Джантар долго ждал эту волну. Очень долго. Он давно стоял у берега по пояс в воде, но море всё так же было покрыто мелкой зыбью, при каждом взмахе рукой бросая в лицо хлёсткие гроздья брызг. Ему начало становиться холодно, и он хотел было выйти на берег, не поплавав вдоволь и даже ни разу не прокатившись на волне как следует — но тут наконец донёсся глухой громовой гул накатывающего на берег вала.
Он поздно обернулся — волна была уже близко. Должно быть, в темноте по звуку он неверно оценил расстояние до неё… И тут стало страшно, он хотел уже рвануться к берегу — но тело не послушалось его. Волевой импульс не породил сколько-то ощутимого движения, будто мышцы утратили способность сокращаться, или вода обрела смоляную вязкость. А грозно загнутый гребень волны, непонятно как видимый в темноте, был уже рядом…
И всё же в последний момент перед тем, как волна накрыла бы его с головой — ноги Джантара резко и пружинисто оттолкнулись ото дна, и волна понесла его к берегу, мягко потряхивая и обтекая завихрениями. Странно, однако, что он не слышал ни шума падающей массы воды, ни рокота прибрежной гальки — все звуки вокруг как-то исчезли. А волна всё несла его с собой в этой странной тревожной тишине сквозь ночную тьму — и он, опасаясь удара обо что-нибудь там, впереди, попытался упереться правой рукой в галечное покрытие пляжа, и так остановить движение…
…Рука упёрлась в шероховатую поверхность, неестественно вытянувшись, будто была нарушена зрительная перспектива. Но он не успел и особенно удивиться этому — ещё какое-то чувство заставило обернуться… Вернее, ощущение было, будто сам взгляд обернулся помимо воли — и от того, что увидел, он вздрогнул и напрягся всем телом. По стенам домов на повороте улицы скользили, приближаясь, яркие лучи фap…
— Полиция! Бежим! — уже на бегу услышал Джантар собственный голос.
К несчастью, они были ещё у середины предпоследнего дома, считая от окраины города, и дом был длинный; да и Джантар, несмотря на то, что его голос (хотя его ли?) предупредил всех, сам бежал последним — и, не видя автомобиля, лишь по изменениям освещённости стен угадывал, как перемещались фары (уже понимая: сам не успевает к проходу между домами прежде, чем окажется в створе лучей). И вот уже по вырванным из тьмы стенам неслись навстречу тени фонарных столбов; и на дороге засверкала россыпь осколков стекла (которую остальные, бежавшие ближе к стене, удачно миновали, а он, поздно заметив, чудом успел перепрыгнуть) — а проход, где успели скрыться остальные, был ещё далёк…
— Стой! Сопротивление бесполезно! — взревел усиленный мегафоном голос за спиной Джантара…
…На сером фоне торцевой стены дома возникла бегущая навстречу чёрная человеческая фигура. Внезапный испуг бросил его в уже близкий проход между домами — и он понёсся по тёмному двору, не разбирая дороги, слыша сзади треск выстрелов… (О том, что фигура, увиденная им, была лишь его тенью, Джантар догадался, лишь увидев её снова, уже на лестничной клетке нужного им подъезда, в свете фонарика в чьей-то руке…)
— Вот он! — с этим криком «тень», выскочив из стены и перемахнув через перила, ринулась прямо на Джантара.
«Полицейский!»— с ужасом понял Джантар, пытаясь ударить его ногой в живот, но промахнулся, и теперь обе ноги были прижаты к ступенькам неподъёмными, как стальные колонны, ногами полицейского, которого новый отчаянный рывок Джантара даже не сдвинул с места. А ещё миг спустя — и остававшаяся свободной кисть руки Джантара выронила какое-то орудие на длинной нити, вместо того, чтобы раскрутить и ударить полицейского в висок (хотя как бы сумел в темноте?)…. Ho ещё миг — и полицейский вдруг захрипел, обмяк, Джантар, собрав силы, оттолкнул его, и увидел торчащий из спины нож…
Или не нож… Насаженная на длинную рукоять страшно ухмыляющаяся рожа непонятным образом тянулась к Джантару — и он узнал… голову директора интерната…
…Сдавленный крик вырвался из груди Джантара — и он не понял, где проснулся. Мертвенный квадрат плотно занавешенного окна интернатской спальни, едва различимый во мраке, в первый миг показался незнакомым. (Да, он ждал, что проснётся в другом месте — но уже не помнил, каком…)
— Не спится, Джантар? — донёсся из темноты голос Фиар. — Тоже снятся кошмары?
— Снятся, — и у Джантара голос спросонья был неожиданно хриплым. — А что, и тебе?
— Мы все давно не спим, — ответила Фиар. — Как после такого уснёшь спокойно?
— А мне снилось, будто купаюсь в море, — признался Джантар. — И опять та волна. Кошмары начались уже потом…
— И что теперь? — раздался голос Итагаро. — Кто мы для них? Уже после этого, нового случая? И вообще, не глупо ли было?
— Что глупо? — не понял Джантар, вспоминая вчерашние события. — Так проверять, не является ли один из наших учителей слугой зла?
— Вот именно… Вдруг сами что-то не поняли? И он просто преподаёт нам догматы своей религии….
— Что на нас нашло… — согласилась Фиар. — Решились на такое с ходу, сгоряча. Хотя и — изо дня в день слушать это…
— Это слушают во всех школах данного региона, — напомнил Итагаро. — И там оно в порядке вещей…
— Мы должны отнестись иначе, — возразил Талир. — Знаем и понимаем больше, чем те, в обычных школах…
— Так-то так, но конкретно в данной ситуации… — задумался Итагаро. — С одной стороны, преподаётся нам, как во всех учебных заведениях Элбинии. Но, с другой: настолько противоречит содержанию остальных предметов, и даже здравому смыслу, а сами преподаватели — по всем признакам слуги зла… Прямо следует из того, что изучаем как «профильные» предметы интерната! И что думать, как поступать? Притворяться, что ничего не замечаем?
— А взрослые, надзирающие за нашей учёбой? — переспросил Донот. — Тоже понимают это как нормальное! Не знаю, как мы могли подумать, будто они чуть не втайне ждут от нас подобного…
— Помните, кого посылали к нам сначала? — напомнил Джантар. — А потом оказалось: именно, чтобы научились распознавать шарлатанов!
— Но это преподаватель «богословия», а не «основ религии», — в свою очередь, напомнил Итагаро. — И в отличие от тех, официально утверждённый. Вот что мы не учли! Да ещё накинулись все вдевятером…
— Чувствовали его мощный барьер, — ответила Фиар. — Понимали: поодиночке можем не справиться…
— И какое «накинулись», — уточнил Герм. — Задали естественный вопрос, а он в истерику…
— Ну да: кому он на самом деле служит, если реальное Мироздание устроено не так, как по его вере? — ответил Лартаяу. — Или как мы сформулировали… Но в общем, примерно так. Хотя вопрос в принципе можно задать без энергетической атаки…
— А как было говорить о чём-то откровенно: Если он в этой вере, как в броне? — переспросил Герм. — И сам не снизошёл бы до прямого разговора с нами. А выяснить истину надо было… Но вообще трудно понять: интересует кого-то, что и как мы должны воспринимать, о чём думать?
— И тех, с кем можно говорить откровенно, за всё время было лишь трое, — согласился Минакри. — Гинд Янар, Флаариа и Файре Таор. Но сейчас их тут нет… И всё же — нельзя было иначе? Хотя бы умеренным воздействием вызвать на доверие? А мы сразу исходили из чего: слуга зла, да какой могущественный…
— Чуть не надеялись разоблачить эту его суть, и представить другим учителям доказательства, — добавил Джантар. — И думаете, промахнулись? Обычный толкователь своей религии, не более?
— Кто знал, что так случится… — откликнулся с другого конца спальни Ратона. — Конечно, могли бы без столь мощного воздействия. Но они тут все такие грозные, важные, недоступные, а этот особенно… И главное: кто докажет, что наша вина? Сошёл с ума один из учителей…
— Не забывай, какого профиля интернат, — ответила Фиар. — Для экстрасенсорно одарённых подростков с психическими отклонениями…
— Это сначала, — уточнил Ратона. — Или не совсем сначала, но раньше. А кто мы для них теперь, я не знаю. «Религиозно одарённые» — это просто слова, непонятно, что значат…
— Вот меня и беспокоит, — ответил Герм. — Они не могут не понимать: у нас никакой тяги к самим религиям. И изучать мы должны были не это, оно — лишь подготовка к восприятию древних сокровенных учений. Чтобы понимали, о чём в символах и аллегориях пойдёт речь… Но пока больше имеем дело с вовсе посторонними текстами — так эти каноны построены. А конкретно это вероучение в нашей программе имеет особый статус: не «основы религиоведения» специфические для интерната, а «богословие», специфичное для региона Элбиния. Вернее, преподаётся по всей Лоруане — везде со своей спецификой, по местной вере…
— Только у нас на Каймире по чужой, — уточнила Фиар. — Никакой такой «веры» у нас нет и не было. И потому не отдельный регион, лишь автономия. А лоруано-уиртэклэдскую культуру вообще знать надо — и преподаётся мифология, что в её основе. Но опять же, в элбинском варианте…
— Да, но что теперь получается, — продолжал Герм. — Все понимают, что нам в роли «веры» навязывается нечто чуждое нашей культуре. И я уже слышал, учителя говорят: интернат получился «слишком каймирским»! И вдруг как раз учитель богословия на уроке сходит с ума… А мы считаемся и экстрасенсорно одарёнными — хотя бы потенциально. И разве сами могли не замечать, во что превращается интернат? От нас как бы следовало ожидать чего-то — и вдруг случилось… Да ещё после оглашения этих новых правил…
— Мальчики, это уже слишком серьёзно, — встревоженно прервала его Фиар. — Представьте, если взрослые поймут, что это сделали мы!
— Документально зафиксировано: что мы на такое неспособны, — неуверенно напомнил Ратона. — Гораздо слабее, чем предполагалось после прошлогодних эпизодов под чужим внушением. Не знаю, как возможно, но вот официальная версия… И мало ли людей сами по себе сходят с ума? И мы не видели, чтобы взрослые принимали меры, что-то расследовали…
— Но что им думать? — переспросил Итагаро. — И какое случайное совпадение… Люди с мощным энергетическим барьером просто так припадков не дают. И вдруг — такая внезапная слабость! Конечно, сразу вопрос: кто или что могло повлиять? Вот и думаю, что решат насчёт нас…
— А то, что он нам преподавал? — напомнила Фиар. — Само по себе не бред? И как мы, ещё при таком профиле интерната — должны это понимать?
— Вот и трагикомизм ситуации: это учебный курс его предмета, — согласился Итагаро. — Хотя и бред, конечно. В контрольной работе по любому другому предмету всерьёз не напишешь такое! Получится, ещё насмехаешься над «святейшей верой»…
— И статус интерната не спасает, — добавил Джантар. — Приходится делать вид, что принимаем всерьёз. Хотя это надо вовсе утратить опору в здравом смысле… И это — мы, помимо самой здешней программы знающие много того, что изучают уже институтах…
— Да, верно, — спохватился Итагаро. — Ещё попробуй догадайся, что нам «полагается» знать, а что нет! Случайно скажи лишнее, сразу суеверный страх: «Откуда можете знать такое?» При том, что особо одарённые! Но странно… Обычного следователя и то не прислали, не говоря об экспертах по экстрасенсорике. Лищь психиатрическую бригаду… И тоже: знать бы, что он им рассказал…
— А если просто ещё не разобрались в ситуации? — предположил Герм.
— И чего ждать, когда разберутся? Я и так всё меньше понимаю, кем нас считают, — признался Итагаро. — С психическими отклонениями, но «религиозно одарённые»… Почему, кто так решил? И уже почти год — чем занимаемся? Потенциальная экстрасенсорная одарённость — да, но тут отложено до совершеннолетия… А сверх того ни на что не годимся? Нo нам никак не дают это подтвердить! Не понимаю: зачем тогда устроили отбор из стольких соискателей? Выявить одарённых — и не получить никакой отдачи, да ещё затратив дополнительные средства?.. Литературу, что была запросто доступна дома, здесь с боем не выбьешь — «не положено», многого в библиотеке вoвce нет, о лабораторном оборудовании уж не говорю… То есть… от нас и не ждут, что, к примеру, ты будешь астрономом-профессионалом, а я радиофизиком, как хотели? Достаточно, чтобы экстрасенсами, другие способности — ни к чему? Так нами распорядились? А знаете же: закономерностей развития этих свойств не выявлено, теория не разработана, в основном всё — практика, метод проб и ошибок… Допустим, не получились бы из нас экстрасенсы — кто мы тогда? А получились бы — как нас использовать? А мы и не думали…
— Знаешь же, о чём думали это время! — напомнила Фиар. — Что изучали, пыталась понять!
— Тоже верно… — согласился Итагаро. — В этом и станем экспертами, даже если не состоимся как экстрасенсы? Так понимать?
— Так вопрос сразу и стоял, — ответил Донот. — Стать экспертами в области тайного знания — наша основная роль…
— Вот именно: в перспективе допущены к тайному знанию, — согласился Итагаро. — Но пока не допущены к обычным учебникам для институтов…
— Просто потому, что несовершеннолетние, — попытался ответить Ратона. — Хотя…
— Хотя для тайного знания, как им кажется, почти созрели! И доверено оно вскоре будет подросткам с психическими отклонениями и зачаточными экстрасенсорными способностями! Как мы полагали — именно чтобы подготовить к их дальнейшему раскрытию… А если нет? Подумайте: какая связь экстрасенсорики с тем «тайным знанием», которое пока изучаем? И, например, учебники для мединститута не пригодились бы больше — в связи со способностями Фиар и Герма? Но их здесь то ли вовсе нет, то ли нам не дают! Как понимать?
— И тоже проблема, — напомнил Лартаяу. — Не спутать, что нам официально давали, а что мы читали нелегально. Хотя возможно, они, больше зная о нас, больше бы и давали, и больше доверяли бы нам.
— А так думают, что у нас лишь зачаточные проявления, — согласился Герм. — Не перехитрили ли мы себя…
— А что было, когда ты признал свои проявления в полную силу? — Итагаро едва заметно по движению ауры в темноте обернулся к Герму. — Кто-то решил, что видишь голых людей сквозь одежду! Вот и скрываем, что можем, стараемся не замечать произвола взрослых… Хотя… а если придут к нам разбираться, и спросят: вы, что, не понимали, какую чушь он говорил? Не окажемся ещё виноваты — что с покорностью принимали всё, чему нас учили? А то мы же особо одарённые, надежда государства, пусть с психическими отклонениями… Даже охраняют как лиц особой важности: охраны больше, чем нас самих…
— Привилегированные узники, — ответ Ратоны заставил Джантара вздрогнуть. — Насколько может быть привилегированным подросток, но — узники. Как уволили Гинд Янара — ни разу не были за стеной. Флаариа обещал, но не успел, а этот Бигарз — и есть скорее тюремщик, чем директор интерната. И будто стараемся не замечать перемен, Герм верно сказал…
— Всё принимали как должное, — согласилась Фиар. — Что бы с нами ни делали, чему ни подвергали… И вдруг ещё придумают: неправильно сформированы как личности, или что-то подобное? Знаете же, трудно понять их логику…
Полузабытый дурнотный холодок пробежал внутри у Джантара. Да, о таком он не думал — и даже не предвидел. Ведь с недавних пор, как оказались здесь — достижение 20-летнего возраста, пусть ещё далёкое, стало восприниматься как гарантия признания их человеческой полноценности, и обретения всех гражданских прав. Да более того, они были чьей-то надеждой на самых верхах лоруанской власти — и надеждой тайной, глубоко засекреченной… Но и то верно: сам интернат очень отличался от того, как представляли бы большинство взрослых. И даже не тем, как охранялся: вообще охранялись, почти как тюрьмы, и обычные интернаты, не говоря о действительно тюремных, для несовершеннолетних преступников (хотя должно ли это быть в интернатах для одарённых без психических отклонений, Джантар не знал); и не самой программой — в каждом таком интернате была своя, особая… И увы, даже не отменой телесных наказаний: потом министерство образования, будто спохватившись, разрешало их и здесь, просто сами повода они не давали… Но было и другое: отсутствие деления на мужской и женский потоки, и даже общая спальня и купание под душем (хотя их и было лишь девять, и, кроме Фиар, все — мальчики); и некоторые, сходного же свойства, подробности конкурсного отбора, на которые тоже неизвестно как посмотрели бы ревнители раздельного обучения; и отсутствие в самой программе некоторых общеобразовательных предметов (например, спортивной и военной подготовки)… А положение о школьной форме, вовсе уникальное: воспитанникам интерната на его территории не полагалось ничего, кроме плавок или набедренной повязки, другая одежда выдавалась лишь временно, для выхода за его пределы?.. Хотя сразу всё это ничуть не смутило их, даже наоборот — но как приняло бы подобные факты «обычное» лоруанское общество, и особенно — те, кто в нём что-то решают? А — сама, невольно возникшая вдобавок к официально утверждённой, национально-культурная специфика интерната? Да ещё теперь, когда всюду введено преподавание «богословия», в связи с уже неким новым переформированием регионов и автономий? О чём, кстати, знали лишь в общих чертах, понаслышке, и из его отдельных видений — так были ограничены в конкретной информации о внешнем мире… Да, к произволу взрослых привыкли. А теперь это могло обратиться против них: почему… не сопротивлялись, позволили взрослым неправильно сформировать себя как личности?..
— Нет, это слишком, — ответил Талир. (Наверно, Джантар думал так напряжённо, что Талир смог услышать — или не заметил, как сказал что-то вслух.) — Уж тут мы не виноваты. Наоборот, добросовестно следуем всем их установлениям…
— Если бы так, — горестно вздохнула Фиар. — За промахи взрослых в воспитании и расплачиваться — детям… Были «одарёнными в области описательных наук», потом — экстрасенсорно, теперь — религиозно, хотя не понимаем, что это значит. Дважды меняли решение о нас, было уже, вовсе хотели признать никак особо не одарёнными — и вдруг опять передумают? Спросят себя: почему подростки-каймирцы покорно приняли «основы религии» — вместо того, чтобы, как тогда, изучая «основы натурфилософии», сразу заявить: что-то неладно? Тоже было будто всерьёз — а оказалось, проверяли, как мы к этому отнесёмся! И тут, возможно, проверяют — а мы, не подавая вида, добросовестно учим и сдаём то, что с тайной мудростью никакой связи не имеет! И вдруг учитель на уроке даёт припадок — а мы потенциально перспективны как экстрасенсы…
— И что делать? — не выдержал Донот. — Что предлагаешь на случай, если так будет?
— Давайте спокойно разберёмся, что у них может быть против нас, — предложил Итагаро. — Учитель сошёл с ума прямо на уроке. Но мы не ожидали, сами были в ужасе — что подтвердит солдат охраны, который сразу позвал командира, а тот — директора. Потом занятий уже не было — урок и так седьмой, последний. После обеда нас, как обычно, вывели на прогулку…
— Не как обычно, — уточнила Фиар. — Со всей охраной, в полном составе, а не троих дежурных, как раньше.
— Но больше ничего особенного — ни с нашей, ни с их стороны. И взрослые не стали ни в чём разбираться. Хотя это и подозрительно…
— А сколько может быть времени? — спохватился Джантар. (И как не вспомнил раньше…) — Звёзды за окном видны?
— Даже я не вижу, — ответил Талир. — Ночь пасмурная, и уж очень неспокойная. И нет чувства, сколько времени — как тогда, в почтовом вагоне. То ли вечер до полуночи, то ли уже перед рассветом…
— Всё равно было время начать разбирательство, — ответила Фиар. — А они не начали. Странно? Или…
— Начали по своим каналам, просто мы не знаем? — Итагаро резко вскочил с койки. — И будем сидеть и ждать?
— Ждать чего? — не поняла Фиар. — Ты сам говорил, против нас ничего нет…
— А ты тогда о каком разбирательстве? Хотя правда, что мы… — спохватился Итагаро. — Нельзя терять самообладание. Нет, но зависеть от логики взрослых, когда и не знаешь: где, в какой ситуации, по их мнению, ведёшь себя не так!.. Что должны делать ученики, если учитель на уроке сходит с ума?
— Мы ничего и не успели, — напомнила Фиар. — За нас всё сделали солдаты охраны. И смогут подтвердить: мы перепугались, как обычные подростки…
— Но тут перепугались подростки, в перспективе допущенные к тайному знанию, — ответил Донот. — Хотя возможно, при уже имеющихся знаниях должны вести себя иначе…
— Так преподаватель тайного знания как раз и… — Лартаяу тоже спохватился — Опять забываю, что это совсем другое. И странно: то «основы религиоведения», это «богословие», а как похоже… Хотя и не введение в тайное знание: просто общий курс богословия — даже не специальный предмет… Нет, а вдруг мы, «религиозно одарённые», должны понять это иначе — чего от нас и ждали? И Минакри уже побывал в монастыре секты, чья теперь автономия…
— Нам преподают разные вероучения, — ответила Фиар. — Хотя, казалось бы, к чему в курсе одного предмета то, что есть в другом? А монастырь… Как он, рядовой послушник, мог за десять дней познакомиться с доктриной веры?
— А как мы вовсе не думали, почему нам определили такую одарённость? — спросил Лартаяу. — Как её представить, подтвердить в случае чего? Что за «религиозно одарённый» человек? Чем отличается от обычного, как это проявит на деле, если придётся? Сперва были рады признанию хоть какой-то нашей одарённости — но теперь…
— Доктрина… — повторил Минакри. — Не представляю, что за доктрина может быть у них, не помню и намёка на неё. Одни обряды…
— Джантар, а как ты? — спросил Лартаяу. — Ничего такого не видел во сне? Или… из прежних видений — что-то на данный случай?
Волна озноба пробежала по телу Джантара… Как мог сам не вспомнить! Правда, и не пробовал уже давно… (И тоже: почему? Увлёкся всем, что они тут узнали? Но и то, как сразу не подумал?)
— Снился повтор того кошмара, — признался он. — Погоня, которую сначала видел во сне в Кильтуме… а больше как будто ничего. Хотя… Попробую вспомнить…
В спальне стало тихо. Все умолкли, чтобы не мешать Джантару.
…Итак, снова — сон с волной, и видение облавы и погони… Но, как бы ни было — уже прошлое. Исключая финальный эпизод с директорской рожей, но и то наверняка — кошмар, не содержащий в символике никаких ответов. А большего он не видел… Искать информацию в прежних снах, видениях? Сколько их у него было — прежних, и нoвыx… Годятся не все — но те, где присутствовали его товарищи… в ситуациях, которых, как подтвердили, наяву не было…
…Герм — с мегафоном в руке на крыше автомобиля или сарая; Лартаяу — за рулём автомобиля, похожего на полицейский фургон (так что уж не мог быть тот автобус); Фиар — в накинутом на плечи жёлтом халате, среди лабораторных приборов; Донот — и тоже в лаборатории, и в каком-то кабинете, стоя за пустым креслом у окна… Что это всё, где и когда могло бы стать реальностью? И — хорошо или плохо?..
…А сколько он помнил ещё других, куда менее понятных видений? Жёлто-красный поезд, что стремительно мчал на фоне густо-зелёных гор по высокой рельсовой эстакаде; рой движущихся огней среди звёзд в ночном небе; уходящая во тьму, уже под пасмурным небом, горная дорога (от неё веяло особым мраком и тоской); ночная встреча с кем-то на морском берегу; чужая, незнакомая квартира; самолёты, где он летел непонятно куда — то вместе со всеми, то лишь с Лартаяу и Ратоной… И повторялись уже здесь, в интернате, по многу раз — наверняка не случайно. Только к чему…
— …Ничего определённого, — наконец ответил Джантар. — Конкретно в связи с нашим интернатом, этой ночью… Хотя собственно «интернатских» видений у меня и не бывало, — признался Джантар. — А что вспоминается, я уже вам рассказывал, но не представляю, где и когда могло бы быть…
— Предмет всё тех же дискуссий, — вспомнила Фиар. — О природе времени, предопределении… Но надо решать практически, если в случившемся заподозрят нас!
— А не преувеличиваем? — спросил Донот. — Он мог сойти с ума на любой почве, вне связи с интернатом! Не знаем, где бывал снаружи, с кем имел дело! Пусть ищут там, у кого проявления не зачаточные…
— Промахнулись насчёт слуги зла всё же мы. Или не промахнулись… — усомнился Герм. — Но в любом случае: знаем, помним, что сделали. Пусть думая, что противостоим злу… И никому не скажешь прямо, что и как было, не приведёшь доводы, почему решились — сразу оскорбление Священного Абсурда. А тут, если и просто ошибся… В том и ужас: задень «священное» — и не простится ни случайная ошибка, ни отчаяние, ни помрачение сознания. Не поможет благородство, искреннее раскаяние. Задето «святое» — и всё…
— Но прямо мы ничего такого не затронули, — возразила Фиар. — И сам вопрос он мог бы отнести на счёт козней «врага веры»…
— В полиции, психбольнице, или где он теперь — так не скажет. Ведь какой парадокс: и усомниться — кощунство, и всерьёз внести это в документы никто не посмеет! На что мы, возможно, и рассчитывали, — признался Герм.
— Что взрослые попадают в трагикомическую ситуацию, не зная, что делать? — переспросил Донот. — Возможно… Но странно и непродуманно получилось. И что сделано, то сделано. И всё же, не преувеличиваем ли? Будто в обычных школах не бывает чрезвычайных происшествий — и мы не были свидетелями! Тоже совершают преступления, сходят с ума…
— То ученики, а это учитель, — возразил Герм. — И к тому же сам профиль интерната…
— Но и мы вовсе не хулиганы, скандалисты… — попыталась возразить Фиар.
— Тем и хуже! Просто хулигану и положено доводить учителей до срыва, но не нам! Вот и думаю: не поняли бы как политическую акцию. А тогда…
— Нет, а к чему придраться по закону? — не дал договорить Герму Итагаро. — Даже буквально чувствую: им хочется, а не к чему! Но и то верно: до формальностей ли, если фактически… Учитель на уроке сошёл с ума. И пусть вина учеников не доказана — перед детьми унижен взрослый. Что, по логике взрослых, сделать в ответ — неважно, с виновными ли? Как минимум, вроде того «поиска паразитических червей»? Тем более — вспомните, что им теперь разрешили насчёт нас…
На несколько мгновений повисла зловещая тишина. Bсe понимали: Итагаро прав, такое возможно…
— Или ещё проверка в плане военной экстрасенсорики, — продолжил Итагаро. — Какое-то унижение под её видом. Это тогда более-менее обошлось…
— Со мной скорее менее, чем более, — напомнил Минакри. — И Фиар пришлось делать вид, что не может помочь…
— Вот… Уже думаю: через что, возможно, придётся пройти? И где та степень опасности или унижения, что оправдает применение наших способностей в полной мере…
— Но они вправду не знают, что мы можем? — переспросила Фиар. — А то я подумала: нас хоть не подслушивают? Если устройства, что они сами нашли и убрали — так, для вида, будто больше не осталось? Хотя ты смог не выдать, что чувствовал их сразу…
— И я уже думал… тогда же, и сколько раз потом, — признался Итагаро. — Хотя аппаратуру, снимающую звук с окна, тут точно не поставишь — окно выходит в коридор, а там я бы почувствовал. А с вышки через второе окно, из коридора наружу, колебаний уже не снимешь. Хотя — простейшие микрофоны я могу не ощутить… Но и то: кто стал бы сидеть и слушать десять месяцев, о чём мы говорим? А если автоматическая аппаратура, настроена на ключевые слова, то какие конкретно? О чём нельзя говорить, чтобы не включилась — если мы в перспективе допущены к тайнам высших уровней?
— Логично, — согласилась Фиар. — Но те устройства снимали демонстративно, в нашем присутствии… И мы не знаем: действительно они нашли аппаратуру чужих разведок, или сами проверяли, не найдём ли мы? Как и вовсе: что было тут, в здании, до нашего интерната? Джантар однажды видел во сне — на этом постаменте, с остатками арматуры, антенну локатора — и всё. Так что было у тебя, Джантар, одно «интернатское» видение…
— Я и забыл… — спохватился Джантар. — Но лишь это одно. И то о прошлом интерната, а не его будущем…
— Опредёленно бывший военный объект, — ответил Итагаро. — Но и помимо того нам могли устроить проверку. Возможны обе версии…
— И мы как бы не почувствовали, — продолжала Фиар. — И эксперты по военной экстрасенсорике удовлетворились, что мало умеем и можем. Хотя потом проверяли уже открыто…
— Зато сейчас мы, возможно, в серьёзной опасности, — напомнил Донот. — Нужен план действий на случай, если сюда ворвётся директор с охраной, следственной бригадой, или теми же экспертами по военной экстрасенсорике… Ну, давайте: что будем делать?
— И тогда уж… куда пойдём, если бежать отсюда? — добавил Лартаяу (и Джантар снова вздрогнул). — Привыкли к в общем спокойной жизни здесь, начали забывать, через что прошли, пока сюда попали… Правда, то и не считаясь особо ценными для общества, скорее наоборот — но и сейчас «религиозную одарённость» подтвердить не сможем, даже не знаем, что это! И не разобрались в том, в чём должны были — для подтверждения хоть какой-то одарённости сверх того, что уже знали раньше! А тут никто и не считается: что за вопросы, сколько сил и времени нужно, чтобы разобраться — и нагружают ещё почти полной программой обычной школы! И надо делать вид, будто многого не знаем, тратить силы и время на дословную зубрёжку из учебников, тщательное оформление заданий!.. А были довольны: прочная позиция в жизни, будущие эксперты по тайному знанию… И не можем на нём сосредоточиться: вынуждены заниматься нелюбимым, неинтересным делом! И какие от этого у нас оценки? И не протестуем, не сопротивляемся: во-первых, такова учёба и в институтах, во-вторых, куда деваться? Особенно, если не сможем ничего подтвердить…
— Нo зачаточную одарённость за нами признали, — неуверенно возразила Фиар. — Или думаешь, откажутся и от этого? Чтобы выставить нас обыкновенными преступниками?
— Нет, с этим мы как будто нужны, — неуверенно ответил и Лартаяу. — А вообще подросток ценен лишь как будущий взрослый, из чего и исходят меры воздействия… А если решат, что мы не нужны и как взрослые? При «психических отклонениях» слишком слабы как экстрасенсы — или наоборот, опасны и с той силой, какая есть? Что тогда? Герм якобы видел тело сквозь одежду — и сразу вопрос: имеет ли такой человек право жить?..
— Так то психопат, — ещё менее уверенно возразил Герм. — Хотя, если сопоставить всё…
— Я и не хочу проверять, на что они способны! — воскликнул. Лартаяу.
— А что иначе? — возразил Итагаро. — Бежать, переходить на нелегальное положение? И дальше?.. А вдруг окажется: реально нам ничто не угрожало, могли по-прежнему жить и учиться здесь? А побег — опять же подпольное усыновление, чужая биография, и уж наверняка не особо одарённого, а чья подвернётся. И вообще, с биохимическими спектрами… Это взрослого, пока точно не опознают, не успокоятся, а с нами просто: некто с таким спектром мёртв, но откуда-то взялся другой — с тем же спектром, но другим именем, родословной, датой рождения! И опять продолжай собой чужую биографию, неизвестно как и почему оборванную…
— И дату рождения подгонят под срок чьей-то беременности, — подтвердил Ратона. — Чтобы был или чьим-то близнецом в новой семье, или разница не меньше 10 месяцев! Я свою настоящую узнал случайно… И что потом: при попытках составить гороскоп, вычислить биоритмы? А встанет вопрос, что записи о рождении за ту дату нет в архивах — что докажешь? Я всегда удивлялся, как полиция сама разбирается с такими случаями…
— А это не их проблема, — ответил Талир. — Не тех, кто запутал биографию, а кому её запутали. Свои-то у них в порядке…
— А ещё есть понятие: «нигде не учтённые дети», — продолжил Итагаро. — То есть даже при таком строгом учёте документов и спектров — возможно, что от бродяг и нищих происходит «человек ниоткуда»? Хотя к нам, каймирцам, не относится: у нас нет бродят и нищих… А просто нелегальное положение — последствия на всю жизнь! Сорвался однажды — где и что потом докажешь при строгом учёте биографий? Нам и так с конкурсным отбором оказали неимоверную милость: простили сорвавшимся их срыв… Но и то думаю: кем мы, по мнению взрослых, должны стать? Что выслуживаем себе к совершеннолетию? Подтвердим свои экстрасенсорные способности — что тогда? Чем с ними займёмся? Проверять снова будут специалисты по военной экстрасенсорике — а им нужны… понимаете, кто и для каких дел…
— Мы к тому моменту надеялись что-то придумать, — голос Фиар не скрыл тревогу. — Подтвердить одарённость в другом, проявить себя в мирной экстрасенсорике… Кто знал, что случится такое? И проявить себя нам ни в чём не дали! Ждём случая уже почти год…
— Да, им нужны шпионы, — Джантар сам удивился, как просто и будто без колебаний вырвались эти слова. — И вместе с тем готовят как экспертов по религиозным вопросам. Получается… тайные агенты в религиозных организациях? — вдруг сообразил он. — И это будет иметь военное значение? Но в какой религиозной организации может состоять каймирец? А если и примут, всё равно подозрительно: каймирец обратился к вере?..
— Если и было бы, наверняка случаи исключительные, — согласился Итагаро. — На особом учёте… Какие тайные агенты! Что за смысл посылать в разведку того, кто подозрителен сразу же? Да и кем там стал бы каймирец, поднялся бы хоть чуть от низшего звания? А… если предназначена роль телепатических разведчиков, шпионов на расстоянии — при чём тут религиозные вопросы? Военных так интересуют богословские споры, что надо подключать экстрасенсов — и именно каймирцев, для которых это просто чужое? А не тех, кто с ранних лет воспитан на иных мифологиях?..
На несколько мгновений спальня вновь погрузилась в тревожную тишину. Джантар даже забеспокоился, как бы не стало укачивать…
— И правда… — прервала молчание Фиар. — Как раньше не думали… И тогда уж: для чего конкретно могут готовить? Как иностранный язык изучаем аухарский — но что знаем о религиозных организациях этой страны?
— Изучаем в основном доктринальные стороны религий, — стал отвечать Итагаро. — Но при этом ещё не эзотерические. Не общедоступное знание, но и не очень тайное. Исключая элбинскую веру: там, наоборот, преподают общедоступное… Но главное: в исполнении любого обряда наверняка запутаемся, как рядовой монах, мыслить не умеем… По всему не годимся для такой роли! Люди своего времени, культуры, не религиозного склада ума… К чему нас готовят? И подумать было некогда: нагрузка больше, чем в обычной школе. Хотя и древние языки, с которых самые секретные тексты не переведены на современные — не изучаем! А Аухара — страна молодая, древних традиций нет…
— Не все учёные согласны, что Северный континент заселён так поздно, — напомнила Фиар. — Уже точно были какие-то племена по побережью.
— И говорили не на современном аухарском, а каком-то из экваториальных! — ответил Итагаро. — По происхождению были оттуда! Но экваториальные религии мы тоже не изучаем. Лишь нашего Южного континента — откуда пошла вся современная цивилизация… Правда, что должны изучать дальше, нам не говорят — но хотелось бы знать, на что рассчитывать! И стать учёными, исследователями, а не агентами-разведчиками! Если вовсе правильно понимаем, чего от нас ждут… И взрослые сами не запутались, не зная, к чему нас готовить…
— Да, ещё не хватало… — откликнулся Лартаяу. — То тайны цивилизации, потом военная экстрасенсорика, теперь не знают, что с нами делать…
— Вряд ли, — попытался возразить Итагаро. — Смысл должен быть, но какой…
— Сюда идут! — встревоженно воскликнул Талир. — Кажется, директор, командир охраны и солдаты!..
«Дождались! — молнией пронеслось в сознании Джантара. — Договорили…»
Впрочем, Джантар сперва и слышал лишь взволнованное дыхание и удары своего сердца — но вскоре неподалёку, то ли во дворе, то ли уже на лестнице, раздались громкие приближающиеся шаги…
— Да, директор с охраной, — подтвердил Талир. — И думает о том сорванном уроке…
— Мальчики, быстро ложитесь! — спохватилась Фиар. — Мы в это время должны спать!
…Джантар, как и остальные, быстро лёг, вслушиваясь в происходящее снаружи сквозь гулкие удары сердца, и быстро соображая, что делать… Тот ли случай, когда наконец можно и нужно говорить откровенно, а то и оказать сопротивление? Или и тут по-прежнему изображать покорность? А если сопротивление… Чьи способности использовать? Чем поможет его ясновидение, просветное зрение Герма, биолокация Ратоны, компьютерная телепатия Итагаро? В спальне и электронного оборудования нет… Телекинез Лартаяу — распространяется, как правило, на мелкие и лёгкие предметы… Пирокинез Донота, огнехождение Минакри? Но не собираются же они устроить пожар… Гипноз Фиар, телепатия Талира? Охрана, учителя — подобраны из маловосприимчивых (исключая разве что директора, назначенного позже)… Да и что будет, если не удастся собрать достаточную энергию — а слабой, неудачной атакой лишь выдадут себя? Ах да, ночное зрение Талира, о котором директор может не знать! Но как блокировать включение света? Не тонкая электроника — «грубая» электросеть…
Шаги остановились у дверей спальни, в замке раздался скрежет ключа. Хотя похоже, замок поддавался с трудом…
— Мы были заперты снаружи? — прошептала Фиар.
— Давно надо поставить новый замок! — раздражённо произнёс директор по ту сторону двери. — Ломать теперь, что ли?
— А может, зря закрывали? — виновато осведомился командир охраны. — Не сбегут они отсюда. Там и так две вышки и проходная…
Наконец замок громко щёлкнул, и тьму прорезал скрип открываемой двери. Джантар напрягся в ожидании — но уже в следующий миг зажмурился от вспыхнувшего яркого света, и сквозь красную пелену сомкнутых век услышал вскрик Талира, ударом ужаса и гнева всколыхнувший его сознание. Страшно представить, что чувствовал Талир при ярком и резком даже для него, Джантара, свете — которым обычно и не пользовались…
— Не ожидали? — злорадно произнёс директор где-то рядом. — Вставайте! Я знаю, что вы не спали! Вставайте!
— Зачем вы так? — раздался ответ Фиар. — Знаете же, какое у Талира зрение…
— Это ещё что? — разъярился директор. — Кто там такой умный? Встать, когда с вами говорит директор интерната! Всем встать!
Кто-то грубо рванул Джантара за руку, которой он прикрыл глаза — так, что он едва не свалился на пол. Пришлось, с трудом приоткрыв глаза, найти спинку кровати и встать, опираясь на неё руками…
«Да, точно. Уже не то, что раньше… И что теперь делать?»
— Оставьте Талира, — снова раздался голос Фиар. — Он сейчас ничего не увидит и в очках… Чего вы от нас хотите?
— Я хочу знать, что произошло на седьмом уроке! — Джантар ещё не мог полностью открыть глаза, и потому не видел директора, но представил, как тот побагровел от гнева. — Как вы довели своего учителя до… — директор запнулся, — до такого! Вам, неблагонадёжным с психическими отклонениями, общество оказало милость, признало особо одарёнными — и вы, мало того что учитесь на плохие оценки, ещё позволяете себе выводить из равновесия учителей! Кем вы себя вообразили? Думали, если заинтересовали экспертов по военной экстрасенсорике, вам за это будут прощать всё? Вообразили себя людьми какой-то государственной ценности за ваши зачаточные проявления? Отвечайте прямо: как это случилось?
— Мы сами не успели понять, — ответила Фиар. — Просто ждали начала седьмого урока…
— Кто и что из вас первым сказал учителю? — перебил директор, не дав договорить.
— Никто ничего не успел, — ответил уже Донот. — Все ждали, что говорить начнёт он. А он вдруг попятился к стене и стал кричать… Уже не помним, что именно. Чтобы его от кого-то защитили, или просто пожалели…
— Не сметь! — рявкнул директор. — Вы о своём учителе, говорите, а не о каком-то… (последовало нецензурное слово, какого от директора Джантар не ожидал: означало оно… на определённом жаргоне… именно ребёнка, человека, младшего по возрасту, положению, слабого физически, умственно, наконец, просто презираемого!) …вроде вас! Распустили вас тут раньше! Хотите доказать мне, что учитель сам собой сошёл с ума? Просто так, ни с того ни с сего?
— Но мы не понимаем, в чём мы виноваты, — ответил Донот. — Разве мы этого хотели?
— Рипаири, сюда! — скомандовал директор одному из солдат охраны. — Вытаскивай тетради вот этого! Думаете, не знаю, как вы относитесь к предметам, которые как раз составляют особый профиль интерната! — раздался скрип дверцы тумбочки, и Джантар (его зрение уже немного адаптировалось) краем глаза увидел: на кровать Донота полетели его тетради, брошенные рукой Рипаири. Директор схватил их и стал нервно листать, чуть не через каждую страницу суя в лицо то Доноту, то почему-то стоявшему рядом Итагаро. — Так я и думал: сплошные помарки, подчистки! Вот как вы учитесь!
«И сколько будем терпеть такое? — мысленно вырвалось у Джантара. — Что он сам понимает во всём этом? И мы будто бессильны перед ним?»
«Я сейчас… да, — услышал он мысленный ответ Талира. — Пока ничего не вижу. Зря мы чего-то ждали…»
— Так вы отвечаете на доверие и заботу о вас! — всё более распалялся директор. — Такая из вас надежда общества! Вам просто нужна была крыша интерната, чтобы жить тут безбедно, безо всяких забот, бездельничать и заниматься пустыми умствованиями! Но теперь шутки кончились! — директор швырнул тетради Донота на кровать Итагаро. — В интернате совершено преступление, и кто-то будет за него отвечать! Или отвечать будут все — если не скажете, кто конкретно в этом виноват! А на что вы способны, я знаю из ваших личных досье — и теперь к вам не будет никакого снисхождения, потому что однажды вас всех уже пожалели!
«Но… откуда? — едва не вздрогнул Джантар. — То есть… что, где мог прочесть? Это же секретная информация! А сам неизвестно откуда взялся… И что знает, кто мы для него?»
— Почему вы думаете, что тут наша вина? — переспросил Итагаро. — Будто мы не хотим получить образование, стать полноценными членами общества? А это… Какое и чьё тут преступление?
«И как с ним говорить? — продолжал думать Джантар. — Что он знает из того, что узнали мы? И можно ли хоть как-то объяснить ему такое?»
— Ах, ты… — прозвучало то же нецензурное слово. — Ещё смеешь рассуждать? Да, распустили вас тут… Не знаете, что бывает за такое в других интернатах, и вообще в школах… Так вот, — директор обернулся к охране, — привязывайте его к кровати! Сейчас он нам всё выложит… А остальные посмотрят и подумают, стоит ли им полагаться на свои зачаточные проявления…
— А вы сами хорошо себя чувствуете? — внезапный вопрос Фиар не дал наступить зловещей тишине. Джантар напрягся в ожидании, не представляя, что она задумала.
— Что-о-о? — переспросил директор, почему-то отступая на шаг назад.
— Ой, наверно, я это зря… Но, понимаете, вырвалась… У вас в глазах какие-то зелёные прожилки, — словно спохватившись, объяснила Фиар, — и мне показалось… Есть такой симптом отравления ядами моллюсков экваториальных морей — и на таблице в учебнике показаны такие прожилки… Но у нас в интернате такого яда нет, верно? — обратилась Фиар командиру охраны.
«Но… правда? — даже не понял Джантар. — Или…»
— Так что… говоришь, директор отравлен? — командир шагнул мимо остолбеневшего Джантара к директору — но почему-то замер в двух шагах, лишь пристально посмотрев в глаза ему, а затем — Фиар. — А я? А солдаты?
— А вы давно что-то ели или пили? — спросила Фиар, как бы не подтвердив и не опровергнув опасений.
— Минут 10–12 назад… — дрожащим голосом пробормотал побледневший директор, куда и девалась его самоуверенность.
«Но где? — подумал Джантар. — В нашей столовой?»
— Вот столько ещё и проживёте без противоядия, — уже увереннее продолжала Фиар. — Хорошо, что оно, кажется, есть у нас в медпункте. Да, помню, была такая упаковка, как показана в учебнике…
— Пaocото, быстро за ключом! — срывающимся голосом распорядился директор (и один из солдат бросился выполнять приказ). — Рипаири, ты с нами не ел, остаёшься здесь охранять их! Остальным быстро вниз, в медпункт!
«Так… все ели тут? — Джантар ничего не мог понять. — Прежде, чем ворваться сюда? Но где, если и Талир не слышал? Прямо на проходной?»
— А… я как? Не отравлен? — почти умоляюще спросил Рипаири, глядя в глаза Фиар.
— Быстрее! — завопил директор. — Быстрее вниз!
— Как будто нет… — успела ответить Фиар, когда директор уже тащил её за руку из спальни.
По коридору загрохотали удаляющиеся шаги. Джантар не успел опомниться — а они остались в спальне ввосьмером под охраной Рипаири.
— Но я точно не отравлен? — неуверенно спросил Рипаири, приближаясь к Доноту и Итагаро. («Похоже, сейчас его можно взять голыми руками…», — подумал Джантар.)
— А как должны выглядеть прожилки? — будто лишь тут опомнился Итагаро. — Как раз я не помню…
— Ну, зелёные же… Есть или нет? — почти в отчаянии закричал Рипаири.
— Непонятно… Трудно сказать, — не зная, что ответить (так как не знал плана Фиар), начал Итагаро. Было слышно, как внизу пробежал Паосото, гремя связкой ключей. — А вы вce вместе сейчас что-то ели?
— Ну, не все, конечно… — упавшим голосом, с дрожью, ответил Рипаири. — Часовые на вышках и на проходной не ели, ну, и я тоже… Но директор ещё ел что-то отдельно… И вот он тоже… Как же так…
— …Что такое? — раздалось внизу. — Зачем понадобилось открывать медпункт?
«Но… это кто? Неужели… чужой? — понял Джантар, не узнав голоса, и полузабытое дурнотное содрогание с новой силой пробежало по телу. — И мог всё слышать?»
— Директор отравлен, — объяснил командир охраны. — А также, возможно, мы все, кто здесь вместе ужинали продуктами из интернатской столовой. Только сейчас случайно узнали…
— Мне уже плохо! — взмолился директор. — Скорее открывайте!
— Слушайте, да… чем это? — прошептал Ратона. — Продуктами, что предназначались нам?..
Внизу лязгнул запор медпункта. Джантар уже не знал, что подумать. Неужели… правда? И это… вовсе не какой-то план Фиар?..
— Токсин экваториального моллюска, — объяснила Фиар из глубины медпункта. — А я знаю, где тут лежит средство на такой случай…
— И откуда ты можешь это знать? — презрительно осведомился другой незнакомый голос.
— Мне ещё при первом директоре показывали содержимое одного шкафчика, — начала Фиар. — У нас была такая работа по биологии…
— Быстрее! — директор, судя по грохоту мебели и звону рассыпанных металлических предметов, ворвался в медпункт и за что-то зацепился. — Где противоядие?
— Но откуда известно, что за токсин? — спросил тот, незнакомый. — Кто определил?
«Нет, а кто это распоряжается? Действительно следственная бригада? Или опять те же эксперты? И что делать?»
— Симптом верный, — как будто спокойно ответила Фиар. — В глазах у директора зелёные прожилки. Подождите, сейчас найду…
— Нет, подожди! — остановил её тот, чужой. — И объясни, зачем тут может быть такое средство!
— Наверно, хотели предусмотреть все случаи, — как могла, объяснила Фиар. — Вообще это противоядие от большой группы токсинов, но обладает и таким, специфическим действием…
— Какие прожилки? — не дал договорить ещё кто-то. — Где у директора прожилки? Где ты их видишь?
— Давайте скорее, я умираю! — перекрыл вce прочие голоса и звуки вопль директора.
— В самом деле: от чего ему стало плохо, если прожиток нет? — переспросил командир охраны. — И если ваша подозрительность будет стоить ему жизни, кто будет отвечать? Давайте введу ему препарат…
— Но я ещё раз спрашиваю: кто определил отравление, да ещё таким токсином?
— Охрана! — истошно взвыл директор. — Он хочет моей смерти! Хватайте его! Свяжитесь кто-то с его начальством!
— Нет, стойте! — властно прогремел один из чужих голосов. — Держите его за руки! А. теперь говори: где прожилки? Ты видишь их или нет?..
Что делать? Джантар пытался соображать, чувствуя, как озноб пробегает по коже… В интернате уверенно распоряжались чужие — как видно, с серьёзными полномочиями… Но почему кто-то из них не дал ввести противоядие? Вправду мог хотеть смерти директора? Зачем? Чтобы… свалить и это на них же?..
— …Ну, где прожилки? Где? — повторил голос снизу.
«Надо как-то выручать Фиар, — услышал Джантар мысль Талира. — Одна может не справиться…»
— …А сами посмотрите, — ответила Фиар. — Видите блестящие зелёные прожилки? Правда, уже не так заметны…
— Так вы ввели ему это средство? — вопрос предназначался командиру охраны. — Но я ещё раз спрашиваю: кто и как определил отравление?
— Я только первым заметил прожилки… — ответила Фиар. (Увы, в присутствии посторонних ей приходилось говорить о себе в мужском роде: ещё одно условие сохранения тайны. Видимо, существование смешанных интернатов и групп в них — не могла оправдать никакая тайна и специфика.)
— Не о тебе речь! — презрительно бросил чужой голос. — Кто из взрослых? Вы, командир охраны, или сам директор?
— Не помню… — неуверенно ответил командир. — Как-то сразу все переполошились из-за прожилок…
— Но это вообще входит в программу их обучения здесь? — осведомился, кажется, совсем новый чужой голос. — Или откуда дети могут знать такое?
— Вообще не входит, — простонал директор, хотя это было заведомой ложью. (Или сам, работая здесь не так давно, не знал…) — И я не представляю, откуда им это известно… Да, но… у вас тоже прожилки! — спохватился директор. — Точно, я их вижу! И мы ели из одной банки с вами…
— Тише! То есть… Что? Как? — перепулся тот, чужой. — Дай сюда шприц! А банку найти и на анализ, быстро!
— Она в мусоре… — неуверенно пробормотал кто-то из охраны. — Да, а я? У меня хоть нет прожилок?
— Как будто нет, — ответила Фиар. — А что за банка? Хоть не из нашей столовой?
— Успокойся, не тебе предназначалась, — презрительно-злобно бросил тот, прежний голос. — Директора вашего хотели убить, вот что! Кто мог, не знаешь?
— Не представляю… Мы учителей видим только на уроках, — как бы растерянно-недоумевающе стала отвечать Фиар. — И если у них было что-то такое… между собой, мы не знаем…
— Кажется, нашёл, — доложил солдат охраны. — Вроде вот эта банка…
— А теперь забудь, от чего она, — ответил кто-то из чужих. — И вы все забудьте. А то не везде у солдат такая спокойная служба, как здесь, а у школьников — такая учёба. В ваших интересах не помнить и не болтать лишнего. И мы ещё не разобрались, что случилось с вашим учителем богословия. А вообще странно: целый год всё так спокойно, ни одного нарушения режима, и вдруг меньше чем за сутки сразу два преступления. Или пусть учитель случайно сошёл с ума, но отрава в банке, что хранилась отдельно у директора — точно не случайность. Будьте уверены, это так не оставим… Никто ничего не хочет добавить к сказанному? Возможно, всё же как-то связано одно с другим? Ни у кого — никаких мыслей на этот счёт?
— Как будто нет… — после недолгого молчания ответил командир охраны. — Вот не подумал бы, что у нас может случиться такое…
— Итак, добавить нечего… — констатировал чужой голос. — Что ж… Паосото, или как тебя… Пиши в протокол всё как есть. Но кто определил отравление, пиши, не помнят — раз никто не взял на себя. Потом разберёмся… А сейчас — быстро всё на анализы. Командиру охраны — выделить двоих, поедут со мной и с директором. А этого… (Джантар похолодел, поняв, что речь о Фиар). Нет, без этого, думаю, обойдёмся… Его — наверх, к остальным, и поставить там охрану. Одного человека — в коридор у спальни, и ещё одного… нет, двоих — у входа в здание. Обо всех происшествиях докладывать незамедлительно вот по этому коду, — донёсся едва слышный хруст бумаги: кто-то записал код. — Теперь подпишите здесь. Вы тоже… Всё, едем…
«А это… точно по процедуре? — сквозь нервную дрожь мелькнуло у Джантара сомнение. — Как-то странно…»
Больше не донеслось ни слова — лишь удалявшиеся по лестнице, а затем по двору, шаги… А здесь, в спальне, тянулись мгновения напряжённо-тягостного молчания — и тоже никто не решался произнести ни слова. Рипаири стоял, как статуя, похоже, ещё не веря себе, что не отравлен… Потом наконец лязгнул запор медпункта (где всё упавшее и рассыпанное, как понял Джантар, не стали убирать — или оно уже было как-то неслышно возвращено на места), и зазвучали вверх по лестнице шаги: громкие — командира охраны, и едва слышные — Фиар.
— Рипаири, остаёшься дежурить в коридоре, — едва они оба вошли в спальню, распорядился командир охраны. — Сейчас 0. 40, смена через час…
Рипаири вышел, закрыв дверь. Свет остался непогашенным. Фиар сама подошла к выключателю и погасила его. Несколько мгновений прошли в напряжённом ожидании, но реакции на это не последовало…
— Талир, ты как? — спросила Фиар уже как бы на фоне расплывающегося в глазах у Джантара послеобраза спальни.
— Как будто в порядке, — ответил Талир. — Немного рябит в глазах. Нарочно поставили мощные лампы, что ли… Но скажи: что с отравой? Это на самом деле? И там действительно была банка? Да ещё из нашей столовой?
— И кто это были? — добавил Ратона. — Просто следственная бригада — или те, что проверяли нас тогда? Или вообще…
— В какой форме? — не дал договорить Итагаро. — И действительно были отравлены?
— Отравлены… — устало повторила Фиар. — Не был никто отравлен на самом деле. Просто освещение такое, что я увидела зелёный блеск у него в глазах. И не знаю, как вдруг придумалось… Надеялась, хоть время выиграем, дадим под видом противоядия рвотное. И ещё захотелось посмотреть: как поведёт себя директор, если его жизнь будет зависеть от нас? — призналась Фиар. — Но я не знала, что там следователь. Пришлось на ходу соображать заново. И тоже не знаю: удалось гипнотически воздействовать, или хватило страха — и нам очень повезло, что директор тоже увидел у следователя прожилки… Хотя… стадная психология, привычка к подчинению, нерассуждающей вере — какая невнушаемость… А банку они увезли не ту. Та, даже не знаю, от чего — осталась на столе. Но от чего-то особенного, я не знала, что у нас в складе есть такие. И надписи по-даларемски… Правда, рассматривать было некогда. А они нашли в мусоре и увезли другую, от обычных консервов местного производства, из нашей столовой, — немного сумбурно от волнения продолжала Фиар. — Где никакого яда не найдут. И главное: так и не поняли, кто определил отравление. Пусть разбираются, в своём ли уме командир охраны увидел прожилки у директора. И упаковку от рвотного потеряли, пока вводили один другому… Хотя я знаю, что вводят при таком отравлении на самом деле, и как выглядит упаковка. Если что, скажу, будто такой препарат был у нас в медпункте…
— А… шприц от рвотного? — спохватился Итагаро. — Хоть с собой не взяли?
— Остался заперт в медпункте, — неуверенно ответила Фиар, и забеспокоилась — Да, но потом найдут. А ключ от медпункта на проходной…
— Ключ не проблема, — решительно ответил Лартаяу. — Проблема: Рипаири за дверью. Тех, внизу, ещё долго будет рвать, но вот он…
— И что предлагаешь? — спросил Ратона. — И вообще понимаешь, какой риск: устроить той же ночью ещё что-то подобное?
— А не убрать все следы — не риск? Они подтвердят, что Фиар нашла препарат, те бросятся проверять, а в шприце — остатки рвотного! А упаковки такой, как там, в учебнике — как раз нет, не подтвердишь… Да, учебник! — спохватился Лартаяу. — Мы его хоть легально читали?
— Учебник мог быть дома у родителей Фиар, — предложил Ратона. — А вот шприц — действительно серьёзно… И ещё эта банка у следователя. И учитель основ религии…то есть богословия. Видите, опять забываю… Правда, понял: по делу о его сумасшествии против нас ничего нет. Просто директор был настроен агрессивно, хотел взять на испуг. Но начнут разбираться с его «отравлением»… Правильно ли это было…
— А что, ложиться под розги? — переспросил Лартаяу. — И если до такого могло дойти сейчас, что будет дальше?
— Давайте думать над нашей версией событий… Допустим, скажем: они сами не дали Фиар посмотреть, что набирают в шприц, — предложил Ратона. — А сработало просто рвотное, и они здоровы — значит, и серьёзного отравления не было. Хотя… кто тогда, получится, ошибся с прожилками? Опять же Фиар…
— Потому что директор без предупреждения, включил свет! — сообразил Итагаро. — И это зная о зрении Талира! И ничего толком не имея против нас! Сошлёмся на освещение — и пусть пробуют проверить. Целую ночь щёлкая выключателем, ищут один у другого в глазах прожилки всех цветов спектра… Да, но если будем настаивать, что в медпункте было противоядие, а его никому не ввели — куда девалось? Украли учителя, охрана? Или мы ошиблись, думая, что оно было? А и мы с перепугу могли в чём-то ошибиться, и они — не такие уж честные…
— Это уже слишком, — запротестовал Лартаяу. — Валить такое на них в этой ситуации…
— А он бы насчёт розги не сомневался, верно? — ответил Итагаро — Хотя мы не можем поступать с ними подло. Пусть они и хранят продукты, о которых мы понятия не имеем, а нам говорят про какой-то пост… Ведь это ещё что — если сравнить с кражей из медпункта таких препаратов! А кражи на самом деле не было! И они не всё знают о нас, что тоже — условие сохранения тайны…
— Вот именно, — согласилась Фиар. — И солдаты тут не по своей воле, и нынешние учителя не знают, кто мы такие. А тут директор станет валить всё на них, выкручиваясь сам…
— Точно… Невольные слуги зла, — ответил Герм. — Как раз о чём мы в своё время не договорили…
— Но главное: вся охрана специально подобрана из невнушаемых, — напомнил Итагаро. — Никто не сможет сказать, что ты придумала и внушила им «прожилки». А вообще с перепугу что только не бывает…
— И оказывается, «невнушаемым» очень даже можно внушать, — ответила Фиар. — Догадаться только, что и как. И самим не запутаться, нагромождая одно внушение на другое…
— И с чего всё началось, — сказал Джантар. — С попытки выяснить, что на самом деле известно учителю из тайных знаний его религии… Где, кажется, и вовсе нет ни философской, ни космогонической доктрины — и изучаем её не наравне с другими религиями, а просто как «богословие»…
— Хотя кому-то мы нужны для очень серьёзных целей, — добавила Фиар. — И какие-то тайные силы сопровождают нас и на конкурсном отборе, и уже тут… Вспомните послание Адахало…
— Но и не собственноручное, а через компьютер, — уточнил Итагаро. — Принтер которого заряжен исчезающей краской. Сразу не поняли… Готовы были схватиться за любую надежду, и вдруг сами — его надежда в очень серьёзных делах! Но теперь-то что…
— А теперь… — вздохнула Фиар. — Правда: кто мы теперь, что изучаем, зачем?
— И ради сохранения какой тайны изо всех сил тянуть столько «обычных» уроков? — добавил Донот. — И ни в чём не признаться, не объяснить учителям?
— Когда снаружи опять происходит странное, — согласился Джантар. — О чём мало знаем, несмотря на наши способности. Ясновидение даёт образы, биолокация — место, чувствуется общая тенденция, но в конкретной информации ограничены… Мы — чья-то особая надежда, готовящиеся к особой миссии! Вот о чём подумать бы хоть теперь…
«И специально отобраны кем-то в тайне от того, основного отбора, — лишь мысленно добавил он, почему-то не решаясь вслух. — И не только из-за нашей собственной тайны. И в итоге наше человечество так спокойно приняло то откровение. Никакого особого потрясения, выступлений, дискуссий: поговорили и забыли… Тоже — кто мог думать, что так будет? Веками ждали контакта — и вот контакт, прошедший стороной. Контакт, что оказался никому не интересен… А тут — уже другое. Какие-то иные тайны…»