— Я так и думал, что ты здесь, — сказал Леви, усевшись верхом на козлы и взяв в руки уздечку. — Мне надо с тобой поговорить.

Никки чистила седло — щетка застыла у нее в руках. «Ну вот, — подумала она, и в горле встал горький ком. — Уходит. И я его больше никогда не увижу». Она не решилась ответить и молча продолжала чистить седло. Ей вдруг стало душно.

— Зима, похоже, будет тяжелая, — начал Леви.

Никки удивленно подняла глаза. С чего это он заговорил о погоде?

— Откуда ты знаешь?

— Ты заметила, какая у лошадей нынче шерсть?

Никки кивнула. Даже Огневушка, всегда такая гладенькая, и та к зиме сделалась чуть ли не лохматой.

— Да, замечала.

— Никогда не видел, чтобы лошади были такие лохматые, — продолжал Леви, теребя уздечку и рассеянно ощупывая пряжку. — И лось, которого подстрелил Питер, был такой же, и жиру на нем было, как на молочном поросенке — а ведь с кормом нынче было туго.

— К чему это ты клонишь?

— Да я вот думаю, что будет. В природе так устроено, что животные готовятся к борьбе за жизнь.

— Значит, густая шерсть и слой жира предвещают суровую зиму?

Это было похоже на правду, и Никки испугалась. Зимы в Вайоминге и без того не отличались мягкостью. Что же будет, если эта зима окажется тяжелее обычного?

— И что же нам делать?

Леви окунул тряпку в седельное мыло и стал натирать им уздечку.

— Ты знаешь, я предпочитаю не пренебрегать предупреждениями, откуда бы я их ни получил. Но еды у вас больше чем достаточно, дров с избытком хватит месяцев на шесть, у скотины сена довольно. Так что вы подготовились к зиме как нельзя лучше.

— Тогда о чем разговор?

Леви помолчал, словно не находил нужных слов. Наконец решился:

— Я хочу остаться.

— Что-о? — Она не поверила своим ушам. Он хочет остаться!

— Да нет, я знаю, пастухи зимой ездят из дома в дом, но если зима действительно будет тяжелая, вам с Питером вдвоем не управиться.

Никки так и застыла с поднятой рукой, глядя на Леви. Он не хочет уезжать! Она даже не думала, что такое возможно. Ну да, конечно, ему лучше остаться здесь, чем ездить из дома в дом, как это было принято на Западе. Многие возражали против этого обычая. Владельцы богатых ранчо не платили ковбоям в течение зимних месяцев, и ковбои переезжали с одного ранчо на другое, оставаясь на одном месте по неделе, по две. Это была неудобная система, но богатым землевладельцам она была выгодна.

— Никки! — Леви внимательно смотрел на нее, ожидая ответа.

Никки вздрогнула и снова взялась за седло.

— Я не против — Никки очень старалась, чтобы голос звучал спокойно. Но сердце колотилось так громко — она боялась, что Леви услышит.

— Ладно, тогда завтра я уезжаю.

— Уезжаешь? — тряпка Никки снова застыла в воздухе. — А… а ты вроде сказал, что хочешь остаться…

— Я остаюсь, но у меня есть незаконченные дела. — Леви прикинул: до Конского Ручья и обратно — это будет недели полторы. — Если уеду завтра, то вернусь ко второй неделе ноября.

Сердце у Никки упало. Ну да, он снова едет к своей Стефани! Только теперь она живет в Вайоминге. Леви обещает вернуться, но он не вернется. «И зачем только вся эта комедия?» — думала Никки, полируя седло.

— Никки!

Она не подняла головы. Тогда Леви положил уздечку и встал. Никки ничего не видела от слез. Она сердито сморгнула их.

— Знаете, Кентрелл, я передумала. На самом деле, вы нам здесь больше не нужны.

— Вам-то, может, и нет, но мне надо где-то жить?

Леви снова стоял рядом с ней. Его низкий голос звучал мягко, успокаивающе. Ей-Богу, он коснулся ее волос! Но это длилось лишь мгновение.

— Можно тебя попросить? Побереги вот это, пока я не вернусь. Терпеть не могу таскать с собой лишнюю тяжесть, а в дороге они мне не понадобятся.

Никки разглядывала знакомые вещи.

— Твоя бритва и кисточка для бритья…

— Вообще-то они еще дедушкины. Я ими очень дорожу, потому и прошу, чтобы ты приглядела за ними, пока я не вернусь. А тогда я, если прикажешь, уеду насовсем.

Никки медленно подняла глаза на Леви. И у нее перехватило дыхание. Он просит ее о доверии! В комнатке стояла тишина, лишь за окном шуршали опадающие листья. Она медленно протянула руку и взяла бритву и кисточку.

— Хорошо, пригляжу.

— Спасибо тебе, — улыбнулся Леви. Потом снова уселся на козлы, взял уздечку и принялся за работу.

В те две недели, что Леви был в отъезде, у Никки дел было по горло. Эмили обрадовалась, узнав, что Леви решил остаться, но заметила, что он не сможет жить в сарае, как летом. Они перенесли небогатые пожитки Леви в комнату Лианы, которая освободилась с тех пор, как Лиана с Питером поженились. Никки поставила к окну отцовский столик и повесила на стену потускневшее зеркало, но бритвенный прибор Леви она держала у себя в комоде.

Все остальное время Никки потратила на то, чтобы сшить Леви теплую зимнюю куртку. Она сшила ее из того красного одеяла, что купила в Саутпасс-сити. Тете Эмили Никки беспечно объяснила, что решила сшить Леви куртку, потому что на свое жалованье он не может купить себе ничего приличного, а его собственная куртка из буйволовой кожи вся обгорела во время пожара в прерии. Тетя согласилась. Никки даже самой себе не призналась бы, что затем и купила это одеяло. Иногда она бросала шитье и шла в свою комнату, чтобы потрогать его кисточку для бритья. Это придавало ей уверенности. Ну да, он непременно вернется! И Никки снова садилась за работу.

Первая метель налетела неожиданно. Утро было прекрасное, но сразу после обеда пошел снег. Ветер завывал все громче. Никки то и дело подбегала к окну. «Да нет, — говорила она себе, — беспокоиться не о чем». Все дома, а Леви вернется по крайней мере завтра, а то и послезавтра. Но ее все равно тянуло выглянуть на улицу.

Никки глядела в густую белую массу кружащегося снега, и тревожное предчувствие не отпускало ее. Она так напряженно ждала, что, когда дверь наконец распахнулась, с ее губ невольно сорвался возглас. В дом ввалился огромный снеговик, захлопнул за собой дверь, чтобы не выстудить кухню, и принялся отряхиваться. Когда из-под снега появилась знакомая фигура Леви, сердце у Никки, вместо того чтобы успокоиться, заколотилось еще быстрее.

— Я уж думал, не доберусь, — сказал Леви, повесив седельные сумки на спинку стула. — Я было забеспокоился, а тут смотрю — столб у ворот. Никогда не думал, что буду так рад увидеть изгородь из колючей проволоки. — Он посмотрел на дровяной ларь. — Так, дров у вас полно. А как с водой?

— Питер только недавно притащил три ведра, — ответила Эмили, обметая метелкой сапоги Леви. — Вы небось промерзли до костей. Сейчас налью вам чего-нибудь горяченького.

Она отряхнула ладонью его старую кожаную куртку.

— Пойдите-ка переоденьтесь в сухое, а то простудитесь.

Леви стащил с себя куртку, встретился взглядом с Никки и робко улыбнулся:

— Все еще сердишься, да?

— Я, сержусь? — удивилась Никки. — С чего это ты взял?

— А куда подевались мои вещи из сарая?

— А-а! Так это тетя Эмили.

— Как? — Леви перевел взгляд на Эмили. — Вы на меня сердитесь?

— Да что вы! — Эмили смела снег в кучку и высыпала его в ведро у дверей. — Мы просто решили, что в доме вам будет уютнее. Вы будете жить рядом с комнатой Питера и Лианы.

— Только, наверно, сегодня придется тебе ночевать здесь, — заметила Никки и снова подошла к окну, приподняв занавеску. — В метель папа всегда ставил в доме раскладушку для Питера. В пристройке слишком холодно. Она опустила занавеску. — Лиана с Питером будут спать у меня, я — с тетей Эмили, а ты, Леви, на раскладушке.

— Будем стелить постели или поужинаем? — спросила Лиана. Она стояла у печки, помешивая похлебку.

Питер замотал головой. «Поесть можно и потом. Если ветер переменится, проход занесет снегом».

— Тогда пойду за раскладушкой, — сказал Леви и снова накинул куртку.

Никки вспомнила о бритвенном приборе, Леви, только когда зашла в свою комнату заночной рубашкой. Ей почему-то было очень важно отдать его Леви именно теперь. Она набросила куртку, зажала в ладони кисточку и бритву и побежала в новую комнату Леви.

Он стоял и разглядывал красную куртку, лежавшую у него на кровати.

— А, я совсем забыла! Я подумала, что твоя кожаная куртка не годится на зиму, и сшила тебе новую.

— Новую? — Леви недоверчиво посмотрел на Никки. — Это из одеяла, что ты купила в Саутпасс-сити?

— Я решила, раз ты был мне должен лошадь, значит, я должна тебе куртку!

— Ну, это ведь совсем другое дело!

— Ничего подобного, — отрезала Никки, кладя на столик бритву и кисточку. Она подошла к постели, взяла куртку и встряхнула ее.

— На вот, примерь. Надеюсь, она тебе не мала, — продолжала она, пока Леви снимал старую куртку и натягивал новую. — Я шила ее по твоей старой рубашке.

Никки отступила назад и оглядела творение своих рук с довольной улыбкой.

— Сидит отлично. И цвет тебе идет.

— Да уж, в такой куртке не потеряешься, — усмехнулся Леви. — Ты меня теперь за пять миль разыщешь.

Он погладил рукав. Лицо его стало серьезным.

— У меня никогда не было такой красивой куртки.

— Не знаю, как насчет «никогда», но что давно, это точно, — съехидничала Никки, глядя на поношенную буйволовую куртку.

Леви шутливо нахмурился.

— Не советую обижать это благородное одеяние. Да будет тебе известно, что я еще мальчишкой отдал за него отцовского мула.

Он взял куртку и повесил ее на стену.

— Хорошего мула? Вот за это? — Никки насмешливо фыркнула.

— Я всегда считал, что остался с прибылью. Понимаешь, я терпеть не мог этого мула, а тот охотник на бизонов, которому я его загнал, был не меньшей сволочью, чем сам мул.

— Ну и разозлился, должно быть, твой папаша! Небось ты после этого неделю сидеть не мог.

— Да уж, не сказать, чтобы он обрадовался, — ухмыльнулся Леви. — Но наказал он меня куда хуже.

— Что же может быть хуже хорошей порки?

— Он продал мою лошадь. Насколько я помню, это хорошо подействовало. Спасибо, Никки. Мне еще никто не делал таких подарков.

— Ерунда какая! — хмыкнула Никки, стараясь не замечать теплоты, наполнившей ее душу от этих слов. Она подошла к столику. — Я, собственно, принесла твои вещи.

Никки погладила рукоятку кисточки — она так часто делала это за последние две недели!

— Спасибо, что все сохранила.

— А, пустяки. Ну ладно, мне пора идти.

— Погоди-ка. У меня тоже есть подарок для тебя. — Леви растерянно огляделся. — Здесь был такой маленький сверток в коричневой бумаге…

— Он на верхней полке в комоде.

Никки с любопытством смотрела, как Леви достал сверток и торжественно протянул ей.

— А что это?

— Это я купил тебе в Саутпасс-сити.

Никки развернула бумагу и увидела маленькую книжку. Она повертела ее в руках, потом печально посмотрела на Леви.

— Я ведь…

— Знаю-знаю. Ты не умеешь читать. Для того и книжка, — Леви взял книжку и открыл ее. — Это хрестоматия Мак-Каффи. По ней учатся читать.

— Что, правда? — Никки недоверчиво потрогала обложку.

— Правда. Похоже, этой зимой у нас будет масса времени. Если хочешь, можно начал прямо сегодня вечером.

— Я… я прямо не знаю, что сказать.

Никки с трудом сдерживала слезы. Какой он добрый! Откуда он знает, что ей до ужаса хотелось научиться читать?

— Это так здорово…

— Возможно, к весне ты будешь думать иначе, — Леви провел тыльной стороной ладони по щеке Никки. — Дело это нелегкое, а у меня при себе еще две книги.

Никки посмотрела на Леви. Глаза ее стали глубже и темнее.

— Мы тебя сегодня не ждали. Как хорошо, что ты вернулся.

— Я тоже рад.

— Мне тебя не хватало. Питер такой скучный стал с тех пор, как женился, с ним даже не поспоришь как следует.

— Что ж, — усмехнулся Леви, — приятно знать, что тебя так ценят. — Он неохотно опустил руку. — Ну и где же эта раскладушка?

— Что? Ах, раскладушка! Вот она.

Миг близости прошел, но память о нем долго грела душу им обоим.

Для большинства людей эта зима была вереницей кошмарных метелей, морозов и сугробов в пятьдесят футов высотой. Заслонив глаза закопченными стеклами, чтобы сверкание снегов не слепило глаза, Питер с Леви каждый день не меньше часа проводили на ручье, долбя проруби, чтобы скот мог напиться. Они поставили телегу, в которой возили сено, на полозья и отвозили корм маленькому стаду. А иногда разыгрывалась такая непогода, что нельзя было выбраться наружу. В такие дни они по веревке добирались до сарая и кормили скотину, что стояла в хлеву, а за прочих оставалось только молиться.

И все-таки эта зима была хорошим временем, по крайней мере для тех пятерых, что зимовали в хижине Чендлеров. У фермеров только зимой бывает свободное время, и эта зима — не исключение.

Окончив дневные дела, Никки садилась за чтение. Позднее к ней присоединился Питер — он тоже решил учиться грамоте. Между ними началось соревнование: кто первым одолеет книгу. Конечно, не обходилось без болтовни, шуточек и смеха. И все же Леви, был поражен, как быстро продвигались вперед его ученики. Начальную книгу первым закончил все же Питер, зато Никки отыгралась на второй.

По вечерам женщины шили, а Питер и Леви занимались резьбой по дереву. Леви часами корпел над столбиками, подлокотниками и полозьями для кресла-качалки, а Питер вырезал скульптуру в свадебный подарок жене. Видя, как под его пальцами постепенно вырисовываются прекрасные черты Лианы, Леви понял, что у молодого человека настоящий талант.

После долгих уговоров Питер наконец вытащил все, что он сделал за многие годы. Лева был поражен — до того это было красиво. Начал Питер с фигурок птиц и животных, потом попробовал свои силы в изображении людей — Сайреса, Никки, Лоувелла и его дочери.

Леви особенно полюбился один из портретов Никки. Питеру удалось уловить детскую суть, которая до сих пор жила во взрослой женщине. Это был портрет любимой, который Леви носил в сердце.