Майк сказал мне, что все в порядке, когда провожал в мою комнату в субботу вечером, сказал, что мы все обсудим на сеансе, но как я могу быть уверена, что это действительно так. Что все в порядке. Почва у меня под ногами начинает проваливаться с наступлением ночи. Что я делаю, говорю. О чем я проговариваюсь в такие минуты. Мой самый большой страх – это ты, так было и так есть, но сейчас к нему добавился еще один – что мне укажут на дверь, Майк сообразит: он откусил больше, чем может проглотить. Больше, чем хочет проглотить.

Через одиннадцать недель начнется суд. Одиннадцать недель – и я окажусь в одном помещении с тобой, буду дышать одним воздухом. Хотелось бы знать, что Джун сказала Майку по телефону. Что-то про твой рассказ. О котором они не хотят сообщать мне. Отвечай на все вопросы не спеша и просто говори правду, больше от тебя ничего не требуется, сказал Майк на прошлой неделе. Легко ему говорить.

Я сажусь в кровати, снимаю с запястья резинку, собираю волосы в высокий конский хвост – так причесываются девочки в школе. Одевшись, сворачиваю в рулон листы с рисунками, которые сделала в выходные, хочу показать их МК. Очень жду нашей встречи, я как-то выправляюсь, когда я рядом с ней. Уже собираюсь выходить, когда приходит сообщение. Морган пишет, что здорово повеселилась в субботу, «скоро увидимся», вереница наклеек. Звезда и поднятый вверх палец. Две танцующие девочки и красный шарик. Я понравилась ей, думаю я. Она увидела только мои хорошие стороны. Есть вещи, которые никогда не следует раскрывать, любила ты мне повторять. Показывай только то, что людям наверняка понравится. Внушит доверие.

– Доброе утро, – говорит Майк, когда я вхожу на кухню.

– Доброе утро.

Фиби тут, скрестила руки на груди. Увидев меня, сразу отворачивается.

– Фиби, – говорит Майк.

Она переводит взгляд на него, шумно вздыхает и говорит – хорошо, потом поворачивается ко мне:

– Прости за субботу.

Я киваю, говорю:

– Хорошо, все нормально.

– Нет, не нормально, и она понимает это. Я разъяснил ей, что если что-нибудь подобное случится еще раз, то я приму меры. Ясно, Фиби?

– Да.

– Ну, вот и хорошо. А теперь подведем под этим черту. Почему бы вам не пойти в школу вместе? Не так часто случается, что вы выходите в одно время.

– Я встречаюсь с Из, нам нужно многое обсудить.

– Как уже было сказано за ужином в субботу, я рассчитываю, что вы будете брать в свою компанию Милли время от времени. Или нет?

– Хорошо, но я люблю ходить сама, можно собраться с мыслями.

У него расстроенный вид, но он смиряется. Мы заканчиваем завтрак в одно время и волей-неволей вынуждены выйти вместе. Но как только мы выходим с подъездной дорожки на главную дорогу, она говорит: «Не воображай, будто я не понимаю, что у тебя на уме. Только имей в виду, родители никого не держат дольше чем пару-тройку месяцев. Так что скоро тебя отошлют обратно туда, откуда ты свалилась на наши головы».

Она убегает вперед, рюкзак подпрыгивает у нее на спине, подбегает к Иззи, которая ждет ее в конце улицы. Обратно туда, откуда ты свалилась, сказала она. Мне хочется закричать ей вслед, спросить, а куда деваться человеку, который не может оставаться там, где он сейчас, и не может вернуться туда, откуда он свалился. Куда меня денут после того, как пройдет суд? Это временное размещение, сказала Джун, когда мы встречались в отделении. Майк и Саския решили, что я буду последним приемным ребенком, которого они берут, пока Фиби не сдаст свой экзамен уровня А. Она даже не отдает себе отчета, как ей повезло в жизни, как страстно я хочу, чтобы в доме нашлось место для нас обеих.

Придя в школу, смотрю свое расписание в раздевалке. Первым уроком идет математика, но по дороге я заметила на дверях учительской объявление о том, что мисс Дюкс, наша учительница, сегодня отсутствует, и одиннадцатый класс занимается самоподготовкой в библиотеке. Решаю зайти в кабинет рисования, может, МК у себя. Захожу, но ее нет, только кардиган висит на спинке стула, на столе обложкой вниз лежит раскрытая книга по искусству. Хочу перевернуть ее и посмотреть, чем именно она интересуется, но тут дверь открывается и входит она сама со стопкой бумажных тарелок, украшенных фетровыми рожицами. При виде меня улыбается.

– Какой приятный сюрприз! Как провела выходные?

– Спасибо, хорошо. А вы как?

– Замечательно, честно говоря, – отвечает она. – Если ты ко мне, то очень кстати. У меня как раз есть полчаса перед тем, как нагрянут малыши.

– Хотела показать вам несколько рисунков, которые сделала в выходные.

– Прекрасно, прекрасно, давай посмотрим.

Я вынимаю рулон с рисунками из рюкзака, протягиваю ей.

– Ого, ты основательно потрудилась.

– Да тут всего три штуки, – говорю я, ее воодушевление доставляет мне удовольствие.

– Давай разложим их на столе.

Мы прижимаем их по краям подставками для карандашей, она немного отступает. Кивает.

– Великолепно, особенно девочка с орлиными крыльями. Ты всегда любила рисовать?

– Мне кажется, да.

– Кто-нибудь из твоих родителей художник?

Как ей сказать, как объяснить, что ты считала искусством то, чем занималась.

Только вместо ватмана тело…

– Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, поэтому не знаю.

– Прости за бестактный вопрос, я ведь знаю, что ты живешь в приемной семье, у Ньюмонтов.

Ничего страшного, говорю я, хоть это и не так. Страшно не то, что она сказала, а то, чего я не могу сказать.

– У тебя настоящий талант. Ты не собираешься заняться искусством после школы?

– Может быть, но естественные науки мне тоже нравятся.

– Естественные науки денежнее, тут нет вопросов. Спасибо, что показала мне свои работы, мне очень интересно узнавать, чем вы, девочки, живете. Если ты не против, отвечу на несколько писем, но ты можешь остаться и порисовать еще минут двадцать.

– Мне нужно в библиотеку. Мисс Дюкс не пришла сегодня, поэтому математику заменили самостоятельными занятиями.

– Я могу позвонить библиотекарю, если хочешь. Скажу, что ты у меня.

– Вы не против, чтобы я осталась?

– Нет, конечно. Мне веселее будет. В компании всегда лучше, правда?

Правда.

Я сажусь за мольберт и, пока она звонит миссис Харли, беру красный мелок из коробки рядом со мной. Рисую, стираю. Мы молчим. Крошки мела летят, время летит. Красная пыль оседает на моей синей школьной юбке. Я нажимаю слишком сильно, мел крошится.

– Можно взглянуть? – спрашивает она.

– Да.

Она подходит, встает рядом со мной.

– Цвет очень насыщенный.

Я киваю.

Протекает и просачивается.

– Можешь пояснить, что ты нарисовала? Это человек?

Ее палец замирает возле твоего лица, но не касается его. Она обводит в воздухе сначала его, потом красные меловые подтеки вокруг тебя.

– Это впечатление от того, что я видела.

– По телевизору?

– Да, типа того.

– Ты слышала о художественной премии Сулы Норман?

– Это девочка, которая умерла?

– Да, она умерла от лейкемии два года назад. Очень талантливая художница, я так считаю, хотя не встречалась с ней. Когда она умерла, ее родители учредили премию ее имени, победитель также получает годовой запас материалов для живописи и выставку в Сохо. Я видела твои рисунки и советую тебе подать их на эту премию.

– Вряд ли у меня есть шансы.

– Поверь мне, что с такими работами, как эта, у тебя есть очень большие шансы на победу. Я не стала бы говорить, не будь это правдой.

– Спасибо, я подумаю.

Я подхожу к раковине, мою руки, что-то теплое заливает мне лицо. Как глупо – краснеть, она заметила это. Я отрываю кусок бумажного полотенца, вытираю руки. Она подходит, протягивает мне влажную тряпку.

– Почисти юбку, – говорит она.

Я провожу остаток урока в библиотеке, выскакиваю из нее, едва звенит звонок, чтобы первой оказаться в спортзале. Переодеваюсь в кабинке. Надеваю трико, у нас опорные прыжки. Хорошо, что я не порезала себя прошлой ночью: миссис Хэвел поддерживает меня с двух сторон под ребра, страхуя нас во время прыжков через коня. Приходит девочка из младших классов и прерывает урок:

– Вас срочно вызывают в учительскую к телефону, миссис Хэвел.

– Нельзя ли подождать?

– Нет, миссис МакДи сказала, что очень срочно.

– Хорошо. Я отлучусь на минутку, девочки. Без меня не прыгайте, займитесь тут чем хотите, только на матах. Ведите себя, ради бога, хорошо.

Едва она выходит за дверь, поднимается шум. Смех, поддразнивание, болтовня про мальчиков и про приключения на выходных. Я прислушиваюсь, чтобы понять, как нужно вести себя. Чтобы соответствовать. Наблюдаю, как Джорджи, самая маленькая в классе, карабкается по веревке, которая свисает с потолка. Ногами она отталкивается от большого узла внизу, руками подтягивается, поднимаясь все выше. У нее ловко получается, она уже почти на середине, веревка немного раскачивается из стороны в сторону. Фиби наклонилась к Клондин, шепчет что-то ей на ухо, они хихикают и приближаются к веревке. Джорджи уже высоко, мата на полу под ней нет. Я знаю, что у них на уме, догадаться нетрудно. Нужно вмешаться, но ведь не меня на этот раз будут изводить. Унижать.

Они начинают раскачивать веревку, сначала легко. Другим девочкам не требуется много времени, чтобы это заметить. Скоро собирается толпа, все запрокидывают головы, смотрят под потолок, конские хвосты опускаются все ниже. Они бы повытаскивали телефоны, но в трико нет карманов. Джорджи просит прекратить, но они не слушаются. Спускайся вниз, быстрее, – хочу я крикнуть, но ее уже охватывает страх, опережая меня. Страх велит ей – держись, шепчет прямо в ухо – цепляйся за свою жизнь. Она напрягает все мышцы, сжимает руками веревку, босые ступни бесполезно висят. Немного соскальзывает вниз, снова подтягивается. Одна нога распрямляется, но она снова захватывает веревку. Кто-то решает сострить, спрашивает: ну, как погодка там наверху, Джорджи? Смешки. Восклицания. Черт, как она высоко. Потом Аннабел предостерегает:

– Она же упадет. Фиби, перестань.

Но Фиби не слушает, только еще сильнее раскачивает веревку, улыбка становится шире, она наслаждается своей властью. Могуществом. Джорджи болтается, как детеныш мартышки, когда рядом нет материнского плеча или хвоста, чтобы ухватиться. Ни веток, ни ствола. Ничего, что спасет от падения. Одна там, наверху. Совсем одна. Как все мы.

– Теперь ты, Клон, твоя очередь.

Клондин безропотно подчиняется, отводит веревку, Джорджи начинает вращаться. Когда она поворачивается ко мне лицом, я вижу ее глаза. Испуганные. Мокрые. Полные слез. Тело соскальзывает, на этот раз ниже, чем в первый. Она устала. Помоги ей. Не могу. Могу. Не хочу.

Мне же никто не помог.

Вращение веревки замедляется, Клондин отступает в сторону, окликает Джорджи.

– Назначается приз за спуск – десять фунтов, давай.

Девочки сразу теряют интерес, результат, по их мнению, предсказуем: Джорджи через минуту-другую спустится вниз, начнет жаловаться, что Фиби с Клондин ее напугали. Зрители начинают распадаться на группы по два-три человека и расходиться.

Веревка почти неподвижна. Девочки устраивают состязание: крутят колесо на матах, обсуждают результаты. Все девочки, но не Фиби. Непонятно что, но что-то так и подмывает ее, она не может совладать с собой и дергает веревку еще раз. Очень уж разыгрался в ней азарт.

У Джорджи закончились силы, больше не может.

Перед ее падением я успеваю отвернуться. Звук, отчетливый. Так стучат кости. Удар. Стук. Смех, в котором и я участвовала несколько минут назад, мгновенно смолкает. Тишина наступает офигенная.

– Ты гребаная кретинка, Фиби, – говорит Клондин.

Я оборачиваюсь. Джорджи. Не столько сидит, сколько осела как-то. Лицо белое, такого же цвета, как кость, которая торчит у нее под подбородком. Лезвие из кальция, ключица. Стая в трико больше не крутит колесо, подходит, сбивается в кучу вокруг нее. Я тоже подхожу, но сзади, сажусь рядом. Она втягивает воздух быстрыми, короткими вдохами, веревка как улика покачивается у нас над головами. Мы все замешаны. Голоса звучат совсем по-другому сейчас. Выше, резче. Все напуганы. Жмутся друг к другу, беда же.

– Блин. Не сваливай все на меня, ты тоже виновата, Клондин.

– Нет. Я отошла в сторону, и тебе тоже надо было уйти.

– Ой, боже мой. Меня тошнит, сейчас вырвет.

– Заткнись, Клара. Подумай лучше о Джорджи, каково ей, бедняжке.

– Мы вызовем Джонси. Слышишь, Джорджи? Все будет хорошо, – говорит Аннабел. Решительно. Как командир.

Фиби садится на корточки, перед ней приоткрылось узкое окно возможности переиграть ситуацию, и она знает это. Она не упустит шанс.

– Мне так жаль. Я думала, ты спускаешься. Я никогда не сделала бы ничего такого, если бы знала, что ты упадешь.

– А не поздновато ли ты спохватилась, как по- твоему? – говорит Аннабел.

– Может, ты заткнешься раз и навсегда? Иди и позови Джонси, приведи ее сюда. И пусть кто-нибудь только посмеет хоть слово вякнуть! Кто проболтается – тому мало не покажется, ясно? Все смеялись, все и виноваты. Это просто несчастный случай. Она сама упала.

Фиби держится молодцом. Просто молодцом. Девочки торжественно кивают, клянутся. Клара отворачивается, зажимает рот рукой, плечи у нее вздрагивают. Джорджи начинает стонать. Странный звук переходит в вой, когда она переводит взгляд вниз и видит кость, которая торчит у нее из-под кожи. Аннабел бросается к двери с криком – я за Джонси.

– Не смотри туда, – говорю я Джорджи.

Фиби не нравится, что вой Джорджи становится все громче, она хочет заткнуть ее.

– Вот черт. Успокойся ты, ради бога, Джонси сейчас придет. Не забудь сказать, что ты сама упала, слышишь?

– Можно, я принесу ей воды? – спрашивает Мари.

– Нет, – отвечает кто-то. – Пить нельзя. Я видела передачу по телику. Нужно держать человека в тепле, пока не придет помощь.

– Принесите кто-нибудь толстовку. Может, укрыть ей ноги? Тебе холодно, Джорджи?

Я чувствую, что она начинает дрожать всем телом. Шок. Я подпираю ей спину своим плечом.

– Может, нам поднять ее и отвести на скамейку? – предлагает Фиби. – Ты можешь, Джорджи? Можешь встать?

Джорджи отрицательно трясет головой и начинает плакать.

– Ты должна постараться, Джорджи. Давай, мы тебе поможем.

Я понимаю, чего добивается Фиби: зачистить место преступления, сделать картину менее ужасающей. Покалеченное тело девочки на скамейке выглядит не так страшно, как на полу, под веревкой, с которой она упала. С которой ее сбросили.

– Не трогайте ее, – слышу я свой голос.

Множество глаз впивается в меня.

– Не суйся не в свое дело, – говорит Фиби.

– Ей очень больно, ей нельзя двигаться.

– А когда это ты сделалась таким спецом по переломам?

Мурашки бегут по черепу, медленно растекается тепло. Я подпираю Джорджи сзади, говорю ей согнуть локоть, положить ладонь на живот.

– Да, вот так. Это помогает от боли.

Мне помогало.

Джонси, школьная медсестра, заходит, кидает взгляд на Джорджи и сразу посылает Аннабел в учительскую, вызвать «Скорую». Она склоняется над нами, благодарит меня за помощь и просит Джорджи осторожно лечь на спину. Новость долетела и до миссис Хэвел, она врывается, разгневанная.

– Что произошло? – спрашивает она. – Я же сказала вам – вести себя осторожно.

– Мы и вели, – отвечает Фиби. – Просто немного посмеялись, а тут Джорджи упала с веревки.

– Вы что, не слышали, что я сказала? Я сказала – тренироваться только на матах. Идите, переодевайтесь. Все, быстро.

Фиби поджидает меня, когда я выхожу из своей кабинки, приближает лицо к моему лицу так близко, что я вижу коричневые крапинки в синеве ее глаз.

– Никогда больше не лезь куда не просят. Поняла?

Я не обращаю на нее внимания, иду своей дорогой. Она догоняет меня и толкает на ходу. Я падаю на деревянные складные скамейки.

Встаю вся в синяках, но живая.

Очень даже живая, Фиби.