Следующий день начался для меня рано: в полумраке утра, когда первые лучи солнца только пробивали себе дорожки над линией горизонта, я проснулся от ощущения нестерпимой жажды. Вспомнив наш ужин, состоявший из чуть пересоленной жареной рыбы (Мари со смехом клялась нам, что хоть и пересолила блюдо, но пока не успела ни в кого влюбиться), я вздохнул, протер глаза и, напялив халат и тапочки, отправился в кухню – испить освежающей водицы.

– Доброе утро, Ален! Что вас так рано подняло?

На кухне меня встретил Паскаль: как и я, в небрежно запахнутом халате, с волосами, смешно торчавшими в разные стороны, он, сонно зевая, заряжал первую порцию кофе в кофеварку.

– Банальная жажда, Паскаль! Объелся на ночь пересоленной рыбой, а с утра пораньше проснулся – страстно мечтаю выпить стакан прохладной воды.

Пока я пил воду, Паскаль, усмехаясь, уютно устроился в кресле.

– А вот меня разбудила мама. Вчерашний поход сыграл плохую роль – у нее поднялось давление. Пришлось сделать укол… Да, возраст есть возраст! Пусть мама и любит хвастать прекрасным здоровьем и самочувствием, а вот такие скачки давления все-таки время от времени случаются и у нее.

Он сладко потянулся, хрустнув косточками.

– А вот у меня по жизни слегка пониженное давление – именно потому сейчас я выпью чашечку кофе и отправлюсь вздремнуть на часик-полтора до отправки на работу… Советую и вам отправиться спать – такая дикая рань!..

С этими словами он поднялся, взял подоспевшую чашку кофе и пошлепал к себе в спальню.

Пару минут я, напившись прохладной воды, бездумно смотрел в окно, на мягко светлеющий воздух раннего утра. Подумав, что все равно теперь вряд ли смогу уснуть, в свою очередь, зарядил кофемашину и, зевая, принялся расхаживать по кухне, делая некое подобие гимнастики.

Одновременно с классическими движениями физзарядки в голове мелькали мысли и их обрывки – о дивных днях в Монтре, ужасных убийствах и общие рассуждения о любви и ненависти к балету.

Раз, два, три, четыре, пять…

Что касается любви-нелюбви, то я сам всю жизнь считал себя относительным поклонником балета – собственно, как и оперы. Но у меня это не вылилось ни в какую фобию или болезнь – я не ощущал ненависти ко всем деми-плие и прочим балетным фишкам, как, к примеру, Саша Мерсье. Между тем именно такая ненависть может легко сотворить из мирного обывателя самого настоящего убийцу. И сотворила! Пусть не Саша, но кто-то ведь убил троих танцовщиков. Кто?

Я иду искать!..

Мудрые люди наставляют нас: учитесь слушать свое подсознание. Говорят, что это самое подсознание и есть голос нашего ангела-хранителя, который видит невидимое и потому легко подсказывает верное решение. А ведь и мне в эти минуты что-то тревожно нашептывала то ли интуиция, то ли ангел-хранитель – какая-то мелочь кольнула, мимолетно зацепив сознание, вот-вот готовая привести к простой разгадке… Что? Какая конкретно мелочь?..

Значит, необходимо успокоиться и попытаться все хорошо припомнить.

Кто не спрятался – я не виноват!..

Я прекратил свою импровизированную гимнастику, взял чашечку кофе и уселся за стол. Спокойствие, только спокойствие! Итак, поскольку не совсем понятно, что конкретно меня пыталось «зацепить», пройдемся еще раз по событиям дня последней, третьей смерти в церкви Монтре.

Итак, в понедельник, девятнадцатого апреля, малыш Пьер уже знал имя убийцы и даже попытался поговорить со своим дядей, чтобы, возможно, услышать от него ответ на классический вопрос «Что делать?». Увы, диалог не состоялся. Чем был занят малыш Пьер оставшиеся часы своей короткой жизни? Очевидно, каким-то образом приглашал убийцу на встречу в церкви.

Примерно в те часы, что Пьер названивал Саше, я повстречал у полицейского участка трясущегося от страха Жака. Мы поговорили с ним буквально считаные минуты, после чего парень куда-то исчез. Чуть позже я очень хотел его найти, но не смог – как, кстати отметить, и полиция. Удалось ли отыскать его на сегодняшний день?

Стоит отметить: в нашу последнюю встречу Жак был чертовски встревожен полицейским допросом. Очевидно, комиссар позволил себе прозрачные намеки в его адрес, ведь в конце концов Савелий был изнасилован, а потому, возможно, и убит – чтобы умер счастливым, не очернив ничью репутацию. Но при чем, в таком случае, смерть Алекса Мону? Если Жаку вполне можно приписать первое убийство, то второе – с большой натяжкой: зачем ему нужно было убивать вторую звезду своего фестиваля? Потому что он стал невольным свидетелем убийства Савелия?

Я сделал глоток кофе. Хорошо, оставим пока Жака в покое и вновь вернемся к тому самому дню! Итак, встреча с Жаком, затем эсэмэска…

Стоп! До эсэмэски я успел побывать дома, застав Паскаля, поглощающего куриные рулеты прямо из холодильника. Наша беседа ни о чем, и я отправился…

И вот тут ангел-хранитель ухватил меня за шиворот, едва ли не насильственно вернув в кухню с застуканным у холодильника Паскалем…

«Какой позор: вы застали меня на месте преступления! Признаюсь, услышав ваши шаги, я едва не потерял сознание – испугался, что внезапно пришла мама!..

Вид толстячка, поглощающего сочные куриные рулеты, неожиданно разбудил и мой, до того мирно спавший аппетит. В итоге мы с Паскалем достали-таки блюдо из прохладного нутра холодильника, благополучно разогрели в микроволновке и сами не заметили, как смели все начисто.

– Ну вот, теперь можно возвращаться на работу, – удовлетворенно улыбнулся Паскаль, икая и вытирая ладони салфеткой…»

Именно! Я даже щелкнул пальцами, а мое сердце отчаянно заколотилось от волнения. Все проще простого: Паскаль вытер жирные после рулета руки салфеткой и бросил ее в ведро. Точно такой же жест он сделал только что: вытер ладони салфеткой и швырнул ее в мусорное ведро.

Я нарочито медленно поднялся и прошел к ведру; наклонившись, достал салфетку, развернул ее…

«… – Разумеется, шприц абсолютно чист – ни единого отпечатка, – хмыкнул он. – И все-таки один еле различимый отпечаток пальца судмедэксперт обнаружил… на манжете рубахи Савелия Уткина, а также крошечное пятнышко на запястье руки.

Он смотрел на меня, слегка прищурившись. Боюсь, в тот самый момент я выглядел не слишком мудрым парнем.

– Позвольте, – я постарался быстро взять себя в руки, – первый раз слышу про отпечатки пальцев на ткани или на человеческом теле. То есть… Не хотите ли вы сказать, что это были цветные отпечатки – краска или грифель?

Комиссар с довольным видом кивнул.

– Совершенно точно: зеленое пятно на запястье и довольно четкий отпечаток большого пальца того же цвета на манжете – скорее всего палец был испачкан обыкновенным фломастером. Хочу отметить, что, вполне возможно, отпечаток не имеет отношения к убийству, ведь убийца оба раза мог действовать в перчатках. И все-таки необходимо проверить все. Мы только что сняли отпечатки у Жака Мюре – результат отрицательный. Теперь ваша очередь…»

Я перевел дух. На салфетке, которой при мне Паскаль вытер ладонь, был зеленый размытый след – как и на рукаве покойного Савелия. Кроме того, в день убийства Пьера ле Пе, за пару часов до его смерти славный Паскаль вдруг оказался дома. А что, если он пришел вовсе не потому, что устал слушать пересуды коллег? Если он пришел за очередной дозой «Волшебного сна»? А повстречав меня, сделал вид, что поглощает холодный рулет прямо из холодильника.

Удивительно, но факт: в подобных криминальных историях до поры до времени самые главные факты, как правило, скромно остаются в тени, пока какая-то мелочь вдруг не открывает нам глаза на суть происходящего. С самого начала душка Паскаль оставался для меня где-то «за кадром». Я и не думал рассматривать его в качестве подозреваемого: милый, славный, добродушный. А между тем, припомнив все слова, реплики и события последних дней, можно сделать вывод: он вполне подходит на роль убийцы.

Все начинается с детства. Пухленький малыш Паскаль мечтал о балете, но балетную студию никогда не посещал, и, по-видимому, не последнюю роль в том сыграла Мари. Признаем честно, положив руку на сердце: Мари – деспотичная мать. Если, к примеру, мать Саши, осознав, что сын ненавидит балет, позволила ему бросить занятия, то Мари с точностью до наоборот – она с самого начала перечеркнула увлечение сына в пользу занятий точными науками.

«…Да, Ален, мы с Паскалем – большие поклонники балета. Боюсь, если бы не любовь к точным наукам, приятель вполне мог уговорить Паскаля посещать балетную школу с ним на пару. К счастью, этого не произошло!..»

Вполне возможно, итогом перечеркнутой мечты стало зарождение подсознательной ненависти Паскаля ко всем успешным гениям танца. В свою очередь, ненависть вылилась в два убийства самых талантливых участников фестиваля, которым восторженные зрители аплодировали стоя.

Начнем с первого преступления – убийства Савелия Уткина.

«…Собственно, я не могу сообщить вам ничего сенсационного, суть вы знаете: убит русский танцор, чрезвычайно одаренный парень, которого вчера после его дебюта на открытии фестиваля мгновенно окружили восторженные поклонники с просьбой дать автограф.

– Признаюсь вам, среди этих просителей автографа был даже я, – смущенно хмыкнул Паскаль, поправляя очки…»

Итак, Паскаль сам сказал, что был в числе тех, кто бросился к Савелию за автографом. Между тем я нигде не видел оный автограф, хотя, безусловно, счастливый обладатель должен был бы нам его продемонстрировать. А если до Паскаля очередь попросту не дошла? Савелий встретился с Ритой и, весь в предвкушении встречи со школьной приятельницей, оставил поклонника без своей закорючки…

Почти тут же в памяти всплыл еще один немаловажный факт: Паскаль, как мимолетно заметила Мари, в тот вечер бегал домой – якобы за фотокамерой. Забытая дома фотокамера – очень удобный предлог: вместе с ней парень наверняка прихватил надежно припрятанный год назад флакончик «Волшебного сна», чтобы открыть свой «балетный сезон»; та же фотокамера давала ему возможность покинуть маму во время представления – якобы для того, чтобы сделать удачные кадры у сцены.

А между тем Паскаль наверняка выследил Савелия в компании подруги на скамейке набережной; выждал, пока уйдет Рита, подошел сзади… Его подвел один маленький недочет: он позабыл надеть перчатки, оставив свой «фирменный» зеленый отпечаток на манжете и запястье Уткина и не заметив того.

Преступный дебют наверняка вдохновил Паскаля на новые «свершения». Припоминая его взволнованные отзывы о загадочном убийстве, теперь можно сделать вывод: он откровенно любовался делом рук своих.

«…Да, это настоящая сенсация, и, боюсь, она затмит собой вечное искусство нашего новорожденного фестиваля…»

Убийство Алекса Мону. Припомнив, как высокомерно парень задирал нос перед «старым приятелем» своего мастера, можно сделать вполне очевидный вывод: скорее всего и сам мастер, ныне парижанин Марсель Брюно, смотрел на неуклюжего Паскаля сверху вниз. А потому, уже собираясь на вечерний концерт, Паскаль должен был все предусмотреть, обо всем позаботиться: фотокамера (чтобы не сидеть весь вечер рядом с Мари), доза «Волшебного сна» в мини-шприце и, разумеется, перчатки – чтобы не оставить никаких следов.

«…Черт возьми, меня бьет озноб от святого волнения – хорошо, что я догадался надеть куртку и перчатки…»

Наверняка он ощущал себя не менее гениальным, чем Мону или Уткин, – еще бы, он сам продумывал смертельные миниатюры, осуществляя все столь виртуозно, что полиция не могла понять, кто убийца и в чем смысл его преступлений, а пресса в ужасе смаковала непонятные и жутковатые подробности: блаженные улыбки мертвых, их черные губы… Первые полосы всех газет были отданы не погибшим – они посвящались Паскалю Венсе, задавая себе и читателям вопросы без ответа: зачем некто убивал танцоров, за что? Парни – из разных стран, один – голубой, другой – нормальной ориентации. Между тем их связывало одно: житейская зависть мирного обывателя.

Вернемся ко дню третьего убийства. Странная штука: я, застав Паскаля дома в неурочное для него время, тут же выкинул данный эпизод из головы. А ведь это был серьезный момент: разумеется, Паскаль пришел домой вовсе не для того, чтобы спокойно пообедать, но чтобы взять третью дозу «Волшебного сна», припрятанную где-то в кухне. Ну, а поскольку тут очень некстати появился я, ему пришлось разыграть поедание рулета прямо из холодильника, на ходу придумав рассказ о бесконечных пересудах в банке, от которых бедняга якобы и сбежал. Но правда заключалась в том, что с Паскалем, по всей видимости, вышел на связь малыш Пьер, предложив встречу в церкви.

Что он хотел получить от убийцы – некую сумму денег, клятвенно обещав взамен немедленно покинуть Швейцарию, отправившись покорять Америку? Почему не побоялся встретиться с ним в пустынной церкви вместо того, чтобы сообщить опасную информацию в полицию?

Все это – вопросы без ответа. На данный момент я мог лишь предположить, что Паскаль пришел в божий храм, не убоявшись в его стенах усыпить дозой «Волшебного сна» юношу, после чего отправил с телефона Пьера сообщение мне (наверняка усмехаясь при этом: «Соблюдаем традицию – трупы обнаруживает Ален!»).

Я перевел дух, едва не застонав: елки-палки, теперь понятно, кому пришла в голову идея нашей вчерашней поездки в горы – разумеется, то была идея Паскаля! Вполне очевидно, что после полученной от меня информации о готовившемся обыске в доме Жака Мюро он занервничал: а вдруг полиции придет идея провести обыск в доме, где проживают двое русских, обнаруживших трупы?

«…А вы знаете, Ален, ведь завтра – среда; в школе, где работает мама, это выходной день для самостоятельных занятий детей. Я тоже могу взять выходной в среду. В таком случае готовьтесь: завтра мы подготовим вам чудесный сюрприз – так сказать, для восстановления доброго имени Швейцарии!..»

И вот мы дружно отправились в горы! Паскаль энергично скакал впереди всех, точно некто его подгонял. А как он швырял камешки с горы, призывая нас любоваться открывшимися видами!

«…Предлагаю загадывать желания! Загадываешь желание – бросаешь камешек в пропасть, еще желание – еще один камешек. Главное – стараться закинуть его как можно дальше, тогда желание исполнится в кратчайшие сроки. Итак, старт!..»

Наверняка одним из первых брошенных в пропасть «камешков» Паскаля был опасный флакончик, украденный год назад у доктора Плиса. Здесь лишь один вопрос: оставались ли в том флаконе две последние дозы, или парень подсуетился припрятать их в новую тару?..

Я встал и прошелся по кухне, разминая плечи. Итак, скорее всего на сегодня Паскаль чист – в доме наверняка не осталось и следа трех преступлений. Вот только одного он не предусмотрел, потому как до сих пор понятия не имеет о собственном промахе: в полиции имеется зеленый отпечаток большого пальца левой руки – наверняка его отпечаток. Роковая ошибка!

Последний вопрос – откуда у Паскаля взялась микстура «Волшебный сон»? Но и тут, возможно, все можно объяснить достаточно просто: если Жак Мюре, добрый приятель Паскаля, был знаком с доктором Плисом, то его мог знать и Паскаль; по какой-либо своей причине он вполне мог встретиться с ним…

Я перевел дух. Итак, сейчас мне следует отправиться к комиссару Криссуа и изложить ему все свои мысли по поводу трех убийств, предложив взять отпечатки пальцев у Паскаля Венсе. А предварительно лучше собрать наши с Соней вещи – согласитесь, не слишком удобно оставаться гостями в доме, если сдал властям одного из его хозяев…