающей ярости к очаровательному спокойствию (Гектор никогда не злится), талант видеть ситуацию как будто сверху, с большой высоты, со стратегической точки зрения, и при этом умение тут же спуститься на землю, чтобы рассмотреть мельчайшие детали (Гектор хорош во всем, что касается стратегии, но разбираться с подробностями ему скучно).

Больше всего Клару раздражало то, что вся их с Гюнтером история постепенно скатывалась в банальность — девушка влюбляется в начальника, словно студентка в своего профессора, — а Клара ненавидела банальность. Для нее она была равносильна деградации.

Она предпочитала думать, будто влюбилась в Гюнтера, потому что ее растрогал рассказ о том аде, в котором он пребывает с женой и дочерью.

И это было правдой. Близость, возникшая между ними после его признаний, породила в ее сердце любовь. (Впрочем, Гектор ей уже объяснял: у женщин душевная близость может вызвать любовь даже к человеку, который вначале им вроде и не был интересен; кстати, психиатры должны быть очень осторожны со своими пациентками, которые после своих признаний ощущают сближение с доктором). Однако представим на минутку, что на месте Гюнтера оказался коллега Лемерсье из отдела перспективных исследований, который любит прогуливаться в окрестностях ухоженного загородного дома родителей в районе Везуля. Ну да, если бы на месте Гюнтера оказался этот славный парень и рассказал о похожих семейных проблемах, была бы она так же взволнована?

На подобных вопросах Клара не любила останавливаться, тем более что в ранней юности она занимала активную политическую позицию на левом фланге, и поэтому сама мысль о влюбленности в человека по прозвищу Гюнтер Чистильщик вдвойне раздражала ее.

Самолет летел над Шанхаем, было светло, и внизу расстилался лес небоскребов, выраставших из земли и тянувшихся к пасмурному небу. Броселианд из бетона, подумала Клара, которой удавались четкие формулировки.

И это очень кстати, так как ей нужно было отыскать самую удачную формулировку и объявить Гектору, что она его больше не любит и у нее связь с другим мужчиной, Гюнтером, ее начальником. Впрочем, нет, вторая часть сообщения ни к чему, она поставит под угрозу мотивацию Гектора в поисках профессора Корморана. Вот такая задача стояла перед Кларой.

Но почему все же Гюнтер отпустил ее в Шанхай сообщить Гектору о конце их любви? Потому что он мне доверяет, подумала она. И это доказывает, что, если какая-то мысль вас успокаивает, она не дает вам углубиться в вопрос.

А что, если Гектор влюбился в азиатскую девушку, которую она видела по телевизору? Ну вот еще, с отвращением подумала Клара, какая банальность! Западный мужчина, уже не очень молодой, оказывается в объятиях юной и нежной азиатки, которая все время ему улыбается. Потрясающе, браво-браво, доктор Гектор!

Она вспомнила фразу, которую часто повторяли родители, имея в виду двух ее непослушных младших братьев: «Никогда не нужно очернять одного, чтобы обелить другого». И почувствовала, что сейчас эту фразу можно отнести к ней самой и к Гектору, а также к любым мужчинам и женщинам, если речь заходит о любви.

Очень далеко внизу Гектор с Вайлой как раз ею, то есть любовью, сейчас и занимались. У них не нашлось времени увидеть себя на телеэкране. Но Вайла достаточно долго просидела перед ним, чтобы пропеть на ухо Гектору:

— I just can’t get you out of ту head…

 

Жизнь Гектора осложняется

Дорогой друг!

Честер Джи Корморан.

Мы не виделись уже почти три недели. Не обижайтесь на мое неожиданное исчезновение, но я понял, что наше появление рядом с двумя возбужденными пандами очень быстро привлечет внимание тех, кто меня ищет, и, следовательно, бегство — единственно возможная победа, как говаривал по поводу любви Наполеон.

Я пока собираюсь оставаться поблизости, так что ждите моего знака. Мне удалось отыскать двух талантливых молодых химиков, которые готовы участвовать в моих опытах. Эта страна обладает немыслимым потенциалом креативности, ума и молодости.

Я увидел очаровательную Вайлу и советую Вам даже не помышлять о том, чтобы бросить ее. Ее улыбка светится счастьем, и, как Вам известно из моих последних исследований, это признак ее способности сохранять это состояние души вопреки любым превратностям судьбы. Знаете ли Вы, мой юный друг, цену женщине, всегда пребывающей в хорошем настроении? Такая женщина бесценна, поверьте. Моя Нот, конечно, красавица, но у нее более беспокойный характер, что неудивительно, если знать, какое у нее было детство — я как-нибудь Вам расскажу.

Прощаюсь с Вами, так как мой молодой помощник только что сообщил, что новый опыт вот-вот завершится.

Sabay!

Замечу в скобках: знаете ли Вы, что это выражение происходит от другого, означающего «мы едим рис», то есть если едят рис, значит, все в порядке. Вот оно, простое счастье здешних жителей, такое трогательное, особенно в свете того, что на них не так давно свалилось вследствие наших западных изобретений — безумного марксизма и бомбардировщиков В-52.

Это послание погрузило Гектора в глубокое беспокойство. Профессор Корморан намерен продолжить опыты. А ведь Гектор помнил, что первый Корморанов химик угодил в сумасшедший дом, попробовав один из новых составов. Его напугало и то, что профессор написал о Вайле: ведь Корморан — специалист мирового уровня по расшифровке эмоций, отражающихся на лице, а его исследования выявили тип улыбки, вроде бы говорящей о предрасположенности к счастью. Это значит, что расстаться с Вайлой будет еще сложнее, даже если ему захочется это сделать. К тому же профессор больше не заикался об антидоте.

Он поглядел на Вайлу, не подозревавшую о его внутренних метаниях: она спокойно спала, и ее нежный профиль четко вырисовывался на подушке. Очевидно, она почувствовала его взгляд, потому что открыла глаза и широко улыбнулась. Гектор ощутил переполняющую его нежность. Мозг явно вырабатывал окситоцин, как сказал бы профессор Корморан.

Но зачем ему оставлять Вайлу, спросите вы. Если Гектор и Вайла счастливы вместе, почему бы им не пожениться? Да ладно, вы и так поняли: все дело в том, что Гектор по-прежнему влюблен в Клару. Кстати, вернувшись к компьютеру, он нашел новое сообщение в своем почтовом ящике. Вайла встала и устроилась перед телевизором.

Дорогой Гектор!

Клара.

Я прилетаю в Шанхай. Сегодня вечером буду в гостинице Реасе Hotel. Ты где?

Целую.

Чувствуя, как колотится сердце, Гектор ответил:

Дорогая Клара!

Я — в

Не годится, он удалил написанное.

Дорогая Клара!

Могу встретиться с тобой в твоем отеле.

Нет, он снова удалил текст.

Дорогая Клара!

Позвони, когда приедешь. Вот номер моего китайского мобильного.

Он приобрел местную пополняемую карту, чтобы лучше засекретить свое общение с профессором Кормораном. Но тот объяснил ему, что лаборатория Гюнтера располагает достаточными средствами, чтобы привлечь нужных людей из китайских спецслужб. Те будут только рады возможности намазать немного масла на свой хлеб или, точнее, немного соуса на свою утку, поработав несколько часов сверхурочно. Поэтому новый телефон Гектора станет известен и начнет прослушиваться меньше чем через сутки. Но это не имело никакого значения, потому что Гюнтер, начальник Клары, наверняка знает о ее поездке в Шанхай. Вайла, смотревшая телевизор, громко вскрикнула.

Гектор повернулся и увидел профессора Корморана, бурно разглагольствующего о любви перед клеткой с пандами. Рядом с ним стоял Гектор, а Вайлина улыбка озаряла экран. Кровь прилила к лицу Гектора: в эту минуту он понял причину появления Клары в Шанхае!

Вайла бросилась ему на шею, осыпая поцелуями. Гектор догадался, что изображение их пары на телеэкране казалось ей своего рода сакральным знаком, неожиданным чудом, случившимся с ней, бедной маленькой массажисткой, как в одной из сказок ее страны, когда милость богов неожиданно снисходит на скромную пастушку, семенящую босиком по дамбе на рисовом поле.

 

Гектор недоволен собой

Гектор проснулся. Рядом мирно спала Вайла, закутавшись в покрывало, из которого торчал только хорошенький носик — для нее кондиционер был сродни зиме в горах.

Гектор снова стал думать о Кларе.

Вот-вот она появится в Шанхае, и что же ему делать?

Познакомить их с Вайлой и предложить стать подружками? Ну уж нет, иногда говорят, что все психиатры — немного психи, но не до такой же степени. Гектор пришел к выводу, что в идеальном мире он бы с удовольствием любил Вайлу, не теряя при этом Клары. Даже эликсир профессора Корморана не смог разорвать связь между ними, и он по-прежнему живо это ощущал.

Но почему же тогда она перестала его любить?

Гектор принялся размышлять.

Вторая составляющая любовных страданий

Второй составляющей состояния, которое принято называть любовными страданиями, является чувство вины. Ты считаешь себя виноватым в потере любимого человека и упрекаешь себя за все действия и слова, которые могли привести к закату его любви к тебе. Мучительнее всего воспоминания о жестокости, невнимании и даже насмешках по отношению к нему / к ней, когда он/она, как тебе теперь кажется, проявлял(а) по отношению к тебе трогательную привязанность и любовь, несмотря на все твои прегрешения. Эти упреки обычно принимают форму адресованных себе вопросов. «Как я мог(ла) быть таким невнимательным/ невнимательной, когда ей/ему так нужна была моя помощь? Как можно было демонстрировать свое плохое настроение, когда он/она делал(а) все, чтобы вернуть мне радость и веселье? Зачем было флиртовать с этой девушкой / с этим парнем, если я знал(а), что она/он будет от этого страдать? Почему я допустил(а), чтобы этот придурок / эта идиотка клеил(а) ее/его, и не обращал (а) на это внимания, как будто я чересчур или, напротив, недостаточно уверен(а) в себе? Как я мог(ла) не замечать ее/его намеков на возможные перспективы совместной жизни как раз тогда, когда она/он об этом мечтал(а), желая лишь любить меня?»

Он снова и снова вспоминал те случаи, когда нехорошо вел себя с Кларой и несколько раз даже доводил ее до слез — такое случалось в самом начале их отношений. Он тогда спокойно объяснял, что не готов брать на себя обязательства, а иногда, просто из-за дурного настроения, разговаривал с ней довольно резко. И теперь все эти моменты, когда Клара плакала или ходила грустная из-за его грубости, безразличия или критических замечаний, всплывали в его памяти. Ему хотелось осыпать себя упреками, пусть и не обзывая себя старым козлом, подобно Жан-Марселю.

В воспоминаниях о прошлом любимое существо предстает как чудо нежности, честности и благородства по отношению к тебе, тогда как сам себе кажешься невнимательным эгоистом, не понимающим своего счастья. Это пережевывание собственных прегрешений иногда выливается в длиннющие послания, полные угрызений совести и обещаний безупречной любви. Сочинение таких писем приносит сильное, но кратковременное облегчение. Тем более что любимый человек, как правило, на них не отвечает.

Клара проигнорировала его первые е-мейлы, полные отчаяния. Зато теперь она прибывала в Шанхай собственной персоной.

Вайла приоткрыла один глаз и, увидев его, заулыбалась, потом скорчила вопросительную и обеспокоенную рожицу. Она чувствовала, что Гектор огорчен и встревожен. Он ответил ей улыбкой, а потом записал:

Цветочек № 18. Любовь — это когда сразу чувствуешь, что объект твоей любви несчастен.

 

Гектор делает важное открытие

Гектор уснул. А когда проснулся, Вайлы в номере не было. Он заволновался: что она делает одна в городе, где названия улиц написаны по-китайски, а таксисты не понимают, когда вы называете адрес? И тут же увозят в какое-нибудь совершенно незнакомое вам место. Иными словами, если у вас нет с собой гостиничной визитки, вы рискуете несколько дней спустя оказаться под одной из эстакад и пытаться разогреть себе там чашку лапши.

В холле отеля Гектор увидел за барной стойкой Жан-Марселя. Тот выглядел не очень хорошо.

— Как дела? — спросил Гектор.

— Да все по-прежнему, я все время себя упрекаю… В общем, вы понимаете…

— Да, конечно. Вы Вайлу не видели?

— Видел, она прошла мимо меня. Мне показалось, она очень торопится.

— Не понимаю, куда она могла уйти. Что, если она заблудится?

— Да не беспокойтесь вы, старина, здесь никому не удается окончательно заблудиться — все в конце концов находятся. И разве такая девушка, как она, бросит такого парня, как вы?!

— Что вы хотите этим сказать? — напрягся Гектор, усомнившись, можно ли считать слова Жан-Марселя комплиментом.

— Представьте себе ее прошлую жизнь. Притом что ей еще повезло с работой, ей все же приходилось содержать всю семью, дрожать, как бы не потерять место, если в отеле будет мало народу, терпеть приставания всяких тупиц (вас я не имею в виду, тут совсем другое дело, я же понимаю). К тому же она наверняка пошла работать в отель, потому что не хотела быть «массаж-мадам», как они говорят. Впрочем, она все равно рисковала однажды перейти в эту категорию, если прижмет. А какая перспектива? Выйти однажды замуж за местного? Конечно, встречаются исключения, но, поверьте мне, здешние мужчины — настоящие тираны, у нас таких давно уже не встретишь. Потому-то я и уверен, что, даже без компаса посреди снежного бурана, она все равно вас не потеряет.

Так что же, задумался Гектор, Вайла сблизилась с ним из корысти, а не по любви? Не может быть, он уверен, что это любовь, потому что девушка вместе с ним приняла средство профессора Корморана. Впрочем, любовь читалась на ее лице всякий раз, когда она, проснувшись, видела его рядом. Но представим себе, что их отношения развиваются ровно так же, только без снадобья. Как бы он узнал, почему Вайла остается с ним — по любви или по расчету? Впрочем, такой же вопрос может задать себе любой мужчина с более высоким социальным статусом, чем у его подруги (или постараться не думать об этом.)

А он сам, любил ли он Вайлу, или же его просто волновала ее красота и их взаимопонимание в постели? Тот же вопрос может терзать всех красивых и соблазнительных женщин: любит ли он меня как личность или только благодаря моей волнующей внешности и сексуальному возбуждению, которое я вызываю? Плюс за то, что появляться со мной на людях — престижно, то есть можно произвести впечатление на публику роскошным трофеем? Все это актуально, хоть и в меньшей степени, для богатых женщин и очень красивых мужчин.

Гектор открыл блокнот и записал:

Цветочек № 19. Не является ли любовь сочетанием корысти и эмоций?

Но и на этот вопрос нет однозначного ответа, потому что можно говорить не только о материальной выгоде, которую часто считают чем-то несовместимым с любовью, но и об эмоциональной, а последняя повсеместно отождествляется с любовью. Потому что женщина может влюбиться в более состоятельного мужчину не из-за денег как таковых, а из-за приобретаемого чувства защищенности и уверенности, иначе говоря, ее любовь порождается ощущением безопасности. Причем такая любовь может быть как кратковременной, так и длительной: известны достоверно подтвержденные случаи, когда она сохранялась и после разорения мужчины. Женщина может также влюбиться в начальника вовсе не потому, что предпочитает мужчин, занимающих высокое положение, но вследствие энергии и решительности избранника, то есть тех его качеств, которые как раз и позволили ему подняться наверх.

Люди влюбляются в красавиц и красавцев, потому что красота одновременно пробуждает желание и дарит ощущение успокоенности и удовлетворенности, которое является частью чувства, описываемого под названием любви. «Красота — это обещание счастья», — сказал один великий писатель из Гекторовой страны, который сам был не очень красивым и довольно несчастным в любви.

Конечно, в идеале следовало бы любить человека вопреки его слабостям и недостаткам, просто потому, что ты — это ты, а он или она — он или она. В такие минуты любимого человека видишь необыкновенно красивым, даже если эта красота незаметна никому, кроме тебя. Требовалось срочно зафиксировать эту мысль:

Цветочек № 20. Любить — означает видеть красоту того, кого любишь, всегда, даже когда другие ее не замечают.

Гектор принялся напевать:

— Очень милая песенка, — сказал Жан-Марсель. — Но такие вопросы лучше себе не задавать.

— А я как раз размышлял о различиях между любовью и корыстью. Что вы об этом думаете?

— Ну вы же знаете, старина, я провел двадцать лет в Азии, так что у меня было достаточно времени на раздумья. Я действительно повидал всякое, а здесь белый мужчина всегда богаче по сравнению со всеми остальными. И в этих странах полно молодежи, в том числе, естественно, молодых женщин, из-за чего у белых парней зачастую сносит крышу.

— И?..

— И я много чего видел. Например, сентиментальных ребят, женившихся на профессиональных танцовщицах из ресторанов — включался комплекс спасителя, знаете ли, типа «она слишком хороша для этого занятия, она не похожа на других и т. п.». Все за них тревожились и чаще всего оказывались правы: из благородных мужей вытягивали все деньги, их даже, бывало, изгоняли из страны, если у девицы находились нужные связи. Однако случалось, женщина оставалась рядом с потерявшим все деньги и постаревшим мужем, чтобы заботиться о нем, поддерживать его, иногда до последнего вздоха. Что это — любовь, чувство долга, — не знаю, но в любом случае корысть тут ни при чем. Среди этих пар имелось и какое-то количество по-настоящему счастливых: «спасенные» супруги становились прекрасными женами и матерями, чего на начальном этапе никто не мог предположить. Однако в бедных странах правда заключается в том, что совершенно нормальные девушки оказываются вынужденными жить за счет своей красоты, чтобы прокормить младших братьев и сестер, оставшихся в деревне. А потом, знаете, мне довелось наблюдать те еще аферы, проворачиваемые женами, которые происходили из самых что ни на есть достойных и зажиточных семей.

— То есть вы полагаете, что любовь трудно отделить от корысти?

— Пока все в порядке, сложно что-либо понять, правда выясняется, только когда все рушится. Как в вашей песенке. Сами знаете, какие слова произносят или, по крайней мере, произносили раньше во время свадебной церемонии: «В радости и в горе, в богатстве и в бедности, в здоровье и в болезни…»

Иногда Жан-Марсель казался грубоватым и примитивным, однако, сами видите, он умел размышлять, в особенности когда был не совсем в форме.

Гектор взял свой блокнот.

Цветочек № 21. Любовь проявляется в испытаниях.

Тут он увидел Вайлу, входящую в вестибюль. Стоило ей заметить Гектора, и лицо ее озарилось.

Гектор успел записать:

Цветочек № 22. Любить — значит улыбаться, увидев любимого или любимую.

 

Жизнь Гектора осложняется еще больше

Приняв душ и переодевшись, Клара вышла в холл своего отеля свежая и отдохнувшая. Интерьер гостиницы напоминал старинный замок, со стенами, выложенными неоштукатуренным старым камнем, с витражами и антикварной мебелью. Правда, впечатление несколько нарушалось сновавшими взад-вперед бизнесменами и туристами из разных стран, среди которых были даже китайцы, потому что Китай очень большой, больше нескольких стран, вместе взятых.

Неожиданно она ощутила прилив неуверенности. Зачем она приехала в Шанхай? Понятно, чтобы повидаться с Гектором. Но зачем?

Чтобы сообщить, что больше его не любит? Она отдавала себе отчет в том, что это не совсем правда, раз она сюда приехала. Чтобы сказать, что она все еще его любит? Но как тогда объяснить свою связь с Гюнтером? К тому же она знала, что любит Гюнтера более молодой и сильной любовью, отличающейся от более спокойной, но, возможно, более глубокой любви, которую она испытывает к Гектору. Клара заказала минеральной воды и подумала, что в идеальном мире предпочла бы жить в любви с Гюнтером, зная при этом, что Гектор по-прежнему привязан к ней. Получается, я ничем не лучше мужчины, который хочет сохранить одновременно и жену и любовницу. К тому же она осознавала, что при виде восточной красавицы испугалась, как бы не потерять Гектора окончательно, и эта реакция ее отнюдь не красила.

Ладно, нужно, по крайней мере, во всем разобраться. Она позвонила Гектору. Но ее звонок оказался некстати, потому что именно в этот момент Гектор вернулся в номер с Вайлой, которая, к его удивлению, передала ему записку от профессора Корморана.

«Нот», прокомментировала Вайла, и Гектор понял, что две маленькие кхмерки, оказавшиеся в незнакомом мегаполисе, всегда знают, как им найти друг друга, если потребуется.

Дорогой друг!

Ваш великолепный Честер.

Давайте еще раз откажемся от слишком истоптанной интернет-дорожки, за которой следят низкие души, и прибегнем к помощи крылатых посланниц, наподобие тех, что прислуживали богам. Впрочем, не напоминают ли они маленьких богинь, наши очаровательные апсары?! Итак, немедленно приходите ко мне в лабораторию, чтобы увидеть науку на марше. Пусть нежная Вайла займется шопингом за Ваш счет, потому что, будьте уверены, они ни в чем не смогут Вам отказать, зная, какой информацией вы обладаете. Встречаемся на углу Фусин Дун Лу и Вань Бан Чжун Лу. Вы должны сделать вид, будто рассматриваете картины — отличное современное китайское искусство, между прочим, — так что зайдите в галерею, поинтересуйтесь, где у них туалет, и, выйдя в коридор, проскользните во вторую дверь справа. Последняя, но крайне важная деталь: постарайтесь выбежать на улицу ровно в 12.45. Если не удастся — встречаемся там же, через час.

Жду не дождусь нашей встречи на высшем уровне,

В эту минуту у Гектора зазвонил телефон.

— Ну, всё, я прилетела. Ты где? — раздался Кларин голос.

— Э-э-э…

— Ты в своей гостинице?

— Да, но я как раз собираюсь уходить.

— Хочешь, встретимся в городе?

Гектор посмотрел на часы. Было 12.18, и он мог опоздать к назначенному профессором Кормораном времени.

Гектор объяснил Кларе, что должен срочно уйти, так как у него важная встреча.

— А с кем? С Кормораном?

— Нет-нет, совсем не с ним.

— С этой девушкой?

— Да нет…

— Слушай, позвони мне, как освободишься.

— Договорились.

Выключая телефон, он заметил, что симпатичный выпуклый лобик Вайлы покрылся морщинами: она догадалась, что у Гектора непростой разговор с какой-то женщиной.

— Sabay! — сказал он, однако понял, что она не успокоилась.

Вайла бросила на него полный упрека взгляд.

— Noblem! — добавил он, целуя ее. Это было одно из немногих выражений, известных им обоим: именно в такой форме Вайла узнала и запомнила слова No problem, нет проблем. Тут она улыбнулась, и Гектор ушел с легким сердцем. Ну или почти.

 

Гектора увозят

Галерея располагалась на широкой улице с очень красивыми старинными кирпичными зданиями, напоминающими те, что можно увидеть в Нью-Йорке. Ничего удивительного, и те и другие были построены примерно в одно время и, возможно, теми же архитекторами, модными в ту пору.

Работы художника заинтересовали Гектора. На многих из них юные китаянки позировали на фоне заводов, возделанных полей или строек, что напоминало пропагандистские плакаты. Но сразу было ясно, что художник высмеивает пропаганду, поскольку не похоже, чтобы девушки мечтали о построении социалистического будущего. Они как будто скучали или же собирались поскорее набрать на своем мобильнике эсэмэску и отправить любимому.

Молодая китаянка — владелица галереи (модель художника?) — приветливо поздоровалась с Гектором, которому было очень жаль разочаровывать ее. Ведь он не собирался покупать картины, по крайней мере на этот раз. Он направился к туалету, поглядывая на часы. 12.44. Гектор остановился перед второй дверью справа и открыл ее.

Он оказался на маленькой улочке за домом, где его едва не сбил огромный черный автомобиль с тонированными стеклами, резко затормозивший рядом с ним. Дверца открылась.

— Садитесь! Быстро! — бросил профессор Корморан.

Гектор уселся, и машина резко рванула вперед. За рулем сидел шофер или, скорее, пилот (судя по тому, как летела машина) в униформе китайской армии, что удивило Гектора.

— Позвольте представить вам капитана Линь Цзао из Народно-освободительной армии. Она отличный водитель, а кроме того, это практично, потому что полицейские не останавливают.

Шофер на секунду обернулся, чтобы поздороваться с Гектором, и он увидел, что это очень серьезная китаянка в военной фуражке и с позолоченными звездами на воротничке.

Похоже, профессор Корморан обзавелся в Шанхае полезными связями. Китайцы называют их guanxi, и если у вас не имеется этих самых guanxi, единственное дело, которое вам удастся провернуть в Китае, — это заказать еду в ресторане.

— Вот что радует, — сказал профессор Корморан, — моими исследованиями заинтересовались серьезные люди.

— Куда мы едем?

— В мою новую лабораторию!

Автомобиль повернул на развязке, и они оказались на автостраде, взлетевшей над городом. Они ехали между огромными небоскребами, столь многочисленными, что Гектор так и не смог найти среди них те, которые заметил по приезде и по которым ориентировался. В своей стране он жил в большом городе, но здесь понял, что не такой уж он и большой.

— Профессор Корморан, мне срочно нужен антидот. Не хочу быть навек привязанным к Вайле.

— Но почему же, мой юный друг?

— Потому что…

Не так-то просто было объяснить. Во-первых, потому, что Гектор до сих пор любил Клару и серьезно подозревал, что ни Клара, ни Вайла не согласятся делить его друг с другом. (Что до него, обратите внимание, то его бы такой вариант не очень огорчил, потому что мужчины зачастую именно таковы: не любят окончательных решений в любви, предпочитают сохранять со всеми хорошие отношения. Однако всегда найдется женщина, которая захочет, чтобы мужчина был в хороших отношениях только с ней и больше ни с кем.) Во-вторых, его напрягала сама мысль о том, что любовь между ним и Вайлой вызвана химическим веществом. Гектор ощущал это как покушение на свободу и, может, даже на человеческое достоинство. Как все это объяснить профессору Корморану, который явно весьма доволен своими экспериментами?!

— Вы его получите, не волнуйтесь, — успокоил профессор Корморан, — но я по-прежнему уверен, что вы будете несчастны или, скорее, утратите выпавший вам шанс огромного счастья.

Гектор предпочел уклониться от дальнейшего обсуждения, ведь все, что ему требовалось, — это обещание профессора. Он решил расспросить его о любви, так как ему было известно, что профессор обожает порассуждать на эту тему.

— Я тут недавно записал: «Не является ли любовь сочетанием корысти и эмоций?» Мне было интересно понять, не приводят ли иногда к любви меркантильные соображения. Женщину может привлекать статус мужчины, от которого она ждет защиты, и в какой-то момент она в него влюбляется. И наоборот, не работает ли любовь на осуществление наших корыстных планов? Например, мужчина полюбил красивую женщину, однако, по сути, присутствие рядом с ним этой очаровательной мордашки будет способствовать повышению его статуса в глазах окружающих.

— Потрясающе! — завопил профессор Корморан. — Только вы сейчас говорите о единственной составляющей любви. Максимум о двух. К тому же вы имеете в виду скорее соблазн, чем любовь…

Гектор обрадовался: в нескольких фразах профессор Корморан приоткрыл все интересное, что мог рассказать о любви. Однако в этот момент китаянка в фуражке, которая вела машину, сообщила по-английски, что за ними следят.

Действительно, они заметили в заднем окне большой немецкий автомобиль. Он, правда, ехал не непосредственно за ними, а пропустив вперед одну машину, потому что водитель автомобиля-преследователя был хитрецом, но куда ему до капитана Линь Цзао из Народно-освободительной армии.

— Черт побери! — воскликнул профессор Корморан. — Вы привели хвост.

— Или вы, — заметил Гектор.

— Это невозможно!

Они могли бы долго еще спорить, но в этот момент их машина свернула так резко, что показалось, будто она вот-вот перевернется, и в последующие пять минут и Гектору, и профессору Корморану пришлось изо всех сил удерживаться на сиденье, вцепившись в подлокотники и не слыша ничего, кроме оглушительного визга покрышек. Потом автомобиль притормозил.

— Оторвались, — сообщила капитан.

Гектор и профессор Корморан выпрямились.

Теперь они ехали по узенькой улочке, обсаженной платанами, с невысокими домиками, и можно было подумать, будто они очутились в стране Гектора. Что неудивительно, так как этот район города когда-то ей принадлежал. Автомобиль въехал в арку и остановился во дворе, где росли два платана и с одной стороны стояла постройка, похожая на бывшую конюшню. У платана Гектор заметил алтарь с фруктами и палочками благовоний перед статуей Будды. Большое, до полу, окно распахнулось, и в нем показалась широко улыбающаяся Нот вместе с двумя маленькими, слегка женоподобными китайцами.

— Мои сотрудники, — представил их профессор Корморан.

Китайцы приветствовали Гектора. У одного на голове торчали спутанные, взъерошенные волосы, словно он только что из постели, но это была тщательно продуманная прическа. Другой же носил сиреневые очки и серьгу.

— Nice to meet you. Professer Cormoran very good — сообщили они Гектору.

— К черту комплименты, — оборвал их Честер. — Пошли в лабораторию.

Тут Гектор понял, что скучать ему не придется.

 

Клара встречается с Вайлой

Не скучала и Клара, которая отправилась прямиком в гостиницу к Гектору. Название ей было точно известно — его сообщил Гюнтер.

Клара оказалась в холле, похожем на индийский дворец, с множеством удобных и таких красивых диванов, что она даже подумала, как хорошо бы выглядел один из них в Гекторовом кабинете, но тут же осознала неуместность этой мысли. И решила подождать Гектора на одном из этих роскошных диванов.

Конечно, ее цель — якобы она пришла, чтобы встретиться с Гектором, когда тот вернется, — была всего лишь предлогом: гораздо проще перезвонить и назначить свидание. На самом деле Клару преследовало одноединственное желание: встретить восточную красавицу, которую она видела рядом с Гектором.

Она стала наблюдать за теми, кто появляется в холле, входит в отель и выходит из него. А таких было множество — женщины и мужчины-бизнесмены, которые задерживались в одном из баров, перед тем как вернуться на свои совещания, пары туристов, отдыхающие после утренней прогулки, и представители персонала в белоснежной униформе, стилизованной под индийский костюм. Вдруг Клара заметила очаровательную девушку, выходящую из галереи бутиков. Невозможно было отрицать, что она действительно хороша.

Вайла покидала магазины с изрядным количеством красивых пакетов с названиями разных дорогих марок, и у Клары слегка сжалось сердце, когда она подумала, не Гектор ли оплачивает все эти покупки. Потом она решила, что все это входит в счета, которые выставляются лаборатории, в таком случае за шопинг новой любовницы Гектора платит Гюнтер. И это показалось ей чем-то вроде поэтичного проявления справедливости.

После походов по магазинам Вайла немного устала и потому грациозно села в одно из кресел в баре холла, в нескольких метрах от продолжающей наблюдать за ней Клары. Которая старалась отыскать у нее недостатки, однако, предпочитая честную игру, вынуждена была признать, что таковых не много.

К Вайле приблизился официант с меню, спросив, что ей принести. Она растерялась. Официант перешел с английского на китайский, потом обратно, но Вайла по-прежнему выглядела смущенной, как человек, который боится допустить какую-нибудь оплошность. В конце концов она выдавила из себя «orange juice», и эти слова прозвучали так, будто она заучила их наизусть. Официант ушел, а Клара начала изводиться.

Девушка не знала английского, а поскольку маловероятно, чтобы она говорила на языке Гектора, который, в свою очередь, не знал ни одного восточного языка, можно было легко представить себе характер их отношений. Это заставило Клару страдать. Она попыталась убедить себя: «Подумаешь, всего-навсего подстилка, месье развлекается с женщиной, не способной даже ответить на его вопросы». И в то же время, зная Гектора, она понимала, что это неправда, не в его характере было переспать с женщиной несколько раз и не привязаться к ней. Причем его привязанность, вероятно, была не только физической. Возможно, свою роль сыграло желание помочь, защитить, вытащить оттуда, где он ее нашел? Клара почувствовала, что эта мысль причиняет ей самую большую боль. Конечно, не очень-то приятно сознавать, что Гектор испытывает физическую страсть к красивой аборигенке. Но думать, будто он привязался к ней по другим причинам, и в особенности из желания помочь ей, совершенно непереносимо.

А ты, подруга, со своим Гюнтером, имеешь ли право упрекать его? Нет, конечно. Несомненно, жизнь — ужасно сложная штука, и Клара вдруг заметила, как давит на нее огромный холл, вся эта суета вокруг и Вайла, сидящая совсем рядом в огромном кресле, словно драгоценный камень в оправе, сияние которого достигало Клары.

В этот момент Вайла ощутила на себе взгляд и посмотрела на Клару.

Если ты родился в такой стране, как Вайлина, то с самого детства учишься очень быстро распознавать людей, чувствовать, кто будет добр к тебе, а кто нет, потому что жизнь ребенка здесь подвешена на тонком волоске.

Она увидела красивую белую женщину, чуть постарше, но еще не старую, разглядывавшую ее с удивительным вниманием.

Вайла почувствовала себя неуютно: она оценила Клару как человека скорее доброго и одновременно ее достигали исходящие от Клары волны враждебности. Она немного растерялась. В этот момент официант поставил перед ней большой стакан апельсинового сока, в котором посверкивали льдинки, и тут ее осенило. Единственно возможное объяснение, столь же явственно сверкнувшее, как вспыхнувшие ночью за поворотом первые огни деревни.

Darling Hector. Именно такими словами Вайла спросила Гектора, есть ли у него женщина в его далекой стране. И по смущенному виду, с которым он ответил ей so and so, она поняла, что, несмотря на so and so, в его жизни есть женщина и он ее любит.

Ей стало страшно. Эта женщина с такой белой кожей — высшим знаком утонченности и красоты, женщина, которая видела большой мир, неизвестный Вайле, которая умеет безупречно водить машину и управляться с компьютером и знает Гектора гораздо лучше нее, — как же Вайле соперничать с ней? Вайла была уверена, что Гектор считает ее красивой. Однако он скорее всего просто позабыл снежную белизну своей подруги. Даже любовный напиток профессора Корморана бессилен против такой соперницы.

Вайла готова была признать свое поражение. Встреча с Гектором, невероятная и восхитительная удача, была предначертана судьбой. И та же судьба решила его отобрать. Слеза скатилась прямо в стакан с апельсиновым соком.

 

Гектор занимается наукой

Десятки мышек лихорадочно совокуплялись в большой клетке из прозрачного пластика. Зрелище напоминало вибрирующий меховой ковер.

— Смотрите, — сказал профессор Корморан. — Так действует компонент А. Огромное сексуальное желание. Многовато положил в мой первый состав.

Гектор вспомнил рассказ директора отеля о том, как профессор преследовал женский персонал.

В другой клетке пара уток-мандаринок влюблено терлась клювами.

— Компонент В. Привязанность. Молекулы окситоцина, слегка видоизмененные, естественно, — хитро подмигнул профессор.

Целующиеся уточки выглядели трогательно. Птички с их красивыми хохолками и разноцветными перышками вызвали в памяти Гектора сцену из оперы, где герои объясняются друг другу в любви.

— Им так нравится нежничать, что они перестают есть. Либо слишком сильная начальная доза, либо формула еще не доведена до ума.

— Но если они не будут есть, то умрут?

— «Любить и гореть и, любя, умереть в той стране — как и ты, совершенной…» На самом деле мы вынуждены их разлучать время от времени, чтобы откормить.

— Откормить?

— Вы пробовали паштет из печени утки-мандаринки? — спросил профессор и зашелся смехом, которому вторили оба молодых китайца. Наверняка это была одна из их самых любимых шуток.

— Professor Cormoran very funny, — заявил Лу, тот, что с взъерошенными волосами.

— Very very funny! — поддержал Ву, в очках с сиреневыми стеклами.

Их смех прокатился под кирпичными сводами. Лаборатория была оборудована в анфиладе подвалов, принадлежавших когда-то, во времена Шанхайского международного сеттльмента, местному виноторговцу, который использовал для поставки вина клиентам конный транспорт. Отсюда и старые конюшни во дворе.

Гектор заметил несколько невероятно современных аппаратов, у некоторых были плоские экраны, на которых молекулы вращались вокруг своей оси. Имелись также компьютеры, каких наверняка нет у вас дома, установка для получения снимков методом ядерно-магнитного резонанса — такую Гектор уже видел в университете профессора Корморана, — и, естественно, клетки, где самые разные животные грустно глядели на внешний мир сквозь прозрачные стенки. Похоже, все это было оборудовано недавно. А поскольку Гюнтер скорее всего закрыл финансирование, Гектор недоумевал, откуда взялись деньги, в том числе для оплаты нескольких молодых китайцев и китаянок, работавших на установках с плоскими экранами.

— Самая серьезная проблема — как оценить продолжительность действия. У человека стойкий эффект продукта трудно отличить от стойкого эффекта первого этапа любви. Например, мы с Нот: как понять, продолжаем ли мы любить друг друга вследствие воздействия на мозг некогда принятой начальной дозы, или мы привыкли к нашему восхитительному согласию и потому остаемся вместе?

— А как это узнать?

— Изучая воздействие препарата на животных, которые не обладают нашей аффективной памятью. Я вам сейчас покажу пару кроликов…

— Послушайте, разве это так важно? — удивился Гектор. — Какая разница, длительный эффект продукта или же следствие привыкания? Результат ведь один и тот же — долгая любовь.

— Долгая? Откуда вы знаете? Ведь нашим новым парам — вашей и моей — всего по нескольку дней…

У Гектора забрезжила надежда: возможно, воздействие напитка постепенно ослабеет?

— …Однако могу вам сообщить, что шесть месяцев назад в моем университете я свел пару уточек, таких же, как вы только что видели, и мне написали, что мои дорогие птички продолжают нежно любить друг друга! А ведь тогда я еще не доработал свою формулу!

Все надежды Гектора разом рухнули. Они с Вайлой связаны на веки вечные. Глядя на веселое лицо профессора, похожего в этот момент на довольного своей шалостью состарившегося ребенка, Гектор неожиданно разозлился:

— Но мы не утки, профессор Корморан! А как же свобода личности?!

— Подождите, у людей всегда останется свобода вы…

— Любовь — это не набор молекул! А обязательства? А сочувствие? Мы не кролики и не панды, в конце концов!

— Да успокойтесь вы! Все же хорошо!

— Вы не имеете права играть с любовью! Любовь — вещь серьезная!

— Безусловно, доктор Гектор, и мы относимся к ней очень серьезно.

Это произнес высокий китаец в деловом костюме. Он вошел бесшумно и теперь смотрел на них с улыбкой, а рядом встали Ву и Лу. Он выглядел постарше Гектора, но помоложе профессора, у него были очки в тонкой титановой оправе, улыбка кинозвезды и взгляд, в котором светился ум. Его костюм был настолько идеальным, что возникало сомнение в том, что он решится сесть, хотя незнакомец производил впечатление человека, который привык решаться на все, что сочтет необходимым.

— Доктор Вэй, — представил профессор Корморан, — спонсор всех наших исследований!

— Я всего лишь скромный посредник, — возразил доктор Вэй, сощурив свои умные глаза.

 

Гектор получает удар

Гектор возвращался в отель, расположившись в одиночестве на заднем сиденье автомобиля, который вела капитан Линь Цзао. Перед его глазами в туманном послеполуденном свете проплывали экстравагантные небоскребы Шанхая, оставлявшие его абсолютно безразличным. Он был крайне озабочен союзом между профессором Кормораном и доктором Вэем.

— Мы полагаем, что любовь — причина хаоса, — заявил доктор Вэй. — Вместо того чтобы строить семью и способствовать процветанию нашего народного хозяйства, молодежь растрачивает энергию на ухаживания, гедонистические индивидуалистские удовольствия. Или испытывает любовные страдания, а в результате некоторые из наших самых блестящих учащихся упускают шансы на поступление в лучшие университеты и подрывают свое будущее, а также лишаются возможности сделать вклад в благополучие родины. Что же до тех, кто женится или выходит замуж в соответствии с решением своих родителей, как это было у нас заведено до последнего времени, то они всем недовольны — в особенности девушки, надо заметить, — и считают, что неправильно оставаться на всю жизнь с нелюбимым человеком! И все это, конечно же, под влиянием СМИ, которые сбивают их с толку бесконечными рассказами о любви!

Гектор подумал, что такая проблема существовала задолго до СМИ и можно отыскать множество старинных китайских стихотворений, в которых женщины жалуются на злого мужа и оплакивают первую любовь. Впрочем, он промолчал, потому что хотел дослушать до конца умозаключения доктора Вэя, который явно привык говорить долго, но не привык, чтобы его перебивали.

Лу и Ву, со своей стороны, слушали его с высочайшим почтением, согласно кивая головой. Тем не менее Гектору показалось, что это уважение — напускное, и вообще, глядя на них, он испытывал какое-то странное чувство, но никак не мог его сформулировать. Единственно приятным в сложившейся ситуации было представлять себе лицо Гюнтера, когда он узнает, что огромный китайский рынок уплывает у него из-под носа. Должен ли Гектор связаться с ним, чтобы сообщить о грядущей катастрофе?

Автомобиль подъехал к отелю, и тут Гектор вспомнил о другой проблеме, с которой ему нужно было разбираться и которая ни в чем не уступала по сложности будущему Китая и Тайваня. Вайла и Клара.

Он чувствовал себя подавленным и не мог понять, не является ли это побочным действием эликсира. Когда он собрался войти во вращающуюся дверь, из гостиницы вышел Жан-Марсель.

— Все в порядке? Вы, похоже, не в форме?

— Да так, заботы.

— Слушайте, я же вам рассказал о своих, теперь ваша очередь, — заявил Жан-Марсель, увлекая его к бару.

Гектор заметил в холле на столе недопитый стакан апельсинового сока и вспомнил, что это единственный напиток, который Вайла умеет заказывать.

Мужчины сели за стойку, а поскольку день заканчивался и близилось время ужина, они заказали два сингапурских слинга — в память об экскурсии в храм.

— Из Франции прилетела моя подруга, — сообщил Гектор, — и хочет со мной увидеться.

— Оля-ля! А как там Вайла?

— Не знаю, наверняка вернулась в номер.

— А чего хотите вы в данной ситуации?

Вопрос позабавил Гектора, так как был похож на те, что он обычно задает своим пациентам. Возможно, Жан-Марсель когда-то уже консультировался у одного из его коллег?

— Не знаю. Мне кажется, по моим ощущениям, я люблю обеих, что совершенно невозможно. Тут все дело в химии…

— В химии? — крайне заинтересованно спросил Жан-Марсель.

— Да, такая себе химия, или алхимия, любви. Крохотные молекулки, которые вертятся в мозгу, словно совокупляющиеся мышки… Или утки, тоже может быть.

Жан-Марсель бросил на Гектора обеспокоенный взгляд.

В этот момент к ним приблизился служащий отеля и протянул Гектору конверт. Письмо просила передать молодая женщина, пояснил он.

Гектор секунду поколебался, но Жан-Марсель знаком подбодрил его, он вскрыл конверт и начал читать письмо. Жан-Марсель в это время набирал на своем телефоне эсэмэску.

Я приехала, увидела и убедилась. Я встретила в холле объект твоей страсти и понаблюдала за ней некоторое время. У тебя хороший вкус — вообще-то я и так это знала, — она очаровательна. Я поняла, что ты для нее — невероятный шанс, так что все кстати, тебя ведь всегда привлекала роль спасителя. Извини, я пишу гадости, но это потому, что ничего не могу с собой поделать — немного ревную, хотя не имею на это никакого права, после того как объявила тебе, что не вижу больше нашего совместного будущего. Ну и вот: я желаю тебе счастья с ней или с любой другой, но лучше с ней, так как к этой мысли я уже начала привыкать. И еще: что касается меня, лучше я тебе сама скажу, чем ты узнаешь это от кого-то другого. В моей жизни тоже есть мужчина. Представляю, какие гадости придут тебе сейчас на ум (по части женоненавистничества ты большой мастер), но все равно скажу: этот мужчина — Гюнтер, но все совсем не так, как ты думаешь.

Клара.

Черт возьми, любовь — сложная штука, и мне очень тяжело писать это письмо и знать, что ты с другой, но в то же время я уверена, что люблю Гюнтера.

Целую тебя, поскольку не понимаю, почему бы мне этого не сделать. Полагаю, нам лучше какое-то время не видеться.

— Плохо дело, старина?

Гектор почувствовал, как на него накатила ярость. Гюнтер. Гюнтер и его хищная акулья улыбка. Гюнтер, отправивший его с заданием раскрыть секрет любви.

Он вскочил, напряженный, как пружина, готовый идти хоть на край света, только бы отыскать Клару.

— Вы куда?

— В Реасе Hotel.

— Поехали вместе!

Жан-Марсель назвал адрес шоферу такси. К удивлению Гектора, он, оказывается, и по-китайски немного говорил.

— Могу я узнать, что привело вас в такую ярость? — спросил Жан-Марсель.

— Подруга сообщила, что уходит от меня к своему шефу.

— Понимаю, понимаю…

За окном шанхайские небоскребы мелькали, словно нью-йоркские, как мы уже говорили.

— Не хочу показаться невежливым, — заметил Жан-Марсель, — но вы тоже не так чтобы очень скучали…

— Химия, — устало повторил Гектор.

И в ту же минуту подумал: как это несправедливо — сводить к химии любовь нежной Вайлы. Ведь он чувствовал, насколько она внимательна к его настроению, видел, как она радуется, когда он возвращается домой. Им даже шутить удавалось, несмотря на такое малое число известных обоим слов. Но кто его знает?

Так как ему было очень плохо, а психиатрия гласит, что будет легче, если выговоришься, Гектор стал излагать Жан-Марселю недавние осложнения в его отношениях с Кларой. Жан-Марсель сосредоточенно слушал его, хмуря брови.

— Тогда для чего мы едем в Реасе Hotel?

— Чтобы найти Клару.

Жан-Марсель поколебался.

— Послушайте, мне кажется, что это не очень удачная идея в сложившейся ситуации.

— Но она изменяет мне со своим шефом!

— Да, конечно. Только точнее будет сказать, что она теперь любит вас меньше и полюбила другого мужчину.

— Она предала меня!

— А вы?

— Это другое дело! Она еще раньше сказала мне, что у нас все разладилось.

— Хорошо, но тогда чего вы хотите добиться, встретившись с ней? В особенности в вашем теперешнем состоянии.

— Но она же прилетела в Шанхай! Наверняка чтобы встретиться со мной.

— Может, и так, но на вашем месте я бы сперва успокоился.

Гектор подумал, что Жан-Марсель взял на себя задачу, привычную Гектору: помочь человеку обуздать свои эмоции. Но Гектор и сам уже успокаивался, ему удалось взглянуть на ситуацию со стороны, и он согласился, что все так и есть: Клара стала меньше любить его и потому полюбила другого человека. Конечно, можно кого-нибудь в этом обвинить (некоторые даже доходят до убийства, и Гектор был более чем готов написать нескольких прочувствованных слов о третьей составляющей любовных страданий — гневе), однако, раз любовь неподвластна воле, можно ли наказывать людей за чувство, которое они сами не выбирали? В любом случае письмо Клары освободило его от второй составляющей — чувства вины. Так он подумал в тот момент, когда такси высадило их у входа в Реасе Hotel.

— Идите, я догоню, — сказал Жан-Марсель, пересчитывая сдачу, которую протянул водитель.

Гектор вошел во вращающую дверь, пропустившую в свое время множество знаменитостей. Одновременно с ним через эту же дверь из отеля вышли две китаянки, увешанные драгоценностями. Он подумал:

Цветочек № 23. Любовь — как вращающаяся дверь: крутишься в ней совсем рядом с любимым существом, а встретиться никак не удается.

 

Гектор и Клара все еще любят друг друга?

Спрятавшись, словно охотница в джунглях, за большим креслом с обивкой, украшенной изображениями тигров в прыжке, Вайла наблюдала, как Гектор входит в Реасе Hotel. Он направился к стойке и стал о чем-то расспрашивать одного из служащих, который, похоже, не понимал его английский. А вот Вайле все сразу стало ясно. Она следила за Кларой до гостиницы, мучимая странным удовольствием, которое испытывала, страдая от превосходства соперницы и одновременно стремясь узнать побольше о столь опасном для нее человеке.

Вот Клара поднялась в номер, и Вайла приготовилась испытать один из самых болезненных ударов в своей жизни: увидеть, как Гектор присоединится к ней.

В этот момент Клара появилась в холле, а за ней следовал грум с чемоданом на тележке.

Клара и Гектор заметили друг друга одновременно. Гектор сделал три шага ей навстречу, и тут Клара подняла руку, загораживая лицо, а другой рукой сделала ему знак не приближаться. Вайла сообразила, что за этим жестом скрывался не властный приказ, а скорее мольба о милосердии, словно разговор с Гектором принесет Кларе еще большую боль. Гектор резко остановился, а Клара, согнувшись под тяжестью страдания и с трудом сдерживая слезы, направилась к выходу. Вайла продолжила читать эмоции, мелькающие на лице застывшего в неподвижности Гектора, и распознала среди них жалость и еще ярость, а также муку утраты. Все это она поняла, но не заметила, что по ее лицу, словно облака, проплывают ровно те же эмоции. Потом Гектор как будто проснулся и догнал Клару. Он подвел ее к дивану неподалеку от Вайлы, которая по-прежнему скрывалась от них. Некоторое время Клара и Гектор молчали. Клара вытерла слезы.

— И сколько это продолжается? — спросил Гектор.

Клара пожала плечами, будто это не имело никакого значения.

— Месяц, три месяца, полгода?

Клара собралась встать, и Гектор понял, что пошел не по тому пути.

— Ладно, хорошо, придется мне и с этим разбираться. С подозрениями. Ну вот скажи, когда мы поехали на уикенд к твоим родителям, ты уже была с Гюнтером?

Клара возмущенно вскинулась:

— Нет конечно!

Гектор видел, как слезы текут по лицу, столь им любимому. Любовь — действительно страшная вещь: как же двое любивших и, возможно, продолжающих любить могут доставлять друг другу такие страдания?!

— А зачем ты прилетела в Шанхай?

Клара снова пожала плечами, но на этот раз, чтобы посмеяться над собой.

— Мне пора, — сказала она. — Мой самолет…

— Мог бы по крайней мере отправить тебя самолетом компании, — заметил Гектор.

Стоило ему произнести это, как он почувствовал свое полное ничтожество, но было уже поздно.

Его раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, желание обнять Клару, прижать ее к груди, а с другой — мысль, что изменившую тебе женщину обнимать невозможно.

В конце концов он увидел, как она встала, пересекла холл и исчезла за дверью. И на его сердце появился еще один рубец.

Жан-Марсель понаблюдал за этой сценой с участием Клары, Гектора и Вайлы, а потом осторожно покинул гостиницу через другие двери, чтобы подождать у входа. Он подошел в тот момент, когда Кларино такси отъезжало. Он знал, что Вайла так и будет сидеть, скорчившись, за креслом, пока Гектор не вернется в их отель. Жан-Марсель разбирался в восточных женщинах. Что и было одной из его проблем, поскольку жена как раз в этом его и подозревала.

В такси он сказал Гектору:

— В конце концов, все не так страшно. Я прихожу к окончательному выводу, что ваша беда — слишком широкий выбор.

— Ничего подобного! Она любит другого.

— Ну-ну. Она прилетела в Шанхай и заплакала, едва увидев вас.

— Это говорит о том, что она привязана ко мне, но настоящей любви больше нет.

— Нет любви? Разве привязанность — уже сама по себе не любовь?

Гектор изложил Жан-Марселю точку зрения профессора Корморана на две основные составляющие любви. (Сам Гектор полагал, что существуют и другие ее компоненты, однако он еще не до конца прояснил для себя этот вопрос и потому больше ничего не сказал.) Первая составляющая: желание, страсть, стремление заниматься любовью — распоясавшийся допамин. Она может проявить себя в самую первую встречу (впрочем, как и исчезнуть уже во время второй). Затем вторая составляющая, которой требуется некоторое время — от нескольких часов до нескольких дней, — чтобы сформироваться: привязанность, желание быть нежным с партнершей или партнером, всегда оставаться рядом с ней / с ним. Очень сильное чувство, но более спокойное, именно его испытывают друг к другу родители и дети — так проявляет себя нежная сладость окситоцина. А одна из главных проблем любви заключается в том, что эти две составляющие зачастую рассогласованы у одного из партнеров или даже у обоих сразу. И вот в такой момент как раз и появляется профессор Корморан со своими эликсирами. (Но об этом Гектор ничего не сказал Жан-Марселю — он же на задании, вы еще не забыли?) Излагая все эти соображения, Гектор потихоньку успокаивался, потому что отвлекался от мыслей о Клариных слезах.

— Интересно, — заметил Жан-Марсель, — примерно то же случилось у нас с женой. Большая привязанность, но не так уж много желания. А во время моих поездок все происходит с точностью до наоборот!

— Как дела у вашей переводчицы мадам Ли?

Жан-Марсель смутился и проворчал:

— Никогда не следует смешивать любовь и работу.

— Когда так говоришь, не значит ли это, что они уже немного смешались?

Жан-Марсель захихикал, и Гектор понял, что он неравнодушен к своей переводчице. Есть такой признак: если мужчина неохотно говорит о какой-то женщине, значит, он скорее всего в нее влюблен. Потому что настоящие мужчины, мужчины старой закалки, подобные Жан-Марселю, чувствуют, что любовь может стать источником слабости. А ведь с самого раннего детства им внушали, будто они всегда должны оставаться сильными.

Позднее Гектор почувствовал, что уже достаточно успокоился и может писать. Но стоило ему произнести про себя «Гюнтер», как снова накатывала ярость, убивая всякое вдохновение.

 

Гектор гневается

Третья составляющая любовных страданий

Третья составляющая — гнев. В отличие от второй составляющей, когда винишь себя во всех ошибках, из-за которых любимый человек от тебя отдалился, на этот раз все упреки обращаешь к именно к нему, вспоминая случаи, когда он вел себя недостойно по отношению к тебе. Тот/та, кто тебя покинул(а), больше не предстает перед тобой в ореоле святости и бесконечной доброты, но кажется, напротив, существом извращенным, ничтожным, неблагодарным, одним словом — гадиной. Или первостатейным ублюдком, которого ты хочешь отыскать не для того, чтобы искренне покаяться и сообщить о своей нерушимой любви, но чтобы обрушить на него всю мощь своего гнева. Третья составляющая проявляется в виде мучительных приступов подавляемого гнева, который пробуждается, взрываясь в сердце при воспоминаниях обо всех невыполненных обещаниях любимого человека, в особенности в последние недели вашего общения. Он/она ничего не сообщал(а) о себе уже несколько дней, тогда как обещал(а) оставаться на связи. Ты начинаешь задним числом припоминать проявившиеся еще до вашего окончательного разрыва многочисленные признаки того, что он/она уже давно встречается с твоей соперницей/соперником. И длительность этой изменнической связи ты будешь выяснять с упорством палеонтолога, пытающегося датировать найденную челюсть динозавра. Совсем незадолго до того, как отказаться от встреч с тобой, он/она ласково и нежно говорил(а) с тобой, клянясь в вечной любви. То есть либо лгал(а), демонстрируя подлое двуличие, либо искренне говорил(а) о своей любви и в этом случае проявил(а) себя легкомысленным ничтожеством — непостоянным и безответственным.

Эта злость временами достигает такой мощи, что выплескивается чрез край: ты начинаешь говорить сам с собой, выговаривая любимой/любимому, словно она/он находится рядом, представляешь себе, как она/он дрожит, рыдает или раскаивается под воздействием твоего праведного гнева. Еще один шаг — и ты будешь оставлять обвинения на разных автоответчиках и в голосовой почте и даже посылать ей/ему письма с тщательно подобранными обидными словами, чтобы заставить ее/его страдать не меньше твоего.

Гектор остановился. Как Клара могла так поступить с ним? Возвращаться вечером в его постель и при этом встречаться с Гюнтером? Ему пришло на ум несколько мстительных фраз, которые можно было тут же написать. Но он все же удержался от отправки Кларе электронного письма. Гектор психиатр и потому знает чуть лучше остальных, что письма, написанные под влиянием сильных эмоций, никогда не бывают удачными. Поэтому он продолжил рассуждения о третьей составляющей.

Попыток репрессий рекомендуется избегать, так как едва сообщение будет оставлено, а письмо попадет в почтовый ящик, ты можешь испытать потрясение от прилива второй составляющей — покаянного пережевывания собственных ошибок. Причем муки еще больше усилятся из-за внезапного осознания, что ты только что совершил(а) нечто непоправимое, сделавшее невозможным возвращение любимой/любимого. А ведь на это возвращение ты продолжаешь надеяться, несмотря на все признаки противоположного настроя.

Работа над текстом успокоила Гектора. Он чувствовал, что ему придется рассмотреть и другие составляющие. Вот только сколько их?

Гектор вдруг подумал о старом Франсуа. Он ведь столько размышлял о любовных страданиях, что предположения Гектора наверняка его заинтересуют. К тому же у него обязательно найдутся собственные идеи на этот счет. Гектор включил интернет, чтобы отправить старому Франсуа свои соображения по поводу первых трех составляющих.

Он все еще сидел за компьютером, когда в номер вошла Вайла, бросилась к нему и обвила его шею руками.

— Noblem? — спросила она, ероша ему волосы.

— Noblem, — ответил Гектор.

Они посмотрели друг другу в глаза и вдруг, сами не зная почему, разразились хохотом. На мгновение Гектор испытал удивление: он заметил слезинку в уголке Вайлиного глаза.

 

Гектор успокаивается

Потом они снова парили высоко в небе, только на этот раз в самолете. Вайла жаловалась, что не может подремать на плече Гектора, поскольку кресла были с широченными подлокотниками и стояли далеко друг от друга. Вы уже, конечно, догадались, что Гектор не экономил на билетах, покупаемых на деньги Гюнтера.

Так как кресло раскладывалось, превращаясь в настоящую кровать, Вайле все же удалось заснуть. Во сне она приняла позу, которая так нравилась Гектору Апсара парит в небесах, подумал он.

Он понял, что детство Вайлы, как и большинства обитателей ее страны, прошло в единственной комнате, где жила вся семья и никто никогда не спал в одиночестве, а только прижавшись друг к другу. В своей стране он часто слышал от психиатров, что ребенок может испытать ужасный шок, неожиданно увидев родителей, занимающихся любовью. Что же тогда происходило с детьми, которые с самого раннего возраста находились в одной комнате с родителями? Они получали травму на всю оставшуюся жизнь? То есть миллиарды детей во всем мире окончательно и бесповоротно травмированы? А вдруг все наоборот и психологическая травма грозит детям из таких стран, как Гекторова, потому что они младенцами остаются в своей комнате в полном одиночестве? Ведь в природных условиях у всех животных детеныши всегда рядом с мамой. Впрочем, все понятно: поскольку психиатрию придумали именно в таких странах, как его, тамошние специалисты присвоили себе право решать, что нормально и что — нет.

В нескольких рядах за ними (на самом деле — в трех, так как в этой части самолета рядов немного) Жан-Марсель что-то обсуждал с Нот. Потому что — вот так сюрприз! — все они возвращались в страну Вайлы и Нот, где их ждал профессор. И конечно, гораздо приятнее лететь вместе в одном и том же салоне. В особенности если представить себе лицо Гюнтера, когда тот будет оправдываться за расходы перед шефом. (Потому что даже у Гюнтера есть начальник или же люди, называющиеся акционерами и способные доставить ему неприятности. Не стоит думать, будто жизнь больших боссов — вечный рай. Ведь для многих счастье основано на сравнении, и вот они постоянно сравнивают себя с другими, сравнивают свои доходы, размеры своих компаний, словно маленькие мальчики, которые любят развлекаться, соревнуясь, кто дальше бросит камень или у кого самая большая пиписька.)

Гектор заглянул в письмо профессора, которое привезла Нот.

Дорогой друг!

Бежим! Все раскрылось! Подробности расскажу позже, но господин Вэй, по всей вероятности, привлек компаньонов, появились новые китайские партнеры, а мне совсем не нравятся люди, которые стремятся диктовать, в каком направлении я должен вести исследования. И к тому же показывают зубы и золотые часы, не говоря уж о телохранителях, заполняющих своими мощными фигурами мою тесную лабораторию. Что же до Ву и Лу, двух известных Вам юношей, то их намерения стали казаться мне не столь очевидными, у меня появились сомнения относительно их национальности и даже, страшно сказать, пола. Не думайте, пожалуйста, что я вдруг превратился в параноика, потому что… я всегда им был, ха-ха-ха! Во всяком случае, эти соображения вынудили меня быть готовым к мгновенному удалению данных с жестких дисков и к инактивированию молекулярных образцов. И вот профессор Корморан улепетывает со всех ног, оставляя за спиной в качестве следов своего пребывания лишь умопомрачительную мышиную оргию да пару влюбленных уток-мандаринок. Куда я отправился? Божественная Нот позаботится о том, чтобы сообщить это восхитительной Вайле. Такое средство коммуникации по своей надежности сравнимо с защищенной линией секретной связи: две нимфы-апсары нашепчут все, что нужно, друг дружке на ушко, и Вам останется только последовать за ними!

Всегда Ваш Честер.

P.S. Новые партнеры господина Вэя показались мне излишне настойчивыми (глупость плюс бычье упрямство). Будьте осторожны, не дайте себя выследить.

Из-за этого постскриптума Гектор решил пригласить Жан-Марселя, что пришлось как нельзя кстати, поскольку у того были дела в стране кхмеров. (Возможно, вы давно уже хотите спросить, почему мы не называем ее Камбоджей. Но все дело в том, что у нас тут — сказка, а в сказках страны не имеют имен, за исключением тысячелетних империй вроде Китая, которые вызывают всеобщий интерес.)

Гектор не мог уснуть, так как все время думал о Кларе. Он переходил от одной из трех составляющих любви (острой потребности, вины и гнева) к другой, потом переживал все три одновременно. Острую потребность он утолял, глядя на Вайлу, вину успокаивал мыслями о Гюнтере, а гнев подавлял, вспоминая Клару и собственные давние ошибки. И заливал все бокалами изысканного шампанского, чтобы охладить эту адскую смесь. Он ощущал присутствие и других составляющих, которые слегка пугали его и одновременно радовали: теперь он сможет написать несколько великолепных и наверняка бессмертных страниц, и влюбленные будут читать и перечитывать их, когда он сам обратится в прах.

 

Гюнтер любит Клару

Пришла очередь Гюнтера испытать острую потребность и гнев, дожидаясь возвращения Клары. (А как с чувством вины, спросите вы. А вот никак. Гюнтер понимал, что такое долг — по отношению к семье, близким и друзьям. Он стремился избежать неприятностей — со стороны акционеров и налоговых органов. Но чувство вины было не по его части.)

Кроме того, Гюнтер опасался, как бы Клара не призналась Гектору в их связи, ведь тогда мотивация последнего в поисках профессора Корморана может изрядно ослабеть и его проектам будет нанесен ущерб.

Чем он там занимается, спрашивал себя Гюнтер, изучая неожиданно солидные траты Гектора. Данные о суммах, снятых с врученной ему кредитной карточки, позволяли отслеживать перемещения Гектора, которые проверялись и подтверждались другими источниками. Эти расходы нервировали Гюнтера, причем не из-за сумм как таковых, выглядевших пустяковыми по сравнению с теми, которыми он обычно ворочал, а из-за их непредвиденности. Ведь Гюнтер очень любил всегда все предвидеть и контролировать. Но, несмотря на свое мимолетное раздражение, Гюнтер никогда не терял из виду те огромные прибыли, которые принесет лекарство, позволяющее людям влюбляться по собственному желанию.

Постоянные размышления о деле приносили Гюнтеру и дополнительную пользу: они частично избавляли его от страданий, вызываемых мыслями о Кларе. Гюнтер был вынужден с печалью констатировать: стоило ему впервые в жизни по-настоящему влюбиться, как тут же последовало наказание. До сих пор все его авантюры и связи служили полезным развлечением, помогая легче переносить горести неудавшейся семейной жизни. Несмотря ни на что, Гюнтер любил свою жену. Профессор Корморан сказал бы, что тут задействована главным образом привязанность к матери своей дочери, а также некоторое чувство долга. Ведь Гюнтер происходит из традиционной семьи, а в них мужчины не всегда хранят верность супругам, но никогда не уходят от них, никогда. Какой ужас, скажут некоторые дамы, какое лицемерие, вот она, безграничная мужская подлость. Но если бы Гюнтер бросил семью и ушел к одной из своих очаровательных любовниц, разве вы сочли бы это красивым и мужественным актом? Видите, насколько сложное чувство любовь. Конечно, лучше бы Гюнтер оставался верен жене. Но тогда история стала бы менее интересной. К тому же большого начальника, хранящего абсолютную верность супруге, найти, конечно, можно, однако поиски займут много времени.

В распечатках Гекторовой кредитной карты Гюнтер заметил очень большую сумму, заплаченную за услуги азиатской авиакомпании, которая славилась комфортабельностью своих перелетов. Он что, путешествует с семьей? — недоумевал Гюнтер. Еще больше его раздражал тот факт, что, согласно политике контроля за расходами, даже высшее руководство фирмы имело право путешествовать бизнес-классом, но никак не первым. Тогда как Гектор не только сам летел первым классом, но и пригласил кого-то составить ему компанию.

Личный мобильник Гюнтера подал голос. Это была Клара.

— Ты звонишь из Шанхая?

— Из аэропорта.

— Ты его видела?

— Да.

— Ты ему рассказала о нас?

— Это допрос?

Как и Гектор, Гюнтер почувствовал, что идет не по тому пути. Такая уж привычка у мужчин — задавать излишне прямые вопросы и интересоваться голыми фактами, тогда как женщины полагают, что истина часто находится вне области фактов.

— Извини, — пошел он на попятный, — я просто волнуюсь, когда ты далеко от меня. Я очень по тебе скучаю.

— Я тоже по тебе соскучилась, — ответила Клара.

Они продолжали обмениваться нежными словами, однако Гюнтер чувствовал, что Клара взволнована, потому что она говорила не так, как обычно. Она ему все сказала, думал он. Она точно все сказала.

Продолжая разговор с Кларой, Гюнтер просматривал свое расписание, отмечая все совещания, которые он может отменить, чтобы отправиться в Азию. Без этого не обойтись.

— Не улетай, — сказал он. — Я скоро буду.

 

Гектор и маленькие феи гор

Пехехеп! Пехехеп!

Из леса долетал глухой крик.

— Это обезьяна? — поинтересовался Гектор.

— Нет, тигр, — объяснил Жан-Марсель. — Вышел на охоту.

Они решили, что лучше вернуться в большой вездеход, взятый ими в аренду по заоблачной цене. Вайла и Нот оставались на заднем сиденье: они-то знали, что такое тигры!

— Ваш друг профессор не ищет легких путей, — заметил Жан-Марсель. — Надо же было поселиться в горах, в деревушке, где живет национальное меньшинство. Не знаю даже, удастся ли нам проехать последние километры на машине…

— А как же тигры? — забеспокоился Гектор.

— О, на такой высоте их будет меньше.

Меньше. Гектор вспомнил, как ему захотелось искупаться в тропическом море. Он спросил местного приятеля, не водятся ли там акулы. Практически нет, ответил тот. Гектор все же поплавал, но недолго.

Правда, он заметил футляр с ружьем в багаже предусмотрительного Жан-Марселя, а также чемоданчик со спутниковым телефоном и параболической антенной, чтобы постоянно быть в курсе событий и подключаться к интернету. Гектор подумал, что ему, возможно, удастся отправить Кларе сообщение, как только они прибудут на место. Только он пока не знал, что ей написать.

Дорога была не ахти, да и вообще это была не совсем дорога, скорее тропа, а временами даже и ненастоящая тропа. Заросли начали редеть, джунгли превращались в обычный лес — как в Гекторовой стране, только с другими деревьями.

Вайла и Нот весело болтали на заднем сиденье. Они впервые в жизни оказались туристками в собственной стране, и это им очень нравилось.

— Вам, похоже, полегчало, — заметил Жан-Марсель.

— Да как вам сказать, — ответил Гектор. — Просто я понял, что если некоторые проблемы не имеют решения, то нечего пытаться его отыскать.

— Осторожно, вы начинаете мыслить по-здешнему. Если так пойдет дальше, вы отсюда уже не уедете.

Гектор смотрел на заросшие деревьями холмы, чьи зеленые склоны в некоторых местах с трудом угадывались под покровом утреннего тумана. Остаться здесь? Почему бы нет? Поселиться вместе с Вайлой в одном из этих длинных домов на сваях, которые им попадались по дороге…

Но он знал, что подобный проект не одобрит даже Вайла. Как все или почти все женщины мира, глухой деревне она предпочтет город.

— Черт побери! — воскликнул Жан-Марсель. — Мы уже давно должны быть на месте.

Они ехали по склону высокого безлесного холма, почти горы, хоть и невысокой. На противоположном склоне виднелись деревья и больше ничего, разве что крохотные рисовые поля там и сям, на плоских участках, словно цветовые акценты на этом прекрасном пейзаже.

Жан-Марсель обернулся и протянул карту Нот и Вайле, но по испуганным взглядам стало ясно, что они не умеют с ней обращаться. Совсем как Клара, подумал Гектор. К счастью, Жан-Марсель немного понимал по-кхмерски.

— Они говорят, что возможны осложнения, поскольку такие кхмерские деревни время от времени переходят с места на место.

— Как это?

— Они тут выращивают рис, выжигая участки джунглей. Поэтому каждые несколько лет приходится переезжать, иначе не получить хороший урожай. А иногда они уходят из-за сглаза или чтобы умилостивить богов. Или из-за тигров…

— Но вот же рисовые поля. Значит, и люди где-то неподалеку.

Жан-Марсель пожал плечами, словно говоря: здесь ни в чем нельзя быть уверенным. И он был прав, потому что наши путешественники даже толком не знали, в каком государстве находятся. Они приехали в район на границе трех стран, колонизированных в давние времена родиной Гектора. Когда его соотечественники отсюда ушли (будем честны, к уходу их подтолкнули), они унесли все карты с четкими линиями границ в горах. А поскольку какие-либо ориентиры в здешних местах отсутствуют — нет ни высоких вершин, ни больших рек, лишь несколько деревень, меняющих свое местоположение, — точное определение границ стало проблемой для всех трех стран, которые, впрочем, не очень-то заморачивались ее решением.

Часом раньше они встретили небольшой военный патруль одной из стран, и солдаты потребовали предъявить документы. Гектор обратил внимание на то, что, когда Жан-Марсель протягивал солдату паспорт, он был го раздо толще, а вернулся к своему хозяину таким, как обычно, — тонким. После чего они без всяких осложнений продолжили путь, наблюдая в зеркале заднего вида пляшущий от радости патруль. Жан-Марсель сказал, что такой способ отлично работает с солдатами одной из трех стран и совершенно бесполезен с военными двух других, но на этот случай он прихватил несколько официальных бумаг. Благодаря своему бизнесу он знал много нужных людей.

Все эти мелкие события отвлекали Гектора и не давали ему сосредоточиться на четвертой и пятой составляющих любви, которые подбирались к нему вместе с мыслями о том, что остаток жизни придется провести без Клары. Эти ощущения накатывали волнами, но ему удавалось прогонять их, взглянув на Вайлу, которая уснула, привалившись к плечу тоже спящей Нот. Никогда раньше у Гектора не было женщины, столь умиротворяюще действующей на него. Наверняка это эффект окситоцина, который нахимичил профессор Корморан. Может, ему удастся излечиться от Клары, приняв еще одну дозу. Но это наложит на него новые обязательства по отношению к Вайле. Ну-ка, ну-ка, подумал он, в своих рассуждениях о любви профессор Корморан никогда не упоминал обязательства.

Вдруг они заметили на тропе три фигуры, и, о чудо, это оказались три девочки, уже почти юные девушки, которые остановились, глядя на них. На девочках были туники, расшитые цветочными узорами поэтичных цветов, и крошечные ярко-красные чепчики, великолепно оттеняющие их нежные личики. Они шагали босиком по пыльной дороге, но выглядели не менее элегантно, чем модели на подиуме. Их спокойствие впечатляло, хотя можно было догадаться, что они потрясены появлением машины, полной незнакомых людей. При виде девочек Вайла и Нот пришли в полный восторг. Жан-Марсель затормозил и предложил им расспросить своих юных соотечественниц. Которые на самом деле таковыми не были, потому что явно говорили не на том языке. Накануне Гектор читал в путеводителе о племени нья-доа, к которому явно принадлежали три маленькие феи гор. Там было написано, что нья-доа говорят на языке, никому больше не известном и происходящем от древнего языка Тибета, горной страны, которую они покинули давным-давно из-за холода и соседства не таких миролюбивых, как они, племен.

В конце концов Вайла и Нот усадили в машину трех маленьких фей гор, которые, устроившись на сиденье, тут же начали бурно проявлять детскую радость — смеяться и щебетать, словно очаровательные разноцветные птички.

Еще одно мгновение счастья, подумал Гектор.

Потом самая старшая принялась показывать дорогу Жан-Марселю, похлопывая его по плечу. Она еще не была взрослой, но в ней уже ощущалась властность.

— Если жена окончательно бросит меня, — сказал Жан-Марсель, — я поселюсь здесь, займусь транспортом, организую амбулаторию, женюсь на местной барышне. И одним махом избавлюсь от всех забот.

Гектор его до некоторой степени понимал. Эти минуты в горах как бы отодвигали привычную жизнь далеко-далеко. Примерно так чувствуешь себя, оказавшись где-нибудь за городом, только здесь это ощущение в тысячу раз сильнее. Однако Гектору было известно, что такие впечатления, как правило, обманчивы и в конце концов всегда начинаешь тосковать по привычному окружению. К тому же достичь длительного согласия с туземной девушкой не менее сложно, чем наладить совместную жизнь с женщиной из своей страны. Хотя, конечно, трудности тут будут иными. Но все равно в таинственной алхимии любви все зависит от людей. Если, конечно, у тебя нет таблеток профессора Корморана, дарующих такую соблазнительную простоту.

За очередным поворотом дороги на склоне холма показались дома на сваях посреди расчищенного от леса пространства. Гектор заметил юношей, которые молотили рис в больших чанах, и стариков, куривших трубку на пороге дома. Между домами бродило несколько свиней и кур. Люди дружно обернулись на шум мотора.

— Кормор! — вскричала Нот.

Им навстречу спешил смеющийся профессор Корморан в длинной тунике, разрисованной цветами.

Поздно вечером, растянувшись на циновке в доме нья-доа на сваях, Гектор писал в полной тьме, освещаемой лишь экраном монитора. Вайла спала, нежно прижавшись к нему, чтобы согреться. За окнами стояла глубокая тишина гор.

Четвертая составляющая любовных страданий

Четвертая составляющая любовных страданий — это снижение самооценки. Уход любимой/любимого уничтожил значительную часть твоего самоуважения, поскольку воспринимается как доказательство того, что ты становишься менее привлекательным/привлекательной, стоит узнать тебя поближе. Через несколько недель, месяцев или лет общения с тобой любимый/любимая, совершенно исключительный человек, как и предполагалось, заметил(а) твою посредственность и почувствовал(а) отвращение. Ведь тебе удавалось скрывать ее, только пока ты соблазнял(а) ту/того, кому лишь недостаток опыта помешал сразу увидеть твое ничтожество. И вот теперь, когда ты без нее / без него, все известные тебе собственные недостатки — физические, моральные, интеллектуальные, статусные, — о которых тебе удавалось забыть (или как-то минимизировать их значимость), кажутся непреодолимыми слабостями.

Гектор остановился. Он не мог не думать о Гюнтере и в различиях между ним, Гектором, и таким великим бизнесменом, как Гюнтер, видел лишь собственные минусы, свои личные, персональные дефекты. Такую же реакцию он наблюдал у всех, кого бросали, с одной лишь маленькой разницей: женщины чаще страдали из-за внешности своей соперницы (даже когда та была ничем не лучше), а мужчины — из-за социального статуса или жизненной энергии того, кто увел у них подругу (даже если соперник ни в чем не превосходил его). В то же время опыт психиатра подсказывал ему, что можно рассматривать ситуацию и с прямо противоположной точки зрения: ведь он тоже привлекал женщин, которые в результате переставали любить своих Гюнтеров, то есть и ему, Гектору, было под силу выступить в роли Гюнтера-завоевателя и разорвать узы какой-нибудь подостывшей связи. Однако сиюминутная боль оказывалась сильнее доводов разума. К тому же он не мог убедить себя в собственной значимости с помощью мыслей о Вайле, так как знал, что ее вполне искренняя любовь — все же результат приема любовного эликсира. Он продолжил писать.

Совершенно очевидно, что из-за этих недостатков ты обречен(а) в дальнейшем на окончательное одиночество или на любовные связи низшего сорта и будешь вечно сожалеть о любимой/любимом. (На этом этапе размышлений следует опасаться атак со стороны первых двух составляющих.) Пережитая любовь была всего лишь шансом, которого ты недостоин/недостойна, потому что не сумел(а) воспользоваться раем, куда тебя допустили лишь благодаря неслыханной доброте, проявленной к тебе любимым существом. Ты мог(ла) испытывать приятное чувство превосходства до тех пор, пока пребывал(а) на своей очень ограниченной территории — словно тюлень, выращенный в неволе и считающий себя королем в своем бассейне с морской водой. Однако погоня за любовью увлекла тебя в широкое море чувств, успешно преодолеть которое способны лишь лучшие из лучших. Удушающие страдания, испытываемые сегодня, — это всего лишь справедливая расплата за твое ничтожество в сочетании с твоими же амбициями.

Ну, здесь он несколько преувеличивал, потому что не ощущал себя таким уж ничтожным. Он задремал, успокоенный умиротворяющим дыханием Вайлы.

Пеп! Пеп!

Гектор сразу насторожился. Дом, в котором их поселили, стоял на окраине деревни. Помешают ли сваи тигру войти?

Он ощутил, как под ним завибрировал бамбуковый пол, потом услышал какую-то возню в темноте и в тот самый момент, когда уже собрался швырнуть в этом направлении свой компьютер (поразит ли тигра это неизвестное ему оружие?), зажглась керосиновая лампа, и в ее свете возник Жан-Марсель, взъерошенный и не до конца проснувшийся.

— Слышали?

— Да.

Они прислушались и различили человеческие голоса, доносящиеся из соседних домов.

— Говорят, в сезон обилия дичи тигры не приходят в деревни, — сказал Жан-Марсель. — А если и приходят, то нападают только на буйволов.

Где-то в отдалении послышалось слабое мычание буйволов в темном сарае.

Жан-Марсель сел на пороге перед дверью, распахнутой в темноту, и свесил ноги. В этот момент Гектор заметил, что он держит ружье нья-доа, древний пугач, который смастерили в деревенской кузнице. Жан-Марсель выглядел счастливым.

Гектор снова включил компьютер и записал:

Цветочек № 24. Для защиты от укусов любви полезнее всего опасная миссия.

 

Гектор встречается с близкими родственниками

У — у-у, у-у-у!

Крик казался жалобным и почти человеческим, он доносился из расстилающегося перед ними леса и приводил в экстаз профессора Корморана.

— Они там! — восклицал он. — Там, там! — Его шепот был полон энтузиазма.

Гуськом по маленькой тропинке, временами исчезающей в зарослях, шли: первым — Аанг Длинные Руки, деревенский парень, который всегда с удовольствием отправлялся в поход, за ним профессор Корморан, Гектор и Жан-Марсель, не расстававшийся со своим старинным ружьем.

Они отправились в путь, как только рассвело, что, как считалось, снижает опасность встречи с тиграми, которые вообще-то редко нападают на группы взрослых людей. На склонах горы еще сохранялись клочки тумана, и потоки золота, изливаемые восходящим солнцем, проделывали в них дыры.

В какой-то момент Аанг знаком призвал их не шуметь, и они пошли очень осторожно, почти на корточках.

Сквозь завесу листвы Гектор углядел массу оранжевого меха, после чего отчетливо различил огромную обезьяну, лениво чесавшуюся под мышками. Потом он увидел безволосую морду с раздумчивым и мирным выражением, торс и мускулистые верхние лапы, небольшие согнутые нижние лапы. Это был орангутанг.

— Самка, — шепнул профессор Корморан. — Я ее зову Мелисандой.

В это время с дерева спрыгнул второй орангутанг, мягко приземлившись рядом с Мелисандой, которая не обратила на него никакого внимания, и обеспокоенно огляделся по сторонам. Он был чуть крупнее и с несколько более развитой мускулатурой.

— Это Пелеас, самец.

Пелеас приблизился к Мелисанде и принялся обнюхивать ее морду, однако она отвернулась и продолжила чесаться с угрюмым безразличием. Пелеас поменял тактику и стал скрести ей спину. Морда Мелисанды тут же расцвела, она перегнулась через плечо, чтобы обменяться с Пелеасом, скажем так, поцелуйчиком.

— Заметьте, Пелеас совсем не намного больше Мелисанды, — шептал профессор, — как у всех моногамных животных. Чем самец крупнее самки, тем выше уровень полигамности породы!

Аанг знаком велел ему замолчать, но немного припоздал. Пелеас и Мелисанда прервали свои нежности и уставились в их направлении разъяренными маленькими глазками.

— Хау-ху? — глухим голосом спросил Пелеас.

Не дожидаясь продолжения, Мелисанда вскарабкалась на дерево, а Пелеас поднялся в полный рост и принялся колотить себя в грудь огромными кулаками, издавая устрашающие крики, потом в два прыжка исчез в зарослях вслед за Мелисандой.

— Мы их напугали, — сказал Жан-Марсель.

Аанг Длинные Руки жестами изобразил поспешное бегство, потом со смехом произнес: кхрар! Единственное слово на нья-доа, известное Гектору, — он его быстро запомнил и знал, что оно означает «тигр».

— Тигры охотятся за ними, поэтому они все время начеку.

— Вот оно, будущее! — продолжил профессор Корморан. — Очень близкое к нам животное — вы же знакомы с общеизвестными цифрами, девяносто восемь процентов генов у них совпадают с человеческими, — и при этом полностью моногамное. Орангутанги создают пары и всю жизнь остаются вместе. Единственная обезьяна-католик, черт побери! — подвел он итог и расхохотался.

Аанг Длинные Руки тоже рассмеялся: профессор Корморан всегда казался very funny, даже людям, не знающим его языка.

— Постарайтесь понять, — продолжил профессор Корморан, — все эти пилюльки, модифицированные гормоны — все это пока еще детские игрушки. Настоящее будущее — за генетической терапией. Достаточно найти гены, определяющие структуру мозга орангутанга! Я имею в виду гены, отвечающие за стойкую привязанность супругов, а не те, что заставляют их кричать «ух-ух».

— И что будет, если вы их отыщете?

— Как что? Включу их в наш генетический код, и мы станем моногамным видом, будем хранить верность своим женам и мужьям, и дети наши будут такими же. Ну, что вы на это скажете?

— Очень интересно, — ответил Жан-Марсель. — И что, уже есть люди, работающие над этим?

— В любом случае здесь подходящее место для исследований, — сказал профессор Корморан.

— Я считал, что на Суматре осталось больше орангутангов, — заметил Гектор.

— Вы правы, однако там существуют правительственные агентства, инспекторы, госорганы, ну то есть всегда можно ждать неприятностей. А здесь своего рода ничейная земля, а точнее, тут имеются лишь умные и гостеприимные люди вроде славного Аанга и его соплеменников. Я закажу оборудование и…

Аанг вдруг предостерегающе взмахнул рукой и стал вглядываться в лес с напряженным вниманием. Все затихли.

Аанг и Жан-Марсель подняли ружья. В нескольких метрах от них кусты тихонько шевелились. Было слышно, как сквозь лес продирается какое-то крупное животное. Потом движение веток изменилось, и стало понятно, что это пара животных помельче, идущих друг за другом. Затем кто-то коротко вскрикнул от боли, на этот раз точно человек.

— Кто идет? — подал голос Жан-Марсель.

Аанг повторил вопрос на своем языке.

Ветки перестали качаться, потом в листве снова послышалось шевеление, после чего перед их взорами предстали одетые в непромокаемые шляпы и камуфляжные костюмы маленькие и очень смущенные Мико и Шизуру.

 

Гектор занимается этнографией

— Не похоже на очень крепкое, — предположил Гектор.

— Все равно будьте осторожны, — возразил Жан-Марсель. Гектор поблагодарил Ньяра, вождя деревни, невысокого сухонького мужчину, который только что опустил пиалу в большой кувшин с перебродившим рисовым суслом и с улыбкой протянул ему.

— Ваше здоровье, — сказал он, так как знал несколько выражений на языке Гектора.

Их ему передал по наследству дедушка, который вроде бы работал у Гекторовых соотечественников, когда те оккупировали ближайшие страны. По случаю приема Ньяр надел старое белое кепи без козырька, которое придавало ему весьма величественный вид.

Помимо кепи, у него имелись живые глаза, супруга-ровесница и еще одна помоложе — жена его покойного брата, как понял Гектор, а также очень громкий голос, когда он возмущался молодежью, делающей глупости. Они с профессором выглядели хорошими приятелями и часто чокались. Профессор успел шепнуть Гектору, что дал вождю несколько таблеток с компонентом А.

Все они сидели на бамбуковом полу большого общественного дома на сваях вокруг нескольких принесенных кувшинов. Женщины в расшитых туниках собрались чуть поодаль и о чем-то разговаривали между собой, напоминая большой букет цветов из ткани. Они пили гораздо меньше мужчин и проявляли большое любопытство к Вайле и Нот, которым одолжили традиционные наряды. Поскольку уже приближалась ночь, дети тоже находились здесь и играли в другом конце большой комнаты.

Ньяр усадил рядом с собой Гектора, Жан-Марселя и профессора Корморана — почетных гостей, и даже Мико и Шизуру, которые тоже должны были пить рисовое вино. За окнами виднелось закатывающееся за горы солнце — симфония тонких оттенков золота и туманных переливов синего.

Мико и Шизуру чувствовали себя не слишком уютно в компании мужчин, однако не показывали виду и повторяли Хаонг-зао-то, что у нья-доа означает «Наилучшие пожелания в новом году, и пусть урожай будет хорошим, а тигры уберутся подальше, и пусть не будет войны».

Аанг Длинные Руки неожиданно встал и затянул песню, которую даже дети встретили криками радости.

Профессор Корморан наклонился к Гектору:

— Разве здешняя жизнь — не счастье?

— А как у них обстоят дела с любовью?

— Здесь очень запутанные законы. Погодите, кое-что забыл, надо уточнить.

Он повернулся к вождю Ньяру и задал вопрос. Ньяр улыбнулся и довольно долго отвечал ему.

— Смотрите, здесь все, у кого есть общий предок по материнской линии, называют друг друга братьями или сестрами, и им обычно нельзя вступать в брак. За исключением тех, чьи дядья по матери уже женаты на племянницах отца. Или, в крайнем случае, на детях своячениц кузенов. Как видите, все не так просто.

— Действительно. Тут необходима хорошая память.

— Зато разрешено заниматься любовью с кем хочешь, лишь бы не застукали!

И он разразился хохотом.

— А если застукают?

— Тогда виновному придется влезть в долги и купить буйвола, которого принесут в жертву, а иначе на деревню падет проклятие. Но никакое проклятие богов не грозит, если не поймают. Вот что мне нравится в законах нья-доа!

— А семья при этом не распадается?

— Нет.

— У них есть какой-то секрет?

— В противоположность другим племенам, они отказались от похищения невест, обычая, который часто становится причиной больших несчастий. Здесь жених просит руки через вождя, который становится посредником между ним и семьей избранницы. После чего семья либо принимает, либо отклоняет предложение, но при этом и самой девушке позволяется сказать «нет». А еще у них есть очень интересный обычай. В период между одобренным сватовством и свадебной церемонией жених и невеста могут провести вместе ночь, после которой девушка тоже имеет право на отказ. Нья-доа знают, как важна физическая любовь, особенно на начальном этапе формирования пары.

— А что потом? Как они сохраняют свою любовь?

Этот вопрос Гектор счел самым важным. Кто угодно (или почти кто угодно) может в какой-то момент влюбиться, но далеко не каждому (и это еще мягко сказано) под силу сохранить любовь на долгие годы.

Профессор Корморан указал на детей и подростков в другом углу комнаты:

— Здесь все живут вместе, совместно воспитывая детей, все участвуют в работах, и у пар слишком мало времени, чтобы побыть наедине. Совсем не так, как у нас, когда мужчина и женщина проводят вечера вдвоем в замкнутом пространстве маленькой квартирки и чувствуют, что сходят с ума. Возможно, хороший способ сохранить любовь как можно дольше — не слишком часто оставаться с глазу на глаз.

— Но в то же время нам вряд ли под силу выдержать такое полное отсутствие одиночества, — заметил Гектор.

— Потому что так мы были воспитаны — каждый в своей комнате. А вы посмотрите на них, — сказал профессор Корморан, указывая на детей, которые, надо признаться, выглядели вполне счастливыми.

В этот момент девочки, которых они встретили по дороге, встали и подошли к ним вместе с тремя мальчиками-ровесниками. У одного из мальчиков был инструмент, похожий на флейту, а у одной из девочек — длинная гитара с двумя струнами.

Круг расширился, и их впустили в центр.

В наступившей тишине они начали играть. Нежное дыхание флейты словно обволакивало хрупкие гитарные ноты, а остальные четверо детей медленно танцевали на месте, улыбаясь и кружась на маленьких ножках.

Гектора взволновало это мирное счастье, которого, вдруг показалось ему, так легко достичь. Он обменялся взглядами с Вайлой, улыбнувшейся ему, и подумал, что они любят друг друга независимо от химии.

Дети остановились, и все громко зааплодировали. Они скромно поклонились и повторили несколько танцевальных па, после чего вернулись к своей группе.

— Разве не прекрасно? — прошептал профессор Корморан. — Я знаю коллег-этнологов, которые с удовольствием дали бы отрубить себе руку, лишь бы увидеть такое!

Гектор был с ним согласен, однако к этому моменту его начала интересовать этнология другого народа. После перебродившего рисового сусла, которым их угостил вождь, личики Мико и Шизуру разрумянились, как у двух подгулявших гейш. Чтобы объяснить свое присутствие в краю нья-доа, они рассказали, что крупная организация по спасению окружающей среды отправила их для изучения условий жизни орангутангов в этом регионе. Звучало не слишком правдоподобно (потому что в таких организациях одни и те же сотрудники редко занимаются одновременно и разрушающимися храмами, и животными, находящимися под угрозой исчезновения), однако, поскольку в Азии нужно всегда проявлять вежливость, давая человеку возможность сохранить лицо, Гектор, Жан-Марсель и профессор Корморан сделали вид, будто поверили Мико и Шизуру. Сами девушки сделали вид, что верят, будто им верят. Мужчины же притворились, будто они верят, что те верят, будто им верят. Ну и так далее. Впрочем, японочки чувствовали себя не слишком комфортно.

Сквозь пары алкоголя Гектор разглядел сверкающий в ухе Мико фиолетовый камушек. И вспомнил, что ровно такой же видел в Шанхае, в ухе молодого Лю. Восток полон тайн, подумал он, потому что накатывавшая усталость мешала ему формулировать оригинальные мысли. Тем не менее в глубине души он уже все понял, и это доказывает, что перебродившее рисовое сусло не сумело справиться с его мощным интеллектом.

Однако позже вождь Ньяр вышел из дома и вернулся с двумя бутылками, которые казались посланницами иных времен. На выцветшей этикетке с краями, иззубренными многочисленными поколениями насекомых, можно было различить улыбавшуюся местную девушку в остроконечной шляпе, а под ней надпись: Compagnie générale des alcools du Siam et du Tonkin.

— Чум-чум! — воскликнул Ньяр, широко улыбаясь.

— О-ля-ля! Что сейчас будет! — произнес Жан-Марсель.

 

Гектор и восход солнца

Гектор проснулся на рассвете. Из другого конца комнаты доносился густой храп Жан-Марселя.

Вайла спала, повернувшись в профиль, словно решила принять новую позу для скульптора, который в ее сне дарил ей бессмертие на стене храма.

Было прохладно. Он постарался не шуметь, доставая лестницу, и осторожно спустился — у лестниц нья-доа единственная стойка по центру, так что горе неуклюжему!

Он заметил нескольких женщин, уже работавших на рисовом поле, над которым висели клочья утреннего тумана. Другие женщины пряли на пороге своих домов. Маленькие дети занимались сбором рисовой шелухи. Мужчин пока не было видно. Профессор Корморан объяснил, что нья-доа пьют алкоголь только по традиционным праздникам, но Гектор не сомневался, что последних в их календаре немало.

Он направился к дому, где поселились Мико и Шизуру. Лестница уже была спущена, и он бесшумно поднялся по ней. И услышал шепот: говорили по-японски, по крайней мере так ему показалось.

Стоя у огромных рюкзаков, маленькие японки явно готовились уходить. Они вздрогнули, заметив Гектора, и были еще больше удивлены, когда он поздоровался, назвав их Лу и Ву. Девушки переглянулись. Гектор сразу понял, что Шизуру, та, что, как считалось, не знает английского, в действительности начальница Мико.

Гектор решил успокоить девушек и пообещал рассказать им много интересного, если они в свою очередь объяснят, кто они на самом деле. А поскольку он и сам о многом догадался, такая сделка выгодна в первую очередь им.

Он сел на пол, как они, по-турецки (ему было неудобно, но он не хотел стоять перед ними, словно проситель) и слушал Шизуру, которая, как выяснилось, говорила на отличном кембриджском английском (знаток, возможно, уточнил бы, что она училась в тамошнем Эммануэль-колледже). Она объяснила, что они действительно работают в крупной неправительственной организации по защите природы, и это чистая правда. Их организация интересуется исследованиями профессора Корморана, потому что полученные результаты могут помочь размножению и увеличению численности исчезающих животных видов или тех зверей, которых содержат в неволе, как панды из Шанхайского зоопарка. Тем более что их организация выбрала в качестве эмблемы изображение этого симпатичного зверька.

Гектор ответил, что все это очень интересно, но если ему будут продолжать рассказывать сказки, то он и сам сможет предложить не менее захватывающие истории. Кроме того, по его предположениям, самым интересным для Мико и Шизуру является такой исчезающий вид, как японский младенец. И добавил, что если ему не говорят правду, то он и сам склонен ее избегать.

Мико и Шизуру снова молча посовещались, и на этот раз ответила Мико: ладно-ладно, возможно, его слова о японском младенце в какой-то мере соответствуют истине. Население Японии опасно стареет, одна из причин в том, что молодые женщины рожают все меньше детей, тем более что многие из них вообще остаются незамужними.

— Японский мужчина слишком мачо, — вмешалась Шизуру, которая немного говорила и на языке Гектора. — Женщины меняться! Японский мужчина слишком много работать, ходить в ресторан всегда с мужчина, пить саке, петь караоке, вернуться пьяный, дома недобрый! Поэтому японские женщины предпочитают не выходить замуж и отдыхать с подругами. Хорошо работать, зарабатывать денег, зачем мужчина?!

И Гектор вспомнил, что среди японских туристов, приезжающих в его страну, большинство составляют пары молодых японок, совсем как Мико и Шизуру.

Поэтому японское правительство очень заинтересовано в формуле, которая обеспечивает длительную любовь между мужчиной и женщиной и благодаря которой родятся новые поколения маленьких японцев и японок, воспитанных в нежности и благополучии.

Гектор вспомнил господина Вэя, важного китайца из Шанхая. Средство доктора Корморана рисковало стать не любовным напитком, дарящим счастье отдельным людям, но фактором, имеющим решающие последствия для судеб разных стран. И даже для судьбы человечества в целом.

Но Мико прервала его размышления: теперь черед Гектора, что такого интересного он может рассказать?

Сражаясь со своим английским, Гектор мучительно пытался изложить сведения об окситоцине и допамине, когда на пороге показалось встревоженное личико Вайлы, за которым последовало ее великолепное тело, и вот она уже завершила подъем по приставной лестнице и направилась к ним гибким, но решительным шагом. Гектор притянул ее к себе, она уселась между его ног и прижалась к нему, словно к спинке кресла.

— Вот так вот, — подвел итог Гектор.

Его сообщение весьма впечатлило Мико и Шизуру.

Они снова переглянулись, потом Шизуру спросила, нельзя ли им самим проглотить на пробу по пилюле профессора Корморана. Гектор собрался ответить, что волшебное средство пришлось бы глотать вместе с их возлюбленными, как вдруг понял, что Мико и Шизуру, возможно, не просто коллеги по работе.

Ничего не скажешь, исследования профессора Корморана интересовали уйму народа.

 

Гектор разоблачает двойную игру

Жан-Марсель разжигал на улице костер, а за каждым его жестом с огромным любопытством наблюдала группка детей нья-доа.

— Какие очаровательные, правда? — обратился он к Гектору.

Действительно, ребятишки с их умненькими смеющимися мордашками, одетые в цветастые наряды, словно позаимствованные из горных восточных сказок, были чудо как хороши, и их хотелось навсегда защитить от телевизионной рекламы и фабричных сладостей.

— У вас хорошее настроение, не правда ли? — заметил Гектор.

— Да, я поймал спутник и смог обменяться сообщениями с женой.

— И что она вам сказала?

— Скорее, приятные вещи. Что она перестраивается. Вы понимаете, что бы это могло значить?

— Что она перестраивает себя, словно старый дом, чтобы снова принять вас.

— Отлично! По крайней мере, именно так мне хотелось бы думать.

— А как ваша переводчица-китаянка?

— Знаете, в результате ничего так и не произошло.

Жан-Марсель рассказал, что их с мадам Ли очень тянуло друг к другу и они даже признались в этом взаимном чувстве за зеленым чаем со льдом, однако в конце концов сочли, что будет разумнее не подвергать опасности брак, который каждый из них, со своей стороны, пытался реанимировать.

— Но это же великолепно! — воскликнул Гектор.

— Возможно, — согласился Жан-Марсель. — Но не очень-то легко. В то же время у меня сложилось впечатление, что я наконец-то стал взрослым. Впервые в жизни я сознательно отказался от очень соблазнительной и вполне реальной возможности.

Гектор подумал, что такой отказ — одно из самых прекрасных, наверное, доказательств любви, которое, увы, приходится сохранять в тайне. Не вернешься же домой со словами: «Дорогая, я был в двух шагах от умопомрачительной интрижки, но в последний момент удержался, так как по-настоящему люблю тебя». Ведь для многих идеальная любовь означает, что никто другой не может увлечь любящего человека даже на мгновение. Вот только существует ли такая любовь? И если задуматься, разве не ценнее устоять против искушения, чем просто ему не подвергаться?

Он открыл свой блокнотик и записал:

Любить — значит от чего-то отказываться.

К ним подошла Вайла и с любопытством следила за тем, как он пишет. Гектор почувствовал, что она сгорает от желания вникнуть в смысл его записей. Словно это дало бы ей уверенность в том, что она всегда будет понимать его.

— Должен вам сообщить, что Вайла попросила разрешения воспользоваться моим спутниковым телефоном, чтобы отправить кому-то в отель сообщение на кхмерском. Мне кажется, это письмо вам, и теперь она ждет его перевода на английский.

Вайла догадалась, о чем они говорят, и улыбнулась Гектору с довольным видом, как будто сыграла с ним веселую шутку.

— А куда делись японки? — спросил Жан-Марсель.

— Собирались уехать, а потом решили еще ненадолго остаться.

— Странные из них туристки.

— Как и вы — странный бизнесмен, — ответил Гектор.

Жан-Марсель не среагировал и продолжил возиться с костром.

— Хотите знать, о чем они мне рассказали? — поинтересовался Гектор. — Пригодится для отчета Гюнтеру.

Жан-Марсель застыл, ничего не сказал, а потом улыбнулся:

— Что ж, больше нет смысла играть в прятки?

— Никакого.

— Единственное уточнение: хорошо бы Гюнтер не узнал, что вы меня раскололи. Могу я вас попросить ничего ему пока не сообщать?

— Договорились.

Жан-Марсель с облегчением вздохнул, чему Гектор удивился. Он подумал, что настоящий профессионал ни за что бы не отказался с такой легкостью от своей легенды, как они это называют. Ведь у Гектора были только подозрения и никаких доказательств, так что Жан-Марсель мог все отрицать и, вероятно, даже сумел бы убедить Гектора, что тот становится параноиком. И Гектор сказал себе: по всей видимости, Жан-Марсель отказался от мнимой роли номер один, чтобы лучше замаскировать реальную роль номер два. Наверное, он работает не на Гюнтера. Гектор вспомнил капитана Линь Цзао из Народно-освободительной армии, господина Вэя, потом настоящих работодателей Мико и Шизуру. Не становится ли это дело слишком серьезным для психиатра, терзаемого любовными страданиями?

В этот момент к ним подошла взволнованная Нот.

— Кормор? Кормор?

Вслед за ней появились вождь Ньяр и Аанг Длинные Руки, оба тоже чрезвычайно озабоченные. Профессор Корморан исчез.

 

Профессор и орангутанг

— Знаете, — шептал Жан-Марсель, — мне поручили опекать вас, а не следить за вами. Ведь отправлять отчеты должны были вы.

Оба они двигались в большой цепи мужчин племени, прочесывавших джунгли. Все опасались, как бы профессор Корморан не заблудился, отправившись наблюдать за орангутангами.

— Надеюсь, он не встретил тигра, — сказал Жан-Марсель.

— Подозреваю, он даже тигра способен озадачить.

Как ни странно, разоблачение подлинной роли Жан-Марселя не уменьшило симпатии, которую испытывал к нему Гектор. Наверно, их связали прочными узами пережитые вместе сильные эмоции — мина в храме, страдания, причиненные подругами. Еще ему было интересно, в чем на самом деле заключалась миссия Жан-Марселя. Похитить профессора и доставить его на допрос в тайные застенки секретных служб? Выкрасть образцы и содержимое жестких дисков?

Однако вся эта слежка за профессором воспринималась Гектором как нечто второстепенное. Он хотел лишь одного: раздобыть дозу противоядия. Вот только с какой целью? Чтобы принять его вместе с Вайлой? А может, лучше проглотить таблетки вдвоем с Кларой? Глядишь, противоядие обеспечит им безболезненное расставание. Кстати, еще одно применение средства, о котором профессор Корморан не подумал: с помощью химии уничтожить мучительную привязанность, возникшую естественным путем. И прощайте любовные страдания. А заодно и вся литература, порожденная ими…

Идущий впереди Жан-Марсель сделал ему знак остановиться.

В двадцати метрах от них на маленькой полянке профессор Корморан, присев на корточки, что-то тихонько говорил двум орангутангам, которые с интересом разглядывали его.

— Он свихнулся, — прошептал Жан-Марсель. — Совсем ничего не соображает.

Гектор заметил, что профессор, держа в руках два рисовых колобка — несомненно, с новым средством, — потихоньку приближается к огромным приматам. Пелеаса (а это был именно он) неожиданно обеспокоило быстро сокращающееся расстояние между ним и профессором, и он издал глухое рычание. Совершенно не напуганный профессор медленно протянул руку, предлагая ему рисовый колобок. Настойчивое рычание Пелеаса продолжалось, намекая, что в любой момент он может перейти к враждебным действиям.

В этот момент Гектор увидел, что стоящий рядом с ним Жан-Марсель держит животное под прицелом, но не мушкета нья-доа, а ружья, которое выглядит абсолютно современно.

Вдруг Мелисанда одним прыжком подскочила к профессору, схватила рисовый колобок и в два счета расправилась с ним. Пелеас тут же кинулся к профессору, толкнул его и вырвал второй колобок. Еще секунда — и обе обезьяны исчезли в джунглях.

Лоб Жан-Марселя был мокрым от пота.

— Черт-черт-черт! Еще секунда — и я бы…

Профессор Корморан лежал не двигаясь.

Они бросились к нему. Он едва дышал.

— Дорогие друзья… — выдохнул он.

Гектор нагнулся, чтобы осмотреть его, и выяснил, что в процессе краткого столкновения с Пелеасом парочка профессорских ребер была сломана. Пелеас наверняка хотел лишь напугать этого странного седоволосого родственника, но, будучи орангутангом, не предусмотрел, что профессор хоть и молод духом, но довольно стар физически и весит меньше шестидесяти килограммов.

 

Гюнтер боится

— Зачем ты прилетел? — спросила Клара.

— Миссия выходит из-под контроля, и я решил сам проследить.

— Проследить за кем? За мной? За ним?

— За миссией.

— Собираешься встретиться с ним?

— Да, я хочу его увидеть.

— Но он знает о нас, учти.

— И это совсем не здорово.

— А ты хотел, чтобы я так ему ничего и не сказала, вообще никогда? Чтобы он ничего не знал? Я для тебя просто небольшое тайное развлечение после рабочего дня?

— Да нет, что ты, но сейчас не лучший момент.

— Правда? А для нашего романа момент был подходящим?

— Послушай…

— Ты хочешь сказать, что наши встречи вредят работе, я тебя правильно поняла? Стоило подождать несколько лет, пока я не сменю контору, да? Вот тогда бы мы и сказали друг другу: давай, теперь момент подходящий! Мы бы согласовали наши распорядки дня…

— Ты преувеличиваешь. Ты всегда преувеличиваешь.

Гюнтер и Клара растянулись в больших шезлонгах из тропического дерева на краю бассейна, расположенного посреди райского сада с восхитительным видом на лес и горы вдали. Слева за деревьями возвышались позолоченные шпили храма. Обстановка напоминала рай, но ситуация скорее походила на ад — по крайней мере, так казалось Гюнтеру.

Они дожидались, чтобы им предоставили транспорт, который быстро и безопасно доставил бы их к Гектору и профессору. Этим где-то в недрах отеля усердно занимались два сотрудника, сопровождавших Гюнтера в поездке, и местный представитель лаборатории.

Гюнтер смотрел на лежащую рядом Клару в больших солнечных очках, которые закрывали пол-лица и делали ее еще более загадочной, на ее великолепное тело, отливающее на солнце золотом. Он видел, что она буквально кипит от ярости, едва сдерживая себя, и постепенно осознавал, что истинная причина его внезапного путешествия в Азию — желание провести время наедине с ней. Ну или почти наедине.

Он чувствовал себя невероятно влюбленным. Господи боже, что с ним происходит? Может, это возрастное? Он старше Гектора на двенадцать лет и уже замечал, что молоденькие женщины больше не смотрят на него так, как раньше: он догадывался, что они не воспринимают его в качестве потенциального любовника, даже не помышляют об этом и именно потому так мило и раскованно ведут себя с ним. Он понимал, что становится уязвимым, и если миниатюрная пантера, изогнувшаяся рядом с ним, заметит это, то не преминет разорвать его в клочья.

Гюнтер Чистильщик опасался, что вот-вот станет объектом зачистки.

Если только…

Таблетки профессора Корморана! Что, если скормить одну из них маленькой хищнице? Она, конечно, откажется, но разве ей обязательно знать? По последним данным, формула привязанности существует в жидком виде, так что не сложно подлить потихоньку в любой напиток.

Гюнтер ощутил прилив мощной волны надежды. Это исследование, стоившее так дорого и породившее на сегодня столько проблем, даст, возможно, первый полезный результат: навсегда привяжет к нему Клару.

В то же время он подозревал, что такой поступок не пройдет безболезненно для его совести. Воспитанный в строгих правилах, он научился всегда выигрывать честно. Сама мысль о том, чтобы прибегнуть к такому жульничеству, вызвала к жизни мало знакомое ему чувство вины. Что ж, вина так вина — всегда можно отыскать психиатра, который ею займется.

 

Гектор — хороший врач

— Пелеас ничего дурного не хотел. Ой!..

— Поменьше говорите, — посоветовал Гектор, — берегите силы, чтобы дышать. — Совет, которому профессор Корморан следовал с трудом, пусть боль и призывала его к порядку всякий раз, как он пытался что-то сказать.

Он лежал на циновке в полутьме дома Ньяра, который смотрел на него с отчаянием, потому что вождь всегда чувствует себя ответственным за здоровье своих гостей, даже если те ведут себя неосторожно. Другие мужчины племени стояли вокруг раненого и степенно обсуждали событие. По крайней мере, так можно было подумать, не зная диалектов, производных от языка Верхнего Тибета.

Нот подсунула плетеную подушку под голову профессора и нежно держала его за руку. Вайла села рядом и обмахивала его лицо большим листом экзотического растения. Очаровательное зрелище. Если бы не посеревшая физиономия профессора, оно заставило бы затрепетать сердце любого, кто испытывает ностальгию по колониальному Востоку.

Гектор и Жан-Марсель отошли в сторону, чтобы собраться с мыслями.

— Плоховато он выглядит.

— Боль мешает ему дышать.

Гектор беспокоился. Профессор Корморан рассказал ему, что у него всего полтора легкого — результат аварии на джипе, в ранней молодости, когда он служил под знаменами своей страны. Поломанные ребра находились со стороны здорового легкого, которое они, к счастью, не проткнули. Гектор убедился в этом, внимательно ощупав профессора, чей объем легких, и без того ограниченный, уменьшился еще больше.

Жан-Марсель, обычно умеющий найти выход из любого положения, располагал лишь несколькими примитивными болеутоляющими из своей аптечки, которые почти не помогали профессору. По указанию Гектора ему туго перетянули грудь, что немного успокоило боль, которая в ближайшие двое суток могла стать непереносимой. Профессора нельзя было перевезти в ближайший город на машине — ухабы и рытвины причинили бы ему страшные страдания. Можно было бы эвакуировать его на вертолете, но на это нужно время и, главное, разрешение на полет над зоной с неопределенной государственной принадлежностью.

Гектор заметил, что Вайла и Нот что-то оживленно обсуждают. Потом они повернулись к вождю Ньяру, немного знавшему их язык, поскольку он время от времени спускался по делам в соседние долины.

— Думаю, они нашли решение, — заметил Жан-Марсель.

Несколько минут спустя Ньяр ушел вглубь дома и вернулся с маленьким полотняным мешочком. Через несколько минут профессор уже лежал на боку, медленно посасывая длинную трубку из бамбука и слоновой кости. Нот, стоя на коленях, подогревала в ее чашечке шарик бурого вещества, и профессор, явно успокоенный этим трогательным зрелищем, дышал, а точнее, вздыхал вполне естественно. На его щеки вернулся привычный румянец.

— Ох, дорогие друзья, сила химии… — пробормотал он.

Гектор напомнил ему, что лучше помолчать.

Гектор знал, что этот чудесный народный анальгетик известен способностью ослаблять дыхание. Поэтому нужно было очень внимательно следить, чтобы вред не перевесил пользу. Гектор присел на корточки рядом с профессором, держа под наблюдением его цвет лица и ритм дыхания.

Вождь Ньяр, по всей видимости, ошибся относительно его намерений, потому что им с Жан-Марселем тут же протянули трубки.

— Вы полагаете…

— От этого нельзя отказываться, — сказал Жан-Марсель. — Ни за что нельзя.

Они легли рядом с профессором, за которым присматривал Гектор, одновременно любуясь нежным лицом Вайлы в янтарном свете лампы, пока девушка готовила снадобье, обещающее ему блаженство.

Гектор — психиатр, не забывайте, и он анализировал свои реакции, вдыхая сладкий дым. Антидот профессора Корморана должен быть чем-то похожим, подумал он. После первой трубки он почувствовал, что рад присутствию рядом с ним Вайлы, но не стал бы страдать из-за ее отсутствия. После второй был в состоянии думать о Кларе как о милом воспоминании, и ему было все равно, вернется ли она в его жизнь. Вайла собралась приготовить ему третью трубку, но он жестом остановил ее.

Ему хотелось оставаться достаточно трезвым, чтобы заботиться о Корморане, который заснул с младенческой улыбкой на устах.

Гектор протянул трубку Вайле, вопросительно взглянув на нее. Она засмеялась, отрицательно покачала головой и погладила ему щеку.

Они смотрели друг другу в глаза, и он чувствовал, как внутри разливается любовь, мирная и спокойная, словно синее море под затянутым дымкой солнцем.

«Любить и гореть и, любя, умереть в той стране — как и ты, совершенной»…

 

Гектор и пятая составляющая

И настало утро, и лес проснулся, роса засверкала на солнце, словно алмазы, и Гектор увидел, какое это чудо.

Он спал спокойно, как никогда, доверив Вайле и Нот наблюдение за профессором и попросив разбудить его, если понадобится.

Они просидели рядом всю ночь, пока мужчины были беззащитны после наркотика, а на рассвете отдались во власть сна и теперь отдыхали, как две нежные голубки, заснувшие рядом с бакланом. Гектор проверил и убедился, что щеки профессора оставались розовыми, а дыхание — равномерным.

Он вернулся к созерцанию леса, и вскоре к нему присоединился Жан-Марсель.

— Неплохо, неплохо, — сказал тот.

— Не следует делать это каждый день, — заметил Гектор.

— В том-то и проблема. Очень легко подсесть. Одна-другая трубка время от времени, по крайней мере, так себе обычно обещаешь, а потом замечаешь, что выкуриваешь по пятьдесят трубок ежедневно и весишь пятьдесят кило.

— Однако с нья-доа такого вроде не бывает.

— Вы правы. Но это часть их культуры, как у нас красное вино. Курильщиков контролирует общество. Если кто-то начинает злоупотреблять опиумом, его лишают наркотика, а если надо, то и запирают на некоторое время.

— А откуда он здесь берется, опиум?

— Такие вопросы лучше не задавать. Если вы заметили, спутниковый телефон есть не только у меня, но и у славного Ньяра тоже, — улыбнулся Жан-Марсель.

— А в результате все это попадает к нам.

— Но обратите внимание: именно мы и научили их выращивать мак, когда здесь была наша колония. Как говорится, бумеранг возвращается.

Гектор пришел к выводу, что куда бы он ни приехал, всюду его ждали наркотики и проституция. В чем дело? Они так широко распространены во всех уголках земного шара, или же его неосознанно тянет к этим двум темным мирам? Он пообещал себе, что по возвращении обсудит вопрос со старым Франсуа. Вспомнив коллегу, он подумал о его волнующих высказываниях о любви там, на острове, а сразу после этого — о Кларе. И почувствовал, что действие опиума закончилось, потому что мысль о Кларе как будто процарапала бороздку в его сердце.

— Расскажите, как у вас с женой все уладилось, — попросил Гектор.

— Я думаю, оба мы проделали большой путь навстречу друг другу, — ответил Жан-Марсель. — Она смирилась с тем, что наша любовь со временем претерпела неизбежные изменения, и больше не злится на меня за то, что я уже не пробуждаю в ней прекрасные мечты, как в первое время. А я пообещал вернуться, отказаться от жизни за границей. Это мое последнее задание, по крайней мере такое длительное.

— А вы не будете скучать?

— Буду. Но за все надо платить. Мне кажется, я люблю жену больше, чем свои поездки. К тому же, возможно, и возраст играет роль. Я подошел к той черте, когда приключения, в том числе и любовные, уже не столь притягательны, как когда мне еще не было сорока. И дети скоро вырастут, а я рискую этого не заметить. Вот как-то так.

Гектор подумал, что просто обязан записать в свой блокнот две фразы.

Цветочек № 25. Любовь — это способность мечтать и умение вовремя расстаться с мечтами.

Цветочек № 26. Любовь — это всегда отказ от чего-то.

Но будем ли мы за это вознаграждены?

— Кстати, — сказал Жан-Марсель, — это вам пришло по интернету.

Письмо оказалось от старого Франсуа. Гектор вернулся в дом, чтобы спокойно прочесть его.

Он устроился рядом со спящей Вайлой.

Дорогой друг!

Спасибо за размышления о составляющих любовных страданий, которые Вы мне прислали. Я высоко оценил и стиль и точность Вашего описания. Но позвольте на правах старшего заметить, что Вы забыли о пятой составляющей. Поняв это, я с удовольствием принялся за дело, постаравшись сохранить Вашу стилистику. И вот что получилось.

Пятая составляющая любовных страданий

Пятая составляющая — это страх. Страх вечной пустоты. Интуитивное понимание того, что после ухода от вас любимого человека вы вступаете в период, полностью лишенный эмоций. Вы замечаете, что события или приключения, которые раньше вас бы взволновали, порадовали или огорчили, сегодня оставляют вас безразличным. Вам кажется, будто с исчезновением любимого человека из вашей жизни вы перестали что-либо чувствовать. Именно в этот момент за вас берется пятая составляющая. Вы спрашиваете себя, не является ли эта анестезия чувств окончательной и бесповоротной. Вы, конечно, продолжаете работать, знакомиться с людьми, переживать приключения, у вас случаются любовные связи. Вы, возможно, даже заключите брак с кем-нибудь, влюбленным в вас. Но все это затрагивает вас лишь наполовину, словно телепередачи, которые мы смотрим только потому, что нам лень заняться чем-то другим. В вашей жизни сохранится разнообразие, в ней найдется место развлечениям, но они именно что будут не более интересными, чем развлекательная программа. И вот из этой огромной супницы вам придется день за днем хлебать свой пресный суп. Все другие составляющие любовных страданий, безусловно, потихоньку отпадут, жгучая потребность в любимом или любимой исчезнет, как это обычно случается у наркоманов после достаточно долгого воздержания. Время от времени какое-то место, музыка или аромат пробудят в вас воспоминания о любимом человеке и вызовут прилив жгучего желания снова увидеть его/ее. И ваши друзья заметят ваш отсутствующий взгляд. Им покажется, будто невидимое облако на мгновение заслонило ваше лицо. Некоторые из них поймут, в чем дело, и постараются отвлечь вас или увести куда-нибудь подальше от этого места — так обычно алкоголика, справившегося со своим недугом, не оставляют надолго у стойки бара. Кстати, вы и будете похожи на алкоголика, который подавил свою пагубную наклонность, полностью перейдя на воду, но при этом осознает, что раньше, когда в его жизни присутствовало спиртное, она была более насыщенной, более богатой, более веселой. Некоторые признаются, что им стало скучно жить. Окружающие находят их более тусклыми, хотя и вполне симпатичными. Единственное достоинство пятой составляющей в том, что вы спокойнее относитесь к обычным невзгодам и неудачам, словно мореплаватель, который пересек ревущие сороковые и теперь сохраняет полную безмятежность при порывах ветра, когда все остальные дрожат от страха. Вы станете лелеять и холить утешительную мысль: ваш роман сделал вас более спокойным и сильным. Вы даже сумеете поверить в ценность этого обретенного дорогой ценой спокойствия — до тех пор, пока какое-то место, музыка, аромат…

Гектор понял, почему старый Франсуа временами выглядит таким меланхоличным. Он сложил листок с распечаткой, пообещав себе пореже задумываться о пятой составляющей, чье действие он уже неоднократно ощущал.

Потом он заметил, что Вайла проснулась и удивленно оглядывается, не понимая, где она. А потом видит его и улыбается.

 

Гектор спускается с небес на землю

Гектор принес профессору Корморану его большой стальной чемоданчик, поставил перед ним и раскрыл.

— Смотрите, здесь всё, — сказал профессор Корморан, — данные всех исследований, трехмерные модели молекул, тысячи показателей в заархивированном виде. Я всякий раз оставлял за собой зачищенное пространство.

— А это что? — Гектор показал на второе отделение чемоданчика, которое напоминало набор юного химика с колбами и реактивами.

— Это образцы, — объяснил профессор. — И несколько маленьких нанотехнологических штучек для работы с ними, которыми, однако, нужно уметь пользоваться.

— А антидот?

— Вот почувствую себя лучше и сразу сделаю: здесь все ингредиенты. Кстати, как у вас дела? С Вайлой, я имею в виду.

Гектор ответил, что испытывает сильное влечение и глубокую привязанность к Вайле, но в то же время очень тоскует по Кларе.

— В один и тот же момент?

— Нет, не в один и тот же, это правда. Когда я в объятиях Вайлы, Клара отдаляется. Но стоит ей появиться, и Вайла отходит на второй план.

— Интересно, интересно, — заметил профессор Корморан, — хорошо бы исследовать ваш мозг!

Это замечание не принесло Гектору облегчения. А профессор продолжил:

— Увидеть в режиме реального времени потребление вашим мозгом глюкозы и отследить различия между зонами, которые активизируются при мыслях о Вайле, и теми, что краснеют, когда вы вспоминаете Клару. Тогда бы удалось анатомически разграничить участки мозга, которые задействуются при разных типах любви! Ай!

Загоревшись своей идеей, профессор Корморан забыл о переломах, которые требовали от него контроля над эмоциями.

— Был бы у меня тут магнитно-резонансный томограф, — вздохнул он, — и о таком месте для исследований можно было бы только мечтать! Не говоря уж об орангутангах…

— Что вы их заставили принять, Пелеаса с Мелисандой?

— Средство для формирования привязанности.

— Но они уже и так сильно привязаны друг к другу. Мне показалось, это их главная особенность, разве нет?

— Ну да, они привязаны друг к другу. Но не привязаны ко мне.

И профессор объяснил, что намеревался создать у Пелеаса и Мелисанды мощную привязанность к нему, чтобы их было проще изучать.

— Но для этого я должен был оставаться с ними, пока средство не подействует. А поскольку они сбежали, то ничего не выйдет. Только их привязанность друг к другу вырастет, если такое еще возможно…

Чуть в стороне Вайла и Нот смотрели телевизор, который вождь Ньяр велел поставить в комнате, чтобы профессор не скучал. Телевизор работал на солнечных батареях — у вождя Ньяра действительно было полно возможностей.

Вдруг Гектор услышал, как Вайла вскрикнула.

Он подошел к экрану.

Снова показывали двух панд, которые нежно обнимались, а потом на экране возник стоп-кадр с крупным планом Хи, ослепленного вспышкой, — словно фотография преступника. Гектор с изумлением выслушал комментарий.

Он видел, что Вайла не поняла слов, но по мрачному виду комментатора догадалась, что произошла какая-то трагедия.

— Noblem?

— Little blem, — ответил он.

— Blem? — обеспокоенно переспросила она.

— No blem for Vaila and Hector.

Она успокоилась и заговорила с Нот. Потом девушки переключились на музыкальный канал, словно чтобы прогнать набежавшую тучку.

Гектор вернулся к профессору. Он не верил своим ушам — слишком ужасной была новость.

— Хи съел Ха, — сообщил он.

— Да что вы? — мечтательно произнес профессор Корморан. — Ничего удивительного, этот образец был плохо очищен, а центры привязанности расположены довольно близко к центрам аппетита, знаете ли. Впрочем, желание съесть партнера, чтобы он полностью тебе принадлежал, — любовная фантазия, довольно распространенная у влюбленных пар. В литературе…

— Профессор Корморан, это не литература! Хи съел Ха! Вы слышите? Хи съел Ха! Я что, съем Вайлу?

Гектору захотелось посильнее встряхнуть профессора Корморана, невзирая на его сломанные ребра, и тот это почувствовал.

— Исключено, друг мой, исключено!

— А почему?

— А потому что… и вам и ей я дал… плацебо.

 

Гектор взволнован

Гектор разрывался между двумя желаниями — то ли схватить профессора Корморана за шиворот и трясти его, как грушу, то ли потребовать от него объяснений, — но тут Жан-Марсель принес перевод Вайлиного письма.

Дорогой Гектор!

Вайла.

Наконец я могу поговорить с тобой, то есть написать тебе. Я простая необразованная девушка и боюсь, ты разочаруешься, когда меня поймешь. Иногда мне кажется, что ты бы предпочел, чтобы я была немой, что я для тебя просто хорошенькая куколка, которую ты оставишь, наигравшись, как убирают в шкаф игрушки. Но в другие моменты я чувствую, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя, и что с нами случилось чудо. Есть, конечно, снадобья Кормора, но я в них не верю, не могу убедить себя, будто какой-то белый профессор поколдовал — и я влюбилась. Ты не такой, как другие. Ты не знаешь, что такое чувствовать на себе тяжелый взгляд мужчин, которые хотят тебя использовать для своего удовольствия. И мужчины твоей расы и моей. В самый первый раз, когда мы встретились и ты меня расспрашивал о Корморе, я почувствовала, что я кажусь тебе красивой и одновременно — что ты не принимаешь меня за девушку, которая ложится в постель, стоит ее поманить. И я заметила, что тебе не понравилось высокомерное отношение ко мне, жалкой массажистке, той девушки с рецепции, которая говорит по-английски. В некоторые моменты я чувствую, что ты так близок ко мне и одновременно так далек от меня. Ведь нас все разделяет, и иногда мне из-за этого грустно. Бывает, я думаю, если выучу твой язык, мы станем ближе, а потом начинаю сомневаться, не окажемся ли мы в результате еще дальше друг от друга, потому что между нашими мирами такая большая разница. Я даже почти не ходила в школу.

Ты — моя любовь и моя тревога.

Но я принимаю нашу встречу как подарок, и пока все продолжается, каждый день — это подарок.

Гектор сложил письмо. Вайла ничего не заметила и продолжала вместе с Нот смотреть MTV-Азия, а профессор Корморан излагал свои идеи, но никто его не слушал.

— Понимаете, плацебо — это способ сделать исследование более строгим, узнать, что действительно происходит благодаря нашему средству, тому, что я принял вместе с Нот. Но понадобилось бы больше испытуемых. И конечно, магнитно-резонансный томограф…

Гектор его не слушал. Он смотрел на Вайлу, видел ее личико — личико восхищенного ребенка, когда она следила за выступлением Мадонны, снова исполняющей I got you under ту skin, расхаживая по Млечному Пути, выложенному из лепестков роз.

И каждый день с тобой — это подарок.

— Надеюсь, все в порядке? — поинтересовался Жан-Марсель. — Я его напечатал, но не читал.

— Все в порядке, — ответил Гектор.

— Что-то у вас озабоченный вид.

— Вы правы, не стоит отравлять себе счастье.

Он собрался подойти к Вайле, отвести ее в дом и показать, что прочел письмо, но вдруг издалека донесся рокот двигателя.

Все вскочили и стали смотреть в небо.

Шум усилился, потом у дальнего холма появился вертолет.

— Большой, — заметил Жан-Марсель, — военный.

Вся деревня тут же пришла в ужасное возбуждение. Пока женщины уводили детей домой, мужчины бежали к лесу, сгибаясь под тяжестью больших джутовых мешков.

Вертолет, напоминающий огромного шмеля цвета хаки, приближался, и вскоре уже можно было различить на кабине герб одной из соседних стран.

— Во всяком случае это не полицейская операция, — сообщил Жан-Марсель, — иначе они бы сели подальше.

Вертолет подлетел к небольшой поляне возле рисового поля, напугав буйволов, которые с мычанием помчались к забору своего загона. Аппарат, слегка покачиваясь, приближался к поверхности, а потом мягко приземлился. Оба пилота были в военной форме. Дверь кабины открылась, и оттуда сначала вышли два довольно молодых западных человека в гражданской одежде, а потом женщина с мужчиной.

Клара и Гюнтер.

Профессор Корморан с трудом доковылял до порога, чтобы посмотреть, что происходит.

— Только не он! — воскликнул профессор. — Не позволяйте ему забрать это!

Гектор и Жан-Марсель переглянулись.

 

Гектор держит себя в руках

— Ладно, — сказал Гюнтер, — интересы у нас общие, так что придется договариваться.

Все они уселись по-турецки вокруг профессора Корморана, словно придворные вокруг приболевшего короля. Гектор, Гюнтер, два его сотрудника-здоровяка, похожие на космонавтов и откликавшиеся на имена Дерек и Ральф. И Клара, конечно, в красивом, словно с картинки модного журнала, костюме для путешествия в джунглях, старавшаяся не смотреть на Гектора. А еще Нот, которая держала профессора за руку и обмахивала его, вождь Ньяр, учуявший, что тут можно провернуть выгодное дельце, а также Аанг Длинные Руки, немного говоривший по-английски. А Жан-Марсель?

Жан-Марсель испарился еще до появления Гюнтера. В нескольких шагах от сидевших Вайла продолжала смотреть телевизор или скорее делала вид, что смотрит, бросая косые взгляды на Гектора и Клару.

— Она не могла бы уменьшить звук? — спросил Гюнтер. — Мы здесь, чтобы работать.

Один из амбалов, Ральф, поднялся и направился к Вайле, но Гектор остановил его:

— Не надо, все и так хорошо.

Его тон заставил Ральфа снова сесть, так как он почувствовал, что речь идет о чем-то более серьезном, чем громкость телевизора.

— Профессор выдержит? — озабоченно поинтересовался Дерек.

И действительно, несмотря на заботу Нот, состояние профессора Корморана резко ухудшилось после приезда Гюнтера. Бледный, с закрытыми глазами, он слабо дышал.

— У него сломаны ребра и осталось только одно легкое, — объяснил Гектор.

— Вот именно, — сказал Гюнтер, — а мы могли бы его забрать. В часе лета есть прекрасная клиника.

— И речи быть не может, — прошептал профессор. — Я остаюсь со своими друзьями. С моими исследованиями… Орангутангами…

— Что вы сказали? — заволновался Гюнтер. — Он бредит?

— Вовсе нет. Профессор Корморан намерен изучать орангутангов. Хочет понять причину их моногамии.

— Отлично, — поддержал Гюнтер. — Мы можем устроить здесь исследовательскую лабораторию. Вертолет доставит необходимое оборудование.

— Ядерно-магнитный томограф, — прошептал профессор.

При этих словах Гюнтер скривился:

— Да что вы? А не лучше ли установить его в городе? И как быть с электропитанием?

— Электричество очень хорошо! — воскликнул вождь Ньяр. — Электричество очень хорошо, если приносить генератор!

Гюнтер удивился неожиданному вмешательству вождя. А тот с энтузиазмом продолжил:

— Электрогенератор, солнечные батареи, турбина на реке! Всегда ток! Очень, очень хорошо! Вертолет привозить все это!

— Похоже, вождь в этом разбирается, — заметил Дерек Гюнтеру.

— Оборудование для моих исследований, — продолжил профессор. — Хроматограф, аппаратура для синтеза и так далее.

— Оборудование очень хорошо! Вертолет все доставлять!

— Аанг устанавливать все, — добавил Аанг, который хотел показать, что разделяет энтузиазм своего вождя.

Гюнтер взглянул на Клару, но она не отводила глаз от Вайлы. Гюнтер ощутил, как у него буквально упало сердце. Черт возьми, подумал он, слишком я впечатлительный! К тому же сейчас совсем не время.

— Профессор, — сказал он, — все это очень интересно, но что с уже имеющимися результатами? Где ваши образцы?

Профессор сделал туманный жест, указывая на дверь и дальше, в направлении горы и леса.

— Мы их спрятали в надежном месте, — сказал Гектор.

— Спрятали?

Широкое лицо Гюнтера неожиданно покраснело.

— Слишком многие интересуются этими исследованиями, — пояснил Гектор. — Китайцы, японцы… Мы с профессором решили убрать результаты подальше, туда, где никто не найдет.

— И вы, конечно, покажете нам это место.

— Нет, — ответил Гектор.

На этот раз Гюнтер побледнел.

— Мы финансировали эти исследования, и их результаты принадлежат нам, — процедил он сквозь зубы.

Дерек и Ральф переглядывались с обеспокоенным видом, им уже доводилось быть свидетелями Гюнтеровой ярости. Ньяр и Аанг тоже напряглись и слегка привстали, словно приготовившись к прыжку.

Гектор ликовал. Хотел бы он, чтобы Гюнтер на него бросился, тогда можно будет дать ему как следует в морду. И это доказывает, что психиатры ничем не отличаются от других людей.

— Послушайте, — произнесла Клара, — по-моему, всем лучше успокоиться. В чем проблема?

Видя ее такой спокойной и владеющей собой, словно она выступает на обычном заседании, слыша ее мягкий голос, Гектор испытал прилив восхищения и, следует признаться, любви к Кларе. Увидев, как Гюнтер посмотрел на нее и неожиданно тоже успокоился, Гектор подумал: «Черт возьми, мерзавец любит ее». Это открытие повергло его в уныние, так как он понял, что Гюнтер сделает все, чтобы удержать Клару. И одновременно оно принесло ему облегчение, поскольку сама мысль, что с Кларой плохо обращается мужчина, который ее не любит, была для него непереносимой, вызывающей желание убить. В этот момент он странным образом испытал некую братскую связь с Гюнтером, удивительное чувство, будто они находятся в одной лодке посреди бушующего океана, но при этом каждый из них вполне может попытаться выбросить другого за борт.

Вайла отошла от телевизора и села чуть в стороне, как раз за его спиной. Он догадывался, что она тоже смотрит на Клару.

— Хорошо… — произнесла Клара слегка взволнованным голосом. — Чего вы хотите? У вас же наверняка есть какие-то требования?

Гектор объяснил, что профессор Корморан опасается преждевременного использования результатов своих еще не законченных, как он полагает, исследований. Он не хочет, чтобы на рынок вывели несовершенное лекарство.

— Но мы этого никогда не сделаем! — воскликнул Гюнтер. — Это же не в наших интересах!

— Не вы один это решаете, — прошептал профессор. — Я хочу оставаться полным хозяином того, что делаю. Не хочу, чтобы к проекту подключались другие команды.

Сказав это, он вроде бы погрузился в сон. Гюнтер ничего не ответил. Гектор начал понимать, почему профессор Корморан сбежал.

— Итак, профессор Корморан хочет продолжить свои исследования здесь, — подтвердил Гектор. — И чтобы никто не мешал.

Вдруг губы профессора зашевелились, словно он говорил во сне.

— Пусть ядерно-магнитный томограф установят в городе, — сказал он, — но тогда я буду пользоваться вертолетом в любое время, как понадобится.

Гюнтер размышлял. Клара блестящими глазами смотрела на Гектора, который неожиданно почувствовал, что вот-вот заплачет. Он повторял себе, что их обоих терзает ревность, его — при виде Гюнтера, ее — при виде Вайлы, но этого недостаточно, чтобы понять, любят ли они друг друга по-прежнему. Он пообещал себе записать в блокнот:

Ревность переживает любовь. Но тогда любовь ли это?

Гюнтер сделал то, что делать умел: принял решение.

— Договорились. Можете продолжать исследования здесь. Но мне нужен какой-то залог, нечто такое, что я смогу привезти начальству и доказать, что мы работаем. Мне необходимо несколько образцов!

Профессор Корморан ничего не ответил, как будто уснул, поскольку Гюнтер его сильно утомил. Тот побагровел.

— Если я их не получу, никаких договоренностей! И я направлю армию, которая сотрет с лица земли и этот лагерь, и все джунгли в окрестностях.

В этот момент снаружи раздалось протяжное у-у-у-у орангутанга. Гектор подумал, что это знак и пора заключать соглашение. Он начинал мыслить как нья-доа.

 

Гектора обманывают

Гектор продвигался в джунглях вслед за Аангом Длинные Руки. В центре поляны Пелеаса и Мелисанды, отправившихся на прогулку, они нашли Жан-Марселя, который сидел на стальном чемоданчике профессора.

— Ну, какие новости?

— Право свободно продолжить работу здесь в обмен на несколько образцов.

— Классная сделка, — похвалил Жан-Марсель. — Браво.

— Мне кажется, Гюнтеру хочется поскорее свалить отсюда. Это сыграло нам на руку.

— Вот болван! Здесь так чудесно!

Действие опиума закончилось, но, несмотря на это, Жан-Марсель выглядел таким безмятежным, каким Гектор его раньше не видел.

— Эти горы… этот лес, — сказал он, широким жестом обводя пейзаж. — Эти чудесные люди… С удовольствием остался бы здесь, в одном из домов. Вот настоящая жизнь! Охота, рыбная ловля… Курнуть разок-другой время от времени. Попрошу-ка я нашего славного Ньяра подыскать мне жену… Они тут такие милые.

— А как же ваша жена?

Жан-Марсель подскочил:

— Черт подери, вы не понимаете поэзии. Я просто мечтал. Ладно, к делу. И какие образцы мы дадим этим придуркам?

— Профессор сказал: все те, на этикетках которых вначале стоит СС и WW.

Они открыли чемоданчик и стали рассматривать ровные ряды пробирок, расставленных словно патроны в патронташе.

— В сторону! — раздался голос за их спиной.

Ральф и Дерек пришли вслед за ними вместе с четырьмя молодыми военными-азиатами. Несмотря на камуфляжную форму и непринужденность, с которой те обращались с оружием, было заметно, что им неуютно держать на мушке двух белых людей, даже по приказу других белых.

— Черт вас возьми! По какому праву? — возмутился Жан-Марсель.

— Не валяйте дурака, и все будет хорошо, — ответил Дерек. — Нам нужен только чемоданчик.

Аанг Длинные Руки стоял неподвижно, но Гектор почувствовал, что в нем вскипает ярость.

— No problem, Аанг, — сказал он, кладя руку ему на плечо.

Он догадывался, что молодым солдатам ничего не стоит выстрелить в кого-то вроде Аанга.

— Ладно, забираем добычу, — сказал Ральф, подходя к открытому чемоданчику.

— И что вы будете с этим делать? Корморан откажется продолжать работу.

— А кто вам сказал, что мы намерены иметь дело с этим старым безумцем? Он и так уже доставил нам достаточно хлопот. Он гений, согласен, но теперь нужны всего лишь добросовестные работники. Они знают, что с этим делать, — сказал Ральф, возвращаясь к солдатам.

Гектор понял, что такие намерения были у Гюнтера с самого начала. А переговоры — просто уловка, необходимая, чтобы их вывели к образцам. Он вдруг почувствовал, что разъярен не меньше Аанга.

— Спокойно, — сказал Жан-Марсель, — не делайте глупости.

— Перестаньте шептаться, — потребовал Дерек. — О’кей, мы спокойно возвращаемся. Не идите слишком близко за нами, солдаты здесь нервные, они не очень любят эти края, насколько я понял. На вашем месте я бы позволил нам уйти вперед.

Он сделал несколько шагов.

— А еще лучше, если вы дождетесь, пока заработает двигатель вертолета.

И тут Гектору пришла в голову мысль, от которой он испытал неслыханную боль. Образцы. Гюнтер получит настоящий эликсир, разработанный профессором Кормораном, а вовсе не плацебо. Клара. Клара и Гюнтер.

 

Гектор в ярости

Гектор бежал. Он слышал за спиной шаги Аанга и, чуть подальше, Жан-Марселя. Его подгоняло единственное желание — попасть в лагерь раньше Дерека и его команды. Он скатывался по заросшему лесом склону параллельно дороге, по которой спускались враги. Гектор пока не знал, что будет делать, но уговаривал себя, что не так трудно помешать вертолету взлететь.

— Технически это реально, — сказал ему Жан-Марсель, — но там же еще два пилота, и они наверняка тоже вооружены.

— А ваше ружье?

Жан-Марсель помолчал.

— Оно для того, чтобы защитить себя или вас. А вовсе не для стычки с военными страны, которая не воюет с нашей.

— Думаете, это настоящие военные?

— Они работают втемную, как и все здесь. Но в любом случае у нас нет шансов.

Тогда Гектор снова помчался, преследуемый жуткой картинкой: Гюнтер в смокинге на террасе венецианского отеля «Даниэли», солнце садится, Клара стоит спиной к нему, такая роскошная в вечернем платье, и любуется угасающим золотом Большого канала, а Гюнтер, зловеще ухмыляясь, выливает содержимое пробирки в ее бокал с шампанским.

Он примчался на опушку по-прежнему пустынной деревни. Заметил, что оба пилота курят возле вертолета. Два — не так уж много, подумал он, и, возможно, с помощью нья-доа… Он взлетел по лестнице в дом, где находился вождь Ньяр, а вслед за ним поднялся Аанг Длинные Руки.

Все по-прежнему оставались на месте: профессор в постели, Нот рядом с ним, Гюнтер, Клара и вождь за столом пили чай, а чуть поодаль Вайла приветствовала его появление криком радости.

— Какой мерзавец! — воскликнул Гектор. — Ты украл чемоданчик!

Гюнтер спокойно посмотрел на него:

— Нельзя украсть то, что тебе принадлежит.

— Все эти переговоры — блеф в чистом виде…

— Это бизнес, — возразил Гюнтер, пожав плечами.

— Как ты можешь оставаться с таким гадом? — обратился Гектор к Кларе.

— Не впутывайте ее! — крикнул Гюнтер.

— Я не с тобой говорю, старый болван, — отмахнулся Гектор.

— Перечитай свой контракт, лох несчастный, — рявкнул Гюнтер.

— Вот видишь, — снова повернулся к Кларе Гектор, — именно это я и имел в виду.

Тут Гюнтер занервничал и встал.

 

Гектор знакомится с мудростью нья-доа

В конце концов Ньяр и Аанг разняли их.

Гектор чувствовал, как из носа течет кровь, и одновременно с удовольствием подмечал, что дыра на месте правого резца на время сделает улыбку Гюнтера щербатой. (Хотя сейчас тот и не думал улыбаться.)

— Черт возьми! — воскликнул Гюнтер, который в этот момент тоже заметил отсутствие зуба.

Вождь и Аанг по-прежнему не подпускали их друг к другу, поглядывая на них удивленно и с легкой долей восторга. Вот ведь как, такие холодные и таинственные белые тоже умеют, оказывается, врезать друг другу, как настоящие мужчины.

Прибежала Вайла с мокрой тряпкой и попыталась остановить кровь, текущую из ноздрей Гектора, при этом сочувствующе постанывая. Но то, что он увидел, причинило ему гораздо более сильную боль, чем разбитый, возможно, нос. Клара бросилась к Гюнтеру и теперь осматривала его поврежденную губу. Этим все сказано, подумал он.

— Ефё нифего не саконфено, скотина ты этакая, — яростно прошипел Гюнтер.

— Не сомневаюсь! — с готовностью вскочил Гектор.

Ему было так хорошо в этом потоке ненависти, что он даже решил, будто зря учил пациентов ее контролировать. Вождь и Аанг снова встали между ними.

Но когда Гектор сел, запрокинув голову, чтобы остановить кровотечение, он увидел Кларино лицо рядом с лицом Вайлы. Женщины обменялись взглядами, полными недоумения и взаимопонимания — мол, мы-то знаем, что все мужчины безумцы, — а потом стали с беспокойством всматриваться в него. И под их такими разными и одновременно такими похожими взглядами он на мгновение ощутил себя невероятно счастливым. Напоминает потерянный рай или грезы султана, подумал он.

Потом, убедившись, что с ним все более или менее в порядке, Клара исчезла. Он услышал, как она бормочет слова утешения Гюнтеру.

Гектору вдруг стало стыдно. За то, что подрался. На самом деле, они с Гюнтером только что повели себя как сражающиеся крабы, за которыми он наблюдал там, на острове. Еще один эффект любви: она низводит вас до уровня друзей-ракообразных. Можно было, конечно, счесть причиной мордобоя кражу чемоданчика, но оба хорошо знали, что дело не в этом.

— Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? — раздался оскорбленный голос профессора Корморана. — И где мой чемоданчик?

Нот оттащила его в угол комнаты, боясь, как бы клубок дерущихся не обрушился на ее дорогого Кормора.

— Гюнтер украл чемоданчик. С помощью Ральфа, того второго и солдат.

— Это правда? Правда?

— А вы фто думали? — произнес Гюнтер, тщательно исследуя языком поврежденную десну. — Фто мы и дальфе будем иметь дело с таким психом?

— Но это же мое исследование! — воскликнул профессор Корморан, резко вскочив.

Он порозовел и выглядел окончательно проснувшимся.

— В любом случае без меня вы ничего не сделаете!

Гюнтер ухмыльнулся:

— Самонадеянность гения…

Однако, перехватив Кларин взгляд, он пошел на попятный:

— Профессор Корморан, у вас были хорофые идеи, мовет даве гениальные, но сейчас прифло время серьезной работы…

— Господи, вы думаете, кто-то согласится работать в таких условиях?! Если я буду категорически против?!

Гюнтер ничего не ответил, словно этой проблемы не существовало. Профессора Корморана осенило.

— Руперт? Вы собираетесь привлечь этого мерзавца Руперта?

Профессор вскочил, и Гектор решил, что он сейчас бросится на Гюнтера. Однако снова вмешались вождь и Аанг.

— No problem, — повторял вождь. — No problem.

— No problem, — подтвердил Аанг.

— Да нет, — возразил Гектор, — big problem. Вождь улыбнулся и жестом указал ему на окружающий ландшафт. Что он хотел этим сказать? Что наслаждение природой — главное, а все мелочные человеческие споры — суета?

В этот момент Гектор увидел, что на опушке появилась небольшая группа мужчин нья-доа. По всей видимости, они возвращались с охоты, потому что с длинных шестов, которые они несли на плечах, свисали тяжелые трофеи.

И тут он разглядел, что к шестам за руки и за ноги привязаны Дерек, Ральф и все четверо солдат, раскачивающиеся на манер гамаков. А рядом с вертолетом вместо пилотов стоят громко хохочущие нья-доа.

 

Победа Гектора

Вот бездари, — возмущался Жан-Марсель. — Опять ошибка в отборе исполнителей. Взять с собой салаг, ни разу не нюхавших пороху! Нужно было отправить соответствующий человеческий материал, настоящих вояк или тех, кто знаком с горами. Но для этого необходима хорошая организация.

Казалось, анализ провала блистательной операции Ральфа и Дерека доставлял Жан-Марселю огромное удовольствие.

— Америкосы ничего не умеют, если нужно выйти за рамки установленных правил. И это в самом сердце территории нья-доа! Народа, несколько поколений которого ведет партизанскую войну! В общем, их счастье, что мы здесь, иначе все эти слабаки закончили бы свое существование на муравейнике: нет людей — нет проблем… Нья-доа никогда не дружили с представителями власти.

Гектор и Жан-Марсель пили с вождем чай, используя поставленный между ними чемоданчик в качестве низкого столика — настоящий символ победы, будто пьешь из черепа врага, но без пролития крови.

Гюнтера, Дерека, Ральфа, пилотов и солдат заперли в бревенчатом свинарнике. Гектору это показалось слишком жестоким, однако Жан-Марсель объяснил, что такое наказание за враждебные действия на территории нья-доа является самым мягким.

План Ральфа и Дерека был обречен на провал с той минуты, когда деревенские дети заметили, как четверо солдат крадучись выходят из вертолета и исчезают в джунглях. Вполне возможно, что те, кто подал сигнал тревоги, играли рядом с солдатами и смеялись, как и положено детям, поскольку им очень нравилось прыгать и скакать подле таких важных взрослых.

Профессор Корморан появился перед ними, не очень уверенно держась на ногах, но полный боевого задора.

— Проблема в том, что теперь я все время буду бояться, как бы они у меня ничего не украли, — сказал он. — Придется нам с моей милой Нот снова скрываться.

Нот разговаривала с Вайлой, а за ними обеими наблюдала Клара, которая избежала соседства со свиньями благодаря вмешательству Гектора. Она сидела очень тихо на полу в дальнем углу комнаты. Гектора так и тянуло подойти к ней и заговорить, но он не хотел это делать на глазах у всех — боялся, как бы они не кинулись друг другу в объятия, и нужно было подумать о Вайле.

Лестница, ведущая в дом, задрожала под чьими-то шагами, и на пороге появились Мико и Шизуру, которые сначала выглядели смущенными, а потом проявили живой интерес к чемоданчику профессора Корморана. Вождь Ньяр приветствовал их широким гостеприимным жестом, а потом все же указал на женский угол, где сидели Вайла и Нот, так как гостеприимство гостеприимством, но надо и честь знать.

— Жаль, — сказал профессор Корморан, — я уверен, что Пелеас и Мелисанда начали привыкать ко мне.

— А как вы собираетесь уехать? — спросил Жан-Марсель.

— Вы могли бы подбросить меня до города на своей машине. А там я найду самолет, чтобы куда-нибудь улететь. А можно и на поезде поехать, говорят, здесь с колониальных времен осталась живописная железная дорога. Нот должно понравиться.

Гектор подумал, что Нот наверняка предпочла бы отправиться в Шанхай, а не в еще одну заброшенную деревню в джунглях.

— А что будет с остальными?

— О, их наверняка отпустят, — отмахнулся Жан-Марсель. — Вождь, несомненно, понял, что Гюнтер слишком крупная дичь, чтобы на нее охотиться или даже просить за нее выкуп. Эй, вождь, я прав?

Вождь Ньяр захихикал — то ли соглашался с Жан-Марселем, то ли после победы у всех было приподнятое настроение, то ли у него были какие-то собственные, никому не известные, причины для смеха.

— Мы могли бы это отпраздновать чем-нибудь получше чая, — предложил Жан-Марсель, и славный Ньяр еще больше развеселился.

Гектор делал вид, что участвует в беседе, но на самом деле у него было единственное желание — поговорить с Кларой.

 

Гектор, Клара и Вайла

Потом он увидел Клару у лестницы, ведущей в дом. Она возвращалась от свинарника, куда ходила, чтобы повидаться с Гюнтером, точнее, пообщаться с ним через дверь, которую сторожили два вооруженных нья-доа.

— Давай поговорим, — предложил он.

Темнело, и он почувствовал, что Кларе, как и женщинам нья-доа, не нравится оставаться на улице после захода солнца. Сверху до них доносились раскаты смеха Жан-Марселя и вождя, к которым присоединялся временами профессор Корморан, открывший для себя радости перебродившего рисового сусла и, возможно, чум-чума.

— О чем? — грустно спросила Клара.

— У тебя есть предложения?

Клара ничего не ответила, но прижалась лбом к плечу Гектора, словно маленький упрямый бычок, который знает, что такова жизнь и ничего тут не поделаешь, остается лишь постараться выстоять.

— Мне кажется, мы все еще любим друг друга, — сказал Гектор.

— И будем любить вечно, — подхватила Клара.

Наступила тишина. Гектор ждал.

— Но сейчас это невозможно…

Вверху, над ними, Гектор увидел лицо Вайлы, всматривавшейся в темноту, и подумал, что она может их заметить. Он отступил на шаг от Клары.

— Вот видишь… — грустно прошептала она.

Ночью Гектор не спал. Он слышал рядом прерывистое дыхание Вайлы и думал о тех, кто утверждает, будто нельзя любить двух женщин одновременно и такая любовь — ненастоящая. Однако ему доводилось слышать от своих пациентов похожие истории. Чаще их рассказывали мужчины, что неудивительно, но случалось, хоть и редко, что об этом говорили женщины. А теперь он сам переживал такую ситуацию, как в фильме, который в детстве оказал на него очень сильное влияние, — «Доктор Живаго».

Однако какой бы сильной ни была любовь к обеим женщинам, все равно нужно сделать выбор — чтобы не разрушить оба чувства. Он пообещал себе записать:

Цветочек № 27. Любовь — это выбор одной любви.

Впрочем, это было близко по смыслу другому утверждению: «Любовь — это умение от чего-то отказаться». Гектор заснул.

Лицо Вайлы было совсем рядом, и ее дыхание касалось его щеки. Он хотел обнять ее, однако заметил, что она чем-то обеспокоена и старается разбудить его.

— Blem, — прошептала она, указывая на распахнутую наружу дверь.

Рассвет начал окрашивать небо, однако деревня пока оставалась темной. Вайла указала пальчиком на дом вождя, где заночевали Жан-Марсель и профессор Корморан. Гектор услышал тихий шорох, а с учетом того, что происходило вчера вечером, было бы странно, если бы его друзья проснулись в такой ранний час.

— Blem! — шепотом повторила Вайла, нахмурившись.

По лестнице из дома вождя спускались два маленьких силуэта. Один из них держал в руках что-то, в чем на мгновение отразилось бледное рассветное небо. Чемоданчик профессора. Мико и Шизуру решили приделать ему ноги.

 

Гектор спасает любовь

Позднее, когда он бежал по темному лесу, Гектор подумал, что японские боевые искусства — действительно грозная штука, однако вес и длинные конечности всегда останутся решающими преимуществами. У него снова закапала кровь из носа, ребро вполне могло быть сломано, да и чемоданчик оттягивал руку, но он все равно ощущал крылья за спиной.

Шум, который он поднимал, мчась по джунглям, вполне мог привлечь внимание тигра, вышедшего на охоту, но Гектор не хотел в это верить.

Он остановился. Вокруг стояла полная тишина. От двух очаровательных и опасных японок он убежал. Гектор снова двинулся вперед, на этот раз шагом и стараясь восстановить дыхание.

Лес начал редеть, и он неожиданно оказался на краю скалы, высящейся над огромной, заросшей деревьями равниной, которая расстилалась до самого горизонта. Развалины храма, стоящего вдалеке, как будто просыпались под первыми лучами солнца.

Под ногами, в ста метрах под ним, со скалы низвергался бурный горный поток.

Глядя на восходящее солнце, Гектор размышлял. В чемоданчике лежали возможные решения проблем для всех, кто страдал от любви — отвергнутой, слишком большой, недостаточно сильной — или от конца любви, как говорил старый Франсуа. Но Гектор вспомнил Хи и Ха, господина Вэя, Мико и Шизуру и тот ужас, который он испытал, когда задумался о том, как Гюнтер или кто-то еще могут все это использовать. Полностью подчинить себе другого без его согласия. Заставить людей привязаться друг к другу, в том числе привязать жертву к палачу.

Любовь — вещь сложная, любовь мучительна, любовь — причина стольких несчастий.

— И все-таки любовь — это свобода! — громко воскликнул Гектор.

И швырнул чемоданчик в горный поток.

 

Гектору снится сон

Этой ночью, ощущая на шее дыхание Вайлы, Гектор увидел сон. Он стоит на вершине красивой китайской горы вместе со старым монахом, с которым познакомился во время своего предыдущего путешествия. Монах внимательно читает принесенный Гектором текст о пяти составляющих любовных страданий. Вокруг лишь солнце, и облака, и ветер, перебирающий страницы в руках старого монаха. Дочитав до конца, тот улыбается.

— Очень хорошо, — произносит он, — но здесь у вас только темная сторона любви.

— А что можно сказать о ее светлой стороне? — То же самое! — отвечает старый монах. И начинает смеяться.

И Гектор вдруг все понимает. Пять составляющих как отражение пяти составляющих.

Первая составляющая любви : полнота чувств (обратная сторона острой потребности), простое счастье находиться рядом с любимым человеком. Радость оттого, что видишь, как любимый человек смеется, спит, размышляет. Несравненное блаженство — просто оставаться в объятиях друг друга.

Гектор испытал эти чувства с Кларой. И надо признать, с Вайлой тоже.

Вторая составляющая : удовлетворение оттого, что отдаешь (обратная сторона чувства вины), счастье оттого, что делаешь другого счастливым, возможность сказать себе, что с тобой любимый человек испытывает счастье, недоступное ему с другими, понимание того, что ты принес новый свет в его жизнь, а он — в твою.

Гектор подумал, что это похоже на один из уроков, полученных им при встрече со старым монахом во время прошлого путешествия: счастье заключается в том, чтобы думать о счастье тех, кого любишь.

Третья составляющая : благодарность (обратная сторона гнева), восхищение тем, чем ты обязан любимому человеку, признательность за радости, которые он тебе дарит, за то, как помогает тебе расти, как придает уверенности в себе и понимает тебя, как делит с тобой удовольствия и огорчения.

Гектор припомнил, как Клара однажды сказала ему: «Спасибо тебе за то, что ты есть». Он мог бы ответить ей тем же. И письмо Вайлы тоже всплыло в его памяти.

Четвертая составляющая : уверенность в себе (обратная сторона снижения самооценки); она позволяет радоваться тому, какой ты есть, просто потому, что любимый человек любит тебя и именно тебя — таким, как ты есть, со всеми твоими сильными сторонами и слабостями. Вопреки всем испытаниям и жизненным невзгодам, вопреки критическому отношению других людей и жестокости окружающего мира, ты чувствуешь хоть немного уверенности в себе благодаря тому, что представляет для тебя самую большую ценность, — любви любимого человека.

Гектор подумал обо всех тех, кому когда-то помог как психиатр, и понял, что сумел сделать это только потому, что кто-то еще любил этих людей вопреки всему.

Пятая составляющая : спокойствие (обратная сторона страха), поскольку ты знаешь, что, несмотря на все превратности жизни и неоспоримую трагичность ее завершения, любимый человек всегда будет с тобой в этом путешествии. Испытание временем, болезнями, трудные минуты — все это можно вынести, когда рядом любимый человек, — в горе, и в радости, и в испытаниях тоже.

Гектор был еще слишком молод, чтобы всерьез беспокоиться об этой составляющей, но, глядя на старого монаха, который улыбался, он чувствовал, что она очень важна.

Позже он отправил эти пять составляющих старому Франсуа с мыслью, что они принесут ему пользу. Если, конечно, не опечалят еще больше.

 

Эпилог

И чем же закончилась вся эта история? — спросите вы.

Гектор уничтожил результаты исследований профессора Корморана, что наверняка не всем понравилось. Какой же была реакция?

Гюнтер, естественно, собрался вчинить ему огромный иск, но в ответ Гектор пригрозил, что обнародует подлинную историю Хи и Ха, и на этом все закончилось. Лаборатория Гюнтера истратила миллионы долларов на кампанию, призванную представить ее как организацию, которая печется о здоровье и об окружающей среде. Поэтому Гюнтеру не понравилась перспектива оказаться в роли нанимателя сумасшедшего профессора, превратившего милую панду в кровожадного зверя, пожирающего себе подобных.

Профессор Корморан снова исчез вместе с очаровательной Нот, и можно предположить, что через какое-то время этот славный чудак вытащит из своего цилиндра очередную порцию чудес или ужасов. Если он этого не сделает, то отыщутся другие, потому как механизмами любви интересуются многие, а желающие профинансировать их изыскания всегда найдутся. Так что можно начинать радоваться или беспокоиться прямо сейчас. Профессор, конечно же, очень зол на Гектора после истории с чемоданчиком, и понадобится время, чтобы они снова встретились. Но это все равно случится, не беспокойтесь.

Жан-Марсель вернулся к своей жене и детям и продолжает заниматься только бизнесом, путешествуя значительно реже. Они счастливы и знают: нужно приложить усилия, чтобы сохранить свое счастье.

Жан-Марсель, естественно, тоже был очень недоволен тем, что Гектор выбросил чемоданчик. Он даже не разговаривал с ним на обратном пути из деревни. Но в самом конце, перед тем как попрощаться в аэропорту, признался:

— Не следовало бы говорить, но я, наверное, поступил бы точно так же.

Они расстались добрыми друзьями.

Мико и Шизуру вернулись в Японию, что вполне естественно. Впрочем, если вы следите за такой информацией, вам должно быть известно, что количество браков в Японии стало в последнее время понемногу расти. Все же Мико и Шизуру в обличье Лу и Ву успели поработать с профессором Кормораном.

Нья-доа продолжают жить как жили, то есть скорее счастливо, пока никто не навязывает им войну. Если поедете туда, то все сами поймете, в особенности услышав смех тамошних детей.

Пелеас и Мелисанда остались на старом месте, и исследования профессора шли скорее всего по правильному пути, потому что Пелеас не съел Мелисанду и они привязаны друг к другу, как никогда раньше.

Капитан Линь Цзао из Народно-освободительной армии…

Стоп, скажете вы, нам на нее в высшей степени наплевать, мы хотим знать, как все разрешилось у Гектора с Вайлой и у Гюнтера с Кларой. Вот что нам действительно интересно услышать!

Увы, об этом как раз мало что известно.

Некоторые говорят, будто вся эта история — не более чем слухи, что Гектор и Клара по-прежнему вместе, и если у них и были какие-то проблемы, то у какой пары их нет?! К тому же они с ними справились и теперь собираются обзавестись ребенком, а Гюнтер стал любящим мужем и хорошим отцом и живет с женой и дочерью, у которой жизнь понемногу налаживается.

Другие же утверждают: все не так, вы целиком и полностью заблуждаетесь. Потому что им известно из надежного источника, что Гектор живет вместе с Вайлой высоко в горах, в доме на сваях. Их иногда видят в городе храмов, когда они вместе спускаются за покупками. Гектор собирает средства и медикаменты для амбулатории, которую организовал в одной из деревень нья-доа. Гектор и Вайла тоже подумывают о том, чтобы родить ребенка. Гектор продолжает общаться с Кларой по интернету, потому что их привязанность друг к другу — на всю жизнь, даже если в данный момент они влюблены в других людей. Вайла и Гюнтер все хорошо понимают.

Да нет же, все это чушь и вздор, говорят третьи. Последние приключения в Азии настолько умотали Гектора, что он предпочел оставить мир со всеми его соблазнами и на время уединиться в одном из китайских монастырей, а точнее — в том, где живет старый монах, которого он встретил во время своего прошлого путешествия.

Так кому же верить? Можете попытаться проверить сами, но проблема в том, что найдутся и такие, кто скажет вам, что эти истории не вымышлены, все они случились взаправду — в нашем реальном мире или, может, в другом, который не менее реален.

Потому что любовь — штука, конечно, сложная, трудная, временами мучительная, но это единственные моменты жизни, когда наши мечты обретают реальность, как говаривал старый Франсуа.

 

Слова благодарности

Спасибо друзьям, которые сопровождали Гектора в его путешествии и открыли перед ним новые горизонты. В особенности тем, кого я могу назвать: это Николя Одье, Жан-Мишель Кальдаг, Пьер де Жон, Патрик де Кузмин-Караваефф и Оливия Ше, Франк Лафуркад, Лин Менухин и Сяо Цин, Жан-Жак Мюлетье, Ив Николаи, Серван Рангеар. И конечно, спасибо Этьену Оберу за его талантливое пение.

Благодарю Одиль Жакоб и Бернара Готлиба вместе со всей их командой — за внимание и поддержку, которые они все время оказывают Гектору в его странствиях.

Гектор и другие персонажи цитировали отрывки из следующих поэтических произведений и песен: Que reste-t-il de nos amours? Шарля Трене, «Федра» Жана Расина, Love Нэта Кинга Коула, Je ne t’aime plus Ману Чао, «Колыбельная» У.-Х. Одена, Quand je serrai КО Алена Сушона, «Приглашение к путешествию» Шарля Бодлера.

Отдельное спасибо Жоржу Кондоминасу за его книгу Nous avons mangé la forêt (издательство Mercure de France).