1

Новый Орлеан, 1816 год

День подходил к концу, и Селин Винтерс в толпе многочисленных покупателей переходила от прилавка к прилавку, тесными рядами вытянувшимся в кирпичном здании рынка. Здесь были и аристократы-креолы, и рабы, и простые, как она сама, горожане. Селин остановилась и слегка сжала в ладони помидор – из последних в этом году. Он показался ей слишком мягким, и девушка осторожно положила красный шарик на небольшую горку на прилавке.

– Сегодня ничего не купишь, Селин?

Давнишний знакомый, старик Марсель, беззубый продавец овощей, напоминающий Селин гнома, подмигнул девушке, заботливо оглаживая рукой помидоры, поправляя и без того аккуратную горку. Улыбаясь, он не сводил с покупательницы внимательных глаз.

– Не сегодня, Марсель. У меня уже есть все необходимое.

Она показала на корзинку, которую держала на согнутой в локте руке, и сама заглянула в нее, словно желая убедиться, что так и есть. Мешочек риса, французские бобы, сладкий картофель. Бутылочка пива для Персы и соленая рыбка для них обеих. На двоих более чем достаточно.

– А кочанчик капусты? – предпринял новую попытку Марсель.

Селин уже было отказалась, но вдруг передумала: капуста ведь может немного полежать.

– Да, – кивнула она, – пожалуй.

Пока Марсель ощупывал узловатыми грязными пальцами кочан за кочаном, выбирая лучший, Селин осматривала рынок. Терпкий запах кофе, долетевший до нее с одной из тележек, примостившихся у колонн, едва не соблазнил ее еще немного задержаться, однако пора было возвращаться домой и приниматься за приготовление ужина. Если она заставит Персу слишком долго ждать, ее опекунша начнет беспокоиться.

– Как сегодня себя чувствует старая гадалка? Нечасто я ее последнее время вижу, – поинтересовался Марсель, заворачивая кочан капусты в толстую бумагу и аккуратно укладывая его в корзинку Селин.

– Поясница беспокоит ее день ото дня сильнее. Она теперь редко выходит из дома.

Селин расплатилась с зеленщиком, вручив ему монетку, и Марсель вдруг неизвестно откуда извлек букетик фиалок.

– Маленький подарок, – сказал он, вкладывая цветы в ладонь девушке. Как и многие другие продавцы, Марсель нередко вручал бесплатный «пустячок сверху» своим любимым покупателям. – Скажи Персе, что Марсель передает привет, ладно?

– Merci, – улыбнулась девушка. – До завтра.

Неся в одной руке тяжелую корзинку, Селин со вздохом направилась через Старый Двор к кирпичному особнячку на сваях, неподалеку от улицы Рампар, единственному дому, который она знала с тех пор, как они с Персой приехали в Новый Орлеан четырнадцать лет назад.

Выйдя из длинного кирпичного здания рынка, она пошла вдоль улицы Леве по направлению к большой площади, которую все называли Оружейной. В воздухе пахло дождем и осенью, приближение которой никто, кроме местных жителей, ни за что бы пока не заметил. Селин сделала глубокий вдох и улыбнулась.

Независимо от времени года она любила каждый уголок Нового Орлеана. Ей доставляло истинное наслаждение ходить по одним и тем же улицам, где так легко смешивались рабы и свободные люди, высокомерные креолы, недавно прибывшие иммигранты и дерзкие до наглости американцы, хлынувшие в здешние места с тех пор, как начали образовываться штаты. Селин замедлила шаги, чтобы полюбоваться грацией и очарованием встретившейся ей светлокожей мулатки – ни для кого не было секретом, что это любовница одного из самых богатых джентльменов Нового Орлеана.

Родившаяся в Лондоне, Селин говорила по-английски, а теперь, конечно, и по-французски, как большинство креолов. Она обожала представлять себе Новый Орлеан сироткой, которому улыбнулась удача, совсем как ей самой, потому что этот город горячо любили его многочисленные испанские, французские и американские опекуны, также как ее любила и баловала старая гадалка цыганка Перса.

На углу Шартре и Сент-Энн, ожидая, пока мимо прогромыхает телега, девушка окинула взором собор святого Людовика. В воздухе все еще чувствовался аромат ладана, клубящийся после недавно закончившейся дневной службы. На грязные улицы легли длинные тени. Стараясь не сойти с пешеходной дорожки и не попасть в липкое болото, разлившееся по проезжей части, Селин прошла под балконом с чугунной решеткой, нависающим над узким деревянным настилом. За поржавевшей оградой сада послышался всплеск воды в фонтане, устроенном прямо во дворе.

Мимо пронеслась повозка, причем возница гнал лошадей куда быстрее, чем допускали городские законы. Как обычно замечтавшись, погруженная в окружающие ее звуки и краски, Селин едва узнала торопливо идущего по противоположной стороне улицы Жана Перо, одного из самых юных и наиболее часто посещающих Персу клиентов. Молодому человеку исполнилось девятнадцать, он был всего на год моложе Селин.

– Добрый день, Жан, – окликнула она знакомого.

Он остановился и, казалось, удивился, увидев ее посреди этой улицы.

– Я так рад, что столкнулся с тобой, Селин. – В голосе юноши, бросившегося через дорогу, слышалось напряжение.

Пижонистый креол стрелял глазами из стороны в сторону и явно избегал взгляда девушки. Несмотря на то, что погода вовсе не располагала к этому, верхняя губа Жана покрылась бисеринками пота. Держался он, как обычно, весьма нахально, слишком самонадеянно для человека с бегающими, как у хорька, глазками. Она никогда не обращала особого внимания на Жана Перо, испорченного единственного сыночка из известной всему городу семьи, но у него всегда было полно денег, которые он не считая тратил, когда хотел получить совет Персы. Поэтому Селин взяла за правило обращаться с ним весьма вежливо.

Он остановился перед ней, оглянулся по сторонам и сказал:

– Я ходил к Персе, но… ее не оказалось в лавке, и я…

– Ты уверен? Ты входил внутрь? Ты звал ее?

Немного встревоженная и ничего не понимающая Селин направилась к дому. Жан заспешил за ней следом.

– Я входил, но ее там не было. Ваш сосед сказал, он, кажется, видел, что она пошла на чашечку кофе в дом напротив, но я не мог терять время на ее поиски.

Жан бросил на девушку внимательный взгляд, словно только что принял какое-то решение, и торопливо добавил:

– Я приходил к Персе за советом, Селин, но, может, ты сумеешь мне помочь. Я готов щедро заплатить.

Креол ускорил шаги, потому что Селин, не обращая на него внимания, быстро шла по направлению к дому. Перса редко выходила последнее время. Старой гадалке было почти шестьдесят, и за последние два года у нее так обострился ревматизм, что она с трудом передвигалась. Да и зрение ее потеряло былую остроту. Селин постоянно тревожилась о своей старушке.

Навстречу, держась за руки, шли Дьюрелы, молодая парочка, которой Селин когда-то продала одно из любовных снадобий Персы. За ними следовал раб с фонарем в руках. Они остановились и приветливо поздоровались с ней и Жаном, Селин вынуждена была снова задержаться. Как можно более коротко, но так, чтобы не показаться грубой, она поинтересовалась, как у них дела и как здоровье двух недавно родившихся малышей.

Несколько минут спустя, когда Дьюрелы, наконец, простились, пожелав им приятного вечера, Селин вновь заспешила к дому. Жан неотступно следовал за ней.

– Я готов заплатить тебе в два, даже в три раза больше, чем обычно за совет. Ты меня слушаешь, Селин? – Перо резко остановился, преграждая девушке путь.

– Не совсем. Я беспокоюсь, где может быть Перса?

– Может, она сплетничает с кем-нибудь из соседок…

– Сомневаюсь.

– Селин, будь добра…

В голосе молодого человека послышалось одновременно недовольство и отчаяние, и это заставило девушку остановиться. Она взяла корзинку за ручку обеими руками, покачивая перед собой тяжелой ношей и внимательно разглядывая спутника.

Выглядел Жан почти как обычно. На нем был аккуратный двубортный сюртук, высокая касторовая шляпа со слегка загнутыми вверх полями, подогнанные по фигуре узкие брюки со штрипками и короткие кожаные сапоги. Темные волосы юноши были тщательно уложены с помощью специального масла, а одежда безупречно чиста и отглажена. Если не принимать во внимание капельки пота над верхней губой, он являл собой образец непринужденности и спокойствия. И все-таки что-то в его поведении заставляло Селин нервничать.

– Я уверена, что Перса уже вернулась. Пойдем со мной, мы найдем ее дома. – Чтобы заставить его продолжить путь, она добавила: – Ты один из самых любимых ее клиентов, Жан.

– Именно поэтому ты не должна бы отказываться помочь мне прямо сейчас, Селин. Моя квартира всего в квартале отсюда. Ты меньше чем через час отправишься домой.

– Но ты ведь знаешь: у меня нет таких талантов, как у Персы. Я редко предсказываю будущее…

– Что бы ты ни сказала, это мне поможет.

Когда-то Перса говорила Селин, что дар ясновидения может быть не только бесценным сокровищем, но и проклятьем. Каждый раз, когда девушка открывала свой разум чужим мыслям, она видела только прошлое и никогда будущее. А клиенты редко желали, чтобы им напоминали о прошлом. Правда, однажды, когда Перса была очень сильно больна и не могла провести обещанный сеанс, она попросила Селин заменить ее и, читая мысли о прошлом, предсказать будущее. Селин отступила.

– Жан, послушай…

Он, казалось, был сильно огорчен, и Селин вдруг вспомнила, что за последние несколько месяцев молодой человек потратил целое состояние, оплачивая советы, которые давала ему Перса. Ее наставница очень рассердится, если она его обидит.

Жан нервно провел руками по волосам, стараясь еще больше пригладить их, и она заметила, как дрожат его пальцы. Прежде у Селин не было причин бояться этого человека, но сегодня он казался ей таким возбужденным, таким растерянным, что его поведение внушало ей опасения. Жан запустил руку в карман своего полосатого жилета и извлек оттуда две золотые монеты.

– Вот, пожалуйста… – Он протянул ей деньги.

Селин уставилась на золото. Его так легко получить! Трудно поверить, что кто-то готов столько заплатить за работу, не требующую почти никаких усилий. Она вспомнила о матери и о том, что ей приходилось выносить, чтобы хотя бы как-то прокормить их в Лондоне. Пяти лет от роду Селин уже знала, что означает слово «шлюха». Она почти забыла лицо Джейн Винтерс, но в памяти всегда жили стоны и вздохи, пронзительные вопли и побои – целая вереница мужчин, ласкающих мать каждый на свой манер.

Золото поблескивало на ладони Жана. Здесь было больше денег, чем Селин могла бы заработать за год, продавая снадобья Персы. Не давая себе передумать, Селин схватила монеты и засунула их за лиф платья. Она вернется домой с карманом полным Золота, и это, вероятно, остудит гнев Персы, даже если ей придется немного задержаться.

– Хорошо, Жан, раз уж ты настаиваешь. На сей раз я помогу тебе, но мне нельзя терять время.

Жан торопливо потащил ее по улице, чтобы поскорее добраться до своей квартиры, но, когда они наконец туда попали, настоял на том, чтобы Селин села и выпила чашечку какао, пока он очень быстро покончит с кое-какими делами внизу. Девушка согласилась, но только после того, как он заверил ее, что вернется буквально через несколько минут.

Селин осталась дожидаться Жана в уютной гостиной, устланной толстыми коврами и обставленной натертыми до блеска столиками и мягкой мебелью с плюшевой обивкой. Не успел молодой хозяин выйти из комнаты, как слуга принес ей угощение и сразу же удалился.

Потягивая горячее какао, Селин, чтобы скоротать время, представляла себе, какой стала бы ее жизнь, окажись она вдруг хозяйкой такого прекрасного дома. Не было почти никаких шансов, что она когда-нибудь сможет это узнать наверняка. Ей не приходилось рассчитывать ни на приданое, ни на древнее родовое имя, так что мало вероятно, чтобы ей сделал предложение какой-нибудь завидный жених. К тому же среди близких ей людей не было ни одного мужчины, способного устроить для нее достойный брак, однако она давно уже решила, что это и к лучшему: Селин не могла себе представить, как можно выйти замуж за почти неизвестного тебе человека, которого ты конечно уж не любишь.

Погрузившись в размышления, Селин вдруг заметила, что за окном сгустились сумерки. Пошел унылый моросящий дождь. Она поднялась и принялась расхаживать по верхней гостиной квартиры Жана Перо. У нее больше не осталось времени на ожидание.

Она поставила пустую чашку на столик и направилась к узеньким «французским» дверям. Глядя на окруженный стеной сад внизу, она пыталась представить себе, что же так задержало молодого человека. На гладких, блестящих от дождя камнях дорожки отражался свет фонарей. Жан вывел ее из терпения, и она решила немедленно отправиться домой, пока мелкий дождик не превратится в настоящий ливень.

Селин уже наклонилась, чтобы поднять оставленную у дверей корзинку с продуктами, когда в комнату ворвался Жан, еще более взвинченный, чем прежде. Правда, несмотря на сильнейшее волнение, губы его были сомкнуты в твердую, решительную линию. Он был без шляпы, волосы растрепались и торчали во все стороны. Широкие плечи его куртки оказались совершенно мокрыми, крахмальная грудь рубашки помялась.

– Мне пора уходить, Жан, – твердо сказала Селин.

– Нет!

Он отреагировал на ее слова мгновенно и так неистово, что девушка едва не выронила свою корзину. Быстро взяв себя в руки, она в душе порадовалась, что под юбками у нее спрятан маленький нож в ножнах, прикрепленный к ноге немного выше колена. Не скрывая раздражения, Селин даже слегка притопнула правой ножкой.

– Уйди с дороги, Жан. – Голос ее прозвучал довольно мягко, но рука постепенно подбиралась к оружию на бедре. – Клянусь, я позову на помощь.

– Ну, пожалуйста, Селин! Извини, что я так задержался. Я уже готов. Ты должна остаться. Пожалуйста!

Она снова опустила корзинку на пол около двери.

Жан вернул ее к небольшому дивану у столика, на котором стояла пустая чашка из лиможской эмали и такой же кофейник, подождал, пока она усядется, и присел рядом.

– У тебя нет кристалла, – проговорил юноша озадаченно.

Селин облизала губы и расправила юбку.

– Мне он и не нужен. – Ей было неприятно дотрагиваться до него, но это было совершенно необходимо, чтобы проникнуть в его сознание. – Дай твою руку, – сказала она.

Как только он к ней прикоснулся, девушка едва не вскочила и не бросилась к дверям. Только вспомнив о монетах, она заставила себя остаться на месте и медленно вошла в транс, ощущая привычное головокружение и тошноту, которые всегда предшествовали ясновидению. Она отдалась этим чувствам, углубляясь в них, испытывая знакомую слабость и полное отсутствие мыслей. Во рту пересохло.

– Что ты видишь? Скажи…

Сначала была только темнота. Когда Селин, наконец, начала проникать в его воспоминания, ей показалось, что она видит окружающее его глазами… Глубже, еще глубже… Слова не шли с языка.

Лавка. Ее дом. Ряды полок с выстроившимися на них пузырьками и бутылочками. Хрустальный шар Персы. Линялый бархат. Перса. Мечущиеся фигуры. С грохотом разваливается стол. Бьются стаканы. Ужас в глазах Персы. Ее широко раскрытый, кричащий рот. Кричащий до тех пор, пока не стало поздно. Слишком поздно. Посиневшие губы Персы. Она ловит ртом воздух, задыхается.

Всепоглощающая ярость. Ненависть. Паника. Отчаяние.

Сознание Селин словно заблокировалось, она пыталась глотнуть хотя бы немного воздуха и отгородиться от видения, как учила ее Перса. Аура злобы, окружающая Жана Перо, оказалась невыносимой для Селин. Глаза ее широко открылись, и она постаралась сосредоточиться на нем, хотя глубина чувств, которые она только что испытала – его чувств – все еще сильно ее пугало. Селин закрыла лицо руками. В этот момент девушка догадалась: ее реакция выдаст то, что она только что увидела, но было слишком поздно.

– В чем дело? – Жан заговорил очень тихо, с мертвящим спокойствием.

Она уронила руки на колени и замотала головой, но этого простого движения оказалось недостаточно, чтобы освободить сознание от того, что она только что увидела и почувствовала.

– Ни-ничего, – с трудом вымолвила Селин и дотронулась ладонью до лба. – Извини… Я, должно быть, заболеваю. Я…

Селин встала, но оказалось, что он преградил ей путь.

– Что ты видела? Что-то не так?

– Все так. Просто очень досадно… абсолютно ничего не увидеть. Со мной такого никогда прежде не было. Извини, Жан…

Селин понимала, что мямлит нечто нечленораздельное, и ни секунды не сомневалась, что пришла пора спасаться бегством. Она обхватила себя руками, готовая, в случае необходимости, закричать. Ей во что бы то ни стало нужно убедить его, что она заболела, добраться до двора, а оттуда – бегом на улицу.

– Я должна идти.

Она обязана попасть домой. Вопреки всему Селин надеялась, что ее видение оказалось ошибкой и живая Перса ждет ее. Ей необходимо выбраться из дома этого человека, который, может быть, причинил огромное зло ее опекунше.

Он позволил ей подойти к дверям. Выйдя на галерею, Селин немного воспряла духом, надеясь, что ей удастся ускользнуть.

– Подожди, – приказал вдруг Жан. Девушка замерла, вцепившись в чугунные перила галереи.

– Ты забыла корзину.

Она давно о ней забыла. Казалось, прошло много дней с тех пор, как она была на рынке. Жан подал девушке корзину. Селин протянула руку, внимательно следя, чтобы не прикоснуться к нему, и взяла свою ношу.

Даже не поблагодарив юношу, Селин повернулась и торопливо пошла прочь, чувствуя, что Жан следует за ней по пятам. Еще несколько шагов, и она ступит на лестницу из темного камня, которая ведет во двор. В этот момент их не сможет увидеть никто из домашних.

Правда, темнота, которая могла бы стать ее врагом, одновременно обеспечивала ей защиту. Жан не отставал. Спускаясь по лестнице, она подобрала подол юбки и одновременно нащупала нож. К тому моменту, когда девушка шагнула на последнюю ступень, она уже твердо сжимала в руке оружие, все еще пряча его в складках юбки.

Селин часто и тяжело дышала от страха и напряжения, готовая швырнуть в Жана корзину, если он только попытается ее остановить. Туфли на низком каблуке ступили на мокрые камни, она поскользнулась, едва не налетев на стену. Корзина выпала из рук девушки, продукты с шумом высыпались к ее ногам.

Разъяренный Жан схватил ее за руку и резко дернул так, что она отлетела к стене. Дыхание ее почти оборвалось.

– Отпусти! – крикнула Селин.

– Что ты видела?

От напускной вежливости Жана не осталось и следа. Он наступал на Селин, впившись в ее лицо обезумевшими глазами, полными ненависти и животного страха.

Селин не собиралась сдаваться. Готовая к сопротивлению, она сжала нож в свободной руке:

– Предупреждаю тебя: лучше отпусти меня, Жан. Отпусти немедленно.

– Скажи, что ты видела.

– Кто-нибудь! Помогите! – Ее крик эхом разнесся по узкому замкнутому пространству двора.

– Здесь никого нет. Я всех отпустил на вечер. Эти черные обезьяны, без сомнения, прогуливаются сейчас туда-сюда по площади Конго, кривляясь друг перед другом кто во что горазд. Они наверняка не вернутся до тех пор, пока не погасят фонари.

– Это уже совсем скоро. – Девушка попыталась освободиться от его мертвой хватки.

– Мне очень жаль, Селин…

– Чего жаль? Отпусти меня, иначе тебе действительно придется пожалеть.

– Слишком поздно. Мне просто нужно было выяснить, знаешь ли ты, как и старуха, слишком много. Когда я встретил тебя на улице, то понял, что ты можешь дотронуться до нее и сразу же понять, что произошло. Твой дар куда сильнее, чем у старухи, хотя ты можешь видеть только прошлое. Как и она, ты знаешь, что я сделал, так что, как ни жаль, я вынужден убить и тебя.

«У старухи? Убить и тебя? И тебя?»

– Что ты хочешь сказать? Что ты сделал? – Сердце ее бешено забилось. – Ты убил Персу? Но почему, Жан?

– Говорю же, как и ты, она чересчур много знала.

Это было слишком ужасно. Она не могла ему поверить, отказывалась согласиться с тем, что открыл ей ее же дар ясновидения, – до тех пор, пока его пальцы не сомкнулись у нее на горле. Руки Жана сжались, не давая дышать. Теперь Селин точно знала страшную правду. Ей необходимо было попасть домой.

Прежде чем помутилось сознание, она отбросила правую руку назад и со всей силой вонзила нож Жану между ребер. Перо вскрикнул и отпустил Селин, пытаясь втянуть в себя воздух. Селин с ужасом наблюдала, как он отступил на несколько шагов, тщетно пытаясь ухватиться за нож, торчащий из его бока.

Не в силах убежать, онемевшая от потрясения, Селин неподвижно стояла перед Жаном. Он поскользнулся на мокрых камнях, сделал несколько неуверенных шагов назад и упал рядом с маленьким фонтаном, в центре которого голый херувимчик сидел верхом на резвящемся дельфине. Жан вытянул вперед руки, стараясь подняться. Окровавленные ладони заскользили по мокрому мрамору. Густая темная кровь, кровь креола, медленно сочилась из его раны, образовывая лужицы на камнях.

Его голова еще раз резко оторвалась от мостовой, и, наконец, он замер. Селин посмотрела на дом. Все окна, кроме той комнаты, где она сидела совсем недавно, были темны. Никого не было ни на кухне, ни в комнатенках рабов на первом этаже. Девушка подобрала подол юбки и, бросившись за ворота, побежала мимо решетчатой ограды вдоль пустынной улицы. Туфли ее моментально покрылись грязью, подол платья и нижние юбки намокли и стали ужасно тяжелыми.

Она стремилась попасть домой, отчаянно надеясь, что еще не поздно помочь Персе. Ударил колокол кафедрального собора, его звон зловещим эхом разнесся по темным улицам. Селин обогнула фонарь на углу улицы. В его свете казалось, что нити дождя падают из темных туч-парусов, подгоняемых по небу ветром с реки. Не глядя по сторонам, Селин сошла с тротуара на проезжую часть и сразу же провалилась в отвратительную вязкую жижу. Однако это не заставило ее замедлить шаг.

Последний поворот. Не столкнувшись, к счастью, с городской стражей, она устремилась к своему старому особнячку. Одноэтажный, крохотный, покосившийся – все-таки это был ее дом. Селин вбежала в маленький сад за частым деревянным забором и поднялась на низкое крыльцо. Дыхание ее прервалось. Входная дверь оказалась распахнутой настежь.

– Перса?

Девушка ворвалась в лавку. Здесь было слишком темно и тихо. Что-то явно было не так. Селин пошла по знакомым комнатам. Стол, за которым Перса обычно сидела, предсказывая будущее, оказался перевернут, бархатная скатерть, разорванная и помятая, валялась на полу. Посреди этого разгрома осколки того, что некогда было магическим кристаллом, поблескивали в слабом свете уличного фонаря, проникающем в комнату через окно.

Селин обошла стол и едва не упала на Персу. Ее опекунша лежала, вытянувшись в струнку, на голых досках из кипариса, покрытых крошевом из кирпича, которое Перса рассыпала повсюду каждое утро, борясь с сыростью и пылью. Селин опустилась на колени и дотронулась до руки Персы. Рука была холодной и безжизненной, такой же, как и разбитый магический кристалл. Девушка задрожала от ужаса. Все было точно так, как она «видела» некоторое время назад.

Селин показалось, что ноги отказались ей служить, но она все-таки через силу поднялась и побрела к полке, на которой лежали серные спички. У нее так тряслись руки, что потребовались многочисленные попытки, чтобы разжечь лампу. Побоявшись разлить масло и поджечь дом, Селин поспешила поставить лампу на пол. Пламя заиграло в бесчисленных хрустальных осколках. Девушка снова опустилась на колени перед Персой.

Губы ее любимой опекунши оказались совершенно синими, точно такими, какими представляла себе Селин в своем видении. На лице Персы застыло выражение ужаса. Девушка протянула руку и с любовью закрыла глаза старушки, которая столько лет заменяла ей отца и мать.

Все еще стоя на коленях, Селин выпрямилась и закрыла лицо ладонями. Она, пожалуй, не могла сейчас вспомнить, когда плакала последний раз. Просто до этого момента у нее не было на то причин. Однако полившиеся было слезы сразу же высохли: у нее еще будет время оплакать Персу, но только после того, как свершится правосудие. Девушка откинула растрепанные волосы с залитого слезами лица и решительно поднялась, готовая немедленно найти полицейского и отвести его к дому Перо.

На площади прозвучал гонг, означающий, что уже восемь часов и вскоре будут погашены все уличные фонари – настало время, когда рабам, морякам и солдатам полагалось покинуть улицы города и разойтись по домам. Рабы Перо скоро вернутся и обнаружат его лежащим в луже собственной крови с ножом, торчащим между ребер.

Они сразу узнают, что именно она заколола его. Слуга, безусловно, вспомнит, как подносил ей какао. Чета Дьюрелов разговаривала с ними обоими на улице. Не исключено, что уже поднялись шум и крики и полиция направляется к ее дому, чтобы допросить ее. Селин поднялась и, нервно отряхивая мокрую юбку, обвела взглядом комнату. Ей нечего бояться. Жан Перо – убийца. Почему же, в таком случае, она испытывает страх? Почему ощущает такую острую необходимость спасаться бегством? Она убила в целях самообороны. Она покажет им тело Персы, расскажет, что совершил Жан. Она все это узнала из своего видения…

Из видения…

Поверят ли ей?

Крепко сжав ледяные, как у Персы, пальцы, Селин шагала по комнате, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Она промокла до нитки и никак не могла обсохнуть. Рядом на вешалке висела легкая ярко-зеленая накидка. Девушка быстро набросила ее на плечи и затянула вокруг шеи шнурок. И все-таки она продолжала дрожать. Чем дольше она рассуждала, тем больше усиливалась ее паника.

Семейство Перо было одним из самых старинных, самых уважаемых в городе. Перо-старший, банкир, служил когда-то правоведом. Она была никем – всего лишь приемной дочерью какой-то гадалки. Селин уткнулась лбом в крепко сжатые кулачки и закрыла глаза. Золотые монеты за лифом платья впивались в кожу.

«Думай, Селин!»

Ее слово против слова Перо. Ее слово против слова богатых креолов с многолетней родословной. Они могут позволить себе услуги самых лучших адвокатов. И дня не пройдет, как она окажется за решеткой в старой тюрьме Кабильдо. К тому же кто возьмет на себя труд разыскивать убийцу старухи-гадалки, когда необходимо будет решить загадку убийства богатого креола? Селин быстро поняла, что на ее стороне не было ничего, кроме правды. Однако всем известно, что голос денег всегда заглушал голос правды.

Единственное, что она могла сделать, – это рассказать властям о том, что ясновидение помогло ей узнать, как была убита Перса, поведать о том, как Жан напал на нее и как она ударила его ножом, защищаясь. Она скажет им правду, но, вполне возможно, ее поднимут на смех. Если бы кто-нибудь верил в ясновидение, Перса давно стала бы богатой.

Ее единственной защитой была правда.

И никто никогда ей не поверит.

 

2

Плантация Моро под Новым Орлеаном

Дом не таил в себе ничего страшного, но в нем царила непонятная извечная печаль, обволакивающая его, словно испанский мох, покрывающий стволы огромных дубов, растущих по всей усадьбе. Особняк был возведен в стиле западных штатов: двухэтажная оштукатуренная снаружи постройка из деревянных балок и кирпича, окруженная широкой галереей под сенью покатой крыши. Два этажа, полные тишины, непримиримых противоречий и мстительной ярости.

Сидя на широком балконе второго этажа и внимательно оглядывая посыпанную мелким ракушечником подъездную аллею, Корд Моро высоко поднял хрустальный бокал, без слов обращая свой тост к девушке, которую никогда прежде не видел и надеялся никогда не увидеть.

Великолепное дедовское бордо, которое молодой человек позволял себе употреблять в неограниченных количествах, притупило все чувства, и Корд всматривался в темноту, куда едва доходил струящийся из окон свет и где поблескивала плотная завеса, сотканная из дождя.

Он никогда не злоупотреблял молитвами и привык полагаться на волю случая, хотя большую часть его жизни удача отнюдь не сопутствовала ему. Но теперь, когда минута проходила за минутой, а его нареченная невеста не появлялась, он испытывал все больший оптимизм, веря, что фортуна повернется к нему лицом.

Корд поднялся и пошел к деревянным перилам, стуком каблуков почти полностью заглушая шум дождевой воды, стекающей с карнизов галереи. Пьяно прицелившись, он поставил свой бокал на перила и обеими руками вцепился в мокрую перекладину. Наклонившись вперед и подставив лицо дождю, молодой человек с радостью ощутил, что приносящий эту непогоду ветер усиливается.

Перед домом, до дороги Ривер Роуд и дамбы, которая удерживала Миссисипи в русле большую часть года, раскинулся добрый акр прекрасно ухоженной земли, где росли огромные дубы, ореховые деревья и магнолии. Корд закрыл глаза, не желая видеть эту ночь, дождь и пляшущие блики фонарей, моля Бога научить его, как с легкостью вырвать из души боль, поселившуюся где-то внутри и становящуюся нестерпимее с каждым ударом сердца.

Сегодня вечером должен был венчаться не он, а Александр. Именно Алексу Моро, его двоюродному брату, предназначались и невеста, и большая часть наследства Моро, и плантации. Алекс действительно заслужил все это. Но энергичный, уверенный в себе Алекс, самый любимый из наследников Генри Моро, был мертв.

И Генри Моро, их дед, намеревался заставить Корда за это заплатить.

Воспоминание об Алексе – таком, каким Корд видел его в последний раз, – вечно будет преследовать его. Оба они находились в городской резиденции Генри Моро на улице Ройал: угроза желтой лихорадки, каждый раз охватывающая город в летнюю жару, наконец отступила.

В тот день, две недели назад, Корд, как обычно после ночи, проведенной в Старом Дворе за игрой в карты, сопровождаемой обильной выпивкой, проснулся очень поздно. Фостер, прислуживающий ему с самого детства, сначала отчаянно колотил в дверь, а потом, не дождавшись ответа, ворвался в комнату.

Фостер Арнольд был когда-то слугой матери Кордеро. Ни он, ни его приятель Эдвард Лэнг никогда не могли похвастаться тем лоском, каким должны обладать слуги высшей аристократии, поэтому их и отправили вслед за хозяйкой в Вест-Индию, когда она покинула Англию. Четырнадцать лет тому назад оба они вместе с Кордом приехали с острова, где остался его родной дом.

Никогда прежде Корд не видел живого, подтянутого слугу-англичанина таким расстроенным, как в это утро. Фостер стоял посреди комнаты ломая руки. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова.

Пока жив, Корд будет до мелочей помнить это утро. Он снова ощутил, как свело низ живота, когда он отбросил простыни и москитную сетку и свесил ноги с кровати. Сидя на постели, молодой человек, едва прикрыв обнаженное тело простыней, протирал глаза, сознавая необходимость сосредоточиться на том, что – почти безуспешно – пытался втолковать ему Фостер.

– В чем дело?

Раз его разбудили, значит, произошло нечто чрезвычайное. Он никогда не любил рано вставать, даже в лучшие времена. Но хуже, чем сегодня, ему вряд ли могло быть – голова гудела с похмелья.

Фостер только качал головой, прижав руки к груди. Непролитые слезы блестели в его глазах.

Корд чувствовал все нарастающее беспокойство.

– Из-за чего шум, Фостер? Обычно во всех истериках виноват Эдвард. С ним что-нибудь случилось?

Фостер широко развел руки, словно за что-то извиняясь, и выпалил без всяких объяснений:

– Алекс!

Еще мгновение онемевший слуга без кровинки в лице постоял посреди комнаты и вдруг бросился вон.

В душе у Корда зашевелился страх, который невозможно было выразить словами. Голова гудела после ночной попойки, руки тряслись, пока он пытался натянуть брюки. Даже не надев рубашки, Корд последовал за Фостером на второй этаж, где располагалось большинство жилых комнат.

Через широко распахнутые двери он выбежал на один из балконов. Окруженный расставленными повсюду горшками с душистым розмарином, шалфеем и лимонной вербеной, Корд перегнулся через железные перила. Во дворе около фонтана стоял блестящий черный экипаж, незнакомый Корду. Дверца была широко распахнута. Корд метнулся назад и спустился вниз. У подножия лестницы он столкнулся с мрачной процессией, которая уже почти дошла до кухни на первом этаже.

Трое мужчин, едва протискиваясь через узкий коридор, волокли безжизненное тело. Когда-то сверкавшие глаза Алекса были закрыты, от жизнерадостной улыбки не осталось и следа. Никто даже не пытался скрыть огромное темно-красное пятно, расплывшееся по великолепно сшитой рубашке Алекса.

Когда эти люди, пройдя через входные двери, направились к кухне, Корд сделал шаг назад, уступая дорогу. Испуганная кухарка с глазами, полными ужаса, торопливо освобождала стол, стоящий посреди комнаты. Не произнося ни слова, мрачные носильщики положили на него тело Алекса. Корд узнал доктора Самуэля Джекобса.

– Что случилось?

Корд смотрел на доктора, чувствуя жгучую боль в сердце. Казалось, время прервало свой бег.

Джекобс проигнорировал его вопрос. Взгляды остальных были полны презрения, выражение лиц – совершенно непроницаемы. Когда Корд встречался взглядом с кем-либо из прибывших, он чувствовал, что все молча обвиняют его в каком-то страшном грехе, хотя он и не мог представить себе – в каком. Он привык к упрекам, но не к такой очевидной демонстрации полного отвращения.

– Что, черт побери, происходит? Почему вы так на меня смотрите?

Никто не ответил. Корд настойчиво повторил:

– Ради Христа, скажите, что с ним случилось?

К этому времени внизу собрались Фостер, Эдвард и все домашние слуги-рабы. Широко раскрытыми от испуга и горя глазами они смотрели на безжизненное тело Алекса. Корд босиком стоял на холодном каменном полу, бесполезные подтяжки свисали с пояса брюк. Сердце юноши вдруг бешено забилось, голова закружилась так, что ему едва удалось совладать с накатившим приступом и не упасть.

В отчаянии он повернулся к Фостеру и Эдварду:

– Где дед?

Эдвард Лэнг, тот из англичан, что пониже, сотрясаясь всем телом от рыданий и заливаясь слезами, с трудом проговорил:

– Он еще не знает… Еще спит.

Один из старших домашних рабов поспешил прочь из комнаты. Окидывая молодого человека тяжелым взглядом, доктор, казалось, колебался.

– Христа ради, помогите ему, – потребовал Корд. – Сделайте хоть что-то, пока он не истек кровью.

– Слишком поздно. Боюсь, он уже покинул нас.

Стоя рядом с Алексом и глядя на темно-красное пятно на его рубашке, Корд чувствовал, как весь наполняется слепой яростью. Неестественно побелевшее лицо двоюродного брата странно контрастировало с черными волосами и баками.

– Он был убит на рассвете во время дуэли в Саду святого Антония, недалеко от танцевального зала «Блю Рибон», – сообщил ему доктор Джекобс.

Корд недоверчиво уставился на тело Алекса, ожидая, что его кузен сейчас вскочит и рассмеется над своей шуткой и над всеми ними. Он обнимет Корда и попросит прощения за то, что зашел слишком далеко. Но мертвенно-бледное лицо Алекса говорило о том, что это невозможно.

– Что случилось? Кто вызвал его? Это из-за Джульетт?

– Нет, мсье. – Доктор Джекобс откашлялся и отвел в сторону глаза.

– Говорите же!

Корд обращался теперь к двум джентльменам, стоящим рядом с ним. Он мучительно пытался вспомнить их имена, сожалея, что полностью лишен способности Алекса любезно общаться с окружающими. Джентльмен, который был повыше ростом, повернулся и покинул комнату. За ним по пятам последовал его приятель.

Корд набросился на доктора, схватив его за широкие лацканы визитки, и почти оторвал от каменного пола.

– Кто в этом виноват?

– Вы, мсье. Александр ответил на брошенный вам вызов.

Корду показалось, что его пронзили острейшей рапирой. Он отпустил доктора и, сделав шаг назад, прижался к стене. Обхватив себя руками, словно ему внезапно нанесли удар в живот, он пробормотал:

– Я не понимаю…

– Вчера вечером вас вызвали на дуэль, мсье, но, поговаривают, вы были настолько пьяны, что не могли даже передвигаться. Александр проследил, чтобы вас отправили домой. Зная, что вы будете не в состоянии встретиться с кем-либо на рассвете, он появился вместо вас. Меня попросили быть секундантом, как и двух джентльменов, которые только что покинули этот дом. Это был честный бой. К несчастью, ваш кузен проиграл.

Когда этот полный драматизма рассказ подходил к концу, в кухню в сопровождении раба, уходившего позвать хозяина, вошел Генри Моро, опираясь на трость с серебряным набалдашником, с которой он не расставался с тех пор, как пострадал в результате падения с лошади несколько лет назад. Его крахмальная белая рубашка под атласным ночным халатом сияла чистотой, серебристые волосы были тщательно расчесаны. Старик держался, как всегда, прямо и властно.

Он только на мгновение взглянул на тело Алекса и больше уже ни разу не посмотрел на него. Когда старик обратился к доктору, голос его даже не дрогнул, он говорил с холодной четкостью, как всегда обращался к тем, кто ниже его по положению.

– Если я верно расслышал, что вы говорили, когда я вошел, мой внук мертв. И умер он за Кордеро?

Доктор кивнул:

– Верно, Александр принял вызов, брошенный Кордеро.

– Что именно было сказано?

Доктор откашлялся:

– Что ваш младший внук – пьяница. Мне сказали, Кордеро только посмеялся над этим, говоря, что и сам это знает, но, если кто-то настаивает, он готов встретиться с этим человеком на рассвете. После этого Кордеро напился еще больше – так, что не мог даже передвигать ноги. Александр отправил его домой, а сам занял его место в дубовой роще.

Взгляд Генри наполнился ледяным холодом, горечью и яростью, которые Корд смог разглядеть сквозь слезы, застилающие глаза и мешающие смотреть.

– Оставьте нас, – сказал Генри и повернулся спиной к бездыханному телу Алекса, всхлипывающим рабам и личным слугам Корда, ко всему, на что, казалось, легла пелена смерти.

– Пойдем со мной, Кордеро, – потребовал старик, выходя из комнаты.

Не слыша слов деда, Корд оттолкнулся от влажной каменной стены и, спотыкаясь, подошел к телу Алекса. Опустившись около стола на колени, он не отрываясь смотрел на двоюродного брата. Только четыре года назад, когда Алекс переехал сюда, этот мавзолей постепенно превратился в подобие дома. Алекс принял Кордеро таким, какой он есть, смеялся над его распутной жизнью и уверял, что, встретив подходящую женщину, Корд обязательно остепенится. Алекс никогда его не осуждал, как это делали многие другие.

Теперь Алекс никогда больше не засмеется, не улыбнется широкой улыбкой, которая у него была готова для всех. Никогда не подарит он Корду свое понимание и любовь.

«Мне всегда хотелось иметь родного брата, – сказал ему Алекс в день своего приезда на плантацию. – Будем же настоящими братьями».

К тому времени Корд уже смирился с отсутствием любви со стороны деда, сердце его озлобилось против всех на свете. Он был настолько потерян и одинок, что с трудом смог принять протянутую ему Алексом руку, но все-таки протянул свою, и они стали друзьями и братьями. Только Алекс любил его, несмотря на все недостатки.

Стоя на коленях возле тела кузена, Корд чувствовал, что теперь он более одинок, чем до приезда Алекса в Новый Орлеан. Не в силах отвести взгляда от руки своего кузена, он замер, скованный еще большим ужасом от невозможности дотронуться до этой руки, чем в первый день знакомства, когда Алекс предложил ему дружбу и братство. Но он не мог позволить Алексу уйти, пока не сказал ему, что будет по-прежнему верен этим узам. Переполненный отчаянием, Корд все-таки дотронулся до руки кузена. Она была совершенно холодной – Алекс уже ушел. Корд сжимал его побелевшие пальцы и ощущал опустошающую безвозвратность потери. И все это произошло по его собственной вине!

«Это я должен был умереть. Это я должен лежать здесь».

Он прижал ладонь Алекса к глазам, почти не чувствуя слабых попыток Фостера помочь ему подняться.

– Вставайте, Кордеро. Дед ждет вас в библиотеке. Вы ведь не хотите, чтобы он увидел вас в таком состоянии.

Онемевший от потрясения, Корд медленно прошел по первому этажу и поднялся по лестнице в библиотеку. Он остановился перед рабочим столом, который дед превратил в настоящую крепость, отделяющую его от тех, кого он вызывал в свое логовище. Старик сидел за столом, трость стояла рядом. В кабинете веяло холодным высокомерием, Генри ничем не выдавал, что только что погиб его любимый внук.

– Твое поведение, мягко говоря, дорого мне обошлось, Кордеро. Так же, как когда-то твой отец, ты опозорил наше имя.

Генри ни разу не взглянул на Корда, перекладывая с места на место бумаги, лежащие на столе. Руки его ни разу не дрогнули, из его груди не вырвалось ни единого вздоха печали, зато нетрудно было заметить – старик в ярости.

– Как ты знаешь, Алекс должен был через две недели жениться. Теперь ты должен будешь завершить эту сделку…

– Невозможно. Я уезжаю из Нового Орлеана навсегда.

После смерти Алекса не имело смысла оставаться здесь, где все ему ненавистно. Он уедет, отправится на корабле в Вест-Индию и в память об Алексе постараться сделать что-нибудь толковое на земле, которую унаследовал от матери.

– У тебя нет ни гроша. Куда ты денешься?

– Уеду домой, на Сан-Стефен. С первым же пароходом.

Сказав это, он почувствовал необыкновенное облегчение, словно на него уже подули крепкие и свежие пассаты Вест-Индии. Настало время изменить свою жизнь.

– Итак, ты намерен улизнуть – трус есть трус – и жить-поживать на этой захудалой плантации, которую оставила тебе мать?

– Именно.

– Я заключил контракт с Томасом О’Харли. Его дочь должна выйти замуж за моего наследника через две недели. В отличие от тебя, Кордеро, я – человек чести. И я сделаю все, чтобы сдержать слово.

– Вот сами на ней и женитесь. Мне не нужны ваши деньги. И никогда не были нужны. Я приехал сюда не по собственной воле, вы не забыли? Мне следовало уехать четыре года назад.

– Но именно тогда появился Алекс.

– Да, приехал Алекс. Я предполагал, что он будет относиться ко мне с тем же пренебрежением, какое всегда демонстрировали мне вы, дедушка, но я ошибся. Алекс стал моим другом. Он сделал мою жизнь здесь более терпимой.

Генри Моро наконец поднял глаза на внука. Если Корд предполагал, что деда тронули его слова, он ошибся. Ему не следовало забывать старик всегда использовал полученную информацию для того, чтобы ударить побольнее.

– Ты говоришь, что любил Александра? Если это действительно так, ты должен поступить благородно и жениться на этой девушке вместо него. Алекс никогда ни слова не сказал против этого брака, хотя и клялся в вечной любви к своей малышке-мулатке, матери его детей.

– Ее зовут Джульетт.

– Мне безразлично, как ее зовут. Ее имя ничего для меня не значит. Но мне следовало догадаться, что ты поведешь себя как законченный эгоист, слишком трусливый, чтобы совершить благородный поступок!

– Думайте, как вам больше нравится.

– Тебе понадобятся деньги, чтобы восстановить плантацию на Сан-Стефене.

Корд пожал плечами:

– Кто знает? Может, я буду просто сидеть в тени деревьев и попивать ром с аборигенами.

– Не сомневаюсь. Но, правду сказать, мне совершенно безразлично, что ты будешь делать после того, как женишься на дочери О’Харли. Если я о чем-то и беспокоюсь, так это о собственном добром имени и о добром имени Алекса. – Голос его внезапно дрогнул – единственный раз старик не сумел скрыть, насколько глубоко ранила его эта потеря. Правда, уже в следующее мгновение он холодно добавил: – Я не позволю, чтобы кто-то запятнал нашу честь.

Стоя перед дедом с закрытыми глазами, Корд вспомнил, как умел смеяться Алекс, наполняя весельем любое помещение, зажигая радостью сердца всех присутствующих. Честь? За всю свою жизнь Корд не совершил ни одного поступка во имя чести. Даже своей, не говоря уже о чести этого человека, сделавшего его несчастным с восьмилетнего возраста. Но мог ли он вообще поступить благородно, даже ради Алекса?

– Итак?

Генри ждал, глядя на Корда непроницаемым, словно темная ночь, взглядом. Старик, в совершенстве умеющий скрывать свои чувства, не давал воли эмоциям, глубоко пряча свое горе.

Корд глубоко вздохнул:

– Ради Алекса. Я женюсь на этой девушке, потому что Алекс поступил бы так же. А потом я отправлюсь на Сан-Стефен – с ней или без нее. Выбор останется за ней.

…Сейчас, когда воспоминания о прошлом постепенно сливались с мелким моросящим дождем, непрестанно падающим с неба, весь этот долгий вечер, который должен стать вечером его бракосочетания, Корд размышлял о том, что скажет дочь этого О’Харли, когда узнает, что он намеревается пуститься в плавание на следующий же день. Если она вообще появится здесь.

Внизу, где он оставил единственных приглашенных на это бракосочетание – своих дальних родственников близнецов Стефена и Антона Колдуэллов и отца Переса, священника-иезуита, – стояла полная тишина. Корд не сомневался, что близнецы накачиваются вином, а отец Перес набивает брюхо закусками. Священник постоянно пребывал в их доме вот уже почти две недели: вызванный для того, чтобы проводить в последний путь Алекса, он соблазнился предоставленными в полное его распоряжение кладовой и поваром Генри Моро и согласился остаться до того дня, когда Корд окажется должным образом обвенчанным.

Корд был всем им благодарен за то, что они оставили его наедине с бутылкой, и надеялся, что к тому времени, когда невеста, наконец, появится, он будет находиться в таком невменяемом состоянии, что уже не сможет почувствовать к ней слишком сильного отвращения, не говоря уж о том, что это лишний раз выведет из себя деда.

Он сдержит данное кузеном обещание и возьмет в жены эту дочку богатого американского торговца, а заодно получит и ее приданое. Ее отец заплатил за наследника Моро, вот его она и получит, но от него лично – ничего больше! Завтра к полудню новобрачная узнает, что этот наследник Моро собирается распрощаться со своим наследством и отплыть домой – в Вест-Индию. Если она захочет остаться его женой, ей придется отправиться вместе с ним.

Корд отвернулся от перил, едва удержавшись на ногах, и с трудом выпрямился. Схватив бутылку за горлышко, он поднес ее к губам и успел только заметить, что теплое вино слишком быстро побежало вниз. Прежде чем он смог совладать с бутылкой, кроваво-красное пятно расплылось по белой рубашке. Корд попытался устранить эту досадную неприятность, но от этого клякса стала еще безобразнее.

Дверь в его спальню отворилась. Со своего места на балконе Корд мог видеть всю комнату: без стука вошел один из близнецов, окинул быстрым взглядом помещение и, наконец, посмотрел в сторону открытых жалюзи. Закрывая за собой дверь, Стефен заметил Корда. Корд подошел к распахнутым двустворчатым дверям, ведущим на балкон, и остановился, прислонившись в поисках опоры плечом к косяку.

Стефену Колдуэллу едва исполнилось восемнадцать, но ему, так же как и его словно две капли воды похожему брату, легко можно было дать лет двадцать. Этот златокудрый, широкоплечий Адонис ростом под метр девяносто, на которых он явно не собирался останавливаться, был одним из двух братьев, сотворенных единственной кузиной Генри, Мариэтт, и ее мужем, статным американским морским офицером, погибшим в сражении вскоре после того, как почила в бозе, подарив жизнь близнецам, его немолодая к тому времени жена.

Корд постарался сосредоточить взгляд на Стефене, который с задумчивым видом уселся в ногах массивной кровати под балдахином.

– Как я погляжу, ты еще держишься на ногах, – заметил Стефен, пристально изучая безупречную манжету батистовой рубашки, выступающую из-под обшлага рукава ровно настолько, насколько это необходимо.

– Надеюсь, это ненадолго. – Корд сделал еще один большой глоток вина.

– Ты собираешься приветствовать свою нареченную в таком виде?

Корд широко развел руки, едва не расплескав содержимое бутылки на белый пол балкона:

– Именно так я намерен приветствовать мою нареченную… Если она решит наконец появиться.

Ему не понравилось, как потемнел взгляд карих, задумчиво устремленных на него глаз Стефена.

– Может, женитьба и впрямь самое лучшее для тебя, братец.

Корд сжал горлышко бутылки:

– Собираешься меня выдать деду? Стефен покачал головой:

– Нет. Но если ты будешь продолжать в том же духе, сам себе скоро могилу выроешь.

– А ты считаешь, что жена сумеет меня остановить?

– Возможно. Если это будет стоящая женщина.

– Значит, ты все еще относишься к женщинам с куда большим уважением, чем я. Несомненно, это из-за…

– Из-за моего американского воспитания, – закончил за него Стефен.

Близнецов воспитывали на востоке страны родственники отца. Юноши только недавно прибыли в Новый Орлеан. Вращаясь в высшем креольском обществе, они уже успели обрести небрежную элегантность, пребывая в вечных поисках счастья и удовольствий, которые могло дать им богатство, унаследованное от матери.

Личное состояние Генри и его влияние открыли для юных Колдуэллов все двери, которые, правда, захлопнулись на некоторое время после того, как Корд в последний раз и очень основательно впал в немилость. Корд догадывался, что братья мечтали, чтобы он как можно скорее остепенился, а еще лучше уехал, не столько ради него самого, сколько для собственного блага.

От этой догадки заныла душа. Корд сделал еще один глоток, продолжая, покачиваясь, стоять у балконной двери.

– Она может оказаться симпатичной, – словно размышляя вслух, сказал Стефен.

– Если бы я мог, то уступил бы ее тебе.

– Ее отец дал в приданое целое состояние, лишь бы увидеть дочь обвенчанной с наследником одного из самых старинных, самых почтенных семейств Нового Орлеана. Ты ведь, без сомнения, понимаешь, что теперь ты – наследник фамилии Моро.

– Ну, об этом-то фактике я забуду очень скоро!

Корд на долю секунды закрыл глаза и почувствовал некоторое удовлетворение: ему начинало казаться, что пол комнаты уплывает из-под ног. Слава Богу, скоро он почти перестанет соображать – последнее время именно в таком состоянии он предпочитал находиться дни и ночи напролет. Это гораздо проще, чем осознавать горькую действительность. Корд снова медленно открыл глаза. Стефен все еще восседал на краю кровати. Напоминающий херувима-переростка, светловолосый и темноглазый, он был полной противоположностью Корду.

– О’Харли думал, что его дочь выйдет замуж за самого достойного представителя семейства, а не за какую-то белую ворону. Может, она уже узнала, что Алекса нет в живых, и передумала, – сказал Корд кузену.

При упоминании имени Алекса и его смерти Стефен, похоже, сразу протрезвел. «Им всем по-прежнему больно», – напомнил себе Корд. – Им всем…»

Корд оттолкнулся от дверного косяка и широкими шагами вернулся на балкон. Около стены стоял стул с плетеной спинкой. Молодой человек сел и откинулся назад, поставив стул на две задние ножки. Упершись затылком в стену, Корд вскинул к губам бутылку и осушил ее одним махом. Внезапно его внимание привлек легкий шум у дверей: Стефен последовал за ним на балкон.

– Мне не нужен надсмотрщик, – сказал Корд, даже не пытаясь скрыть сквозившую в голосе горечь. Он отшвырнул бутылку, и она с глухим звуком покатилась по полу. – Почему бы тебе не пойти вниз и не поиграть с Тони? Или помоги угощать отца Переса пирожными и кларетом.

– А ты намерен упиться до смерти?

Корд не мог бы точно сказать, что больше его взбесило: неподдельная забота во взгляде Стефена или открытая жалость, сквозящая в его тоне. Проигнорировав и то и другое, он промолчал, так что Стефен вскоре удалился по галерее в собственную комнату.

Дождь усилился, с неба лился сплошной водный поток, искрящийся в свете, пробивающемся из окон дома. Вдалеке просматривались лишь несколько фонарей.

«Ты намерен упиться до смерти?» Прощальный выпад кузена не давал ему покоя.

– Хотел бы я, чтобы это было так просто, – прошептал Корд куда-то в сырую ночь.

Он оказался слишком труслив, чтобы заставить себя напиться до смерти, ведь не было никакой гарантии, что ночные кошмары не будут преследовать его неотступно даже на пути в преисподнюю.

 

3

Селин только раз или два в жизни присутствовала на мессе, поэтому, укрывшись в глубокой тени кафедрального собора святого Людовика и моля Бога помочь ей выбраться из города, чувствовала себя почти самозванкой. Девушка плотнее закуталась в накидку и постаралась унять дыхание. Волосы под капюшоном были влажными и спутались, туфли промокли насквозь, юбка была забрызгана грязью. Единственное, что у нее оказалось с собой, – это монеты, спрятанные за лифом платья. У нее не было времени прихватить что-то еще. Селин остановилась возле церкви на несколько секунд: принять более спокойный вид и унять резкую боль в боку.

Прислонившись к углу здания, она заметила подъезжающий прямо к собору экипаж. Селин сделала шаг назад, стараясь держаться в тени, и оттуда наблюдала, как слезает с козел извозчик. Он встал посреди улицы, споря о чем-то с невидимым пассажиром. Наконец, после короткой дискуссии, возница покачал головой, сплюнул и снова забрался на свое место. Дверца распахнулась с такой силой, что ударилась о стенку экипажа.

Селин увидела, как из кареты вышла женщина в темной накидке с капюшоном, застегнутым под подбородком массивной золотой брошью, сверкнувшей в свете тусклого фонаря. Придерживая подол платья, чтобы не испачкать его в грязи, незнакомка решительно направилась прямо к дверям собора. Только сейчас Селин поняла, что женщина обязательно пройдет совсем рядом с ней, но было слишком поздно.

Затаив дыхание, Селин ждала, надеясь, что сможет спрятаться в тени. Каблучки туфель незнакомки решительно стучали по мокрому деревянному настилу. Из-за завесы дождя все отчетливее проступала фигурка в накидке. Селин зажмурила глаза и затаила дыхание. На какое-то мгновение девушке показалось, что ей удалось остаться незамеченной, поэтому она даже вздрогнула от испуга, когда женщина схватила ее за запястье. Подавив желание громко закричать, Селин попыталась рывком освободить руку, но незнакомка уже распахнула двери и втащила девушку внутрь.

Рядом с небольшой коробкой для пожертвований в пользу нищих горела тонкая высокая свеча. Когда дверь за ними захлопнулась, пламя едва не погасло. Селин повернулась, готовая возмущенно протестовать, но от дыма благоухающего ладана у нее защипало глаза. Несколько раз моргнув, она поняла, что стоит лицом к лицу с молодой дамой, скорее всего своей ровесницей. Во всем остальном девушка оказалась полной противоположностью Селин: так разнятся светлая луна и темное ночное небо. У незнакомки были круглые голубые глаза, бледная кожа и кудрявые золотистые волосы.

Девушка откинула назад капюшон и внимательно осмотрела Селин с ног до головы. Внезапно лицо ее озарилось широкой улыбкой. На щечках тут же заиграли две пикантные ямочки, так что у Селин отпали всякие сомнения: перед ней ангел.

– Поверить не могу! Наконец Бог услышал мои мольбы и как вовремя! Я уже готова была сдаться! – Красавица расстегнула брошь на капюшоне, быстро стянула с себя накидку и протянула ее Селин. – Вот, бери и поскорее. А мне давай твою.

– О чем вы говорите? – Селин показалось, что она попала в какой-то сказочный мир.

– У меня не так много времени. – Девушка оглянулась на двери и дернула Селин за край накидки. – Бери и давай мне твою!

– Но…

– Послушай, насколько я понимаю, у тебя имеются причины посреди ночи прятаться здесь одной. Легко догадаться, что ты откуда-то сбежала. Разве я не права?

Совсем тихий шепот тем не менее ясно разносился по всему пустому вестибюлю собора. Селин оглянулась по сторонам, не желая отвечать.

– Пожалуйста, я тебя умоляю! Ты должна мне помочь, – шептала девушка. В руках ее болталась забытая на время накидка. – Я тоже пытаюсь сбежать.

– Я сейчас не в состоянии кому-то помочь, – призналась Селин, заинтригованная, однако, тем, что незнакомка быстро разгадала, в каком она сейчас положении. – Вы правы. Я действительно спешу выбраться из этого города.

– Хорошо. Дай мне свою накидку. Селин посмотрела в глубь темного собора.

Рядом с алтарем мерцали поминальные свечи, словно золотые скачущие язычки не переставая читали молитву за молитвой. В девушке не чувствовалось ничего ужасного, она просто стояла рядом и нетерпеливо ждала, когда Селин примет решение. Наконец Селин потянула за шнурок накидки, завязанный на шее.

– Почему вы так хотите мне помочь? – спросила она.

– Я предлагаю тебе способ выбраться отсюда в обмен на мою собственную свободу.

Селин протянула незнакомке свою накидку и взяла ее, ощутив под пальцами тепло и мягкость темно-красного бархата. Когда она попыталась застегнуть золотую брошь, пальцы ее задрожали. Не произнося ни слова, Селин ждала, пока девушка набросит на плечи полученный взамен зеленый наряд.

Блондинка снова улыбнулась, и Селин больше ни секунды не сомневалась, что Господь Бог послал с небес одного из своих ангелочков, чтобы ее спасти. Она накинула капюшон на мокрые черные волосы.

Незнакомка подтолкнула Селин к дверям собора:

– Не снимай капюшон, пробеги по улице и сразу забирайся в экипаж.

– Но извозчик…

– Он ждет не дождется, когда от меня отделается. Ну, появишься ты. Просто не позволяй ему увидеть твое лицо или волосы. Он настоящий деревенщина – даже не подумает помочь тебе сесть в экипаж. Так что просто забирайся и захлопни за собой дверцу.

– Но я ни за что не смогу сойти за вас…

– Там, куда ты направишься, меня никто никогда не видел. У тебя начнется совершенно новая жизнь, если ты решишься на это. К тому времени, когда они выяснят, что ты это не я, будет слишком поздно что-либо предпринимать, и я смогу считать себя свободной.

– А мне ничего не угрожает? – Селин сама себе не верила, что всерьез обсуждает этот безумный план.

– Я никогда не согласилась бы подвергнуть кого-либо опасности. Так ты согласна?

Девушка уже положила ладонь на ручку двери и, немного приоткрыв ее, подтолкнула Селин под дождь. Экипаж по-прежнему стоял неподалеку. Возница, скрючившись, сидел на козлах. Но Селин не могла уехать, не задав последнего вопроса.

– Если я сегодня займу ваше место, что будете делать вы?

Казалось, это было невозможно, но ямочки на щеках незнакомки стали еще глубже.

– Я исполню самое свое заветное желание: хочу стать монахиней. – Девушка украдкой наблюдала за возницей через приоткрытую дверь. Он посмотрел в сторону собора и, упершись одной рукой о козлы, собирался спрыгнуть на землю. – Поторапливайся! Не нужно, чтобы он видел нас вместе. Прикрывай лицо капюшоном. – Она легко подтолкнула Селин ладошкой в спину.

– Но…

– Иди!

Селин подняла капюшон и прикрыла им лицо. Незнакомка еще раз подтолкнула девушку, и Селин почувствовала, что буквально вылетела под дождь. Глубоко вздохнув, она торопливо пошла по деревянному настилу. Если Бог ниспослал этого ангела в образе блондинки, чтобы ее спасти, она не намерена отказываться от подобного дара!

Когда Селин подбежала к экипажу, возница не обратил на нее ни малейшего внимания, как и предсказывала девушка. Он устроился на козлах поудобнее, позволив пассажирке самой открыть дверцу экипажа и забраться внутрь, где царила непроглядная темнота. Не успела она устроиться на сиденье, как едва не свалилась на пол.

Слегка намокшая накидка оказалась тем не менее очень теплой, и все-таки Селин продолжала дрожать, правда, не от сырости. Экипаж повернул за угол и поехал по дороге, идущей вдоль реки. Одно из задних колес попало в выбоину, так что девушка сначала подпрыгнула, едва не вылетев из экипажа через крышу, а потом с глухим стуком плюхнулась на пол. Она вцепилась пальцами в холодное жесткое сиденье и, слишком измученная, прижалась к стенке кареты.

Прошло немного времени, и Селин почувствовала, что по ее щекам бегут слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони, отодвинулась в самый дальний угол экипажа и запрокинула голову назад. Ничто не утоляло ее печали. Силы покинули ее, хотя не так давно она все-таки заставила себя перенести тело Персы в маленькую комнатку в задней части дома, уложить старушку на кровать и заботливо укрыть ее. Прежде чем покинуть комнату, Селин быстро прочла молитву, надеясь успеть за душой Персы, куда бы та сейчас не направлялась, – в рай или в ад. Потом, едва начав собирать кое-какие вещи, она услышала мужские голоса, доносящиеся с улицы. Одного взгляда в окно оказалось достаточно, чтобы понять, что полиция уже направляется по улице к их дому. Селин бросилась к задней двери. Ей не осталось ничего иного, кроме как спасаться бегством. Она решила попытаться выбраться из Нового Орлеана морем или с путниками, едущими по тракту на Нэтчез, но задержалась на минуту у собора. И в это время появился белокурый ангел.

Наконец экипаж выехал за пределы города, причем Селин казалось, что они мчатся с такой скоростью, словно твердо намерены свернуть себе шеи. Она не могла припомнить, чтобы ей прежде доводилось ездить в экипаже, но, если они всегда так носились, Селин оставалось только порадоваться, что этот опыт ее миновал. Она то и дело слышала, как над спинами лошадей свистит кнут. Ее кидало из стороны в сторону и подбрасывало каждый раз, когда колесо попадало в выбоину покрытой грязью Ривер Роуд, по которой они промчались, направляясь дальше вдоль берега реки.

Моля Бога, чтобы он не бросил ее из огня да в полымя, Селин одновременно радовалась тому, что оказывается все дальше от города. Во время путешествия она успела твердо решить, что, как только приедет на место, сразу объяснит, что ее благодетельница не смогла сама предпринять эту поездку, а потом попросит дать ей убежище и работу.

Она возьмется за любую работу, с радостью будет делать то же, что и домашние рабы, за стол и кров, лишь бы спрятаться до тех пор, пока не узнает наверняка, что ее не разыскивают за убийство Жана Перо.

Селин казалось, что экипаж трясется по дороге уже несколько часов. Сверкали молнии. Один из самых громких раскатов грома заставил ее обхватить голову руками и заткнуть уши. Девушке вдруг показалось, что еще мгновение – и они перевернутся. Однако это оказался всего-навсего поворот направо. Отодвинув кожаную занавеску на маленьком окне, Селин увидела, что они едут по дорожке, ведущей к огромному дому, выкрашенному белой краской и в густом тумане напоминающему привидение. По бокам от дорожки возвышались обросшие мхом деревья.

Экипаж замер перед дверью дома, но Селин казалось, что ее все еще качает и трясет. Она постаралась справиться с подкатившей вдруг тошнотой и хотела было открыть дверцу, потом резко откинулась назад: надо было как можно дольше не попадаться извозчику на глаза. Пониже надвинув на лицо капюшон, Селин ждала, зажав ладони между трясущимися коленями.

Дождь вовсю колотил по крыше кареты. Сквозь шум она расслышала, как возница стянул сверху что-то очень тяжелое и узнала стук молоточка в дверь. Настороженно прислушиваясь, Селин замерла. Она слышала какие-то голоса, но понять, о чем идет речь, было невозможно. Наконец, без всякого предупреждения дверца экипажа распахнулась. Кучер, лицо которого скрывалось за опущенными широкими полями шляпы и высоко поднятым воротником пальто, не глядя на пассажирку, сунулся внутрь и протянул ей руку. Отвернувшись, Селин оперлась на его ладонь и принялась выбираться из кареты, но, как только ступила на землю, сразу отдернула руку. Девушка поплотнее стянула края капюшона у подбородка, возница шел следом за ней.

Плотный лысеющий мужчина стоял в дверях, поджидая вновь прибывших. На лбу его залегли морщинки тревоги. Его костюм безошибочно выдавал в нем слугу.

– Входите, мисс О’Харли. Входите, спрячьтесь от дождя. Ну и ночка, а? Но вы через минуту придете в себя и будете готовы, правда? Мы вас ждем. Кстати, меня зовут Эдвард Лэнг.

В вестибюле Селин огляделась по сторонам, пытаясь понять, кто это «мы», но комната оказалась совершенно пуста.

Привезший ее кучер – самый неотесанный увалень, каких только доводилось видеть Селин прежде, – минуту-другую потоптался где-то у нее за спиной и вышел. Вернувшись через минуту, он втащил через входную дверь огромный, обитый кожей сундук. Селин повернулась к извозчику спиной, не опуская с головы капюшона.

Встревоженный слуга взглянул на мужчину:

– Если вам нужно остаться на ночь…

Однако тот только отрицательно покачал головой:

– Мне заплатили, чтобы я все привез и проследил, чтобы она не выкинула по дороге какой-нибудь шуточки. Я поеду в город, пока дорогу не развезло окончательно. Сами оставайтесь на этом проклятущем болоте.

Как только дверь за кучером захлопнулась, Эдвард поспешил вернуться к Селин и принялся рассматривать ее с таким вниманием, будто боялся упустить малейшую деталь. Он изучил ее темно-красную бархатную накидку и золотую брошь, насквозь промокшие туфли и неровный подол испачканной грязью юбки. Селин заговорила, старательно подбирая слова:

– Я понимаю, что не совсем та, кого вы ожидали, но я все объясню…

– Не нужно извиняться, мисс, на улице ужасная погода. Любой из нас стал бы похож на мокрую курицу, попади он в такую бурю. Кучеру следовало получше заботиться о вас, чтобы вы не так промокли.

Не успела девушка объяснить, что она не мисс О’Харли, и заикнуться о работе, как в просторном вестибюле показались еще трое мужчин. Двое из них были явно благородного происхождения – высокие, светловолосые, молодые и необыкновенно симпатичные. Они остановились прямо около дверей и с любопытством уставились на прибывшую гостью. Мало этого, из-за спин молодых людей вышел священник с бокалом красного вина в одной руке и куском пирога в другой и тоже принялся пристально рассматривать девушку.

Селин смотрела на них с не меньшим интересом.

Эдвард взял на себя заботу о том, чтобы вежливо представить даме присутствующих:

– Мисс, позвольте вам представить: Стефен и Антон Колдуэллы и, конечно, отец Перес.

– Благослови вас Господь, моя дорогая. Благослови вас Господь, – проговорил священник, запил глотком вина остатки сладкого пирога и громко икнул.

Один из близнецов подтолкнул брата локтем и прошептал:

– Иди за Кордом. Жду не дождусь увидеть его физиономию, когда он на это взглянет.

Селин напряженно замерла, стараясь не смотреть на франтоватых молодых людей. Они вполне могли быть коренными американцами, но, подобно большинству креолов, которых она знала, явно никогда в жизни не занимались никаким трудом. Приятной внешности нельзя доверять – этот урок Селин усвоила еще в раннем детстве, когда видела жестокость красавцев-мужчин, пользовавшихся услугами ее матери. Очень часто самые симпатичные оказывались самыми бессердечными и порочными.

Эдвард, похоже, догадался, что она неловко себя чувствует:

– Я провожу вас в вашу комнату, чтобы вы привели себя в порядок и приготовились к церемонии.

– Какой церемонии?

– Будет весьма забавно, – вполголоса предположил один из близнецов.

Сложив на груди руки и прислонившись к дверному косяку, он наблюдал за происходящим с таким саркастическим выражением лица, что Селин захотелось влепить ему пощечину.

Второй юноша оказался более рассудительным:

– Может, кто-нибудь позовет дедушку?

– Я послал за ним Фостера, – сообщил Эдвард.

Не понимая, кто такой Фостер, Селин быстро огляделась вокруг. Из вестибюля выходило несколько дверей, и к одной из них сейчас и вел ее Эдвард. Остальные присутствующие вереницей двинулись за ними.

– Мне бы хотелось объяснить, – снова попыталась заговорить Селин.

– Позвольте вашу накидку, мисс О’Харли. – Эдвард остановился на пороге большой комнаты, которая больше всего напоминала гостиную.

– Спасибо, не нужно. Я побуду немного в ней, если вы не возражаете. – Селин поплотнее запахнула накидку. В ней было гораздо теплее, чем в платье, которое под ней скрывалось, к тому же она гораздо больше подходила к элегантной обстановке дома.

Когда молодые люди и священник присоединились к ним в гостиной, девушка почувствовала себя еще более неловко. Один из близнецов уселся в кресло около камина из розового мрамора, второй наблюдал за гостьей, продолжая стоять. Священник оглядывался в поисках места, куда бы поставить пустой стакан из-под вина.

– Я должна всем вам объяснить, что я не мисс О’Харли, – заговорила Селин.

– Так это она и есть?

Селин обернулась, услышав незнакомый голос, и оказалась лицом к лицу с седовласым джентльменом, опирающимся на черную трость. Он сверлил ее орлиным взором темных, глубоко посаженных глаз под прямыми черными бровями.

– Я – Генри Моро. А вы, насколько я понимаю, дочь Томаса О’Харли? – Он внимательно осмотрел девушку с головы до ног, словно перед ним стояла первоклассная скаковая лошадка.

Селин невольно поплотнее завернулась в накидку:

– Нет. Я не его дочь, но готова все объяснить. Она сама не смогла приехать, но, когда узнала, что я очень хочу покинуть Новый Орлеан, настояла, чтобы я заняла ее место в карете. Я надеялась найти работу за пределами города.

Селин бросила обеспокоенный взгляд на священника и снова повернулась к седовласому старику.

– Рад, что ваш отец заранее предупредил меня не верить ни единому вашему слову, – резко оборвал ее Моро и обратился к Эдварду: – Проследи, чтобы она привела себя в порядок и через четверть часа была снова здесь.

– Но, сэр, понадобится самое малое…

– Пятнадцать минут, Эдвард. Пусть тебе поможет Фостер, – Словно доказывая, что только он отдает здесь распоряжения, старик повернулся к одному из близнецов: – Стефен, иди и приведи Кордеро. Я хочу, чтобы он незамедлительно спустился сюда. Мы и так слишком задержались. Я хочу поскорее лечь в постель. А вы, отец Перес, – повернулся хозяин дома к священнику, – возьмите вашу Библию, свечи и что там еще необходимо для церемонии. Пока вы занимаетесь подготовкой, заодно стряхните с сутаны сахарную пудру.

Отец Перес внимательно посмотрел на свою сутану, которая действительно оказалась усыпана сахаром и крошками от пирога.

Сердито стряхивая их с живота, он покинул комнату.

– Сюда, пожалуйста, мисс О’Харли, – пригласил девушку Эдвард.

Селин решительно отказалась повиноваться:

– Я никуда отсюда не собираюсь уходить, и я вовсе не мисс О’Харли. – Она повернулась к старику. – Я приехала сюда в поисках работы. Если здесь нет возможности ее получить, пожалуйста, так мне и скажите. Я сразу же уйду.

– Вы и впрямь мастерица, знаете ли! Очень убедительно, милая моя. Джемма, правильно? Ваш отец предупреждал меня, когда мы подписывали брачный контракт, что вы законченная лгунья. Вижу, он был прав.

– Брачный?.. – Селин почувствовала, что ее охватывает паника. – Но я не Джемма О’Харли!

– Вы или не вы приехали в экипаже О’Харли, которым управлял кучер, работающий у О’Харли? И разве в коридоре я видел не сундук, принадлежащий Джемме О’Харли?

– Да, приехала я, и, вероятно, вы видели сундук, но уверяю вас, я вовсе не та девушка, которая должна выйти замуж за какого-то… какого-то…

Если Джемма О’Харли стремилась избежать свадьбы с этим отвратительным человеком, Селин была рада, что может помочь ей в этом.

– За моего внука Кордеро, – сказал старик.

Казалось, Генри Моро стоило труда даже вымолвить имя молодого человека. Селин же была слишком напугана, чтобы почувствовать облегчение хотя бы от того, что этот страшный великан не собирается брать ее себе в жены.

– Забирай ее, Эдвард. Высуши ее или что еще там… – Он отвернулся и, опираясь на трость с серебряным набалдашником, тяжело захромал к окну.

– Антон, – приказал Генри второму близнецу, до сих пор молча наблюдавшему за происходящим, – иди посмотри, почему так задержался Стефен. Ему может понадобится помощь с Кордеро.

«Помощь с Кордеро»? Неужели нареченный мисс О’Харли был ненормальным? Может, он больной или какой-нибудь урод? Что за человека они собирались женить на похожей на ангела Джемме О’Харли, девушке, чье сердце принадлежит Богу?

– Сюда, пожалуйста, мисс. – В голосе Эдварда ясно слышалось глубокое сострадание.

В надежде найти путь к бегству за пределами этой комнаты и стремясь как можно быстрее скрыться от леденящего душу взора старика, Селин повиновалась и последовала за Эдвардом.

По длинному коридору он привел девушку в изящно обставленную дамскую гостиную. Небольшой веселый огонь полыхал в камине, разгоняя мрак и сырость, проникающую через открытые окна. Единственное, о чем мечтала Селин, было упасть в одно из глубоких, с мягкой обивкой кресел и заснуть, но в голове у нее мысли сменяли одна другую с каждым ударом сердца.

Эдвард в ожидании стоял рядом.

– Могу я что-нибудь достать для вас из дорожного сундука, мисс? Ваше подвенечное платье? Я упрошу, чтобы нам дали еще немного времени, и кто-нибудь из женщин погладит его. Вы ведь захотите надеть его на церемонию?

– Я ни за кого не выхожу замуж.

– Боюсь, выходите, мисс. И если вы простите мне мою смелость, скажу, что Кордеро вовсе не плохой человек. Я знаю его с самого рождения. Мы с Фостером растили его еще до того, как он приехал в Луизиану. Если бы ему дали хотя бы малейшую возможность, он стал бы джентльменом ничуть не хуже других.

– Мне совершенно безразлично, какой он. Я не задержусь здесь настолько, чтобы узнать это. Я не могу на все это согласиться.

– Но вам и не придется здесь остаться, – возразил слуга с улыбкой, которая вмиг стерла с его лица всякие признаки беспокойства. – Мы отплываем в Вест-Индию завтра в полдень. Вы, Кордеро, Фостер и я.

Селин хотела было возразить, но вдруг до нее дошел скрытый смысл сказанного. «Отплываем в Вест-Индию… Завтра». Она оборвала себя на полуслове, немного помолчала и неуверенно переспросила:

– Кордеро, жених, отплывает завтра в Вест-Индию?

Улыбка Эдварда сразу же испарилась. Ломая пальцы, он тревожно смотрел в сторону двери.

– Так и есть. Кордеро твердо решил навсегда покинуть дом старика. Бросить все. Я, конечно, знаю: ваш отец надеялся, что, выйдя замуж, вы поселитесь здесь, но, уверяю вас, так будет лучше для всех. И как я уже сказал, если у Кордеро появится хоть какой-то шанс…

Селин хотела только одного: убедиться, что она не ослышалась.

– Значит, жених и невеста завтра отплывают на пароходе?

– Совершенно верно, мисс. На остров Сан-Стефен в Вест-Индии. Если вы позволите мне высказать свое мнение, вы никогда не будете пользоваться достаточной свободой, чтобы чувствовать себя в этом доме настоящей хозяйкой до тех пор, пока жив старый Генри Моро. Уехать отсюда – единственный выход. Но только это между нами, слышите?

Если только она выйдет за Кордеро Моро, то скоро окажется настолько далеко, что семейство Перо никогда ее не найдет. Единственное, что ей необходимо сделать, – это занять место Джеммы О’Харли, выйти замуж за какого-то сумасшедшего, какого-то слабоумного идиота, не нужного никому на свете, и уплыть далеко за горизонт. Завтра! Если окажется, что этот брак невыносим, она сможет испариться, как только они достигнут берега.

– На самом деле я все-таки не Джемма О’Харли, – снова сказала она Эдварду.

– Как вам будет угодно, мисс.

– Я приехала сюда не для того, чтобы выйти замуж.

– Конечно нет, мисс.

Дверь открылась, и Селин решила, что на пороге сейчас появится Генри Моро и примется снова сверлить ее взглядом. Вместо этого в комнату вошел, плотно закрыв за собой дверь, живой, аккуратно одетый слуга с редкими светло-каштановыми волосами.

– Я пришел как только смог, – взволнованным хриплым голосом сообщил он, пройдя через всю комнату и встав рядом с Эдвардом, который сразу же представил вновь прибывшего.

– Это Фостер Арнольд, мисс Джемма. Еще один личный слуга Кордеро. Он тоже с Сан-Стефена, а туда приехал из Англии.

Она кивнула:

– Привет, Фостер. Я не Джемма О’Харли. Фостер оглянулся на своего приятеля, который только сжал губы и закатил глаза.

– Немного хуже, чем нам говорили, – сказал Эдвард.

Фостер снова посмотрел на девушку и спросил снисходительным тоном, каким обычно разговаривают с ребенком:

– Тогда кто же вы, мисс?

– Мое имя не имеет значения. Я заняла место мисс О’Харли в экипаже для того, чтобы найти здесь работу.

Фостер повернулся к Эдварду:

– Хорошо, что нас по крайней мере предупредили.

– Я не лгу, – сказала Селин, недоумевая, что же именно рассказывали им о Джемме О’Харли.

Оба слуги смотрели на нее с сочувствием.

– Кордеро совсем не плохой, – сказал Фостер.

– Я уже пытался ей об этом сказать, – сообщил Эдвард.

– Мне безразлично, даже если он чудовище о двух головах. Я, должно быть, схожу с ума, но подумываю о том, чтобы согласиться на этот брак. Правда, решительно не потому, что я Джемма О’Харли. И мне хочется, чтобы вы оба знали: я не собираюсь никого обманывать.

– Она согласна! – Эдвард прижал руки к сердцу и, просияв, повернулся к Фостеру.

Фостер взял Селин за руку:

– Спасибо, мисс О’Харли. Вы сами увидите: он совсем не плохой.

– Я не мисс О’Харли, – со вздохом повторила Селин.

– Как вам угодно, мисс, – покорно согласился Фостер.

Слуги принялись за дело. Они нашли шелковое платье кораллового цвета, аккуратно уложенное в сундуке поверх всех остальных вещей, достали и встряхнули его. Восторженно оценив каждую оборку и каждый стежок, они настояли на том, чтобы Селин обязательно его надела, заявив, что не сделать этого – просто преступление. Они хлопотали вокруг нее, давали советы и подбадривали, пока одна из домашних рабынь сушила полотенцем ее волосы над огнем и потом аккуратно укладывала их в высокую прическу, которая, как все уверили Селин, необыкновенно шла к разрезу ее глаз.

Селин сменила свое поношенное простенькое платье на наряд, который выбрали для нее англичане, позаботившись о том, чтобы никто не заметил припрятанные монеты. Это было самое великолепное платье, какое ей только приходилось видеть, сшитое из шелка кораллового цвета, с рукавами, пышно собранными наверху и туго обтягивающими запястья. Правда, несмотря на то, что платье украшал расшитый атласный бант, завязанный прямо под грудью, было заметно, что лиф наряда Джеммы О’Харли оказался велик Селин размера на два.

– Какой стыд: его так плохо скроили! – возмутился Фостер.

– Это не мое платье, – объяснила Селин. Фостер и Эдвард обменялись взглядами и пожали плечами. Все несколько смутились, когда Селин не подошла ни одна из нескольких пар туфель, что обнаружились в сундуке, но в конце концов после нескольких безуспешных попыток привести в порядок туфли, в которых приехала девушка, слуги вывели ее из комнаты.

– Мсье Моро! – объявил Фостер, бросая гордый взгляд на плоды своего труда. – Она готова! – Гордый собой, он чопорно поклонился и указал на Селин, которая в этот момент вошла в комнату и вынуждена была снова подвергнуться строгому осмотру.

Не сделав ни одного замечания, но и не похвалив, Генри Моро жестом приказал ей приблизиться. Девушка прошла через всю комнату.

– Вы не похожи на ирландку, – сказал он.

– Я не ирландка. Я англичанка по материнской линии. Она говорила мне, что моим отцом был темноглазый цыган, которого она встретила однажды вечером, когда…

– Ваш отец – Томас О’Харли, и он – самый натуральный ирландец. Не забывайте, я с ним встречался.

Селин вздохнула:

– Я не…

Он резко оборвал ее:

– Вы повторяетесь, моя дорогая. Кордеро придется смириться с таким поведением, но мне нет необходимости мучиться из-за этого. – Он взглянул через ее голову в сторону двери. – Наконец-то мы можем начать.

Селин вдруг обнаружила, что стоит в полном одиночестве посреди комнаты, одетая в чужое платье, с минуты на минуту готовая обвенчаться с чужим женихом. Она почувствовала, как по спине пробежал озноб сомнения и страха. С ужасом ждала она момента, когда увидит, за кого же ей суждено выйти замуж ради того, чтобы избежать виселицы. В зале, где все собрались, было не так уж много мебели и звук тяжелых, шаркающих шагов эхом отлетал от голых стен. Она медленно повернулась к дверям.

Близнецы уже вошли, полуведя-полунеся под руки какого-то человека. Строгий костюм жениха: высокие сапоги из черной кожи, черные брюки и черный фрак. Белой была только рубашка из тонкого льна, правда, она оказалась чем-то залита и распахнута почти до середины груди.

Едва передвигаясь при поддержке двух братьев, мужчина на мгновение поднял голову и блуждающим взором обвел комнату. Как и близнецов, природа наделила его прекрасными чертами лица, чистой кожей и сильным подбородком. Черные как смоль волосы до плеч были стянуты сзади тонкой черной ленточкой.

Селин решила, что только слепота могла быть причиной того, что взгляд его небесно-голубых глаз, удивительно контрастирующих с черными волосами и смуглой кожей лица, совершенно ничего не выражал. У бедняги, заметила Селин, почти не было сил, чтобы держаться на ногах. Он почти повис на близнецах, пока они вели его по комнате. Когда Кордеро оказался рядом с Селин, Генри Моро встал.

– Идите сюда, мисс О’Харли, – распорядился он, но не взял ее за руку, а только тяжело оперся на свою трость.

Она подошла к Генри, и они встали перед отцом Пересом, который терпеливо ожидал своей очереди за столом, превращенным при помощи специального покрывала в алтарь, на котором стояли серебряный потир и две высокие тонкие свечи в массивных подсвечниках. На улице не переставая лил дождь. Высокие окна за спиной священника были закрыты, чтобы ветер не задул свечи, но сквозняк, проникая через ставни, все-таки покачивал алтарный покров и колыхал пламя свечей.

Один из Колдуэллов отошел в сторону, а второй остался, чтобы поддержать жениха. Селин глубоко вздохнула, моля Бога о прощении. Она виновата в смерти Жана Перо и искупит вину, выйдя замуж за этого слепого, трясущегося, словно в лихорадке, Кордеро вместо Джеммы О’Харли, искренне надеясь, что таким образом ирландка обретет свободу и сможет служить Богу. За это, надеялась Селин, Господь простит ее и спасет.

Она повернулась, чтобы взглянуть на своего будущего супруга, готовая обращаться с ним ласково и терпеливо, как только они отправятся в Вест-Индию. Она добровольно станет его товарищем и помощницей во время путешествия, сделает все от нее зависящее, чтобы облегчить бедняжке тяготы пути.

Она готова была ко всему, кроме резкого запаха красного вина, распространившегося вокруг Кордеро Моро. Приглядевшись повнимательнее, она поняла, что и рубашка его залита таким количеством вина, что в нем, пожалуй, можно было захлебнуться.

– Он пьян! – вскричала девушка.

– Еще не… не… недостаточно, – пробормотал жених. – Я еще держусь на ногах!

Генри Моро стоял слева от невесты. Справа, покачиваясь, стоял Кордеро, поддерживаемый Стефеном – или Антоном, – она не была уверена.

– Пожалуйста, начинайте, отец Перес! – Приказ Генри не допускал никаких возражений.

Лысая голова священника поблескивала от покрывшей ее испарины. Отец Перес уткнулся носом в открытый требник, который держал в руках, и монотонно забубнил на латыни слова венчального напутствия.

Охваченная ужасом и ощущением полной абсурдности происходящего, Селин не слишком внимательно прислушивалась, пока отец Перес не обратился к ней с вопросом по-английски. Она даже не поняла, что все присутствующие ждут ее ответа.

– Мисс О’Харли? – вернул ее к действительности Генри Моро.

– Что? – Она оглянулась.

Все смотрели на нее в ожидании. Все, кроме жениха. Кордеро Моро висел на руке кузена, согнувшись почти вдвое, и внимательно рассматривал носки собственных сапог.

– Я не мисс О’Харли, – напомнила она им в последний раз, но это не возымело никакого действия.

Отец Перес откашлялся и повторил:

– Берешь ли ты Кордеро Моро в законные мужья?

– Да, беру.

«По крайней мере на некоторое время».

– А ты, Кордеро Моро, берешь ли… Отец Перес запнулся и уставился сначала на Селин, потом на Кордеро и, наконец, перевел взгляд на Генри Моро, не сводящего с него горящих глаз. Щеки священника пылали то ли от смущения, то ли от выпитого вина. Откуда-то из глубин своей сутаны он вытащил носовой платок, промокнул лоб и вытер лысину. Затем продолжал:

– Ты, Кордеро Моро, берешь ли ты… эту женщину… в жены?

Поскольку Кордеро не отозвался, один из близнецов подтолкнул его с такой силой, что жених почти налетел на Селин. Даже не подняв полусомкнутых век, Кордеро Моро выпрямился, но так ничего и не сказал.

– Ты берешь? – крикнул кузен ему прямо в ухо.

– Ко… ко… конечно, – пробормотал Кордеро.

– Кольцо? – спросил отец Перес. – У него есть кольцо?

Колдуэлл снова толкнул Кордеро локтем в бок:

– Кольцо?

– Нет. Кольца нет.

Селин закрыла глаза. Не о таком венчании она мечтала когда-то. Не было огромного собора, не было флер-д-оранжа, не было развевающейся фаты. Не было родных, которые пожелали бы ей счастья. Не было любви.

Был только пьяный жених и неловкая тишина, которая стояла вокруг, пока Генри Моро в нетерпении не грохнул своей тростью об пол.

– Итак, объявляю вас мужем и женой. Отец Перес захлопнул требник и махнул рукой, словно осеняя их крестом и благословляя. Потом, словно подумав вслух, прошептал:

– Господь с вами!

 

4

– Девушке не откажешь в присутствии духа.

Эдвард Лэнг снял куртку и повесил ее в шкаф, стоящий у стены в комнате, которую они занимали вместе с Фостером Арнольдом. Много лет назад, когда они только приехали вместе со своим юным подопечным, Генри Моро распорядился, чтобы их поселили в одной из хозяйственных построек – там, где была кухня, – в комнатке, которую когда-то занимали рабы. В соседней каморке жила кухарка – старая рабыня Пеони с дочерью. Моро, без сомнения, был уверен, что приехавшие слуги сойдут с ума от крохотного пространства и невозможности уединиться ни на минуту. Однако они сочли такое жилище великолепным.

– Думаю, она может оказаться как раз такой женой, которая нужна нашему Кордеро.

Фостер тоже снял куртку и передал ее Эдварду, принявшемуся с величайшей тщательностью стряхивать соринки с шерстяной ткани.

Фостеру девушка понравилась с первого взгляда. Понравилась ее необычная внешность, ее выдержка. Он нашел весьма забавной настойчивость, с какой она продолжала утверждать, что не является Джеммой О’Харли. Без сомнения, девушка была вовсе не похожа на всех этих модниц-креолок, из числа которых старик Генри запросто мог выбрать невесту своему внуку. Фостер чувствовал, что мисс Джемма О’Харли вполне способна бросить Корду вызов, заставить его позабыть прошлое, взять себя в руки и начать правильную жизнь. Он подошел к маленькому столику под белой льняной скатертью, на котором стоял холодный ужин, два стакана и бутылка вина, и подождал, пока Эдвард закончит чистить одежду и присоединится к нему. В центре стола горели две свечи, между которыми в фаянсовой вазочке стояла ветка кизила, служившая прекрасным дополнением к этому нехитрому убранству. Когда оба уселись, Фостер наполнил стаканы и приготовился произнести тост.

– За Корда и Джемму. За их долгую и счастливую жизнь вместе! – Оба сделали по глотку, и Фостер продолжал: – И за нас. То есть за то, чтобы мы сделали все, что в наших силах, чтобы этот брак удался.

Эдвард кивнул:

– Корду уж точно ни к чему больше разочарования в этой жизни.

Он сделал еще один глоток, приподнял стакан и принялся рассматривать вино, играющее в свете огня.

Фостер взял булочку и разломил ее пополам.

– Он едва ли будет разочарован, если этот брак окажется неудачным. Думаю, его поведение сегодня вечером преследовало одну цель: испугать ее до смерти.

– Она не слишком возражала против отъезда из Луизианы. – Эдвард заправил салфетку за воротник и решительно поднял нож и вилку.

– И впрямь нет! – Фостер подцепил грудку цыпленка вилкой, задумавшись над последними словами приятеля.

– Я начинаю сомневаться: а что если она и впрямь не дочь О’Харли?

– А кем же еще она может быть? К тому же, мне совершенно безразлично, кто она. Мне она нравится, Эдди. В ее глазах есть нечто такое… Ты заметил?

– Нет. Но, должен сказать, у меня сложилось впечатление, что кроме свадьбы ее еще что-то тревожит. Почему она столько раз повторяла, что она не Джемма О’Харли, но потом вдруг согласилась на свадьбу? По-моему, тут что-то не вяжется.

– Ее отец предупредил старика Генри, чтобы он не верил ей, что бы она ни говорила, – напомнил Фостер. – О’Харли заплатил огромные деньги, лишь бы его дочь по всем правилам вышла замуж за настоящего креола, надеясь, что это поспособствует его бизнесу здесь, в Новом Орлеане.

– Я думал, ты отказался от подслушивания под дверью. Это недостойно! – Эдвард намазал маслом теплую булочку.

Некоторое время они ели молча, и единственными звуками в комнате были позвякивание приборов о посуду и стук дождя, струями стекающего с покатой крыши прямо в лужи, окружившие домик. – А что если он не обратит на нее внимания? – спросил вдруг Эдвард. – Иногда можно подвести жеребца к водопою, а он…

– Мы просто должны сделать все, что в наших силах, – улыбнулся Фостер.

– На пароходе это может оказаться не так-то просто, – предположил Эдвард.

– Ты же знаешь, я всегда мечтал сыграть роль Купидона, – успокоил приятеля Фостер.

Эдвард улыбнулся в ответ и снова наполнил стаканы:

– Итак, за новобрачных! Фостер поддержал тост:

– И за скорое возвращение домой!

Селин сидела в неудобном кресле с совершенно прямой спинкой в спальне Кордеро Моро. Подтянув колени к груди, она спрятала ноги в складках чужого свадебного платья, руками прижав подол к краю кресла, под которым валялись ее пришедшие в полную негодность, размокшие туфли.

В противоположном конце комнаты прямо в брюках и рубашке спал мертвецки пьяный Кордеро Моро. Ноги его свисали с кровати. Селин внимательно смотрела на его белые носки под узкими черными штрипками, охватывающими ступни. Фостер, Эдвард, Стефен и Антон после церемонии проводили их до комнаты. Уложив новобрачного на кровать, чертовы близнецы чопорно улыбнулись и обменялись многозначительными взглядами.

Эдвард и Фостер быстро сняли с Кордеро сапоги и фрак. Затем они аккуратно уложили его вещи в большой открытый сундук, рядом с которым в углу стоял второй – оба явно были подготовлены к завтрашнему отъезду.

Спросив Селин, не желает ли она, чтобы пришла служанка, и получив отрицательный ответ, Фостер сообщил, что они вернутся завтра утром, чтобы проводить их к свадебному завтраку. Селин осталось только задуматься, способен ли ее молодой муж хотя бы куда-нибудь добраться самостоятельно.

Свеча в единственном подсвечнике отбрасывала легкую тень на стены. Девушка сидела в совершенно незнакомой комнате, прислушиваясь к храпу своего новоиспеченного супруга. Тоска навалилась на нее, как только слуги покинули комнату. Она вышла замуж за неизвестного ей человека, который теперь по закону имеет право обращаться с ней как с любой другой собственностью, если только пожелает. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: на его защиту рассчитывать не приходится. Скорее всего, это ей придется за ним приглядывать.

Селин вздохнула и встала, прислушиваясь к непривычному шелесту шелка, сопровождающему каждое ее движение. Она пошла на галерею, чтобы глотнуть немного свежего воздуха, и, прикоснувшись кончиками пальцев к коралловой ткани, не могла не одобрить платья Джеммы О’Харли. Выйдя на широкий балкон, который шел вокруг всего верхнего этажа, Селин почувствовала легкое прикосновение нежных капель дождя к своим щекам. Буря улеглась, и с неба – сыпалась мелкая водяная пыль. Сквозь пелену тумана и листву Селин видела свет фонарей у реки.

Она не спешила вернуться в комнату, задумчиво глядя на мерцающие огоньки. Голова шла кругом от хоровода вопросов, на которые не находилось ответов. И все-таки один вопрос был важнее всех остальных: почему Жан Перо убил Персу? Каким образом старая женщина навлекла на себя его гнев?

Совершенно измученная, девушка потерла глаза и виски. На короткое мгновение у Селин появилась мысль воспользоваться темнотой, выскользнуть из дома и вырваться из паутины лжи, в которую она угодила. Но дождь и непроглядная темнота, не говоря уже об угрозе нападения хищников – настоящих или в человеческом обличий, – удержали ее на месте.

Повернувшись, чтобы уйти с балкона, она заметила две пустые бутылки из-под вина. Одна стояла у стены, другая валялась неподалеку. Селин попыталась представить Кордеро Моро, своего мужа, подносящего к губам и опустошающего бутылку за бутылкой. Что заставляет его одурманивать себя вином?

Девушка вернулась в комнату и закрыла за собой дверь. Кипарисовый пол приятно холодил босые ноги. Воздух был насыщен влагой и густым запахом плодородной почвы, который доносил ветер со вздувшейся реки. Она замерла у кровати, глядя на бесчувственное тело своего спящего мужа.

Несмотря на все, что было в ее жизни в прошлом, Селин все-таки надеялась, что однажды встретит мужчину, которому отдаст свое сердце, и лелеяла в душе мечту о том, каким будет день ее венчания. Но она никогда не рвалась выйти замуж за первого встречного, лишь бы иметь мужа. Селин никогда не сомневалась, что узнает его с первого взгляда, так же, как и он узнает ее. И это будет любовь на всю жизнь.

Для ее матери любовь существовала только как средство для выживания. Если верить Джейн Винтерc, отцом Селин был темноглазый цыган, знаток лошадей и женщин, который без особых ухищрений попал в постель к Джейн, а потом, прожив с ней как с женой около месяца, навсегда скрылся в неизвестном направлении.

Проводя большую часть времени в четырех стенах маленькой лавки, Селин никогда не сталкивалась с мужчинами близко, если не считать клиентов Персы. А Перса использовала мужчин, так же как и женщин, – для заработка. Она предсказывала им будущее, продавала им свои снадобья, играла на их слабостях, неуверенности и скрытых желаниях, пока они не привыкали к ее советам, словно к опиуму. Они возвращались снова и снова – отчаявшиеся люди, такие, как Жан Перо, надеющиеся воспользоваться теми знаниями, что она им давала, чтобы изменить свою судьбу.

Единственное, о чем никто из них не догадывался, это то, что большинство предсказаний Персы основывалось на ее глубочайшем знании человеческой натуры и очень богатом воображении. Может, Жан Перо заподозрил Персу в том, что она просто выкачивает из него денежки, и убил старую женщину в приступе ярости.

Селин смотрела на своего мужа, стоя у него в ногах. Мертвецки пьяный Кордеро Моро даже не шевелился. Ей очень хотелось узнать о нем немного побольше, и единственной возможностью для этого было прикоснуться к нему. Не решаясь сделать это, девушка все-таки протянула было руку, но тут же отдернула ее. Он, конечно, ничего никогда не узнает, поскольку ничего сейчас не чувствует, но она-то об этом не забудет! Теперь, когда улеглось в душе первое смятение, Селин не находила в себе достаточно решимости, чтобы тайком проникнуть в его прошлое.

Она выпрямилась, чувствуя во всем теле боль от тряски, которую испытала за время поездки в экипаже. Кровать выглядела слишком заманчиво, и места для того, чтобы лечь рядом с Кордеро, но при этом не касаться его, оказалось больше чем достаточно. Селин робко опустилась на краешек кровати, немного подождала, ожидая, что он хотя бы изменит позу, но он только тяжело вздохнул. Медленно и осторожно она прилегла, опустив голову на подушку, пахнущую какими-то травами.

Прежде чем закрыть глаза, Селин успела подобрать вокруг себя шелковое платье так, чтобы ни один лоскуток случайно не коснулся его. Потом, полная решимости проснуться раньше него, Селин позволила себе расслабиться и сразу же крепко заснула.

Во рту стоял такой привкус, словно он наглотался воды из ново-орлеанских болот.

Колокол, созывающий рабов на утреннюю молитву, ударил еще два раза и, слава Богу, замолчал прежде, чем его голова раскололась на части. Корд лежал с закрытыми – глазами – лишь бы не усилить пытку от того, что обещало стать одним из самых памятных похмелий в его жизни. Когда он все-таки попытался собрать воедино разрозненные воспоминания о событиях вчерашнего вечера: венчании, о котором предпочел бы забыть, и невесте, в которой старался вызвать отвращение к себе, – единственное, что он смог вспомнить, был Стефен, который буквально повсюду волочил его на себе, да пара внимательных аметистовых глаз.

Голова раскалывалась от боли. Корд повернулся на бок и, открыв глаза, обнаружил, что он не один. Молодой человек с любопытством уставился на девушку, лежащую рядом с ним. Соглашаясь поступить благородно и жениться вместо двоюродного брата, Корд даже не подозревал, что Джемма О’Харли окажется настолько красива.

Кордеро давно уже ничего не ждал от этой жизни. Но внезапно оказалось, что он, во-первых, женат, во-вторых, похоже, уже исполнил свои супружеские обязанности и, в-третьих, его жена – настоящая красавица! Она лежала очень спокойно, словно ангел, сошедший с небес, длинные, иссиня-черные волосы пышной копной обрамляли лицо и падали на грудь. Глаза были крепко закрыты, ресницы оказались настолько длинны, что отбрасывали тень на щеки. Сочные, полноватые губы выглядели весьма соблазнительно.

Очень медленно, так, чтобы голова не разболелась еще сильнее, Корд приподнялся на одном локте, чтобы получше ее рассмотреть. Коралловая ткань наряда оттеняла золотистый цвет ее кожи. Низкий вырез и слегка великоватый лиф платья позволяли видеть, как медленно поднимаются и опускаются при дыхании ее груди. Руки девушки были совершенной формы, пальцы – длинные и тонкие. Одну руку с трогательно приоткрытой ладошкой она забросила за голову. Корду вдруг очень захотелось преодолеть разделяющее их расстояние и дотронуться до нежной кожи на ее запястье.

На мгновение он едва не забыл, что вовсе не желал этой свадьбы. Совсем не трудно было отказаться от всего, что осталось за дверями спальни, не вспоминать о действительных причинах, которые заставили его согласиться на этот брак. Единственное, о чем он мог сейчас думать, причем с достаточной ясностью, это то, чем занимались бы настоящие новобрачные на следующее после венчания утро.

Неожиданно Селин открыла глаза. Около минуты она рассматривала потолок, потом удивленно заморгала и медленно повернула голову в его сторону. Необыкновенные, почти фиолетовые глаза, которые он так хорошо помнил со вчерашнего вечера, смотрели прямо на него. Корду показалось, что она способна заглянуть в самые глубины его души.

Словно смущенная его присутствием, девушка нахмурилась.

– Доброе утро, женушка! – Ему с трудом удалось улыбнуться.

Она не отвела взгляд:

– Думаю, вы все еще пьяны.

– Но вы все еще здесь. Это меня удивляет. Он с удовольствием рассматривал свою жену. Она казалась значительно моложе, чем Корд прежде думал, ей было не больше восемнадцати-девятнадцати лет. У нее была чистая, с легким румянцем кожа и густые, черные, блестящие локоны. По ее виду невозможно было догадаться, нервничает ли она, испытывает ли страх оттого, что находится наедине с ним. Ее самообладание сделало бы четь гораздо более зрелой женщине.

Она пальчиком рисовала замысловатый узор на одеяле.

– Я надеялся, что вы найдете мое поведение вчерашним вечером настолько оскорбительным, что откажетесь от этого брака, – холодно заметил Корд, словно пытаясь испытать ее.

Она приподнялась на локте, не сводя с него глаз, и подперла голову рукой.

– Я действительно нашла ваше поведение оскорбительным.

– Но не настолько, чтобы просить у вас прощения. – Поскольку девушка не нашлась, что ответить, он продолжил: – А мы переспали?

Она часто заморгала от возмущения:

– Нет. Вы перестали что-либо соображать вскоре после свадебной церемонии.

– Так она все-таки состоялась?

– Состоялась.

– И мы женаты, мисс О’Харли?

– Мы женаты. Но я не мисс О’Харли.

– Верно. Теперь вы миссис Кордеро Моро.

Она поправила локон, заправив его за ухо:

– Я не Джемма… О’Харли или Моро.

– А кто же вы тогда?

Он с трудом поборол смешное желание протянуть руку и снова коснуться ее, чтобы убедиться, что она – не видение. Девушка смотрела на него своими невероятными глазами. Ее взгляд скользил по его волосам, губам, открытому вороту рубашки.

В дверь быстро постучали. Не сводя с нее глаз, Корд откликнулся:

– Входи. И, ради всего святого, не хлопай дверью.

Он знал: так застенчиво стучит только Эдвард. Без сомнения, слуга пришел, чтобы пригласить их к проклятому свадебному завтраку.

Девушка быстро вскочила и смущенно замерла около кровати. Ему почти захотелось занять место Эдварда, когда он заметил, что она, узнав слугу, смущенно ему улыбается.

Сделав над собой невероятное усилие, Корд повернулся и сел. Боль ударила в виски, заставив его согнуться в три погибели. Он обхватил голову ладонями, ожидая, пока мир вокруг перестанет вращаться.

– Доброе утро, мисс. Доброе утро, сэр, – сказал Эдвард.

Корд даже не нашел в себе сил ответить. Он знал и любил Эдварда всю свою жизнь, но сейчас тихий голос слуги казался ему громоподобным.

– Доброе утро, Эдвард, – сказала девушка. Ее приветливые слова болью отозвались в висках Корда.

– Вам обязательно кричать? – простонал он.

Эдвард продолжал болтать с молодой женой хозяина, словно Корд ничего не говорил:

– Вы хорошо спали, мадам?

– Учитывая все обстоятельства, можно сказать, да, Эдвард.

– Фостер разложил вещи из вашего сундука в соседней комнате. Там же одна из служанок ждет, чтобы помочь вам. Завтрак будет подан в столовой через полчаса.

– Когда мы отплываем?

Корд резко повернул голову и тут же пожалел о своем движении, но с удивлением уставился на девушку.

– Вы собираетесь плыть с нами?

– Конечно.

– Вы действительно этого хотите?

– Я жду этого с нетерпением.

От такого ответа Корд вскочил на ноги:

– Но почему?

– А почему бы и нет? – Она снова взглянула на Эдварда и повернулась к Корду. Видно было, что девушка слегка нервничает. – Вы теперь мой муж. Я поеду туда, куда поедете вы.

Эдвард прищелкнул языком и сделал вид, что ищет что-то в сундуке Корда.

– Ты сказал: соседняя комната, Эдвард? – переспросила Селин.

– Направо, мисс.

Корд наблюдал, как она обошла вокруг кровати, остановилась у кресла и подняла с пола пару испорченных дождем туфель. Из-под кораллового шелкового платья виднелись ее босые ступни. Потом она остановилась прямо перед ним, не уверенная, следует ли ей говорить.

– В чем дело? – спросил он, сам понимая, что вопрос прозвучал слишком грубо.

– Судя по вашему виду, вам потребуется некоторое время, чтобы прийти в себя перед отъездом. На вашем месте я занялась бы этим немедленно.

Корд не смотрел на Эдварда, пока она не покинула комнату. Слуга смущенно ломал пальцы.

Корд вздохнул:

– Не жизнь, а сплошное проклятье!

– Что вы имеете в виду, сэр? – На лице Эдварда было написано беспокойство. В такие минуты можно было подумать, что он только что съел лимон.

– Похоже, я женился на страшной брюзге.

 

5

Бальные туфли из черного шелка были слишком широки, зато благодаря этому Селин легко скрывала свое нервное состояние: она просто то и дело поджимала пальцы ног. Только усевшись за изысканно накрытый стол, Селин вспомнила, что за весь предыдущий день у нее и крошки во рту не было.

Домашние рабы, прислуживающие за столом, бесшумно двигались вокруг, привычно подавая приборы для ополаскивания рта и рук, выполняя монотонную работу, которую делали день за днем. В воздухе витал терпкий аромат кофе, разбавленного теплым молоком, и горячего шоколада с корицей.

«Калас» – золотисто-коричневые, сильно обжаренные шарики из риса, муки, мускатного ореха и сахара – пахли настолько вкусно, что удержаться было совершенно невозможно. На глаза Селин навернулись слезы: она вспомнила, как по утрам в воскресенье они с Персой ходили в Старый Двор и покупали эти горячие, дымящиеся сладости у продавца, который нараспев предлагал: «Прекрасные калас! Самые горячие!»

Селин даже почувствовала резкую боль в желудке. Неуверенность заставляла ее нервничать, но искушение перед нежной белой рыбой в томате, слоеными пирожками с телятиной и свежими ананасами оказалось слишком велико!

Некоторое время спустя, когда она стояла рядом со своим новоиспеченным мужем прямо перед Генри Моро, вызвавшим их к себе в кабинет, поздно было раскаиваться в такой неосмотрительности. Селин с трудом справлялась с чувством неловкости и страхом, потому что ей казалось, что содержимое желудка вот-вот окажется прямо на натертой до блеска поверхности письменного стола из вишневого дерева. Чтобы отвлечься, девушка старалась сосредоточиться на том, что сидящий за столом старик выговаривал Кордеро.

– Ты понимаешь, что в ту минуту, когда выйдешь за порог этого дома, я вычеркну тебя из числа членов моей семьи и лишу всего, что ты мог бы унаследовать?

Кордеро ничего не ответил, и Селин краешком глаза постаралась рассмотреть мужа. Весь его облик выражал полное безразличие и отстраненность – точно так же он реагировал на полные горечи взгляды деда за завтраком. И все-таки его поза говорила о том, в каком он находится напряжении.

Наконец Корд нарушил неловкое молчание:

– О какой семье идет речь? О вас? Если вы говорите о Стефене и Антоне, то они недолго здесь пробудут: только до тех пор, пока немного привыкнут к ново-орлеанской жизни, а вы начнете делать все необходимое, чтобы их признали в обществе. Для беспокойства нет причин, дедушка. Покинув ваш дом, я никогда ни о чем вас не попрошу и никогда больше не появлюсь на вашем пороге.

Селин рассматривала профиль Кордеро. Почувствовав ее взгляд, он повернулся, и лицо его неожиданно озарилось улыбкой. Пораженная ее сиянием, она не сразу поняла, что за ней крылось, а Корд уже снова обратился к деду:

– А как насчет ее приданого? Я ведь женился на ней. И сейчас же хочу его забрать.

Генри откинулся на спинку стула:

– Это внушительная сумма.

Он открыл замок одного из ящиков своего стола, снял двойное дно, извлек на свет божий тяжелый мешочек, набитый монетами, и передал его Кордеро.

– Как ты думаешь, на сколько тебе этого хватит, чтобы полностью пропить и проиграть? – спросил Генри.

– Я получаю небольшую ренту с имущества, принадлежавшего моей матери, плюс то, что дает плантация. – Кордеро покачал мешочек с деньгами.

– Тебе от этого будет не много толку. Уже несколько лет урожаи на плантации ничтожны. Ты ничем не отличаешься от отца и так же, как он, никогда не сможешь ни на грош увеличить свое состояние. Ты обречен на разорение.

– Вы не перестаете повторять это последние четырнадцать лет, – огрызнулся Кордеро.

– А почему это ты в одну ночь превратился вдруг в примерного плантатора? Ты ведь никогда не проявлял к этому делу никакого интереса, никогда не просмотрел ни одной колонки цифр в счетах. Ты оказался настолько глуп, что объявил во всеуслышание, что тебе отвратительно рабовладение! Похоже, ты освободишь рабов, но это приведет только к тому, что однажды ночью они перережут тебе горло.

– Вас совершенно не касается, как я распоряжусь моей собственностью или людьми, которые надрываются на моей плантации, не так ли?

– К счастью.

Ненависть деда и внука друг к другу была настолько ощутима, что Селин казалось, она видит ее, витающую между этими двумя мужчинами, молодым и старым, статью напоминающими стройные болотные кипарисы. Совершенно расстроенная резкой словесной перепалкой, она безвольно опустила руки вдоль пышной юбки чужого наряда – изумрудного цвета дорожного костюма. Эдвард и Фостер уверяли, что она в нем неотразима. Когда застегнули пуговицы жакета, оказалось, что одежда ей почти впору.

Ее легкое движение привлекло внимание Генри. Селин с трудом скрыла свое смущение.

– Итак, вы намерены отправиться вместе с Кордеро? – спросил Генри.

– Да. – Ей хотелось уехать как можно скорее, поэтому она ограничилась столь кратким ответом. – Намерена.

Взгляд старика открыто выражал недоверие.

– Вчера вечером вы всеми способами стремились отказаться от свадьбы и вдруг изменили свое решение. Почему так внезапно?

– Я совсем недавно ее об этом спрашивал, – сказал Кордеро. – Думаю, ей просто захотелось переспать со мной.

– Ничего подобного, – возразила Селин.

– Посмотрим. – Кордеро поигрывал тяжелым мешочком с золотом, подкидывая его на ладони. Потом обратился к Генри: – Нам пора отправляться. Что-нибудь еще?

Генри взял со стола какую-то бумагу и передал ее молодым:

– Поскольку вчера вечером вы были неспособны это сделать, подпишите брачное свидетельство сейчас. Свидетели – отец Перес и близнецы – уже поставили свои подписи.

– Как славно! – воскликнул Корд. Генри выставил чернильницу на край стола.

Обмакнув в чернила перо, Кордеро замер на секунду, потом наклонился к Селин:

– Это твой последний шанс к отступлению, – предложил он.

Искушение было велико, но Селин не могла придумать более легкого пути, чтобы сбежать из Луизианы. Ладони ее покрылись холодным, липким потом. Она все еще ощущала в желудке тяжесть от завтрака. Проглотив стоящий в горле ком, девушка тяжело вздохнула и покачала головой:

– Я не изменю своего решения.

– Я не уверен, что мы найдем на Сан-Стефене что-то приличное. Через несколько месяцев я на самом деле могу оказаться нищим, – тихо сказал он.

Впервые Селин заметила в его глазах сострадание, поняла, насколько трудно было Корду признать правду, особенно в присутствии деда.

– Я подпишу, – сказала она.

Кордеро первым подписал свидетельство и передал перо Селин. Она быстрым росчерком поставила свое имя на документе, надеясь, что, даже если кто-нибудь постарается, может быть, расшифровать его, произойдет это далеко не сразу после их отъезда.

Она затаила дыхание, пока Генри, не глядя на них, изучил подписи, потом свернул пергамент в трубочку и перевязал его кроваво-красной ленточкой.

– Экипаж ждет. – Кордеро крепко взял ее за локоть и повел прочь из библиотеки.

Селин остановилась, как только они оказались за дверью, Корд тоже замер и внимательно посмотрел на девушку. Она освободилась от его руки, прежде чем заговорить:

– Он все-таки твой родственник. Может быть, вы видитесь в последний раз. – Она вспомнила Персу и тот внезапный жестокий поступок, который разъединил их навсегда, не дав возможности попрощаться. – Неужели ты даже не скажешь ему «до свидания»?

Подняв глаза, она заметила во взгляде мужа столько ненависти, что невольно вздрогнула. Ей захотелось убежать прочь. С этим человеком, когда он трезв, шутить не следовало! Ей вдруг пришло на ум, что освободиться от него окажется не так просто, как она сначала предполагала.

Кордеро взглянул на дверь библиотеки. Глаза его сузились, губы сжались в узкую жесткую линию.

– Единственное, что я хотел бы ему сказать, это чтобы он шел прямиком к черту.

Они мчались назад к Новому Орлеану, и поездка эта вовсе не походила на предыдущую. «Караван» состоял из двух экипажей:

Фостер и Эдвард ехали в одном, Селин и Кордеро – в другом. Мрачная непогода предыдущей ночи уступила место сияющим голубизной небесам и солнечному свету. Правда, Селин заметила, что улучшение погоды никак не отразилось на настроении Кордеро.

Они ехали молча, сидя лицом к лицу, словно непримиримые противники, старательно избегая любого случайного прикосновения. Кордеро был чем-то озабочен и сосредоточенно смотрел на меняющийся за окошком пейзаж. Селин старалась взять себя в руки и не слишком выдавать беспокойство, которое охватило ее оттого, что они, пусть ненадолго, возвращались в город. Она не сможет чувствовать себя в безопасности, пока не отплывет их корабль.

– Почему вы это сделали? – спросила она, стараясь занять мысли чем угодно, только не возможностью своего ареста.

Он удивленно уставился на нее, в его взгляде читалось сомнение и даже настороженность.

– Почему я сделал что?

– Согласились на этот брак. Из-за приданого?

– Нет. – В его остановившемся взгляде мелькнула боль. Он отвернулся.

– Тогда почему?

– Я кое-кому очень многим был обязан. А ты, Джемма?

– Я не Джемма О’Харли.

Он наклонился к окошку, внимательно рассматривая груженную овощами телегу, которую они догнали и теперь пытались объехать.

– Ты не Джемма О’Харли. И ты надеешься, что я в это поверю?

– Да, потому что это правда. Вчера вечером я была в соборе и молилась, чтобы Бог научил меня, как выбраться из Нового Орлеана, когда неожиданно появилась она. Ей хотелось избежать этого брака, она мечтает стать монахиней, а не женой. Поэтому она и убедила меня занять ее место в карете. Я сделала это в надежде получить работу там, куда привезет меня экипаж.

– Прелестно! Не хочешь ли ты сказать, что я женат не на той женщине?

– Похоже, именно так, разве нет?

– Нет. Не похоже, потому что я знаю, на что ты способна, Джемма. Эдвард и Фостер говорили мне, что ты можешь придумать нечто в этом роде. Они рассказали, как ты возражала вчера против нашей свадьбы, но твой отец заранее предупредил деда, что ты – как это назвал Эдвард? – хронически неспособна говорить правду.

Они уже подъехали к городу. Селин почувствовала, как учащенно забилось ее сердце и отпрянула от окошка. Она не назовет ему своего имени, пока они не окажутся достаточно далеко от Нового Орлеана.

– Можете верить во что угодно.

На его губах появилась легкая ухмылка.

– Алекс привык к понятливым и покладистым женщинам. Интересно, что ему удалось бы сделать из тебя.

– Кто такой Алекс? И с чего вы взяли, что я не понятливая и не покладистая?

– Алекс мой двоюродный брат. Именно он должен был стать твоим мужем, но он умер. Моим долгом было занять его место. Он сделал бы для меня то же самое. И даже больше. – Он наклонился вперед, уперся локтями в колени и внимательно посмотрел ей в лицо. – У тебя очень странные глаза.

– По-моему, просто не часто встречаются люди с таким цветом глаз.

– Не только это, – сказал Корд.

– Что же в них, по-вашему, такого странного? – От его пристального взгляда она ощутила беспокойство.

– У меня такое чувство, что ты видишь меня насквозь. Но если ты на такое действительно способна, теперь, уверен, ты поняла, что в душе у меня пустота. – Он взял шляпу, лежавшую рядом с ним на диванчике, и прервал этот неприятный разговор. – Мы приехали.

Селин выглянула в окошко, и ее охватил панический ужас. Они остановились вовсе не в порту, а на одной из улиц города, точнее, возле одного из белых домиков на улице Рампар. Дом был довольно старым, но в хорошем состоянии, совсем не похожий на жилище Персы. Девушка без труда узнала это место: тихая, аккуратненькая часть улицы, где богатые креолы обычно селили своих темнокожих любовниц. Неужели Кордеро приехал, чтобы забрать с собой свою подругу?

– Но это не пристань! Я считала, что мы направляемся прямо туда. И где второй экипаж?

– Они поехали вперед. Я же прежде должен сделать одну остановку. Ты идешь или предпочитаешь подождать в экипаже? – спросил он.

Ей следовало бы попытаться спрятаться, забившись в угол кареты, понимала Селин, но она слишком боялась, что какой-нибудь любопытный прохожий заметит ее. Сейчас ее приметы, наверное, развешаны по всему городу. Внутри дома она окажется в большей безопасности.

Корд уже вышел из кареты и взялся за ручку заляпанной грязью калитки, окидывая нетерпеливым взором улицу и ожидая, когда же она примет решение.

Селин торопливо накинула капюшон и соскользнула с кожаного сиденья:

– Я иду с вами.

– Сейчас тепло, – проговорил он, заметив, что она надела поверх дорожного костюма накидку и подняла капюшон.

Селин крепко сжала пальцы на золотой брошке под подбородком:

– Я, должно быть, немного простудилась под вчерашним дождем.

Кордеро повел ее по узенькой дорожке к входной двери, и скоро они оказались в тени широкого навеса над крыльцом. Молодой человек постучал в дверь, затянутую черным крепом, и быстро повернулся так, чтобы ее не видеть. Средних лет мулатка с экзотически прекрасными чертами лица вышла на их стук. Она была одета в черное, глаза ее покраснели и припухли от слез.

Узнав Корда, она громко вскрикнула, слезы снова полились из ее прекрасных миндалевидных глаз.

– Пожалуйста, входите, мсье Моро, – прошептала она. – Входите.

Кордеро пропустил Селин вперед и последовал за ней. Женщина закрыла дверь. Где-то в глубине дома всхлипывал ребенок. Звук этот пронзил сердце Селин. «Кто-то обязательно должен посмотреть, почему так горько плачет ребенок», – подумала она.

Кордеро представил ей печальную женщину, назвав ее мадам Латруб, при этом он смутился не меньше Селин. Потом Корд сунул руку в карман куртки и достал мешочек, очень напоминающий тот, в котором недавно получил приданое. Правда, этот был в два раза меньше, но так же набит деньгами. Корд протянул его женщине.

– Это для Джульетт. Ей этого хватит на многие годы. За дом уплачено. Алекс не стал бы возражать против того, чтобы я позаботился о будущем ее и детишек. Может, она купит какой-нибудь бизнес, может, магазин дамских шляпок…

– Но, мсье!

Было очевидно, что Кордеро чувствует себя в этом доме, полном слез, так же неловко, как Селин. Он сделал шаг к выходу.

– Скажите ей, что я уехал на Сан-Стефен, но что…

Мадам Латруб резко замотала головой и разрыдалась в голос, плечи ее затряслись.

– Моей Джульетт больше нет, мсье. Я думала, вы знаете…

Эта новость настолько поразила Кордеро, что Селин захотелось взять его за руку, чтобы немного поддержать.

– Как? Когда? – единственное, что он смог вымолвить. Глаза его подозрительно заблестели. Селин отвернулась.

– Она повесилась четыре дня назад. Мы похоронили ее вчера. Я послала записку мсье Моро…

Лицо Кордеро словно заледенело.

– Ублюдок не сказал мне ни слова, я пришел бы раньше.

В этот момент мадам Латруб едва не потеряла сознание, и Селин с удивлением увидела, как Кордеро заботливо подвел женщину к столу, выдвинул стул и помог ей сесть. Селин поспешила в соседнее помещение, где была маленькая кухня. Налив в стакан воды из изящного фарфорового кувшина, девушка вернулась в гостиную. Они с Кордеро обменялись быстрым взглядом, и Селин поставила стакан на стол перед женщиной.

– А как же дети? – спросил Кордеро. Лицо его посерело.

Мадам Латруб продолжала вытирать слезы, но никак не могла их остановить.

– Они словно две маленькие овечки, которые сразу потеряли и мать, и отца… всего за две недели.

– Могу я их увидеть?

Она кивнула и попыталась подняться, но ноги отказывались ей служить.

– Я приведу их, – вызвалась Селин, желая дать Кордеро и мадам Латруб побыть немного наедине.

Она пошла на звук тихого печального плача, доносящегося из глубины дома, и остановилась у дверей одной из спален. Девочка лет десяти успокаивала мальчугана с копной черных блестящих кудряшек. Он лежал, уткнувшись лицом ей в колени, и плакал так, словно его разбитое сердце никогда не найдет утешения. Прелестная девчушка подняла голову и заметила замершую в нерешительности Селин.

– Вы можете пойти со мной? Кордеро Моро приехал, чтобы навестить вас, – ласково сказала Селин, пораженная сходством с Кордом, которое она заметила в лице маленького мальчика, когда он перестал всхлипывать и внимательно посмотрел на нее.

– Дядя здесь? – Лицо его просветлело. Селин кивнула. Вытерев слезы тыльной стороной ладошки, малыш соскользнул с кровати и бросился мимо гостьи в гостиную. Девочка тоже поднялась, расправила юбку и откинула с плеч длинные черные локоны. Ее горделивые движения не могли скрыть горечь, затаившуюся в глазах. Если бы Селин не знала доподлинно, она решила бы, что перед ней креолка, а не полукровка. Как и мальчуган, девочка, без сомнения, была из рода Моро.

– Я Селин, – представилась девушка.

– А я Лилиан Моро. Моего брата зовут Алан.

– Тебя хочет видеть дядя, – сказала Селин. Про себя она не могла не отметить, что Алекс Моро все-таки признал своих незаконнорожденных детей, дав им свою фамилию.

Вслед за Лилиан она вернулась в гостиную, где обнаружила, что Кордеро склонился над устроившимся у него на коленях мальчуганом. Он покачивал малыша, прижимая его к себе, и ласково гладил спутавшиеся волосы Алана. Первые впечатления Селин о Кордеро никак не подготовили ее к такой картине, и девушка была глубоко поражена.

– Может, однажды ты сможешь приехать навестить меня, но сейчас ты гораздо больше нужен твоей бабушке, – говорил Кордеро.

– Это правда, мой дорогой, – тихо подтвердила мадам Латруб. – Ты единственный мужчина в доме.

Кордеро заметил Лилиан, стоящую рядом с Селин, и протянул к ней руку. Она прижалась к дяде, он нежно поцеловал ее в щечку, а она положила головку ему на плечо.

– Я оставил вашей бабушке достаточно денег, чтобы оба вы ни в чем не знали нужды. Если вам что-то понадобится, напишите мне и отправьте письмо с любым кораблем, отплывающим на Сан-Стефен.

– Папа всегда говорил, что вы о нас позаботитесь, дядя Корд. – Единственная горькая слезинка скатилась по щеке девчушки, показывая, сколь велико ее горе. Она обняла Корда за шею и прижалась к нему лицом.

– Ваш папа был для меня словно родной брат, и вы для меня как родные дети.

«Как родные дети». На мгновение Селин представила себе Персу, чувствуя, что к глазам подступают слезы. Она отвернулась, поплотнее завернулась в накидку и отошла к окну. За ее спиной Корд по-прежнему крепко обнимал детей, а они словно приклеились к нему.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, дядя Корд, – говорил Алан.

– Я рад бы взять вас обоих с собой, но вы нужны вашей бабушке.

– Они – единственное, что у меня осталось, мсье, – тихо сказала мадам Латруб.

Селин услышала испуганные нотки в голосе женщины и голос Корда, обращающегося к детям:

– Я не хочу покидать вас, но должен это сделать. Когда вы подрастете, то сможете приехать навестить меня. Я покажу вам весь остров и научу плавать. Хотите?

Алан отрицательно покачал головой:

– Я хочу, чтобы ты остался.

– Боюсь, сейчас это невозможно.

Селин подождала, пока Корд в последний раз приласкает и поцелует своих племянников. Он попросил их быть послушными и заботиться о бабушке. Когда Селин обернулась, Корд стоял в дверях, поджидая ее, и глаза его, устремленные на маленького Алана, забравшегося к бабушке на колени, подозрительно блестели. Корд повернулся, чтобы выйти.

Селин поспешила догнать мужа, накидывая капюшон на голову, и первая покинула дом. Она не смотрела по сторонам, ее взгляд был устремлен на открытую дверцу кареты. Селин молилась о том, чтобы достичь пристани незамеченной.

Девушка наблюдала за Кордеро. Когда они отъехали от домика на улице Рампар, по выражению его лица можно было догадаться, что он сильно озабочен. Он смотрел в окно, но мысли его блуждали где-то очень далеко. Между нежным, заботливым человеком, которого она только что видела в доме мадам Латруб, и тем бесчувственным циником, который стоял с ней рядом в библиотеке деда, не было ничего общего. Так за какого же человека она вышла замуж?

– Алекс так их любил, – прошептал он. По тому, как он вдруг резко повернулся, пытаясь понять, услышала ли она его слова, Селин догадалась, что это были только мысли вслух.

– И все-таки он согласился жениться по договору, – заметила она.

Кордеро нахмурился.

– Он всегда делал только то, что считал порядочным. Просто для него не было ничего плохого в том, чтобы соблюсти существующую традицию и стать отцом детей и от любовницы, и от собственной жены.

– А как вы считаете?

– У меня нет любовницы, если тебя интересует это. И детей, насколько я знаю, у меня нет.

– Может, вам надо было договориться и забрать детей на Сан-Стефен?

Его молниеносный взгляд мог бы расплавить железо.

– Ты сошла с ума? Что такой распутник, как я, будет делать с двумя детьми? Здесь с бабушкой им гораздо лучше.

– Как вам было с вашим дедом? Могло бы оказаться, что им гораздо лучше жить с вами.

– Это не обсуждается.

– Послушать вас, так вы жуткий пьяница и вообще никудышный человек, но я с самого утра ни разу не видела, чтобы вы приложились к бутылке. К тому же человек, которого я только что видела, вовсе не бессердечный пьянчужка. Это был любящий, заботливый дядя.

Он холодно улыбнулся, сложил руки на груди и откинулся на спинку диванчика.

– Мы пробыли в компании друг друга меньше одного дня. Даже и не думай, что уже знаешь меня, женушка.

Когда она не ответила на его насмешку-вызов, он решил поддразнить ее еще больше:

– Сомневаюсь, что ты вообще пробудешь со мной достаточно долго, чтобы узнать меня. Подожди, пока не увидишь, в каких ужасных условиях тебе придется жить на острове. Ты будешь готова немедленно бежать, лишь бы вернуться к своему богатому папочке и роскоши, к которой ты, без сомнения, привыкла.

Она перехватила его взгляд и постаралась не менее холодно улыбнуться в ответ, хотя он этого и не заметил.

– Даже и не думай, что уже знаешь меня, муженек.

Они поднялись на борт парохода в числе последних. Как только они ступили на деревянные сходни, ведущие на верхнюю палубу «Аделаиды», в памяти Селин всплыли давно позабытые картины и звуки. Все вокруг напоминало ей о шуме, который, насколько она помнила, беспрестанно будет царить на борту корабля. Матросы кричали что-то друг другу с разных концов палубы и даже с верхушек мачт. Деревянное судно скрипело и стонало, казалось, что каждая балка, каждый шов жаловались на свою тяжкую жизнь. Селин знала, что шум станет еще нестерпимее, как только к нему присоединится грохот волн в открытом море.

Домашний скот, которому со временем предстояло превратиться в различные блюда для путешественников, сейчас был собран в специальных клетках на палубе. Кудахтали куры, хрюкали свиньи, блеяли овцы. По крайней мере, их-то судьба была предопределена. Пассажиров же ожидали бесконечные дни скуки и безделья, тесные каюты, незнакомые соседи и постоянное присутствие опасности кораблекрушения, болезни или пожара на судне.

– Ты в порядке? – Кордеро остановился рядом с Селин, всматриваясь в ее лицо с некоторым недовольством и одновременно беспокойством.

Ну как она может быть «в порядке», если в голове у нее вдруг закружился целый сонм мрачных воспоминаний, полных крови и смертей? В первый и последний до настоящего времени раз, когда ей довелось путешествовать морем, ее мать, стремившаяся увезти дочь в лучшие края, подцепила желтую лихорадку и умерла. Если бы Перса не согласилась тогда удочерить ее, Селин закончила бы свое путешествие в сиротском приюте Нового Орлеана.

Сейчас она могла думать только об одном: окоченевший труп матери, завернутый в саван, соскальзывает с доски в холодные воды Атлантики. Это, да еще мертвая Перса, лежащая прямо на полу. И Жан Перо в луже крови. Нет, она вовсе не в порядке. Решительно не в порядке!

Селин очень хотелось сказать ему, что, может быть, она никогда больше не будет «в порядке». Вместо этого она только покачала головой и повернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на город.

Новый Орлеан раскинулся на берегу реки, прижавшись к ней, словно любовник. Просторная Оружейная площадь, где прогуливаются парочки и веселятся по выходным семейные горожане и где вешают осужденных. Рынок, где продавец по имени Марсель раскладывал на лотке свои овощи. Лабиринт улочек и аллей, который ей так хорошо знаком. Дворы, фонтаны, громыхание телег и карет вперемешку с криками возниц. В жилах этого города текла та же кровь, что наполняла и ее вены уже столько лет, что от этого невозможно было просто так отказаться!

Высокие корабельные мачты, заполнившие всю территорию порта, напоминали лес, состоящий из деревьев, сбросивших листву. Упаковочные клети и бочки, сундуки и повозки – всему этому необходимо было найти место в доках. Потные мускулистые силачи с кожей цвета самого темного черного дерева катили огромные бочки и тяжелые кипы хлопка, тащили другие грузы по деревянной пристани. Полные, хорошо одетые купцы торговались с капитанами судов по поводу цен на перевозку их товаров. Смуглая женщина с огненно-рыжим шиньоном, намотанным поверх ее собственных волос, пробиралась сквозь толпу, удерживая на голове огромную плетеную корзину-поднос.

Селин не могла себе представить, что сможет полюбить какое-нибудь место на земле так, как она любила Новый Орлеан. Она готова была оставить Кордеро Моро в одиночестве, отказаться от поездки и бегом броситься назад, в маленький домик на улице Сент-Энн. Ей так хотелось узнать, позаботился ли кто-нибудь о теле Персы! Мысль о том, что ее любимая опекунша лежит сейчас закоченевшая и никому не нужная после смерти была совершенно невыносима. Селин хотелось кричать от боли, но приходилось молча выносить эту пытку. Ведь она пыталась ускользнуть из города, словно крыса, которая прячется на борту корабля среди тюков и прочих грузов.

Корд коснулся ее руки в тот момент, когда она была совершенно беззащитна и очень уязвима. Ее мысли настолько заполнились горькими картинами и печальными звуками прошлого, что она не удержала своего «защитного покрова». Их руки соприкоснулись, кожа к коже, и Селин почувствовала, как на нее наваливается дурнота. Голова закружилась, ладони покрылись липким потом, в глазах сначала потемнело, а потом внезапно образы из прошлого, словно увиденные глазами Кордеро, замелькали в ее сознании.

Новый Орлеан много лет тому назад. На улицах гораздо меньше народа, чем сейчас. Но на причале бурлит жизнь. Толпа вокруг него то уменьшается, то увеличивается вновь. Рядом стоят Фостер и Эдвард. Они чего-то ждут. Появляется Генри Моро. Он и сопровождающие его четыре черных как ночь негра направляются прямо к Корду. Лицо деда сурово и неподвижно. В его глазах светится непреклонная решимость.

Ужас зарождается в самой глубине сердца Корда. Тревога. Одиночество. Ожидание. Потери и предательство. Полное отчаяние, которое только усиливает страх. Душу захлестывает водоворот этих переживаний.

Даже когда Кордеро отпустил ее руку, в глубине души Селин все продолжало содрогаться от отчаяния, которое проникло в нее за эти короткие мгновения. Она внимательно посмотрела на него, стараясь уловить в глазах тень глубоко затаившейся боли, которую он когда-то испытал, боли, которая со временем скрылась под маской цинизма и холодной отчужденности.

На сей раз, когда он снова положил ладонь ей на спину, она была к этому готова. Для того чтобы защититься, она создавала вокруг себя подобие завесы из розового света, именно так много лет назад ее научила поступать Перса. Теперь Селин чувствовала только прикосновение его руки, ее тепло, проникающее даже сквозь ткань платья, и властность.

– Похоже, ты действительно заболела, – сказал Корд.

– Нет. Просто мне немного грустно. Я буду скучать по этому городу.

– Я считал, что ты с отцом совсем недавно приехала из Бостона.

Селин вздохнула, слишком подавленная, чтобы спорить. К тому же, пока еще рано было вдаваться в объяснения.

– Как мы разместимся?

– У нас две каюты на корме.

– С окнами, – добавил Фостер.

Давно поднявшиеся на борт слуги до сих пор отдавали указания грузчикам, которые затаскивали на корабль сундуки и ящики, теперь же они присоединились к Корду и Селин.

– С окнами? – В голосе Эдварда отчетливо слышался испуг. – А что если они дадут течь? Если вода во время шторма начнет просачиваться через них? – Он нахмурился так, что его брови сошлись на переносице.

Ни Кордеро, ни Фостер даже не попытались его успокоить.

«Две каюты». Селин вновь начала с беспокойством обдумывать то, что так угнетало ее некоторое время назад: как избежать интимной близости с Кордеро во время этого путешествия. Отныне ей придется рассчитывать только на свою сообразительность. А может быть, ей удастся раздобыть что-нибудь из того, что Перса использовала для приготовления снотворных снадобий. От этих мыслей ей стало немного легче. Вся компания направилась к пассажирским каютам, в которых путешествуют те, кто может позволить себе роскошь оплатить наиболее комфортные условия плавания.

Во время своего плавания к берегам Америки из Англии она проводила большую часть дня, бегая по палубе с остальными детьми эмигрантов. Многочисленные пассажиры толпились на нижней палубе четвертого класса, спали на узких открытых койках, напоминающих ряды полок в кладовой, вынуждены были готовить пищу, есть, рожать, испражняться и даже умирать, как это случилось с ее матерью, на глазах у всех, в невообразимой тесноте, на крохотном пятачке, где и повернуться-то было невозможно. В лучшие дни их обед состоял из солонины. Селин вспомнила, как сначала мать, а потом Перса давали ей горсточку изюма в те дни, когда они получали немного муки, сала и сушеного винограда, чтобы приготовить некое подобие пудинга.

Как только они с Кордом вышли на корму, где располагались каюты первого класса, Селин поняла, что на сей раз ее путешествие будет во всем отличаться от предыдущего плавания. Они пересекли салон – просторное помещение, в центре которого стоял большой обеденный стол. Кордеро подошел к одной из выходящих в этот зал дверей, распахнул ее и сделал шаг в сторону, чтобы пропустить жену.

Селин вошла в тесную каюту, которая больше всего напоминала, пожалуй, солидный стенной шкаф. Двери и стены были обиты деревянными панелями и натерты до блеска. Взгляд девушки быстро нашел кровать, притиснутую к стене каюты. На ней с трудом могли поместиться два человека, но занимала она большую часть каморки. Сундук Джеммы О’Харли уже доставили, он стоял между двумя другими сундуками, один из которых был немного больше, а второй немного меньше. Селин указала на два сундука:

– Эти вещи принесли сюда по ошибке. Они ваши?

Кордеро подошел к маленькому окошечку, нагнулся и выглянул наружу.

– Отсюда хорошо видны низовья реки.

– Я сказала, что ваши сундуки по ошибке принесли в мою каюту. – Она направилась к двери, чтобы найти Фостера или Эдварда. – Я попрошу кого-нибудь из ваших людей вынести их.

– Зачем? Это ведь и моя каюта.

– Вы сказали, что у нас две каюты.

– Так и есть. Вторая для Эдварда и Фостера. Не позволю же я им путешествовать на палубе.

Селин и собаку бы не выгнала на эту нижнюю палубу, не говоря уж о двух замечательных людях, которые были так добры к ней. Она имела в виду вовсе не это.

– А почему вы втроем не можете разместиться в одной каюте? Наверняка можно договориться и поставить раскладную койку…

– Это невозможно. – Уголки его губ резко сжались.

– Почему?

Кордеро всплеснул руками и покачал головой:

– Почему? Почему? Потому что я так распорядился. Я еще и дня не женат, а ты уже запилила меня до смерти! Скажи, девушки учатся так брюзжать с малолетства, или какая-то загадочная метаморфоза происходит с ними сразу после того, как прозвучат свадебные клятвы?

– Я бы не назвала то, что произошло вчера, обменом свадебными клятвами. Вы едва ли сознавали, что делали.

– К счастью для тебя.

– Во всей этой истории даже речи не может быть о счастье, по-моему.

– Мы еще не подняли якорь. Есть время выпутаться.

Она поняла, что он имеет в виду. Это ее последний шанс. Если она пожелает, то может прямо сейчас покинуть его, сойти на берег и покончить с этой безумной комедией ошибок. Но, честно сказать, Селин мгновенно представила себе петлю виселицы.

Глубоко вздохнув, она еще раз посмотрела на корабельную койку: на ней едва-едва уместятся два человека. Как бы там ни было, у нее оставалось несколько часов до того момента, когда необходимо будет решить эту дилемму, попыталась успокоить себя Селин.

Она постаралась улыбнуться:

– Как бы вы ни хотели от меня отделаться, все-таки я останусь. Похоже, только что произошла наша первая супружеская размолвка.

– Первая из многих. – Он сложил руки на груди и прислонился к дверному косяку.

– Не сомневаюсь, – отпарировала она.

– Нам предстоит долгое путешествие, Джемма.

– Это верно, хотя вы и продолжаете настойчиво называть меня этим именем. Я уже говорила и повторяю снова: это не мое имя.

– Но ты не предложила мне выбора. Как же я должен тебя называть?

Без сомнения, он шутил. Она бросила взгляд на орудийный порт и снова глубоко вздохнула.

– Селин. Я не слишком о многом прошу, правда?

Он кивнул. Ей не нравилось то, как он смотрит на нее из-под прикрытых век. Совершенно не нравилось.

– Итак, Селин. Ну если ты настаиваешь. Интересный выбор.

– Это мое имя. Только не ворчи.

В его взгляде появилась решимость. Он так долго и внимательно рассматривал ее губы, что Селин даже занервничала.

Откуда-то доносились крики команды и скрежет цепей, сопровождающие подъем якоря. Селин подошла к окошку и засмотрелась на мутные воды Миссисипи, плещущиеся внизу. Корабль медленно начал выходить из порта, неуверенно пытаясь попасть в течение.

– А как я должна к вам обращаться? – поинтересовалась девушка.

– Корд вполне подойдет, – ответил он после короткой паузы.

Она кивнула, мечтая о том, чтобы он оставил ее одну. Тонкие стенки каюты начинали давить на нее, места здесь едва хватало для одного, но никак не для двух пассажиров. Уединиться будет совершенно невозможно. Селин ухватилась за оконную раму. Ей вдруг показалось, что воздух в каюте слишком влажный и душный.

– Ты не хочешь выйти на палубу? – спросил Корд.

Селин откровенно вздохнула с облегчением:

– Да, здесь слишком душно.

Он отошел от двери, уступая ей дорогу:

– После вас, Джемма.

Селин повернулась, готовая запротестовать, но заметила в его глазах дразнящий блеск и решила, что это лучше, чем сердитый взгляд.

Кордеро поднял руки, словно сдаваясь:

– Сесилия. Сейлон. Селин. Я готов называть тебя, как пожелаешь, если только благодаря этому ты перестанешь ворчать.

На сей раз Селин уже не попалась на удочку.

Держа в руке высокий бокал с виски, Корд удобно устроился на корме в кресле под навесом. Вытянув длинные скрещенные ноги, он внимательно изучал свою молодую жену, стоящую у поручня и наблюдающую за проплывающими мимо берегами. Она наконец сняла накидку с капюшоном, с которой упорно не желала расставаться раньше, несмотря на жару. Ее изящные руки лежали на полированной поверхности перил, тонкие длинные пальцы сжимали дорогое дерево. Селин подставила лицо солнцу, ее темные волосы развевались на легком ветерке. Корд с неудовольствием признался себе, что она была не просто хорошенькой. Он не мог не задуматься: что испытывал бы к этой женщине Алекс?

В девятнадцать лет Алекс встретил Джульетт и влюбился в нее. У них родился первый ребенок. Поскольку они никогда не могли бы пожениться, Алекс с удовольствием оставался холостяком, но был готов, когда представится случай, заключить брак с подходящей женщиной, предпочтительно знатной креолкой безупречного происхождения, чтоб не запятнать фамильной чести. Редкая девушка из креольской семьи, выходя замуж, не знала что почти каждый мужчина имеет две семьи – одну тайную, другую – признанную официально.

Но женщина, на которой он бы женился была американкой ирландского происхождения. Ее отец лишь недавно переехал в Новы Орлеан из Бостона. В доме Латрубов Селин очень мило общалась с детьми, но смогла б она смириться с тем, что Алекс не рвет связь с Джульетт, Лилиан и Аланом, стань она его законной супругой?

Мысли о маленьком Алане и потерянном печальном взгляде Лилиан, воскресили в памяти воспоминания о его собственном детстве. Он хорошо знал, что значит почувствовать что все в жизни перевернулось с ног на голову из-за потери обоих родителей сразу.

Корд снова потянулся за выпивкой. Очаровательная женщина у борта, его жена, начал прогуливаться по палубе, которая была в и полном распоряжении, потому что пассажире в первом классе больше не оказалось. Молодой человек наблюдал, как Селин медленно прошла вдоль поручня, остановилась и оглянулась, а потом принялась сосредоточенно рассматривать двух матросов, стоящих у штурвала. Рулевой отбил склянки, сообщая пассажирам и команде, который час, в ответ незамедлительно раздался звук другого колокола, на носу парохода.

Матросы улыбнулись Селин, и она, прежде чем продолжить путь, улыбнулась им в ответ. Платье Селин развевалось от бриза с реки, подчеркивая ее точеную фигурку, высокую грудь и стройные ноги. Корд заметил, что матросы восхищаются ее формами не меньше, чем он сам, и неожиданно для себя почувствовал гнев хозяина, на собственность которого покушаются чужаки.

Допивая последний глоток, он вдруг осознал: даже если эта Джемма-Селин О’Харли и предназначалась когда-то Алексу, теперь она принадлежит ему. Совершенно ошеломленный этой мыслью, Корд решил, что, в принципе, не существует причин, которые мешали бы ему воспользоваться своими супружескими правами.

Корд поднялся, держа в руке пустой бокал, и направился к Селин, подстраивая шаг под покачивание корабля на волнах. Скоро они окажутся в открытом море. Он почувствовал, что с нетерпением ожидает этого момента, и очень удивился: многие годы его душа не знала ничего, кроме гнева. К тому же он уже не мог с уверенностью сказать, что волновало его больше – мысль о том, что он возвращается на Сан-Стефен, или предвкушение ночи с молодой женой.

Селин стояла, облокотившись на перила, и с любопытством смотрела, как один из матросов карабкается по мачте с ловкостью обезьяны. Корд встал рядом с девушкой. Она бросила быстрый взгляд на мужа, на пустой бокал в его руке и снова отвернулась.

– Вижу, вы предаетесь любимому времяпрепровождению.

– А я вижу, ты брюзжишь, как обычно. – Корд заметил, что она с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться. – Тебе доводилось прежде плавать? – поинтересовался он.

– Когда была маленькой.

– Понравилось?

Она кивнула:

– В основном – да. Хотя было несколько неприятных дней. Помню, я провела их в постели.

– Тогда я буду молиться, чтобы погода испортилась.

Она быстро вскинула глаза и перехватила его взгляд.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что я с удовольствием проведу все плавание, узнавая, какова ты в качестве моей жены.

Она напряглась и отвела взгляд. Пальцы ее судорожно сжали поручень.

– Вы о чем?

– Думаю, ты прекрасно поняла, о чем я, Джемма.

– Селин.

Корд сделал несколько шагов вперед, подойдя к девушке так, что они стояли теперь плечом к плечу. Если Селин и боялась его, она не подала виду и не попыталась спастись бегством. Напротив, она притворилась, что не замечает его. Только напряженная спина и застывшие плечи девушки показывали, что она догадалась о его приближении.

– Мы ведь муж и жена. Наша первая брачная ночь, пожалуй, и принесла разочарование, но, можешь не сомневаться, я намереваюсь наверстать упущенное сегодня же вечером.

– Не стройте в отношении меня таких далеко идущих планов, – тихо сказала она, радуясь тому, что смотрит вперед и может не встречаться с ним взглядом.

Корд протянул руку, почти уверенный, что она отшатнется, и заправил ей за ухо выбившийся темный локон, потом провел большим пальцем по ее щеке, вниз к шее и ключице. Она задрожала.

– Почему ты согласилась на этот брак?

Селин повернулась лицом к Корду. Прикусив губу и нахмурившись, она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Мне хотелось выбраться из Нового Орлеана. Я вышла замуж не потому, что хотела иметь мужа.

Он почувствовал странное облегчение:

– По крайней мере, никто из нас не страдает из-за любовных разочарований.

На главной палубе трое матросов ставили дополнительные паруса. Бесконечные метры парусины моментально наполнились ветром и затрепетали, позади остались последние прибрежные отмели. Подгоняемая ветром, «Аделаида» разрезала волны, направляясь в открытое море.

Корд увидел, как Селин оттолкнулась от поручня, протянула вперед руки и выпрямилась. Повернувшись, она улыбнулась молодому человеку:

– Поскольку оба мы совершили эту сделку по каким угодно причинам, только не по любви, вы должны согласиться: абсурдно предполагать, что мы должны спать вместе.

– Я и не говорил о сне, – заверил он ее.

– Вы очень хорошо поняли, что я имею в виду. Я ведь совершенно вас не знаю.

– Наверное, это даже к лучшему. К тому же, какое отношение это все имеет к свадьбе? Только не говори мне, что веришь во все эти сказки о романтической любви.

Она вспыхнула.

– Так и есть! – в ужасе воскликнул Корд. Она внимательно смотрела на него, глаза в глаза, словно пыталась заглянуть прямо в душу. Корд ощутил некоторую неловкость.

– В Луизиане браки по договоренности – обычное явление. Креолы очень редко женятся по любви.

– Уверена, что участвующие в сделке хотя бы встречаются, до того как обвенчаться, – возразила она.

– Вероятно, – нехотя согласился он.

– Мы же никогда друг друга не видели до вчерашнего вечера.

– Верно.

– Я надеялась, вы предоставите мне некоторое время, прежде чем потребовать, чтобы я исполняла свои… супружеские обязанности.

Корд обернулся и увидел, что глаза ее расширились от ужаса. Облокотившись обеими руками на поручень, он улыбнулся. Закрыв глаза и подставив лицо ласковым лучам полуденного солнца, он попытался уловить дыхание пассатов, приносящих запах тропических вод.

– Хорошо, я дам тебе некоторое время, – уступил он.

– Спасибо.

В ее голосе послышалось такое облегчение, что он повернул голову и даже слегка приподнял веки, чтобы увидеть ее реакцию.

– Можешь быть уверена, я не трону тебя до сегодняшнего вечера.

 

6

К тому времени, когда солнце начало клониться к закату, берег Луизианы скрылся из виду. Волны час от часу становились сильнее, но «Аделаида» решительно взбиралась на каждый набегающий вал и двигалась вперед и вперед. Прошло немало времени с того момента, как ушел Корд, но Селин продолжала стоять у перил, стараясь привыкнуть к покачиванию корабля. Она смотрела вдаль, словно пытаясь разглядеть, что ждет ее там, за горизонтом. В голове у нее вертелись одни и те же слова: «Сегодня вечером».

Сегодня вечером Корд ждет от нее исполнения супружеских обязанностей. Одна мысль об этом наполняла девушку ужасом, но вовсе не из-за того, что она не представляла себе, что от нее потребуется, – Селин знала об этом гораздо больше, чем большинство ее сверстниц, – а именно потому, что в память на всю жизнь врезались воспоминания о матери, усердно отрабатывающей свой хлеб. Стоны, тяжелое, частое дыхание, пот, натужные вскрикивания и всхлипы притворной страсти – мелкие детали грязных сцен, которые она никогда не забудет.

Перса сказала однажды, что Джейн Винтерс позволила узнать слишком многое любопытной пятилетней девочке. «Твоя мать, мир праху ее, была шлюхой, – говорила Перса. – Но, Божьей милостью, ты никогда не станешь такой же». – «Тогда чем же я буду заниматься?» – спросила Селин. «Первым делом, ты научишься жить, рассчитывая на свои собственные силы, а потом – но только если ты сама этого захочешь – выйдешь замуж. Женщина должна иметь право выбора. Некоторые женщины, по той или иной причине, вообще не приспособлены к замужеству».

Глаза Персы затуманились, и она – припомнила Селин – с рассеянным видом потерла искалеченное бедро. «Запомни хорошенько, Селин: я прослежу, чтобы тебе никогда не пришлось стать шлюхой, как твоей матери».

Селин было всего пять лет, когда Перса взяла на себя заботы о ней, но с этого дня ее жизнь изменилась навсегда. Не было больше убогих комнатенок на темных улочках. Не было страха перед голодом. Не осталось ничего от той отвратительной жизни, которую вела ее мать. Перса заботилась, чтобы жизнь Селин была приятной и беззаботной. Старая цыганка понимала девочку лучше, чем кто-либо еще. Перса никогда не высмеивала ее дар, никогда не вздрагивала от прикосновения ее руки.

Судьба свела их вместе, часто повторяла Перса, потому что Селин нужно было научиться, когда следует пользоваться своим даром, а когда защищаться от ненужных видений, как воздерживаться от прикосновений и пользоваться своим «вторым зрением» только в случае необходимости.

Верная своему слову, Перса научила ее науке выживать. Еще до того как она стала достаточно взрослой и смогла торговать в их лавке, Селин служила компаньонкой у одной старушки, что жила на их же улице. Она познала гордость, которую испытывает человек, пересчитывающий честно заработанные упорным трудом деньги. Благодаря Персе, она научилась толково расходовать их на рынке. Она научилась экономить, поняла разницу между вещами, которые необходимы, и вещами, которые просто хочется иметь.

Но из того, что она узнала о мужчинах, которые посещали лавку Персы, ничто не могло подготовить ее к замужеству. Она точно знала, что делает в постели хорошая шлюха, но понятия не имела, как ведет себя на брачном ложе добродетельная жена.

Сегодня вечером, согласно закону, она должна отдаться Корду. Делая это без любви, разве будет она лучше своей матери? Разве будет она лучше любой шлюхи?

Прозвучал корабельный колокол, заставив Селин на время позабыть о мрачных мыслях. У нее в распоряжении было пятнадцать минут, чтобы умыться и переодеться к обеду. Направляясь к каюте, девушка увидела в салоне двух членов экипажа. Они то исчезали в кладовой, то появлялись снова, расставляя закрытые горшки с едой, которую приносили из камбуза. Двери всех кают, кроме той, что занимал Джошуа Кэмпбелл, корабельный врач, были закрыты. Подвижный джентльмен с узким лицом, седыми волосами и улыбкой, от которой вокруг рта и в уголках глаз появлялись лучики-морщинки, доктор Кэмпбелл всегда служил связующим звеном между капитаном, командой и пассажирами. Поскольку в этом путешествии пассажиров было совсем немного, у доктора оказалось предостаточно свободного времени.

Сейчас он сидел в плетеном тростниковом кресле прямо у распахнутой двери и внимательно изучал книгу, лежавшую у него на коленях. Оторвав взгляд от страниц, он посмотрел на Селин, идущую через салон, и улыбнулся ей. Она кивнула в ответ и тихонько постучала в дверь собственной каюты. Ей не хотелось входить без предупреждения, чтобы не застать Кордеро врасплох.

Распахнулась дверь соседней каюты, и Фостер, одетый скорее как джентльмен, нежели как слуга, высунул голову и улыбнулся:

– Могу я быть вам полезен, мадам?

– Я только хотела немного освежиться и не знала… здесь ли мой муж.

Фостер покачал головой:

– Он в каюте у капитана. Приказал передать, что присоединится к вам за обедом. Я взял на себя смелость приготовить для вас платье.

Селин быстро осмотрела дорожный костюм, в котором она оставалась все это время, не понимая, почему Фостер считает, что она будет переодеваться. Ей все еще было несколько неудобно пользоваться гардеробом Джеммы О’Харли. Одно дело завладеть нежеланным женихом незнакомой женщины, но совсем другое – носить ее наряды.

Часом позже Селин уже сидела за длинным обеденным столом между мужем и помощником капитана, причем оба они, казалось, не без удовольствия посматривали на лиф ее платья, опять же несколько великоватого, Селин настолько нервничала, что уже не знала, сможет ли вынести этот обед. Мало того, что муж заявил о намерении предъявить свои права сегодня же вечером, она к тому же оказалась единственной женщиной на корабле в компании Корда, помощника капитана, корабельного врача и капитана Исаака Томпсона. Девушка очень расстроилась, когда узнала, что Фостер и Эдвард будут питаться вместе с пассажирами четвертого класса, где им будет, очевидно, гораздо удобнее. Когда Селин попыталась возразить, Корд заверил ее, что это их собственный выбор, а не его желание.

Вдоль всего стола была натянута сетка, препятствующая падению фарфоровой посуды на пол в случае сильной качки. Причем волнение на море усилилось настолько, что тарелки скользили из стороны в сторону. Стол и скамьи были привинчены к полу.

– Вы довольны тем, как устроились, миссис Моро?

Только когда Корд подтолкнул ее, Селин поняла, что капитан обращается к ней. Этому человеку казалось вполне естественным, что корабль стонет и скрипит при каждом ударе волн. Исаак Томпсон был приятным мужчиной лет сорока пяти, с каштановыми волосами, карими глазами и начинающим слегка отвисать брюшком.

Колеблющийся свет лампы, подвешенной над столом, на какое-то мгновение осветил черты лица капитана, и Селин ответила:

– Благодарю, каюта прекрасная.

– Как я понимаю, вы молодожены. – Он улыбнулся Корду. – Мои поздравления вам обоим.

Капитан поднял свой бокал с вином в приветственном тосте, и Селин увидела, как каберне покачнулось в такт с движением корабля. Этот всплеск совпал со всполохом огня в раскачивающихся над ними лампах. Она постаралась сосредоточиться на улыбке капитана, лишь бы не обращать внимания на постоянное движение вверх-вниз.

Корд поблагодарил за тост кивком головы и осушил свой бокал. Селин вдруг решила, что, может быть, если она не отстанет от мужа и будет пить столько же, сколько он, то скорее всего «выйдет из строя» и ему придется подождать и не заставлять ее исполнять супружеские обязанности. Она сделала глоток, едва не поперхнулась и поняла, что придется позволить Корду злоупотреблять напитками в одиночестве.

Капитан Томпсон дал знак одному из матросов положить ему новую порцию баранины с картофелем. Селин опустила глаза, посмотрела на еду, до которой она едва дотронулась, и почувствовала легкую тошноту. Судорожно сглотнув, она постаралась сосредоточиться на том, что говорил в это время капитан.

– Когда я вижу вас вместе, я вспоминаю мою женушку, которая всегда плавает со мной, если только может. Но она вот-вот должна родить и поэтому вынуждена была остаться дома.

Он подцепил вилкой кусок баранины и картофелину и поднес к губам. Селин отвела взгляд, чтобы не видеть, как он отправляет еду в рот. Корд съел всего лишь небольшой кусок мяса и теперь, казалось, готов был удовольствоваться одним вином. На слова капитана он никак не отреагировал.

– Это будет ваш первый ребенок? – спросила Селин.

Капитан запил баранину добрым глотком вина и покачал головой:

– У нас уже пятеро. Вы скажете, что этого, пожалуй, достаточно, но моя женушка любит детей. Прошлый раз, когда она плавала со мной, она только что родила последнего.

Очередной кусок баранины поплыл на вилке в рот капитана. Подмигнув Корду, он произнес:

– Не могу сказать, что я отказываюсь от этого удовольствия.

Селин уронила вилку, которая с громким звоном ударилась о тарелку. Отложив нож, она сложила руки на коленях.

– А где ваш дом, капитан? В Вест-Индии? – спросила она, стремясь переменить тему.

– Нет. Боже, конечно, нет! Моя жена ненавидит острова. Слишком жарко, слишком влажно, слишком нецивилизованная жизнь для нее, – сказал он со смехом. – Насколько я понимаю, ваш муж возвращается на острова после долгого отсутствия, но вы, миссис Моро, были когда-нибудь там?

Селин держала бокал за ножку, стараясь, чтобы вино не пролилось на скатерть.

– Нет, не имела удовольствия.

Корд молча отобрал у нее бокал. Кроваво-красное каберне плеснулось у ее губ, едва не пролившись. Он склонился к ней и прошептал:

– А вообще-то, тебе следовало бы выпить. Это подстегивает.

Она проигнорировала его замечание, но сердце ее забилось сильнее. Он выпил вино вместо нее.

Доктор Кэмпбелл закончил свой обед, и могло показаться, что он заснул, но вдруг все услышали его голос:

– Острова не для каждого подходят, это точно. Некоторые никак не могут привыкнуть к тропической жаре, особенно англичанки. Я встречал несколько таких: они полностью, с головы до ног, закрывают тело, повязывают на голову платки, которые скрывают даже их лица, прячутся под зонтами, лишь бы ни один лучик солнца не коснулся их белой кожи. Никогда не выходят на свет божий днем. Они говорят, это…

Корд резко прервал его:

– Моя мать была англичанкой. Она никогда не носила даже шляпы.

– Бьюсь об заклад, это был вызов обществу, – заметил капитан Томпсон.

– Можно сказать и так, – согласился Корд и добавил очень тихо, словно говорил сам с собой: – И еще она любила танцевать под звездами.

Селин решила, что нужно будет расспросить его о матери.

Доктор повернулся к единственной даме за столом:

– А вы ведь не англичанка, насколько я понимаю, правильно, миссис Моро?

– Она ирландка, – ответил за жену Корд.

– Нет, – возразила она. – На самом деле я англичанка. Я родилась в Лондоне.

– Весьма экзотическая внешность для англичанки, – заметил доктор Кэмпбелл, не обращаясь ни к кому конкретно.

Корабль накренился, и Селин едва не свалилась со скамьи. Корд протянул руку, чтобы поддержать ее, но она быстро выпрямилась.

– Мой отец был цыганом, – сказала она, надеясь шокировать Корда. Учитывая его креольское происхождение, он вряд ли пожелает иметь жену, к крови которой примешалась хотя бы одна сомнительная капля. Она надеялась, что эта новость заставит его отказаться от мысли спать с ней. Однако, взглянув на мужа, Селин поняла, что это замечание нимало его не взволновало.

– Тогда вы перенесете жару лучше, чем другие женщины с белой кожей. Говорят, ужасная жара ничуть не мешает рабам, – глубокомысленно заключил доктор.

– Вряд ли это может случить аргументом в пользу того, чтобы заставлять их целый день гнуть спину на самом солнцепеке, – сказал Корд. – По собственному опыту могу сказать, что они точно так же падают в обморок от жары, как все остальные.

Первый помощник капитана, рыжеволосый юноша, гораздо моложе всех присутствующих, даже моложе Корда, до сих пор хранил молчание. С трудом отведя взгляд от Селин, он проговорил:

– Так вы против рабства, сэр, раз считаете их людьми? Если это так, вы наживете много врагов на Сан-Стефене.

Корд позволил капитану снова наполнить его бокал и, прежде чем ответить, сделал большой глоток:

– Я не имею понятия, что ждет меня на Сан-Стефене.

– Но вы владеете землями на острове? Селин с интересом прислушивалась к разговору.

– «Данстан плейс». Плантации общей площадью около двухсот пятидесяти акров.

– Насколько я понимаю, поскольку вы, владелец земель, долго отсутствовали, там у вас, наверное, есть надсмотрщик? – спросил капитан.

– Управляющий, – ответил Корд.

– Вы намереваетесь выращивать сахарный тростник? Это требует большого числа рабочих рук. Вам, может быть, придется изменить свое отношение к рабству.

– Я не слишком ясно себе представляю, в каком состоянии сейчас плантация. Когда был жив мой отец, там были бесконечные поля сахарного тростника. Мне предстоит разобраться, чего будет стоить восстановление посадок и производства сахара. Правду сказать, большая часть моих планов пока весьма расплывчата. Я живу одним днем.

Корд взглянул на Селин и улыбнулся ей так, что она безошибочно поняла: он намекает, что его планы на сегодняшний вечер вполне определенны. Селин задрожала, несмотря на тесноту в помещении и тепло, проникающее из комнатенки, где стояла плита и подогревались блюда.

Девушка принялась внимательно изучать цветочную каемку тарелки, а помощник капитана завел разговор с доктором. Мысль о том, что если только она решит остаться с Кордом, то должна будет занять подобающее место как хозяйка двухсот с лишним акров земли и поместья, наполнила ее ужасом. На нее свалится ведение домашнего хозяйства, а заодно ответственность за здоровье и благополучие всех рабов, которыми он владеет или которых приобретет. Одно дело – научиться заботиться самой о себе, имея маленькую лавчонку в Новом Орлеане, но совсем другое дело – играть роль хозяйки огромной сахарной плантации – она понятия не имела, как это делать!

Капитан опустошил еще одну тарелку, подал знак матросу, и тот принялся торопливо убирать со стола.

В салоне стоял тяжелый запах баранины и чеснока, и Селин не терпелось вернуться на палубу. Капитан Томпсон промокнул губы салфеткой и сказал:

– Надеюсь, вы не переживаете оттого, что на корабле больше нет женщин, миссис Моро?

– Вовсе нет.

«Какая разница! Будь здесь даже сотня женщин!» – с горечью подумала она: ведь именно ее Корд хотел получить сегодня вечером.

– У нас обычно бывает много пассажиров, но в это время года погода настолько непредсказуема, что редко кто решается путешествовать. Сейчас как раз пора ураганов.

Этого она не знала. А узнав, поняла, что теперь ей предстоит не только иметь дело с Кордеро Моро, но и, может быть, попасть в ураган.

К тому времени, когда матрос убрал со стола, «Аделаиду» швыряло по волнам словно скорлупку. Селин извинилась и осторожно прошла через салон, оставив мужчин наслаждаться портвейном и сигарами. Только тонкая дверь каюты отделяла ее от их громкого разговора и терпкого, тошнотворного запаха сигар.

Селин закрыла двери в салон и в соседнюю каюту, где разместились Фостер и Эдвард, и приготовилась снять платье бледно-персикового цвета. Сундук Джеммы О’Харли притулился рядом с койкой, крышка его была откинута, чтобы она могла без труда воспользоваться любой вещью из «своего» гардероба. Кто-то из слуг Корда заботливо разложил на кровати белую ночную рубашку из тончайшего батиста. Придерживаясь одной рукой, чтобы не упасть, Селин быстро освободилась от вечернего платья и швырнула его на сундук. Вид кровати заставил ее остановиться. Это ложе все-таки казалось слишком маленьким для двоих.

Корабль как-то особенно резко накренился, и в каюте все, казалось, едва не перевернулось, из-за чего Селин даже не смогла сразу натянуть ночную рубашку. Надев ее, она обнаружила, что из-за большого выреза бретели никак не держатся на плечах. Она подтянула одну, но добилась только того, что другая съехала настолько, что почти полностью обнажила грудь. Наконец, устав что-то подтягивать и подгонять, она сдалась. Сложив вечернее платье, девушка осторожно присела на краешек кровати, уронив руки на плотно сжатые колени. Взгляд ее был прикован к двери каюты.

Судно снова отчаянно качнулось, и накатившаяся дурнота заставила Селин забраться в постель с ногами и прилечь. Свернувшись калачиком, она плотно обернула рубашку вокруг ступней и уставилась в стену каюты. Щеку царапало грубое шерстяное одеяло. Как ей хотелось отдалить неизбежное! Как хотелось, чтобы Перса была жива и обе они находились сейчас в безопасности в своем маленьком домике. Селин готова была молиться всем богам, чтобы прекратилось бесконечное раскачивание корабля, стих душераздирающий скрип дерева и исчез отвратительный запах сигар. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы под ногами сейчас оказалась твердая почва, а Кордеро Моро находился бы за многие мили отсюда, а не прямо за дверью.

Не обращая внимания на усиливающуюся качку, Корд молча сидел за обеденным столом и смотрел на постепенно темнеющее небо. Капитан Томпсон и остальные участники обеда давно покинули столовую, оставив его наедине с размышлениями о будущем и прежде всего о молодой жене. Он уже устал от попыток предугадать, что их ждет, когда они доберутся до «Данстан плейс». Откровенно говоря, он и не желал задумываться над тем, чем займется по прибытии на Сан-Стефен. Мыслями его завладела черноволосая красавица, его молодая жена, которая почему-то взялась утверждать, что в ней течет цыганская кровь. Забавной она оказалась особой, чтобы не сказать большего! Взгляд Корда остановился на двери напротив. Интересно, она там, внутри, ждет его с нетерпением или со страхом? Способ выяснить это был только один.

Корд поднялся и перешагнул через длинную скамью. Подойдя к каюте, он нажал на ручку двери, но она оказалась заперта. Молодой человек негромко постучал. Ответа не последовало, и он внимательно осмотрел салон. Все остальные двери также были закрыты, поблизости никого не было.

– Селин, открой дверь, – прошептал Корд.

Молчание. Он повторил попытку, на сей раз повысив голос и все больше раздражаясь.

– Селин?

За дверью раздался негромкий звук, и задвижка отодвинулась. За распахнувшейся дверью стояла его молодая жена. Одну босую ступню она поставила на другую, прелестное личико не выражало ничего, кроме болезненного страха. Волосы Селин пришли в ужасный беспорядок, широкая бретель ночной рубашки соскользнула с одного плеча. Он протянул руку и поправил рубашку, но в то же мгновение обнажилось другое плечо.

Селин отбросила его руку и с трудом присобрала края выреза, страдая от очередного приступа дурноты. Ей хотелось только одного: вернуться в постель, но она не решалась, поскольку Корд, стоя в дверях, пожирал ее взглядом ледяных голубых глаз, словно она персик, который уже достаточно созрел, чтобы его сорвать.

– Так ты позволишь мне войти или нет? – Он догадался, что она не в состоянии ни оторвать от него глаз, ни сдвинуться с места.

По-прежнему поддерживая ночную рубашку, девушка сделала шаг в сторону и едва успела отодвинуться, чтобы он своими сапогами не наступил на ее босые ноги. Взглянув на постель, Корд обнаружил, что она до сих пор не разобрана.

– Я вижу, ты дожидалась меня, – сказал он.

Она мертвой хваткой вцепилась в ручку двери. Корабль сильно накренился и тут же выпрямился.

– Мы можем утонуть? – взвизгнула Селин, ничуть не стесняясь того, что он заметит ее страх. В памяти всплыло воспоминание: тело матери исчезает в морской пучине.

– Не раньше утра.

Она побледнела. Поняв, что сильно испугал жену, Корд протянул руку и осторожно взял в ладонь пушистый, черный как смоль локон.

– Я шучу. Можешь не бояться, мы не утонем.

– Почему вы так уверены?

Он отпустил прядь ее волос, и она мягко легла на ключицу.

– Капитан ушел спать. Если бы существовала реальная опасность, уверен, он оставался бы на мостике, заставляя команду откачивать воду или делать что-нибудь еще.

Подстраиваясь под корабельную качку, Корд подошел к кровати, сел и похлопал по одеялу рядом с собой:

– Иди сюда.

Селин сделала шаг, но при следующем корабль резко накренился, пол ушел у нее из-под ног, и она в мгновение ока очутилась у него на коленях. Ночная рубашка предательски соскользнула с плеч, соблазнительно обнажив грудь.

– Я не имел в виду, чтобы сразу ты так набрасывалась на меня. – Корд осторожно помог ей выпрямиться и усадил рядом с собой.

– Когда же это прекратится? – простонала Селин.

– Мы еще даже не начинали.

– Я имела в виду качку. Это ведь наверняка не нормально. – Она покачала головой. – Я ничего подобного не помню…

– Сколько лет тебе было, когда ты плавала в последний раз? – Корду все-таки удалось задать этот вопрос, несмотря на то, что притягивало его взор, благодаря великоватой ночной рубашке.

– Пять.

– Согласись, ты была слишком маленькой, чтобы точно помнить, каким было то путешествие.

Селин прижала ладони ко лбу:

– Не думаю, что я забыла бы нечто подобное… Что вы делаете?

Пока она в испуге ожидала кораблекрушения, Корд скользнул рукой в вырез ночной рубашки и обхвати ладонью грудь девушки. Поскольку он, похоже, не собирался убирать руку, Селин отбросила ее сама.

Скрестив руки на груди, Корд наблюдал, как она старательно собирает вместе избыток материи и попытается завязать ее в узел. Поняв, что сделать это не удается, Селин прижала стиснутую в кулаке ткань к груди, совершенно закрыв соблазнительную картину, и исподлобья посмотрела на Корда.

– Уж не собираешься ли ты отказать мне в том, на что я имею полное право?

– Я правда думаю, мне лучше прилечь, – сказала она.

Способа отказать ему не существовало: закон гласил, что муж в случае необходимости может даже прибегнуть к силе.

– Не рассчитывай, что сможешь отделаться от меня, если ляжешь здесь, закрыв глаза, и сожмешь на груди кулачки, словно невинная жертва.

– Ни о чем подобном я сейчас не думаю. Мне необходимо прилечь.

Он встал и принялся вышагивать по каюте. Не больше чем через три шага Корд уперся в стену, развернулся и пошел назад. По тому, как напряглась вся ее фигурка, он понял, что все произойдет не так легко, как он надеялся.

– Ну, тогда давай ложись, – проворчал он. Она абсолютно ничего не делала, чтобы как-то разбудить его желание, но он чувствовал, что ей это и так удалось. Может, за это следовало благодарить неподходящую по размеру ночную рубашку и соблазнительно открывшиеся груди. К тому же, он действительно очень давно не был с женщиной. Пожалуй, стоило узнать, невинна ли она.

– Ты ведь еще девушка, правда? Удивленный взгляд сказал ему больше, чем любые слова.

«Значит, помощи от нее ждать не приходится», – решил Корд. Как жаль, что Александр мертв! Кордеро был уверен: его кузен наверняка знал бы, как ухаживать за такой девушкой, как заставить ее расслабиться, ловко лишить девственности и даже заставить думать, что это произошло по ее собственному желанию. Несмотря на то, что все эти годы Алекс хранил верность своей Джульетт, он оставался настоящим светским львом, которого обожали все без исключения дамы. Сейчас Корд не мог не подумать о том, что лучше, пожалуй, было поступить не самым благородным образом и первым делом все-таки отказаться подписывать брачный контракт.

Селин легла на койку, свернувшись в клубочек. Как только Корд вошел в каюту, ей показалось, что помещение уменьшилось раза в три. Здесь теперь во всем чувствовалось присутствие мужчины. Вот и сейчас он стоял перед ней такой огромный, почти касаясь головой потолка, уперев в бока сжатые в кулаки руки, и смотрел на нее сверху вниз! По выражению его лица она легко догадалась: презрение борется в нем с желанием.

Вновь раздался звук, похожий на протяжный стон, – это скрипела обшивка корабля. Расстегнув сюртук, Корд принялся стягивать его с себя. Она закрыла глаза.

– Не засыпай, – предупредил он. Быстрым движением он расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, сдернул ее через голову и отбросил в сторону.

– Как будто я могу это сделать, – проворчала Селин себе под нос, чувствуя, что, когда судно качнет в следующий раз, она просто скатится с кровати на пол.

– Ну, что происходит теперь? – прошептал Эдвард.

Он стоял, опираясь рукой на плечо своего приятеля, а Фостер тем временем прижался ухом к двери, ведущей в смежную каюту.

– Они все еще разговаривают, – так же тихо ответил Фостер. – Кажется, Кордеро ходит взад-вперед. Я слышу его шаги.

– Думаешь, они все-таки это сделают? Фостер приложил палец к губам и покачал головой. Корд приблизился к двери. Слуги затаили дыхание, пока не услышали, что шаги хозяина снова удаляются.

– Я заметил, хозяйка была в панике, когда пришла, чтобы переодеться к обеду.

– О нет! – воскликнул Эдвард. Каюта за его спиной была от пола до потолка забита их собственными сундуками и сундуками с вещами Корда. – Ты считаешь, она ему откажет?

– Не знаю. Пока она полностью подтверждает то, о чем ее отец предупреждал старого Генри.

– А что если она намерена сбежать, как только мы доберемся до Сан-Стефена? Что если она только ради этого согласилась покинуть Новый Орлеан? Ведь это способ избавиться от опеки папаши. Это окно что – пропускает воду?! – Этим выкриком Эдвард закончил свою патетическую речь.

Фостер бросил взгляд на окно:

– Нет. Успокойся, Эдди. Нам не нужны придуманные проблемы, когда в соседней комнате назревает настоящий кризис.

– Я думаю, им следовало занять разные каюты. Я бы вполне мог удовлетвориться койкой в четвертом классе, только мне не понравился взгляд, которым смотрел на меня боцман. Он смотрит так, словно больше всего ему хотелось бы…

– Будь добр, прекрати представлять себе самое худшее! Мы должны сохранять голову на плечах. Очень даже хорошо, что они оказались вместе в каюте, как сейчас.

За дверью раздался отчетливый стук, рука Эдварда крепче сжала плечо Фостера.

– Что такое?

– Это сапог ударился в дверь. Звук повторился.

– Второй сапог. Хорошо. Значит, дело двигается… – Фостер выразительно потер руки.

– Мы можем только надеяться. А что если она ему откажет?

– Они должны довести дело до конца. Иначе она может потребовать расторжения брачного контракта.

Эдвард вздохнул:

– Нужно, чтобы у Кордеро в жизни был хотя бы кто-то. Никогда не забуду, как его отец любил нашу мисс Элис.

– И все-таки Корду не нужен «кто-нибудь», – напомнил другу Фостер. – Ему нужна женщина, которая окружит его той любовью, которой он заслуживает.

– Все, кого бедняга когда-либо любил, умирали или покидали его.

– Все, кроме нас, Эдди. – Фостер напрягся и плотнее прижался ухом к двери. – Черт! Теперь ничего не слышу. Может, я открою бутылочку вина, приготовлю для них.

Эдвард улыбнулся:

– Ты неисправимый романтик, Фос.

Корд внимательно вглядывался в Селин, уверенный в том, что никто на свете не видел менее восторженной новобрачной. Она даже не смотрела на него, а лежала настолько тихо и неподвижно, что можно было подумать, она действительно заснула.

Ощущение было дурацкое: он стоял в чем мать родила посреди комнаты, сгорая от нестерпимого желания, и не знал, как поступить.

Он, конечно, мог разбудить ее трепетными поцелуями, раздеть и соединиться с ней нежно и бережно. Он мог бы нашептывать ей самые ласковые слова любви, которые ничего не значат, но которые – это он знал точно – так приятны для слуха большинства женщин.

Или же он мог разбудить ее резким рывком, сорвать ночную рубашку, овладеть ею, довести до полного изнеможения и покончить с этим, но тогда, скорее всего, осуждающий взгляд Алекса вечно будет преследовать его. К тому же это потребует слишком больших усилий, особенно если она начнет вдруг сопротивляться, а это, естественно, услышат все, кто есть на борту парохода.

Он стоял посреди комнаты, рассуждая сам с собой. Внезапно показалось, что корабль провалился в бездонный колодец. «Аделаида» содрогнулась.

Селин резко открыла глаза и села. Единственная лампа, подвешенная на крюк на стене каюты, раскачивалась из стороны в сторону. Совершенно нагой Корд в мечущемся круге света, казалось, нависал над ней.

– О Боже мой! – Селин крепко зажала ладонью рот. Из глаз девушки брызнули слезы.

– Послушай, нет необходимости впадать в истерику.

Корд почувствовал, как желание постепенно отступает, вероятно, под отрезвляющим влиянием откровенной паники в ее широко распахнутых прекрасных глазах, устремленных на него поверх протянутой вперед руки.

Она решительно замотала головой. Он направился к ней:

– Ну-ну, успокойся. Я не собираюсь насиловать тебя.

Она что-то простонала, не отводя руки.

– Возьми себя в руки. Ты ведь моя жена, Селин, и знаешь, что я имею на тебя полное право.

Селин отняла руку ото рта, сделала глубокий вдох и дважды тяжело сглотнула.

– Меня сейчас стошнит.

Не успел Корд даже пошевелиться, как она схватилась за край кровати и ее вырвало прямо на его босые ноги.

– Что там сейчас делается? – спросил Эдвард, подталкивая Фостера под ребра.

– Я не…

Он не закончил, потому что задвижка отлетела в сторону и дверь в соседнюю каюту распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Потеряв опору, Фостер влетел прямо в каюту Корда, за ним последовал Эдвард. Фостер быстро восстановил равновесие и оказался лицом к лицу с хозяином, на котором не было ничего, кроме «носков», образованных тем, что вырвалось из желудка Селин.

Фостер поправил ворот ночной рубахи и вытянулся в струнку:

– Могу я быть вам чем-нибудь полезен, сэр?

Эдвард тоже выпрямился и пригладил несколько оставшихся еще на лысой голове волосинок:

– Ждем ваших приказаний, сэр.

– Боюсь, джентльмены, – проговорил Корд со всем достоинством, какое только мог изобразить в этой ситуации, – боюсь, мою жену вырвало.

 

7

Взглянув на нее, он подумал, что она вполне может прямо сейчас умереть и оставить его вдовцом. Корд не видел Селин около двенадцати часов и испытал нечто вроде шока, когда обнаружил, что она по-прежнему лежит в постели, не изменив позы, в которой он оставил ее. Цвет лица девушки напоминал водянистый гороховый суп.

– Видок у тебя – краше в гроб кладут. – Не сумев придумать ничего более ободряющего, он стоял, ожидая, когда она откроет глаза.

Она не пошевелилась, но с трудом разжала губы:

– Уйди.

Корд стоял на максимальном удалении, какое только позволяло ограниченное пространство каюты. Проведя ладонями по волосам, он упер руки в бока. Выглядела она чертовски плохо. Волосы спутались, под глазами легли огромные темные круги. Фостер опасался, как бы у нее не произошло обезвоживание организма, и посоветовал Корду проследить, чтобы Селин что-нибудь попила.

– Хочешь чего-нибудь поесть или попить? Она застонала и повернулась к нему спиной, лицом к стене. Пока он, совершенно растерявшись, стоял не двигаясь, она пробормотала:

– Что ты здесь делаешь? Пришел помучить меня за прошлую ночь? Надеюсь, ты не ждешь, что я… Ну, ты понимаешь.

– Эдвард тоже заболел, и Фостер слишком занят с ним, чтобы одновременно ухаживать за тобой.

Корд находил несколько подозрительным неожиданный приступ морской болезни у слуги: когда-то на пути в Новый Орлеан Эдвард ни разу не пожаловался на плохое самочувствие. Корд пошел, чтобы своими глазами увидеть «больного», и обнаружил Эдварда, который лежал на новом месте – на палубе четвертого класса, отказываясь есть и вообще делать что-либо, кроме как лежать, натянув одеяло до подбородка. Селин выглядела куда хуже Эдварда. Его слуга, по крайней мере, не был такого зеленого цвета.

Корд предпринял еще одну попытку:

– Если ты голодна, уверен, у кока от завтрака осталась каша.

– Прекрати, пожалуйста.

Он едва не засмеялся. Ее нынешний вид и воспоминания о прошлом вечере сделали свое дело: словесная пытка оказалась куда привлекательнее, чем мысль о том, чтобы лечь с ней в постель.

– Если каша тебе не по вкусу, есть ливер и чеснок.

Она перекатилась с боку на бок и посмотрела на него недобрым взглядом:

– Я знаю, что ты пытаешься сделать. Ты женился из какого-то извращенного чувства чести, а теперь обнаружил, что связан с женщиной, которую никогда по-настоящему не желал, так что ты решил довести меня до смерти этой медленной пыткой. Почему бы тебе просто не пристрелить меня и все?

– Вижу, ты меня уже прекрасно знаешь. И то правда, неплохая идея, чтобы избавить тебя от мучений. К тому же не могу сказать, что стремлюсь к еще одной ночи, похожей на вчерашнюю.

– Где ты спал?

– А ты тосковала без меня?

– Конечно, нет.

– Я занял каюту Фостера и Эдварда. И впредь останусь там. Они перебрались в четвертый класс.

– Они были очень добры со мной вчера вечером, чего не могу сказать о тебе. Мне жаль, что их пришлось выселить.

– Быть добрыми – их работа. Но не моя, особенно когда меня вынуждают обрядиться в съеденный обед. Однако тебе нет необходимости о них беспокоиться. Я не настолько бессердечен, чтобы заставить их переселиться в неподходящее помещение. Просто в этом плавании в четвертом классе оказалось всего три пассажира. Так что, если не считать внезапной болезни Эдварда, они себя чувствуют вполне комфортно.

– Не могу похвастаться тем же, – вздохнула она.

Корд сел на край кровати в ногах у девушки.

– Что ты делаешь? – Она попыталась угадать, что он задумал.

– Можешь не волноваться. Сейчас твоя добродетель в полной безопасности. Думаю, твой нынешний вид не соблазнил бы даже матроса, который после кораблекрушения год провел на необитаемом острове.

– Благодарю. – Больше всего ей хотелось, чтобы он выбрал не сегодняшнее утро, а какое-нибудь другое время для оттачивания своего остроумия. – Качка, похоже, уменьшилась.

– Спокойно.

– Я спокойна.

– Море спокойно. Ветер улегся.

– Так нас может носить как скорлупку по воле ветра и волн?

– Боюсь, что да. Если только ты не способна договориться с природой. Ты уверена, что не хочешь хотя бы немного попить? Фостер считает, тебе следует это сделать.

– Если бы у Фостера в желудке творилось, что и у меня, он придерживался бы иного мнения.

Корд заметил, что она сделала судорожное глотательное движение и закатила глаза.

– Селин?

– По крайней мере, ты запомнил мое имя. – Прикрыв глаза, она откинулась на подушки.

Корд, как ни старался, не мог припомнить, чтобы когда-либо болел, если не считать болезнью муки похмелья. Да старик Генри и не позволил бы ему болеть. Так что Корд понятия не имел, как ухаживать за больным, тем более за больной женой. Он встал и налил в чашку воды из кувшина, стоящего в шкафчике под раковиной. Вернувшись к постели, Корд протянул Селин чашку.

– Вот. Выпей это.

Она подняла на него глаза и заметила, что, держа чашку в вытянутой руке, он одновременно старается, чтобы его начищенные до блеска сапоги не оказались слишком близко к кровати.

– В качестве сиделки ты ужасен, – съязвила Селин.

– Скажем так, я гораздо лучше в постели, чем около нее.

Корд снова сел рядом, готовый отскочить в сторону, если это вдруг понадобится. Просунув руку под подушку, он приподнял голову Селин и поднес чашку к ее губам.

– Пей, но медленно, – предупредил он. – Совсем маленькими глоточками.

Селин подчинилась; отхлебнув немного воды, она ощутила, как живительная влага коснулась языка. Выждав пару секунд, чтобы убедиться, что желудок не отторгнет прохладное питье, она сделала еще один глоток.

– Теперь нормально? – поинтересовался Корд, когда она немного попила.

– Нет. Но хотя бы не так отвратительно, как прежде.

– Может, ты хочешь попробовать встать? Выйти подышать свежим воздухом?

– Я хотела бы убраться с этого корабля.

– Невозможно.

– Мы еще долго будем здесь болтаться, как ты думаешь?

– Нет, если подует попутный ветер. Вечно, если не подует.

Корд поймал на себе внимательный взгляд девушки и понял, что даже не попытался отодвинуться, продолжая поддерживать ее, полуобняв одной рукой и «баюкая», словно младенца. Он осторожно опустил Селин на подушки.

– Похоже, к тебе возвращается чувство юмора, – заметила она.

– Мне не терпится добраться до дома. Корда переполняло такое счастье, какого он давно не позволял себе испытывать: домой – на Сан-Стефен! Он так долго мечтал об этом, что не поверит в реальность происходящего, пока не почувствует под ногами землю родного острова. Правда, он никогда даже не предполагал, что вернется сюда с женой. Он все еще не привык к своему новому положению и старался о нем не слишком задумываться. Так что, когда Селин снова закрыла глаза, Корд принялся изучать ее с новым интересом. Сейчас, с черными распущенными волосами, разметавшимися по подушке, она казалась гораздо моложе своих лет и беззащитнее. Можно было подумать, что она утонула в своей тонкой льняной сорочке, которая снова соскользнула с одного гладкого плеча, не закрытого простыней. Кожа у нее была нежной, словно шелк, и такой соблазнительной, что Корд не без удовольствия сказал себе: «Она принадлежит тебе, и ты волен сделать с ней все, что пожелаешь».

– Ты лучше себя чувствуешь?

Она открыла глаза и проследила за направлением его взгляда. Он с трудом оторвал глаза от обнаженного плеча. Когда их взгляды встретились, она покачала головой:

– А если скажу, что, кажется, чувствую себя несколько лучше, что ты ответишь?

– После прошлого вечера я бы сначала хотел быть абсолютно в этом уверен.

Из-за двери раздался громкий крик и послышался топот десятков мчащихся на корму людей.

– Что это? – Она воспользовалась моментом и натянула простыню до подбородка.

Корд встал:

– Возможно, увидели вдалеке другой корабль. Я вернусь немного позже, посмотрю, будешь ли ты в состоянии к тому времени что-нибудь поесть или прогуляться по палубе.

Он видел, что она, совершенно обессилев, лежит на постели, прикрыв глаза согнутой в локте рукой.

– Попроси капитана Томпсона доставить нас до места так, чтобы качало как можно меньше, – проговорила она в ответ.

Крики все усиливались. Корд даже не подумал прихватить с собой оружие, но, пройдя по коридору и оказавшись на главной палубе, очень об этом пожалел, потому что попал в самый центр какой-то заварушки. Крепкая шхуна, над которой развевался не известный Кордеро флаг, подошла вплотную к «Аделаиде», плохо обученный экипаж которой вынужден был вступить в рукопашную схватку с целой оравой отвратительного вида головорезов. На корабле царил сущий ад.

Корд ринулся назад к двустворчатым дверям, ведущим в салон, и бегом вернулся в каюту Селин.

– На нас напали пираты. Запри дверь и, ради Бога, не будь идиоткой – не показывайся на палубе.

Бросившись в свою каюту, через смежную дверь он захлопнул ее за собой и вытащил из маленького сундука пистолет. Не прошло и трех минут, как Корд вернулся на палубу.

В этот момент появился Фостер, вооруженный пистолетом и разделочным ножом. Рядом с ним размахивал допотопного вида оружием чудом выздоровевший Эдвард.

– Сюда! – крикнул им Корд, прокладывая себе путь в копошащейся возле мачт толпе. Остановившись на секунду, чтобы нанести сокрушительный удар по челюсти попавшегося на пути пирата, он бросился на корму, где первый помощник капитана дрался один на один с ужасного вида беззубым гигантом.

Пираты?

Едва слышный поначалу шум превратился в настоящий грохот – какофонию выстрелов и криков, сопровождаемую характерным глухим звуком падающих на палубу человеческих тел.

Селин вскочила на ноги и откинула с глаз волосы. Запереть дверь? Он что, сошел с ума? Неужели он думает, что запертая дверь остановит банду разбойников? Она услышала ружейные выстрелы, повернулась и, наклонившись вперед через кровать, постаралась что-нибудь рассмотреть сквозь крохотное окошко. На мили вперед перед ней простиралось водное пространство, заканчивающееся совершенно ровной линией горизонта, – больше она ничего не увидела. Почувствовав, что в желудке опять все сжалось, Селин решила, что лучше ей на воду не смотреть. Звуки, доносящиеся снаружи, казалось, начали стихать. Нет, она не намерена ждать, подобно одному из тех цыплят, что копошатся в клетках на палубе, когда за ней кто-нибудь придет.

Селин потихоньку открыла дверь и осмотрела салон. Он был пуст. Корабль больше не раскачивался, наступил благословенный штиль. Все двери, ведущие в каюты, оказались закрыты, распахнута была только дверка кладовки. Увидев высокие шкафы, стоящие вдоль стены, Селин решила, что эта комнатка, пожалуй, не заинтересует пиратов. Пробежав через зал, она отворила створку нижнего шкафа, торопливо извлекла оттуда три большие супницы, поставила их на другую полку и забралась в освободившуюся нишу.

Обхватив руками колени, Селин прижалась к задней стенке шкафа, закрыла глаза и начала прислушиваться, стараясь различить голос Корда в шуме, доносящемся сверху.

Схватка закончилась.

Капитан Томпсон, здравомыслящий человек, который горел желанием снова увидеть свою бесценную женушку, сдался, не желая, чтобы кто-либо из его людей расстался с жизнью. Корд придерживался другого мнения, но оказался в одном ряду с остальными пассажирами и членами команды «Аделаиды». Все они были связаны и выстроены вдоль борта.

Дородный бородач по имени Куки, габариты которого были под стать его кулинарным умениям, стоял через три человека от Корда. До последней минуты сражения он сжимал в руках устрашающего вида кухонный нож и сковороду.

– Мы могли бы их одолеть, – пробурчал кок. – А теперь они нам устроят чертово пекло.

Корд проследил за взглядом повара. На противоположном конце палубы пестрая толпа пиратов собралась вокруг неподвижно лежащего товарища. Только четверо остались охранять пленников. Корд увидел, что главарь опустился на колени, пытаясь нащупать пульс на шее раненого, но почти сразу же поднялся.

Ростом главарь пиратов был не больше пяти футов трех дюймов, но такой толстый, что казался почти квадратным. Одеяние его представляло собой невероятную мешанину цветов и фасонов. На нем была надета огромного размера рубаха цвета шафрана, маловатый по размеру парчовый жилет, пурпурные штаны из атласа, обрезанные чуть ниже колен, и башмаки, которые столько раз промокали в соленой воде, что цвет их стал совершенно неразличим, а носки загнулись вверх. Полдюжины золотых цепей висело у него на шее. В толстой мочке одного уха болтались две изумрудные серьги, а на боку – шпага в ножнах.

Этот диковинного вида тип покачал головой.

– Джимми кончился, – констатировал он грубым голосом, напоминавшим скрип гравия под колесами телеги. – Благослови Бог его душу. Сбросьте его за борт.

Ни разу не обернувшись, пират пересек палубу и подошел к пленникам. С каждым шагом он продвигался вперед не больше чем на фут. Короткие руки с квадратными кистями болтались вдоль туловища, из-за чего пират походил на механическую куклу. Он приблизился к капитану Томпсону. Из-за малого роста ему пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть высокого капитана.

– Вижу, вы человек чувствительный, кэп. То, что вы сдались, позволит нам не перерезать ваши нежные горлышки. – Он отвесил низкий размашистый поклон. – Меня зовут капитан Данди. Уверен, вам приходилось обо мне слышать.

Кто-то из стоящих рядом с Кордом усмехнулся.

– Хотя я и не имел случая что-либо слышать о вас, сэр, тем не менее мы сдаемся на вашу милость. – Томпсон говорил таким покорным, заискивающим тоном, что Корду захотелось заткнуть ему глотку. Однако Томпсон продолжал в том же духе: – У нас на борту нет ничего ценного, кроме запасов пищи и товаров, которые мы везем на Сан-Стефен. Вы можете забрать все, что вам понравится, в обмен на жизни моих пассажиров и членов команды.

Корд с облегчением заметил, что Томпсон не упомянул о Селин.

Капитан Данди стоял выпятив вперед грудь, отчего казался еще толще. Он прищурился и взглянул на Томпсона с лающим смешком:

– Мне кажется, вы не в том положении, чтобы предлагать мне какие-то сделки, капитан. Первое, что нам необходимо уладить, – это убийство бедняги Джимми. Его дорогая матушка доверила мне своего сыночка в надежде, что он будет жив-здоров, а он вот мертв… Когда я вернусь, я должен сказать, что кто-то жизнью заплатил за то, что с ним случилось. Иначе я не могу. Как говорят: око за око.

Он принялся расхаживать вдоль ряда пленников, закинув назад голову на жирной шее, чтобы рассмотреть каждого. Корд даже не попытался отвести взгляд, когда капитан остановился перед ним.

– Вы что-то хотите мне сказать? – Сцепив за спиной руки, пират качался с пяток на носки, ожидая ответа.

Корду захотелось плюнуть этому человеку прямо в глаза и сказать, что тот всего-навсего жалкая пародия на пирата. Не успел юноша войти во вкус развернувшегося сражения, как капитан Томпсон выкинул белый флаг, так что теперь у него чесались руки продолжить драку. После событий нескольких прошедших недель Корд рвался в настоящий, кровавый бой, но вынужден был напомнить себе, что с одной стороны от него стоит дрожащий Эдвард, а с другой – горделиво нахмурившийся Фостер, готовый отдать за него жизнь, если это понадобится. К тому же Корд обязан был думать о том, что где-то в каютах первого класса прячется его жена.

– Мне нечего сказать. – Он смотрел поверх головы капитана Данди, сосредоточив взгляд на линии горизонта.

После долгой паузы пират продолжил свой обход. Подойдя к последнему в ряду пленнику, он пустился в обратный путь, вышагивая с такой напыщенной важностью, что напоминал павлина, и наконец вернулся к капитану Томпсону.

– Я не самый терпеливый человек на свете, знаете ли. Джимми мертв, и один из ваших должен за это заплатить. Может, есть добровольцы?

Никто из пленников не пошевелился. Корд вдруг испугался, заметив, что Эдвард перестал дышать и вот-вот упадет ничком.

– Это сделал один из вас! – заорал вдруг Данди, снова бросившись вдоль мрачного строя. – И один из вас заплатит за это собственной жизнью!

– Это несправедливо, сэр, – возразил Томпсон. – Ваш человек погиб в честной битве, ведь именно вы на нас напали. К тому же мы сдались.

Данди резко повернулся, подбежал к капитану «Аделаиды» и рявкнул:

– Заткнись! Здесь я решаю!

Корд никак не мог понять, каким образом Данди удалось подчинить себе свою свирепого вида команду. Любой из этой банды был выше Данди ростом и имел гораздо более устрашающую внешность, и все-таки все они стояли, держа наготове пистолеты и абордажные сабли, готовые подчиниться любому его приказанию.

Данди снова остановился перед Кордом:

– Ты…

– Вы ко мне обращаетесь? – Корд свысока взглянул на низенького пирата. Разница в их росте была весьма впечатляющей.

– Мне не нравится, как ты выглядишь…

– А мне не нравится, как ты воняешь, – без колебаний отрезал Корд. – Да и гардеробчик твой оставляет желать лучшего.

– Взять его! – завопил Данди, указывая на Корда.

Не успел молодой человек даже пошевелиться, как пират с длинными огненно-рыжими патлами и бицепсами, напоминающими жирные окорока, потащил его через палубу.

Селин не сомневалась, что если не выберется из шкафа в ближайшие несколько минут, то никогда больше не сможет ходить. Уже довольно долго не было слышно ни звука, переполох прекратился вскоре после того, как она закрыла за собой дверцу. До ее ушей доносились только поскрипывание корабельной обшивки и плеск волн за бортом. Казалось, что корабль замер на месте, а все либо хранили абсолютное молчание, либо погибли.

Селин глубоко вздохнула, потом медленно приоткрыла дверцу шкафа. Очень осторожно, опершись ладонями об пол, высунула наружу голову и плечи. Через распахнутую дверь кладовки девушка увидела, что салон совершенно пуст. Перебирая руками по полу, Селин наконец смогла немного распрямиться и выползти из шкафа, с тихим стоном разгибая затекшие ноги. С трудом умудрившись встать на четвереньки, она подумала, что никогда больше не сможет ходить как нормальные люди, на двух ногах, но через пару секунд все-таки поднялась и, спотыкаясь, побрела к двери. Довольно долго ей пришлось стоять у обеденного стола, ожидая, пока ноги снова привыкнут к весу ее собственного тела. Теперь уже Селин не сомневалась, что с полубака до нее донеслись чьи-то крики. Босая, в не слишком свежей ночной рубашке, со спутанными волосами, срочно нуждающимися в расческе, она направилась через двустворчатую дверь на главную палубу.

Солнце светило так ярко, что Селин, выйдя из салона, зажмурилась и прикрыла глаза рукой. Она споткнулась о бухту каната, брошенную прямо у двери, и едва не упала, но выпрямилась и внезапно замерла, увидев перед собой страшную картину.

Капитан Томпсон и вся его команда, а также Фостер, Эдвард и еще три джентльмена, которых она встречала прежде, когда прогуливалась по палубе, выстроились вдоль борта напоминая связку турок на базаре. Пленников охраняли отвратительного вида оборванцы. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Корд не ошибся, сказав, что корабль атаковали пираты.

Хотя пираты могли свободно разгуливать по улицам Нового Орлеана, Селин никогда не приходилось видеть ни одного из них. Тем не менее она не сомневалась, что каждый из этих разношерстных разбойников, охраняющих сейчас пассажиров и команду «Аделаиды», – настоящий пират. Они не только размахивали всевозможным абордажным оружием, но и щеголяли обилием татуировок, золотых колец и серег.

Скоро стало понятно и то, что все присутствующие заметили ее столь несвоевременное появление. Они уставились на Селин так, как если бы им явился призрак, некоторые принялись быстро креститься. Селин бросилась было назад, чтобы снова спрятаться в своем укрытии, но за ее спиной раздался громкий крик:

– Куджо! Поймай ее!

В ту же секунду Селин увидела человека, выкрикнувшего приказание. Коротышка, ростом даже ниже самой Селин, был невероятным образом выряжен в одежды из желтого шелка и пурпурного атласа. Солнечные лучи отражались от блестящих золотых цепей, свисающих с его шеи. Он указывал на девушку пальцем, его глаза сверкали свирепым огнем, челюсти были крепко сжаты, лицо покрылось пятнами и стало почти того же цвета, что его невообразимые штаны.

Селин замерла, а чернокожий пират в шароварах, с малиновым тюрбаном на голове и таким же поясом на талии направился прямо к ней. Девушка огляделась по сторонам: бежать было некуда – если не считать возможности прыгнуть в воду – поэтому она решила ждать, что уготовила ей судьба.

Чернокожий широкими шагами приближался к Селин. Девушка вся сжалась, готовая бежать, если он попытается ее схватить и связать ей руки, как это уже произошло с остальными пленниками. Однако пират не сделал ничего подобного и вообще до нее не дотронулся. Он остановился рядом с ней, скрестив на груди руки, и кивком приказал ей подойти к коротышке, которого уже просто трясло от ярости.

Чтобы стоящие на палубе мужчины не слишком на нее глазели, Селин пришлось рукой придерживать ночную сорочку. Пройдя приблизительно половину пути, она наконец заметила Корда: он стоял неподалеку от коротышки, который всем здесь распоряжался. Руки Корда были связаны за спиной, а на шею ему почему-то набросили веревочную петлю, и, несмотря на это, его устремленный на Селин взгляд пылал яростью. С минуты на минуту его ждала смерть, но казалось, что он, скорее попытается найти способ убить на месте жену, нежели спастись самому.

– Как же неумно было скрывать от меня, что у вас на борту есть женщина, Томпсон! – заорал предводитель пиратов, когда Селин подошла поближе.

– Но вы не спрашивали! – воскликнул в ответ Томпсон.

Корд не сводил глаз с Селин.

– По-моему, я велел тебе оставаться внизу! – рявкнул он, не обращая внимания на окружающих: ни на друзей, ни на врагов.

– Кто она? – потребовал объяснений капитан Данди и, не дожидаясь ответа, набросился на Селин: – Ты кто?

Прежде чем она смогла ответить, чернокожий пират заговорил на исковерканном английском:

– Эта для ты не хороший. Эта будет проклясть ты.

– Заткнись! – приказал капитан Данди. Если гнев Данди и произвел какое-то впечатление на Куджо, то он не подал виду:

– Она смотреть кругом как колдун. Чертов глаз. Видеть ты насквозь. Видеть я насквозь, видеть время назад. Она колдун, это точно. – Куджо снова скрестил руки на груди и остался стоять на почтительном расстоянии от Селин.

Слова его удивили девушку. Этот африканец, который, без сомнения, обладал какими-то собственными необыкновенными способностями, невероятным образом угадал, что и она наделена особым даром.

Капитана Данди эти слова не просто удивили, они повергли его в ужас. Главарь пиратов замер на месте и смотрел на Селин так, словно перед ним распахнулись врата ада.

Корд силился ослабить веревки, стягивающие его запястья, но мог только слегка пошевелить руками. Он уже почти смирился со своей судьбой, уверенный в том, что на всей его жизни лежит печать проклятья. Он никогда больше не увидит Сан-Стефен, никогда не доберется до дома, чтобы пройтись по песчаному пляжу или окунуться в бирюзовые волны. Ему не дано прожить достаточно долго, чтобы познать хотя бы минуту покоя или заслужить прощение за смерть Алекса. Ему не осталось времени даже для того, чтобы переспать с собственной женой!

Эти мысли мучили Корда незадолго до того, как на палубе появилась Селин: кожа ее была бледно-зеленой, как у привидения, волосы сбились и перепутались, можно было подумать, что на голову Селин кто-то разом налепил десяток птичьих гнезд, глаза смотрели дико и отрешенно. Всем своим видом она действительно напоминала привидение – или колдунью, как назвал ее пират Куджо. Пурпурные штаны капитана Данди выдали его невероятный испуг – страх порой имеет весьма специфический запах.

Связанный, словно гусь, которого ждет участь украсить собой рождественский стол, Корд понимал, что не может быть и речи о том, чтобы помочь Селин. Единственное, что ему оставалось, это наблюдать за тем, как Данди допрашивает его жену.

Голос пирата стал вдруг выше на целую октаву:

– Что ты делаешь на борту этого корабля?

– Добираюсь до Сан-Стефена.

Селин повернулась к Данди лицом. Даже ей приходилось смотреть на него сверху вниз. Единственным признаком волнения Селин были нервно сжимавшиеся и разжимавшиеся у выреза ночной рубашки пальцы. Однако она практически не смотрела в сторону Корда и ничем не показывала, что между ними существует какая-либо связь. Стоящий на носу корабля капитан Томпсон попытался протестовать, но никто не обратил на него внимания.

Селин вдруг покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за Данди. Как только девушка дотронулась до руки пирата, лицо ее мгновенно стало таким же белым, как трепещущий высоко над их головами парус. Можно было подумать, что она вошла в состояние транса. Блуждающий взгляд, казалось, видит кого-то, кого не мог видеть никто другой. Данди что-то забормотал, попытался оторвать от себя пальцы Селин, оттолкнул ее и сам отскочил почти на метр. Он весь покрылся липким потом, складки жирной шеи свисали на грязный до черноты воротник.

– Не приближайся ко мне…

– Я – та… – Селин заговорила настолько тихо, что Корду пришлось напрячься, чтобы ее услышать. – …Я та, которой ты боялся половину своей жизни…

Данди затряс головой, стараясь не выдать охвативший его ужас. Взгляд его метался по палубе. Корд, испугавшись, что пират сейчас ударит Селин, изо всех сил старался избавиться от веревок.

Но его жена продолжала говорить очень тихо, обращаясь к одному Данди:

– Давным-давно гадалка предсказала тебе, что твой конец придет после встречи с женщиной, что ты погибнешь из-за женщины, с которой плохо обойдешься, и она проклянет тебя. Всю свою жизнь ты сторонился женщин, потому что гадалка сказала, что однажды ты встретишь ту, что пошлет на твою голову страшное, смертельное проклятье. Я и есть та женщина!

То, как Селин смотрела на Данди, испугало даже Корда. Казалось, пират вот-вот закричит и бросится бежать куда глаза глядят. Даже страшный Куджо нервно задрожал и отошел подальше от Селин.

– Схватите ее! Бросьте ее акулам! – в панике визжал Данди, а Селин все не отрывала от него пронзительного взгляда. Корд почувствовал, что медленно покрывается холодным потом. Она слишком далеко зашла. Он вынужден будет беспомощно стоять и смотреть, как она полетит за борт и утонет. Рядом всхлипывает Эдвард.

– Ты плохо со мной обошелся, капитан Данди, и теперь заплатишь за это. – В голосе Селин слышались сила и гнев. – Этот человек, – она указала на Корда, – мой муж. Ты собирался его повесить, не так ли?

– Снимите с него петлю! – приказал Данди. – Ради всего святого, кто-нибудь, снимите с него петлю!

Когда никто не пошевелился, чтобы исполнить приказание, Данди сам выхватил из ножен длинную саблю, поднялся на цыпочки и перерезал веревку на шее Корда.

Впервые со дня смерти Алекса Корд обрадовался тому, что жив.

– Ты считаешь, что этим можешь умилостивить меня? – Селин вздернула голову, вцепилась руками в пышную шевелюру и страшно засмеялась, как смеются только сумасшедшие. Потом указала пальцем на Данди. – Ты проклят, капитан Данди, проклят и умрешь более ужасной смертью, чем может вообразить себе человек! Твой жирный труп пойдет на корм рыбам!

– Нет! Нет!

Данди больше не кричал. Невидящим взглядом он смотрел на Селин, качая головой из стороны в сторону. Изумрудная серьга в левом ухе пирата сверкала на солнце. Он по-прежнему мертвой хваткой держал свою саблю. Селин слишком далеко зашла в игре с Данди. Она находилась на расстоянии вытянутой сабли от пирата и все-таки – Корд был в ужасе и не верил свои ушам – не собиралась замолчать.

– Ты сегодня же найдешь свою судьбу…

– Нет!

– Да! Ничто уже не спасет тебя…

Корд увидел, как Данди задрожал, а глаза на его круглом лице превратились в узенькие щелочки. Животный страх грозил обернуться вспышкой бешеной злобы, потому что пират никак не мог повлиять на ход событий. Корд должен предупредить ее: этот человек верит, что ему нечего терять.

– Селин… – предпринял он слабую попытку.

Она даже не взглянула в сторону мужа.

– Теперь тебя уже ничто не спасет, капитан!

Данди поднял саблю. Селин повысила голос:

– Если только…

Данди замер в нерешительности, внимательно глядя на девушку. Страх его не исчез, но теперь к нему примешивалось отчаяние.

– Что ты заставишь меня делать?

– Забирай свою команду и убирайся с корабля, не причинив зла никому из присутствующих.

– И ты снимешь проклятье? – Он держал саблю наготове.

Селин пожала плечами и покачала головой:

– Даже я не могу изменить то, что написано тебе на роду. Только ты сам, капитан Данди, можешь это сделать. Только ты сам.

– Как?

– Забудь о своей пиратской жизни и делай только добро.

– Я не хочу умирать, – простонал он.

Селин закрыла глаза и глубоко вздохнула.

В ее голосе слышались отстраненность от происходящего и неизбежность будущего.

– Все мы умрем, Данди. Но только в этом случае ты не умрешь сегодня, и смерть твоя не будет такой страшной, как та, которую ты заслужишь, если продолжишь идти по пути убийств и насилия.

Стоя со связанными руками, Корд в бессилии наблюдал, как Данди, глядя на Селин, сжимает рукоятку сабли. Селин сейчас больше напоминала призрак, нежели измученную морской болезнью юную леди, но она совершенно спокойно стояла перед раздумывающим пиратом.

– Ты говоришь, я должен измениться?

– Полностью.

Было похоже, что от этой перспективы ему стало даже хуже, чем от мысли о возможной смерти. Поборов страх, он снова спросил:

– Почему я должен верить, что ты говоришь правду?

– Потому что я знаю о тебе такое, чего никто не может знать.

Он склонил голову набок:

– Докажи.

Селин подняла глаза к небу. Паруса затрепетали, словно это она призвала ветер. Два корабля, стоявшие на якоре и соединенные канатами, подались в разные стороны. Бриз играл развевающимися волосами девушки, подол рубашки обвился вокруг ее тонких щиколоток. Она вытянула перед собой руки, словно пропуская ветер между пальцами.

– Однажды, когда ты был совсем маленьким мальчиком, твоя мать взяла тебя с собой на ярмарку в Корнуэлл. Ты съел пирог с мясом, и тебе стало так плохо, что ты чуть не умер… У тебя был щенок, которого ты очень-очень любил. Ты звал его Кинг… А твою мать звали… Мэри… По эту сторону океана нет ни одной живой души, которая могла бы знать все это.

Рука Данди тряслась так сильно, что он едва не выронил саблю.

– Измени свою жизнь, Данди. Сегодня и навсегда, или мое пророчество сбудется еще до захода солнца.

Пират убрал саблю в ножны, отвернулся и принялся выкрикивать приказания:

– Куджо, уводи людей!

– Данди!.. – крикнула ему вслед Селин.

Он замер, хотя как раз в этот момент собирался перемахнуть через борт. Когда пират оглянулся, в глазах его по-прежнему читался страх.

– Что еще, ведьма?

– Купи себе какую-нибудь другую одежду!

 

8

Как только команда «Аделаиды» была освобождена и последний пират убрался с палубы корабля, Эдвард и Фостер бросились к Корду и Селин. Возбужденный Фостер принялся разрезать веревки на запястьях Корда фруктовым ножом и мучился до тех пор, пока капитан Томпсон не отодвинул его в сторону и не освободил Корда в мгновение ока.

– Проклятье, Томпсон, нас всех могли убить, – проговорил Корд, давая волю накопившемуся раздражению.

– Похоже, вы считаете, что мы должны были сражаться с пиратами при помощи ножей и сковородок? – возразил Томпсон.

Не желая уступать, Корд продолжал:

– Конечно, ведь не ваша шея была в петле! Селин встала между ними, положила ладонь на руку Корда и сказала:

– Думаю, мне надо прилечь.

Он сбросил ее ладонь и, схватив за локоть, потащил в салон. Эдвард и Фостер поспешили за хозяевами.

– Какого черта ты устроила это представление?! – кричал Корд по пути.

Измученная Селин даже не пыталась ответить, пока все четверо не втиснулись в ее крохотную каютку. Эдвард и Фостер топтались за спиной Корда, возвышавшегося над женой подобно демону мщения, взывающему к ответу.

– Тебе надо бы благодарить меня за то, что я спасла тебя от виселицы, а не кричать. – Она присела на постель, скрестила руки на груди и постаралась с достоинством выдержать его взгляд.

Желая продемонстрировать, насколько он сердит, Корд уперся руками в бока, но она не очень-то обратила внимание на его жест:

– Если меня не испугал этот идиот Данди, неужели испугаешь ты?

Корд помрачнел, губы его сжались в тонкую линию, он повернулся к слугам, которые буквально слились со стеной, и приказал:

– Оставьте нас.

Фостер и Эдвард вышли.

– Итак, я хочу знать, почему ты оставила свою каюту, как тебе удалось до чертиков напугать Данди? Ты его знаешь?

Кратковременный штиль кончился, и корабль снова бежал по волнам.

– Могу я прилечь, ваше королевское высочество? – спросила она.

Корд быстро отошел от койки:

– Тебя опять стошнит?

– Нет, если я прилягу.

– Тогда конечно. – Он подождал, пока она уляжется, и снова потребовал: – Начинай рассказывать, Селин.

– Первое: я вышла из каюты несмотря на твои приказы, потому что мне этого захотелось. Вокруг было абсолютно тихо. Что я должна была думать? Может, вас всех убили и я осталась одна на корабле-призраке. Второе: до сегодняшнего дня я не встречала капитана Данди.

– Тогда откуда тебе известны о нем такие подробности?

– Позволь мне закончить. – Стараясь выиграть время и придумать более или менее убедительное объяснение случившемуся, Селин прикрыла глаза рукой и попросила слабым голосом: – Дай мне, пожалуйста, попить.

Какое-то мгновение Корд не двигался, собираясь отказаться выполнить ее просьбу, но потом девушка услышала, как он отошел от кровати. В голове ее пронесся вихрь мыслей. Селин не могла сказать ему правду: он решит, что она сумасшедшая, если просто попытаться объяснить ему, что она может видеть прошлое. Легче признать, что она знакома с Данди, но как объяснить странное знакомство с этим отвратительным типом и заставить Корда в это поверить?

К тому моменту, когда она медленными глотками выпила воду из поднесенного Кордом стакана, Селин уже знала ответ.

– Каждый английский ребенок хотя бы раз в жизни побывал на ярмарке и, могу поспорить, каждый хотя бы один-два раза получал расстройство желудка, съев несвежий мясной пирог. Я просто довольно точно угадала.

– Откуда ты знаешь про английские ярмарки? Я думал, ты из Бостона.

Она вздохнула:

– В детстве я жила в Англии.

– А то, что он родом из Корнуэлла, – тоже удачная догадка, да?

– Об этом свидетельствовал акцент Данди, – просто сказала она.

– А как насчет его матери? – Корд решил, что загнал Селин в ловушку.

– Мэри – одно из самых распространенных в Англии имен.

– А щенок по кличке Кинг?

– Кличку я тоже угадала. У любого мальчишки есть щенок. – Она посмотрела Корду прямо в глаза.

– У меня была обезьянка.

– Которая, как мне кажется, плясала под твою дудку.

Он покачал головой:

– Не могу поверить, что ты отважилась на такое.

– У меня не было выбора, тебе не показалось?

– А если бы из этого ничего не вышло? Если бы он никогда не травился несвежим пирогом и не жил в Корнуэлле?

Селин не могла объяснить ему, что споткнулась именно для того, чтобы дотронуться до пирата и узнать что-нибудь из его прошлого. Ей привиделась яркая сценка: мать Данди взяла мальчика на ярмарку, и он заболел – одно из первых воспоминаний, врезавшихся в его память.

Она также не могла рассказать ему, как, благодаря своим способностям, почувствовала: много лет назад гадалка предсказала капитану Данди, что однажды его проклянет какая-то женщина и за проклятьем последует смерть. Это предсказание очень сильно повлияло на всю жизнь Данди. Селин просто соединила то, что узнала, с драматическими представлениями, какие неоднократно наблюдала во время прекрасных сеансов-предсказаний Персы.

– Ответь мне, Селин: что если бы из этого ничего не вышло?

Она пожала плечами:

– Тебя бы повесили, а меня, по всей вероятности, растерзала бы команда, потом разрезали бы на кусочки и скормили акулам. – Она приподнялась на локте и улыбнулась Корду. – Но, с другой стороны, ты недавно сказал мне, что мной не соблазнился бы даже матрос после кораблекрушения, так что, может, мне нечего было бояться насилия. Зато теперь и команда, и ты в безопасности. Она бросила на него вопрошающий взгляд и, отворачиваясь, добавила: – Думаю, опасность существует только для меня: мне еще может не поздоровиться, если это утлое суденышко когда-нибудь доберется до твоего острова.

На губах Корда появилось подобие улыбки.

– Шанс невелик, – сказал он сдавленно, вздохнул и попытался расслабиться. – И все-таки ты странная, и знаешь об этом, правда? Любая другая женщина забилась бы под кровать, а ты – пожалуйста! – явилась. И не в чем-нибудь, а в этой чертовой развевающейся ночной рубашке, и – прямо нос к носу с этим маньяком-головорезом…

– Одетым в атлас, не забывай.

– Да, в желтый и пурпурный атлас! – Улыбка его стала шире.

– Тебе гораздо больше идет, если ты не слишком хмуришься. – Она не ожидала, что улыбка сделает Корда настолько симпатичнее.

– Это комплимент?

Корд подошел и сел с ней рядом, настолько близко, что прижался к ее бедру. Жестом, который удивил ее, потому что был настоящим проявлением нежности, он поправил ее сбившиеся волосы, но почти сразу отдернул руку.

– Похоже, я должен сказать тебе спасибо, – сказал он.

– Да уж, ты обязан мне жизнью, но мне будет достаточно немного доброты.

– Ты странная женщина, Селин.

– А ты далеко не идеальный муж.

– Именно об этом я думал, когда стоял на палубе, связанный словно индюк. – Лицо его снова помрачнело. – Мне следовало остаться с тобой, защищать тебя во время этого нападения – так должен был поступить порядочный человек.

Она откинула волосы с глаз и внимательно посмотрела на Корда. Он хмурился и, без сомнения, вспоминал происшедшее с начала до конца.

– А другой, может, решил бы, что благородно было бы пустить мне пулю в лоб в тот момент, когда показалось, что все кончено.

– У меня была такая мысль. Это дало мне пищу для размышлений, пока я ждал, что меня повесят: представлял, что они сделают, когда обнаружат тебя, надеялся, что окажутся милостивыми, зная, что этого не случится. Куда более благородно было бы убить тебя!

– Тогда мне остается только порадоваться, что ты не спешишь с благородными поступками.

– Из-за этого мы и поженились, знаешь ли. Единственный раз в жизни я решил поступить как порядочный человек! – Он повернулся к ней. – А почему ты это сделала, Селин? Зачем ты согласилась на этот брак?

– Моя опекунша… умерла… совершенно внезапно. Я хотела уехать куда-нибудь, изменить свою жизнь. Я уже рассказывала, каким образом оказалась в ту ночь в доме твоего деда, – сказала Селин, понимая, что это не совсем правда, но и не ложь.

– Да, мы друг друга стоим.

Корд сказал это очень тихо, словно для себя самого, но она услышала.

Прошлым вечером все усилия Селин были направлены на то, чтобы справиться с приступами морской болезни. Сегодня же она воспользовалась тем, что Корд погрузился в размышления, и принялась внимательно изучать его лицо.

Кордеро был настоящим красавцем – в этом вряд ли кто мог усомниться. Его загорелая, слегка обветренная кожа свидетельствовала, что он немало времени проводит на открытом воздухе. В отличие от многих сыночков богатых плантаторов, он явно не чурался тяжелого физического труда. Белая рубашка четко обрисовывала широкие плечи и сильные руки… По-мужски жестко очерченные скулы… Правда, по мнению Селин, его отсутствующий взгляд слишком часто устремлялся куда-то вдаль.

Невольно она задумалась над тем, возможно ли сделать этого человека по-настоящему счастливым. Существует ли на свете женщина, которая своей любовью могла бы заставить его забыть обиду и боль, что живут в глубине его души?

Не успев осознать, что делает, Селин протянула руку и легко коснулась тыльной стороны его ладони – настолько ей хотелось больше узнать о нем, понять, почему он выглядит таким потерянным, так старается спрятаться от всего мира.

Корд вопросительно посмотрел на жену, потом перевел взгляд на руку, накрывшую его ладонь. Селин подумала, что сейчас он отдернет руку, но он даже не пошевелился. Девушка ощутила знакомое головокружение и почувствовала, что впадает в полусонное состояние, постепенно проникая в его сознание.

Красивая женщина в бывшем когда-то модным платье танцует в жемчужной пене волн, набегающих на серебристую песчаную дорожку под звездным небом.

Волны бесконечной любви, спрятанной где-то в самых дальних уголках его памяти, накатывались на Селин, но неясный образ и ощущение радости рассеялись словно дым в тот момент, когда быстрый стук в дверь каюты вывел ее из состояния транса. Корд так и не успел задать вопрос, который она прочла в его глазах.

Едва услышав разрешение Корда, в каюту ворвался Эдвард. Остановившись посреди каюты, бедняга ломал руки, охваченный необъяснимым ужасом.

– Ну, что теперь? – возмутился Корд. – Только не говори, что Данди вернулся.

– Хуже! Надвигается шторм. Очень сильный. Капитан Томпсон послал меня предупредить, чтобы вы оставались в каюте. Позже, если коку удастся что-нибудь сделать, подадут холодный ужин. Капитан просит, чтобы не зажигали огонь. Он считает, что шторм будет очень сильный и это опасно.

Эдвард переминался с ноги на ногу и раздраженно поглядывал на окошко над кроватью Селин, словно ожидая, что море вот-вот ворвется через него в каюту.

Селин застонала:

– Неужели будет сильная качка?

– Настоящий ураган, мадам. Матросам приказали задраить все люки.

– Успокойся, Эдвард! – сурово потребовал Корд. – Если ты будешь так переживать, то заработаешь сердечный приступ.

– Это лучше, чем пойти ко дну, если вы позволите мне высказать свое мнение.

– Я позволяю, – сказала Селин.

Приступ морской болезни прошлым вечером измучил ее. Несколько часов она была уверена, что вот-вот умрет. Теперь ей предстояло пережить настоящий тропический шторм, может быть, даже ураган. Она подняла глаза и поймала на себе пристальный взгляд Корда. Эдвард тем временем уже закрыл ее дорожный сундук и принялся привязывать его к стене.

– Боюсь, сегодня будет куда хуже, чем прошлой ночью, – предположил Корд.

– Мою мать похоронили в море, – сказала вдруг Селин, не в силах скрыть страх.

В углу каюты Эдвард услышал эти слова. Он сначала замер, потом дернулся, словно марионетка, с отчаянием посмотрел на молодых людей и бросился прочь из каюты.

Корд посмотрел вслед убегающему слуге. Потом перевел взгляд на Селин, и вздохнул:

– Мне необходимо выпить.

* * *

Корду еще не приходилось попадать в такой ужасный шторм. Сквозь проливной дождь и громадные, словно скалы, волны, обрушивающиеся на корабль каждую минуту, он пытался преодолеть ступеньки трапа, ведущего на палубу первого класса, чтобы добраться наконец до салона и при этом не оказаться за бортом. Он спускался вниз, чтобы навестить Эдварда, который лежал, съежившись, на своей койке. Фостер даже привязал приятеля, лишь бы тот не свалился на пол. Выглядели оба отвратительно, но Фостер изо всех сил старался скрыть страх. Эдвард, напротив, то и дело всхлипывал и лежал, вцепившись в невысокие бортики койки.

Человек по имени Альфонс Пенниворс, бухгалтер по профессии, лежал ярусом выше. Его рвало так, что он не всегда успевал повернуться к ведру. В короткие мгновения передышки он божился, что никогда больше не станет грешить. Проходя мимо по направлению к трапу, Корд не мог не удивиться: что этот бледный молодой человек называет грехом? Скорее всего то, что он категорически не помнит о необходимости пользоваться носовым платком.

И хотя у Корда было гораздо больше поводов просить у Бога прощения, он не собирался ничего ему обещать и ни о чем молить. Бог, с которым он сталкивался в жизни, оказался весьма черствым и бессердечным. Это был Бог, который если и не метал громы и молнии, то обязательно ниспосылал кару небесную. Давным-давно Корд решил, что предпочтет всем молитвам путешествие в преисподню.

Там наверняка подберется более соответствующая его вкусам компания.

Он совершенно измучился, пытаясь помочь команде задраивать люки и нести штормовую вахту, и не понимал, как уставшие матросы вообще еще держатся на ногах. Поэтому, когда капитан Томпсон посоветовал ему спуститься вниз и проведать жену, Корд даже обрадовался, что он всего-навсего пассажир и имеет на это полное право.

Как только голова и плечи молодого человека показались над трапом, ведущим на палубу первого класса, на него обрушилась огромная волна. Вода каскадами падала вниз по ступенькам. Он вытер глаза и выбрался наружу. Невозможно было различить, где кончается море и начинается свинцовое небо. Все вокруг было окутано клубящимися серыми тучами, шел проливной дождь, и волны набегали одна на другую. Он переждал, пока «Аделаида» поднялась на новую волну, и одним рывком добрался до дверей салона. Ему пришлось очень осторожно ступать по мокрому полу, чтобы дойти до каюты невредимым.

В какой-то момент, когда корабль, казалось, сорвался с невероятной высоты и рухнул в пропасть, Корд, не удержавшись, налетел на обеденный сто и ударился об угол бедром так сильно, что едва не задохнулся от боли. Он направился к каюте Селин. Дверь, к счастью, оказалась не заперта, но, когда Корд ее открывал, корабль снова бросило в водяную яму, рука юноши сорвалась с ручки, и дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену.

Первым делом Корд посмотрел на окошко над кроватью Селин. Оно пропускало воду, и он сразу же вспомнил Эдварда. Взглянув на постель, Корд решил, что слабый мерцающий свет сыграл с ним злую шутку: Селин не было на месте. Не было ее и на полу рядом с кроватью. Корд почувствовал, что горло его сжалось от страха. Прошло уже несколько часов с тех пор, как он видел ее в последний раз. Корд повернулся и распахнул дверь в смежную каюту. Окно не протекало, но и здесь кровать оказалась пуста.

– Селин! – позвал он, стараясь перекричать рев моря.

Корабль раскачивался, кренясь под углом в сорок пять градусов. Ухватившись за косяк двери между каютами, Корд замер в нерешительности. Наконец, все еще оставаясь на месте, он обнаружил Селин: она сидела на корточках в своей каюте прямо за баррикадой из сундуков и коробок, уткнувшись лицом в согнутую в локте руку. Единственное, что можно было увидеть, – ее затылок и обнаженные плечи. Он выругался и бросился к ней, но при этом вынужден был ухватиться за кровать, чтобы его не откинуло назад в смежную каюту, когда корабль снова перевалился с одного борта на другой. Корд раздвинул сундуки. Небольшой саквояж прокатился мимо него до самого дальнего конца второй каюты, ударился там о стену и открылся. Его вещи вывалились наружу.

– Селин?

Корд тронул ее за плечо. Кожа ее была холодной и немного влажной. Он потряс девушку. Когда она подняла на него глаза, он не увидел в них ничего утешительного. Огонь в ее глазах совершенно погас, уступив место страху.

– Я умираю, – прошептала Селин. Скорее, он прочел эти слова по ее губам.

– Вот повезло бы мне! – решил он подразнить ее.

Она не улыбнулась. Корд выждал, пока судно слегка выровняется, встал и притянул ее в себе. Она так сильно дрожала, что не в состоянии была устоять на ногах.

Прижимая девушку к себе, Корд начал перебираться в свою каюту: там, по крайней мере, была сухая постель. Откинув покрывало, он заставил ее лечь.

– Снимай рубашку, – потребовал он. Селин подняла на него глаза и с несчастным видом покачала головой:

– Не сейчас, Корд, пожалуйста.

– Не говори ерунды. Снимай рубашку. Ты промокла насквозь.

– Разве это имеет значение, если мы сейчас перевернемся и я утону?

– Мы не утонем.

– Моя мать…

– Твою мать похоронили в море. Расскажи мне об этом подробнее.

Корд взялся за ворот ночной рубашки, которая была такой мокрой, что соскользнула с плеч девушки почти без посторонней помощи. Чтобы не терять времени на борьбу с этим одеянием, Корд одним рывком содрал рубашку с жены. Она не возражала.

– Да тебе, пожалуй, хуже, чем я думал.

На ее плечах, груди и ребрах виднелись сине-черные отметины. Стягивая шерстяное одеяло с кровати, он воскликнул:

– Что, черт возьми, случилось?

– Я то и дело падала с кровати, – ответила она, не замечая, что он заворачивает ее в одеяло, словно куклу. – Мне это надоело, и я устроилась за сундуками. Я так устала. А ты?

– Ложись, – сказал он, ласково подтолкнув ее и придвинув к стене.

Корд оказался слишком высоким, чтобы удобно вытянуться на таком маленьком ложе, но сейчас рост сослужил ему добрую службу: он уперся сапогами в одну стену, а плечами – в другую. Его мощное тело стало для нее надежной защитой. С другой стороны от Селин оказалась стена, и девушка теперь не боялась упасть.

Корд почувствовал, как Селин дрожит, прижимаясь к нему, – трудно было даже представить, что это та самая женщина, которая недавно не испугалась целой банды пиратов. Поглаживая ее по волосам, Корд постарался успокоить и подбодрить ее. Через пару минут он понял, что и сам понемногу успокаивается.

– Расскажи мне о Сан-Стефене, – прошептала она. – Я хочу представить, как там все будет, если мы все-таки доберемся до места.

– Мы доберемся, – пообещал он.

Ее теплое дыхание легко щекотало ему шею. Корд вдруг, неожиданно для себя, потерся носом о ее гладкую теплую щеку и сразу смущенно отстранился. Он закрыл глаза и позволил мыслям унестись куда-то далеко в прошлое. Долгие годы, которые он провел в Луизиане, Корд никогда ни с кем не разговаривал о своем острове. Никто никогда и не подумал спросить его об этом. Даже Алекс.

– Яркое солнце и радуги, – начал он. – Воздух теплый и душистый, наполненный ароматом разнообразных цветов.

Корд улыбнулся собственным воспоминаниям:

– Я до восьми лет ни разу не надевал башмаков. Мы вели чудесную жизнь, такую же, как остальные жители острова. Моя мама была англичанкой. Поместье «Данстан плейс» на Сан-Стефене досталось ей в наследство от бездетных дяди и тети. Она встретилась с отцом и влюбилась в него. Мой отец заботился обо всем, и мама жила очень счастливо. Они жили так же, как все остальные местные мелкие дворяне – те, кого называют джентри, но отца все-таки никогда до конца не признавали, считали чужаком – он ведь был всего-навсего креолом из Нового Орлеана, а они – титулованными особами английских кровей. Отца это никогда не волновало. Он никогда не беспокоился, что там о нем думают. Главное и единственное – чтобы мама была счастлива.

Корд обхватил себя руками, когда корабль задрожал от особенно сильного удара волны. Селин вытащила руки из-под одеяла и крепко обняла Корда. Он сверху вниз посмотрел на девушку: она лежала с закрытыми глазами, прижимаясь щекой прямо к его сердцу. Это было очень странное и совершенно новое ощущение – необходимость защитить, утешить, приласкать.

– Дом, – прошептала Селин. – Расскажи мне о доме.

– Он не похож на дома на плантациях Луизианы. Правда, он такой же большой, но не настолько величественный. Сад, за которыми всегда ухаживала моя мать, полон растений, переливающихся всеми цветами радуги. В любой момент, если захочется, можно найти спелые фрукты – только протяни руку. На холме позади большого дома стоят сахарный и ромовый заводики. Неподалеку – деревня, где живут рабы. А вокруг – бесконечные холмы и долины, покрытые сахарным тростником, – настоящее изумрудно-зеленое волнующееся море.

Селин лежала, крепко обняв Корда, ее сознание улавливало не только то, что он описывал словами, но и то, что вихрем проносилось в его воспоминаниях, похожих на запутанные сны. Никогда прежде, даже будучи маленькой, Селин не пыталась проникнуть в чужую душу. Сейчас, где-то между сном и бодрствованием, прижавшись к Корду всем телом, она позволила себе проникнуть в круговорот его бесконечно сменяющих друг друга воспоминаний.

«Ни одно другое место на земле, – подумала она, – не может сравниться по красоте с картинами острова, навсегда врезавшимися в память Корда». Она видела все, словно он специально для нее разыгрывал на сцене настоящий спектакль, перед ней чередой проходили одно за другим действующие лица.

Фостер и Эдвард. Более молодые. Заботятся о маленьком мальчугане и его семье. Элис Данстан Моро. Красавица. Мать Корда. Леди, танцующая под звездами.

Неожиданный крик. Нахлынувшая печаль. Боль потери. Черный креп. Мужчина, очень похожий на Кордеро. Вид от изножья кровати. Голова, лежащая на подушке, обмотана бинтами. Ужас и предательство. Корд слушает, замерев от горя. Он онемел и не может больше плакать.

«Твоя мама погибла из-за несчастного случая. Она никогда не вернется. Тебе уже восемь лет, ты большой и не должен плакать. Ты уедешь завтра…»

Страшная боль внезапно куда-то исчезла. Каким-то образом Корду удалось пересилить это чувство, укрыть его настолько тщательно, что оно стало недоступно для них обоих. Селин заволновалась. Она понимала, насколько глубоко он прячет свою боль и какую силу воли должен был воспитать в себе для этого. Многие-многие годы Корд оттачивал умение скрывать печаль даже от себя самого. Ей стало очень жаль его, и она снова закрыла глаза.

Остров символизировал для него надежность и безопасность, поэтому в своих мечтах он так часто туда возвращался. Она снова увидела его родные места такими, какими он видел их в последний раз. Вместе с ним она шла вдоль берега по сверкающему розоватому песку и ныряла в пенящуюся зеленую волну.

Постепенно его мысли и слова, которые он шептал, уткнувшись губами в ее волосы, успокоили ее и прогнали страх, вызванный ревом ветра и ударами волн. Она спряталась в его надежных объятиях и почувствовала себя в безопасности впервые с того момента, как бросилась бежать от окровавленного тела Жана Перо, оставшегося на выложенном булыжниками дворе его дома.

Селин позволила себе надеяться, что весь ужас той ночи действительно остался позади, и поклялась Богу, что, если они выживут в этом шторме, она сделает все, что в ее силах, чтобы быть Корду хорошей женой. Она в полной мере даст мужу то, чего ему не хватало всю жизнь: она предложит ему свою любовь. Она подарит ему свою преданность, она заставит его ожить снова.

Девушка почувствовала, как он крепче сжал объятия, придвинувшись к ней ближе. Тепло его сильного, крепкого тела пронзило ее. Медленное, ровное биение его сердца постепенно убаюкало ее, и она отдалась на волю сна.

Корд уловил ту минуту, когда Селин заснула. Она была слишком измучена и уже не могла бороться со страхом. И почти в то же самое мгновение, едва заметно, шторм начал стихать. Корабль больше не срывался с высоты каждой волны, деревянная обшивка перестала жалобно скрипеть от каждого порыва ветра. Корд позволил себе расслабиться, но от его внимания не ускользнул бы новый натиск бури.

По-прежнему обнимая Селин одной рукой, другой он продолжал поглаживать ее по блестящим волосам. Сначала он обнимал ее только для того, чтобы успокоить, но постепенно это стало чем-то большим. Удивительное спокойствие снизошло на него в тот момент, когда он прижал ее к себе.

Когда она попросила его описать Сан-Стефен, он хотел было отказаться, боясь боли, которую неизбежно вызовут воспоминания. Но, как только он начал говорить, ему показалось, что нет на свете ничего естественнее. Он больше не был один на один со своей болью.

Корд нежно перебирал ее черные кудри, и они шелком скользили между его пальцами. Он теснее прижался к девушке, поняв, что его переполняет желание, которое уже невозможно не замечать. Правда, это было наслаждение, которое он получал тайком. Корд улыбнулся, представив, что сказала бы Селин, узнай она об этом.

С того момента, когда он впервые увидел ее, она не переставала удивлять его. Ее отчаянная стычка с Данди не только ужасно испугала, но и удивила его. А ее искрящийся юмор смешил его так, как давно не веселило ничто вокруг. Их связывала всего-навсего договоренность двух стариков, но она верила ему настолько, что не побоялась заснуть в его объятиях.

Корд почувствовал внутреннее напряжение, ощутил волнение, которое давно не подпускал к себе. Он предупреждал себя, что не должен слишком заботиться о ней, привыкать к этой странной девушке, которая по-прежнему отказывалась от своего настоящего имени и утверждала, что наполовину цыганка. Все, кого он когда-либо позволял себе любить, покидали его. Почему с ней должно произойти иначе? Если окажется, что жизнь на плантации невыносима и Селин будет несчастна, он позволит ей уйти. Если же она решит остаться, может, со временем они научатся ладить. Нельзя сказать, что это недостижимо. Большинство мужчин, с которыми он знаком, женились в свое время по расчету, и многие неплохо себя чувствовали. Вероятность встретить настоящую любовь, такую, какую нашли его мать и отец, слишком мала. Один шанс из тысячи.

Не было совершенно никакой необходимости рисковать и влюбляться в Селин. Он не позволит ей завладеть тем, что еще осталось от его сердца. Плохо уже то, что она смогла заставить его почувствовать, что его сердце еще не до конца умерло.

 

9

Стоя на коленях на своей кровати, Селин любовалась через иллюминатор тем, как лунный свет целуется с волнами океана. Казалось, что до луны можно дотянуться рукой, – так низко она висела. Селин никогда не могла крепко заснуть в полнолуние, и сегодняшняя ночь не стала исключением. «Аделаида» скользила по спокойной воде, ее паруса гордо раздувались от попутного ветра. Можно было подумать, что корабль, так же как пассажиры и команда, с нетерпением ждет встречи с Сан-Стефеном, которая должна состояться утром.

Селин надела темно-зеленое платье поверх рубашки, которую носила взамен прежней, порванной Кордом. Оправив юбки, она открыла дверь каюты и очень удивилась, не обнаружив мужа в салоне. После того как она увидела, сколько он выпил за ужином, у нее не оставалось сомнений, что он не сможет подняться из-за стола. Он вообще много пил с той штормовой ночи. Отчасти она винила в этом себя. Если бы она не попросила его рассказать о Сан-Стефене, он не окунулся бы настолько в прошлое, которое прятал в глубинах своей памяти.

Селин вышла из салона и, придерживаясь за поручень, пошла вдоль палубы первого класса, радуясь тому, что прекрасно себя чувствует. Теперь, когда осталось всего несколько часов пути, она наконец привыкла к корабельной качке. Поправив прядь волос, девушка облокотилась на перила и, низко опустив голову, стала пристально всматриваться в синюю ночную воду. Лунный свет пробивался сквозь облака, и они мерцали жутковатым сине-белым светом. Воздух был напоен слабым ароматом цветущих вдали растений. Где-то высоко над волнами кричала чайка. Земля была близко.

Мимо прошел матрос, но даже не посмотрел в ее сторону. Команда обходила Селин стороной с тех пор, как она сделала вид, что может наслать проклятье на капитана Данди. Фостер рассказал ей, что матросы поверили, будто она и вправду наложила проклятье на Данди. Это суеверные, необразованные люди, уверял ее Фостер, и, если они желают верить, что такая хрупкая девушка, как его хозяйка, способна творить черную магию, так им и надо.

Со времени шторма Селин гораздо чаще видела Эдварда и Фостера, чем Корда. Он заглядывал к ней в каюту только для того, чтобы быстро и вежливо поинтересоваться, как она себя чувствует. Когда они вошли в спокойные воды, она почти ждала, что он возобновит свои прежние домогательства, но он ни разу больше не потребовал, чтобы она спала с ним. Он ни разу больше не проявил о ней такой заботы, как во время шторма. В ее присутствии Корд вел себя очень сдержанно, почти настороженно, и внимательно наблюдал за ней, когда думал, что она этого не замечает.

Стоя в полном одиночестве на палубе, Селин с удивлением обнаружила одну интересную особенность ночного плавания: оказалось, что по левому борту корабля мерцают зеленые огоньки, а по правому – красные. Полированный деревянный поручень на ощупь напоминал холодное гладкое стекло.

Селин подняла лицо к огромной луне, тряхнув длинными волосами, распустила их по плечам и глубоко вдохнула соленый воздух. Как замечательно почувствовать, что на тебя не давят четыре стены крохотной каюты! Она с удовольствием ступит на твердую землю.

Глядя на лунную дорожку, играющую искорками света на темной воде, Селин вспоминала образ матери Корда, Элис, танцующей под ночным небом. Его любовь к этой прекрасной женщине оказалась одним из тех воспоминаний, что она «украла» у него в ту штормовую ночь. Почувствовав вдруг какое-то странное беспокойство, девушка оттолкнулась от перил и направилась к трапу, ведущему вниз. Она ожидала увидеть у штурвала рулевого, но, к своему удивлению, обнаружила на нижней палубе и Корда. Он стоял у поручня на носу судна, и его фигура отчетливо вырисовывалась в лунном свете. Опустив голову, Корд смотрел на воду. Его рубашка с длинными рукавами казалась синевато-белой, как облака. Он широко расставил руки и крепко сжал перила ладонями.

Она подошла к нему сзади, плеск волн и шелест раздуваемых ветром парусов заглушали ее шаги.

– Тебе сейчас не хочется потанцевать под луной? – только задав вопрос, Селин сообразила, что коснулась его самых сокровенных воспоминаний о матери.

Он вздрогнул от неожиданности, потом посмотрел на нее:

– Я вышел, чтобы увидеть первые отблески огней острова.

– В воде?

– Иди посмотри.

Она встала рядом и облокотилась на поручень. Вода бурлила возле корпуса корабля, напоминая великолепный фосфорицирующий шлейф. Ей никогда не приходилось видеть ничего подобного.

– Кажется, что огоньки светятся под водой.

– Что-то вроде этого.

– Ты, наверное, очень взволнован тем, что произойдет завтра, – догадалась она о его чувствах.

– Нет.

Она знала, что Корд лжет, но понимала: он никогда не позволит себе признаться, что ждет не дождется, когда они окажутся на острове, который он называет домом. Сама Селин сгорала от нетерпения увидеть своими глазами, действительно ли он хотя бы наполовину так прекрасен, как его воспоминания о нем.

– А я волнуюсь, – сказала девушка.

– Не стоит, – посоветовал он. – Так легче разочароваться.

– Но ты так замечательно обо всем рассказывал!

– Я старался улучшить твое настроение, отвлечь тебя от мыслей о шторме. Больше ничего.

– Тебе это удалось.

Некоторое время он не обращал на нее внимания, хотя она стояла настолько близко, что их плечи соприкасались. Они молчали, но от этого молчания обоим было очень уютно. Наконец он проговорил:

– Кажется, ты привыкла к качке.

– Фостер недавно сказал то же самое. Поскольку Корд по-прежнему не отводил глаз от сверкающей лунной дорожки, она спросила:

– Ты не против, что я здесь стою?

– Как тебе угодно.

Селин очень хотелось дотронуться до искрящейся воды.

– Ты так много выпил за ужином, что я испугалась, не свалился ли ты за борт.

– Много или мало я пью – не твое дело. – Он посмотрел на нее сверху вниз с полным безразличием. – Ты что, снова ворчишь?

– Нет. – Она отвернулась, стараясь скрыть улыбку.

Облокотившись на поручень, он смотрел на нее так пристально, что Селин в конце концов подняла глаза и очень смутилась от его взгляда: Корд впился глазами в ее губы.

Селин показалось, что внутри у нее что-то растаяло. Такое чувство прежде охватывало ее всего один раз в жизни – в ту ночь, когда Кордеро держал ее в своих объятиях. В прошлый раз она решила, что ей снится какой-то сладкий сон, но сейчас ощущение повторилось. Селин бросало то в жар, то в холод, странное томление, которое она не могла точно определить или объяснить, охватило ее. Не раздумывая, девушка качнулась ему навстречу и только в этот момент, осознав, что сделала, почувствовала, как заполыхало ее лицо. К счастью, в лунном свете ее смущение оказалось незаметным.

Корду ужасно хотелось, чтобы она занервничала настолько, что, подхватив юбки, бросилась бы прочь, в свою каюту. Он так старательно избегал ее все эти последние дни, стараясь не обращать на нее внимания за общим столом, пытаясь утопить все растущее желание в дорогих крепких напитках капитана Томпсона! Но, казалось, все его усилия приносят обратный результат. Вместо того, чтобы думать о ней как можно меньше, он думал о ней практически постоянно.

Темные волосы Селин искрились в лунном свете, а кожа казалась цвета слоновой кости. Полные, темные, соблазнительные губы блестели. Он не мог забыть ощущение ее тела в своих руках, помнил, как кровь быстрее бежала по жилам и все его естество напрягалось, когда он обнимал ее в ту штормовую ночь. Они прекрасно подходили друг другу. Нетрудно было представить, как замечательно им было бы вместе в постели.

Корд едва не заговорил с ней об этом снова, но потом решил, что если она и не откажет ему прямо, то согласится только оттого, что у нее нет выбора. Внезапно он понял, что для Селин очень важно прийти к нему потому, что она сама захочет получить то, что он сможет ей дать, а не потому, что она посчитает это своим долгом.

Корд продолжал смотреть на ее соблазнительный рот, нежные щеки, черные ресницы, но позволил себе ласкать ее только взглядом. Он медленно перевел взгляд на ее прекрасную шею, туда, где пульсировала нежная жилка, а потом на великолепные покатые плечи. В темноте он не мог как следует рассмотреть цвет ее платья, но это было что-то светлое и нежное, как ее кожа в лунном свете. Глубокий вырез достаточно открывал мучительно дразнящие холмики ее грудей, и Корд почувствовал, что кровь закипает в его жилах и стучит в висках. Платье, изящно собранное под высокой грудью, ниспадало струящимися складками и еще больше подчеркивало ее прелесть. Даже ветер участвовал в этом соблазнительном зрелище, играя мягкой тканью юбок, облегающих стройные бедра.

Корд с трудом сглотнул и отвернулся, сжав ладонями перила. Он тяжело вдыхал соленый морской воздух. Тысячи маленьких молний, казалось, то и дело разрезали фосфорицирующие волны, которые поднимались, пенились и снова соединялись с бесконечной водной гладью. Рядом из воды выпрыгнула блестящая стайка летающих рыб и, подобно серебряным дротикам, исчезла в переливах моря.

– О нет!

Он повернулся на крик Селин и обнаружил, что она, опустившись на колени, пытается поднять одну из скользких летающих рыбок, упавшую на палубу. Рыбка лежала на боку, ее подобные крылышкам плавники навсегда замерли, в невидящем черном глазу отражалась луна.

– Она мертва, – безразличным тоном произнес Корд.

– Не может быть. – Селин вытянула руки, перегнулась через перила, и рыбка соскользнула в воду. Еще минуту серебристые чешуйки переливались в лунном свете, и наконец безжизненная рыбка осталась где-то позади корабля.

– Как печально, – тихо сказала она.

– Это только рыба, Селин. У нее мозги размером с горошину!

– Тебе не трудно постоянно сохранять такую бессердечность?

– Ты огорчена, потому что я не горюю о летающей рыбе?

– Если я позволяю себе чувствовать по-настоящему, это не дает тебе права высмеивать меня.

– Что ты хочешь сказать?

Она смотрела на него не отводя глаз и, казалось, тщательно взвешивала каждое свое слово.

– Почему ты бежишь от собственных чувств, Кордеро? Почему заливаешь свою боль вином?

Она так старалась не задеть его, что он какое-то время хранил молчание.

– Я начинаю думать, что ты действительно ведьма. – Он оторвался от перил и сделал шаг к девушке.

Длинные распущенные волосы развевались на ветру, лунный свет подчеркивал красоту лица и фигуры – он почти поверил, что она обладает чарами, недоступными ни одной смертной женщине. И понял, что она околдовала его.

Корд думал, что Селин постарается отстраниться, однако она не пошевелилась и только наблюдала, как он сокращает разделяющее их расстояние. Разум приказывал ему остановиться. Желание толкало вперед.

Он обнял Селин и накрыл ее рот своими губами, и это был не нежный первый поцелуй кавалера, пытающегося соблазнить девственницу, это был дерзкий и требовательный поцелуй страстного мужчины, готового отдать все обмен на то, что может дать ему настоящая женщина. Его губы прижались к ее мягкому пухлому рту, он обхватил голову Селин ладонями, запустив пальцы в ее пышные волосы. Его язык разомкнул ее сжатые губы, проник в теплую, сладкую глубину ее рта, имитируя то, что он мечтал сделать с ее телом. Девушка застонала и прижалась к нему. Корду показалось, что он погружается в неведомые глубины, ее близость подействовала на него так, как никогда не действовала близость ни одной женщины. Он внезапно испугался. Испугался настолько, что мгновенно отпустил ее.

Селин бессильно прижалась к перилам и постаралась прийти в себя. Она смотрела прямо на Корда. От этого поцелуя у нее в голове не осталось ни одной мысли, казалось, что в мозгу просто плывут одно за другим облака, точно такие же, что плыли сейчас по ночному небу. Уже несколько минут назад она поняла: Корд собирается ее поцеловать, но что на свете могло сравниться с тем, что он только что сделал?!

Мир вокруг Селин наполнился новым смыслом. Звуки корабля, плеск волн, запах моря и легкий аромат цветов, распустившихся где-то на далеком острове, – все это смешалось с ощущением рук Корда, запутавшихся в ее волосах, и горьким вкусом рома на его нежных губах и горячем языке. От него пахло солнечным светом, солью и крепким ромом.

Она была совершенно не готова к той требовательности, которую почувствовала в его поцелуе. Селин была потрясена проснувшимися в ней ощущениями и силой страсти, которая двигала им сейчас.

– Это было замечательно. – Девушка не хотела задумываться, что говорит. Ведь это было даже не просто замечательно. Это было нечто такое, что она не в силах была описать словами.

Его вид, однако, говорил о том, что он не слишком доволен этим комплиментом.

– Уже поздно, – резко сказал Корд.

Он оглянулся, и Селин проследила за его взглядом. Рулевой по-прежнему стоял у штурвала, но, казалось, не обращал на них никакого внимания.

– Да, уже поздно, – бессмысленно повторила девушка, не в силах сказать что-нибудь еще. Ей вдруг показалось, что сердце подкатило прямо к горлу.

– Ты можешь стоять здесь хоть всю ночь, но я ухожу.

И он ушел, не сказав больше ни слова, не прикоснувшись к ней. Селин смотрела ему вслед и видела его напряженную спину – он напомнил ей сейчас Генри Моро. Селин наблюдала, как он идет по трапу на главную палубу, не понимая, что же заставило его отступить, и вдруг какое-то внутреннее чутье подсказало ей, что сейчас он, может быть, испытал то же удивительное чувство, от которого закипает кровь и кружится голова. И это не могло не оказаться сильнейшим ударом для человека, который так старался избегать любых чувств.

* * *

Сан-Стефен встретил Селин таким разнообразием ландшафтов, звуков и красок, какого она не видела никогда прежде. Она стояла рядом с горой сундуков и чемоданов – своих, Корда, Фостера и Эдварда – и старалась увидеть и услышать все сразу. Совсем недавно «Аделаида» вошла в чистые бирюзово-синие воды залива, такие же, как высокое небо над их головами. Причалы Бэйтауна почти не отличались от ново-орлеанских, разве что поменьше. Это был главный порт острова, и жизнь здесь била ключом. Шхуны, которые ждали ремонта, стояли в доках, где их должны были отчистить и снова покрыть краской. Вдоль причалов выстроились складские постройки. В магазинчиках и лавках местные и заезжие торговцы, разложив товары, боролись за каждый клочок земли с гончарами, которые тут же на гончарных кругах лепили из желтой глины свои изделия.

За колышущейся толпой Селин увидела просторную площадь, на которой горделиво возвышалась каменная церковь. Колокольня и купол тянулись к самому небу. За каменной оградой церкви заросшие мхом каменные кресты поднимались над могилами наиболее уважаемых граждан Сан-Стефена. Старые смоковницы с такими толстыми стволами, что за ними мог укрыться ребенок, увитые замысловато переплетенными виноградными лозами, создавали густую тень на каждом из четырех углов площади.

Влажный воздух благоухал тяжелым ароматом цветов. Холмы, окружающие бухту, были покрыты роскошной растительностью – от ярких красок сотен цветущих деревьев рябило в глазах. Сверкающий белый песок покрывал пляж, на который набегали, разбиваясь о камни, волны залива.

Селин пыталась одновременно охватить взглядом все, что ее окружало, и волнение ее нарастало. Она переминалась с ноги на ногу, чувствуя, что слабеет от ужасной жары. Девушка присела на один из сундуков, чтобы легче было ждать возвращения мужчин. Ей казалось, что ее нос и щеки постепенно поджариваются на солнышке. Корд исчез, не сказав ни слова о том, куда идет. Эдвард и Фостер, отправившиеся на поиски экипажа и повозки, которые отвезли бы их в Данстан-плейс, обещали скоро вернуться. Очевидно, их представление о том, что такое «скоро» несколько отличалось от мнения Селин.

Мимо нее прошел прилично одетый джентльмен, но, заметив, что она подняла на него глаза и улыбнулась, резко остановился. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, у него были пышные седые волосы и привлекательное лицо. Незнакомец оценивающим взглядом окинул багаж и девушку, словно она была еще одним предметом багажа, а не живым человеком.

Селин не раз наблюдала когда-то, как мать старательно предлагала свой «товар» на улицах Лондона. С тех пор она не могла забыть откровенно вожделенных взглядов некоторых мужчин, когда они делали той свои сальные предложения. Джентльмен, который впился в нее сейчас взглядом, смотрел точно так же. Когда он к ней обратился, она сразу заметила старательно подчеркнутый английский акцент.

– Такой хорошенькой девушке, как вы, не следовало бы находиться здесь в одиночестве. Буду счастлив проводить вас в одно из местных заведений и проследить, чтобы вы удобно устроились.

– В этом нет необходимости, сэр. Я жду мужа и его слуг, они отправились нанять экипаж, который доставит нас к нему домой.

Она слегка вздернула подбородок, с интересом наблюдая, как похотливый взгляд постепенно стал более холодным, но чрезвычайно заинтересованным.

– Позвольте представиться. Я – Коллин Рэй, помощник назначенного его королевским величеством губернатора Сан-Стефена. Мой брат – достопочтенный сэр Симон Рэй.

Селин посчитала, что Коллин Рэй уже оскорбил ее, поэтому от такого представления ее мнение об этом человеке не стало лучше. Первым ее порывом было отправить наглеца куда подальше, но она подумала, что Корду необходимо занять подобающее место в светском обществе острова, и сдержалась.

– Рада с вами познакомиться. Меня зовут Селин Моро. Мой муж – Кордеро Моро, он…

– Моро? – Глаза мужчины расширились, он даже отступил назад от удивления. – Не сын ли это Огюста Моро?

– Вероятно, если вы говорите о бывшем владельце Данстан-плейс. Кордеро вернулся, чтобы вступить во владение плантациями.

– О, неужели? Это должно быть интересно. – Брови Коллина Рэя поползли вверх. Он слегка наклонился вперед и сложил на груди руки.

– Извините, я вас не понимаю. Мужчина с сожалением смотрел на нее сверху вниз. А Селин уже не могла сказать, что ей ненавистно больше: первый похотливый и настойчивый взгляд или теперешнее насмешливое сочувствие.

– Да уж предстоит вашему супругу работенка! Данстан-плейс, как вы скоро сами сможете убедиться, находится в жалком состоянии. Огюст наложил на себя руки после гибели жены, а управляющий сбежал немного погодя. Думаю, там осталось немного рабов, но поговаривают, что плантация пришла в полный упадок.

Сердце Селин сжалось от жалости к Корду. Оказывается, он потерял не только мать, но вслед за ней и отца. А теперь вот рушится его мечта вернуться на плантацию и хозяйничать на ней. Селин подумала, что, если он еще не узнал этой новости, ей никогда не хватит смелости сообщить ему об этом.

– А вы бывали в Данстан-плейс? – поинтересовалась она.

– Нет. Никто, из тех кого я знаю, не бывал. Плантация находится довольно далеко отсюда, в горах, на противоположной стороне острова.

Он выводил ее из себя тем, что, разговаривая, смотрел на ее – грудь, а не в лицо.

– Может, все не так плохо, как вы говорите, мистер Рэй.

– Может, даже хуже. – Он смахнул едва заметную пылинку с манжеты своего дорогого сюртука и только потом снова перевел на нее взгляд, на сей раз полностью лишенный эмоций, очень похожий на взгляд покупателя, который изучает превосходный кусок конины. – Сомневаюсь, что ваши слуги найдут сегодня транспорт: сейчас ведь праздник.

– Праздник?

– Торжественное открытие бронзового памятника Веллингтону, который будет теперь украшать нашу площадь. Губернаторы и важные персоны с соседних островов, а также всеми уважаемы колонисты собрались по это случаю на Сан-Стефене. Да, совсем забыл. И мне необходимо поторопиться – у меня важная встреча. – Он приподнял касторовую шляпу и поклонился. – Приятно было познакомиться с вами, миссис Моро.

– Благодарю вас, сэр.

Он пошел прочь, но вдруг остановил и обернулся:

– Кстати, после того как вы увидите, в какое убогое место привез вас муж, если вдруг почувствуете, что не можете выносить подобного, помните, пожалуйста, что почту честь оказать вам покровительство.

Нагло улыбнувшись и снова кивнув, Колин Рэй отвернулся и зашагал прочь.

Потеряв дар речи от возмущения, Селин вскочила на ноги. Она обернулась и взгляну, на «Аделаиду», подумав, что, может быть, лучше подняться на борт и подождать там. Но тут с облегчением увидела спешащего к ней Фостера. За ним следом быстро шли два высоченных негра, на которых не было надето ничего, кроме потрепанных штанов, обрезанных чуть выше колен. Обычно бесстрастное лицо Фостера на сей раз было мрачнее тучи.

– Извините, что мы так задержались мисс, но оказалось чертовски трудно найти кого-нибудь, чтобы перевезти багаж. До завтрашнего дня выехать в «Данстан-плейс» нам не удастся. Тут в Бэйтауне какой-то праздник.

– Это я уже слышала.

Все еще рассерженная оскорбительным тоном Коллина Рэя, Селин не стала объяснять, каким образом узнала об этом, и молча ждала, пока Фостер отдаст распоряжения носильщикам, которые должны были перенести сундуки на постоялый двор. Фостер отправился следом за неграми, и Селин поспешила присоединиться к нему.

– Вы видели Корда? – Ей хотелось быть рядом с мужем, когда он услышит о том, в каком состоянии находится «Данстан-плейс».

Фостер оглянулся на нее, не в силах скрыть смущения:

– Нет, с тех пор как он вошел в пивную, что стоит ниже по улице…

За время путешествия Селин очень сблизилась с обоими слугами, но только сейчас осознала, насколько Фостер считается с ней. Он не попытался из преданности Корду как-то оправдать его отсутствие, а отнесся к ней с тем же доверием и уважением, с каким относился к своему хозяину. Они поспешили за двумя носильщиками, которые без особых усилий тащили сундуки.

Постоялый двор давно пришел в упадок. Краска облупилась, вывеска над дверью поблекла, на ней с трудом можно было различить кружку с пенящимся элем и дымящуюся курительную трубку. Ступени лестницы, ведущей на второй этаж, где располагались жилые комнаты, стерлись под ногами многочисленных постояльцев, которые останавливались здесь год из года. Когда смущенный Фостер принялся извиняться перед Селин за плохие условия, девушке тут же захотелось утешить его и рассказать, что ей не раз приходилось жить в куда худших местах.

Эдвард оказался в комнате, которая предназначалась для Селин и Корда. Старательный слуга уже сменил постельное белье и выставил подушки на солнышко, чтобы просушить и проветрить. Вошедшие Селин и Фостер застали его в тот момент, когда он стирал пыль с прикроватного столика. Завидев хозяйку в дверях, Эдвард бросил тряпку и поспешил ей навстречу.

– О, мисс! Не знаю, что и сказать, кроме того, что мы ужасно сожалеем. Но здесь нет ни одной приличной комнаты, нет ни одного экипажа, ни одной повозки, ни одной тележки, нет даже ни одного мула из-за…

– Открытия памятника, – перебила она слугу. – Я уже знаю.

Селин окинула взглядом крохотную мрачную комнату, где не было почти ничего, кроме продавленной кровати под обтрепанной москитной сеткой, в многочисленные дырки которой легко могли проникнуть целые полчища кровожадных насекомых.

– Эта гостиница огорчает меня гораздо меньше, чем то, о чем я только что узнала на пристани.

Селин заметила, что ее слова сразу привлекли внимание слуг, но выждала, пока Фостер расплатится с молчаливыми носильщиками, и оба негра покинут комнатушку. Потом она внимательно посмотрела на Фостера и Эдварда:

– Мне нужен ваш совет.

– Все, что в наших силах. – Лицо Эдварда выражало полное уныние, он не мог скрыть беспокойства.

– Мы здесь для того, чтобы помочь вам. – Фостер подошел поближе к Эдварду.

У Селин потеплело на душе от такого решительного ответа.

– Пока я ждала на пристани, ко мне подошел человек, назвавшийся Коллином Рэем и предложил свою… помощь.

– Но он не делал дурных предложений, мисс? Если да, то, по-моему, мы должны сказать Кордеро, и он…

Селин взмахом руки отвергла это предположение:

– Я предпочла бы не вдаваться в подробности. Что меня действительно встревожило, так это то, что он сказал о Данстан-плейс. По его словам, плантация пришла в полный упадок, а управляющий уехал оттуда много лет назад.

Эдвард плюхнулся на край кровати. Плохо соображая, что делает, он приложил ко лбу грязную тряпку, которой только что стирал пыль.

Фостер нахмурился и покачал головой:

– Этого не может быть. Я точно знаю, что Кордеро ежемесячно получает доход от своих поместий, потому что нам платят как раз из этих денег.

Селин подошла к распахнутой двустворчатой двери балкона и заговорила, словно размышляя вслух:

– Но Рэй утверждает, что поместье разрушено. Что, если Корд разорен?

– Простите, мисс, но Генри Моро давным-давно выгнал бы нас, если бы иссякли средства Кордеро. По завещанию мисс Элис мы получаем плату из денег, которые дает ее недвижимость и которые приходят из Англии. Какой доход дает Данстан-плейс – если вообще дает, – я не знаю.

Наблюдая за суетой, царящей на пристани, Селин нахмурилась:

– Что же нам делать? Если Корд пока ничего не слышал, как вы думаете, следует ли нам что-нибудь говорить ему?

– А если все не так уж плохо? – спросил Эдвард. Правда, вспышка столь не характерного для него оптимизма оказалась непродолжительной. – С другой стороны, а если все обстоит еще хуже?

– Я с ужасом думаю, что это может для него значить, – проговорила Селин.

– Нигде не соберешь информацию быстрее, чем в таверне. – Фостер засунул руки в карманы сюртука.

– Но это и самое лучшее место, чтобы напиться, – проворчала Селин.

– Ладно вам, мисс, мы знаем, конечно, что у него есть недостатки, – заступился за хозяина Эдвард.

– Может, он как раз пытается разузнать что-то о поместье, – предположил Фостер.

– Несомненно, – прошептала Селин с чувством необъяснимой потери. Она была не настолько наивной, чтобы не знать, какие соблазны подстерегают мужчин в таверне.

Прежде чем они смогли продолжить обсуждение этого вопроса, Селин услышала приближающиеся к комнате шаги и в дверях появился Кордеро. Лицо его пылало, без сомнения, не только от жары, а глаза подозрительно блестели. Под мышкой он держал бумажный сверток, перевязанный шнурком, а в руке – полупустую бутылку рома.

– Я бы вошел, но комната слишком мала, чтобы здесь поместился еще один человек, – проговорил он.

Фостер расправил манишку, а Эдвард последний раз прошелся тряпкой по тусклой поверхности стола. Слуги поспешили к дверям. Они оставили Селин прежде, чем она успела что-либо решить. Корд посторонился, чтобы они смогли выйти, потом прошел в комнату и бросил сверток на незастланную постель.

– Как прошло время в таверне?

Ей вовсе не хотелось брюзжать, но, увидев, как он стоит перед ней, такой красивый и такой бесстрастный, такой холодный и далекий, Селин занервничала.

– В таверне все было прекрасно. Я узнал там кое-что весьма интересное. – Он не сводил взгляда с кровати.

– Этого я и боялась. Помни только, что не всегда все так плохо, как может показаться.

– Да нет. Похоже, если бы я удосужился поразмышлять, то обязательно придумал бы, какую выгоду можно извлечь из того, что твоя жена прослыла настоящей ведьмой.

– В конце концов, многие начинают с нуля и потом получают… – Селин замолчала и уставилась на мужа. – Что ты сказал?

– Может, это мне следует спросить, о чем ты тут разглагольствуешь?

На душе у Селин было по-прежнему неспокойно, но она быстро ответила:

– Неважно. Что ты имеешь в виду, говоря о том, что я прослыла настоящей ведьмой?

– Ну, я пока не про твой характер. Просто так получилось, что я сидел за столиком рядом с матросами, судно которых только что пришло в порт. Неделю назад они наткнулись на следы кораблекрушения, которое произошло в опасных водах недалеко от западного побережья Барбадоса. Среди обнаруженных тел они опознали…

– О нет! – Селин прижала ладони ко рту.

– Все сошлись во мнении, что это не кто иной, как капитан Данди. – Она тяжело вздохнула, а Корд сел на край кровати, скрестив руки на груди. – Данди был привязан к штурвалу. На нем осталось довольно много пурпурно-желтых лохмотьев, так что, без сомнения, это был именно он.

– Он захлебнулся?

– Захлебнулся, и его изрядно поклевали морские птицы. Неприятное зрелище. Я уж не говорю о том, как долго он дрейфовал, привязанный к штурвалу, пока не умер. Говорят, это ужасная смерть.

Корд внимательно смотрел на девушку. Она видела: он готов поверить в то, что это она навлекла проклятье на Данди.

– И весь экипаж погиб? Как же это связывают со мной? – прошептала она, боясь услышать ответ.

– Позже они обнаружили на берегу нескольких уцелевших членов экипажа, которые с готовностью рассказали о стычке Данди с ведьмой на борту «Аделаиды». Она прокляла его незадолго до смерти. Этой ведьмой, без сомнения, была ты, дорогая женушка.

– Что это означает? – Она вышла на балкон и прикрыла глаза рукой, защищая от яркого солнца. Ей были совершенно не известны здешние порядки и нравы. Может, через несколько минут ей снова придется бежать и прятаться. – Здесь все еще сжигают ведьм на кострах?

Корд засмеялся.

– Нет. Но сомневаюсь, что нам удастся удержать при себе кого-либо из рабов, как только до них дойдут какие-нибудь слухи. Они верят во все подряд: в привидения, которых они называют джамби или даппи, в ведьм, в колдунов. – Он склонил голову набок и посмотрел на Селин, словно поддразнивая ее. – С другой стороны, рабы преклоняются перед сверхъестественными силами. Так что ты можешь оказаться просто бесценной находкой.

– Но ты ведь в это не веришь, правда? – Селин подошла к кровати и, не задумываясь, села рядом с Кордом.

Он посмотрел на нее в упор:

– Нет, я в это не верю. А следовало бы?

– Не следовало бы даже спрашивать. Я не имею ни малейшего отношения к смерти Дан-ди. Никакого! Клянусь Богом, я никогда и никому не причинила бы зла.

Селин резко замолчала: ведь это она убила Перо, пусть даже непреднамеренно. А теперь вот погиб Данди. И, хотя в этом нет ее вины, на совести останется боль за еще одну человеческую душу. Селин благодарила Бога, что, по крайней мере, Корд не верит во всю эту чепуху, потому что сомневалась, что в одиночку смогла бы противостоять таким слухам.

Голова у нее раскалывалась от палящего солнца и голода. Девушка закрыла лицо ладонями. Внезапно она почувствовала, что Корд легко поглаживает ее по плечу. Удивленная этим неожиданным проявлением нежности, она взглянула ему прямо в глаза.

– Я не верю ни одному слову из этих россказней, Селин. Я знаю, что ты просто сыграла на его страхе.

– Спасибо, что веришь мне, – поблагодарила она.

Сердце ее учащенно забилось от его взгляда. Ей очень хотелось бы увидеть в этих глазах чуть больше, чем простая поддержка. Ей хотелось заметить в них доверие и хоть чуточку любви. Но она понимала, что мечтает о невозможном. Кордеро Моро научился не чувствовать ничего, о чем нельзя было бы забыть, утопив воспоминания в вине.

– У тебя нет причин врать, – сказал он. Чувство вины заставило ее сжаться, словно от боли. Она не пыталась выдать себя за Джемму О’Харли, но и не открыла ему правды об убийстве и причинах своего бегства из Нового Орлеана. Ей придется жить с этой ложью до тех пор, пока она не почувствует себя в безопасности, не будет уверена, что может обо всем ему поведать, а это означало, что ей, вполне возможно, придется жить с этой ложью еще очень долго.

Она посмотрела на лежащую у нее на плече ладонь. Корд, словно вдруг осознав, что сделал, быстро поднялся и отошел от кровати. Селин с горечью вспомнила о том, что недавно рассказал ей Рэй.

– Это все, что ты услыхал в таверне? Думаю, ты был занят поглощением рома и – как это здесь называют? – ухлестыванием за девицами…

– Я действительно пропустил рюмку-другую рома, но пока еще ни за кем не ухлестывал.

Селин перевела взгляд на бутылку:

– Кажется, немного больше, чем рюмку-другую.

– Ворчунья. – Он едва заметно улыбнулся.

– Корд, я должна кое-что тебе рассказать, это необходимо. – Она крепко сцепила пальцы и глубоко вздохнула. Нелегко сообщать неприятные новости.

Корд подумал, что она сейчас нервничает, словно адвокат, выступающий в защиту подсудимого, в виновности которого никто не сомневается. Чем дольше он смотрел на девушку, тем больше убеждался: она передумала и намерена расторгнуть их брак, пока еще не слишком поздно.

Может ли он винить ее в этом? Корд окинул взглядом убогую комнатенку, грязные матрасы, обтрепанные занавески и рваную москитную сетку. Он не привык извиняться или просить о чем-то. К тому же последнее время он слишком часто ловил себя на мыслях о ней. Может, для них обоих будет безопаснее, если она уйдет прежде, чем он потеряет голову, прежде, чем ей удастся похитить его сердце. Если она хочет расторгнуть их брак, пусть так и будет.

– Ну давай, Селин, говори, мне еще нужно кое-куда сходить.

– Например, вернуться в таверну?

– Может быть.

– Ты и так провел там довольно много времени.

Он удивленно вскинул одну бровь:

– Черт, ну ты и брюзга. Что ты собиралась сказать?..

– Тебе это не понравится.

– Это уж мне решать.

Она уходит от него. Тем лучше! По крайней мере, ее не будет рядом и она перестанет его мучить. Он отправится прямиком в ближайший публичный дом и потребует самую дорогую проститутку. С огромной грудью и предпочтительно длинноногую блондинку. Не важно, как она будет выглядеть, лишь бы не была хрупкой черноволосой колдуньей с аметистовыми глазами, обладающей способностью являться ему во сне.

– Ну давай же, Селин, выкладывай!

Он готов был сказать, что знает, о чем пойдет речь, но, если она хочет уйти, ей придется пройти через муки того, как сказать ему об этом. Она, очевидно, чувствовала себя не в своей тарелке. Казалось, ее опять тошнит, хотя теперь они были на твердой земле. Он заметил, как она дважды закрыла и открыла глаза, потерла ладонью о ладонь, напомнив ему этим жестом Эдварда, и глубоко вздохнула.

– Ты разорен, – выпалила она. – То есть, плантация разорена.

 

10

– О чем это ты говоришь? – На его лице мгновенно появилась привычная маска, под которой он скрывал свои истинные чувства.

Селин встала и принялась расхаживать по крохотной комнатке.

– Пока я ждала на пристани, ко мне подошел один господин и представился. Он поинтересовался, не нужна ли мне помощь, но я ответила, что нет, я жду мужа.

– Селин, ради Бога, остановись. У меня голова идет кругом от твоего хождения.

Она продолжала метаться по комнате.

– Это от рома у тебя голова идет кругом, Корд! Так вот, этому человеку знакомо твое имя и он очень удивился, что ты намерен обосноваться в Данстан-плейс. Именно тогда-то он и сказал мне…

Селин замолчала так надолго, что Корд рассвирепел:

– Давай, заканчивай.

Ее глаза светились жалостью.

– Он сообщил, что поместье полностью разорено. Сказал, что управляющий уехал много лет назад, а рабы разбежались.

Девушка посмотрела на свои сжатые руки и перевела на Корда нерешительный взгляд, ожидая, что он скажет.

– Он оказался кладезем информации, как я посмотрю. – Руки молодого человека сжались в кулаки, но больше он ничем не позволил себе выдать охвативших его чувств.

– Я думала… – Селин остановилась.

– Звучит весьма устрашающе, – пробормотал он.

– Я думаю, может, он преувеличивает.

– И кто же этот источник плохих новостей?

– Его зовут Коллин Рэй. Его брат – местный мировой судья или что-то в этом роде. По виду весьма самовлюбленный тип.

Селин стояла так близко, что он видел едва заметные веснушки, высыпавшие на ее переносице за час пребывания под ярким солнцем. Корд заставил себя внимательно рассмотреть каждую, словно изучая. Это позволило ему сдержаться и не дать волю гневу.

– Скажи что-нибудь, – попросила она. Он подошел к столу, на который поставил бутылку рома, сорвал пробку и посмотрел внутрь, на темно-коричневую жидкость.

– Говорить-то особенно не о чем, Селин, разве не так?

Он сделал большой глоток прямо из горлышка и с удовольствием ощутил, как ром обжигает горло. Еще немного, и выпивка облегчит боль.

– Ты мог бы найти еще кого-нибудь, кто знает, что происходило в Дантан-плейс последние восемнадцать лет. – Селин протянула руку и остановила на полпути бутылку, которую он снова подносил к губам. – Ты мог бы сделать куда больше, чем просто так вливать выпивку в глотку.

– Но ром – самое быстродействующее средство.

– Да уж, куда проще, чем дать волю настоящим чувствам или принять решение: будешь ты или нет ставить свою плантацию на ноги. – Она помолчала, не сводя с него глаз. – Я знаю, для тебя это удар.

Он шарахнул почти пустой бутылкой по столу, и тот закачался на хлипких ножках от сильного удара.

– Ничего подобного. Дед предупреждал меня, что я, может быть, возвращаюсь к тому, чего уже нет.

– Но ты по-прежнему получаешь ренту с денег матери…

– Ты откуда знаешь? – Заметив жалость в ее глазах, он отступил на шаг назад.

– Я… Фостер и Эдвард рассказали мне, когда я сообщила им о том, что услышала от Коллина Рэя.

Корд запустил пальцы в пышную шевелюру и посмотрел на дверь.

– Значит, вы тут в мое отсутствие проводили совещание? Смешно, наверное, было: три кудахчущих квочки на насесте!

– Они искренне о тебе заботятся.

– Мне ничья забота не нужна. Я не хочу, чтобы обо мне заботились.

– Тебе необходимо, чтобы кто-то о тебе заботился, больше, чем кому бы то ни было из моих знакомых.

– Не вмешивайся в мою жизнь, Селин! Ну какое она имеет право указывать ему, что он чувствует или в чем нуждается?!

– Конечно! Ты бы очень этого хотел, правда? Тебе тогда можно было бы топать ножками, метать злобные взгляды и прятаться от всего мира! Я знаю, ты любишь этот остров, знаю, ты любишь Данстан-плейс…

– Откуда такая уверенность, мисс Всезнайка?

– Из твоего рассказа в ту ночь, когда был шторм.

Ему следует уйти. На сей раз уйти придется ему.

– Тебе лучше забыть все, что было той ночью, Селин.

– А ты забыл?

Ее вопрос удивил его.

– Конечно, – солгал он. – Да не о чем и помнить было.

Кажется, он нанес ей сокрушительный удар. Корд направился к двери. Ему необходимо было бежать из этой комнаты, от горького выражения ее глаз. Весь Бэйтаун ликует и веселится. Он найдет способ выбросить из головы мысли о Данстан-плейс. В городе не было недостатка в роме и шлюхах, с которыми он может развлечься. Через час ему будет наплевать на состояние плантации. Ему будет наплевать даже на то, что его ворчливая, беспокойная женушка только что смотрела на него подозрительно затуманившимися глазами, стараясь сдержать блестящие слезинки.

Словно о чем-то вспомнив, он замер в дверном проеме и оглянулся:

– Для тебя это прекрасная возможность уйти, Селин. Поскольку мы еще не трахались, брак можно объявить недействительным.

Она стояла, не говоря ни слова, и смотрела на него, понимая, что он нарочно постарался сейчас шокировать ее.

– Это значит – нет?

Она не ответила, просто смотрела на него в надежде на что-то, чего он не мог ей дать, ожидая, что он смягчится, скажет, что не хотел обидеть грубым словом, попросит прощения. Она ждала от него того, на что он был не способен, и Корд почувствовал себя бессердечным негодяем.

– Это для тебя, – только и сказал он, указав на сверток на кровати. Потом отвернулся, лишь бы не видеть ее внимательных глаз, и ушел, оставив ее в полном одиночестве.

Селин не пошевелилась, пока он не пересек холл на первом этаже и не смолкли его шаги. Из-за тошнотворного запаха чеснока и жира, доносящегося из столовой, в комнате было почти невозможно дышать. Корд попытался рассердить и шокировать ее, постарался предложить ей легкий путь к отступлению, но Кордеро Моро не знал, из чего сделана его молодая жена. Немного вульгарности ее не испугает!

Она медленно подошла к кровати, взяла в руки коричневый сверток и потянула за веревочку. Бумага с шумом развернулась, и Селин обнаружила белоснежную, всю в кружевах ночную рубашку из батиста. Очень похожую на ту, что Корд недавно разорвал. Подол украшали пышные оборки, но, учитывая жаркий климат острова, рубашка была скроена на манер нижнего белья: без рукавов, лиф застегивался на ряд мелких перламутровых пуговок. Она приложила рубашку к себе и обнаружила, что, в отличие от предыдущей, эта сорочка точно подходила ей по размеру. У Селин потеплело на душе: значит, не все это утро он провел в таверне.

Мужчина, который так старался убедить всех, что он никогда не испытывает никаких чувств, потратил время на то, чтобы купить ей новую ночную рубашку, причем такую, которая не только пришлась ей впору, но была лучшего качества, чем та, что он порвал.

Селин спрятала лицо в мягкую белую ткань, закрыла глаза и дала себе клятву: судьба привела ее к Кордеро Моро неспроста. И если ей уготовано возродить его израненную душу к жизни, она это сделает!

Фостер замер в тени лестницы и жестом подозвал к себе Эдварда, который не замедлил подойти к приятелю.

– В чем дело?

– Я накрыл ужин для мисс Селин. Она может поесть в отдельном кабинете в компании пожилого джентльмена, торговца книгами с Барбадоса. Я как раз собираюсь ее позвать, – сообщил Фостер.

– А где Кордеро?

– Я не видел его с того момента, как Селин сообщила ему о Данстан-плейс. И, чует мое сердце, мы не увидим его до завтрашнего утра.

Эдвард бросил обеспокоенный взгляд в сторону темной лестницы:

– Думаю, чем скорее мы увезем его в Данстан-плейс, тем лучше. Здесь, в городе, для Кордеро слишком много соблазнов, а уж вкупе с плохими новостями…

– И все-таки мне кажется мало вероятным, что плантация пришла в полный упадок. Я хотел бы убедиться в этом собственными глазами.

– Бедная мисс! Не похоже, что она получит от всего этого много радости: сначала такое тяжелое путешествие, а теперь все это… – Эдвард печально покачал головой.

– Она постоянно меня удивляет. – Фостер оттянул пальцами воротник, шея его стала липкой от пота, воздух был тяжелым и влажным. – Я был уверен, что дочь богатого торговца ни за что не войдет в эту комнатенку наверху, а она восприняла все, как должное. Как ты думаешь, может, в истории, что она пыталась рассказать нам в Луизиане, что-то есть? Может, она действительно собиралась найти работу служанки в поместье Генри?

Эдвард принялся обмахиваться обеими руками.

– Я уже не знаю что и думать. – Он нахмурился и посмотрел на Фостера. – В одном я по-прежнему уверен: они – прекрасная пара.

– Только сами они этого еще не знают, – заметил Фостер.

– Значит, мы должны помочь им это заметить.

Фостер потер подбородок большим пальцем.

– То, что на корабле они оказались в одной каюте, похоже, не слишком способствовало их близости.

– А в Данстан-плейс восемь спален! – обеспокоено вздохнул Эдвард.

– Тогда мы должны проследить, чтобы в конце концов они оказались в одной… или по крайней мере в соседних. – Фостер ухватился за лестничные перила. – Пойду наверх и приведу ее поужинать. Для нас кое-что есть в баре, я присоединюсь к тебе, поедим и отправимся разыскивать Кордеро.

Эдвард покачал головой:

– Чувствую я, сегодня ночью нам придется познакомиться с темными сторонами жизни Бэйтауна.

Из-за жары и влажности есть совершенно не хотелось. Съев немного рыбного соте в горячем перченом соусе, Селин даже не попыталась продолжить трапезу и просто сидела за столом в маленькой комнатенке, которая называлась в этом заведении «отдельным кабинетом». Вместе с ней обедал пожилой худощавый мужчина, смуглый, с редеющими волосами цвета жженого мускатного ореха и проницательными синими глазами, торговец книгами, прибывший на Сан-Стефен в связи с открытием памятника.

Хотя поначалу Селин мечтала пообедать в одиночестве, вскоре она обнаружила, что мистер Говард Уэллс настоящий джентльмен, воспитанный и образованный. Посочувствовав Селин в связи с перенесенной ею морской болезнью, он пустился в долгие, подробные разглагольствования об опасностях морских путешествий в целом. Наконец, он откинулся на спинку стула и замолчал ровно настолько, чтобы выпить кружку эля.

– Так вы говорите, ваш муж вернулся на Сан-Стефен после продолжительного отсутствия?

– Да, именно так. – Девушка замолчала, прислушиваясь к раскатам хохота, доносящимся из соседнего помещения, где была пивная. – Он вырос в Новом Орлеане.

– Тогда все понятно.

В его голосе звучало столько сочувствия, что Селин пришлось спросить:

– Что именно понятно?

– То, что вас не пригласили остановиться в другом месте. Совершенно очевидно, что у вашего мужа нет никаких связей в Бэйтауне. У него нет семьи?

Она отрицательно покачала головой:

– Насколько я знаю – нет.

Вошла молоденькая миловидная официантка, собрала тарелки и пообещала принести кофе для Селин и еще одну кружку эля для мистера Уэллса.

– Плантаторы, живущие здесь, на английских островах, составляют весьма сплоченную группу. Так было всегда, с тех пор, как первые аристократы отделились от прочих колонистов и исключили из своего круга всех недостойных. Если бы у семьи вашего мужа здесь были хорошие друзья, вам не пришлось бы мучиться сегодня вечером в этом заведении: вы просто гостили бы в чьем-нибудь доме здесь, в Бэйтауне. Сейчас, когда торжества в разгаре, повсюду дают приемы и званые вечера – сегодня и всю предстоящую неделю.

– Уверена, что, как только станет известно о возвращении моего мужа, его сразу примут в местном обществе.

– Вы говорите, он здесь родился? – переспросил мистер Уэллс.

– Да. Семье его матери принадлежала плантация, которую унаследовал Кордеро. А его отец был креолом из Нового Орлеана.

– А вы?

– Я тоже из Нового Орлеана.

У Селин и без того было немало забот, так что она совершенно не печалилась из-за отсутствия приглашений на приемы, где яблоку негде упасть от местной знати. Служанка принесла кофе с молоком, как просила Селин. Девушка смотрела на дымящийся напиток, ожидая, когда он немного остынет. Воцарилось дружелюбное молчание, и мысли Селин вернулись к тому, о чем она размышляла весь вечер: может ли она хоть как-то помочь Корду наладить дела в Данстан-плейс, чтобы поместье снова начало приносить доход.

– Мистер Уэллс, вы что-нибудь знаете о выращивании сахарного тростника?

– Тот, кто прожил жизнь на Барбадосе, не может не знать хотя бы что-нибудь о сахарном тростнике. А почему вы спрашиваете?

– Боюсь, я не имею об этом деле ни малейшего представления, а ведь в мои намерения входит поселиться на сахарной плантации. Мне хотелось бы оказаться хоть чем-то полезной, когда мы прибудем на место.

Он посмотрел на нее так, словно она не от мира сего:

– Это что-то новенькое! Жена плантатора действительно хочет работать?

– Это так странно?

– Если сравнивать с теми, кого я знаю, – более чем…

– Может быть, но я всегда была немного не такой, как все, мистер Уэллс. – Селин знала, что выразилась весьма мягко.

Он улыбнулся:

– И что же вы хотите узнать?

– Много ли нужно денег, чтобы восстановить плантации и превратить их в отличное хозяйство?

– Небольшое состояние, чтобы приобрести рабов. Не так уж много денег на покупку оборудования, правда, если у вас уже есть сам завод: дробилка, котельная, заготовительный цех, установка для перегонки, плюс контракт с хозяином какого-нибудь склада.

Селин с сомнением подумала, хватит ли Корду денег на то, чтобы восстановить хозяйство в Данстан-плейс.

Говард Уэллс тем временем продолжал:

– Рабов нужно кормить, одевать и обеспечивать жильем. Им также время от времени необходима помощь врача. Еще необходимы портниха, плотник, кузнец, каменщик, бондарь, чтобы делать разные бочки и бочонки, еда… – Он замолчал и после паузы обеспокоенно проговорил: – Милая моя, у вас, кажется, голова пошла кругом.

– Я не знаю, как Корд сможет со всем этим справиться.

– Шаг за шагом – так я думаю. Он может начать с получения кредита, как это делают многие плантаторы.

– Но долги…

– Долги вообще основа сахарного производства. Каждый кому-то что-то должен. Только совсем глупый плантатор теряет деньги, даже в самые худшие времена. Это, конечно, если чуть-чуть повезет, и земля не истощится. – Обхватив кружку ладонью, он уставился в потолок, продолжая рассуждать: – Существует несколько опасностей: во-первых, желтый вредитель – насекомое, проникающее в корни тростника и высасывающее из него все соки, во-вторых, так называемый черный вредитель – это когда рой насекомых налетает на плантацию и уничтожает весь урожай. К тому же случаются ураганы, слишком сильные ливни или полная засуха, набеги крыс…

Селин облокотилась на стол и положила подбородок на руки. Говарда Уэллса теперь будет нелегко остановить.

– Может сломаться мельница, может расколоться каменная плита под печью, могут лопнуть медные котлы в котельной или вдруг треснут трубы, идущие к цистернам. Такие напасти способны погубить результаты целого года и оставить вас без дохода. Если отложить переработку тростника на день-другой, сок испортится и считайте, что урожай потерян.

– Звучит весьма удручающе.

– Я уверен, что ваш муж знает, с чем ему предстоит столкнуться.

Она догадывалась, что Корд, действительно, может быть, представляет себе, что ему предстоит, и, вполне вероятно, уже решил, что это не для него. Дед ее мужа так и сказал, что не верит в своего внука. Столкнувшись с такими трудностями, Корд и впрямь мог поступить так, как предрекал старик: сядет под пальмой и будет целыми днями глушить ром с аборигенами.

– Ну ладно, милая моя, я пожилой человек и должен отправляться спать. Позвольте я провожу вас наверх, чтобы вам не идти одной через пивной зал.

– Благодарю. Боюсь, у наших слуг сейчас действительно есть другие дела, – согласилась она.

Фостер заверил ее, что они вернутся, как только обнаружат Кордеро и убедятся, что с ним все в порядке. По всей вероятности, им пока это не удалось.

В сопровождении Говарда Уэллса она прошла через переполненную пивнушку. Пока они поднимались по ненадежной, покосившейся лестнице, ей пришлось повысить голос, чтобы попытаться перекричать стоящий вокруг шум. В коридоре было темно и страшно, деревянные половицы прогибались и скрипели под ногами, штукатурка осыпалась со стен прямо на голову, на сырых потолках темнели уродливые пятна.

Новый знакомый проводил Селин прямо до дверей и пожелал ей спокойной ночи. Надеясь, что Корд не будет иметь ничего против, она пригласила мистера Уэллса посетить их в Данстан-плейс, если у него будет время. Он заверил, что сделает это с удовольствием, и пожелал ей удачи.

Селин вошла в свою комнату и закрыла дверь. Не зажигая лампы она вышла на балкон и облокотилась на перила, наблюдая за покачивающимися на якоре лодками, заполонившими бухту. «Аделаида» все еще стояла у причала. Одинокий матрос ходил взад-вперед по ее палубе. Горели всего несколько корабельных фонарей. Голые мачты вонзались в беззвездное небо, по которому плыли низкие тучи.

Начал накрапывать дождь, и Селин вынуждена была спрятаться в комнате, но оставила дверь на балкон открытой, прислушиваясь к звукам сбегающих по черепичной крыше струй. Все это до боли напомнило ей жаркие летние ночи Нового Орлеана. Селин смотрела вдаль сквозь завесу дождя, мачты и реи кораблей в гавани на темный горизонт. Она знала, что годы, прожитые с Персой, навсегда останутся в ее сердце. И могла только надеяться, что прошлое сменится не менее замечательным будущим.

– Иди и постучи. – Эдвард подтолкнул Фостера локтем. Они стояли в узком, плохо освещенном коридоре самого известного публичного дома острова – «Отеля мадам Фелисити».

– Я не вижу другого способа, а ты? – Фостер задавал этот вопрос уже третий раз, словно повторение могло каким-то образом изменить ответ друга.

– Нет, я тоже не вижу. Если мы собираемся вернуть его на постоялый двор к мисс Селин, другого способа нет. Стучи.

Фостер оглянулся и посмотрел на зал внизу. Никого не было видно. Из-за соседней двери послышалось громкое хихиканье, за которым последовали пронзительные восторженные возгласы. Эдвард сжал губы, поморщился и неодобрительно покачал головой.

Фостер быстро и часто постучал в дверь.

– Ты уверен, что это та комната?

– Двадцать четыре. – Эдвард указал на выписанные золотой краской цифры на ярко-фиолетовой двери.

– Никто не отвечает. – Фостер готов был повернуть назад, но Эдвард сделал шаг вперед и снова постучал.

Внезапно дверь распахнулась и на пороге показалась неряшливого вида блондинка лет тридцати. Она оказалась почти на голову выше обоих мужчин. Нечесаные волосы торчали во все стороны. Правда, у нее оказался бесподобный бюст, но это для того, кто интересуется подобными вещами. Ноги дамочки, слишком оголенные по мнению обоих слуг, впечатляли длиной и прекрасной формой. На лице ее было написано нетерпение.

– Что такое? – потребовала она объяснений.

– Мы… видите ли… Понимаете… мы подумали… – Эдвард никак не мог найти нужных слов.

Фостер выступил вперед и взял инициативу в свои руки:

– Нам необходимо увидеть Кордеро Моро. Нам сказали, что он здесь.

Оба они уже прекрасно видели в глубине комнаты объект своих долгих поисков: со стаканом янтарного рома в руке, совершенно одетый, Корд лежал поперек кровати, занимающей почти всю комнату. Красотка по-прежнему стояла между слугами и хозяином, который вел себя так, словно был слеп и глух.

– Никто не имеет права называть номера комнат, – возмутилась блондинка.

– Сама мадам Фелисити сказала нам, что он здесь, – заявил Фостер, не удосужившись при этом объяснить, что за солидное вознаграждение мадам Филисити – необъятных размеров негритянка, обернутая в километр ярко-малинового шелка и бельгийских кружев, – готова была выдать не только номер комнаты, где укрылся Корд, но и любую другую информацию, если бы Фостер проявил к ней интерес.

– Пусть войдут, Бонни, – приказал Корд. – И поздоровайся с двумя воплощениями моей совести. Я везунчик – у большинства людей совесть только одна.

Когда Фостер и Эдвард вошли в комнату, Корд поднял бокал в приветственном тосте:

– Джентльмены, что привело вас сюда в столь мрачную, дождливую ночь? Почему вы так спешили и почему не хотите проявить ко мне снисхождение? Ничего срочного, надеюсь?

– Я думаю, вы сами знаете, сэр, – сказал Фостер.

– Напротив, я понятия не имею, чего вы хотите.

– Мы просто подумали, сэр…

– Вам обоим платят не за то, чтобы вы думали… Но я с интересом выслушаю, что вы хотите мне сказать.

– Мы считаем, что для мисс Селин небезопасно оставаться одной на постоялом дворе.

Корд допил ром из своего стакана, внимательно посмотрел на дно, чтобы убедиться, что там не сталось ни капли, и уставился на Фостера.

– Если бы вы не оставили ее, она не была бы одна, не правда ли? – Он нахмурился. – Вы проследили, чтобы она поужинала?

– Да, сэр.

– Хорошо. Тогда почему бы вам не вернуться и не подежурить по очереди у ее дверей или сделать еще что-нибудь, что найдете нужным, до тех пор, пока я не вернусь завтра утром?

– Завтра? – Эдвард бросил тревожный взгляд на проститутку, которая стояла, уперев руки в пышные бедра, и с нетерпением ждала, пока они уберутся прочь.

– Я вернусь завтра утром и ни минутой раньше. И никаких разговоров. Вы не хуже меня знаете, что эта женитьба – не моя идея.

Эдвард с унылым видом молчал, но Фостер не удержался и возразил:

– Но это и не ее идея, с вашего позволения, сэр. Она рассказала нам о Данстан-плейс. Мы огорчены не меньше, чем вы…

– Я совершенно не расстроен и даже ожидал этого. А теперь убирайтесь! Оба явитесь ко мне утром.

Корд смотрел вслед слугам. Бонни, призывно покачивая бедрами, направилась к нему. Подойдя к кровати, она опустилась на колени возле молодого человека, взяла у него из рук пустой стакан, поставила его на столик и начала расстегивать пуговицы его батистовой рубашки.

– Я так понимаю, эта Селин – твоя жена? – Она склонилась к нему и прижалась губами к пульсирующей на шее жилке над ключицей.

– Одно название, – бросил Корд, обнимая женщину за талию и притягивая к себе.

Чувствовалось, что держишь в руках, не то что крошка Селин. Завалившись в бордель, он потребовал у мадам Фелисити самую высокую шлюху с самыми пышными формами. Обязательно блондинку. Ему было безразлично, какого цвета у нее глаза, если только они не цвета аметиста. Он заплатил вперед за всю ночь.

Корд откинулся на спину и позволил Бонни расстегивать его рубашку. Он проклинал Эдварда и Фостера за то, что они напомнили ему о Селин как раз в тот момент, когда у него появилась слабая надежда выбросить из головы мысли о ней хотя бы на несколько часов.

Он оскорбил ее в гостинице и солгал, пытаясь убедить, что ром сделает его нечувствительным к боли, которая пронзила его, когда она сообщила ему то, о чем недавно услышала. Слуг он не обманул: он действительно почти ожидал, что плантация пришла в упадок. Но когда Корд услышал, что предположения его подтвердились, ему показалось, что старый Генри собственноручно нанес ему этот болезненный удар.

С того самого момента, когда он покинул постоялый двор, Корд не переставал во всех подробностях представлять себе, что ждет его впереди. У него есть приданое Селин, но от него уже осталась только половина, и ее явно недостаточно, чтобы восстановить и заставить приносить доход сахарную плантацию. Имеется также рента с наследства матери, но этих денег едва ли хватит на жизнь ему самому, Эдварду и Фостеру, не говоря уже о жене. Женщины нуждаются в стольких вещах…

– Твоя жена, видно, полусумасшедшая, если не пускает в свою постель такого мужчину, как ты, – пробормотала Бонни, покрывая поцелуями его обнаженную грудь.

– Только полу?..

– Совершенно сумасшедшая…

Корд опустил глаза на блондинку, которая старательно трудилась, с жаром лаская его широкую, мускулистую грудь. То, что она вытворяла языком и губами, должно было давно заставить его забыть и о Селин, и о Данстан-плейс. Тут было от чего прийти в полную готовность, даже если только вообразить, какие восхитительные штучки она способна ему продемонстрировать. А он вместо этого представляет себе Селин, одну в комнатенке на постоялом дворе, одетую в скромную ночную рубашку, которую он принес ей днем! Корд рассвирепел, осознав, что роскошная и очень дорогая Бонни с ее длинными ногами, выдающимся бюстом и умелым языком, бледнеет по сравнению с этим образом.

– Почему бы тебе не налить мне еще рома? – резко спросил Корд, злясь на себя за то, что не может ответить на ласки Бонни.

Бонни отстранилась, не в силах скрыть раздражение. Пытаясь откинуть со лба непокорные вьющиеся волосы, она сказала:

– Я тебе не какая-то чертова официантка.

– Я заплатил за то, чтобы ты сегодня ночью делала все, что пожелаю.

Ром стоял на полу около кровати со стороны Корда. Она перегнулась через него, соблазнительно прижимаясь грудью к его бедрам, дотянулась до бутылки и так же медленно скользнула обратно. Взяв стакан со столика, Бонни проговорила:

– Будьте любезны, ваше высочество! – Она откупорила бутылку и плеснула ром в стакан. Наполнив его, она прижала бутылку к груди и перевела взгляд на живот Корда. Нахмурившись и сжав губы, Бонни состроила рожицу, которую большинство мужчин посчитало бы забавно-призывной.

– Может, ты подумываешь о чем-то более возбуждающем? – предложила она.

– Правду сказать, то, о чем я думаю, довольно скучно. Я хотел бы прикончить эту бутылку и лечь спать.

– Спать? Ты хочешь сказать, просто закрыть глаза и захрапеть?

– Ну, можешь представить себе это именно так.

Она недоверчиво покачала головой:

– Спать? И это все?

– Спать. Я заплатил за целую ночь с тобой, но не буду возражать, если ты пойдешь вниз и найдешь другого клиента, только оставь меня в покое.

– Но…

– Если есть какие-то проблемы, я поговорю с Фелисити. С ней, похоже, можно договориться.

– Нет, – быстро сказала Бонни и села, разглядывая его с таким вниманием, словно у него только что появилась вторая голова, и она пытается понять, как он это сделал. – Если хорошенько подумать, получить целую ночь, за которую тебе заплатили, и хорошенько выспаться – не так уж плохо. Признаюсь, это нечто новенькое! Сейчас подам ром. – Она наполнила его стакан до краев и поставила пустую бутылку на пол, потом вытянулась на своей половине кровати рядом с Кордом, повернувшись к нему лицом.

Несколькими большими глотками молодой человек опустошил стакан и посмотрел на женщину, которая с улыбкой за ним наблюдала. Ей было просто необходимо высыпаться не одну ночь подряд, чтобы восстановить ту естественную красоту, которой она когда-то, может быть, обладала.

– Хочешь, чтобы я обняла тебя или что-нибудь еще? Я могу изобразить из себя твою няню. Может, тебя покачать, как младенчика? – Она протянула руку и погладила молодого человека по волосам, отводя их с его лба.

– Я хочу только одного… – Корд вытянулся на кровати, скрестив ноги. – …Немного поспать. Ты можешь остаться здесь и сделать то же самое, но только на своей половине кровати.

– А может, ты предпочитаешь мальчиков, а? У Фелисити как раз объявился паренек, который когда-то жил с…

– Нет, спасибо.

– А как насчет этакого типчика, который…

– Не сегодня, – едва не рассмеялся он. Прежде чем закрыть глаза, он заметил, что Бонни все еще задумчиво хмурится, лежа на спине и покусывая ноготь большого пальца. Он не мог сказать точно: сомневалась ли она в своих способностях соблазнительницы или все еще удивлялась его просьбе оставить его в покое. Его гораздо больше беспокоило его собственное полное отсутствие интереса к этой женщине, чем то, что она о нем подумает.

Когда он наконец закрыл глаза, перед ним снова возникло лицо жены, ее аметистовые глаза.

– Ведьма, – пробормотал он и почувствовал, что Бонни резко села рядом с ним.

– Ведьма? Ты хочешь, чтобы я гоготала и делала вид, что скачу, вместо помела, на твоем…

– Потуши свет и спи, или убирайся.

 

11

Стояла удушающая жара. Густые тропические заросли образовывали настоящую глухую стену, через которую не проникал ветер с моря. Селин с трудом могла представить себе, что в кратере вулкана, из которого образовался когда-то остров Сан-Стефен, было жарче, чем сейчас.

Она потеряла счет времени и не могла бы точно сказать, сколько часов ехала в глубь острова, сидя в трясущейся повозке вместе с Фостером, Эдвардом, всем багажом и купленными запасами провизии. Выбирать было не из чего – эта колымага оказалась единственным транспортным средством, которое им удалось найти. Кожа Селин покрылась липкой испариной. Из-за влажности любое движение требовало неимоверных усилий. Руки и ноги стали словно ватными и одновременно очень тяжелыми.

Фостер и Эдвард, казалось, не испытывали никаких неудобств, если не считать пятен пота, расплывшихся по их одежде. Им так не терпелось снова увидеть Данстан-плейс, что они не обращали внимания на неприятности. Нанятый извозчик – седой, беззубый старик с клочьями белых волос над ушами – за всю поездку не произнес ни слова. Держа поводья в руках и почти не двигаясь, он скрючился на козлах и не отрываясь смотрел на изрытую дорогу, уставившись в одну точку где-то между ушами лошади.

Немного раньше, когда они, проехав открытыми полями, углубились в тропический лес, Селин еще надеялась, что деревья принесут ей облегчение, но стена густой листвы по обеим сторонам дороги остановила даже тот слабый ветерок, что иногда долетал до них. Казалось, лес полностью поглотил их.

Она как раз рассматривала банановые деревья, когда повозка резко дернулась на особенно глубокой выбоине. Селин ухватилась за борт повозки, ей показалось, что, если она сейчас вывалится прямо на дорогу, никто этого даже не заметит. Эдвард дремал, Фостер прислонился к борту повозки и не отрываясь наблюдал за полосками солнечного света, проникающими сквозь густую листву.

Корд, встретившийся с ними утром на постоялом дворе, пребывал в отвратительном настроении и предпочел путешествовать верхом на лошади, которую только что приобрел в городе, объясняя это необходимостью ехать впереди и сообщать о состоянии дороги. До сих пор он ни разу не повернул назад, чтобы о чем-то предупредить. С тех пор как они выехали из Бэйтауна, Селин видела его только мельком и по его виду можно было догадаться, что он не только пытается бороться с воспоминаниями детства, но и переживает о том, что ждет их впереди. Вернувшись к завтраку на постоялый двор, он никак не объяснил свое ночное отсутствие. Правда, она этого и не ждала. Но что бы он там ни делал, Фостер и Эдвард всем своим видом показывали, что осуждают его: все утро они держались с ним очень холодно и почти не разговаривали.

Внезапно высоко над их головами, в глубине ветвей, раздался раскатистый вопль, сопровождаемый резким визгом. Эдвард сразу же проснулся.

– Что это? – спросила Селин, с тревогой вглядываясь в деревья и чувствуя, как неприятный холодок пробегает по спине. От такого крика волосы вставали дыбом.

– Зеленые обезьяны. Они наносят очень большой вред урожаю, – сообщил Эдвард. – Плантаторы убивают их сотнями, но это битва без конца.

Необыкновенные зверушки с белыми мордочками с любопытством следовали за людьми, перескакивая с ветки на ветку. Теперь они казались Селин скорее игривыми, нежели опасными. И все-таки смешные ужимки обезьян не могли улучшить мрачного настроения девушки, особенно когда она узнала, что многие из них скоро погибнут от рук охотников. Взглянув на дорогу, она обнаружила, что к ним верхом на мощном белом жеребце приближается Корд. Растительность образовала по сторонам дороги такие густые заросли, что показалось, будто он таинственным образом появился из ветвей и листвы деревьев.

Корд, бесспорно, оказался превосходным наездником, он словно родился в седле. Сюртука на нем не было, широкополая шляпа защищала лицо от солнца, белая батистовая рубашка распахнута на груди, рукава закатаны по локоть, и видны сильные руки, темные волосы блестят на солнце. Лицо Корда, обычно старательно скрывающего свои чувства, оживилось от предвкушения предстоящей встречи.

– Мы почти приехали. – Он пристроился рядом, заставляя коня двигаться вровень с повозкой.

– Надеюсь, – вздохнула Селин.

– Тебе мешает жара, – заметил он.

Она подула на прядь волос, спустившуюся прямо на лицо, чтобы откинуть ее назад, и подумала, что, должно быть, ужасно выглядит. Потянув за воротник дорожного костюма, оказавшегося слишком плотным для тропического климата, Селин пожаловалась:

– Я не совсем по погоде одета.

– Надо подобрать тебе наряды полегче. Она бросила взгляд на Фостера и Эдварда и, понизив голос, предупредила:

– Осторожнее, а то кое-кто подумает, что ты более заботлив, чем хочешь казаться.

– Ты сегодня явно не в духе.

Селин не могла не обратить внимания на то, как ловко он держится в седле.

– Не больше, чем ты, – ответила она, не желая поддаваться его обаянию.

– Уже сожалеешь о своем решении поехать со мной?

Повозка снова подскочила на рытвине. Селин покрепче ухватилась за бортик и ничего не ответила.

– Ты можешь отправиться назад в Бэйнтаун вместе с извозчиком, – предложил он.

– А ты бы этого очень хотел, правда?

– Честно говоря, мне все равно. – Он снова смотрел на дорогу.

– Прошлой ночью ты это ясно продемонстрировал.

Он повернулся к ней всем туловищем и посмотрел очень внимательно:

– Только не пытайся мне сказать, будто прошлой ночью ты ждала, что я согрею тебя в твоей постели.

Селин почувствовала, как вспыхнуло ее лицо.

– Мне было достаточно тепло прошлой ночью, спасибо.

Взгляд Корда скользил по деревьям.

– Так я и думал, – пробормотал он. – Отсюда ты уже можешь увидеть крышу дома.

Девушка проследила за его взглядом и наконец заметила длинную ровную линию крыши. Даже сквозь деревья, растущие на вершине холма, на который они поднимались, было видно, что она в полном порядке.

– Данстан-плейс, – тихо проговорила Селин.

Корд кивнул.

– Хочешь поехать вперед? Я понимаю, как тебе не терпится поскорее добраться до места, – предложила девушка.

– Нет. – Он заставил жеребца перейти на шаг.

Селин видела, что он нервничает, но прекрасно понимала, что не может ничего сделать, не может ничего сказать, чтобы унять его нетерпение. Поэтому она снова перевела взгляд на дорогу, ожидая, когда же покажется усадьба, которая, по крайней мере на некоторое время, станет ее домом. Повозка свернула на боковую аллею и внезапно перед взорами всех предстал дом – белые стены в просветах между деревьями. Вдоль аллеи, ведущей к дому, выстроился ровный ряд пальм с широколистыми верхушками. Под пальмами густо росли гибискус и дикий тамаринд. Повозка поднялась еще выше на холм, и Селин ощутила благословенный ветерок с моря.

Можно было подумать, что кто-то не слишком старательный попытался сдержать наступление джунглей. Недалеко от дороги были свалены срезанные ветки, ставшие уже хворостом. В буйных зарослях вдоль дороги проглядывали хрупкие, готовые распуститься бутоны цветов, выживших под натиском леса. Крики обезьян смешивались с шелестом пальмовых листьев, покачивающихся на ветру.

Наконец взору открылся весь дом. Постройка напомнила Селин пожилую женщину, которая нуждается в нарядной обновке. Краска поблекла и облезла в некоторых местах. Под карнизами виднелись огромные пятна плесени. Крыша над верандой покосилась, тут и там сквозь кровлю пробивались листья папоротника. Высокие жалюзи оказались открыты, хотя некоторые из них покосились и провисли, дверные петли были сорваны или сломаны.

Селин была утомлена, но все-таки ее очень волновало, как Корд отреагирует на увиденное. Она внимательно следила за ним, и сердце ее рвалось ему на помощь. Он не произнес ни слова с тех пор, как они оказались перед этой ветхой постройкой.

Корд спешился. Она думала, что он тут же направится к дому, но он удивил ее тем, что остановился и помог выбраться из повозки, видимо, желая оттянуть неизбежный миг встречи с домом. Селин посмотрела ему прямо в глаза и увидела, как сильны его переживания и глубоко отчаяние. Она очень хотела бы помочь ему, но знала только один способ, как это сделать.

Селин подобрала юбки и оперлась на его руку, открыв свои чувства навстречу его прикосновению. Тропический лес скрылся за туманной завесой, и Селин охватило знакомое легкое головокружение, которое всегда появлялось, если она заглядывала в прошлое. В хороводе образов она увидела усадьбу – такую, какой он ее помнил, а не печальное, жалкое строение, каким она стала сейчас.

Аккуратно и старательно подрезанные деревья в саду. Ставни и оконные рамы выкрашены в ярко-зеленый цвет. Поющая женщина. Нежные, мелодичные звуки ангельского голоса. Шаги по деревянному полу. Скрип кресла. Запах жженого сахара и цитрусовых. Милая светловолосая женщина. «Иди сюда, Кордеро, радость моя. Мамочка очень тебя любит, ты это знаешь, правда?» Она берет его за руку. Они идут через сад. «Я посадила кое-что новенькое». Ее рука очень мягкая и нежная. Успокаивающая. Ее улыбка источает любовь.

Любовь и безопасность. Спокойствие и мир.

– Ты в порядке? – Корд отнял руку и тут же положил ее Селин на плечо.

Звук его голоса оборвал нить, связавшую настоящее и прошлое. Селин справилась с приступом тошноты, появившимся из-за того, что ей пришлось резко вырваться из его воспоминаний.

– Я в порядке. Это, наверное, из-за жары. Она направилась к дому, он снял руку с ее плеча, но продолжал идти рядом, приноравливаясь к ее шагу. Чтобы привлечь внимание Корда, Селин тронула его за рукав, и он посмотрел на нее сверху вниз.

– Сад выглядит так, словно когда-то за ним хорошо ухаживали.

– Этот сад был предметом гордости и радостью моей матери.

Она постаралась улыбнуться:

– Могу поспорить, что ее гордостью и радостью был ты.

Его глаза наполнились бесконечной грустью, которая появляется только тогда, когда потеря уже невосполнима. Корд отвел глаза и посмотрел прямо перед собой, на дом.

– Как ты думаешь, она обрадовалась бы твоему возвращению домой? – спросила Селин.

Молодой человек замер на месте.

– Может, ты прекратишь это?

– Я просто размышляла вслух.

– А я был бы очень благодарен, если бы ты вообще не думала, – предложил он.

– Не сомневаюсь, что так и есть, но, к сожалению, не могу исполнить твое желание. Глядя на все вокруг, думая, каким красивым должно было быть это место когда-то и каким прелестным оно снова может стать, я не сомневаюсь – твоя мама была бы рада твоему возвращению.

– В отличие от тебя, у меня есть другие дела, о которых надо подумать.

«Безопасные дела, – подумала она. – Дела, которые не затрагивают чувств». Они шли по выложенной камнем дорожке, которая вела к веранде. Селин видела, как напряженно сжаты его губы, как улавливают каждую мелочь глаза. От него не ускользнул ни один сломанный ставень, ни одна покосившаяся ступенька.

Фостер и Эдвард выбрались из повозки и стояли рядом на дорожке, глядя на двухэтажный дом с просторной верандой и окнами на море.

– Ох-ох, – вздохнул Эдвард.

Селин оглянулась, и ей показалось, что мужчина вот-вот расплачется.

– Все не так уж плохо. – Голос Фостера звучал весьма мрачно. – Все будет в порядке. Вы увидите, нам только нужно время, чтобы все снова привести в порядок. – Он оглянулся вокруг. – Кое-что расчистим, кое-что подкрасим…

– Это слишком. Мне нужно прилечь, – пробормотал Эдвард.

Извозчик уже начал разгружать повозку, складывая сундуки и коробки прямо на землю. Среди прочих вещей Селин увидела огромный сундук Джеммы О’Харли. Из лежащих в нем вещей лишь немногие подойдут для столь знойного климата.

– Ты готов? – спросила Селин, глядя на Корда. Ни она, ни слуги не считали себя вправе идти дальше, пока он не решится сделать это первым.

Корд понимал, что все трое пристально за ним наблюдают. Фостер и Эдвард все утро не обращали на него ни малейшего внимания. Так чего же им нужно сейчас? Сейчас, когда их участливое внимание только усиливает чувство вины, которое он испытывает оттого, что грубо прогнал их вчера ночью. Да еще Селин, которая смотрит на него своими пронзительными глазами, словно пытается проникнуть в самую глубину его души. Стремится – по лишь ей понятной причине – заставить его то и дело воскрешать в памяти прошлое.

Вот она уверенно стоит рядом с ним и смотрит на то, что превратилось в настоящую развалину. Ему не нужно это ничем не объяснимое участие со стороны Селин! Она заставляет его чувствовать себя неловко. И, что еще хуже, по какой-то неясной и даже разозлившей его причине он вдруг почувствовал себя лучше оттого, что она рядом.

– Вам всем нет совершенно никакой необходимости обращаться со мной как с инвалидом. Ведь это мой дом стоит перед вами в развалинах, а не я сам, – сказал он.

На самом деле ему казалось, что он вдруг превратился в калеку и не может пошевелиться. Корд все еще не мог заставить себя войти внутрь, окунуться в прошлое, особенно сейчас, когда Селин с ее все понимающим взглядом шла рядом с ним. Он ненавидел себя за трусость.

Вдруг Корд обернулся и резко обратился к извозчику, Фостеру и Эдварду:

– Давайте-ка внесем внутрь вещи, пока не начался полуденный ливень. Распакуйте провизию, приведите в порядок кухню, словом, сделайте все возможное. Я собираюсь осмотреть свои владения и проверить, есть ли кто живой в округе.

Повернувшись к Селин, он обнаружил, что жена рассматривает его так, словно никогда прежде не видела.

– А ты думала, я только и способен, что сосать из бутылки дешевый ром?

– Нет, но я была убеждена, что ты сам так о себе думаешь.

– Я поклялся памятью Алекса, что попытаюсь сделать здесь все, что в моих силах. И намерен сдержать слово.

Прежде чем Селин смогла что-то ответить, их разговор был прерван пронзительным криком, донесшимся откуда-то из глубины дома.

– О, ты только посмотри! Да у нас гости, Ганни! Накрывай к чаю! – Слова сопровождались звуком быстро приближающихся шагов.

Селин взглянула на Корда, ожидая объяснений, но он не мог их дать. Молодой человек не узнал этот голос, никогда прежде ему не приходилось видеть веселую матрону, спешащую им навстречу по веранде, – дородную женщину с ярко-голубыми глазами на круглом улыбающемся лице. Выглядела она очень моложаво, и только почти совсем седые волосы с редкими каштановыми прядями выдавали ее возраст. Толстые косы были аккуратным венцом уложены вокруг головы. Ее некогда небесно-голубое платье выцвело, вышитый воротник и манжеты слегка обтрепались. Можно было подумать, что она старится вместе с домом.

– Добро пожаловать в Данстан-плейс, – заворковала женщина. – Как приятно принимать гостей! Конечно, я никого не ждала… – Увидев сундуки и сумки, она воскликнула: – О Боже! Да вы собираетесь у нас погостить! Какой приятный сюрприз! – не останавливаясь ни на минуту, она закричала: – Ганни! У нас к обеду будут гости.

– Я не остаюсь, – проворчал извозчик, выгружая последнюю коробку и забираясь на свое место.

Эдвард подошел к повозке и отвязал жеребца Корда. Как только извозчик развернул повозку и погнал лошадей в направлении, откуда они приехали, Корд сосредоточил внимание на женщине, стоящей на веранде.

– Кто вы? – резко спросил он.

– Как! Я Ада Данстан. А кто вы, сэр?

– Кордеро Моро.

– Кордеро! – Глаза женщины моментально наполнились слезами.

С удивительной легкостью Ада Данстан почти слетела по ступенькам, бросилась к Корду и обняла его, заставив прижать руки по швам. Беспомощный Корд только и мог, что смотреть на макушку женщины, в то время как Ада, прижавшись щекой к его груди, сжимала его все крепче.

– Кордеро, я твоя тетя Ада. Ты помнишь, твоя мама когда-нибудь обо мне говорила? – Она отстранилась и закинула назад голову, чтобы рассмотреть высокого молодого человека.

Корд настолько удивился откровенному обожанию, с которым обняла его эта старушка со щечками херувима, что потерял дар речи. Когда она наконец его отпустила, ей на глаза попались Фостер и Эдвард.

– Да это никак Арнольд и Лэнг! – воскликнула она, называя слуг по фамилии. – Последний раз я вас видела, когда отец отправил вас обоих в дом к Элис, сюда на Сан-Стефен.

Эдвард и Фостер заулыбались, признательные за то, что она их узнала, и в один голос заявили, что очень рады ее видеть.

– Сколько же времени вы здесь живете, тетя Ада? – поинтересовался Корд.

– Ну, я точно не знаю. Думаю, лет одиннадцать.

– Одиннадцать лет? – Корд взглянул на Селин. Его жена смотрела на Аду Данстан с не меньшим любопытством, чем он сам.

– А кто эта очаровательная юная леди? – спросила Ада, поворачиваясь к Селин.

– Это Селин… моя жена. – Представляя девушку, Корд повернулся к ней. Ему показалось, что при появлении Ады у той стало легче на душе. – Так вы сказали, что живете здесь одиннадцать лет, тетя Ада? – напомнил Корд.

– Вижу, тут надо многое объяснить. Если вы внесете вещи до того, как пойдет дождь, я распоряжусь, чтобы Ганни принесла холодные закуски, и мы сможем поговорить.

Ада развернулась и направилась к лестнице, аккуратно подобрав подол платья, так что показались кружева ее нижней юбки. Она споткнулась на верхней, разбухшей от дождей ступеньке, из которой сыпалась сухая труха, но удержалась на ногах.

Засмеявшись, Ада остановилась посреди веранды и крикнула через плечо:

– Этот старый дом нуждается в более тщательном уходе, чем я могла ему обеспечить! – Она посмотрела на Селин и снова улыбнулась. – Жена Кордеро! Элис будет так довольна!

Оборвав себя на полуслове, словно и так слишком много сказала, женщина заспешила внутрь дома, прежде чем кто-либо успел задать ей вопрос.

– Ты думаешь, она имела в виду твою мать? – спросила Селин у Корда.

– Моя мать умерла.

Здесь, в доме, где его мать любила, смеялась и дарила ему, маленькому мальчугану, столько радости, Корду было мучительно больно произнести эти слова слух.

– Я уверена, что она сказала: «Элис будет довольна»… – тихо повторила Селин.

– Я вполне допускаю, что эта женщина немного не в себе.

– Она всегда такой была, – сообщил Фостер, направляясь к лестнице с коробками в руках.

– Но все-таки хорошо обнаружить приятный сюрприз, – добавил Эдвард, следуя за Фостером в дом.

Корд снова посмотрел на Селин. Больше откладывать было нельзя. Рано или поздно ему придется войти в дом. Тетя Ада ждет их. Селин необходимо укрыться от зноя. Он протянул ей руку, не успев сообразить, что делает так, словно в этом мире нет ничего более естественного, она позволила ему повести себя наверх по ветхим ступенькам.

Обратной дороги теперь не было. Он приехал домой.

Построенный на вершине холма, дом был спланирован так, что окна почти всех комнат выходили на бирюзового цвета море. Внутренняя обшивка стен полиняла, там, где сквозь оконные рамы во время тропических ливней проникала вода, образовались большие темные пятна. Мебель нуждалась в новой обивке, портьеры подошли бы разве что для пополнения гардероба какого-нибудь оборванца. Эдвард был настолько огорчен, что Фостеру пришлось отправить его в предназначенную для них комнату. Но для Селин не составило труда представить, каким может стать этот дом, если приложить немного усилий.

Ада настояла, чтобы они прошли прямо в столовую, где служанка накрыла не слишком обильный ужин, состоящий в основном из овощей и зеленых ростков тростника. Селин подумала, что полный поднос этих «хвостиков» – а только так и можно было назвать побеги сахарного тростника, которые по большей части оставались в поле, чтобы дать жизнь новой поросли, – забавное и весьма экзотическое блюдо. Рядом стояли тарелки, полные разнообразных овощных закусок, и деревянная доска, на которой лежала нарезанная ломтиками ветчина. В больших чашах поблескивали кусочки золотисто-оранжевой папайи, сладких ананасов, дынь и сочных манго.

Серебряные столовые приборы слегка потемнели, поверхность буфета несла на себе следы прошедших лет и длительного использования без надлежащего ухода. Ножки обеденного стола и буфета почему-то стояли в блюдцах с водой.

Когда Селин спросила у Ады, зачем это, та пожала плечами и беззаботно объяснила:

– Необходимая мера предосторожности, милая моя. Местные сороконожки весьма ядовиты. Вода не дает им подняться по ножкам мебели вверх. Такие же блюдца стоят под ножками кроватей.

Селин содрогнулась, но постаралась заставить себя не думать о том, что, забравшись в постель, в простынях можно легко обнаружить ядовитое многоногое существо.

С моря долетал освежающий ветерок, пахнущий солью, и Селин вздохнула с облегчением, чувствуя, как прибавляются силы. Она молча ела, наблюдая, как Корд общается со своей тетушкой.

Хотя Ада непрерывно болтала то об одном, то о другом, не говоря ни о чем конкретно, Корд, казалось, расслабился и чувствовал себя тем свободнее, чем дольше они сидели за столом. Его взгляд часто обращался на высокие окна, распахнутые навстречу аквамариновому морю.

– Тетя Ада! – Корд перебил тетушку посреди долгого, витиеватого рассказа о кукурузе, стручках фасоли и приправах.

Ада заморгала, словно ее только что разбудили:

– Да, Кордеро, в чем дело, дорогой?

– Расскажите мне о Данстан-плейс.

– С чего начать, как бы ты хотел?

– Каким было поместье, когда вы приехали? Я думал, что плантациями до сих пор занимается управляющий моего отца.

Ада тщательно вытерла рот салфеткой и только после этого ответила:

– Ужасный человек, должна вам заметить! Мы с ним ни в чем не соглашались. Правду сказать, я, по-моему, и трех дней здесь не пробыла, когда выгнала его вон.

Ада повернулась, обращаясь к Ганни, сухопарой негритянке, которая как раз вошла в столовую, чтобы убрать с буфета пустые подносы. Служанка была тощей как спичка, с прилизанными черными волосами. Ее поношенное платье, бывшее когда-то темно-синим, несло на себе следы постоянного тяжелого труда.

– Три дня, да, Ганни? Или он пробыл здесь немного дольше? – спросила Ада.

– Только три дня. – Держа в руках поднос с тарелками, служанка, горделиво вскинув голову, покинула столовую, не обращая внимания ни на кого, кроме тетушки Ады.

– Так я и думала. Его звали, кажется, Филпот, и он был ужасным надсмотрщиком. Очень нетерпимым, Кордеро. Уверена, ты пришел бы в ярость от его способа ведения хозяйства.

– А что произошло после того, как он уехал?

– Ничего, дорогой!

Корд откашлялся и выпрямился на стуле:

– Вы наняли кого-то другого, чтобы заменить его?

– Нет…

– Но, если нет управляющего, который присматривал бы за рабами, кто же тогда следит за плантацией?

Ада снова замигала синими глазами. Брови ее слегка нахмурились. Она затрясла головой с такой силой, что закачался ее второй подбородок.

– Некоторые из рабов сбежали. Это было так давно, что уже невозможно вспомнить, сколько. Но таких было немного. Думаю, правильно будет сказать, что я занимаюсь плантацией, но Бобо мне помогает.

– Бобо?

– Да. Он показался мне самым толковым. Пришел сам и просил ни о чем не беспокоиться. Сказал, что поможет мне сделать так, что все будет хорошо. У меня ни разу не было повода усомниться в нем.

– А как же остальные? – Корд сложил руки на груди и глубоко вздохнул.

– Они по-прежнему живут в деревне внизу, рядом с заводом.

Селин смотрела и слушала, как Корд расспрашивает тетушку, понимая, что он с трудом сдерживает гнев. Похоже, эта невинная как младенец, немного рассеянная женщина небрежным движением руки разрушила некогда процветающую сахарную плантацию.

– На что же вы живете, тетушка?

– О! Я получаю свою, очень небольшую долю от наследства Данстан-плейс. Даже не думай, что я трогала деньги, получаемые с сахарных плантаций, дорогой мой. Этим по-прежнему занимается поверенный твоего отца. Но его сейчас нет. Он, кажется, уехал в Англию. Семья его жены…

– Вы все еще выращиваете сахарный тростник? – Корд перебил тетушку весьма резко, но это был единственный способ снова привлечь ее внимание.

Ада нахмурилась:

– А почему нет? Конечно, вы выращиваем сахарный тростник. Данстан-плейс ведь сахарная плантация, не так ли?

– Но в Бэйтауне мы слышали…

– Чушь! – Ада махнула рукой, словно отметая все домыслы. – Что они об этом знают? Я не имею ничего общего ни с одним из жителей города.

– Не хотите ли вы сказать, что в одиночку управляете плантацией и по-прежнему производите здесь сахар?

Корд не мог больше скрывать свое нетерпение. Вскочив из-за стола, он подошел к распахнутому окну и принялся пристально всматриваться в морскую даль. Селин уже достаточно хорошо его узнала, чтобы понять: он вот-вот взорвется.

Поймав на себе молящий взгляд Ады, Селин поняла, что должна прийти на помощь старушке.

– Я уверена, что твоя тетя поступала так, как считала необходимым и наилучшим…

Корд повернулся к Селин:

– Моя тетя уволила управляющего. И на протяжении всех этих лет не удосужилась нанять другого. Или ты думаешь, я поверю, что она приехала из Англии – этакая дамочка средних лет, – умея управлять сахарной плантацией?! Скажи честно, ты сама можешь в это поверить? Ты же собственными глазами видела, в каком состоянии дом и земли вокруг.

– Конечно. Правда, я так никогда и не вышла замуж, – тихо, словно извиняясь, проговорила Ада, комкая в руках носовой платок.

Селин поднялась и, обойдя вокруг стола, встала за стулом тетушки Ады.

– А ты не считаешь, что женщина способна управлять плантацией точно так же, как мужчина?

– А ты? – прервал он.

Селин скрестила на груди руки и гордо вскинула подбородок:

– Лично я считаю.

Ада сделала робкую попытку обратиться к Корду:

– Пожалуйста, я не хочу становиться причиной ссоры между вами…

– Мы не нуждаемся в вас, чтобы найти причину, – заверил старушку Корд, не сводя с Селин горящих глаз. – У нас с женой достаточно собственных поводов для споров.

Теперь на него внимательно смотрели обе женщины. В глазах у Ады блестели едва сдерживаемые слезы. Лицо Селин пылало от гнева. Обе они выводили его из себя, но совершенно по-разному. Легкомысленные ответы тети Ады, ее утверждение о том, что она самостоятельно управляла Данстан-плейс, рассердили его, но куда более сильные чувства весь последний час он испытывал из-за присутствия Селин. Он замечал каждый ее жест, каждый взгляд. Ее присутствие держало его в постоянном возбуждении. Она сводила его с ума.

Когда он вошел в столовую, Селин уже сидела за столом и как раз слизывала с губ сладкий сок манго. На мгновение замерев, девушка подняла на него глаза и приветливо улыбнулась. Ему пришлось старательно нахмуриться, чтобы не ответить на эту улыбку.

Селин успела переодеться в кораллового цвета платье с низким вырезом, в котором он однажды уже видел ее во время путешествия. Бюст ее, конечно, проигрывал, если сравнивать с «достоинствами» шлюшки Бонни, но, хотя Селин и не отличалась пышными формами, было что-то куда более соблазнительное в искушающем блеске ее молодой кожи, напоминающей спелый и упругий плод. Невозможно было не заметить, как сияет ее кожа, как черные вьющиеся волосы локонами ниспадают на влажный от жары, чистый лоб.

Каждый раз, когда Селин поворачивалась на стуле, он замечал ее движение. Каждый раз, когда она протягивала руку за бокалом вина, его взору открывалась ложбинка между грудями, и он представлял себе, как сладостно было бы прижаться к ним лицом. Он наблюдал, как двигаются ее изящные руки, как пальцы сжимают бокал. Каждый раз, когда она облизывала губы кончиком языка или прикладывала к ним салфетку, он ощущал, как закипает кровь и старательно отводил взгляд.

И каждый раз, глядя на Селин, Корд понимал, что страстно желает ее. Он чувствовал себя полным идиотом. Он так мучительно желал обладать своей собственной женой, что ему стоило огромного труда сдержаться, чтобы не схватить ее прямо через стол и не овладеть ею посреди всех этих сочных плодов.

Ему хотелось обнять ее, заставить стонать и кричать от той же страсти, которую она, сама того не замечая, заставляла испытывать его. Он жаждал ощутить ее тело над собой, под собой, вокруг себя. Он хотел ее до боли. Он желал ее с такой дикой силой, какой никогда не испытывал по отношению ни к одной живой душе на свете. Эта страсть превратила в ад его существование.

– Мне нужно идти, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, провел ладонями по волосам и попытался ослабить ворот рубашки. Корду казалось, что он вот-вот задохнется от невозможности осуществить желаемое.

Ада едва не расплакалась снова:

– Извини, Кордеро. Я уволила Филпота так много лет назад! Но я честно собиралась нанять другого управляющего.

– И вы извините меня, тетя. Я на вас не сержусь.

Он чувствовал себя чертовски виноватым в том, что старушка смотрит на него таким жалостливо-извиняющимся взглядом. И все-таки он никогда не сможет забыть о прошлом, даже если Селин по-прежнему будет считать, что он таким образом пытается спрятаться от сегодняшних проблем. «На сей раз она, кажется, права», – понял юноша. Но в том, что касается его, она вольна думать все, что захочет.

Корд направился прочь от столовой, не замечая, что Селин следует за ним по пятам, пока не прошел через просторную главную гостиную дома, где над камином все еще висел портрет его матери. Она схватила его за руку как раз в тот момент, когда он собирался выйти на веранду.

– Корд, ну как ты можешь вот так ее расстроить и запросто уйти?

Он внимательно посмотрел на ее ладонь, сжавшую в кулачок ткань рукава его рубашки. Она держала его очень крепко, но отпустила под этим взглядом.

– Ты обидел эту милую женщину без всякой на то причины, – сказала Селин.

– Я только задал несколько вопросов и высказал свое мнение. Если она предпочла обидеться на это – ее дело.

– Как плохо, что никто так и не научил тебя: все, что ты даешь другим, к тебе же и возвращается, Кордеро.

– Неужели для тебя действительно все так просто, Селин?

– Да, потому что я в это верю. Для тебя могло бы быть точно так же, если бы ты иногда позволил себе чувствовать что-нибудь, кроме гнева.

Он пошел дальше.

– Куда ты идешь? – поинтересовалась она.

– А какое тебе дело, если я не заставляю тебя делать для меня то, чего ты не хочешь?

Его вопрос возымел желаемое действие: он шокировал ее. Селин сразу забыла о своем гневе.

Она стояла слишком близко. Он мог даже уловить цветочный запах ее волос, видел каждую точечку в зрачках огромных глаз и не мог ни приблизиться, ни отойти от нее. Ему показалось, что он стоит на краю пропасти и любое движение, даже всего один шаг, приведет к гибели. Но угроза смерти всегда действовала на него странным образом.

Он рванулся к ней с быстротой молнии и, прежде чем успел передумать, обхватил одной рукой ее талию, а другой обвил шею. Грубо и решительно Корд притянул девушку к себе и накрыл ее губы своими.

Ощущение близости ее тела, вкус ее сладких губ потрясли его и еще больше обострили желание. По ее легкой дрожи он почувствовал, что она потрясена и удивлена, хотя и пытается сдержать его. Он обнимал ее, заставляя открыться себе навстречу. Язык Корда проскользнул между зубами Селин, и она застонала, то ли протестуя, то ли от неожиданного наслаждения, он не мог бы сказать с уверенностью. Проникая все глубже, Корд пытался раздразнить ее движениями языка. Она источала сладость манго и меда, сулила наслаждение, которого он никогда не испытывал прежде. Одна грудь Селин как раз уместилась в его ладони, и он принялся ласкать пальцами напрягшийся холмик, едва прикрытый тонкой тканью. Корд услышал, как Селин часто задышала, сама прижимая грудь к его ладони.

Наконец он оторвал губы от ее рта. Положив руки на плечи девушки, он стоял перед ней и тяжело дышал, заглядывая в ее расширившиеся от неожиданности, бездонно-фиалковые глаза. Он должен уйти, иначе попытается овладеть ею здесь же, в дверях гостиной.

Неожиданно раздалось радостное ржание привязанного к столбу жеребца. Этого звука оказалось достаточно, чтобы прервать прекрасное мгновение. Корд отпустил девушку и, не говоря ни слова, бросился прочь.

Селин смотрела, как Корд быстро удаляется от нее. Его шаги звучали настолько тяжело, что она испугалась, как бы не проломились прогнившие доски веранды. Одним махом преодолев лестницу, он сорвал со столба поводья. Даже не остановившись и не оглянувшись назад, Корд вскочил в седло и умчался вниз по узкой дорожке.

Все еще дрожа от неожиданно нахлынувших на нее чувств, Селин подняла руку и провела пальцами по губам, а потом прижала ладонь к бешено стучащему сердцу. Казалось, что кожа ее горит там, где ее касались его руки. Она поняла, что за странный и пугающий голод пронизывает ее тело, наполняет теплой истомой. Но ведь он не любит ее! Если она отдастся ему, сама придет, чтобы разделить с ним ложе, не откроет ли она тем самым ящик Пандоры? Тогда вожделению уже не будет конца. Не разбудит ли он в ней ту страсть, что заставляла ее мать снова и снова выходить на панель?

Корд не произнес ни слова, но его поцелуй сказал обо всем: он хотел куда большего, чем просто впиться губами в ее рот, он стремился не только дотронуться до ее груди… Он жаждал большего.

Она закрыла глаза и попыталась вообразить, что ничего не знает о соитии мужчины и женщины, постаралась выбросить из головы отвратительные воспоминания о матери и ее любовниках. Селин делала все возможное, чтобы не вспоминать, как распутно Корд ее только что поцеловал, но это было все равно что перестать дышать. Его прикосновение, его запах, его вкус остались с ней. Не говоря уже о его чарах.

Она не могла пошевелиться, ни о чем не могла больше думать. Дорога, ведущая в густые заросли леса, давно уже опустела, но глаза девушки все еще видели уносящегося прочь Кордеро. Она закрыла глаза, вспоминая, как он стоял, возвышаясь над ней, самоуверенный и совершенно голый, в крохотной каюте на борту «Аделаиды». Потом она познала его заботу – когда он держал ее в объятиях во время шторма, познала и дерзость, с которой он однажды ее поцеловал, страстно, но без настоящего чувства.

Ей очень хотелось принадлежать ему, стать ему настоящей женой. Но, размышляя о Корде, для которого теперь не секрет, как легко ее тело отвечает на его прикосновения, она впервые поняла: отдаться ему – значит подвергнуть себя опасности подарить сердце мужчине, который, может быть, так никогда и не научится отвечать любовью на любовь.

 

12

Корд стоял в тени банановых деревьев и наблюдал за деревушкой и населяющими ее рабами, которые занимались повседневными делами. Хотя ни один из них даже не замедлил шаг, чтобы посмотреть на него открыто, молодой человек чувствовал, что за ним следят десятки глаз – глаз тех, чьим хозяином он был по простому стечению жизненных обстоятельств.

Над его головой шелестели от легкого ветра широкие банановые листья. Совершенно голые смуглые детишки играли в грязи среди отходов, сваленных прямо возле сахарного заводика. Детишки разговаривали на смешном языке, который когда-то образовался из африканских наречий, соединившихся с английскими словами и словами карибских аборигенов. Корд легко вспомнил некоторые слова, которые выдавали происхождение этих рабов: ашанти, фанти, дагоман – названия языков и племен, давно перемешавшиеся и теперь употребляемые рабами для обозначения людей, которых привозили на острова, закованными в цепи.

С того места, где он стоял, Корд видел женщин, копошащихся на огородиках перед домами, где росли кукуруза, сладкий картофель и маниока. Неподалеку, на травяной подстилке под навесом сидели три женщины и плели корзины, а мужчина рядом с ними отмерял веревку нужной длины.

Корд был уверен, что его дед никогда не понял бы этого обычая карибских плантаторов – выделять рабам маленькие участки перед домом, где они могли бы выращивать собственный урожай и держать немного мелкого скота и домашней птицы. По воскресеньям рабам разрешалось свободно передвигаться по острову, вывозить излишки собственных продуктов на рынок, продавать их за деньги или обменивать на одежду и ром. Генри никогда бы не понял также стремление Корда поскорее привести в порядок все бумаги, чтобы предоставить рабам свободу. Это он намеревался сделать, как только приказчик отца вернется на остров.

Корд вышел из тени и пересек площадку перед заводом. Большой дом, стоящий прямо на вершине холма, был прекрасно отсюда виден, но, поскольку это было необходимо, он приказал себе на некоторое время выбросить из головы и поместье, и Селин. Несколько детишек прервали игру и подбежали к нему поближе, остальные застенчиво наблюдали издалека. Через несколько мгновений Корд заметил высокого, стройного мужчину лет тридцати, появившегося в дверном проеме хижины и направившегося прямо ему навстречу.

На мужчине были надеты голубые штаны из грубой ткани, обрезанные у колен. Хотя некоторые рабы по воскресным дням носили рубашки, этот был раздет по пояс. У негра была крепкая шея, мощные плечи и сильные руки. Лицо раба выражало сдержанное любопытство, но он даже не улыбнулся в знак приветствия.

– Вы Моро, хозяин Данстан-плейс. – Это прозвучало как утверждение, а не вопрос.

– Да, – подтвердил Корд.

– Я – Бобо. Старший бригадир, работаю на выпаривании тростникового сока.

– Моя тетя сказала, что с тех пор как уехал управляющий, вы следили за плантацией. – Корд внимательно наблюдал за Бобо. Ему хотелось произвести благоприятное впечатление на тех, кто здесь работает. И успех во многом зависел от того, как он поладит с этим человеком.

– За поместьем следила мисс Ада.

Корд не мог себе такого даже представить, но предпочел пока согласиться.

– А сколько здесь осталось рабов?

Бобо задрал голову и посмотрел на белое облако, плывущее по лазурному небу.

– Примерно сто двадцать. Разделенные на три бригады. Часть работает на сахаре, часть – на табаке и кукурузе, часть выращивает скот. Одна работает для мисс Ады в доме. Ее зовут Ганни. – Бобо снова окинул взглядом черных как уголь глаз фигуру Кордеро, внимательно изучая недавно прибывшего хозяина.

– Ты говоришь: табак и кукуруза?

Бобо кивнул:

– И крупный скот. И несколько лошадей. Корд скрестил руки на груди и оглянулся на возвышающийся на холме дом.

– Ты хочешь сказать, что моя тетушка настолько разнообразила виды работ?

– Я в этом ничего не понимаю. Но я говорю правду, вот и все.

– И вы ни от кого не получали помощи?

Бобо, не колеблясь ни секунды, отрицательно затряс головой:

– Никто не помогал.

– А я в Бэйтауне слышал, что все рабы разбежались.

– Может несколько. Примерно шесть. Очень давно, – добавил Бобо, пожимая плечами. – Большинству нравится жить в том месте, где они родились, где похоронены предки. Это ведь только остров. Куда же они пойдут?

– Мне хотелось бы, чтобы ты показал мне все хозяйство. Я хочу посмотреть, что… сделала… моя тетя.

Бобо начал с того, что повел Корда на сахарный завод, где прямо между тремя огромными зубчатыми валами пропускали тростник. Все было точно так, как помнил Корд, вплоть до глубоких борозд в земле, вытоптанных волами, которые приводили в движение мельницу.

В процессе производства темно-коричневый тростниковый сок стекал вниз между валами. По трубам его перекачивали в баки для перегонки, где очищали и выпаривали, превращая в сахар. Задача Бобо, отвечающего за перегонку, состояла в том, чтобы перекачивать только что отжатый сок из цистерны в первый медный котел, снять примеси, которые всплывают на поверхность, и оставшуюся жидкость разлить по медным емкостям.

Переходя во все меньший по объему, но более горячий сосуд, при непрекращающемся отделении примесей и выпаривании, сок становился густым и тягучим, приобретая темно-коричневый цвет. Четыре литра сока, запущенного в производство, превращались в полкилограмма неочищенного сахара «мусковадо», который потом еще предстояло очистить.

Процесс отделения примесей и переливания густеющей жидкости из одной емкости в другую, продолжающийся до тех пор, пока не останутся только кристаллы сахара, настолько сложен и даже опасен, что требует от работника не только огромного опыта, но, можно сказать, виртуозности. Человеку приходится терпеть удушающую жару и зловоние жженого сахара, да к тому же следить, чтобы не поджариться самому. Кипящий сахар стоил здоровья и даже жизни не одному рабу.

Богатство плантатора зависит не только от того, как рабы работают в поле, но и от того, кто и как трудится на мельнице и на выпаривании сахара. Корд догадывался, что Бобо должен был заслужить свою должность, власть и авторитет. Молодому человеку было также известно, что полученный сахар необходимо где-то хранить, а потом продавать. Он понимал и то, что хотя прошло и немало времени, но все-таки не столько, чтобы все полностью изменилось и оптовые покупатели с радостью стали бы заключать сделки и вообще иметь дело с рабом.

– А продажей сахара и рома занимается моя тетя?

У Корда складывалось ощущение, что он ходит кругами и пока никак не доберется до правды. Раб, напротив, прекрасно знал ответы на все вопросы.

Бобо нахмурился. Почесав затылок, он пожал плечами:

– Сосед, человек из соседнего поместья. Он складирует и продает для нее сахар.

– А кто этот сосед? Ты знаешь его имя? Бобо потер пальцем переносицу:

– Рейнольдс.

– Рейнольдс…

– Его зовут Роджер Рейнольдс. Но он никогда здесь не бывает, – быстро добавил он.

Хотя Корд терпеть не мог чувствовать, что кому-либо чем-то обязан, он был благодарен, что нашелся человек, который присмотрел за его собственностью. Большая часть земель на острове была истощена из-за того, что из года в год на выработанных уже полях выращивался сахарный тростник. Плантации Данстан-плейс могли похвастаться все еще плодородными почвами, не выжженными солнцем, не изрытыми эрозией. Здесь отлично росли табак и сахарный тростник, пасся скот.

– Так делами на самом деле занимается не тетя?

Бобо не знал точно, как ответить, но наконец кивнул:

– Все эти годы она считала, что управляет она. Но теперь вы хозяин.

– Не уверен, что окажусь намного лучше, чем Ада Данстан.

Тем не менее он собирался попытаться. Бог свидетель, он очень хотел преуспеть! И не ради себя и не назло деду. Корд дал слово посвятить все свои усилия памяти Алекса, и главным образом ради Алекса он хотел добиться успеха.

* * *

Не прошло и часа, как Селин уже влюбилась в этот особняк. Благодаря ветерку, шелестящему в кронах деревьев, на втором этаже было еще прохладнее, чем на первом. В длинный коридор выходили двери почти дюжины спален. Они соединялись также балконом, идущим вдоль всего дома.

Комната, которую она для себя облюбовала, конечно, нуждалась в свежей краске, новых шторах и обивке для мебели, но по размерам была почти такой же, что и весь дом, где они жили вместе с Персой. Двустворчатые двери открывались на галерею с видом на море, и этот вид настолько очаровал Селин, что она то и дело возвращалась к открытым дверям и снова и снова смотрела на плещущиеся волны.

– Мисс?

Она узнала голос Фостера и увидела, что слуга стоит в дверях. За спиной у него с нетерпеливым видом топтался Эдвард.

– Входите, – пригласила она, отворачиваясь от окна.

Слуги внесли тяжелый сундук и поставили его посреди комнаты.

– Что это такое? – Она обошла вокруг старого сундука с крышкой, украшенной накладным золотом. Вещи, которые Селин унаследовала от Джеммы О’Харли, слуги уже распаковали.

– Кое-что из вещей матери Корда. Мы подумали, что они лучше подходят к местному климату и вы с удовольствием их сможете носить, – сказал ей Фостер.

Селин смотрела, как он опустился перед сундуком на колени и открыл его. Эдвард крутился рядом и, как только Фостер поднял крышку, прижал руки к сердцу и тяжело вздохнул.

– Вот то замечательное небесно-голубое платье, которое она так любила. – Эдвард протянул руку и коснулся почти невесомого наряда. – Оно чудесно шло к ее глазам.

Фостер и Эдвард склонились над сундуком. Доставая платье за платьем вместе с подходящими к ним шляпками и туфлями, от которых слегка пахло плесенью прошедших лет, они то и дело вздыхали и вскрикивали, предаваясь воспоминаниям.

– Все такое красивое, – сказала Селин, легко прикасаясь пальцами к голубому шелку переданного ей Фостером платья.

– Кое-что вышло из моды, но мы проветрим и отгладим для вас те, что вы захотите носить, – пообещал Фостер. – Вижу, размер ноги у вас гораздо меньше, чем был у мисс Элис, – добавил он и принялся старательно складывать туфли на дно сундука.

Селин приложила платье к плечам, раскачивая его из стороны в сторону:

– В этом, без сомнения, будет гораздо прохладнее, чем в том, что у меня с собой, – согласилась она.

В этот момент в комнату вошла Ада. Ее отсутствующий вид сменился смущением, как только она заметила Селин, прижимающую к себе голубое платье.

– Элис? – прошептала она. – Что ты сделала со своими волосами?

– Нет, тетя Ада, я – Селин. Жена Кордеро. – Озабоченная девушка передала платье Фостеру и шагнула навстречу Аде.

Пожилая женщина уселась на кровать, на потертое покрывало, расшитое тропическими цветами. Она затрясла головой и улыбнулась:

– Конечно-конечно, моя милая. Но на минутку мне показалось, что ты Элис и просто что-то сделала, чтобы изменить цвет волос. Хотя, если подумать, я никогда не разговаривала с Элис именно в этой комнате.

Селин взглянула на Фостера и Эдварда. Первый, казалось, просто удивился, но второй, глядя на всех расширившимися глазами, прикрыл рот ладонями. Слуги ждали, что еще они сейчас услышат. У Селин было смутное предчувствие, что Ада как-то может объяснить сказанное, но это подчиняется только ее собственной логике.

– Она всегда спала в хозяйских покоях вместе с Огюстом. Знаешь, они очень любили друг друга. Собственно, я собиралась сказать, что никогда не слышала, чтобы ее дух разговаривал со мной в этой комнате. Хотя я нечасто здесь бываю, ведь в доме нужно следить за столькими вещами!

Эдвард стоял справа от Фостера. Оба они выжидательно смотрели на Селин.

– Ее дух? – переспросила Селин.

Ада попыталась взбить волосы, слегка обвисшие от влаги.

– Я думаю, это дух Элис. Рабы называют это «дашти»…

– Это то же самое, что «джамби»? – поинтересовалась Селин.

– Кажется, да. Такие замечательные слова, тебе не кажется?

– И вы разговаривали с Элис в этом доме?

– О да, и в саду тоже. – Ада посмотрела на открытую дверь и простирающееся вдали море. – Она так любила свой сад! Я старалась поддерживать его в таком состоянии, которое ей могло бы понравиться, но он слишком велик для одного человека, а рабы вечно заняты выращиванием урожая да своими огородами, так что я никак не решусь попросить их о помощи.

Итак, по дому разгуливают привидения, а его хозяйка вот уже лет десять стесняется потревожить рабов. Весьма любопытно! Фостер и Эдвард не пытались даже сделать вид, что заняты какой-то работой, они просто стояли и ждали, что произойдет дальше.

– И часто вы ее слышите? – поинтересовалась Селин, надеясь, что голос Элис Моро всего-навсего плод воображения Ады. Ведь, если души умерших могут бродить по земле, это означает, что Жар Перо, не говоря уже о капитане Данди, могут разыскать ее здесь, на Сан-Стефене.

Ада покачала головой, и в глазах у нее промелькнула улыбка:

– Только когда мне необходимо с кем-то поговорить.

– И она отвечает? – не удержался Эдвард, дрожа от страха.

– Конечно.

– О Боже… – только и сказал он.

– Очевидно, присутствие Элис никому не приносит вреда, – сказала Селин, больше ради того, чтобы подбодрить Эдварда, чем для собственного успокоения. В подобной ситуации ей приходилось бояться куда худшего, чем призрак Элис Моро.

– Именно это я и говорила колдуну, но он не хочет меня слушать, – печально улыбнулась Ада, качая головой.

– Колдуну? – переспросила Селин.

– Рабы верят, что этот старик своего рода волшебник или колдун. Он имеет огромную власть над рабами. Я сама видела, как он пытался вылечить больного, размахивая над ним костяной трещоткой и бросая в огонь что-то очень вонючее. Когда я только приехала, то не могла найти никого для работы в доме. Здесь все было закрыто с тех пор, когда умерла Элис, а Огюст покончил с собой, выйдя в море. Рабы были уверены, что на доме лежит проклятье. В конце концов, видимо, боясь, что рабы взбунтуются, Бобо уговорил меня пустить сюда колдуна, чтобы он прочитал свои заклинания. Но Элис по-прежнему здесь. – На лице Ады сияла блаженная улыбка.

Эдвард захныкал.

– Тебе нет нужды волноваться, Лэнг. Элис всегда тебя любила, – успокоила его Ада. – К тому же она разговаривает только со мной.

Селин одернула юбку, откинула назад волосы и принялась махать руками, чтобы немного охладить лицо.

– Кстати, я ведь пришла сюда с какой-то целью… Только вот с какой? – пробормотала Ада себе под нос, потом щелкнула пальцами. – Ты ведь не собираешься здесь спать, моя милая? Если Кордеро хоть немного похож на отца, он очень огорчится, когда обнаружит, что ты, так сказать, раскинула свой лагерь в этой комнате. Почему бы тебе не сказать Лэнгу и Арнольду, чтобы они перенесли твои вещи в хозяйские покои?

Селин вспыхнула и посмотрела на слуг.

– Я думаю, она права, а ты? – подтолкнул Эдварда Фостер.

– Ты о привидениях? – Эдвард, казалось, все еще не пришел в себя.

– Нет, о переезде в покои Кордеро, – объяснил Фостер немного раздраженно.

– Ах, да! Замечательная идея. – Эдвард принялся энергично кивать головой.

– Я останусь в этой комнате, – заявила Селин, надеясь, что ее голос звучит достаточно убедительно. – Кордеро будет очень много работать, занимаясь хозяйством, у него будет напряженный график. Уверена, он нисколько не будет против, просто я не хочу, чтобы меня тревожили.

Ада была совершенно поражена.

– Но вы же молодожены! Не хочешь же ты…

– Конечно, вы переберетесь! Мы просто перенесем сундук, – начал было Фостер, торопливо засовывая платья в сундук.

– Остановись, пожалуйста! – Селин вытянула руку, и Фостер замер. – Я уже решила. Я выбрала эту комнату и буду вам признательна, если вы подчинитесь моему решению.

Фостер принялся снова извлекать наряды из сундука, выкладывая их прямо на руки Эдварду. Ада нахмурилась, пытаясь понять, что происходит. Потом она, наконец, заулыбалась:

– Ну, по крайней мере, Корд будет рядом. Селин почувствовала, как учащенно забилось сердце.

– Что вы имеете в виду?

Ада показала на дверь напротив кровати Селин:

– Так ведь хозяйские покои находятся как раз за этой дверью.

Корд шел по темному дому, который прекрасно помнил с самого детства. Полумрак скрывал следы запустения и изношенности, которые со временем появились на прекрасной мебели, драпировках и шторах. Он прошел через столовую, чувствуя, как вокруг среди темных очертаний массивной мебели, длинного обеденного стола и старинных канделябров роятся воспоминания. Ему казалось, что он слышит голос отца и смех матери, доносящиеся из комнаты, где они часто проводили время.

Механизм самозащиты, включивший внутренний сигнал тревоги, подсказывал ему не углубляться в воспоминания о давно минувших временах, которые могли снова воскресить боль, давно поселившуюся в его душе, боль, которую он запрещал себе чувствовать. Раньше он прятался от этих воспоминаний, так же, как сейчас бежал от Селин, но теперь было слишком поздно, ему некуда было деться.

Весь день Корд провел в компании Бобо, объезжая поместье от вершины холма, склоны которого были покрыты тростником, до широкого серповидного пляжа внизу. Он ел вместе с Бобо там и тогда, когда им предлагали еду: фрукты прямо с дерева, кукурузу, которую готовили сами рабы, сладкий картофель, фасоль и соленую рыбу. Бобо следил также за тем, чтобы рабам еженедельно выдавались причитающиеся им ром и черная патока. Так что многие предлагали хозяину выпить.

К удивлению Корда, годы пощадили Данстан-плейс, поместье процветало. Большое поле табака, посаженного когда-то для нужд рабов, превратилось в плантацию, дающую большой урожай. Сахарный тростник высаживали таким образом, чтобы урожай можно было собирать с января по май – в самые сухие месяцы, наиболее подходящие для сафры. По пастбищам бродил немногочисленный, но сильный и здоровый скот.

После целого дня тщательной проверки и настоящих открытий, Корд убедился, что никто на этом острове даже не представлял, как процветало поместье Данстан-плейс под руководством его взбалмошной тетушки, раба, который занимался перегонкой тростникового сока и одновременно являлся надсмотрщиком, а также часто отсутствующего соседа по имени Роджер Рейнольдс.

Усталый, но освеженный купанием в любимой заводи под звенящим водопадом, Корд пересек гостиную. Остановившись у подножия лестницы, он положил руку на стойку перил лестничного марша, сделанную из вишневого дерева. В распахнутое окно виднелись звезды и врывался легкий ночной ветерок. Шелест пальмовых листьев и крики зеленых обезьян в дальнем лесу смешивались с тяжелым ароматом ночных цветов. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Тюль на высоких открытых окнах покачивался на ветру, словно призрачная осенняя паутина.

Поднимаясь по лестнице, Корд вдруг подумал, что не очень ясно представляет себе, куда именно направляется. Он вспомнил комнату, в которой спал в детстве, но предположил, что Фостер и Эдвард решили разместить его в хозяйских покоях. Он представил себе Селин, ожидающую его в кровати, которую когда-то делили страстно любившие друг друга родители. И в тот же миг его губы растянулись в циничной усмешке. Будучи реалистом, он понимал: после того, что произошло сегодня днем, она, без сомнения, выбрала комнату, расположенную как можно дальше от его, а потом еще, наверное, забаррикадировала дверь.

Перешагивая через две ступени, он поднялся наверх и пошел по широкому коридору, прислушиваясь к своим одиноким шагам, глухо разносящимся по всему дому. Зал, погрузившийся в тишину и темноту, совсем не походил на тот, что сохранили детские воспоминания, когда он бегал по нему с радостным смехом. «Узнает ли Данстан-плейс такую же радость когда-нибудь еще?» – подумал вдруг Корд.

Молодой человек обнаружил, что дверь в хозяйские покои открыта, и на мгновение замер, чтобы унять волнение. Последний раз, когда он был в этой комнате, его отец лежал на кровати и пристально смотрел на море, нижняя часть его лица, не закрытая повязкой, заросла многодневной щетиной. Его единственный сохранившийся глаз померк, словно со смертью Элис из него ушли остатки жизни. Это было в тот день, когда Огюст сказал, что отправляет Корда прочь из дома.

Подталкиваемый былым гневом, Корд распахнул дверь пошире. В комнате стояла непроглядная темень, но тем не менее он понял, что здесь нет поджидающей его Селин. Гнев улетучился, и Корд снова почувствовал приступ давнего одиночества.

Не зажигая огня, он подошел к огромной кровати, стоящей на возвышении и защищенной от назойливых насекомых москитной сеткой. Глядя на постель глазами взрослого мужчины, он мог только представить себе, как неистовствовали здесь его родители.

Поскольку он не мог точно сказать, как поведет себя если прямо сейчас встретится с Селин, Корд предпочел не искать ее. Он расстегнул и сдернул с себя рубашку, бросил ее на соседнее кресло и сел, чтобы стянуть сапоги. Оставшись босиком, молодой человек поднялся и, распрямив плечи, поиграл бицепсами. Сцепив ладони, Корд вытянул руки над головой. Объезд владений утомил его, но подбодрил и доставил радость, которой он давно не испытывал.

Он еще не успел успокоиться, мысли его постоянно возвращались к тому, что он увидел и узнал за этот день. Хотелось выпить, но он решил пойти на балкон и послушать, как плещется море, а не бродить по дому в поисках спиртного. Корд подошел к самым перилам. Далеко за садом, окружающим дом, за широким склоном и открытой поляной лежало море, черные бриллианты мерцали в неясном свете месяца. Звездные отражения плясали на воде. Прибой бился о берег, и этот звук доносился до него на крыльях ветра. Вдруг шум моря заглушил слабый возглас удивления. Корд обернулся.

В проеме высоких французских дверей соседней комнаты стояла Селин. Подол белой ночной рубашки, которую он ей подарил, обвивался вокруг ее босых ног, лаская высокий подъем. Она подняла руку, чтобы отвести от щеки волосы, которыми играл ветер.

– Колдовство все-таки не слишком удалось, правда?

Он думал, что она развернется и уйдет. Оскорбительно-горький тон его вопроса-предположения должен был заставить ее искать убежища в своей комнате, но она не двинулась с места. Она продолжала стоять на ласкающем ее ветру, с развевающимися непослушными волосами, искушая его своей невинностью и молчанием. С пониманием и сочувствием, в которых он не нуждался и которых не хотел.

Наконец она заговорила:

– Почему ты это сделал?

– Что еще я сделал?

– Почему ты так поцеловал меня сегодня?

Он снова посмотрел на морскую гладь, не в силах вынести ее вида, догадываясь, что она стоит перед ним совершенно обнаженная, если не считать пары метров тонкого батиста. Он не мог смотреть на нее и не желать ее.

– Цель твоей жизни мучить меня, да? – тихо спросил он.

– Это потому, что ты так легко позволяешь себя терзать. Ты сам желаешь упиваться своей болью. Прекрати это, Кордеро.

В два шага Корд покрыл разделяющее их расстояние и остановился перед Селин, не решаясь прикоснуться к ней. Боясь, что это слишком многое ей откроет. Чары, которыми она так легко его пленила, выводили его из себя. Он никак не мог взять себя в руки.

– Ты всего-навсего избалованная дочка торговца, купившая себе мужа, благодаря толстому кошельку. Ты играешь в жизнь, придумывая байки об отце-цыгане и жизни в Лондоне. Что ты знаешь о боли?

– Достаточно, – прошептала она. – Я знаю достаточно, чтобы не копить ее в себе, не лелеять, словно это бесценное сокровище, как это делаешь ты.

– Что ты хочешь заставить меня сделать, женушка?

– Прекрати это, Корд. Забудь о прошлом. Теперь ты здесь. У тебя есть земля и дом, верные слуги и тетя, которая тебя любит. Будь благодарен за это. Позволь им любить тебя и подари им ответную любовь. Что касается меня… Можешь верить во что хочешь, но не смей думать, что я не знаю, как болит сердце и тоскует душа, только потому, что не считаю нужным выставлять свои чувства напоказ, словно траурную повязку на рукаве или завоеванный в бою трофей.

Она повернулась, чтобы уйти, но Корд протянул руку и схватил ее за плечо. Тепло ее кожи, которое он ощутил сквозь тонкую ткань, волной разлилось по его руке. Пальцы его впились в ее нежное тело, он почувствовал, что она вырывается, но не мог позволить ей уйти. Притянув Селин к себе, Корд прижал ее к своей обнаженной груди, зарылся лицом в ее пышные волосы и, закрыв глаза, упоенно вдыхал ее теплый запах. Опустив руки вниз, обхватил ладонями бедра девушки и прижал ее к себе с такой силой, что она почувствовала, как наливается его плоть, усиливается его желание.

Корд слегка откинулся назад, провел ладонью по ее лицу и снова подумал, какая она маленькая и хрупкая. В ее глазах смешались звездный свет, надежда и страх. Она тяжело дышала, словно бежала от опасности. Сердце ее билось в такт с его сердцем, и Корд выдохнул прямо ей в ухо:

– Я хочу тебя, Селин. Я хочу тебя больше, чем хотел чего-либо в моей жизни. И я хочу тебя прямо сейчас.

 

13

– Я хочу тебя прямо сейчас.

Казалось, они окунулись в серебряный свет звезд и грохочущий шум моря. Корд обхватил ладонями ее лицо и не сводил с нее глаз. Селин чувствовала, что не в силах отвергнуть его.

Услышав его слова о том, как сильно она ему нужна, ощутив его горячие прикосновения, девушка сама испытала такой прилив нежной, сладостно мучительной истомы, что отказать ему сейчас значило отказать в самом необходимом самой себе.

Она подняла руки и положила ладони на его обнаженную грудь так, что прикосновение не вызвало образов из его прошлого. Она не хотела сейчас ничего знать о прошлом, она не будет думать о будущем. Важно было только настоящее, только этот прекрасный миг: мерцание звездного неба, шум морского прибоя и… Кордеро.

Когда она коснулась его кожи, он вздрогнул и закрыл глаза. Селин услышала его глубокий вздох, потом он опустил к ней лицо и впился губами в ее губы. Она думала, что его сегодняшний утренний поцелуй был пределом настойчивости, но его нельзя было даже сравнить с тем, как требовательно Корд заставил ее открыться ему навстречу сейчас. Его теплый, настойчивый язык изучал ее, дразнил, изображая что-то гораздо более интимное и желанное.

Корд оторвался от лица девушки и притянул ее к себе, еще крепче прижав к обнаженной груди. Сердца их бились в унисон. Его руки блуждали по ее телу. Дыхание Селин стало тяжелым и прерывистым, когда он обхватил ладонью ее грудь. Селин застонала, почувствовав, как он сжал пальцами напрягшийся сосок, ласково поглаживая его сквозь ткань рубашки до тех пор, пока она не выгнулась всем телом ему навстречу.

Тогда он склонил голову ей на грудь и коснулся губами тугого бугорка, целуя его сквозь тонкий слой батиста. Селин обхватила его голову обеими руками, запустила пальцы в черные волнистые волосы, требуя большего, молча прося, чтобы его губы стали настойчивее, и наконец из ее горла вырвался крик сладостной боли.

Она растаяла в его объятиях, тяжело и часто дыша, стремясь к нему, страстно его желая. Истома, которой она никогда прежде не испытывала, охватила ее с такой силой, что она и представить не могла, что сможет выдержать еще хотя бы одно мгновение. Она слилась с ним в единое целое, уверенная, что еще мгновение – и ее разорвет на миллион мелких кусочков, больше, чем звезд на карибском небе.

Корд снова откинулся назад и заглянул ей в глаза. Этот долгий, настойчивый взгляд говорил о многом. Потом быстрым движением он подхватил девушку на руки и понес в ее комнату.

Откинув москитную сетку, Корд опустил Селин на кровать и расправил ее волосы так, что они разметались по всей подушке. Его сильные мужские руки были в этот момент нежными, словно прикосновение крыла бабочки. Подгоняемая острым желанием, она протянула руки и схватила его за плечи. Когда он на минуту встал, чтобы расстегнуть и снять брюки, она огорченно застонала. Наблюдая за каждым его движением, Селин с нетерпением ждала, когда он возобновит свои ласки, стараясь утешить себя, убеждая, что она совсем не такая, как ее мать, что это ее муж и что она не шлюха.

Не в силах отвести взгляд, Селин следила за подходящим к кровати Кордом. Он остановился перед ней, уверенный и решительный, лунный свет подчеркивал его атлетическую фигуру. Она видела, как плотно сжаты его крепкие скулы, как возбужденно напряглась его плоть. Нет, луна не сделала его мягче и нежнее, душа его не раскрылась ей навстречу. Он не произнес ни одного лживого слова: не обещал любви и бесконечно счастливых дней вместе в будущем, но тело его молча говорило, насколько она необходима ему сейчас.

Корд подхватил оборки ее ночной рубашки, и Селин, подняв бедра, выгнулась ему навстречу. Он медленно поднял тонкую ткань, скользя по ее бедрам, до самой талии. Он опустился перед ней на колени, а потом медленно вытянулся рядом, прижавшись так, что она ощутила, как пылает его тело, как напряжена его плоть. Открытая ладонь Корда с благоговением легла на ее живот и начала медленно скользить вниз, пока наконец девушка не ощутила, как он ласково поглаживает мягкий холмик между ее бедрами.

Никто никогда не прикасался к ней с такой лаской и нежностью. Ей хотелось разрыдаться от этого волшебства, плакать от радости и пьянящего восторга.

Корд опустил голову и поцеловал ее живот, а его руки в это время продолжали творить настоящее чудо. Селин закрыла глаза. Руки ее сжимали и гладили его плечи в ответ на каждое его движение. Он проложил дорожку поцелуев прямо к самой сокровенной точке. Почувствовав, как его язык коснулся бутона, скрытого в глубине ее растворяющейся, пульсирующей плоти, Селин перестала рассуждать, перестала беспокоиться и даже удивляться. Она отдалась сумасшедшему сердцебиению, нарастающему ритму, который заставлял ее бедра трепетать от прикосновений его губ. Боясь оторваться от него, Селин вытянулась и, вскинув руки, ухватилась за спинку кровати. Изогнувшись, она отдавала себя ему, требуя для себя все больше. Часто и тяжело дыша, издавая сладострастные стоны, она жаждала избавления от этого напряжения. Когда же это наконец произошло, Селин сдавленно вскрикнула, и этот крик унесся на крыльях ветра и смешался с ударами волн.

Корд обхватил ее бедра руками, прижимаясь щекой к шелковистым волосам. Он ждал, когда же ее перестанет бить крупная дрожь и она снова откинется на подушки. Наконец он почувствовал, что ее пальцы, запутавшиеся в его густых кудрях, разжались. В тот момент, когда Селин достигла наивысшего наслаждения и из ее горла вырвался сдавленный крик восторга, Корд тоже был готов дать выход своему напряжению, но сдержался и теперь, когда она, переполненная пережитым ощущением, лежала с ним рядом, сам Корд достиг наивысшей точки страсти. Такого он не мог даже представить. Ее запах и вкус сводили его с ума.

Корд отпустил Селин, приподнялся на коленях и стянул ночную рубашку с ее груди. Глаза девушки были закрыты. В свете луны он заметил на ее щеке след от пробежавшей слезы и стер его поцелуем.

«Я ее не люблю. Я никогда ее не полюблю», – напоминал он себе снова и снова, ласково приподнимая Селин за плечи, чтобы снять рубашку. Очень осторожно, чтобы не запутались волосы, он снял рубашку и бросил ее на пол.

«Она – моя жена. Мы связаны пустыми обещаниями и деньгами, но больше ничем».

Он положил руку между ее бедер и почувствовал тепло и влагу. Она готова принять его. Легким прикосновением он заставил ее раздвинуть ноги. Склонившись, Корд посмотрел на Селин. Она тоже смотрела на него из темноты, наблюдала за ним, ждала его. Он был готов войти в нее, но теперь нарочно оттягивал этот прекрасный миг – цель была так близка, что он хотел продлить эту сладостную пытку.

«Она моя жена».

Еще некоторое время он осторожно и мягко касался ее тела, затем начал погружаться в ее лоно. Как прекрасно было ощущать ее тепло! Корду казалось, что он сойдет с ума, если помедлит еще немного. Теперь уже одним уверенным, сильным движением он полностью вошел в нее. Она закричала. Он сжал ее бедра и заставил замереть. Корд знал, что сейчас делает ей больно, знал, что на ее бедрах останутся синяки – следы от его пальцев, но хотел оставаться внутри нее как можно дольше. Если возможно, то вечность.

Селин казалось, что ее разорвет на части ощущение плоти Корда внутри нее. Его пальцы впились в ее мягкие бедра, удерживая ее под собой. Она попыталась пошевелиться, освободиться от этого переполняющего ее ощущения, но постепенно поняла, что он молча умоляет ее лежать не двигаясь. Она зажмурилась, стараясь не обращать внимания на стихающую боль, и прижалась к нему, боясь пошевелиться, боясь, что он сделает что-нибудь, от чего эта пронзительная боль возобновится.

Он горячо дышал ей прямо в ухо, по спине бежали мурашки. Селин дрожала, а Корд задыхался, постанывая. Он полностью растворился в ней, был внутри нее и вокруг нее, напряженный настолько, что напоминал себе натянутую тетиву.

Теперь она стала его женой. Он был внутри нее, стал частью ее, наполнил ее своей плотью. Она поглаживала его по мускулистой, гладкой спине, по ребрам, потом опустила руки к его бедрам. Мысль о том, что их тела наконец соединились, привела ее в чудесное состояние. Она почти забыла о боли. Они лежали, слившись в одно целое, на хрустящих, прохладных простынях. Их ласкал морской ветерок. Вокруг них складками ниспадала москитная сетка, они словно оказались в прозрачном коконе.

Корд боялся отпустить ее бедра, боялся, что она пошевелится, чтобы освободиться от боли, освободиться от него. Он попытался смягчить эту боль поцелуями, провел языком вокруг уха, спустился ниже, к шее. Тепло, смешанное с медом, разливалось вокруг него. Корд снова начал двигаться внутри Селин – очень медленно, боясь снова причинить ей боль. Она не двигалась в ожидании и едва дышала, продолжая поглаживать его спину кончиками пальцев. Миллиметр за миллиметром он наконец начал отделяться от нее, покидать ее теплое лоно.

– Нет, пожалуйста, останься, – прошептала она.

Корд потерял над собой контроль. Запрокинув голову, он громко закричал, дав волю чувствам, проникая в нее снова и снова, изливая свое семя в ее чрево.

Наконец стук его сердца начал постепенно стихать, он осознал, что нависает над Селин, опираясь на локти, а она, открыв глаза, внимательно смотрит на него. Через некоторое время она перевела взгляд на распахнутую балконную дверь. Как хорошо, что до этого ему удалось доставить ей настоящее удовольствие, ведь на сей раз она не достигла пика блаженства вместе с ним.

– Ты была девственницей, – выговорил Корд, чувствуя такое смущение, какого не испытывал никогда прежде.

– Ты говоришь так, словно это грех.

– Тебе никогда больше не будет так больно.

Ее губы были слишком большим искушением. Ему снова захотелось ее поцеловать, только теперь уже медленно, наслаждаясь их сладостью. Он вышел из нее и на мгновение ощутил какую-то утрату.

Они лежали рядом, совершенно обнаженные, едва касаясь друг друга, наслаждаясь прохладой ветерка, обдувающего их разгорячённые тела. Селин очень хотелось расспросить его, что он чувствует, узнать, испытает ли когда-нибудь еще испепеляющий душу огонь наслаждения, который она познала, когда он поднял ее до заоблачных высот. И этот его крик – неужели он тоже испытал такое блаженство?

– О чем ты думаешь?

Похоже, он требовал ответа, а не просто интересовался.

– Так всегда бывает?

– Я уже сказал тебе, что ты никогда больше не будешь чувствовать боли, если только тобой не попытаются овладеть силой.

Она повернулась к нему:

– Ты никогда не будешь заставлять меня силой.

Его снова потрясла ее доверчивость. Казалось, она знает его лучше, чем он сам.

– Я говорила не о боли, – продолжала она. – Я имела в виду другое…

– Удовольствие?

– Да.

Корд не знал, как он может обещать ей это, если сам до сегодняшней ночи не испытывал такого острого наслаждения ни с одной женщиной.

– Всегда бывает по-разному, хотя в то же время это всегда одно и то же.

Как жаль, что они не были настоящими друзьями. Она могла бы тогда попросить его объяснить ей это. При нынешних отношениях она не могла преодолеть смущения.

Одно стало для Селин совершенно ясно: ее страхи остались позади. Она знала, что не сможет быть такой же, как мать. Из вечера в вечер соединяться с совершенно чужими мужчинами в столь интимном акте она не сможет даже за все деньги мира. Она скорее умрет с голоду.

Москитная сетка всколыхнулась и замерла, когда ветерок улегся. В мертвой тишине слышалось только назойливое гудение насекомых-кровопийц, которые никак не могли прорваться сквозь защитный навес, да еще ровное дыхание Корда. Она думала о том, что сейчас между ними произошло. Как же это было бы, если бы они любили друг друга? Могли ли ощущения быть еще ярче и приятнее?

– Не жди от меня любви, Селин. Во мне нет этого чувства.

Можно было подумать, что он прочел ее мысли.

– У всех нас есть любовь, которой можно поделиться. Просто некоторым это сделать труднее, чем остальным, – сказала она.

Он так старательно стремился сохранить стену вокруг своего сердца, что ей захотелось взять его за руку, подбодрить, убедить, что он не один. Вместо этого она спросила:

– Неужели твой кузен Алекс хотел, чтобы ты замкнулся в себе и никогда не испытал любви? Ты говорил, что он любил тебя. Неужели он хотел бы видеть, как ты всю жизнь живешь с каменным сердцем?

– Каменное сердце ничего не чувствует – ни любви, ни боли. А я потерял всех, кого когда-то любил.

– Так, значит, ты предпочитаешь всю жизнь жить без любви и не рискуешь испытать это чувство снова?

Он перекатился на бок и приподнялся на локте:

– Почему ты так настойчиво хочешь навязать мне твою чертову помощь?

– Наверное, я все еще так наивна, что верю в то, чему меня учила одна очень мудрая женщина, – сказала она.

– Чему же это?

– Тому, что любовь исцеляет все недуги, лечит любые раны.

– Я не болен и не ранен.

– Но ты все равно страдаешь от боли.

– Прекрати, Селин.

Испугавшись, что он уйдет в свою комнату, она перестала настаивать, но не удержалась и добавила:

– Мне бы хотелось чаще видеть тебя улыбающимся.

Он не обратил внимания на ее замечание и снова откинулся на спину. Селин взбила подушку и расправила ее. Потом протянула руку, нащупала простыню и прикрыла свое обнаженное тело.

– Ты закончила нудеть?

Вздохнув, она легла и закрыла глаза:

– Да.

Корд прислушивался к ее глубокому, ровному дыханию. Он никогда не спал в одной постели с женщиной всю ночь. И не собирался это делать только из-за того, что Селин – его жена. Этому было только одно объяснение: ему совершенно не хотелось уходить от нее. Это желание вот так просто лежать с ней рядом выводило его из себя. Она повернулась на бок и во сне придвинулась к нему поближе. Протянув руку, Корд натянул простыню ей на плечо.

Любовь. Потеря времени и источник огромной боли. Любовь – для дураков. Глупость, придуманная для тех, кому хотелось испытать, что такое боль.

Она снова пошевелилась не просыпаясь, провела по простыне рукой и положила ее ему на грудь. Ее прикосновение было легко и невинно, она сделала это совершенно неосознанно, но Корду оно сказало очень о многом. Теперь они связаны не только простой брачной клятвой. Их связало нечто большее – отношения мужчины и женщины. Они стали плотью от плоти друг друга, обменялись чем-то, что было старо, как время, и вечно, как мир. Они стали мужем и женой. Нет ничего плохого, чтобы остаться спать в ее постели. К тому же в этой комнате нет тех воспоминаний, которые поджидали его в хозяйских покоях. Он останется спать здесь, рядом с ней, до рассвета. Но он не станет ее любить.

Фостер и Эдвард, в ночных сорочках и шлепанцах на босу ногу, медленно выбрались в коридор, держа в руках по подсвечнику. Как только они подошли к хозяйским покоям, Эдвард прижался ухом к двери.

– Я ничего не слышу, – прошептал он.

– Попробуй, нажми на ручку, – предложил Фостер.

– Сам попробуй, Фос, – отмахнулся Эдвард, с силой задувая свечу. Фостер сделал то же самое.

Насколько они могли судить, в хозяйских покоях было темно и тихо. Фостер оттеснил Эдварда и повернул ручку двери. Тяжелая створка совершенно бесшумно распахнулась. Слуги на цыпочках вошли в дверь и уставились на пустую кровать на возвышении.

– Его здесь нет, – проговорил Фостер с легким удивлением.

– Не думаешь ли ты… – В голосе Эдварда послышалась надежда.

– Может, нам повезет. – Фостер направился к двери, ведущей в комнату Селин.

– Я ничего не слышу, – снова сказал Эдвард. На сей раз он сам нажал на дверную ручку.

Фостер за спиной друга потянулся вперед, тоже желая посмотреть. Половицы под их весом громко, протестующе заскрипели. Оба мужчины замерли, затаив дыхание. Из-за двери все еще не доносилось ни звука.

Эдвард легко толкнул дверь и распахнул ее.

– Я ничего не вижу. – Разочарованный Фостер выглядывал из-за плеча Эдварда. – О Боже…

– Что? Скажи мне! – Эдвард даже трясся от возбуждения.

– Вон, на полу…

– Я вижу… Это брюки Кордеро…

– И ночная рубашка…

Фостер поскорее закрыл дверь, лишь в последний момент вспомнив, что это нужно сделать совершенно бесшумно. Отбежав на середину хозяйских покоев, он оглянулся на дверь комнаты Селин, с трудом сдерживая радость.

– Они сделали это, Эдди! Сделали! Теперь есть надежда, настоящая надежда, что эта свадьба окажется не напрасной. Эдвард покачал головой:

– А я уж совсем было отчаялся. Прошло уже много недель, а они до сих пор только несколько раз поцеловались, насколько я знаю. О Фос, это лучшее, что мог сделать наш Кордеро, правда? Может, теперь все изменится в его жизни?!

– Нам остается только надеяться. Крепостной ров пересечен и крепость взята, так сказать.

Эдвард похлопал Фостера по плечу:

– Как здорово ты умеешь говорить, Фос! Настоящий поэт!

Селин и не ждала, что увидит Корда в своей постели на следующее утро, но то острое разочарование, которое она испытала, обнаружив, что он уже поднялся и ушел, оказалось для нее совершенно неожиданным. Она отбросила москитную сетку и вспыхнула, увидев брошенную на стоящий рядом стул ночную рубашку. Селин быстро убрала ее в платяной шкаф в дальнем конце комнаты.

Все платья, что принадлежали Джемме, висели рядом с двумя-тремя нарядами матери Корда. Выбрав одно из платьев и расчесав волосы, Селин вышла из комнаты и почувствовала дразнящие запахи готового завтрака. Ее вдруг охватило страшное смущение оттого, что сейчас придется снова столкнуться с Кордом: она не знала, как вести себя теперь, после их близости. И решила держаться в соответствии с его поведением. Если он вообще не ушел, занявшись делами.

Селин обнаружила, что он сидит у стола, откинувшись на спинку стула и перекинув через нее руку, и смотрит куда-то в пространство. Ада, кажется, дошла как раз до середины пересказа какого-то рецепта.

– Потом я беру маленький сухой ломтик хлеба – считается, что лучше брать корочку, но не обязательно, – ровно намазываю глазированный… – Заметив Селин в дверях комнаты, Ада замигала и заулыбалась. – О, доброе утро, дорогуша! Мы так надеялись, что ты успеешь спуститься вниз прежде, чем Кордеро уйдет по делам. Я так рада, что Корд теперь займется всем этим вместо меня. Не знаю, что бы я стала делать, если мне пришлось бы всем этим заниматься и дальше. Помню один год, как раз после урагана… Когда был ураган, Ганни?

– Восемь, может, девять лет назад, – ответила Ганни, не замедляя шага по направлению к столу. Она как раз принесла тарелку для Селин: еды на ней хватило бы на троих. Служанка поставила блюдо там, где стоял еще один прибор, и вышла из столовой.

Селин наконец решилась поднять глаза на Корда и увидела, что он хмуро смотрит на нее.

– Что-то не так? – спросила она.

– Это платье моей матери?

Селин кивнула:

– Фостер и Эдвард подумали, что некоторые из ее платьев будут полегче, чем те, что есть у меня. – Она начала подниматься из-за стола. – Если ты не хочешь, чтобы я их носила…

Он отрицательно покачал головой:

– Вовсе нет. Я спросил, потому что подумал, что видел его когда-то прежде. Оно вышло из моды, – добавил он.

– Неважно. Это очень красивое платье.

– Кстати, об Элис, – вмешалась Ада. – Она говорит, что очень счастлива, потому что вы оба здесь. Она рада, что мне больше не придется быть одной.

– Это что – шутка, тетя Ада? – резко спросил Корд.

– Ну что ты, дорогой мой! Это не шутка. Я думала, может, вы с Селин уже обсудили это.

Теперь Корд перевел требовательно-вопрошающий взгляд на Селин. Она попыталась улыбнуться.

– Что обсудили? – Он напрягся, руки его сжались в кулаки, на лбу залегла глубокая морщина.

– Твоя тетя верит, что общается с духом твоей матери, – тихо пояснила Селин.

– Я не просто верю в это, – пояснила Ада. – Я на самом деле слышу ее.

Селин мягко сказала:

– Я уверена, что так и есть, тетя Ада.

– А я уверен, что нет!

Лицо Корда говорило о том, что он ужасно разозлился, и Селин пришлось взять его за руку. Как ни страшен был охвативший его гнев, но при одном ее прикосновении он исчез, словно промчалась летняя гроза. Он внимательно посмотрел в ее прекрасное лицо.

– Она думает, что разговаривает с моей матерью, а ты в это веришь?

– А кто может доказать, что это не правда? – возразила Селин.

Корд посмотрел сначала на одну женщину, потом на другую и вскинул руки:

– Я привык жить без женского окружения и сейчас начинаю думать, что вы все – взбалмошные болтушки. – Он поднялся и перешел к своему месту во главе стола. – Я не хочу больше это обсуждать, тетя, если вы не против, – сказал он, садясь.

– Расскажи нам, что ты узнал вчера, – попросила Селин, чтобы сменить тему и вместе с тем удовлетворить свое любопытство относительно работы на плантации.

Завтракая, Селин слушала, как Корд подробно, словно это отчет о проделанном за день, рассказывает, что увидел и услышал вчера. Он похвалил тетю за умелое управление хозяйством и отдал должное рабу по имени Бобо.

Селин наблюдала за тем, как он говорит, как непринужденны его поза и манеры. Она вспомнила, как вчера ночью двигалось его тело, когда он наполнял ее собой. Она не могла удержаться от воспоминаний обо всем, что он сделал и что заставил ее почувствовать. Селин ощутила, как медленно краснеет, вспоминая свои безудержные крики, когда он довел ее до исступления. Ей казалось, что она слышит, как звучал его голос, когда он сам достиг вершины блаженства.

Как же он мог оставаться настолько безразличным теперь? По его виду невозможно было судить, тронут ли он хотя бы чуть-чуть тем, что произошло между ними.

– Ты в порядке, Селин?

Корд наклонился к ней, не сводя с нее глаз, и Селин не могла оторваться от этой темной бездны, не умея подобрать нужные слова.

– Я… ну… я…

– Ты пылаешь огнем.

– Я прекрасно себя чувствую, правда. – Она опустила глаза в тарелку и принялась выкладывать в рядок горошины перца.

– А ты вообще спала, дорогуша? – Ада участливо наклонилась к ней, опершись о край стола.

Селин почувствовала, что ей становится еще жарче.

– Конечно, спала.

Слава Богу, Корд ничего не сказал, но когда Селин подняла на него глаза, то заметила, что на его губах заиграла улыбка.

– Так что ты собираешься делать сегодня? – спросила Селин, быстро переводя разговор на другую тему.

Корд вернулся к действительности:

– Я собираюсь посмотреть, что необходимо сделать для того, чтобы привести в порядок дом и сохранить урожай этого года. А ты, может, поможешь мне – возьмешь на себя сад и наведение порядка здесь?

Селин кивнула, довольная тем, что и ей отведена роль в возрождении этого дома.

– Ты хочешь восстановить все так, как было прежде?

– У нас все равно нет ни одного плана или чертежа, которыми мы могли бы руководствоваться.

Очевидно было, что это ему не безразлично, но он не хочет подавать виду. Селин порадовалась тому, что легко может воспользоваться его воспоминаниями, которые помогут ей.

– Я могу спросить у Элис, как здесь все было, – вызвалась Ада.

Корд потер переносицу и вздохнул.

– Я отправлюсь на завод, – сообщил он. – Не могу больше терять время на разговоры о привидениях-консультантах. – Он отодвинул стул и поднялся.

– Я тебя огорчила, дорогой Корд? – Ада в отчаянии ломала пухленькие ручки. На глазах ее заблестели слезы.

Корд это заметил и, обогнув стол, остановился за стулом тети. Он протянул руки, взял ее ладони в свои и улыбнулся. И вдруг Селин сделала удивительное открытие: этот человек, который так старается скрыть ото всех свою уязвимость, улыбкой способен очаровать даже самое бесчувственное существо.

– Тетя Ада, я совершенно не огорчен.

– Но ты не веришь про Элис, да?

– Боюсь, что нет.

Ада вздохнула.

– Твою матушку расстроят эти слова, – сказала она.

Корд выпрямился и заметил, что Селин внимательно за ним наблюдает. Понимающая улыбка тронула уголки ее губ, самых сладких на всех, которые он когда-либо касался. Селин сидела спиной к окнам, и солнечный свет искрился в ее длинных распущенных волосах. На ее нижней губе осталась капелька джема, он увидел, как она слизывает ее кончиком языка, и едва удержался, чтобы не сделать это за нее.

Когда она незадолго до этого вошла в столовую, он почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Если бы не присутствие тетушки, он схватил бы ее в охапку и унес наверх, в постель.

Почувствовав на себе его взгляд, Селин постаралась не обращать на него внимания, но зарделась и ниже склонилась над тарелкой, словно ее больше всего на свете интересовала еда. Он снова обошел вокруг стола и остановился теперь позади стула Селин, едва не взяв в руки ее ладони, как только что сделал с тетей Адой, но сдержался. Он хотел, чтобы близость, которая связала их, осталась за закрытыми дверями. Если он привыкнет к тому, что она рядом, и будет зависеть от нее, добром это не кончится.

– Я не знаю, когда вернусь, – сказал он.

Она подняла на него взгляд. Щеки ее пылали, глаза были полны жизни и обещаний. Несмотря на твердое решение осмотреть поместье, он готов был схватить ее в объятия, унести наверх и закрыть за собой дверь до самого вечера.

Однако не успел он пошевелиться, как вдруг в комнату ворвалась Ганни. Она начала что-то говорить Аде, но вовремя вспомнила о Корде и обратилась к нему:

– Пришел колдун. У наших дверей несчастье. – Страх в ее глазах говорил сам за себя.

Селин со звоном уронила вилку. Ада встала и принялась дрожащими пальцами поправлять прическу. Корд пошел следом за Ганни.

Во дворе, между пристройкой к кухне и верандой, толпилось около тридцати негров-рабов. Многих из них он встречал вчера. Тогда все они рассматривали его с любопытством, никто не был настроен так враждебно, как сейчас. Мужчины хмурились, женщины смотрели испуганно, дети были как-то зловеще тихи и жались к юбкам матери. В центре этой группы стоял беззубый сутулый старик-раб.

Скрюченными от артрита руками он сжимал посох-трещотку, украшенную кошачьими зубами и ракушками. Его тощие плечи были укрыты козлиной шкурой. За спиной старика возвышался Бобо.

Селин обняла тетю Аду за талию. Корд сделал шаг вперед и подошел к краю веранды. Прежде чем он успел вымолвить хотя бы слово, Бобо проговорил:

– Кое-кто из наших ездил вчера на рынок. Они услышали о ведьме. Ребята говорят, она приехала сюда с вами. Из-за нее утонул корабль. Колдун пришел, чтобы увидеть ее.

Корд через плечо взглянул на Селин. Она стояла белая как полотно.

– Подойти ко мне, Селин.

Он старался говорить спокойно и ровно, чтобы не испугать ее больше, чем она уже была напугана. Он хотел быть рядом с ней на случай, если она вдруг упадет в обморок.

Когда Селин подошла к краю веранды, по рядам рабов пробежал сдержанный шепот. Корд обнял ее за талию и легонько, ободряюще прижал к себе.

Колдун вышел вперед, задрав голову, посмотрел на девушку и вытянул перед собой посох, словно защищаясь.

Корд взял Селин за руку и обратился к толпе:

– Это моя жена. Она добрая колдунья. Очень могущественная добрая колдунья. – Голос его звучал властно.

– Что ты говоришь?! – выдохнула Селин.

– Доверься мне, – шепнул он.

С сомнением посмотрев на мужа, Селин снова повернулась к толпе. На нее были устремлены темные, полные подозрения глаза. Самыми непроницаемыми оставались глазки колдуна. Одного взгляда на него ей было достаточно, чтобы понять: этот человек обладает огромной властью и силой, но на добрые или злые дела направлена эта сила, она сказать не могла сила, которую она заметила в его глазах, не соответствовала тщедушности его тела. Он согнулся и трясся от старости, и Селин стало жалко его, когда он сделал первое движение. Колдун шагнул вперед, крепче сжал скрюченными, узловатыми пальцами посох и принялся потрясать им перед Селин.

– Я брошу в тебя могильную грязь, – прошамкал он.

– Что он говорит? – Селин крепче сжала руку Корда.

– «Я брошу в тебя могильную грязь». Это такое проклятье. Считается, что если виновный дотронется до могильной травы, то ослабеет и умрет. Его колдовство может убить того, кто в это верит.

Селин напряглась. Ни один колдун не сможет запугать ее лживыми обвинениями!

– Подозреваю, он пытается показать, что является более могущественным колдуном, чем ты, – прошептал Корд.

– Но это смешно! Я не претендую на его роль, – прошептала она ему в ответ. – Скажи ему, что я не ведьма.

– Они уже слышали обратное и никогда мне не поверят. Им только нужно знать, что ты не причинишь им вреда, поэтому они обратились к колдуну за помощью. Колдовство составляет важную часть их жизни. Их верования имеют очень глубокие корни.

Она кивнула, отпустила его руку и сделала еще один шаг к краю веранды, чтобы самой обратиться к собравшимся рабам.

– Вы живете здесь гораздо дольше, чем я. Это ваш дом, но и мой. Клянусь, что не сделаю вам ничего плохого… – Она посмотрела на Корда. – И мой муж тоже.

Корд почувствовал гордость за то, что она так смело повела себя в ситуации, когда любая другая женщина упала бы в обморок. Селин стояла гордо выпрямившись, и ветер играл прядями ее волос, распустившихся по плечам. Она постаралась посмотреть в глаза каждому из рабов, собравшихся во дворе.

Корд снова подошел к ней и взял ее за руку. Селин почувствовала прилив тепла и благодарности.

– Я приехал домой, чтобы сделать жизнь в этих местах лучше для всех, – начал он. – Моя жена помогает мне. Она…

Внезапно тишину разорвал душераздирающий крик. Обезумевшая от горя женщина ворвалась на площадку сквозь просвет в кустах, растущих вокруг двора. Удивленная Селин увидела, как она бросилась к Бобо, схватила его за руку и принялась что-то неразборчиво бормотать, сотрясаясь от рыданий.

– Что такое? Что случилось? – спросила Селин, дергая Корда за руку.

Толпа больше не обращала на нее никакого внимания, сосредоточившись на истерически всхлипывающей женщине. Колдун и его соперница больше не представляли для них никакого интереса.

– Это жена Бобо. Пропал их маленький сын.

Корд сбежал вниз по ступеням, Селин последовала за ним, и толпа почтительно расступилась, чтобы дать им подойти к Бобо и его жене. Всеми позабытый колдун остался где-то позади толпы. Селин ощутила, как его злобный взгляд пронизывает ее до самых костей.

К ним присоединилась Ада:

– Что случилось? Что за несчастье?

– Пропал малыш Бобо. – Селин всем сердцем сочувствовала расстроенной молодой матери, которая плакала навзрыд, стоя рядом с мужем.

Ада начала причитать по поводу несчастья. Селин же с трудом старалась не обращать внимания на злобные взгляды колдуна. Рабы, окружившие ее, вдруг отступили на несколько шагов. В их глазах и позах появились страх и недоверие.

Корд оглянулся: их уже окружало человек семьдесят, и, положив руку на плечо жены, притянул ее к себе поближе.

– Мальчика нет вот уже почти два часа. Ему всего шесть лет, – пояснил он.

Посмотрев на юную мать, которая была ненамного старше самой Селин, девушка поняла, что должна вмешаться. Ведь она могла бы узнать что-то такое из прошлого, что помогло бы указать место, где сейчас пребывает мальчуган. Но, конечно, это подвергнет ее саму опасности – страх рабов может только усилиться. И все-таки, глядя на Бобо и его жену, она поняла, что не может повернуться спиной к их беде только ради того, чтобы уберечь себя. Перса предупреждала ее, что может настать такое время, когда она вынуждена будет воспользоваться своим даром ради доброго дела, даже если самой ей придется заплатить за это немалую цену.

– Доверься мне, – шепнула она Корду. – Скажи, что я хочу взять эту женщину за руку.

– Что ты делаешь? Сейчас не время для театра.

Селин знала, что, раз Корд смотрит так тяжело и упрямо, от него ничего не добьешься, он не изменит своего мнения. Силач-надсмотрщик был ее единственной надеждой.

Она повернулась к Бобо:

– Если бы я могла подержать твою жену за руку, я, возможно, смогла бы помочь найти вашего ребенка.

Когда Бобо посмотрел на нее с высоты своего роста, словно не понимая ни слова из того, что она сказала, Селин повторила свою просьбу и добавила:

– Я не хочу тебе зла, тем более не хочу зла малышу.

Бобо посмотрел на свою расстроенную жену. Селин догадалась, что страх за сына борется в нем с нерешительностью.

– Пожалуйста, нельзя терять времени, – поторопила она.

Бобо схватил жену за руку и притянул ее к Селин.

Селин взяла руку молодой женщины в свои ладони. Ей пришлось сжать их очень крепко, потому что жена Бобо попыталась вырвать руку.

– Скажи ей, чтобы она расслабилась и думала о тех местах, где малыш любит играть.

– Селин! – Голос Корд звучал обеспокоенно.

– Скажи, – потребовала Селин.

Бобо быстро приказал что-то жене.

Селин забыла обо всех стоящих рядом и открыла свой мозг навстречу воспоминаниям молодой рабыни. Сначала она ничего не почувствовала, потом видения стали отчетливыми.

Трюмы корабля. Нижняя палуба. Ряды полок друг над другом. Нет, это не полки, это – кровати. Все они заполнены телами. Кто-то едва жив, кто-то уже умер. Нищета, грязь и вонь. Звон цепей. Стоны, пропащие души. Они слишком слабы, чтобы плакать. Болезни. Смерть и лихорадка. Страх, даже ужас.

– Селин!

Девушка почувствовала, как пальцы Корда впились ей в плечо. Она попала не в те воспоминания и через силу открыла глаза, подождав, пока видения рассеются. Тяжело втянув в себя воздух, она постаралась освободиться от ужаса воспоминаний о корабле, доставляющем на острове рабов.

– Что за чертовщина с тобой творится? – Голос Корда звучал не столько сердито, сколько испуганно.

– Я в порядке. Скажи ей… – Селин заставила себя посмотреть на молодую женщину, и вдруг ей стало стыдно за то, что она жила в этом мире и смотрела на рабство как на неизбежное зло. – Вели ей думать о ребенке. Только о ребенке и его любимых местах!

– Прекрати это немедленно!

Она слышала: Корд больше обеспокоен, нежели рассержен.

– Не могу. Не сейчас, когда мне, может, Удастся спасти мальчика, – сказала она.

Корд оглянулся на толпу. Они столпились вокруг, наблюдая за белокожей ведьмой.

Бобо что-то быстро сказал жене и кивнул Селин:

– Снова. Попытайтесь снова.

Лошадь. Серая, с лохматой гривой. Яркая, сверкающая розовая раковина. Бананы. Кристально чистая, плещущаяся вода. Это не море. Чистая вода. Падающая сверху. Разбивающаяся о камни. С грохотом падающая вниз. Сверкающая, словно бриллианты, на мхе и папоротнике. Водопад. Огромная радость. Ребенок, карабкающийся по скользкой обрывистой скале. Гордость и страх, когда она стаскивала его вниз. Нет! Не подходи близко к воде. Слишком близко. Не упади!

Селин оторвалась от образов, подсказанных ее подсознанием, отпустила руку жены Бобо и глубоко вздохнула. Когда она наконец почувствовала себя нормально, то первым делом взглянула на Корда. Он не сводил с нее глаз.

– Я думаю, что знаю, где может быть ребенок, – сказала она.

 

14

– Что ты делаешь? – Корд прошептал эти слова прямо ей в ухо. – Ты сошла с ума?

– Я пытаюсь спасти ребенка.

– Или добиться, чтобы тебя убили. Посмотри! – Он кивком указал на старика.

Она посмотрела на колдуна. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: стоит ей сказать хотя бы слово, и она наживет себе врага.

Но жизнь ребенка была в опасности, и у Селин не оставалось другого выхода. Не обращая внимания ни на рассердившегося Корда, ни на злобные глазки колдуна, девушка обратилась к Бобо:

– Здесь поблизости есть водопад?

Бобо отступил на шаг. Всего минуту назад он смотрел на нее со скрытой подозрительностью, но сейчас она прочла в его взоре внимание и благоговейный страх.

Негр медленно кивнул и бросил несколько непонятных слов молодой женщине. Оба они – Бобо и его жена – бросились сквозь толпу и быстро исчезли за густым кустарником. Рабы начали расходиться. Некоторые побежали вслед за Бобо, кое-кто остался рядом с колдуном, бросая обеспокоенные взгляды в сторону Селин.

– Ты знаешь поблизости какой-нибудь водопад? – Девушка тронула Корда за рукав.

– Я хочу знать, чего ты добиваешься…

– Нет времени. Пожалуйста, Кордеро. Потом я все тебе объясню.

– Я возьму коня.

Переполох заставил выйти на улицу Фостера и Эдварда. Стоя рядом с Селин и Адой, они смотрели, как Корд отвязывает белого жеребца. Молодой человек подъехал к терпеливо ожидавшей Селин, протянул ей руку и помог сесть на коня впереди него.

Когда Селин уселась, Корд рванул поводья и пустил жеребца вскачь. Они промчались мимо колдуна и нескольких рабов, все еще стоящих во дворе. Селин услышала крик Ады, просившей их быть осторожнее. Но девушка могла только постараться крепче держаться на своем месте, а Корд изо всех сил подгонял жеребца. Селин не привыкла к бешеной скачке. Боясь вылететь из седла и оказаться под мощными копытами коня, она крепко вцепилась в луку кожаного седла. Вскоре они нагнали надсмотрщика-раба и его жену. Бобо мчался впереди, но Корд и Селин быстро обогнали его.

По сторонам дороги зеленели густые заросли, которые постепенно расступились, открыв подъем на голый склон холма. Через несколько минут Селин и Корд уже спускались вниз с его противоположной стороны. Почва здесь была сухой и неровной, ветер, вырываясь за перевал, усиливался и мчался вперед, не встречая преград. Под копытами коня теперь была шершавая вулканическая порода, обожженные солнцем кусты спускались в ущелье, дно которого устилал толстый слой опавших листьев.

Водопад и бездонное озерко под ним были одним из тех мест, где Корд особенно любил играть в детстве. Как часто долгими часами полного одиночества в Луизиане он мечтал вернуться на Сан-Стефен, чтобы нырнуть в омут, куда срывается с высоты горный ручей!

Но все выглядело совершенно иначе, когда он направил коня по скалистому склону вниз, к озерку. Шум воды напоминал раскаты грома. В узкой уединенной лощине клубился туман. Берег вокруг омута и вдоль убегающего дальше потока был каменистым и скользким. Спустившись в ущелье, Корд едва сдерживая ярость, проворчал:

– Это какая-то охота на гусей…

– Посмотри!

Он взглянул туда, куда указывала Селин, и сразу заметил голенького малыша на фоне отвесной стены из черного вулканического туфа. Мальчуган преодолел половину пути наверх, к водопаду, по узкой каменистой тропе и теперь замер, вцепившись в ветку лианы, вьющуюся по валунам. Глаза его расширились от ужаса. Он стоял, прижавшись спиной к скале.

Селин спрыгнула с седла. Едва коснувшись земли, она бросилась к водопаду. Корд, который знал каждую расщелинку, каждую опору для ног в этом уединенном уголке дикой природы, побежал следом.

– Селин, подожди! Я сниму его!

Он сел и принялся стягивать сапоги. Потом сдернул с себя рубашку, оборвав почти все пуговицы. Девушка замерла у самой кромки воды, с ужасом глядя в ее темную глубину. Корд подбежал сзади и тронул ее за плечо. Селин вздрогнула.

– Я иду за мальчиком. Ты будешь в порядке?

– Конечно, – сказала она. – Поспеши, Корд. Он стоит так близко к краю, стоит поскользнуться – он сорвется и разобьется о скалы.

Корд приготовился броситься в воду и пересечь озерко по направлению к тому месту, где нужно будет забраться наверх.

– Корд!

– Что?

– Будь осторожен… пожалуйста.

Он рассекал водную гладь, но ледяной холод горного водоема не доставил ему удовольствия. Добравшись до противоположного берега, Корд выскочил из воды и, не задерживаясь ни на секунду, начал взбираться вверх по скале вдоль водопада. Рядом ревела вода. Вокруг висел густой туман. Когда-то Корд забирался по этим обрывистым стенам бессчетное количество раз, будучи немногим старше этого ребенка, цепляющегося сейчас за скользкие голые камни. Он услышал всхлипывания мальчугана. Теперь малыш, видимо, боялся не только упасть, но и незнакомого белого человека, карабкающегося к нему.

Сосредоточив все свое внимание на мальчике и не думая о том, куда наступает, Корд поскользнулся. Одна нога его сорвалась, он поранил голень – потекла кровь, но Корд продолжал взбираться наверх, пока не приблизился к сынишке Бобо настолько, что до него можно было дотянуться рукой.

– Иди сюда, я помогу тебе спуститься! – Корд старался перекричать грохот падающей воды. – Не бойся!

Мальчик посмотрел мимо Корда, вниз, словно оценивая расстояние до озерка под ним, и решительно затряс головой: нет.

– Я возьму тебя вниз, и ты снова увидишь маму.

Малыш снова отрицательно затряс головой. Корд прижался лбом к скале и обреченно вздохнул. Добравшись до тропки, на которой стоял малыш, Корд уселся рядом с ним.

– Как насчет того, чтобы прокатиться на моей спине? Ты можешь съехать вниз верхом на мне. – Корд повернулся, надеясь, что мальчуган решится сесть ему на спину. – Ну же, давай!

В этот момент к озерку подбежали Бобо и его жена. Они стояли рядом с Селин и не отрываясь наблюдали за этой напряженной сценой. Рев падающего водопада заглушал их голоса.

– Я не дам тебе упасть, – подбодрил малыша Корд. – Обещаю тебе.

Мальчик снова посмотрел вниз, на мать и отца, и неуверенно потянулся к своему спасителю. Забравшись на спину молодого человека, малыш обвил шею Корда руками с такой силой, что едва не задушил его.

– Отпусти немного, – сказал Корд, ослабляя хватку малыша. – Вот так.

Воспоминания не обманули Корда: спускаться вниз было значительнее труднее, чем подниматься наверх. Одно неверное движение – и он с ребенком полетит вниз, на камни.

Селин стояла рядом с Бобо и его женой у самой воды, наблюдая, как Корд с прильнувшим к его спине ребенком спускается вниз. Ее трясло от страха и волнения, ладони покрылись испариной. Огромный мужчина, стоящий рядом, вдруг упал на колени, молитвенно сложил руки и принялся раскачиваться, следя за каждым движением Корда по ненадежным камням. Пот струился по его черной коже, мощные мускулы плеч и рук напряглись, он вытянул сложенные ладони к небу, моля своих богов о помощи. Мать малыша тихо плакала, уткнув лицо в ладони. Она была не в силах смотреть, как Корд спускается вниз по скалам. Селин же, напротив, не могла отвести от него глаз. Даже если Корд сейчас волновался, то ничем не выдавал своих переживаний. Спокойно и уверенно продолжал он свой путь вниз, ступая медленно и осторожно. Когда молодой человек достиг, наконец, кромки воды, он махнул Селин рукой, забыв о своей обычной сдержанности. Она никогда не видела его настолько откровенно счастливым, упивающимся победой.

– Они в безопасности! – крикнула она Бобо. – Твой сын спасен!

Бобо, следя за Кордом, плывущим вместе с мальчиком к берегу, напоминал человека, который только что вышел из густого, непроглядного тумана.

Молодая женщина выхватила ребенка из рук Корда, обняла его и уткнулась лицом в шею мальчика. Корд наблюдал за ними, любуясь радостной и трогательной сценой воссоединения. У этой семьи не было ничего, кроме одежды, что надета сейчас на них, да и эти жалкие обноски принадлежат Корду, но ведь счастье и любовь к жене и ребенку, которыми светились сейчас глаза Бобо, невозможно было купить ни за какие деньги! Это была та роскошь, которую Корд, оставаясь в здравом уме и светлой памяти, не хотел себе позволить.

Раб посмотрел поверх головы жены, встретился глазами со спасителем своего сына и молча наклонил голову в знак благодарности.

Селин подбежала к Корду. Бисеринки пота блестели у нее на лбу, ветер безнадежно растрепал пышные черные локоны. Она держала в руках его сапоги и рубашку и улыбалась ему, в ее глазах светилось откровенное восхищение и еще что-то, что он не смог бы точно определить. Селин была очаровательна: легкую юбку платья она подобрала с боков и подоткнула у пояса, так что теперь она немного открывала красивые икры. Похоже, его жена не носила чулок – на ней были только открытые туфли на низком каблуке.

– Ты был великолепен…

Сердце Корда стучало так сильно, что он не слышал шума падающего водопада. Сынишка Бобо спасен, но теперь Селин с еще большим основанием будут считать ведьмой. Колдун оказался посрамлен, его власть сильно пошатнулась, когда не он, а Селин каким-то образом догадалась, где находится малыш.

– Откуда ты узнала, где ребенок? На сей раз я хочу получить честный ответ, Селин. Правду, а не какую-то чепуху, которую ты плела мне на корабле про Данди.

Она стерла со лба капельки пота и прижала ладони к пылающим от солнца щекам.

– Ты в порядке? – спросила она, указывая на его пораненную ногу.

– Это пустяк. Я жду твоего ответа.

– Здесь есть место попрохладнее, где мы могли бы поговорить?

– Если это попытка увести меня в сторону от разговора…

– Нет, обещаю тебе. Я попытаюсь все объяснить, но сейчас мне так жарко, что я не способна думать ни о чем другом, – сказала она.

Селин и в самом деле напомнила ему розу, пересаженную в неплодородную почву.

– Пойдем отсюда.

Улыбка исчезла с ее лица, и Корду показалось, что он растоптал нераспустившийся цветок, но у него не было времени на раздумья: надо было поскорее увести ее отсюда, пока не появились все остальные.

Он отвязал коня и крепко держал его за поводья, пока Селин забиралась в седло. Надел рубашку, привязал сапоги к седлу и, не говоря ни слова, сел позади Селин.

На сей раз они ехали медленным шагом. Закинув руки за голову, девушка собрала растрепавшиеся волосы, одним ловким движением, за которым Корд не успел даже проследить, скрутила их в тугой узел. Ее нежная шея с тонкой, почти прозрачной кожей была по-детски беззащитна, что так не вязалось с внутренней силой и упрямством этой женщины.

Они проехали вдоль горного хребта, добрались до тростникового поля и по склону спустились к морю. Там, где тропинка поворачивала к дому, Корд неожиданно развернул коня и поехал в противоположном направлении – к морю.

Корд знал, что тростник, мимо которого они сейчас ехали, должен сначала созреть. Потом его соберут и, загрузив в повозки-клети, отвезут на завод. Однако сейчас он был слишком сердит и сбит с толку поступком Селин, чтобы волноваться из-за первого урожая и первого сахара, который будет получен при новом хозяине Данстан-плейс.

Воздух в густых зарослях был душным и нежным. Над головами шелестели на ветру тонкие, похожие на перья, листья тростника. Селин, пошевелившись, случайно прикоснулась к Корду и он почувствовал, это невинное движение привело его плоть в состояние необыкновенного возбуждения. А она даже не подозревала о власти, которую имеет над ним!

Селин устало провела тыльной стороной ладони по лбу.

– Мы почти приехали, – пообещал Корд. Через несколько минут они действительно выехали из зарослей тростника. Перед ними раскинулась широкая полоса белого песка, граничащая с аквамариновой водой, чистой и прозрачной, словно стекло. Ленивые волны накатывались на берег.

– Как красиво! – Селин наклонилась вперед, стараясь охватить взглядом весь берег. Это был настоящий оазис, уединенная бухточка, защищенная с трех сторон высоким колышущимся тростником, а с четвертой – лазурным морем.

Корд направил белого жеребца к самой воде и остановился прямо там, куда подкатывали пенистые волны.

– Давай твои туфли, – предложил он. Селин посмотрела на него через плечо и, поняв, что он собирается сделать, улыбнулась широко и весело. Ему даже пришлось напомнить себе, что он сердит.

Она разулась и без всякого стеснения отдала ему туфли. Корд сунул их в седельную сумку и, заметив, что она пытается слезть с седла, соскочил с коня и помог ей спуститься на землю.

Юбка ее по-прежнему была подоткнута и открывала ноги почти до колен. С ребячьим задором вбежав в воду, Селин принялась подбивать набегающие пенящиеся волны то одной, то другой ногой.

– Я, – объявила она, широко улыбаясь, – хожу по небу!

Корд оставил ее играть в воде, а сам повел жеребца в тень смоковницы – ее длинные ветви нависали над самой водой. Набросив поводья на выступающий корень, он закатал мокрые брюки до колен и пошел назад по теплому песку. С моря дул свежий ветерок, здесь было гораздо прохладнее, чем в зарослях тростника.

Когда Корд подошел к Селин, она повернулась и глаза ее слегка затуманились, словно она не знала, чего от него ожидать. Корд не мог ее в этом винить: он и сам не знал, как вести себя со своей женой.

Брюки его все равно были мокрыми, и Корд, пройдя мимо Селин, продолжал идти до тех пор, пока не оказался в воде почти по пояс. Подняв руки высоко над головой, он вытянулся в струнку и поднырнул под аквамариновую волну.

Селин очень хотелось бы последовать за мужем, но она не решилась это сделать, испугавшись, что намочит платье или, того хуже, утонет. Поэтому она только наблюдала, как Корд сильными руками рассекает воду. С его черных блестящих волос во все стороны разлетались сверкающие капли. Когда он, подобно мифическому морскому богу, появлялся из морских волн, она не могла отвести взгляда от его широких плеч.

Наконец, он пошел к берегу, не обращая ни малейшего внимания на то, что мокрые брюки облепили тело и подчеркивают каждую линию фигуры. Проходя мимо жены, он взял ее за руку и повел за собой. Перешагнув через линию прибоя, Корд сел прямо на песок и, потянув Селин за руку, заставил сесть рядом с собой.

– Ты должна мне кое-что объяснить, – сказал он. – Ты говорила, что не имеешь ни малейшего отношения к смерти Данди. Я поверил, когда ты сказала, что лишь удачно угадала кое-что о прошлом Данди. Но за этим скрывается нечто большее, да?

Он ждал логического объяснения, а у Селин не было ничего, кроме правды. Она подтянула колени к подбородку и принялась смахивать песок со ступней.

– Ну? – Несмотря на жару, Корд почувствовал, как по спине его пробежал странный холодок. У него появилось предчувствие, что, что бы она сейчас ни сказала, это ничего не даст.

– Да, есть кое-что еще, – тихо согласилась она. – Но я не знаю, с чего начать.

Корд не ответил, Селин взглянула на него. Он сосредоточенно хмурился и смотрел на нее так, словно она действительно наслала проклятие на Данди, и теперь пытается понять, на что еще она способна.

– Почему бы тебе не начать с начала?

– Я не знаю точно, когда это началось, и уж точно не знаю, как и почему. Но с самого раннего детства – сколько себя помню – я всегда обладала способностью видеть образы из прошлого разных людей.

Она взглянула на Корда. Даже если бы она сказала ему, что у нее сейчас вырастет вторая голова, он вряд ли посмотрел бы на нее более недоверчиво.

– Это почти то же самое, что предсказание судьбы, только наоборот, – продолжила она, силясь подобрать нужные слова. – Когда я была еще совсем маленькой, то поняла, что мои видения появляются, только если я дотрагиваюсь до человека рукой. Это тебя удивляет?

– Ну, скажем… если бы я собственными глазами не видел, как ты это делаешь, то решил бы, что ты перегрелась на солнышке. Но я слышал, что ты сказала Данди, и видел, что произошло сегодня утром, когда ты взяла за руку жену Бобо.

– И?..

– И это бывает всегда, когда ты к кому-то прикасаешься? – Корд откинулся назад, опершись рукой о песок; было видно, что в голове у него полная неразбериха: мысли то лихорадочно возвращались к прошлому, откручивая назад ленту событий, то обращались к будущему.

– Нет, только тогда, когда я сама хочу этого, когда открываю свое подсознание и впускаю в него посторонние образы. Я редко пользуюсь этим даром.

– Даром?

– Моя опекунша, Перса, всегда это так называла, хотя иногда я думаю, не проклятие ли это. Когда я была маленькой, то думала, что этим владеют все, но моя мать быстро убедила меня в обратном.

– Когда сегодня утром ты держала эту женщину за руку, я думал, ты упадешь в обморок, так ты побледнела. У тебя это вызывает боль?

– Просто я чувствую то же, что испытал человек, которому принадлежат воспоминания, хотя это не такая сильная боль, какую пережил этот человек.

– Значит, ты обладаешь невероятной способностью подслушивать и подглядывать за чужими воспоминаниями. – Корд поднял на нее ледяной взгляд синих глаз. – Когда я впервые тебя увидел, мне показалось, что ты заглядываешь прямо мне в душу. Ты пользовалась своим… даром… со мной?

Селин смотрела на линию горизонта, не находя в себе сил встретить его взгляд.

– Да, – наконец призналась она. – Пользовалась.

Корд выпрямился. Больше всего это напоминало ночной кошмар. Он попытался представить себе, как Селин роется в его воспоминаниях, видит все то, что он так старался скрыть даже от себя самого. Неужели она теперь все знает? Все о предательствах и потерях, доставивших ему столько боли – боли, которую он стремился спрятать за стеной отчужденности или на дне бутылки.

– Так ты заглядывала в мое прошлое? Рылась в моей памяти?

– Это было совсем не так, Корд…

Он не скрывал своей ярости. Таким она, пожалуй, его еще не видела. Он мгновенно стал совсем чужим, и она ничего не могла с этим поделать. Этот жестокий рассерженный мужчина просто пугал ее.

– Когда, Селин? Когда ты успела украсть мои воспоминания?

– Когда мы поднялись на борт «Аделаиды». Мне очень хотелось узнать, что за человек стал моим мужем. И потом в ту ночь, когда был шторм и ты обнимал меня… Тогда я не хотела этого, просто так вышло. Я была слишком измучена, забыла об осторожности и…

Корд резко поднялся на ноги и склонился над ней.

– А как насчет прошлой ночи? Ты влезала в мою память прошлой ночью, когда мы…

– Нет! Ничего подобного!

Селин считала, что больше рассердиться Корд уже не может, но он удивил ее.

– А почему бы и нет? Вот тебе прекрасная возможность. Прямо сейчас! – Он протянул ей руку. – Прикоснись ко мне и прочти мои воспоминания.

– Корд, пожалуйста, не надо…

Он отдернул руку и показал на изумрудные заросли сахарного тростника, раскинувшиеся впереди.

– Мне следовало догадаться, что все идет слишком хорошо, чтобы быть правдой! Плантации в порядке. У меня есть жена, с которой мне хорошо в достели. Я давно должен был сообразить, что мне никогда так не везло. Ты хочешь рассказать мне что-нибудь еще? У тебя есть еще какие-нибудь маленькие секреты или скрытые таланты, о которых я не знаю?

Секреты? Корд был настолько рассержен, что сейчас не было никакой возможности объяснить ему, почему она согласилась занять место Джеммы О’Харли, рассказать, что вышла замуж, потому что, опасаясь за свою жизнь, должна была бежать из Нового Орлеана.

Не дожидаясь ответа, Корд направился к лошади. Он испугался вдруг, что может убить Селин, и в то же время боялся, что сожмет в объятиях и простит за все только ради того, чтобы она снова была с ним рядом.

Селин оттолкнулась от песка, поднялась, отряхнула юбку и поспешила за Кордом. Не обращая на нее ни малейшего внимания, он надел рубашку, застегнул уцелевшие пуговицы и взялся за поводья.

Селин схватила мужа за руку. Он отдернул ее так резко, словно ее прикосновение обожгло его. Такое открытое отвращение глубоко ранило Селин. Она, будто защищаясь, прижала руки к груди. Перса предупреждала, что ей могут встретиться люди, которые никогда не поверят ей, которые будут смотреть на нее с подозрением, если только узнают, что она способна разглядеть тени прошлого, спрятанные в самых дальних уголках их памяти. Гнев и отвращение, которые она увидела в глазах Корда, только подтвердили опасения Персы. Но никто другой своей реакцией не сделал бы ей так больно, как он.

Селин попыталась сказать себе, что постепенно он успокоится. Она даже попыталась убедить себя, что ей должно быть совершенно безразлично, что думает Корд, потому что – как бы она ни хотела, чтобы все было по-другому, – их брак оставался браком по расчету, а не по любви. Почему же тогда ей казалось, что все внутри разрывается на части? Девушка смотрела на его напряженную фигуру, на лицо с крепко сжатыми челюстями. Вдруг он медленно повернулся и взглянул на нее так, словно никогда не видел прежде. Именно в это мгновение ее молнией пронзила догадка: каким-то невообразимым образом за прошедшие несколько недель она влюбилась в Кордеро Моро! Она никогда не намеревалась любить его по-настоящему, но, должно быть, полюбила! Иначе, разве важно было бы для нее, что он думает? И отчего ей стало бы так больно при мысли, что он, может быть, никогда больше не дотронется до нее? Интересно, как он поступит, если узнает когда-нибудь, что она все-таки сделала то, что он предупреждал ее никогда не делать? Она влюбилась в него.

– Корд, пожалуйста. Я обещаю, что никогда больше не пущу твои воспоминания в свой разум без твоего ведома.

Он потянулся к ней, готовый, казалось, схватить ее за плечи, но сдержался и опустил руки. Ему хотелось одного: прикоснуться к ней, притянуть ее к себе и сказать, что все в порядке. Ведьма! Она накрепко привязала его к себе. И не отпускала даже теперь, когда он знал о ее вероломстве, о ее обмане – а это, без сомнения, был жестокий обман: скрыть такую страшную тайну.

– Откуда я знаю, что могу тебе доверять?

– Но мы ведь не можем жить так всю оставшуюся жизнь, – тихо сказала Селин.

Корд едва расслышал эти слова из-за рокота накатывающихся волн. Слезы блестели у нее на ресницах. В глубине ее глаз он увидел нечто такое, с чем не хотел соглашаться. Она смотрела на него так, словно его прощение и доверие что-нибудь для нее значат. И это его пугало. Корд повернулся к ней спиной, намереваясь сесть в седло. Он понимал, что ему придется прикоснуться к Селин, знал, что не имеет права взять и уехать без нее.

Корд уже ставил ногу в стремя, когда Селин поняла, что не может оставить все как есть и не попытаться преодолеть его гнев и упрямую гордость. Намертво заперев ненавистную часть своего подсознания, обладающего свойством запросто бродить по самым дальним закоулкам чужих воспоминаний, Селин дотронулась до руки Корда. Девушке показалось, что ее пронзило электрическим током, таким первозданно-чувственным оказалось прикосновение к теплой даже сквозь ткань рубашки коже этого мужчины.

– Корд, послушай…

По телу Корда разлилась приятная, трепетная волна. Он повернулся и, забыв об осторожности, положил ладони на плечи жены. Ее голова была откинута назад, глаза закрыты. Одинокая слезинка блеснула под темными ресницами, прокатилась по щеке и упала на песок. Морской бриз играл ее распустившимися, спутанными волосами. Корд подумал, что эта женщина, эта ведьма – его жена – медленно, но верно очаровывает его, проникает в сердце.

– Ты права, Селин, – сказал он, крепче сжимая пальцы у нее на плечах и заставляя открыть глаза. – Мы не можем прожить так всю оставшуюся жизнь.

Нарастающее желание оказалось сильнее страха. Он притянул ее к себе и попытался заглянуть в самую глубину этих глаз, словно проникая в ее тайну. Он, кажется, дразнил ее своей близостью, предлагая снова окунуться в его душу.

– Ты хотела пробраться в мое прошлое, ну давай же, вперед, дорогая Селин! Если я должен заплатить такую цену за то, чтобы быть с тобой, ничего не остается делать – я плачу!

Он обнял ее и прижал к себе так крепко, что она не могла даже пошевелиться. Ожидая встретить сопротивление, Корд был поражен тем, что она замерла в счастливом ожидании, глядя прямо ему в глаза.

– Я хочу тебя, Селин. Будь ты проклята, но я снова хочу тебя.

Она не могла ничего ему возразить. Только не сейчас, когда во всем теле нарастала сладкая истома. Корд опустился на одно колено и потянул ее за собой в тень смоковницы. Песок здесь оказался неожиданно прохладным, совершенно не таким, какой лежал под горячими лучами солнца. Селин так много нужно было сказать ему! Ей хотелось, чтобы его упрямое сердце услышало и приняло то, что она скажет. Но она уже достаточно хорошо его изучила. Нежные слова любви и обещания станут всего-навсего звеньями цепи, которая опутает его сердце, но он никогда не смирится с этими оковами!

Он хотел ее и был нужен ей. Добровольно отдаться ему – вот лучший способ общения с ним сейчас, понимала Селин. Позволить ему утолить страсть ее телом – единственная возможность ублажить его, дать ему утешение.

Слиться с ним – только так могла она отдать ему всю любовь, которой он сопротивлялся из недоверия, из страха потерять ее.

Корд отпустил ее и немного отодвинулся, чтобы раздеться, потом взялся за ее платье. Узлы на бедрах лишь ненадолго задержали его, но он справился с ними, и мягкая ткань соскользнула с ее бедер.

– Обхвати меня своими ручками, Селин. Закрой глаза и проникни в мои воспоминания, но знай одно: я буду позволять тебе это, только когда не смогу уже отказывать себе в удовольствии насладиться твоим телом!

Он опустился на нее, взволнованный и трепещущий, готовый овладеть ею, мучаясь от любовной жажды, ненавидя себя за это.

– Нет, – сказала Селин, медленно покачав головой, и прижалась к нему. – Обещаю тебе. Я не буду…

Он провел рукой между их прижатыми телами, почувствовал, как влажно ее лоно, и мягко опустил ее на песок, заставляя замолчать так же, как заставил себя забыть на минуту свой гнев. Он не всегда был праведником, но никогда не причинял женщине физической боли.

Заставив ее пошире развести ноги, он ощутил теплую влажность между ее бедрами, и пальцы его задвигались нежно и ритмично, заставляя ее стонать от наслаждения, прижимаясь к нему всем телом. Легким движением бедер она дала ему понять, что хочет большего, нуждается в большем так же, как и он.

Воздух был насыщен солью и туманом. Они вдыхали аромат тропических цветов. Не способный больше ждать, не желающий думать о последствиях того, что он делает, Корд уткнулся лицом в изгиб ее шеи и полностью отдался своей страсти. Она была горячей, напряженной и полностью принадлежала только ему. По крайней мере в этот единственный и неповторимый благословенный миг.

Селин приподнялась ему навстречу, почувствовав, что он проникает внутрь ее, подспудно ожидая, что вот-вот ощутит рвущую, иссушающую боль, знакомую со вчерашней ночи. Но ничего подобного не произошло. Как Корд и обещал, физической боли больше не было. Только горькое сознание: то, что он испытывает к ней помимо страсти, – хуже, чем гнев: он не чувствует ни-че-го! Верная своему обещанию, Селин не проникала в его воспоминания, сосредоточившись на тех ощущениях, которые вызывала в ней близость с Кордом.

Он начал двигаться в ритме набегающих на берег волн прибоя, но потом этот темп показался ему слишком медленным и ровным, движения его стали более быстрыми и нетерпеливыми, Корд все настойчивее и глубже проникал в ее лоно. Он делал такое, что она готова была сойти с ума. Он покусывал ею шею и плечи, и она ощущала на своей коже его теплое дыхание, дрожа, когда он водил языком вокруг пульсирующей на шее жилки.

Селин выгнулась под ним, требуя большего, страстно желая получить от него все. Она хотела, чтобы он отдал ей все, излил в нее свое семя, наполнил ее собой. Она звала его по имени, прося, чтобы он довел ее, наконец, до наивысшей точки наслаждения. Этот крик слился с голосом моря, улетел на крыльях пассата.

Ее голод подогнал его. Корд больше не владел собой, словно стараясь пронзить ее насквозь, чувствуя, как разгорается ее страсть, как бьется в восторге ее тело. Он оказался бы не в силах сдержать ее, даже если бы захотел, и, пожалуй, не смог бы разжечь ее еще сильнее, поэтому он отдался наивысшему удовольствию и изливал в нее свое семя снова и снова.

Корд не мог с уверенностью сказать, что он слышал: плеск морского прибоя или стук своего собственного сердца. Забыв о недавнем гневе, он обнял Селин и крепко прижал ее к себе, откидывая с ее лица влажные локоны, чувствуя под пальцами набившийся в эти прекрасные волосы песок.

И вдруг восторг момента разрушился от одного воспоминания, которое пронзило все его существо. Он отпустил жену, отодвинулся от нее и сел. Стянув рубашку через голову, он отшвырнул ее, пробежал по песку и нырнул прямо в набегающую волну.

Селин села, не желая уступать навалившейся на нее печали. Глупо оплакивать потерю того, чем она никогда по-настоящему не обладала, да и не собиралась обладать. Она села и накинула платье, щурясь на солнце и наблюдая за уверенными мощными гребками Корда, который уплывал все дальше от берега. Его обнаженная спина, показываясь из хрустально-голубой воды, блестела на солнце.

Селин завидовала свободе, с которой он убежал в совершенно иной мир, пусть даже всего на несколько минут. Она знала: до тех пор, пока живы ее воспоминания, прошлое не отступит ни при каких обстоятельствах. Однако Селин не секунды не сомневалась в бесполезности оплакивать прошлое, особенно когда не известно, какое будущее тебя ждет.

Она поднялась и пошла по песку вдоль берега, а Корд продолжал плавать, ровно, сильно взмахивая руками. Казалось, он хочет довести себя до изнеможения, чтобы забыть о своем отчаянии. Селин подобрала юбку и, несмотря на волны, пошла к Корду. Вода оказалась теплой, но давала ощущение свежести, и Селин вошла в нее почти по пояс. Придерживая юбку одной рукой, она зачерпнула пригоршню воды, плеснула ею на лицо и шею, пригладила мокрой рукой волосы. Тонкая струйка воды потекла между ее грудями за глубокий вырез платья.

Корд, совершенно не стесняясь и не обращая внимания на Селин, вышел из воды размашистым шагом. Девушка выждала, пока он оденется и, сожалея, что пора выходить из воды, медленно пошла к берегу. Корд уже совладал со своими эмоциями, и все-таки избегал смотреть на Селин, боясь, что его вновь соблазнят ее надутые губки и бездонные глаза.

– Пора возвращаться, – буркнул он, протягивая руку, чтобы помочь ей сесть в седло.

Селин замерла на мгновение, но потом все-таки вложила свою ладонь в его.

– Корд, я даю тебе слово, что никогда больше не буду…

– Я предпочел бы не говорить об этом, – холодно оборвал он.

Ему не нужно было ее слово. Он хотел одного: чтобы сводящая его с ума странная способность Селин исчезла, хотя бы до тех пор, пока он не примет какое-нибудь решение.

Корд вскочил в седло позади Селин и направил коня к дорожке в тростнике.

Все время, пока они ехали, девушка чувствовала, что Корд старательно следит за тем, чтобы случайно не прикоснуться к ней. К счастью, они оказались не так далеко от дома, как она думала. Тростник скоро сменился зарослями тропического леса, который когда-то вполне мог быть ухоженным садом. Как только они въехали во двор, Селин соскользнула с коня, не дожидаясь помощи Корда, и поспешила в дом.

Корд не окликнул ее и не попытался остановить. Он молча наблюдал, как Селин поспешно уходит от него, ступая босыми ногами по камням, которыми была выложена дорожка. В ее волосах все еще поблескивал мелкий песок, тяжелые пряди длинных, до талии, волос раскачивались в такт шагам. Ему хотелось что-нибудь сказать ей, но он никак не мог побороть в себе чувство глубокой обиды, смириться с тем, что рассказала ему Селин.

Всю свою жизнь он старательно бежал от воспоминаний, а она, оказывается, может проникнуть в них по собственному желанию, без его ведома! Именно тогда, когда ему вдруг показалось, что не все еще потеряно, что он сможет возродить Данстан-плейс и сдержать слово, данное памяти Алекса, его столь прелестная женушка сообщает, что способна пробираться в его воспоминания! И при этом она настолько красива, настолько желанна и настолько убедительна, что даже в такой момент он не удержался, заключил ее в объятия и готов был простить ей что угодно! Корд не мог не признать, что Селин было очень нелегко рассказать ему правду, сообщить, что она не такая, как все, не совсем нормальная, но это не имело значения. Единственное, что было важно для Корда: он не знал, может ли верить в то, что она никогда больше не проникнет в его сознание. Его душе необходимо было время. Его тело уже пристрастилось к ней, как к наркотику.

Корд достал из седельной сумки свои сапоги и туфли Селин, передал седло дожидающемуся конюху и направился к дому. Не доходя нескольких шагов до веранды, он увидел, как из дома им навстречу выбежала тетя Ада, одетая в светло-серое шелковое платье с широкими кружевными воротником и манжетами. Она задержалась в дверях, удивленно глядя на растрепанную Селин. Корд проследовал за женой и только слегка кивнул тете в знак приветствия.

– Как это ты умудрился так намочить брюки, Кордеро? Селин! Похоже, тебе необходимо ополоснуться. Я скажу Эдварду, чтобы он приготовил для тебя прохладную ванну. – Она повернулась было, чтобы уйти, но, словно что-то вспомнив, сказала: – Мы слышали о сынишке Бобо. Я так рада, что он жив и здоров. Какой ты герой, Кордеро! Ну и денек же нам выдался сегодня!

Корду хотелось только одного: утолить жажду и переодеться, но существовали обязанности, от которых он не мог отмахнуться.

– Надеюсь, колдун больше не доставлял вам хлопот?

Ада замахала руками:

– Нет, нет. Ничего подобного! Просто все это так неожиданно! Кстати, ты не говорил мне, что ждешь гостей…

– Кого жду, тетя?

– Как же! Брата мирового судьи, Коллина Рэя, и продавца книг с Барбадоса. Кажется, он назвался мистер Уэллс. Говард Уэллс. Селин пригласила его посетить нас, когда они ужинали вместе в Бэйтауне. Кстати, об ужине. Он будет подан через час.

Она провела рукой по непослушным прядям, выбивающимся из уложенных в прическу кос, и прежде чем Корд успел что-либо сказать, добавила:

– У меня там Фостер чистит серебро и следит за несколькими специальными блюдами. Одно из них – пудинг с чуточкой рома, – который добавляют, когда пудинг остынет.

Его нужно запекать не больше часа, а то иногда, когда хозяйка зазевается…

– Звучит очень заманчиво, тетя Ада, – вмешалась Селин, приходя Корду на помощь. – Вам не трудно прямо сейчас прислать наверх Эдварда?

– Так много нужно еще сделать!

Ада, казалось, пришла в ужас от количества навалившихся на нее дел. Улыбаясь, она бодрым шагом направилась в глубину дома.

Корд пропустил Селин в дом и проследовал вслед за ней по лестнице. Когда она вошла в свою комнату, он задержался возле двери и сказал:

– А я и не знал, что ты общалась в Бэйтауне с кем-то кроме Рэя. Похоже, у тебя появились сразу два воздыхателя.

– Мистер Уэллс годится мне в отцы. Он очень любезный джентльмен, начитанный и образованный человек. Поскольку тебя рядом не оказалось и сопровождать на ужин в тот вечер меня было некому, Фостер и Эдвард выбрали именно его в качестве наиболее подходящего и надежного спутника. Я не думала, что тебе не понравится, что я его пригласила. Если ты беспокоишься о том, не стану ли я влезать в сознание гостей, будь спокоен – не буду. Можешь мне поверить.

Корд внимательно посмотрел на нее, словно взвешивая ее слова.

– Мы все вынуждены тебе доверять, правда?

 

15

Благодаря усилиям Эдварда и Фостера, на свежевыстиранной, накрахмаленной и выглаженной льняной скатерти засверкало фамильное серебро Моро. Предзакатное солнце заливало столовую медово-янтарным светом, и даже выгоревшие цветы обивки стен, казалось, ожили. Селин настояла, чтобы тетя Ада села за столом по правую руку от Корда, а сама разместилась рядом с Говардом Уэллсом, предпочтя его компанию обществу Коллина Рэя.

Брат мирового судьи чопорно восседал рядом с тетей Адой. Костюм его вполне соответствовал его положению среди местной аристократии: плотный парчовый жилет, визитка и отделанный кружевом галстук. Этот наряд составлял разительный контраст с распахнутой на груди белой рубашкой Корда с длинными, пышно собранными у манжет рукавами.

С того места, где он сидел, Рэй легко мог – и не отказывал себе в этом удовольствии – пристально наблюдать за Селин, лишь вполуха слушая подробные кулинарные описания тети Ады. Селин сочла его вызывающе плотоядный взгляд оскорбительным. Корд же и виду не подал, что заметил молчаливую враждебность, с которой она смотрела на Рэя. Корд вообще лишь изредка бросал на нее быстрые взгляды.

Селин постаралась не обращать внимания на Коллина Рэя и сосредоточилась на беседе с Говардом Уэллсом. Ей пришлись по душе мягкий юмор и улыбчивость этого джентльмена. Она как раз собиралась расспросить, что читал ее собеседник за последнее время и что ему особенно понравилось, но в этот момент Рэй привлек всеобщее внимание.

– В городе поговаривают, что ваша жена – нечто вроде ведьмы, Моро. – Коллин Рэй поднял бокал, пригубив кроваво-красное вино, уставился на Селин поверх хрустального края.

Селин отложила вилку и сложила руки на коленях, но не отвернулась и не отвела взгляда. Сейчас ей хотелось действительно уметь насылать страшные проклятия. И она, ни секунды не колеблясь, повторяла бы их каждую минуту, потому что, похоже, для этого пришло самое подходящее время.

– Моя жена порядочная ворчунья, но не ведьма, – сказал Кордеро. Хмурое выражение его лица свидетельствовало, что он не расположен разговаривать на эту тему.

Селин была благодарна мужу за то, что он не захотел ничего объяснять.

– Бедняжка, – сказала вдруг Ада, обращаясь к Селин. – Я не понимаю, откуда все эти разговоры о том, что ты – ведьма?! Это так смешно!

Под впечатлением от одеяния Рэя и желая вернуть ему хорошее настроение, она повернулась к гостю:

– Сегодня утром местный колдун устроил здесь настоящий спектакль.

– Спектакль? – Рэй замолчал и сделал глоток вина, побуждая ничего не подозревающую Аду к подробному рассказу о происшествии.

– Сомневаюсь, что мистеру Рэю будет интересно, тетя, – сказал Корд.

– Ну почему же? Очень интересно! Так вы говорите, настоящий спектакль? – Рэй снова глотнул вина.

– Рабы очень взволнованы. Кое-кто из них был в городе и принес оттуда странные слухи. Естественно, все загадочное очень волнует их.

Ада принялась подробно рассказывать о стычке Селин и Корда с колдуном.

– Я и не знал, что в поместье осталось так много рабов. – Взгляд Рэя скользнул по лицу Селин и остановился на Корде. – Теперь, когда вы вернулись, неужели вы позволите колдуну устраивать здесь свои «мумбо-джумбо»? Большинство плантаторов считает, что все эти знахари-колдуны – самый верный путь к восстанию рабов. Вам следует продать его куда-нибудь подальше от острова.

– Мой отец считал иначе, и я тоже, – объяснил Корд. – Он понимал, насколько важно развивать у рабов способность хотя бы немного мыслить. В их жизни слишком мало того, во что можно верить. Пустоту заполняет вера в волшебство. Вы можете называть то, что делает колдун «мумбо-джумбо», но, если рабы верят, что он способен лечить болезни и вершить правосудие, разве от этого есть какой-то вред?

– Но, по-моему, это становится опасным для вашей жены!

Корд осушил свой бокал и дождался, когда Эдвард появится из полутьмы и снова наполнит его.

– Моя жена доказала, что не боится и способна противостоять колдуну. Рабы ценят демонстрацию силы. К тому же она спасла ребенка надсмотрщика.

– Я даже не знал, что у вас есть надсмотрщик.

– Это один за рабов. Он же отвечает за перегонку тростникового сока. А почему бы ему не отвечать за все это?

– Он раб, вот в чем дело. Вы действительно назначили его надсмотрщиком? – Рэй нахмурился.

– Нет. Я, пожалуй, назвал бы его управляющим. До моего приезда дела под его руководством шли достаточно хорошо, и я не намерен останавливать хорошо отлаженную машину. – Корд снова осушил бокал.

Рэй не смог скрыть своего презрения:

– Надеюсь, нам не придется в один ужасный день обнаружить вас всех в постелях с перерезанным горлом.

Селин повернулась к Говарду Уэллсу, надеясь, что он может предложить какую-нибудь новую тему для беседы, и обнаружила, что старик улыбается Аде. Оба они не обратили ни малейшего внимания на горячую дискуссию.

– Не хотите ли еще немного чочо, мистер Уэллс?

– С удовольствием. Очень вкусно, – оценил старик мягкий фруктовый напиток, который любили готовить островитяне.

Не найдя у этой парочки никакой помощи, Селин принялась внимательно оглядывать просторную столовую, массивный обеденный стол, ряд высоких и широких окон, выходящих на море. Фостер и Эдвард достигли отличных результатов в уборке, чистке и полировке мебели. Не прошло и дня, а дом засверкал, наполняясь новой жизнью. Слуги вымыли каждую хрустальную подвеску огромной люстры, висящей над обеденным столом. Солнечные лучи, отражаясь в хрустальных каплях, играли на стенах всеми цветами радуги.

Селин задумчиво отхлебнула глоток вина, не понимая, почему Корд все еще на нее сердится, и гадая, забудет ли он наконец о своем гневе, когда сегодня вечером они поднимутся в свои комнаты.

– Вы намерены… что?!

Громкое изумленное восклицание напугало Селин, и немного красного вина из ее бокала выплеснулось на белоснежную скатерть. Эдвард тотчас вышел из комнаты.

– Я сказал, что намерен дать вольную каждому из моих рабов как только вернется из Англии стряпчий, которого когда-то нанял для ведения дел мой отец.

– Вы не можете так поступить! – рявкнул Рэй.

– Почему нет? Ведь уже есть немало освобожденных рабов даже здесь, на Сан-Стефене. К тому же отмена рабства на островах вопрос только времени, не больше. И, смею вас уверить, что произойдет гораздо раньше, чем в Америке.

– Смешно!

– А я согласен с Кордеро, – заявил вдруг Уэллс и улыбнулся Аде.

Корд вопросительно посмотрел на Селин:

– А ты как считаешь? Думаешь, я сумасшедший, раз хочу лишиться собственности?

– Нет. – Она улыбнулась ему, и хотя не увидела ответной улыбки, но на мгновение ей показалось, что его враждебность исчезла. – Правду сказать, мне кажется, что с тех пор, как я тебя повстречала, у меня не было более веского доказательства того, что ты совершенно нормальный человек.

Когда они заканчивали ужинать, за окнами начали сгущаться сумерки. Ада предложила Говарду Уэллсу посмотреть коллекцию книг в домашней библиотеке и вызвалась его сопровождать. Как только смолк их оживленный разговор, Селин почувствовала себя очень неловко за столом, поэтому довольно скоро извинилась и оставила Корда и Коллина Рэя продолжать спор за бренди и сигарами. Девушка выскользнула в кухню, где и обнаружила Фостера и Эдварда, помогающих убирать остатки пира. Руки Ганни были по локоть в мыльной пене.

– Спасибо за прекрасный ужин, – поблагодарила Селин обоих слуг. – Я знаю, что в основном на столе были творения ваших рук.

– Мисс Ада знает несколько замечательных рецептов.

Фостер передал Эдварду деревянное блюдо, и тот аккуратно поставил его в буфет. Обернувшись, Эдвард сказал:

– Похоже, будет очень звездное небо. Неплохое время для романтической прогулки по саду. Я могу позвать Кордеро и…

– Он занят с мистером Рэем. – Она была уверена, что меньше всего Кордеро думает сейчас о романтической прогулке с ней по саду.

Выходя из кухни, Селин задержалась, чтобы поблагодарить Ганни за ужин, но служанка словно не заметила ее похвалы. Селин вышла через заднюю дверь и, пройдя по широкой веранде, спустилась в сад. По садовой дорожке, идущей сквозь густые заросли, она вышла на широкую террасу, откуда открывался прекрасный вид на море. Каменная скамья в дальнем конце террасы так и манила к себе. Недостаток удобства на этом жестком сиденье вполне компенсировался картиной восхитительного заката.

Селин сидела, сложив на коленях руки, и чувствовала, что ее наполняет ощущение покоя и гармонии. Она оглянулась, потому что ей показалось вполне возможным, что сейчас рядом с ней окажется дух Элис, который, надежно укрывшись в своем саду, тоже наслаждается гаснущим закатом и наступлением ночи. Небо меняло свой цвет, из ярко-оранжевого и желтого становясь бледно-персиковым.

Если Корд не забыл выделить нескольких рабов, как обещал, сад скоро обретет былое очарование. Селин и сама горела желанием закатать рукава и взяться за работу. Вдруг Селин ощутила странный холод – словно предупреждение о грозящей опасности. Это чувство оказалось настолько сильным, что она оглянулась. Увидев силуэт мужчины на фоне густой зеленой листвы, девушка заулыбалась, думая, что это Кордеро. Но улыбка исчезла, как только человек подошел ближе. Это был Коллин Рэй.

Селин вскочила со скамьи, намереваясь укрыться в доме, но Рэй оказался куда проворнее, чем она предполагала. Он преградил ей путь, напомнив Жана Перо и то, как этот юноша загнал ее в угол. Селин не могла сдержать дрожь.

– Вы настолько замерзли или просто взволнованы? – спросил Рэй, расплываясь в самодовольной улыбке.

– Позвольте мне пройти. Я нужна в доме.

– Вы нужны здесь.

– Боюсь, я вас не совсем понимаю, – сказала Селин, отступив и пытаясь обойти его.

– А я так уверен, что прекрасно понимаете. Вы ведь помните нашу краткую встречу на пристани…

– Вы говорите так, словно мы о ней заранее договаривались, а это – не соответствует действительности! – Она снова попыталась ускользнуть, приподняв юбки, чтобы не коснуться его даже краешком платья.

Коллин схватил ее за руку чуть повыше локтя:

– Вы готовы принять мое предложение о покровительстве?

– О чем вы говорите? Я замужем…

– За человеком, который за весь вечер взглянул на вас всего один раз. Не может быть, чтобы вы хотели здесь оставаться. Это поместье давно пришло в полный упадок. Старуха не в себе. Моро позволяет, чтобы здесь разгуливал колдун, который из-за идиотских слухов считает, что вы бросили ему вызов. Ваша жизнь в опасности, Селин!

– Вовсе нет. Вы сам сказали, что его колдовство – не больше чем фарс. Да и Данстан-плейс выглядит совершенно не так, как вы его обрисовали. Немного усилий – и Корд все здесь возродит и сделает еще лучше.

Коллин потянул ее к себе. Селин поморщилась и, откинув голову, посмотрела ему прямо в глаза.

– Отпустите меня! – Девушка попыталась вырваться.

Рэй склонился к ней, в его дыхании она уловила кислый запах лука и сигар. Ледяные синие глазки смотрели на нее с жадностью и вожделением.

– А вы знаете, где провел ночь ваш муж, когда оставил вас в Бэйтауне, в гостинице, которая вряд ли даже имеет право так называться?

– Нет, не знаю. – Она не хотела знать. Не желала услышать подтверждение своим подозрениям.

– Он был у мадам Фелисити в самом знаменитом борделе Вест-Индии.

Глазки Рэя шарили по телу Селин, и она почувствовала, как под этим взглядом сжимаются грудь, губы, горло. Девушка снова попыталась вырваться.

– Вы слишком красивы, чтобы терять время здесь в компании вашего мужа, который вряд ли уделяет вам время днем. Мое предложение о покровительстве остается в силе.

– Почему вы решили, что моя жена нуждается в покровительстве, Рэй?

Селин обернулась и увидела Корда, идущего через террасу. За его спиной в тени маячили Фостер и Эдвард. Она про себя поблагодарила их за вмешательство.

Корд рассвирепел от увиденной сцены. Сначала он был готов обрушиться на Селин за то, что она кокетничает с Рэем прямо у него под носом, но успел услышать достаточно, чтобы понять, что ошибся, и увидеть, как его жена с отвращением пытается вырваться от Рэя. Поэтому он широкими шагами направился к наглецу по мощеной террасе, грохоча каблуками по камням.

– Я ведь могу вызвать вас на дуэль, Рэй! Корд встал рядом с Селин. Нежно взяв ее за руку, он погладил то место, где лапа Коллина Рэя наверняка оставила синяк. И хотя Селин постаралась скрыть страх под маской уверенности, Корд не удивился, почувствовав, что она дрожит.

Коллин Рэй расправил кружево на манжетах:

– Просто я сделал вашей жене более заманчивое предложение.

– Быть вашей содержанкой?

– Посмотрите правде в лицо. Вам не удастся наладить здесь жизнь, Моро. Вы – точная копия вашего отца. Он всегда презирал местное общество. И никто этого не забудет.

– Какое мне дело до общества? Я не англичанин, и не намерен, в отличие от остальных ваших колонистов, родившихся здесь, на острове, продолжать называть Англию родиной. Я сам могу позаботиться о своей жене, Рэй, без вашей помощи. А теперь убирайтесь, пока я не вышвырнул вас вон. И никогда больше даже не приближайтесь к моей жене, иначе я вас убью. Больше я вас предупреждать не стану.

– Я решил предложить ей свои услуги только потому, что вы явно ее недооцениваете, Моро. Буду рад распрощаться с вами. – Коллин Рэй сдержанно кивнул Селин: – Спокойной ночи, мадам.

С благодарностью ощущая руку Корда на своей талии, Селин не обратила никакого внимания на отъезд Коллина Рэя. Как только этот отвратительный человек покинул сад, она уткнулась лицом в грудь Корда.

Молодой человек неуверенно смотрел на ее темные волосы. Селин прижалась щекой к самому его сердцу, и Корду вдруг стало удивительно приятно, что именно у него она искала утешения и защиты. Он медленно поднял руку и погладил ее по голове.

– Я мало чего боюсь, – тихо сказала Селин. – Но этот человек меня пугает.

– Я тоже не всегда бываю добрым, Селин, и все-таки меня ты не боишься.

– Но ты не такой зловещий.

Она понимала, что холодность и черствость Корда, даже когда его гнев вырывается наружу или когда он кажется совершенно безразличным, объясняются лишь тем, что он старательно скрывает любые нежные чувства.

Наконец Селин успокоилась настолько, что могла оторваться от него. Корд прошел на край террасы, наблюдая, как небо делается темно-сиреневым, а звезды занимают свои места на ночном небосклоне. Он старался забыть о лапе Рэя, сжимающей руку Селин.

– Наш брак был всего-навсего сделкой – это не многим отличается от того, что тебе только что предложил Рэй.

– Я не шлюха.

– Я знаю, – не сомневаясь ни секунды, ответил он.

Селин постаралась сдержать набежавшие на глаза слезы.

Подул легкий ветерок, шевеля листья гибискуса, который когда-то служил живой изгородью, а теперь превратился в сплошную зеленую стену. Бриз доносил до них аромат тропических цветов, и вместе с запахами к Селин вернулось ощущение мира и уюта, ей вдруг стало удивительно спокойно.

Корд повернулся и поймал на себе пристальный взгляд жены. Даже странное сочетание природного упрямства со стройной и хрупкой фигуркой казалось ему соблазнительным. Как бы она поступила, если бы Фостер не отправил его к ней? Сколько бы еще смогла сдерживать Коллина Рэя? Впервые в жизни Корд ощутил груз настоящей ответственности. К тому же теперь он обязан был думать не только о Селин, но и об Аде и обо всех остальных обитателях Данстан-плейс. Вопреки своему желанию Корд оказался в крепких сетях, сотканных из душевных привязанностей.

Молодой человек вздохнул и, уступая незнакомому чувству – желанию служить защитой для другого – широкими шагами направился к Селин.

– Не переживай из-за этого Рэя. Мы здесь далеко от него и его доброты. Он нам не нужен, – проговорил он.

– Но мы здесь не в безопасности, Корд. Змея нападает без предупреждения.

Они обрели врага в лице этого довольно могущественного человека, и Селин догадывалась, что это добром не кончится.

– Ты прочла что-то зловещее в его мыслях, Селин? Я начинаю понимать, что в некоторых случаях твой страшный дар может сослужить добрую службу.

– Перса всегда повторяла, что читать воспоминания бессмысленно. Я не смогла бы ничего узнать о намерениях Коллина Рэя, даже если бы очень захотела.

Корд подошел к ней ближе, влекомый светом любви в ее сияющих глазах, которого не могли скрыть сгущающиеся сумерки. Даже не слишком доверяя ее обещаниям никогда не проникать в его мысли, он не мог долго ей сопротивляться. У него, казалось, были все основания, чтобы избегать ее, но единственное, о чем он был способен думать, прикасаясь к ней, это о том, как снова слиться с ее телом. Сжимая ее в своих объятиях, он мог отстраниться от всего мира, от прошлого и от будущего. Когда он входил в нее, в мире не было никого, кроме них двоих. Они сами превращались в настоящий остров.

Коллин Рэй был, пожалуй, не так опасен для него, как его собственные тревожные мысли и страстные желания. Меньше всего на свете он хотел бы отдать ей свое разбитое сердце.

– Не думай о Рэе, – сказал он и резко отошел, уверенный, что если только коснется ее руки, то снова захочет овладеть ею прямо сейчас.

– Уже поздно, – сказал Корд, останавливаясь на нижней ступеньке террасы.

– Спокойной ночи, Кордеро, – прошептала Селин. Она почувствовала его смущение и тревогу и отвела взгляд. Последний лучик света скользнул по небосклону. Чернильное небо пересек Млечный путь. Когда она повернулась, чтобы уйти, Корда уже не было.

* * *

На следующее утро Селин ощутила странную меланхолию. Сердясь на себя за излишнюю чувствительность, девушка напомнила себе, что они все-таки поженились не по любви. Однако, вспоминая, как они с Кордом занимались любовью, она снова и снова возвращалась к одним и тем же мыслям…

Селин быстро оделась и поспешила вниз, где обнаружила Аду и Говарда Уэллса, которые как раз заканчивали завтрак.

– Простите, я, кажется, проспала, – извинилась девушка, подходя к буфету, где, словно поддразнивая ее, стоял поднос с рыбой-соте.

Прежде чем заснуть, она не один час металась по кровати, ворочаясь с боку на бок и размышляя о будущем, о Кордеро и о том, не сошла ли она с ума, пытаясь научить его, как снова открыть свои чувства миру.

– Ну что ты, все в порядке, моя милая. Кордеро сказал, чтобы мы не ждали тебя слишком рано. – Ада заговорщически подмигнула, заставив Селин вспыхнуть и отвести взгляд. – Он сказал, что в твоем распоряжении остаются три человека. Они уже начали подрезать растения вокруг террасы. Элис так довольна! – добавила старушка и положила в рот полную ложку папайи.

Селин села за стол рядом с Говардом Уэллсом.

– Я рада, что вы не уехали вместе с мистером Рэем, – обратилась она к нему.

– Правду сказать, у меня и возможности такой не было. Он уехал довольно неожиданно, насколько я узнал. – Говард повернулся к Аде, которая вдруг густо покраснела без всякой видимой на то причины и принялась складывать батистовую салфетку.

– Я решил воспользоваться любезным приглашением мисс Данстан, остаться на несколько дней и составить каталог вашей библиотеки. Надеюсь, вы не возражаете? – спросил он.

Селин заметила, с какой надеждой смотрит на нее Ада.

– Думаю, это замечательная идея, – одобрила она. – Если найдете книги, которые, по вашему мнению, могли бы меня заинтересовать, пожалуйста, скажите мне об этом.

– Обязательно. – От улыбки вокруг глаз мистера Уэллса собрались добрые морщинки.

Селин съела немного рыбы с приправой из перца и зеленого лука, но блюдо показалось ей слишком острым. Пообещав Аде не работать под жгучим солнцем слишком долго, она вышла из-за стола.

Когда Селин уже переоделась и готова была выйти из дома, ее окликнул спешащий к ней Фостер. Сзади, как всегда, семенил Эдвард.

– Вам ничего не нужно? – спросил Фостер.

– Сейчас нет. Я иду в сад. – Она никак не могла понять, почему у слуги такой самодовольный вид.

Фостер прокашлялся, покрутил пуговицы своего сюртука, пригладил волосы.

– Ты хочешь мне что-то сказать, Фостер? – спросила Селин.

– Я только хотел сказать, что Кордеро ушел очень рано – отправился по делам, – сообщил он.

– А вы заметили, как здорово он сидит в седле? – вставил Эдвард.

Селин поняла, что за цель они преследовали и постаралась сдержать улыбку.

– Да, конечно.

– А плавает, как рыба, – добавил Эдвард.

– Это верно, – согласилась девушка.

– И заступился за вашу честь вчера, когда этот человек пытался вас обидеть, – напомнил ей Фостер.

– Мы же говорили вам, что в нем много хорошего. Просто скрыто от посторонних глаз, – сказал Эдвард.

– Мы говорили, что он не такой плохой, как могло показаться, – добавил Фостер.

– У него много прекрасных качеств, – согласилась Селин. Она не могла не отдать преданным слугам должное: они прекрасно провели этот бой.

Эдвард прочистил горло:

– А вы заметили, он почти ничего не пил вчера за ужином?

– И после него. – Фостер внимательно смотрел на хозяйку, буквально пожирая ее глазами. – Можем мы надеяться, что не ошиблись и в вашем сердце есть пусть маленький, но теплый уголок для него, несмотря на все его недостатки? – спросил он.

Весь вид Эдварда говорил о том, что его раздирает любопытство.

Селин улыбнулась им обоим:

– Скажем так: приехав сюда, мы с мужем пришли к определенному взаимопониманию. Мы оба живем сегодняшним днем.

Эдвард прижал ладони к сердцу и вздохнул.

– Это все, что каждый из нас может просить у жизни: сегодняшний день, – заключил Фостер.

 

16

Через несколько часов Селин уже радовалась тому, что надела старенькое платье, о котором Фостер высказался вполне определенно: в нем только милостыню просить. Руки ее были перепачканы землей, волосы растрепались, а потное лицо оказалось в грязных пятнах. Сколько она ни старалась держаться как подобает хозяйке плантации и только наблюдать за работой людей, которых Корд оставил в ее распоряжении, ей не удалось удержаться от удовольствия повыдергивать сорняки или пообрезать ветки живой изгороди при помощи длинного острого мачете, которым она завладела.

Воздух был влажным. В небе над островом собирались свинцовые тучи – верный признак того, что в скором времени разразится ливень. Разгоряченная и усталая, Селин отпустила рабов, отправив их в деревню, и пошла по тропинке к дому, вытирая лоб тыльной стороной одной руки и подобрав подол платья другой. Перепачканными пальцами она стерла капельки пота с шеи в ложбинке между грудями.

Над головой девушки среди ветвей прыгали шумные обезьяны, сердясь на непрошеную гостью. К какофонии звуков присоединились крики попугаев, которых, благодаря блестящему ярко-зеленому оперению, почти не было заметно среди листвы. В воздухе стоял тяжелый сладкий запах перезрелой гуавы. Несколько минут – и тропический заповедник наполнился разноголосием звуков и разноцветием красок. Мир вокруг нее ожил.

Селин опустила подол платья и расправила плечи, увидев, что из просвета между деревьями ей навстречу вышел Корд. Она махнула ему рукой, он махнул ей в ответ. Только когда он приблизился, Селин поняла, что это не Корд, но такой же красивый и очень похожий на ее мужа мужчина, правда, гораздо старше. У него были совершенно черные волосы и кожаная повязка на правом глазу.

Мужчина оказался почти такого же роста, как Корд, и двигался с той же легкостью и уверенностью. В выражении его лица, в манерах не было ничего такого, что вызвало бы у нее беспокойство, которое она почувствовала, когда впервые увидела Коллина Рэя. Так что девушка продолжала идти ему навстречу.

Прежде чем Селин заговорила, незнакомец взял ее руку и поцеловал с почтительным поклоном.

– Я слышал, что Кордеро вернулся с красивой молодой женой. И я рад, что слухи соответствуют действительности, – сказал он.

Его сияющая, открытая улыбка оказалась такой обаятельной, что Селин невольно подумала: именно так мог бы улыбаться Корд, если бы его сердце не переполняла печаль. Обезоруживающие манеры пожилого джентльмена вызвали ее ответную улыбку.

– Вы не просто красивы. Изысканно красивы, вот как я сказал бы. Вы Селин?

– Да, я – Селин.

Она извинилась за свое грязное платье и безрезультатно попыталась привести в порядок растрепанные волосы.

– А вы – Огюст Моро. – Сказала она. Это не мог быть никто другой, если только Корд не скрыл, что у него есть весьма симпатичный старший брат.

– Как вы догадались, дорогая моя, если все на свете считают, что меня нет в живых? По вашему виду не скажешь, что вы удивлены или испуганы встречей с привидением.

Селин склонила голову набок и внимательно посмотрела на него.

– Вы такое же привидение, как и я. Откуда вы взялись?

– С корабля, пришвартовавшегося в бухточке, принадлежащей маленькой плантации, что граничит с вашей. Скажем так, его хозяин – мой близкий друг, который рад моим нечастным приездам на остров. Как вы меня узнали?

– Я узнала бы вас где угодно. Мой муж – ваша точная копия, только немного выше и глаза у него голубые. И, к несчастью, его глаза не сияют так, как ваши.

– Почему?

– Потому что так сложилась его жизнь с тех пор, как вы отослали его от себя.

Кажется, он удивился тому, насколько свободно Селин обсуждает с незнакомцем характер своего мужа.

– Я поступил так, считая, что делаю лучше.

– Для него или для себя, мсье? – Она заметила, что смешинки из его глаза исчезли.

– Мне казалось – для него. Я оказался никудышным человеком, неудачником, женившимся на богатой наследнице, хотя и не из-за денег, а потому, что мы безумно любили друг друга. Элис погибла в результате несчастного случая, когда по моей вине перевернулся наш экипаж, и я думал, что жизнь моя кончена. Я не находил в себе сил забыть о своем горе. Ну каким отцом я был бы для моего сына в тот момент?

Селин попыталась поставить себя на его место, честно желая понять.

– Я намеревался покончить с собой, но не хотел, чтобы Кордеро переживал еще и этот скандал, поэтому отправил его к своему отцу в Новый Орлеан.

– Но как можно было отправить сына к Генри Моро, если вы с отцом никогда не любили друг друга? Неужели вы не догадывались, что старик способен перенести свой гнев и разочарование на вашего ребенка?

– Я не мог думать ни о чем, кроме собственной вины и горя. И я надеялся, что мой отец поладит с внуком. Кажется, так и случилось, потому что, насколько я слышал, Кордеро вернулся, чтобы по-настоящему заняться Данстан-плейс.

– Откуда вы узнали? Если вы поддерживаете связь с Адой, она хорошо хранит вашу тайну!

Он покачал головой:

– Она, как и все остальные, думает, что я мертв. Когда я исчез, то, действительно, намеревался умереть. Я вышел в море на маленькой лодочке без воды и продуктов, ожидая, что море заберет мою жизнь. Вместо этого меня, когда я уже был без сознания и на грани смерти, подобрал один старый пират. Он-то и научил меня всему, что знал сам. Я начал новую жизнь, сменил имя и на многие годы стал Роджером Рейнольдсом, пиратом, капитаном капера. Один из самых моих верных людей все это время следил за Данстан-плейс.

– Кто?

– Бобо.

– Раб?

– Бобо – свободный человек, как вы и я… если кто-то вообще может быть по-настоящему свободным в этой жизни. Он работает на меня и, поверьте, я ему хорошо плачу.

– Корд рассердится, когда узнает об этом. Он и так уже ненавидит вас за то, что вы расстались с ним. Но позволять ему считать, что вас нет в живых…

На его лице отразились печаль и сожаление.

– В любом случае, я не собираюсь возвращаться назад, в жизнь моего сына. Мне достаточно знать, что у него есть вы и что он вернулся домой.

– Так вы намерены снова его покинуть? – Селин больше не могла скрывать свой гнев. Корд не заслужил такого обмана!

– Он верит, что меня нет в живых. Я предпочитаю, чтобы все так и было.

– И вы были пиратом?! Да вы – трус, мсье!

– Я был одним из самых знаменитых каперов, потому что мне было все равно – жить или умереть. В этом случае мужчина бросает вызов судьбе. Но в одном вы, безусловно, правы: я оказался слишком трусливым, чтобы самому взяться за воспитание сына. – В голосе его звучала печаль. – Теперь он потерян для меня, как и его мать.

Селин слишком хорошо знала, с какой болью в душе живет Кордеро, чтобы быть объективной, и не могла уступить и позволить этому человеку спрятаться от осознания вины перед своим сыном. Она взяла Огюста Моро за руку и заставила выслушать ее.

– Еще не поздно встретиться с ним, сообщить ему, что вы живы. Вы, безусловно, любите его настолько, чтобы попытаться объяснить, почему заставили его уехать. Не позволяйте ему идти по жизни с сознанием того, что вы вышвырнули его из родного дома просто потому, что не любили его. Вы представить себе не можете, какую рану нанесли ему этим поступком.

– Но я же сказал вам, что не бросал его! – горестно воскликнул Огюст. – Я скучал по нему с самого дня его отъезда, клянусь оставшимся глазом! Но теперь уже поздно сожалеть. Он только еще больше меня возненавидит, когда узнает правду.

Селин даже расплакалась от безысходности. Смахнув слезы, она повернулась к нему спиной, не желая, чтобы он видел ее отчаяние.

– Я не хотел причинить вам боль, Селин, – извинился Огюст. – Я просто хотел встретиться с женщиной, которая однажды подарит сына моему сыну.

Она почувствовала на плече тяжесть его руки, но не повернулась к нему.

– Вы и Кордеро не собирались делать больно, но сделали! Из-за вашего поступка он не может позволить себе ни одного живого чувства, не способен никого полюбить…

– Уверен, вас он любит…

Она повернулась к нему и, вскинув голову, усмехнулась. Посмотрела ему прямо в глаза и покачала головой. Горькое разочарование, зазвучавшее в ее тоне, удивило Огюста Моро.

– Нет. Он меня не любит. Он не смог бы меня полюбить, даже если бы захотел, потому что он не умеет любить. Его никогда не учили любить – он узнал только, как терять любовь.

Смерть Александра, нежелание Генри Моро подарить Корду хотя бы толику любви – как могла она объяснить все это здесь, в саду? Боясь, что Огюст уйдет, а она так и не успеет убедить его повидаться с Кордом, Селин предприняла еще одну попытку.

– Пожалуйста, мсье, я вас умоляю: поговорите с ним! Объясните ему, почему отослали его из дома. Неужели ваша Элис не захотела бы этого?

Огюст протянул руку и осторожно вытер слезинку у нее на щеке. Он смотрел на нее сверху вниз, и выражение сожаления на его лице постепенно сменилось смирением. Наконец он вздохнул:

– Это будет нелегко.

Селин вытерла взмокшие ладони о юбку, тяжело вздохнула и согласно кивнула.

– Да, это будет непростая встреча. Боюсь, Корд будет потрясен, и очень рассердится. Может, лучше будет, если я сначала поговорю с ним.

– Нет, пока рано. Мне необходимо привести в порядок кое-какие дела. Я свяжусь с вами через Бобо в случае необходимости. До тех пор, пожалуйста, сохраните мою тайну.

Корд хотел, чтобы между ними больше не было никаких секретов и, если не считать смерти Жана Перо, она обо всем ему рассказала. Теперь Огюст Моро хочет, чтобы она нарушила свое слово.

– Я не могу лгать ему.

– Вы и не должны лгать, просто ничего пока не говорите.

– Разве это не то же самое, что ложь?

– Пожалуйста, Селин. Храните мою тайну еще три дня.

На лице Огюста Моро появилась улыбка, которая, без сомнения, разбила не одно женское сердце на многочисленных островах. Точно такой же была бы улыбка Корда, позволь он себе такую роскошь. Селин не смогла отказать Огюсту.

– Ну ладно, три дня.

Он взял ее руку и поцеловал, потом кивнул и покинул сад. Она смотрела, как он удаляется по тропе и исчезает за деревьями.

Надеясь добраться до дома до начала ливня, Селин повернула на одну из недавно расчищенных тропинок. Внезапно откуда ни возьмись появилась Ганни. Рабыня сломя голову неслась навстречу хозяйке. Селин испугалась, не увидела ли служанка Огюста Моро, но в этот момент поняла, что в руках Ганни держит сюртук Кордеро.

– Мисса, идите домой!

– В чем дело? Что случилось?

Рабыня дрожала. С широко открытыми глазами она протянула Селин сюртук. Девушка взглянула на белую ткань подкладки: по ней расплылось широкое кроваво-красное пятно.

– Где Кордеро? С ним что-то случилось? Ганни судорожно сглотнула и указала на тропинку за спиной Селин.

– Он пошел проверить новое поле. Его ранили. Кровь так и хлещет. Бобо… говорит… вам лучше идти туда!

Селин схватила сюртук, не обращая внимания на то, что испачкала кровью платье. С Кордом случилось несчастье, он тяжело или – если судить по количеству крови на сюртуке – смертельно ранен. Нельзя терять ни секунды.

Она бросилась по тропинке вслед за Ганни, споткнулась о корень и упала, но тут же вскочила и побежала дальше.

Ганни вела ее в глубь тропического леса. – В темных зарослях, куда не проникал ни один лучик света, Селин видела только белую блузку служанки, бегущей между деревьями, Селин вытянула вперед руки, стараясь защититься от лиан и хлещущих ветвей. Земля, мокрая от дождей, превратившись в густую, скользкую грязь, налипала на туфли Селин, мешая идти.

– Ганни! – закричала Селин, испугавшись, что потеряет служанку из вида в густых зарослях. – Мне кажется, мы не туда бежим. Я не вижу даже намека на тростниковое поле.

Как жаль, что она почти не слушала Корда, когда он рассказывал где расчищают новые поля под тростник. Теперь Селин пыталась припомнить хотя бы что-нибудь, что помогло бы разыскать его. Тропинка сузилась и пошла по настоящему болоту. Селин начала сомневаться, может ли Ганни вообще найти дорогу.

Зеленые обезьяны легко прыгали с ветки на ветку, словно издеваясь над Селин. Струйки пота бежали по ее перепачканному лицу, всклокоченные волосы стали влажными и разметались по плечам, прилипли к шее. С гор донеслись раскаты грома. Селин услышала, как крупные капли дождя застучали по широким листьям над ее головой, но потоки воды пока еще не проникали сквозь естественную крышу.

– Ганни! Подожди!

Рабыня исчезла из виду. Селин, испуганная и ничего не понимающая, продолжала бежать вперед, ей казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Низко нагнув голову и не видя ничего, кроме мелькающих носков собственных туфель, Селин думала только об одном: как найти Корда.

Внезапно подняв голову, она вскрикнула от неожиданности и остановилась, едва не налетев на старика-колдуна. Он стоял перед высоким деревом, и в его глазах сверкал огонь победы.

Она попала в старательно расставленную ловушку.

Сюртук Корда стал невероятно тяжелым от грязи, дождя и крови. Сколько крови! Селин прижала сюртук к груди.

– Где мой муж? Вы убили его? Или вам нужна только я?

Селин сделала шаг назад, готовая убежать, но обнаружила, что путь к отступлению отрезан Ганни и молодым рабом, которого Селин не знала. На плече юноши болталась длинная веревка, Ганни смотрела на хозяйку широко раскрытыми от ужаса глазами. Взгляд рабыни переходил с Селин на колдуна и обратно, она никак не могла перевести дыхание.

Селин повернулась, не желая выпускать из виду старика. Колдун поднял свою костяную трещотку, тряся ею над головой, и швырнул в девушку ком грязи. Селин не могла понять ни слова из того, что он говорил – его бормотание больше всего походило на какое-то заклинание.

Ганни и молодой раб подошли к Селин сзади и схватили ее за руки. Голос колдуна окреп, монотонное пение сменилось сердитыми, неистовыми криками. Селин поняла, что он призывает темные силы, просит своих богов наслать на нее проклятие, лишить ее волшебной силы. Уничтожить ее.

Селин сопротивлялась, но безрезультатно. Злоумышленники вырвали из рук девушки сюртук Корда и швырнули его в грязь. У нее отобрали даже то малое, может быть, единственное, что осталось от него, с горечью подумала девушка. По знаку колдуна его сообщники повели ее в глубь болота. Старик, завывая, следовал за ними по пятам. Треск колотушки раздавался по всему болоту, и обезьяны подняли невообразимый гвалт.

Дождь становился все сильнее, превращаясь в настоящий ливень. Невыносимая жара мгновенно спала, и Селин почувствовала, что начинает мерзнуть. Волосы и одежда намокли и облепили тело, не только туфли, но и ноги по щиколотку были в грязи. Девушка остановилась, изо всех сил зовя Корда, не желая даже думать, что находится слишком далеко от дома или какого-нибудь поля и никто не может ее услышать. Они достигли глубокой лощины, на дне которой земля превратилась в вязкую трясину. Селин поскользнулась и едва не упала. Юноша-раб подхватил ее и помог удержаться на ногах. Она заглянула ему в глаза, но, в отличие от Ганни, он не отвел взгляд, а посмотрел на нее зло и даже с вызовом.

Старик остановился у высоких зарослей манго. По его приказаниям, перемешанным с проклятиями, юноша толкнул Селин к одному из деревьев и заставил ее встать, прижавшись к стволу. Она старалась не думать, какие насекомые населяют полугнилую кору этого дерева и сколько их роится у ее ног.

Попытка Селин сопротивляться сильной хватке молодого раба ни к чему не привела. Она била, царапала, кусала его – безрезультатно. У него были слишком крепкие мускулы, закаленные часами тяжелого физического труда на тростниковых полях. Он легко удерживал слабую женщину и уворачивался от ее кулаков.

Ганни схватила хозяйку за руки и связала их за столом дерева. Острая боль пронзила руки девушки до самых плеч. От любого движения, любой попытки освободиться, веревка только сильнее впивалась в нежную кожу.

Колдун пошел вокруг дерева, выкрикивая заклинания. Селин почувствовала, как он потянул ее за узел, проверяя прочность ее пут. Когда он снова оказался перед ней, она попыталась ударить его ногой. Молодой раб набросился на нее с ругательствами и проклятьями. Селин перехватила взгляд Ганни, которая топталась неподалеку, и обратилась к ней, моля о помощи:

– Ганни! Не делайте этого. Я позабочусь, чтобы вам ничего не было, если вы отпустите меня. Пожалуйста. Скажи им, пока еще не поздно! Скажи, что Кордеро жестоко с ними расправится, если со мной что-нибудь случится. Пожалуйста, Ганни!

Ганни отвернулась и отошла в сторону. Колдун усмехнулся. Селин с вызовом повернулась к нему. Дождь струился по ее лицу, заливая глаза.

– Ты еще не победил! – выкрикнула она. – Не для того я избежала виселицы, чтобы умереть от твоей руки в этих болотах!

Она плюнула в его сторону, почувствовав легкое удовлетворение оттого, что он, пытаясь увернуться, едва не свалился в грязь.

Ганни и молодой раб поспешно исчезли в зарослях. Потеряв всякую надежду на освобождение, Селин следила за колдуном, который последовал за своими подручными. Дождь моментально стер их следы. Даже шумливые обезьяны попрятались в укрытия. Она осталась совершенно одна, отданная на милость случаю и хозяевам ночи…

Корд выпрямился и оттолкнулся от столика, за которым он работал в маленькой мастерской при перегонном цехе. Потерев шею, молодой человек расправил затекшие плечи. Рядом стоял поднос с нетронутой едой, о которой он не вспоминал до тех пор, пока пустой желудок не напомнил о себе возмущенным урчанием.

Корд взял холодную куриную ножку и стал безразлично жевать, одновременно продолжая изучать счета, составленные когда-то его отцом. Невероятно, но с того дня, когда здесь последний раз работал Огюст Моро, в книгах не было сделано ни единой записи! Корд поймал себя на том, что внимательно вглядывается в аккуратную подпись отца под колонками цифр. Как бы сложилась его жизнь, доведись ему вырасти в этих краях?

Молодой человек положил на блюдо куриную косточку и потер глаза. Бесполезно представлять себе, что могло бы быть – он никогда не имел этой привычки и не собирался приобретать ее теперь. Достаточно того, что он женился на женщине, которая имела не только собственные воспоминания, но и, в буквальном смысле, держала в своих руках память всех окружающих.

Корд выглянул в крохотное окошко над столом. Соблазнительные мысли о жене не давали ему покоя и мешали работать целый день, так что ему приходилось решительно бороться с острым желанием бросить все и вернуться домой, к Селин.

Часа два назад пошел дождь. Когда потоки воды прорвались, наконец, сквозь тяжелые тучи, превратившись в обычный для осенней поры ливень, стало немного легче дышать. Как ему хотелось, чтобы дождь смыл прочь все тревоги!

– Чертова ведьма…

Он потряс головой. За сегодняшний день Селин столько раз самовольно занимала его мысли! И каждый раз он безрезультатно пытался отделаться от этого образа. Оттолкнувшись от стола. Корд поднялся и подошел к открытой двери.

Маленькая тележка гувернантки, которая хранилась где-то с самого детства Корда, вкатила во двор завода. Тележку тянула вислозадая, серая в яблоках, кляча. Управлял ею не особо приспособленный для подобных дел Фостер. На скамеечках лицом друг к другу сидели Эдвард и Ада, тщетно пытаясь укрыться под тем, что некогда было зонтом. По краям его все еще болтались обрывки кружев. Зонт вряд ли мог защитить кого-то от дождя, так что Эдвард и Ада промокли ничуть не меньше, чем Фостер.

– Что привело вас сюда в столь прекрасный день? – крикнул посетителям Корд, не покидая своего укрытия.

Фостер натянул вожжи и завопил:

– Тпру-у!.. Тпру!.. Тпру-у-у-у!.. – Голос его звучал совершенно неубедительно, и серая кляча, похоже, догадывалась об этом.

Корд выбежал из-под крыши и схватил лошадь под уздцы. Стоя под дождем, он пытался разобраться в том, что говорили все пассажиры повозки одновременно.

– Сначала мы не беспокоились, – начала Ада.

– Но потом пошел дождь, и я решил посмотреть, – перебил ее Фостер. – И я нигде ее не нашел.

– Я настоял на том, чтобы, не теряя времени, отправиться прямо сюда и найти вас, потому что может случиться что-то страшное, а возможно, уже и случилось! – Заканчивая свою речь, Эдвард готов был расплакаться.

Корд подошел к самой повозке. Предложив руку Аде, он сказал:

– Войдите в дом, укройтесь от дождя.

– Мы не можем! Кордеро, ты должен прямо сейчас отправиться с нами. Нельзя больше терять ни минуты. – Пухлые щечки и двойной подбородок Ады дрожали.

Он даже испугался, заметив, наконец, настоящую панику и отчаяние, на которые до этого не обратил внимания, ослепленный дождем и обеспокоенный видом их намокшей одежды и волос. Корд почувствовал, как его охватывает ужас.

– Что случилось? – Он и сам уже промок до нитки.

Ада схватила его за руку и больше не выпускала ее. Отчаяние тетушки моментально передалось ему.

– Селин… – вымолвила Ада и разразилась душераздирающим плачем.

– Она пропала! – наконец сообщил Фостер.

Эдвард, всхлипывая, только качал головой:

– Прошло несколько часов с тех пор, как мы видели ее в последний раз, и теперь мы не можем ее нигде разыскать. Мисс Селин пропала!

 

17

– Что, черт возьми, значит «она пропала»?

Корд сразу вспомнил предыдущий вечер, разговор Селин с Коллином Рэем, сцену, свидетелем которой он стал. Рэй очень болезненно воспринял отказ Селин. Неужели он набрался наглости, вернулся и увез ее силой?

Или, может, Селин обманула его? У нее было достаточно времени, чтобы обдумать предложение Рэя, взвинтить себя, вспоминая то, что Рэй выложил ей о ночном визите Корда в бэйтаунский бордель. «Может быть, – рассуждал молодой человек, – она решила принять предложение Рэя и нашла кого-то, кто согласился отвезти ее в город?»

– Мы не видели ее с тех пор, как она ушла, чтобы проследить за работой в саду, – стараясь перекричать шум дождя сообщил Фостер.

– Я сама ходила искать ее, – плакала Ада, – но ее не оказалось нигде поблизости от дома. И еще я не могу найти Ганни.

– Когда именно каждый из вас видел Селин в последний раз? – потребовал Корд точного ответа.

– После завтрака, – сообщил Эдвард.

– Перед самым обедом, когда я хотел узнать, собирается ли она присоединиться к мисс Аде, – вспомнил Фостер. – Она сказала, что хотела бы закончить кое-какие мелочи и сразу после этого придет. Когда она не пришла, я решил, что она увлеклась работой.

В разговор снова вмешалась Ада:

– Но она так и не пришла! Понимаешь, даже после того как пошел дождь! О, бедная, бедная моя Селин!

Рыдания Ады не утихали, Корд даже не пытался ее унять. Понимая, что они все четверо выглядят по-идиотски, стоя посреди двора под проливным дождем, он наконец принял решение:

– Вы все отправляйтесь домой. Может, она уже вернулась. Если вы еще немного здесь задержитесь, дорогу размоет окончательно и по ней будет не проехать. Я позову Бобо, возьму собак, мы пойдем в сад и начнем поиски оттуда.

Корд не стал дожидаться, чтобы проводить их, и бегом вернулся в здание перегонного цеха, где Бобо следил за тем, как группа рабов покрывает бочки для рома воском, чтобы напиток оставался прозрачным в течение тех лет, что будет в них выдерживаться. Когда подошел хозяин, Бобо переключил на него все свое внимание.

– Пропала моя жена. – Корду больше ничего не нужно было говорить.

Бобо бросил воздуходувные мехи, которыми работал, чтобы поддерживать огонь под емкостью с воском, и кивнул, указывая на двоих из рабов:

– Отлично идут по следу, – пояснил он. – Охотники.

– Возьми собак!

Корд уже выходил из цеха. Рабы бросили свою работу и поспешили за хозяином.

Темнело. Ливень прекратился, и стало почти невозможно дышать из-за отвратительного сладкого запаха перезревших манго и гуавы. Промокшей до нитки Селин никак не удавалось справиться с бьющей ее дрожью – вечерний ветер то и дело прорывался сквозь спутанные ветви над ее головой.

Когда кончился дождь, насекомые облепили тело Селин, безжалостно впиваясь в кожу, отлетая и жаля снова. Поскольку руки ее были связаны за спиной, она никак не могла защитить себя от этой напасти. На закате зазвучал настоящий жабий хор, и Селин вскоре начало казаться, что громоподобное квакание вот-вот сведет ее с ума. Ей хотелось закричать, но она боялась, что, крикнув один раз, уже не сможет остановиться.

Стараясь не терять самообладания, Селин пыталась ослабить веревки. Она почувствовала, что по ее запястьям уже течет теплая кровь. Уверенная в том, что здесь, в глубине болот, ее никогда не найдет ни одна живая душа, девушка продолжала бороться за свою свободу. Она дала себе слово, что не отступит до тех пор, пока в ее жилах течет хотя бы одна капля крови.

Интересно, кто-нибудь в доме уже заметил ее отсутствие? Она не вернулась к обеду. Наверняка Фостер и Эдвард обратили на это внимание, даже если этого не сделала Ада. А Корд? Сколько пройдет времени, прежде чем он поймет, что она пропала? Будет ли он переживать из-за этого?

Селин закрыла глаза, чтобы не видеть, как над болотом сгущаются сумерки, лишая ее всякой надежды на спасение. Обратив лицо к потемневшим небесам, Селин открыла глаза, стараясь обнаружить хотя бы одну звезду, свет которой мог бы пробиться сквозь густые заросли джунглей над ее головой. Она отчаянно пыталась разглядеть хотя бы один-единственный лучик света, чтобы смотреть на него и не потерять надежды. Но не нашла ни одного.

Так вот какое наказание ее постигло за убийство Жана Перо, внезапно догадалась Селин. Она избежала виселицы, но теперь Бог послал ей возмездие. Селин затрясла головой, чтобы не поддаться этому безумию. Она убила, чтобы защитить себя, не по злобе и не в гневе. Неужели Бог решил все-таки покарать ее? Может, ей следовало не искушать судьбу, остаться в Новом Орлеане, пойти в полицию.

Но тогда она никогда не встретилась бы с Кордеро. Никогда не вышла бы замуж за него и не приехала бы на Сан-Стефен. Никогда не занималась бы с ним любовью… Неужели она отказалась бы от всего этого, предоставься ей сейчас такая возможность? Она вспомнила глаза Корда, глаза, в которых затаилась боль, которые так часто ловили ее взгляд и прятались, не желая выдавать своих чувств. Она мечтала вернуть ему умение смеяться, научить его верить в жизнь и любовь. Предлагая ему свою любовь, она надеялась исцелить его сердце. Но не успела даже начать.

Она заплакала от несправедливости происходящего. Селин сотрясалась от рыданий. Окровавленный сюртук Корда валялся где-то рядом в грязи. Может, его уже нет в живых? Неужели колдун отомстил им таким страшным образом?

Все ее тело чесалось и зудело. Ее облепили бесчисленные москиты. Она сходила с ума от их укусов, не имея возможности прикоснуться к собственной коже. Ей казалось, что хуже уже быть не может, но именно в этот момент она ощутила движение сотни тонких ножек на своем бедре.

Память Селины пронзила яркая вспышка: она увидела стеклянные блюдца, наполненные водой, под ножками мебели. «Необходимая мера предосторожности, милая моя. Сороконожки весьма ядовиты».

Селин начала брыкаться и извиваться, но отвратительное насекомое продолжало взбираться вверх по ноге. Девушка снова резко двинулась, и в этот момент где-то возле паха ее тело пронзила такая острая боль, что Селин невольно согнулась пополам. Наклонившись вперед, она повисла на веревках. От этого движения веревки на запястьях натянулись еще сильнее. Мучительная боль пронзила руки, но это было ничто по сравнению с огнем, который горел там, где сороконожка вонзила в ее тело свое ядовитое жало.

Крик вырвался из горла девушки. Случилось то, чего она боялась: она не могла остановиться и кричала, пока в глазах не потемнело.

Оставляя за собой грязные следы, Корд метался взад и вперед по кухне, не находя себе места от страха и бессилия, ища выход своему гневу. Три часа подряд они с Бобо, охотники и бесполезные собаки прочесывали лес и поля вокруг дома. Дождь смыл все следы. Доведенный до отчаяния, Корд прекратил поиски ровно настолько, сколько было необходимо, чтобы еще раз переговорить с домашними и одновременно отправить Бобо опросить рабов.

Ада была на грани обморока, но держалась гораздо лучше, чем мог ожидать Корд. Стараясь сохранять спокойствие, Фостер посоветовал Аде и Эдварду сесть у стола посередине кухни. На деревянной столешнице лежали всеми позабытые и никому не нужные сейчас продукты к ужину: холодная ветчина, соленая рыба, корзинка фруктов и нарезанный ломтиками ананас.

Говард Уэллс, внимательно наблюдающий за происходящим, не произнося ни слова, взял ломтик сочного ананаса и начал его жевать.

– Постарайся взять себя в руки, Эдвард Лэнг, – проворчал Фостер.

Эдвард уронил голову на сложенные на столе руки. Плечи его сотрясались от рыданий.

– Мы ее потеряли! Невозможно даже представить, что с ней случилось. Кто бы ее ни украл, сейчас с ней уже покончили. Бедная маленькая мисс. Это несправедливо! И именно сейчас, когда они с Кордеро начали было…

Он вдруг замолчал и поднял голову, пытаясь понять, слышит ли его Кордеро. Хозяин мрачно взглянул на него, только добавив переживаний бедняге.

– Сейчас не время для подобных разговоров, – предупредил приятеля Фостер. – Не следует расстраивать всех вокруг больше, чем мы уже расстроены.

– Но это так печально. Что с ней сталось? – всхлипнула Ада.

– Может, этот могущественный джентльмен, что был здесь вчера вечером, решил, что ее «нет» это не ответ? – Произнося эти полные драматизма и боли слова, Эдвард вдруг икнул.

– Что такое он говорит? О чем это он? – спросила Ада, вытирая слезы.

Фостер утешительно похлопал старушку по спине и бросил в сторону Эдварда короткий предупредительный взгляд, требуя, чтобы он замолчал.

– У Селин хорошая голова на плечах, – вмешался Говард Уэллс. – Уверен, где бы она ни была, даже если она попала в лапы этого непорядочного Коллина Рэя, она сейчас придумывает, как ей сбежать.

– Замолчите! Все вы. Пожалуйста, замолчите!

Они сводили Корда с ума. Он не мог даже подумать, не смел допустить, чтобы его мысли пошли в том печальном направлении, куда повернул их разговор. Внимание Корда привлекли звуки, донесшиеся со двора через открытую дверь.

Наклонившись, чтобы войти в кухонную дверь, Бобо втолкнул вперед себя молодого человека. Обхватив его шею сильной рукой, он подволок юношу к Корду. Дрожащий паренек не отрывал глаз от каменного пола кухни.

Бобо не разжимал своей хватки.

– Хозяйку забрал колдун. Его нет уже несколько часов. Никто ничего о нем не рассказывает, но говорят, что этот был с колдуном незадолго до того, как он ушел.

Корд подошел к юноше и встал прямо перед ним, так близко, что его тяжелые сапоги для верховой езды оказались в нескольких сантиметрах от грязных и босых ног раба.

– Как тебя зовут? – спросил Корд.

– Филип. – Худые плечи молодого раба опустились.

– Расскажи, что ты знаешь, Филип. Я хочу знать правду. Я пойму, если ты станешь врать.

Раб молчал.

– Я сказал – говори! – Корд едва подавил в себе желание силой вынудить его все рассказать.

– Я могу заставить его говорить, – пообещал Бобо.

Раб задрожал еще сильнее. Он посмотрел на Корда, потом перевел взгляд на возвышающегося у него за спиной черного гиганта и трусливо начал рассказывать:

– Старик забрал женщину на болота. Говорил, она колдунья. Надо остановить ее. Мы с Ганни ходили с ним. Ганни – она убежала в горы вместе с колдуном. Они оставили меня здесь и больше, я думаю, не вернутся.

Корд схватил полураздетого юношу и сжал пальцы на его потной шее. Глаза раба расширились, весь дрожа, он захныкал:

– Не убивайте меня. – И скорчился – под руками Корда.

– Можешь мне поверить, я очень зол, но ты мне нужен, чтобы отвести меня к жене. Сделай это, и тогда посмотрим: может, я сохраню тебе жизнь.

– Очень темно. – Парень явно боялся болота ночью больше, чем гнева своего хозяина. Он попытался вырваться из хватки Корда, но Бобо дал парню крепкий подзатыльник.

– Забери его и не выпускай из виду. Мы без нее не вернемся, – приказал надсмотрщику Корд.

Ему хотелось выпить горячего кофе и переодеться в сухую одежду, но он позволил себе только кофе. Фостер, умевший предугадывать любое желание Корда без слов, протянул хозяину дымящийся напиток. Корд с благодарностью взял чашку и вдохнул восхитительный аромат. Кофе оказался с бренди.

– Спасибо, Фостер, – тихо сказал Корд. – Ты всегда так добр и внимателен ко мне.

Захваченный врасплох теплыми словами хозяина, Фостер смущенно закашлялся и отвел глаза.

– Тетя Ада, проследите, чтобы приготовили комнату Селин и побольше горячей воды. Уверен, больше всего на свете ей захочется искупаться и лечь в чистую постель, – сказал Корд, отказываясь допускать какой-то иной финал этой истории, кроме счастливого возвращения Селин.

Ада кивнула, как-то вдруг собралась и, увлеченная новой целью, бросилась прочь из комнаты. Говард Уэллс последовал было за ней, но остановился в дверях:

– Я подберу для нее что-нибудь почитать, – вызвался он.

– А я пойду поищу лаванду, чтобы положить под постельное белье, – всхлипнул Эдвард. Глаза его покраснели от слез, лицо покрылось пятнами, а плечи поникли. Медленными шагами он вышел из комнаты.

Остался один Фостер. Он следил за тем, как Корд допивает свой кофе.

– Вы найдете ее, сэр. И привезете домой живую и здоровую.

– Почему ты так уверен?

– Вам двоим на роду написано быть вместе, иначе мисс Селин никогда бы вам не встретилась на пути. Иногда, как бы мы ни противились, судьба распоряжается по-своему.

– Сегодня вечером все могло бы быть совершенно по-другому, – проговорил Корд, стараясь стряхнуть с себя усталость и неуверенность, страстно желая, чтобы не было всех тех грубых и обидных слов, которые он когда-то говорил Селин, надеясь, что еще не поздно все исправить, и мечтая о том, чтобы они могли начать все сначала.

– Вы найдете ее, сэр, – повторил Фостер. Корд не мог позволить себе даже думать иначе.

Каждый шаг вызвал в душе Корда новые страхи. Держа факел высоко в руке, прокладывая себе путь в зарослях с помощью острого мачете, он следовал за Бобо, Филипом и собаками. Когда они подошли к краю болота, охотники категорически отказались идти дальше.

Как только Корд услышал слово «болото», его охватили ужас и тревога. Однажды, когда он был мальчиком, он заблудился на болоте, и, хотя он проплутал не больше двух часов и при дневном свете, это была пытка, которой он не пожелал бы никому на свете. Ему оставалось только надеяться, что Селин не потеряла присущей ей твердости духа и надежды на то, что он ее разыщет. Потом Корд вдруг подумал, как наивны его надежды. Разве он дал ей хотя бы малейший повод верить в него? Он так старательно охранял свою неприступность, столько времени уделял тому, чтобы лелеять одиночество своего сердца, убеждая всех, в том числе и Селин, что ему нет дела ни до кого и ни до чего, что было бы не удивительно, если она и надеяться не станет, что ее кто-нибудь найдет.

Подняв факел повыше, Корд ощутил дрожь во всем теле. Продираясь сквозь густые заросли, он убеждал себя, что сейчас не время для слабости.

В душном влажном воздухе отвратительно пахло переспелыми фруктами и гнилью. Насекомые безжалостно жалили, роясь в кромешной темноте. Корд пытался представить себе, могла ли защитить Селин от этих укусов одежда, которая была на ней. Он даже не видел ее с тех пор, как холодно пожелал спокойной ночи прошлым вечером, так что понятия не имел, что на ней надето.

Раздался крик Бобо, и через секунду собаки залились громким лаем. Торопясь, Корд споткнулся и едва не растянулся в полный рост прямо в грязи. Группа выскочила на крохотную поляну в болотистых зарослях. В слабом свете факела они увидели поникшую фигурку Селин: руки ее были связаны за столом дикого манго, голова упала на грудь, длинные волосы касались грязной жижи, ноги уже погрузились в трясину.

Бобо не решился приблизиться к хозяйке. Корд передал ему факел и склонился над Селин. У него тряслись руки, когда он дотронулся до нее, пытаясь обнаружить хотя бы какие-то признаки жизни. Его пальцы прикоснулись к ее коже, она была холодной, как у покойника, и влажной. Нежно притронувшись к ее шее, он нащупал слабый, неровный пульс, и едва не упал на колени от радости и облегчения.

– Обрежь веревки, – приказал он Бобо.

Великан воткнул факел в грязь, обошел вокруг дерева и перерезал веревки мачете. Селин упала прямо на руки Корда. Бобо подошел и хотел поднять ее.

– Она моя жена, и я понесу ее сам, – сказал Корд, крепче прижимая Селин к себе.

– Убить его? – мгновение спустя спросил Бобо.

Корд посмотрел через плечо. Бобо прижал мачете к шее молодого раба. Филип тихо всхлипывал, его глаза расширились словно два блюдца.

Корд долго и тяжело смотрел на юношу, обдумывая предложение Бобо. Умирающая Селин лежала у него на руках. «Как легко вынести обвинительный приговор этому мальчишке», – подумал он, прекрасно сознавая, что большинство плантаторов, не колеблясь ни минуты, повесили бы этого раба. Он имел полное право вершить суд у себя на плантации, но, глядя на дрожащего юношу, понимал, что смерть Филипа не спасет Селин. Только Господь мог совершить это чудо. И он не хотел сейчас гневить Бога.

– Возьми его с собой, – бросил Корд через плечо, отворачиваясь.

Юноша с облегчением выдохнул и что-то забормотал вне себя от радости.

Широкими шагами Бобо обогнал Корда. Высоко подняв над головой факел, он пошел впереди, освещая хозяину путь к дому по только что прорубленной в зарослях тропе.

* * *

Она умирала и знала это. Умирала на костре. В аду. Ее трясло от холода. Селин попыталась что-то сказать, громко протестовать против боли, которая волнами прокатывалась по ее телу. Она только обрадуется смерти. Чему угодно!

Ей казалось, что она движется, пробирается в темноте по болоту. Где же звезды? Даже в самые ужасные дни плавания на небе светили звезды, по которым можно было ориентироваться. Сейчас вокруг была только темнота.

Она наконец заставила мысли оторваться от боли, позволила себе отдаться теплым рукам, которые, как ей казалось, обняли ее. Из-за боли перед глазами у нее стояла слепяще-красная завеса, но за ней Селин виделся Новый Орлеан, его улицы, собор святого Людовика, рыночная площадь. Старик Марсель – зеленщик. Она молча улыбнулась ему в знак благодарности.

Перса. Там Перса! Она ждет в маленьком домике на улице Сент-Энн. Ждет ее. Улыбается. Приветливо машет рукой. Перса о ней позаботилась бы. Она всегда это делала. Перса, которая сказала ей однажды, что ее мечты встретить настоящую любовь – пустые фантазии. Перса пыталась научить ее, что достаточно быть не такой, как все. Иметь дар. Жить с любовью в сердце. Ей следовало послушаться Персу.

– Держись, Селин. Мы почти дома.

Голос Корда донесся до ее сознания сквозь боль, прорвался через красную пелену. Она хотела попросить, чтобы он отпустил ее. Ей было слишком больно.

Корд, которому предстояло еще столько узнать о жизни, предстояло научиться любить и смеяться. Она хотела так много сделать, чтобы помочь ему. Еще не закончены работы в саду Элис. Старый дом должен обрести новую жизнь. И оставались еще Фостер, Эдвард и тетя Ада.

Она пошла по жизненному пути Джеммы О’Харли, позабыв о своем собственном. Все, о чем она когда-либо мечтала, оказалось так близко, и все-таки осталось так далеко. Будь у нее время, ей, может, удалось бы убедить мужа, что в его сердце по-прежнему есть место для любви.

Держа Селин на руках, Корд пересек веранду, ногой распахнул дверь и поднялся по лестнице. На верхних ступеньках его встретила Ада, пропустила к комнате Селин.

– Нам нужна будет горячая вода, тетя, – крикнул он через плечо, идя по коридору.

– У Фостера и Эдварда уже все готово. Они услышали твой крик, когда вы подходили к дому. По-моему, тебя слышали все на острове.

– Откинь покрывало и простыню.

Он остановился в дверях, все еще держа Селин на руках, не зная, как устроить ее поудобнее, желая смыть с нее грязь и сделать все возможное, чтобы побороть лихорадку, которая сотрясала тело девушки. Корд осторожно опустил ее на кровать. В этот момент вошли Фостер и Эдвард, неся кувшины с горячей водой и чистые лоскуты.

Корд принялся за работу, отдавая указание Аде и всем остальным, подгоняя тетушку, когда ее дрожащие пальцы двигались, как ему казалось, недостаточно проворно. Слава Богу, Ада не упала в обморок, а, напротив, доказала, что может быть куда полезнее, чем Корд смел предполагать. Она выпроводила слуг из комнаты и принялась помогать Корду снимать с Селин разорванную одежду.

– Проклятье, – выругался Корд, увидев рубцы на коже Селин. Он готов был разрыдаться от жалости к ней, но нельзя было терять ни секунды: Селин металась в жару.

Корд и Ада смыли тину и грязь с тела Селин, которая так и не приходила в себя. Приподнимая ее обнаженные безжизненные руки, меняя одну влажную тряпку за другой, он стирал грязь с ее рук, не переставая бормотать себе под нос ругательства. «На мне лежит проклятье», – повторял про себя Корд. Всякий, кто отваживался иметь с ним дело, оказывался обречен. Его мать. Алекс. Его отец. А теперь вот Селин была на волосок от смерти.

– Кордеро, дорогой, ты, честное слово, должен что-то сделать со своей речью. Что подумает Селин, если придет в себя и услышит столь вульгарные выражения?

«Она будет так же любить меня». Эти слова сами собой пришли ему на ум. Корд не потрудился ответить тете. Он продолжал приводить в порядок кожу Селин, замечая каждый, пусть Даже крохотный, рубец на ее теле.

– От этих укусов необходимо камфорное масло, тетя.

– Хинин, – сказала Ада. – Хорошая доза хинина помогает от болотной лихорадки. И нашатырный спирт. Нашатырный спирт, смешанный с эфиром. Необходимо тщательно вымыть голову. – Ада отошла на шаг назад, сложила руки на животе и покачала головой. – Такие красивые волосы. Их придется обрезать.

Кордеро закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Тетя, найдите Фостера. Дайте ему все, что вы сейчас перечислили, и пусть идет сюда.

«Фостер хотя бы будет делать свое дело молча, – подумал Корд. – К тому же он никогда не осмелится предложить обрезать волосы Селин».

При звуке своего имени, Фостер немедленно появился в дверях.

– Вы что – постоянно несете дежурство у дверей моей жены? – Корд даже не повернул головы.

– Нет, сэр. Только когда того требуют обстоятельства.

Мужчины замолчали и не произносили ни слова, пока Ада не вышла из комнаты в поисках средств. Корд отшвырнул грязное тряпье, обернул Селин чистой простыней и расправил волосы жены на подушках. Она была бледнее смерти.

– Бедная мисс, – вздохнул слуга.

– Она будет жить, Фостер. – Корд сжал ее руки.

– Я в этом не сомневаюсь, сэр.

– По твоему виду не скажешь. Я не потерплю печальных физиономий у ее постели.

– Кстати, о постелях. Могу я предложить перенести ее в вашу спальню, сэр? Там гораздо удобнее. Ваша комната лучше проветривается, и мебель более удобная. То есть, если вы вдруг захотите оставаться рядом с ней…

– Я не отойду от нее.

– …Там есть возможность лечь на кровати рядом и отдохнуть, но в то же время не беспокоить ее.

Фостер подождал, пока Корд примет решение. Это заняло не больше секунды. Он снова поднял Селин на руки и осторожно перенес в хозяйские покои.

Кордеро сидел рядом с женой всю ночь и весь следующий день. Домашние молча входили на цыпочках и снова покидали комнату. Ада поставила перед племянником тарелки с едой, но так и унесла их нетронутыми. Как-то, войдя в комнату, она поплотнее сдвинула портьеры, говоря, что лучше приглушить свет. Через час появился Фостер, распахнул и шторы, и окна, утверждая, что мисс Селин необходимы и полезны свежий воздух и морской бриз.

Час проходил за часом, а Корд все сидел рядом с Селин. Наедине со своими горькими раздумьями, наедине с воспоминаниями о прошлом и страхом перед холодным, нескончаемым будущим, которое его ожидает, если Селин вдруг умрет. Он не выпускал ее руку из своей, словно только это могло спасти ее. Держал так, как должен был держать руку Алекса, если был бы тогда на это способен. Держал так, как мог бы держать руку матери в ночь того страшного несчастья, если бы знал о случившемся.

Его не отпускала боль, которую мог испытывать только человек, чья любовь слишком долго скрывалась в самых глубинах души. Сейчас, когда она вырывалась наружу, муки были ни с чем не сравнимы. Он терзался от этой боли, давал клятвы, изрыгал ругательства и, пугаясь, снова начинал умолять Бога ниспослать ему прощение, давал такое количество клятв, что их не мог бы исполнить и святой – и все это только ради того, чтобы Селин не покинула его.

Последний раз он был в церкви много лет назад, целая вечность прошла с тех пор, когда он читал молитвы, которые заставляли его заучивать наизусть дед и священник. Сейчас, когда он сидел, обхватив голову руками, они всплывали в памяти одна за другой. Каждое слово каждой молитвы, вереница просьб и епитимий.

Селин ни о чем его не просила и в то же время подарила ему то, что нельзя сравнить ни с каким приданым, полученным от богатого отца. Она предложила ему целую жизнь, полную доверия и любви, а он был настолько упрям, что не признал и не принял этого дара.

Теперь он обязательно воспользуется этой исключительной возможностью, решил Корд. И ответит на нее. Прерывистым, хриплым шепотом он обещал ей, что постарается ответить на ее любовь, клялся, что, если только она даст ему шанс, он сделает все, что в его силах, чтобы снова научиться любить.

Селин снова заметалась по кровати, срывая с себя простыни, что-то бормоча в бреду. Он поднялся с кресла, откинул москитную сетку, сел рядом с ней, крепко обнял обеими руками и прижал к себе.

– Селин, ты меня слышишь?

– Перса мертва, – прошептала она. Голова ее металась по подушке. – Прости. Я должна была знать. Должна была попытаться спасти… Пришлось бежать… Бежать.

– Ш-ш-ш… – Корд нежно отвел влажные пряди с ее потного лба. – Очнись, Селин. Ты в безопасности. Ты на Сан-Стефене.

– Корд… – Она снова затряслась от холода. – …Ненавидит меня. Ему не нужна жена. Не нужна. Не та… Я обманула… Он думает… я краду его память.

Он слишком хорошо понял, о чем она бредит. Сердце его разрывалось от боли. Сердце, которое давно умерло – так он считал, пока не встретил Селин.

– Селин, ш-ш-ш… Ты одна. Ты нужна. Ты – единственная. Пожалуйста, прости меня. Забудь все, что я тебе говорил! Забери мою память, делай с ней что хочешь. Помоги мне найти новые воспоминания. Только не оставляй меня!

Обняв Селин, он лег рядом. Она стучала зубами от сотрясающей ее дрожи.

– Корд… – долетел до него слабый шепот.

– Я здесь. – Он едва смог вымолвить эти слова. Печаль и раскаяние сжимали его горло. Она покидала его. Так же, как Алекс. Как мать и отец. Оставляла его одного.

Корд придвинулся к ней поближе, уткнулся лицом в ее волосы и дал волю слезам, которые так долго сдерживал. Плечи его сотрясались от рыданий. Но он не выпускал ее из своих объятий.

 

18

Душный, спертый воздух. Полумрак. Селин, ничего не понимая, оглядела комнату. Она думала, что проснулась в ново-орлеанском домике с лавкой, но окружающие ее в этой комнате вещи оказались ей совершенно незнакомы. Прочная москитная сетка окружала кровать словно сероватый туман. По крыше стучал дождь.

Она внимательно посмотрела на крюк, за который была прицеплена сетка, и попыталась вспомнить, каким образом могла оказаться в этой странной, незнакомой постели. Она попробовала сесть, но поняла, что слишком слаба – сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову. Когда взгляд Селин упал на молодого человека, лежащего рядом с ней, сердце ее екнуло и память вернулась – все встало на свои места.

Кордеро. Он жив, и она, похоже, тоже. Он лежал на самом краю кровати, голова его покоилась на согнутой в локте руке. По его ровному дыханию Селин поняла, что он крепко спит. С трудом подняв руку, она попыталась дотронуться до него, но пальцы ее наткнулись на тонкую москитную сетку. Девушка тяжело вздохнула: их разделяло куда больше, чем просто кусок кружевной ткани.

Словно почувствовав, что Селин пришла в себя, Корд приподнял голову и увидел, что она смотрит на него своими огромными глазами, которые еще больше выделялись теперь на бледном лице.

Из груди Корда вырвался вздох облегчения, сердце радостно запело. Как много ему нужно сказать ей! Он не знал, с чего начать, но, когда наконец собрался с мыслями и смог говорить, вымолвил только одно:

– Ты жива.

– И ты тоже. – Это был не голос, а шепот. – Где я?

– В моей комнате.

Он улыбнулся, откинул москитную сетку, и взял руку Селин в свои ладони. Она закрыла глаза, вдыхая его тепло и чувствуя его удивительную силу.

– Я думала, что умираю.

– Я тоже так думал в какой-то момент.

– Ты ужасно выглядишь, – сказала она, прикасаясь к щетине на его подбородке. – Почти так же, как я себя чувствую.

Она удивлялась происшедшей в нем перемене. Лицо его осунулось, под глазами легли глубокие тени и появились новые морщинки, веки припухли, чего она не замечала даже тогда, когда он сильно напивался. Он словно боялся отвести от нее взгляд. Она не возражала, потому что его глаза излучали тепло и какой-то совершенно новый, добрый свет.

Корду мало было только дотронуться до ее руки. Он сел с ней рядом, и кровать заскрипела под его весом. Корд боролся со страстным желанием обнять ее и прижать к себе, как он не раз делал за прошедшие четверо суток. Но Корд сдержался и только откинул с ее лба прядь волос.

– Как ты нашел меня? – Ей необходимо было его прикосновение, она потянулась к нему, нашла его ладони.

– Ада, Фостер и Эдвард подняли настоящий переполох. Бобо нашел одного парня – Филипа, и он признался, что тебя похитили.

– Колдун…

– Он исчез. Они с Ганни сбежали куда-то в глубь острова. Они не могут прятаться вечно, но ты, уверяю тебя, должна чувствовать себя в полной безопасности.

– Ганни прибежала ко мне с твоим сюртуком. Он был весь пропитан кровью. Я никогда не пошла бы с ней, но подумала…

– Они как раз и рассчитывали на то, что ты поверишь, будто… со мной что-то случилось.

– Что ты умираешь.

Корд отвернулся. Она увидела, как он тяжело вздохнул и сжал челюсти, его темные брови хмуро сошлись на переносице. Он боролся не только со словами, он боролся с собой. Сердце ее бешено забилось.

– Корд? – Она принялась трясти его руки, от всей души желая заставить его говорить.

Он тяжело сглотнул, болезненно ощущая, как слабы ее пальцы, но зная, насколько сильна ее воля. Она ждала, что он скажет хоть что-нибудь… что угодно. У него было четыре долгих дня и четыре не менее длинных ночи, чтобы подумать о том, что он скажет ей, если ему предоставится еще один шанс. И вот теперь, когда такая возможность появилась, слова не шли у него с языка.

– Здесь очень душно, – наконец проговорил он, отпустил ее ладони и встал.

Он заметил разочарование в ее глазах и все-таки не мог заговорить. Он не дрогнул перед лицом страха, но, оказывается, по-прежнему трусил сейчас, когда пришло время облечь чувства в слова. Запустив пальцы в пышную шевелюру, он отошел к окну. В комнате царил полумрак, воздух был душным. Корд отдернул шторы и распахнул дверь на веранду. В комнату ворвался влажный туман. Он смотрел на дождь, хрустальными нитями падающий с крыши, до тех пор, пока снова не взял себя в руки.

На комоде рядом с кроватью стоял кувшин прохладной воды. Он наполнил стакан и подал его жене. Ее руки дрожали настолько, что он сел с ней рядом и поднес стакан к ее губам.

– Хочешь есть? – спросил Корд, наблюдая, как Селин маленькими глотками пьет воду. Глаза ее казались просто огромными.

Напившись, она кивнула:

– Немного.

– Я скажу Фостеру, чтобы он прислал чего-нибудь. Он или сторожит прямо под дверью, или присматривает за Эдвардом.

– С Эдвардом не случилось ничего страшного, правда?

– Он не может прийти в себя с момента твоего исчезновения. Ада все свое время посвящает обучению новой поварихи да еще плачет на плече Говарда Уэллса. Нам приносили и уносили целую вереницу подносов, а разного рода чтиво подобрано и разложено по стопкам, чтобы тебе было что читать, пока ты поправляешься.

– Не похоже, что ты много ел.

Корд промолчал. Вместо ответа он распахнул дверь, ожидая обнаружить за ней Фостера. Длинный коридор оказался пуст, хотя обычно у входа в хозяйские покои топталось несколько человек из домашней челяди, чтобы узнать о состоянии Селин.

Корд трижды дернул за шнурок звонка и, задумчиво почесав щетину на подбородке, вернулся к кровати. Селин лежала с закрытыми глазами, ее грудь тихо вздымалась и опускалась под тонкой простыней. Корд знал, что сон сейчас пойдет ей на пользу больше, чем все остальное. Радость, которую он испытал, когда Селин пришла в себя, принесла ему огромное облегчение, но одновременно лишила последних сил. Больше всего на свете ему хотелось лечь рядом с женой и впервые за последние несколько дней забыться по-настоящему глубоким сном. Однако вместо этого он осторожно расправил края москитной сетки, уселся в кресло возле кровати, вытянул ноги и закрыл глаза.

Корд не знал, проспал он несколько минут или час, но когда очнулся, то увидел, что рядом стоит Фостер, а дождь наконец прекратился.

– Она… уже… Она… – Фостер смотрел на Селин.

– Она пришла в себя несколько минут назад. Может, ты попросишь тетю приготовить немного супа? Ничего тяжелого и ничего слишком острого.

– Попробую.

Корд ожидал, что Фостер бросится вон из комнаты, но слуга топтался у кровати Селин, взволнованно вертя пуговицу своего жилета.

– Она будет в порядке, Фостер, – постарался подбодрить слугу Корд, но только теперь обратил внимание, что его взгляд мечется по комнате словно испуганный воробей и не может ни на чем остановиться.

– Что-нибудь не так? – спросил Корд. Фостер открыл было рот, но снова закрыл его. Старательно расправил манжеты – сначала одну, потом вторую. Посмотрел на ноги и встал так, чтобы носки ботинок образовали одну линию. Откашлялся.

– Селин может с голоду умереть, дожидаясь супа, – сказал Корд. Фостер стоял белый как полотно. – Что, черт возьми, происходит?

– Я не знаю, как вам об этом сказать, сэр, но… – Сумасшедший взгляд Фостера устремился на распахнутую дверь.

Корд проследил за его взглядом. У него перехватило дыхание, когда в дверном проеме он увидел своего отца. На мгновение ему почудилось, что он обрел способность тети Ады встречаться с привидениями, но, когда Огюст Моро вошел в комнату, Корд понял, что это не призрак, а человек, которого он вот уже пятнадцать лет считал погибшим. Человек, который не пожелал, чтобы сын жил рядом с ним.

Кордеро вскочил:

– Убирайся!

В этот крик он вложил всю свою ярость. Корд узнал бы отца где угодно. Несколько серебристо-седых прядей в пышных, черных как смоль волосах, несколько морщинок вокруг губ и глаз – в остальном тот совершенно не изменился. По-прежнему высокий и стройный, одетый в безупречный костюм, даже кожаная повязка на глазу не портила его внешности, а только придавала некий драматизм его облику.

– Я не уйду до тех пор, пока не скажу тебе то, что должен сказать.

Огюст посмотрел на кровать. Корд заметил, как смягчилось выражение отцовского лица, когда тот подошел к постели Селин. Молодого человека ждало еще одно потрясение: онемев, он наблюдал, как его жена улыбается Огюсту, а тот берет руку Селин и целует ее.

– Я так рад, что вы поправляетесь.

– Спасибо, – тихо ответила Селин.

– Отойди от моей жены! Убирайся! – взорвался Корд.

– Корд… – прошептала Селин.

Она пыталась что-то сказать ему, но он не желал слушать. Достаточно того, что отец оказался жив, а теперь выяснилось еще, что его жена с ним знакома!

– Мне не о чем с тобой разговаривать. До того момента, как ты вошел в эту комнату, ты был мертв для меня. И я предпочел бы, чтобы все так и оставалось.

– Я понимаю твои чувства. Мне тоже было нелегко прийти сюда сегодня, но беспокойство о твоей прелестной жене и необходимость сказать тебе то, что должно было быть сказано много лет назад, все-таки привели меня сюда.

– Ты думаешь, меня волнует, насколько тебе это тяжело? Я не желаю ничего слушать…

– Корд, пожалуйста, выслушай его. – За их громкой перепалкой голос Селин звучал едва слышно.

– Джентльмены, – вмешался Фостер, – могу я попросить вас покинуть эту комнату? Это не для мисс Селин.

– Я буду ждать тебя внизу, Кордеро. Огюст поклонился Селин, кивнул сыну и покинул комнату. За ним следом поспешил Фостер.

Беспокойство о Селин на некоторое время заслонило гнев Корда. Белая, как обшитая кружевами наволочка подушки, на которой покоилась ее голова, Селин снова закрыла глаза. Когда же он приблизился к кровати, она медленно подняла веки и посмотрела на мужа.

– Как давно ты с ним знакома? – потребовал он ответа.

– Как давно я болею?

– Четыре дня.

– Я встретила его в тот день, когда меня похитили. Он подошел ко мне в саду.

– Я считал, мы договорились, что больше не будет никаких секретов…

– Я пыталась убедить его сразу пойти и поговорить с тобой. Он отказался, и тогда я сказала, что сама все тебе расскажу. Он упросил меня подождать три дня. Корд, я дала ему слово, но, клянусь, я бы все тебе рассказала.

– Мы никогда теперь этого не узнаем, правда?

Он видел, что силы покинули ее. Она с таким трудом одержала победу в продолжительной битве со смертью. Лучше бы ему не ругаться с ней сейчас, не рисковать снова ее жизнью.

– Фостер приготовит тебе что-нибудь поесть. Потерпи немного. – Он придвинул свое кресло к кровати, надеясь, что тетушка не будет проводить никаких экспериментов с бульоном.

– Иди и поговори с отцом, Кордеро. Он ждет тебя. Со мной может посидеть Ада. Я бы с удовольствием умылась и расчесала волосы, и она может мне помочь.

Он не двинулся с места.

– Пожалуйста! Иди к нему. По крайней мере выслушай его.

– С какой стати я должен это делать?

– Потому что сердце твое не излечится, пока ты не излечишься сам.

Он долго пристально смотрел на Селин, словно оценивая правоту ее слов. Все четыре дня, пока она металась в лихорадке, Корд сражался с собственными демонами. Он надеялся, что боль и гнев остались позади, но, когда настал момент, не смог найти слов, чтобы рассказать ей, как решился признаться себе, что полюбил ее. Появление отца и его собственная реакция на это событие только доказали, что сердце его по-прежнему кровоточило от старой раны.

«Сердце твое не излечится, пока ты не излечишься сам».

– Иди, Корд, – подтолкнула его Селин. – Выслушай его.

Он сделал это ради нее.

Корд оставил Селин на попечении Ады, хотя его тетушку, похоже, настолько потрясло появление Огюста, что трудно было сказать, кто о ком сейчас будет заботиться.

Отец ждал его в гостиной, сидя на кушетке, обтянутой золотистой парчой, несколько поблекшей и обтрепавшейся за прошедшие годы. Когда Корд присоединился к Огюсту, тот задумчиво сжимал в руке хрустальный стакан с бренди. Фостер стоял рядом с чайным столиком, на котором было тесно от графинов. Слуга щедро плеснул крепкий напиток в бокал и протянул его Корду.

– Мне ничего не нужно, Фостер, спасибо. Ты можешь идти.

Сколько обещаний дал Корд себе и Богу в ту ночь, когда едва не потерял Селин! Сейчас было не время отступать от них. Среди прочего он поклялся бросить пить – и это была не самая большая жертва с его стороны. В конце концов, он никогда не ощущал острой потребности в спиртном.

Он медленно подошел к портрету матери, висящему над камином, и замер под ним. Написанная маслом картина навсегда запечатлела облик Элис – одномерная память о трепетно-прекрасной женщине. Когда Корд наконец набрался смелости и посмотрел в лицо отцу, он понял, что Огюст тоже не может оторвать глаза от портрета.

– Она была очень красивой женщиной, – вымолвил Огюст.

Корд промолчал. «Отец хотел этой встречи – пусть он и говорит», – решил молодой человек.

Огюст сделал еще один глоток.

– Такой же красивой, как твоя жена. Только она была светленькой, а Селин – темноволосая. Кстати, как она?

– Отдыхает. Тебя это не должно беспокоить.

– Я здесь благодаря ей. Когда мы встретились, она умоляла меня увидеться с тобой, нарушить обет молчания.

– Она может быть жуткой занудой. – Корд чуть-чуть улыбнулся, вспомнив свои старые упреки, радуясь, что по-прежнему есть кому адресовать их. Но разговор был слишком серьезным, и он улыбнулся одними губами.

– Как твой дедушка? – спросил Огюст.

– Был совсем без сердца, когда я видел его в последний раз.

– Много лет назад, когда я был ребенком, оно у него было. Думаю, это я разбил его, живя совсем не так, как он ожидал.

– Из-за этого пришлось страдать мне. – Корд прислонился плечом к камину.

– Именно это сказала мне Селин. Кордеро, если бы я только мог предположить, что свою ненависть ко мне он перенес на тебя, я никогда не отправил бы тебя в Луизиану.

– Он старался сделать все возможное, чтобы я не стал таким, как ты, – никудышный человек, неудачник и… пьяница. Он говорил, что стыдится тебя – человека, которого только и хватило на то, чтобы жить на жалком клочке никчемной земли, которая досталась тебе в качестве приданого за женой.

Корду казалось, что он снова слышит голос деда, ругающего Огюста на чем свет стоит, – вечно одна и та же песня.

– Пока он жив, он ни за что не передал бы мне управление семейными плантациями. Я понимал, что, если хочу выжить, должен бежать. И вот наконец я оказался здесь, на Сан-Стефене, и влюбился в твою мать, – проговорил Огюст.

– И убил ее своим пьянством.

– Поверь мне, после того несчастного случая я ненавидел себя не меньше, чем ты.

Корд подошел к кушетке и замер, глядя на отца сверху вниз. Кулаки его сжались, горло напряглось – он пытался высказать то, о чем думал. Наконец Корд глубоко вздохнул и все, что накопилось в его сердце и уме за прошедшие годы, вырвалось наружу. Слова полились – быстрые и гневные. Корду казалось, что душа его вот-вот разлетится на тысячу мелких осколков, но он уже не мог остановиться.

– Тогда я еще не ненавидел тебя. Ты был мне нужен. Я недавно потерял мать, черт тебя возьми, и нуждался в отце – неважно, что ты был пьяницей. Для меня не играло роли, каким ты был. Ты был мне нужен. А ты отослал меня прочь! Ты отправил меня к бессердечному изуверу, которому ничего не стоило пороть меня кнутом за малейшую провинность. Он старался унизить меня, заставляя мальчишку-раба выполнять мои задания…

– Кордеро, я не мог знать…

– Но ты и не пытался узнать! Ты посадил меня на корабль и ни разу не обернулся, уходя.

– Я никогда не забывал тебя. Ни на минуту. – Огюст протянул к Корду обе руки, словно умоляя сына понять его. – Когда я потерял твою маму, я сам хотел умереть. Я пытался убить себя…

– Может, тебе следовало пытаться получше?

– Я дождался твоего отъезда и покинул остров на маленькой лодочке, которую вы с мамой так любили. Я не взял с собой ни пищи, ни воды. Оказавшись в открытом море, я разорвал парус в клочья. Я готов был умереть, и так почти и случилось, но по насмешке судьбы меня спас один старый пират. Я сменил имя и стал называться Роджером Рейнольдсом, капером. С тех пор Огюст Моро перестал существовать. День за днем я рисковал своей жизнью. Во время войны работал на обе стороны. Я не сомневался, что однажды смерть сжалится надо мной и я взлечу на воздух вместе с моим кораблем, но я и тут выжил.

– Я – твой сын, но даже мне ты позволил считать, что тебя нет в живых, – холодно глядя на отца, уколол его Корд. Ребенком он выплакал столько слез, что теперь уже не смог бы пролить ни одной слезинки.

– Я хотел, чтобы ты унаследовал мою часть плантаций Моро. Вместе с доходом от недвижимости, принадлежавшей твоей матери здесь, на острове, это превратило бы тебя в богатого человека.

Корд засмеялся:

– Слишком высока была цена. Боюсь, я оправдал самые худшие ожидания деда. Совсем как ты, я отказался от наследства Моро.

– Значит, сын моего брата, Александр, унаследует все?

– Алекс мертв.

– Мертв? Он был немногим старше тебя! – Огюст не мог скрыть своего потрясения.

– Алекс умер за меня. Вместо меня. – Корд отвернулся, чтобы отец не заметил боли в его глазах. – Я изо всех сил старался поддержать твою репутацию. Однажды вечером я напился так, что не смог явиться на дуэль, хотя принял вызов. Алекс отправился на нее вместо меня. Он стал мне настоящим братом. И умер за меня.

– Я хотел сделать так, чтобы тебе было лучше…

– Но ты не хотел, чтобы я был рядом! – Голос Корда сорвался.

В комнате воцарилась полная тишина, слышно было только, как снаружи льет дождь да шумит ветер, пробираясь сквозь пальмовые кроны. Корд стоял спиной к отцу и не отрываясь смотрел в окно, мечтая, чтобы все поскорее кончилось и он мог вернуться к Селин. Но двинуться с места не мог.

– Кордеро.

В голосе Огюста не было слышно ни приказа, ни требования, и все-таки Корд ощутил необходимость обернуться и посмотреть на отца.

То, что он увидел, не могло повториться больше никогда в жизни: Огюст стоял перед ним, призывая к себе, раскрыв объятия, готовый заключить в них сына, как делал это много лет назад.

Через всю комнату Корд посмотрел на отца. Он не хотел прощать. Не хотел поддаваться острому желанию оказаться в объятиях отца. И все-таки чувство, куда более сильное, чем ненависть, заставило его сделать первый шаг. Нечто большее, чем воспоминание о несправедливостях, которые он претерпел по воле отвратительного старика, заставило сделать второй. Нечто, чему он научился у Селин, повело его через гостиную навстречу отцу.

Огюст прошел свою половину пути, и сын оказался в его объятиях. Корд замер, сжав Руки в кулаки и опустив их вдоль тела, сразу изменившийся и не очень понимающий, действительно ли это происходит с ним. Огюст крепко прижал его к себе.

Корд медленно развел руки, поднял их и обнял отца.

 

19

– Мне кажется, вырез очень глубокий. Селин стояла посреди хозяйских покоев, примеряя аквамариновое бальное платье с большим вырезом на спине. Ей казалось, что оно слишком открытое, но Фостер утверждал, что все отлично. Высокую грудь Селин подчеркивала завышенная талия и подобранные в тон атласные ленты.

– Я считаю, все великолепно, – высказал свое мнение Эдвард. – Она еще слишком худа, но цвет лица уже намного лучше, правда, Фос?

– Гораздо лучше, – согласился Фостер. – Она больше не напоминает страшную желтую тень.

– Давай не будем об этом говорить. Я не могу это вынести. – Эдвард прижал пальцы ко лбу и заставил Фостера поклясться, что он никогда больше не будет упоминать о болезни Селин.

– Внизу все готово? – Селин ужасно неловко себя чувствовала от такого пристального внимания.

– Полностью, – заверил ее Фостер. – Мисс Ада проследила, чтобы у новой поварихи в кухне все было под рукой.

Эдвард заворчал:

– Я вообще не понимаю, как у мисс Ады на все хватает времени, если этот мистер Уэллс смотрит ей в рот и бегает за ней по пятам, словно беспомощный щенок.

– Это любовная болезнь, только и всего. – Фостер взбил пышные шелковые рукава платья Селин. – Я все-таки считаю, следовало расшить платье жемчугами.

– Доверься моему вкусу, – остановил приятеля Эдвард.

– Когда я смогу спуститься вниз? Мне кажется, несправедливо заставлять меня ждать дольше. – Селин переминалась с ноги на ногу, сгорая от нетерпения.

Ада настояла, чтобы в честь выздоровления Селин и окончания сельскохозяйственного сезона в Данстан-плейс организовали большой праздничный прием. К удивлению Селин, Корд согласился устроить бал с ужином и танцами, при условии, что Селин не будет принимать никакого участия в праздничных приготовлениях.

Итак, Селин не нужно было выслушивать один за другим рецепты тети Ады. Она только согласилась на примерку, чтобы подогнать по фигуре парадное платье Джеммы О’Харли. Все остальное время Селин ничего не делала, только читала, отдыхала и набиралась сил.

Прошло около четырех недель со времени ее похищения, и наконец наступил день праздника.

– Осталось всего несколько минут, да, Эдвард? – Фостер подтолкнул приятеля локтем в бок, и они обменялись понимающими взглядами.

– Вы о чем? – спросила Селин.

Фостер быстро взглянул на Эдварда. Слуги одновременно пожали плечами.

– Вы похожи на принцессу, – сказал Эдвард. – Это все, что вам следует знать.

Поблагодарив обоих слуг, Селин не могла скрыть улыбки, наблюдая за тем, как они выходят из комнаты. Как только дверь за ними закрылась, сгорающая от любопытства Селин подошла к овальному зеркалу, стоящему в углу комнаты. Она смотрела на свое отражение в простом, но элегантном платье такого же цвета, как Карибское море за окном, и ей казалось, что она смотрит на незнакомку.

За прошедшие несколько недель ее жизнь превратилась в исполнение мечты, вернее, так могло показаться любому, кто не знал самых тайных подробностей ее жизни. Корд был внимателен и заботлив все время, пока она выздоравливала, и следил за тем, чтобы все остальные тоже нянчились с ней, так что в конце концов она стала напоминать себе хрупкую фарфоровую куклу.

Корд уступил ей свою спальню, а сам перебрался в ее бывшую комнату по соседству, чтобы она могла – как сказал он, улыбаясь, – выздоравливать без помех с его стороны. Хотя они занимали разные комнаты, каждое утро он садился на краешек ее кровати и рассказывал о своих планах на день. Вечерами они ужинали наедине, и он, не отклоняясь от выбранной темы, докладывал ей обо всем, что успел сделать.

Он рассказывал о вспаханных под пар полях и сахарном тростнике, о расчистке террас на склонах холмов, чтобы в следующем году увеличить посадки тростника. Он сообщал ей о проделках деревенской детворы и хвалил многочисленные навыки и умения Бобо. Теперь ему была известна та роль, которую сыграл этот человек в сохранении Данстан-плейс. Он восхищался его неподкупной преданностью Огюсту Моро.

Корд даже рассказал ей кое-что о своем таком непростом примирении с отцом. Выпивал он весьма умеренно: стаканчик-другой вина за ужином. Корд говорил обо всем и ни о чем – лишь бы развлечь ее. Он улыбался. Иногда даже смеялся. И ни разу не прикоснулся к ней!

Селин вздохнула и отвернулась от женщины в зеркале, женщины, которая, как могло показаться на первый – взгляд, была молода, беззаботна и счастлива замужем. Никто не смог бы догадаться, что за последние несколько недель она истомилась по сильным рукам своего мужа, мечтая, чтобы он обнял ее и снова подарил ей свою любовь.

Тайно и явно она уже не раз намекала, что совершенно выздоровела, но он полностью игнорировал ее намеки. Сегодня вечером она не только намеревалась выступить в роли хозяйки дома перед несколькими плантаторами и их женами, живущими недалеко от Данстан-плейс, /которые приняли приглашение на праздник, но и была полна решимости в корне изменить свои отношения с Кордом.

Легкий стук в дверь отвлек ее от раздумий. Она расправила мягкие складки платья.

– Войдите, – откликнулась Селин, ожидая, что перед ней появится Ада, и очень удивилась, увидев Корда, который вошел и закрыл за собой дверь.

Он был такой высокий, такой красивый и элегантный в черном сюртуке, из-под которого виднелось пышное кружевное жабо! Селин едва не задохнулась, увидев его. У нее даже закружилась голова, а сердце начало бешено стучать.

– У тебя все в порядке? Может, тебе лучше присесть? – Корд взял ее за руку и подвел к окнам, где стояли диванчик и кресла, прежде чем она успела убедить его, что с ней все в порядке.

– В чем же тогда дело? – Его лоб прорезала глубокая морщина.

– Ты выглядишь… потрясающе, – сказала она.

– Потрясающе? – Он не мог найти подходящих слов и удивленно заморгал.

– Да. – Она протянула руку, поправляя кружевные оборки, которые невероятным образом подчеркивали его мужественный вид, и заметила, что он смотрит на нее с улыбкой.

– Потрясающе… – По его тону можно было судить, что эта мысль кажется ему абсурдной.

– Хочешь, я повторю это снова?

– Нет, если только ты не напрашиваешься на комплименты и не хочешь, чтобы я почувствовал себя обязанным начать говорить их прямо сейчас.

Она готова была сказать ему, что он выглядит дразняще-притягательно. Это была совершенно новая сторона характера ее мужа, которая открылась ей совсем недавно.

– Я вовсе не напрашиваюсь на комплименты, и ты прекрасно это знаешь.

– Я забыл: твой конек – занудство.

– Ну, тогда что ты думаешь? – Она закружилась перед ним, чтобы он смог рассмотреть ее со всех сторон.

– Подойдет. – Он сунул руку в карман сюртука.

– Как «подойдет»?

– Очень подойдет. В действительности это тебе не нужно, чтобы сделать тебя еще прекраснее, но мне было сказано отдать тебе его. – Очень медленно, сантиметр за сантиметром, он вытащил из кармана нитку крупного, прекрасно подобранного жемчуга и покачал ею у нее перед глазами.

– Где ты это взял? – Она никогда не видела подобных драгоценностей и уж конечно даже не мечтала обладать чем-то столь изысканным.

– Его прислал мой отец. Он передал все драгоценности матери на хранение стряпчему, а это оставил себе. Он велел сказать тебе, что поскольку не может присутствовать на вечере лично, то хочет, чтобы ты приняла это с наилучшими пожеланиями и извинениями за его отсутствие. Когда выдаешь себя за покойника, приходится кое в чем себя ограничивать.

Он встал у нее за спиной и приложил ожерелье к ее шее. Селин закрыла глаза, борясь с желанием откинуться назад и прислониться к нему, пока он возился с застежкой. Когда Корд уже справился с задачей, она еще несколько секунд ощущала его ладони на своих обнаженных плечах, но он торопливо убрал руки и отошел.

Селин дотронулась до жемчуга. Встретив взгляд мужа, она сразу узнала горящие в его взоре искорки страсти. Уверенная в том, что он хочет ее поцеловать, Селин потянулась к мужу и почувствовала, что он тоже тянется к ней.

Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Эдвард и Фостер кубарем вкатились в комнату, запутавшись в ворохе батиста, размахивая руками и дрыгая ногами.

– Я просил не напирать на меня так сильно, – проворчал Фостер, с трудом поднимаясь и протягивая руку Эдварду.

– А мне казалось, что у тебя хватит здравого смысла убедиться сначала, что дверь заперта, – парировал Эдвард.

Корд откашлялся, и приятели вспомнили вдруг, где они находятся.

– Извините, сэр. Мы только хотели посмотреть понравился ли мисс Селин жемчуг. – Фостер обладал великим даром принимать виноватый вид.

– В следующий раз, пожалуйста, стучите. – Корд повернулся к Селин. – Хорошо бы здесь добиться возможности иногда уединяться.

Слугам не удалось ретироваться достаточно быстро: они натыкались друг на друга, пытаясь одновременно протиснуться в дверь, и в конце концов убежали, оставив ее открытой настежь.

– Думаю, мы должны сойти вниз. Гости вот-вот начнут собираться. – Корд предложил ей руку.

– Я должна поблагодарить твоего отца за жемчуг, – сказала Селин, легко опираясь на согнутый локоть мужа. Слегка пожав его руку, она улыбнулась, зная, что ее глаза говорят о том, что чувствует ее сердце. И она надеялась, что он понял это.

Заглянув в сияющее, обращенное к нему лицо, Корд готов был захлопнуть дверь, запереть ее на все замки и выбросить прочь все ключи. Одного ее взгляда было достаточно, чтобы он полностью потерял разум и думал только об одном. Под молочно-белым жемчугом, который, казалось, источал мерцающий лунный свет, вздымались и опадали при каждом вдохе упругие, соблазнительные груди. Он хотел бы целовать всю ее, но понимал: стоит начать – и он уже ни за что не захочет спуститься вниз к гостям.

Корд твердо решил, что сегодня же вечером переберется снова в свою комнату и не будет больше спать один. Даже если у Селин нет пока сил ни на что, кроме нежных объятий, в которых он проведет всю ночь.

Они вышли из комнаты и направились в гостиную, каблуки его парадных башмаков весело перестукивались с каблучками ее туфелек. Спускаясь по лестнице навстречу гостям, Корд глубоко вздохнул. Можно было подумать, что в груди у него стучит молоток сумасшедшего плотника, а не сердце. Корд наклонился к Селин, почти коснувшись губами ее уха, и прошептал:

– Я люблю тебя, Селин.

Эти слова вырвались раньше, чем он сообразил, что именно говорит.

Признание настолько поразило Селин, что она едва не упала. Корд подхватил ее и прижал к себе. Так они и замерли прямо посреди широкой лестницы.

– Повтори, – прошептала она, почти касаясь губ, которые оказались вдруг совсем рядом.

– Зануда… – Он помедлил секунду, но снова произнес слова, которых она так долго ждала: – Я тебя люблю.

– Поцелуй меня. – Селин приподнялась на цыпочки, опасно балансируя на краю ступеньки, уверенная, что он никогда не позволит ей упасть.

– Ты не перестанешь изводить меня, женушка.

– Тогда сделай, что я прошу, муженек.

И он сделал это с решимостью и страстью, которые давно искали выхода. Корд упивался сладостью ее губ, ощущением ее близости, жасминовым ароматом ее волос. Он полностью отдался этому поцелую, не боясь, что она вдруг обманет его доверие и снова украдет кусочек его воспоминаний.

И она с радостью ответила на его поцелуй, в восторге оттого, что он наконец принял любовь, которую она хотела ему отдать, и, больше того, преподнес ей бесценный дар – свою любовь.

Корд успел украсть еще один быстрый поцелуй в губы и чмокнуть жену в щечку, когда вокруг разразился гром аплодисментов и смех. Селин уткнулась лицом в пышное жабо его белой рубашки, а Корд обнял ее и приветствовал собравшихся у подножия лестницы.

Ада и Говард Уэллс стояли рядышком, отличаясь друг от друга как день и ночь: она – пухленькая, словно сдобная булочка, он – тощий, как бобовый стебель. Две пары, принявшие их приглашение и приехавшие в гости, вовсе не оскорбились тем, что хозяева дома решились так откровенно проявить свои чувства. Эдвард и Фостер держали подносы с шампанским, сияя так, словно происходящее – исключительно их заслуга.

– Мы должны спуститься, сейчас начнется музыка, – сказал Корд, легко отстраняя Селин.

Она громко вздохнула:

– Ты заставил меня забыться.

– Ты, честно говоря, заставила меня забыть вообще обо всем на свете, кроме того, что важнее всего, Селин.

– Если мне это удалось – я счастлива. – Селин улыбнулась про себя. Перса всегда говорила, что величайший из даров Бога человеку – научить других науке любви.

Они наконец сошли с лестницы и сразу попали в настоящий водоворот. Корд передал бокал шампанского Селин и взял второй для себя.

– За мою жену, – провозгласил он, поднимая бокал.

– За моего мужа, – продолжила Селин, глядя на него поверх фужера.

– За всех нас! – воскликнула Ада, полная энтузиазма, подогретого шампанским.

Не успели они допить первый бокал, как в зал широкими шагами вошел Бобо. Корд передал свой фужер Фостеру и поспешил к нему. Одного взгляда на лицо управляющего было достаточно, чтобы понять: он чем-то встревожен или раздражен. Мужчины вышли, чтобы переговорить наедине.

Селин решительно не желала оставаться одна. Она тоже передала свой фужер Фостеру, извинилась перед гостями и, подобрав юбки, поспешила за Кордом и Бобо. Когда она пересекала веранду, раздался хрипловатый голос Корда:

– Где они?

Селин подошла сзади и прикоснулась к руке мужа.

– В чем дело?

– Тебя это не должно беспокоить. Почему бы тебе не заняться нашими гостями? Я скоро вернусь. – Он попытался высвободить руку, но она держала его очень крепко.

Селин посмотрела на Бобо в поисках ответа.

– Что происходит?

Бобо вопросительно посмотрел на Корда. Селин ощутила неприятный холодок на спине и сразу же поняла, что Корд пытается, оберегая ее, скрыть от нее правду.

– Я не вернусь в дом, пока ты мне все не расскажешь, Кордеро.

Она почувствовала, как он напрягся. И уже готов был отказать.

– Я не шучу. Ты волен выбирать: или ты мне все рассказываешь, или я буду приставать к тебе весь вечер с расспросами. Уж ты-то прекрасно знаешь, какой занудой я могу быть, ведь ты так часто повторял мне это.

Голос его прозвучал резко:

– Поймали колдуна и Ганни. Их привели назад в деревню, и теперь Бобо держит их под охраной.

– Что ты собираешься с ними сделать? Корд, не усомнившись ни на секунду, вынес приговор:

– Наказание за то, что они сделали, может быть только одно – смерть.

– Но… – Селин замерла, пораженная.

Корд и Бобо пошли от нее прочь, прежде чем она успела договорить. Мерцали огоньки свечей. Селин услышала смех и голос Ады, перекрывающей все остальные голоса. Кажется, все прекрасно справлялись и без нее.

Она подобрала юбки и спустилась с веранды следом за Кордом и Бобо, которые направились через просвет в живой изгороди в сторону деревни, где жили рабы.

Бобо привел Корда в центр деревни, к гончарной мастерской, где стояли связанные по рукам и ногам колдун и Ганни. Наступила ночь, неподалеку от пленников горел костер, и в пляшущих языках пламени лица обоих пленников казались зловещими.

Корд едва сдержался, чтобы не наброситься на колдуна и не придушить его собственными руками. Глаза старого африканца горели ненавистью, накопленной за долгие годы рабства, и было ясно, что эта ненависть не умрет, пока дыхание теплится в его тщедушном теле.

Ганни всхлипывала. Корд не обрати на нее ни малейшего внимания. Он знал, кто замыслил погубить его жену. Подойдя ближе, Корд замер, глядя сверху вниз на колдуна.

Воздух в деревне дышал напряжением. Хотя немного нашлось смельчаков, которые решились выйти из хижин и теперь во все глаза наблюдали за происходящим.

Запыхавшаяся, с растрепавшейся прической, Селин вбежала в круг, высвеченный огнем, и остановилась рядом с Кордом. Он тихо выругался.

– Я не желаю, чтобы ты здесь находилась, – сказал он. – Бобо, уведи ее в дом.

– Извините, мисс, – произнес Бобо, ожидая, что она подчинится приказанию мужа.

– Ты не можешь так поступить, Корд! Пожалуйста, ради Бога, подумай, ведь ты делаешь это ради меня…

– Они должны заплатить, Селин.

– Но ты не имеешь права изображать из себя Бога, Корд. Только не с жизнями этих людей. Я тебе не позволю.

– Я не могу допустить, чтобы нечто подобное повторилось вновь, а опасность этого будет существовать до тех пор, тюка этот человек способен…

– И все-таки должен быть другой путь…

Где-то в глубине леса закричала, передразнивая собрата, зеленая обезьяна. Болотные жабы завели гипнотическое хоровое пение. Земля была влажной от прошедшего недавно дождя. В тяжелом, душном воздухе запах гнили смешивался с приторно-сладкими ароматами жасмина.

Корд оторвал взгляд от земли и посмотрел поверх костра. Селин выздоровела. Несмотря на сохраняющуюся отчужденность, отец постепенно снова становился частью его жизни. Казалось, все встало на свои места, и все-таки он постоянно пребывал в ожидании каких-то неотвратимо грядущих роковых событий.

Он снова подумал о колдуне и решение неожиданно пришло само собой. Корд обратился к Бобо:

– Не дожидайся рассвета. Возьми с собой людей, которым доверяешь, покрепче свяжите этих двоих, заткните им рты и отвезите в Бэйтаун. Я хочу, чтобы их продали и посадили на первый же корабль, отправляющийся с острова.

Бобо кивнул.

– Ты их продаешь? – Селин быстро взглянула на Ганни. Рабыня побоялась встретиться глазами с хозяйкой. – Но…

– Любой другой четвертовал, а еще лучше – раскромсал бы их на мелкие кусочки. Не спорь со мной, Селин. Он должен быть наказан. И нет страшнее наказания, чем заставить шамана покинуть землю, где покоятся кости его предков.

– Что ты хочешь сказать?

– У рабов существует сверхъестественная привязанность к местам, где захоронены их предки. Даже совсем маленьким я уже знал, что невыгодно покупать рабов, которые оторваны от родной плантации.

– Почему? В Луизиане так поступают сплошь и рядом.

– Здесь, на островах, оторванные от родных мест рабы теряют волю к жизни. Они чахнут и умирают без всяких видимых или объяснимых причин. Может, здесь сильнее связь со старыми верованиями, кто знает.

– Мозг – самое сильное орудие колдунов, – задумчиво сказала Селин. Это она очень хорошо знала.

– Ты должна понимать это лучше, чем другие, – предположил Корд, пристально глядя на жену. – Сила колдуна заключается в том, что он заставляет всех остальных верить в свое всемогущество. Пока ты здесь, его вера в то, что ты сильнее его, – твой смертный приговор. Поэтому он должен уехать. Я знаю, что это звучит жестоко, но я не собираюсь больше обсуждать эту тему.

Корд догадывался, что значило для Селин пробежать за ними следом всю дорогу от дома до деревни. Она выглядела очень уставшей. Счастливая улыбка, которая раньше освещала ее лицо, исчезла, сменившись выражением обеспокоенности за судьбу того самого человека, который недавно хотел ее смерти. Корд сомневался, что когда-нибудь сможет научиться так глубоко любить и сопереживать.

– Давай вернемся к гостям, – сказал он и обнял Селин за плечи.

Они медленно пошли в гору, направляясь к дому. Корд обернулся и посмотрел на Бобо. Великан кивнул. Корд не сомневался, что его приказания будут исполнены.

Селин безуспешно пыталась справиться с мрачным настроением, которое охватило ее, когда они покинули деревню. Будоражащее душу предчувствие исполнения всех желаний развеялось. Корд в своем намерении отправить прочь колдуна и Ганни был непреклонен. Они должны понести наказание, иначе попытаются повторить свое преступление, однако понимание этого не давало успокоения ее растревоженным чувствам. Нервы ее были напряжены до предела.

Селин окинула взглядом гостиную, где все собрались после ужина, и увидела, что Корд, стоя у открытого окна, разговаривает с тремя джентльменами. Он словно почувствовал на себе ее взгляд, повернулся и улыбнулся ей. Сердце Селин едва не выскочило из груди. Чтобы скрыть вспыхнувшие румянцем щеки, девушке пришлось раскрыть изящный веер из слоновой кости, который ей одолжила Ада. Селин украдкой осмотрелась по сторонам: не заметил ли кто ее волнения.

Жены плантаторов были давно знакомы и завязали непринужденный разговор. Селин пожалела, что не слишком владеет искусством вести светские беседы: она попыталась это сделать за ужином, но скоро поняла, что ей не хватает знаний, чтобы обсуждать последние веяния моды, и замолчала. Ну что она знала о моде? Так как денег всегда не хватало, они с Персой научились обходиться самым необходимым в своем гардеробе.

– Когда привезут вашу новую мебель? Селин вздрогнула от неожиданности и едва не выронила веер. Кассандра Смит-Виппл, бойкая блондинка с толстым слоем пудры на лице и ярко-красными губами, только недавно вышла замуж за мужчину, который был старше ее в два с половиной раза. Она сидела на другом конце диванчика и, обращаясь к хозяйке дома, наклонилась вперед.

– Новая мебель? – Даже если она и была на пути к поместью, Селин ничего об этом не знала.

– По-моему, вы поступили очень смело, решившись приехать сюда до того, как все будет приведено в порядок. Это, конечно, ваше личное дело, но я бы отправила вперед мужа, чтобы он все устроил.

– Мы отправились в путь сразу после…

– Я не сомневаюсь, что эта удручающе унылая обстановка во многом способствовала тому, что вы так долго и тяжело страдали от лихорадки. Новички часто подхватывают эту гадость, поэтому лучше выходить как можно меньше, – предупредила новоиспеченная миссис Смит-Виппл.

– Я не болела ни разу в жизни.

– Уверена, вы скучаете по городу. Где угодно жить лучше, чем здесь. Я уже сказала Гарри, что, если он не повезет меня в ближайшее время в Англию, я просто погибну. – Кассандра закатила глаза и замолчала, чтобы перевести дух.

– Правду сказать, я не очень скучаю по Новому Орлеану. Мне здесь даже нравится.

– Да, вы, должно быть, оказались в ужасном положении. Не удивительно, что с вами произошло это несчастье. Знаете, все говорят, в этом доме водятся привидения. По-моему, это призрак какой-то женщины, которая бросилась то ли с балкона, то ли со скалы, то ли с лестницы. В общем, она откуда-то свалилась. Кто знает! Это ужасно, но я словно вижу, как совершается самоубийство – раз и все! Да еще дождь в это время года! Кошмар!

Селин не отказалась бы узнать, присутствует ли сегодня в доме неуловимый дух Элис. Если да, невольно рассмеялась про себя девушка, может, ей удастся убедить матушку Корда явиться разговорчивой миссис Смит-Виппл. Селин не только не пыталась отвечать на вопросы, она просто-напросто перестала слушать непрекращающуюся болтовню гостьи.

Минут через десять она начала подумывать, заметит ли кто-нибудь ее отсутствие, если она поднимется наверх и немного отдохнет.

– Селин?

При звуке голоса Корда девушка оторвала взгляд от веера, который она машинально раскрывала и складывала на коленях, и подняла глаза. Он стоял прямо перед ней.

– Скоро начнутся танцы, – нежно сказал он. – Я могу пригласить тебя, чтобы открыть бал?

– Конечно, хотя у меня не было особых возможностей учиться танцевать.

– Тогда мне придется научить тебя. – Он протянул ей руку.

Они пересекли веранду и вышли в сад. Факелы были беспорядочно расставлены по всему саду и окружали выложенную камнем террасу. Колеблющееся пламя освещало открытую танцевальную площадку и сад, создавая какую-то странную таинственную атмосферу. Гости высыпали на веранду, готовые присоединиться к танцу, как только Корд и Селин сделали первые па. Селин увидела Аду: ее горящий ожиданием взгляд был устремлен на Говарда Уэллса, словно перед ней оказалась сладкая булочка, которую ей не терпелось отведать.

Корд обнял Селин за талию и притянул к себе.

– Ты выглядишь очень усталой. Если тебе не до танцев, я уверен, тетя Ада не откажется открыть бал.

Селин покачала головой:

– Думаю, я устала как раз оттого, что сидела на одном месте. Если ты покажешь мне, что делать, я постараюсь.

Он кивнул музыкантам, которые расположились в углу веранды. Они заиграли медленный, мелодичный вальс. Корд придерживал Селин левой рукой за талию, а в правую взял ее ладонь. Уверенный в себе, с изысканными манерами, он мастерски повел жену в танце.

Когда Селин наконец почувствовала себя несколько увереннее, она запрокинула голову, посмотрела на мужа и замерла от восторга. Его черные ресницы были такими длинными и пушистыми, что им могла позавидовать любая женщина. Он смотрел на нее так пристально, с такой жадной страстью, что она тоже ощутила, как ее охватывает пыл желания. Ее рука, зажатая в его ладони, напряглась.

К ним присоединилась Ада и Говард. Веселый книготорговец, казалось, переживал лучшие времена в своей жизни, кружа упитанное тело Ады по танцевальной площадке.

Корд раздраженно окинул взглядом собравшихся гостей:

– Кому пришло в голову устроить все это?

– Ну, меня-то ты винить не можешь. Мне было сказано ничего не делать, только присутствовать.

– Правильно, – согласился он. – Тебя я винить не могу.

– И не надо.

– Я не унаследовал от отца любовь к светским развлечениям. А тебе скучно так же, как и мне?

– Было до этого момента, – улыбнулась Селин.

– Похоже, испариться сейчас мы не имеем права, – сказал он.

Теперь уже вместе они хитро оглядели танцующих. Кассандра зажала в угол какую-то из своих соседок. Женщины склонили друг к другу головки, спрятавшись за веерами, и наблюдали, как Ада и Говард Уэллс вальсируют мимо них. В другом углу два джентльмена горячо спорили о ценах на доски для бочек, привозных и изготовленных прямо на острове. Фостер и Эдвард мелькали среди гостей с подносами, на которых стояли бокалы с шампанским и вазочки со сладостями.

Корд повел Селин в сложном танце, состоящем из шагов и поворотов, через всю террасу, и они оказались наконец у лестницы, спускающейся на дорожку, которая вела прямо к морю.

Склонившись к уху Селин, он прошептал:

– Мне хочется украсть тебя и увести к бухте.

– Я уже заметила, – сказала она.

– Но не для того, чтобы полюбоваться на луну.

– Нет, не для этого.

Она крепко взяла его за руку и смело пошла с ним сквозь тьму к серебристой полоске песка, которая даже сейчас отражала голубовато-белый свет луны.

В начале тропинки Корд остановился и резко притянул девушку к себе.

– Я хочу тебя, Селин, – прошептал он, почти касаясь ее губ, и впился в них жадным поцелуем.

Селин показалось, что она сейчас упадет, от его прикосновения у нее голова шла кругом, словно от шампанского. Ей казалось, что им никак не удается прижаться друг к другу достаточно тесно, ей было мало его прикосновения, хотелось сбросить одежды, укрыться от толпы, в одно мгновение преодолеть извилистую тропинку, ведущую к морю. Сквозь шелк платья она ощущала прикосновение его ладоней, теплых и ищущих. Его горячий, ненасытный язык проник в ее рот, играл, дразнил, соблазнял ее.

Корд встал спиной к танцующим, чтобы закрыть Селин от гостей своим телом. Селин не смогла сдержать сладострастный стон, который вырвался из ее горла, когда он обхватил ладонью ее грудь и начал гладить большим пальцем напрягшийся под тонкой тканью платья сосок.

Наконец, когда Селин уже казалось, что от долгого поцелуя она превращается в мягкий, податливый воск, Корд поднял голову:

– А ты, Селин?

Ее рука скользнула по его бедру; легко двинулась дальше… ощутила, что он полностью готов к встрече с ней…

– Я тоже хочу тебя.

– Желание женщины для меня – закон. Пойдем. – Корд направился по тропинке вниз, к берегу.

Внезапно сзади раздался мужской голос, заглушивший музыку и заставивший их остановиться:

– Я бы посоветовал вам оставаться на месте.

Музыканты один за другим прекратили играть. В тропической ночи замер последний звук – печальный, жалобный вздох скрипки. Корд и Селин повернулись лицом к гостям. Он по-прежнему обнимал ее за талию, она прижималась к нему спиной.

На противоположном краю террасы, около выхода в сад, стоял Коллин Рэй, а с ним рядом – невысокий полный мужчина в касторовой шляпе.

– Что вам угодно, Рэй? Мне казалось, мы давным-давно все обсудили! – с вызовом крикнул Корд.

Его реплика привлекла всеобщее внимание.

Фостер и Эдвард отставили подносы и поспешили к Рэю и стоящему рядом с ним незнакомцу.

– Вас никто не приглашал, Рэй, – напомнил Корд. Отпустив Селин, он пересек террасу.

– На сей раз я нахожусь здесь с официальной миссией.

– С какой именно? – потребовал объяснений Корд.

У Селин перехватило дыхание. Все ее внимание сосредоточилось на незнакомце, который молча стоял рядом с Рэем. Она сразу заметила, что в руке тот сжимает какую-то бумагу. Довольствуясь тем, что брат мирового судьи говорит вместо него, мужчина до сих пор не произнес ни слова.

Селин поняла, что нужно этому господину, как только его увидела. Она бросилась через террасу вслед за Кордом, надеясь догнать его прежде, чем Коллин Рэй снова заговорит. Каждый последующий шаг давался ей со все большим трудом.

– Думаю, нам следует войти в дом, Моро, – скорее потребовал, чем предложил Рэй.

– Что бы вы ни собирались мне сообщить, можете сказать об этом прямо сейчас и здесь.

– Нет, Корд! – Селин подошла к мужу и схватила его за руку, так крепко, что он бросил на нее тяжелый, вопрошающий взгляд и только потом снова повернулся к Рэю.

– Вы огорчаете мою жену. Я хочу, чтобы вы убрались вон отсюда. – Корд постарался взять себя в руки и понизить голос, но эти усилия вот-вот могли пойти прахом.

– Догадываюсь, что огорчу ее еще больше, – сказал Рэй.

– Что, черт вас возьми, вы несете?

– Корд! – Селин понимала: что бы она ни сказала, что бы ни сделала, неизбежного не предотвратить. Если бы только ей удалось все рассказать ему самой, с глазу на глаз! Если бы…

– Ваша жена разыскивается за убийство… Толпа гостей ошеломленно ахнула.

– Что он сказал? За что разыскивают Селин? – затеребила Ада Говарда Уэллса.

Селин почувствовала, что у нее трясутся колени.

– Клянусь, если вы не заткнете свой поганый рот и не уберетесь, я убью вас, Рэй! – Корд угрожающе шагнул к Коллину Рэю, но тот лишь усмехнулся прямо ему в лицо и выхватил официальную бумагу из рук своего спутника.

– Прекрасно! Возможно, тогда вы и ваша молодая жена сможете качаться на виселице рядышком, – сказал Рэй, потрясая документом перед носом Корда. – Эту бумагу привез из Луизианы вот этот джентльмен, мистер Джонатан Харгрейвс, агент, работающий на семейство Перо из Нового Орлеана. Здесь говорится, что ваша жена, бывшая Селин Винтерс, разыскивается не за одно, а за два убийства! Я как помощник губернатора прослежу, чтобы она поняла: в ее интересах вернуться в Новый Орлеан и предстать перед судом.

Корд стряхнул руку Селин со своей и схватил страничку, которую сжимал Коллин Рэй. Селин почувствовала, что у нее подкосились ноги и закружилась голова. Если бы не Фостер и Эдвард, оказавшиеся поблизости, она бы упала.

Корд развернул лист так, чтобы при свете факелов прочесть, о чем идет речь в документе. До него медленно доходил смысл написанных слов. Он пробежал глазами по строчкам, и сердце его, по мере того как он читал, все больше охватывал холод. Это была ложь. Все – сплошная ложь!

«Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?.. Может, у тебя припрятано еще два-три маленьких секрета, о которых мне ничего не известно, откуда я знаю?»

В тот день на берегу он просил рассказать ему всю правду.

Она убедила его поверить ей. Она пробилась к его сердцу и разуму, и он превратился в такого круглого дурака, что даже сказал, что любит ее!

Корд вернул документ Рэю. От гнева все поплыло у него перед глазами. Фостер и Эдвард поддерживали Селин, стоя рядом с ней, потому что Корд уже не мог предложить ей поддержки. Ада начала всхлипывать. Он захотел подойти к Селин, обнять ее и сказать, чтобы она ни о чем не беспокоилась, что они вместе исправят эту ошибку.

Но ошибки не было. Внезапно с ужасающей ясностью он понял: все чистая правда.

 

20

Сквозь пелену гнева, застилающую глаза, Корд смотрел на лица гостей и прислуги. Одни уставились на него в ужасе, другие отвернулись. Женщины испуганно перешептывались, спрятав лица за веерами. Он не мог заставить себя взглянуть на Селин. Не отваживался. С трудом Корд нашел в себе силы обратиться к собравшимся.

– Наш вечер подошел к концу, мы больше ничего не можем вам предложить. – Он никому не смотрел в глаза. Потом повернулся к Эдварду: – Пусть подадут кареты. – Сказав это, повернулся к гостям спиной, но, уходя с террасы, бросил Коллину Рэю, словно приказал: – Приведите ее в библиотеку.

– Корд, подожди! – крикнула Селин, обезумев от горя и протягивая к нему руки, но он даже не замедлил шага.

Когда брат мирового судьи подошел к ней, Селин нашла в себе силы отказаться от помощи Эдварда и Фостера. Ей необходимо было взять себя в руки. Она пойдет сама, не позволит вести себя словно овцу на заклание. Каким-то образом она должна убедить Корда, что, независимо от того, что он теперь о ней думает, ее любовь к нему – настоящая, верная, вечная. И эта любовь будет жить всегда, даже если сама она кончит дни на виселице.

Селин сомневалась, что ей удастся подняться по ступеням дома и войти внутрь, но она смогла это сделать. Коллин Рэй и Харгрейвс следовали за ней по пятам, словно она вдруг попытается сбежать. Смешно! У нее едва хватало сил, чтобы двигаться без посторонней помощи.

Свет канделябров окрасил комнаты в приятный цвет жженого сахара. С приглушенно-золотистых отблесках видавшие виды интерьеры казались почти роскошными – она часто представляла себе, что именно так все здесь выглядело когда-то. Она будет скучать по этому особняку, который едва не стал ее домом.

Когда Селин наконец подошла к библиотеке, ее била лихорадка, она была на грани обморока. Болел каждый сустав, каждая мышца. Она вошла в небольшой зал, где рядами тянулись книжные полки, и поняла, что Говард Уэллс действительно разбирал книги и составлял каталоги, когда не ухаживал за Адой: книги стопками были сложены на полу перед полками.

Селин сделала шаг в сторону, позволяя войти Рэю и Харгрейвсу. Заложив руки за спину, словно ища опору, она прислонилась к книжному шкафу, с замиранием сердца ожидая, когда Корд, стоящий у стола, повернется к ней лицом.

Он продолжал стоять к ним спиной, его широкие плечи напряглись, руки сжимали хрустальный бокал, словно это был спасательный канат. Она увидела, как он, запрокинув голову, выпил все до дна и снова налил себе из графина, стоящего на столе.

– Закройте дверь, – приказал он, не оборачиваясь.

Харгрейвс повиновался.

Корд опустошил третий бокал и наконец почувствовал, что немного успокоился и может встретиться с незваными визитерами лицом к лицу. По крайней мере, он совладал с отчаянным желанием убить кого-нибудь. Корд взглянул на Харгрейвса, неопределенного вида сутуловатого человечка с орлиным носом. Но за что убивать посыльного? Глаза Коллина Рэя, куда более подходящего для этой цели кандидата, смело встретили взгляд Корда, на лице его играла фальшивая, самодовольная улыбка. В конце концов, он оказался победителем. Он заберет отсюда Селин.

Наконец взгляд Корда остановился на Селин, его лживой маленькой женушке, которая обманывала его с самой первой их встречи. Она была очень бледна и напоминала изысканный белый тропический цветок. Он заметил, что она дрожит. Корд мог бы решить, что она прекрасная актриса, если бы не знал точно, что стеклянный блеск в ее глазах мог означать только одно – ее снова трепала лихорадка.

Корд отвернулся и налил себе четвертый бокал рома – лишь бы удержаться и не броситься ей на помощь. Графин дребезжал, ударяясь о край бокала, – хрусталь о хрусталь, – но ни тот, ни другой не разбился. Сверкающая посуда оказалась прочнее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Я бы предложил вам по стаканчику, джентльмены, но, боюсь, здесь осталось совсем мало. А если учесть, какой оборот приняло дело, мне придется послать за парой-тройкой бутылок дополнительно еще до рассвета.

– Не надо, Корд… – Голос Селин дрогнул, когда она произнесла его имя.

Он направился к жене, вплотную подошел к ней и заговорил совсем тихо:

– Тебе было так просто рассказать мне обо всем раньше, Селин. Ты могла сделать это когда угодно. У тебя было столько возможностей! Ослепленный страстью, я, может быть, даже попытался бы защитить тебя, солгал бы ради тебя так же, как лгала ты.

– Я пыталась…

– Когда? Когда ты пыталась, Селин? Когда ты вообще попыталась рассказать мне хотя бы что-нибудь прежде, чем грянет гром? Ты умоляла поверить тебе, и я был настолько глуп, что согласился. Я был настолько глуп, что даже влюбился в тебя.

– Я правда тебя люблю, Корд. Что бы там ни было, я…

– Все это очаровательно, но мы должны вернуться в Бэйтаун прежде, чем завтра утром корабль мистера Харгрейвса покинет гавань, – вмешался Рэй.

Корд вернулся к столу и бутылке.

Коллин Рэй шагнул к Селин, но она попыталась ускользнуть от него, прячась за книжным шкафом.

– Я убила Жана Перо, защищаясь, – сказала она. – Он напал на меня. Хотел задушить. Перед этим я дотронулась до его руки и узнала, что он убил Персу. Я представляла Для него угрозу, и он попытался меня задушить во дворе своего дома. Я ударила его ножом, чтобы спастись.

Корд засмеялся и снова выпил.

– Она великолепна, правда?

– Если это правда, то почему вы бежали? – спросил Рэй.

– И зачем изуродовали его лицо до неузнаваемости? – Харгрейвс не мог скрыть отвращения.

– Я этого не делала! Я ударила его ножом. Когда он упал на землю, я убежала. Я вернулась домой и нашла тело Персы на полу посреди комнаты. Все было именно так, как я видела, когда дотронулась до Жана Перо.

Рэй нахмурился:

– Что значит – так, как вы видели?

– У нее бывают видения. Моя невероятно талантливая маленькая убийца к тому же воровка! – Корд подошел к Рэю и посмотрел ему прямо в глаза. – Будьте осторожны, или она наверняка украдет что-нибудь и из ваших воспоминаний, если до сих пор еще этого не сделала.

– Почему же Перо решил убить старую леди? – спросил Харгрейвс, не обращая внимания на Корда.

– Перса была гадалкой, предсказательницей судьбы. Жан убил ее, потому что она наверняка что-то узнала о нем. Я собиралась пойти в полицию, но услышала, что полицейские входят в дом. Я была уверена, что они уже разыскивают меня, подозревая в убийстве. Я знала, насколько богаты Перо, понимала, что у них достаточно денег, чтобы обвинить меня. Они никогда бы не поверили, что их бесценный сыночек виновен в убийстве! Я запаниковала и бросилась бежать.

– Насчет Перо вы были совершенно правы, – сказал Харгрейвс. – Они не пожалели денег и наняли меня, чтобы я вас выследил. Целых два месяца у нас не было ни малейшей зацепки, никакого объяснения вашему исчезновению из города, пока некто по имени Томас О’Харли не заявил в полицию об исчезновении дочери и не потребовал ее найти. Он, кажется, не присутствовал на свадьбе дочери по каким-то семейным обстоятельствам, и вот наконец приехал на плантацию Моро, чтобы навестить дочь. По приезде он узнал, что описание женщины, которая вышла замуж за Кордеро Моро, совершенно не совпадает с внешностью его дочери. После того как всех опросили, и выяснилось, что описание новобрачной в точности соответствует Селин Винтерс, нам оставалось только надеяться, что она все еще на Сан-Стефене.

– Но формально она находится вне вашей юрисдикции, не так ли? – Корд с грохотом поставил стакан на стол.

Слабая надежда мелькнула в глазах Селин.

– Я надеялся, что она сдастся без сопротивления и возражений, но, будучи ее мужем, вы можете просто передать ее нам. И я прошу вас так и поступить. Не могу даже представить, что вы захотите сознательно укрывать в своем доме убийцу.

У Селин перехватило дыхание. Корд был ее единственной надеждой, но стоило ей заглянуть в его темные глаза, как она поняла: надежды больше нет…

– Забирайте ее, если желаете. Мне совершенно безразлично, каким образом.

Боль, которую она испытала в тот момент, когда Корд, как ей показалось, вырвал из ее груди сердце и растоптал его грубым сапогом, не могла сравниться ни с чем.

Харгрейвс снова обратился к Селин, и она попыталась сосредоточиться на том, что он говорит.

– Вам же будет лучше, если вы добровольно отправитесь назад. Вы сможете сослаться на самозащиту.

– Подумайте, ведь в этом случае вас могут повесить только за два убийства, пока не найдено еще одно тело. – Коллин Рэй скрестил руки на груди, покачиваясь с носков на пятки с самодовольной улыбкой.

– Какое тело? – Селин была уверена, что у нее из-за перенесенной лихорадки помутилось в голове.

– Вас подозревают в убийстве пропавшей Джеммы О’Харли.

– Что?! – Селин была потрясена. – Когда я в последний раз видела Джемму О’Харли, она пряталась в соборе святого Людовика.

Харгрейвс повернулся к Кордеро:

– Поверить не могу, что вы ни разу не заподозрили, что женаты не на той женщине.

– Никто из нас ни разу не видел Джемму О’Харли. Моего деда предупредили, что она не хочет выходить замуж и будет говорить и делать все возможное, чтобы избежать брака. Поэтому, когда она заявила, что не является Джеммой О’Харли, никто ей не поверил. – Корд посмотрел на Селин. – Правда, она не особенно пыталась нас переубедить и не называла мне своего имени, пока не стало уже слишком поздно.

Она протянула к нему руки, словно в молитве:

– Я пыталась сказать, что всего-навсего ищу работу. Я назвала тебе свое имя, как только мы оказались на борту «Аделаиды».

– Но не прежде, чем мы оказались далеко за пределами Луизианы и не направились на Сан-Стефен, насколько я помню.

– Мы можем спорить всю ночь напролет, – перебил их Рэй, хватая Селин за руку. – Вы предпочитаете сдаться нам, или мы должны заковать вас в кандалы?

Когда Коллин Рэй прикоснулся к Селин, Корд едва не вцепился ему в горло, но быстро напомнил себе: его больше не касается, что с ней происходит, ему безразлично, что с ней станет, при условии, что ему никогда больше не придется видеть ее.

– Отпустите ее, Рэй. Она должна пойти по собственной воле, – сказал Харгрейвс, и Коллин Рэй отпустил девушку.

Селин прикусила губу, чтобы унять дрожь. Корд, избегая ее взгляда, снова сосредоточился на роме и своем стакане. Ее трясло, словно тростинку на ветру.

– Я пойду, – прошептала она Харгрейвсу. Жизнь ее кончилась. Какая разница, как это случится?

Джонатан Харгрейвс повел Селин прочь из комнаты, но она вдруг остановилась:

– Минуточку, пожалуйста.

Девушка подняла руки и попыталась расстегнуть застежку жемчужного колье. Это ей Удалось после второй попытки, она сняла с шеи украшение и, держа его на раскрытой ладони, подошла к Корду.

– Вот, – сказала она, протягивая ему ожерелье его матери.

Он скользнул взглядом по жемчугу в ее руке и отвел взгляд. Отчуждение в его ледяных глазах потрясло Селин до глубины души.

– Положи на стол, – сказал он и отвернулся.

Униженная, Селин положила нитку жемчуга на стол и позволила Харгрейвсу и Коллину Рэю вывести ее из комнаты.

Корд, решив, что они уже ушли, обернулся и вдруг увидел фигурку Селин, показавшуюся ему еще более хрупкой между двумя крупными мужчинами. Она уходила, держась словно королева, с гордой осанкой и прямыми плечами. Руки ее сжались в кулачки.

Эдвард и Фостер, тетя Ада и Говард Уэллс столпились в коридоре и пораженно наблюдали за разыгравшейся у них на глазах драмой.

– Кордеро! Элис хочет, чтобы ты остановил их! Она очень, очень огорчена! – вскричала Ада, обращаясь к Корду.

– Когда вы начнете говорить от собственного имени, тетя? – Корд смотрел на нее, не выходя из библиотеки, устав от смешной манеры Ады вкладывать собственное мысли в уста его матери.

Ада отвернулась, всхлипывая на плече книготорговца. В отличие от всех собравшихся в коридоре и ожидающих, что Корд спасет Селин, этот образованный джентльмен не решался встретиться взглядом с молодым человеком.

Корд грязно выругался, прошагал через всю библиотеку и захлопнул дверь прямо у всех перед носом с такой силой, что дом содрогнулся от фундамента до крыши. Но осуждающие взгляды, казалось, по-прежнему были устремлены на него. Он швырнул хрустальный бокал в дверь, разбив его на тысячи сверкающих осколков, прекрасных, но чрезвычайно опасных.

Таких же, как Селин…

Он не мог думать о ней. Не позволит себе думать о ней. Она ушла, и он снова остался один – наедине с опустошенным наполовину графином рома, что не принесло ни капли облегчения от той бесконечной боли, которая сжимала его едва ожившее сердце.

На островах хорошие новости разносятся быстро, скандальные – еще быстрее. Все население Бэйтауна высыпало на пристань, чтобы собственными глазами посмотреть, как будет унижена жена недавно приехавшего плантатора, которую подозревали в том, что она ведьма. У всех на виду Селин повели на пароход, который должен был доставить ее в Америку, где она предстанет перед судом не за одно, а за Два убийства. Ходили слухи, что в Луизиане ведьм все еще сжигают на костре.

Ее заперли в грязной тюремной камере, которая кишела крысами. Всю ночь Селин не сомкнула глаз. Когда за ней явились ее тюремщики, ей было уже совершенно безразлично, жива она или уже отдала Богу душу. Разве это имело значение, даже если ей удастся каким-то чудом оправдаться, несмотря на «бесспорные» Доказательства, о которых твердил Харгрейвс?

Первую глупейшую ошибку она совершила, когда решила бежать. Но разве это имело значение, если иначе ей никогда не пришлось бы встретиться с Кордеро? «Нет», – ответило ей сердце. Ни мгновения она не хотела вернуться обратно. Единственно, о чем она сожалела, это о том, что причинила ему такую боль, хотя желала только одного – залечить его раны своей любовью.

Утром, увидев собравшуюся на пристани толпу, Коллин Рэй настоял, чтобы на Селин надели наручники, утверждая, что кто-нибудь может предпринять мелодраматическую попытку выкрасть ее. Харгрейвс, правда, добился, чтобы на ноги ей кандалы не надевали, иначе она очень долго будет подниматься по сходням на борт корабля.

Селин, по-прежнему страдая от приступов лихорадки, не произносила ни слова. Ее внимание сосредоточилось на том, что осталось за каменными стенами тюрьмы. Она пыталась представить себе белый песок, сверкающий на солнце, подгоняемые легким ветерком пенные барашки волн, разбивающихся о берег. Она думала о Кордеро, вспоминала, как впервые увидела его в день их венчания, совершенно пьяного. Представляла, как он, опустившись на колени, обнимал детей Алекса, прощаясь с ними. Кордеро в ту штормовую ночь, когда он впервые сжимал ее в своих объятиях. Кордеро, держащий на руках ребенка Бобо, радующийся, что малыша удалось спасти. Кордеро, обнаженным плывущий по морским волнам.

Кордеро над ней. Кордеро внутри нее. Кордеро, признающийся ей в любви.

Кордеро… Кордеро… Кордеро. Она закрыла глаза и зажала ладонями уши, пытаясь заставить себя не слышать отзвуков его имени.

– Давайте обойдемся без театральных сцен, – предупредил ее Коллин Рэй, защелкивая у нее на запястьях наручники. – Харгрейвс, вы готовы?

Нанятый семьей Перо человек кивнул и распахнул дверь камеры.

Селин трясло в лихорадке, в горле у нее пересохло, суставы болели при каждом движении – такой она покинула тюрьму. Широкие металлические браслеты и тяжелые цепи тянули ее к земле. Хотя Селин не смотрела по сторонам, она понимала, что улица запружена народом, собравшимся поглазеть, как она по каменной мостовой идет через пристань к кораблю. Зонты в оборках, напоминая огромные разноцветные цветы, раскачивались из стороны в сторону на фоне собравшейся толпы – дам и джентльменов, лавочников и купцов, плантаторов и рабов, которые бросили свои дела ради этого зрелища. Большего унижения она не знала.

На корабль, пришвартованный рядом с тем, который отправлялся в Америку, гнали, словно стадо, группу рабов, скованных одной цепью. Внимание Селин привлек звон цепей. Она взглянула на выстроившихся в линию черных людей: с каменным выражением на лицах они хранили полное молчание. Одна из женщин посмотрела в ее сторону, и Селин поняла, что это Ганни. Пробежав глазами по ряду, она заметила в конце этой группы несчастных колдуна.

Хотя их разделяла пристань, глаза Селин и старика встретились. Весь вид старика говорил о том, что он, в отличие от своих товарищей по несчастью, не дрогнул и не смирился с поражением. Спину его согнули прожитые годы, но он не сдался. Глаза его пылали огнем, который угаснет только вместе с последним вздохом старика.

Селин хотела отвернуться, но не смогла. От его острого взгляда не ускользнуло ее ужасное состояние, кандалы на запястьях, мужчины, которые пристально следили за пленницей. Когда их глаза снова встретилась, губы старика медленно растянулись в беззубой победной улыбке. Колдун продолжал улыбаться, когда его и его товарищей по несчастью повели на борт корабля, отплывающего на Ямайку.

Когда они, наконец, подошли к сходням, железные наручники до крови стерли нежную кожу на руках Селин. Зацепившись носком одной испачканной туфли за подол платья, девушка споткнулась и, резко наклонившись вперед, едва не упала лицом вниз прямо в воду. Харгрейвс быстрым движением подхватил ее и рывком поставил на ноги.

– Перо заплатят мне хорошие деньги, если я вас верну, так что не думайте, что можете утопиться, воспользовавшись тем, что я за вами не слежу. Я наблюдаю за вами каждую минуту.

– Благодарю за внимание, – ответила она сыщику, – но я невиновна. Так что я не боюсь.

Селин очень хотела бы отделаться хотя бы от Коллина Рэя, но тот проследовал за ними на корабль. Он даже улучил момент, чтобы переговорить с ней наедине, пока Харгрейвс обсуждал что-то с капитаном относительно их размещения на судне.

Рэй протянул руку, схватил ее за подбородок и подушечкой большого пальца провел по щеке. Селин попыталась отвернуться, но он только крепче сжал пальцы.

– Вам следовало принять мое предложение, Селин. Будь вы моей, я не выдал бы вас Харгрейвсу, когда он, разыскивая вас, обратился в магистрат.

Он отпустил ее подбородок, пожал плечами и отряхнул руки, словно испачкался, прикасаясь к ней.

– Но раз уж так сложилось, и вы предпочли своего ублюдочного муженька, мне ничего больше не оставалось.

– Я не согласилась бы стать вашей, даже если бы вы, стоя под виселицей, обещали за это перерезать петлю на моей шее! – Селин плюнула прямо ему в лицо.

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, Рэй поднял руку и со всего размаха ударил ее по щеке. Селин отлетела назад, ударилась о перила и едва не задохнулась от пронзившей все тело боли.

В мгновение ока рядом с ней оказался Джонатан Харгрейвс.

– Руки прочь, Рэй! Я не желаю привезти домой остатки прежней роскоши. Вы уже проводили нас на корабль, теперь можете отправляться домой.

Не сказав Харгрейвсу ни слова, Рэй удалился, но прежде, словно издеваясь, отвесил Селин поклон, точно такой, как когда-то в день их первого знакомства.

Корабль поднял якорь. Селин не нашла в себе сил смотреть на медленно удаляющиеся изумрудные тростниковые плантации и густые джунгли на склонах гор. Она боялась в последний раз увидеть особняк Данстан-плейс, стоящий на вершине холма прямо над морем.

Она повернулась спиной к Сан-Стефену и к разбившимся вдребезги мечтам о том, какой могла бы стать ее жизнь.

Фостер в лакейской заваривал чай, а Эдвард просто сидел на табурете с высокими ножками и нервно тер колени ладонями.

– Это хуже, чем я мог себе представить, – наконец произнес Фостер.

Продолжая болтать, он аккуратно выкладывал нарезанные ломтики лимона на тарелочку. Удовлетворенный своей работой, Фостер поставил ее на большой поднос рядом с чайником, чашками и блюдцами из того же сервиза и блюдом с ананасовым пирогом.

– Он пьян уже два с половиной дня. – Эдвард удрученно покачал головой и издал глубокий печальный вздох. – Что с ним будет? Он переживает это куда сильнее, чем смерть Алекса.

– Конечно! На Алексе он не был женат. Можешь отнести поднос в гостиную? Мисс Ада и мистер Уэллс ждут чай. – Фостер принялся ловко сворачивать салфетки.

Эдвард вздохнул:

– Я не могу. Я слишком расстроен и не могу ничем заниматься – только переживать. К тому же, если я увижу, как плачет мисс Ада, я и сам разрыдаюсь. Ты ведь, Фостер, знаешь, какой я. Я не могу ничего с собой поделать.

Фостер пристроил салфетки и подхватил поднос за ручки, но потом снова поставил на стол. Больше всего его удручала мысль о том, что они с Эдвардом старательно способствовали свадьбе Корда.

– Мы должны были поверить мисс Селин в первый же вечер, когда она говорила нам, что она не Джемма О’Харли. Ничего подобного не произошло бы, если бы Кордеро женился на той женщине, на которой должен был, – сказал Фостер.

– Мы должны были догадаться, что что-то не так, когда ей не подошло ни одно из привезенных платьев, ни одни туфли из сундука.

– Никогда бы не поверил, что она – убийца. Ее внешность совершенно не подходит для этого, – сказал Фостер.

– Хотел бы я, чтобы у нас была возможность что-нибудь сделать. Хотел бы я, чтобы Кордеро взял себя в руки.

– Если бы желания были лошадьми, попрошайки ездили бы верхом, Эдди, – философски заключил Фостер, снова поднимая поднос.

Эдвард шустро вскочил с высокого табурета, придержал двери и последовал за приятелем в гостиную.

Фостер прошел через всю комнату и поставил поднос на маленький столик.

– Глоток чая вам не повредит, мисс Ада, – сказал слуга и, не дожидаясь ее согласия, налил в чашку ароматный напиток.

Ада целыми днями сидела на диванчике в углу гостиной и никто, даже Говард Уэллс, не мог улучшить ее настроения. Глаза ее покраснели и распухли от слез, лицо покрылось красными пятнами. Фостера так и подмывало сказать ей, что ее природный румянец не нуждается в подобном дополнении.

Ада потянулась за чашкой. Руки ее так дрожали, что она непременно пролила бы чай на блюдце, если бы Фостер не помог ей. Поведение домашних грозило вот-вот вывести его из равновесия.

– Что мы будем делать, Фостер? – жалобно подняла на него глаза Ада, с трудом разлепив опухшие от слез веки. Даже Элис ужасно огорчена.

– Если вас интересует мое мнение, мисс Ада, я думаю, мы все должны взять себя в руки. – Он многозначительно посмотрел на Эдварда. – От нас ни для кого нет никакой пользы, пока мы в таком состоянии.

Уэллс тоже взял чашку дымящегося чая и добавил в него столько молока, что напиток совершенно побелел.

– Каждый раз, когда я думаю о бедняжке Селин, представляю, как она в полном одиночестве сидит сейчас в какой-нибудь каютке на корабле, или, того хуже, что произойдет, если вдруг ее осудят…

Ада запричитала. Фостер бросился вперед, чтобы подхватить ее чашку и не дать разлить горячий чай прямо на колени.

– Всегда остается надежда, – сказал он.

– Мы никогда ее больше не увидим! – Эдвард бросился прочь из комнаты и столкнулся в дверях с Огюстом Моро.

– Проклятье, Лэнг! – воскликнул Огюст, хватая слугу за плечи, отставляя его в сторону и широкими шагами направляясь к присутствующим через всю комнату. Посмотрев на Аду и Говарда Уэллса, он обратился прямо к Фостеру: – Где мой сын?

Фостер даже вздохнул с облегчением:

– Он в библиотеке. Случилось самое ужасное…

– Знаю. Весь остров знает. – Огюст уже выходил из гостиной, направляясь в коридор. – Я приехал, как только узнал. Что Корд думает делать?

– Боюсь, ничего, – с недовольным вздохом сказал Фостер.

Огюст остановился и резко повернулся к Фостеру, который даже отступил на шаг.

– Как это «ничего»?

– Кордеро мертвецки пьян. И пребывает в таком состоянии с того самого момента, как забрали мисс Селин.

Лучше смерть, чем такое количество рома.

В голове у Корда гудело так, что он едва мог открыть глаза. Ему казалось, что язык его распух и уже не умещается во рту, в котором был такой привкус, словно он жевал овечью шерсть. Он развалился в кресле, не желая двигаться, потому что, как только пытался сесть, сердце начинало стучать словно молот о наковальню.

Заплетающимся языком Корд попытался выругаться, обращаясь к тому, кто стучал в запертую дверь библиотеки. Он ведь не даром закрылся на ключ – будь они все прокляты! – сразу после того, как Фостер первый раз попытался его накормить.

– Убирайтесь, – слабо пробормотал он, но в ту же секунду дверная рама вылетела и дверь с треском распахнулась.

Корд приоткрыл один глаз. В дверном проеме стоял отец – настоящий благородный пират в отставке: белоснежная рубашка, черные брюки и черная повязка на одному глазу.

– Я сказал: убирайся, – буркнул Корд. Не обратив ни малейшего внимания на это требование, Огюст прошел через всю комнату и схватил цветочную вазу, стоящую на столе рядом с Кордом.

– Что ты делаешь? – Корд попытался сесть чуточку поровнее, и комната поплыла у него перед глазами. Молодой человек закрыл глаза и сдавил пальцами виски.

– Я собираюсь сделать то, что должны были сделать со мной много лет назад. Если бы кто-то так поступил, я не отослал бы тебя из дома и не совершил бы величайшей ошибки в моей жизни, – ответил Огюст.

В следующий момент Корд понял, что на него валятся вялые цветы на длинных стеблях, а заодно льется застоявшаяся тепловатая вода.

– Черт! – Протирая глаза, он вскочил на ноги и бросился на отца. Огюст легко уклонился от нападения, чем еще больше вывел Корда из себя. – Ты не имеешь права вторгаться в этот дом!

– Я имею полное право удержать тебя, чтобы ты не пустил свою жизнь под откос. Что ты собираешься предпринять ради спасения своей жены? – спросил отец.

– Ничего. – Пахнущая подгнившими стеблями вода стекала с волос Корда.

Огюст со всей силы ударил ладонью по столу:

– Черт тебя побери, Кордеро! Почему?

– А почему я должен что-то делать?

– Потому что ты ее любишь.

– Она обманывала меня с того самого дня, когда мы встретились впервые.

– Ты злишься, потому что считаешь, что тебя снова бросили. Ты думаешь не о Селин, Кордеро, а о себе.

– Я думал, что могу ей верить. – Корд, казалось, пытался снова погрузиться в пьяную дремоту. Все что угодно было бы лучше, чем эта медленная пытка.

– Верить в то, что она будет с тобой?

– Верить, что она доверяет мне настолько, что могла бы рассказать мне всю правду, но она этого не сделала…

– Ты ожидал, что она скажет тебе, что виновата в убийстве, и рискнет потерять тебя? Если бы ты ее не любил, то не делал бы сейчас с собой того, что делаешь. Ты занимался бы делами, словно ничего не произошло. Но кое-что произошло, а ты не можешь или не хочешь посмотреть правде в глаза. Я знаю. Я пережил это. Прими это, как есть. Ты любишь ее так сильно, что эта любовь тебя убивает.

Корд сел, уперся локтями в колени и обхватил голову руками. Внутри у него все переворачивалось.

– Я так старался, – прошептал он. – Я давал себе клятвы, что больше никогда в жизни никого не полюблю.

Из противоположного угла библиотеки до его слуха долетел вопрос Огюста:

– Почему?

От переизбытка чувств горло Корда сжалось, ему не удавалось вымолвить ни слова.

Он тяжело сглотнул, кусая губы и глядя в пол.

– Потому что бывает слишком больно, когда те, кого ты любишь, уходят, – выговорил он наконец.

Огюст опустился на колени перед креслом Корда и обнял сына за плечи. Корд закрыл ладонями глаза, не давая себе окончательно сломаться. Единственный известный ему способ выбросить Селин из мыслей и памяти – напиться до забвения и пребывать в таком состоянии постоянно. Теперь ему пришлось вспомнить, что она где-то в море, мучается от морской болезни, испуганная и одинокая, – и все из-за его слепой ярости, его нежелания доверять ей, поверить в нее.

Ему было плохо от осознания действительности. Он знал, что Селин любила старую женщину, которая вырастила ее. Даже мысль о смерти Персы от руки Селин была абсурдной. Но как насчет Перо? Правда ли, что она убила его, чтобы защитить себя, как она утверждает? А как же Джемма О’Харли? Куда делась эта девушка?

Если не будет доказана невиновность Селин, ее обязательно повесят. Но как же ей удастся раздобыть хотя бы какие-то доказательства, если она окажется запертой в тюремной клетке. У нее нет ни семьи, ни денег, и некому помочь ей. Некому встать на ее защиту – кроме ее собственного мужа, который повернулся к ней спиной.

– Я был дураком, – прошептал он. – Таким ужасным дураком!

– Я поступил с тобой очень несправедливо, когда отправил от себя. Я думал только о себе и своем горе, – сказал Огюст. – Бог тебе судья, если ты поступишь так же и потеряешь Селин.

– Как давно они отплыли? – Корд запустил пальцы в волосы, не понимая, сколько же времени он предавался жалости к себе самому.

– Два дня назад. Кордеро, я готов сделать все, чтобы помочь тебе. Мой корабль и команда спрятаны в бухте в шести милях отсюда. Сегодня вечером мы можем выйти в море и направиться в Новый Орлеан.

– Тогда поехали! Но сначала вели Фостеру приготовить побольше горячего кофе, а Эдвард пусть приготовит смену одежды.

Как только прозвучали эти слова, из-за дверного проема показались голова и плечи Фостера.

– Кофе будет готов через минуту. Эдвард уже собирает вещи.

 

21

Итак, ее долгое путешествие завершалось там же, откуда началось.

Тюрьма Кабильдо, куда со всей Луизианы свозили настоящие отбросы общества, стояла как раз напротив собора святого Людовика, возле которого Селин когда-то села в экипаж Джеммы О’Харли.

Лежа под грязным рваным одеялом на топчане, служащем в камере кроватью, Селин думала об иронии судьбы, которая заставила ее совершить полный круг. Тонкая шерсть почти не спасала от холода и сырости, но охранники отобрали у узницы одежду, дабы лишить ее возможности даже думать о побеге.

Она улыбнулась, глядя на слабый лучик света, едва пробивающийся сквозь крохотное окошко, проделанное высоко в стене. Как глупа полиция! Никто на свете не решится спрятать ее, даже если она найдет силы и каким-то образом сумеет сбежать из старой крепости. Она совершенно одинока. Селин осознала эту горькую правду в тот момент, когда ступила на палубу корабля и повернулась спиной к Сан-Стефену.

Плавание превратилось в бесконечную череду дней и ночей, сменявших друг друга. Она постоянно мучилась и страдала оттого, что приступы не прошедшей до конца болотной лихорадки то и дело сменялись приступами морской болезни. Прикованная цепью к стене, она не выходила из крохотного помещения на нижней палубе, не имея ни сил, ни возможности вдохнуть свежего воздуха, взглянуть на звезды на ночном небе, ощутить привкус соли на губах. Рядом с ней не было никого, кто мог бы позаботиться о ней, кроме Джонатана Харгрейвса. Когда она отказывалась есть, он принимался кормить ее силой.

Перо не хотят, чтобы я привез им бездыханное тело. Они желают, чтобы я доставил вас живой, чтобы потом повесить.

Когда же мучительное путешествие наконец закончилось, ее заключили в тюрьму Кабильдо вместе с прочими арестантами, ожидающими своей участи. Ей не пришлось долго ждать, а судебное заседание, прошедшее под председательством недавно приехавшего в город судьи-американца по фамилии Беннет, оказалось самым коротким в истории Нового Орлеана. Дьюрелы, молодые супруги, прогуливавшиеся по улице в день убийства, подтвердили, что они видели ее с Жаном Перо часа за два до того, как было обнаружено его тело.

Домашний слуга Перо засвидетельствовал, что приносил Селин горячее какао. Вся челядь в один голос пересказывала кровавые подробности, как они, возвратившись с гулянья, обнаружили во дворе изуродованное до неузнаваемости тело своего молодого хозяина.

Соседи Селин не могли пролить свет на то, где она находилась в день и вечер убийств. Они не видели ни девушки, ни Персы в день смерти старухи.

– Она очень странная, не такая как все, – сообщила соседка, которая много лет жила неподалеку от их дома.

– Я никогда ей не доверял. И всегда считал, что она какая-то чудная. Из-за ее глаз, видите? У нее очень странные глаза, – заявил мужчина, которого Селин, насколько она помнила, видела всего раз или два в жизни.

На протяжении всего заседания суда мать и отец Жана Перо сидели в переднем ряду, жаждущие мести, испепеляющие девушку тяжелыми, злыми взглядами. Кто решился бы их осудить? Ведь убит их сын.

Коренастый джентльмен, назвавшийся Томасом О’Харли, говорил с ней перед началом суда. Он умолял Селин признаться, что она сделала с его дочерью. О’Харли просил сказать ему, где спрятано тело Джеммы.

– Я только хочу достойно похоронить мою маленькую принцессу, – рыдал он.

Селин очень подробно снова и снова рассказывала ему, что произошло тем дождливым вечером в сумраке кафедрального собора. Она клялась О’Харли, что понятия не имеет, куда пропала его Джемма. Он присутствовал и на суде, по-прежнему надеясь, что она сломается и признается в убийстве его дочери. Кто смог бы его обвинить? Его драгоценный ангелочек исчез без следа.

Никто даже не попытался доказать ее невиновность, и она была признана виновной в совершении двух убийств после полуторадневного слушания свидетелей. Никто из присутствующих, и меньше всех сама Селин, не удивился, когда ее приговорили к смерти.

После оглашения приговора судья предоставил ей последнее слово. Даже теперь, лежа в камере, она думала, какую жалкую картину являла в зале суда. Она настолько исхудала, что ее перепачканное аквамариновое бальное платье висело на ней словно на вешалке. Волосы были нечесаными и грязными, кожа приобрела желтоватый, болезненный оттенок, глаза ввалились. Она вспомнила, что ей едва удалось заговорить чуть громче, чем шепотом.

– Я ударила Жана Перо ножом ради самозащиты… Я не оставляла его в том состоянии, в каком его нашли… Я не могла убить Персу… Она была для меня как мать… Я очень ее любила… Я не боюсь смерти, потому что невиновна.

– Просыпайся, девочка, к тебе посетитель.

До слуха Селин, выводя ее из забытья, донесся голос охранника. Она откинула одеяло, подождала, пока перестанет кружиться голова, и наконец повернулась к охраннику, наблюдающему за ней сквозь решетчатое окошечко в тяжелой двери. Сегодня дежурил толстяк, от которого вечно пахло вином. Его румяные щеки были покрыты красными прожилками.

Селин облизала сухие губы:

– Вы мне?

– Тебе. Соберись, девочка. Пришел один джентльмен и хочет тебя видеть. Обещай не выкидывать никаких штучек, и я его впущу. – Лицо за решеткой исчезло.

За последние несколько дней Селин стала по-настоящему жалеть тюремщиков, которые день за днем вынуждены были находиться в сырых, покрытых плесенью стенах, терпеть зловоние, страдать от духоты в переполненных помещениях. Селин поплотнее завернулась в одеяло и спустила ноги с топчана, пытаясь привыкнуть к грязному ледяному полу под босыми ногами.

Откинув с лица волосы, Селин с удивлением думала, кто же мог прийти навестить ее. Она не знала никакого джентльмена, который мог бы прийти сюда, за исключением, может быть, Кордеро, но у нее все-таки хватало благоразумия не надеяться на его приход.

За дверью послышались приближающиеся шаги, отдающиеся глухим эхом от каменного пола. Головокружение прошло, но руки по-прежнему дрожали. Она молила Бога дать ей силы, чтобы выстоять. Кто-то в соседней комнате пронзительно закричал, и этот вопль, как обычно, потонул в вое и проклятиях, которые тут же полетели из-за других дверей, пока охранник не потребовал навести порядок. Стены Кабильдо видели уже не один бунт заключенных, и стражники всегда держались начеку. Камеры были битком набиты убийцами, прочими преступниками и рабами, иногда полусумасшедшими, иногда больными. Ей повезло: осужденных на смерть содержали в одиночной камере.

Селин снова закрыла глаза и, придерживая одеяло, начала раскачиваться взад и вперед. В памяти всплыл непрошеный образ Кордеро. Он ехал верхом вдоль берега на фоне сверкающего песка и пенящихся волн, высокий и гордый. Его блестящие волосы искрились в солнечных лучах. Позади него, на холме, густые заросли зеленого тростника раскачивались от свежего ветра.

Спрятав это видение в самые глубокие тайники своей души, Селин подумала: «Вспоминает ли он меня хотя бы иногда?»

В окошке снова появилось лицо охранника. Зазвенели ключи. Один оборот – и тяжелая кипарисовая дверь распахнулась.

Селин продолжала неподвижно сидеть на краешке топчана, сжимая руками одеяло. Толстый охранник пропустил в камеру Томаса О’Харли. Коренастый торговец средних лет был одет в дорогой, хорошо пошитый сюртук из шерсти, который выглядел в жалкой камере так же нелепо, как шелковые домашние туфли на пляже. В комнате вдруг стало очень тесно от присутствия двух крупных мужчин. Ее посетитель прочистил горло и окинул взглядом камеру.

Селин не сделала даже попытки заговорить с ним, чтобы облегчить начало разговора. Она просто ждала. Он, без сомнения, явился, чтобы в последний раз попытаться упросить ее рассказать, где находится его дочь.

Когда О’Харли наконец заговорил, то обратился к охраннику, а не к ней.

– Вы могли бы оставить нас наедине? – попросил он.

Охранник быстро взглянул на Селин:

– Не обижай его.

Это предупреждение даже не заслуживало ответа. Он прекрасно знал: у нее едва хватало сил, чтобы отогнать мух. Охранник вышел из камеры, но, даже после того как с шумом повернулся ключ, она не сомневалась: он остался ждать прямо за дверью.

Селин постаралась сосредоточить внимание на Томасе О’Харли. Что-то в нем изменилось с тех пор, как она видела его в суде. Он выглядел теперь куда более уверенным в себе, плечи его не были безвольно опущены, из глаз исчезло отчаяние. Он извлек из кармана сложенный листок бумаги и развернул его с такой осторожностью, словно имел дело с тончайшей, очень хрупкой драгоценностью.

– Я получил весточку от Джеммы, – тихо сказал он, с благоговением глядя на тонкую страницу. – Она жива.

Селин почувствовала облегчение, не только потому, что это оправдывало ее, снимало с нее подозрение, но и потому, что была по-настоящему благодарна Богу за то, что с белокурой улыбчивой девушкой, однажды обменявшейся с ней судьбой, не случилось никакой беды.

– Она в монастыре?

– Джемма? Конечно нет! – засмеялся О’Харли.

– Она сказала мне, что хочет стать монахиней. – Селин повторила то, что уже однажды рассказывала ему. Однако тогда он ей не поверил.

– Она не сообщает, где именно находится, только то, что жива, здорова, счастлива и о ней хорошо заботятся. Она пишет, что когда полностью придет в себя и почувствует, что готова, то приедет домой, но она хочет, чтобы и мне хватило времени осознать, что я не имею права выбирать для нее мужа. – Он улыбнулся Селин. – Можете мне поверить: я никогда больше не сделаю такой попытки.

Он продолжал рассматривать слова, написанные рукой дочери.

– Далее она пишет, что в ночь предполагаемой свадьбы она поменялась одеждой с молодой женщиной одного с ней роста, но с темными волосами. Все именно так, как вы рассказывали. Я показывал это письмо полиции, они прекратили ее поиски. Я лично хотел сообщить вам об этом. Должен сказать, что надеюсь, вы простите меня за то, что я усомнился в ваших словах, но вы должны понять, в каком отчаянии я был…

– Я понимаю. Боюсь только, что от ее приданого осталось очень мало. Большая часть денег пошла незаконнорожденным детям Александра. Извините…

Он не стал выслушивать ее извинения.

– У меня денег больше чем достаточно. Я просто очень рад, что Джемма жива. Селин, могу я что-нибудь для вас сделать?

– Для меня нельзя ничего сделать, не доказав, что я не убивала остальных. Но времени на доказательства не осталось.

Он подошел к высокому окну и проследил за лучом солнечного света, бегущим по каменной стене.

– У вас есть кто-нибудь, кто был бы с вами рядом, когда… когда они?..

– Когда меня будут вешать? Нет. У меня никого нет.

– Как вы можете сидеть здесь так спокойно, зная, что через два дня пойдете на смерть?

– Я не сделала ничего плохого. Я, может, и боюсь умереть, мистер О’Харли, но, поверьте, я не боюсь предстать перед Богом.

Он с трудом сглотнул и провел ладонью по лицу.

– Не хотел бы я, чтобы моя Джемма оказалась в полном одиночестве при подобных обстоятельствах.

О’Харли забормотал что-то себе под нос, словно обдумывая какую-то идею. Вдруг он резко повернулся, подошел к Селин и остановился рядом с ее топчаном:

– Я буду там в пятницу, Селин. Я провожу вас на эшафот.

Селин облегченно вздохнула. Он был совершенно чужим ей человеком, отцом другой девушки, но благодаря ему ей не придется в одиночестве встречать свой конец. Селин почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Она низко склонила голову. Горячая слеза упала на ее ладонь. Прошло некоторое время, прежде чем она нашла в себе силы заговорить.

– Благодарю вас, мистер О’Харли. О большем я не могла бы и мечтать.

– Где мы, черт возьми, находимся? – попытался выяснить Корд у Огюста.

Он стоял рядом с отцом на палубе его корабля «Прекрасная леди», вглядываясь в лабиринт темных водных протоков, которые, переплетаясь, вели в глубь болотистого берега Луизианы. В тяжелом воздухе стоял запах плодородной пахотной земли, которая веками накапливалась здесь слой за слоем. Покрытые мхом стволы кипарисов напоминали привидения, молча хранящие мрачные тайны. Такие уголки всегда сохранялись на самых дальних окраинах плантаций Моро, но у Корда никогда прежде не было времени заехать так далеко.

Огюст улыбнулся, чувствуя себя как дома, и, встав за штурвал, повел корабль по одному из каналов в глубь суши.

– Это залив Баратария. Веришь ты или нет, но, судя по присутствию ворон мы всего в нескольких милях от Нового Орлеана. Много прошло времени с тех пор, как я бороздил эти воды под флагом Картахены. Много воды утекло с тех пор, как я отдал часть захваченной добычи Жану Лафитту за право прятаться здесь.

Корд удивленно посмотрел на отца. Огюст же пристально наблюдал за каналом. Во время путешествия между сыном и отцом установилось немного странное и не слишком спокойное перемирие. В течение продолжавшегося несколько часов урагана, когда корабль швыряло по волнам словно скорлупку, Корд подумал было, что в Огюсте снова проснулось былое желание умереть в море и он решил прихватить с собой сына.

– Значит, ты бывал настолько близко к плантациям Моро и ни разу не приехал, чтобы повидать меня? – Корд почувствовал, как в душе поднимается старая горечь.

Огюст пожал плечами:

– И что я мог сказать тебе? Что я пират? Сообщить, что отказался от прошлого и от тебя вместе с ним? Позволь поинтересоваться: ты собираешься встречаться с Генри в то время, что мы здесь будем?

– Понятно. Нет, я не собираюсь видеться с Генри, если только меня не вынудят обстоятельства, – честно признался Корд.

Ненависть к деду оказалась слишком глубока. Он вцепился в поручень так, что побелели костяшки пальцев. Сейчас нельзя было позволить гневу ослепить себя и отвлечь от выполнения основной задачи. С прошлым покончено. Важно только будущее и Селин.

– Я думал, мы направляемся прямо в Новый Орлеан. Если мы не доберемся туда вовремя…

– Даже не думай об этом. – Огюст рукой дал сигнал рулевому. – Единственные, кто хорошо знают эти воды – ловцы креветок да пираты. Здесь мы сможем скрыться от властей, если возникнет такая необходимость.

– За твою голову назначена какая-то цени?

– За голову Огюста Моро – нет. А вот Роджер Рейнольдс совершил немало неблаговидных поступков. Но не только поэтому я хотел бы спрятать корабль в одном из каналов и незаметно пробраться в город.

Корд прищурился от солнца, которое вдруг появилось из-за низкой темной тучи.

– Я уже говорил тебе, что готов на что угодно, лишь бы спасти жену. Ты думал, как нам в случае чего побыстрее убраться отсюда?

– Вот именно. – Огюст отвернулся от сына. – Мне приятно, что наши мысли идут в одном направлении. Но за твою голову цены не назначено, и нет нужды, чтобы это когда-нибудь произошло, Кордеро. Моя команда и я сам бывали в подобных переделках. Так что мы сможем с этим справиться.

– А я тем временем что буду делать? Сидеть здесь, в болоте, и выжидать? – Корд упрямо замотал головой. – Селин моя жена. Я слишком мало до сих пор для нее сделал. Я спасу ее так или иначе.

– Ты готов остаток своих дней провести в бегах? Вечно оглядываясь, нет ли кого за твоей спиной? Никогда не иметь возможности осесть где-нибудь и пустить корни?

– В обмен на спасение Селин? Решительно готов.

– На закате мы будем в городе, – заверил сына Огюст.

Зловоние немытых тел, испражнений и страха витало вокруг Кордеро, когда он вслед за тюремщиком спустился вниз и пошел вдоль коридора, куда выходили совершенно одинаковые двери камер. Как только Корд представил себе Селин, которая вынуждена находиться в этих жутких стенах, ему с трудом удалось подавить тошноту и заставить себя двигаться дальше. Снаружи на Новый Орлеан лился дождь, превращая улицы в сплошные потоки грязи, которую месили теперь колеса повозок, карет и телег. Свинцовые тучи затянули серое печальное небо.

Внезапно охранник остановился перед ничем не отличающейся от других дверью и отпер ее. Изнутри не доносилось ни единого звука.

– Она здесь. – Взгляд охранника пренебрежительно скользнул по лицу Корда.

Когда Корд вошел в слабо освещенную камеру, на минуту ему показалось, что охранник ошибся: комната казалась совершенно пустой. В углу стояло помойное ведро. Забытая миска с едой осталась прямо на грязном полу около двери. Он повернулся, готовый покинуть камеру, но дверь за ним захлопнулась с громким стуком и в замочной скважине повернулся ключ.

Какая-то тень шевельнулась под грязным одеялом на топчане. Онемевший, не верящий своим глазам, Корд смотрел как из-под шерстяной тряпки появляются голова и плечи Селин. Волосы ее были грязными и спутанными, щеки ввалились и пожелтели. Когда ее глаза скользнули по его лицу и в них не отразилось ни малейшего признака жизни, Корд почувствовал, как по его спине пробежал холодок страха.

– Селин?

Что с ней такое? Мог ли он облегчить ее состояние одними словами?

Она не двигалась. Одеяло соскользнуло вниз, обнажив холмики ее грудей. Она задрожала, но не заговорила.

Он подошел к Селин, опустился перед ней на одно колено и обнял ее. Она безвольно лежала в его объятиях, он прижал ее покрепче к своей груди и начал медленно баюкать словно дитя.

– Прости меня, Селин. Мне так жаль. Пожалуйста, прости меня, – повторял он снова и снова.

Корд медленно опустил ее на тонкий грязный матрас. Попытавшись отвести с ее лба пряди волос, увидел на щеках жены грязные бороздки, оставленные пролитыми слезами. Он взял ее ладони в свои и начал растирать их.

– Селин, скажи мне что-нибудь. – Он обвел взглядом комнату и снова посмотрел на нее. – Пожалуйста!

– Я сплю? – медленно прошептала она так тихо, что ему пришлось склониться к ней поближе. – Я столько раз представляла тебя здесь…

– Мы выплыли двумя днями позже, чем вы: столько времени мне понадобилось, чтобы протрезветь и прийти в чувство. Два дня я провел в городе, пытаясь добиться встречи с тобой. Наконец мне разрешили.

Легкие морщинки, которые залегли около ее губ, резанули его сердце, словно раскаленным лезвием. Он провел пальцем по ее губам. Ее улыбка погасла.

– Прости меня, Селин.

– Слишком поздно, – прошептала она и закрыла глаза.

Корду показалось, что на его сердце лег камень.

– Я не обвиняю тебя за то, что ты ненавидишь меня, Селин. Особенно после того, как я сказал, что люблю тебя, а потом позволил увезти. Я не должен был отдавать тебя Харгрейвсу. Я должен был сражаться и защищать тебя. Пожалуйста, не говори, что уже слишком поздно.

– Я не виню тебя, Корд. Как я могу? Наша любовь была такой молодой, такой хрупкой. Ты только решился сказать мне о своей любви в тот вечер, и вдруг появились эти двое и заставили тебя узнать правду. – Она вздохнула, и вся печаль, которая сквозила в ее словах, отразилась в ее глазах. – Теперь для меня слишком поздно, Корд. Завтра я умру.

– Мы собираемся вытащить тебя отсюда и бежать из Нового Орлеана.

– Я уже пыталась однажды сбежать. Это не помогло. Завтра меня повесят. Я должна ответить перед Богом за смерть Жана Перо.

– Послушай меня! – Испугавшись, что она вдруг откажется, он схватил ее за руки и крепко сжал их. – Я не отдал тебя болотам, и, будь я проклят, если отдам тебя палачу. Мой отец и его люди здесь, в Новом Орлеане. Здесь же Фостер и Эдвард. Они рыщут по всем улицам, заглядывают в каждую кофейню, таверну и лавку, выспрашивают в порту, задают вопросы, прислушиваются, ищут малейшую зацепку, чтобы доказать твою невиновность. Мы уже узнали, что Перо был азартным игроком, он очень много задолжал своему двоюродному брату, который исчез в тот же день, когда был убит Перо. Этот кузен мог наткнуться на тело Жана Перо и размозжить ему голову, просто чтобы быть уверенным, что тот мертв. Но ведь в тот момент Жан мог быть еще жив. Может, ты вовсе его и не убивала! Ее взгляд скользнул по стене.

– Я не хочу, чтобы ты был там завтра, – прошептала она. – Пожалуйста, оставь мне хотя бы немного чувства собственного достоинства.

– Селин…

– Это ведь меня должны повесить. Тебя туда не приглашали, Корд.

Корд зажмурился, чтобы сдержать навернувшиеся слезы.

– Я не собираюсь позволить им повесить тебя, Селин.

Она приподнялась на локте и уперлась пальцем ему в грудь:

– Я счастлива, что ты и твой отец помирились, но я не могу позволить тебе совершить – какую-нибудь глупость, Корд. Ты не должен подвергать себя, отца или кого-то из его команды опасности.

– Брюзга. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась.

– Я такая грязная, – прошептала она. – Не унижай меня.

– Чистая или грязная – ты моя, и я люблю тебя. Ты стала моей в тот самый вечер, когда вышла откуда-то из ночи и бури, – Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя.

– Корд, пожалуйста, не нужно.

У нее больше не было сил сдерживать его. Почувствовав это, Корд поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. Когда он оторвал от нее губы, она вздохнула и откинулась назад.

– Скажи, что веришь мне. Скажи, что позволишь мне всю оставшуюся жизнь доказывать тебе мою любовь, доказывать, что она тебя достойна, – взмолился он.

По щеке Селин пробежала слеза. Корд поцелуем остановил ее.

– Если бы у меня еще осталось что-то от жизни, все это время принадлежало бы тебе. Но завтра на рассвете мне принесут чистую одежду и разрешат искупаться. Я попросила суп с креветками и стручками окры.

Страх комом встал у него в горле. Он попытался победить его и провел ладонью по ее щеке.

– Я слышал, чтобы успокоить приговоренного к смерти, ему приносят бутылку виски. Если они это сделают, не пей, Селин.

– Это ты просишь меня не пить?

– Я хочу, чтобы завтра у тебя была свежая голова. – Он снова взял ее руку в свою.

– Если бы я знала, как сохранить свежей голову, я не закончила бы свои дни здесь. – Она снова улыбнулась, разрывая его сердце.

– Обещай мне, – взмолился он.

– Ты раздавишь мне руку.

– Пообещай.

– Обещаю, – прошептала она. – Ради тебя я пойду завтра на виселицу трезвой словно стеклышко.

 

22

Казнь была назначена на полдень.

За четверть часа до начала толпа уже собралась на Оружейной площади, сжигаемая жаждой увидеть смерть Селин. Когда стражники вывели ее на свет яркого, безоблачного дня, она была буквально потрясена этим шумящим и волнующимся сборищем. Чисто вымывшаяся, одетая в крахмальный белый балахон и белую юбку, подкрепившаяся сытным завтраком из стручков окры и устриц, Селин чувствовала, что к ней вернулись силы, которых ей так не хватало в последние недели.

Немного раньше, как и обещал, приехал Томас О’Харли, но, кажется, сам он нуждался в поддержке куда больше, чем Селин, так что она попросила его отправиться домой и там молиться за нее. Дав слово Кордеро, Селин даже не притронулась к бутылке виски, которую ей предложили. Сейчас она жалела, что не опустошила ее до самого донышка.

Охранники нервничали. Никто из них, даже знакомый толстяк и тот, которого она про себя называла Орлиный нос, не решались встретиться с ней глазами. Они только внимательно следили за собравшейся публикой. Окружив Селин со всех сторон, они тесной группкой медленно продвигались сквозь толпу, не имея возможности ускорить шаг из-за оков на ногах девушки.

Она взглядом измерила путь, который ей предстояло преодолеть, и в конце его увидела взметнувшуюся вверх виселицу. Селин сосредоточила внимание на этом сооружении, предпочитая не видеть мельтешащих перед ней лиц. Самыми жестокими были подростки, немытые, неряшливые, беснующиеся беспризорники. Они свистели и улюлюкали, толкались и пихались, угрожая ей поднятыми вверх кулаками. Но были на площади и другие – из праздного любопытства они стояли в задних рядах, молчали или перешептывались.

– Селин!

Она не прошла и пяти шагов, как Корд протиснулся сквозь толпу зевак и окликнул ее по имени. Он подошел настолько близко, на сколько позволили охранники. Как только Селин его увидела, она забыла, что на запястьях ее кандалы, и, подняв руки, попыталась дотянуться до него. Отчаяние охватило девушку, когда она поняла, что никогда больше не сможет к нему прикоснуться. Она попыталась улыбнуться ему, но губы предательски задрожали в жалком подобии улыбки. Сердито прищурившись, она отвернулась и попыталась сосредоточить взгляд на эшафоте.

Сердце Кордеро сжалось, когда он увидел, как Селин выходит из Кабильдо, окруженная целой фалангой стражников. Его охватила дрожь сомнения, он испытал мгновения настоящего страха, хотя его отец и все члены экипажа находились здесь же, в толпе, готовые отвлечь внимание от Селин, чтобы сам Корд и Бобо при помощи двух наиболее доверенных людей Огюста смогли ее выкрасть.

Вечером накануне казни они до мельчайших подробностей обсудили все детали, благодаря тому, что Огюсту удалось подкупить одного из охранников Кабильдо, и тот подробно описал, что произойдет на следующий день. Но одно дело снова и снова обсуждать план действий и совершенно другое – увидеть Селин в кандалах, окруженную стражей, всего в нескольких шагах от виселицы.

Он окинул взглядом толпу, собравшуюся на площади, и поразился тому, с каким мастерством люди его отца смешались с остальной публикой. Все были на месте, в полном его распоряжении за исключением Фостера и Эдварда, нервы которого в последний момент разыгрались не на шутку. Испугавшись, что что-то пойдет не так, как задумано, и ему придется стать очевидцем казни Селин, Эдвард впал в настоящую истерику, так что Фостер предложил остаться вместе с ним и дождаться на краю болота, когда все будут возвращаться на корабль после окончания операции.

Корд смотрел, как стражники ведут его жену сквозь толпу, снова и снова ощущая приступы страха. Он понимал, что провал означал смерть для всех них.

– Селин! – снова окликнул он, стараясь привлечь ее внимание.

Он едва различал хрупкую фигурку, окруженную стражниками. Селин повернулась к мужу и посмотрела на него влюбленными глазами. Он понял, что даже сейчас она любит его.

– Верь мне! – крикнул Корд.

Селин заметила, что он старается идти вровень с ее охраной. Внезапно в глазах Корда появилось какое-то странное выражение, взгляд его заметался по толпе. Она увидела, как брови мужа сошлись на переносице, а челюсти сжались. Селин оглянулась вокруг, пытаясь найти причину, вызвавшую его гнев.

Прямо перед собой она увидела вдруг Генри Моро, который на голову возвышался над всеми, кто его окружал. Рядом со стариком, словно сторожевые псы, стояли два верных раба. Генри тоже увидел Корда, и теперь они словно хотели испепелить друг друга взглядами.

А потом она увидела Огюста: благодаря кожаной повязке на глазу его нетрудно было узнать, хотя он и надел на голову огромную шляпу. Собравшаяся публика немного расступилась, уступая путь охранникам и осужденной. Разделенные толпой, Генри и Огюст узнали друг друга.

Было заметно, как Генри побледнел, поняв, что его младший сын жив. Старик еще мгновение смотрел на него, потом оглянулся и рявкнул что-то одному из своих слуг. В следующую минуту он уже повернулся спиной к Кордеро и Огюсту, и его эскорт принялся расчищать перед ним дорогу с площади. Селин не успела сделать и пары шагов, а Генри Моро уже исчез за спинами любопытных.

Корд почувствовал облегчение, когда увидел, что дед уходит, словно он уходил не просто с площади, но и из их жизни. Он воспринял это как знак того, что прошлое остается позади и пришло время сосредоточиться на настоящем.

Молодой человек снова повернулся к Селин. Чем ближе они подходили к виселице, тем внимательнее он должен был быть. Он заметил, она замедлила шаг, покачала головой и вдруг споткнулась. Один из охранников подхватил Селин и не дал ей упасть. Когда она выпрямилась, взгляд ее был полон ужаса. Корд увидел, как зашевелились ее губы, и почти наверняка прочел по ним одно слово: «Перо».

Селин резко остановилась и, прежде чем охранники заставили ее продолжить путь, нашла взгляд Корда. В ее аметистовых глазах светилось замешательство.

– Что случилось? – выкрикнул он.

Они уже приближались к тому месту, где находился Огюст. С минуты на минуту план спасения вступит в действие. Она не должна была задерживаться ни на секунду, времени осталось ровно столько, сколько необходимо на осуществление их тщательно разработанного замысла.

– Мне кажется, я видела Перо! – крикнула Селин Корду. Один из охранников схватил ее за руку, но она попыталась оттолкнуть его.

– Где?

– Я видела его вон там! – Она кивнула в сторону той части площади, что выходила к Миссисипи.

– Кончай свои шуточки, слышишь? – Толстяк-охранник схватил ее за локоть и встряхнул. – Давай, иди дальше!

На мгновение Селин показалось, что у нее галлюцинации, но потом она снова увидела его. Вид человека с остекленевшим взглядом где-то в последних рядах собравшихся заставил ее сбиться с шага. Селин снова споткнулась. Сердце ее бешено стучало, дыхание прервалось. Она была совершенно уверена: либо перед ней Жан Перо, либо его призрак.

– Это он! Он здесь, Кордеро. Перо здесь!

Толпе передалась ее паника. Те, кто стоял ближе всех, услышали и поняли ее слова. Поднялся шум. Имя Перо передавалось из уст в уста, сначала тихо, потом все громче. Можно было подумать, что по толпе несется ураганный шквал.

Корд понял, но сомневался, стоит ли в последний момент удаляться от Селин. Он не хотел бы оказаться далеко от нее в случае, если она ошиблась. В волнении он стал выискивать в толпе знакомые лица.

Огюст уже занял отведенное ему место с противоположной стороны от процессии и сразу же заметил, что произошло нечто непредвиденное.

– Давай! – крикнул он Корду. Значение его слов осталось непонятным для остальной публики. – Найди его! Если тебе это не удастся, встретимся, где назначено!

Корд взглянул на отца, не уверенный, может ли доверить жизнь Селин человеку, который много лет назад предал его. Их взгляды перекрестились поверх голов стражников, потом на какое-то мгновение им помешала фигура в голубой форме, когда же стражник медленно прошел мимо, отец и сын снова нашли глазами друг друга.

Огюст находился с той стороны площади, которая была отделены от реки толпой. Так что он никак не мог последовать за Перо. Если они хотят поймать Перо, это должен сделать именно Корд.

– Вон! – крикнула Селин, пытаясь показать куда-то. – С бородой, в коричневом пальто!

Мужчина, на которого она указывала, начал пробираться прочь сквозь толпу. Он скрючился, словно у него болел левый бок, лицо этого странного человека было очень бледным, а взгляд остекленевшим, как будто он находился под действием наркотиков. В толпе все еще звучало имя Перо. Глаза мужчины расширились от ужаса. Окруженный со всех сторон, он теперь никак не мог быстро выбраться из толпы.

Охранники уже почти подвели Селин к эшафоту. Корд бросился вперед, едва не сбил с ног беззубую старуху и вынужден был потерять драгоценное время на то, чтобы поддержать ее, убедиться, что она не упала, и только потом двинулся дальше. Ему пришлось чуть ли не кулаками прокладывать себе путь, но наконец он догнал человека, которого Селин назвала Жаном Перо.

Уже в двух шагах от этого странного человека Корд почувствовал отвратительный запах, исходящий от него. Не обращая внимания на зловоние, он положил руку на плечо незнакомца, одетого в то, что некогда было прекрасно пошитым на заказ пальто. Худощавый темноглазый креол попытался вырваться, но сил ему хватило только на то, чтобы слегка отклониться в сторону.

– Кто вы? – потребовал ответа Корд, встряхнув юношу.

– Отпустите меня! Отпустите!

Подойдя совсем близко, Корд увидел, что этот человек выглядит куда более неряшливо и отвратительно, чем ему сначала показалось. К тому же он был совсем юнцом. Но только когда коричневое пальто распахнулось и Корд увидел на рубашке темное пятно, он окончательно убедился, что Селин не ошиблась и верно признала Жана Перо.

Корд схватил Перо за шею. Юноша извивался и выкручивался, стараясь при этом не задеть левый бок, но уже не мог освободиться от железной хватки.

– Пожалуйста, отпустите меня. Я не сделал вам ничего плохого…

– Вы думаете, нет? – Корд бросил взгляд на Перо и поволок его к виселице. – Это мою жену собираются сейчас повесить!

– Это Перо! – закричал рядом с Кордом какой-то дерзкий мальчишка со смуглой кожей.

Казалось, что толпу охватила настоящая истерия. Крик паренька летел над головами людей:

– Он говорит, что поймал Перо! Остановите казнь!

В то же мгновение Корд узнал в мальчугане юнгу с «Прекрасной леди». Как и все остальные члены экипажа, он нацепил костюм, в котором его нельзя было отличить от остальных горожан, и широкополую шляпу-панаму.

– Кричи громче, Раймонд, – шепнул Корд юнге. – Это куда лучшее развлечение, чем мы предполагали получить. – И он поволок Перо к виселице под взглядами толпящегося вокруг народа.

Корд добрался до деревянного помоста как раз в тот момент, когда охранники подвели Селин к ступеням. На лестнице, всего в паре шагов от Селин, уже возвышался Огюст. Она оглядывала толпу, выискивая Корда глазами, и он позвал ее по имени. Когда Селин увидела Корда вместе с Перо, лицо ее озарила слабая улыбка надежды.

Все начальство тюрьмы Кабильдо собралось перед эшафотом на площадке, огороженной канатом. Корд вытолкал Перо вперед и заставил его встать перед эшафотом, повернув лицом к мужчинам и нескольким женщинам, находящимся на площадке для приглашенных. Полиция пыталась навести порядок среди разбушевавшейся толпы.

– Губернатор! Остановите казнь! – выкрикнул Корд, подталкивая Перо перед собой.

– Жан! О Боже, сын мой! Мой сын…

Обезумевшая женщина, вытянув вперед руки, бросилась на огороженную площадку и вцепилась в жалкое создание, которое Корд держал, словно шелудивого котенка.

Селин тем временем заставили подняться на возвышение, и она оказалась прямо под петлей, свисающей с перекладины. Зловещая фигура палача появилась сбоку от виселицы. Сложив руки на груди, он стоял молчаливый, как сама смерть. Черный бархатный колпак с прорезями для глаз полностью скрывал его голову. Поймав взгляд холодных черных глаз, глядящих на нее сквозь узкие прорези капюшона, Селин задрожала.

Оглянувшись вокруг с высоты эшафота, вознесшего ее над толпой, Селин увидела, что Корд отказывается отдать Жана Перо в руки его всхлипывающей матери и отца, стоящих теперь по сторонам от своего драгоценного сыночка. Пораженные чиновники смотрели на толпу, которая под руководством команды Огюста требовала в один голос:

– Остановите казнь! Остановите казнь!

Крики неслись через всю площадь, охранники бестолково топтались вокруг виселицы. Сам губернатор, вскинув вверх обе руки, пытался утихомирить разбушевавшуюся толпу. Тишина начала устанавливаться постепенно, распространяясь от площадки для приглашенных к самым последним рядам собравшихся. Люди подались вперед, желая расслышать, что будет сказано губернатором у подножия виселицы.

По рядам горожан поползли самые разные пересуды. Кто явился сюда, чтобы спасти воспитанницу нищей гадалки? Правда ли, что говорят, будто она и впрямь способна вызывать силы черной магии? Может, она на самом деле связана с ведьмами и колдуньями? Действительно ли перед ними Жан Перо или под виселицей разгуливает зомби, явившийся посмотреть, как повесят его убийцу?

Селин узнала мать Жана Перо. Ее унизанные перстнями и браслетами руки вцепились в сына, гладили его по немытым волосам, похлопывали по спине. Если бы не рост и не бледность Перо, если бы не сумасшедший блеск его глаз – такой же, как в день, когда он попытался ее убить, – Селин никогда бы его не узнала.

Но это был Жан Перо. Губернатор и чиновники убедили, наконец, Корда передать им юношу из рук в руки и теперь вели его вместе с родителями в сторону Кабильдо.

Корд, отделившись от окружавших его людей, пошел вверх по лестнице. Позади медленно и важно шествовал судья Беннет, председательствовавший на судебном заседании.

– Кордеро! – Селин потянулась к нему, но кандалы не позволили ей поднять руки.

Рядом с мужем она увидела его отца.

– Огюст, уходите! – прошептала она. – Кто-нибудь может вас узнать.

Стоящие вокруг Селин стражники только взглянули на Огюста и ничего не сказали. Как и на остальных членах команды, на старом пирате была широкополая шляпа, надвинутая на глаза. Он низко склонил голову, и широкие поля, затеняя лицо, делали его почти неузнаваемым.

– Единственный человек, который мог меня вспомнить, убрался, как только меня увидел, – прошептал Огюст.

– Генри? – спросила она.

– Вы очень наблюдательны, дорогая Селин.

Корд ухватился за кандалы, сковавшие руки его жены.

– Немедленно снимите это! – приказал он одному из охранников, но тот не обратил на молодого человека никакого внимания.

Когда судья Беннет распорядился снова увести Селин в Кабильдо, Корд повернулся к нему:

– Я хочу, чтобы с моей жены сняли наручники.

– Молодой человек, – проговорил Беннет, глядя на Кордеро поверх очков в золотой оправе, – если вы будете кричать на меня, лучше вам от этого не будет.

– Но ведь Перо нашелся. Это просто смешно!

– Как ни смешно это вам покажется, ее признали виновной в двух убийствах. И одно обвинение по-прежнему не снято. Я прикажу снять с нее наручники только тогда и только в том случае, если будет доказана ее полная невиновность. И ни минутой раньше. А теперь могу я предложить вам пройти вместе с вашей женой и этими джентльменами, пока я объявлю толпе, что им придется разойтись, так и не увидев обещанного развлечения?

В тесном помещении вонь, которая шла от немытого Жана Перо, стала просто невыносимой. Но Корду было бы безразлично, даже если бы от этого юнца несло дохлой кониной – он сидел рядом с Селин! С ее рук наконец сняли кандалы, хотя и не раньше, чем все участники драмы – Селин и Корд, Жан Перо и его родители, а также четыре охранника и сам судья – оказались в кабинете Беннета. По настоянию Селин, Огюст расстался с ними у входа в Кабильдо и растворился в толпе, быстро поцеловав невестку в щеку.

Корд, Селин и семейство Перо сидели на жестких стульях, словно кающиеся грешники, и ждали, когда судья наконец заговорит. Корд снял сюртук и накинул его на плечи Селин. Она благодарно улыбнулась ему и крепко сжала широкие лацканы.

– Миссис Моро, теперь совершенно ясно, что вы не убивали Жана Перо, поскольку он находится перед нами. – Беннет поморщился и оглядел Жана с ног до головы. – Но остается неясным, кого же вы убили?

– Никого, сэр, – тихо ответила девушка.

– Спросите его, – вскакивая на ноги, потребовал Корд. Он готов был задушить Перо собственными руками и едва сдерживался.

– Я как раз собирался это сделать, – сказал судья. – Садитесь, Моро.

Корд снова сел рядом с Селин. Она просунула руку ему под локоть, и он накрыл ее ладонь своей.

Судья Беннет повернулся к Жану, который сидел рядом с родителями, согнувшись на левый бок. Можно было подумать, что ему не девятнадцать, а все девяносто лет.

– Молодой человек, пришел ваш черед рассказать нам правду, чистую правду. Если нам придется доискиваться до правды в ходе долгого судебного расследования, для вас все может обернуться гораздо хуже.

Прежде чем Жан успел вымолвить хотя бы слово, Перо-старший вскочил на ноги:

– У меня есть деньги. Я хочу, чтобы моего сына защищал лучший адвокат. Я хочу…

– Я хочу, чтобы вы сели, сэр! – рявкнул Беннет.

Корд улыбнулся, а Жан наконец начал свой рассказ. Говорил он таким тихим, монотонным голосом, что всем пришлось напрячься, чтобы его расслышать. Он поднял руку и указал на Селин.

– Она пыталась меня убить. Я вынужден был скрыться. Я знал, что она не остановится, пока не добьется своего. Она прокляла меня, так же, как старуха. Я болен. – Жан с мольбой протянул руки к судье. Пальто его распахнулось, и все увидели кровавое пятно на его рубашке.

– Я болел с того самого вечера, когда она ударила меня ножом, – продолжал он, и взгляд его перебегал с одного из присутствующих на другого. – Я был… не в себе… бродил по городу. Я… не знаю, что случилось… Я… потерял счет времени, дни… недели… до сегодняшнего дня, когда я увидел толпу. Это все, что я знаю… – Его голос задрожал.

Не сводя глаз с Жана Перо, судья Беннет перегнулся через стол.

– Остается открытым вопрос о том, что за тело было найдено в вашем дворе, Перо. Все считали, что это ты. Это был некто того же роста и веса, на нем была ваша одежда. Как вы можете это объяснить?

– Она это сделала, – быстро сказал Жан, указывая на Селин. – Она же убила старуху.

– Вам придется объясниться поподробнее, – сказал судья Жану.

– Я могу объяснить подробнее. – Корд снова приподнялся.

– Ваша честь! – обратилась к судье Селин, заставляя Корда сесть на место.

Она на секунду закрыла глаза, чтобы собраться с мыслями. Судья, похоже, готов был ее выслушать и терпеливо ждал, когда она продолжит свою речь.

Когда Селин начала говорить, в маленькой комнате воцарилась полная тишина.

– Мой муж недавно узнал, что в ту самую ночь, когда была убита Перса, пропал двоюродный брат Жана. Я видела его только однажды, когда он заглядывал в лавку моей опекунши вместе с Жаном. Если его одеть в костюм кузена, их легко спутать друг с другом. Поскольку лицо погибшего…

Она вспомнила беззаботно смеющегося черноглазого юношу, который поддразнивал Жана; заставляя его узнать у гадалки свою судьбу, и не смогла продолжать свой рассказ.

– То есть вы пытаетесь сказать, что, поскольку лицо было полностью изуродовано, его легко можно было перепутать с присутствующим здесь Жаном Перо? – закончил за девушку судья.

– Да, сэр. Я думаю, что Жан убил Персу, а потом бросился разыскивать меня, уверенный, что я смогу узнать правду. Когда же он попытался убить меня, чтобы заставить замолчать, я ударила его ножом и убежала, думая, что он мертв. Я не знаю, когда и как он убил своего двоюродного брата, но это, должно быть, сделал он.

– Это ложь! – вскричал Жан.

Мадам Перо обратилась к Беннету:

– Мой сын нуждается в медицинской помощи. Его рана, рана, которую нанесла эта женщина несколько месяцев назад, кровоточит. У него заражение. Вы и сами, без сомнения, видите, что он горит от жара и мучается от боли.

Корд снова вскочил, Селин не успела его остановить.

– Ваша честь! Я знаю, как мы можем раз и навсегда узнать правду. Это немного необычный способ…

– В этом случае все необычно, – оборвал его Беннет. – Если бы я знал, что ждет меня в Новом Орлеане, я навсегда остался бы в Бостоне. – Он вздохнул. – В чем состоит ваша идея, мистер Моро?

– Как вы знаете, мою жену воспитывала гадалка. Может, именно поэтому она и обладает очень редким даром.

Он посмотрел на Селин, та покачала головой, пытаясь его остановить, но Корд продолжал:

– Пусть она дотронется до руки Жана Перо, и вы получите ответ, – предложил Корд Беннету.

– Нет! – завизжал Жан Перо, словно поросенок, и затрясся на своем стуле, его дикий взор устремился на Селин. – Не позволяйте ей до меня дотрагиваться! Не позволяйте ей даже подходить ко мне! Моя жизнь превратилась в настоящий ад с того вечера, когда она прикоснулась к моей руке!

Мадам Перо принялась причитать и истово креститься, изгоняя дьявола. Корд протянул Селин руку, словно призывая ее встать и вместе с ним подойти к Жану Перо.

Беннет нахмурился:

– Это что, что-то вроде колдовства, которым так увлекаются здешние жители?

– Вы имеете в виду «гумбо», – поправил судью Корд, ведя Селин за руку через комнату.

Они остановились перед Жаном Перо и его матерью.

– С разрешения вашей чести… – обратился Корд к Беннету.

– Ни за что на свете не упущу такой возможности, – ответил судья. Он встал, оперся ладонями о стол и даже наклонился вперед, чтобы лучше видеть.

– Дотронься до него, Селин.

Несмотря на возражения обоих старших Перо, Корд заставил Жана остаться сидеть на стуле.

– Нет! Не надо! – завопил юноша, извиваясь и стараясь уклониться от протянутой руки Селин.

Она хотела было отойти, но потом закрыла глаза, дотронулась до его руки и почти сразу прошептала:

– Я вижу. Я все вижу!

Она быстро отошла в сторону. Корд удивленно и внимательно смотрел на жену.

Селин не сводила глаз с Жана Перо, человека, убившего Персу, человека, из-за которого ей пришлось однажды бежать под покровом ночи. Сейчас она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости.

Она повернулась к судье Беннету.

– Итак, юная леди?

– Все произошло именно так, как мы предполагали.

Однако Селин знала, что это всего-навсего ее слово против слова семейства Перо. Ее видения, может, не дадут никакого результата. Она хотела было предупредить Корда, чтобы он не слишком разочаровывался, но в этот момент Жан Перо что-то забормотал.

– Она видит правду. Я убил его! Я убил моего двоюродного брата и спрятал его тело в конюшне. Потом я пошел к старухе, потому что хотел узнать, что со мной будет. Она все поняла, сказала, что в меня вселился дьявол, сказала, что очень скоро я умру за то, что сделал.

Его пальцы лихорадочно теребили ткань брюк, он смотрел куда-то в пространство перед собой, вспоминая подробности своего преступления, а его мать вытирала слезы, ручьем льющиеся из глаз.

– Поэтому мне пришлось убить и Персу, понимаете? Она слишком много знала. А потом, когда я уже уходил из лавки, я вспомнил о Селин. Она могла увидеть все, так же, как старуха. Она наверняка могла узнать, что я убил Рейнарда и старую Персу. Так что и она должна была умереть. – Он тоскливо посмотрел на судью. – Очень жаль, что из-за того, что я был должен много денег Рейнарду, пришлось умереть другим людям. Я собирался все рассказать тебе, папа, понимаешь?

– Боюсь, что я понимаю, – медленно проговорил судья Беннет. – Боюсь, что я слишком хорошо понимаю. Господа, – обратился он к забившимся в самые дальние углы комнаты офицерам полиции. – Проследите, чтобы мистера Перо устроили у нас наилучшим образом.

После того как рыдающего Жана увели, а его потрясенные родители вышли из комнаты, судья Беннет поднялся и обошел вокруг своего стола. Он остановился перед Кордом и Селин, взял ее руку в свою и легко пожал.

– Миссис Моро, я никогда еще не видел человека, который уже стоял бы на эшафоте, прямо под петлей, и остался жив. Я очень рад, что ваш муж явился так вовремя.

Селин посмотрела на Корда и поняла, что он очень болезненно воспринял напоминание о том, что едва от нее не отказался. Девушка обняла мужа и прижалась к нему.

– Я тоже, ваша честь. Но каждый, кто знает Кордеро так хорошо, как я, никогда не сомневается, что в конце концов он поступит благородно.

 

23

Данстан-плейс, остров Сан-Стефен

– Большинство мужчин считает, что одной свадьбы в жизни вполне достаточно, – с усмешкой сказал Огюст, подавая двубортный черный сюртук сыну. – Если бы я не знал Селин, то решил бы, что ты склонен к самоистязанию. Но, если бы она была моей женой, я тоже не отказался бы провести с ней столько медовых месяцев, сколько уложится в человеческую жизнь.

Уединившись в одной из просторных комнат Данстан-плейс, они разговаривали, пока Корд надевал и застегивал сюртук.

– Скажем, наше первое венчание было совсем не таким, о каком мечтают все девушки. – Корд улыбнулся отцу, и в тоне его послышалось смущение. – Я даже был пьян.

– Ты считаешь, что должен сохранить это в тайне? А что, если она не захочет снова выходить за тебя замуж?

– После прошлой ночи, готов поспорить, это вряд ли вероятно, – заметил Корд и нагнулся, чтобы внимательно рассмотреть свое отражение в зеркале над туалетным столиком.

– Итак, все идет хорошо? Могу я в скором времени ожидать внука?

– Все идет хорошо. Надеюсь, что очень скоро исполнится твое – и наше – желание. – Подняв руку, чтобы поправить высокий воротничок рубашки, Корд замер с задумчивым видом. Ему хотелось, чтобы церемония, которую он решил устроить сегодня на закате, прошла без малейших шероховатостей.

– Ты не поверишь, но я по-настоящему волнуюсь! – сказал он отцу, заметив, что пальцы его дрожат.

– Волнуешься так же, как в тот день, когда провожал Селин на виселицу?

Улыбка Корда моментально испарилась.

– Я бы предпочел никогда больше не вспоминать об этом дне.

– Извини. Поскольку все кончилось хорошо, я думал, что ты не обратишь на это внимания. Итак, – добавил Огюст, сбивая пылинку с рукава своего сюртука и изображая полное внимание. – В чем нужна моя помощь? Может, я буду посаженым отцом?

– Я уже попросил об этом Говарда Уэллса. Поскольку он, похоже, все равно поселился здесь навеки, то пусть хотя бы отработает свои харчи. – Заметив, что лицо Огюста опечалилось, Корд быстро добавил: – А тебя я хотел попросить занять место шафера.

Некоторое время Огюст не мог вымолвить ни слова, потом широко улыбнулся, взял руку Корда в свою и сказал:

– С огромным удовольствием.

– Тогда увидимся через четверть часа, – предупредил Корд, хватая шляпу с кровати. – Я отправляюсь за невестой.

– По крайней мере, тебе не надо далеко ехать.

– Конечно, она ведь в комнате чуть дальше по коридору!

* * *

Выйдя из ванной комнаты, Селин услышала, что открывается дверь в спальню. Она улыбнулась, отбросила в сторону полотенце, накинула пеньюар и завязала широкий пояс. После нескольких случаев, которые всех вгоняли в краску, Корд наконец умудрился убедить Фостера и Эдварда хотя бы стучать, прежде чем входить в хозяйские покои.

– Войдите, – откликнулась Селин, встряхнув влажными волосами. Увидев, что вместо слуги в дверях появился ее муж, она не смогла сдержать радостной улыбки, пробежала через всю комнату и бросилась в его раскрытые объятия, не заметив, что в руках он держит что-то пышное и шелковистое.

– Кордеро! Почему ты так рано вернулся с полей?

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

Она обхватила руками его шею и прижалась губами к его рту в долгом и сладостном поцелуе. Одного прикосновения ее губ было достаточно, чтобы Корд с наслаждением ответил на этот поцелуй.

Наконец, чувствуя, что задыхается, а сердце готово вырваться из груди, Селин отстранилась.

– Но ты в парадном костюме! Я никогда не видела этого сюртука. – Она нахмурилась. С того самого дня, когда они оставили позади ново-орлеанский кошмар и отплыли домой, жизнь превратилась для них в бесконечный, благословенный праздник. – Ты ведь не собираешься никуда уезжать, правда?

– Этот сюртук привез мне с Ямайки отец, когда плавал туда последний раз, и я никуда не собираюсь уезжать. Я принес тебе вот это. – Ему удалось высвободиться от ее объятий и преподнести расшитое цветами шелковое платье, которое, к счастью, не слишком помялось, пока они сжимали друг друга в объятиях.

– Что это?

– Платье. Должен попросить тебя надеть его прямо сейчас, потому что, если ты этого не сделаешь, мы опоздаем.

Селин озадаченно нахмурилась, но никак не могла припомнить, чтобы они были куда-то приглашены. Протянув руку, Селин убрала прядь волос со лба мужа, чувствуя приятную дрожь от одного прикосновения к любимому.

– Куда мы опоздаем?

– Это сюрприз, – сказал он.

– Какой сюрприз?

– Если я тебе скажу, это будет уже не сюрприз. Одевайся и сама увидишь.

Корд подошел к кровати, откинул москитную сетку и растянулся прямо поверх покрывала, опершись головой о широкую спинку и свесив с кровати скрещенные ноги в высоких сапогах.

– Ты мне поможешь?

Селин подхватила шелковое платье и улыбнулась мужу через плечо. Поддразнивая его, перекинула платье через противоположную спинку кровати и посмотрела на мужа сквозь опущенные ресницы. Плавным, соблазнительным движением она развязала широкий пояс и медленно, сантиметр за сантиметром, открыла его взору свое обнаженное тело. Пеньюар скользнул по ее плечам и бедрам и упал на пол, белой пеной раскинувшись возле ног. Поглаживая себя ладонями по талии и бедрам, она не сводила глаз с Кордеро, который пожирал ее взглядом.

– Ты играешь с огнем, Селин. – Его голос охрип от волнения.

– Я знаю. И это волнует меня еще больше.

Обнаженная, она обошла кровать и остановилась возле мужа. Протянув руку, легким движением заставила его разъединить ноги. Ее руки пробежали по обтянутым брюками ногам от икр до бедер, кончики пальцев коснулись дразнящей твердой выпуклости под тонкой тканью брюк. Присев на край кровати, Селин положила одну ладонь на напрягшуюся плоть, а другую руку запустила в пышную шевелюру мужа и, приподняв его голову, прижала к своей груди.

Корд коснулся губами напрягшегося соска, и Селин изогнулась от сладостной истомы, отдавшись теплу, разлившемуся по всему телу и вызвавшему сладострастную дрожь в глубине ее лона. Он ласкал ее соски, целовал и покусывал их зубами. Селин показалось, что она теряет рассудок, когда его рука скользнула между ее бедрами, а пальцы проникли в ее лоно.

– Ты таешь под моими руками, – прошептал Корд, касаясь губами ее груди.

– Да, и только под твоими, – ответила Селин шепотом и прижала к себе его руку, словно подсказывая: будь настойчивее.

– Мы должны поспешить, – сказал он, лаская ее все более нетерпеливо и страстно.

– Да, – выдохнула Селин, дотянувшись губами до его рта и быстро расстегивая пуговицы его сюртука. – Давай поспешим.

Секундой позже сюртук полетел на пол, а доведенная до экстаза Селин стонала, вцепившись пальцами в рубашку Корда и пытаясь вытащить ее из брюк.

– Помоги, – взмолилась она. – Сними их… скорее!

– Ты хочешь меня, Селин?

– Да, хочу, хочу твое обнаженное тело…

Не выпуская жену из объятий, Корд приподнялся, чтобы ей легче было раздеть его, и вскоре оказался обнаженным, как и она сама.

Пальцы Селин скользнули по его телу, по загорелым плечам, выпуклым мускулам рук, сильным мышцам живота. Он притянул ее к себе и впился в ее губы, легко покусывая их зубами, дразня языком, пока Селин не начала умолять его овладеть ею.

Одним сильным движением он положил ее под себя. Они лежали поперек кровати, запутавшись в одеждах, москитной сетке окутанные ее длинными все еще влажными волосами. Он больше не мог просто дразнить ее, потому что сам не мог дольше ждать! Корд вонзился в раскрытое для него, жаждущее его тело, прижал его еще крепче к себе и начал медленно двигаться внутри нее до тех пор, пока она не начала извиваться под ним, цепляясь пальцами за простыни, запрокинув голову. Он сгорал от нетерпения, стремясь к окончанию этой сладостной агонии и одновременно мечтая сделать так, чтобы она продолжалась вечно. В этот момент Селин обхватила его бедра и поднялась ему навстречу.

– О небо, сейчас, Кордеро! – закричала она, и ей показалось, что тело ее разлетается на тысячи маленьких кусочков и в ней бьется тысяча сумасшедших сердец. – Ну же, Корд, давай, вместе!

– Селин!

Ее имя прозвучало в его устах словно молитва, и он последним сильным толчком вонзился в ее жаждущее лоно. Его семя пролилось на благодатную почву, и он возблагодарил Бога за то, что Селин жива и лежит в его объятиях.

– Тебе следовало мне сказать, что ты не шутишь насчет сюрприза. Я ни за что не стала бы тебя отвлекать, – говорила Селин, натягивая новое, теперь уже сильно помявшееся платье и завязывая под грудью ярко-зеленую ленту.

– Именно поэтому я и не сказал тебе, что это серьезно. – Корд заправил рубашку в брюки и нагнулся, чтобы натянуть сапоги.

– Где мои туфли? – Селин стояла на коленях и заглядывала под кровать. – Темно-зеленые.

– Может, в шкафу?

– Мне кажется, я сняла их как раз перед тем, как пойти в ванную.

Он опустился на четвереньки рядом с ней, разыскивая потерявшиеся туфли.

– У тебя нет другой пары?

– Но они хорошо подходят к этому платью.

– Разве это важно?

– Это зависит от того, что за сюрприз ты приготовил. Это важный сюрприз, или один из тех обычных вечеров, которые устраивает Ада ради того, чтобы все отведали ее новое блюдо, и ради которых все обязаны одеваться в вечерние туалеты?

Корд притянул Селин к себе.

– Нет, это важнее, – тихо сказал он, держа ее за плечи, поглаживая их большими пальцами и заглядывая прямо ей в глаза.

– Что же это такое, Корд?

– Ты выйдешь за меня замуж, Селин? Она засмеялась, и от этого смеха его сердце наполнилось радостью.

– А тебе не кажется, что уже немного поздно? Ты что, слишком долго находился сегодня на солнышке без шляпы?

– Я серьезно. – Он отпустил ее плечи и сжал руками ее ладони. – Вышла бы ты за меня замуж, будь у тебя возможность выбора?

– О Корд, – прошептала она, прижимая к груди его руки. – Я выходила бы за тебя замуж снова, снова и снова! Я не променяла бы ни минуты этой жизни… – Она замолчала и, склонив голову, казалось, о чем-то задумалась. – Ну, может быть, я хотела бы забыть о суде и о том дне, когда меня собирались повесить, но… все остальное – ни за что!

Он поднялся и помог ей встать на ноги.

– На закате мы поженимся. Правда, благодаря этой прекрасной прелюдии мы уже почти опоздали.

– О чем ты говоришь?

– О сюрпризе. Мы снова с тобой женимся. На сей раз с цветами, гостями и большим приемом, как это и должно было быть в прошлый раз. Только теперь это будет брак по любви.

– Где?.. Когда?.. – Она была тоже удивлена, что не могла сформулировать ни одного вопроса.

– В саду, как только ты найдешь свои проклятые туфли.

В доме было непривычно тихо и пусто – совершенно не так, как бывало всегда, когда посреди дня в нем царили шум и суета. Селин сгорала от нетерпения, недоумевая, когда же Корд успел придумать эту вторую свадьбу и как ему удалось заручиться помощью всех вокруг, но сохранить все от нее в полнейшей тайне. Он торжественно проводил ее вниз по лестнице, настояв, чтобы она оперлась на его руку и шла с высоко поднятой головой. Когда они спустились на первый этаж, он остановился, заправил ей за ухо непослушную прядь волос и улыбнулся. Потом подошел к маленькому столику около входной двери и взял букет из цветков гибискуса и мирта.

– Ты выглядишь ослепительно, Селин. Ты самая красивая невеста из всех, что я видел в своей жизни. – Он вручил ей букет и поцеловал ее, на сей раз очень быстро, боясь, что не удержится и снова унесет ее назад, в спальню.

Она взяла цветы и прикоснулась пальцами к нитке крупного жемчуга на шее.

– Мне хотелось бы, чтобы с нами был Огюст.

Корд только улыбнулся. Когда он вывел ее на веранду, выходящую на террасу, Селин даже задохнулась от удивления и неожиданности: собравшиеся приветствовали их громкими возгласами. На террасе находились не только домашние – Ада, Говард Уэллс, Фостер и Эдвард, но также Огюст, красивый и очень похожий на Кордеро, стряпчий Огюста – Тимоти Тинсдейл, вернувшийся из Англии, все недавно получившие свободу рабы поместья Данстан-плейс – от стариков до младенцев, ревущих и хнычущих на руках у матерей, и, конечно, весь экипаж «Прекрасной леди».

– Все очень скромно, – улыбнулся Корд. – Только члены семьи.

Он сжал ее руку, желая подбодрить и кивнул Говарду Уэллсу, который поспешил на веранду, чтобы занять свое место рядом с Селин.

– Говард будет твоим посаженым отцом, Селин, – сказал Корд, положив руку девушки на согнутую в локте руку книготорговца.

Следующим на веранду поднялся Огюст и встал рядом с Кордеро. Селин с интересом ждала, кто появится в качестве официального лица, она никак не могла придумать, кто же согласится сочетать браком уже женатых людей. Окинув внимательным взглядом собравшихся, она подумала, что ей знакомы абсолютно все присутствующие. Эдвард и Ада стояли рядышком, улыбаясь сквозь слезы и то и дело прижимая к глазам огромные кружевные носовые платки. Фостер своим важным видом напоминал индюка и смотрел на молодоженов так, словно успех этого брака был полностью его заслугой. Бобо также занимал почетное место в первом ряду собравшихся. Рядом с ним стояла его молодая жена, а на плечах у него важно восседал сынишка.

За их спинами море катило серебристо-голубые волны, горячее тропическое солнце опускалось за горизонт. Ветер доносил аромат цветущих деревьев из сада, под темнеющим небом зажглись факелы.

По какому-то одному ему известному сигналу Говард Уэллс развернул Селин лицом к Корду и Огюсту. Добродушный книготорговец прочистил горло и провозгласил тихим голосом:

– Я прибыл сюда, чтобы передать невесту жениху и выступить свидетелем с ее стороны. Прежде чем сделать это, хочу сказать, что, если бы у меня была дочь, я гордился бы, если бы она была такой, как ты, Селин. – Он улыбнулся и легко поклонился собравшимся.

– Как красиво, – прошептала Ада и всхлипнула на плече у Эдварда.

Селин даже забеспокоилась, не придется ли уводить этих двух плакс раньше, чем кончится церемония. Она снова повернулась к Корду, ожидая, что произойдет дальше.

– Я прибыл сюда, чтобы выступить свидетелем со стороны этого мужчины, моего сына Кордеро Моро, – проговорил Огюст хорошо поставленным голосом, который был слышен даже в самых дальних рядах. Сейчас он произнесет слова брачного обещания.

Толпа замерла в ожидании. Даже дети, чувствуя важность момента, успокоились. Когда Кордеро взял Селин за руку, она забыла, что во дворе их дома собралось более двухсот человек. Передав букет Говарду Уэллсу, она смотрела только на своего мужа.

Единственное, что выдало волнение Корда, это то, как сильно он сжал ее пальцы, когда начал говорить:

– Я, Кордеро Моро, беру тебя, Селин Винтерс Моро, отныне и навсегда как мою единственную любимую, мою жену, мою вторую половину. Обещаю, что никогда не предам твою веру, всегда буду стараться быть достойным твоей любви, которую ты мне так щедро даришь. Я буду почитать тебя, защищать тебя, холить и лелеять до тех пор, пока смерть не разлучит нас. Прими от меня это кольцо как знак моей любви.

Он извлек из кармана перстень со сверкающим аметистом и надел ей на палец. Протянув руку, он ласково вытер слезы, которые побежали из ее глаз, взял ладонью за подбородок и нежно поцеловал. Толпа снова разразилась громкими приветственными криками.

Когда все успокоились, Говард наклонился и прошептал на ушко Селин:

– Если ты хочешь что-то сказать Кордеро, то можешь это сделать сейчас.

Селин глубоко вздохнула и крепко сжала руку Кордеро. В отличие от него, у нее не было возможности подумать, что она ему скажет, как прозвучит ее свадебная клятва, поэтому она доверилась чувствам, которые испытывала к нему, и заговорила, уверенная, что правильные слова скажутся сами.

– Я, Селин Винтерс Моро, беру тебя, Кордеро Моро, отныне и навсегда как моего единственного любимого, супруга и друга. Я всегда буду принимать твою любовь и дарить тебе свою. Я доверяю тебе мою жизнь и никогда не предам твое доверие и любовь, которую ты мне даришь. Я навсегда отдаю тебе мое сердце так же, как ты отдал мне свое – это величайший дар и ответственность, о которой я никогда не забуду. – Она остановилась, собираясь с мыслями. – У меня нет кольца, чтобы подарить его тебе в знак моей любви…

– Селин, это неважно, – тихо сказал он. Она покачала головой и громко, так, чтобы слышали все собравшиеся, добавила:

– Но если ты согласишься подождать несколько месяцев, я подарю тебе нашего первенца. – Селин победно улыбнулась. – Видишь? Так получилось, что и у меня приготовлен для тебя небольшой сюрприз, муженек.

– Я люблю тебя, Селин, – прошептал он. Она посмотрела в его глаза, голубые, как Карибское море, и полные любви, и тихо сказала:

– Я каждый день благодарю Бога за то, что однажды поменялась местами с Джеммой О’Харли. И только надеюсь, что, где бы она ни была, она так же счастлива, как я сегодня.

Он задумчиво улыбнулся и согласился:

– За то, что она дала мне тебя, я тоже ее благодарю и на это надеюсь.

Они скрепили клятвы поцелуем и повернулись лицом к собравшимся.

– Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли, чтобы услышать, как мы говорим друг другу эти слова любви, снова произносим брачные клятвы, и приглашаю всех вас от души повеселиться на нашей сегодняшней свадьбе. Поскольку все помогали ее устраивать, вам прекрасно известно, что будет много вкусной еды и веселой музыки, так что предлагаю всем пройти на завод, где во дворе все готово для торжества.

Корд обнял Селин за плечи, и они вместе смотрели, как гости потянулись в сторону сахарного завода. Теперь, когда зашло солнце, свет факелов стал еще ярче. Скоро на веранде остались только Селин и Корд, а также Фостер и Эдвард, Ада, Говард и Огюст. Они заговорили все одновременно.

– Селин! Ребеночек! – Ада всплеснула ручками и часто заморгала. – Только подумать! Мы должны приготовить детскую, за ним надо будет так ухаживать, ему нужно столько готовить, кашки и протертые фрукты…

– Поздравляю, Кордеро. Селин, ты осчастливила старика. – Огюст поцеловал ее в щеку. Когда он выпрямился, Селин заметила, что в глазах его блеснули слезы.

– Сорок лет – не так уж и много, – сказала Селин. – Вы еще можете жениться и подарить нашему ребенку дядю или тетю примерно того же возраста.

– Нет уж, занимайтесь этим делом вы, – засмеялся Огюст. – Ну что, пойдем к столу, Говард?

Огюст и Говард удалились. Ада шла между ними.

– Прекрасный финал, – кивнул им Фостер, стоя на нижней ступеньке. – Я всегда знал, что так и будет, хотя иногда ради этого приходилось потрудиться.

– Да, какой счастливый финал! Именно так и должно было случиться. – Эдвард высморкался в носовой платок. – Самый счастливый из всех возможных.

– Прежде чем ты разразишься морем слез, позволь напомнить, что нам лучше поспешить туда, где идет праздник, и убедиться, что все в порядке, пока еще не подошли новобрачные.

Фостер схватил Эдварда за руку и поволок за собой в направлении сахарного завода.

В тот момент, когда последний луч солнца скрылся за горизонтом, последний раз украсив небо розово-золотистыми разводами, Корд повернулся к Селин.

– Это на самом деле счастливый финал, правда? – Он больше не задавался вопросом, как и почему заслужил ее любовь, он просто купался в радости оттого, что она у него есть. – Когда я буду стариком и ты решишь вдруг заглянуть в мои воспоминания, ты обнаружишь, что воспоминания об этом дне я буду хранить отдельно от остальных, – сказал он.

Селин отвернулась, глядя на море, не зная, как рассказать ему о том, что мучило ее с того дня, когда они покинули Новый Орлеан.

– Что такое, Селин? Почему в твоих глазах в этот счастливый день появилось беспокойство? – Он подошел к ней ближе и потерся носом о ее носик. – Ну-ка, расскажи.

– Он пропал, – сказала она.

– Кто? – не понял Корд.

– Мой дар. Я не могу больше видеть ничьих воспоминаний, ни твоих, ни чьих-либо еще. Я не знаю, что случилось…

– Может, это из-за ребенка? Может, это временно?

Она покачала головой: она уже довольно давно хранила эту тайну и понимала, что дар никогда не вернется.

– Нет. Это случилось еще до ребенка, может, задолго. Я думаю, это из-за лихорадки. Одно я знаю точно: в тот день, в кабинете у судьи Беннета, когда ты велел мне прикоснуться к руке Жана Перо, я ничего не увидела. Совершенно ничего. Слава Богу, Жан сам во всем признался, потому что, когда я прикоснулась к его руке, у меня в голове были только мои собственные мысли, и больше ничего.

– А я удивился, почему ты так быстро заговорила. Ты едва дотронулась до него, и не похоже было, что ты, как обычно бывало, испытываешь головокружение, ты не побледнела. Должен тебе сказать, что все эти чудеса всегда выводили меня из себя.

– Значит, ты доволен?

– Конечно. Иначе я всегда бы за тебя боялся. Боялся бы, что об этом даре узнают многие и начнут приходить к тебе за помощью, а ты никому не могла бы отказать. Я ведь видел, как тяжело физически пользоваться этим твоим даром, Селин. – Он посмотрел на горизонт. – Нет, не могу сказать, что я из-за этого огорчен, а ты?

– Может и была бы, но я слишком счастлива, благодаря моей жизни здесь, с тобой и ребенком, который скоро родится.

– И кто знает, может, у нее будет этот дар, – предположил Корд. – А может, она будет просто маленькой ворчуньей.

– Может, он будет слишком красивым и таким же неисправимым, как ты.

– Мы можем завести и того, и другого. – Он улыбнулся, заглядывая ей прямо в глаза, и провел пальцем по аметистовому перстню.

Она поцеловала его и сказала:

– А знаешь, мы могли бы воспользоваться тем, что дом совершенно пуст и начать прямо…

Прежде чем она закончила свою мысль, Корд схватил ее за руку и увел за собой в дом.