К Федору Павловичу Теряеву, человеку заслуженному, достойному и вполне при этом обеспеченному, пришла в гости замужняя дочь Оленька — хорошенькое, пухленькое создание в летнем брючном костюмчике, белокурые волосы распущены, лежат на плечах. Пришла не одна, привела с собой мужа Вову, преуспевающего гуманитария.

Федор Павлович зятя не любил. Зять был молодец баскетбольного роста, но голос у него был тихий, вкрадчиво ласковый, как бы убаюкивающий. Разговаривая, Вова имел обыкновение не спускать с собеседника преданных глаз, выражавших такое нестерпимо открытое желание уловить и угодить, что собеседнику становилось не по себе.

— Когда твой Вовка смотрит на меня в упор, у меня создается впечатление, что он в это время шарит в моих карманах, — не раз, посмеиваясь, говорил дочери Федор Павлович.

— Почему ты его так не любишь, папа?! — возмущалась Оленька. — Вова способный и славный мальчик. Вечно ты со своими неуместными шуточками!

…На этот раз Оленька была так нежна с отцом, так умильно заглядывала ему в глаза, таким милым, душистым ветерком порхала по его уютной двухкомнатной квартире (после смерти жены Федор Павлович жил один), что он решил про себя: «О чем-то крупном пришла просить меня».

— Ну что вы жметесь, ребята? — сказал Федор Павлович. — Я же вижу, что вам от меня что-то надо. Выкладывайте, не таитесь!

— Говори ты, Вова, — сказала Оленька и сразу стала очень серьезной, даже жесткой.

— По-моему, Олик, тебе удобнее начать этот разговор с папулечкой… Ох, извините, Федор Павлович, это мы вас так зовем в нашем интимном кругу! — сказал зять Вова.

— Говори ты, Ольга! — приказал Федор Павлович.

Оленька в начале своего недлинного монолога слегка смущалась, но потом, овладев темой, заговорила бойко и складно о том, чего Федор Павлович ждал и к чему в глубине души был готов. Надо наконец поменять их однокомнатную квартиру, в которой ей с Вовой тесновато, на папуленькину просторную. Она знает, что для папуленьки это не просто, с этой квартирой у него многое связано, но она надеется, что он ее поймет и сделает правильные выводы.

Оленька произнесла свой монолог и замолчала. И Федор Павлович тоже молчал — думал. Вова глядел на него в упор, взгляд его выражал теперь не готовность угодить, а страстное собачье желание не промахнуться и на лету поймать зубами кусок, который, как он надеялся, будет ему брошен. Молчание Федора Павловича в этом смысле было недурным знаком.

— Я тоже убежден, Федор Павлович, что вы нас с Оликом поймете! — сказал после паузы зять Вова. — Откровенно говоря, я даже предпринял некоторые шаги для выяснения обстановки… провел, как говорится, разведку боем.

— И что же ты выяснил? — спросил Федор Павлович.

— Мне сказали, что все это в принципе возможно, но беда в том, что нам с Оликом могут не дать ваши метры… Не полагается по закону.

— Ну, если по закону не полагается…

— Закон, Федор Павлович, что дышло, это еще в древней Руси было установлено нашими предками, — гадко усмехнулся зять Вова. — Я провел разведку поглубже… дело может решить в нашу пользу один такой средней руки… дядечка… в порядке исключения. Теперь ты говори, Олик!

— Надо, чтобы ты, папа, пошел к нему и поговорил с ним! — сказала Оленька.

— Допустим, я пойду, сошлюсь на свои заслуги… и так далее! А он сошлется на закон. И все!

— Поворота от ворот не будет, если вы не просто так с ним покалякаете, — еще гаже, со значением, усмехнулся зять Вова, — а… Говори ты, Олик.

— Этот дядечка берет за положительное решение триста рублей, — сказала Оленька так просто, словно сообщила папуленьке, сколько надо уплатить за пошив брючного костюмчика по прейскуранту цен ателье первого разряда.

Федор Павлович молчал.

— У нас с Вовой сейчас туговато с деньгами, — продолжала Оленька как ни в чем не бывало. — А тут еще, если, даст бог, придется переезжать, знаешь какие расходы нахлынут!..

— Обожди! — с трудом сдерживаясь, сказал Федор Павлович. — Ты, значит, предлагаешь мне пойти к этому прохвосту и дать ему взятку?!

— Говори ты, Вова! — обернулась к мужу Оленька.

— Ну, это не то что взятка, — примирительно сказал Вова, — а вроде как бы… персональная премия. Это единственный точный, легкий и верный способ одним ударом, без лишних хлопот и хождений, решить всю нашу проблему, Федор Павлович.

Федор Павлович взглянул на дочь. Она сидела вся напряженная, даже ее накрашенный ротик был раскрыт от этого внутреннего напряжения. Когда-то в детстве она так сиживала у отца на коленях, слушая страшную сказку про Бармалея. Федор Павлович дрогнул. Слепая родительская любовь заглушила, увы, все другие мысли и чувства!

— Хорошо, допустим, я пойду к этому… вашему средней руки гаду и… Но как все это делается?! Я же не умею!..

— Все делается очень просто! — обрадованно засуетился зять Вова. — Я все выяснил. Надо заранее положить деньги в конверт и сказать этому дядечке, что вас направил к нему Николай Степанович.

— Какой еще Николай Степанович?!

— Неважно! Это шифр. Дескать, вот вам от него письмецо. Дядечка возьмет конверт и… все будет о’кей! Привет и лучшие пожелания!..

…Ночь накануне назначенного визита к «дядечке» Федор Павлович провел плохо, почти без сна. Встал с головной болью и сразу стал собираться. Надел свежую белую сорочку, парадный черный костюм с орденской планкой. Подумав, колодку отцепил и спрятал в заветную шкатулку, потом положил под язык таблетку валидола и пошел к «дядечке» на прием.

Симпатичная девушка-секретарь попросила его немного обождать. И вот наконец Федор Павлович плюхается в кресло у стола, за которым сидит благообразно-лысоватый, хорошо отглаженный мужчина. Он берет у Федора Павловича его заявление, внимательно читает. Прочитав, приятно улыбаясь посетителю, говорит грудным ласковым баритоном:

— Трудный у вас случай!

«Сейчас, сию минуту, надо сунуть гаду конверт с его чертовой „премией“, — думает Федор Павлович. — От кого конверт-то?.. Батюшки, забыл, от кого!»

Федор Павлович багровеет. Рой мужских имен и отчеств шумно кружится в его голове. Дядечка глядит выжидательно. Ясно, чего он ждет!

— Меня к вам этот направил… Степан Николаевич! — с трудом выдавливает наконец из себя обессиленный Федор Павлович.

— Какой Степан Николаевич? Я такого не знаю!

— А он тут вам прислал… письмецо. В нем все сказано!

Изнемогая от чувства отвращения к самому себе, Федор Павлович осторожно, брезгливо кладет на край стола незапечатанный конверт с двадцатипятирублевками. Дядечка берет конверт и видит деньги. С лица дядечки сбегает его заученно приветливая улыбка. Он неторопливо снимает трубку настольного телефона и говорит Федору Павловичу со зловещим спокойствием:

— Сейчас я позвоню куда следует, и вас в конечном итоге строго накажут за попытку дать взятку должностному лицу!

Федор Павлович невольно рывком поднимается с кресла и стоит, опустив голову. Какой скандал! Какой позор! Он уже видит себя в зале суда… «Встаньте, подсудимый, суд идет!..»

— Садитесь! — слышит он мягкий дядечкин голос. — Садитесь, поговорим!

Федор Павлович опускается в кресло, вытирает платком пот со лба.

— Ну что, стыдно? — сочувственно спрашивает его дядечка.

— Стыдно, товарищ. И горько!

— То-то! Возьмите конверт и передайте вашему Степану Николаевичу, что он обратился не по тому адресу!

Дрожащей рукой Федор Павлович берет со стола злополучный конверт и сует его мимо кармана.

— Подберите и положите как следует, не торопясь. Вот так. Что же касается вашего дела, то хотя это и трудный случай, но, учитывая ваши семейные отношения и ваши заслуги, можно, пожалуй, пойти вам навстречу. Мы не бюрократы! Я тут помечу, ступайте с вашим заявлением к товарищу Терентьеву, вторая дверь от меня направо. Вам все оформят. И торопитесь, обеденный перерыв на носу!..

Вечером Федор Павлович рассказал о случившемся дочери и зятю. Он был вне себя от возмущения и негодования. Дядечка-то оказался кристально чистым, порядочным человеком, а он пытался всучить ему конверт с грязными деньгами от «вашего Степана Николаевича». Позор и еще раз позор!..

— Папа, ты же все напутал! — прервала его излияния Оленька. — Вова тебе сказал: «От Николая Степановича», а ты сказал: «От Степана Николаевича».

— Какая разница? Он же все сделал для нас без всякой «премии», просто так!

— Федор Павлович, вы, ей-богу, как маленький, — нахально сказал зять Вова. — Когда вы брякнули: «От Степана Николаевича», он подумал, что вы его провоцируете, а потом… почему бы ему разок и не пойти навстречу «просто так» такому человеку, как вы… Ему надо заботиться о своей общественной репутации.

— Ты клеветник и негодяй! — завопил Федор Павлович и стал топать ногами. — Вон из моего дома!

…Обмен состоялся. Молодые переселились в квартиру папуленьки, Федор Павлович живет один в Оленькиной. В общем все обошлось, забыто и быльем поросло. Но иногда ночью, когда не спится — бывает такое! — Федор Павлович вдруг вспомнит во всех унизительных подробностях свой визит к «дядечке» и весь похолодеет. А что, если прав этот негодяй Вовка в своих диагнозах и прогнозах?!

От этой мысли Федору Павловичу делается так нехорошо, так муторно, что рука его невольно сама тянется за таблеткой валидола, лежащей — на всякий случай! — на ночном столике.