На прошлой неделе я сидела в нише, а Майк разговаривал с Джун по телефону. В самом конце разговора он сказал, что наступило затишье перед бурей. Я поняла, что он имеет в виду, он прав, прошедшая неделя выдалась очень спокойной. Из ряда вон. После того как газеты сообщили, что дата слушаний переносится, увеличения числа публикаций о тебе не последовало. Журналисты затаились, чтобы выжать максимум из процесса, до которого осталось всего десять дней. Ты тоже затаилась, экономишь силы. Навещала меня всего два раза. Оба раза ничего не сказала, только обвилась чешуйчатым телом вокруг моей шеи. Я не могла ни вздохнуть, ни шевельнуться под бетонной тяжестью. Тяжестью наших тайн.

Когда мы встретились с Морган в следующие выходные, я не знала, как она себя поведет. Может, она передумала и решила, что не хочет больше со мной знаться, но она была такой, как всегда. Правда, ей нравится обсуждать тебя и то, что ты совершила, а мне это тяжело, гораздо тяжелее, чем я думала, потому что это не только твое прошлое, но и мое.

Джун заехала в среду вечером, когда Саския повела Фиби с Иззи обедать в ресторан. Они с Майком еще раз проэкзаменовали меня по вопросам, составленным юристами. Джун все время меня хвалила, повторяла, что я справляюсь блестяще и что, как ни тяжело пережить все, что случилось, после суда станет легче. Майк ничего особо не говорил. Обычно он склонен поговорить и сам это признает, но не в этот раз. Он сидел, внимательно смотрел на меня, время от времени кивал. От его взгляда мне становилось неспокойно. Из зерна прорастала паника. Внутри. Разрасталась. Закончили мы сеанс игрой в карты. В «очко». Это моя любимая, заметил Майк. Я не рискнула сказать ему, что ты тоже любила эту игру больше всего, хоть и в другом варианте.

Сегодня начинаются короткие каникулы. Утром у нас репетиция спектакля, это важное событие – так говорит мисс Мехмет, не мы, потому что должна присутствовать мисс Джеймс, директриса. После завтрака Майк настаивает на том, чтобы отвезти нас обеих в школу, он едет в ту сторону.

– Уж доставьте мне такое удовольствие, – подмигивает он Фиби.

– Ладно, па, только пошлю эсэмэску Из, чтобы она меня не ждала.

Саския улыбается, говорит, что это напоминает ей ту давнюю пору, когда Фиби возили в школу. Фиби игнорирует ее, идет к машине, садится на переднее сиденье рядом с Майком. Он спрашивает про спектакль, как успехи.

– Хорошо, кстати, сегодня репетиция, будет круто.

– Не сомневаюсь. Нам уже не терпится посмотреть.

Приезжаем в школу, регистрируемся на входе и идем в актовый зал. Появляется мисс Мехмет и сразу начинает суетиться, она хочет, чтобы все было идеально. Раздает команды технической группе – двум парням, которых пригласили со стороны, чтобы поставили свет и спецэффекты. Сегодня их пробуют в первый раз, и все смеются, когда клубы дыма заполняют сцену перед эпизодом охоты на кабана. Кое-кто из девочек отсутствует – уехали утром на экскурсию в Париж, поэтому мисс Мехмет велит мне выйти на сцену вместо кабана. Мне не нравится роль добычи, за которой охотятся, но не могу же я отказаться при всех.

– И еще, Фиби, я знаю, что ты рассказчик, но нам нужна массовка для этой сцены, поэтому выйди, пожалуйста, для количества в числе мальчиков- охотников.

– Охотно, – отвечает она, глядя на меня.

– Там, в шкафу с реквизитом, приготовлены копья. Возьмите и выходите на сцену. А ты, Милли, там должна быть свиная голова из папье-маше, притащи ее, пожалуйста.

Я знаю этот эпизод вдоль и поперек. Это спектакль, а не жизнь, но, когда я надеваю свиную голову, все становится реальным. Свиная голова легкая, но большая, и, когда ее наденешь, плохо видно. Чтобы не упасть, нужно все время смотреть под ноги. Дыханье у меня становится прерывистым, от неглубоких быстрых вдохов делается жарко, от этого жара вспыхивает лицо и так далее. Сквозь слои клея и бумаги я слышу голос мисс Мехмет:

– Милли, ты выходишь на сцену перед Джеком и его бандой, они следом за тобой, и помните, что это ключевая сцена. Именно тут мы впервые видим, как одичание вырывается из мальчиков наружу. Представьте себе раны, кровь, вложите эмоции в охотничий гимн, чтобы передать это. Как только я скомандую: «Свет и дым», ты, Милли, должна быть на сцене.

Девочки без труда входят в роль. Кто-то справа стучит копьями по полу, от этого однообразного ритма у меня судорогой сводит нижнюю часть живота. Голос слева шепчет – беги, поросенок, беги.

Ты никогда не называла меня поросенком, но ты часто заставляла меня бегать. МЫ СЛАВНО ЗАБАВЛЯЛИСЬ, ЭННИ, ПРАВДА?

– Давай, давай, – говорит кто-то позади меня.

Я пропустила свой выход, прислушиваясь к тебе.

Как только выхожу на сцену, подгибаю ноги в коленях, наклоняюсь пониже, стараюсь как можно больше походить на свинью. Дышать тяжело, ты всем весом навалилась на меня. Ты здесь. Стук копий сливается в общий гам. Бум, бум. БУМ. Я вдыхаю запах сухого льда из дымовой машины, дым окутывает мои ноги, сцена освещается красными всполохами, их прорезают вспышки стробоскопа. Охотники запевают гимн:

– Убей свинью, перережь горло, пролей кровь!

Ты говорила другие слова, но смысл был тот же.

Кто-то бьет в барабан, копья приближаются, это Джек и его мальчики. Я бегаю по сцене, это означает охоту.

– Убей свинью, перережь горло, пролей кровь!

Бум, бум, БУМ!

Я пыталась найти новые места, чтобы спрятаться, но ты знала, где искать.

Крик «Вот она!».

Раздаются пронзительные вопли, которые дети обычно издают, когда играют в ковбоев или индейцев, это сигнал. Пора атаковать. Меня. Я выбегаю в центр сцены, спотыкаюсь, пол уходит из-под ног. Так и должно быть, свинье не суждено выжить, помнишь? Вспышки стробоскопа становятся ярче, чаще, дымовая машина испускает новое облако дыма.

– Убей свинью, перережь горло, пролей кровь!

Топот ног, которые со всех сторон обступают меня, вторит стуку копий. Первый удар получаю сзади, догадываюсь, кто его нанес. Падаю на спину. Меня начинают колоть и тыкать копьями. Удары барабана приобретают гипнотический ритм, поющие гимн голоса становятся ниже, звучат более зловеще.

– Перережь ей горло, пролей кровь! – раздается вопль слева. Громкий одиночный удар барабана призывает всех к тишине. Слышно только, как свиная голова прилипает к моему лицу и отлипает, других звуков нет, я тяжело дышу. Ноги, обступившие меня, начинают двигаться по кругу, и я окончательно теряю ориентацию. Я ненавидела маску, которую ты вынуждала меня носить. Эта свиная голова не лучше. Не могу. Дышать не могу.

– На этот раз никакой жалости, – говорит Джек, которого играет Мари.

Она прицеливается, бьет копьем справа, оно тяжело ударяется об пол. Зрителям, сквозь дым и вспышки стробоскопа, будет казаться, что меня пронзили копьем прямо в сердце. Меня уносят со сцены за руки и за ноги, и в этой новой жизни, в которой ты не участвуешь, я просто встаю на ноги, ничего страшного со мной не происходит. Как мне хочется вместе со всеми веселиться, смеяться и шутить за кулисами, но вместо этого я иду в туалет возле раздевалки, срываю с себя свиную голову, брызгаю в лицо холодной водой, считаю в обратном порядке от пятидесяти до единицы. Магия чисел постепенно срабатывает, воспоминания бледнеют, и некоторое время спустя я готова вернуться.

Когда я спускаюсь по лестнице со сцены в зал, меня поджидает мисс Джеймс. Она приглашает меня присесть в первом ряду, в стороне от девочек, хочет сказать пару слов.

– Тебе понравился твой первый спектакль в Ветербридже?

– Да, очень, спасибо, мисс Джеймс.

– Ты очень убедительно сыграла, но я была несколько удивлена тем, что роль свиньи поручили тебе.

– Я просто заменяла Эми, она уехала в Париж.

– Понимаю. Понимаю также, что тебе, наверное, было сложно отказаться, и все же ты должна защищать себя от ситуаций, которые могут причинить тебе боль, учитывая – сама знаешь что.

Мне хочется надеть свинячью голову обратно и закричать. Да нет ни минуты в школе, которая бы не «причиняла боль».

Учитывая – сама знаешь что.

– И еще я хотела обсудить с тобой пару вопросов, Милли. Мистер Ньюмонт написал мне, что тебе придется участвовать в судебном процессе, примерно через неделю.

Я киваю.

– Ты сможешь уделять внимание учебе?

– Да, я постараюсь.

– Ты очень способная девочка, Милли, так что, я полагаю, больших проблем не возникнет, если ты пропустишь несколько дней. Мы можем устроить так, чтобы задания присылали тебе по почте.

– Спасибо. Боюсь, что у меня не будет времени.

– Конечно. Но если ты передумаешь, просто напиши моему секретарю и попроси записать тебя ко мне на прием.

– Благодарю вас.

– И еще об одном я хотела поговорить с тобой. Это касается мисс Кемп. Я знаю, что ты общалась с ней. Проблема в том, Милли, что мисс Кемп ни о чем не знает…

Она кивает, произнося эти слова, и ждет моего ответного кивка в знак того, что я поняла ее, затем продолжает:

– Поэтому нам следует соблюдать осторожность, нравится нам это или нет. Я знаю, что ты хотела сделать ей подарок, это очень мило с твоей стороны, но мы это не поощряем – фактически это против правил школы. Однако в твоем конкретном случае я понимаю, в чем причина недоразумения.

Вот почему она не отвечает на мои письма.

– Мисс Кемп прекрасный педагог, очень ответственный, но, как бы это сказать, семь раз подумай – один нарисуй.

– Я не уверена, что поняла вас, мисс Джеймс. Что вы имеете в виду?

– Что я имею в виду? Если не возражаешь, мы назначим тебе другого куратора.

– Зачем?

– Я попросила мистера Ньюмонта обсудить этот вопрос с тобой на каникулах. Я уверена, он исполнит мою просьбу. Договорились?

– Да, мисс Джеймс.

– Не вижу причин огорчаться, мы все на твоей стороне, и я уверена, мы найдем наилучший выход. Что думаешь?

Это самодурство, вот что.

– Прекрасно, благодарю.

– Ну, вот и отлично. Продолжай работать над спектаклем, не сомневаюсь, что получится грандиозное зрелище.

Я просыпаюсь в слезах, посреди ночи. Мне приснилось, что я в суде.

Когда адвокат поворачивается ко мне лицом, он вдруг становится маленьким, как мальчик, и спрашивает меня, почему я позволила тебе убить его. На глазах у него слезы.

Мне очень жаль, отвечаю я.

Мы не верим тебе, заявляют присяжные.